В полночь упадет звезда

БУБНОВЫЙ ТУЗ ОБЛИЧАЕТ

— Слушай, Уля, стоило тебе сесть около меня — и карта ко мне прямо повалила. Я начинаю отыгрываться. Видно, ты мне счастье приносишь. Имей в виду, если мне удастся до конца их очистить, выигрыш я делю с тобой пополам! — обещал Бурлаку Александру, старательно сгребая все деньги со стола.

— Плюнь через левое плечо, «старик»! — отозвался Барбу Василе, как всегда невозмутимый, хотя Бурлаку четвертый раз сгребал со стола кучу денег.

Игра продолжалась уже два часа. В этот вечер, в отличие от других, работа в штабе закончилась раньше обычного. Затишье, установившееся на фронте, благоприятно сказалось и на писарях. Даже чертежники из Третьего отдела, которые обычно сидели далеко за полночь, давно уже оставили работу.

При таких обстоятельствах, впрочем довольно редких, мало кто из писарей посвящал неожиданно выпавшее свободное время отдыху. Большинство проводили его за разговорами или азартно играли в карты. Они играли со страстью картежников, хотя никто из них не был действительно игроком. Ведь игра в карты была здесь единственным развлечением. Азарт, с которым играли, носил исключительно спортивный характер. Тот, кто выигрывал, как бы ни велика была сумма выигрыша, получал только моральное удовлетворение, потому что в этой чужой стране румынские деньги не были в ходу. На них нельзя было купить даже яйцо или кружку молока. И если, несмотря на это, играли на деньги, то только потому, что не существовало другого способа установить, кто же победил в этом состязании.

В тот вечер четырьмя партнерами в игре были: Бурлаку Александру, Барбу Василе, Томеску Адриан и Мардаре Ион. Они играли спокойно, тасовали карты с раздражающей неторопливостью, подозрительно приглядываясь друг к другу, словно борцы перед началом схватки.

Уля рассеянно следил за игрой. В других случаях, не играя, он любил «поболеть», так как игра обычно проходила очень увлекательно. На этот раз он не испытывал никакого удовольствия. Его занимало другое. Полчаса тому назад, возвращаясь в дом, где они разместились, Бурлаку сделал ему признание, которое заставило его призадуматься.

— Слушай, я бы хотел немного поговорить с тобой, — сказал он, догоняя Улю.

— Слушаю, «старик»!

— Очень я озабочен, брат!

Уля взглянул на него незаметно. И в самом деле Бурлаку был необычайно возбужден.

— Что же это тебя так озаботило?

— Знаешь, мне иногда кажется, что я рехнулся!

— Вобьешь себе в голову, недолго и в самом деле рехнуться. У меня в школе был соученик, который вбил себе в башку, что он сумасшедший, и, что ты думаешь, он действительно кончил в сумасшедшем доме. Я как-нибудь тебе расскажу…

— Я тебе говорил несколько дней тому назад, что я потерял фотографию из солдатской книжки, помнишь?

— Конечно!

— Ну вот. А сегодня утром я открыл книжку, чтобы положить в нее почтовые открытки, и как ты думаешь, что я увидел? Фотография на своем месте. Я глаза вытаращил от изумления. Потерял я фотографию, или мне это только приснилось? Я бы наверное так и решил, если бы ясно не помнил все обстоятельства, при которых обнаружил пропажу. Больше того, я вспомнил, что тебе об этом говорил. Ты вправду скажи, парень, сказал я тебе или нет, что потерял фотографию?

— Сказал, «старик»! — ответил Уля, а про себя подумал: «Чего же ты всё-таки добиваешься?»

— В таком случае, разве это не верный признак сумасшествия?

— То есть?

— Ну как же? Если мне не снилось, что я ее потерял, если о ее пропаже я тебе говорил, а на самом-то деле я ее не потерял, — значит, мне это просто померещилось. Скажи, может человеку со здоровым рассудком такое мерещиться?

— Не болтай глупостей, «старик». Вобьешь себе в голову такую дурь — и будет с тобой то же самое, что с Сачердоцену.

— Кто это Сачердоцену?

— Мой однокашник, который с ума сошел именно потому, что вбил себе в голову, что он сумасшедший. Я думаю, что ты действительно потерял фотографию. Кто-то ее нашел…

— Почему же он мне ее не отдал?

— Слушай меня и не прерывай. Кто-то нашел ее. Может, Мардаре, который мастер на злые шутки. Он тебе и не отдал потому, что хотел посмотреть, как ты будешь волноваться, расстраиваться из-за того, что потерял ее. Но, увидев, что тебя не трогает потеря фотографии, он сказал себе: «Если я ему ее просто верну — это будет неинтересно. Лучше я ее приклею на место, а когда «старик» наткнется на нее, он начнет думать…» Это как раз и произошло.

Бурлаку взглянул на Улю с некоторым сомнением:

— Твое объяснение, парень, шито белыми нитками. Мне кажется убедительнее, что он, видя мою невозмутимость, подумал, что я и не заметил, как пропала фотография.

— Мм-да! Не могу сказать, что твое возражение совсем несостоятельно. Но это единственное объяснение, которое приходит мне в голову. Во всяком случае, я думаю, что оно ближе к правде, чем то, которое ты стараешься вбить себе в голову. Потому что, «старик», ты так же здоров, как я и все остальные.

Бурлаку пробормотал что-то невнятное и выплюнул окурок папиросы, который обжег ему губу. Уля Михай невольно ускорил шаг. Ему не терпелось вернуться домой.

Там он прежде всего достал свою солдатскую книжку и, раскрыв ее, убедился в том, что его предположения оправдались: фотография, которая была кем-то отклеена, снова красовалась на своем месте. Он слегка присвистнул, как всегда, когда обнаруживал что-то особенно любопытное для себя. «Старик», «старик», теперь я понимаю, почему ты мне рассказывал эти сказки. Ты очень хитер, мой милый, но на этот раз номер не прошел, — сказал про себя Уля, перевязывая сундучок. — Боюсь, что тебя ждет взвод карателей».

Игра продолжалась… Счастье было изменчиво, и бумажные деньги, смятые и захватанные, переходили от одного игрока к другому.

В последнюю минуту, вконец проигравшись, Барбу Василе в упорной схватке с Мардаре Ионом выиграл изрядную сумму. Зато Бурлаку снова стал проигрывать. Кучка денег, лежавшая слева от него на столе, заметно уменьшилась. Время от времени он прикрывал ее ладонью, словно стараясь на ощупь определить, какой суммой денег он еще располагает. Он нервничал больше других игроков и курил папиросу за папиросой. Обычно каждый проигрывающий начинал нервничать. Единственный, кому удавалось сохранить присутствие духа, независимо от того, проигрывал он или выигрывал, был Барбу Василе.

По натуре своей замкнутый и нелюдимый, Барбу Василе обыкновенно был скуп на слова. Он говорил лишь в тех случаях, когда это было совершенно необходимо или когда представлялся удобный случай над кем-нибудь или над чем-нибудь поиздеваться. Язвительная насмешливость была второй существенной чертой его характера.

Зато когда в его руках оказывались карты, с ним происходило чудесное превращение. Он становился чрезвычайно общительным, лицо его прояснялось, глаза светились. Он непрерывно отпускал шутки, одну острей другой, поддразнивал своих партнеров, рассказывал анекдоты. Казалось, что поток слов, которым он оглушал своих противников, был для него ловким тактическим ходом в игре. Обычно его красноречие в конце концов выводило из себя остальных игроков, особенно тех, к кому фортуна поворачивалась спиной. Они нервничали, делали ошибки, выдавали себя и, оказываясь «при хорошей карте» теряли способность использовать самые выгодные шансы в игре.

Как правило, выигрывал Барбу Василе. Но даже если этого иногда не случалось — он всё-таки не оставался в проигрыше. Поэтому все были убеждены что играет он нечисто. Однако поймать его с поличным никому еще не удавалось, хотя за ним пристально следило несколько пар глаз.

И на этот раз он применил свою обычную тактику. Проигрывая, он всё время был в хорошем настроении. Выиграв же, равнодушно бросил на стол деньги и пригрозил, что теперь-то он «обчистит» всех. Его угроза оказалась не пустым звуком, потому что с этой минуты он начал беспрестанно выигрывать. Деньги от других игроков переходили к нему, непрерывно увеличивая лежащую перед ним груду.

— Видите, братишки? Говорил я вам, что разорю вас всех в конце концов. Что касается тебя, «старик», то я не успокоюсь, пока не сниму с тебя и кальсоны.

Бурлаку метнул взгляд человека, готового на убийство, и, бросив на стол две из пяти карт, поданных ему Мардаре, закурил новую папиросу.

— Эх, «старик», смотри — с табачным отравлением шутки плохи! — подсмеивался Барбу Василе.

— Да помолчи ты, трепло. Ты уже заморочил мне голову своей болтовней!

— А что я особенного сказал? Табачное отравление? Это еще пустяк. Боюсь, что к тебе подкрадывается грудная жаба. Уже если тебе так повезло, что ты избавился от передовой, ты хочешь покончить самоубийством, отравившись этой вонючей махоркой… Ей-богу, грешно!.. Из-за чего? Только из-за того, что я помогаю тебе избавиться от каких-то бумажек, которые ни на что здесь не годятся. Меня деньги совершенно не интересуют, и именно поэтому они просто прут ко мне. А к тебе они поворачиваются задом, потому что уж очень ты заришься на них. Так что напрасно ты посадил Улю возле себя, чтобы он тебе удачу приносил. Попроси-ка его, чтобы он отсел подальше, может это избавит тебя от невезения.

— Ты не беспокойся. Я сейчас спать пойду, — отозвался Уля, который и в самом деле намеревался лечь пораньше.

Он поднялся, держа в руках карту — бубновый туз. Повернув ее, он обратил вдруг внимание на ее обратную сторону. Вначале Уля даже не понял, что его так заинтересовало. На первый взгляд, рисунок казался совершенно обычным, таким же, как на любой другой карте. Однако он был и таким и не таким. И вдруг Уля припомнил, при каких обстоятельствах он видел точно такие же карты.

Это было еще во Франции. Он ехал ночным поездом в Париж. В одном купе с ним находились два гитлеровских фельдфебеля. Оба они были молоды, и заносчивость их была прямо пропорциональна молодости. Разговаривали гитлеровцы чересчур громко и после каждой фразы хохотали, нисколько не заботясь о том, что мешают спать остальным пассажирам.

Они играли в карты, держа на коленях чемодан, вынутый из багажной сетки. После полуночи, нагруженные чемоданами и тюками, немцы сошли на какой-то маленькой станции.

Утром, проснувшись, Уля увидел на скамейке карту, лежавшую кверху «рубашкой». Немцы в спешке — они играли до той минуты, пока поезд не остановился на станции, — забыли ее. Взяв карту двумя пальцами, словно она была чем-то испачкана, Уля выбросил ее через открытое окно. На той карте был точно такой же рисунок, как и на картах, которыми играли шифровальщики.

«В конце концов это не имеет никакого значения», — сказал себе Уля, продолжая вертеть в руках бубновый туз. И в самом деле, у него не было причин придавать особое значение этому факту. Ведь страна была наводнена немецкими товарами. Не исключено, что гитлеровцы взамен пшеницы и нефти, награбленных в Румынии, экспортировали туда такой товар, как карты. И всё-таки…

— Чыг это такие потрепанные карты? — спросил он безразличным тоном.

— Барбу! — ответил Мардаре. — Как видишь, они его хорошо знают. Иначе чего бы он всё время выигрывал, как ты думаешь? Боюсь, что он их заколдовал.

— Кто знает, может быть? — иронически отозвался Барбу…

Бурлаку горячо поддержал товарища:

— Мардаре прав. Я понимаю, везет раз, два, пять раз, но ведь до сих пор ни разу не случалось, чтобы он тоже вытряхнул свои карманы. Это плохо пахнет.

— Эх, «старик», есть в тебе какая-то изюминка, что-то такое, против чего никто не может устоять, ей-богу! Если бы кто-нибудь другой посмел заявить, что я жульничаю, клянусь, я бы треснул его по тому священному месту, которое Иоанн намазал мирром при крещении. Но тебе я прощаю оскорбление. Впрочем, я уверен, что в тебе просто говорит досада. Если через пять минут ты начнешь выигрывать, ручаюсь, что станешь менее подозрительным. Чтобы доказать, что я на тебя не сержусь, обещаю одолжить тебе карты. Клади их на ночь под подушку, может они и тебя полюбят.

Бурлаку Александру не ответил, бросив на Барбу уничтожающий взгляд.

Уля вмешался в разговор:

— На всякий случай, чтобы ни у кого не возникало никаких подозрений, брось ты их к черту и достань себе другие.

— Найди нам другие, и мы воздвигнем тебе памятник! — ответил со своей обычной насмешливостью Барбу Василе. — Но пока ты достанешь, отдай бубновый туз, который ты совсем потрепал. Мне сдавать.

Уля машинально протянул ему карту, потом поднялся из-за стола:

— Желаю тебе удачи, «старик»! Мне надоело «болеть».

Позже, уже раздеваясь, он снова вспомнил рисунок на картах Барбу. «В конце концов, — сказал он себе, — я думаю, что не мешает разузнать поточнее, можно ли купить такие карты в магазинах у нас в тылу».

В этот момент Пелиною Влад, который читал месячной давности газету, сказал, обращаясь к Барбу:

— Кстати, Барбу! Тебе привет от Алчибаде Стояна. Почему ты мне не сказал, что вы знакомы?

Уля обратил внимание на то, как вздрогнул Барбу, услышав этот вопрос. Но только последовавший затем диалог убедил Улю в том, что он не ошибся, настолько мимолетным было это движение Барбу.

— Первый раз слышу это имя. Кто этот гражданин?

— Мой приятель! Так ты не знаешь его? Странно. А он утверждает, что знает тебя и что случайно от какой-то своей золовки, которая дружит с твоей женой, узнал, где ты находишься. Он собирался написать тебе, как только выкроит свободное время.

— Я же сказал, что не знаю его. Он меня с кем-нибудь путает.

— Он пишет, что вы познакомились в Берлине в 1939 году. Ты мне никогда не говорил, что бывал в Германии.

— А я и не бывал.

— В таком случае, он, вероятно, путает тебя с кем-то. Я ему напишу об этом.

— Конечно, путает.

Барбу произнес эти слова обычным своим тоном, но Уле показалось, что в голосе его прозвучали какие-то новые нотки.

«Держу пари, что Барбу врет!» — подумал Уля и едва не присвистнул. Вместо того чтобы лечь спать, как намеревался, он набросил шинель.

— Пойду-ка я, ребятки, немного проветриться! — сообщил он с порога.

И вышел, провожаемый взглядами всех присутствующих.

— Опять он за свое, этот одержимый! — пошутил Мардаре, бросив на стол три карты.

— Ей-богу, он — сумасшедший! — добавил Пелиною, который, прочитав газету, готовился ко сну. — Даже разжалование не вылечило его.

— В конце концов или его расстреляют, или он попадет на передовую, — предсказал Барбу Василе, — между нами говоря: он уж сверх всякой меры дурака валяет!

— Хватит врать-то! — крикнул на них Бурлаку Александру, к которому вернулось хорошее настроение, так как он снова начал выигрывать. — Человек сказал, что идет проветриться. Почему бы ему не поверить? Глупо думать, что он сегодня способен опять отправиться к бабам. Через несколько часов после разжалования! Но таковы уж вы все: базарные бабы, сплетницы! — Потом обратился к Томеску, который сдавал карты: — Только одну карту, одну-единственную. Так! Все играют? Хорошо!..

Игра опять захватила солдат, и они быстро забыли про Улю.

Уля Михай отправился в штаб искать капитана Георгиу. Но нашел его не там, а на квартире.

— Что случилось, господин Уля? — спросил явно обеспокоенный капитан.

— Ничего особенного, господин капитан. Прошу простить, что я вас потревожил в столь неподходящее время, но мне нужна ваша помощь.

— С удовольствием! Я к вашим услугам…

— Господин капитан, вы играете в карты?

— Когда есть время и партнеры, я не прочь сыграть партию-другую в покер.

— В таком случае, не можете ли вы мне сказать, чем отличается эта карта от обычных карт? — И он протянул трефовую тройку, которую незаметно захватил из колоды ненужных в игре карт.

Капитан Георгиу взял карту, внимательно рассмотрел ее, поворачивая то одной, то другой стороной, потом вернул Уле:

— Я ничего особенного в ней не вижу!

— Как вы думаете, продают у нас в магазинах такие карты?

— Вероятно!.. Но что вы находите в этом необычного?

— Обратите внимание на эти косые полосы! Насколько мне помнится, прежде они шли слева направо, а не справа налево. Как бы нам поточнее узнать, имеется ли в продаже такой образец?

— Так ли уж это важно?

— Само по себе — нет. Но если связать это с другими фактами — да. Так что к моей просьбе относительно игральных карт я добавляю еще одну: запросите сведения относительно Барбу Василе.

И он рассказал Георгиу всё, о чем только что услышал.

Выслушав рассказ Ули, капитан спросил с явным недоверием:

— Вы думаете, что Барбу может иметь какое-нибудь отношение к тому делу, которое нас интересует?

— Головой своей я бы ручаться не стал, но мне кажется, Барбу врет, утверждая, что не знает этого Алчибаде Стояна.

— А почему он это скрывает?

— Алчибаде Стоян утверждает, в письме к Пелиною, что познакомился с Барбу в Берлине. Я думаю, вы согласитесь, что если это подтвердится и если Барбу в какой-то мере замешан в интересующем нас деле, то понятно, почему он не хочет, чтобы кто бы то ни было знал о его пребывании в Берлине в 1939 году. А пока мы получим необходимые сведения, надо будет за ним внимательно понаблюдать.

Капитан Георгиу пожал плечами:

— Наблюдайте. Возможно, вы и правы. Смеу будет очень доволен. Он давно его подозревает. А теперь вернемся к вашей просьбе. Чтобы я мог узнать, имеется ли в продаже у нас этот образец, дайте мне карту. Я ее пошлю в штаб армии, а уж они позаботятся о том, чтобы переправить ее дальше.

— Это меня не устраивает. Вероятно, в эту ночь Барбу еще не заметит пропажи, но завтра или через день-два он увидит, что одной карты не хватает.

— Хорошо, я понял! Вы ее получите обратно к утру. Я отправлю Параскивеску в штаб армии и попрошу господина полковника Поулопола сфотографировать ее и до утра вернуть нам. Это вас устраивает?

— Отлично! Благодарю вас.

— Что касается второй просьбы, то я также не вижу препятствий к ее удовлетворению. Через того же Параскивеску я попрошу позаботиться о том, чтобы нам выслали необходимые сведения.

— Еще раз благодарю вас.

— К чему эти благодарности! — дружелюбно отозвался капитан Георгиу. — Я чем могу стараюсь помочь вам, но если хотите знать мое мнение…

— Я прошу вас!

— Я считаю, что вы слишком много уделяете внимания фактам, лишенным всякого значения. Вот хотя бы и эти карты. Предположим, что ваше подозрение оправдается и таких карт в Румынии в продаже нет. Ну и что же это доказывает? Что он достал их особым путем? Допустим. А вы не считаете, что опытный шпион не стал бы играть в покер картами, которые продаются только в Германии?

— Верно!

— Так как же?

— Во-первых, хочу вас предупредить, что я совсем не придаю решающего значения этому факту. Но ведь случается, что совсем незначительный, на первый взгляд, факт подсказывает верное решение.

— Естественно, не надо игнорировать факты, лишенные, на первый взгляд, значения. Но, уделяя им слишком много внимания, мы можем не заметить тех фактов, которые действительно представляют ценность. Другими словами, мы можем за деревьями не увидеть леса. Не подумайте, что я имею в виду вас, ваш метод работы. Я говорю так, вообще. Впрочем, это замечание, прошу поверить, в той же мере относится и ко мне. И мне частенько случается придавать особое значение некоторым фактам, в сущности лишенным всякой важности.

Тон, которым была произнесена вся эта тирада, лишний раз доказывал, что, как всегда самоуверенный, капитан Георгиу был абсолютно убежден, что уж к нему-то наверняка не относятся те замечания, которые он сделал Уле.

— Оставляя в стороне побуждения, заставившие вас говорить всё это, будем считать ваше замечание советом.

— Я был бы огорчен, если бы вы как-нибудь иначе восприняли мои слова. Я совсем не хотел обидеть вас.

Видя, что Уля поднимается, чтобы идти, Георгиу добавил:

— Подождите, я только возьму шинель. Дойду с вами до штаба. Надо послать за Параскивеску.

Они вышли вместе и расстались перед штабом.

Полчаса спустя мотоцикл с прицепной коляской мчался по шоссе к штабу армии. В коляске сидел младший лейтенант Параскивеску. Во внутренний карман кителя он спрятал запечатанный конверт, который, согласно полученному приказу, должен был передать лично полковнику Поулополу Трояну, начальнику Второго отдела штаба армии.

Утром Пелиною Влад, шаря под столом в поисках ботинок, увидел валявшуюся там карту. Это была трефовая тройка.

— Барбу, смотри, под столом валяется карта. Барбу Василе, который до той минуты никак не мог расстаться со своей постелью, словно кошка прыгнул с топчана и в один миг оказался под столом. Он поднял карту, осторожно обтер ее, потом сунул в карман, в котором лежала вся колода:

— Хорошо, что ты ее нашел. Если бы она потерялась, как бы я стал раскладывать пасьянс?..

Ни Барбу Василе, ни кто иной из шифровальщиков — за исключением Ули — не могли знать, что произошло в течение этой ночи с трефовой тройкой. Точно так же, как никто из них не подозревал, что на рассвете специальный курьер Второго отдела штаба армии полетел на двухместном самолете на юг, увозя с собой фотографию тройки треф и строго засекреченный рапорт полковника Поулопола Трояна, адресованный его начальнику.