В тени кокосовых пальм

ДВА ПОРТРЕТА

— Если вас интересуют фрески буддийских храмов, то вам нужно побывать в одном храме близ Канди. Это километров пятнадцать в сторону. Там действительно изумительные фрески, и мало кто о них знает, — сказал мне как-то при встрече знакомый журналист.

Конечно, час, который я отвел для ознакомления с храмом во время поездки в Канди, превратился в несколько часов — так трудно было найти это место в горах, никто толком не знал дороги. Судя по тому, как хранитель этого храма, монах, отчитывал нашего шофера за непрошеных гостей, можно было сделать вывод, что иностранцы здесь бывают редко. С трудом мы уговорили сварливого служителя культа разрешить нам посмотреть фрески храма. То, что мы увидели «за семью замками», действительно достойно внимания, так как представляет большую художественную ценность.

Таких храмов на острове не один десяток. Конечно, часть их государство взяло под свою охрану. Но многие полуразрушены или находятся в малодоступных пещерах, в горах. И вот, чтобы сохранить для потомков память о наиболее выдающихся образцах храмовой росписи, монах Манджусри взял на себя непосильную для одного задачу — скопировать все наиболее известные фрески различных храмов.

Он обошел большинство буддийских храмов острова, перенося на бумагу то, что его поражало в настенной храмовой живописи. Однажды, еще в ранний период деятельности, одну папку с рисунками он потерял. Затем часть их восстановил вновь. А другие пропали безвозвратно, так как стены ряда храмов и лесных пещер к тому времени окончательно разрушились.

Теперь уж довольно известный художник Республики Шри Ланки Манджусри хочет подвести итог своих сорокалетних трудов и опубликовать книгу о цейлонской средневековой живописи. Вся коллекция его рисунков с древних сингальских фресок будет представлена в этой книге.

Судьба Манджусри необычна. Его академией стал Гаутамавихара — буддийский монастырь, каких раньше было много. Стены его украшали необычные фрески старинных безвестных мастеров. Кто были эти мастера? Талантливые самородки-монахи, носившие по традиции оранжевую одежду[9]. В монашеском сане тридцать лет пребывал и Манджусри. За это время он изучил пали и санскрит. С помощью японского монаха, которому он преподавал пали, овладел основами японского языка, так как хотел познакомиться с религиозными трактатами другой секты буддизма.

Неуемная тяга к знаниям не давала покоя его душе. От других мрнахов он узнал, что в Индии, в знаменитом тагоровском Шантиникетоне, есть хороший знаток китайского языка. Так из буддийского храма он попал в настоящую школу искусства, где преподавал сам Рабиндранат Тагор. Под влиянием атмосферы Шантинике-тона Манджусри стал учиться рисованию. И вполне естественно, по памяти рисовал фрески цейлонских храмов. Через два года он прерывает учебу и возвращается домой. Здесь опять упоенно изучает фрески старинных буддийских храмов и много рисует. Вновь Шантиникетон. Великий Тагор заметил его рисунки, похвалил. Их поместили на выставке вместе с тагоровскими.

Творческая атмосфера в тагоровском учебном заведении давала простор для вдохновенного труда каждому. Манджусри продолжает рисовать, изучает китайский язык, буддийскую философию.

Поездка в Сикким. Непоседливый монах хочет познакомиться с тибетским искусством. Он встречается с известным художником Учимом, который обслуживал Точчиламу (ламам в то время разрешалось держать своих художников). У Учима Манджусри продолжает совершенствоваться в рисунке акварелью, тщательно изучает буддийские и тибетские особенности живописи.

Наконец в 1942 году, после десятилетних скитаний, возвращение на Цейлон. Со свитками бумаги и кистями бродит он с другим монахом по лесным чащобам, отыскивая неизвестные храмы и пещеры, где встречается древняя храмовая живопись.

В разгаре вторая мировая война. Японцы совершают воздушный налет на остров. Англичане ждут со дня на день прихода японских кораблей с десантом. А тут по лесу бродят два монаха в оранжевых одеяниях со свитками, говорят на незнакомом для здешних мест языке (бенгальском), да еще с биноклем. Не иначе как составляют карты, шпионы…

Арест. Пребывание в заключении для выяснения личности «странных» монахов.

Вновь творческие поиски. И вот первое участие на цейлонской выставке художников вместе с «Группой 43»[10], порвавшей со старыми, академическими канонами и пошедшей по пути западного модернизма. Однако работы Манджусри в стиле иконографических традиций резко выделялись среди остальных картин. Они были более понятны и названы лучшими. Об этом в один голос писали местные газеты. Картины с успехом были распроданы. Манджусри задумался. Может быть, причиной его громкого успеха было не само творчество, а монашеская одежда…

В последующие годы на двух выставках — новое признание. Сам британский консул приглашает его приехать в Англию и устроить выставку работ. Лондон. Вена. Венский национальный музей приобретает двадцать две его картины. Возвращение на родину. Отказ от монашеского сана. Женитьба…

— Это моя супруга, — представил художник очень молодую женщину, которую я принял за его дочь. Я был очень удивлен, слишком велика была разница в возрасте. Он это заметил.

— Мы поженились, когда мне было пятьдесят три года, а ей всего лишь двадцать. Ведь вы знаете, — продолжал Манджусри, — буддийская религия не только не разрешает монахам жениться, но даже смотреть на женщин, сидеть рядом. При виде женщины монах должен отвернуться… А сейчас мы живем счастливо. Одно время я, как и вы, был даже журналистом и работал в сингальской газете «Ланкадипа». Тогда я и начал писать статьи о живописи храмов. А сейчас я уже считаюсь авторитетом по храмовым фрескам Цейлона. Два года работаю над книгой. Подготовил для нее тысячи рисунков.

Он показывает мне копии фресок многих, теперь уже разрушенных временем храмов. Значительная часть этих рисунков опубликована в журналах. Рецензии на них периодически появляются в местных газетах.

Художников, представителей храмовой стенописи, называют здесь «ситарру», что означает «народные художники». К этому направлению примыкает и Манджусри. Характеризуя творчество художников ситарру, Мартин Викрамасингхе пишет: «Не имеющие образования старые народные мастера вдохновлялись религиозными чувствами. Когда они рисовали на стенах храмов сцены из жизни Будды, то невольно старались выразить эти чувства в своих рисунках».

Теперь фрески многих храмов расцениваются как великое достояние культуры и искусства цейлонского народа. Примером ного служат фрески Келапии, которые продолжают ок1пыввп> влияние па современную живопись.

Именно это влияние можно проследить в похожих на фрески акварелях художника Джаяпты Премачандры.

Имя Премачандры не ново в кругах советской творческой интеллигенции. Его выставка проходила в Доме дружбы народов в сентябре 1963 года.

Но времена изменились. Если Манджусри ездил учиться живописи в Тибет, Премачандра занимался в стенах старинного Строгановского училища в Москве.

К нему рано пришла известность. Первая персональная выставка состоялась в Англии. Его работы демонстрировались в Индии и ОАР, США и Японии, Болгарии и Узбекистане. Конечно, пишет критик в «Таймс оф Цейлон», нельзя отрицать влияния на него и современного искусства, но в главном он остался верен традициям своей земли, народным художником в широком смысле слова. Особенно реалистичны его картины из сельской жизни: сбор урожая, игра на раббане (вид барабана), сельский базар, национальные праздники и обычаи, перахера. Причем перахеру он скорее показывает не как религиозный обряд, а как красочный народный праздник. Перахера у него изображена и маслом, и акварелью, и в мозаике. А вот еще одна картина маслом — «Сбор урожая»; и еще — «Воловья упряжка в деревне». И все это в реалистической манере, с умелым использованием цветовой гаммы. Откуда этот реализм у молодого художника? Почему не абстракционизм? Ведь это более модно и доходно. Может быть, потому, что в детстве жил в сингальской деревне и, сколько помнит себя, всегда ходил с карандашом, кисточкой, красками и рисовал сценки из деревенской жизни. Может быть, «виновата» газета, где он помещал свои рисунки и карикатуры, все та же «Ланкадипа» с ее национально-демократическими традициями, явившаяся своеобразной школой для многих цейлонских писателей, журналистов, художников. И, конечно, «виноваты» Илья Репин и Павел Корин, Александр Иванов и Александр Дейнека.

— Помните «Явление Христа народу», — говорит Джаянта Премачандра, — здесь бог — тоже человек. У него не случайно нет нимба. Таково видение русского художника, и поэтому он мне нравится.

— А помните картину Мясоедова «Земство обедает»? — продолжает он. — Вы даже не представляете, как эта картина понятна нам и как потрясающе правдива мысль художника, заложенная в произведении!

Мы говорили с ним о взаимопроникновении в искусстве, о неразрывных связях культуры народов различных стран. И как не правы те западные критики, которые продолжают перепевать Киплинга, сказавшего на заре колониализма, что Восток есть Восток и с Западом ему никогда не встретиться.

Манджусри и Джаянта Премачандра — представители разных поколений, но они — современники! Они певцы разных стилей, разных эпох. Но они — певцы единого национального искусства, богатого своим колоритом, многообразием. Голос одного не заглушается, а дополняется другим. И преемственность традиций, поколений! Даже самое современное, действительно настоящее искусство не может родиться в отрыве от прошлого, на пустом месте. Оно пышно расцветет, лишь используя опыт прошлого. Об этом свидетельствует история искусства. Именно это ярко утверждают в своем творчестве Манджусри и Джаянта Премачандра.