В поисках наслаждения

Глава 2

О да. Лиззи Пэкстон определенно занималась тем, чем не следовало заниматься. Это был не первый ее поцелуй.

Не первый ее настоящий поцелуй. Первый раз они поцеловались на реке тем августовским вечером, когда Марлоу исполнилось четырнадцать. Она была еще такая юная, что ему было даже неловко думать об этом.

Сегодня ее прохладная ладонь поползла вверх по его затылку и запуталась в косице, в которую были собраны его волосы. Она без колебания прижалась к его губам своими и слегка скользнула по ним, приглашая к действию.

Но дальше не пошла, завершив простое действие позой пресытившегося безразличия. У нее не было настоящего представления о том, что делает. Как не было понятия и о том, с кем имеет дело. Зато он обладал избыточным опытом и знаниями, достаточными для них обоих.

Он дерзко улыбнулся про себя. Положил руки ей на бедра, притянул к себе и открыл рот, чтобы сполна распробовать ее вкус. Ее губы, как и руки, были прохладные, еще не разгоряченные его потребностью вкусить ее, заключить в объятия, подчинить своей власти и, наконец, завладеть.

Потребность эта гремела в его ушах грохотом канонады, заглушая здравый смысл. Напряжением воли ему пришлось заставить себя разжать руки, отпустить ее и отступить на шаг, чтобы не совершить то, чего он не должен был делать. Хотя она уже завелась, он никуда не продвинется, если попытается управлять ею. С Лиззи нельзя было спешить. Ее нельзя было заставить делать то, чего она не хотела. И если бы идея исходила не от нее, она бы заартачилась, как упрямый осленок.

Склонив голову, он взял в рот ее нижнюю губу. Ее рот раскрылся, как цветок, медленно разворачивающий лепестки навстречу свету. Боже, ее губы, мягкие и нежные, слегка отдавали корицей. Такие нежные. Такие неожиданно, удивительно нежные, в то время как все в ней состояло из острых углов. Она была восхитительна.

Продолжая медленно утолять свой голод, Марлоу взял ее лицо в ладони. Когда она начала отвечать на его поцелуи пробными, мелкими, жадными клевками, он рискнул коснуться ее языка своим и стал терпеливо ждать, чтобы она последовала его примеру.

И дождался. Лиззи всегда быстро училась и теперь начала обследовать его языком и губами, пока он еще сохранял контроль над собой, пока не захотел поглотить ее всю без остатка. Она была в его руках как яркий солнечный свет и испепеляла его.

Взяв ее лицо в свои ладони, он посмотрел ей в глаза.

— Боже, Лиззи. Ты хоть представляешь, что делаешь со мной? Ты сводишь меня с ума.

Испытывая искушение, он прижал ее к себе и начал целовать со всей ненасытной страстностью, какую испытывал. Запрокинув ей голову, жадно пожирал губами, сознавая, что теряет самоконтроль.

После секундного колебания она обвила руками его шею и обхватила ногами его ноги, как будто, потерпев кораблекрушение, видела в нем свое единственное спасение. Как будто от него зависела ее жизнь. Сквозь шум в ушах он услышал треск разрываемой ткани.

В глубине его существа взорвался вулкан похоти. О Боже, да.

Марлоу приплюснул ее к стене, распяв на дубовых панелях, хотя знал, что не должен прижиматься. Не должен впечатывать ее в стену со всей силы, чтобы ощутить животом тонкие кости ее бедер. Не должен прижиматься к ее маленькой, идеальной формы груди.

Господи, он десять лет ее не видел и совсем потерял рассудок, вспыхнув как порох.

Если он овладеет ею прямо здесь и сейчас, у этой стены, она воспримет это как попытку вынудить ее к браку. Что его ни в коем случае не устраивало. Она должна иметь право выбора. И он хотел, чтобы этот выбор сделала она сама.

Усилием воли Марлоу оттолкнулся от нее, освободив от веса своего тела и дав возможность вдохнуть полной грудью. Разжав ладони, отпустил ее ягодицы. Ее ноги соскользнули на пол. Напоследок он позволил себе еще одну вольность: потерся носом о ее шею, глубоко вдыхая ее запах. Лишь одной ей свойственный цитрусовый привкус. И отступил назад.

Она стояла перед ним без всякой тени притворства: совершенно растерзанная, с горящими, как изумруды, глазами на бледном, омытом серебром лунного света лице. Ее грудь часто вздымалась. Безразличие бесследно исчезло.

— Лиззи.

Он не мог придумать, что еще сказать. На самом деле он вообще был не способен думать.

— Знаешь, — промолвила она, когда ее дыхание успокоилось, — похоже, ты полон сюрпризов.

И выскользнула за дверь, растворившись в темноте, как будто и не была здесь вовсе. Как будто после долгих десяти лет он все это себе представил.

Он не мог думать ни о ком другом, кроме нее, когда наконец добрался до мрачных пределов таверны «Сердцевина дуба» у Уорфлит-роу.

Господи, как же долго он ждал, чтобы наконец добиться Лиззи Пэкстон. Полжизни. Порой ему казалось, что его влечение к ней явилось плодом его фантазии, мальчишеской влюбленности, которую, слишком долго пестуя, он раздул в воображении до вселенских масштабов.

Нет. Никакая обычная влюбленность не могла так долго продолжаться. И никакая влюбленность не заставила бы Лиззи вспыхнуть в его руках как трут.

— Где тебя дьявол носит? — спросил, едва оторвав взгляд от эля, крупный мужчина со светлыми волосами, сидевший в затемненном углу задымленного помещения таверны.

Марлоу привел мысли в порядок, заставив голову работать как должно.

— И тебе добрый вечер. Или, скорее, доброе утро, — ответил он тихо и, бросив на стол свою моряцкую шляпу из фетра с опущенными полями, скользнул на скамью. — Почтил своим присутствием местную ассамблею. Чтобы меня в последний раз увидели.

— Танцующим.

Верхняя губа Хью Макалдена брезгливо изогнулась, и в голосе прозвучало презрение. Он наполнил Марлоу кружку из кувшина, что стоял подле его локтя.

— Вот именно, — согласился Марлоу. — Радуйся, что это выпало мне.

— Я радуюсь. Дьявольски радуюсь, что все выпадает тебе. Мне претит весь этот обман. Меня от него коробит.

— Я тоже не в восторге. Весь план грозит провалом. Но приказ есть приказ. Радуйся, что ты не местный.

Марлоу отхлебнул большой глоток эля.

Его лейтенант и давнишний друг оставался верен своему угрюмому характеру.

— Что я и делаю. И ты это знаешь. — Макаллен пристально на него уставился. — Ты что-то больно долго задержался.

— Пришлось столкнуться с кое-какими осложнениями. — Это было наиболее точное описание встречи и разговора с Лиззи, какое он мог дать. — Хотя, возможно, я нашел способ, как избавиться от одной проблемы.

— Это от какой?

— Дом. И мое имение. Кажется, я придумал, как обойти досточтимого Джереми Роксхема.

Макалден блеснул нечестивой улыбкой, искривившей рот.

— Мы с тобой настоящая парочка шотландских ублюдков. Я весь внимание.

— Пожелай мне счастья.

Марлоу поднял в тосте кружку.

Сквайр и леди Теодора Пэкстон, родители Лиззи, проживали в красивом трехэтажном особняке к северу от города, расположенном на высоком холме с видом на реку Дарт. Дом на вершине был в значительной степени похож на Лиззи: ослепительно яркий и открытый для глаз, с побеленными известью каменными стенами, увенчанными рядом высоких, дерзких фронтонов.

Марлоу даже потрудился нарядиться в свой самый роскошный костюм. Сюртук из темно-синей шерстяной ткани сидел на нем как влитой и очень ему шел. Он даже попытался усмирить свой буйный вихор, безжалостно зачесав волосы назад, чтобы придать себе подходящий жениховский вид. И даже подумывал, не надеть ли вопреки морской традиции и предписанию свою лучшую парадную форму и шпагу, но такая мишура, как серебряные галуны и пуговицы, вряд ли произвели бы на Лиззи должное впечатление, а сквайра Пэкстона могли бы порядком раздосадовать.

Марлоу проглотил подступившую к горлу желчь. Лишь мелочный человек мог пожелать отомстить таким образом Лизиному отцу за то, что тот в свое время бросил его на произвол судьбы. И было не важно, что флот сделал его таким, каким он стал. Всем, чем он стал, ради чего столь упорно трудился, всеми своими успехами он был обязан тому, что являлся офицером Королевского военно-морского флота. Все же несправедливое решение сквайра отправить его прочь в непоколебимой уверенности, что он вправе распоряжаться жизнями простых смертных, по-прежнему терзало Марлоу и болело, как рана, отказывающаяся заживать.

Вероятно, поэтому он страшно нервничал. Сотни раз смотревший в лицо смертельной опасности, он чувствовал, как свиваются в тугой узел внутренности. Прежде он думал, что получить Лиззи будет своего рода забавой и удовольствием вроде чашки чая, а главное — местью сквайру. Или же сильным разочарованием, если она ответит отказом.

Потому что Лиззи была чересчур умна и проницательна, чтобы его план удался.

Но опять же: если бы она хотела с ним расстаться, то так бы и сказала. В чем он ничуть не сомневался. Во всяком случае, до того момента, как поднял тяжелое бронзовое кольцо двери дома ее родителей и позволил ему опуститься с глухим стуком.

Дверь открыли почти сразу. Но не дворецкий и даже не лакей, а сама Лиззи, больше похожая на судомойку.

В старом, вышедшем из моды рабочем платье из простой хлопчатобумажной ткани зеленого цвета, надетом поверх белой полотняной сорочки с рукавами, она ничуть не напоминала леди. Ему лишь оставалось посмеяться над своей попыткой изображать ухажера.

Проигнорировав великолепие его костюма, она нетерпеливо махнула головой, приглашая войти в дом.

— Заходи, — прошептала она.

— А где твой дворецкий? — спросил он, не удосужившись понизить голос.

Уж не влезли ли они в долги, раз остались без прислуги? Это как нельзя лучше отвечало его планам.

— Пошел искать вчерашний день. Я бы предпочла, чтобы наш разговор состоялся без свидетелей.

Она говорила нарочито тихим голосом.

— Стыдишься меня, Лиззи, да?

— Пока что нет. — Она бросила ему полуулыбку. — Но день только начался… Ты рано пришел.

— Извини, что не дождался вечера. Времени в обрез.

— Баллы долой за негалантную пунктуальность. Наверное, морская привычка сказывается? Ты меня подловил. — Она похлопала себя по юбке. — Мне следовало бы сказать «да», чтобы наказать тебя.

— Значит ли это…

Лиззи в знак предупреждения приложила палец к губам, но слишком поздно. Из-за дверей гостиной донесся дрожащий голос:

— Элизабет, дорогая, это ты?

Голос леди Теодоры — он был уверен в этом — моментально вернул его в настоящее. Сколько раз слышал он обращенные к нему ее добродушные вопросы: «Заходите, садитесь, рассказывайте, что вы сегодня натворили».

Лиззи ностальгия не затронула. Она закатила глаза к потолку и наморщила носик. Затем поманила его пальцем и молча направилась по коридору. Но он за ней не последовал.

— Ты не позволишь мне засвидетельствовать почтение твоим родителям? Или меня не примут и отправят прочь, как какого-нибудь коммивояжера?

Каштановая бровь взвилась в досаде.

— Пусть будет по-твоему.

Она пересекла коридор и, держа руки сзади, спиной открыла дверь, прислонившись к порталу. Затем, склонив голову, пригласила его войти в комнату, где сквайр Пэкстон и леди Теодора занимались своими делами: она — вышиванием, он — чтением лондонских газет.

Сквайр Пэкстон отложил газету и, вскинув брови, хотел было встать, но Лиззи выплыла вперед, оставляя его сидеть.

— Мама, папа, вы помните Джейми Марлоу? Он теперь капитан Королевского военно-морского флота Джеймсон Марлоу. Он пришел сделать мне предложение, так что я провожу его в сад, чтобы он сделал это как полагается.

Она бросила непристойный взгляд на его облегающие желтовато-коричневые лосины из оленьей кожи.

— Там на траве ты уж поаккуратнее в этих своих портках.

С этими словами Лиззи вышла вон, не обращая внимания на сдавленный протест матери в ответ на ее почти вульгарные слова о неупоминаемом предмете мужского туалета. Не говоря уж о бесцеремонном описании его намерений.

Марлоу с трудом подавил смех и официально поклонился ее родителям, которые по-рыбьи беззвучно разевали рты. Он мог последовать за их дочерью, как всегда это делал, но те дни остались в прошлом, даже если Лиззи еще не до конца это осознала.

— Добрый день, леди Теодора, сквайр Пэкстон.

Леди Пэкстон тотчас вышла вперед пожать ему руку.

— Мой дорогой мальчик. Как замечательно снова тебя видеть после стольких лет.

Леди была все такая же, какой он ее помнил: маленькая светловолосая женщина веселого нрава. Дочь графа, она в свое время была настоящая красавица. Время смягчило и размыло контуры, остававшиеся все еще четкими у дочери, но сама леди Теодора, теплая, добрая и щедрая, в целом не изменилась.

Марлоу обратил взор на сквайра и застыл на некоторое время в неподвижности, позволив ему в полной мере рассмотреть своего потенциального зятя. С удивлением для себя Марлоу отметил, что сквайр усох, стал как будто меньше ростом и теперь не выглядел устрашающим лордом поместья из прошлого. В его рыжих волосах белели седые пряди, и красное лицо выглядело измученным и усталым. Лиззи, похоже, слишком хорошо над этим поработала.

Сквайр Пэкстон сдержанно поклонился:

— Здравствуйте, капитан Марлоу.

Сделанное ударение граничило с насмешкой. Как это все же славно: даже спустя десять лет вызывать такую тревогу и злобную враждебность. Ждать пришлось очень долго.

Марлоу обнажил зубы, как улыбающийся щенок. Это произвело на сквайра поразительное впечатление: его крапчатое лицо побледнело, оставив паутину фиолетовых прожилок на носу и щеках. Годы его не пощадили.

— Прошу меня извинить. — Марлоу сделал грациозный поклон, гладкий, как вода, демонстрируя леди Теодоре свои безукоризненные манеры. — У меня свидание с вашей прелестной дочерью, и лучше не заставлять ее ждать.

Еще один легкий поклон сквайру Пэкстону, и Марлоу вышел в коридор следом за Лиззи.

Она стояла, прислонившись спиной к французским дверям, ведущим на террасу, с выражением полного безразличия. Не совсем соответствуя образу пылкой будущей невесты.

— Что за непростительная дерзость, мисс Пэкстон. Где, спрашивается, вы набрались таких неприличных словечек?

— Что значит где, капитан Марлоу? — протянула она в ответ. — Нас окружает большой грубый мир. Вам ли не знать?

Он, безусловно, знал. Боже, она неотразима. Даже в этом безобразном мешковатом платье.

— Неудивительно, что они хотят сбыть тебя с рук. И неудивительно, что нет желающих помочь им в этом.

Она бросила на него высокомерный взгляд сквозь прищуренные глаза и плотно сжала пухлые губы.

— Мы уже пошли на попятную, да?

— Ни за что, пока ты жива.

Нет, он не отступится, если она этого не захочет.

— Нет, — поправила она его, бросив на него косой взгляд. — Пока жив ты.

И снова она зашагала прочь, не проверив, пошел ли он следом. Несобранной походкой она вышла из дверей на ухоженную лужайку и дальше, на террасы сада, разбитого на склоне холма.

Продираясь сквозь живую изгородь из тисов, он заметил, как из-под ее простого платья мелькнула пара очень старых, но замечательно красивых бальных туфель, украшенных камнями и вышивкой, на высоких каблуках, совершенно неуместных для прогулок за стенами дома. Как это типично для Лиззи.

— Тебе не кажется, что мы ушли достаточно далеко? Нельзя же оттягивать момент истины вечно.

— Я пришла сюда для уединения. Папа не сразу нас здесь обнаружит.

Да Лиззи всегда все делала по-своему и в удобное для себя время. Его глаза снова переместились на красивые старые туфли.

— Тебе не кажется, что они не слишком подходят для прогулки?

— Мои туфли? Возможно, но я гораздо лучше чувствую себя в красивых туфлях.

— Почему?

— Почему? Потому. Просто потому, что я так чувствую. Почему ты носишь синие сюртуки?

— Потому что я моряк.

— Если ты моряк, почему не носишь форму? И на ассамблее ты был не в форме. И на другой день в городе — тоже.

И снова ему следовало это предвидеть. Проницательный ум Лиззи всегда подмечал существенные детали. Он видел ее всего второй раз, но она умудрилась увидеть его где-то еще. Интересные последуют дни, если она примет его вызов.

— Морская традиция запрещает носить униформу во время отпуска. Но я ношу модные синие камзолы, потому что, как утверждает мой камердинер, они идут к моим глазам.

— У тебя нет камердинера.

— Разве? Откуда тебе знать такие интимные подробности из жизни мужчины? Уж не шпионишь ли ты за мной, Лиззи?

— Твои сапоги потерты, волосы — в беспорядке, а на шейном платке — крошечная дырочка от булавки. Ни один уважающий себя камердинер не позволил бы тебе надеть его в публичное место.

— Как ты наблюдательна, Лиззи.

— Да, конечно. Еще я заметила, что ты стоишь слишком близко.

Она презрительно махнула рукой, отгоняя его подальше.

Но он приблизился к ней еще на шаг.

— А как еще мне наблюдать тебя?

— С расстояния.

Но по ее шее вверх пополз румянец, похожий на абрикосовый джем. Интересно, непроизвольно подумал Марлоу, как глубоко вниз он распространился.

— Но тогда я бы не узнал, что ты пахнешь цитрусами.

— А ты пахнешь виски.

— Это лавровишневая вода. Где еще ты видела меня, Лиззи?

Она повторила томный жест рукой.

— Где-то в городе, наверное. С таким высоким, мрачного вида блондином. В коричневом сюртуке.

Макалден. Им следует быть осторожнее.

— Но синие сюртуки тебе больше по душе. Согласись.

— Ну да. Полагаю, они вполне могут идти к твоим глазам, хотя я всегда считала их серыми, а не голубыми.

— Восприму это как комплимент, что ты вообще заметила цвет моих глаз. Но скажи, зачем тебе понадобилось улучшать себе настроение, надев красивые туфли. Думала, что я отступлюсь от своего слова?

— Может, еще и отступишься. А может, не умрешь, как собираешься.

— Значит, ты решила? Ты это сделаешь?

Она отвела взгляд, надолго уставившись на ближайший утес и в пространство за рекой.

Его самообладание билось птицей о грудную клетку, в то время как он заставил себя стоять спокойно в ожидании.

— Почему бы и нет? — произнесла она наконец. — Возможно, ты как раз тот человек, который мне нужен. Я выйду за тебя.

Жар напряжения в его груди разросся до радости удовлетворения. Он наклонился, чтобы поцеловать Лиззи, но она отшатнулась.

— Тебе нужно получить специальное разрешение.

— Специальное разрешение? Они такие дорогие.

Он дразнил ее. Во внутреннем кармашке его сюртука оно уже лежало — на всякий случай. Одно из преимуществ сына приходского священника, доктора теологии, состояло в том, что он знал нужных людей в коллегии юристов гражданского права.

— Ты сказал, что через несколько дней уезжаешь? Просто не осталось времени для оглашения имен вступающих в брак, а утруждать себя побегом для тайного венчания я не намерена.

Когда он рассмеялся, она нахмурилась.

— Меня бы это никогда не устроило. К тому же, должна признаться, я бы не вынесла всей этой глупой суеты, связанной с побегом. Кроме того, не терплю поездки в закрытой карете.

— Учитывая это, я постарался получить специальное разрешение. — Он широким жестом протянул ей бумагу. — Пожелает ли миледи что-нибудь еще?

— В самом деле?

Он удивил ее. Но только на короткий миг.

— Да. Я хотела бы взглянуть на условия. Папа, конечно, поднимет шум по поводу их принятия, но я намерена начать так, как собираюсь продолжить. Самостоятельно и независимо.

Образ такого избалованного дитя, как Лиззи, воображающего себя независимым, не вызвал у него смеха. При всей ее самостоятельности существовала огромная разница между личными ожиданиями и требованиями окружающего мира. Но она умная девочка, следовательно, скоро научится.

— Как пожелаешь. — Марлоу вынул сложенный лист бумаги. — Я взял на себя смелость набросать черновик. Время — дорого. Если тебя устроят цифры, тебе останется лишь вписать сумму, предложенную отцом в качестве твоего приданного, которым, должен добавить, ты сможешь распоряжаться незамедлительно.

При упоминании денег на поляне, как по мановению волшебной палочки, появился, продравшись сквозь живую изгородь, запыхавшийся сквайр Пэкстон. От него, как от рождественского пудинга, валил пар.

— Элизабет, — начал он на расстоянии, — вот ты где. А теперь будь любезна объяснить, что все это значит, — резким тоном спросил он, вопросительно и грозно косясь на Марлоу.

— Поздравь меня, папа. Я собираюсь выйти замуж, как только все будет устроено.

Вместо того чтобы радостью выразить свое согласие, сквайр нахмурил кустистые брови. Очевидно, это известие не обрадовало его.

— Вот что, Элизабет. Я устал от твоих радикальных идей и новомодных способов ведения дел. Это должны решать мы с твоей матерью. А этого молодого человека мы едва знаем.

Он резко кивнул в сторону Марлоу.

— Конечно, сэр. Я в вашем полном распоряжении.

Сквозящие любопытством кошачьи глаза Лиззи метались от отца к Марлоу и обратно. Брови недоверчиво изогнулись.

— Боже, папа, ты знал Джейми и его семью с самого его рождения.

— Мы, безусловно, знаем его отца, преподобного доктора Марлоу, — не стал отрицать сквайр, — но все нужно сделать по правилам, без этой неприличной спешки. Тебе не нужно вмешиваться, дорогая.

— Папа, — в голосе Лиззи прозвучало предупреждение, — ты знаешь мои чувства. Я обязательно буду вмешиваться. И толкуем мы здесь о моем будущем. Мы с Джейми уже обсудили условия. Думаю, тебе стоит одобрить наше деловое соглашение. Вот черновик предварительных договоренностей.

— Категорически нет. Так дела не делаются. А теперь попрошу капитана Марлоу вернуться в дом для разговора. Настоятельно.

По крайней мере ему хватило ума не ответить категорическим отказом. Марлоу мог лишь догадываться, как бы Лиззи на это отреагировала. Она и без того выглядела чрезвычайно расстроенной.

— Я совершеннолетняя, папа, и хочу сама одобрить эти условия, в противном случае замуж вообще не выйду, — ответила она твердо, хотя Марлоу заметил, что от напряжения уголки ее рта выпрямились. Затем, тряхнув головой, она совершенно изменила тон. — Но в любом случае давайте пройдем в дом. Нам понадобится твой секретарь.

Поцеловав отца в щеку, она прошла вперед, не заметив, как его брови над очками собрались в грозовые тучи.

— Потом срочно отправимся в дом приходского священника, — продолжила Лиззи, — если хотим заключить брак уже сегодня.

— Сегодня? — Лицо сквайра побагровело, как вареная свекла. — Сегодня этого не будет ни при каких условиях.

— Папа, ты должен понять, что Джейми сразу же отправляется в Австралию.

Если Лиззи что-то втемяшила себе в голову, то ни черт, ни сверхзаботливый отец не могли ее остановить. Она уже сорвалась с места, как норовистая лошадь. Следом, не отставая ни на шаг, двинулся Марлоу. Замыкать шествие пришлось сквайру, громко пыхтевшему сзади, как кузнечные мехи.

Она хотела стать его женой. Даже вопреки родительскому неодобрению. Возможно, даже в случае отказа. Она хотела его. И это чувство пьянило Марлоу.

Она, вероятно, не знала, что сделал ее отец, иначе не стремилась бы с таким энтузиазмом стать от него зависимой. Также Марлоу не мог себе представить, чтобы леди Теодора была в курсе, в противном случае не встретила бы его с такой сердечностью.

— Лиззи, — тихо позвал он, схватив ее за локоть.

Слишком уж настойчивым было это желание к ней прикоснуться. Ощутить ее. Предаться триумфу другого свойства. По причинам, отличным от тех, что придумал на приеме в зале ассамблеи.

— Я, конечно, очень польщен твоим требованием поторопиться, но, может, все же стоит дать твоим родителям немного больше времени. Завтра — это тоже достаточно быстро. Согласие твоего отца…

— Нет, — оборвала она, выскользнув из его рук. — Я сказала тебе, что намерена жить само…

— Самостоятельно. Да, я знаю. Но ты не можешь стать независимой, пока он не подпишет условия.

Лиззи закрыла глаза и сжала рот. Впервые в жизни он увидел выражение нескрываемой досады, и ее лицо покраснело от неподдельного гнева. Под прозрачной косынкой на груди проступили пятна жара.

— Разве это много — иметь право голоса в решении собственного будущего? — тихо прозвучал ее голос с примесью горечи.

— Нет. Нет, Лиззи, это не много. Надо только попросить об этом нужного человека.

Она пугающе мало знала реальную жизнь.

— Конечно. Но и тогда мне все равно нужно спрашивать, разве нет?

Ее влажные зеленые глаза были решительными и в то же время удивительно беззащитными. Испугавшись ее взвинченности, Марлоу инстинктивно протянул руку, чтобы до нее дотронуться.

— Мы многому должны следовать в этом мире, Лиззи. Никто не вправе ожидать, что будет всю жизнь плыть своим курсом. Есть еще обязанности, и ответственность, и выбор, и да, даже любовь — все это диктует нам, что можно, а чего нельзя, Просто ты привыкла, чтобы все было по-твоему. — Он протянул ей, сунув в сжатые кулаки, изложенные на бумаге условия. — Прочитай на этот раз внимательно, — велел он мягко, — и я внесу все изменения, какие ты захочешь, перед тем как передать твоему отцу.

С трудом сдерживая вспыльчивость, она выхватила у него бумагу.

— Тогда зачем ты потворствуешь мне? Зачем тебе нужно, чтобы я могла распоряжаться твоим имуществом?

— Вряд ли ты распорядишься им хуже меня. Я моряк, Лиззи, а не гражданский. А ты достаточно разумная девушка. У тебя все получится.

Он провел согнутым пальцем по контуру ее подбородка и снова поразился контрасту между бесконечной мягкостью кожи и твердой линией подбородка.

На лице ее медленно расцвела улыбка, теплая и простодушная, скулы зарумянились.

Господи, как же ему захотелось ее поцеловать. Прямо здесь, на глазах ее отца и всего мира. И она это поняла. Каштановая бровь поползла вверх, подзадоривая его. На днях, скоро, очень скоро, она будет принадлежать ему.

— Как, Джейми Марлоу, — прошептала она, когда его рот опустился к ее губам, — ты стал таким сентиментальным?

К сожалению, леди Теодора выбрала этот момент, чтобы выплыть на террасу в облаке ландышевого аромата со сворой пыхтящих пучеглазых спаниелей.

— О, Элизабет, ты здесь! Идем, посидишь со мной, чтобы обсудить все детали. Я велела накрыть чай. Ты куда?

— Переодеться, мама. А потом — к приходскому священнику для заключения брака.

— Брака? Прямо сейчас? О, Элизабет, моя дорогая, нет! — Неизвестно откуда выпорхнул кружевной носовой платочек. — Нужно сделать какие-то приготовления. Как это будет выглядеть? Я не люблю, когда ты делаешь что-то в спешке.

Лиззи нежно поцеловала мать в щеку.

— Что ж, мамочка, тогда рекомендую тебе закрыть глаза.