В тот год я выучил английский

33

В 8 вечера, когда я снова с ней встретился в баре «Кенко», она переоделась — и сделала это для меня, а я подумал, что не привык к такому — она была вся в черном: черный свитер, черная юбка, и была невыносимо прекрасна, словно кошка, бегущая вечером по крышам между труб, пробуждая на ходу десятки дремлющих мифов. Когда я увидел ее, сразу возникло желание обнять, прижать к себе, но я не мог этого сделать, так как между нами ничего не было. Кем она была, как не простой сокурсницей? Разве мы были не просто друзья, которые любят болтать, возвращаясь с занятий? Этот черный наряд мгновенно сделал ее желанной, подчеркивал фигуру, словно зов, манящий заполнить эту пустоту. Единственным ярким красочным пятном был шелковый красно-белый шарф вокруг шеи, он выделялся на черном фоне, это было просто, но очень эффектно. Из репродуктора Билл Хейли тихо пел «Rock Around the Clock», и я не мог поверить, что эта музыка, как и эта атмосфера, создана для меня.

Что касается меня, то я тоже сделал усилие. Как я ошибался насчет этого вечера, если надел галстук, зная, что на моем пиджаке с Карнаби-стрит не хватает пуговицы, а на ее месте сиротливо торчит нитка. Мэйбилин тут же заметила и сказала, смеясь: «Look at that»[63]. Затем, бог знает почему, мы больше не говорили по-английски, как будто в этот раз французский подходил лучше, давая каждому возможность замкнуться в себе. Скорее всего, как мне кажется, французский был новым подходом к нашим отношениям, мы хотели только попробовать. Она настояла, чтобы заплатить за кофе.