В защиту марксизма

Почему я согласился выступить перед комиссией Дайеса?

Это заявление было опубликовано в «Бюллетене Оппозиции», № 81, декабрь 1939 г., стр. 7-8. Парламентская комиссия под руководством конгрессмена Дайеса преследовала анти-коммунистические цели и осенью 1939 г. пригласила Троцкого выступить перед ней с осуждением действий Компартии США и Коминтерна. Троцкий намеревался разоблачить контрреволюционную и реакционную политику Коминтерна, чтобы показать, что с коммунизмом и марксизмом политика Кремля ничего общего не имеет. Продумав последствия подобного выступления Троцкого, конгрессмен Дайес отменил свое приглашение. /И-R/

Статья Троцкого сопровождалась следующей заметкой Редакции «Бюллетеня»:

«Это заявление предназначалось автором для передачи печати немедленно по предполагаемому приезде в США. Дайес и его комитет решили, однако, взять назад свое предложение. Этим они ясно показали, что по их собственному мнению появление т. Троцкого перед комитетом принесло бы их целям не пользу, а вред. Более проницательные люди не сомневались в этом с самого начала. Мы печатаем заявление т. Троцкого потому что, независимо от отступления комиссии Дайеса, оно показывает, как можно использовать реакционные учреждения в революционных целях».

11 декабря 1939 г.

Не потому, разумеется, что я стремился облегчить г. Дайесу осуществление его политических целей, именно введение ограничительных законов против тех или других «крайних» партий. Будучи непримиримым противником не только фашизма, но и нынешнего Коминтерна, я являюсь, в то же время, решительным противником запрещения этих партий. Объявление фашистских группировок вне закона неизбежно получило бы фиктивный характер: в качестве реакционных организаций, им очень легко перекраситься и приспособиться ко всяким ограничениям, так как во влиятельных секторах господствующего класса и государственного аппарата имеются большие симпатии к ним, причем эти симпатии неизбежно возрастают во время политических кризисов. Что касается Коминтерна, то запрещение могло бы только помочь этой насквозь выродившейся и скомпрометированной организации. Трудность положения Коминтерна вытекает из непримиримого противоречия между интересами мирового рабочего движения и интересами правящей клики Кремля. После всех зигзагов и обманов, Коминтерн явно вступил в эпоху распада. Запрещение коммунистической партии немедленно же восстановило бы в глазах рабочих её репутацию, как преследуемого борца против господствующих классов.

Однако, одним этим соображением вопрос не исчерпывается. В условиях буржуазного режима всякие ограничения политических прав и свобод, против кого бы они ни были первоначально направлены, в конце концов неизбежно ложатся своей тяжестью на рабочий класс, особенно на его наиболее передовые элементы. Таков исторический закон. Рабочие должны научиться различать своих друзей от врагов своим собственным разумом, а не под указку полиции.

Нетрудно предвидеть возражение ad hominem: «но ведь то советское правительство, в которое входили вы сами, запрещало все политические партии, кроме большевистской?» Совершенно правильно; я готов и сегодня нести ответственность за эти действия. Но нельзя отождествлять законы гражданской войны и законы мирного времени; законы диктатуры пролетариата и законы буржуазной демократии. Если к политике Авраама Линкольна подойти исключительно с точки зрения гражданских свобод, то великому президенту придется плохо. В свое оправдание он смог бы, правда, сказать, что вынужден был прибегнуть к мерам гражданской войны, чтобы очистить демократию от рабовладения. Гражданская война есть состояние острого социального кризиса. Та или иная диктатура, неизбежно вырастающая из условий гражданской войны, по самому существу своему является исключительным режимом. Правда, диктатура в Советском Союзе не исчезла, а наоборот, приняла уродливые тоталитарные формы. Это объясняется тем, что над революцией поднялась новая каста привилегированных, которая не способна поддерживать свое господство иначе, как мерами замаскированной гражданской войны. Именно на этом вопросе я порвал с правящей кликой Кремля. Я потерпел поражение, так как рабочий класс, в силу внутренних и международных условий, оказался пока не в силах справиться со своей собственной бюрократией. Но, не будем сомневаться, он справится с нею.

Как бы, однако, дело ни обстояло в СССР, в капиталистических странах рабочий класс, под страхом собственного закабаления, обязан отстаивать свободу для всех политических направлений, в том числе и для своих непримиримых врагов. Вот почему я не питаю ни малейшего сочувствия к замыслам комиссии Дайеса.

Незачем также пояснять, что я приехал не для того, чтобы защищать «американские» тенденции против «неамериканских». Для этой миссии я слишком мало подготовлен. Хуже того, все мои попытки понять, в чем именно состоит «американизм», подлежащий особой защите, не привели до сих пор ни к чему. Величайший вклад, который Америка сделала в сокровищницу человечества, выражается одним словом: техника. Этот «американизм» является бесспорным и общепризнанным. Но остается еще вопрос, как использовать американскую технику в интересах человечества? От Гарольда Иккеса, Гомера Каммингса, Луиса Дугласа, и других выдающихся представителей нынешнего режима, мы слышим, что экономические монополии противоречат идеалам американской демократии. Однако, нигде в мире господство монополий не достигло такого могущества, как в Соединенных Штатах. Где же искать американизм: в абстрактых идеалах или в противоречащей им действительности? Является ли, далее, хроническая безработица американским явлением, или неамериканским? Те ограничительные законы, которые отстаивает г. Дайес, имеют долгую историю в европейских странах, где они за два последних десятилетия, неизбежно открывали период перехода от демократий к тоталитарному режиму. Представители Конгресса Молодежи прямо обвиняют комиссию Дайеса в попрании «американизма». Чтобы мне, иностранцу, разобраться в этом запутанном вопросе, понадобилось бы, видимо, не меньше года; но я не знаю, совместимо ли столь длительное пребывание мое в Соединенных Штатах с принципами «американизма».

Надо, правда, признать, что Коминтерн в значительной степени сам подготовил преследования против себя. В течение ряда лет он систематически требовал от демократических правительств репрессий против своих политических противников слева. Это постыдное поведение давало нам возможность давно предсказывать, что в конце концов Коминтерн сам попадет в сети, которые он плетет для других. Так и случилось. Браудер не уставал требовать полицейских мер против так называемых «троцкистов». Кончилось тем, что полиция невежливо обошлась с самим Браудером. Мы не испытывали по этому поводу ни малейшего злорадства. Пользование фальшивым паспортом отнюдь не приводит нас в состояние священного ужаса. Мне самому доводилось пользоваться фальшивым паспортом в борьбе с царизмом и всякого рода реакцией. Беда не в том, что Браудеру пришлось в том или ином случае обмануть фашистскую или иную полицию, а в том, что Браудер систематически обманывает американских рабочих. Борьба против этого обмана есть элементарный политический долг. Парламентская комиссия для этой борьбы так же хороша, как и рабочая печать и народные собрания.

Я не собираюсь, однако, оказывать поддержку тем вождям профессиональных союзов и «рабочих партий», которые будучи оскорбленными в своих патриотических чувствах, выбрасывают ныне коммунистов из своих организаций. Эту политику я считаю столь же вредной, как и исключительные законы против коммунистической партии. Профессиональный союз отвечает своему назначению только до тех пор, пока основан на принципах рабочей демократии. Изгонять сталинцев бюрократическими мерами легко. Лишить их доверия рабочих труднее. Но только этот второй путь способен оздоровить рабочее движение и поднять его на более высокую ступень. Коминтерн столько лгал, обманывал и предавал, что вернейшим орудием против него является открытая правда о нем самом. Эту задачу — сказать о деятельности Кремля и Коминтерна правду — я себе и ставлю.

Я не обещаю каких-либо сенсационных разоблачений. Их и без того достаточно. Какие новые разоблачения могли бы, в самом деле, превзойти картину московских судебных подлогов, истребления старой большевистской гвардии, истребления красного офицерства, внезапного союза с Гитлером, и позорных зигзагов Коминтерна под кнутом Кремля? Но я могу, может быть, помочь свести разные части этой картины в одно целое и вскрыть её внутренний смысл. Когда рабочие поймут реакционную историческую роль сталинизма, они отвернутся от него с отвращением. Чтоб помочь им в этом, я и согласился выступить перед комиссией Дайеса.

Л. Троцкий.