В полночь упадет звезда

ДЬЯВОЛЬСКАЯ НЕПОЛАДКА С МОТОРОМ, ИЛИ ЧТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ, КОГДА ПЕРЕПУТАНЫ СТОРОНЫ СВЕТА

Занимался сероватый рассвет. Далеко на востоке, из-за холмов, нехотя, медленно подымалось солнце. Поглотив все звуки, над миром царила первозданная тишина. Она словно придавила большую деревню, красные черепичные крыши ее кирпичных домов Церковь двухсотлетней давности тянула к небу свой высокий шпиль. В расплывчатом свете раннего утра шпиль казался еще выше. Он поднимал свой позолоченный крест к самым облакам.

В большом доме на главной улице деревни всего несколько часов тому назад расположился командный пункт дивизии «Молдова». В одной из комнат, нагнувшись над картой, стояли генерал Попинкариу Мариус, подполковник Барбат Георге и капитан Мыгуряну Тибериу — начальник оперативного отдела штаба. Рядом в небольшой комнате два писаря оперативного отдела и старший сержант распаковывали ящик с картами. В другой комнате капитан Смеу Еуджен вместе с тремя шифровальщиками ожидал распоряжений. Капитан придвинул свой стул к окну и выглянул в пустой двор, который в бледном свете зари казался посыпанным золой. Два шифровальщика спали, пристроившись возле стола в самых неудобных позах. Третий поглаживал кота, который взобрался к нему на колени. Во дворе солдат-связист заканчивал прокладку телефонного провода. Он работал не спеша и что-то тихонько насвистывал.

Вдруг неподалеку загудел мотор грузовика и тотчас же смолк. Его гул разбудил шифровальщиков. Они подняли головы, дружно зевнули, потом заворочались, устраиваясь поудобнее. Но сон уже окончательно пропал. Нервы у всех были натянуты до предела. Это напряженное состояние приходило к людям всякий раз, когда они ожидали наступления. Часы перед встречей с противником всегда заполнены особенным, почти болезненным волнением, которое испытывают не только те, кто непосредственно идет в атаку, но и те, кто, работая в штабе, становятся участниками общего наступления.

На командном пункте знали, что через несколько минут начнется атака. Все думали о том, сумеет ли пехота выбить немцев с их позиций, так как уже не было секретом, что неприятель подтянул свежие силы. В ожидании минуты, когда начнется атака, обладатели часов то и дело посматривали на стрелки.

— Теперь уже должно начаться, — сказал один из шифровальщиков и подошел к окну, словно мог оттуда видеть, как развернется атака.

Во дворе тоненьким, дребезжащим голосом замычал теленок, закрякали утки. Хозяйка дома, высокая красивая женщина, шлепая голыми ногами по пыльной земле, побежала на скотный двор. Связист прервал свою работу и посмотрел ей вслед.

В эту минуту послышался такой звук, будто высоко в небе забились чьи-то огромные крылья, и где-то далеко раздался оглушительный грохот, точно рухнула сразу целая гора.

— Началось! — объявил капитан Смеу и невольно вскочил. Но, овладев собой, снова сел.

Шифровальщики бросились к окну, хотя отсюда они ничего не могли увидеть. Гремела артиллерийская канонада. Слышно было, как в высоте пролетали снаряды. Они летели с завыванием и свистом и с оглушительным треском разрывались где-то далеко за деревней, сотрясая землю.

— Алло, «Тротуш»! Алло, «Тротуш»! Здесь «Молдова»! Алло, «Тротуш»! — доносился из соседней комнаты голос дежурного телефониста.

Капитан Смеу Еуджен не отрываясь смотрел на часы, забыв о папиросе, которую только что закурил.

— Наши артиллеристы палят не на шутку, — заметил с радостью один из шифровальщиков, капрал Томеску Адриан.

— Если бы атаки всегда начинались такой артиллерийской подготовкой, то бедная пехтура шла бы в атаку с более легкой душой, — поддержал его сержант Бурлаку Александру. — Когда я был на фронте, нам не раз случалось идти в атаку почти без артиллерийской подготовки.

— Слушай, «старик», — прервал его Томеску Адриан, — не заводи ты сейчас своих фронтовых сказок, не до того. Побереги их на вечер. После такой артиллерийской подготовки, я думаю, наши пехотинцы выбьют немцев из их логова.

— В самом, деле, вот это настоящая стрельба, — проговорил третий шифровальщик, старшина краткосрочной службы Мардаре Ион.

Неожиданно канонада прекратилась. Еще несколько секунд доносилось лишь эхо, шедшее издалека, как отголоски далекого грома.

— Теперь пойдет пехота, — шепнул Бурлаку Александру дрожащим от волнения голосом. — Боже, помоги!

Но Бурлаку Александру ошибся. В следующее мгновение разразилась новая канонада, такой силы и мощи, какой шифровальщикам никогда не доводилось слышать.

— «Катюши»! — воскликнул Бурлаку Александру, выплюнув окурок папиросы, которая начала подпаливать его усы.

Оттого что «катюши» стреляли с окраины деревни, дом, в котором находился командный пункт, содрогался будто при землетрясении, балки трещали, с расписного потолка падали большие куски штукатурки, и пыль от них плыла по комнате словно белый удушливый пар.

Канонада продолжалась всего несколько минут. Когда грохот прекратился, капитан Смеу сказал:

— Ну, теперь пошли наши!

Он сунул часы обратно в карман и открыл окно. Издалека доносилось угрожающее и сердитое громыхание.

Послышалось несколько одиноких быстрых оружейных выстрелов. После недавнего оглушительного грохота эти винтовочные выстрелы казались похожими на смешные хлопушки. Тотчас же сердито затрещали автоматы. Гитлеровская артиллерия, которая до сих пор молчала, стала отвечать, решив, видимо, остановить заградительным огнем наступление румынских частей.

— Ну, если вы только этим можете похвастать, то мы с вами скоро расправимся, милашки, — посмеивался Бурлаку Александру, от удовольствия потирая руки.

В этот миг писарь, приоткрыв дверь, крикнул:

— Господин капитан, вас вызывает господин генерал!

— Хорошо, сейчас иду!

С порога капитан Смеу обратился к трем своим шифровальщикам:

— У нас, наверное, скоро тоже будет работа.

Войдя в комнату, занятую оперативным отделом, капитан Смеу Еуджен увидел генерала, склонившегося над картой.

— Капитан Смеу, — обратился к нему генерал, — приготовьтесь, надо будет передать кое-что «Орлу»…

— Мы готовы, господин генерал! Если позволите… я хотел бы знать, каково положение. Атака развивается успешно?

— Сверх ожидания, Смеу, сверх ожидания. Неприятель оказал очень слабое сопротивление и теперь отступает. Я боюсь, что в последнюю минуту они всё-таки узнали, что для них готовится на правом фланге. Но сейчас уже слишком поздно, и если господа фашисты хотят спасти свою шкуру, то им придется отказаться от всякого сопротивления в нашем секторе… Я думаю, Барбат, что максимум через час мы уже сможем двинуться дальше.

— Безусловно, — ответил безучастно начальник штаба. — Я ожидал, что дело пойдет труднее.

— Господа, — сказал генерал, — мы отправляемся через полчаса. Барбат, доложите в штаб «Орла» и предупредите майора Братоловяну, что через час второй эшелон может начать движение за нами.

Полчаса спустя генерал Попинкариу, в сопровождении своего штаба, ехал на запад, следуя за пехотой, двигавшейся вперед в неуклонно нараставшем темпе.

Грузовики второго эшелона, на которые было погружено имущество отделов и служб штаба дивизии, растянувшись по шоссе, еще с рассвета ждали приказа об отправке.

Большинство писарей, офицерских денщиков и бойцов охраны разбрелось по близлежащим домам в надежде раздобыть что-нибудь съестное. Другие, менее предприимчивые, довольствуясь полученным сухим пайком, отсыпались на грузовиках, пристроившись между ящиками, узлами, пишущими машинками и другим невесть откуда взявшимся добром.

К этим последним относились и два шифровальщика, оставленные во втором эшелоне: сержант Барбу Василе и Пелиною Влад. После того как в кузов грузовика был уложен железный ящик с шифровальными материалами, архив и личный багаж, шифровальщики устроили удобные постели из одеял, улеглись на них и заснули крепким сном. Проснулись они лишь утром, когда солнце стояло уже высоко. Даже артиллерийская канонада не могла их разбудить. И, конечно, они бы еще спали, если бы шофёр по глупости не завел мотор, — впрочем, с самыми похвальными намерениями — проверить его. Первым проснулся сержант Барбу Василе.

— Что нашло на эту скотину? — пробурчал он сердито. — Неужели отправляемся?

Нехотя поднявшись с постели, он спустился вниз, чтобы выяснить, в чем дело. Узнав, что второй эшелон еще не отправляется, Барбу залез обратно в кузов, крытый брезентом, чтобы еще немного поспать. Но голод пересилил сон, и он, протянув руку к мешку с провизией, вынул оттуда хлеб, сало, луковицу и стал с аппетитом закусывать.

Запах лука тотчас же разбудил старшину Пелиною Влада. Он сладко потянулся, шумно зевнул, а потом по примеру своего товарища также развязал мешок с провизией.

Из всех шифровальщиков Пелиною Влад был самым молодым. Его прозвали «жеребенком». Маленького роста, худенький, он был подвижен как вьюн; его все баловали и любили за веселый нрав. При первом знакомстве Пелиною Влад производил впечатление человека болтливого и легкомысленного. Но стоило узнать его поближе, чтобы понять, что имеешь дело с умным человеком.

Пелиною Влад первым нарушил молчание:

— Давай условимся, Барбу, кто из нас двоих будет сидеть возле шофера, а кто здесь — в кузове.

— А разве обязательно кто-то должен сидеть в кузове? Во всяком случае, что касается меня, я и не подумаю оставаться здесь, а сяду возле шофера, а ты уж устраивайся как сумеешь.

— То, что ты не хочешь здесь оставаться, я понимаю. Но я никак не могу сообразить, на чем основывается твое убеждение, что место возле шофера принадлежит именно тебе, — возразил Пелиною Влад.

— Я совсем не утверждаю, милый юноша, что оно принадлежит мне. Просто я убежден, что ты не откажешься уступить его мне, во-первых, потому что я старше тебя, а во-вторых, потому что ты, который проявлял ко мне всегда особую симпатию, посочувствуешь и на этот раз и не оставишь такого угрюмого человека, как я, в компании людей, которые могли бы плохо истолковать мою необщительность.

Пелиною Влад рассмеялся:

— Эх, Барбу, если бы ты мог заставить себя произносить хоть двадцать фраз в день, ты был бы не парень, а конфетка. Ей-богу!

— Я должен сказать тебе, юноша, что есть немало людей, которые много выиграли бы, если бы могли заставить себя произносить в день на двадцать фраз меньше.

— Вы имеете в виду вашего покорного слугу?

— Нет, я имел в виду не только тебя.

— Премного благодарен. Это во всяком случае меня утешает. И во имя того, чтобы ты, упаси бог, не обвинил меня в неблагодарности, так и быть, великодушно уступаю тебе место возле шофера. А я себе найду местечко и в другой машине. Хотел бы я только знать, почему мы так задерживаемся?

— Ты спешишь?.. В конце концов, не все ли равно, здесь мы будем стоять или несколькими километрами дальше.

— Не в этом дело. Я думаю о том, как прошла атака нашей пехоты. Как ты думаешь?

— Откровенно говоря, мне это совершенно безразлично.

— Что ты этим хочешь сказать, ей-богу, я не понимаю.

— Но ведь это очень просто. Не так уж я наивен, чтобы думать, что мы решим судьбу войны. Пока русские не дойдут до Берлина, война не кончится. А ведь наша дивизия наступает совсем не в том направлении Если ты мне не веришь, можешь взглянуть на карту.

— Но мы-то ведь тоже помогаем бить этих проклятых гитлеровцев. Эх, хоть бы всё это скорее кончилось!

— Не обманывай себя, парень! Рождество мы, по всей вероятности, встретим в Татрах. Ну, а если ты немножко пофантазируешь, то легко представишь себя в отпуске в родных Бучеджах.

В это мгновение по колонне от человека к человеку полетела команда: «По машинам!»

Загудели моторы, и колонна двинулась.

Первые десять километров шли с нормальной скоростью. Затем грузовики вынуждены были замедлить ход. Шоссе запрудили обозы ушедших вперед частей. После того как перешли старую линию фронта, двигаться стало еще труднее. Неприятель, поспешно отступая, бросал на дороге машины, повозки, расстреливал обозных лошадей.

На протяжении ста метров справа и слева от шоссе валялись трупы мертвых лошадей. Это были ломовики — крупные, с широкой бычьей грудью и длинной, косматой гривой. Сотни лошадей с простреленными головами покрывали всё это пространство, распространяя сладковатое зловоние, вызывавшее тошноту.

Это зрелище потрясло солдат. С начала войны им не раз приходилось видеть убитых людей, застигнутых смертью в самых неожиданных положениях. К этому привыкли, но внезапно открывшаяся картина кладбища погибших лошадей подействовала удручающе. Одни солдаты смотрели, горестно покачивая головой, другие отплевывались с отвращением, третьи последними словами поносили гитлеровцев.

— Чтобы их земля не носила, мерзавцев! Хуже зверей они! Чем виноваты бедные животные? — вырвалось у одного из солдат.

Ему ответил повар, крестьянин из-под Озана:

— Ничего, за все зверства бог их наказывает. Бегут теперь, только скоро, бежать будет некуда. — Потом, со-вздохом: — Эге ж, если бы у меня были хоть две такие лошади, я бы считал, что бог смилостивился надо мной. Были у меня две клячи. Только я один знаю, чего мне стоило сколотить на них гроши… Но пришла война, и их записал для мобилизации примар[2]. Пришлось отдать. А что было делать? Кто знает, может, и мои лошадки также где-нибудь погибли ни за что ни про что. Ну, ничего, если правду говорят, будто у нас дома колесо повернулось и уже нет власти у бояр, то и я, придет время, рассчитаюсь с собакой-примаром. И было у меня всего добра эта скотина! И ту он забрал! А сам, небось, ничего не дал, — ни он, ни попы, ни те, кто побогаче. Ну да ничего, доберусь я до них, только бы дал бог уцелеть мне!..

Машина шифровального отдела двигалась в середине колонны. Барбу Василе, не желая вступать в разговор с шофёром, делал вид, что спит.

Пантелеймон Хынку считался лучшим шофёром управления штаба дивизии. Он славился своим веселым нравом и любовью к разговорам. Зная эту его слабость, Барбу Василе старался не вступать с ним в беседу. Известно, что стоит обратиться к Хынку с одним только словом, как остановить его уже невозможно. Иногда болтовня Пантелеймона развлекала Барбу, но теперь ему необходимо было остаться наедине со своими мыслями.

Беспокойство одолевало Барбу Василе. Прошло уже несколько дней после памятного разговора с капитаном Смеу, однако начальник шифровальной службы делал вид, будто ничего не произошло и Барбу не ждет от него никакого ответа.

Барбу казалось, что, хотя внешне ничего не изменилось, капитан стал относиться к нему как-то сдержанно. Холодок отчуждения возник между ними, и это обижало и беспокоило Барбу: «Неужели он знает настоящую причину, по которой, я хочу отправиться на передовую?»

Такое предположение показалось ему абсурдным. Оно даже развеселило его. Капитан Смеу оказался бы настоящим колдуном, умеющим читать скрытые мысли людей, если бы мог угадать правду.

«В конце концов, — успокаивал себя Барбу, — если я не ошибаюсь и он действительно меня в чем-то подозревает — глупо волноваться из-за этого. Я его знаю уже несколько месяцев и, кажется, достаточно хорошо изучил. Он, конечно, не глуп, но уж больно преисполнен важности от сознания собственной ответственности. Конечно, он считает, что руководить шифровальным отделом нисколько не менее почетно, чем командовать полком, и ему не по вкусу пришлись мои слова о том, что только бойцы с передовой линии имеют понятие о настоящей войне. Хотя он и не похож на человека злопамятного, но просьбу мою не удовлетворяет потому, что я задел его за живое».

Шофёр Пантелеймон запел. Песня спутала мысли Барбу Василе, но он упорно не открывал глаз, притворяясь спящим. Однако шофёр, увидев, что ни громовая песня, от которой вскочил бы и покойник, ни частые гудки не могут разбудить спящего, решил действовать наверняка. Он крикнул Барбу в самое ухо:

— Спишь, господин курсант?

— Кажется, теперь уже не сплю. Но если ты оставишь меня в покое, я попробую еще немножко поспать.

— К черту сон! Что ты ночью будешь делать? Погляди лучше, что делается вокруг. Эти дикари гитлеровцы прикончили всех своих лошадей.

Увидев, — что Барбу Василе упорно не открывает глаз, шофёр-сказал с упреком:

— Ну конечно, вам, бумагомаракам, и дела нет до этого. Не то что нам, шофёрам… Вы думаете, мне не хотелось бы положить голову на руль и маленько вздремнуть? Но разве я могу? Я должен глядеть в оба, чтобы не угодить в канаву. И хоть бы с кем обменяться словечком, рассеять немного скуку… Ну вот тебе, пожалуйста, опять застряли…

Чем ближе подходила колонна машин второго эшелона к линии фронта, тем чаще останавливалась. Противник цеплялся за каждую складку местности, и передовым частям приходилось тратить немало времени, чтобы с ходу выбивать его из этих наспех созданных опорных пунктов. Двигались вперед рывками. То и дело до машин второго эшелона доносилась орудийная пальба, иногда порывы ветра приносили звуки автоматной стрельбы.

После одной из остановок, когда колонна наконец двинулась вперед и можно было развить нормальную скорость, мотор грузовика, в котором находился Барбу Василе, неожиданно заглох.

Шофёр Пантелеймон вышел из кабины, поднял капот и начал возиться с мотором.

— Что случилось, Пантелеймон? — окликнул его на ходу шофёр задней машины, объезжая грузовик шифровального отдела.

— Я думаю, что эту штуку сыграли со мной свечи, я же говорил господину лейтенанту Попазу: если он не даст новых свечей, через несколько дней станут все машины.

Барбу Василе тоже выбрался из кабины и начал прохаживаться, чтобы размять онемевшие ноги. Тем временем шофёр, отчаянно ругаясь, пытался завести мотор.

— Ну, что с ним такое, браток? — спросил Барбу нетерпеливо.

Этот вопрос окончательно вывел из себя Пантелеймона Хынку, и он сердито пробурчал:

— Сам можешь посмотреть, что с ним. — И, сплюнув сквозь зубы, полез под машину.

Колонна давно ушла вперед. Теперь по шоссе с грохотом двигались повозки растянувшегося на несколько километров обоза.

Отдаленный гул орудий слабел с каждой минутой. Очевидно, фронт неудержимо катился вперед.

Целый час провозился Пантелеймон Хынку с мотором, но так и не мог ничего поделать. С тех пор как он получил права шофёра, такого с ним не случалось.

Грязный, злой, непрерывно ругаясь, он упрямо копался в моторе, пытаясь доискаться до причины его порчи. Прошел еще один час, но дело не двинулось с места. Тем временем нескончаемый поток обозных повозок иссяк, и шоссе опустело.

Стало совсем тихо. Солнце быстро опускалось, и первые вечерние тени причудливыми змеями поползли по земле.

Барбу Василе, который стоял возле кабины, куря папиросу за папиросой, подошел к Пантелеймону Хынку. Шофёр только что выбрался из-под машины и теперь, грязный, потный, опершись на крыло, тоже закуривал.

— Так что же мы будем делать, брат Пантелеймон? — мягко спросил Барбу. — Ничего не выходит?

— Будь я проклят, господин курсант, коли со мной случалась когда-нибудь такая оказия!.. А ведь я уже не новичок в этом деле. Что за чертовщина, никак не пойму. Свечи хорошие, искра есть, словом, всё как будто в порядке… Прямо лопнуть можно с досады!

— Значит, никакой надежды сдвинуться с места у нас нет?

— Нет.

— Хоть бы какая-нибудь машина нас догнала. Я и не заметил, когда это они все проскочили.

— Даже этого вы не сообразили, господин курсант. Давно бы сказали, я бы плюнул и возиться не стал. Очень нужно мне тут ночевать на дороге с вами вдвоем.

— Это почему же?

— Да всё-таки как-то веселей где-нибудь в деревне, среди своих, чем здесь… Кто его знает, что может случиться! Упаси бог от несчастья, господин курсант…

— Тебя, брат Пантелеймон, не назовешь храбрецом.

Сказав это, Барбу Василе невольно с тревогой посмотрел вперед, где темнел лесок, над которым, словно духи, уже заплясали вечерние тени. Потом он взглянул на пустынную ленту извилистого шоссе и невольно нащупал пистолет, висевший сбоку.

Поймав его взгляд, Пантелеймон Хынку почувствовал, что ему стало как-то не по себе. Особенно испугала его улыбка сержанта, мелькнувшая в ту минуту, когда он поправлял свой пистолет. Улыбка была злая, угрожающая.

Но шофёр быстро отогнал от себя страх. В конце концов, он столько времени знает этого сержанта. Не раз приходилось ездить вместе с ним. Правда, человек он довольно угрюмый, любит поддеть кого-нибудь, но в остальном на него можно положиться.

— Я не думаю, что нам придется простоять здесь всю ночь, — громко сказал Пантелеймон, стараясь скорее всего подбодрить самого себя. — Неужели все машины прошли? Что-то не верится… А потом, когда лейтенант Попазу увидит, что нас нет, ты думаешь, он не пошлет кого-нибудь взять нас на буксир?.. Так что можешь не волноваться, господин курсант.

— А я вовсе и не волнуюсь, брат Пантелеймон. — И Барбу снова с той же злой и решительной улыбкой взглянул на черневший у дороги лесок.

— Н-да… что и говорить, вы человек смелый, господин курсант!..

Барбу Василе молча взглянул на шофёра. Потом заметил:

— Значит, ты решил больше с мотором ничего не делать? Бросил?.. Тогда я предлагаю перекусить. Я так голоден, что даже в глазах темнеет.

Он забрался в кузов, достал мешок с провизией и стал рыться и нем.

Пантелеймон Хынку последовал его примеру.

Некоторое время они ели молча. Взгляды их были устремлены на пустынное шоссе.

Пантелеймон Хынку, приподнявшись, чтобы достать бидон с водой, задел винтовку, которая висела на гвозде, и уронил ее на дно кузова.

Барбу Василе поднял ее, осмотрел и вернул шофёру:

— Не очень-то бережешь ты свою винтовку, брат Пантелеймон. Если она в таком виде попадет на глаза майору Братоловяну, он тут же отправит тебя на передовую.

— Будто нам, шофёрам, нечего больше делать! Днем и ночью в дороге. Хуже нашей жизни и быть не может, но до этого, конечно, господину майору Братоловяну дела нет.

— А винтовка-то хоть заряжена?

И он острым ножом, которым резал хлеб, указал на винтовку. Пантелеймон, снова было принявшийся за еду, вдруг почувствовал, будто комок застрял у него в горле. Есть он уже больше не мог, завернул хлеб в платок, который заменял ему оберточную бумагу, и, сунув его в мешок с провизией, протянул руку за винтовкой:

— Хорошо, что напомнили. Она не заряжена.

— Оставь, не трогай. — Пытаясь успокоить шофёра, Василе положил ему руку на плечо: — Можешь быть уверен, тебе не угрожает никакая опасность.

Но Пантелеймон Хынку отбросил руку Барбу, взял винтовку и зарядил ее:

— Так спокойней. Береженого бог бережет.

В то время как машина шифровального отдела застряла на дороге, в пяти километрах от нее произошло необычайное происшествие, которое впоследствии задало много работы Второму отделу.

В этом месте шоссе раздваивалось: одна дорога от развилки шла к северо-западу, туда, куда двигалась наступающая дивизия «Молдова», другая — к юго-западу.

На перекрестке движеньем управлял солдат из роты регулировщиков. Это был крепкий как дуб молодец, со смуглым лицом, внимательным, пристальным взглядом и усами гайдука из Тырнавских мест. Звали его Анастасие П. Анастасие. Но все звали его Тенасе П. Тенасе.

Тенасе П. Тенасе, стоявший на посту уже несколько часов, видел, как проходили войска: пехота, артиллерийские упряжки, обозы. Постепенно этот непрерывный поток людей, машин, лошадей, повозок иссяк. И теперь по шоссе изредка проезжала подвода, бог весть по каким причинам отставшая от обоза. Когда подвода приближалась к развилке дорог, регулировщик нехотя, скорее по привычке, чем из чувства долга, поднимал флажок, указывая направление, по которому следовало двигаться.

Рядовой Тенасе П. Тенасе не курил уже несколько часов и теперь чувствовал, как горят у него губы от желания хоть разочек затянуться. Пока проходили войска, он не осмеливался закурить, боясь, чтобы какой-нибудь офицер или старший сержант не прицепился к нему, но сейчас такая опасность миновала. Засунув флажок за пояс возле подсумка для патронов, солдат вынул табакерку и стал свертывать толстенную закрутку. Ему не приходилось экономить табак. Две недели тому назад его рота наткнулась на табачную сушильню, и, забравшись в нее, каждый солдат обеспечил себя табаком на много месяцев вперед.

Закурив, регулировщик стал глубоко затягиваться, сплевывая после каждой затяжки. Но не успел он выкурить и половипу папиросы, как увидел вдали на шоссе быстро приближавшуюся повозку, крытую брезентовым пологом. Солдат спокойно продолжал курить, по-прежнему глубоко затягиваясь, и лишь тогда, когда повозка поравнялась с ним, на всякий случай, совсем как провинившийся гимназист, спрятал свою самодельную папиросу в рукав шинели.

Возница остановил лошадь в нескольких шагах от развилки дороги.

— Привет, дружище! — обратился он к регулировщику, похлопывая лошадь по правому боку.

— Здорово, — ответил Тенасе П. Тенасе, сделав шаг вперед. — Вам что-нибудь нужно?..

Человек ничего не ответил, словно не расслышав вопроса. Он продолжал поглаживать рукой по вспотевшему боку коня, который изредка ржал и беспокойно жевал уздечку.

Второй солдат с автоматом и незажженной папиросой соскочил с повозки с другой стороны. Тенасе П. Тенасе пошел к нему навстречу, чтобы дать прикурить. Когда их разделяло не более двух-трех шагов, солдат вдруг вскинул автомат и дал короткую очередь. Тенасе П. Тенасе рухнул на спину, так и не успев произнести ни звука.

Автоматчик несколько мгновений равнодушно разглядывал убитого, потом знаком приказал вознице подойти. Ухватив безжизненное тело Тенасе П. Тенасе за голову и за ноги, они поднесли его к повозке, бросили туда и закидали наскоро соломой; затем повозка быстро покатила дальше, оставив автоматчика на перекрестке.

Некоторое время он смотрел вслед удалявшейся повозке, потом не спеша подошел к одному из двух столбов с указателями, поставленными по правую и по левую стороны шоссе. На дощечках, прибитых к столбам, были указаны направления сторон света, название ближайшего населенного пункта и расстояние до него. Автоматчик сорвал со столба дощечку вместе с гвоздем и, засунув ее под мышку, перешел на другую сторону дороги. Там он также сорвал дощечку и, прибив на ее место сорванный со столба на противоположной стороне указатель, вернулся к первому столбу, на котором приколотил другую дощечку.

Произвольно изменив в течение нескольких минут местоположение юга и севера, востока и запада, он постоял немного, не без удовольствия любуясь своей работой, потом поднял с земли флажок регулировщика, собираясь, видимо, заменить на посту беднягу Тенасе П. Тенасе.

Как раз в это время на шоссе появился обоз из семи подвод. Когда они подъехали к развилке дорог, автоматчик поднял флажок, и все семь подвод свернули влево, то есть совсем не в том направлении, куда до сих пор двигались войска и обозы. Через некоторое время по этой же дороге он отправил грузовик и, наконец, открытую легковую машину, в которой находился капитан и сопровождавший его старшина из штаба армии.

Однако случилось нечто непредвиденное. После того как штабная машина прошла по левой дороге несколько сот метров, капитану вдруг показалось, что они едут не в том направлении. Не совсем уверенный в правильности своей догадки, он спросил старшину:

— Попеску, скажи, мы правильно едем? У тебя нет впечатления, что мы движемся на юг?

— Как же это может быть, господин капитан? Я ведь собственными глазами прочитал на указателе название местечка, где должен находиться командный пункт генерала Попинкариу. Да и потом солдат-регулировщик указал на эту дорогу.

— Знаю… знаю! Только видишь ли… Что за черт, неужели я совсем потерял чувство ориентировки? Давай-ка посмотрим. Стой, шофёр!

Он вынул компас:

— Вот, пожалуйста! Компас показывает, что мы едем к юго-западу, а мы должны двигаться к северо-западу. Неужели компас врет? Не может быть. Гм!.. Что ты на это скажешь, Попеску?

— Что я могу сказать, господин капитан? Или ваш компас не в порядке, или указатели неправильно прибиты.

— А ну-ка давай сюда дорожную карту. Смотри, мы отправились отсюда, не так ли? Вот шоссе, по которому мы ехали. Видишь? Прочти название населенного пункта, который мы проехали. Так. Вот и развилка. Чтобы добраться к командному пункту генерала Попинкариу, мы должны были свернуть направо. Вот в этом местечке он и расположился. А мы свернули налево. Всё ясно, Попеску: и компас в порядке, и я не потерял способности ориентироваться. А вот указатели на столбах прикреплены неверно, и солдат, который регулирует движение, в лучшем случае — болван.

— Но ведь такая ошибка может иметь очень серьезные последствия, господин капитан. Идиот, который проделал такую штуку, заслуживает хорошей пули. Вся эта путаница кажется мне подозрительной.

— А ну-ка, шофёр, поворачивай назад, да поживей! Через несколько минут машина была снова на том же перекрестке.

Увидев, что машина возвращается, автоматчик выругался сквозь зубы, но ничем не проявил своего беспокойства. Вытянувшись по стойке «смирно», он ждал, пока капитан и старшина подойдут к нему.

— Слушай, солдат, какую ты здесь выполняешь задачу?

— Здравия желаю, господин капитан. Мне приказано направлять колонны.

— А в каком направлении ты получил приказ направлять колонны?

— Налево, господин капитан!

— Кто тебе это приказал?

— Господин лейтенант Тымплару.

— А кто он, этот лейтенант Тымплару?

— Командир нашей роты.

— Какой дивизии?

— Дивизии «Молдова».

— А ты когда вступил на пост, солдат?

— Должно быть… — автоматчик на какой-то миг замялся в нерешительности, — должно быть… уже несколько часов.

— Так! А с тех пор как ты на посту, много прошло обозов?

— Не очень много… но несколько всё же было.

— И ты всех направлял налево?

— Так точно, всех, господин капитан!

— Значит, ваша дивизия движется в этом направлении?

— Так точно, господин капитан.

Но в тот же миг, словно для того, чтобы опровергнуть слова лжерегулировщика, отдаленный орудийный гром донесся с северо-запада.

Капитан и старшина понимающе переглянулись. Но автоматчик сохранял невозмутимое спокойствие, только глаза его как будто потемнели.

Капитан продолжал допрос:

— А дощечки с указателями кто приколачивал?

— Мы, господин капитан!

— Кто это мы?

— Люди нашей роты в присутствии господина лейтенанта Тымплару.

— Ты уверен, что лейтенант был здесь?

— Так точно, господин капитан. Он лично следил за этим делом.

— Ну ладно, это мы всё выясним. Старшина, арестуйте его!

— При чем же здесь я, господин капитан? — и автоматчик положил руку на автомат.

Старшина Попеску ударил его кулаком по руке:

— Стой смирно, подлюга! А не то сразу дышать перестанешь! Давай сюда автомат и шагом марш к машине.

— Господин капитан, вы же меня погубите, — плакался автоматчик, — как же я могу уйти с поста без приказа…

— А вот я тебе и приказываю!

— Вас-то я ведь не знаю. Только господин лейтенант Тымплару, который поставил меня на пост…

— Молчать! — прикрикнул на него старшина. — Господин капитан старше твоего господина лейтенанта. — И, схватив подозрительного регулировщика за рукав, он заставил его идти к машине.

Капитан приказал шофёру переменить на столбах указатели, уселся на свое место и крикнул:

— Теперь, парень, гони как можно скорее! — И машина помчалась по правой дороге, идущей к северо-западу.

Солнце уже скрылось. Наступали сумерки. Машина с большой скоростью неслась по пустынному шоссе. Старшина Попеску, держа отобранный автомат между ног, то и дело поглядывал на автоматчика. Тот, спокойный и невозмутимый, безразлично посматривал на исчезавшие в темноте поля справа от дороги. Чтобы убить время, старшина попытался втянуть арестованного в разговор:

— Тебя как зовут, служивый?

— Кымпяну Хараламбие.

— Так что же, Хараламбие, ты, видно, считаешь нас за полных дураков? Даже ребенок понял бы, что ты врешь.

— Я сказал правду, господин старшина. Зачем я стану врать? Мне что приказали, то я и делаю. Господин лейтенант Тымплару может подтвердить.

— Можешь быть спокоен, мы поговорим и с господином лейтенантом, а пока что лучше скажи правду.

— Я же вам правду говорю, а вы мне не верите. — И потом добавил жалобным тоном: — Так уж водится спокон веков — слабому, несчастному нет доверия.

— А сам ты откуда?

— Из Праховы.

— Грамотный?

— Четыре класса у меня.

— Только и всего?.. Гм, а по виду ты похож на более грамотного человека. А… женат ты?

— Женат.

— Дети?

— Двое, господин старшина.

— Ну, пусть будут здоровы.

— Благодарю, и вы также.

— Эх, Хараламбие, Хараламбие, и не жалко тебе своих детей? Как же ты не понимаешь: скажешь всю правду — облегчишь свою участь. Может, даже жизнь себе сохранишь. А если заупрямишься, то… расстреляют тебя, парень, и останутся твои дети без отца.

— Да ведь я сказал вам всё, что знаю! А вы меня всё терзаете, будто сердца у вас нет. Ей-богу! И за что вы ко мне привязались, накажи меня бог, если я понимаю. Чем я провинился? Что вы хотите от меня узнать?

— Я хочу узнать, цыпленочек, кто тебя поставил, чтобы ты водил здесь всех за нос и неправильно показывал дорогу.

— Как это неправильно? Так мне было приказано. Если приказ неправильный, то пусть отвечает тот, кто его отдал.

— А насчет дощечек ты тоже ничего не знаешь?

— Я ведь вам уже сказал, что господин лейтенант Тымплару сам позаботился, чтобы их крепко прибили.

— Ладно, парень. Я вижу, что ты еще худший негодяй, чем я думал. Больше я не стану тебя ни о чем спрашивать. Но в конце концов ты заговоришь, не беспокойся, — и старшина оставил арестованного в покое.

Между тем наступила полная темнота. Автоматчик поднял воротник куртки и забился в угол, точно собирался спокойно заснуть.

«Черт бы его подрал! — выругался про себя Попеску. — А что если он в самом деле не виноват? Иначе разве мог бы он сейчас заснуть?»

Машина мчалась в темноту.

Пересекли, не останавливаясь, несколько деревень, битком набитых войсками, и спустя полчаса въехали в селение, где расположился командный пункт дивизии «Молдова».

Машина остановилась. Первым из нее вышел капитан.

— Веди его во Второй отдел, — приказал он старшине, — да смотри, чтобы не улизнул.

— Не беспокойтесь, господин капитан.

Старшина выбрался из машины и, обойдя ее сзади, открыл дверцу с правой стороны:

— Давай вылезай! Прибыли.

Но автоматчик не двинулся с места. Свернувшись клубком в своем углу, он, казалось, спал крепким сном усталого солдата.

— Вот чертов соня! Ты что, не слышишь? Встать! Но автоматчик продолжал спать. Тогда рассерженный старшина стал его трясти:

— Вставай, слышишь!.. Будь ты проклят… Лентяй этакий!

Он сильно толкнул уснувшего солдата, и тот упал поперек сиденья. Охваченный подозрением, старшина крикнул шоферу:

— Иоан, Иоан, а ну давай сюда быстро фонарь господина капитана.

Когда старшина зажег фонарь и свет упал на лицо опрокинувшегося на сиденье автоматчика, сомнений не осталось: он был мертв. Мертвец смотрел стеклянными, глазами, и злой, насмешливой была его улыбка, застывшая на губах.

Старшина Попеску тотчас погасил фонарь, процедив сквозь зубы:

— Мерзавец подложил нам свинью! А я-то сидел рядом и не подозревал… Ну и дурак же я!

Несколько секунд он стоял в растерянности, не зная, что предпринять.

— А ну-ка, Иоан, — обратился он немного погодя к шоферу, — отъезжай куда-нибудь в сторону, где народу поменьше.

Шофер нашел поблизости узкий переулочек между домами и загнал туда машину.

— Выключи фары, Иоан! Возьми автомат и не подпускай никого к машине. Этот бандит уже отправился на тот свет… Только смотри, держи язык за зубами, не то плохо будет! А я побегу к капитану.

Офицер связи из штаба армии, капитан Раковицы уже заканчивал свой рассказ капитану Георгиу о чрезвычайном происшествии в дороге, когда в дверях появился старшина Попеску.

— Ты его привел, Попеску?

— Господин капитан, я не мог его привести.

— Почему?

— Он… мертв. — И старшина стал рассказывать о том, как всё это обнаружилось.

— Значит, он покончил с собой? Вот неудача! И вы сидели возле него и ничего не заметили?

— Ничего, господин капитан! Откровенно говоря, я даже не убежден, что это самоубийство. Подумайте сами: чтобы покончить с собой, у него было только одно средство — принять яд. Но я все время следил за ним. И хотя была тьма-тьмущая, я бы увидел, если бы он попытался что-нибудь проглотить. Я в этом уверен. А он забился в угол и закрыл глаза, словно решил поспать немного. Пока мы ехали, он не сделал ни одного движения.

— Так, может, вы думаете, что это, сердечный припадок? — не скрывая насмешки, спросил капитан Георгиу.

Старшину Попеску смутила откровенная ирония незнакомого капитана, и он неопределенно ответил:

— Я уж не знаю, что и думать!

— Полагаю, что вы, Георгиу, уверены в том, что речь идет именно о самоубийстве? — обратился к начальнику Второго отдела приехавший капитан.

— Да! Мне это кажется наиболее вероятным. — Ну и что же вы думаете обо всем этом? Начальник Второго отдела пожал плечами:

— Я бы хотел, прежде всего, взглянуть на этого человека. Куда вы его девали, старшина?

— Он еще в машине. Мы отвели ее в укромное место, подальше от любопытных солдат, которые шныряют по улице.

— Вы правильно поступили. Подождите нас внизу, мы скоро придем.

Когда оба офицера остались наедине, начальник Второго отдела стал быстро ходить по кабинету. Он казался очень обеспокоенным:

— Весьма, весьма загадочный случай… Если предположение о самоубийстве подтвердится, значит, этот человек был гитлеровским агентом.

— Я почти убежден, что он покончил с собой.

— Нужно всё проверить Пока это только предположение. Возьмем с собой врача — подполковника Стытеску.

Он сразу определит, имеем ли мы дело с самоубийством.

Капитан снял телефонную трубку и вызвал санитарную службу дивизии.

— Алло! Господин подполковник Стытеску? Честь имею приветствовать вас. Капитан Георгиу у телефона. Господин подполковник, необходимо ваше присутствие для выяснения очень важного вопроса… Да, по приказу господина генерала. Вы можете срочно прийти?.. Через пять минут?.. Отлично, я вас буду ждать внизу около штаба.

Пять минут спустя оба капитана, в сопровождении сотрудника Второго отдела младшего лейтенанта Параскивеску Октавьяна, вышли на улицу. Там их уже поджидали подполковник медицинской службы Стытеску и старшина Попеску.

— Что случилось, Георгиу? — спросил явно обеспокоенный врач.

— Господин подполковник, мы нуждаемся в вашей помощи. Необходимо осмотреть солдата, который умер примерно час тому назад, и определить причину смерти.

Старшина Попеску шел впереди, освещая дорогу фонарем.

Когда они подошли к машине, подполковник медицинской службы заметил:

— Дорогой Георгиу, я не скажу, что вы выбрали лучшее место для медицинского освидетельствования. Давайте перевезем его в медпункт. Это в двух шагах отсюда, в доме, который я из-под носа забрал у Молдовяну. Сейчас там нет ни одного больного. Если вы хотите, чтобы о случившемся никто не знал, можете быть совершенно спокойны.

— Давайте перевезем, — согласился Георгиу, который, как и предполагал подполковник, действительно очень хотел избежать лишних толков и разговоров.

Машина направилась к медпункту. Офицеры пошли туда пешком.

Подполковнику Стытеску не понадобилось много времени, чтобы дать свое заключение:

— Этот солдат умер от отравления. Если вас, Георгиу, интересует точное название яда, можно сделать вскрытие.

— Значит, это совершенно определенно — он умер от отравления? — переспросил капитан Георгиу.

— В этом нет никакого сомнения.

— Пусть всё-таки для верности его вскроют. Подполковник Стытеску ушел, чтобы распорядиться о приготовлении к вскрытию. Вместе с ним вышел и Попеску, который понял, что он здесь лишний.

После того как они ушли, капитан Георгиу снова подошел к трупу, лежавшему на носилках. Несколько минут он осматривал его с головы до ног, потом нагнулся, внимательно исследуя воротник тужурки.

— Ага, вот здесь в воротнике, — сказал он, показывая пальцем, — у него была запрятана ампула с ядом. Ему достаточно было поднять угол воротника, чтобы раздавить зубами ампулу. Взгляните! Ясно видны осколки.

Действительно, несколько маленьких осколков поблескивали при свете лампы, как хрусталики.

— Обыщите его, Параскивеску!

Самоубийцу обыскали, но обыск не дал никаких результатов.

— Ничего, господин капитан, — сообщил младший лейтенант, который выполнил это поручение без особого удовольствия.

— Этого надо было ожидать. Агент, который кончает самоубийством, чтобы его не заставили говорить, не забудет в карманах ничего компрометирующего… Будьте добры, Параскивеску, поищите лейтенанта Тымплару и приходите с ним сюда.

Через пятнадцать минут лейтенант Тымплару стоял перед капитаном Георгиу.

— Тымплару, я вас вызвал, чтобы вы опознали этого солдата.

Лейтенант Тымплару взглянул на солдата, лежавшего на носилках:

— Господин капитан, я его впервые вижу.

— Так он не из вашей роты?

— Нет.

Оба капитана переглянулись.

— Но разве не ваши люди несут службу регулировки на шоссе?

— Мои, господин капитан. В связи с этим я как раз и хотел доложить вам кое-что.

— Что такое?

— Один из моих людей, которого я поставил сегодня утром на перекрестке шоссе в пятнадцати километрах южнее населенного пункта К…, исчез.

— Исчез? Любопытно. Не дезертировал ли он? — Капитан Георгиу снова многозначительно взглянул на капитана Раковицы.

— Трудно в это поверить, господин капитан. Этот солдат был порядочным парнем и, по-моему, он достаточно умен, чтобы понимать, что не доберется домой, — его поймают по дороге. Я скорее склонен думать, что с ним что-нибудь случилось.

— Например?

— Я подумал, не напали ли на него какие-нибудь отставшие от своих гитлеровцы. Хотя в этом случае мы нашли бы его труп. Но капрал и солдат, который должен был сменить его, обшарили там всё кругом на сто метров и не нашли ничего, никаких следов. Очень таинственное исчезновение, господин капитан!

— Когда рассветет, возьмите людей и сами произведите розыски.

— Слушаю. Я так и хотел сделать.

— Вот что еще я хочу вас спросить: вы лично проверяли, как поставлены указатели дорог на этом перекрестке?

— Я их сам прибивал, господин капитан.

— И вы уверены, что не могли при этом ошибиться?

— Извините, я не понимаю, о какой ошибке идет речь? — обиженно переспросил лейтенант Тымплару, оскорбленный тем, что начальник Второго отдела мот заподозрить его в легкомысленном исполнении служебных обязанностей.

Капитан Георгиу поспешил успокоить его:

— Слушайте, Тымплару. Я должен выяснить очень серьезный вопрос, и всякая мелочь, какой бы незначительной она ни казалась, может нам послужить ориентиром. С этой точки зрения вы и смотрите на мои вопросы. Значит, так: вы убеждены, что на том перекрестке, где исчез ваш человек, указатели не были перепутаны?

— Это исключено, господин капитан!

— Хорошо. Теперь другой вопрос: в какое время примерно вы оставили на посту исчезнувшего солдата?

Лейтенант Тымплару подумал несколько мгновений:

— Это было сегодня утром, примерно в десять часов.

— А как вы считаете, сколько времени понадобилось, чтобы прошла колонна?

— Четыре-пять часов.

— Да! В общем, верно. Хорошо, Тымплару, можете идти. Надеюсь, вы понимаете, что наша беседа должна остаться между нами. Позаботьтесь, чтобы ваши люди не болтали много о том, что у них пропал товарищ.

Лейтенант Тымплару отдал честь и ушел, взглянув еще раз на труп человека, который, казалось, по-прежнему зло и насмешливо улыбался.

Капитан Георгиу присел на походную кровать и закурил.

— Теперь, — объяснил он, — ясно, что это вражеский агент, который занял место регулировщика. Несомненно также, что он не мог управлять движением на шоссе, пока оно было оживленным, если, конечно, регулировщик не был его сообщником. Но это мне кажется маловероятным.

— Я думаю, что и этого варианта нельзя сразу исключать, — высказал свое мнение капитан Раковицы. — Солдат, поставленный лейтенантом Тымплару, исчез и следов никаких не оставил.

Капитану Георгиу предположение капитана Раковицы показалось малоубедительным:

— Это еще ни о чем не говорит. Во-первых, труп регулировщика, может быть, еще и отыщется, а во-вторых, они могли увезти его с собой. Но главное не в этом. Главное — узнать, когда произошла эта замена. По всей вероятности, около трех часов, потому что, когда вы арестовали этого типа, еще не стемнело. Спрашивается, чего же они хотели, какую цель преследовали? Дезорганизовать снабжение, направляя обозы по ложному пути? Можно ли этим объяснить их действия?

— Вряд ли, — ответил капитан Раковицы. — Ведь они же понимали, что обман долго продолжаться не может. В общем, так оно и получилось.

— Несомненно! Значит, надо предположить, что враг был заинтересован в том, чтобы захватить регулировочный пост на короткое время. А вот для чего им это было нужно — мы не знаем. И я всё время спрашиваю себя: сумели ли они достигнуть своей цели или им помешало наше неожиданное вмешательство? Как вы думаете?

— Как знать? Я склонен думать, что спутал все их расчеты. Иначе, если бы цель была уже достигнута, зачем бы этот агент стал разыгрывать из себя регулировщика. Он бы немедленно скрылся.

— Безусловно!

— Какую же всё-таки цель они ставили перед собой? Ведь основная часть колонны второго эшелона к тому времени уже прошла. На шоссе могли оставаться только отдельные повозки интендантского обоза.

Капитан Георгиу пожал плечами:

— Этого я еще не знаю, хотя надеюсь, что скоро всё станет ясно. А теперь пойдем. Здесь нам делать больше нечего. Надо доложить обо всем господину генералу.

— А я должен встретиться с полковником Барбатом и передать ему приказ из штаба.

Они расстались возле кабинета начальника штаба. Вернувшись к себе, капитан Георгиу застал там капитана Смеу.

— Где ты ходишь, дружище? Я жду тебя уже полчаса.

— А зачем?

— Надо обязательно поговорить кой о чем.

— Что случилось? Что-нибудь серьезное?

— К счастью, нет. Черт побери, за последнее время мне только и мерещатся вокруг шпионы и их козни. Я уже дошел до такого состояния, что, кажется, потеряю скоро способность хладнокровно рассуждать. Вот в чем дело. У машины, которая везла весь шифровальный материал, отказал по дороге мотор, и она отстала от колонны. А капитан Медреа, руководивший вторым эшелоном, ничего не заметил. Ну а если и заметил, так ничего бы не мог поделать. Мало ли из-за чего отстают машины. Обычно шофёры сами находят причину, устраняют ее и догоняют колонну. Только сдается мне, что на этот раз дело не в обычной неисправности мотора. Сколько шофёр ни старался, как он рассказывает, так и не смог обнаружить, из-за чего заглох мотор, и получилось так, что машина осталась на шоссе одна-одинешенька. И только здесь один из шифровальщиков, устроившийся в другой машине, заметил, что нашего грузовика нет. Он тотчас сообщил об этом мне, а я потребовал у Попазу машину и отправился по дороге искать своих. Представляешь себе, как я переволновался, пока нашел их. Обратно мы ехали, когда уже начало темнеть. Дорогой Георгиу, тебе это может показаться смешным, но проклятая авария заставляет меня многое подозревать.

— То есть?

— Я спрашиваю себя, не была ли она подстроена? Капитан Георгиу улыбнулся:

— Знаешь Смеу, если бы ты работал в нашем отделе, ты неплохо справлялся бы с этим делом.

— Ладно, хватит тебе подсмеиваться надо мной. Я не пожелал бы тебе быть в моей шкуре.

— Да я совсем не шучу.

И он рассказал Смеу обо всем, что случилось с капитаном Раковицы.

— Тогда наверняка этот проклятый шофёр работает на немцев.

— Сейчас мы это выясним.

Он вызвал посыльного и отправил его за младшим лейтенантом Параскивеску.

— Параскивеску, — распорядился капитан, когда тот вошел в кабинет, — немедленно разыщите шофёра с машины шифровального отдела. Можете считать его арестованным. Попробуйте незаметно вытянуть из него что-нибудь насчет порчи мотора в дороге. Я очень рассчитываю на ваше искусство заставлять людей говорить о том, о чем им бы хотелось помолчать.

Младший лейтенант улыбнулся:

— Боюсь, что шофёр, к которому вы меня посылаете, уже спит, и если он действительно замешан в этом деле, то вряд ли будет обрадован возможностью побеседовать с офицером Второго отдела.

— В таком случае идите к младшему лейтенанту Попазу, пусть он его вызовет к себе под каким-нибудь предлогом.

В ту минуту, когда младший лейтенант Параскивеску собирался уходить, дежурный доложил о командире автороты, младшем лейтенанте Попазу.

— Честь имею, господин капитан!

— Что случилось, Попазу?

— Господин капитан, случилось нечто невероятное. Один из моих шофёров убит.

— Этого еще не хватало! Кто он?

— Пантелеймон Хынку, шофёр с машины шифровального отдела.

— Самоубийство! Убийство!.. Что за ночь! — прошептал капитан Георгиу. Потом, обращаясь к капитану Смеу и младшему лейтенанту Параскивеску, решительно сказал: — Пойдемте!

Они вошли во двор неподалеку от того места, где расположился штаб дивизии. Грузовик стоял в деревянном сарае, имевшем только три стены. Брезентовый верх был поднят. Вокруг валялись разбросанные инструменты. Электрическая лампа, подвешенная к козлам для пилки дров, ярко освещала всё вокруг. На соседнем дворе пронзительно гудела динамо-машина. Из-под кузова грузовика торчали ноги шофера. Казалось, он занят ремонтом. Но, нагнувшись и посмотрев под машину, можно было увидеть пробитый висок и лужу крови возле головы убитого.

— Кто его обнаружил? — спросил капитан Реоргиу.

— Некулай, денщик господина Смеу, — ответил младший лейтенант Попазу.

— Мой денщик? Каким образом?

Некулай Сырмышан, который стоял позади машины, подошел. В его глазах можно было прочитать ужас. Он весь дрожал.

— Я, господин капитан… я вас искал в штабе… Хотел сказать, что нашел квартиру, и позвать вас обедать. Там я вас не нашел, и какой-то господин курсант сказал мне, что вас там никто и не видал. Что же было делать? Я шел по дороге и всё думал, где бы вас найти. Прохожу мимо этого дома и вижу через забор серый фургон нашей машины. Я подумал: «Дай-ка спрошу у Пантелеймона, где он выгрузил имущество нашего отдела». Захожу во двор, а Пантелеймона не вижу. Потом только заметил его ноги. Я ему кричу: «Эй, Пантелеймон, где выгрузил вещи господина капитана?» А он мне не отвечает. Я думал, меня не слышно из-за шума мотора. «Эй, Пантелеймон, что, не слышишь?» — крикнул я ему опять и даже стукнул по ноге. А он не двигается. «Ну и черт! — говорю я себе. — Неужто заснул под машиной?» Нагнулся — и, господи боже, что мне пришлось увидеть! Бедняга! Несчастный Пантелеймон!.. — На лбу у Некулае выступили капли пота, глаза заблестели от слез.

— Когда я понял, в чем дело наконец, — продолжил он свой рассказ, — я бросился к штабу, чтобы дать знать. Хорошо, что по дороге встретил господина лейтенанта Попазу. Я им рассказал, а они меня послали обратно сюда — стеречь. Вот как было, господин капитан.

Все с сочувствием смотрели на разволновавшегося беднягу-денщика, который хоть и был туповат, но славился своим добрым сердцем.

— Хорошо, Некулай, нам всё понятно, — сказал капитан Георгиу добродушно. — Иди спать. Теперь ты своего господина капитана нашел и можешь быть спокоен.

Некулай Сырмышан отступил на несколько шагов, но не ушел. Обогнув машину, он подошел сзади к капитану Смеу, потянул его за рукав и шепнул:

— Господин капитан, долго не задерживайтесь, а то пересохнет еда на плите. Квартира здесь близко. Как выйдете отсюда, завернете налево, это будет шестой дом по правой стороне.

— Хорошо, хорошо, Некулай, иди, я скоро приду!

Капитан Георгиу заглянул через забор в соседний двор, в котором гудела динамо-машина, снабжавшая электричеством дома, где расположились отделы и службы штаба. Возле мотора возился солдат.

— А ну-ка иди сюда, приятель! — крикнул ему капитан.

Из-за шума мотора солдат ничего не расслышал. Капитан позвал еще раз, теперь уже громче.

Наконец солдат услышал его и подбежал к забору:

— Здравия желаю, господин капитан.

— Ты давно уже здесь во дворе?

— Должно быть, с час, господин капитан.

— Ты не слышал звука выстрела?

Солдат немного подумал, прежде чем ответить:

— Никак нет, господин капитан!

— Ты уверен?

— Так точно, господин капитан!

— Как тебя зовут?

— Бургеля Штефан, господин капитан.

— Ладно, занимайся своим делом. Солдат откозырял и ушел.

— Параскивеску, запишите себе имя солдата! — Обращаясь к капитану Смеу, начальник Второго отдела добавил: — Я думаю, сейчас тебе всё ясно.

— Не очень!

— А ведь всё очень просто. Тот, кто убил Пантелеймона, действовал наверняка. Он знал, что шум выстрела будет покрыт гулом динамо-машины. Как мне кажется, убийца пользовался пистолетом. Он ведь, как-никак, производит меньше шума, чем другое оружие.

— Нельзя сказать, что убийца, кто бы он ни был, лишен смелости и хладнокровия. Светло здесь, как в театре. Эта лампа словно настоящий прожектор. Налево — солдат из группы электромехаников. Впереди — улица, по которой шныряют солдаты, а тут — дом, вероятно населенный, а может, в нем расквартированы наши солдаты.

— Это мы еще увидим. Параскивеску, разузнайте, кто занимает этот дом.

Через несколько минут младший лейтенант Параскивеску вернулся и сообщил, что в доме солдат нет. Два старика, которые тут живут, уже спали. С большим трудом ему удалось разбудить их. Конечно, выстрела они не слышали.

— Я этого и ожидал, — прошептал капитан Георгиу. — Вы, Параскивеску, позаботьтесь, чтоб до рассвета шофёра похоронили. А так как этот случай скрыть невозможно, придется распространить слух о том, что шофёр погиб из-за собственной неосторожности. — Потом он обратился к капитану Смеу: — Пойдем, Смеу! Мне кажется, что на сегодня с сюрпризами покончено.

По дороге капитан Смеу спросил с явным беспокойством:

— Ты думаешь, что существует какая-то связь между действиями агента, которого мы разыскиваем, и убийством шофёра?

— По правде сказать, не знаю! Есть доводы и за и против. Но сейчас, пока мы действуем на ощупь, трудно решить, какие доводы вернее. Впрочем, это было бы и неосмотрительно.

— Ты прав… Пока что мрак нас окружает со всех сторон.

— Слушай, Смеу! Кто из твоих людей охранял шифровальный материал во время передвижения? Может быть, от него мы могли бы узнать что-нибудь важное для нас?

Капитан Смеу щелкнул пальцами:

— И подумать только! Мне и в голову не пришло. Интересно…

— Что тебе не пришло в голову и что, собственно, интересно?

— Что шифровальщик, который обеспечивал охрану материала во время передвижения, возможно и был участником этого преступления. Тебе не кажется интересным, что «случайно» этим человеком оказался именно Барбу Василе?

— Тот, который попросился у тебя на передовую?

— Он самый!

Капитан Георгиу подумал минуту, потом ответил тоном, не терпящим возражения:

— Дорогой Смеу, твое предположение абсурдно. Я не понимаю, зачем надо было Барбу Василе убивать шофера здесь, с таким риском, когда он мог это сделать спокойно на дороге, скажем, во время остановки. Впрочем, если хочешь лично убедиться в своей ошибке, поговори со своими людьми, но я совершенно уверен в том, что между семнадцатью и девятнадцатью часами, когда, вероятно, был убит шофер, Барбу Василе находился с ними.

— Тогда что же ты надеешься узнать от него? Нельзя поверить, что ты сможешь напасть на след настоящего виновника, поговорив с Барбу Василе, которого ты считаешь абсолютно невиновным.

Капитан Георгиу с обычной улыбкой человека, совершенно уверенного в своем превосходстве, ответил:

— Мне это и в голову не приходило. Я хотел бы узнать от него другое: существует ли какая-либо связь между порчей мотора вашей машины и фальшивым регулировщиком, арестованным капитаном Раковицы.

Простившись с начальником Второго отдела, капитан Смеу Еуджен отправился искать лейтенанта Тымплару.

— Прошу вас, Тымплару, поставьте на эту ночь охрану у шифровального отдела.

— Не так уж у меня много людей. А потом шифровальщики разместились в том же здании, где и другие отделы.

— Это ничего не значит. Я не могу поставить их дежурить, — у них достаточно работы днем. Впрочем, на этот счет есть приказ.

— А кто его отдавал?

— Господин генерал.

— В таком случае, приказ будет выполнен, — вздохнув ответил лейтенант Тымплару.

Немного успокоенный этим обещанием, капитан Смеу отправился искать свою квартиру. Когда он, наконец, нашел ее, было уже далеко за полночь.

Солдат Некулай Сырмышан ждал его на дороге. Капитан отправил его спать и, быстро раздевшись, лег в постель. Измученный работой и волнениями этого дня, он тотчас же заснул.