В Россию с любовью

ГЛАВА 16 СЕАНС ПСИХОТЕРАПИИ

Некоторое время Регина неподвижно лежала на боку, свыкаясь с мыслью, что она — это она. Поначалу ее неприятно удивил непроглядный мрак, окружавший ее со всех сторон, но постепенно она сообразила, что виной тому ее собственные сомкнутые веки. Нужно было просто открыть глаза. Она сделала это. И тут же пожалела о том, что очнулась.

В темной комнате, где она находилась, имелось всего одно маленькое окошко, за которым беззвучно бесновался оскаленный монстр. Не сводя с Регины пристального взгляда, он усердно двигал челюстями, явно стремясь прогрызть стекло, отделяющее его от девушки. При этом монстр совершал неподражаемые ужимки и угрожающе гримасничал. Белая харя, черный провал рта, желтые зубы. Бр-р!

Парализующий ужас, охвативший Регину, постепенно сменился облегчением, к которому примешивалось отвращение. Оказывается, ее напугал всего лишь кривляка Мэрлин Мэнсон в обтягивающем комбинезончике телесного цвета. Надежно упрятанный за рамки телевизионного экрана, он был не более опасен, чем любой другой кретин, заключенный в психушку. Регина хотела было облегченно вздохнуть, но воздух застрял у нее в груди холодным комом. Будто невидимый кол туда загнали.

Работающий с выключенным звуком телевизор марки «Филипс» был ей совершенно не знаком. Как и прочая обстановка комнаты. Как и сама комната. Если бы не чудовищная слабость, Регина обязательно вскочила бы и бросилась наутек, словно лежала она не на самом обычном диване, а на эшафоте. Лежала почему-то в старенькой ночной рубашке, которую не надевала с детских лет. А под ней ничего не было, совсем.

Убедившись в этом, Регина все же попыталась подняться. Добрых полминуты она сидела на диване в состоянии очень неустойчивого равновесия, после чего земное притяжение взяло верх над ослабшей девушкой. Опрокинувшись на спину, она едва не застонала от отчаяния, но сдержалась, опасаясь накликать на свою голову беду.

И все же ее возня была услышана. В комнате бесшумно возник мужской силуэт и, молча постояв в темноте, внезапно вскинул руку. Регина вздрогнула, а потом еще и зажмурилась, потому что яркий электрический свет был невыносим для ее глаз. Удивительно, но лишь теперь она сообразила, что за окнами чужой квартиры стоит не просто ночь, а тот беспросветный мрак, какой воцаряется на земле в самые глухие предрассветные часы. Время оживающих призраков и кошмаров.

С замирающим сердцем Регина осторожно разглядывала незнакомца сквозь узенькую щелочку между подрагивающими ресницами. Он был темноволос, светлоглаз и смахивал больше на киноактера, чем на маньяка или насильника. И все же Регина решила притвориться спящей. Сработал детский инстинкт, призывающий закрывать глаза при любой опасности. То, чего ты не видишь, не способно причинить тебе никакого вреда. Главное — не смотреть. Регина надеялась, что незнакомец удалится так же неожиданно, как и появился, но ее наивная хитрость его не обманула. Остановившись прямо над ней, мужчина поинтересовался:

— Как дела, лягушка-путешественница?

Регина не стала возражать ни против «путешественницы», ни даже против «лягушки», хотя в другой обстановке не преминула бы заявить решительный протест по этому поводу. Продолжая разглядывать мужчину сквозь бахрому ресниц, она решила, что опасаться насилия с его стороны едва ли стоит, но и перечить ему лучше не надо. Он вел себя как хозяин положения, да по сути и являлся им. Вот только какого лешего ему от Регины надо? Кто он такой и откуда взялся? Вернее, как она очутилась в квартире, явно принадлежащей ему?

— Руки-ноги на месте? — задал мужчина новый вопрос.

— А куда им деться? — просипела Регина, гортань которой за время беспамятства сузилась до диаметра коктейльной трубочки.

— Не скажи, не скажи, — усмехнулся мужчина. — Про нарколепсию доводилось слышать? Это патологический сон. Случается, идиоты вроде тебя отлеживают конечности до такого состояния, что приходится делать ампутацию.

— Ага, так я вам и поверила, — буркнула Регина, на всякий случай подвигав руками и ногами. Сообразив, что в ее положении нижними конечностями лучше слишком активно не манипулировать, она сердито уставилась на мужчину: — Вы кто?

— Зови меня Громовым.

— Да мне, в общем-то, по барабану, как вас звать. Я спрашиваю: откуда вы взялись?

— Я знакомый твоей мамы. Ты находишься в моем доме под домашним арестом. Устраивает?

— Не-а. — Осваиваясь с каждой минутой все больше, Регина позволила себе первую капризную нотку, внимательно наблюдая при этом за реакцией собеседника.

Если бы это ему не понравилось, она моментально пошла бы на попятную, «съехала с темы», как это называлось на языке Регины. Но на лице мужчины не проявилось неудовольствие. Оно вообще ничего не выражало. Регине вдруг вспомнилась давняя экскурсия в музей восковых фигур. Там она испытывала очень похожее чувство. Ты глядишь на неодушевленную фигуру, но при этом подозреваешь, что она, в свою очередь, всматривается в тебя, причем видит насквозь. То, что глаза у живых людей могут быть устроены подобным непроницаемым образом, оказалось для Регины довольно неприятным открытием.

Она не придумала ничего лучше, чем уставиться в потолок. Долго выдерживать взгляд мужчины, представившегося Громовым, было свыше ее сил. А на его голую выпуклую грудь под распахнутой рубахой смотреть было так же неловко, как пялиться на его узкие голубые джинсы.

Ее смущение не осталось незамеченным.

— Сейчас я принесу тебе горячего молока, а потом мы побеседуем немного, — сказал Громов, направившись к выходу из комнаты.

— О чем? — крикнула Регина ему вслед.

Громов даже не обернулся. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые пропускают мимо ушей все, что не считают нужным слышать.

Во время его отсутствия Регина сделала новую попытку занять вертикальное положение и добилась некоторых успехов. Постояв немного на слабых ногах, она поспешила присесть, чувствуя себя в детской ночнушке не слишком уютно. Натягиваешь ее на колени — на груди образуется декольте чуть ли не до пупа. Одергиваешь рубашку повыше — ноги высовываются наружу по самое то. Прямо как в прибаутке про бедолагу, у которого вечно то мужское достоинство великовато, то майка короткая. Сплошной облом.

Кое-как найдя для своего подола оптимальный вариант, Регина, перебарывая легкое головокружение, бегло ознакомилась с окружающей ее обстановкой. Самой современной и дорогой вещью в комнате выглядел беззвучно работающий телевизор с огромным плоским экраном. Мебель — явно ширпотребовская, украшений почти никаких, ковер на полу дешевенький. Очень чисто и очень скучно. Однако Регина, ценившая роскошь во всех ее проявлениях, неожиданно подумала, что хозяину квартиры такая обстановка подходит больше, чем какая-либо другая. Во всяком случае, представить его в атласном халате и тапочках, утопающего в пухлом кресле на фоне вычурной мебели, не получалось.

— Вот, — сказал он, возвратившись с литровой кружкой в протянутой руке. — Выпей это. Сразу полегчает.

— Нет! — Регина помотала головой.

Густой запах кипяченого молока внезапно напомнил ей, как скверно она себя чувствует. Тошнота подступила к самому горлу, когда кружка была бесцеремонно сунута ей прямо под нос.

— Пей!

— Меня вырвет!

— Ничего, уберешь потом за собой, — невозмутимо сказал Громов.

Если бы у Регины были силы возражать, она возразила бы. А так пришлось покорно глотнуть чрезмерно пахучее молоко.

— Что за гадость вы туда намешали? — капризно спросила она, стараясь не дышать носом. Получилось: «дадосдь» и «дамешали».

— А вот твой отец любил молоко с медом, — сообщил ей Громов.

— Какое вам дело до моего отца? И откуда вы знаете мою мать?

— Ты пей, пей. Не отвлекайся. Насчет твоих родителей мы еще побеседуем. Сначала хотелось бы обсудить твоего жениха.

Хорошо, что молоко было уже наполовину выпито, потому что теперь Регина смогла запрокинуть кружку таким образом, чтобы спрятать глаза за ее днищем. Напоминание о Валентине подействовало на нее подобно удару током. Это ведь он ненавязчиво подсказал ей идею принять тройную дозу ЛСД, как теперь начала догадываться Регина. Она-то, по дурости своей, решила, что испытает райское наслаждение. Что-то такое вначале было, спору нет. Но остальное путешествие прошло где угодно, только не на седьмом небе. От одних смутных воспоминаний о пережитых ужасах по коже Регины пробежал озноб.

Громов словно прочитал ее мысли:

— Тебя вытащили с того света, ты знаешь об этом?

— Кто же такой добренький нашелся? — Регина упорно продолжала прятать глаза. — Вы, что ли? И теперь я вам по гроб жизни обязана, надо понимать?

— Гроб жизни, — хмыкнул Громов. — Интересно, как ты себе его представляешь?

Она растерялась:

— Да, в общем-то, никак.

— И правильно делаешь. Бесполезное занятие. Лучше расскажи мне о своем Валентине ненаглядном. Это ведь он тебя «кислотой» угостил, верно?

— Я искупаться хочу, — заявила Регина, решительно поставив чашку на низкий столик: трах!

Громов поднял ее и ткнул пальцем в белую влажную окружность, оставшуюся на поверхности:

— Не забудь потом вытереть.

Возмущенно фыркнув, Регина приподняла подол и, до предела натянув хлопчатобумажную ткань, провела ею по крышке стола.

— Довольны? — Учитывая, что под рубашкой у девушки ничего не было, это прозвучало весьма двусмысленно.

Но смутить Громова оказалось не так-то просто.

— Прежде всего я доволен, когда гости не гадят в моей квартире, — сказал он. — Ну, а то, что они убирают за собой, так это в порядке вещей. Лично мне от этого ни холодно, ни жарко.

Произнеся эти слова, Громов уселся в низкое кресло, закинул ногу на ногу и уставился на немой телевизионный экран, давая Регине понять, что ванную ей придется искать самой.

В двухкомнатной квартире это было не слишком сложной задачей даже для Регины. Запершись изнутри, она отрегулировала воду и задумчиво повертела в руках флакон с пеной для ванны. Возможно, по той причине, что штуковина была изготовлена в виде очень натурального булыжника, захотелось вдруг треснуть Громова по голове. Хорошенько треснуть, чтобы он враз растерял всю свою холодность и невозмутимость.

Однако минуту спустя, полюбовавшись зеркальным отражением своей осунувшейся физиономии, Регина решила, что в первую очередь по голове следовало бы настучать ей самой. Громов нисколько не преувеличил, сказав, что ее пришлось вытаскивать с того света. Зомби из фильма про оживших мертвецов — вот кого напоминала себе Регина.

— А ты, оказывается, подонок, Валентино, — прошипела она, соприкоснувшись с горячущей струей воды. — За что же ты со мной так?

Мочалкой она растирала себя так яростно, словно хотела содрать с себя кожу вместе с воспоминаниями о том, кому в последнее время она принадлежала вся без остатка.

Когда Регина вернулась в комнату, Громов сохранял прежнюю позу. Только в пальцах его дымилась сигарета, а на столе невесть откуда возник поднос с запотевшей бутылкой водки, стаканом, бутербродами и россыпью виноградных кистей. Почему-то казалось, что все это появилось здесь по мановению его руки. Невозможно было представить себе Громова хлопочущим возле раковины или нарезающим колбасу. Вернее, Регине не хотелось видеть такую банальную картину. Что-то разрушилось бы в ее двойственном отношении к этому человеку.

Зачем он с ней нянчится? Какое ему дело до Валентина Мезенцева? И вообще, кто он такой?

На приятеля матушки Громов совершенно не походил. Ничего бандитского или милицейского в его манерах или наружности тоже не проскальзывало. Любопытный тип, странный. С такими Регине общаться еще не доводилось. Что ж, тем лучше. Это только мужчины полагают, что старый друг лучше новых двух. Будучи женщиной, Регина придерживалась противоположного мнения.

— Почему стакан только один? — жеманно поинтересовалась она, стараясь казаться более бодрой, чем это было возможно в ее состоянии.

Ее вопрос упал в пустоту.

— Бутерброды с ветчиной, с сыром. — Громов указал сигаретой на поднос, продолжая при этом следить за беззвучным мельтешением на телевизионном экране. — Я забыл принести сок, но это дело поправимое. Холодильник в кухне, а туда ты доберешься без посторонней помощи. Насколько я понимаю.

Он бросил на гостью оценивающий взгляд, и она в очередной раз вспомнила о надетой на нее рубашке. Скорее всего, этим одеянием она была обязана Громову. А еще ему наверняка пришлось носить ее на руках, потому что другого способа переместиться из своей квартиры в чужую у Регины не было. Невольно бросив взгляд на сильные громовские руки с отчетливо проступающими сквозь кожу жилами, она подумала, что не прочь почувствовать их прикосновение наяву. Эта промелькнувшая мысль заставила ее нахмурить брови.

— А стаканы где? — упрямо спросила Регина. При этом она по привычке тряхнула волосами, образовав вокруг себя ореол мельчайших брызг.

— Сок в пакетах, — сообщил Громов. — Они снабжены специальными трубочками.

— Я бы водочки лучше выпила!

— Не сомневаюсь. Водка, наркотики… Но разве не твое поколение выбрало пепси?

— Мое, — грубовато заявила Регина. — Пепси-колой хорошо экстази запивать на дискотеках.

— Забавно. Только ты сейчас не на дискотеке находишься.

Громов наполнил свой стакан на две трети и не спеша вылил его содержимое себе в горло. Сколько Регина ни наблюдала за ним, заметить подергивание его кадыка или хотя бы тень гримасы на его лице ей не удалось.

— Так я выпью водки? — Ей, кстати, не очень-то хотелось травиться до того, как она отойдет окончательно, но разве могла она не попытаться настоять на своем?

— Ты какую дозу ЛСД приняла? — Громов покосился на нее. — Двойную? Тройную?

— Не ваше дело.

Усевшись на диван, Регина решительно схватила бутылку и запрокинула ее над приоткрытым ртом. Водка туда не попала. Громов перехватил бутылку так быстро, что из нее лишь несколько капелек успело пролиться. Вновь наполнив свой стакан, он со стуком вернул емкость на место.

— Ох-ох-ох! — возмутилась Регина.

Ее кривляния остались без внимания, поэтому она демонстративно взяла бутерброд и отхватила зубами сразу половину.

— ЛСД тебе Валентин поставлял? — Дожидаясь ответа, Громов с расстановкой опустошил свой стакан.

Регина уставилась на обращенный к ней профиль. Розовый ломтик ветчины свисал у нее изо рта, как кошачий язык. Спохватившись, она вобрала его губами внутрь и буркнула:

— Допустим.

— Я так и думал, — кивнул Громов, забросив в рот крупную виноградину. — Могу поспорить, что с перебором «кислоты» именно он тебе посодействовал.

— На что поспорить?

Регина кокетливо прищурилась. Впервые она сыграла в «американку» в пятнадцатилетием возрасте, и воспоминания о том, какое желание двух одноклассников ей пришлось тогда исполнить, до сих пор приятно будоражили ее.

— Спрашиваешь, на что поспорить? — Громов проглотил еще одну виноградину и сунул в рот сигарету. — На то, что тебе неизвестен адрес проживания господина Мезенцева и точное место его работы. — Подумав немного, он добавил: — Точно так же, как и индийский язык.

— Индийский язык? — опешила Регина. — При чем здесь индийский язык?

— Ты на чистейшем санскрите изъяснялась, когда я тебя обнаружил, — сказал Громов без всяких эмоций в голосе. — Вся такая продвинутая. А под тобой — лужа. Зрелище, скажу я тебе, впечатляющее.

Жар тронул сначала шею Регины, потом щеки.

— Где моя одежда? — крикнула она, сорвавшись на визг. — Я ухожу!

— Ты остаешься. Домашний арест, помнишь?

— Ни фига я не помню!

— Плохо, — язвительно произнес Громов. — Иначе ты не искала бы здесь свои тряпки, которые мешали тебе ощутить всю прелесть полета. Не знаю, конечно, каково было тебе там, где ты парила. Но на грешной земле смотрелась ты не ахти. Даже животные ведут себя пристойней.

— Еще вопрос, кто из нас животное! — запальчиво выкрикнула Регина.

Громов покачал головой:

— Не вопрос.

— Вы хотите сказать, что я…

— Я хочу сказать и говорю, что кое-кому выгодно, чтобы ты ползала на карачках, выпрашивая очередную дозу. В конкретном случае ты пресмыкаешься перед Валентином. Так вот, если уж продолжать зоологическую тему, то уважающие себя люди на этой планете перемещаются вертикально. Или у тебя иное мнение на этот счет?

Если бы это было произнесено наставительным или высокомерным тоном, Регина ни за что не смолчала бы. Она принадлежала к той породе девушек, которые за ответом в карман не лезут, даже если они одеты в одну рубашку на голое тело, у которой нет никаких карманов. Однако Громов разговаривал с ней не с позиций праведника, распекающего грешницу. Он просто предлагал Регине взглянуть на себя со стороны, сохраняя при этом нейтралитет. Такую пилюлю, несмотря на всю ее горечь, она кое-как проглотила. Правда, не удержалась от едкой ремарки:

— Не учите меня жить, лучше помогите материально.

— Мужчина, — бросил Громов.

— Что?

— Без обращения «мужчина» эта фраза звучит как-то незавершенно.

— И так сойдет, — буркнула Регина.

Она вдруг почувствовала себя малолеткой, брякнувшей какую-то несусветную глупость в присутствии взрослого человека. А тут еще эта куцая ночнушка с дурацким утенком на груди!

Скрывая смущение, Регина ухватила новый бутерброд и, перемалывая его зубами, уставилась на экран, где продолжалась бесконечная пантомима.

— Включили бы звук, что ли, — предложила она. — Рики Мартин как раз поет.

Громов взял со стола дистанционный пульт и нажал нужную кнопку. Однако послушать латиноамериканского мачо Регине не довелось — на экране запрыгали, стремительно сменяя друг друга, картинки других каналов.

— Жалко вам, что ли?

— Рики Мартина? — Громов приподнял одну бровь. — А почему я его должен жалеть? По-моему, парень очень неплохо устроился. Экзотика, красивые девушки вокруг увиваются.

— Завидуете! — злорадно заключила Регина, в который раз за сегодняшнюю ночь почувствовавшая себя уязвленной.

— Чего я меньше всего желал в этой жизни, — сказал Громов, — так это выделывать коленца перед зрителями. Чтобы быть клоуном или там поп-певцом, требуется особое призвание. У меня его нет.

Регина хотела было возразить, что клоуны и певцы — разного поля ягоды, но с мысли ее сбило изображение циферблата, возникшее на экране. Секундной стрелке осталось сделать один оборот, чтобы часы показали ровно пять.

— Уже утро? — удивилась она.

— Если хочешь, — предложил Громов, — можешь открыть шторы. Не забыла еще, как солнце выглядит?

— Очень оно мне нужно, солнце ваше. В такую рань я обычно дрыхну без задних ног.

— Как насчет передних?

— Со своими ногами я как-нибудь сама разберусь. Без посторонней помощи.

— Смотри не запутайся. — Громов усмехнулся. — А вообще-то выспаться тебе не мешает. Сейчас послушаю сводку новостей и выключу телевизор. Отдыхай.

Регина оперлась на диван локтем и от нечего делать принялась смотреть новости. То, что в таком положении угол стола заслонял ей часть экрана, ее абсолютно не волновало. Она никогда не понимала своего отца, не пропускавшего ни одной информационной передачи. Она вообще его не понимала, как и он ее. Со дня его гибели Регина не проронила ни слезинки. А сегодня вдруг воспоминание о нем причинило ей боль.

— Вам сколько лет? — спросила она у Громова.

— Много.

— Сорок?

Он повернулся к ней и без улыбки ответил:

— Сто.

— А выглядите моложе, — пошутила в ответ Регина.

— Зато чувствую себя значительно старше. — Помолчав, Громов добавил: — Иногда.

— Почему?

— Потому что со временем жизнь начинает утомлять. Когда-нибудь поймешь, к сожалению.

— Я и сейчас понимаю. Лично мне…

— Тихо!

Регина, оборванная на полуслове этим властным окриком, даже не успела обидеться. На экране возникла фотография… Валентина, который почему-то был снят в военной форме и лихо заломленной фуражке. Еще больший сумбур в мысли Регины вносил заунывный голос за кадром:

— …и его водитель скончались на месте. Как сообщили нам представители московского военного округа, подполковник Рябоконь Сергей Леонидович занимал должность начальника особого отдела. Расследование обстоятельств его гибели в настоящее время…

Голос диктора уплыл куда-то, когда перед глазами Регины возникли кадры, снятые на месте происшествия. Ночное шоссе, освещенное прожекторами и фарами автомобилей: милиция, «Скорая помощь», микроавтобус, солидная иномарка и даже пожарная машина. Груда искореженного металла посреди лоснящейся лужи. Возбужденно жестикулирующие люди. И два окровавленных тела прямо на асфальте. Наткнувшись на них, объектив камеры поспешно переместился на лицо румяного милиционера в белой портупее через плечо.

— Осмотр места ДТП, тсзть, позволяет сделать вывод, — веско заявил он. — Потерпевшие, тсзть, совершали обгон со значительным превышением скорости. — Широкий, но совершенно ничего не объясняющий жест. — В это самое время по встречной, тсзть, полосе двигалось транспортное средство, именуемое «КамАЗ». — Оператор мельком показал зрителям мятую кабину грузовика, а милиционер, посопев немного, выдал заключительное резюме: — Тсзть, данное столкновение явилось результатом неосторожности водителя легковой автомашины, которая, тсзть, и привела к вышеупомянутому столкновению, вызванному… вызванному…

Так и не выпутавшись из словесных дебрей, милиционер приосанился, но его тут же сменил обозреватель ТВ-6, человек тщедушный и изнуренный какими-то неведомыми недугами. Голова его так и клонилась набок под тяжестью массивных очков. Демонстрируя всем своим видом, каких героических усилий ему стоит сидеть прямо перед камерой, он уныло пробубнил:

— Водитель «КамАЗа» с места аварии скрылся, однако, как утверждают компетентные органы, задержание его произойдет в самом ближайшем будущем. Представитель военной прокуратуры, с которым побеседовал наш корреспондент, настаивает на том, что следствие должно проводиться его ведомством, а не Федеральной службой безопасности. Вместе с тем, как утверждает он, нет никаких оснований подозревать, что гибель начальника особого отдела подполковника Рябоконя явилась результатом умышленного покушения.

Регина решила уже, что Валентин лишь померещился ей, но тут телевизор услужливо продемонстрировал ей все тот же снимок. «А ему идет военная форма, — машинально отметила девушка и так же машинально добавила про себя: — Шла».

— Знакомый?

Стрельнув глазами в сторону задавшего вопрос Громова, Регина помотала головой:

— Нет. С чего вы взяли?

— Лицо у тебя изменилось, девочка.

— Устала я. Глаза слипаются.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Громов. — Отдыхай. Если ненароком жених приснится, передавай ему привет. А лучше сразу попытайся до меня докричаться. Я тебя разбужу.

Спальня еще хранила запах женщины, мечтавшей сделаться здесь полноправной хозяйкой. Но всевозможным безделушкам, которыми Лариса метила облюбованную территорию, было теперь место на мусорной свалке. Если хранить предметы, напоминающие о людях, с которыми ты когда-то был близок, то целый музей получится. Бесконечная выставка горестных воспоминаний.

Достав из кобуры «смит-вессон», Громов подошел к зеркалу и, крутанув оружие на указательном пальце, направил его на собственное отражение. Пятнадцать минут абсолютной неподвижности, на протяжении которых ты целишься в дуло собственного револьвера, отличная тренировка для каждого стрелка. Но этим утром сосредоточиться Громову не удалось. Сказывалась выпитая почти натощак водка, волнение, усталость.

— Ладно, ты тоже отдыхай, — велел он своему отражению. — А то непонятно, кто кому видится — ты мне или я тебе.

Опрокинувшись на кровать, Громов заложил руки за голову и прикрыл глаза. Всплывший под сомкнутыми веками образ подполковника Рябоконя достаточно было лишить форменной фуражки и погон, чтобы он превратился в Валентина Мезенцева, о котором с таким восторгом отзывалась мать Регины. Теперь стало ясно, откуда у мнимого бизнесмена военная выправка и усы. Без одной звезды тот самый «ну настоящий полковник», о котором грезят женщины не первой молодости.

Начальник особого отдела не просто руководил операцией, но и принимал в ней непосредственное участие. Дорогие подарки девушке делал, наркотиками ее потчевал, при случае натягивал по-походному. В результате цель была достигнута. Пилот Северцев собственноручно пронес в кабину самолета взрывчатку, подложенную ему не где-нибудь, а в родном доме.

В том, что Рябоконь и Мезенцев являлись одним и тем же лицом, сомневаться почти не приходилось. Реакция ошеломленной девушки, услышавшей репортаж о гибели жениха, была достаточно красноречивой. Точно так же Громов был убежден в том, что ночная автокатастрофа являлась лишь одним из многих способов отправить уже ненужного подполковника в отставку, из которой не бывает возврата.

Преступники в погонах не могли знать о том, что подразделение экстренного реагирования фактически прекратило расследование теракта. Обеспокоенные тем, что Громов начал копать глубже, чем ожидалось, они приняли контрмеры. Первым делом попытались устранить Громова руками депутата Шадуры. Акция вызвала эффект, прямо противоположный ожидаемому. Вместо того чтобы угомониться на прозекторском столе, Громов помчался в аэропорт и там напал на след, который мог завести его достаточно далеко. Тогда, чтобы помешать его расследованию, была застрелена вдова летчика, затем дошел черед до дочери Северцевых. Когда выяснилось, что девушка не скончалась от передозировки, за ней отправилась группа захвата. Возможно, подполковник опередил события, доложив наверх, что Регина уже не способна давать показаний никому, кроме всевышнего на небесах. Руководство отблагодарило Рябоконя за верную службу таким образом, чтобы он тоже замолчал навсегда. Известный военный принцип: или грудь в крестах, или голова в кустах. Одно не только не исключает второго, но и зачастую способствует ему.

Такая вот неприглядная получалась картинка, собранная из отрывочных фрагментов. Никакой легкости от того, что все факты встали на свои места, Громов не испытывал. Логическая цепочка, выстроенная им, обрывалась на смерти начальника особого отдела. Что, собственно, давало Громову понимание роли Рябоконя во всей этой темной истории? Даже если Регина признается, что злополучный термос вручил ей ухажер, это не поможет выяснить, кто стоял за ним.

Военная мафия? Разумеется. Но это понятие слишком абстрактное. Военную мафию не арестуешь, обвинения ей не предъявишь, за решетку ее не упрячешь. Тут нужен кто-то конкретный, обладающий Ф.И.О., званием, должностью. Потому-то с призрачной субстанцией не повоюешь. Это то же самое, что пытаться достать кулаками юридическое лицо, которое вроде есть, но в то же время как бы и не существует вовсе. Миф, химера. Из той же зловещей оперы, что и призрак коммунизма, бродящий по Европе, вездесущий дьявол, зло под солнцем… Чересчур глобальные проблемы, чтобы всерьез волновать Громова. Проще всадить пулю в лоб первому попавшемуся бандиту, чем строить из себя непримиримого борца с мафией, призывая искоренить ее общими усилиями. Проще и во всех отношениях полезнее для общества.

Это была последняя связная мысль, промелькнувшая в его мозгу. В следующую секунду он уже спал, очень крепко и в то же время очень чутко. Это произошло так быстро, что на его лбу даже не успели разгладиться две вертикальные морщины, тянущиеся вверх от нахмуренных бровей.