В Россию с любовью

ГЛАВА 20 ДЛЯ КОГО-ТО ПРОСТО ЛЕТНАЯ ПОГОДА…

— А Иван где? — подозрительно осведомилась Любаня, перехватившая Громова у калитки.

— Чинит что-то, — ответил он. — Взял в руки молоток и стучит, стучит…

— Если Иван чинит что-то, то почему от вас водочкой попахивает? — Любанин лоб собрался в гармошку.

— Уф, жарко, — пожаловался Громов, оттягивая ворот своего свитера. Ему еще не приходилось выступать в роли допрашиваемого, и чувствовал он себя крайне неуютно.

— Если жарко, то квас нужно пить, а не водку, — резонно заметила Любаня. — Теперь ясно, чем вы в баньке занимались!

— Беседовали мы.

Громов прикидывал, с какого боку сподручнее обогнуть подбоченившуюся женщину, с левого или с правого. Росту в ней было всего ничего, поперечных параметров — и того меньше, а надо ж, всю дорожку перегородить умудрилась. Не разминешься.

— Беседовали они! — По звучанию это напоминало циркулярную пилу. — То-то я гляжу, он с «дипломатом» не расстается! Писа-атель! Мемуары ему подавай!

Растопыриваясь все сильнее, Любаня надвигалась на Громова. Ее махновская прическа вздыбилась, глаза метали молнии. Зато преображение, произошедшее с ней при виде стопки долларов, извлеченной Громовым, было поистине фантастическим. Выставленные локти куда-то подевались, чело разгладилось, волосы улеглись на голове ровнехонько. Прелесть, а не женщина.

— Я подумал, что деньги удобнее вручить вам, а не вашему супругу, — сказал Громов бархатным голосом. — Женщины куда рациональнее мужчин, верно?

— А то! — Купюры так и замелькали в руках Любани, моментально забывшей о существовании гостя.

— Позвольте. — Громов ловко обогнул ее и добавил, обращаясь уже к спине хозяйки: — Всего доброго. Рад был познакомиться.

— И вам того же… — Она кивнула, продолжая пересчитывать деньги. — И я тоже рада…

Очутившись за забором, Громов обернулся. Полковничья жена уже спешила к баньке, лавируя между грядками. Хотелось надеяться, что Тупиков успел забаррикадироваться и сдаст бастион только на самых выгодных для себя условиях. Хотя, учитывая махновскую сущность его супруги, это был не тот случай, когда повинную голову меч не сечет. Очень даже наоборот.

Спускаясь по тропинке к мостику, Громов заметил внизу застывшего, как изваяние, рыболова. Концом его удилища можно было запросто коснуться противоположного берега, а мужик тем не менее надеялся что-то поймать в этой невзрачной речушке. Удручающая картина. Громов невольно подумал, что добраться до генерала Чреватых шансов у него еще меньше, чем у этого одинокого рыболова — выудить приличного окуня. И все же мужик упрямо смотрел на свой поплавок, а Громов шел к машине, чтобы отправиться в Завидово.

А кто-то в этот момент пытался поставить недостижимый рекорд, выиграть заведомо проигрышную партию, победить смертельную болезнь. С одной стороны, упрямцы похожи на запрограммированных роботов, не способных смириться с обстоятельствами. С другой — там, где любой механизм просто сломается от сознания своего бессилия, такой человек сделает еще одну попытку, и еще, и еще. Что ж, тем, кто не умеет вовремя идти на попятную, остается только продолжать двигаться вперед.

Может быть, это был не самый мудрый принцип на свете. Но, какими бы ни были принципы, выработанные Громовым за годы жизни, он предпочитал им следовать. Это был единственный известный ему способ оставаться самим собой.

Когда хлипкие доски мостика перестали пружинить под ногами и Громов начал взбираться по откосу вверх, до его ушей донесся звук, который не мог обмануть того, кому выражение «боевые действия» известно не понаслышке. Где-то совсем рядом раздавалось тарахтение вертолета. Через минуту Громов увидел его, идущего над поселком на бреющем полете.

Удалившись, вертолет ненадолго завис на фоне грязно-серых облаков, опустил металлическое рыло к земле, словно принюхиваясь к взятому следу, а затем резко накренился и исчез за косогором, чтобы развернуться там и совершить рейд в обратном направлении.

«Вертушка» явно не имела никакого отношения к гражданской авиации. На этот раз она пронеслась прямо над Громовым, и он отчетливо разглядел красную звезду на темно-зеленом корпусе. Когда плоское днище машины с хищно растопыренными лапами шасси оказались над его головой, кусты вокруг упруго пригнулись к земле, пережидая шквал ветра. Унесло в прибрежные заросли воробьиную стаю. Спугнутая механическим рокотом, тропинку пересекла блеющая козочка, волоча за собой веревку с вырванным из земли колышком. Где-то заливалась истеричным лаем собачонка.

Позволив полюбоваться своей грозной мощью всем желающим, огромная стрекоза опять исчезла из виду, а потом стих и шум ее мотора. Но Громов чувствовал, что это ненадолго. И он не верил в случайное появление вертолета над дачными угодьями. Это был «Ми» — не прозаическая «восьмерка» и даже не «двадцать четверка», а самая что ни на есть двадцать девятая модель, маневренная, оснащенная по последнему слову техники, шестилопастная. Такой машиной Громову управлять не доводилось, хотя на «двадцатьчетверке» он как-то даже совершил вынужденный боевой вылет.

Но то случилось в Нагорном Карабахе, а видеть боевую технику над мирным поселком было странновато. Вряд ли какой-нибудь проживающий здесь вояка стал бы опылять свой сад из «Ми-29» или гонять на нем за продуктами. Версия напрашивалась иная, куда более зловещая. Громова, несмотря на то что ему удалось избавиться от «хвоста», неизвестным образом выследили. В том, что преследователи сумели остаться незамеченными на Ленинградском шоссе, он сильно сомневался. В ясновидение не верил. А вот о существовании хитрых приборчиков, с помощью которых можно наблюдать за перемещениями объекта, был осведомлен лучше кого бы то ни было.

Значит, радиомаяк. Его могли установить на машине Громова во время непродолжительной стоянки близ рынка. И теперь намеченная поездка в Завидово сделалась совсем уж проблематичной. Состязаться с военным вертолетом в скорости и огневой мощи дело, конечно, почетное, даже героическое, но заведомо проигрышное.

Громову доводилось видеть в Нагорном Карабахе, во что превращаются автомобили и их седоки после того, как их прошьешь очередью из крупнокалиберного пулемета. Получается нечто вроде неоднократно продырявленной банки с килькой в томате, только в гораздо более впечатляющих масштабах. Никакому ремонту и восстановлению это месиво не подлежит. А значит, если только ты человек, а не какая-то безмозглая килька, то такой вариант тебя устроить никак не может.

Бросив последний взгляд в том направлении, где скрылся вертолет, Громов двинулся дальше, сильно подозревая, что сегодняшнее воскресенье будет помниться ему дольше, чем того хотелось бы.

Площадка перед магазином выглядела уже не такой безлюдной, как утром. Дворняга с крыльца куда-то исчезла, зато на сцене возникли другие, не менее колоритные персонажи.

К забулдыге, получившему от Громова десятку, присоединились такие же неряшливые единомышленники, одежда которых выглядела так, словно все лето провела на огородных чучелах. Оживленно выясняли отношения две тетки, которым, судя по запальчивым интонациям, лишь бюсты и животы мешали сблизиться для того, чтобы перейти в рукопашную. Азартно лузгали семечки местные огольцы с выгоревшими на солнце волосами.

Они, сидящие рядком на низком ржавом заборчике, первыми заметили приближение незнакомца и откровенно уставились на него. Затем их примеру последовала остальная публика. Тетки моментально понизили тон и, не сговариваясь, развернулись таким образом, чтобы, не дай бог, не пропустить, если Громов отчебучит что-нибудь этакое. Все равно что. Лишь бы было, что потом обсуждать до вечера, а еще лучше — до самой глубокой осени.

Громов обошел свою «семерку», делая вид, что проверяет, в порядке ли колеса. На стоянке возле рынка машина стояла радиатором к голубой «Ниве», значит, ее водителю было сподручнее всего прицепить «маячок» где-нибудь под передним бампером. Присев на корточки, Громов пошарил рукой по днищу, и вскоре на его ладони лежала безобидная на вид деталька, покрытая пылью.

Он открыл машину, сел на переднее сиденье и повертел находку перед глазами. Судя по конструкции, радиомаяк был не из самых мощных. Такие дают устойчивый сигнал в радиусе 2–3 километров, а находясь от пеленгатора дальше, могут указать лишь примерное местонахождение объекта. Вполне достаточно, чтобы вычислить направление, в котором двигался Громов, а потом засечь его машину с вертолета. Он наверняка стоял сейчас где-нибудь подальше от людских глаз, и кто-нибудь из его экипажа ждал, пока мигающий огонек на экране не сдвинется с места.

Громов подумал, что это как раз тот случай, когда он только обрадовался бы, если бы оказалось, что он ошибается. Что ж, оставалось либо окончательно утвердиться в своих подозрениях, либо забросить маячок подальше и забыть о его существовании. Рассеянный взгляд Громова остановился на велосипеде, прислоненном к стене магазина. Через пару секунд он уже знал, каким образом можно перехитрить прилетевшего «волшебника в голубом вертолете» и пустить его по ложному следу.

Пошарив по карманам, он пересчитал наличные деньги, часть оставил на бензин и непредвиденные расходы, а триста рублей зажал в кулаке и выбрался наружу.

— Здорово, мужики.

Юное поколение, польщенное столь взрослым обращением, вразнобой откликнулось на приветствие. Кто сплюнул, кто зубом цыкнул, а один даже процедил предельно сокращенный вариант слова «здравствуйте» — звонкая «з» в начале, не менее звонкое «с» в конце. И никаких дополнительных звуков между ними.

— Чей агрегат? — спросил Громов, указав подбородком на заинтересовавшее его транспортное средство.

Все трое как по команде обернулись на велосипед. Не остались равнодушными также забулдыги и две агрессивные тетки. Будто у стены не допотопный «Турист» красовался, а некое невиданное доселе чудо техники.

— Братана его, — доложил один из пацанов, уважительно глянув на своего щуплого соседа.

— Ага, — подтвердил тот и, яростно скривившись, сплюнул себе под ноги.

— А где братан? — осведомился Громов.

— В магазине, где же еще? — Это было произнесено с искренним удивлением: можно ли задать более глупый вопрос днем в воскресенье?

— Он только что откинулся, — сообщил самый выгоревший из троицы. — Гуляет. — После короткой паузы последовало уточнение: — Братан его.

Парнишка, оказавшийся в центре всеобщего внимания, опять сплюнул. Было заметно, что он гордится собой, имеющим такого чудесного старшего брата. Но расходование такого количества слюны при каждом упоминании его знаменитого родственника грозило ему полным обезвоживанием организма.

— Как зовут этого, откинувшегося? — спросил Громов, прикидывая, стоит ли платить за разболтанную лайбу три сотни или достаточно будет двух.

— А ты что, прокурор?

Повернувшись на голос, Громов увидел на крыльце магазина сухощавого мужчину с сигаретой, прилепленной к влажной губе. Примерно наполовину его возраст состоял из безоблачного детства, а все остальное было отмечено печатью этапов, отсидок и прочей блатной романтикой. Картинно облокотившись на перила, он нависал над Громовым и разглядывал его сверху-вниз, явно наслаждаясь таким положением вещей.

— Ты прокурор, спрашиваю? — Влажная, как и губы обладателя, сигарета переместилась из одного уголка рта в другой.

— Твоя лайба? — Громов кивнул на велосипед.

— Ну? — Уголовник выложил на перила обе руки, давая собеседнику возможность полюбоваться разнообразием своих синюшных татуировок. Выколотый на суставе указательного пальца перстень с черепом свидетельствовал о том, что одну из судимостей он получил за разбой.

— Продаешь? — спросил Громов.

— Ну?

Так и подмывало ответить ему известной присказкой «болт гну», однако это могло перевести мирные переговоры в совершенно иную плоскость, поэтому Громов сдержался.

— Плачу двести рублей, — сказал он.

Против ожидания, уголовник не стал торговаться. Равнодушно кивнул:

— Заметано. Гони хрусты.

Шагнув вперед, Громов сунул в свесившуюся руку две сотенные купюры и развернулся, чтобы направиться к своему удачному приобретению.

— Погодь, — остановил его насмешливый голос. — Ты куда намылился?

— Прокатиться хочу. На своем велосипеде.

— С чего ты взял, что он уже твой?

Громов вернулся на прежнее место и задрал голову, глядя в устремленные на него бесцветные глаза.

— А разве нет? — удивился он.

— Так мы же договаривались, что ты тачку в придачу выкатываешь. — Уголовник растянул рот до ушей. Было совершенно непонятно, зачем он прилепляет погасший окурок к нижней губе, которую приходилось для этого беспрестанно облизывать. Гораздо удобнее было бы вставлять сигареты в любую брешь между его редкими зубами. Их там не меньше десятка можно было разместить при желании.

— Не помню такого уговора, — качнул головой Громов.

— Ну, ты жучара! — восхитился уголовник. — Вот же свидетели! — Татуированный палец указал на оживленно загомонивших пацанов. — И вот. — Польщенные вниманием забулдыги синхронно закивали нечесаными головами.

Глаза Громова сузились.

— Выступление закончил? — негромко спросил он.

— Чего оно там вякает, мужики? — Приложив ладонь к уху, уголовник обвел взглядом зрителей. — Чего оно мне тут задвигает, падло батистовое?

Пацаны сделали вид, что едва не падают от смеха с жердочки, на которой сидят. Взрослое общество анонимных алкоголиков поддержало их сиплым кудахтаньем. Даже тетки внесли свою лепту в виде радостных повизгиваний. Уголовник тоже захохотал, гордясь бесплатным кино, устроенным односельчанам. Вольная жизнь представлялась ему сплошной «Калиной красной», только с другой концовкой: лично он остается жить, а остальные — это как кому повезет.

Он еще смеялся, когда молниеносно взметнувшиеся руки Громова ухватили его за уши, вынудив резко наклониться вперед и перевеситься через перила. Дальнейшее происходило в полном молчании. Совершив в воздухе неописуемое сальто, герой дня приземлился к основанию крыльца. Устоять на ногах ему помог Громов, не выпустивший из пальцев моментально разогревшиеся уши противника. И все равно потрясение его было настолько сильным, что после кульбита он годился лишь на то, чтобы впустую гонять воздух своими насквозь прогнившими легкими.

— Пасть закрой, — потребовал Громов. — Парашей из тебя за версту разит.

— Да я тебя сейчас на лапшу порежу, — опомнился уголовник. — Я…

Скорее предугадав, чем ощутив прикосновение выхваченного лезвия, Громов сместился так, чтобы острие его уперлось в грудную кость, и совершил неуловимое движение головой.

— Ух! — слабо выдохнул уголовник. Остальные слова вылетели из его головы после точного удара в лоб.

Громов отпустил его уши и шагнул назад, любуясь делом рук своих. Несмотря на нож в правой руке, противник отнюдь не выглядел грозно или впечатляюще. Невидящий взгляд, первые капли крови, выкатившиеся из ноздрей, отвисшая челюсть. В таком виде разве что детей малых пугать да беременных женщин. Он стоял на ногах только потому, что ветра не было. Или раздумывал, в какую сторону ему сподручнее упасть.

— Советую вам запомнить старшего брата вашего друга именно таким, — сказал Громов, повернувшись к ватаге ошеломленных пацанов. — Урки от обычных людей отличаются в первую очередь слабым здоровьем и длинным языком. Когда язык не работает, они ни на что не годятся. Вот, полюбуйтесь…

Как бы повинуясь его приглашающему жесту, уголовник упал лицом вниз, даже не попытавшись смягчить столкновение с бетонной плитой. Подобрав выкидной нож, Громов воткнул лезвие в щель между кирпичами, сломал его и швырнул обратно.

Шагая к велосипеду, он отлично знал, что уважения в провожающих его взглядах ничуть не меньше, чем ненависти. Не слишком приятное ощущение. Но зато теперь можно было не беспокоиться о сохранности оставленной в поселке машины. Чем нагляднее уроки, тем проще они усваиваются людьми.

Звонок, болтающийся на руле велосипеда, отзывался на тряскую езду непрерывным дребезжанием. Кончилось тем, что Громов сорвал его и метнул в речушку, струящуюся по дну оврага. Лягушки, тянувшие до сих пор заунывную утробную песнь, сорвались на возмущенное кваканье.

Тропинка, по которой пролегал путь, петляла то у самого берега, то взбегала на пригорки, откуда хорошо просматривалась местность. Вертолет пока что себя не обнаруживал. Громов надеялся, что это произойдет не раньше, чем он успеет достичь границы леса. До него оставалось минут десять езды. Но даже если «маячок», прикрепленный к багажнику велосипеда, действительно пеленговался экипажем вертолета, то шансов скрыться под кронами деревьев у Громова все равно было вполне достаточно. Те, кто настроен на поиск светлых «Жигулей» седьмой модели, вряд ли обратят внимание на одинокого велосипедиста. А когда спохватятся, будет уже поздно.

Отдаленный рокот достиг ушей Громова, когда он преодолевал очередной подъем. Нажимая на педали с удвоенным рвением, он взобрался на холм и тут же обнаружил то, что видеть ему хотелось меньше всего. Кренясь на левый борт, километрах в двух от Громова летел по широкой дуге тот самый темно-зеленый вертолет, который насторожил его в поселке. Судя по всему, выискивал источник радиосигнала. Точнее, движущуюся мишень.

На затяжном спуске Громов не притормозил ни разу, разогнавшись до свиста в ушах. Корягу, преградившую путь, он перемахнул, резко вздернув переднее колесо за руль. Заднее, правда, отозвалось на преодоление препятствия чувствительным толчком, после которого Громов едва не вылетел из седла. Железный конь, чудом удержавший равновесие, возмущенно заскрипел всеми своими сочленениями.

Дальше речушка повернула влево, а тропинка вообще исчезла неизвестно куда. Последний отрезок пути через открытое пространство пришлось преодолевать вслепую, шестым чувством угадывая все ямы и канавы, таящиеся под густой высокой травой. К концу стометровки спицы обоих велосипедных колес были увиты изломанными стеблями, а Громов пересчитал копчиком все встретившиеся ему на пути кротовьи норы. Но под спасительную сень подлеска он ворвался раньше, чем вертолет завершил облет местности. И когда оглушительный стрекот пронесся над вершинами деревьев, Громов понял, что первый этап гонки на выживание он выиграл.

Оставалась самая малость. Заманить преследователей подальше в чащу. Заставить их хорошенько потрудиться, прежде чем они отыщут радиомаяк. Самому вернуться к машине и, уже без почетного эскорта, добираться до Завидова. План, может, и не самый удачный. Но другого пока не было.

Вертолет заходил то слева, то справа, пытаясь высмотреть сквозь густую листву крышу преследуемого автомобиля. Наверняка тот, кто следил сейчас за перемещениями светящейся точки на экране, никак не мог взять в толк, каким образом машине удается столь резво продвигаться по абсолютному бездорожью, но чуткий прибор свидетельствовал именно об этом. Путешествуй Громов пешком, его выдала бы скорость. Однако велосипед лавировал между стволами и кустами достаточно прытко, тем более что сразу за подлеском начался сосновый бор, обеспечивающий и хороший обзор, и приличную маневренность. Мелькающий в просветах вертолет то зависал над деревьями, то рыскал из стороны в сторону, но цель по-прежнему оставалась для него невидимой, а значит, пока неуязвимой.

Заметив открывшуюся впереди прогалину, Громов притормозил. Это была опушка леса. Здесь луг клином врезался в чащу, вынудив сосны раздаться в стороны. Несмотря на пасмурную погоду, над цветистым пространством вилось множество бабочек и пчел. Удобнее всего было обойти прогалину слева. Уж слишком широкой она была для того, чтобы надеяться пересечь ее незамеченным. Плюс трава по пояс. Продираться сквозь нее пришлось бы чересчур долго. Если бы Громов не привстал над седлом, чтобы налечь на педали всем своим весом, он так и проехал бы мимо. Но мелькнувшая на прогалине крыша автомобиля заставила его выругаться и нажать на тормоз. Крыша была молочно-белой, совсем не того холодного оттенка, в который была окрашена громовская «семерка». Однако подобные нюансы мало что значат для тех, кто взирает на происходящее свысока, на скорости да еще сквозь прицельную рамку.

Предчувствуя беду, Громов спрыгнул с велосипеда и бросился через поляну к автомобилю. На молитвы времени не было, да и вряд ли они могли помочь незнакомым людям в том случае, если они сейчас мирно закусывали подле своей машины. Поэтому Громов просто заорал на бегу:

— Эй! Э-э-эй!

Спугнутая мошкара сыпанула во все стороны, но настоящий переполох на поляне начался с появлением вертолета. Сначала земля завибрировала от его низкого рокота. Потом, вздымая смерчи из лепестков, листьев и попавших в струю бабочек, темно-зеленая махина прошлась над открытой местностью, гоня упругие волны по травяному покрову. И Громов, и белый автомобиль просматривались сверху как на ладони, но инерция унесла вертолет дальше. Прежде чем воспользоваться удачей, он должен был развернуться, приготовить пулемет к бою и только тогда методично расстрелять всех, кто на свою беду оказался на поляне.

На шум из травы поднялся бородатый мужчина в очках. Вообще-то зелень скрывала его по пояс, но почему-то Громов сразу понял, что, кроме подвешенного на шее фотоаппарата, на бородаче ничего нет. Что касается его спутницы, вскочившей на ноги с проворством потревоженного суслика, то она в этом безлюдном местечке обходилась даже без такой сомнительной детали туалета.

— Вадим, Вадим! — заверещала она, опять окунувшись в зелень по самую макушку. — Там чужой! Скажи ему!

— Какого черта?! — напрягся ее спутник, схватившись за свой фотоаппарат с таким грозным видом, словно он был заряжен не пленкой, а разрывными патронами.

— Убирайтесь отсюда! — Громов с отчаянием махнул на бегу рукой. — В лес! Живее в лес!

За его спиной уже нарастало оглушительное стрекотание. Все происходило замедленно, как в страшном сне. Бородач, вместо того чтобы последовать призыву, попятился к своим «Жигулям». То ли одежда парочки там хранилась, то ли он решил, что удирать будет сподручнее на четырех колесах.

Этого Громов так никогда и не узнал. Ощутив затылком ветер, нагоняемый приближающимися лопастями вертолета, он ничком упал в высокую траву и тут же услышал трескучую дробь, прокатившуюся эхом по всей округе. Это заговорил пулемет. Перекрикивать его было поздно. И бессмысленно.

Как только днище вертолета проплыло над Громовым, он вскочил на ноги и успел увидеть, как вздрагивает и раскачивается машина под обрушившимся на нее крупнокалиберным градом. Казалось, ее лупят со всех сторон стальными прутами невидимые исполины. Хотя автомобиль был развернут к вертолету боком, затяжная очередь проволокла его по траве не меньше метра, прежде чем он выпал из сектора обстрела.

Бородач, на свою беду, успел добраться до машины. Сам он исчез, а дверца, у которой его застигли пули, была вмята внутрь салона и обильно залита красным. Казалось, кровь струится прямо из пулевых пробоин.

Притаившуюся в траве девушку смерть обошла стороной, но вместо того чтобы уползать подальше от страшного места, она, совершенно потеряв голову, бежала по лужайке да еще и голосила, словно желая обратить на себя внимание. Не выпуская из виду неспешно разворачивающийся над верхушками сосен вертолет, Громов бросился беглянке наперерез. Это был инстинктивный и абсолютно бессмысленный порыв. Спасти незнакомку надежды почти не было, зато шансов подставиться под очередь самому — хоть отбавляй. Тем не менее Громов спешил ей на выручку, потому что некому было сделать это за него.

Он успел подивиться тому, насколько нелепо может выглядеть бегущая голая женщина, когда зависший над деревьями вертолет плавно заскользил по нисходящей дуге. Он надвигался на своих жертв уверенно и неотвратимо, как стихийное бедствие. Его обтекаемая прозрачная кабина напоминала рыло доисторического чудовища, остановить которое человеку не по силам.

И все же Громов выхватил из-за пояса револьвер и открыл огонь, направив ствол в смутно угадывающуюся за стеклом фигуру пилота. Он почти не слышал звук своих выстрелов — голос «смит-вессона» утонул в приближающемся рокоте двигателей. Но еще до того, как затараторил пулемет, стало ясно, что револьверные пули если и не достигли цели, то прошли от нее достаточно близко.

Поспешно взмывшая морда вертолета не позволила пулеметчику хладнокровно изрешетить Громова на подлете. Выпущенная очередь пронеслась значительно выше, сбивая хвою и ошметки коры с сосновых стволов. И пока пилот выравнивал машину, мощный винт унес ее слишком далеко. Выигранные секунды ушли на то, чтобы настичь беглянку и в прыжке толкнуть ее в спину, вынуждая растянуться на животе прямо посреди зарослей чертополоха. А потом Громову осталось лишь лежать и смотреть, как крупнокалиберные пули выворачивают вокруг него и нее пласты сухой земли вперемешку с пучками травяных вершков и корешков.

Выплюнув вслед унесшемуся дальше вертолету набившуюся в рот дрянь, Громов с тупым изумлением обнаружил, что одна пулевая отметина, похожая на осыпавшуюся нору ящерицы, находится прямо между его рукой и бедром женщины. И то и другое было обильно припорошено пылью. А куст, в который Громов почти упирался головой, выглядел совершенно измочаленным.

— Вставай! — прокричал он незнакомке. — Побежали!

— Нет! — голосила она. — Оставьте меня в покое! Оставьте меня! Оставьте!

Не теряя времени на уговоры, Громов схватил дуреху за руку и потащил за собой волоком. Содранная сразу в нескольких местах кожа вынудила ее перебирать ногами. Сначала она передвигалась на коленях, затем перешла на бег, не переставая повторять свои заклинания.

— Оставьте меня!.. Пожалуйста!.. Я ни в чем не виновата!.. Вадим говорил — съемки на природе… Журнал, говорил, выставка…

— Ходу! — рычал Громов. — Шевелись, мать твою чтоб! Не то в анатомическом театре тебя выставят!

До ближайшей сосны оставалось не более десятка шагов, но вертолет уже завершил очередной разворот и теперь завис над поляной, готовый к новой атаке. На этот раз пилот решил не спешить. Вместо того, чтобы совершить еще один стремительный рейд над поляной, он давал возможность пулеметчику прицелиться как следует и теперь наверняка уже прошить очередью две маленькие человеческие фигуры.

— Ну! — Свирепо рванув женщину за руку, Громов выиграл еще пару метров, после чего неожиданно изменил направление бега, принимая вправо.

Рыжий ствол, к которому он только что стремился, взорвался россыпью древесного крошева. Громов тут же потащил незнакомку левее и краешком глаза успел заметить, как пули принялись срезать ветки с других деревьев, оставшихся в стороне. Кувыркаясь, они тут же превращались в щепки, не успевающие осыпаться на землю.

Эта очередь оказалась самой затяжной из всех, которые когда-либо доводилось слышать Громову. Перемолотив в чаще все, что оказалось в пределах досягаемости, стальной веер опять собрался в одну упорядоченную струю. Хлесткая и тугая, она понеслась в обратном направлении, кося все на своем пути.

Но прямо на пути беглецов уже высился кустарник, врезавшись в который с разбега можно было исчезнуть из поля зрения стрелка. Не выпуская влажную ладонь незнакомки, Громов нырнул головой вперед. Против ожидания, на этот раз ему не пришлось преодолевать сопротивления ее не слишком поворотливого тела. Лишь скатившись в ложбину по другую сторону кустарника, он понял причину. Понял и поспешно разжал пальцы, выронив безвольную руку на землю. Пули буквально оторвали ее от туловища, оставшегося позади.

После того как они прошлись над распластавшимся Громовым, в зеленой листве осталось достаточно брешей, чтобы увидеть, во что превратилась женщина, которую так и не удалось спасти. Казалось, ее останки истерзаны клыками и когтями какого-то кровожадного чудовища, хотя это было всего лишь делом рук человеческих. Как и большинство прочих жутких вещей, творящихся в мире.

Вскочив на ноги, Громов устремился в глубь леса, торопясь добраться до брошенного велосипеда раньше, чем из вертолета будет высажен десант. Нужно было продолжать движение, чтобы перемещение светящейся точки на экране вынудило противников возобновить преследование. Они сами продемонстрировали Громову все достоинства своей боевой машины. И они сами напросились на неприятности, устроив бойню на лесной поляне. Теперь наступил их черед попытаться уцелеть в заваренной ими кровавой каше.

Так полагал Громов, не вдаваясь в пространные рассуждения о морали и справедливости. И всякий, кто увидел бы в этот момент его белые от ярости глаза, заподозрил бы, что шансов у его противников не так много, как им кажется.

Уже третья подряд травинка, закушенная зубами, оказалась горькой на вкус, хотя по виду не походила ни на полынь, ни на молочай. Сигареты кончились, из низких туч моросила омерзительная водяная пыль, ныло ушибленное при падении плечо.

Растянувшись под листвой шиповника на опушке леса, Громов ждал, когда необходимость действовать четко и стремительно развеет тоскливую апатию, охватившую его. Видеть, как умирают мужчины с оружием в руках — это одно, но когда у тебя на глазах хладнокровно превращают в кровоточащий фарш перепуганную, ничего не подозревающую женщину, пусть и не писаную красавицу, — это совсем другое дело. Дело, требующее ответных действий.

Христос учил иначе, но ведь это происходило до того, как его распяли, а не после. Кроме того, насколько понимал Громов, речь в его проповедях шла о взаимоотношениях между людьми. Кто сказал, что безнаказанными должны оставаться ублюдки, готовые убивать направо и налево? В настоящий момент они продолжали рыскать вокруг, и любой случайный человек, попавший в поле их зрения, мог стать их очередной добычей.

Идет охота на людей, идет ох-хота!..

Вертолет уже дважды облетел окрестности, высматривая притаившегося беглеца, однако все его потуги закончились ничем, как того и следовало ожидать. Громов не напрасно остановился именно здесь, а не где-нибудь еще. Место идеально подходило для засады.

Главное его достоинство представляла собой журчащая неподалеку речушка, возможно, та самая, которую он пересекал сегодня по мостику, а может, и совсем другая. Значения это не имело. Главное, что воды речушки вполне могли подхватить и унести подальше пустую пластиковую бутылку, подобранную Громовым по пути. И тогда радиомаячок, аккуратно помещенный внутрь, станет исправно сигнализировать о том, что движение объекта возобновилось. Что предпримут преследователи в этом случае? Правильно, бросятся вдогонку. Хотя это с чьей точки зрения посмотреть: правильно или нет. Например, Громов их действия заранее одобрял. И даже мысленно подбадривал их: давайте, богатыри земли русской, хватит в вертолете отсиживаться, пора уже и себя показать.

Речушка, вырвавшаяся на этом отрезке своего пути на открытое пространство, дальше опять исчезала в лесу, который тянулся во все стороны, даже не намереваясь редеть. Надо полагать, преследователям уже порядком надоело мотаться над этим зеленым массивом, не имея возможности прикончить жертву, чтобы отрапортовать командованию о выполнении приказа. Наверное, они здорово ругались, когда, расстреляв из пулемета случайную парочку, обнаружили, что настоящий беглец продолжает водить их за нос. И теперь, когда радиомаяк посылал стационарный сигнал из определенной точки, у военных имелось две равноценные версии. Или объект затаился, надеясь, что вертолет, спаливший запасы горючего, будет вынужден повернуть на базу. Или обнаружил маячок, избавился от него и удирает теперь в неизвестном направлении. Такая вот альтернатива. Чтобы подбодрить охотников, Громов сел на велосипед и прокатился по кругу, вернувшись затем на облюбованную позицию. Это должно было временно оживить светящееся пятнышко на экране пеленгатора. Мол, все в порядке, господа, ваша добыча никуда не делась, а отсиживается в кустах, боясь высунуть нос наружу. Так что не теряйте время попусту, травите свою жертву, гоните, убивайте! Где еще вы найдете такое удобное местечко для посадки? И где еще так приятно убить человека, как не на свежем воздухе, насыщенном ароматами хвои и полевых цветов?

Немой призыв Громова наконец был услышан. Вертолет завис над поляной и принялся медленно вращаться вокруг своей оси, подобно гигантской елочной игрушке на ниточке. Мощный воздушный поток не только пригибал к земле молодые сосновые побеги, но и заставлял покачиваться сам вертолет. На его носу торчал спаренный крупнокалиберный пулемет, потрудившийся сегодня на славу. Все, что ему требовалось, это немного смазки, побольше патронов и твердая рука, которая наведет его на цель и нажмет на гашетку. Впрочем, люди, прилетевшие в вертолете, немногим отличались от этого примитивного механизма. Разве что смазке они предпочитали вкусную здоровую пищу, богатую калориями и витаминами. В остальном они являлись такими же безотказными орудиями убийства.

Им сказали: «надо», они ответили: «есть!» Четко ответили, по-военному. И сидели теперь в боевой машине плечом к плечу, гордясь своей сплоченностью, своей готовностью прийти на выручку друг другу. Сам погибай, а товарища выручай — таков геройский кодекс их маленького воинства. А всяких штатских очкариков и их голых баб — бей, не жалей, новые наплодятся.

Несколько раз вертолетный прожектор оказывался направленным прямо на залегшего Громова, как бы пытаясь указать на него экипажу. Но при дневном свете от этого слепого циклопьего глаза не было никакого толку. Никого не мог он предупредить об опасности.

Продолжая громыхать на всю округу, вертолет опустился на расходящуюся волнами траву. Он оказался развернутым к Громову левым бортом, помеченным по старинке красной дьявольской звездой. Но дверь пассажирского отсека не спешила открываться. Похоже, командир группы захвата еще не принял окончательное решение и был готов в любой момент опять поднять машину в небо.

— Сейчас, сейчас, — многообещающе процедил Громов. — У вас будет отличный повод поразмяться на природе.

Пригибаясь за кустами, он перебежками добрался до речушки и спустил на воду свой прозрачный кораблик. Бестолково крутясь и наталкиваясь на все подводные камешки, закупоренная бутылка резво понеслась вниз по течению. Должно было пройти немало времени, прежде чем преследователи, устремившиеся за ней, сообразят, что их попросту околпачили, и повернут обратно. Громов рассчитывал управиться до их возвращения. В детстве он не мечтал стать летчиком, однако сегодня у него руки чесались от желания взяться за штурвал. Как в Нагорном Карабахе. Как в Анголе. Как в любой другой точке планеты, где силе приходится противопоставить силу. Щеку подставлять Громов не умел. Его учили совсем другому.

Причислять себя к воздушным асам было рановато, но кое-какие навыки у него сохранились. В спецшколе любой предмет преподавался таким образом, что и теперь, по прошествии долгих лет, можно было вспомнить все, что вбивали в головы курсантов дотошные инструкторы. Ну а уж боевой опыт — тот вообще не забудешь, не пропьешь, как ни старайся. Так что с «Ми-29» Громов надеялся справиться. С божьей или с любой другой помощью.

Когда он вернулся на исходную позицию, вертолет уже глушил двигатель. Сначала почти невидимый круг вращения винта трансформировался в прозрачный серебристый зонтик, а тот, в свою очередь, стал постепенно разваливаться на отдельные фрагменты, пока эти мелькающие «спицы» не превратились в провисшие лопасти.

В борту вертолета открылся темный проем, из которого на землю посыпались вооруженные автоматами люди. Дюжина камуфлированных фигурок в касках. Издали они походили на игрушечных солдатиков. Не на тех примитивных оловянных истуканов, стоящих по стойке «смирно», которые смутно помнились Громову по детским годам. Эти были оснащены по последнему слову десантной науки и техники, они обладали подвижностью, сноровкой, массой необходимых навыков и автоматических инстинктов. А еще они, эти военные роботы, были говорящими.

— Второе отделение поведет старший сержант Кузнецов.

— Есть!

— Первое отделение, ко мне!

— Отлить бы, тарищ летнант.

— На ходу отольешь!

— Соседу в карман?

— Гы-гы-гы!.. Га-га-га!.. Го-го-го!.. — Эхо пошло по округе, звонкое, задорное.

— Долго не выдержу, тарищ летнант, мочевой пузырь не резиновый!

— Будешь много говорить, Перов, вообще без пузыря останешься.

— Мы ему флягу приладим, товарищ лейтенант!

— Грелку!

— Со шлангочкой!

— Р-р-разговорчики!..

Взрослые мальчишки, получающие истинное удовольствие от военных игр. Им смешно, им весело. Когда пулеметчик расстреливал маленькие человеческие фигурки на лесной поляне, некоторые из десантников, может, и отводили глаза, но большинство из них плющили носы о стекла иллюминаторов, боясь пропустить самое интересное. И наверняка внутри вертолета было шумно не только от гула моторов, но и от азартных голосов, комментирующих происходящее внизу.

…Гля, гля, бежит!.. У, сучка! Вали ее! Вали!.. Есть! Е-есть!.. Ты видал, как у нее башка разлетелась, видал?..

Азарт безнаказанного убийства. Вкусившие его отличаются от тех, кто знает, что такое настоящий бой, от тех, кто ставит на кон собственную жизнь. В корне отличаются. Он у них гнилой, этот корень. Насквозь пропитанный трупным ядом…

— Ты со своим отделением пойдешь вдоль этой ложбины, Кузнецов. Дистанция между бойцами — десять метров.

— Есть, товарищ лейтенант.

— Связь со мной держи постоянно. Я буду корректировать направление движения.

Громов заметил в руках командира десантников небольшой прибор, напоминающий пульт для игры в некогда модный «тетрис». Это и был пеленгатор, с помощью которого велось наблюдение за радиомаяком, который теперь уплывал в неведомые дали. Бросив взгляд на экран, лейтенант сделал властную отмашку:

— Вперед! Объект уже примерно на полкилометра успел уйти.

— От-тделение… За мно-о-ой!

— Отставить крик! Не по грибы идем.

— Так и не на рыбалку, товарищ лейтенант, — возразил задорный мальчишеский голос.

— Поговори у меня, Карташов! Будет тебе сегодня рыбалка в сортире. А весь улов заставлю сожрать в индивидуальном порядке.

— Сухим пайком!..

— Жидким! Жидким пайком!..

— У-ху-ху… О-хо-хо!.. А-ха-ха!..

Постепенно удаляющееся похрюкивание десантников на этот раз звучало приглушенно. Перспектива внеочередного наряда пугала их больше, чем предстоящее задание. Только один из бойцов вдруг тревожно оглянулся на бегу, ощутив на спине взгляд, которым провожал его Громов. Оглянулся и резво потрусил дальше. Приказа прислушиваться к внутреннему голосу у него не было.

Оба мужика в военной форме, выбравшиеся из вертолета, первым делом не косточки взялись разминать, а совсем иные принадлежности своего организма. Один занялся вдумчивым орошением переднего колеса, второй предпочел заднее.

Бесшумно стелясь над землей, Громов помчался к ним вниз по склону, выбирая на ходу первую жертву. Пускать в ход оружие он не собирался, как не собирался давать такую возможность своим противникам. Обнаруживать себя было рано. Сначала нужно было как следует подготовиться к встрече с карательной экспедицией. К торжественной встрече, во всеоружии.

— Башка трещит, — пожаловался мужик, старательно смачивавший переднее шасси вертолета.

Громов вовремя заметил сухой валежник, который мог предательски хрустнуть под ногой, и перенесся через него бесплотным призраком. До противников оставалось не более трех десятков таких прыжков.

— Еще бы башка не трещала! — посочувствовал страдальцу боевой товарищ. — С такого бодуна да… ых… за пулеметом работать.

Он так и выразился: «работать». Ударники труда, мать их!..

— Я ж как та Анка, безотказный. Завсегда строчить готов.

— Анка безо всякого пулемета строчила…

— Ну, ейного приспособления мне боженька не дал. У меня — вот…

— Потому и башка у тебя раскалывается, что не тем строчишь. — Это была дружеская шутка.

— Пых-пых-пых! — А это, надо полагать, смех.

Слегка изменив направление, Громов бежал теперь прямо на пулеметчика, страдающего от головной боли. Он знал самое радикальное средство как от этой, так и от всех прочих хворей.

Мужики услышали его легкую поступь не раньше, чем до них осталось четыре метра.

— Ни х-х-х… — изумился пулеметчик, оглянувшийся через плечо. Он все еще продолжал орошать желтыми каплями траву и собственные ботинки, не подозревая, что это прозаическое занятие станет последним в его жизни.

— Стой! — потребовал с глупым видом его напарник. Этот, судя по наушникам и микрофону, из пулемета не стрелял, а лишь управлял вертолетом, облегчая задачу своему товарищу.

— …уя себе! — закончил запнувшийся пулеметчик свою мысль.

А Громов уже оттолкнулся от земли для завершающего прыжка.

В полете он заметил, что противник отнял одну руку от ширинки и вскинул ее вверх, заслоняя лицо от стремительно надвигающейся подошвы. Пришлось срочно подкорректировать удар. Нога врезалась мужику в верхнюю часть грудины, выбив оттуда короткий всхлип.

Оттого, что пулеметчик приложился спиной к корпусу вертолета, столкновение оказалось более жестким, чем ожидал Громов. Его буквально отбросило назад, и, чтобы частично сохранить равновесие, при приземлении ему пришлось опереться о землю рукой.

Пилот, выпучив глаза, схватился за кобуру. В пальцах его угадывалось проворства не больше, чем в сырых макаронинах. Такими непросто нащупать оружие, выхватить его и удержать в руке. Пусть занимается своим делом. Пока.

Не выпуская растерянного пилота из виду, Громов продолжил спарринг с первым противником.

Пружинисто распрямившись, он одновременно взмахнул левой рукой снизу-вверх, от себя. Это был картинный, но совершенно не опасный удар. Тыльная сторона ладони пришлась пулеметчику по нижней челюсти, заставив ее вскинуться чуточку выше. Зато правый кулак, полетевший вдогонку, поставил точку на несостоявшемся поединке. Он попросту сломал открывшийся кадык, раздробив все его хрящи о шейные позвонки. Громов давненько не пускал в ход этот смертоносный прием. Но и такой ненависти к врагу он тоже давно не испытывал.

Убитый пулеметчик еще только сползал вдоль борта на землю, выпуская из себя короткие, судорожные струйки мочи, когда его товарищ справился наконец с застежкой своей кобуры.

Громов перехватил его руку в самом начале движения. Пилот был вооружен добротным «Стечкиным» с традиционной предохранительной скобой над спусковым крючком. Его указательный палец, продетый в скобу, с честью выдержал испытание на излом. Подвела рука, давшая слабину в запястье.

— Уй! — горестно вскрикнул ее обладатель.

— Еще раз повысишь голос, убью, — предупредил Громов.

Пока он небрежно засовывал конфискованный пистолет себе за пояс, пилот лишь тихонько покряхтывал, тупо уставившись на свою кисть, вывернутую самым противоестественным образом. Должно быть, ему еще никогда не приходилось любоваться собственной рукой в столь неожиданном ракурсе.

— Как же я теперь? — тупо спросил он.

— Ты, ас, лучше радуйся, что легко отделался, — посоветовал ему Громов.

Пилот рекомендации не внял. Баюкая посиневшую конечность, он пожаловался страдальческим голосом:

— Так больно же, бляха-муха…

— Это цветочки. Хочешь узнать, что такое настоящая боль? — Громов занес кулак.

Пилот тут же захлопнул рот. Щелкнув пальцем по его микрофону, соединенному с наушниками гибким кронштейном, Громов поинтересовался:

— Связь по УКВ держите?

— Ага, бляха-муха…

— А сейчас ты в эфире?

— Нет. — Поймав здоровой рукой свисающий до земли провод со штырьком, пилот продемонстрировал его Громову. — Вот, глядите. Отключен.

— Это хорошо. Но наушники лучше сними и забрось подальше.

— Зачем? Других ведь у меня нет.

— Другие тебе могут и не понадобиться, — успокоил его Громов. — Если эти я разобью прямо у тебя на голове.

— А, понял! — быстро сказал пилот. Неловко орудуя левой рукой, он снял наушники и метнул их в направлении кустов. — Так?

— Так маленькие девочки камни бросают, — поморщился Громов. — Хреновый из тебя легкоатлет.

— Но ведь вы сами… — Не договорив, пилот просто поднял повыше свою изувеченную кисть: полюбуйтесь, мол, что вы со мной сделали.

— Убери это! — Громов оттолкнул протянутую конечность. — Я ведь тебе пистолет в руку не засовывал, м-м?

Пилот виновато потупился, но, наткнувшись взглядом на покойника, вздрогнул и поспешно отвернулся. Даже про травму свою забыл. Точно так же, как его товарищ — о головной боли.

— Полезай в кабину, — скомандовал Громов.

— Зачем?

— Забудь свою глупую привычку задавать вопросы. Меня интересуют только ответы.

— Ответы? Но я ничего не знаю! Мое дело — за штурвалом сидеть.

— Вот и полезай за штурвал, — подтолкнул его Громов к вертолету. — Преподашь мне краткие курсы вождения. Справишься?

— Я-то справлюсь, — уныло пробормотал пилот и умолк.

— Хочешь сказать, что я не справлюсь?

Заглянув в устремленные на него глаза, пилот помотал головой:

— Нет. Я ничего не хочу сказать.

— Тогда делай, что велено. — Громов хлопнул его по плечу. — Не волнуйся, я способный ученик. Мне нужно только кое-что освежить в памяти, вот и все.

И хотя он ободряюще усмехнулся, пилот забрался внутрь вертолета с такой поспешностью, словно не без правой руки временно остался, а, наоборот, обзавелся дополнительной, третьей.

Осуществленная месть подобна наспех утоленному голоду. Стоило Громову перешагнуть через труп пулеметчика, как он потерял интерес и к нему, и к его соратникам, рыскающим по лесу. Теперь все его мысли занимал только захваченный вертолет. Отличная машина, мощная, быстроходная. И качество российских дорог на ее скоростные качества никак не влияет. В общем, настоящая находка.

Добираться из леса до оставленной в поселке «семерки» было далековато. Поездка на ней в Завидово заняла бы еще больше времени. Так что новый девиз Громова гласил: летайте вертолетами Минобороны — вы сэкономите время и деньги.

— Какая скорость у этого агрегата? — спросил он, с любопытством разглядывая кабину вертолета.

— До 280 километров в час, — доложил пилот.

Громов коснулся пальцем одного из трех пулевых отверстий, оставленных его револьвером в толстом органическом стекле, и решил, что прокатиться ему придется с ветерком, в полном смысле этого слова.

— Запасы горючего? — осведомился он.

— Перед самой посадкой в баке на 50 километров оставалось. Но есть еще один, запасной. Там в девять раз больше.

— Переключение автоматическое?

— Лучше воспользоваться вот этим тумблером. Так надежнее.

— Воспользуюсь, — пообещал Громов. — А теперь взлетай. И комментируй вслух каждое свое действие. Впрочем, если тебе вдруг захочется почесать нос, — добавил он иронично, — разрешаю сделать это молча.

Расчет на то, что шутка приободрит пилота и позволит ему немного расслабиться, не оправдался. Правда, тот засмеялся. Но таким натянутым и неестественным смехом, что вторить ему согласился бы только какой-нибудь душевнобольной.

Пожалев беднягу, Громов сделал еще одну попытку:

— Надеюсь, по инструкции не обязательно сидеть за штурвалом с расстегнутой ширинкой?

— Так пуговицы же! — воскликнул пилот с удрученным видом. — А у меня…

Опять он выставил свою распухшую правую руку, и опять пришлось отодвинуть ее на второй план.

— Ладно, действуй, ас, — сказал Громов, нахмурившись. — Про руку свою забудь. А то придется оторвать ее и зашвырнуть подальше, чтобы тебя не отвлекала.

Лицо у Пилота сделалось озабоченным и совершенно серым.

— Включаю форсаж. — Он заговорил голосом прилежного ученика, сдающего самый трудный экзамен в своей жизни. — Начинаю подъем.

Оживленные последовательными щелчками тумблеров, загудели двигатели над головой. Заурчал за спиной редуктор. Приборная панель расцветилась зелеными и оранжевыми огоньками.

— Сейчас лопасти винта набирают обороты, — прокричал пилот.

— Это я понял, — кивнул Громов. — Дальше давай.

В кабине постепенно усиливался громкий свист. Когда он достиг постоянного уровня, земля под вертолетом мягко провалилась вниз.

— При взлете шаг лопастей увеличивается, — продолжал пилот. — Вот так, видите?.. А для спуска шаг нужно уменьшить.

— Ну-ка, прибавь скорость, ас.

— Пожалуйста.

В ответ на переключение тумблера взвыла турбина, выдавая предельное количество оборотов. Вертолет пушинкой устремился вперед и взмыл над лесом, где пилот заставил его ненадолго зависнуть.

— Теперь я попробую! — крикнул Громов.

— А может…

— У тебя только две руки, не забывай об этом. А язык вообще один.

— Передаю управление!

— Так-то лучше.

Громов в точности повторил все маневры, продемонстрированные ему пилотом, с той лишь разницей, что зависание получилось у него лишь с третьей попытки. Руки сами вспоминали или угадывали, что от них требуется. Но когда, совершив слишком резкий вираж, Громов едва не коснулся лопастями винта верхушек деревьев, пилот забеспокоился:

— Не так! Плавнее нужно.

— Показывай.

— Аккуратненько тянете штурвал влево, — пилот именно это и проделал, — изменяется наклон винта, и машина тоже поворачивает влево. Вправо… — Он исполнил поворот в противоположном направлении. — Понятно?

— Понятно. — Перехватив штурвал, Громов наклонил его от себя и удовлетворенно прокричал: — О, вспомнил! Это пикирование, верно?

— Ага! — опасливо подтвердил пилот. Когда до земли осталось всего ничего, он не выдержал и рванул штурвал на себя. — А это было кобирование, — сообщил он, отдуваясь. — Набор высоты.

— Пикирование мне нравится больше, — признался Громов.

— Я заметил, — кивнул пилот с вымученной улыбкой.

— Ладно, — сжалился над ним Громов. — Пикировать больше не будем. Показывай, как давать задний ход… И еще научи вокруг оси разворачиваться…

— Вот, смотрите…

Через десять минут Громов разошелся настолько, что едва не настиг сороку, припустившую над прогалиной. Птица вовремя нырнула в чащу. Правда, вертолет не повторил ее маневр лишь благодаря своевременному вмешательству пилота.

— Лихо, — признал он, когда вывел машину из пике.

— То ли еще будет! — громко пообещал Громов.

— Да?

Гримаса, появившаяся на сером лице пилота, выражала все что угодно, только не восторг.

Десантники слишком рано обнаружили подвох и повернули обратно. Вылови они бутылку с радиомаяком чуть ниже по течению, и все закончилось бы для них иначе. Да только в реальной жизни не существует сослагательных наклонений. Только «да», только «нет». Или — или.

— Вот и гости к нам пожаловали, — проворчал Громов, удерживая вертолет над прогалиной. — На свою беду.

— Вижу, — закручинился пилот. Его упавший голос совершенно потерялся в шуме двигателей.

Пятнистые фигурки, сгрудившиеся на опушке, были из той же немой оперы, что и он сам. Лишь жестами и мимикой они выказывали свое раздражение. Издали Громову показалось, что командир, призывно машущий руками, даже подпрыгнул на месте от нетерпения. Ему непременно хотелось лететь дальше.

— Вас генерал-майор Чреватых по мою душу прислал? — скучно осведомился Громов у пилота.

— Командующий округом? Вы что! Я его и в глаза никогда не видел. У меня командир один — мой лейтенант, бляха-муха.

— Бляха-муха?

— Вообще-то он Романюк.

— Романюк? — Громов поморщился. — Он, значит, твой бог и царь?

Пилот осторожно пожал понурыми плечами и промолчал.

— Что? — спросил Громов. — Никак не решишь, кем именно приходится тебе твой Романюк? Царем? Богом?

— Ага, — облегченно признался пилот. Он заметил на губах соседа улыбку и подумал, что тот шутит.

— И твое дело маленькое, м-м? — продолжал допытываться Громов, не сводя глаз с приближающегося отряда.

— Маленькое! — громко подтвердил пилот, радуясь тому, что его так хорошо понимают.

— Делать что велено и ни о чем не думать, так?

— Так. Именно так.

— Тогда вот тебе мой приказ, — сказал Громов, поднимая вертолет чуточку выше. — Прыгай!

— Тут же не меньше десяти метров! — ужаснулся пилот, осторожно посмотрев вниз.

— Девять с половиной, максимум.

— Я себе все кости переломаю!

— От переломов ты и здесь не застрахован. Я понятно выражаюсь?

— Понятно. — Пилот вновь бросил взгляд на землю под собой.

— Тогда смелее, — подбодрил его Громов. — Думаю, ты выживешь, ас. Ведь у вас, надеюсь, не бытует добрая традиция добивать раненых?

— Вроде бы нет. — Если где-то и следовало поискать уверенность, то только не в этой фразе.

— Значит, прыгай. Тебя уложат на носилки и с почестями доставят в медсанбат. А лейтенант Романюк станет приносить скромные полевые цветы в палату такого героя.

— От него дождешься!

— Ты предпочитаешь, чтобы он возложил свой букет на твою могилу?

Заметив всполохи белого пламени в глазах Громова, пилот осекся, перебрался из кабины в отсек и отодвинул дверцу. Наверное, он что-то хотел сказать на прощание, но благоразумие взяло вверх. Он просто шагнул вниз, и ветер унес его отчаянный крик в неизвестность.

В ту же секунду Громов направил вертолет на живописную группу, собравшуюся внизу. Рты у всех превратились в маленькие черные дырочки. Один, самый сообразительный, вскинул автомат, и возле его пламегасителя затрепетал голубой дымок. «Фонарь» из толстого стекла на носу вертолета украсился двумя новыми отверстиями, в которые ворвались тугие струи холодного воздуха.

Но шквальный огонь отряд открыть не успел. Геликоптер обрушился на людей всей своей гремящей махиной, закручивая вихри пыли и лесного мусора. Он шел почти над самой землей, будто намеревался хорошенько проутюжить ее вместе с людьми. Их потрясенные вопли звучали не громче комариного писка.

Двоих или троих зацепило растопыренными колесами, и они покатились по траве. Но еще большее количество человеческих фигурок смело ураганным ветром, когда вертолет завис прямо над ними, крутясь из стороны в сторону. Немо разевая рты, они валились как попало, беспомощно цепляясь друг за друга.

— Не ходите, дети, в Африку гулять, — процедил Громов сквозь зубы.

Он и сам не смог бы объяснить, что помешало ему пустить в ход пулемет. Может быть, просто представил себе глаза матерей этих молодых ребят, когда они будут читать похоронные извещения. Все-таки не закоренелые преступники перед ним находились, а обычные солдаты, не привыкшие обсуждать приказы командования.

Но трепку они все же заслужили, и Громов не успокоился, пока основательно не проучил все это воинство. Трижды заходил он на цель, продолжая сбивать с ног всех тех, кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление. Ну, а лейтенанта Романюка вертолет вообще основательно изувечил, вогнав его в землю чуть ли не по пояс.

Когда «Ми-29» с торжествующим рокотом взмыл над полем боя и перевалил за верхушки сосен, Громов услышал позади слабое потрескивание автоматных очередей, но возвращаться не стал. Цель была достигнута. Десантники, снабженные лишь рациями для поддержания связи друг с другом, остались в совершенно беспомощном положении. Громов рассчитывал, что они, с двумя ранеными на руках, не скоро успеют добраться до ближайшего населенного пункта и известить начальство о провале своей операции. Тем более что Романюку теперь долго будет не до командования, а его деморализованные бойцы способны к самостоятельным действиям в той же мере, что и стадо баранов. Это означало, что генерал Чреватых еще некоторое время будет находиться в счастливом неведении. Полученным преимуществом следовало распорядиться с толком.

Так что вперед, Громов, покажи, на что ты способен! На кого еще тебе надеяться, как не на самого себя? То-то!