В пустынях Казахстана

Пустыня пустынь

Около пятнадцати миллионов лет назад в этих местах плескалось громадное озеро. Частые ливневые дожди смывали в него землю. Здесь она отлагалась на дне в виде желтых красных и белых глин вперемешку со щебнем и камнями. Потом климат изменился. Озеро усохло, на его месте поднялись горы, донные отложения с них смыло дождями, сдуло ветрами. Но в некоторых местах они сохранились, хотя вода проточила в них ложбины и ущелья, а в понижениях их закрыло продуктами разрушения горных пород. Сейчас озерные отложения можно увидеть обнаженными рекой Чарын в среднем ее течении, на горах Катутау, Калканы, Богуты, Чулактау. Их больше всего сохранилось на одном участке южных склонов гор Катутау, где ныне их называют Белыми горами. Они представляют собой как бы музей далекого прошлого этого края.

Впервые я увидел Белые горы мельком и давно, когда путешествовал по реке Или на складной байдарке. Громадные, необычные, дикие и безлюдные, они манили к себе издалека и казались олицетворением извечного покоя пустыни Горы поразили меня своим величием. С тех пор я часто собирался их посетить, но все не удавалось. Незаметно минуло пятнадцать лет.

Весной 1974 г. я собрался наконец побывать в Белых горах. Но апрель был холодный и дождливый, из города не хотелось выбираться, и не верилось в возможность удачного путешествия Да и май выдался тоже 5 дождливым. Над городом небо чаще всего закрывалось тучами, а горы Заилийского Алатау были совсем из-за них не видны. Не верилось, что в пустыне уже весна в разгаре и, как всегда, поспешно росли и отцветали, сохли травы. Двадцатого мая, в день начала путешествия в Белые горы, в пустыне уже царило настоящее лето, вокруг простиралась сухая желтая земля, а в окна машины врывался горячий ветер.

Нас трое. Я и два моих спутника — Ирина и Сергей. Ирина — участник многих экспедиций, Сергей в пустыне впервые. С нами еще один член коллектива — молодой фокстерьер Кирюшка.

Спутник наших путешествий

В первый же день, экономя время, мы по асфальту проделали путь в двести с лишним километров, миновав город Капчагай, перевалили хребтик Архарлы, оставили позади себя поселок Сарыозек, пересекли перевал Алтынэмель, и, когда оказались на его южном склоне, перед нами открылись обширные и светлые дали пустыни, подернутые завесой тонкой пыли, сквозь которую едва проглядывали очертания лежавших на нашем пути гор Катутау. Здесь съехали в сторону с шоссе и остановились в одном из ущелий у маленького ручейка.

Вся наша длинная дорога первого дня путешествия была скучной, тянулась долго и однообразно. Жаркий ветер жег лицо, навстречу ему над самой землей широким фронтом на юг летели белые бабочки. Одну из них занесло в окно машины, и я узнал обычнейшую боярышницу. Бабочки совершали массовое переселение из высыхающей пустыни к далеким горам, где еще были свежая зелень и цветы. Бабочки страдали не только от голода, но и от жажды и доверчиво садились на растопленный солнцем асфальт, черный, блестящий, отражающий синее небо и похожий на воду. Они прилипали к нему и погибали под колесами машин.

На небольшом перевальчике хребтика Архарлы, название которого говорило о том, что в этом ныне усиленно выпасаемом месте, занятом зимовками скота, некогда водились горные бараны архары, бабочки находили спасение на редких отцветающих кустиках караганы. И еще вспомнилась минутная остановка машины возле небольшого ручейка в самом начале перевала Алтынэмель. Едва спустившись с подножки, я увидел муравья-бегунка. Он настойчиво атаковал небольшого слоника, хватал его за ноги, за усики, пытался их отсечь. Но слоник не робкого десятка, энергично сопротивлялся.

Один раз, вырвавшись, он заполз на травинку. В том месте, где жук как сквозь землю провалился, муравей обследует травинки, его движения лихорадочны, поспешны, кажется, уже нет ни одного крохотного участка, в котором бы он не успел побывать в поисках исчезнувшей добычи. Но травинок масса, всех не пересмотришь. Неудачей кончилась охота ретивого бегунка! Кончилось и время нашей остановки.

В ущелье, где мы устроились на ночлег, была зимовка скота, но животноводы откочевали, оставив основательно стравленную землю. Зеленело и цвело, вернее отцветало, только то, что было недоступно животным: колючие барбарис и карагана. Может быть, поэтому местность казалась угрюмой. Лишь тихо журчал ручеек. С гор доносилось квохтанье куропаток, да кое-где желчные овсянки распевали бесконечно однообразные и коротенькие песенки.

Я прошелся по ущелью. Животный мир его был беден. Пробежала одинокая чернотелка, муравьи-бегунки разыскивали на вытоптанной овцами земле скудную поживу. На цветках барбариса деловито трудились шмели да сидели ленивые жуки-бронзовки.

Мой фокстерьер, не найдя ничего интересного, увязался за чернотелкой, стал осторожно прижимать ее то одной, то другой лапой, с любопытством и величайшим вниманием, на которое только способна молодая собака, разглядывая со всех сторон диковинное существо Иногда он слегка хватал жука зубами, тотчас же и не без отвращения выплевывая его обратно. Перепуганный жук принял боевую позу, подобно зенитному орудию, нацелился брюшком кверху и. видимо, не без успеха, так как собаку вскоре стошнило.

В ущелье мы увидели громадный, размером почти с юрту, хорошо окатанный серый валун. Вероятно, его сюда приволокли ледники в далекие периоды похолодания климата. На валуне оказалась древняя тибетская надпись. Часть букв надписи была забита современными почитателями автографов.

Ночь выдалась душной и жаркой.

Рано утром, едва только над горами зарделась зорька, я поднял своих юных помощников, с великим неудовольствием расставшихся со сном, и мы, наспех позавтракав, спустились вниз в пустыню и понеслись по черной ленте асфальтового шоссе мимо величественного со снежными вершинами Джунгарского Алатау. В этом месте горы называются Кояндытау — «заячьи горы». Через сотню километров среди желтой пустыни неожиданно в ложбине показалось село Коныролен, утопающее в тополях, ивах и карагачах. Южная его окраина примыкала К северным склонам гор Катутау.

Здесь мы расстались с асфальтом, по извилистой и крутой неторной дороге забрались в горы. С обеих сторон дороги на светлых пустынных холмах виднелись величественные гряды черных оград-даек, сложенных из порфирита, изрядно покрытых черным загаром и лаком пустыни. Подобные дайки — идеальное место для наскальных рисунков, и я, предчувствуя обильную жатву, с карандашом и бумагой в руках помчался их обследовать. Но древний житель нашей планеты, очевидно, предпочитал отдавать свой досуг искусству там, где текла вода, были хорошие пастбища для скота и много добычи для охоты. Здесь же, на сухих холмах, нашли приют только редкие кустики таволги да курчавки. Рисунков было мало, и это несколько охладило мой пыл.

Как всегда, среди рисунков оказалось больше всего изображений козлов Я выбрал и скопировал самые интересные из них Вот козел в окружении каких-то знаков (1); со странными, повернутыми вперед рогами (2); стройный и сильный красавец (3); с рогами необычными, лировидно загнутыми (4); с длинным собачьим хвостом (5) и еще козлы — разным стилем (6).

На рисунках 7–8 у козлов утрированно длинные рога, а у одного из них они срослись верхними концами. Вероятно, это что-то означало. В рисунке 9 нетрудно узнать горного барана архара Толстенькая коза на рисунке 10 очень похожа на домашнюю. Кстати, в какой-то степени эти рисунки опровергают предположения археологов о том, что рисунки козлов выбивались с ритуальной целью, перед охотой и т. п. На домашних-то коз охотиться не приходилось.

Очень различны по стилю изображения оленя 11–13. Верный друг человека — собака тоже послужила сюжетом для рисунков. Тут или просто ее портрет (14), или она преследует козлов (15–17). Изумителен рисунок 18. Красавца козла гонит даже и не собака, а рысь или барс. Повстречался очень редкий рисунок медведя (19). Целая свора собак изображена на рисунке 20 причем самых разнообразных, с обрубленным хвостом или с хвостом закрученным калачиком, а также похожих по сложению на борзых.

Рисунок 21, пожалуй, изображает тигра. Мощное тело, длинный, с загнутым книзу кончиком хвост, спокойная и величественная поза. Хищник преследует козлов. Тигр раньше водился в изобилии в Казахстане, но давно исчез Очень интересны рисунки 22–24. На первом из них — ясное изображение балло: два камня, связанные веревкой. Его бросали на преследуемое животное. Обвивая ему голову или ноги, оно сковывало движения. Балло еще недавно употребляли на охоте аборигены Австралии. Каким-то орудием охоты пронзен один козел. Другой козел (25) пронзен стрелой. Ниже пораженного животного то ли вохк, то ли барс.

Рисунок козла (26) весь в глубоких точечных выщербинах. По нему стреляли из лука. Но для чего? Ради тренировки или ради совершения обычая, предшествовавшего охоте? Скорее всего второе.

Нашлось среди рисунков и несколько странных знаков, скорее всего родовая томга (27). Старательно выбита фигура (28), в которой без труда можно угадать черепаху. Похож на изображение скорпиона рисунок 29. Человек — творец рисунков только один раз высечен на камне рядом с собакой (30). Есть его изображения и на камне, испещренном мелкими рисунками (31). Один — верховой, другой — на поводу держит какое-то животное, третий — кверху ногами в ритуальной позе. Четко выписаны две фигуры в ритуальных позах в сложных головных уборах (32). Последний рисунок — два козла, столкнувшиеся друг с другом лбами (33).

За дайками подъем оказался еще круче, а дорога извилистей. Но вот перед нами перевал, перегретый мотор переведен на торможение, медленно охлаждается, и моему сердцу водителя от этого тоже легче. Вскоре спуск становится положе, а горы красочнее. Перед нами красные, оранжевые, желтые, синие участки неогеновых озерных отложений. Причудливо изрезанные, они очень живописны, и я сожалею, что солнце стоит высоко, освещение скрывает рельеф, а пейзаж от этого не фотогеничен.

Вокруг пустынно, никаких признаков человека. Хишь одна дорога напоминает о том, что здесь изредка ездят через горы. Но вдруг из-за ближайшей горки показывается стадо верблюдов, больших, несуразных, с длинными клочьями линяющей шерсти. Наш фокстерьер, впервые увидев чудовищ, устраивает истерику, воображая, вернее изображая из себя страшного зверя. Его истошный лай в какой-то мере действует на животных, и они, сбившись плотным табунком, останавливаются в нерешительности.

Вслед за верблюдами из-за гор показывается на коне приветливый старик аксакал. Он рад встрече, охотно отвечает на все вопросы и удовлетворив наше любопытство, тактично осведомляется о задачах нашего визита в эту глухую местность. Мы узнали, что скоро будут деревья, хорошая вода, а до Белых гор — «Ой-бой, очень далеко!»

И действительно, вскоре мы видим зеленую полоску деревьев (она кажется темной на светлом фоне пустыни) рощицу цветущего чингиля, сворачиваем под развесистую иву и с радостью встречаем глубокую тень и журчание прохладного ручейка.

На цветах барбариса и чингиля грудились шмели

Ручей назывался Актерек, в переводе это «белый тополь». Он течет издалека, с отрогов Джунгарского Алатау, которые мы пересекли по перевалу Алтынэмель. прорезает подгорную равнину, проскальзывает через безводные и сухие горы Катутау, выходит к пустыне, по которой течет река Или, и там теряется в песках.

Здесь мы провели несколько часов и, поглядывая на полыхающую жаром пустыню, без конца поглощали горячий чай, который незамедлительно просачивался наружу через кожу.

Однако, как здесь ни хорошо, бездействие утомляет больше, чем жара, и мы, покинув гостеприимную тень и ручеек, снова в царстве ослепительного и горячего света.

Дорога уводит нас от оазиса в пустыню и вскоре исчезает. По моим расчетам, здесь мы должны повернуть на запад, параллельно да рекой реке Или, по направлению к Белым горам.

После недолгих блужданий мы попадаем на старую дорогу. Как мы ей обрадовались!

Еще час пути — и перед нами с севера появляются величественные Белые горы. Но дорога уводит нас от гор все дальше и дальше к югу, в сторону песков и реки Или. Тогда мы пытаемся пробиться напрямик, виляя между кустами саксаула, и скоро упираемся в глубокий овраг с отвесными стенами. Судя по всему, здесь весной прошли обильные дожди и с голых Белых гор скатился паводок, избороздив пустыню.

Обширная подгорная равнина, равномерно понижающаяся к реке Или, шириной около тридцати километров поросла саксаулом. Но что с ним случилось! Он высох, жалкий, серый. Какие же сочные зеленые кустарники, которые растут на песчаных грядках! Песок аккумулирует воду и долго ее сохраняет. В пустынях подгорных равнин, полого опускающихся к реке Или, я бывал много раз и раньше, но никогда не видел подобной массовой депрессии саксаула. Рос он здесь всегда хорошо. Я не могу найти объяснения гибели этого растения. Вместе с саксаулом исчезли многочисленные насекомые, ящерицы, птицы, грызуны[1].

От недостатка воды засох саксаул

По белому такыру тянутся кроваво-красные полосы глиняных потеков. Они с красных горок, кое-где выглядывающих среди Белых гор.

Когда долго едешь по совершенно безлюдной и однообразной пустыне, ощущая одиночество и суровую дикость природы, невольно привлекает внимание каждый необычный предмет. Так и сейчас. Вначале далеко впереди мы видим темный бугор и теряемся в догадках — что это? Затем темный предмет начинает постепенно принимать очертание горки из красной глины. И наконец, на нашем пути прямо у самой дороги следы стоянки гидрогеологической экспедиции. На земле валяется большая железная труба, торчит из земли другая. Здесь, должно быть, скважина. Может быть, в ней есть вода? Сейчас среди вещей в кузове разыщем полулитровую стеклянную банку, привяжем к ней веревку и попытаемся добыть воду. Мои помощники что-то долго возятся, разыскивая необходимые вещи, мне же стоять на земле нелегко, ноги жжет через подошвы. 11 Собака спряталась под машину, обожгла о горячую землю лапки. Вытирая пот, струящийся по лицу, я неожиданно замечаю агаму. Она уселась на железной трубе, уставилась на нас немигающими глазами Как ей не жарко на железе? Подхожу к трубе. Агама несколько раз поклонилась, спрыгнула и метнулась к кусту. Прикоснулся рукой к трубе — едва не обжегся. Наверное, градусов около восьмидесяти. Вот дитя пустыни!

Самец агамы стережет свой участок от соперников

Агаму можно часто увидеть на вершине кустов. Здесь она сидит подолгу. Один из зоологов решил, что так ящерица спасается от жары. В действительности жара ей нипочем. А на вершины кустов забираются самцы, следят за своим участком, высматривая самок, оберегая его от посягательств соперников.

Наконец, все готово. Сейчас выясним; осторожно опускаю на веревке банку. Всплеск ее о воду кажется таким радостным. Вот она, первая порция добытой из скважины воды, мутная, в мелких кусочках ржавчины, упавших со стенок трубы, но удивительно прохладная и вкусная! Теперь нам нечего бояться, водой мы обеспечены. Радостные, мы пополняем водой все наши емкости, умываемся, кипятим чай.

Посидели возле скважины, отдохнули и поехали к Белым горам. Через полчаса достигли цели путешествия.

Теперь не вдали, а рядом с нами причудливые красные, коричневые, оранжевые, голубые, белые горы. Изрезанные ложбинками, ущельями. Дикие и необычные. Здесь совершенно особенный, ни на что не похожий мир. Невольно возникает странное ощущение какой-то нереальности всего открывшегося перед нашими глазами. На поверхности земли сверкают кристаллы гипса, местами разноцветные камни лежат рядом друг с другом. Очень много кремния, кварца. Экзотичность пейзажа, его красоту, причудливое сочетание цветов трудно описать, и я, чувствуя бессилие слова, пытаюсь запечатлеть все открывшееся перед нами на цветную пленку. На этот совершенно особенный пейзаж можно смотреть часами, разглядывая «музей» далекого прошлого Земли. Таким он был многие тысячелетия назад, таким его видели наши древнейшие предки — обезьяно-человеки, когда остатки громадного озера стали постепенно размываться дождями и подниматься вместе с растущими горами над местностью, таким его мы видим и сейчас.

Вспоминаются стихи Н. Рыленкова:

Солнце быстро склоняется к горам, и я едва успеваю сделать несколько снимков. Особенно сильно поражает одно место. Здесь ярко-красные горы служат как бы пьедесталом для охристо-желтых, затем нежно-голубых и белых. Когда-нибудь этот участок пустыни привлечет внимание живописцев, и тогда, может быть, красота и дремучая дикость этого пейзажа станут доступными обозрению миллионов зрителей.

Спадает жара. Появляются торопливые жуки-чернотелки, в воздухе проносятся какие-то мухи. Но птиц — ни одной!

По небу протянулись полосы серебристых облаков. Солнце, уходя за горизонт, окрасило их в багрянец. Синее небо с разгорающимся месяцем и разноцветные горы!

Что мы увидим завтра?

Ночь выдалась душной. В полной тишине хотя и редко, но нудно гудели комары. Прилетали сюда едва ли не за двадцать километров с реки Или. Темные тучи плыли по небу, и яркие звезды над нами то загорались, то гасли. Иногда падали редкие капли дождя. Духота усиливалась. Стояло полное безветрие. Сквозь сон я слышал, как на полог стали падать песок и мелкие камни. Неужели поднялся ветер? Может быть, похолодает. Но надежда не оправдалась: это наш пес, изнывая, как и мы, от духоты, затеял капитальное строительство прохладного убежища. Я не пойму, когда он спит. Потом перестал рыть землю, отвлекся, сперва на кого-то зарычал, потом залаял. Наверное, вблизи прошли джейраны. Наконец нашел новое развлечение: щелкая зубами, стал ловить комаров. Пришлось его забрать под полог. Но и здесь он не успокоился, без конца вертелся на подстилке, вздыхал и чесался. Вообще наш неугомонный фокстерьер всегда находил себе дело. Его неисчерпаемой любознательности и энергии мог бы позавидовать любой человек. Иногда выроет ямку, уляжется в нее так, что торчит одна голова, успокоится и не переставая следит за всеми. Увидит жука, встрепенется, подбежит, понюхает, заметит ящерицу — бросится в погоню. И мало ест. Живет запасами городской сытой жизни.

Под утро стало прохладней.

Проснувшись, я заметил исчезновение моего ботинка. Его, оказывается. утащил мой верный друг. Помощники сладко спали. Я же поспешил сделать несколько фотоснимков, пока солнечные лучи рельефно выделяли тени на глиняных горах.

Самец клеща азиатской гиаломы во много раз меньше напитавшейся крови самки

Ушастая круглоголовка угрожает

После душной ночи комары не унимались. Вдруг неожиданно со всех 13 сторон к лагерю поползли клещи-гиаломы. Они мчались на длинных полусогнутых ногах с величайшей поспешностью, будто соревнуясь друг с другом, откуда-то издалека, почуяв нас на этой голой площадке при помощи каких-то таинственных органов.

Клещи-гиаломы меня давно интересовали. Их чуткость была загадочной. При помощи простых экспериментов можно было доказать, что ни обоняние, ни зрение не служило этим кровососам для поисков жертв. Но может быть, они руководствовались инфракрасным излучением, хотя и против этого довода нашлись аргументы. После моих статей и очерков об этом клеще им заинтересовались физики. Но они не могли прийти к единому мнению. Клещ-гиалома по-прежнему остался загадкой, которую, может быть, разрешат только будущие исследователи. Для человека они почти не опасны и присасываются к нему исключительно редко.

Наспех приготовив завтрак — аппетита не было ни у кого, — мы пошли на разведку.

В начале ущелья располагался небольшой массив песчаных барханов. На них рос зеленый саксаул. Никто его никогда не трогал, не ломал. Рос он, как в заповеднике Я взбираюсь на крутой берег сухого русла, иду по чистому гладкому песку. И сразу же из-под ног взметнулся песок и по нему устремилась крупная ящерица — ушастая круглоголовка. Я отрезал ей путь отступления, и она, приняв мой маневр за проявление недружелюбия, раскрыла свою большую пасть, раздула что-то похожее на уши, слегка подскочила ко мне — «испугала»! Потом, улучив момент, помчалась по песку и мгновенно в нем потонула, оставив на его поверхности едва заметный след погружения. Я не стал ее больше беспокоить, хотя знал — лежит она в песке, затаившись, под самой его поверхностью.

Свое название — ушастая круглоголовка — эта ящерица получила за широкие складки в углах рта, которые, раскрываясь, создают ложное впечатление. К ушам эти складки не имеют никакого отношения.

У заразихи нет листьев: это растение паразитирует на корнях саксаула

Сейчас барханы мертвы, жизнь на них пробуждается только ночью. Днем же слишком жарко и сухо. Вся поверхность песка исписана следами. Вот отпечатки изящных лапок тушканчика, тонкая вязь жука-чернотелки, извилистые линии, прочерченные хвостом, и отпечатки лапок очень быстрой линейчатой ящерицы. Гладкие зигзаги оставила змея И еще самые разные следы. Вдруг что-то быстро метнулось из-под ног к кусту саксаула. Присмотревшись, я увидел молоденькую змею-стрелу. Попытался сфотографировать ее удивительную головку с настороженными глазами. Змея, приняв мои благие намерения за нападение, взметнулась на куст саксаула и ловко заскользила по нему. Среди сухих веточек она была неразличима. Я хорошо знал эту змею, встречал ее не однажды, но, как она ловко лазает по саксаулу, видел первый раз. Очевидно, быстроте и ловкости движений змеи-стрелы способствовала жара. Змея-стрела неядовита. так как зубы, связанные с ядоносными железами, расположены глубоко в ротовой полости. Ее добыча — ящерицы. Поэтому она такая и быстрая. Для ящериц и предназначены ядовитые зубы.

Прежде казахи-кочевники очень боялись ее, считали, что она сильно ядовита и утверждали, будто змея эта быстра, как стрела, и способна, разогнавшись, пронзить насквозь даже верблюда. Кстати, название ее по-казахски «окджилан» — стрела-змея.

И больше никого. Пуста песчаная пустыня!

Впрочем, с невероятной быстротой промчался желтый, как песок, муравей-бегунок, какая-то муха носится над поверхностью бархана, да крохотная оса, размером не более трех миллиметров, светлая, с красноватым брюшком, мечется по песку, быстро потряхивая крыльями, увенчанными на вершине черными пятнами. Пробежит, остановится, замрет на секунду, молниеносными движениями ног выкопает маленькую ямку и вновь на розыски. Оса очень занята, до крайности деловита и необыкновенно тороплива.

Я с удивлением наблюдаю это совершенное творение пустыни и невольно задумываюсь над тем, откуда у нее, такой маленькой, неистощимый запас энергии Вокруг же никаких цветков, на которых можно было бы полакомиться нектаром, давно все выгорело. Думается, что организм, работающий в столь быстром темпе, должен вскоре истощить свои запасы. А ей — все нипочем. Может быть, насекомые способны каким-то способом использовать энергию солнечных лучей, превращая ее в движение? Пока что это предположение кажется фантастическим, но кто знает!..

На кого же охотится маленькая хищница, зачем выкапывает крошечные ямки? Наверное, ее добыча — личинка какого-то насекомого — находится в песке, возможно, на большой глубине. В поверхностных слоях нечего делать, песок сыпучий, сухой, без кореньев. Глубже он плотный, влажнее, там и корни растений, и жизнь. Но если так, то зачем копать ямки? Вероятно, оса снимает поверхностный слой песка не напрасно. Он мешает ее локатору разыскивать добычу; может быть, он, согретый солнцем, слишком горяч или еще чем-то мешает работать остро настроенному аппарату.

Течение мыслей человека часто идет по руслу, проделанному его предшествующим опытом, знаниями, полученными из книг, воспитанием. Иногда это проторенное русло оказывает плохую услугу, ведет к заблуждению. Может быть, и сейчас я ошибся. Невольно вспоминается маленькая пчелка, с которой я повстречался много лет назад во время путешествия по реке Или на складной байдарке. Пчелка устроила ячейки с медом, пергой и детками почти на голом бархане на глубине полуметра и добиралась до них, точно угадывая дорогу, через совершенно сыпучий песок, истоптанный нашими ногами.

Пока я вспоминаю все относящееся к подобному случаю, миниатюрная оса, по-прежнему беспрерывно размахивая крыльями, продолжает свои безудержные поиски, а я, не спуская с нее глаз, медленно хожу за ней.

Становится очень жарко. Песок раскалился, хочется пить, а больше всего угнетает то, что меня ждут спутники и моя задержка им основательно надоела. Я готов уже бросить наблюдения, но желание разгадать секрет маленькой осы держит меня в плену, и я не в силах оторваться от начатого дела.

Наконец терпение истощено, я готов отступить, бросить преследование очаровательной незнакомки, но она, будто сжалившись надо мной, внезапно резким рывком выбрасывает из песка что-то серенькое. Потом несколько секунд этот комочек трепещет на поверхности бархана.

Я с напряжением всматриваюсь, пытаюсь узнать, что происходит. Наконец разглядел! На песке кверху ногами лежит недвижимый серый паучок. Теперь все понятно. Оса-помпилл — охотница за пауками. По принятому у помпилл обычаю, она парализовала свою добычу, которую так долго и настойчиво искала, точным ударом жала через рот в мозг.

Оса-помпилл с пауком

В то время, когда я рассматриваю паука, оса в беспокойстве бегает вокруг. Она то начнет рыть норку, то бросит ее, наведается к добыче. Теперь ей предстоит зарыть паучка и отложить на него яичко. Дела ее теперь для меня ясны.

Так вот кто ты такая, изящная охотница! И наверное, вовсе нет у тебя особенных локационных приборов для поисков добычи. Но и добыча удивительна. Паучок-скакунчик — бродяжка, ночной охотник и на весь день на страшную жару и сухость закапывается в песок, рассчитывая там обрести надежную защиту от всяческих напастей. Для того чтобы его найти, надо немало побегать и нарыть пробных ямок[2].

Немало жителей песчаной пустыни закапываются на день. Только что продемонстрировала свое искусство тонуть в песке ящерица ушастая круглоголовка. Песчаный удавчик почти моментально погружается в песок в случае опасности да и охотится, забравшись в песок и выставив из него только кончик морды. Зарывается в песок наполовину, скрывая свою предательскую тень, кобылочка-песчаночка. И вот теперь еще нашелся один — паучок-скакунчик. Для его собратьев — различнейших пауков такая манера поведения совсем неизвестна.

Песчаный удавчик закапывается в песок

Моя собака давно прекратила всякие поиски живности. Проскачет немного по горячему песку и упадет в тень саксаула, высматривая оттуда очередное местечко с тенью для перебежки.

Я пошел в горы по ущелью. По его дну тянулась зеленая полоска саксаула. Склоны ущелья местами были удивительно красивы, расцвечены в нежно-желтые, розовые и голубые тона. Над горами в воздухе носились стрижи, высоко в небе парил орел. Кроме саксаула здесь рос еще джузгун, кое-где розовел цветами тамариск, сверкал белыми цветками адраспан, лиловыми подушками красовалась зизифора. Здесь был нетронутый и дикий кусочек пустыни. Его никогда не посещали даже скотоводы.

По дну ущелья тянулось ровное сухое русло. По всему было видно, что здесь весной, а, возможно, иногда и летом бурлил сель. В местах крутых поворотов склоны ущелья были сильно сглажены и подмыты. В одном таком месте произошел солидный обвал. Последам видно, как поток белой жидкой глины высотой в несколько метров стремительно промчался и на крутых поворотах, пенясь и бушуя, высоко обрызгал горы и, вырыв глубокое и обрывистое ложе, широко разлился в пустыне.

В самом низу отвесной стены ущелья на светлом фоне земли — два пятна. Пригляделся — торцы окаменевших костей. Какому животному, обитавшему здесь много миллионов лет назад, они принадлежат? Пытаться выкопать кости бессмысленно. Порода очень тверда. К тому же над ними большой навес в глубоких трещинах. От сотрясений может легко обвалиться. Тогда к костям доисторического животного прибавятся кости современного человека, на удивление будущим палеонтологам.

На склонах холмов расположилась колония песчанок. Все ее население повыскакивало наверх, встретив нас многоголосым хором. Человек — очень редкий посетитель этих мест. Собака, обезумев от множества четвероногих созданий, издававших беспрерывный писк, бросалась то за одной, то за другой песчанкой. Но преследуемый зверек успевал юркнуть в свое убежище, в последний момент бросив задними ногами солидную порцию песка в преследователя Этот маневр всегда получался очень ловко.

Страсть нашего пса к песчанкам была неискоренимой. Лихорадочно работая лапами и поднимая позади себя облако пыли, он с ожесточением 17 рыл норы. И не зря. Одна легкомысленная песчанка забежала в короткую нору и попала в зубы нашему ретивому охотнику, который в пылу страсти немедленно ее слопал, нарушив обет воздержания от обильного приема пищи в экспедиционной обстановке. После этого происшествия наш Кирюшка с нескрываемым презрением отворачивался от скромной экспедиционной трапезы, преподносимой ему в специально отведенной посуде.

Вообще говоря, песчанок было не так уж много. Зато покинутые ими городки виднелись на каждом пологом склоне. Когда растительность вокруг городка оказывается уничтоженной, зверьки переселяются в другие места. Иногда песчанки вымирают от заразных болезней.

Песчанки считаются вредными животными. Нов природе нет ничего вредного и полезного. Эти категории установлены человеком применительно к своему бытию и сознанию. Несмотря на относительность этого понятия, можно согласиться, что песчанки безусловно вредны тем, что объедают и без того скудную растительность пустыни, многочисленными ходами они иссушают почву, способствуют ее разрушению и распылению. Впрочем, сам человек развел песчанок, нарушив равновесие, царящее в природе пустынь, уничтожив волков и лисиц — врагов этого грызуна.

Живописное ущелье нам очень понравилось. Мы разведали, куда оно выходит, и потом, петляя по узкому руслу сухого потока, пробрались в него на машине. Кое-где, правда, пришлось проделать для этого проходы в обвалах. Возле высокого обрыва, подмытого селевым потоком, мы нашли глубокую тень и прохладу. И кстати: началась изнурительная жара.

Там, где весенние потоки воды, промчавшись, оставили на дне тонкую взвесь мокрой глины, она, высохнув, растрескалась на кусочки неправильной формы. Каждый такой кусочек подобен паркету. Под ними, а также в глубоких трещинах между ними в тени и прохладе скрывались клещи-гиаломы, находили приют жуки-чернотелки и слоники, уховертки и пауки. Удивительно много пауков! На кого они охотятся?

Продолжаю поднимать плитки засохшей глины и вижу чешуйчатницу, черного жука-жужжеличку, черного муравья-бегунка, но поймать его невозможно. Он делает резкие молниеносные и зигзагообразные броски и ныряет в щель. Разыскиваю его. Приподнимаю плитку земли. Беглец тотчас же. в какую-то долю секунды, исчезает. Обычно этот муравей при опасности не прячется и не затаивается, а спасается бегом, рассчитывая на свои ретивые ноги. Видимо, не случайно он такой осторожный. В Белых горах нелегко жить.

Нас всюду преследуют разные мухи. Они страдают от жажды, гоняются за нами, стараются урвать капельку пота и уж пьют чай с нами непременно. Чуткость к влаге в этом царстве сухости у них необычайная. Я поднимаю плитку «паркета». Под ним влажная почва. Моментально под лопаточку лезут несколько мух, страдающих от жажды.

Собака ни на шаг не отходит от меня. Ее интересует решительно все, начиная с вертких мух, медлительных жуков, стремительных ящериц и мелькающих — в воздухе стрижей. За всеми она зорко следит, а что может — хватает зубами. Только изрядно утомившись, плетется сзади. Так мы и приходим вместе на бивак после похода. Сегодня она неожиданно преподнесла нам сюрприз. Мыс Сергеем выбрались из ущелья и пошли по равнине вдоль-гор. Дул встречный ветер. Неожиданно собака, что-то почуяв, резко свернула в сторону. А еще через минуту, разыскивая ее глазами, я увидел забавную картинку: разинув рот и вывалив язык, напрягая все силы, наш щенок гнался за лисенком. Тот крутился возле большого куста саксаула, силы его явно таяли Издали погоня походила на забаву. Один раз Кирюшка, увидев меня, расхрабрился, изловчился, схватил за холку лисенка. Тот огрызнулся. Кончилась погоня тем, что бедный усталый лисенок забился под куст саксаула, выставив мордочку со злыми желтыми глазами. Пришлось взять на руки негодующую собаку и предоставить лисенку свободу.

Сергей отнял у фокстерьера лисенка

Ночь возле обрыва выдалась прохладной. Утром с запада потянулись тучи и закрыли солнце. Налетел ветер. Похолодало. Какие контрасты нам преподнесла пустыня: вчера днем было 33 градуса, сегодня днем почти в три раза меньше — 12. Жителю севера погода с 12 градусами, может быть, покажется теплой. Мы же, прожаренные, мерзли основательно, нацепив на себя всю запасную одежду, которая оказалась в нашем распоряжении.

Насекомых нет: спрятались. Лишь муравьи-жнецы торопятся, бегут по тропинке, спешат снять урожай семян саксаула. Присматриваешься к земле — и никого. Глаза ловят ничтожные движения. Прокатилась от дуновения ветра соломинка. Настораживаешься и вдруг видишь: по песку бежит странная горбатая мушка и поблескивает отсвечивающими синевой крыльями. Эта мушка мне не встречалась раньше. Надо взглянуть на нее через лупу. Но куда там! Такая шустрая! Тогда остается воспользоваться эксгаустером. Мгновение — и горбатая мушка исчезает в трубочке. В резервуаре эксгаустера не стало мушки, а ползает крошечный рабочий муравей кардиокондила элегантула и его сестрица — крылатая самка. Так вот в чем дело! Рабочий взвалил на спину крылатую самку и потащил ее на новое местожительство. Иначе ему, крошке, и нельзя нести груз, как только на спине. В таком виде он и походил на горбатую мушку.

Муравьи-рабочие часто переносят членов своей семьи, и для этого у каждого вида существуют установленные издавна и строго соблюдаемые правила транспортировки живого груза. Но чтобы переносили на спине — вижу впервые.

В холодную погоду пустыня не интересна. Но надоело сидеть на биваке. Мы оставили Ирину у машины и пошли с Сергеем по живописному извилистому ущелью. За каждым поворотом — новая работа воды и ветра, необычный «бастион», причудливый столб, крепость с башенками, городки, неприступные замки Пейзажи меняются один за другим, и нет им конца. Будто перелистываешь страницы книги с богатыми иллюстрациями и все ждешь нового. Давно пора возвращаться на бивак, но интересно, что дальше, за новым поворотом. И так без конца.

На одной высокой колонне— она вся в разноцветных поперечных слоях — большая шапка из сучьев. Это гнездо птицы. На нем сидит великовозрастный птенец грифа. Завидев нас, птенец с удивлением вытягивает шею, всматривается, внимательно следит за нами. Он в полном одиночестве, наверное, давно изучил вокруг себя все до мельчайших подробностей, знает и животных, и птиц, а вот человека видит впервые.

Странные глиняные горы! Всюду кристаллы гипса, самые разнообразные. Толщу разноцветных глин пронизывают тонкие перегородки гипса и мрамора. Там, где глина вымыта дождями и выдута ветрами, возникает своеобразная ячеистая структура поверхности. Иногда на земле лежат особенные образования из кристаллов гипса, сложенные из причудливо переплетающихся пластинок. Они очень похожи на розу. Такие гипсовые розы — отличный сувенир, и мы набираем их на память о Белых горах.

Но вот поход закончен. Мы сидим возле машины, отдыхаем. Вокруг царит тишина Но рядом стукнули камешки. Поворачиваю голову и вижу на косогорчике прямо над машиной в каких-нибудь пятидесяти метрах от нас застыли как изваяния два джейрана. В них все прелестно: стройные туловища, точеные ножки, выразительные большеглазые мордочки, лировидно изогнутые рога.

Джейран застыл как изваяние

— Скорее фоторужье, скорее! — шепчу я своим помощникам. Но незначительное наше движение — и джейраны бесшумно и молниеносно скрываются за уступчиком. Будто их и не было вовсе, а так, все показалось.

Ущелья Белых гор

В Белых горах по сухим руслам мы уже встречали кое-где следы джейранов. Здесь, в этой неприступной и дикой местности, они находят спасение от охотника. Но горы безводны, и для того чтобы утолить жажду, надо брести двадцать километров до реки Или. Ночью же бедных животных иногда подстерегают браконьеры на автомашинах с фарами. Ослепленные животные, как заколдованные, застывают на месте.

Когда-то джейранов в пустынях Семиречья было много. Удивительно неосторожно это животное. Увидев машину и отбежав от нее. оно остановится, чтобы удовлетворить любопытство, а если побежит, то по пути машины, обязательно пересечет дорогу впереди и только тогда скроется. Эта черта и губит джейрана. А возникла эта привычка против своего исконного и давнего врага — волка. Несколько волков гонят джейранов по направлению к затаившимся своим собратьям. Пересечь направление погони и уйти в сторону — значит избежать засады. От волка такая уловка помогала, а от человека — наоборот.

Отдохнув, мы продолжаем бродить по горам.

В Белых горах саксаул великолепен. Только у подножия гор деревья страдают от недостатка влаги.

Цветастые волосатые гусеницы бабочки оргия дубуа — самые распространенные в пустыне. Они многоядны. Кормятся охотно и саксаулом. Сейчас, страдая от голода, они поползли все разом почему-то на запад. На каждом шагу мы видим путешественниц. На их пути — глубокие водомоины. Гусеницы падают в них, а потом поднимаются по противоположному склону. В одном месте их путь преградил песчаный склон. Он весь изборожден следами гусениц. Налетит порыв ветра и волочит гусениц, подобно легким соринкам, обратно. Но они не сдаются и упрямо поднимаются кверху. И так до бесконечности. Я приглядываюсь ко дну оврага. У основания песчаного откоса масса погибших сухих трупиков гусениц оргий.

Массовое переселение гусениц пустынной оргии я вижу впервые, хотя очень хорошо знаком с этим насекомым. Причина его ясна — усыхание кормового растения — саксаула. Других растений здесь нет. Но почему все гусеницы направились на запад? Поползли против ветра? Может быть, в нем чувствуется дыхание влаги, в которой ищут спасение страдающие от голода и от жажды насекомые?

Песчанки продолжают изводить собаку. Лихорадочная раскопка сопровождается громким лаем. Оторвать ее от этого занятия невозможно Уговоры не действуют. Приходится брать на руки ретивого охотника и относить подальше. От красной почвы наш белый фокстерьер вскоре становится розовым, как фламинго.

Здесь водятся и птицы. Кроме неугомонных стрижей есть пустельга, каменка-плясунья и пустынная славка. Прозвище «плясунья» одна из них получила за манеру постоянно и забавно приседать, одновременно совершая глубокие поклоны. Только не понятно, почему эту птицу прозвали каменкой. Она встречается во всех типах пустынь. Пустынная славка маленькая, серенькая, незаметная. Если каменка вся на виду, любопытна, близко подлетает к биваку, интересуется человеком, то славка, наоборот, осторожна, старается быть незаметной и тихо шмыгает в зарослях кустарников.

Решили сходить на первый бивак. До него через горы недалеко. Там мы забыли босоножки с носками.

Я остался на перевальчике: на его бесплодной и голой вершинке увидел крошечный выброс земли муравейника. Вход в него был закрыт. Сергей пошел к месту предыдущего бивака. Найти его было нетрудно по единственным следам нашей машины, оставленным на рыхлой почве. Их даже сверху было видно.

Осторожно я вскрыл холмик, увидел камеры. Они были пусты. Копнул глубже. Собака внимательно следила за мной и сильно волновалась, порывалась принять участие в работе. Разве она плохо рыла землю своими лапами? Видеть равнодушно, как хозяин роет нору ей было не под силу. Да и интересно, что там за добыча такая могла оказаться? Только на глубине полуметра я нашел муравьев-бегунков. Странно было видеть этих всегда деятельных созданий в полусонном состоянии. Летняя бескормица заставила их стать такими.

Издали я слежу за Сергеем. Со мной на него внимательно смотрит и собака. Он бродит из стороны в сторону, останавливается. Наконец пошел обратно. Босоножки были забыты на колесе машины. Сергей места нашей стоянки не обнаружил и был смущен, он предлагал вновь отправиться на поиски. Наш разговор был спокойным, но собака уставилась на Сергея и вдруг зло и громко на него залаяла. Ее поведение нас развеселило.

Мы возвратились к машине и отправились в путь. Завернули и на первый бивак. Кирюшка, как всегда, первый выскочил из машины, нашел потерянное и с важным видом приволок к машине, за что получил любимое угощение — таблетку глюкозы с витамином С. Очень он любил исполнять какое-либо поручение. Неожиданно разошлись облака, выглянуло солнце, и от прохлады ничего не осталось, снова наступила жара.

Поехали дальше в заросли сухого саксаула, к скважине с водой. Пока пополняли запасы воды, собака сперва приволокла большой кусок резины, а потом старый ботинок. Видимо, наше возвращение на старое место, где мы уже бывали и брали воду, она расценила тоже как поиски потерянных вещей.

Потом поднялись на дорогу, проехали немного и вновь свернули к Белым горам. Здесь они были розовые. В этом месте остановились. Утром пошли в горы по сухому руслу, поглядывая на все те же величественные причудливые пейзажи на склонах ущелья, на удивительное разнообразие расцветки земли. Вокруг отвесные обрывы, колонны с башенками, уступами и длинными шпилями, иногда будто гигантское строение в готическом стиле. Ущелье безжизненно голое и почти без растительности. Но возле одинокого кустика солянки тихо бредет небольшая чернотелка. Промчался серенький паук, крошечный красный клещик шмыгнул в щелку. Местами много следов и лежек архаров. Но давние, весенние. Прежде чем улечься отдыхать, животные выкапывали пологую ямку и взбивали землю пухлой постелькой. Сейчас из-за отсутствия воды и бескормицы животные откочевали в отроги Джунгарского Алатау.

На маленькой полянке — десяток крошечных кустиков солянок. Напуганная собакой линейчатая ящерица метнулась к одному кустику. Из куста ей навстречу мелькнуло что-то серенькое и скрылось обратно. Заглядываю под куст и вижу змею-стрелу. Ее бросок на ящерицу не удался. Наверное, змея на этой полянке караулила несколько дней одну-единственную добычу. Здесь крошечный взаимозависимый мирок живых существ. Десяток кустиков солянок, несколько насекомых, ящерица, змея, охотящаяся за нею Достаточно небольшого вмешательства — и мирок распадется, исчезнет.

Ущелье становится совсем узким. Вокруг громадные обрывы, нависшие над нами, ярко-красные, желтые, белые, охристые, синеватые. И всюду сверкают на солнце кристаллы гипса. Поднимешь самый красивый да вскоре бросишь — под ногами лежит еще красивее.

Кое-где в ущелье глубокая прохлада и тень. Сюда не заглядывает солнце. Из-под нависшего обрыва вылетает бабочка-сатир и уносится кверху. Как и зачем она сюда попала, сколько может продержаться без пищи?

Вот и конец нашего пути: громадная глыба породы свалилась в ущелье, перегородила его. Ее не обойдешь стороной — слишком круты и гладки стенки ущелья. Возвращаемся усталые. Солнце печет нещадно. Кирюшка обжег лапы о горячую землю и просится на руки. Кладу его на шею и несу. Собака с явным удовольствием едет на мне верхом, торжествующе поглядывая по сторонам.

Мы решили сократить путь и пойти к биваку через горы напрямик, забрались на кручи, стали с них спускаться, попали к обрыву. На колонии песчанок ноги проваливаются, песок и камни засыпаются в ботинки, приходится переобуваться. Над обрывом я и занялся этой очередной и скучной операцией. Случаю было угодно посмеяться надо мной: ботинок выскользнул из рук и покатился вниз все быстрее и быстрее, он попал в ложбинку и застрял. За ботинком кубарем бросилась собака, подняла позади себя облачко пыли. На склоне она задержалась, отряхнулась, схватила ботинок и понесла. Но подняться по обрыву уже не смогла.

Осторожно маленькой лопаточкой Сергей проделал на склоне ямки для ног и спустился на помощь собаке. Представляю, в какое глупое положение мог бы я попасть без ботинка, если бы не мои помощники.

Дальше решили спускаться по ущельям, проточенным водой в красной глине. Спуск оказался тяжелым. Местами наш путь преграждали обрывы. Иногда ущелье превращалось в глубокую узкую щель.

Потом путь стал легче, промоина шире. На краю узкого красного овражка я заметил торчащую наружу кость. Покопав землю, я открыл часть крупного позвоночника с длинными остистыми отростками, крестец, одно ребро, большой атлант. Кости походили на лошадиные. Они попали сюда, возможно, несколько тысяч лет назад с потоками глины и еще не успели окаменеть. Чьи-то кости, какое животное резвилось в этих горах и нашло здесь свою погибель? Мне почему-то представился кулан, его образ как-то реально вписывался в этот дикий ландшафт. Хотя здесь могла обитать еще лошадь Пржевальского и другая дикая лошадь — тарпан. По чистой случайности я угадал. Потом палеонтологи определили: части скелета принадлежали кулану — дикой лошади, ныне совершенно исчезнувшей из этих мест. Сейчас кулан, это замечательное животное пустыни, сохранился только в заповеднике Барсакельмес, расположенном на небольшом острове в Аральском море, да в Бадхызском заповеднике в южной Туркмении.

Порядком утомленные трудным спуском, мы с радостью увидали далеко за холмом наш бивак.

Кирюшка изнемог от жары и плетется сзади по горячей пустыне, стараясь держаться в моей тени. А она так коротка, солнце почти в зените. И вдруг он метнулся в сторону, пробежал метров десять и сунулся под кусты. И там что-то сразу зашипело, забулькало: собака отскочила назад, вновь бросилась под куст. «Уж не змея ли там? — подумал я. — Как бы не укусила!»

Я оттащил фокстерьера в сторону. Приподнял палкой ветки и никого не увидел под ними. Видна только одна норка. Пощупал землю палкой. Среди пыли что-то зашевелилось, потом показался колючий шарик. Вот кто нам повстречался, ежик!

Как и следовало ожидать, Кирюшка устроил истерику, завыл, стал бросаться, пытаясь схватить добычу зубами, и, конечно, поранил морду. С ежом в своей жизни он встречался впервые.

Уложив ежика в мешочек, я принес его к машине, привязал собаку, выпустил на свободу зверька, поставив перед ним мисочку с водой. Но ежик лежал неподвижно, разворачиваться не желал и только чуть-чуть ритмично, в такт дыханию шевелились его иголочки.

Вскоре он осмелел, высунул черный носик, облизал его розовым язычком, потом показался один глаз и большое ухо. И только тогда я заметил громадного, размером с крупную фасолину напившегося крови клеща. Он сидел на самой спинке. Бедный ежик! Его защитный костюм, оказывается, имел и отрицательные стороны. Среди иголочек клещ неуязвим!

С большим трудом я вытащил пинцетом кровопийцу. На животе клеща сидел казавшийся совсем крошечным самец. Сейчас он в несколько тысяч раз уступал по весу своей подруге. У иксодовых клещей самцы только тогда оплодотворяют самку, когда находят ее основательно прицепившейся и насосавшейся крови.

Операцию по удалению клеща ежик воспринял как акт недружелюбия и после нее до самой ночи не показывал ни носика, ни уха. Но, по-видимому, за нами он все же неукоснительно следил и, когда все улеглись спать, неожиданно проявил бурную деятельность — принялся швырять из стороны в сторону миску собаки, покатал пустую бутылку, крутился возле бивака добрые полночи. Чем-то мы все же ему понравились. Ну прежде всего тем, что налили ему в консервную баночку воду, которую он и вылакал. Вообще обитатель пустыни — ушастый ежик удивительно доверчив к человеку и в неволе быстро к нему привыкает.

Утром среди моих помощников поднялся небольшой переполох. Когда загрузили машину и в последнюю очередь подняли с земли брезент, на котором стелили постели, из-под него в одну сторону помчались скорпионы, в другую — в страхе мои помощники. Собака кинулась за виновниками беспокойства, я бросился за собакой, опасаясь как бы она не получила укус в свой всегда любознательный нос. Мы долго обсуждали это событие. Ирина возмущалась: подумайте, какое «удовольствие» Проспали ночь на скорпионах!

У нас снова проблема. Когда воды мало, она удивительно быстро расходуется.

Вновь потащились по знакомой и неудобной дороге к скважине Что бы мы без нее делали!

Теперь осталось посмотреть только западную часть Белых гор. Здесь к ним примыкают уже хорошо мне знакомые по прежним странствованиям горы Катутау — «мрачные горы»[3]. За ними поселок Басший, а от него рукой подать и до асфальта.

Сухое русло привело нас в еще более живописное широкое ущелье. Неожиданно следы заброшенной дороги уперлись в глубокий овраг, проделанный весенними потоками талой воды. Здесь громадные конусовидные горы похожи на пирамиды египетских фараонов. Их основание окрашено в охристо-желтый цвет, середина — в красный, а вершина — в белый и голубой. Белые глины, судя по всему, самые поздние осадки, выпавшие на дне громадного озера. Из них слагалась основная масса Белых гор. Глядя на цветные полосы глин, причудливо изрезанные временем, я думал о том, какой удивительной находкой было бы это место для съемок разнообразных, особенно приключенческих и фантастических, кинофильмов.

Громадные конической формы горы подобны египетским пирамидам

В ущелье я вижу бабочку-белянку. Зачем она сюда залетела? Здесь нет ни одного цветочка, чтобы подкрепиться нектаром. Она же все ищет пищу, перелетает от одного реденького кустика к другому. Пролетает стрекоза-коромысло, она заядлая путешественница, большие перелеты ей не страшны. Под обрывчиком на дне ущелья лежит большущий мертвый смоляно-черный хищный клоп-редувий. Я никогда не видел такого. Подул ветер, и над красными горами появился стервятник. Его белые крылья и тело казались розовыми от гор. Вижу гнездо грифа, нельзя сказать, чтобы эти птицы умели выбирать недоступные места для своего жилища. При желании к гнезду можно подобраться.

Старая дорога привела нас к следам стоянки геологов. Сергей тотчас же увлекся раскопками занесенной пылью кучи изрядно проржавевших болтов и гаек, тогда как собака не преминула с важным видом принести старый ботинок, за ним — кирзовый сапог. Как бы она после поисков босоножек не заразилась на всю жизнь страстью старьевщика!

Здесь наш последний бивак в Белых горах.

Утром мы спускаемся в пустыню, находим едва заметную дорогу и едем по ней мимо Катутау. Горы красивы, прежде я бы залюбовался ими и нашел немало сюжетов для фотосъемки. Но после изумительных пейзажей Белых гор все остальное поблекло и потеряло притягательную силу.

Дорога вдоль Катутау очень плоха и тянется долго. Жарко. Стрелка прибора, показывающего температуру воды, предательски приближается к отметке 100 градусов. Приходится останавливаться. Кое-где у основания Катутау видны пятна красных, белых, желтых глин. Это остатки того, что сохранилось в Белых горах.

Но вот дорога становится лучше, далеко впереди показываются сиреневые горы Чулак-Тау, потом слева — одинокая острая черная гора. Мы проезжаем мимо нее и спускаемся на ровную пустыню, полого понижающуюся к далекой светлой полоске реки Или, за которой виднеются горы Богуты. Здесь на нашем пути маленькая зеленая рощица из ив, лоха, чингиля и тамариска, между ними узенький ручеек. В тени деревьев прохладно, влажно: жара для нас сегодня закончилась!

В крошечном оазисе для нашей собаки сразу же находится немало дел. Схватила за хвост агаму и отпустила. Помчалась за тамарисковой песчанкой и долго рыла ее нору. Впервые познакомилась с жабой, и та угостила ее за неуместное любопытство выделениями ядовитых кожных желез. Потом она долго гонялась за обеспокоенной каменкой, где-то поблизости устроившей свое гнездо.

Отсюда уже виден поселок, и Сергей с охотой изъявляет желание сбегать туда за хлебом, хотя, я догадываюсь, ему невероятно хочется курить: его запасы табака давно кончились.

Я брожу по оазису, иногда выбираюсь из него на солнце, приглядываюсь к насекомым. И неожиданно сталкиваюсь с одной из жгучих загадок муравьиной жизни: на чистой площадке возле узенькой полоски зарослей софоры происходит нечто необычное.

Приходилось ли вам, читатель, когда-либо видеть переполох муравьиной семьи? Если, допустим, поднять камень, под которым обосновались муравьи вместе со своими личинками, куколками и яичками, то все жители муравейника в величайшей спешке начнут метаться по земле сперва в растерянности, потом в безудержном стремлении спасти свое добро. Еще муравьиный переполох легко увидеть, когда на муравьев нападают другие муравьи или когда муравьи выпускают в полет своих крылатых воспитанниц-самок и самцов или кто-либо нечаянно или по невежеству разворочает лесную муравьиную кучу. Величайший переполох царил и здесь среди крошечных муравьев-тетрамориум цеспитум. Этот муравей — один из распространенных и многочисленных жителей нашей планеты. Он очень неприхотлив и неразборчив в еде, для своего жилища легко приспосабливает разнообразные убежища, щели, норки, в том числе и брошенные муравейники других видов, он любит почву, хотя бы немного увлажненную.

Сейчас муравьи сновали в спешке по низенькому кустику полынки, с невероятной быстротой взбирались на него и столь же поспешно спускались вниз. Целая толпа крошек будто в помешательстве носилась и возле полынки на узеньком листочке злака, склонившемся к самой земле. С него один за другим сваливались участники этой вакханалии на землю, несколько мгновений катились вниз боком под откос, после чего каждый сворачивался клубочком и замирал в неподвижности.

Мгновенная смерть необычна для насекомых Обычно жизнь постепенно оставляет их тело. А здесь! Столь быстрый жизненный конец мог произойти только от внезапного поражения нервной системы. Уж не был ли ее причиной сильнейший стресс, нервное перевозбуждение?..

Ряды смертников росли прямо на глазах, а под листочком злака уже чернела изрядная кучечка погибших. Но не всех участников пляски смерти ожидал фатальный конец. Кое-кто из муравьев, свалившись и покрутившись на земле, бодро вскакивал и бежал по своим делам. Такие не гибли, хотя и принимали деятельное участие в этом страшном церемониале. Они, будто пройдя экзамен, доказывали свою способность к дальнейшей жизни и деятельности на благо общества со столь странными обычаями. (При помощи эксгаустера я изловил таких муравьев, и они в нем чувствовали себя отлично и на следующий день.)

Загадочная и казавшаяся нелепой пляска смерти продолжалась около получаса и, судя по кучке мертвых муравьев, которую я застал, увидев происходящее, тянулась столько же до моего прихода. И… внезапно прекратилась. Сразу. Будто по команде! Муравьи быстро успокоились и принялись за обыденные дела. Но рядом, примерно в двадцати сантиметрах от места происшедшей трагедии, вокруг небольшого входа начали высыпать на поверхность земли другие муравьи этого же вида и тоже заметались в величайшем волнении и спешке. Пробудилось и третье соседнее гнездо. Все эти три гнезда были родственны, хотя и сохранили каждое некоторую самостоятельность в своих делах. Но переполох соседей не сопровождался гибелью его участников. То ли проходила подготовка к предстоящему жесткому отбору, то ли состояние возбуждения первого муравейника передалось другим.

Пока я сидел возле муравейника, солнце припекло меня изрядно, захотелось пить и забраться в тень. Еще мне сильно мешал Кирюшка. Ему непременно хотелось знать, над чем так старательно трудится хозяин, и я боялся, что его нос, неосторожно сунутый в разгар муравьиного буйства, испортит все и расстроит мои наблюдения. Поэтому я, привязав собаку, стал наведываться к загадочным тетрамориумам. Жители первого муравейника были по-прежнему заняты обыденными делами, рыли землю, носили добычу. На втором и третьем вскоре оказалось несколько тесных группок. В центре каждой находился растянутый за ноги и усики муравей, тоже тетрамориум цеспитум. По давнему опыту я знал, что это значит На муравейнике поймали муравьев-чужаков, разведчиков. Их появление означало многое. Оно обычно предпринималось загодя, до начала массовых побоищ между неродственными муравейниками. Тут причина беспокойства была совсем другой, происходила как бы подготовка к предстоящей баталии, демонстрация противника и, главное, его запаха. Массовые битвы между муравейниками тетрамориум — обыденное явление. После них муравьи, как бы завершив акт регуляции численности, принимаются вновь плодить многочисленное потомство, готовясь для очередной кровопролитной междоусобицы. Все это было понятно. Но как понять увиденное в первом муравейнике?

К вечеру затих ветерок, перестали шуршать листья деревьев, и в наступившей тишине раздался тихий звон комариных крыльев. Днем они сидели в укромных уголках, в тени, в прохладе, возле ручейка, опасаясь показаться на жаре и сухости. Теперь же наступил час расплаты за вынужденное бездействие. Я не боялся нападения комаров. Разве это укусы, если вспомнить их полчища в Сибири или в Уссурийском крае! Но мои помощники были на этот счет другого мнения и заявили бурный протест против моего желания остаться ночевать в оазисе. В какой-то мере я был согласен с ними. Пришлось срочно забрасывать вещи в машину и подниматься в каменистую пустыню.

Здесь вдоволь мест для стоянки: безлюдная пустыня раскинулась на десятки километров. Но всюду ровные вершинки холмов заняты колониями большой песчанки, земля изрешечена их норками и оголена. Иногда машина проваливалась в подземные галереи этого грызуна и с трудом выбиралась из неожиданной западни. Ночевать вблизи поселения этого жителя пустыни не хотелось. Большая песчанка иногда болеет туляремией. На ней могут быть блохи…

С трудом нашли чистую площадку, вблизи которой не было ничьих нор, быстро попили чай, приготовили постель и легли спать. Пологов решили не растягивать: место было очень безжизненное, вряд ли здесь обитали скорпионы, каракурты и комары, из-за которых путешественнику приходится на ночь принимать меры предосторожности.

С бивака открылась чудесная панорама пустыни. Вдали к югу простиралась далекая долина реки Или, зеленая полоска тугаев, окаймлявшая едва различимую белую ленточку воды, за ней высился хребет Кунгей-Алатау с заснеженными вершинами, а западнее — Заилийский Алатау.

Стало темнеть. Царила тишина. Чувствовалась едва уловимая плавная тяга воздуха.

И тогда появились комары. С легким звоном один за другим они плавно проносились над нашими головами, не задерживаясь и не обращая на нас никакого внимания. Лишь иногда некоторых из них привлекала компания из трех человек, устроившихся на ночлег на земле возле машины. Поведение комаров было настолько необычным, что мы все сразу обратили на это внимание. Чем объяснить отсутствие интереса комаров к человеку в местности, где на десятки километров вокруг не было ни поселений, ни домашних, ни крупных диких животных? Оставались одни предположения.

Ближайшее место выплода комаров — река Или — от нас километрах в пятнадцати. Там комариное царство, и в нем мало комаров которым доставалась порция крови, необходимая для созревания яичек.

Кроме того, звери давно привыкли на ночь перебираться подальше от реки в пустыню, на просторы, на ветерок, подальше от комариной напасти. Да и человек, надо полагать, с древнейших времен по той же причине избегал ночлега в пойме реки. Поэтому с попутными ветрами и привыкли комары отправляться в пустыню за добычей, с ветрами же и возвращаться обратно. Сухие пустыни вблизи реки Или кишели комарами, и в этом мы не раз убеждались во время многочисленных путешествий.

Но какая добыча могла привлекать комаров в этой безжизненной пустыне? Очевидно, единственная — большая песчанка, городки которой виднелись едва ли не на каждом шагу. В норе комар безошибочно находил того, кого искал, и, сытый, отправлялся в обратный путь. Песчанкам же деваться некуда. Привыкли к тому, что их подземные жилища кишели блохами, клещами, москитами и комарами. Так постепенно и развился в местном комарином племени инстинкт охоты за обитателями пустыни, и те, у кого он был особенно силен, равнодушно миновали другую добычу. Среди кровососущих насекомых нередка подобная специализация.

Ночь в пустыне, уложенной плотно лежащими черными камешками, в виду далеких гор, под чистым небом с яркими звездами была хороша, прохладна, тиха и спокойна. Последняя ночь путешествия в Белые горы.