В поисках себя. Том 1 (СИ)

Глава 1 — Не нашедший желанного покоя

В двух километрах от Таедиума, окружённого лесом, есть обширная поляна, около ста метров, с полностью вырубленной древесиной.

Это место считалось у местных недобрым, из-за чего его старательно обходили стороной, ведь сюда свозили всех безымянных мертвецов, где они и находили последний приют.

Зачастую их просто закапывали в братские могилы, не особо беспокоясь об уважении к мертвым и личному посмертному покою каждого.

Редким счастливчикам везло найти местечко без навязчивого соседа, впритык расположенного к ним.

К этим местам всегда стекалось зверье: старые и обессиленные, изгнанные из своих стай, они уже не могли находить себе пропитание.

Но люди так благосклонно им преподносили столь лёгкую еду, что они не могли не воспользоваться такой возможностью.

Ледяная земля всегда плохо поддавалась взаимодействию с лопатой, какою бы силой ни обладал ее владелец, благодаря чему мертвецов закапывали не более, чем на пол метра.

Этим и пользовалось зверье, ведь когти у них не отнять, а так же их способность рыть и нюх.

Все, что нужно — лениво раскопать и съесть свою заслуженную добычу.

Зачастую мяса хватает на всех — крайне редко идёт борьба за пропитание.

Все обитатели этого кургана давно стали олицетворять собой трусость, боясь людей, с руки которых и получали свое довольство, не прикладывая особых усилий к поиску добычи.

Эти факторы заглушили в них желание демонстрировать свою силу и власть — свою природу.

А старость в комбинации с их опытом охладило в этих ледяных дебрях вспыльчивый нрав звериной натуры.

Благодаря чему это место внушало ужас в людей: голая, вскопанная повсеместно земля, из которой проглядывались обрывки одежд, обглоданные конечности и кости, раскиданные по округе.

Но могильщики знали, что эти места не представляет опасности для двуногих, проверив неоднократно лично на себе.

Вот и в это мгновение, полуметровый зверь, с серым мехом и подслеповатыми глазами, укрытых белесой пленкой, рыл землю в окружении многих других, похожий на него и не очень четвероногих.

Когда-то в молодости его мех был бел, а когти и клыки остры, но старость приходит ко всем, отнимая последние силы у всего живого.

Теперь мех этого животного был покрыт залысинами, когти потрескались, а клыки, из тех, что сохранились, темно-желтыми.

Зверь явно задыхался от усталости, часто дыша и выдыхая из своей пасти пар, что тут же растворялся, сменяясь других.

Но вот, цель прямо у него под мордой — он видит тощую разрытую руку и довольно скалится, предвкушая желанную еду, вонзаясь клыками в неё.

Тот час по округе раздался дикий вопль, не похожий ни на одного из местных обитателей этого леса, а затем земля прямо перед зверем вздыбилась, раскидывая её в стороны.

В следующее мгновение что-то крепкой хваткой схватило его за шею и стало душить, опрокинув наземь.

На одних лишь инстинктах зверь начал царапаться когтями, скулить и пытаться вырваться, но все было безуспешно.

Последняя его надежда пала на тех, с кем он обитал уже долгие недели, но на периферии своего зрения заметил, как трусливо исчезает всё зверье, разбегаясь по округе.

А вместе с ними и его шанс на спасение — его взгляд затмевала завеса тьмы.

Все ещё недоумевая, он решил посмотреть на то, что забирало его жизнь.

И зверь действительно его увидел: человек! Живой человек!

Весь покрытый землёй, в ободранные обносках, которые и нескольких часов не позволят прожить на этом холоде.

Борода и седые волосы, падающие на его лицо, не позволяющие что-то рассмотреть.

Но в последнее мгновение своей жизни зверь все же смог рассмотреть эти глаза: полные безумия, страха и жажды жить.

Этот взгляд зверь прекрасно знал, будучи и сам тем, кто множество раз цеплялся за последнюю надежду выжить, и ни с чем не смог бы его перепутать.

Ярко-голубые глаза, будто у одного из элементалей льда, виденных им в молодости.

«Значит вот она, смерть? От рук снежного духа, что даже из земли вылез, лишь бы забрать меня?» — было последней мыслью зверя.

После того как зверь перестал двигаться, тощего человека скрутила судорога всего тела.

Тот час он принялся кататься по снегу, а его желудок вывернуло наизнанку.

Ещё миг и он замер, перестав подавать какие-либо признаки жизни, оставшись лежать на месте.

Ему снился сон: он очнулся внутри дворца, сделанного из дерева, где перед его глазами предстали декорации и предметы мебели из камня и драгоценных самоцветов.

«Эсперар, ты наконец пришел!» — звучал женский, старческий голос в голове человека, — «подойди же… ближе… ближе».

Этот голос, казалось, захватывал все его внимание — мужчина продолжал свой путь к центру этого места зная, что источник голоса находится там.

Все, о чем он мог думать — это о том, чтоб скорее добраться, не будучи способен даже сместить взгляд в сторону.

Будто не только его тело молча подчинялось этой команде, но так же мозг и даже все его естество видели весь смысл своей жизни лишь в том, чтобы исполнять эту волю.

Дойдя, пред ним предстал трон, сплетённый из корней дерева, покрытых рубцами, где медленно скапливался алый сок.

Вслед за этим тот неспешно капал на каменный пол, образуя ещё большую лужу вокруг трона с каждым новым звуком, развеивая местную тишину.

На нем сидела старая женщина, лицо которой покрывали морщины.

Она была в белом платье, которое, к его удивлению, доходя до пояса, перетекало в тёмно-коричневый цвет, а рукава в ярко-красный.

Мужчина удивился тому, насколько это не сочеталось и смотрелось безвкусным, но и одновременно казалось таким естественным.

Из-за такой мелочи он почему-то в себе самом не мог перестать спорить в этих противоречиях, шло ли ей это или нет.

Этот мыслительный процесс был остановлен осознанием, что он вернул контроль над собой и свободу мыслей.

Сейчас его рассматривала эта женщина, взгляд которой состоял из боли и усталости, образуя темные пятна вокруг глаз, но все ещё полный блеска жизни.

— Эсперар? — спросил мужчина, сдавленным, хриплым голосом, стараясь развеять неловкость, которую ощущал и проясняя, почему его так назвали.

Впрочем, он тут же об этом позабыл, когда после сказанного он ощутил странное чувство в лёгких, перетекающие в горло и ко рту.

Закашлявшись, тот выплюнул пару комьев земли, покрытых темной кровью на ладонь, ошарашенно на нее уставившись.

— Верно, мальчик… Эсперар — это ты. Впрочем, это не твое имя, нет, но твоя сущность, которую я дам тебе! — старуха на эту, казалось бы, странную ситуацию, и глазом не повела, не давая и намека на какую-то эмоцию.

«Имя?» — задумался человек, отвлекшись от своей ладони, внезапно осознав, что ничего не помнит.

Его глаза тотчас забегали из стороны в сторону в тщетных попытках вспомнить хоть что-то, из-за чего мужчину прошиб холодный пот, а лоб покрылся испариной.

В груди разрасталось чувство страха и паники, хватая его внутренности своей ледянящей рукой.

— Что, ничего не помнишь, мальчик? — произнесла она, видимо увидев все по мимике Эсперара, от чего на ее лице появилась лёгкая, как дуновение ветра, улыбка, которая так и ощущалась искусственной, но очень качественной подделкой.

— Это ничего, не ты первый, не ты последний. Ты мертв — отдал свою жизнь и все, что у тебя было земле — теперь они мои.

Ее слова были тихими, но я этой тишине звучали громче набата, обескураживая человека

— Через это пройдет каждый живущий — это нормально. От меня вы вышли — ко мне и придёте. Вышли чистыми, как прозрачная вода, а вернётесь со своими ношами, очернив свои души.

Смягчился её тон, будто мать, успокаивающая свое новорожденное чадо.

Это действие каким-то неясным образом все же помогло ему придти в себя, но отчаяние в нём лишь нарастало с новой силой.

— Я знаю твое имя, но оно тебе более не нужно. Ты создашь себе иное, живя новой жизнью, если проживёшь хотя бы крупицу того, что тебе положено.

На этих словах колени и руки человека начали подрагивать, — он осознавал, что совершенно не понимает ситуации и происходящего, а тем более ничего не помнит.

«Но почему же эта незнакомка внушает такой животный, инстинктивный ужас?» — с этой мыслью он медленно осел на пол, слегка склонив голову вниз, боясь взглянуть на нее.

— Боишься? — сделала она паузу, внимательного рассматривая его, — Каждый раз одно и тоже…

Он не видел в ней ничего отталкивающего, но его внутренность — она будто видела и знало то, что недоступно ему, ощущая себя букашкой перед ногой, что надвигалась над ним.

Впрочем, насекомым неведом страх — ими движут лишь инстинкты, а в нем же сейчас каждая клеточка вопила от ужаса.

«Не смотри! Не двигайся! Убегай! Закрой глаза! Растворись в мироздании! Только бы не быть под ее взором!» — слышалось от его собственных инстинктов.

— Пожалуй, странные вы, люди. Ежедневно топчете меня, проливаете кровь и покрываете из-за нее проклятьем себя и меня — ведь она вопиет во мне, чтоб месть за ее пролитие свершилась.

Он слышал, как медленно нарастает её тон, меняя даже тембр, из-за чего тошнота подступала к горлу, а ему хотелось сжаться сильнее, свернувшись в клубочек.

— Я каждый день слышу эти крики! Крики полные боли, страха и ужаса — они сводят с ума во мне все живое! Они разрывают меня!

Её слова сорвались на крик, а голос изменился на что-то среднее между воем зверя и скрежетом металла

Затем наступила тишина, разрывающиеся лишь звуком капель.

— Но ничего, ты тоже поймёшь этот крик. Вы, люди, пролили слишком много крови на землю. Взгляни на мои одежды, что покрылись ею! Они раньше были столь прекрасны, но теперь… Отвратительны! Это сделали вы, а не я!

Мужчина вновь ощущал, как контроль над телом и разумом затмевается и при любых её словах он станет лишь марионеткой.

— Вы чтите то, что в небе, но не чтите того, благодаря чему живёте, а лишь оскверняете это, а после же боитесь? Действительно, неизмерима ваша глупость, равной которой нет ничего под небом! Вы меня утомили, я устала от этого всего… Я устала от вас…

Её слова сопровождались всплесками эмоций: от сарказма и гнева до готовой сорваться в любой момент истерики, заканчивая свои слова до дрожи пронизывающим безразличием в голосе.

— Теперь это часть твоей ноши, — закончила она свою речь.

Во время этого монолога человек то и дело бросал взгляды, скользящие по ее лицу, отчего дыхание перехватывало ещё сильнее, вынуждая задыхаться.

Он видел в её лике ещё тысячи и десятки тысяч других лиц, что мелькали десятками каждую секунду, сменяясь одно другим.

— Я вижу, что ты слишком напуган, чтобы мне что-то отвечать, смертный. Но ты можешь слышать. Так слушай же, Эсперар, ты не особенный, ты просто случайность.

Каждое её слово, будто пером по листу или раскаленным клеймо по коже выжигались в нем — он был уверен, что спустя и сотню лет не забудет каждую буковку.

— Тот, кто чтил земли и мог получить от нее что-то, слушай же: последний мой избранник мертв, вернувшись в мои объятья, где обрел желанный покой и принес мне вновь бремя выбора нового, как и все погибшие до него.

Её глаза задумчиво проходились по оробевшему человеку.

— Я дарую частичку своей силы, дабы она находила тех, о ком вопиет кровь и удовлетворяли мщение за тех, кто уже не в силах за себя отомстить. Даже самый слабейший из них добивался чего-то, но сможешь ли это сделать ты?

Наконец, её губы тронута более настоящая улыбка, но не радости, а иронии.

— Настал твой черед платить за те плоды, которыми питала тебя земля. Платить, пока ты вновь не вернёшься в лоно земли, придав ей свои силы, воспоминания и сущность, где обретёшь вечный приют.

После этих слов она замолчала, но мужчина ничего не мог ответить, поскольку мысли и слова покинули его и он все так же пребывал в ужасе, уже не в силах от страха даже пошевелиться.

Больше всего его пугало осознание, что внутренний голос, предупреждавший его, все же подтверждал её правоту, имеет на это право.

Ещё страшнее мужчине было признаться в своих чувствах — он ощущал радость от этой участи, ведь в нем самом горело это стойкое желание отомстить, хотя он и не знал кому.

Собрав последние крупицы своей силы воли, он осмелился поднять взгляд, задержав его на ней, дабы увидеть, что она стоит прямо перед ним и смотрит сверху-вниз, но с какой-то долей материнской любви и нежности.

— Дитя, я дам тебе такую силу: забирая чужие жизни, — неважно чьи, — ты будешь становиться сильнее. Одна сотая из эссенции жизни её обладателя становится твоей, передавая и мощь тела.

Сейчас её пальцы как-то ласково проходились по его длинным волосам, вызывая в нем двоякое ощущение и мурашки по коже.

— Не только сила, но и воспоминания в том же объеме передается тебе, как мой дар, — она слегка склонилась над ним.

— Такова сила моего избранника — моя особенность и благословение тебе, прими же это. Ведь все возвратится обратно в землю, в прах, откуда оно и пришло. Земля питает всех, но она же заберет долг по времени. Всему свое время: время рождаться и время умирать, дитя.

С этими словами она вонзила руку в свою грудь, вырвав оттуда ещё бьющееся сердце, и с каждым ударом из него осыпались на пол комья земли.

Она молча протянула его ко рту мужчины, другой рукой продолжая гладить его и с нежностью в голосе произнесла: "ешь!".

После этой фразы разум человека затмила пелена и последним он запомнил то, как вгрызся зубами в сердце женщины, пока на задворках его сознания звучал ее хриплый смех.