Огромный интерес к произведениям Валентина Распутина, широко публиковавшихся в семидесятых годах и в нашей стране, и за рубежом, разделили с читателями и критиками режиссёры театра и кино. Еще в 1969 году выпускница ВГИКа режиссёр Динара Асанова сняла телевизионный художественный фильм «Рудольфио». Это была первая попытка переложить на кинематографический язык тайные и тонкие переживания влюблённой во взрослого женатого человека (его роль сыграл Юрий Визбор) девушки, героини распутинского рассказа. У фильма не было громкого успеха — отчасти это можно объяснить тем, что художественный материал новеллы был невелик. Зато картина в какой-то степени наметила творческий почерк Д. Асановой, проявившей себя вскоре мастером психологического кино.
Большой резонанс у зрителей и кинематографистов получил телевизионный фильм Евгения Ташкова по рассказу «Уроки французского» (1978). История деревенского мальчишки, рассказанная писателем с потрясающей доверительностью и художественным мастерством, получила талантливое киновоплощение. Картина была удостоена нескольких призов на престижных кинофестивалях, многократно показывалась на широком и телевизионном экранах. За короткое время в стране были поставлены фильмы «Продаётся медвежья шкура» (режиссёр Александр Итыгилов; 1980), «Василий и Василиса» (режиссёр Ирина Поплавская; 1981), «Прощание» (по повести «Прощание с Матёрой», режиссёры Лариса Шепитько и Элем Климов; 1982).
Трагедией была омрачена съёмка последней из названных картин. Но прежде — о выборе произведения для фильма. Режиссёр Лариса Шепитько рассказывала:
«Я всё время думала и ждала, когда я, наконец, прочту что-нибудь такое, что окажется мною. Всё, что я читала, казалось, связано со мной лишь по касательной. И вдруг мне встретилась вещь, повесть Распутина, и я увидела, не сочтите нахальством, что несколько блоков этой повести написаны мною. Вот если бы дал мне Бог талант, я бы именно так и написала. Я даже вздрагивала от узнавания. Что-то во мне дремало, ждало своего и вот дождалось. Мне случалось и раньше увидеть в литературном произведении нечто близкое мне. Может быть, по стилистике, может быть, ещё по каким-то иным признакам. Близкое, но не больше. А вот тут, у Распутина, я увидела своё. Я подумала: ну почему это не я написала? Почему я не писатель?
Но повесть Распутина представляла собой такую особую ценность, была настолько сложна, литературна, повествовательна, что представить всё это себе на экране я не могла. Такой фильм представить невозможно. Но я представила себе, что если бы построить такое кинопроизведение, со своей структурой, но во всём опирающееся на Распутина, на эту повесть, то ведь никакого насилия над собой, над литературой, над автором повести я бы не совершила. Это было бы совершенно моё. Я чувствовала каждой клеточкой своей, каждой мышцей, каждой мыслью полное согласие с тем, что прочла…
Это будет фильм не о прощании с прошлым, потому что я не хочу с ним прощаться. Это будет фильм о сохранении этого прошлого как духовной потребности, как части нашей сегодняшней и будущей жизни. Наивно предполагать, что без прошлого можно говорить о гармоничной жизни любого поколения. Понятно, что мы все думаем о будущем, для всех нас характерна устремлённость в будущее. Но в этом стремлении нельзя растерять прошлое, оно живое, оно живёт. Мы не можем отказаться от того, что есть в нас, что было дано нам, что надо сберечь в себе, потому что без этого выхолащивается душа…
Духовное начало, когда-то возникнув, поселившись в нас и среди нас, осталось с нами, не умирает в нас, должно быть сохранено нами как истинная основа общественного и личного сознания и бытия. И повесть Распутина мне дорога именно этим качеством, вся она, по-моему, о неумирающей, о бессмертной духовности русского человека, русского характера. И Дарья — главная героиня повести, а потом и фильма — мне дорога именно потому, что она сберегла в себе силу духовности, хранит её, что духовность в ней ощущается даже как нечто мессианское — не в смысле пророчества, проповедничества, в более скромном, но и в более сокровенном значении. Она, Дарья, не только сама способна на это чувство, но умеет и наделить им других. Она передаёт, сообщает другим эту силу духовности. Это говорит о её мужестве, о её богатстве и широте и вместе с тем — о богатстве и широте народа. Вот эта способность человека принимать ответственность не только за себя, но и за других сильно выражена в прозе Распутина и привлекает меня в его повести…
Вот почему настоящим финалом фильма должно быть не противостояние прошлого и блуждающего настоящего, не чувство разорванности и утраты, а чувство обретения и ясной осознанности своего человеческого и гражданского предназначения».
Лариса Шепитько встречалась с писателем, взяла у него разрешение на постановку картины. Валентин Григорьевич откровенно рассказал в своих коротких воспоминаниях о том, почему он согласился на киноверсию повести:
«Лариса убедила меня очень скоро. Вернее, она не убеждала, нисколько не убеждала, а стала рассказывать, каким представляет себе этот фильм, и говорила так живо и так горячо, взволнованно, что я и забыл, что хотел не отдавать „Матёру“. Вот эта неистовость, самозабвение на начальных подступах в работе поразили меня тогда больше всего. Она говорила как бы не для меня и не для себя, а для кого-то третьего, кто мог присутствовать при нашем разговоре и от кого зависело, быть или не быть фильму. Меня же больше всего убедили наши сходные позиции в отношении к проблемам, о которых я пытался говорить в повести и которые собиралась продолжить Лариса в фильме. Убедило прежде всего не формальное, а творческое, художническое прочтение повести, желание выделить проблему ответственности не только общества в целом, но и каждого поколения в отдельности за всё, что мы делаем на земле».
Лариса Ефимовна успела отснять только первые материалы. 2 июля 1979 года она вместе с несколькими коллегами по киноэкспедиции погибла в автомобильной катастрофе. Закончил работу над фильмом её муж Элем Климов. Картина «Матёра» получила новое название — «Прощание».
В Москве, в Российском государственном архиве литературы и искусства, хранится черновик письма Элема Климова Валентину Распутину. Послание датировано 1981 годом и написано Элемом Георгиевичем сразу после обсуждения руководством Госкино СССР отснятых материалов для готовившегося фильма. При чтении этого текста невольно вспомнилось, как придирались чуть ли не к каждой строке Распутина критики-ортодоксы во времена его литературной молодости. Теперь чиновники от кино, не имея возможности гнобить широко известного писателя, лауреата Государственной премии СССР, так же тупо судили о работе режиссёра фильма по всемирно известной повести сибиряка. Претензии к постановщику иначе как маразмом трудно назвать.
«Дорогой Валя!
Пишу сразу же после нашего телефонного разговора и сразу же начинаю с извинений… Если бы дело касалось лишь моей работы, лишь меня, я бы никогда и никого не стал обременять просьбой о помощи.
Расскажу о последнем просмотре. Образно выражаясь, когда после просмотра зажёгся свет, в зале стало ещё темнее. Разговор был очень тяжёлый… (Далее автор излагает замечания своих начальников. — А. Р.)
1. Трагично, мрачно, безысходно (применительно к этому материалу „трагедия“ — слово уличающее)…
2. Где вы видели таких старух? Высшая степень забот современного деревенского (отсталого) жителя — огород, скотина, участок. А эти почему-то философствуют. Причём философия допотопная. Где они были в послереволюционное, военное и послевоенное время? Всё же они были наверняка комсомолками, жили вместе со всей страной. Но нет и следа этого в образе мышления.
3. Никто не хочет уезжать с этого острова. Ни люди, ни животные… Каждая клетка материала проникнута этим пафосом: никто не хочет уезжать. Даже коровы.
4. Получается, что прогресс — это монстр, который все ненавидят, это ад, а ваши пожёгщики — его черти.
5. Сцена собрания на лесопилке. Почему под дождём? Почему фронтовая атмосфера? Почему так мрачно? Неужели нельзя было найти более светлого помещения — клуб или сельсовет, например? Что за апостол (Воронцов) в китайском плаще?
6. Мальчик. Что за вселенский укор в его глазах? Почему он всех судит? Почему, наконец, бросает картошкой в Павла? Что за нестеровский отрок?
7. Зачем этот дикий старик?
8. В материале есть религиозный оттенок.
— В чём он?
— В язычестве. Дарья в лесу. Танцы. Купание. Особенно купание.
— То, что вы называете язычеством, — это древняя связь этих людей с природой. У них свои, вековые, прочные отношения с ней.
— Где вы это видели? Этого нет давно. Все одной ногой живут в городе, от него питаются, в него бегут.
9. И наконец, в материале есть, ощущается четвёртое измерение…
— Что это?
— Трудно это сформулировать, назвать словами, но оно есть.
(Подсказывают: религиозность, язычество?)
— Нет, я не об этом. Но оно есть.
Рассказал тебе, Валя, всё это коротко, телеграфно, огрубляя, возможно, и ситуацию, и критику. Но по существу, суть примерно такова.
Что же дальше? Вопрос о второй серии будет решён автоматически после того, как решится вопрос о продолжении фильма. Для этого „мы все должны подумать“. Я должен написать некую объёмистую и убеждающую справку, после чего „мы вновь соберёмся и решим вопрос окончательно“.
Уверяю тебя, что ситуация для них не менее сложна сейчас, чем для нас… События могут развиваться в любую сторону, и мне будет всю жизнь жаль, если мне недостанет дипломатического таланта, которым так обладала Лариса, и большое святое дело будет загублено.
К тебе, как я понял, существует двойственное отношение: опасливая, органическая неприязнь, с одной стороны, и искреннее уважение, пиетет, с другой. Может так быть, что до твоего участия в этих коллизиях дело и не дойдёт, но вдруг… Поэтому я тебе и позвонил, так как момент, очевидно, решающий…»
Трудно сказать, пришлось ли Распутину отстаивать фильм. Во всяком случае, когда картина вышла в прокат и начала широко демонстрироваться в стране, Валентин Григорьевич отправил Климову телеграмму, которая в полной мере передавала его радость соратника: «Ура мы ломим гнутся шведы поздравляю Элем обнимаю Валентин Распутин».
Позволю себе привести собственные воспоминания, связанные с этим фильмом.
В 2005 году в испанском городе Барселоне проходила международная встреча литераторов европейских стран, США и Канады, пишущих на экологические темы. Она была организована континентальной организацией «Единая земля», отделение которой в Каталонии возглавляет прозаик Сантьяго Виланова. Я попал туда потому, что родился и вырос на Байкале, в разные годы посвятил сибирскому чудо-морю книжки в стихах и прозе. А европейцы, которые ценят пресную воду на вес золота, проявляют к Байкалу, его нынешнему состоянию особый интерес. Заглянув в Интернет и увидев там мои опусы, каталонцы и оформили мне приглашение.
Кроме дискуссий Виланова включил в программу демонстрацию лучших мировых фильмов, посвящённых защите природы. Среди них оказалась и картина «Прощание». Меня заранее попросили представить её зрителям. Я посмотрел в Иркутске ленту, уже виденную в начале восьмидесятых годов, написал текст выступления и предварительно послал его в Испанию. Во время моего рассказа текст в переводе на каталонский шёл на экране бегущей строкой.
В огромном кинозале Барселоны не было свободных мест. Надо сказать, что ещё на рубеже семидесятых — восьмидесятых годов в одном из издательств этого города выходили в свет повести Распутина «Деньги для Марии» и «Прощание с Матёрой».
Говоря об истории создания фильма, я высказал и своё мнение о том, какой замысел имела Лариса Шепитько (по её словам, приведённым выше) и как осуществил его Элем Климов.
Он внёс свои изменения в сценарий и, как мне кажется, снял несколько иную киноленту, чем предполагала Лариса Шепитько. Она хотела, как и автор повести, показать удивительную нравственную чистоту и светоносность Дарьи и её подруг. Климов же акцентирует внимание на том зле, что творится при уничтожении деревни, её заповедной природы. Он показывает холодную деловитость и жестокий цинизм рабочих, очищающих остров, и убогую жизнь, пьяный разгул, сумасбродные поступки обитателей деревни. В этих обличительных картинах в какой-то степени тонет духовный смысл распутинской повести.
Надо ли говорить, что фильм оказал на экспрессивную испанскую публику ошеломляющее, гнетущее впечатление. К нам с Сантьяго Виланова и переводчицей подошла толпа зрителей. Одна из впечатлительных женщин повторяла с испугом: «Ужас! Ужас!» и удивлённо спрашивала у меня: «Скажите, почему в такой спешке уничтожались жильё людей, захоронения, деревья? Разве нельзя было заранее, спокойно перенести деревню на новое место? Кто торопил этих жестоких „командос“?»
Если бы мы в своём отечестве знали ответы на эти вопросы!
Характер другой русской женщины, о которой поведал писатель из Сибири, привлёк кинорежиссёра Ирину Поплавскую. Её беседа с корреспондентом «Литературной газеты», опубликованная 5 марта 1980 года, названа так: «Василиса из таёжной деревни». Рассказ Распутина «Василий и Василиса», по словам режиссёра, потребовал глубокого погружения в духовный мир героини, долгой, несуетной жизни рядом с такими людьми, как она.
«— Над фильмом я работаю около двух лет. Побывала в Сибири, жила в деревнях на реке Ангаре, на Белой, на Шилке. Познакомилась и подружилась с деревенскими женщинами, в чём-то прототипами героинь Распутина, прикоснулась к их богатому и чистому нравственному миру. Этот мир русской деревни, как исток нашей жизни, мы и хотим показать. Мы хотим показать также благотворность связи человека с землёй, с полем, с русским земледельческим календарём.
Поездка в Сибирь духовно напитала меня. Я привезла оттуда обильный материал. На основе этого материала кинодраматургом Василием Соловьёвым совместно со мной был написан сценарий. С Валентином Григорьевичем мы в тесном контакте и дружбе, советуемся с ним и получаем всегда живой отклик на нашу работу… Работа над фильмом, который создаётся на основе настоящей, подлинной литературы, на основе рассказа, насыщенного интересными мыслями и наблюдениями, где действуют живые, сильные народные характеры, приносит всем нам, творческому коллективу, удовлетворение и радость. Я считаю, что кинематограф питается, обогащается и вырастает из корней большой литературы. Свой первый фильм „Месть“ я сняла по рассказу Антона Павловича Чехова. Потом несколько лет провела в горах Киргизии и Дагестана — снимала два фильма по повестям Чингиза Айтматова „Джамиля“ и „Тополёк мой в красной косынке“, фильм по поэме „Горянка“ Расула Гамзатова. А теперь меня поглотил новый мир — мир героев Валентина Распутина.
Он умеет глубоко вглядываться в душу русской женщины. Фильм — о том, что нет справедливости без доброты, об ответственности человека за каждый свой поступок».
Спектакли по произведениям Распутина особенно широко пошли на театральных сценах страны после выхода его первых трёх повестей. Свою профессиональную роль сыграло здесь Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП). В 1977 году оно опубликовало и разослало по театрам инсценировку повести «Последний срок», в следующем году — пьесу по повести «Деньги для Марии» и в 1979-м — сценический вариант повести «Живи и помни».
Первая дата, 1977 год, стала точкой отсчёта для двух столичных премьер: спектакль «Последний срок» появился на афише МХАТа им. М. Горького, а «Деньги для Марии» — Московского драматического театра им. М. Н. Ермоловой. В 1978 году пьесу по повести «Живи и помни» поставил ленинградский Молодой театр. Тогда же инсценировки распутинских произведений впервые увидели зарубежные зрители. Пьеса по повести «Последний срок», например, была опубликована в Братиславе на словацком языке и в Софии — на болгарском и вскоре была поставлена в местных театрах. Спектакль «Деньги для Марии» вошёл в репертуары театров ГДР и Чехословакии.
Ирина Поплавская справедливо заметила, что «большая», классическая литература «питает» кинематограф. Точно так же её живые «соки» оказываются благотворными и для театра. Это подчеркнул Г. Дмитриев, автор статьи в газете «Советская молодёжь» (1979, 9 июня), рассказывая о трёх спектаклях МХАТа им. М. Горького по повестям Валентина Распутина.
«В начале мая в Московском художественном академическом театре им. М. Горького состоялась премьера. И премьера особенная: театр поставил спектакль по произведению известного советского писателя В. Распутина „Деньги для Марии“.
В 20–30-е годы МХАТ впервые в истории мирового и русского театра обратился к лучшим образцам отечественной прозы и воплотил их на сцене в ярких, высокохудожественных, волнующих спектаклях. Впервые в мире МХАТ ставит „Бесов“ Ф. Достоевского, затем „Братьев Карамазовых“. В 1937 году он впервые поставил „Анну Каренину“ Л. Толстого, чуть позже „Воскресение“. Оба спектакля шли здесь десятилетиями.
Безусловно, стремление театра к инсценировкам объясняется нравственными и художественными достоинствами произведений, к которым он обращался. Но самое главное — они поднимали жизненные пласты, не затронутые драматургией, вскрывали духовно-психологические стороны жизни, в них действовали герои, подобных которым в современных пьесах не было. Эта репертуарно-художественная линия принесла театру в дальнейшем колоссальный успех и мировое признание.
В 1976 году режиссёр театра Владимир Богомолов заинтересовался повестью Валентина Распутина „Последний срок“. Коллектив обратился к писателю с предложением сделать по повести не просто инсценировку, а самостоятельную пьесу с учётом специфики театра и его сценических законов. Сам режиссёр приехал в Иркутск, длительное время пробыл здесь. Беседы, советы, режиссёрские и актёрские консультации, конечно же, сильно помогли Распутину. Ведь Валентин Григорьевич создавал пьесу для МХАТа!
Весной 1977 года — премьера. Успех полный и прочный. Спектакль идёт и по сей день (во МХАТе ставят на многие годы!)
У писателя и театра возникла крепкая и прочная дружба. Валентин Григорьевич создаёт для театра пьесу „Живи и помни“. И уже через год после первой, в 1978 году в репертуаре театра — вторая пьеса Распутина. Зная о художественной взыскательности коллектива театра, понимаешь исключительность этого случая и искренне радуешься ему.
А содружество художника и театра, подкреплённое зрительским интересом и признанием этих двух спектаклей, привело к тому, что на днях состоялась и третья премьера: „Деньги для Марии“. Это, конечно, событие и для театра, и для зрителя: в ведущем драматическом театре страны идут одновременно три спектакля по произведениям лауреата Государственной премии СССР Валентина Распутина.
Сегодня имя В. Распутина на афишах театров Ленинграда, Омска, Новосибирска, Свердловска, Иркутска, Читы.
Три премьеры МХАТа говорят о том, как много могут взаимно дать друг другу театр и его автор — талантливый, глубокий художник».
Правда, случались и режиссёрские «подставы». Об одной из них рассказал в письме Виктору Петровичу Астафьеву Валентин Курбатов в феврале 1977 года:
«Последнее, что видел в своём театре (имеется в виду Псковский драматический театр. — А. Р.), — „Деньги для Марии“ Распутина. Режиссёр — молодец. Здоровый, румяный, левизной решил потешиться и, конечно, всё изглупил, потому что из Распутина левака не сделаешь, слишком у него для этого чистое русское сердце. И при этом всё измельчил, опошлил, а главного либо не захотел увидеть, либо попросту не сумел, потому что душевной тонкости не хватило, сердца. Да и вообще всё вышло как-то нечисто. Вчера получил от Распутина письмо (сам-то он на премьере не был), так, оказывается, он просто показал по просьбе нашего режиссёра черновой вариант — на случай, если заинтересует. Сам же работает над основным для театра Ермоловой, которому и право первой постановки уступил. И вот на́ тебе — разыграли черновик, отняли у (театра) Ермоловой первенство вопреки автору, да ещё и нелитованный вариант (то есть не прошедший цензуру. — А. Р.) поставили, а за это уж в первую голову даже и не театру, а Распутину нагорит — одним словом, ввязали порядочного человека в какую-то пёсью свалку. Добро бы хоть постановка-то была хорошая, стоило бы рисковать, а то ведь так — громкая читка с дурно расставленными акцентами».
На первый взгляд кажется, что для воплощения в музыке проза не годится. Но композиторы давно доказали, что дело не в жанре первоосновы, а в трагической или счастливой наполненности литературного произведения, в сильных человеческих страстях, в нравственных уроках его героев. Под рукой множество примеров: оперы «Травиата» Верди, «Пиковая дама» Чайковского, сочинения симфонические, инструментальные…
Повесть «Живи и помни» стала литературной основой для оперы московского композитора Кирилла Волкова. Она была поставлена на сцене столичного Камерного музыкального театра (ныне им. Б. А. Покровского) в 1984 году режиссёром Николаем Кузнецовым. Он же создал и либретто оперы. Партию Настёны пела Лидия Трофимова, партию Андрея — Алексей Мочалов.
Рецензент В. Колосова на страницах газеты «Советская культура» оценила спектакль доброжелательно и профессионально:
«Опера Волкова создана в традициях русской музыки. Не только потому, что она органично полна русской песенности, воссоздаёт интонационный строй русской речи, сохраняет особенности сибирского говора. Она традиционна по тем творческим сверхзадачам, которые вслед за писателем ставит композитор.
Судьба героев — это судьба нравственного поиска, нравственного выбора, необходимость которого обостряется экстремальностью ситуации. Это и осознание нерасторжимых связей со своим народом…
Артисты сознают, что главное — передать замысел композитора, но в то же время понимают, что они произносят распутинское слово. Автор либретто удивительно точно выбрал внутренние „несущие“ опоры — большой мир повести буквально оживает на сцене. С музыкой пришло другое — ведь ей дано оживить то, что стоит за строкой, заглянуть в глубины души, высказать, что не высказывается словами.
Мастерством, подтверждённым правдой чувств, остротой переживания отмечены исполнение партии Настёны Лидией Трофимовой. Её Настёна, такая простая и обычная, и вместе с тем тонкая и трепетная, — воплощение чистоты и совестливости народного характера.
Спектакль — суровый, повествующий о трагических событиях, сломанных войной судьбах, — несёт вместе с тем заряд внутреннего света. Потому ли, что звучит в финале звонкий мальчишеский голос? Нет, скорее это ощущение рождается в силу духовного света и чистоты, той высокой нравственной отповеди, мудрого предупреждения каждому, кто пришёл в этот мир: „Живи и помни“».
Прошло немного времени, и творчество Распутина вдохновило Кирилла Волкова ещё на одно музыкальное произведение. На этот раз он написал Сонату в двух частях для органа по мотивам повести «Пожар». Впервые сочинение прозвучало в Иркутске 14 марта 1987 года, накануне пятидесятилетнего юбилея писателя. Исполнил сонату заслуженный артист РСФСР Гарри Гродберг.
Здесь к месту будет сказать, что земляки писателя интересовались театральными постановками по произведениям Распутина не меньше, чем его новыми книгами. Усть-удинские друзья Валентина Григорьевича рассказывали, как группами ездили, чтобы посмотреть в Иркутском драмтеатре и в Театре юного зрителя спектакли по повестям «Последний срок» и «Прощание с Матёрой». А ведь преодолеть в автобусе сотни километров — тут желание должно быть особым! Ну и телевизионные показы, правда редкие, земляки не пропускали.
Сотрудники районной библиотеки (краеведческого музея в Усть-Уде ещё не было) стремились получить от Валентина Григорьевича хоть какие-то материалы о спектаклях: кто инсценировал его повести, какие отклики в печати появлялись, видел ли сам писатель столичные и иные постановки? Сохранились два коротких письмеца Распутина к заведующей библиотекой Л. Д. Петровой, как всегда, показывающих, что он не заботился о собственной популярности:
«Дорогая Любовь Дмитриевна!
Совершенно случайно Ваше письмо застало меня дома в хвори, поэтому так скоро я и отзываюсь на него.
Фотографии высылаю, их, я думаю, будет с избытком. Те, что отыскал на скорую руку из театральных программок, тоже здесь. Перечислить же, где, в каких театрах шли мои спектакли, не могу, шли они в очень многих местах, в том числе за границей, и тоже немало. Афиши я не сохраняю, рецензии тоже. Если обяжете и если что нужно, впредь из появляющегося, кое-что стану высылать.
Чем был рад… Всего Вам доброго! В. Распутин. 16 октября 1984 г.».
«Уважаемая Любовь Дмитриевна!
Разбирая свои бумаги, я нашёл кое-что, относящееся к моей работе для театра, что, быть может, Вам пригодится. Ежели же нет, возвращать не нужно, выбросьте в мусор.
Всего Вам доброго! С уважением В. Распутин. 9 ноября 1984 г.».