В поисках наслаждения

Глава 19

Этого хватило с избытком.

Марлоу долго терпел дурное настроение Лиззи, и теперь чаша его терпения, переполнилась. Он пытался объяснить, он принес извинения, он смиренно выдержал ее небезосновательный гнев, в то время как с того самого момента, как увидел ее на тропинке, хотел лишь одного — заключить в свои объятия и прижать к груди. И не отпускать, чтобы уберечь от беды. Выразить телом то, что не мог выразить словами.

Лиззи яростно, но тщетно сопротивлялась. Марлоу запретил себе думать о том, как она невесома и хрупка. Что он может сомкнуть свои огрубелые ладони вокруг ее тонкой талии. Он не мог позволить себе быть нежным. Нежность не испугает ее. А ее нужно было испугать. Испугать так сильно, чтобы она наконец прислушалась к тому, что он собирался рассказать ей о миссии. Чтобы она собрала вещи и бежала без оглядки из Гласс-Коттеджа, из Красного ущелья и из самого Дартмута. Бежала, чтобы выжить.

Но он не мог не думать, как хорошо было снова держать ее в своих объятиях после целой вечности наблюдения со стороны. Как не мог пренебречь приливом возбуждения, когда притиснул ее к себе и только несколько слоев ткани разделяли их тела.

Минуту назад ему казалось, что он ничего не чувствует, кроме разочарования и досады, но теперь ощущал лишь лихорадочный жар, исходящий от ее тела, и томительное желание, жгущее его кожу. Его желание было сравнимо с ревом моря в ушах, заглушающим все остальные чувства. Держа ее в объятиях, он уже не мог испытывать никакого разочарования.

Господи, он хотел ее!

Желание снедало его с того самого момента, как увидел ее на тропинке с ружьем, такую соблазнительную и дерзкую. Такую хрупкую, что казалось, живет лишь за счет твердости характера и силы воли. Он хотел заключить ее в кольцо своих рук, обнять и никогда больше не отпускать. Ему нужно было ощутить всей своей плотью хрупкую силу ее тела. Он хотел ее и ждал возможности, чтобы обнять и владеть. Бесконечно долго. Вечно. Всегда.

Возможно, она уже никогда не будет ему доверять, но, может, ему удастся уговорить ее выслушать его, чтобы он мог обстоятельно и честно объяснить свою миссию. И, видит Бог, он хотел ее соблазнить.

Ему до боли в сердце хотелось ощутить терпкий вкус ее податливых губ. Увидеть мягкую белизну ее лица и тела, залитого бледным лунным светом. Ощутить ее трепет, когда они наконец соединятся.

Зарывшись лицом все мягкие волосы, он не смог сдержать стона томления, вырвавшегося из груди. И его голову наполнил запах цитрусовых, Света и жара.

— Боже, Лиззй, как я соскучился по тебе! Как я хочу тебя! Как ты нужна мне! Ты пахнешь солнечным светом.

— А ты — рыбой.

Отстранившись на короткий миг, он ловким движением сорвал с себя шерстяной свитер и хлопчатобумажную рубашку и бросил на сырой сланцевый пол. Потом взял ее за запястье и прижал ее прохладную ладонь к своей груди, чтобы ощутить электрический разряд ее прикосновения.

— Так ведь я ловил рыбу, разве нет? — Он понизил голос до сиплого шепота. — Поэтому и пропах океаном, песком и рыбой. Теперь, когда ты снова уловишь этот запах, ты вспомнишь этот момент и то, как сильно я хотел тебя. Будешь вспоминать, как я тебя целовал. Как касался тебя. Как поднял твои юбки. — Он сопровождал свои слова действиями, собрав ткань в кулак. — Как коснулся твоей мягкой плоти руками и как попросил раздвинуть для меня ноги, Лиззи, чтобы я мог к тебе прикоснуться. Ты будешь вспоминать, как сильно я хотел тебя. Как сильно ты была нужна мне.

Она попыталась попятиться от него, бросая искоса взгляды на дверь, но он не выпускал ее из своих рук. Не мог. Ее дыхание стало поверхностным — наверное, от страха: он быстро терял выдержку — и еще от восторга предвкушения. Он не забыл, как его слова возбуждали ее. Мало-помалу наступая, он оттеснил ее к Стене.

— Бежать некуда, Лиззи. — Он крепко держал ее за юбки, хрипло шепча ей в ухо. — Я скучал по тебе. Господи, как же мне не хватало тебя!

— Нет, не скучал. Ты бросил меня, — прошелестели ее слова, когда она, упершись ему в грудь, пыталась оттолкнуть его, но лишь дала ему возможность лучше видеть ее маленькую грудь и ощутила животом твердость его возбуждения.

В своем воображении он тотчас нарисовал ее такой, какой она была в тот летний день много лет назад. В пятнах солнечного света на голой коже, с розовыми твердыми сосками. Ему всегда хотелось узнать, какая она на вкус.

Он ждал, и ожидание это было не напрасным. Он прижал ее к стене и прильнул губами к ямке у основания ее шеи. Он чувствовал лихорадочное биение сердца и пьянящий лимонный привкус ее теплой кожи. Покусывая чувствительную жилку на шее, он проложил тропинку к ее уху.

— Нет, — задохнулась она. — Я не позволю тебе. Я не позволю тебе соблазнить меня, чтобы…

И внезапно умолкла, ахнув, когда он укусил ее чуточку сильнее, чтобы остался след. Пометил как свою. Свою, и ничью больше.

— И что тогда ты позволишь мне сделать, Лиззи? — Он чуть отстранился и заглянул прямо в глубины ее зеленых глаз. — Если не хочешь быть соблазненной, как тогда насчет утонченного применения… строгости? Чтобы тебя отпустило? Я не забыл, как ты любила, когда я отправлял тебя по волнам желания стремительным шлюпом, идущим задраенным в крутой бейдевинд. Как давно это было, но я не забыл, Лиззи. И я хочу тебя. Я хочу свою жену.

— Я не твоя жена. Тебя нет, ты мертв. Я вдова.

Она повторила эти слова скорее для себя чем для него.

— Мертв? — промурлыкал он ей в ухо. — Если я мертв, тогда скажи на милость, что это? — И уперся ладонями в стену по обе стороны от ее головы, давая почувствовать свою тяжесть. — Лиззи, не мучай меня. Господи, как же хорошо с тобой!

У нее оборвалось дыхание и закрылись глаза. Ее грудь лихорадочно поднималась и опускалась, с каждым движением обостряя его желание. Он провел твердой ладонью по округлости ее груди к остроконечной вершинке. Ее ответный вздох удовольствия определил его курс.

— Ага, значит, строгость и сдержанность.

И, видит Бог, ему понадобится вся сила воли, чтобы быть сдержанным. Его руки почти дрожали от усилий, которые он предпринимал, чтобы не спешить, держать свою страсть в узде.

При виде ее молчаливого соучастия, когда неторопливо взял в руки ее фарфоровые запястья, он ощутил особое блаженство. С исключительной осторожностью, медленно и неумолимо он отвел ей руки за спину и легонько потянул вниз, чтобы отвести назад ее плечи и наклонить голову к груди. Языком и губами он ласкал ее сквозь платье, даря наслаждение, пока она не начала изгибаться, исторгая тихие звуки нетерпения. Пока его рот скользил по изящному глянцу ее шеи, его руки распустили горловину платья.

— Открой рот, Лиззи. Я хочу почувствовать твой вкус.

Он даже не счел нужным скрыть в голосе муку желания.

Лиззи закрыла глаза, в то время как ее губы приоткрылись; он примкнул к ее губам в поцелуе, разжигая в себе плотское желание.

— Покажи мне свою грудь, Лиззи, — взмолился он, хотя уже развязал тесемки выреза ее платья и сорочки. — Сползшая вниз одежда обездвижила ее руки, прижав к бокам. — Позволь мне…

«Дать то, что тебе нужно. Дай коснуться тебя, дай возжелать тебя и забыться в тебе».

Он накрыл ее грудь ладонями, легонько потягивая чувствительные вершинки, а потом провел по ним совсем не нежно мозолистыми пальцами. Когда она безвольно прижалась к его ладоням, он просунул колено ей между бедер и поднял, оторвав от пола. Даже сквозь грубую шерсть штанов он чувствовал жар ее плоти. Продолжая ласкать и гладить ее совершенную грудь, он изнывал от желания ощутить ее вкус и запах. Сидя на его колене, она крепко сжимала бедра поисках наслаждения. Когда ее дыхание стало неровным, он понял, что не в состоянии больше ждать ни мгновения и готов сделать ее своей.

Он опустил ногу, и Лиззи отчаянно воспротивилась. Он ответил на ее мольбу неистовым поцелуем и, навалившись на нее всем весом, вскинул вверх ее юбки.

И тогда его руки пришли в движение. Пальцы нашли складки ее лона и стали готовить его для обладания. Подавив невольный стон, он закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало его от слепящего удовольствия к ней прикасаться.

Она отвечала на прикосновения его рук движениями тела, желая большего, нуждаясь в большем.

Марлоу отпустил ее, чтобы расстегнуться.

— Тебе нравится, Лиззи, когда я беру тебя так, правда? Когда у тебя нет выбора и ничего другого не остается, кроме как чувствовать. — Он освободил свою плоть и коснулся Лиззи кончиком. — Чувствуешь, как твое тело реагирует на мои прикосновения и готово исполнить мою просьбу? Как ты чувствуешь себя теперь, когда готова и хочешь мне отдаться?

В ответ она ахнула, как от боли, и он испытал пронзительный момент хищного триумфа. Она принадлежала ему. Он мог овладеть ею и любить.

— Раздвинь для меня ножки, Лиззи. Шире. Прими меня.

Все, что она могла сделать в ответ, — это подать вперед бедра. Но этого оказалось более чем достаточно. Быстрым движением он тут же ею завладел.

— Да, Джейми, — ахнула она ему в ухо. — Да.

Да. Наконец-то.

И все вокруг исчезло, кроме нее. Кирпич стен, стекло крыши, земля, звезды, луна — все пропало, осталась лишь одна она. Только ее жар и ее страсть. Ее тело, в тепло и свет которого он погрузился. Он тонул в шелковистости ее волос, нежности ее восхитительной пульсирующей плоти, плотно сжимавшей его плоть. Он пил ее и не мог напиться. Он крепко стиснул ее, и когда, скользнув открытым ртом по его плечу, она куснула его, он потерял над собой всякий контроль.

Его потрясло наслаждение такой силы, что подогнулись колени. Если бы он не держался за ее шею, погрузив лицо в роскошь густых волос, то наверняка рухнул бы на пол.

Отстранившись, Марлоу прислонился лбом к стене, стараясь восстановить дыхание.

Он провел ладонью по ее щеке и смахнул со лба спутанные волосы. Она ему нравилась такая. Притихшая и обессиленная, со спрятанными коготками. Насытившаяся. Господи, как же ему ее недоставало.

Вздохнув, как после изнурительной работы, Лиззи потянулась. Он наклонился, чтобы помочь ей собрать разбросанную одежду.

— Нет, — удивила она его, покачав головой. — Теперь уходи и, пожалуйста, больше не возвращайся.

Натянув на плечи корсет, отошла в сторону. Подобрала свое ружье и, даже не оглянувшись на него, направилась к двери.

Она уходила от него.

Он не мог снова потерять ее. Он этого не вынесет.

Мысленно проклиная себя, Лиззи вышла из сада и двинулась через лужайку к убежищу дома, оградив себя от всяких мыслей. Она не станет думать о только что случившемся, когда она не смогла устоять перед соблазном его тела и отреагировала на него, как он и ожидал, — вернулась к тому, с чего начинала, попав в плен его чар. Будь он проклят со своей мужской страстью.

Она не могла об этом думать, не хотела признавать. Во всяком случае, сейчас. Иначе расплачется.

Лучше предаться волне физической сытости, отключающей все остальные чувства, пока она еще длится.

Время размышлений и сожалений наступит позже.

— Куда, спрашивается, ты идешь? — выскочил неизвестно откуда Джейми и, схватив ее за локоть, остановил на росистой траве лужайки.

Ей с трудом удалось сохранить равновесие. Да как он смеет? Какое имеет право на нее злиться?

— Домой, спать. А ты катись ко всем чертям.

— Нет, — выдохнул он шумно. — Ты никуда не пойдешь. Мы еще не закончили дела. Ты не можешь притворяться, что ничего не чувствуешь, Лиззи. Не можешь. И не можешь уйти без объяснений. Ты должна мне хотя бы это, — процедил он сквозь зубы.

— Я ничего тебе не должна.

Все, что она чувствовала к нему, бесконечно ее измучило.

— Должна, бесстыжие твои глаза. — Он твердо стоял на своем. — Ты обещала. Ты обещала чтить и подчиняться, Лиззи. Во имя твоей собственной чести. А свое слово ты еще никогда не нарушала.

Вот ублюдок. В уме ему не откажешь. Желание ударить его, чтобы испытал хотя бы каплю той боли, что причинил ей, было непреодолимым.

— Мое слово, говоришь? А как же твое? Единственный человек, которому я обещала подчиняться, умер для меня. Я ничего тебе не должна. Ты мне не муж, потому что муж не стал бы лгать своей жене. Муж не бросил бы жену. Не оставил бы гнить за решеткой! Я стану тебе женой, как только ты начнешь вести себя как муж.

— Отлично. Начнем прямо сейчас.

— Пошел прочь, ублюдок.

Его глаза сверкнули металлом, и она поняла, что перегнула палку.

— Что за грубые, грязные речи, Лиззи, — прорычал он ей на ухо с бархатной угрозой. — Вот как ты хочешь, чтобы все было? Господи, почему ты никогда ничему не учишься?

— В самом деле? А мне кажется, я теперь понимаю, что значит, когда тебя хорошо отымели. Разве ты не это имел в виду?

От ее нарочито вульгарного языка он резко качнул головой. Отлично. Они поменялись ролями. Все справедливо. Она была рада, что наконец шокировала его.

— Боже. — В ответ он резко сдавил ее руку и от изумления на короткий миг лишился дара речи. Когда же снова заговорил, то выбирал слова с особой тщательностью, как оружие. — Похоже, тебе требуется еще один урок для более продвинутого изучения данного предмета. Ты всегда все схватывала на лету, Лиззи, и была примерной ученицей. Уверен, тебе это понравится. И я нужен тебе ничуть не меньше, чем ты мне.

Его пронзительный взгляд оказал на нее воздействие, сравнимое с пощечиной, и слова задели не менее сильно.

— Нет, мне никто не нужен. Я…

Но ее легким не хватило воздуха.

Ловко повернув, он уложил ее животом вниз на влажную траву, припечатав своей большой ладонью в области поясницы. Не успела Лиззи опомниться, как он сверху накрыл ее своим телом.

— Я о многом сожалею, Лиззи. Сожалею, что не сказал тебе правду. Сожалею о каждом часе, что ты провела в грязном, Богом проклятом каземате, но никогда не буду сожалеть о том, что любил тебя. И тебе не позволю сожалеть об этом.

Его голос, пронизанный агонией желания, прозвучал у самого ее уха тихо и хрипло. Адский огонь его пламени мог разжечь настоящий костер. Она чувствовала, как от него исходят волны жара страсти.

Желая взглянуть на него, она повернула голову. Выглядел он смертельно опасным. Очень, очень напряженным. И могучим. Вылепленное из лунного света и тени тело бугрилось мышцами, едва сдерживающими порыв животной страсти.

— Я нужен тебе, Лиззи. Тебе нужно мое тело. Ты хочешь меня.

Ее ошеломил непроизвольный зов вдруг пробудившейся в ней, вновь обретенной страсти. Глядя на его полуобнаженное тело над собой, она чувствовала, как в глубине ее живота начинает разливаться жар. Джейми был неотвратим, опасен и восхитителен.

— Я заставлю тебя так же мучиться от страсти, как мучаюсь я. Время спокойных уроков признания страсти, как мне кажется, прошло. Настало время, — он надавил коленом на ее крепко сжатые ноги, — трудного урока зрелой страсти. Как жене должно ублажать своего мужчину.

Придав колену необходимое давление в точно выбранном месте, он вызвал у нее каскад дрожи, распространившейся вниз по ногам. В этом и заключалась его истинная сила — в точности, с какой ломал ее оборону, и в легкости, с какой лишал воли к сопротивлению. Чертовски умный ублюдок. Он точно знал, что делает.

Выведенная из равновесия сумбуром противоречивых чувств, Лиззи попыталась вывернуться и ускользнуть от него.

— Нет. Замри, — прошептал он, как будто знал, что она не послушается.

Что не станет подчиняться: потому что уже ерзала, чтобы освободить руки.

Чего он, собственно, и ждал. Она по глупости сделает то, на что и рассчитывал. Дождавшись, схватил ее за запястья и, вытянув над головой ее руки, сделал беспомощной и подвластной его контролю.

Ее сердце гулким молотом стучало в груди. И неровное дыхание звучало в ушах оглушительным рокотом. Чувствуя себя как рыба, выброшенная из воды, она ступила на опасную почву.

— Чувствуешь, как сильно я хочу тебя, Лиззи? — прошептал он ей на ухо, придавив весом своего мускулистого тела. — Я больше, я сильнее, и я могу заставить тебя захотеть. Могу заставить тебя возжелать. Могу даже заставить тебя умолять. Умолять меня, чтобы завладел тобой и ты понапрасну не роняла бы свой мед.

Не имея в легких воздуха, она беззвучно ахнула. Его тихая угроза сквозила эротическим обещанием.

От беспомощности и смятения она чуть не разрыдалась, но подавила слезы, от которых сжалось горло. Как можно хотеть его и ненавидеть в одно и то же время? И с готовностью желать позволить ему выполнить свою угрозу?

— Ладно, давай бери меня, ублюдок. — Она хотела разозлить и возбудить его, как он разозлил, возбудил и запутал ее. — Посмотрим, как у тебя это получится.

Но он был хитрый, ее Джейми. Удерживая ее в полной неподвижности, он откинул с ее шеи волосы, чтобы подразнить чувствительную кожу своим горячим дыханием. Он не оставил ей выбора, кроме как ощущать спиной господство его большого мужского тела и жгучий жар груди. И еще проверить силу его руки, сжимающей клещами ее запястья.

Он не оставил ей иной возможности, кроме как испытать горькую правду желания, медленно пробирающего ее до самых костей. Он играл на ее чувствах как на инструменте, специально настроенном для его пальцев. Стоило ему лишь провести рукой по ее ребрам, как она застонала от желания испытать интимное прикосновение его губ и рук к ее груди.

Не имея возможности видеть его, она лишь ощущала за спиной темную тень его непоколебимого присутствия. Под несокрушимой пыткой его возбуждения она чувствовала, как спадает узда, удерживающая ее в рамках приличия.

— Да, возьми меня. Возьми меня…

Джейми за ее спиной издал тихий возглас удивления. Но его шершавые ладони продолжали посылать вниз по ее ногам дрожь предвкушения, когда, вскинув юбки, он открыл ее холодному ночному воздуху. Дальше за работу взялись его сильные ловкие пальцы: они мяли ее ягодицы, готовя ее для его удовольствия. Внутри ее вспыхивали все ярче и ярче искры томления, толкая к нему, чтобы он снял ужасное нарастающее напряжение.

Она слышала, как он хрипло дышит, готовясь овладеть ею. Закрыв глаза, она ждала.

Со стоном удовлетворения он перевернул ее на спину и овладел ею, пронзил ее. Все ее тело покрылось мурашками с головы до ног. Это было чересчур много и все же слишком мало.

Лиззи впала в неистовство. Она хотела проглотить его и быть им проглоченной, чтобы забыть боль правды, которую он причинил ей. Но в то же время испытывала странный порыв сказать, что он ошибался. Она не могла умолять. Не могла даже просить. Могла лишь требовать.

— Мне нужно больше. Дай мне больше. Как обещал.

И сжала его, ненасытная, своими мышцами, заставив зарычать. Выгнув спину, воздела к нему бедра, призывая его войти как можно глубже.

— Будь ты проклят, Джейми Марлоу. Будь ты проклят.

Свободной рукой он закрыл ей рот и тихо прошептал скороговоркой рядом с ухом:

— Замолчи, Лиззи, и придержи язык, иначе я не стану больше этим заниматься.

Его голос прозвучал обиженно, как будто она его ранила. Но почему, когда оба получали удовольствие? Когда ничего не оставалось делать, а только поддаться настоятельному зову плоти?

Повернув голову вбок в его ладонь, она нашла языком кончик его пальца и, втянув его в рот, принялась покусывать.

Его грудь тяжело и часто вздымалась, вжимая ее в траву, но он продолжал владеть ею, ускоряясь в ритме в отчаянном порыве найти удовлетворение.

Потом, когда отпустил ее руки и она поднялась немного выше, он стал ласкать пальцем ее лоно.

— Да. Да. Прикоснись ко мне там.

— Лиззи, Лиззи!

Он порывисто дернулся, впечатывая ее в траву. Эта смесь боли и удовольствия ей особенно нравилась. И она ощутила, как по нему прокатилась мощная волна наслаждения, потрясшая и ее, заставив забыться.

Этот зов темной, животной страсти в нем был отнюдь не прекрасен, а скорее жесток и безжалостен, но его это не волновало. Он давно прошел этап волнений. Она еще пульсировала под ним, когда он ощутил, как путы, что связывали его, распались.

Все еще находясь под впечатлением происшедшего, он не вполне понимал его значение/Кто кого и чему учил? Единственное, что знал, — Лиззи была как опий: в малых дозах — расслабляющая и в больших — смертельно опасная.

И все же она не уходила. Как будто он не мог ее насытить.

Марлоу чувствовал себя безнадежно влюбленным в свою маленькую, дерзкую, сводящую с ума женушку. Она была слишком умной, чтобы вести бессмысленную борьбу. Слишком энергичной и слишком большой любительницей удовольствий, чтобы отказываться от наслаждения, когда за него можно было ухватиться двумя руками, Он стремился, чтобы она испытала это наслаждение сполна.

И был готов за этим занятием состариться.

Но только злился, что она противилась ему. Ему было мало простого физического владения ее телом. Он хотел, чтобы она желала его с такой же непреодолимой силой, с какой он желал ее. Потому что хотел, чтобы и она его любила.

И добиваться этого он собирался совсем не так, как получилось, сунув ее лицом в мокрую траву и грязь. Какой же все-таки он был отъявленный подонок.

— Лиззи, как ты? Иди ко мне, любимая.

Скатившись с нее, он перевернулся на спину, прихватив Лиззи с собой. Прижимая ее к своей груди, наполнил легкие воздухом и с восторгом уставился на звезды. Дышал он по-прежнему тяжело и часто. Воздух, пронизанный шумом прибоя, колебал его грудную клетку. Пройдет еще много времени, прежде чем они оба смогут рассчитывать на себя в полной мере.

Лиззи зашевелилась первой. Она медленно села, затем встала, откинула с лица волосы и стряхнула с мокрой юбки травинки и мелкие ветки.

— Лиззи.

Он хотел взять ее за руку, уверенный в словах, которые собирался ей сказать, зная, что начинать нужно с честного разговора.

— Я не хочу больше тебя видеть, — сказала она.

Ее слова оставили в его сердце пустоту. Без нее он не сможет дальше жить. Это невозможно. Случившееся между ними было слишком значительным, чтобы притвориться, что ничего не произошло. Слишком сильным, чтобы просто перешагнуть через него. Они оба уже пытались это сделать и потерпели неудачу.

— Лиззи, пожалуйста, ты не можешь так думать. Что бы ни случилось, мы слишком много значим…

Она по привычке отмахнулась, чтобы его остановить. Он смотрел, как она собирается с силами и обретает себя прежнюю — все те глубоко запрятанные в ней качества, которые он сам никогда бы не заметил: достоинство, сдержанность, сожаление.

Потом она заговорила тихо, спокойно, без эмоций. Он даже не узнал ее. Ее лицо отражало болезненную решимость.

— Я не хочу испытывать в тебе потребность, — сказала она, — слишком это больно. И не хочу больше тебя видеть. И ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, Джейми, что я никогда не кривлю душой.