В полдень, у ратуши...

Глава VI. ПОКОЛЕНИЕ НЕКОНФОРМИСТОВ

Было бы, разумеется, ошибочным полагать, что недостатки в системе образования, безработица и правый экстремизм являются главными источниками опасностей, угрожающих западногерманской молодежи. Такие социальные язвы, как преступность и наркомания, упомянутые мною вскользь, не менее опасны и усугубляют социальную неустроенность молодежи.

Казалось бы, бремя социальных проблем наряду с грузом «непреодоленного прошлого» должно превратить молодых западных немцев в пассивных и безынициативных потребителей «постиндустриального общества». А между тем каждый день мы становимся свидетелями растущей политической «заангажированности» западногерманской молодежи. Пожалуй, ни в одной другой западноевропейской стране нет такого обилия ферайнов, союзов, корпораций, кружков, рабочих групп и партий, как в Федеративной республике. И очень часто главной движущей силой при создании таких союзов оказывается молодежь.

Следует, конечно, учитывать влияние традиций и народных обычаев, складывавшихся в Германии на протяжении многих веков. Многообразие этих обычаев, имеющих в каждой земле ФРГ свой особенный, часто неповторимый характер, прежде всего объясняется тем, что земли современной Федеративной республики фактически до сих пор представляют собой самостоятельные этнографические единицы, где население сохранило традиции минувших эпох. От тех времен, когда Германия состояла из разобщенных и часто враждовавших между собой княжеств, сохранился признак языковых различий. Существующие в стране диалекты порой настолько несхожи, что рыбак из окрестностей Фленсбурга, с севера страны, может не понять южанина — крестьянина из Баварии, «проглатывающего» не только окончания слов, но и отдельные слоги. Считается, что понятнее всего говорят жители Ганновера. Нынешний литературный язык, который преподают в школе, создан на базе этого диалекта в середине прошлого века.

К числу самых интересных обычаев относятся народные празднества, которые нередко в той или иной земле помечены в календаре как нерабочие дни.

В старинном городе Ротенбурге, во Франконии (северная часть Баварии), в конце весны устраиваются народные гулянья. Обычай отмечать этот праздник возник там вскоре после окончания Тридцатилетней войны, во время которой Франкония подверглась наиболее сильным опустошениям. С тех пор народные гулянья в Ротенбурге служат символом обновления и возрождения.

В швабском городе Ульме, живописно раскинувшемся на левом берегу Дуная, в последний вторник июля устраивается «праздник рыбака», представляющий собой современный вариант средневекового цехового обряда и имеющий характер турнира на воде с «рыцарским!! сражениями».

В Хамельне бытует еще более древний обычай отмечать «день крысолова», хотя он и потерял первоначальное трагическое значение.

В Бад-Харцбурге устраивают «вальпургиеву ночь» — своеобразную пародию на «шабаш ведьм».

«Октябрьский праздник» в Мюнхене, имеющий также много элементов народного карнавала, считается рекордным по количеству выпиваемого в эти дни пива.

В тех районах, где с давних времен укрепилось католичество, в основном в прирейнских областях, празднуют различные события, связанные с религиозными обрядами.

В Верхней Швабии по случаю Вознесения две тысячи конников в старинных одеждах устремляются к одной из старейших церквей Германии времен барокко.

В долинах Рейна и Мозеля популярны «праздники урожая», связанные со сбором винограда.

Но наиболее яркими и самобытными празднествами стали карнавалы. Полагают, что карнавалы придумала католическая церковь, чтобы давать возможность верующим периодически «открывать клапан накопившемуся буйству». Основание первых карнавальных ферайнов в Кёльне в 1829 году и в Майнце в 1838 году связывают с процессом Реформации. Во второй половине XIX века эпидемия чудачеств перебросилась на юг Германии.

С тех пор карнавал превращается в «пятое время года». На Рейне он продолжается с новогодней ночи до «прощальной среды». В это время каждому позволяется переходить границы гражданских условностей. Неограниченные возможности для этого имеются во время так называемой «сессии». 40 обществ, объединившихся в «Праздничный комитет кёльнского карнавала», проводят около 320 шутовских заседаний и балов. В начале «сессии» преобладают так называемые «заседания». Они сопровождаются песнями и острословными речами. Объектом критики может стать любой министр и даже сам федеральный канцлер. На «заседания» принято ходить в обычных костюмах, украсив себя лишь шутовским колпаком и бумажными цветами. Точки кипения карнавал достигает в период «трех безумных дней». По улицам и площадям проходят длинные колонны ряженых. В некоторых учреждениях разрешается приходить на службу в карнавальных костюмах. В предкарнавальную пятницу мужчины не должны надевать галстуки, поскольку женщинам «дано право» срезать их ножницами.

В эти дни в городе выпивают двухмесячную норму пива, а полиция регистрирует наибольшее число автомобильных катастроф, хотя и ставит на дорогах дополнительные посты для проверки водителей на алкоголь. Неравнодушна к карнавалу даже церковь. Я слышал, как один католический пастор проповедовал своим прихожанам: «Разве мы в другие дни не носим на своем лице маску: отчаяния или равнодушия, усталости или страха? Пускай же карнавальная маска на миг скроет ваше лицо, и душа ваша успокоится».

В традиции дарить родителям новорожденного копилку и делать символический взнос на сберкнижку проявляется такая национальная черта, как бережливость. Домашняя копилка — часть бюджета любой западногерманской семьи. Упоминавшийся Франц Бурда относит бережливость к числу главных добродетелей немцев: «Каждая накопленная марка дает частичку безопасности, свободы и независимости. У кого есть резервы, с тем ничего не случится. Если бы все вдруг перестали копить, инфляция стала бы развиваться бурными темпами. Повысилась бы нервозность. Подскочили бы цены. Перестал бы существовать рынок. Я считаю, что прилежные немецкие копильщики действуют разумно». Вопреки мнению сенатора западногерманские «копильщики» постепенно теряют интерес к накоплению денег как раз в результате инфляции, растущей нервозности и безработицы. Статистика отмечает укрепление противоположной тенденции — потребительской.

Другая характерная черта — пунктуальность — проявляется прежде всего в составлении так называемых «термин-календарей», в которых различные мероприятия, визиты и т. п. расписываются чуть ли не на полгода вперед. Например, для участия в какой-нибудь крупной международной ярмарке принято заказывать гостиницу за год.

Отличительной чертой западных немцев является любовь к домашним животным, особенно к собакам и кошкам. В настоящее время, по данным статистики, 22 тысячи западногерманских семей содержат более 2,5 миллиона этих животных, для охраны которых существуют всевозможные ферайны.

Федеративная республика — страна ферайнов. Более 20 миллионов западных немцев объединены в ферайнах, право создания которых записано в конституции. Чтобы образовать новый ферайн, нужно собрать не менее 7 единомышленников. Названия бывают самые причудливые: «Ферайн поощрения вертикальных захоронений», «Общество любителей живородящих зубастых карпов», «Союз немецких тунеядцев», «Ферайн всеядных коллекционеров», «Ферайн по борьбе с селедкой в чесночном соусе». Их насчитывается не менее 100 тысяч, но сколько точно, никто не знает. Социологи видят смысл существования столь разнообразных ферайнов в том, что совместное времяпрепровождение и общие интересы развивают коммуникабельность. «Немецкое общество свободного времени» — ферайн ферайнов, имеет 30 филиалов по всей ФРГ.

Национальная склонность к образованию ферайнов в разное время использовалась различными силами в своих интересах. Если католическая церковь стремилась к тому, чтобы с помощью карнавальных обществ привязать к себе прихожан, то «крысоловы» «третьего рейха», играя на романтических чувствах немецкой молодежи, создали «гитлерюгенд», а нынешние их последователи, как мы видели, пытаются увлечь юных граждан идеями «единой Германии» и реваншизма.

Но лишь стоячая вода ядовита, как писал Вильям Блейк. А нынешняя западногерманская молодежь существенно отличается от поколения тех молодых немцев предвоенных лет, многие из которых по отношению к преступлениям гитлеровского режима воспитали в себе комплекс «ничего не видел, ничего не знал», с которым дожили до седин. Нынешняя молодежь в постоянном движении. Хотя она далеко не всегда находит ответы на свои многочисленные вопросы, политическая сознательность ее растет.

В сентябре 1981 года на Московской книжной ярмарке я встретился с прогрессивным западногерманским издателем Паулем Нойхофером, которого знаю уже много лет. Когда мы разговорились об участии молодежи ФРГ в антивоенном движении, развернувшемся сейчас по всей Западной Европе, он сказал: «Знаешь, наша молодежь в последнее время стала удивительно информированной. К ней уже нельзя идти с общими словами и декларациями. Она требует конкретных аргументов и фактов. Остро чувствует фальшь».

Видимо, в этом кроется одна из главных причин того, что крупные политические партии, начиная с правящей коалиции и кончая оппозиционным блоком, все чаще сталкиваются с проблемой «отцов и детей» в ее политическом аспекте.

В движение за мир, против превращения континента в стартовую площадку американских ядерных ракет в 1980–1981 годах включилось большое число «молодых социалистов» (молодежная организация СДПГ) и немалая часть молодежи из СвДП, что вызвало болезненную реакцию в руководстве этих партий, в целом поддержавших брюссельское решение НАТО от 12 декабря 1979 года о размещении в Западной Европе новых американских «першингов» и крылатых ракет. «Молодые социалисты» и «Молодые демократы» заняли резко непримиримую позицию к ракетно-ядерным планам Североатлантического блока.

В свою очередь, профсоюзная молодежь, насчитывающая 1,3 миллиона человек, на заседании своего федерального правления в апреле 1981 года высказалась за «немедленное начало переговоров между Востоком и Западом без всяких предварительных условий, за осуществление конкретных мер в области разоружения с целью создания безъядерной зоны в Европе и за отказ от размещения нейтронного оружия». Эта резолюция вызвала неудовольствие руководства Объединения немецких профсоюзов (ОНП), придерживающегося, как известно, линии коалиционного правительства и выступившего за размещение ракет.

Столь явная поляризация политических взглядов в известной мере результат растущего сознания молодежи. Осенью 1981 года около 70 процентов молодых западных немцев согласно опросам высказались в пользу антивоенных акций.

В первых рядах этого движения идут коммунисты. В стране, гда антикоммунистические представления до сих пор определяют мировоззрение среднего бюргера, коммунистам приходится нелегко. И хотя партийная принадлежность и религиозные убеждения имеют все меньшее и меньшее значение для тех, кто выступает в едином фронте антивоенных сил, все же быть коммунистом — значит чаще других подвергаться «запретам на профессии» и постоянной травле со стороны буржуазной прессы.

Догматы религии, коллекция крестов «третьего рейха» в отцовском шкафу, ежедневный и обязательный, как вечерняя молитва, антикоммунизм. Антикоммунизм в церкви, в школе, в гостях и дома в беседах за обеденным столом. Детей растят словно шампиньоны в подвале под теплой подушкой соломы, предохраняя от «пагубных» влияний извне. А что там, снаружи? Какая опасность грозит человеку в обществе, в котором быть антикоммунистом — значит сохранять верность конституции? Утренние газеты, вечерние передачи по телевидению, воскресные службы в церкви предупреждают об этой опасности. Эта опасность — коммунистическое мировоззрение.

Ради того чтобы внушить бюргеру эту мысль, работает на полную мощь концерн газетно-журнального магната Аксели Шпрингера, известного своими тесными связями с самыми реакционными кругами ФРГ и международным сионизмом. Состояние его оценивается в миллиард марок, но прямые наследники газетного «цезаря» вряд ли унаследуют его империю. Всесведущий журнал «Бунте» как-то сообщил своим читателям, что Л. Ц. Шпрингер уже завещал весь свой концерн государству Израиль.

На поприще активной травли коммунистов «трудится», конечно, не только Шпрингер. Не менее «знаменит» в ФРГ и другой «охотник на ведьм» — комментатор второй программы телевидения Герхард Левенталь, также связанный с сионистскими кругами за рубежом. Уже 13 лет составляет он антикоммунистические программы для телевидения, но общий антикоммунистический стаж его гораздо значительнее — он начал сотрудничать на радиостанции РИАС в своем амплуа сразу же после войны. Печально, что его «заслуги» получают в ФРГ официальное признание. В 1975 году ему вручили так называемую «Премию Аденауэра за публицистику», а в 1979-м — «Федеральный крест за заслуги». Той же награды удостоен и его единомышленник А. Ц. Шпрингер.

Каждый получает свое: коммунисты — «беруфсферботы», антикоммунисты — высокие награды. Возможно ли, что в таких условиях люди все же становятся коммунистами, ведут борьбу за свои убеждения, несмотря на анафему «запретами» и травлю и прессе? Мне захотелось узнать, как это происходит…

От магистральной улицы, ослепляющей цветными огнями рекламы, черными рукавами откидываются боковые улочки и тупики. Сворачиваю в одну из них, в вечернем сумраке с трудом нахожу название улицы — Виттекиндштрассе и нужный мне номер дома — 24. Нажимаю на кнопку последнего, четвертого, этажа, раздается дребезжащий звук, напоминающий гудение большой осенней мухи, бьющейся о стекло. Замок автоматически открывается. Толкаю дверь, зажигаю свет на лестничной клетке. Поднимаясь по ступеням, стараюсь мысленно представить себе человека, к которому я иду.

Томас Яйтнер. Что я знаю о нем? Пока лишь отрывочные анкетные данные, по которым этот человек уже стал для меня интересен.

Томас Яйтнер. 28 лет. Молодой учитель истории, коммунист. Председатель районной организации ГКП Кёльн-Клеттенберг. Вырос в консервативно-католической семье. Отец — бывший офицер гитлеровского вермахта, а ныне отставной генерал бундесвера, живет в Мюнхене, ревностный католик, симпатизирует реакционной партии ХСС, почитатель Франца-Йозефа Штрауса. Мать — бывшая учительница музыки, ревностная католичка…

Что привело учителя Яйтнера в ряды коммунистов? Этот вопрос я собираюсь задать Томасу, с которым меня познакомили заочно местные друзья-коммунисты.

Последний лестничный пролет прохожу в полной темноте: свет уже успел автоматически выключиться (результат экономии дорогостоящего электричества). Иду на желтый прямоугольник — это хозяин предупредительно открыл дверь и встречает меня. Почти таким я и представлял его. Светлые волосы, бородка, клетчатая рубашка, джинсы. Типичный современный интеллигент.

Томас знакомит меня со своей женой. О цели моего прихода он уже знает, и мы уединяемся в небольшой комнатке, заставленной книгами и цветами. Я задаю сакраментальный вопрос: «Как ты пришел к своим убеждениям?» — и понимаю, что это звучит чересчур общо. Тогда я пытаюсь начать издалека и спрашиваю Томаса, что говорят ему воспоминания о детских годах? Может быть, он был «трудным» ребенком, который уже тогда не соглашался с родителями в каких-то принципиальных вопросах?

— Напротив, — уверенно возражает Томас. — В нашей семье, насколько я помню свои детские впечатления, всегда царили гармония и единый образ мыслей. Я был послушным ребенком и старался во всем подражать родителям: впрочем, так же, инк и мои братья и сестры. Нас было пятеро детей. Самым младшим был Штефан, за ним шел я, потом — две старших сестры и старший брат. Таким образом, у меня, кроме отца и матери, по существу дела, было еще трое воспитателей, которые не могли не влиять на формирование моих убеждений. Когда я появился на свет в 1948 году, родители жили в Дюссельдорфе, где отец открыл собственную книжную торговлю. Надо сказать, в то время многие бывшие военные, а отец числился кадровым офицером вермахта с 1937 года, осваивали гражданские профессии. Мать вышла из учительской среды, преподавала музыку.

Прилежание было одним из «пунктиков» его отца. В окружающих он прежде всего ценил одно — настойчивость в стремлении выйти в люди и сделать карьеру. А в детях он еще и сознательно культивировал это качество. Они должны были приносить из школы только хорошие отметки, не пропускать воскресные службы в церкви. Соседи считали их образцовой семьей. Да и сам Томас был убежден, что его призвание — достичь самых высоких ступеней служебной лестницы.

Примером для всех в семье долгое время служил старший брат. Он с упорством стремился к тому, чтобы занять прочное положение в обществе. По его понятиям, он кое-чего достиг. Он стал историком, переехал в Италию, где занялся изучением истории Ватикана. Он написал много книг, но Томас считает, что они не пользуются успехом. Уже много лет он состоит членом СИПГ.

Старшая сестра работает ассистентом в университете в Мюнстере. По убеждениям — левая католичка и очень дружна с одним священником, который собирается порвать с церковью. На этой почве у нее вышел серьезный конфликт с отцом.

Другая сестра входит в баварскую организацию «Молодых социалистов». Но, живя в провинции, она почти не имеет внешних контактов, а потому о каком-то серьезном развитии политического мышления для нее, с точки зрения Томаса, не может быть и речи. Достаточно сказать, что среди местных учителей опа единственная вступила в профсоюз. По сути дела, она находится в изоляции и вынуждена посвятить себя исключительно воспитанию детей. К тому же отстаивать левые убеждения в Баварии значительно труднее, чем в любой другой земле ФРГ.

После окончания гимназии Томаса еще отделяла от коммунистов глубокая пропасть. Религиозные принципы определяли его духовное развитие на протяжении многих лет: сначала в гимназии, потом в студенчестве. В университете он вступил в католический союз «Бунд Ной Дойчланд» («Союз Новая Германия») и был довольно активным его членом. Исключительно серьезно относился к своим обязанностям, стараясь внушить себе, что если уж он состоит в католической организации, то должен, по крайней мере, серьезно разобраться, чем она занимается и в чем состоит смысл ее деятельности. «Новая Германия» не занималась политикой и имела ярко выраженный элитарный характер. В нее входили главным образом студенты и школьники из консервативных буржуазных семей. Цель союза — организация религиозных и культурных мероприятий, проведение совместных поездок во время каникул и т. п. Вскоре Томаса избрали в правление союза.

В той среде, где ему приходилось вращаться, воспитывали детей в духе антикоммунизма. И в гимназии и в университете проповедовался антикоммунизм. Не говоря о семье. Отец в силу своих взглядов (какие бы то ни были левые убеждения были несовместимы с его профессией) был ярко выраженным антикоммунистом.

В 1959 году, когда произошла социалистическая революция на Кубе, это событие горячо обсуждалось в семье. Томасу было тогда 11 лет, и он находился под глубоким впечатлением от рассказов отца, который по вечерам, уютно устроившись у камина, доказывал, что на Кубе произошло «нечто страшное» и «возможно, непоправимое» и что «единственной надеждой» на восстановление порядка остается церковь, которая «пока сохранила» в этой стране свои позиции. Мать долго молилась за то, чтобы господь защитил Кубу от коммунистов. Родители заставляли детей, как этого требовали буржуазные приличия, не пропускать ни одной мессы и усердно возносить молитвы за то, чтобы мир не стал коммунистическим. Такие молитвы Томасу приходилось читать почти каждый день.

Каким образом ему удалось выбраться из того антикоммунистического панциря, в который упрятали его родители и воспитатели?

«Полагаю, что никакого панциря не существовало, поэтому мне не понадобилось прилагать героических усилий, чтобы преодолеть предрассудки. Дело в том, что антикоммунизм, по крайней мере тот, с которым мне приходилось иметь дело в семье, в гимназии, а потом в университете, в значительной мере был примитивным. Он строился на весьма зыбкой основе — в его фундаменте отсутствовали какие бы то ни было убедительные факты и аргументы. Информация о социалистических странах практически была нулевой. У большинства студентов складывались самые примитивные представления не только о развитии социалистических стран, но и о событиях в собственной стране».

Антикоммунистические предрассудки, которые пришлось преодолевать Томасу Яйтнеру, культивировались на почве дезинформации и религии. Это был клерикальный антикоммунизм, стоявший на глиняных ногах.

Прозрение пришло в университете. От прогрессивно настроен-in IX студентов Томас постепенно узнавал отрывочные сведения о Советском Союзе. И то, что он узнавал, с одной стороны, разжигало в нем интерес к постижению истины, а с другой — вступало в противоречие с его прежними представлениями. Когда ему, например, рассказывали о тех преобразованиях, которые произошли в Советском Союзе, когда показывали на примерах, как выглядит советская демократия, какими неисчислимо большими правами пользуются у нас люди по сравнению с трудящимися Федеративной республики, ему просто нечего было возразить. Потом было много встреч с разными людьми, не только со студентами, каждый из которых добавлял по камешку в его мозаику. Не сразу поток объективной информации пробудил в нем симпатии к коммунистическому мировоззрению. Но для последующего развития это был самый важный период.

Из-за профессии отца семья Яйтнеров несколько раз меняла местожительство. После Дюссельдорфа они жили в Ольденбурге, Фрайбурге, Кёльне. При этом, естественно, менялось и окружение Томаса. Это было и плохо и хорошо. С одной стороны, он узнавал новых людей, обогащался опытом ведения дискуссий и новой информацией. Но с другой — был сильно привязан к семье. Отец по-прежнему оставался для него несокрушимым авторитетом. Томас боялся откровенных разговоров с ним и старался принимать как можно меньше участия в беседах на политические темы, которые отец вел со старшим братом. Он не был уверен, что сможет поколебать антикоммунистическое кредо отца. К тому же добрый католик, все еще в нем сидевший, останавливал от этого шага. Томас предпочитал «в одиночестве пройти тернистый путь познания истины».

Определенную пищу для размышлений давала учеба. Но он по-прежнему ощущал в себе какую-то неуверенность. У него не было четких представлений о роде будущих занятий. Он собирался стать либо преподавателем, либо поехать в одну из развивающихся стран Латинской Америки в рамках так называемой «помощи развитию», или, как теперь говорят, «диалога север — юг». Последний вариант возник перед ним только потому, что он не был уверен, удастся ли ему найти подходящую работу в ФРГ. Будущее было скрыто пеленой тумана неизвестности. И вдруг совершенно неожиданно он оказался втянут в водоворот бурных событий. Наступил 1968 год. Началось время студенческих волнений. По всей стране стали возникать левые студенческие объединения и кружки. В целом это движение получило название «внепарламентской оппозиции» (АПО). Кружок левых студентов был создан там, где учился Томас. Там часто выступал Руди Дучке, но его радикальные взгляды Томаса не увлекли. Он вообще старался реже посещать студенческие собрания, опасаясь, что они могут отвлечь его от учебы.

Томас находился в таком состоянии, когда людям для обретения уверенности в себе необходим внешний толчок или резкая перемена обстановки. Летом 1968 года он решил поехать в Испанию и продолжить учебу в Мадридском университете, чтобы изучить испанский язык.

Толчком к этому решению послужило то обстоятельство, что в семинаре по «помощи развитию», который он вел во Фрайбурге, случайно оказались два испанца. Они входили в одну из испанских католических организаций, которая поддерживала рабочие контакты с «Союзом Новой Германии». Будучи левыми католиками, они имели тесные связи с коммунистами.

Томас пробыл в Мадриде год. Его кругозор за это время расширился. Он уже не испытывал прежней робости и неуверенности в политических спорах. Общение с прогрессивно настроенными людьми помогло ему преодолеть предубеждение против коммунистов. В каждом из них он стал прежде всего видеть живого человека. Он еще не полностью освободился от предрассудков, еще не разделял коммунистических убеждений, но в нем зарождалась симпатия к этим людям. К тому времени он начал жить самостоятельно и избавился от влияния отца.

Томас Яйтнер принялся изучать прогрессивную литературу, хотя относил к ней не только труды Маркса, Энгельса, Ленина, но и сочинения Герберта Маркузе, Эриха Фромма и других теоретиков «новой левой». Он проглатывал книги по психоанализу, работы, критикующие католицизм. В Испании он понял, что католическая церковь заодно с правящими классами.

«Пастор университетского прихода в Мадриде, — вспоминает Томас, — был ярым франкистом и вообще гнусной личностью. А его лучшим другом был директор студенческого общежития, «правоверный» католик, который регулярно сообщал испанской охранке имена неблагонадежных студентов. Вернувшись в ФРГ, я убедился окончательно в лживости католицизма. Религия перестала оказывать на меня свое воздействие. Я прекратил посещения церкви».

Когда произошел его окончательный разрыв с прежними взглядами?

«Вскоре. Совершенно случайно судьба свела меня с человеком, которому я обязан последующим вступлением в ГКП. Это был Штефан Лендорф, в то время социал-демократ, а позднее председатель марксистского студенческого союза «Спартак» и член правления ГКП».

Знакомство их произошло при следующих обстоятельствах. Однажды на доске объявлений в одном из вузов Томас прочитал информацию Социал-демократического союза высших школ об открытии курсов по введению в теорию марксизма. Он уже «вполне созрел» для того, чтобы вступить в левую организацию. Но, поскольку за год, проведенный в Испании, движение «внепарламентской оппозиции» раскололось на множество мелких групп, Томас записался на эти курсы.

Там же учился и Штефан Лендорф. Штефан обладал удивительной способностью организовывать людей. К нему тянулись, его охотно слушали. Он вызывал не только обычную человеческую симпатию, но и уважение. Деятельность его была многосторонней. Он устраивал дискуссии с леваками, открыл кружок по изучению «Капитала», занимался многими вопросами практической политики. После долгих бесед со Штефаном Томас постепенно начинал понимать, какая пропасть лежит между научными трудами Маркса и Ленина, с одной стороны, и спекулятивными псевдореволюционными теориями Маркузе и Фромма — с другой. Незаметно для себя самого он перешел на позиции марксизма.

В 1971 году Штефан, его жена Ангелика и Томас Яйтнер одновременно вступили в «Спартак» и в ГКП. Первым боевым крещением Томаса стало участие в борьбе прогрессивного студенчества за права молодежи и реформы в системе образования. До окончания университета в 1976 году он активно работал в «Спартаке». ГКП была именно той партией, которая полностью соответствовала его представлениям о боевом авангарде трудящихся ФРГ.

«Как бы ты озаглавил заключительную главу твоей «Одиссеи»?» — спросил я Томаса.

«Беруфсфербот». По окончании университета я получил место учителя в одной из гимназий Вупперталя, на родине Энгельса, где, кстати сказать, до сих пор нет памятника великому мыслителю (решение об установке памятника Фридриху Энгельсу после длительных споров в городском совете было принято лишь в феврале 1981 года 32 голосами социал-демократов «за» при 31 голосе «против». ХДС и СвДП возражали против этого решения «из-за нехватки денег». — Е. Б.). Но уже через несколько дней меня пригласили в известное ведомство для доверительной беседы, где я весьма подробно ознакомился с заключительной частью своей собственной биографии: работа в правлении «Спартака», участие в демонстрациях ГКП, выступления на митингах, статья против гонки вооружений и т. д. Преподаватель с таким багажом, по мнению моих собеседников, никак не мог рассчитывать на поощрения со стороны администрации и уж, конечно, не мог воспитывать детей в духе верности конституции. В результате — «беруфсфербот». Затем суд, долгая тяжба. Обычная история, каких у нас тысячи.

К счастью, мне повезло больше, чем другим. Я выиграл процесс, и вот уже две недели преподаю свои предметы — историю и общественные науки в гимназии Ратингена под Дюссельдорфом. Пока я доволен своей работой. Но кто может поручиться за завтрашний день?»

С родителями Томас видится редко. Во время встреч, по взаимному согласию, они не говорят на политические темы.

Иначе обстояли дела с младшим братом Томаса. Ему 22 года, он работает учеником книготорговца и живет с родителями там же, в Мюнхене. Точнее, жил вместе с родителями. После конфликта с отцом он ушел из дому. Что это, традиционный конфликт отцов и детей?

«Не совсем, — возражает Томас. — Скорее конфликт убеждений».

Еще живя с родителями, Штефан Яйтнер вступил в СНРМ. Но если с обращением Томаса в иную «веру» отец как-то смирился, то младшему сыну пришлось столкнуться чуть ли не с угрозой физической расправы. На него отец, видимо, возлагал особые надежды, пытаясь наверстать упущенное. Ведь, по сути дела, никто из детей, кроме старшего сына, да и то отчасти, не принял его жизненные принципы.

Конфликт убеждений. Возвращаясь от Томаса Яйтнера, я размышлял над этими словами. Да, именно этот конфликт определяет сдвиги в умонастроениях нынешней молодежи ФРГ. По данным ЭМНИД, за последние годы при опросах среди молодежи на политические темы существенно сократилось число «не высказавших никакого мнения». Все меньше остается равнодушных, все больше молодых людей встают перед выбором: с кем идти? Томаса Яйтнера и многих других раздумья над этим вопросом привели в ряды ГКП. Другие пытаются найти место в жизни с иными убеждениями. Есть и такие, кого мучает ностальгия по коричневым рубашкам. Но в какую сторону происходит сдвиг, жизнь показала на примере общефедеральной студенческой забастовки в декабре 1978 года, которая проходила под лозунгом «Солидарность против правых». Она продемонстрировала необычайную сплоченность демократических сил: студентов, учителей, прогрессивной интеллигенции. Десятки городов ФРГ стали ареной массовых студенческих демонстраций. В поддержку выступили преподаватели высших школ, профсоюзов учителей, многие демократические организации. В том числе и районная группа ГКП в Кёльн-Клеттенберге во главе с Томасом Яйтнером.

Бывая на мероприятиях демократической молодежи против правых, я всякий раз поражался умению организаторов сочетать два компонента: идейную направленность и зрелищность. Может быть, секрет удачного их взаимодействия заключался в том, что среди участников непременно были люди творчества — актеры, художники, музыканты, исполнители политических песен и молодежные ансамбли. В ноябре 1977 года необычный концерт состоялся в Эссене.

Прогрессивная общественность Рура, этого гигантского мегаполиса промышленности, состоящего из 15 городов, чаще всего проводит свои мероприятия именно в Эссене. И тому есть целый ряд причин.

Говорят, если смотреть на Рурскую область с большой высоты, ее очертания напоминают тень легендарного волка Фенриса, растерзавшего согласно преданию одного из германских богов. Эссен — вечно пульсирующее и горячее сердце этого волка. На протяжении многих лет он был традиционной кузницей оружия: сначала кайзеровской, а затем гитлеровской Германии. Но в то же время город всегда был носителем других традиций — традиций рабочих — горняков и литейщиков, боровшихся против произвола «стальных баронов». В январе 1933 года здесь прошли массовые манифестации против нацистов. Боевые традиции немецкого пролетариата трудящиеся Эссена сохранили и после войны. Эссен часто давал примеры солидарности: в пасхальных маршах протеста против гонки вооружений, за заключение восточных договоров, за проведение политики разрядки и сотрудничества.

11 мая 1952 года в Эссене состоялась первая демонстрация за разоружение, участники которой протестовали против ремилитаризации ФРГ и вступления страны в НАТО. В марше протеста приняли участие 30 тысяч человек, преимущественно молодежь. Когда колонны уже находились в пути, правительство земли Северный Рейн — Вестфалия вынесло решение запретить мирную демонстрацию. Экстренно вызванные наряды полиции принялись разгонять людей, пустив в ход не только резиновые дубинки, но и пистолеты. Выстрелом в спину был тяжело ранен молодой рабочий из Мюнхена Петер Мюллер. Через несколько часов он скончался. В Эссене до сих пор чтут его память.

В июне 1979 года в Эссене проходил праздник газеты западногерманских коммунистов «Унзере цайт», чаще ее называют сокращенно «У-цэт». Муниципалитет Дюссельдорфа, где печатается газета и находится Правление ГКП, запретил коммунистам провести традиционное торжество «у себя дома». Решение городских властей возмутило Жителей земельной столицы, которые привыкли считать дни «У-цэт» подлинным народным празднеством: с каруселями и музыкальными конкурсами, лотереями и клубами текущей политики, книжным базаром и детскими городками. Но власти были непреклонны. Причину запрета объяснили тем, что просторный луг на правом берегу Рейна, где устраивался праздник, предстоит «отвести под застройку». Истинная же причина заключалась в том, что праздник «У-цэт» приобрел «слишком большую» популярность среди населения.

Эссен достойно принял эстафету Дюссельдорфа, территория «Груга-халле» расцветилась флагами и транспарантами, заполнилась людьми.

В одном из павильонов мое внимание привлек указатель с голубой стрелой и надписью «Кафе Москва». По необычному графику работало это кафе — всего три дня в году. Но его успевали посетить тысячи людей. Здесь пересекались пути тех, кто приезжал из Гамбурга, Штутгарта или Бремерхафена, чтобы за общим столом поговорить с посланцами страны Ленина — космонавтами, рабочими, деятелями культуры. Советские журналисты встречались с местными коллегами и представителями прогрессивной общественности ФРГ.

Уже стало традицией проводить праздники «Унзере цайт» под каким-нибудь общим девизом. Подсев за столик к главному редактору газеты Георгу Поликайту, я захотел узнать, в чем заключался главный акцент этого праздника.

— Я выделил бы, пожалуй, три направления, по которым мы вели в этом году информационно-пропагандистскую работу, — уточнил Поликайт. — Во-первых, нынешний «прессефест» (праздник прессы) — широкое юбилейное торжество по случаю 10-летия ГКП и «Унзере цайт». В числе гостей не только трудящиеся ФРГ и посланцы всех социалистических стран, но и представители демократических организаций из большинства капиталистических стран. Во-вторых, мы вновь решительно выступили за то, чтобы никогда больше с немецкой земли не начиналась война. В-третьих, в этом году наш праздник почти совпал с 30-летием Федеративной республики. Для нас это актуальный повод, чтобы заявить протест против ограничения демократических прав, за отмену практики «беруфсферботов».

Очевидно, стоит пояснить, что наряду с этими особенностями, обусловленными конкретной внутриполитической обстановкой в ФРГ, у праздника была и главная долговременная задача, вытекающая из общих задач ГКП: привлечь внимание широкой общественности к деятельности коммунистов, способствовать росту рядов ГКП и укреплению ее авторитета среди молодежи, объединить в едином фронте демократических сил против крупного капитала и реакции представителей самых различных социальных групп.

Праздник своей газеты в столице Рура коммунисты постарались оформить так, чтобы он не походил на предыдущий. Но все же определенные формы настолько оправдали себя, что не было смысла отказываться и от них: например, от лотереи солидарности или продажи юбилейных сувениров. Ведь это один из основных источников дохода, за их счет партия частично покрывает расходы на аренду территории и другие затраты.

Что касается новых форм, то хотелось бы упомянуть об интересном начинании. Один из павильонов целиком был посвящен солидарности с иностранными рабочими в ФРГ. Тем самым коммунисты хотели подчеркнуть, что и дальше будут последовательно выступать за права этой наиболее эксплуатируемой в ФРГ категории трудящихся.

Три дня длилось народное гулянье в Эссене. Но даже этого времени не хватило на то, чтобы успеть побывать повсюду: во всех павильонах, кинозалах, на стадионе.

Общий итог — более 400 тысяч посетителей. Кое-кто приезжал со своими палатками, которые разбивали тут же, у павильонов. В одной из них расположился молодой рыбак из Бремерхафена Юрген Хел. Он приехал с женой и детьми. Готовились они к этой поездке основательно. В Эссене оказались впервые и поэтому решили взять палатку, одеяла, газовую плитку. Свой стенд смастерили сами, не считая электропроводки. «Карикатуры на боссов, наживающихся за счет нашего труда, рисовал я сам, — смущенно признался Юрген. — Жена придумывала сюжеты».

Таких бескорыстных помощников, работавших над оформлением праздника в павильонах «Груга», было около пяти тысяч. Многие из них жертвовали своим досугом и даже отпускными днями. Именно их усилиями — усилиями каменщиков и рыбаков, сварщиков и дорожных рабочих, членов Социалистической немецкой рабочей молодежи и Марксистского союза студентов «Спартак» этот праздник демократической прессы превратился в праздник солидарности трудящихся, праздник мира и труда.

Мчась по автобану в направлении Эссена, не успеваешь охватить взглядом окрестности. Запоминаются лишь пирамиды угля и высокие заводские трубы. Именно они и создают в основном впечатление о Руре. А ведь тут немало чудесных уголков. И живописная долина крохотной речушки Рур, давшей имя всему району, и лесистые склоны другой незаметной речки Неандер, где нашли останки людей, создавших археологические культуры раннего палеолита и названных неандертальцами, и средневековые замки, и зеленые луга — все это тоже Рур. Усилиями живущих здесь людей построены многочисленные зоны отдыха. Иные парки разбиты на месте бывших мусорных свалок. Под Боттропом создан удивительный детский городок — своеобразный музей под открытым небом с доисторическими ящерами в натуральную величину. Близ Дортмунда — другой замечательный музей, где с максимальной точностью воспроизведены знаменитые строения разных эпох, в том числе Кёльнский собор, уменьшенные до размеров человеческого роста. И все же Рур — это прежде всего Эссен…

До времени, указанного в пригласительном билете, оставалось более часа, и, подъезжая к крупнейшему концертному залу столицы Рура, я был уверен, что мне порядком придется в одиночестве мерзнуть у входа. Но большая толпа молодежи уже вливалась через широкие стеклянные двери в ангароподобное здание «Груга-халле».

Многие парни несли под мышками одеяла и термосы в расчете на длительное пребывание в зрительном зале. В самом деле, программа была рассчитана на восемь часов. Только на этот раз предстоял не обычный концерт джазовой музыки, а своеобразный фестиваль под девизом «Рок против правых».

Протиснувшись в фойе, я сразу понял, что далеко не только энтузиазм любителей джазовой музыки привлек такое количество парней и девушек. Они не торопились в зал, где музыканты расставляли на сцене инструменты, микрофоны и усилители, а растекались пи фойе, чтобы участвовать в происходящем. Это напоминало митинг или скорее дискуссионный клуб: собирались группами, чтобы обсудить проблему молодежной безработицы, очередной «беруфсфербот» или вылазку неонацистов. Активисты ОЛПН проводили сбор подписей против неофашистской опасности. Это был и большой книжный базар, где выставили свою продукцию крупнейшие демократические издательства: «Редебергер ферлаг», «Дамнитц ферлаг», «Вельткрейз ферлаг», «Пал Ругенштайн» и другие.

Но главное, что бросалось в глаза, что тематически объединяло все элементы столь необычного мероприятия, — плакаты и транспаранты, предупреждающие о неонацистской опасности.

Идея проведения концерта под девизом «Рок против правых» родилась в редакции журнала «Элан», органа СНРМ.

Инициатива «Элана» встретила поддержку среди писателей, музыкантов и деятелей культуры, то есть людей творчества и в первую очередь молодых. В тот день приехали выступать коллективы «Бэкборд», «Гуру-гуру», группа Ютты Вайнхольд и Алексис Кернер. Собрать больше исполнителей оказалось невозможным по чисто техническим причинам. Но многие из них прислали телеграммы солидарности и выразили готовность участвовать в других мероприятиях. Все участники концерта добровольно отказались от гонорара. Все средства от сбора, не считая платы за аренду помещения, решено было перевести в фонд солидарности. Их предстояло распределить среди самых нуждающихся и пострадавших за убеждения. В данном случае это были три семьи: ветерана-антифашиста, преследовавшегося при нацизме; семья чилийских беженцев и семья учителя, потерявшего работу из-за «беруфсфербота».

Конечно, далеко не все участники джазовых групп отождествляли свою музыку с политическим выступлением. Многие музыканты, как и значительная часть молодежи, не видят прямой связи между рок-музыкой и политикой. И тем не менее они здесь. Почему?

«Мы приехали сюда только потому, что нас тревожит будущее, — объяснила мне Ютта Вайнхольд. — Те, кто сегодня прославляет Гитлера и торгует из-под полы нацистскими регалиями, должны почувствовать не молчаливый протест, а громко сказанное «нет». И конечно, не музыка, а факт участия в подобной акции выражает наш протест».

И все же я не мог отделаться от ощущения, что здесь кроется более глубокая зависимость. Чтобы рассеять последние сомнения, а обратился к усатому парню в зеленой куртке, который держал в руках номер «Элана» с изображением горящей гитары на обложке (в фойе висел такой же плакат). Зачем он здесь?

«Чтобы послушать хорошую музыку, пока неонаци не начали жечь гитары», — полушутя-полусерьезно ответил он.

Тут для меня окончательно исчезло кажущееся несоответствие между формой и содержанием необычного концерта. Девиз «Рок против правых» приобрел более глубокий смысл.

В тридцатые годы, когда в нацистской Германии пылали костры из книг, гитары не подвергались сожжению. Однако в концлагерях погибло немало тех, кого лишь весьма условно можно было считать противниками режима — музыкантов, увлекавшихся джазом. С точки зрения расовой теории гитлеровцев, увлечение музыкой «неполноценных негров» было почти таким же непростительным преступлением, как и прогрессивные убеждения.

Нет, пепел от спаленных книг и прах сожженных в печах Освенцима не развеяны по всему миру. Они растворены в воздухе этой страны. И хорошо, что прогрессивная молодежь ФРГ не забывает о прошлом, которое кое-кому очень хотелось бы предать забвению «за давностью лет».

Спустя несколько месяцев я вновь оказался в Эссене, чтобы участвовать в звездном марше против гонки вооружений. «Комитет за мир, разоружение и сотрудничество», куда входит известный общественный деятель Гуннар Матиссен, организовал тогда массовые манифестации одновременно и в трех других городах ФРГ — Бремене, Мюнхене и Франкфурте-на-Майне.

«Желтая», «зеленая» и «красная» колонны двигались от разных площадей к центру города, чтобы встретиться на Кеннеди-плац. В «красной» шли представители Кёльна, Хагена и Дюссельдорфа: студенты и учителя, молодые священники и солдаты бундесвера. Рядом со мной полоскались на ветру продолговатые темно-красные флаги СНРМ, широкие полотнища «Соколов» и транспарант с надписью «Молодые рабочие из Турции». «Молодые социалисты» вышли на демонстрацию в красных колпаках, закрывавших все лицо, в знак протеста против действующего в СДПГ запрета на участие в совместных мероприятиях с коммунистами.

И вновь, как и на фестивале в «Груга-халле», молодые представители творческой интеллигенции сделали все, чтобы превратить звездный марш в яркое, волнующее событие. Колонны не просто текли по улицам Эссена, они пульсировали, заряжали оптимизмом и хорошим настроением. Репродукторы, установленные на медленно двигавшихся автомобилях, разносили звонкие строфы политических песен Фазии Янсен. Звучали голоса других исполнителей — Франса-Иозефа Дегенхардта, Дитера Зюверкрюпа, записи песен Брехта в исполнении популярной певицы из ГДР Гизелы Мей. Плакаты отличались удивительной образностью и конкретностью. Запомнился один — танцующая Майя Плисецкая и надпись «Ди руссен коммен!» («Русские идут!»). Значение этой фразы, часто используемой буржуазной пропагандой для того, чтобы постоянно поддерживать миф о «советской угрозе», таким образом, совершенно менялось. Образный аргумент сторонников мира, опровергающий этот миф, был куда более убедительным, чем иные длинные фразы.

Неприятное ощущение создавало лишь присутствие полиции, которая рассредоточилась по 2–3 человека на всех перекрестках по пути следования демонстрации. Над городом постоянно висел полицейский вертолет, чтобы в конце дня комментатор телевидения мог сообщить: «Ввиду отсутствия уличных беспорядков вмешательства полиции не потребовалось».

На площади Заальбау, на широком помосте выступал Дитрих Киттнер.

С Дитрихом я познакомился несколько позже, в марте 1979 года, в Ганновере, на семинаре «Молодые священники за разоружение», куда он явился с присущей ему непосредственностью и где сразу же завладел всеобщим вниманием.

А потом «театр ан дер Вольт», «карманный театр», как называет Киттнер свое политическое кабаре. Он воплощает в себе целый театральный коллектив: режиссера и сценариста, певца и музыканта, декламатора и статиста, рабочего по сцене и осветителя, а иногда даже гардеробщика. Талант Киттнера настолько ярок и многогранен, что его признает даже буржуазная печать.

Спектакль был последним в сезоне, 84-м по счету (а всего Киттнер дает около 250 представлений в год). На него невозможно было бы попасть, если бы не личное приглашение Дитриха, полученное накануне. Билеты на его спектакли раскупаются моментально. В тот день зал был заполнен на 106 процентов. 6 процентов — это 6 стульев, которые Дитрих принес из дома и оставил в театре «на всякий случай». «Подслушано у народа» — так называлась очередная острая политическая сатира, направленная против тех, кто пытается обмануть массы демагогическими рассуждениями о демократии и «социальном партнерстве». Но главная тема большинства представлений Киттнера — опасность справа. Старый лозунг Веймарской республики «Враг находится справа» по-прежнему актуален в ФРГ, считает Дитрих.

«Я пытаюсь приобщить людей к политике, — говорит Киттнер. — Стараюсь внушить им, что невозможно отсиживаться в поре, что надо задуматься, на чьей стороне ты стоишь, что надо объединяться в организацию, которая будет защищать твои интересы. За последние два года у меня было 164 письма и телефонных звонка. Бывшие зрители сообщали мне, что после спектакля они заинтересовались политикой, вступили в демократический молодежный союз.

Мое кабаре не для элиты, не для снобов. Я пытаюсь переводить многие понятия с языка высокой политики на язык улицы, затрагиваю темы, волнующие рабочих и молодежь. Когда бастовали печатники, я устраивал выездное кабаре для забастовщиков. Я выступаю на митингах ГКП, на собраниях «Спартака» и «Молодых социалистов», в школах и на предприятиях.

Дважды меня арестовывали. Один раз прямо на автобане. Высадили из машины, угрожая пистолетами. Хотя полиции известно, что я не террорист и не имею с ними ничего общего. Иногда мне угрожают расправами по телефону. Но запугать меня не так просто».

Прогрессивное искусство всегда стремилось будоражить сознание масс. И в том, что все более широкие слои западногерманской молодежи начинают активно участвовать в борьбе передовых сил за мир и социальную справедливость, немалая заслуга таких людей, как Дитрих Киттнер.

Одной из наиболее эффективных форм протеста прогрессивной общественности против «беруфеферботов» и других антидемократических акций стали «гражданские инициативы». В их действенности мне приходилось убеждаться неоднократно. Весной 1978 года во время карнавала в Кёльне боннские учительницы-коммунисты Сюзанна Роде и Агнес Крист-Фиала, которые из-за «беруфсфербота» сотрудничали тогда в нашей редакции, рассказали мне, что их увольнение из школы вызвало бурю возмущения не только среди учеников и родителей, но и среди городской общественности. Официальные инстанции получили тогда сотни посланий протеста только по делу этих двух молодых женщин. «Гражданские инициативы» устраивали демонстрации, собирали подписи и средства для оплаты издержек судопроизводства. Через два года, уже будучи в Москве, я узнал, что Сюзанне и Агнес удалось выиграть затянувшиеся процессы. Их восстановили в должности.

«Гражданские инициативы» в последние годы получили в Федеративной республике необычайно широкое распространение. В отличие от ферайнов, объединяющих людей по признаку общего досуга или хобби, эти союзы пытаются проводить не только общественную, но и политическую деятельность.

Особого успеха добились «зеленые». Поначалу это были сравнительно немногочисленные группы, выступавшие за охрану окружающей среды и называвшие себя то «зеленой альтернативой», то «зеленым списком», то «зеленой акцией будущего», то просто «зелеными».

С течением времени численность их стала заметно возрастать, а сфера интересов существенно расширяться. На повестку дня наряду с проблемой охраны среды вставали и различные аспекты социальных проблем, урбанизации и т. д.

Несмотря на то что у «зеленых» не было, да и сейчас нет единой платформы, к ним потянулись единомышленники. Во время выборов в бундестаг они всерьез заявили о себе, отобрав порядочное число голосов избирателей у свободных демократов и несколько меньше у других крупных партий. Им не удалось взять пятипроцентный барьер, чтобы попасть в парламент, но руководство партий правящей коалиции, особенно, СвДП, долго не могло оправиться от шока.

Кого же привлек к себе листик клевера на белом поле — эмблема «зеленых»? Если не считать определенного числа беспартийных бюргеров, встревоженных ухудшением состояния окружающей среды, то следует признать, что первые акции «гражданских инициатив» шумно поддерживались маоистскими союзами. В демонстрациях против строительства ядерных электростанций, к примеру, процент леваков был довольно заметным.

Но маоисты быстро теряли остатки своего влияния. Вызванные к жизни расколом студенческого движения после ранения Руди Дучке, маоистские союзы так и не сумели создать основу для объединения. Обилие организаций маоистского толка, начиная с самозваной КПГ[8] и кончая воинствующим КВВ («Коммунистический союз Западной Германии»), не способствовало укреплению авторитета леваков в молодежной среде. Кое-кто, следуя примеру пекинского руководства, стал искать смычки с правыми. Многие же рядовые члены, разочаровавшись в откровенно демагогической политике лидеров, начали выходить из союзов. После того как в январе 1980 года маоистская КПГ, перестав получать финансовую поддержку Пекина, объявила о своем роспуске и прекращении выпуска газеты «Роте фане», этот процесс усилился. Стали распадаться близкие к КПГ «Лига борьбы против империализма», «Революционная профсоюзная оппозиция», «Союз социалистических учителей и воспитателей» и другие левацкие группировки. Наполовину «позеленел» «Коммунистический союз» (КБ).

Молодые парни и девушки, разочарованные в левацких идеалах, составили один из главных притоков свежих сил в «гражданские инициативы». К ним потянулись и те, кто прежде отдавал свои голоса СвДП, СДПГ и даже ХДС.

В активе «зеленых» всевозможные акции протеста: они выступают против строительства новых военных объектов, в том числе и взлетно-посадочной полосы аэропорта во Франкфурте-на-Майне, где должны будут садиться американские военные самолеты, против отравления окружающей среды ядовитыми отходами производства, против опасности радиоактивного и химического заражения в результате хранения на территории ФРГ американского ядерного и химического оружия.

Отдельные группировки «зеленых», правда, выступают с анархистских позиций, противятся развитию научно-технического прогресса, считая его «пагубным». Но таких меньшинство.

Многие акции протеста «зеленые» проводят совместно с коммунистами.

«Зеленые» пользуются определенным влиянием среди западногерманской молодежи и некоторой части «зрелого» населения. Этим, собственно, и объясняется их сенсационный успех: депутаты «зеленых» уже представлены в ландтаге Баден-Вюртемберга, сенате Бремена и муниципалитетах других городов.

«Зеленые» не считают себя политической партией, поскольку их движение не имеет пока определенной политической программы. Руководящие функции осуществляет коллективный орган — федеральное правление. Один из лидеров так определил характер деятельности партии: «Зеленые хорошо знают, чего они не хотят, но не знают, чего они хотят». Впрочем, если человек не хочет, чтобы его страна была превращена в пороховой погреб, намерения его вполне ясны: он хочет жить.

Видимо, есть определенная логика в том, что интерес молодежи и остального населения к этой партии обострился после того, как она активно включилась в выступления сторонников мира против реализации ракетно-ядерных решений НАТО. Ее представители выступили в числе инициаторов «Крефельдского обращения», в котором содержалось требование к правительственным кругам ФРГ о пересмотре их позиций в отношении решения НАТО. «Зеленые» приняли участие в крупнейшем за всю историю ФРГ антивоенном марше 10 октября 1981 года в Бонне, в десятках других демонстраций и митин: ов. Весной того же года они подали жалобу на правительство и бундестаг по поводу «соучастия в подготовке Соединенными Штатами агрессивной войны с западногерманской территории». Соответствующий документ был направлен в федеральную прокуратуру в Карлсруэ. Члены правления партии Эрих Кнапп и Роланд Фогт так объяснили мотивы: «Ракеты «Першинг-2», которые должны быть размещены на территории ФРГ начиная с 1983 года, позволяют США нанести первый удар по стратегическим целям в СССР… Таким образом, для Вашингтона становится возможной агрессивная война при минимальных собственных потерях… Поэтому согласие правительства и представленных в бундестаге партий с «двойным» решением НАТО означает не что иное, как соучастие в подготовке агрессивной войны, что в соответствии со статьей 80 уголовного кодекса ФРГ является преступным деянием».

Федеральная прокуратура подтвердила, что жалоба «зеленых» принята к сведению. Ход обвинению, естественно, так и не дали.

Трудно определить точку отсчета, тот момент, когда западногерманская молодежь стала активно участвовать в антивоенном движении. Прогрессивные молодежные организации выступали против ремилитаризации Западной Германии еще в 50-е годы. Студенческое бунтарство 60-х годов также в какой-то мере было окрашено антимилитаристскими настроениями. За десятилетие разрядки, начавшееся после подписания Московского договора — период, когда коалиционное правительство СДПГ — СвДП наиболее последовательно проводило в жизнь принципы восточной политики, а круги военно-промышленного комплекса осуществляли курс на увеличение военных расходов, — сложились предпосылки для выработки общей платформы антивоенных сил. Но все же тактика той или иной организации в решающей мере зависела от деятельности партий и союзов, определяющих ее политическое лицо. До конца последовательную позицию по вопросам войны и мира занимали только коммунисты и близкие к ним по убеждениям демократические объединения.

Лишь в начале 80-х стало возможным проведение мероприятий с одновременным массовым участием в них наряду с коммунистами социал-демократов и либералов, католиков и протестантов, профсоюзной молодежи и солдат бундесвера.

В ноябре 1980 года в Крефельде состоялся форум прогрессивной общественности, на который собрались представители различных политических партий, союзов, общественных организаций и гражданских инициатив. Они обратились с призывом к правительству отменить свое согласие на размещение в Центральной Европе американских крылатых ракет и новых «першингов». Над клубом шелкопрядильного комбината, где проходила встреча, был укреплен транспарант: «Атомная смерть угрожает нам всем! Нет — ядерным ракетам в Европе!» С тех пор этот призыв распространился по всей стране и даже вышел за ее пределы.

Свои подписи под «Крефельдским обращением» поставили студенческие и молодежные организации, церковные круги, профсоюзы, гражданские инициативы, женские союзы, гуманитарные организации, журналисты, депутаты бундестага, все обеспокоенные судьбой своей земли и Европы. В августе 1981 года число подписавших составило 1,2 миллиона, продолжая неуклонно расти.

Лишь осознание огромной опасности, угрожающей превратить континент в новую Хиросиму — кем-то был пущен в оборот мрачный образ «Евросимы», — могло сплотить этих людей.

Инициативу «Комитета за мир, разоружение и сотрудничество» провести 4 апреля 1981 года в Бонне манифестацию сторонников мира против осуществления решения НАТО о «довооружении» поддержали свыше 40 организаций, в том числе «Немецкий союз мира», «Молодые социалисты» и «Молодые демократы», ГКП и «Спартак», СНРМ, «Гражданские инициативы», «Объединение юристов-демократов», ОЛПН, «Друзья природы» и многие другие. Несмотря на запрет министерства обороны, на площадь Мюнстерплац вышли солдаты бундесвера.

В антивоенное движение включилось более 20 церковных организаций. Как традиционные — «Христиане за разоружение», «Пакс Кристи» и «Жить без вооружения» (последняя насчитывает более 60 секций по всей ФРГ), так и сравнительно новые — «Церковь за мир» и «Мирная инициатива за подлинную безопасность».

Видный деятель СДПГ Эпплер в книге «Путь из опасности» говорит: «Политика мира будет иметь шанс только тогда, когда каждый поймет, что риск гонки вооружений больше, чем риск разоружения; когда никто не будет считать, что путь к разоружению лежит через гонку вооружений. Тогда политики окажутся не в состоянии задушить мирные инициативы».

Широкий размах антивоенного движения в ФРГ подтвердил эту точку зрения.

Политика американской администрации, не считающейся с интересами европейцев, вызвала в ФРГ волну антиамериканских настроений, особенно среди молодежи. Весной 1981 года во время демонстрации под Бремерхафеном, где расположен американский гарнизон, «почетных гостей» из Вашингтона забросали тухлыми яйцами и пакетами с краской. Перед американской базой в Рамштайне 600 сторонниц движения «Женщины против атома, за мир» провели демонстрацию протеста против американских ракет. В феврале 1981 года 20 тысяч человек прошли по центру Франкфурта-на-Майне, скандируя: «Янки, убирайтесь домой!» Впервые многие граждане в ФРГ со страхом задумались о том, что Соединенные Штаты могут не столько защитить западных немцев, сколько погубить их. В том же году, по неофициальным данным опроса, результаты которого так и не были опубликованы, две трети западных немцев выступали против размещения новых американских ракет в ФРГ.

Войны никогда не отвечали интересам народов. Их развязывала правящая верхушка, в руках которой находились государство, армия и экономика, с целью наживы, а вся тяжесть войн ложилась на плечи трудящихся, которые расплачивались за это кровью. Все больше людей в ФРГ в начале 80-х годов стали осознавать эту истину. «У сторонников вооружений всегда было могущественное лобби, а миролюбивые силы, особенно на верхних этажах власти, представлены слабо. Им приходится вести борьбу с превосходящими силами противника в лице представителей традиционных интересов», — сказал как-то видный деятель СвДП Вильям Борн, доказывая необходимость массовых выступлений под лозунгом «Против массового самоубийства». Теперь в этом убеждены широкие массы.

Не будет преувеличением сказать, что самую большую активность в антивоенных акциях проявила молодежь. В первомайских демонстрациях и митингах по всей стране. В «лагере мира» под Дорстеном, на границе Рурской области. В Фёльклингене, Саарбрюккене и Нойкирхене на фестивалях «Молодежь против ракет», в ходе которых проводился сбор подписей под «Крефельдским обращением». Во время сидячей забастовки в Бонне перед зданием министерства обороны накануне заседания группы ядерного планирования НАТО. В мероприятиях протестантского движения «Жить без вооружений», к которому за год присоединилось 15 300 христиан, заявивших: «Мы готовы пойти на риск одностороннего разоружения», «Мы хотим жить без навязываемой нам ядерной защиты». В движении пасхальных маршей и нейтралистов, требующих выхода ФРГ из НАТО. На съездах отраслевых профсоюзов. На форумах СДПГ и СвДП. И наконец, в массовых манифестациях 1 сентября и 10 октября 1881 года. Повсюду молодежь решительно поднимала свой голос против гонки вооружений и политики НАТО.

Показательны два примера. На партийном съезде СвДП в 1980 году все участники поддержали план НАТО. В 1981 году 20 процентов членов СвДП перешло на сторону движения против размещения ядерных ракет в ФРГ. «Мы не в состоянии совладать с движением за мир, — признался в этой связи генеральный секретарь СвДП. — Ему не видно конца».

С настроениями молодежи вынужден был считаться Христианско-демократический союз. На его очередной съезд в ноябре 1981 года в Гамбурге для участия в полемике пригласили 500 молодых людей, из которых лишь половина имела хоть какое-то отношение к ХДС.

Начало 80-х, безусловно, войдет в историю молодежного движения ФРГ как период сплочения представителей самых разных организаций и социальных групп, выступивших единым фронтом против «Евросимы».

Когда разворачивались эти события, я уже находился в Москве. Но, читая о них, очень хорошо представлял себе тех, с кем встречался на земле Федеративной республики, кто помог мне лучше узнать и полюбить народ своей страны. Уверен, что никто из них не остался в стороне от борьбы за мир, ибо жить в мире — самое большое счастье на земле.