Валлийский рассказ

Дракон с двумя языками Екатерина Гелиева

Валлийский рассказ... Наверное, не каждый взявший в руки эту небольшую книжку догадается, что речь пойдет о литературе Уэльса. Мы досадно мало знаем о жизни и культуре этого древнего края. Только с подсказки специалистов-литературоведов вспомнится, что получившие всемирную известность сказания о короле Артуре и Рыцарях Круглого Стола возникли и как дань героической борьбе Уэльса за свою независимость, что мабиноги[2] — народные поэты, творцы и хранители богатой песенно-стихотворной устной традиции, животворной и по сей день, а Дилан Томас, один из самых сложных и оригинальных поэтов во всей англоязычной литературе ХХ века,— художник валлийский.

Пожалуй, единственная, сразу же приходящая в голову ассоциация, связанная с Уэльсом,— «принц Уэльский». Титул хотя и знакомый, но отнюдь не безобидный: он печальная дань драматическим событиям в истории Уэльса. Коренных жителей этого края, кельтов, не смогли покорить даже римляне. Умело пользуясь гористым рел—ом местности, жители Уэльса упорно противостояли и натиску англосаксонских племен, подчинивших себе земли древней Британии. Но все же в конце XIll века Уэльс был завоеван, и с 1301 года наследник английского престола именуется «принц Уэльский».

Символ Уэльса — красный дракон, из пасти которого вырывается огненный язык. Кельтологи считают, что это один из самых древних геральдических знаков на территории Британских островов. Но, как остроумно заметил Глин Джонс, известный валлийский писатель, крупный литературовед, один из создателей Национальной Академии литературы и языка и первый ее председатель, «наш дракон о двух языках», как «о двух языках» и вся культура Уэльса.

Были такие периоды в его истории, когда английский язык, язык завоевателей, вытеснял родной, но валлийский всегда оставался символом верности родине. Начиная с конца Х 1 Х века Уэльс требовал признания равноправия валлийского языка наравне с английским, но только в 1967 году это требование было формально удовлетворено английским правительством. И сразу же начался ренессанс литературы, имеющей более чем тысячелетнюю историю на валлийском языке,— он продолжается и по сей день.

С другой стороны, вполне естественно, что каждый в современном Уэльсе говорит и по-английски (он давно уже стал вторым родным языком края), и столь же естественно, что из века в век росло число писателей-валлийцев, пишущих по-английски. В ХХ веке таких прозаиков, затрудняющихся определить свою «литературную национальность», уже десятки.

Валлийский рассказ... А насколько справедливо такое выделение? Нет ли в нем искусственности, не правильнее ли рассматривать валлийских писателей в потоке всей прозы современной Великобритании? И наконец, почему, когда говорят о литературе Уэльса ХХ века, говорят прежде всего о рассказе, а не о романе или драме?

Несомненно, валлийский рассказ существует как самостоятельное литературное явление. Об этом весьма красноречиво свидетельствуют десятки антологий, которые, начиная с середины 30-х годов, регулярно выходят в Уэльсе. Их количество возросло еще больше, когда образовался Совет искусств Уэльса, организованный валлийской общественностью и творческой интеллигенцией с тем, чтобы всемерно способствовать развитию национальной литературы. Антологии представляют и «патриархов» англо-валлийского рассказа: Кардока Эванса, родоначальника современной валлийской прозы, Кейт Робертс, Риса Дэвиса, Артура Мейкена, Е. Теглу Дэвиса, и тех, кто плодотворно выступает в этом жанре сегодня: Глина Джонса и Гвина Джонса, Эмира Хамфриса, рано умершего Дилана Томаса, Алуна Льюиса, Аледа Вогена и многих других. Творчество этих писателей выявляет и национальное своеобразие валлийского рассказа, и дает возможность выделить черты, отличающие его от рассказа английского, ирландского или шотландского.

В Ирландии жанром Кельтского Возрождения, пришедшегося на начало века, стала драма, в Уэльсе таким жанром оказался рассказ. А его «мужание» совпало с периодом экономического кризиса — «голодными двадцатыми». Не случайно и то обстоятельство, что писатели, оказавшие существенное влияние на послевоенный рассказ, выросли и сформировались в промышленном — Южном или Западном — Уэльсе.

Родом из Гламоргена в Западном Уэльсе Рис Дэвис, сын бакалейщика, один из самых почитаемых писателей этого края. За полвека творческой деятельности им было создано семнадцать романов, двадцать сборников рассказов, несколько пьес и ряд исторических работ об Уэльсе. Он прекрасный знаток нравов рабочей среды, тонкий психолог. В рассказе «Ночная рубашка» перед нами не только портреты членов шахтерской семьи, но одновременно и объяснение — лаконичное, скупое, исполненное иронии, а в конце даже и патетики, — драматизма судеб героев. Жизнь, быт, монотонная череда дней, тяжелый, изнурительный труд в шахте превращают и саму героиню, и ее мужа, и ее здоровяков сыновей в машины, автоматы, которые выходят из строя, если хоть что-то мешает раз и навсегда заведенному порядку. Купив дорогую ночную рубашку, «для леди», героиня умирает, так ни разу и не надев обнову. Цена мечты оказывается слишком дорогой. С горькой иронией замечает автор, что эта женщина приобрела себе саван.

В семье шахтера родился Гвин Джонс. Все его многочисленные, глубоко социальные произведения: романы, рассказы, теле- и радиопередачи — о жизни рабочих, о бедности, которая доводит до отчаяния, о нужде и страданиях, которые подымают рабочий люд на борьбу, о вынужденном отъезде из Уэльса, о чувстве достоинства, с потерей которого начинается духовный крах личности. Рассказ «В западне», включенный в этот сборник,— не первая публикация Гвина Джонса на русском языке, но эта очень характерная для писателя вещь позволит нашему читателю составить представление об одном из самых значительных писателей Уэльса.

В промышленном Южном Уэльсе вырос и другой выдающийся валлийский прозаик — Джордж Эварт Эванс. Он пишет об обычаях сельской жизни в долинах Южного Уэльса. Картина неспешного, патриархального, не оскверненного натиском цивилизации быта возникает в его рассказе «Собачьи радости». Здесь люди, собирающиеся потолковать за кружкой пива в пабе, с жаром обсуждающие все местные новости, еще не утратили чувства общности, они едины с природой, их сознание пока не поражено рефлексией, они живут по законам сердца, голос которого оказывается мудрее доводов разума («Пожитки»).

И все же почему именно рассказ был выбран валлийскими писателями как средство выражения своего отношения к миру? В Уэльсе, как и в Ирландии, с древних, незапамятных времен существует традиция устного повествования, традиция, имеющая свои отточенные веками характеристики. Одна из них сюжетность, событийность, структурно приближающая повествование в рассказе к сказке или, точнее, к сказу. Сказовая природа проявляется в самых разных по тематике, тональности произведениях, вошедших в настоящий сборник. С неослабевающим вниманием следит читатель за тем, как герой рассказа «В западне» борется за жизнь. «Огненная Пирамида» Артура Мейкена — детективная история в духе Стивенсона или Конан Дойля о таинственном исчезновении девушки и появлении не менее таинственных знаков около дома героя. Удивительное, невозможное происшествие описано и в рассказе Ислуина Ффоука Элиса «Поющий столб»: два приятеля лунной ночью «влюбились» в телеграфный столб и решили оказать ему честь, перенеся на почетное место — на вершину холма. Роковое событие — гибель первого на земле человека — тема рассказа Е. Темы Дэвиса «Странная человекообразная обезьяна».

Но как сказка стремится выйти из социально-исторических и пространственно-временных рамок ради выявления общечеловеческого содержания, так и повествование в валлийском рассказе не ограничивается лишь тем, «что случилось». Наряду с конкретным, бытовым планом существует и план вечный, не подвластный законам линейного времени, здесь возможно все самое невероятное, фантастическое. Детективный сюжет в «Огненной Пирамиде» (заметим попутно, что этот рассказ, по единодушному мнению валлийских литературоведов, считается классикой национальной литературы и включен во все самые представительные антологии) имеет неожиданный с точки зрения европейского, «цивилизованного», рационального сознания, привыкшего к традиционному развитию сюжета в духе рассказов о Шерлоке Холмсе, финал. Девушку похитили то ли феи, то ли гномы — иными словами, «маленький народец», как эти существа называют в Уэльсе, которые и совершают в конце рассказа над ее телом жуткий мистический обряд. Европеец сразу же — и без труда распознает в этой прозе интерес к оккультному и сочтет, что Мейкен, сын священника, юные годы которого прошли в литературных салонах Лондона конца прошлого века, просто отдал дань увлечению сверхъестественным. Однако если и можно говорить о подражательности Мейкена, то лишь по отношению к образу его «Шерлока Холмса»— Дайсона, от имени которого и ведется повествование. Этот англичанин-интеллектуал избирает полем своей деятельности древний, величаво спокойный, мудрый и полный тайн валлийский пейзаж. Но Уэльс в этом рассказе — не фон, а главное действующее лицо, путающее «все карты» Дайсону. Это мир, где связь с первобытной, фольклорной культурой не утеряна, где мифологическое и современное сознание не расчленены. Особенности этого мира очень точно передал в стихотворении «Происшествие в Уэльсе» Роберт Грейвз:

Вот и получается, что нет ничего необычного в том, что рядом с домом валлийского помещика в расщелинах гор, в пещерах живут феи, гномы, эльфы — какие-то диковинные существа. Это бытийные силы, у них своя цикличная, как у природы, жизнь, они и есть связь конкретного с космическим.

В валлийской прозе конкретное с космическим соединяет образ, исполненный, как в древней, бардической традиции, неистовой, не знающей удержу метафоричности. В нем проявилась жажда — идущая не от разума, но от сердца — обобщений, универсалий. Бардическая традиция — неотъемлемая черта не только поэтического, но и прозаического творчества Дилана Томаса. Совсем не знавший валлийского языка, всю свою недолгую жизнь писавший по-английски, он тем не менее воспринял эту бардическую традицию даже в метрике. Читая рассказы Дилана Томаса вслух, ощущаешь их близость к поэзии. Произведения Дилана Томаса не вошли в этот сборник: фигура самобытная, крайне оригинальная, этот писатель заслуживает отдельного авторского сборника.

Поэтическая, лирическая традиция видения мира, умение расширить образ до границ символа, емкого, пластичного обобщения оживает и в рассказе Меда Вогена, одного из руководителей валлийского телевидения, «Белый голубь». Этот небольшой рассказ, больше похожий по своей тональности на стихотворение в прозе, имеет несколько содержательных уровней. Это и повествование о мальчике, которому ужасно хотелось поймать голубя. Но, с другой стороны, это притча о мечте, о том, как легко рушатся надежды, о том, что обладание, минуту назад еще такое желанное, чаще всего приносит с собой горечь и печаль.

В современной валлийской прозе продолжают жить исконно мифологические, былинно-сказовые мотивы — странствий, испытания, возмездия, поисков Грааля, то есть высшего смысла и высшего знания. Молодой самонадеянный англичанин («В западне») приезжает в Уэльс. Он хороший знаток пещер, и потому ему кажется сущим пустяком спуститься в заброшенную шахту. Попутно он, не придавая особого значения тому, что делает, затевает интрижку с женой хозяина дома, где остановился. Однако повествование сразу же приобретает иную тональность, когда герой спускается в шахту. Здесь его ждет возмездие — молодого человека подкарауливает хозяин, почувствовавший, что постоялец волочится за его женой. Он отвязывает веревку, на которой тот спустился вниз, «побивает» его, словно какого-нибудь грешника в древности, «каменьями». Герой остается в темной шахте один на один со стихией, один на один с «тьмой своей души». Все остальное, что испытывает герой под землей, хотя формально и является жестокой борьбой за выживание, в мифологическом плане — «страсти». Последняя сцена величественно монументальна: измученного героя, в котором еле теплится жизнь, несет на руках хозяин дома, виновник его «подземных» мучений. Происходит не просто примирение мужа и «соблазнителя» и прощение провинившейся жены каждый из участников драмы очищается.

Незадачливые герои рассказа «Иордан» Глина Джонса радуются тому, как они ловко одурачили помощника лекаря, хромоногого великана Иордана. Но, как и в других произведениях валлийских прозаиков, происходит плавная смена регистра, и повествование о злоключениях двух современных пикарро превращается в притчу, где одно из главных действующих лиц — сама Смерть, шутки с которой плохи.

Национальная, фольклорная традиция настолько сильна в валлийской литературе, что она способна даже «переработать», «пересилить» чуждые, наносные элементы. Нельзя не ощутить влияние психоанализа в рассказе Ислуина Ффоука Элиса «Поющий столб». Однако психоаналитическая метафора плавно, без всякого насилия над текстом растворяется в метафоре фольклора. Столб, «этот матримониальный символ», вырастает в рассказе в символ дерзкой мечты, возвышающей человека над суетой быта, мелкими страстями.

Натурализм описания, интеллектуализирование, свойственное многим образцам современной западной прозы, очень ощутимы в рассказе-притче, рассказе-анекдоте Е. Теглы Дэвиса «Странная человекообразная обезьяна», заставляющем вспомнить У. Голдинга, его квазиисторический роман «Наследники», его псевдоисторическую параболу «Необычайный посланник». Но и здесь, хотя и не столь очевидно, как в рассказе «Поющий столб», фольклорная традиция заявляет о своих правах. Наивность видения, простодушие, естественность чувственного образа, первобытная тяжесть валлийского языка (Е. Тегла Дэвис, как и И. Ф. Элис, пишет по-валлийски)— все это «вырывает» рассказ из традиции европейского литературного пастиша.

Но с другой стороны, не стоит считать, что традиция английской культуры, как и всей европейской и американской, не осваивается валлийскими прозаиками. Уже говорилось о воздействии на Артура Мейкена Стивенсона и Конан Дойля. Гвин Джонс считал себя учеником Уолта Уитмена. Еще одним мощным и в целом благотворным влиянием было воздействие прозы Дэвида Герберта Лоуренса. Автор знаменитого романа «Сыновья и любовники», произведения о жизни шахтеров, Д. Г. Лоуренс оказался близок многим валлийским писателям. Одним из его прямых последователей стал Рис Дэвис, что ощутимо даже в небольшом рассказе, включенном в этот сборник,— «Ночная рубашка». Здесь лоуренсовская тематика, чувственность и выпуклость его прозы, материальность детали, внутреннее напряжение повествования. Однако каким бы сильным ни было влияние Лоуренса на валлийских писателей, они переосмыслили его традицию в соответствии с собственной. Внимательные хроникеры быта, нравов, они умеют, благодаря верно найденной лирической или же иронической интонации, создать и некоторое остранение: их социальное критическое повествование становится одновременно и повествованием с очевидной метафизической проекцией.

В прозе, в которой столь очевидна фольклорная стихия, может не властвовать стихия комического. Народный лукавый юмор, умение посмотреть на трудности с улыбкой, махнуть па все рукой, сказав: «пустяки», увидеть себя и окружающих тебя людей в смешном обличье («Поющий столб», «Рыси у тетушки Кезиа», «Пожитки»), бурлеск, грубоватая шутка («Иордан»), сдержанная ирония, сатира.

Очень разные авторы, очень разные произведения объединились под обложкой этого небольшого сборника. Здесь и детективные сюжеты, и нравоописательные, суровые и юмористические зарисовки, притчи и параболы, рассказы с отчетливой социальной проблематикой. И все же в них много общего. И это общее — в верности национальной традиции прозы, которая сближает таких отличных друг от друга художников, как, например, Рис Дэвис и Алед Воген. У одного — тяжесть, гнет быта, у другого — простор, поднебесье, дерзание. Но оба валлийцы и потому пишут о мечте, движении, надежде...

Небольшой сборник валлийского рассказа, с которым познакомится советский читатель, никак не претендует на полноту. Это продолжение разговора, который в свое время начал журнал «Иностранная литература», когда опубликовал подборку из пяти рассказов валлийских писателей[4]. Как показало время, есть все основания продолжить его.