В полдень, у ратуши...

Глава I. БУДУЩЕЕ НАЧИНАЕТСЯ В ПРОШЛОМ

У каждой страны есть свои национальные символы, по которым ее узнают на открытках, почтовых марках, газетных снимках и в кадрах кинохроники. Один из таких символов ФРГ — Кёльнский собор. И не только потому, что он стоит на пересечении воздушных, железнодорожных и автомобильных трасс, связывающих столицы Восточной и Западной Европы. Это одно из самых древних сооружений. Первый камень в его основание заложили в 1248 году, но свои окончательные контуры он принял только в XIX веке. При строительстве было использовано около 50 различных пород камня, главные из них — песчаник, известняк и базальт.

Собор необычайно красив. Приближаясь к Кёльну по автобану, вы с любой стороны увидите его то величественно поднимающимся как бы из-под земли, то постепенно исчезающим из виду, словно мираж. Находясь внутри, испытываешь ощущение удивительной легкости, как будто стоишь в высочайшем гроте, где тянутся вверх гладкие колонны. Если стоять у его основания, он поражает ажурностью каменных узоров и стройностью готических башен стрел, устремленных ввысь. Однако, лишь присмотревшись к нему внимательно, заметишь, что этот чудесный архитектурный памятник медленно разрушается.

Проблема реставрации собора существует давно, еще с конца XIX века. Но наиболее остро она стоит сейчас. Во время войны, когда почти весь Кёльн был уничтожен бомбардировками американской авиации, на собор упало 14 бомб. Он устоял. Губительными для него оказались последующие годы — годы бурного развития промышленности и связанного с этим растущего загрязнения окружающей среды.

Дожди и ветры по-прежнему искажают фигуры и лики святых, выполненных в основном из песчаника и известняка. Но больший вред ему наносят ядовитые примеси, содержащиеся в атмосфере. Об этом заботятся химические концерны. В Леверкузене, небольшом промышленном городке, который практически сросся с северной окраиной Кёльна, ежедневно выбрасывает в атмосферу гигантское облако ядовитых соединений крупнейший концерн «Байер». Другой химический гигант «обкуривает» Кёльн с юга, из Боденкирхена. Когда подъезжаешь к Кёльну по автобану со стороны Бонна, справа на несколько километров тянутся бесконечные причудливые сочетания труб, башен, резервуаров — словно огромное ожившее панно конструктивистов.

Один из главных разрушителей собора приютился тут же, внизу, и медленно сокрушает его своим существованием. Это вокзал.

Аристократический двузубец готических башен собора гордо возвышается над приплюснутым и сгорбленным вокзалом. Оба здания почти срослись друг с другом, но живут в противоестественном симбиозе. Собор — тихо, замкнуто, благочестиво; вокзал — шумно, суетливо, порочно. Под высокими сводами пяти нефов собора величаво плывут звуки органа, служители в красных мантиях, позванивая кружками, взимают пожертвования с прихожан. Здесь всегда холодно и чисто. Платформы и подземные переходы вокзала заполнены разноплеменным говором, сутолокой приездов и отъездов. В грязных туалетах толкутся иностранные рабочие и молодые наркоманы с исколотыми руками. У каждого здания своя особая жизнь.

Этот контраст во многом определяет жизнь любого крупного западногерманского города.

Кёльн — третий по величине город ФРГ после Гамбурга и Мюнхена — некогда именовался «северным Римом». Ему более двух тысяч лет. В 50 году н. э. императрица Агриппина, жена императора Клавдия, пожаловала ему права римского города. Собственно, с тех пор он и стал называться Кёльном — от слова «колония», «колония Клавдия Агриппы».

На левом берегу стала селиться знать, тут и по сей день сосредоточена вся городская элита. Правобережный Кёльн — это промышленность, у него своя родословная. В 310 году Константин Великий заложил здесь замок «Дивития», откуда и пошло название нынешнего района — Дойц.

Между ХIII и XIV веками Кёльн становится процветающим ганзейским городом. Репутацию одного из самых значительных германских городов он сохранил и по сей день. Любопытно, однако, что мировую славу Кёльну принес не собор, а дом № 4711 в переулке Глоккенгассе.

С 1794 по 1814 год в Кёльне стояли части французской революционной армии. Дома в городе не были пронумерованы, что весьма затрудняло размещение солдат, и французы решили исправить ошибку. И вот однажды французский капрал, проскакав по переулку, начертал на воротах банкира Мюльгенса число 4711. В дальнейшем офицеры наполеоновской армии оказали Мюльгенсам и более важную услугу. Вывозя из Германии кёльнскую чудодейственную воду, они назвали ее «о-де-колонь». Рецепт одеколона младший Мюльгенс получил в качестве свадебного подарка от монаха-картезианца, которого он некогда приютил у себя дома. Секрета «кёльнской воды» до сих пор никто не раскрыл. Рецепт считается фамильной ценностью и передается от отца к сыну. Глава фирмы самолично смешивает различные эссенции в пропорциях, известных лишь ему.

В земле Северный Рейн — Вестфалия два города оспаривают у Дюссельдорфа (официальный административный центр) право именоваться столицей: промышленный Эссен и город культуры Кёльн.

В 1978 году это стало предметом серьезного обсуждения в местном ландтаге. Причина? Правительство земли заседает в старом и плохо приспособленном для этого здании. Много раз вставал вопрос о строительстве нового, но «отцы города» никак не могли решить, где, когда и на какие средства его построить. Па одном из заседаний ландтага кто-то шутливо обронил: «Ане переехать ли нам отсюда в другой город, скажем, в Эссен или Мюльгейм?» Тогда поднялся депутат, уроженец Кёльна, и со всей серьезностью заявил: «Я не вижу оснований для того, чтобы самый красивый и самый значительный город нашей земли — Кёльн не мог вступить в конкуренцию с ними». Разгорелась полемика.

В ходе дискуссии выяснилось, что каждый город (кандидатура Мюльгейма не была принята в расчет) обладает достоинствами, дающими ему право служить резиденцией земельного правительства. Как часто бывает в таких случаях, все решила незначительная деталь — не смогли решить вопрос, где, когда и на какие средства построить здание нового ландтага. На перемещение ряда административных учреждений из одного города в другой потребовались бы средства, не предусмотренные бюджетом.

Де-факто Кёльн занимает в общественной и политической жизни Федеративной республики не менее заметное место, чем Дюссельдорф и даже Бонн. Это самый напряженный железнодорожный узел и крупнейший речной порт. Здесь много музеев и картинных галерей. В выставочном зале «Гюрцених», где некогда члены городского совета принимали королей и князей, где отмечали имперские и княжеские праздники, сегодня устраиваются выставки и торжественные собрания. В 1977 году здесь проходила филателистическая выставка, посвященная космосу, на открытие которой приезжали советские космонавты.

В Кёльне находятся резиденции влиятельных промышленных объединений, в том числе Союз немецкой промышленности (БДИ). Здание этого главного органа западногерманских работодателей оснащено внутри по последнему слову техники. Снаружи оно поблескивает золотисто-коричневыми зеркальными стеклами, исключающими возможность видеть то, что происходит внутри. В этом не только дань современной архитектурной моде, но и известный расчет: промышленники старательно прячут от чужих глаз свой «Грааль». В стенах БДИ было одобрено немало тайных сделок между представителями индустриального мира, выработано немало «эффективных» тактических приемов для борьбы против забастовщиков.

До 1977 года это ведомство возглавлял бывший нацист Ганс Мартин Шляйер. 5 сентября он покинул свою резиденцию на берегу Рейна и больше на вернулся в нее.

Произошло это почти на моих глазах. В тот день я задержался на работе и, проезжая мимо городского парка, попал в пробку. Часы «пик» были давно позади, и большое скопление машин могло означать только одно — произошла дорожная катастрофа. Один из полицейских, заметив дипломатический номер моей машины, жестом разрешил мне проехать по тротуару до перекрестка. Оказавшись у начала пробки, я удивился отсутствию покореженных машин. Лица полицейских выражали крайнюю степень растерянности.

«Что случилось?» — спросил я молодого рыжеусого парня в зеленой униформе.

«Если бы мы знали, — хмуро ответил он и добавил: — Вам повезло, что вас не было тут минут сорок назад».

Проехав перекресток, я включил радио и тут же услышал экстренный выпуск новостей. Всего полчаса назад в какой-нибудь сотне метров от упомянутого перекрестка полиция обнаружила «мерседес» Шляйера, изрешеченный пулями. Шофер и трое сопровождавших Шляйера полицейских были убиты, а сам он бесследно исчез. По предварительным оценкам полиции складывалась такая картина.

Когда машина с президентом БДИ подъезжала к его вилле, водитель неожиданно заметил на своем пути детскую коляску, затормозил и открыл дверцу. Злоумышленники, находившиеся в машине, стоявшей рядом, открыли огонь из автоматов, а затем быстро уехали, прихватив с собой самого Шляйера либо его труп.

Растерянность полиции объяснялась просто. Сообщение дежурного вахмистра слишком долго оставалось без ответной реакции начальства. Высшие чины местной полиции находились не то на дне рождения, не то на каком-то другом торжестве у полицай-президента Кёльна. Злоумышленники оказались на данный счет хорошо осведомлены.

Это были террористы из группы Баадера — Майнхоф, объявившей «партизанскую войну» существующему строю. Похитив Шляйера, они хотели добиться освобождения из тюрем своих товарищей. Шляйер впоследствии был убит, поскольку власти отказались выполнить условия террористов. Но зато по всей стране прокатилась волна полицейского террора, жертвами которого стали не только анархисты, но и многие простые граждане, заподозренные в причастности к терроризму.

Однажды, когда мой коллега и я посетили редакцию «Шпигеля» в Гамбурге, при входе нас подвергли своеобразному таможенному досмотру, заставив пройти через специальный пропускник, фиксирующий наличие металлических предметов а карманах одежды.

Страх был настолько велик, что привел к созданию специальных военизированных отрядов полиции — ГСГ-9, предназначенных для борьбы с терроризмом. Впоследствии, после того, как отряду ГСГ-9 удалось осуществить освобождение заложников из самолета «Люфтганзы», захваченного террористами в Могадишо, после того, как Ульрика Майнхоф и несколько других главарей анархистов покончили с собой в западногерманских тюрьмах, а полиция сумела схватить еще нескольких партизанских вожаков, остававшихся на свободе, страхи несколько улеглись. Но хотя террористам уже не удавалось проводить таких крупных акций, как похищение Шляйера, верховного прокурора Бубака или банкира Пронто, на бензоколонках еще долго продолжали висеть портреты разыскиваемых террористов рядом с теми, кто уже вышел из игры — покончил с собой, убит в перестрелке или сидит в тюрьме. Страхи улеглись, но атмосфера полицейского террора, подозрительности, слежки остается неотъемлемой частью внутриполитической жизни Федеративной республики.

После того как была раскрыта афера с подслушиванием на квартире ученого-физика Клауса Траубе, заподозренного в помощи террористам, последовала целая серия новых случаев подслушивания с помощью электронной аппаратуры. Утверждают, что в компьютерах секретных служб хранятся сведения о трех миллионах граждан. Страх перед осведомителями настолько велик, что становится предметом научных изысканий. «Слежу за всем, что выбрасываю в корзину для мусора», «Не осмеливаюсь принять участие в демонстрации», «Избегаю делать покупки в книжных магазинах левого направления» — такие сведения были приведены в документации о «моральном облике нации», которую опубликовало «германское общество психотерапии». Даже малейшее проявление политической активности, говорится в документации, например посещение демонстрации, заставляет молодых западных немцев задуматься над тем, не повредит ли это их дальнейшей карьере.

Министр внутренних дел Баварии Зайдль подтвердил факты массовой слежки за школьниками. Контакты между руководителями школ и агентами ведомства по охране конституции существуют в Баден-Вюртемберге. В земле Северный Рейн — Вестфалия действует указ министерства по делам культов № 111 А6. 32–25. 12489/73, согласно которому учащиеся должны подвергаться постоянной слежке. Иногда по соображениям «профилактики» в картотеку «подозрительных» заносят четырнадцатилетних. В этих целях, по распоряжению полицай-президента Кёльна, составлен «каталог» мест, которые посещает молодежь: дискотек, кафе и даже скверов.

Вилла полицай-президента Кёльна находилась в том же самом тихом Мариенбурге — квартале фешенебельных особняков, дипломатических представительств и консульств, где располагалось и наше бюро. Там помещалась редакция журнала «Советский Союз сегодня», издаваемого на немецком языке агентством печати «Новости» совместно с нашим посольством. Двухэтажный домик бюро, а точнее половина его, потому что другую занимала некая таинственная дама, бывшая подруга одного из промышленных тузов, выглядел гораздо скромнее и был, пожалуй, наиболее «многонаселенным» и шумным местом в Мариенбурге. Там чуть ли не круглосуточно стучали телетайпы и пишущие машинки, работал ротатор, стрекотали телефоны и без конца наигрывал нехитрую мелодию дверной звонок. Наше существование, очевидно, доставляло некоторые неудобства окружающим, в том числе и самому полицай-президенту, однако, с точки зрения властей, это окупалось тем, что мы как бы постоянно находились под надежной охраной и… присмотром.

На улицах нашего квартала всегда было тихо. Благочестивый Мариенбург, который, как и вся Федеративная республика, почти поровну делился на католиков и протестантов, гордился этой тишиной и еще «самой чистой водой в Кёльне», потому что она поступала в кухни мариенбургских фрау не из Рейна, до крайней степени загрязненного промышленными стоками, а из глубоких артезианских скважин. В пору цветения розовых каштанов мостовые квартала напоминали розовые ковры, рисунок которых меняли только редкие «мерседесы» или чей-нибудь непослушный пудель.

Идиллию нарушало не совсем приятное соседство. На соседней улице только что возвели новый современный комплекс радиостанции «Немецкая волна», ежедневно отравляющей эфир передачами о мнимых «нарушениях прав человека» в социалистических странах. Мы знали, что такие передачи готовятся группой отщепенцев и предателей. В составе русской редакции, например, были те, кто в годы войны запятнал себя сотрудничеством с нацистами. Когда «Немецкая волна» решила устроить прием для прессы по случаю открытия нового комплекса, я позвонил и редакцию и спросил, будут ли приглашены туда советские журналисты.

— Минуточку, соединяю вас, — бодро произнес молодой женский голос, не сообщив, с кем меня собираются соединять.

— Слушаю вас, с кем имею честь? — осведомился после довольно длительной паузы уверенный баритон, обладатель которого решил почему-то не называть себя.

Я представился.

— Видите ли, — насколько можно любезнее произнес представитель «Немецкой волны», — для аккредитованных иностранных журналистов мы организуем прием позже. И обязательно пригласим вас.

Но руководство «Немецкой волны» все же сочло нежелательным присутствие советских журналистов в стенах своего учреждения, видимо, опасаясь нежелательных дискуссий и нежелательных вопросов. Приглашения так и не последовало.

Однажды тишину Мариенбурга неожиданно прорвала сирена, напоминавшая сигнал воздушной тревоги. Позже я узнал, что это действительно была учебная тревога, которую объявляют периодически в разное время года, чтобы проворить, насколько быстро приводятся в состояние готовности силы «внутренней безопасности».

И тотчас же вслед за сиреной я услышал под окнами бюро детский возглас: «Давай сыграем в третью мировую войну!»

Группа мальчишек лет 10–11, вооруженная пластмассовыми пистолетами неизвестного мне образца, мчалась в направлении ближайшего сквера. Что-то в их боевом кличе резануло слух. Но что? Ведь миллионы мальчишек на всем земном шаре играют в войну, в «казаков-разбойников» и «пиратов». И в этом нет ничего странного: наверное, еще не было такого поколения, при жизни которого в мире не велась бы война. Но игра игре рознь. Военные игры, развивающие смелость и ловкость, любят и наши дети. Но вряд ли кому из них придет в голову сыграть в третью мировую войну. И здесь возникает вопрос: может ли ребенок самостоятельно перейти невидимую грань, которая отделяет условность игры от имитации действительности?

В Федеративной республике такие имитации, к сожалению, возможны. И совсем не потому, что местные Гансы и Гретхен наделены какой-то патологической фантазией, а потому, что взрослые «заботливо» подбирают для них игры и игрушки, «максимально приближающие малышей к реальности». Многие здешние педагоги, психологи и врачи искренне убеждены в том, что игры с маленькими танками и пушками не пробуждают в детях милитаристских настроений. Что это: спасительное благодушие, заставляющее прятать голову под крыло, чтобы не вчитываться в тревожные цифры статистики, говорящие о росте детской преступности и агрессивности, об усилении неонацистских тенденций в молодежной среде? Скорее равнодушие к судьбе юного поколения, которое «пусть лучше позаботится само о себе». Равнодушие улиток ко всему, что остается за пределами их удобных и благоустроенных раковин.

Разумеется, в ФРГ есть люди, которые думают иначе, которые по-настоящему озабочены и встревожены тем, что дети играют сегодня не просто в войну, а в войну «мировую» или «космическую», пользуясь при этом точными копиями настоящих «леопардов» или «старфайтеров».

С Вилли вон Хойеном, председателем «Немецкого общества мира» во Франкфурте-на-Майне, мы познакомились на одном из мероприятий местных демократов. «Немецкое общество мира» считается пацифистской организацией. В нее входят парни, отказавшиеся служить в бундесвере, а также те, кто по различным причинам отвергает войну. Но называть их пацифистами было бы все же не совсем верно. Ибо они не просто отрицают идею войны, но активно выступают против военных приготовлений у себя в стране.

Вилли ван Хойей как-то рассказал мне, что его организация собирается провести несколько акций протеста против продажи таких детских игрушек, которые способствуют распространению милитаристских идей.

«Да, мировую войну сегодня нетрудно разыграть в детской комнате, ведь к услугам детей уменьшенные до масштабов Лиллипутии армии всех стран мира с необходимым оснащением, — подтвердил мне Вилли. — Именно это и заставляет нас бить тревогу. Мы, правда, не ставим перед собой цель уничтожить все военные игрушки. Мы понимаем, что это нереально. Хотя они и составляют всего 12 процентов от общего числа производимых игрушек, но прибыли дают немалые. Запретить их производство у нас никто не решился бы. Поэтому мы поставили перед собой более конкретную задачу: добиться, чтобы, по крайней мере, была запрещена продажа игрушек с изображением символов фашистской пропаганды. На некоторых коробках до сих пор рисуют свастику или воспроизводят нацистские плакаты, призывающие «убивать большевиков и евреев». Но наряду с этим мы пытаемся просвещать население относительно пагубного влияния военных игрушек вообще».

Вилли и его товарищи провели несколько акций протеста в различных городах Гессена. Устраивали митинги на площадях, распространяли листовки в пешеходных зонах, где концентрируется городская торговля. Родители воспринимали их призывы настороженно, даже с известным недоверием. Все, о чем говорят на улицах, средний бюргер приучен связывать с проявлением радикализма, которого он боится пуще огня.

К счастью, им помогали сами дети. Наибольший успех имела такая форма. В людном месте устанавливался большой помост с разными мирными игрушками и детям предлагали обменять их старые пистолеты и карабины на новые мячи, книги, роликовые коньки и спортивные игры.

«За 2–3 часа, — рассказывал Вилли, — мы набирали несколько коробов разного милитаристского барахла. Однажды произошел печальный курьез: двенадцатилетний парнишка притащил в обмен на футбольный мяч служебный пистолет своего отца-полицейского. Я считаю этот курьез печальным потому, что дети у нас часто перестают видеть разницу между игрушечным оружием и настоящим. Об этом позаботились фабриканты военных игрушек, одержимые манией аутентичности в своем стремлении максимально приблизить игрушку к оригиналу».

В словах Вилли мне вскоре пришлось убедиться самостоятельно.

Я держу в руках набор пластмассовых солдатиков. На коробке надпись «Немецкие солдаты и Голиаф» — имеется в виду крупнокалиберная пушка. Читаю пояснение; «Германский вермахт во время второй мировой войны ввел в обращение целый ряд прогрессивных систем оружия». Перечитываю еще раз. С трудом умещается в сознании, что можно говорить о «прогрессивных системах оружия», обращаясь к детям. В чем же «прогрессивность» этой крупнокалиберной пушки? В том, что она, как показано на рисунке, в состоянии одним снарядом разнести в клочья целую группу вражеских солдат, которые, кстати, тоже имеются в наборе? Для меня это так и осталось загадкой.

Не это ли один из ликов современного милитаризма? Того самого милитаризма, который проникает в сознание бюргера не только со страниц газет и книг, культивирующих ностальгию но «третьему рейху» и распространяющих притчи натовских генералов о «красной опасности», но и через детскую комнату.

Да, в восприимчивую детскую душу нетрудно заронить идею приблизить игру к реальной действительности. Мне вспоминаются показательные маневры бундесвера в местечке Порц-Ван под Кельном осенью 1977 года. Эти учения были превращены в настоящее представление для всех желающих. И большинство посетителей приходило с детьми. Меня заставил обернуться восхищенный возглас четырехлетнего малыша, который горящими глазами следил за тем, как в 15 метрах от него поворачивал башню новый танк «Леопард-2»: «Папа, ведь они стреляют по-настоящему!» — «Нет, они стреляют холостыми». И мне послышалось в голосе тридцатилетнего отца легкое разочарование.

Стоит ли после этого удивляться тому, что родители в ФРГ все чаще жалуются на растущую детскую агрессивность, что тяга воплотить в реальность увиденное на экране заставляет несовершеннолетних пытаться ограбить банк, вооружившись газовым пистолетом; что желание ощутить в руке холодок всамделишного кольта нередко приводит подростков на стезю терроризма!

Но странно, что многие педагоги, психологи и врачи не видят этой взаимосвязи либо замечают ее слишком поздно.

Однако необходимо досказать до конца историю, поведанную мне Вилли ван Хойеном, Последняя акция «Немецкого общества мира» получила широкую огласку. Демократическая общественность Гессена подала в суд на одного шведского коммерсанта, торговавшего моделями гитлеровских самолетов с изображением свастики. Суд поначалу отклонил иск, сославшись на то, что это «не подпадает под действие» параграфа 86 уголовного кодекса, запрещающего распространять эмблемы нацистских организаций в виде изображений, близких к оригиналу. Судьи не признали свастику нацистской эмблемой на том основании, что она-де первоначально представляла собой символ люфтваффе, то есть военно-воздушных сил, которые «сами по себе не являлись нацистской организацией».

Более чем странная логика! Рассуждая так, легко договориться до того, что будто бы один из нацистских главарей, Геринг, носил на рукаве свастику только потому, что возглавлял гитлеровские ВВС.

Решение земельного суда настолько не лезло ни в какие ворота, что вынужден был вмешаться федеральный суд в Карлсруэ. Он не утвердил приговор и вынес определение, согласно которому коммерческое распространение детских игрушек с изображением свастики и других нацистских эмблем в ФРГ должно быть запрещено.

Итак, спорный вопрос как будто бы разрешился. Печально, однако, что на тридцатом году существования «демократического» государства ФРГ у местных судей еще могли возникать какие-то сомнения по такому, казалось бы, бесспорному делу.

Но тут напрашивается другой вопрос. Только ли свастику на детских игрушках не замечает близорукая буржуазная юстиция? А постоянный рост преступности, которая лишь за 1979 год возросла среди молодежи на 15,2 процента, а среди детей — на 7,7? А усиление неонацистских тенденций в стране, где действуют неофашистские союзы, состоящие в основном из молодежи? А потоки литературы, зовущей к насилию?

В 1953 году в ФРГ был принят «Закон о распространении вредных для молодежи изданий», запрещающий прославлять в печати преступления, войну и расовую ненависть. Но как он действует на практике?

Каждую неделю на книжных прилавках появляется новый «ландсер». В этих брошюрах, которые массовым тиражом (более 5 миллионов экземпляров в год) выпускает издательство Генриха Бауэра, прославляются подвиги гитлеровской солдатни, насилие и шовинизм. Число названий давно перевалило за тысячу. Запрещены же считанные единицы.

Ведомство, контролирующее печатную продукцию, предназначенную для молодежи — или просто «бундеспрюфштелле» (БПС), — находится в Бад-Годесберге, боннском районе фешенебельных особняков. Председателя ведомства Рудольфа Штефена называют иногда «верховным цензором нации». На самом деле он далеко не так грозен, как можно подумать. В длинном коридоре за узкой стеклянной дверью по обе стороны тянутся шкафы с конфискованными книгами и журналами. Главным образом это порнографические издания. Неонацистская макулатура гораздо реже попадает под запрет. В 1979 году БПС внесло в «черные списки» 120 «объектов». Но ведь одних только правоэкстремистских изданий ежегодно выпускается сотни, не говоря о пластинках с речами Гитлера и Геббельса и прочей «исторической документации».

Цензура других инстанций куда более сурова. Но против кого она направлена? В Баварии, например, из газет и журналов, издающихся демократическими инициативными группами в различных учебных заведениях, беспощадно вымарывается все, что связано с критикой существующих порядков. В сентябре 1978 года экономический союз ХДС выпустил брошюру «Опасные тенденции в школьных учебниках». Она содержала выводы экспертов, проанализировавших содержание некоторых учебников и книг для внеклассного чтения, используемых отдельными учителями. Что заставило экспертов ХДС бить тревогу? В попытках прогрессивных педагогов обратить внимание учащихся на нелицеприятные стороны буржуазной демократии — безработицу и «запреты на профессии», преследование демократов и терпимость к бывшим нацистам, рост налогов и гонку вооружений — профессора от оппозиции увидели действия, требующие немедленного пресечения.

К «нападкам» на органы порядка, в частности на бундесвер, причислялась пластинка прогрессивного издательства «Пленеферлаг» с сатирической песенкой о разбивающихся «старфайтерах», самолетах с дефектной технологией, закупленных в свое время у американцев еще Штраусом в бытность его министром обороны. Под рубрикой «Фальсификация истории» говорилось о книге, где рассказывается о преступлениях нацизма. Чем обоснован такой упрек? Тем, что авторы не сочли нужным включить в нее главу о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года, которое в глазах буржуазных историков считается выдающимся событием «антигитлеровского Сопротивления».

В то время как первые шаги к милитаризации системы образования сделаны уже давно, бундесвер пытается обмануть общественность утверждениями, будто никакого «военного дела» в западногерманских учебных заведениях в прямом смысле этого слова нет. Что же оказывается на деле?

Ученики старших классов и студенты вузов нередко проходят специальные профпрактикумы непосредственно в казармах бундесвера: им устраивают показательные стрельбы, знакомят с различными видами оружия. Во многих землях военное дело преподают по прямому указанию министерств по делам куль тов. Иной раз дело доходит до абсурда. Двое студентов высшей педагогической школы Брауншвейга, как сообщали газеты, «успешно завершили свой социально-педагогический практикум во 2-й мотострелковой бригаде». При чем здесь социально-педагогические вопросы, для меня так и осталось загадкой. Одно из изданий министерства обороны так оценило брауншвейгский «успех»: «Опыт показал, что обе стороны (высшая школа и бундесвер. — Е. Б.) честно стремятся к тому, чтобы активизировать интеграцию между бундесвером и учителями… Учитывая тот факт, что в студенческих кругах распространяется мнение о «ненужности» бундесвера, следует придавать (подобным практикумам) особое значение».

Когда в Баден-Вюртемберге в ходе дискуссии о введении в программу учебы военного дела ученики призвали бойкотировать этот предмет, министерство по делам культов в специальном циркуляре напомнило педагогам об их «долге».

Ведущая роль в распространении милитаристских идей отводится двум группам лиц — педагогам и так называемым «офицерам для молодежи» — «югенд-офицерам».

Последние заслуживают того, чтобы сказать о них несколько слов.

Они появились в 1959 году, три года спустя после введения воинской повинности, когда значительная часть населения, прежде всего молодежь, активно выступала против ремилитаризации. В «Белой книге-70» так определялась их задача: «Федеральное правительство придает большое значение деятельности тех офицеров, которые знакомят молодое поколение с целями и задачами бундесвера».

В 1972 году в ФРГ уже насчитывалось 50 штатных и 800 внештатных «югенд-офицеров», и число их продолжало постоянно возрастать.

«Югенд-офицеры» проходят спецподготовку: сначала двухнедельные курсы в школе бундесвера, потом двухнедельный семинар, где их обучают умению убедительно и доходчиво беседовать со школьниками и технике ведения дискуссий. Семинары проводятся в школе бундесвера по психологической обороне в Ойскирхене.

В рамках НАТО для них организуются международные конференции, где выступают с докладами натовские генералы.

«Югенд-офицеры» работают на трех уровнях. Главная целевая группа — ученики средних школ и гимназисты. В одном лишь 1971 году было зарегистрировано 1357 семинаров, проведенных «югенд-офицерами»: 767 — в гимназиях, 239 — в профессиональных школах, 267 — в реальных школах и 84 — в вузах.

Другой важный контингент, подвергающийся милитаристской обработке, — студенты высших школ и разного рода молодежные организации, молодежные центры и группы учеников на производстве.

«Югенд-офицеры» сотрудничают также в качестве консультантов и лекторов в различных учреждениях, в той или иной мере причастных к воспитанию молодежи: в земельных министерствах по делам культов, в молодежных изданиях, методсоветах учебных заведений.

Третья область деятельности — непосредственно в бундесвере. «Югенд-офицеры» консультируют командиров по вопросам работы с новобранцами.

«Разные побасенки, которые вы слышали о бундесвере от своих друзей и знакомых, все это — лажа!» — так начал дискуссию в одной из гимназий Оберхаузена капитан Ройан. Случайно ли «югенд-офицер» употребил это жаргонное словечко? Отнюдь. Главной задачей, поставленной перед «югенд-офицерами» руководством бундесвера, является установление климата доверия во время диспутов. Если какой-то подросток ожидает увидеть перед собой сурового служаку, своей выправкой и повадками напоминающего о традициях прусской гвардии, он бывает приятно удивлен. «Югенд-офицеры» стараются максимально учитывать нравы современной молодежи. Ради этого им разрешается кое в чем отходить от требований устава. Они носят бороды и прически несколько длиннее обычного, чем это определено уставом, старательно осваивают тот или иной местный жаргон, чтобы не выглядеть белой вороной, прибегают к мимике и жестам, словом, держат себя так, будто вчера сами сошли, со школьной скамьи.

Впрочем, объектом милитаристской обработки становятся но только студенты и школьники. Руководство бундесвера регулярно проводит и семинары для учителей. Непосредственной подготовкой таких семинаров занимается «Гезельшафт фюр веркунде», членами которого являются бывшие офицеры, а также представители промышленных кругов и близкие к военным кругам журналисты. Это общество было основано в 1952 году и имеет свои отделения более чем в 50 городах ФРГ. Оно издает ежемесячный журнал «Веркунде». «Педагогическую» деятельность его поддерживает министерство обороны.

«Для педагогов, которые предпочитают сами вместе с учениками составить себе наглядное представление (об армии), казармы бундесвера всегда открыты», — говорится в официальном документе боннского правительства.

О том, что в своих попытках насадить милитаристский дух в учебных заведениях руководство бундесвера опирается на помощь гражданских властей, свидетельствуют многие факты. Вот выписка из официального сообщения министерства по делам культов земли Рейнланд-Пфальц: «Весьма положительный отклик среди учащихся гимназии имени Гёте в Бад-Эмсе получило однодневное посещение 144-го танкового батальона в Кобленце. По сведениям руководителей гимназии, большая часть учеников во время критического (?) разбора данного мероприятия выразила согласие на прохождение трехдневной практики в одной из танковых рот. Министерство видит в этом подтверждение правильности избранного курса для достижения лучшего понимания в школах необходимости национальной обороны».

Милитаризация образования осуществляется также путем распространения в учебных заведениях различного рода печатной продукции и наглядных пособий, призванных пробудить в учащихся «патриотические» чувства. Министерство обороны бесплатно рассылает школам, учителям и различным молодежным организациям книги, брошюры, фильмы и слайды, прославляющие бундесвер.

[в оригинальном файле пропущено три страницы]

дети и взрослые копят деньги сначала на игрушки, потом на машину, дом, поездку на Канарские острова и, наконец, на черный день… Мне запомнился рекламный плакат страховой компании «Дойче Кранкенферзихерунг»: самоуверенный крепыш подросток и надпись «Я буду миллионером!»

Можно ли осуждать тех детей, которые идут торговать на блошиный рынок? По крайней мере, взрослые этого не делают. Читатель Юрген Кистер писал, например, в газету «Кельнер штадтанцайгер»: «Я считаю, что хорошо, когда дети имеют возможность что-нибудь продать на блошином рынке. Кроме того, что это доставляет им радость, они в противоположность профессиональным торговцам не заламывают сверхвысоких цен и согласны поторговаться, чтобы уступить товар по сходной цене».

«Каждый за себя». Этому принципу учит сама жизнь.

Как живут сегодня те, что будут завтра канцлерами, министрами, педагогами, адвокатами, а может быть, рабочими или пасторами?

Однажды в поезде гамбургского метро я обратил внимание на небольшое объявление. «Если вы увидите, как бьют или истязают детей, немедленно позвоните по телефону 291155!» — обращался к пассажирам местный союз по охране детей.

«Часто ли звонят по этому телефону?» — спросил я своего попутчика, седого мужчину в очках, и был готов услышать обстоятельный рассказ о том, как охраняют в ФРГ права детей.

«Не переоценивайте значения этого общества, — нахмурился пожилой господин. — Они в основном консультируют родителей по вопросам воспитания и лишь в редких случаях обращаются за помощью в суд. К тому же ряды союза немногочисленны — каких-нибудь две тысячи человек. Если вы публично отлупите своего ребенка, то, возможно, на это никто не обратит внимания. Но более вас упаси пнуть ногой собаку! Сочувствия вам не дождаться. Общество охраны животных в одном только Гамбурге насчитывает более 30 тысяч членов и имеет в десятки раз больше симпатизантов».

Кого можно больше любить: ребенка или собаку? Признаться, мне не пришло бы в голову самому сделать такое сравнение. Я вспомнил слова пожилого господина из Гамбурга, когда увидел в газете «Вестдойче альгемайне» странное объявление; «Живется ли в ФРГ собакам лучше, чем детям? Кем вы хотите быть: собакой или ребенком? Пожалуйста, запишите ваше мнение, по возможности в краткой форме, и сообщите в редакцию».

Вскоре были опубликованы и ответы: «Уж лучше быть собакой: их всегда гладят по голове и дают вкусные вещи», «Собакам разрешают бегать везде, а нам негде играть», «Собак не бьют за то, что они разбивают вазу», — писали дети.

Даже если сделать скидку на детскую эмоциональность и субъективность, это звучит удручающе.

Но вот скупые данные статистики. Они говорят о том, что рождаемость в стране достигла самого низкого уровня, а количество собак за последние пять лет увеличилось на миллион.

Внешних признаков вопиющего ущемления детских прав как будто нет. Улыбающиеся карапузы смотрят на вас с огромных щитов, рекламирующих детское питание, телевидение показывает интересные передачи и мультфильмы. Магазины завалены красивыми игрушками (стоят они, правда, немалых денег). Аккуратные, чистенькие дети гуляют с родителями в городских парках. Бросается в глаза, что дедушки и бабушки живут как бы самостоятельной жизнью. Их принято навещать только по праздникам. Но в целом картина вполне соответствует буржуазным представлениям о благополучии.

А что за фасадом? Вот лишь наиболее «криминальные», с моей точки зрения, цифры и факты.

Всего лишь двум процентам детей в возрасте до 3 лет доступна возможность получить место в яслях. 55 процентов семей с тремя и более детьми живет в плохих жилищных условиях: тесных и маленьких квартирах. Около 800 тысяч детей не имеют даже собственной кровати. Сотни тысяч по-прежнему ютятся в кварталах для бездомных. В стране не хватает более 100 тысяч детских площадок.

Детские площадки. Большинство их так же, как и дома, принадлежит частным владельцам, которые не заинтересованы в том, чтобы тратить деньги на их благоустройство. В Дюссельдорфе но так давно провели выборочную проверку частных площадок. 60 процентов из них признано «непригодными» к пользованию: загрязненные песочницы, дефектные конструкции… За редким исключением, уголки для игр не отличаются ни чистотой, ни обилием интересных объектов.

Где же играть? Во дворах? Но там приколочены к заборам либо красуются на стенах щиты и таблички: «Частный двор! Детям играть запрещено!», «Детские игры и езда на велосипедах запрещены», «Играть и кататься на роликах не разрешается. Владелец участка», «Игры на школьном дворе запрещены!» и т. п.

Те, кто не подчиняется запрету, имеют дело с разъяренными домовладельцами или с полицией. С точки зрения закона их вполне можно причислить к малолетним правонарушителям. В результате — приют для «трудновоспитуемых». В 1976 году в таких воспитательных учреждениях содержалось 125 тысяч детей до 14 лет.

А что делают «пай-мальчики», уважающие частную собственность? Выходят играть со двора на улицу. Но риск слишком велик. Ведь по количеству несчастных случаев с детьми на дорогах ФРГ уже несколько лет держит печальный рекорд — 320 тысяч происшествий в год, из них — 3700 со смертельным исходом.

«Ребенок для полного и гармоничного развития своей личности нуждается в любви и понимании», — гласит параграф 6 кодекса прав ребенка, принятого ООН. Дети ищут любви и понимания, разумеется, прежде всего в семье. Но не всегда находят. Ежегодно в ФРГ регистрируется от 300 тысяч до миллиона случаев жестокого обращения с детьми. Эксперты называют главную причину — стремление родителей к большей личной свободе и большему благополучию». Неизбежная закономерность: каждый год 22 тысячи маленьких граждан убегают из дома. Они бегут не столько от побоев, сколько от черствости и эгоизма взрослых, для которых представление о «личной свободе» и «благополучии» связано прежде всего с необходимостью думать о завтрашнем дне. Ведь «личная свобода» в немалой степени зависит от материального достатка. Сегодня он есть, а завтра может обернуться зависимостью: от сберегательной кассы, банка, хозяина предприятия, причуды богатого родственника, а иногда и от непредвиденных поступков собственных детей. Ребенок с раннего детства вынужден участвовать в сложных калькуляциях родителей, которые часто воспринимают его не как личность, а как некую величину «4–1».

«У наших детей больше причин быть угнетенными, нежели беззаботными, — сказал мне один местный педагог. — Дома они угнетены равнодушием родителей, в школе их мучают страхи за свое будущее — «нумерус клаузус» (ограничительный барьер для поступления в вуз. — Е. Б.) и молодежная безработица».

Это подтверждают результаты опроса, проведенного в одной из газет. Вот мнения четырех детей:

Петра (11 лет, г. Хаген): «Я боюсь полиции, побоев и отметок по труду». Ина Б. (12 лет, г. Дортмунд): «Я всегда испытываю страх, когда отдаю родителям дневник». Аня В. (13 лет, г. Хаген): «Мне страшно, что после школы я не найду работы». Манфред (13 лет, г. Дортмунд): «Я считаю, что нужно отменить отметки. Некоторые дети уже сейчас вынуждены лечиться у психиатра».

«Являемся ли мы еще страной, дружелюбной к детям?» — спрашивала газета «Ди вельт», предлагая принять срочные меры и даже законы для того, чтобы исправить существующее положение. Но вряд ли тут можно что-нибудь сделать с помощью реформ. Проблема будет существовать, пока нужды детей не станут потребностью общества.

Будущее каждой страны связано прежде всего с ее сегодняшним днем. От того, какое мировоззрение складывается у нынешнего поколения молодежи, во многом зависят не только взгляды, но и поступки завтрашних канцлеров и министров, партийных и профсоюзных функционеров, деятелей науки и культуры. Но ведь настоящее — это не просто мост в будущее, оно соединяет будущее с прошлым. Поэтому молодежь должна хорошо знать прошлое своей страны.

Этот вопрос в Федеративной республике неоднократно становился предметом ожесточенных споров между поборниками всестороннего просвещения молодежи и теми, кто считает, что юным гражданам необязательно знать темные страницы нацистского прошлого, что гораздо полезнее просвещать их на предмет «опасности, грозящей с Востока», и воспитывать в духе «атлантической солидарности».

Система среднего образования в ФРГ чрезвычайно сложна. Сначала 4 года начальной школы («грундшуле»), потом либо народная («фольксшуле»), либо реальная школа («реальшуле»), либо гимназия. Обучение в ней заканчивается получением аттестата зрелости, дающего право поступления в вуз. Ни народная, ни реальная школа, в которой учатся в основном дети трудящихся, такого права не дает.

В начале 70-х годов в некоторых землях ФРГ министерства по делам культов решили в порядке эксперимента организовать так называемые «объединенные школы». В тех землях, где у власти находятся христианские демократы, идею встретили в штыки. Дело в том, что «гезамтшуле» должна была объединить под одной крышей все этапы среднего образования. В такую школу принимаются дети из всех социальных слоев. Учащихся разделяют на потоки, часть которых дает право на получение аттестата зрелости. Другие ограничиваются аттестатом средней ступени, не дающим путевку в вуз. В ходе обучения школьники на основе данных об успеваемости могут переходить из потока в поток. Тем самым хотя бы формально для детей трудящихся создается возможность получить доступ к высшему образованию.

Однако даже такая робкая реформа показалась кое-кому чересчур смелой. «Гезамтшуле» не прижилась. Эксперимент затянулся.

Запутанная система среднего образования усугубляется тем, что политика школьного образования в землях определяется людьми, придерживающимися подчас весьма различных политических взглядов. Понятно, что там, где преобладают христианские демократы, воспитание находится в руках консерваторов. Немало их и среди педагогов.

Искалечить детскую душу нетрудно. Как это случается, я узнал на примере Герберта К., с которым меня познакомили местные друзья, молодые антифашисты.

«Когда я задумываюсь над первопричиной своих страданий, мне кажется, что это недостатки воспитания в семье и школе. Думаю, что еще многие родители не преодолели в себе прошлого. Равнодушие к преступлениям перерастает в терпимость. Терпимость может перерасти в симпатию. Так у «третьего рейха» появляются сочувствующие и в нашем поколении». Герберту довелось пережить это на своем личном опыте, но об этом несколько позже…

Общеизвестно, что родительский дом, школа и средства массовой информации — основные факторы, способствующие формированию позиции молодежи. Безусловно, зачатки мировоззрения зарождаются в семье в результате услышанного от родителей и ближайших родственников. Но все-таки многое зависит от школы.

Однажды знакомая учительница, факультативно преподававшая русский язык в одной из кёльнских гимназий, пригласила меня на урок в 6-й класс. После уроков мы разговорились с ребятами. Они сразу же засыпали меня вопросами о жизни их сверстников в Советском Союзе, и мне пришлось около двух часов рассказывать, удовлетворяя их законное любопытство. Но когда настал мой черед спрашивать, наступило неловкое молчание.

«Что вы знаете о минувшей войне?» — спросил я, и ответом мне была напряженная тишина.

Я подумал, что задал не совсем тактичный вопрос, но потом оказалось, что дети молчали потому, что боялись «поставить меня в неловкое положение». Наконец один, видимо самый смелый, объяснил: «Конечно, мы кое-что знаем о войне. Знаем, что во время войны погибло почти столько же (!) русских, сколько и немцев. Знаем, что было много взаимных (!) несправедливостей. Советский Союз, например, плохо обращался (!) с немецкими военнопленными, а потом захватил (!) часть Германии и сделал из нее ГДР… Но ведь сейчас не время сводить счеты».

Этот паренек, нагромоздивший столько нелепостей, разумеется, не был неонацистом. Родители его зарабатывали на жизнь ремеслом зубного врача и вообще не интересовались политикой, а старший брат состоял в либеральной партии свободных демократов.

Я спросил: «Откуда ты все это взял?»

«Не помню… Кажется, где-то читал».

Учительница потом смущенно оправдывалась: «Они и в самом деле почти ничего не знают о прошлом. Да и откуда им знать? В школьных учебниках новейшей истории пробелы на целые десятилетия. А период с 1033 по 1945 год как будто не существовал. Все зависит от преподавателя истории».

Преподаватели… Чему учат они школьников? Какие книги и пособия приносят в класс? От преподавателя и в самом деле зависит многое. Он может со страстной убежденностью демократа открывать глаза юным гражданам на чудовищные деяния их отцов и дедов. Но демократов в Федеративной республике преследуют за убеждения, подвергают проверкам на благонадежность, выносят им «беруфеферботы», то есть запрещают работать по специальности. Многие тысячи учителей лишены возможности нести слово правды в аудитории школ и гимназий.

Иной же преподаватель может искалечить детскую душу, заронить в нее семена цинизма и жестокости, националистического равнодушия к судьбе других народов, если сам он придерживается националистических взглядов. И таких педагогов не выгоняют со службы. Напротив, буржуазная демократия гарантирует им полную свободу действий.

Один из деятелей народного просвещения в Ханау распространял в школах книжонки, чьи авторы выгораживали нацистских палачей. Об этом в свое время писали газеты. Упомянутый «просветитель» трудится на своем поприще и по сей день.

В ФРГ не существует центрального ведомства, контролирую щего содержание школьных учебников. Для каждой земли они утверждаются земельными министерствами по делам культов. Составители обращаются с историческим материалом кто во что горазд. В ином учебнике и вовсе нет раздела по фашизму. А там, где есть, он занимает ire более двух-трех страниц.

Как юные граждане знакомятся с прошлым своей страны?

Случай 1

В одной из гимназий Дюссельдорфа группа прогрессивных учителей организовала просмотр художественно-документального фильма режиссера Теодора Котуллы «Сцены из немецкой жизни», где описывалась карьера бывшего коменданта «Освенцима» Рудольфа Гесса, отбывающего пожизненное заключение в западноберлинской тюрьме «Шпандау».

Как только на экране стали показывать сцены насилия и жестокостей эсэсовцев по отношению к заключенным, произошло неожиданное. «Все это вранье!» — громко выкрикнул белобрысый мальчишка. А его приятели подняли страшный гвалт: топали ногами, смеялись и улюлюкали. Выяснилось, что группа из 8 подростков терроризировала своих товарищей, создавая атмосферу агрессивности и вражды. Их предводитель не раз являлся в школу в форме эсэсовца. И что же? Как отнеслась к выходке администрация? Учителям, организовавшим просмотр, поставили на вид за «неудачно выбранную тему».

Случай 2

Газета «Нюрнбергер нахрихтен» опубликовала серию материалов о праворадикальных тенденциях в ФРГ. Местный учитель отправил в газету письмо, в котором осудил распространение неонацистских листовок, состоявшееся возле его школы. Письмо напечатали в рубрике «Мнение читателя». Похвальное дело? Казалось бы! Но буквально на следующий день учитель обнаружил в почтовом ящике ответную корреспонденцию. Земляки, в том числе педагоги, называли его «грязной коммунистической свиньей», порицали за то, что он «испачкал собственное гнездо».

Случай 3

Молодой кельнский педагог решил показать в классе документальный фильм «Насыпь», рассказывавший о борьбе немецких патриотов против гитлеровского режима и восстановлении городов после 1945 года, предупреждавший о неонацистской опасности. Едва демонстрация окончилась, один ученик возмущенно объявил, что учитель «распространяет лживые сказки», что фильм «односторонен», что «Гитлер сделал много хорошего для Германии», например «устранил безработицу». Он выбежал из класса, хлопнув дверью. Большая часть ребят сочувственно отнеслась к такому поведению. Оказалось, что преподаватель истории позитивно освещал события «третьего рейха». Некоторые ученики заявили, что не знают теперь, где же правда.

Случай 4

Ученик 11-го класса гимназии в Эссене, участник профашистской запрещенной организации «Конгресс Освенцима», публично назвал своего преподавателя истории «коммунистом-фанатиком» и призвал бойкотировать его уроки. Оп считал Гитлера «непризнанным гением» и активно распространял среди товарищей неонацистскую литературу. Случай разбирался на педсовете. Ученик извинился за «резкость» и пожаловался, что на «грубость его спровоцировали левые». Педсовет удовлетворился этим ответом.

Вернувшись в класс, юный поклонник бесноватого фюрера признался товарищам:

— Пришлось извиниться! Но ничего: они у меня еще попляшут! Я выведу их на чистую воду! Вот кончу школу, и поквитаемся!

Подобных случаев хватило бы, к сожалению, на целую антологию.

Прогрессивный писатель Дитер Босман проанализировал более трех тысяч школьных сочинений на тему «Что вы знаете о Гитлере?». Вот наиболее типичные ответы: «Гитлер умер в 1600 году», «Кажется, он был профессором», «Его заместитель Бисмарк сидит в тюрьме в ГДР и недавно пытался покончить с собой», «Гитлер был фанатиком коммунизма», «Он загонял нацистов в газовые камеры», «Тех, кто выступал протии него, он называл нацистами». После таких высказываний даже выражение «Ложь об Освенциме» кажется слабоватым!

Босман резюмирует: «То, что Гитлер существовал, знают почти все. Но дальше начинаются сплошные потемки. Потрясающее невежество».

Мужественный коммунист, отдавший много лет борьбе за развитие коммунистического и рабочего движения в ФРГ, член Президиума ГКП Курт Бахман в 1979 году написал книгу «Правда о Гитлере». В том же году этот выдающийся общественный деятель ФРГ был удостоен международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Беседуя с ним по этому поводу, я поинтересовался, что побудило его обратиться к теме «коричневого» прошлого.

— Во время дискуссий в молодежной среде, — на миг задумавшись, ответил Бахман, — я неоднократно приходил к выводу, что юное поколение, не испытавшее на личном опыте ужасов фашизма и войны, получает недостаточные, искаженные либо фальшивые сведения о том, что причинил фашизм нашему собственному народу, советскому народу и другим народам Европы. Учителя, школьные учебники и средства массовой информации не говорят им правды о фашизме. Напротив. Через равномерные промежутки времени нашу страну захлестывает очередная «гитлеровская» волна: в кинофильмах, книгах, журналах, средствах массовой информации Гитлера изображают «сильным человеком», который «делал историю». Если о фашистских преступлениях и ведется речь, то они изображаются лишь деяниями этого человека. Преступные фашистские организации и их члены как бы освобождаются от ответственности. Совершенно игнорируется тот факт, что вырастили фашизм и привели Гитлера к власти реакционные круги германского монополистического и финансового капитала ради претворения в жизнь своих захватнических империалистических планов в Европе и во всем мире.

На примере Гитлера и его роли я показал, где крылись и кроются общественные основы и корни фашизма. Опираясь на документы, я охарактеризовал суть фашизма как наиболее агрессивную и диктаторскую власть реакционных сил финансового капитала.

Многочисленные диспуты, на которых обсуждается моя книга, свидетельство того, что она нашла путь к молодым людям, знающим о фашизме и войне лишь понаслышке. В особенности среди рабочей в учащейся молодежи велики стремление и желание ближе познакомиться с проблематикой германского фашизма и антифашистского Сопротивления с тем, чтобы сделать практические выводы для современной борьбы. Я стремился рассказать молодым людям моей страны правду о Гитлере и германском фашизме с той целью, чтобы они никогда больше не стали жертвой новых «крысоловов».

Мы должны уберечь пашу молодежь от новых вирусов национализма и реваншизма. Мне кажется, главное — это содействовать тому, чтобы подрастающее поколение Федеративной республики повторило ошибок прошлого, чтобы не возникло угрозы миру. И очень важно углублять понимание того, что на этот раз путь реакции и фашизму может быть прегражден, если широким фронтом будут выступать все демократические силы — коммунисты и социал-демократы, либералы и христиане.

Людей, занимающихся опросами общественного мнения, в ФРГ называют «демоскопами». Демоскоппя сейчас в моде. Одно из крупнейших «опросных» учреждений — институт ЭМНИД— регулярно заставляет своих экспертов вытряхивать из граждан всю подноготную. Многие сотни страниц заполняются ответами на всевозможные вопросы: «Как вы относитесь к правительству», «Что вы знаетг о Гайяне», «Что имеете против диктатора?».

С последним вопросом эксперты ЭМНИД обратились к баварской молодежи. Выяснилось: 48 процентов опрошенных «ничего не имеют против диктатора» при условии, что он будет «способным государственным деятелем». Кто конкретно имелся в виду, не уточнялось. Может быть, Штраус? Усилиями послушных себе средств массовой информации оп давно уже создал достаточную популярность своей «сильной личности». А может быть, и Гитлер?.. По крайней мере, когда в Баварии демонстрировался чаплинский «Диктатор», кинотеатры пустовали: таков был итог многолетней кампании по реабилитации преступлений фашизма.

Так прошлое вторгается в настоящее и пересекается с ним. А иногда оно существует рядом, как бывшие военнослужащие эсэсовских дивизий, которые нюрнбергским трибуналом были объявлены преступными организациями. Федеральный суд по социальным вопросам в 1980 году подтвердил право бывших эсэсовцев на пенсионное обеспечение. Многие из них, подобно бывшему надсмотрщику Бухенвальда Вольфгангу Отто, соучастнику расправы над вождем немецкого пролетариата Эрнстом Тельманом, получают из фонда социального страхования весьма солидные пенсии. А кое-кому при ее начислении засчитывается не только «пребывание на службе» в войсках СС, но и время, проведенное в лагере для военнопленных после войны.

Порой прошлое пытаются не столько замолчать, сколько исказить, фальсифицировать. Об одной из таких фальсификаций я хочу рассказать. Речь пойдет о тех, кому было 16 в 1944 году, о кёльнских подростках, боровшихся против фашистов.