Так отряд «Комарова» первым в истории партизанского движения в Беларуси оперативно, тактически грамотно вступил в бой с нацистскими оккупантами, одержав в нем победу и нанеся врагу ощутимые потери, захватив при этом важные трофеи и первых пленных из 293-й дивизии вермахта.
«Мы переправились через Буг и двинулись на Пинск, — свидетельствовал один из солдат той самой 293-й пехотной дивизии вермахта. — Теперь по шоссе спокойно не проедешь. Эту истину офицер штаба дивизии Кальбфель, наш шеф, успел уяснить быстро. Его «мерседес» уже не смог возглавлять колонну»…
О НЕКОТОРЫХ ПРЕВРАТНОСТЯХ ПАРТИЗАНСКОЙ БОРЬБЫ…
С началом Великой Отечественной войны Всесоюзная Коммунистическая Партия большевиков (ВКП (б), единственная в СССР на тот момент правящая партия, возложила на себя организацию и руководство партизанским движением. Отчасти этим объясняются маловразумительные первичные организационные мероприятия и обращение к довольно примитивным инструкциям 1918—1919 годов для революционных партизан-повстанцев, отсутствие поначалу должного числа подготовленных профессионалов в этом архиважном деле и обратный отток в связи с этим в советский тыл некоторых партийных руководителей, оставленных во вражеском тылу для организации партизанского движения. Они, видимо, несколько «вольно» трактовали крылатый мобилизующий девиз: «Коммунисты, вперед!»
Правда, спустя месяцы, ближе к середине 1942 года, когда ситуация в партизанском движении несколько стабилизировалось и связь с Большой землей наладилась, это обстоятельство не помешало отдельным из них, в отличие от Василия Захаровича Коржа и других «партизан первого часа», оказаться на «первых ролях» в качестве «истинных» организаторов сопротивления оккупантам…
Спустя неделю после начала войны первым документом об организации массового партизанского движения была директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, вторым — постановление ЦК ВКП(б) от 18 июля 1941 года «Об организации борьбы в тылу германских войск». В свою очередь директива ЦК КП(б) Белоруссии от 1 июля 1941 года «Партийным, советским и комсомольским организациям по развертыванию партизанской войны в тылу врага» категорично предписывала: «Все местности Белоруссии, занятые врагом, должны немедленно покрыться густой сетью партизанских отрядов, ведущих непрерывную, ожесточенную борьбу на уничтожение врага. В районах и селах создаются подпольные партийные и комсомольские ячейки, главная задача которых мобилизация народа на беспощадную расправу с врагом». На деле же оказалось, что сделать это немедленно, по некоему наитию, по команде сверху, было уже невозможно, и создание подобных ячеек потребовало времени и неимоверных жертв…
Отметим и то, что в первые недели, месяцы Великой Отечественной войны партизанам катастрофически не хватало оружия, боеприпасов, средств взрывания. Вспоминая мероприятия Спецбюро ОГПУ-НКВД Белорусской ССР по подготовке к партизанской борьбе, Василий Захарович неоднократно вместе со своими «комаровцами» отправлялся искать прежние базы «НЗ» в глухих лесах вдоль прежней границы по реке Случь. Тщетно! Все было тупо и бессмысленно «изничтожено» еще четыре года назад…
Кроме отряда «Комарова», в числе первых на территории Беларуси в это время начали действовать инициативно возникавшие партизанские отряды из числа лиц, имевших относительную подготовку и боевой опыт: «Красный Октябрь» (Полесская область), «Батьки Миная» (М.П. Шмырева) и «Родина» (Витебская область), «Большевик» (Гомельская область), А.И. Далидовича (Минская область) и другие. 6 августа 1941 года Т.П. Бумажкову и Ф.И. Павловскому первым из советских партизан было присвоено звание Героя Советского Союза.
В подготовке и заброске разведывательно-диверсионных групп в тыл врага принимал участие и созданный в середине июля 1941 года по приказу Главкома Западного фронта Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко оперативно-учебный центр Западного фронта. Этот центр поначалу действовал в Гомеле, затем, по мере отступления советских войск, перемещался в Брянск, Тулу, Рязань и, наконец, в Москву. Его возглавлял боевой товарищ В.З. Коржа, участник боев в Испании начальник отдела Главного военно-инженерного управления РККА полковник И.Г. Старинов.
Он, как и Василий Захарович, был человеком весьма сложной и трудной судьбы, трижды заслуженно представлявшимся к званию Героя Советского Союза и генерала, но так и не получившим вследствие своей честности, прямоты и бескомпромиссности ни того и ни другого. А до этого, в 1938 году, после Испании, Илью Григорьевича ждал ГУЛАГ, однако за него успел заступиться сам Клим Ворошилов…
Как известно, 3 июля 1941 года Иосиф Сталин сделал историческое и столь необходимое обращение к советскому народу. Позже Василий Захарович с величайшим сожалением констатировал, что это был запоздалый призыв к всенародной войне. В нем требовалось «в оккупированных районах создавать партизанские и диверсионные отряды для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов».
А тем временем отряд Коржа уже успешно громил оккупантов на белорусской земле. Сказывался и его боевой опыт, полученный во время боев с фашистами в Испании, когда В.З. Корж был командиром интернационального партизанского отряда.
Однако при всей важности и вдохновляющем воздействии обращения к народу Иосифа Сталина, в той его части, которая касалась партизанского движения, были допущены перекосы. Вождь требовал поджигать леса, склады, обозы с продовольствием, урожай и даже деревни, чтобы они не достались врагу. Кроме того, 17 ноября в приказе Ставки ВГК эти «меры» были конкретизированы: «Приказываю: 1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40—60 км в глубину от переднего края и на 20—30 км вправо и влево от дорог.
Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами».
Но ведь все население уже невозможно было эвакуировать в советский тыл или же в леса, и подобные «мероприятия» обрекали местных жителей на голодную смерть, сужали партизанскую опорную базу и ударяли в первую очередь по отрядам, действовавшим в тылу врага! По существу вождь страны звал к столь нетерпимой Василием Коржом и Ильей Стариновым «партизанщине», а не к серьезной партизанской борьбе.
Вместе с тем Иосиф Сталин поначалу отнюдь не призывал войска, оказавшиеся в окружении, к переходу на партизанские формы борьбы с врагом. Впрочем, в предвоенный период они этому и не обучались. Это прискорбное обстоятельство с величайшим сожалением отмечали Илья Старинов и Василий Корж…
Впоследствии, наряду с лихим конником времен гражданской войны Маршалом Советского Союза К.Е. Ворошиловым, руководить партизанским движением (его вновь сформированным Центральным штабом — ЦШПД) в мае 1942 года Сталиным был поставлен первый секретарь ЦК Компартии большевиков Белоруссии П.К. Пономаренко.
ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС
В компетенцию Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) при Ставке ВГК входили следующие вопросы: дальнейшее развитие партизанского движения; подбор, подготовка и отправка в тыл противника организаторов народной борьбы; установка двусторонней связи с партизанскими отрядами и бригадами; оперативное руководство боевой деятельностью и развертыванием политической работы среди партизан и населения; координация и согласование действий партизан с частями Красной Армии; материально-техническое обеспечение партизан.
«Вероятно, он (Пономаренко. — Н.С.) был блестящим партфункционером, — отмечал Илья Старинов, — но в организации именно партизанской работы поначалу явно не разбирался…»
Оказавшись на некоторое время у него в заместителях, Илья Григорьевич попал в очень сложную ситуацию, поскольку Пономаренко всю работу строил сугубо в русле педантичного выполнения сталинских политических «установок», «мудрых указаний» и не стремился ценить богатейший практический опыт других. Вдобавок он же выдвинул теорию так называемой «рельсовой войны», когда партизаны должны были «перебивать» взрывами лишь рельсы и ни в коем случае не «утруждать» себя «охотой» за эшелонами. Это в наше время под хрестоматийным понятием «рельсовой войны» имеется в виду организация именно крушений воинских эшелонов, что как раз предлагали и отстаивали И.Г. Старинов, В.З. Корж и другие профессионалы. А идея Пантелеймона Кондратьевича как раз-таки и состояла в том, чтобы «воевать» непременно с рельсами. Согласно всем партийно-бюрократическим канонам учет шел в штуках подорванных рельсов. И не важно, где осуществлен подрыв — на магистральном пути, на запасном, или же вообще в заброшенном тупике…
Однако нацистские оккупанты не испытывали недостатка в рельсах, легко и быстро заменяя поврежденные пути. Ненужные же рельсы они после таких «крушений» увозили к себе в Германию на переплавку. Так поначалу и тратилась уйма дорогостоящей взрывчатки, не создавая нацистам особых проблем с перевозками.
Негативным было отношение Василия Захаровича Коржа как к подобным директивам идеолога «рельсовой войны» Пономаренко, так и разного рода «социалистическим обязательствам» на сей счет ради дежурной «галки» в отчетах. Судя по архивным документам и отчетам в Центр, Корж как профессионал в сфере разведывательно-диверсионных операций подобных «соцобязательств» на себя обычно не брал, предпочитая организовывать уничтожение многочисленных эшелонов с живой силой и техникой врага, в том числе и путем подрыва или «расшивания» рельсов в необходимых местах. Этим партизаны-«комаровцы» наносили оккупантам наиболее существенный и реальный урон.
В ноябре 1941 года на стол Иосифу Сталину наконец-то попала буквально выстраданная, докладная записка «К вопросу о постановке диверсионной работы» за подписью и присвоенным себе «авторством» П.К. Пономаренко, в действительности же лично написанная на основе собственного опыта И. Г. Стариновым, о чем свидетельствуют архивные материалы. В ней Илья Григорьевич высказал мысль, ставшую впоследствии академической: «Танковый батальон — грозная сила на поле сражения. В эшелоне батальон беззащитен, и его легко ликвидировать двум-трем партизанам-диверсантам…» «Ситуация» же с «рельсовой войной» общими усилиями профессионалов этого дела была «выправлена» к середине 1942 года…
Отнюдь не умаляя в связи с этим последующих организаторских заслуг П.К. Пономаренко, следует отметить, что «понятия» Пантелеймона Кондратьевича о самой теории и практике партизанской борьбы были весьма «своеобразными», что приводило нередко ко многим недоразумениям, если не сказать больше. Так, скажем, на совещании партизанских командиров в ЦШПД 30 августа 1942 года, говоря об отдельных профессионалах (имея в виду и Василия Захаровича Коржа), он, ничтоже сумняшеся, безапелляционно изрек (выдержка из стенограммы): «…Между строк нужно сказать, ведь тут, товарищи, есть много людей: и что ни человек — своя теория партизанского движения…
Тут выдумывать особенно нечего. Там нужно вовремя вывести из-под удара, там нужно налеты произвести тогда, когда противник меньше всего их ждет. Там сама жизнь вырабатывает наилучшую тактику партизанского движения. Тот, кто ее не вырабатывает, кто придерживается несуществующих установок, тот быстро выбывает. А здесь что ни человек, то своя теория. Мы имеем массу предложений. Приходят люди, доказывают. Иногда смотришь на них, и смешно делается. Его обуревают чистейшие намерения, он хочет немцев поскорее разбить, но предлагает какую-либо чепуху». Вот так — ни больше ни меньше. А дальше — «как Бог на душу положит», да «жизнь покажет»…
Профессионал в сфере разведки, диверсий и партизанской борьбы в целом, Павел Судоплатов, руководивший в ходе войны 4-м Управлением НКВД (НКГБ) СССР, в связи с этим отмечал: «Разведывательный отдел действовал и в ЦШПД… Однако он выполнял в основном лишь координационные функции, не ведя агентурной разведки в тылу германских войск, без взаимодействия с военной разведкой и контрразведкой. Некоторую самостоятельность проявили лишь активисты партии и комсомола, которые большей частью вели пропагандистскую работу в тылу противника. И все же они полагались, как правило, на конспиративное обеспечение своей деятельности по линии нашей военной разведки и НКВД…
В связи с организацией в 1942 году ЦШПД нами были переданы в его распоряжение многочисленные отряды и группы. Особую роль наш аппарат сыграл в организации конспиративного обеспечения массового партизанского движения в Белоруссии, Прибалтике и на Украине»…
Между тем тяжкий груз воспоминаний о начальном периоде Великой Отечественной войны никогда не давал покоя Василию Захаровичу Коржу, и он периодически возвращался к этой теме. Его буквально «колотило», когда он сталкивался с чьей-либо «руководящей начальственной дурью» и некомпетентностью, если не сказать больше…
Из ежедневника В.З. Коржа (1963 г.): «Когда уезжали последние беженцы из Пинска и уходили некоторые воинские части, то часть наших людей попросту сдрейфила и рванула вслед за ними на восток. А ведь надо было срочно разворачивать партизанскую борьбу, брать всю ответственность на себя. Остались более стойкие, преданные до мозга костей нашей Родине люди. Самокритично должен сказать, что такого кавардака — хаоса, какой был тогда у нас, пожелать можно было только нашим врагам.
Что же привело нас к такому беспорядку и растерянности?
Первое. Прежде всего самому Сталину нужно было в первый же день выступить, призвать весь народ на борьбу с фашизмом и дать конкретные указания (запоздалые директивы ЦК не в счет) всем партийным и советским органам и организаторам в занимаемых врагом областях, районах и т.д.
Второе. Считал и считаю, что белорусский ЦК КП(б) во главе с Пономаренко и правительство были недальновидны. Перед войной, слепо руководствуясь словами Сталина о возможных перспективах начала войны в начале 1942 года, они старались ничего не видеть, не замечать и не предвидеть, несмотря на то что человеку, мало-мальски разбирающемуся в военном деле и политике, было воочию видно, что Гитлер, уже два года воевавший и поглощавший государство за государством, подтянул свои обстрелянные полчища к нашим государственным границам, полуокружая своим правым крылом войск фронт от Греции, а левым крылом дотянулся до Финляндии. И это вовсе не для того, чтобы с нами любезно разговаривать, а для того, чтобы вероломно напасть в 1941 году. Это должен был видеть и предвидеть руководитель республики, к которой враг уже постучал в дверь.
Пономаренко, бросив домочадцев, а глядя на него и ряд других белорусских руководителей позорно бежали на восток, в Могилев, оставив Минск. Мало кто подумал о народе, стране. Но ведь все должны были ответить за свои ошибки и бездействие, а не только расстрелянные командующий Западным фронтом генерал Павлов и его штаб, оказавшиеся «крайними».
Я со знанием военного и партизанского дела реально предвидел первичный, временный фашистский успех и вовсю «распинался» об этом среди народа, призывая его и руководителей на борьбу с врагом, лез сам в эту неравную борьбу, не щадя жизни. Переживал и видел все эти несчастья.
Но были и другие примеры. Их тоже хватало. Когда, скажем, председатель Старобинского райисполкома Меркуль со своим шофером Марком Стецко рванули в легковой машине на восток, то колхозницы колхоза «Пограничник» (деревня Долгое) задержали их с кулаками и упреками: «Как вам не стыдно! Руководители! На кого вы нас бросаете!?» Должен сказать, что этот справедливый «упрек с кулаками» до товарища Меркуля дошел, и они с шофером остались при группе партизан деревни Долгое, которая была организована по инициативе моего друга Г.П. Стешица. И в конечном счете Меркуль оправдал себя как районный руководитель и партизан.
В противоположность ему Вера Хоружая сама пришла к нам в партизанский отряд, несмотря на то, что носила уже под сердцем ребенка. Она до этого закалила себя в борьбе на западе с белополяками, будучи еще комсомолкой. Вот ее слова и мнение о Пономаренко как о руководителе республики (и ему подобных). Она говорила мне как командиру, что сейчас, после начала этой страшной войны, люди сами проявились и «просеялись» в лучшем и худшем понимании. Вот только не надо забывать того, что в самый острый для нашей страны момент они оказались, мягко говоря, несостоятельными, и поэтому на руководящие посты их в дальнейшем ни в коем случае допускать нельзя, а оставить на низовой работе. Я-то всегда полагал и говорил, что так оно и будет. Но к великому моему сожалению, в Белоруссии многое получилось наоборот.
Пономаренко-то человек был хитрый, ехидный и большой подхалим. И сам, увы, любил подхалимов и разные там «тайны мадридского двора». И это не какой-то «оговор» его «задним числом» с моей стороны, а реальность. Я всегда прямо и открыто говорил об этом.
Наш Пантелеймон Кондратьевич еще в войну постарался обставить себя такими людьми, которые были ему выгодны. Пишу я это с болью в душе. Доходило ведь до того, что меня в своих докладных в Москву кое-кто «батькой Махно» в немецком тылу объявлял! Да если бы речь шла только обо мне, «несговорчимом и упрямом» Корже!
К сожалению, с не лучшими качествами руководящей натуры Пономаренко довелось столкнуться и глубоко мною уважаемому мастеру своего дела Старинову Илье Григорьевичу, да и некоторым другим товарищам по борьбе. Об этом я узнал уже после войны, когда учился в Академии Генерального штаба. И говорить о том, что у кого-то из них с Пантелеймоном Кондратьевичем, водите ли, «отношения в войну не сложились», просто смешно…
Уважаемый наш Пантелеймон Кондратьевич нутром своим чувствовал, что приближать к себе, выдвигать на руководящие посты тех самостоятельных товарищей, которые действительно заслуживают того по всем деловым принципам выдвижения, для него явно не выгодно. Ведь они будут отстаивать свою линию, здравый смысл, интересы народа и дела, а не личные амбиции. Я, конечно, не склонен валить всех в одну кучу, потому что люди были разные и, в большинстве своем, по-боевому, патриотически и практически настроенные. Да и война в тылу врага требовала от всех нас зачастую невозможного…
Как ни крути, но Пономаренко прекрасно знал, что те кадры, которые безо всяких указаний сверху ввязались с первых дней в борьбу с лютым врагом, сознательно организовывали людей для отпора ему, доходя до каждого человека (а не до безликой «массы»), добывали всякими путями оружие (которого никто не дал) и вооружали народ буквально поштучно — по одной винтовке, по одному патрону, — на подхалимство и бездумное соглашательство не пойдут, потому что они знали себе цену, понимали насущные задачи партизанского движения.
Как всем нам хотелось, как требовала сама обстановка, чтобы из-за каждого куста, из-за каждого угла стрелял бы белорусский партизан по врагу именно с первого дня войны, не упуская драгоценное время. И это можно было сделать. Народ к этому был готов. Но не было должного руководства, был упущен важный момент. Это упущенное время нам потом дорого стоило. Все это я видел и переживал вместе с нашим народом. Ведь без него ты ноль в борьбе с врагом…
Мы, чтобы посеять веру в народе, что нас много, разделялись на мелкие группы и били немцев одновременно в разных местах, делали рейды. А нас в 1941 году было очень мало.
Откровенно говоря, мне во многом помогли мои знания партизанской борьбы и то, что те партизаны, которые уже провоевали вместе со мной все лето 1941 года, в меня верили, а паникеры попросту боялись. Пришлось вновь вспомнить, что, как и когда мы делали, какие применяли формы и методы борьбы с белополяками в Западной Белоруссии, с фашистами в Испании. Вспомнил и то, что когда-то читал о партизанских налетах и засадах Дениса Давыдова против французов в 1812 году»…
Отметим, что в общей сложности в 1941 году на оккупированной нацистами территории Беларуси самостоятельно были организованы 60 партизанских отрядов и групп. В этот же период (июнь — сентябрь) партийно-советскими органами было сформировано 430 партизанских отрядов и групп, насчитывавших 8300 человек. Многие из этих отрядов стали ядром для создания крупных боеспособных партизанских формирований.
Большая заслуга в развертывании партизанского движения в Беларуси принадлежала военнослужащим Западного фронта и пограничных войск НКВД, оказавшимся в окружении. Обладая военными знаниями и боевым опытом, они оказывали подпольным партийным органам помощь в укреплении действующих и создании новых партизанских отрядов и групп.
Правда, Василий Захарович Корж, впрочем, как и другие опытные партизанские командиры, отмечал то обстоятельство, что многие из них в довоенное время фактически не были подготовлены к возможным партизанским действиям, выживанию в случае окружения противником и необходимости активно действовать на временно оккупированной им территории Беларуси. Большинство стремилось все-таки любой ценой добраться до линии фронта. В целом же процент военнослужащих среди партизан был довольно значителен. В Беларуси он составлял более 11%.
Однако в наш «просвещенный» век, уже не отрицая реальность борьбы в тылу врага, авторы так называемой «новой правды» о войне вновь делают свои «объективные» выводы, согласно которым размах партизанского движения, его вклад в достижение Великой Победы над нацизмом, массовый характер сопротивления народа Беларуси на оккупированной врагом территории республики, его мужество, героизм — всего лишь «миф коммунистической пропаганды». На самом, мол, деле, утверждают так называемые «историки», все было совсем иначе — минимум героического, а в остальном — сплошная трагедия и кровь.
Сотрудники НКГБ (НКВД), РУ ГШ РККА, взяв на себя организацию и командование партизанскими отрядами, якобы, под страхом репрессий принуждали местное население оказывать сопротивление агрессору. Вот это «приказное» сопротивление будто бы и заставляло нацистское командование применять жестокие ответные меры, то есть «защищаться» от «бандитов». А так все было бы «тихо», и нацисты смогли бы в соответствии с их генеральным планом «Ост» «спокойно» выселить (имелось в виду уничтожить) три четверти белорусов с оккупированной ими территории Беларуси. Именно так делались и делаются попытки очередной подмены понятий самого смысла и необходимости сопротивления оккупантам, о недопустимости чего недвусмысленно было сказано еще на послевоенном Нюрнбергском процессе над нацистскими военными преступниками.
Все, конечно же, было не так. И не будь партизанское движение в Беларуси воистину всенародным, никакие забрасывавшиеся с Большой земли группы и отряды ЦШПД, Белорусского ШПД, РУ ГШ РККА, НКГБ, «СМЕРШ» не имели бы своей базы и, прежде всего, поддержки народа при организации и ведении ими столь необходимой разведывательной, котрразведывательиой и диверсионной работы.
Действительно, в западных областях Беларуси партизанское движение в начале войны развивалось медленней, поскольку значительная часть местного населения вела себя пассивно по отношению к немецким войскам, что справедливо отмечал в своем дневнике Василий Захарович Корж. Некоторые лица враждебно реагировали на действия партизан и являлись нацистскими пособниками. И причиной этому было недовольство предвоенной политикой советских властей, допускавших перегибы при проведении коллективизации, широко применявших массовые репрессии. Те же, кто не пожелал вступать в колхозы, выселялись на Урал и в Сибирь. Кроме того, на западной территории Беларуси начали действовать и отряды польской Армии Крайовой. Отметим, что это в большей степени касалось Белостокской, Брестской, Гродненской областей. И тем не менее с течением времени там развивалось и крепло партизанское движение.
В обстановке нацистского террора, часто изнурительных боев с превосходящими силами противника росли и потери партизан. Сказывалось отсутствие профессионального опыта борьбы с сильным врагом, не хватало оружия, боеприпасов, продовольствия, одежды, медикаментов. Все это привело к тому, что к концу 1941 года многие партизанские отряды и группы свернули свою деятельность.
Но, несмотря на трудности, борьба в тылу врага не прекращалась ни на один день, она росла и крепла, вовлекая в ряды активных борцов с нацистами широкие народные массы. Партизанские отряды и группы, созданные в 1941 году и стойко преодолевшие все тяготы и трудности борьбы, закалились и окрепли в ней, приобрели боевой опыт, заложив тем самым основу развертывания народной войны в тылу врага. В суровых условиях зимы 1941—1942 годов продолжали действовать 200 партизанских отрядов и групп.
Конечно, самыми трудными для партизан под командованием Василия Захаровича Коржа были конец 1941 и начало 1942 годов. Ведь послевоенный анализ беспристрастно показал, что отнюдь не все партизанские отряды пережили суровую зиму 1941—1942 годов: одни самораспустились, другие перешли линию фронта и влились в ряды действующей армии, иные пали под ударами карателей. Выжили и эффективно действовали в тылу противника, наряду с отрядом Коржа, лишь те, относительно немногие, кто в свое время прошел профессиональную оперативно-боевую школу в Спецбюро ОГПУ-НКВД или же имел боевой опыт, в том числе и испанский. Они были подготовлены к партизанской борьбе. И будь все до войны иначе, массовых жертв 1941—1942 годов можно было бы избе, жать.
На местах боев первых месяцев Великой Отечественной войны часто вспоминались партизанами-«комаровцами» бессмертные стихотворные строки Янки Купалы «Белорусским партизанам».
…Из особого приказа рейхсфюрера СС Гиммлера от 31 июля 1942 года: «…По психологическим причинам впредь запрещено использовать слово «партизан», введенное в обиход большевиками и так ими обожаемое… Для нас они не бойцы и солдаты, а бандиты и уголовные преступники… Лишить их какой-либо поддержки — вот важнейшее условие для их уничтожения». Как говорится, без комментариев…
Характерно, что в конце войны, предчувствуя крах III рейха и скорую оккупацию Германии Красной Армией, германские спецслужбы и вермахт осенью 1944 года тоже «озаботились» созданием собственного «партизанского движения». На организацию так называемого «народного сопротивления» были брошены лучшие эсэсовские кадры. В сжатые сроки составляется план операции «Вервольф», готовятся списки участников отрядов нацистских «мстителей», закладываются многочисленные склады-тайники с оружием, продовольствием и вещевым имуществом. Однако немецкий народ так и не поднялся на всеобщую партизанскую борьбу со «степными варварами Востока», поскольку сам не осознавал жизненную важность этой самой борьбы. Тут уже не помогли ни опытнейшие «профи», ни грамотная организация, ни наличие массы вооружений, ни призывы Гитлера. «Великую отечественную войну немцев» против славянских «недочеловеков» на территории III рейха организовать так и не удалось. Лишь малочисленный костяк «Вервольфа» смог осуществить единичные диверсионно-террористические акции. Однако в 1941 году до Великой Победы над нацизмом было еще так далеко…
ДО СВИДАНИЯ, ПИНСК…
Ён гром сорак першага года
Сустрэў у смяротным баю
I грудзьмі ўсе дні непагоды
Стаяў за Радзіму сваю.
У. I. Ефімовіч
С первых же дней партизанской борьбы, еще в районе Пинска, суровый с виду, жестковатый и требовательный к подчиненным «Комаров» пользовался у них непререкаемым авторитетом. Казалось бы, чего еще надо желать в той сложнейшей обстановке? Но тогда, как отмечали партизаны-«комаровцы», это был бы далеко не полный портрет их командира Василия Захаровича Коржа.
Какие же черты его личности импонировали партизанам, чем он нм запомнился? Они отмечали у него прежде всего необыкновенное человеколюбие в качестве фактора, способствовавшего, как ни парадоксально, укреплению дисциплины и порядка. Подвести такого командира считалось постыдным.
Сам Василий Захарович являлся образцом подтянутости, аккуратности, дисциплины. Он не терпел в отряде неопрятных, запушенных и разболтанных. Ведь все это сказывалось не обязательно только на внешнем виде, но и на поведении, отношении к оружию.
Друзья, соратники и товарищи не знали сердца более горячего и отзывчивого, чем у Василия Захаровича Коржа. Вот лишь несколько их высказываний о нем: «Он был строг к себе, снисходителен к другим и беспощаден к врагам. Умел обворожить собеседника, убедить, увлечь его на доброе дело. Он учился побеждать себя и властвовать над своими чувствами, но так и не научился скрывать своих чувств». Вместе с тем Корж, конечно же, не был этаким хрестоматийным, никогда не ошибавшимся «ангелом во плоти» …
Война на оккупированной нацистами территории Беларуси бушевала в то время беспощадная, обнажавшая нередко отнюдь не лучшие свойства человеческой натуры. Казалось бы, вот где раздолье для самой разухабистой «партизанщины»: ни законов, ни уставов, ни, по большому счету, контроля. Бери что хочешь, делай, как знаешь. И в иных отрядах кое-кто так и поступал, мол, «война все спишет». Но только не в отраде «Комарова», не в его Пинском партизанском соединении. В его блокноте в связи с этим была и такая запись: «Анри Барбюс как-то говорил: «Война и физически, и нравственно отвратительна. Она не только насилует здравый смысл, опошляет великие идеи, толкает на всякие преступления, но и развивает все дурные инстинкты, себялюбие доходит до жестокости, жестокость до садизма». Вот поле для повседневной битвы за умы людей. Иначе будет худо».
Василий Захарович неукоснительно придерживался своего железного правила: партизанский отряд непременно должен драться с оккупантами, иначе он потеряет доверие своего народа и превратится в обыкновенную банду. Такой отряд обязательно должен состоять из добровольцев, верящих в успех общего дела, спаянных единой целью и воюющих за свободу и независимость родной земли. Сомневающихся, или, как он говорил, «хнытиков», около себя не держал, даже если это были опытные военные или гражданские начальники в солидных чинах и званиях. Корж был, прежде всего, человеком дела и не боялся горькой правды во всех ее проявлениях. Это и были для «комаровцев» его первые партизанские уроки…
В боевых условиях В.З. Корж и его партизаны обычно действовали внезапно, дерзко и стремительно. Ведь «Комаров» был незаурядным партизанским стратегом, великолепным мастером скоротечного ближнего партизанского боя. Корж умел вести и крупномасштабные боевые операции, создавая иллюзию массированных атак из самых разных мест. Инструктируя бойцов, он давал им ясную, твердую установку: «…врагу себя ни в коем случае до открытия стрельбы не выдавать; подпускать немцев поближе и, не торопясь, по цепи, как расположены партизаны, слева направо держать каждого фрица на мушке. Сигнал — выстрел командира…»
Приходилось продумывать каждый свой шаг, оперативно маневрировать, всегда держать себя и людей в полной боевой готовности. Он добивался того, чтобы бригады действовали согласованно и решительно. Ему помогало знание местности, людей, их менталитета (особенно старых партизан 1920-х годов), хорошая оперативная подготовка. Сильной его стороной являлись также постоянная информационно-пропагандистская работа среди местного населения, опора на него, мероприятия по разложению созданных оккупантами «карательных», полицейских формирований и спасению местных жителей от уничтожения или же принудительного угона в германское рабство…
Он любил людей, родную землю и с первых дней организации отряда неустанно подчеркивал и убеждал партизан-комаровцев: «Мы воюем за народ! Наша опора и надежда — местное население. Никогда не обижайте мужика! Обидишь мужика — конец твоей партизанской карьере. Под землей обидчика найдет…
Голоден — попроси, люди последним поделятся. Силой возьмешь — никогда не простят обиду. Не обижать, а защищать население — наше призвание». Партизаны-«комаровцы» так и поступали.
Корж со временем ввел в партизанских зонах партизанские комендатуры, обеспечивавшие порядок в деревнях и без разрешения которых никто из партизан не имел права заготавливать продукты, брать лошадей, имущество. Был факт, когда он отдал на суд отряда одного мародера, старшего лейтенанта, обидевшего крестьянскую семью, и по приговору отряда приказал его расстрелять. Такова была жесткая логика законов военного времени, иначе и нельзя было.
Всякий раз, когда позволяла обстановка, Василий Захарович старался не завязывать бои в деревнях или близ них, стремился устраивать засады подальше от населенных пунктов, дабы не навлечь беду на мирных жителей.
«Комаровцы» помогали крестьянам всем, чем могли: весной — пахать и сеять, осенью — собирать урожай. Случилось так, что в марте 1943 года оккупанты реквизировали во многих семьях Старобинщины крестьянских коров и погнали их на станцию, чтобы увезти в Германию. Корж немедленно прибыл к землякам. Плачут женщины: «Чем деток-то кормить будем?»
— Будет у ваших деток молоко, — сказал, как отрубил, Василий Захарович.
Лихим налетом отбили тогда партизаны коров. И опять плакали женщины — теперь уже от радости.
А в 1944 году, перед самым наступлением Красной Армии, в ходе освободительной операции «Багратион», Корж приказал командирам партизанских бригад вывести из зоны боев все мирное население в лес, дабы спасти его от истребления и угона в фашистское рабство.
Касаясь других сторон характера Василия Захаровича — его доброты, человечности, высоких моральных качеств, необходимо отметить, что всегда и везде, особенно в трудные моменты жизни и боя, он старался воздействовать на других личным примером, нередко проявляя при этом мужество.
Критическая ситуация сложилась, скажем, в конце июля 1941 года, когда часть отряда Коржа ушла на восток, за линию фронта. Отряд партизан-«комаровцев» оказался в глубоком тылу, почти безоружный, полуголодный, перед лицом надвигающейся осени и безжалостного, вооруженного до зубов врага.
Вот тут-то и нужны были воистину суворовская «нападательная тактика» и вдохновляющий, успешный бой! Что же делает Василий Захарович? Он отбирает 16 наиболее боевитых партизан, ведет их к шоссе и организует засаду. «Комаровцы» ждут врага час, два, в конечном итоге — шесть часов.
Проходят одна за другой колонны, но машины пустые — зачем же нападать? И вот наконец машина с гитлеровскими офицерами и солдатами. Следует команда Коржа: «Залповый огонь, и в атаку!» Сам он впереди атакующих партизан. Пролетели каких-то 10 минут, и бой закончен. Уничтожено два десятка фрицев. И ни одной потери у партизан. Взяты трофеи: автоматы, гранаты, боеприпасы, продукты. Корж лишь усмехнулся тогда в усы и не без подковырочки заметил: «Ну вот видите, хлопцы, какая вы все-таки силища! Дело-то, как оказалось, только мастера боится. А?..»
Позднее в его дневнике появилась такая запись: «После этой операции у ребят, участвовавших в ней, поднялся высокий боевой дух. Главное, что все уже хвастались друг перед другом, говоря: «Хорошо то, что не ушел ни один фриц». И на самом деле, операция была проведена исключительно чисто, без единого выстрела со стороны немцев (они попросту не успели)».
В тяжкие дни конца осени 1941 года, в ходе задушевного разговора у костра зашла как-то у партизан-«комаровцев» речь о том, что жизнь после войны, наверное, будет чище, да и число разного рода негодяев поубавится. Задумался тогда Василий Захарович, нахмурился, а потом мудро заметил: «Знаете, хлопцы, что я вам скажу… Вот закончится война, а потом все будет, как в половодье весной. Талая вода весь мусор поднимет. Так вот, пожалуй, мусор-то и будет плавать наверху, а все ценное, как золото, на дне окажется…»
Так оно потом по жизни и получилось, когда на победном послевоенном Олимпе очутились некоторые «идеологи-партийцы», проще говоря «партизанские говоруны» и карьеристы, а вечные труженики, соль земли нашей, как В.З.Корж, и многие, многие другие, остались в стороне. А ведь именно на таких, в высочайшем понимании этого слова, личностях жизнь и дело всегда держались и держатся…
Его всенародной славе, успехам некоторые «по-черному» завидовали, а прямоты, искренности и честности попросту боялись. Как ни крути, а Корж воевал, когда другие хитрили, ловчили, выжидали. А он и с ними «воевал» с открытым забралом, в том числе и после Победы, никого и ничего не боясь…
В целом же в ходе войны в тылу врага Василий Захарович Корж, опираясь на свой колоссальный практический опыт, правильно определил наиболее целесообразные тактические приемы партизанской борьбы в разных условиях. Он был сторонником нанесения ударов по врагу кулаком, а не растопыренными пальцами, охотно шел на объединение отрядов, взаимодействие с другими партизанскими отрядами и бригадами, с частями действующей армии, спецгруппами ГРУ, НКВД и НКГБ.
Однако важнейшая заслуга Василия Захаровича состоит не только в том, что он создал боеспособное партизанское соединение. Его опыт и практические действия стали реальной «полевой академией» в тылу противника для целой плеяды партизанских руководителей. Можно с уверенностью сказать, что не будь Коржа, возможно, не появилось бы на поле боя многих партизанских формирований и многих теперь хорошо известных героев.
Кроме того, Василий Захарович являлся одним из первых организаторов крупных операций в тылу врага еще задолго до ковпаковских рейдов в Карпаты. Корж и партизаны его Пинского соединения создали также один из первых на оккупированной территории Беларуси партизанских краев, где существовала советская власть. Но всему этому, конечно же, предшествовала его огромная и каждодневная организаторская работа.
Из воспоминаний В.З. Коржа: «После первого боя я подумал: хорошо, что мы немедля создали партизанский отряд. Он пока, правда, небольшой, у бойцов одни винтовки да гранаты. Командиры групп, многие бойцы тоже беспокоятся: нам бы пулеметами подразжиться, автоматами.
Все главные предприятия города эвакуированы, оставшиеся отправляют последнее имущество, документы, на машинах увозят людей. Враг уже на подступах к Пинску, а по-настоящему защищать город некому. Только небольшое подразделение красноармейцев и отряд милиции заняли позиции на Брестском шоссе.
Я предложил выдвинуть свой отряд севернее, на тракт Телеханы—Логишин. Расчет был такой: если появится противник, обстрелять его и заставить развернуться не у самого города, а на подступах к нему, и этим выиграть время для ухода последних машин на Столин. Товарищи из обкома согласились, более того, создали группу из работников НКВД, которая вместе с моряками Днепровской флотилии должна была сжечь мост на реке Пине после переправы всех отъезжавших и отходивших из города.
В ночь с 3 на 4 июля 1941 года наш отряд вышел за город Пинск по Логишинскому тракту и занял оборону на кладбищах бывшего имения, ближе к деревне Галево, т. е. отряд был разбит на три группы по 20 человек в каждой. Были вырыты окопы.
Поздним утром я прошел еще раз вдоль траншеи, повидался со своими боевыми товарищами. Передо мной были немолодые люди, в основном члены партии, работники обкома, облисполкома, горсовета и других областных организаций: Морозов — заведующий соцобеспечением облисполкома, Карасев — директор птицекомбината, Куньков — директор торфоразработок. Все трое — ветераны гражданской войны, бывшие партизаны. Перед роковым июньским воскресеньем я еще собирался с ними на рыбалку, а сегодня они уже называют меня не по имени и отчеству, а по-военному: «Товарищ командир». Война всех меняет…
В группе Сергея Корнилова была в основном молодежь — ребята, как и он, горячие, быстрые. Они во всем брали пример со старших. Короче, мы были как единая семья — одни интересы, одни стремления. Думалось, что скоро немецкие захватчики уберутся отсюда не солоно хлебавши. Надежда веру подкрепляла…
В полдень, 4 июля, кавалерия противника в количестве двух эскадронов показалась из леса и двигалась на Пинск. Они ехали, как у себя дома, по двое, весело переговаривались и смеялись. Мы подготовились к бою…
Третья группа, в составе которой в это время находился и я, должна была после моего выстрела из карабина по головному офицеру начать бой. И командир никак не мог промахнуться. Хоть и испытывал я некоторое волнение, однако, нажав на спусковой крючок, поразил фрица наповал с первого же выстрела. После воодушевляющего сигнала командира это же сделали все шестьдесят человек. Каждый партизан знал из неоднократного моего разговора с ними, что первые внезапные партизанские выстрелы должны быть меткими, смелыми и сокрушительными. Если силы противника и вооружение превосходят нас и уже завязался бой, то нужно уметь вовремя оторваться от него и замести следы.
Моя группа на близком расстоянии начала в упор расстреливать фашистскую кавалерию, завязался бой. Слева нам помогли первая и вторая группы. У врага полное замешательство. Фашисты все спешились и начали вести сильный пулеметный огонь. В этом бою мы потеряли одного командира группы Корнилова (мужа Веры Хоружей) и три товарища были ранены. Фашистов, как мы узнали потом от жителей, было убито 20 человек. После этого боя мы отступили по ржи в город.
Что теперь сказать Вере Захаровне? Ведь она там, в Пинске, ждет Корнилова…
Партизаны сосредоточились в овраге. Раненых сразу отправили на машине. Подбежали ко мне бойцы третьей группы — Иван Чуклай и секретарь горкома комсомола Саша Беркович. У Чуклая вся шинель в крови.
— Что, ранен? — спрашиваю.
— Нет, товарищ командир. Это я тянул на себе по ржи Корнилова. Он скончался на моей спине. Немцы, занявшие усадьбу, вели сильный шквальный огонь.
— Тяжелая потеря, товарищи, для нас смерть командира 3-й группы товарища Корнилова. Так поклянемся же отомстить за него врагу, — сказал я окружившим меня комсомольцам, всем партизанам.
Партизаны повернули оружие в сторону врага и в один голос сказали: «Клянемся!» Прозвучал залп.
А снаряды уже проносились над головами, рвались впереди, и мы заспешили к переправе. Я шел последним. Рядом, понуря голову, плелся Иван Чуклай. Я прекрасно понимал его…
На окраинах города лежали в цепи небольшие воинские части. Мы отправили своих раненых, а сами заняли позиции рядом с красноармейцами, после чего был приказ лейтенанта войск НКВД Матвеенко, уполномоченного по обороне города, отступить за город, за реку Пину, поскольку противник хотел нас отрезать от переправы и пустить по Брестскому шоссе танки.
Мы последними, под обстрелом минометов переходили мост, который был подготовлен к уничтожению. После нашего перехода он был сожжен. Когда мы следовали в Столинский район, то по дороге, километров за пять от Пинска, встретил меня первый секретарь Пинского обкома Минченко с указанием от ЦК КП(б)Б по организации партизанских отрядов, диверсионных групп для борьбы с фашизмом в тылу врага.
5 июля по приезде в Столин я был повторно утвержден обкомом партии командиром партизанского отряда, а моим заместителем — некто Березин, что, как вскоре выяснилось, оказалось далеко не самым лучшим выбором нашего партийного руководства. Но мне некогда было разгадывать эти партийные «ребусы да шарады»…
Кроме того, в Столине, в городском парке, было проведено совещание областного партийного актива. Коммунисты в гражданской и полувоенной одежде, кое-как вооруженные, сидели на скамейках, траве. Был здесь и представитель Центрального Комитета Компартии Белоруссии Петр Андреевич Абрасимов. Он ознакомил нас с директивными документами ЦК КП(б)Б о развертывании партизанской войны в тылу врага. Со Столинским партизанским отрядом оставался первый состав Пинского подпольного обкома партии.
С моим отрядом оставался только что созданный Пинский обком комсомола, секретарем которого утвердили Ш. И. Берковича (в партизанах его называли просто Сашей), заместителями — Э. Б. Нордмана и И. А Буйницкого, инструкторами — И. И. Чуклая и В. Н. Лифантьева. С отрядом оставался также Пинский горком ЛКСМБ. Кроме Шаи Берковича секретарем подпольного горкома комсомола утвердили Эдуарда Нордмана.
Предстояло подбирать в отряд новых людей, добывать оружие у самого врага. Конечно же, нужно было организовать здешних активистов, чтобы они на местах боев собирали винтовки, пулеметы, боеприпасы. Ну а в тактике, полагал я, выгоднее всего будет поначалу использовать засады. Потом, когда вырастут отряды, партизанам придется проводить более масштабные операции — совершать рейды, громить вражеские коммуникации и гарнизоны.
7 июля 1941 года наш отряд переправился через реку Припять и высадился в устье реки Случь. Переправа нашего отряда была осуществлена Пинской речной флотилией после того, как я доложил о создавшейся обстановке ее командующему адмиралу Рогачеву, который по моей просьбе отпустил нам 30 килограммов тола, капсюлей, бикфордова и детонирующего шнура и немного продуктов питания. Долго еще наш отряд прислушивался к пушкам Пинской флотилии, выстрелы которых поднимали дух бойцов.
Я сразу распределил среди партизан взрывчатку и приказал: носить всегда с собой, хранить и отвечать за нее головой. Потому что с ней мы были во сто крат опаснее для врага. Отряд ночевал в лесу, возле деревни Запросье.
Располагаясь в первый раз на ночлег в лесу, не каждый из моих партизан догадался приготовить себе постель из хвойного лапника. Вот и пришлось мне, теперь уже командиру «Комарову», учить их и показывать, как устроить ложе. Под елями и соснами уснули мои партизаны тревожным сном. Теперь лес — их дом, союзник и защитник.
Я почти не спал: проверял дозоры, тихо ходил меж спавших вспоминая, что знал о каждом из партизан. Вон Саша Беркович — начитанный, серьезный, страстный радиолюбитель… Рядом Эдик Нордман, восемнадцатилетний, а по виду совсем мальчишка. Свернулся калачиком Ваня Чуклай — этот уже о себе заявил серьезно, а я когда-то колебался: брать ли его, такого болезненного, в отряд? Широко раскинул руки Витя Лифантьев — крепкий такой, кряжистый, с крутым лбом, судовой моторист по профессии. Он раздобыл где-то учебную винтовку с просверленным стволом, а когда ему объяснили, что она для стрельбы не годится, чуть не разрыдался…
Вот лежат они передо мной, по-детски посапывая. Какие из них получатся партизаны? Я ведь за жизнь каждого из них головой отвечаю. Вопросы, вопросы…
А в поддень дозорные заметили большую группу вооруженных людей, идущих к лагерю. Мигом объявили тревогу. Но она оказалась напрасной. Это был партизанский отряд, возглавляемый теперь уже бывшим начальником Ленинского райотдела НКВД Сахаровым. Я постарался обстоятельно познакомиться с его бойцами. Люди подобрались надежные: почти все из активистов. Вместе с Сахаровым выработали общий план — совместно двигаться к райцентру Ленино и по пути устраивать засады на дорогах. Больше суток пробыли мы в засадах, но немцы так и не появились.
Я сказал Сахарову, что самое лучшее место для обоих отрядов — это обосноваться на первых порах на границе Ленинского и Житковичского районов с таким расчетом, чтобы не выпускать из-под своего влияния Ленинский район, а потом и всю область, точнее: первое место встречи должно быть в районе Белого Озера.
Но из разговоров с Сахаровым я с сожалением понял, что к самой возможности активных действий в тылу врага он относится крайне скептически. Не говоря об этом прямо, этот командир отряда исподволь все чаще заводил речь о том, что на фронте сейчас идут бои, там дорог каждый человек и уж лучше, наверное, голову сложить в открытом бою, чем в безвестности и непонятно где.
— Ты что же, считаешь, всем за линию фронта надо идти? — не выдержав, спросил я его.
— Так не я, а руководство отряда, — уклонился Сахаров от прямого ответа.
— Опять я — не я! Но ты же и есть руководство! Кто же еще? — возразил я ему. — Тебя обком партии как руководящего работника НКВД именно для организации борьбы в тылу врага оставил!
По всему видно было, что разговор этот Сахарову крайне неприятен, и я в сердцах махнул рукой. Только лишь попросил выделить мне из его отряда людей, знающих здешние места. Сахаров поспешно согласился. К нам перешли три человека из числа местного актива, хорошо знающих по району людей и проходы.
А через пару дней выяснилось, что партизанский отряд из Ленинского районного актива, организованный обкомом для борьбы с немцами в их тылу, Сахаров спешно повел на восток, за линию фронта. Этот их уход больше походил на бегство.
Да-а-а! — только и смог сказать я Грише Карасеву, — а ведь был ответственный работник района, да еще нос все перед нами задирал, а вот выполнять приказ Сталина, приказ партии, приказ Родины нашей, защищать-то ее, эту самую Родину, так у него кишка оказалась тонка. А где же ты был, родненький, когда тебя назначали? Почему врал? Почему прямо не сказал, что не могу я в тылу оставаться. Наверное, в партии нашелся бы другой человек, который бы честно выполнял ее поручения. Да уж, черт с ним! Ушел бы сам, но зачем же уводить районный актив?! Так смотри ты, он шкуру свою дороже всего ставит. А лучше бы подумал хорошенько, что ты без Родины своей стоишь? Да у коммуниста и комсомольца в нашем партизанском деле лишь одна привилегия — быть всегда впереди, там, где наиболее опасно и трудно! И конец всякой болтовне!
Во что бы то ни стало надо было поднять настроение людей. Я провел с бойцами беседу о значении партизанской войны, особенно подчеркнул, что в тылу врага даже небольшая группа бойцов может уничтожить столько врагов, сколько батальон и даже полк на фронте. Пустили под откос эшелон с живой силой противника — и уже нескольких сотен солдат и офицеров враг не досчитался. Сделали засаду на шоссе — и здесь противнику будет нанесен существенный урон. Он будет деморализован постоянным страхом смерти даже в глубоком тылу. И по лицам бойцов видел я, как поднимается у них настроение».
В СВОБОДНОМ ПОИСКЕ
Из воспоминаний В.З. Коржа: «Ввиду того что Красная Армия с территории Западной Белоруссии отступила, в некоторых ее районах начали организовываться бандитские группы из бывших польских шпионов и диверсантов, которые не были своевременно изъяты и начали действовать вместе с немцами против наших активистов, бойцов и командиров, выходивших из окружения на восток. Так происходило в Ленинском, Ганцевичском, Лунинецком и других районах.
Видя такую обстановку в западных районах, мы решили не оставаться на первый период непосредственно в Западной Белоруссии, а забазироваться в ближайшем районе — пограничном, с таким расчетом, чтобы вести работу и влиять на западные районы. Таким районом мы избрали Житковичский, что в Полесской области, граничившей с Ленинским районом Пинской области и Старобинским Минской.
Я понимал: трудностей у нас прибавится, ведь теперь нужно было полагаться на самих себя. Главное, не дать народу дрогнуть. А тут как раз подошли ко мне боец Мезевич и с ним еще четыре человека. Заявили, что у них слабое здоровье, что не выдержат они в тылу и лучше пойдут догонять своих, чтобы воевать в Красной Армии. Что здесь поделаешь? И я решил их отпустить, так как действительно видел в них малоспособных в тылу врага бойцов. Себе же дороже будет…
9, 10 и 11 июля 1941 года мы разбили отряд на две группы и пошли в таком составе на местечко Ленино. Во главе одной группы пошел мой заместитель Березин — это восточной стороной реки Случь, а со второй группой — западной стороной реки Случь — пошел я с задачей — войти в местечко с двух сторон, поскольку до этого были сведения, что со стороны Старобина немецкая разведка уже находится в Ленино. Придя в Ленино, мы лежали в цепи двое суток, опять с красноармейцами, подошедшими со стороны Синь-кевич. Немцы же пошли прямо на Житковичи.
14 июля мы оставили Ленино, пошли в житковичские леса и начали связываться с местным населением, активом, стали завязывать знакомства, налаживать связи, вели разведку противника.
17 июля была послана одна группа на засаду по дороге между Ленино и деревней Юркевичи. К этому времени у нас уже была налажена связь с населением и имелся цепкий молодой разведчик Миша Некрашевич, которого немцы в этот день поймали. Однако, благодаря тому, что при нем оружия не оказалось, а также учитывая, что его отец был осужден при советской власти на 10 лет, Некрашевичу удалось отговориться и спастись от немцев.
Вскоре в отряде появился и его брат Иван — плотный, круглолицый, лет двадцати пяти хлопец. Представился он мне по-военному:
— Боец Красной Армии Иван Некрашевич!
— А где же ваша винтовка, уважаемый боец? — не без доли ехидства спросил я.
— Винтовки у меня две, товарищ командир. Одна моя, другую подобрал в лесу.
— Открыто живете в деревне?
— Только сестра да братья знают.
— Ну что ж, — говорю, — выходит, у нас скоро будет целое отделение комсомольцев Некрашевичей?
— Так точно, товарищ командир! — молодцевато ответил Иван.
Спросил его, далеко ли спрятаны винтовки. Ответил, что принесет их через полчаса. И принес. Две винтовки, густо смазанные, обернутые в мешковину…
Впоследствии вся семья Некрашевичей (три брата и сестра) стала партизанами, ловкими, преданными и смелыми. Звали их: Некрашевич Иван Алексеевич, Гриша, Сережа, Миша и Вера. Старший из них, Иван, стал со временем командиром роты.
После освобождения Белоруссии я направил своего адъютанта Григория Некрашевича в Москву, в пехотное военное училище имени Верховного Совета РСФСР. Став офицером, он служил в Восточной Германии, затем в полку, дислоцировавшемся в Сормовском районе города Горького…
Отмечу, что немцы начали насаждать старост, потом их назвали бургомистрами, а также шпионов, полицейских, через которых создали такой страх у населения, что оно боялось не только встретиться с партизанами, а даже знать что-нибудь о них. Жизнь партизан становилась трудной, не было возможности доставать продукты. Люди боялись их кормить.
С населением надо было работать очень тонко, правильно ему все разъяснять и постепенно втягивать в партизанскую борьбу против немцев. Приходилось очень часто даже не брать у крестьян продукты, голодать, добиваться симпатии у населения, опрокидывая этим самым фашистскую агитацию, в которой оккупанты называли нас на каждом шагу «бандитами», заявляли, что мы лишь грабим население и т. д.
Тем часом свершилось то худшее, чего я так опасался. В это смутное время вновь начал «хныкать» Березин, но начал с «подходом». Сначала стал жаловаться, что у него, якобы, язва желудка, что он «пожил» эти дни на холодной пище и уже дальше так не может и просит меня, чтобы ему разрешили взять с собой 5 человек и уйти за линию фронта, т.е. на восток, пока свои еще не так далеко.
Я вынужден был с его просьбой согласиться, сказав, что с «таким» желудком, наверное, тяжело будет воевать в тылу врага, да и рентгеновского аппарата у меня, «к несчастью», нет. Но лишь об одном я его убедительно просил: сделать это совершенно секретно, никому ничего не говоря. Я как командир отправлю их пятерку, вроде, на очередное задание так, чтобы остальные в отряде это знали. А дальше уже дело их совести, потому как наделать сейчас пакостей и развалить отряд очень легко, но потом сам на себя всю жизнь обижаться будешь, ведь дело это государственное, политическое, мы за него отвечаем головой. Сказал я ему это со всей серьезностью, как человеку, который должен понимать свой долг и отвечать за свои поступки. Все вроде чисто по-человечески было ясно…
Но уже 25 июля 1941 года мой вечно во всем сомневавшийся заместитель Березин открыто поставил вопрос о том, чтобы всем уходить за линию фронта К нему подобралось еще человек 18 «хнытиков», маловеров, испугавшихся трудностей партизанской борьбы.
Мой запрет и доказательства, что этого никак нельзя делать оказались бессильными, потому что там, где наш отряд проходил, никаких партизанских групп и отрядов действительно не было, а те, которые и намечались, все ушли за линию фронта (часть из них, как выяснилось, погибла).
26 июля 19 человек во главе с Березиным ушли на восток. Остались более честные и преданные патриоты нашей Родины. Это событие произвело тягостное впечатление на оставшихся. Однако народ духом не падал…
29 июля я подобрал из числа партизан четырех человек: Самусевича, Конушкина, его жену и Веру Хоружую, которая была инструктором Пинского обкома, с задачей — перейти линию фронта, связаться с ЦК КП(б) Белоруссии, доложить о поведении Березина и ряда других коммунистов (оставленных для организации партизанских отрядов), которые ушли с ним, и второе — завязать связь с нами по воздуху (самолетом). Для этого было подобрано место на карте — хутор Олупка — и назначены даты для связи. Вера Хоружая оставалась затем на Большой земле, поскольку была беременна, а Конушкин с Самусевичем должны были возвратиться с результатами выполнения ими моего задания.
Тем временем из-за отсутствия должного питания, главное хлеба, вынужденного употребления только лишь мяса у многих начался кровавый понос. Почти две недели мои товарищи болели желудками. Местные жители здорово нас выручили травяными и крупяными отварами, другими народными средствами, и наши люди начали понемногу поправляться.
20 августа, оправившись от болезни, я вышел с группой партизан на засаду, и 21 августа в 4 километрах от местечка Ленино мы уничтожили немецкую разведку, ехавшую на мотоцикле из Ленино в Житковичи. Были взяты два автомата, два пистолета, две гранаты, бинокль, 300 патронов к автомату.
24 августа мы отправились в глубь леса для того, чтобы оставить там несколько товарищей и радиоприемник с радистом. С остальными партизанами пошли маневрировать по деревням Житковичского района (деревни Боровая, Юркевичи, Дедовка, Брониславль) с задачей уничтожать полицию, которая создавалась оккупантами по деревням, множилась и распространяла свое влияние на население. Оно легко поддавалось полицейскому влиянию потому, что ничего не знало об обстановке на фронте, а немцы распространяли слухи, что уже занята вся Россия, Москва и т. п.
Наш открытый поход по деревням и рассказ правды населению много сделал полезного для партизан. Он подрывал и опрокидывал то влияние полиции и немцев на население, которое ими создавалось.
Получив сведения об этом, немцы совместно с полицией в Микашевичах, Ленино и Лунинце направили карательную экспедицию в Житковичский район по борьбе с партизанами. Мы в это время перешли в Ленинский район и 1 сентября сделали засаду на дороге между станцией Микашевичи и местечком Ленино. Уничтожили начальника микашевичской полиции, который ехал на мотоцикле к немецкому коменданту с докладом. У него, кстати, были найдены листовки, которые мы писали полициантам, о том, чтобы они не шли в полицию, а которые пошли — чтобы уничтожали немцев и вступали в партизанские отряды. Такая же работа была нами проведена и среди местного населения Ленинского района.
Одновременно наше быстрое и умелое маневрирование создавало у населения впечатление о множестве партизанских отрядов, в то время как на самом деле наш отряд был на тот момент единственным.
Кроме разъяснительной работы среди населения мы проводили операции по уничтожению предателей Родины, которые сознательно пошли на службу к немцам и участвовали в массовых экзекуциях против своих земляков. Таких, по приговору партизанского суда, уничтожили девять человек.
До сентября месяца мы в основном оперировали в Житковичском районе, а потом жизнь и борьба заставили наш партизанский отряд перейти в Старобинский район. Этот переход вызывался тактикой партизанской борьбы. Дело в том, что в этом районе еще со времен гражданской войны остались партизанские кадры: их не уничтожили во время произвола Сталина. В самом Старобине жил старый партизан, бывший красногвардеец Иван Григорьевич Севостьянчик.
А кто не знал в этом районе, да и в других районах, пильщика с подвижной пилой Ивана Барановца? Далеко по всем деревням знал его народ. Кому он не пилил колод на доски? Это была, если можно так сказать, живая, ходячая по деревням лесопилка. Он уже пробовал приучить к этому ремеслу своего старшего сына Харлампия Ивановича. Там жил и работал в последнее время лесником в листопадовском лесничестве и Игнат Бойко. Был там и очень преданный нашему делу человек — Степан Федорович Севрук, бывший красногвардеец, партизан отряда Кирилла Прокофьевича Орловского, житель хутора Плечик. Но в 1938 году Степан Севрук, Игнат Бойко и ряд других партизан погибли в результате произвола Сталина. Как не хватало нам этих боевых друзей!
А новости приходили тем часом не всегда хорошие. 5 сентября 1941 года во время одной из операций в деревне Хоростово был ранен Григорий Степанович Карасев и убит Владислав Станиславович Буйницкий. А дело было так.
Мы с нетерпением ждали возвращения обоих из Хоростово. Прошел день, а их все нет. Я, сидя у костра, сильно тревожился, когда вдруг слышу:
— Вася, Вася, встань, брат, я ранен…
Поднял голову: Гриша Карасев, левый рукав пиджака в запекшейся крови… Тут же подбежали товарищи, усадили Григория подле костра, подняли наших доморощенных «докторов» Гусева с Нордманом. Они промыли ему рану, перевязали. Пуля прошла через мякоть, очевидно, кость не задета… Карасев рассказал мне, как все случилось. Пришли они с Буйницким в деревню и наведались к моему брату Степану. Но тот на все вопросы ответить не мог: жил пока тихо, присматриваясь к обстановке, почти никуда не выходил. Посоветовал им сходить на хутор, километрах в двух от Хоростова, к Алексею, дальнему родственнику Карасева.
На хуторе их встретили тепло. Но Алексей тут же сказал, что в хате оставаться нельзя — повел в гумно и пообещал, что, как только управится по хозяйству, придет и расскажет обо всем, что творится в округе. Ну как тут не поверишь родственнику?
Прошло часа полтора, но Алексей все не появлялся. Ребята забеспокоились: ночь на дворе, должен был бы уже управиться… И вдруг возле гумна послышались шум, крики, команды по-немецки. Наши партизаны тут же скользнули к воротам, вмиг распахнули их, бросили в обе стороны гранаты. Раздались взрывы, истошные крики. Ребята бросились к кустам, черневшим шагах в тридцати левее. На ходу швырнули еще по гранате.
Карасева ранило уже в кустах, а вот Буйницкий добежать не успел. Очевидно, раненый, упал. Карасев зацепился за какую-то корягу, рухнул на землю и на миг потерял сознание. Но тут же пришел в себя и пополз. В это время раздался еще один взрыв. Как мы после узнали, увидя окружавших его гитлеровцев, смертельно раненный Буйницкий вырвал кольцо «эфки» и поднял ее над головой. Двое карателей были убиты, четверо тяжело ранены. Вот так геройски погиб Станислав Владиславович Буйницкий.
Тяжело это было для нас. Утешало одно: даже в Западной Белоруссии таких, как Алексей, считанные единицы. Это были неразоблаченные советской властью агенты польской дефензивы, кулаки, уголовное отребье, переметнувшееся к немцам.
10 сентября мы возвратились к своему обозу в лагерь, где узнали радиосводки, которые радист записывал ежедневно. Но надо было укреплять наши негласные позиции среди местного населения. 13 сентября я направил двух товарищей в местечко Лахва с задачей — пристроиться жить на хуторах нелегально, завязать конспиративные связи с нашими людьми, организовать их на борьбу с фашистами и ждать наших связников.
Тогда же, 13 сентября, я с частью товарищей отправился на лодке в Старобинский район, в условленное место, а остальные товарищи должны были приехать на другой день также лодками на это же место.
15 сентября мы связались с группой партизан, находящейся в Старобинском районе, и назначили свидание с ними на 18 сентября. А 16 сентября весь наш отряд зашел в деревню Домановичи Старобинского района. Мы, по обоюдному согласию, собрали у крестьян немного продуктов, выдав им соответствующие расписки и уничтожили наблюдательную вышку, на которую немцы лазали во время своего пребывания в деревне и наблюдали за дорогой. Потом побеседовали по душам с населением и остановились в новом месте, в 12 километрах от этой деревни, где построили новый лагерь, учитывая наступающие холода.
На обратном пути зашли в Кальск, где жил Карп Андреевич Цуба, старый партизан. Сейчас он заведовал мельницей, и мы договорились с ним, чтобы он не бросал работы. Ведь мельница — это своего рода живая газета: каждый помольщик — вроде строки в ней. Через помольщиков всю округу исподволь можно держать в курсе дел на фронтах. И от них же все новости будут стекаться к Карпу Андреевичу.
Вскоре мы получили от него первое известие: немецкие оккупанты приказали 1 октября отвезти всех свиней с колхозной фермы Зажевичи в Слуцк для отправки в Германию. Нам потом этот скот удалось отбить и распределить среди крестьян».
К ВОПРОСУ О РОЛИ И МECTE ПАРТИЗАНСКОГО КОМАНДИРА
Из воспоминаний В.З.Коржа: «18 сентября я с небольшой группой товарищей отправился по договоренности на явку партизан Старобинского района, где командиром был тогда Протасеня. У них в отряде было человек 35, из них — 15 спасенных от погрома евреев, остальные из местного населения. Почти весь этот состав знал меня как старого партизана, потому что я ранее работал в Старобинском районе.
Многие стали проситься к нам в отряд, говоря, что у них нет командира, вернее, очень много командиров и неизвестно кого им слушать. Я с товарищами поговорил, как со старыми знакомыми, но в то же время откровенно сказал о том, что им надо руководство отряда оздоровить. А брать их всех в свой отряд будет хуже для нашего же общего дела, потому как, чем больше отрядов действует в разных направлениях, тем лучше для всех нас. Это удесятеряет наши возможности.
Что мне как свежему человеку бросилось в глаза и, главное, как не надо было делать, так это то, что командир, скажем, дает распоряжение бойцам, а бывший председатель райисполкома Меркуль отменяет его без всякого на это права, в то время как бойцы знали, что он не командир и даже не комиссар отряда. А назвать его просто бойцом также нельзя было, поскольку распоряжения командира он не выполнял. В общем, сплошное двоевластие…
После моего совета парторгу отряда Никите Ивановичу Бондаровцу, что нельзя такими действиями подрывать авторитет командира (или вы ему помогайте руководить, или поставьте другого товарища), этот вопрос был поставлен на партийном собрании, и командиром отряда в итоге был избран Бондаровец. Я договорился с новым командиром о связи, мы обусловили пароли и явки.
В ту пору командиры избирались на общих собраниях открытым голосованием. Это было характерной чертой первых месяцев борьбы. Назначать командиров стали позже, когда появилась связь с Большой землей, начали действовать подпольные райкомы партии. Так что в ту пору я вполне мог быть переизбран, и апеллировать было бы не к кому.
С Н.И. Бондаровцом я также договорился совершить рейд километров на 300, отобрав для этого лучших бойцов, всего человек 60 из двух отрядов. Этот рейд мог быть проведен по территории Минской области. Мы решили предложить этот план Василию Ивановичу Козлову, поскольку он являлся первым секретарем Минского подпольного обкома партии. А других руководителей в округе тогда не наблюдалось.
Вскоре Алексей Георгиевич Бондарь, входивший в группу обкома («святую семерку», как мы ее позже окрестили), которую возглавлял Василий Иванович Козлов, организовал нам встречу с ним.
Василия Ивановича я знал давно — с 1932 года, когда он работал начальником политотдела Старобинской МТС. И все же встреча наша была весьма сдержанной, без особых эмоций. Козлов не был моим непосредственным начальником, однако он являлся партийным руководителем соседней области. Естественно, я ожидал от него каких-то советов, содействия.
— А где же ваш Пинский подпольный обком? — первое, о чем сухо осведомился он.
— Для организации партизанской борьбы оставались Шаповалов, Клещев, Сорокин, Масленников и другие товарищи, но где они, я, увы, не знаю. Все они находились в Столинском партизанском отряде.
— И что же, не пробовали связаться с ними?
— Интересно, как? По телефону не позвонишь, телеграмму не отобьешь, «ау!» на всю область не крикнешь. Признаться, обрадовался, что вас, по крайней мере, разыскал.
В том разговоре с В.И. Козловым я изложил ему наш план действий: совместно с группой партизан пройти севернее Слуцка, посмотреть, что есть в воробьевских лесах, в Гресском, Копыльском районах и выйти, сначала в Краснослободский район, а потом Старобинский с задачей — произвести по дороге несколько операций по уничтожению полиции и немецких оккупантов и одновременно, поднимать партизанское движение во всех районах.
Сам я эти места хорошо знал и имел там кое-где старых партизан, поэтому надеялся, что в организации партизанских групп нам будет сопутствовать успех. Можно было к тому же расширить район действий партизан, особенно в самое трудное время, такое, как зима. Василий Иванович уже было с нами согласился, а потом вдруг заколебался и стал категорически не советовать мне и Бондаровцу проводить этот рейд. Видимо, он не узрел в нашем предложении какой-то своей, особой, «руководящей роли»…
Видя такую его реакцию, я еще раз пытался убедить Козлова в необходимости этих совместных действий: «Пойми, что не находиться тебе в партизанском отряде нельзя, и вы делаете большую глупость, что скрываетесь от отряда, то есть, по вашему, «конспирируетесь». Тебе, наоборот, надо стать комиссаром отряда и раздувать партизанские дела».
Я предлагал и советовал это ему от души, так как у меня имелся богатый опыт партизанской борьбы. Но он моим советом пренебрег, посчитав, что он «большой» человек и не мне ему что-то там указывать и советовать. Я это явно прочитал у него на лице…
И что же они после этого сделали? Тогда, когда у нас уже были два отряда, расположенных неподалеку друг от друга, когда имелась теснейшая связь между ними, осуществлялись активные взаимные действия, и мы начали контролировать больше деревень, они делают вторую глупость: удаляются от партизан на 25 километров. Там забираются в болото около Князь-озера и начинают неумело завязывать связи с местным населением, подбирать себе «актив», который впоследствии почти весь оказался на службе у немцев в качестве полицейских.
Спустя некоторое время этот самый «актив» во главе с бандитом-предателем Тарасом (кстати, кандидатом в члены партии) напал, ранив Бондаря, на «семерку» В.И. Козлова, намереваясь захватить ее «живьем» и выдать немцам. Нашим «горе-подпольщикам» в ходе этой стычки еле ноги удалось унести в Любанский район.
В завершение лишь добавлю, что во время очередной операции нашего отряда 12 ноября 1941 года весь этот «актив», полностью оказавшийся самыми заядлыми полицейскими, был по партизанскому приговору расстрелян вместе с их начальником бандитом Тарасом, что из деревни Осово…
На общем собрании наших партизан, не вдаваясь в неприятные и ясные лишь для меня детали, я не мог не сказать им обо всем произошедшем: «…Осень, зима — время года для партизанской борьбы тяжелое, и, как видите, фашизм все еще пока усиливается. Все наши партизанские места осаждают шпионажем, полицией, ставят свои гарнизоны, враг старается сузить район действий, он хочет оторвать нас от народа. Первое: вы смотрите, в последнее время Минский подпольный обком находился, казалось бы, в неплохом месте и держал себя конспиративно, но нашлись провокаторы, шпионы, изменники, которые выследили, подвели, и, за малым, мы чуть не потеряли ценнейших для нас, для партизанской борьбы людей, группу партийных работников. Это хорошо, что обошлось так, а могло быть и хуже. Второе: отряд Бондаровца потерял двух человек. Сейчас у нас есть оружие — доклад и речь товарища Сталина. Люди рвутся в бой, подъем небывалый, настроение, несмотря на зиму, замечательное, и нам нужно сделать коренной перелом в борьбе с этой заразой…»
ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС
Василий Иванович Козлов, родился в 1903 году в деревне Загородье Жлобинского района Гомельской области. В 1919—1925 годах слесарь депо станции Жлобин. В 1929—1933 годах учился в Коммунистическом университете им. Ленина в Минске, по окончании которого был парторгом колхоза. В 1934—1940 годах директор Старобинской МТС, первый секретарь Старобинского райкома КПБ. С 1940-го зам. председателя СНК БССР, с апреля 1941-го второй секретарь Минского обкома КПБ. С началом войны уполномоченный ЦК КПБ по организации партизанского движения в тылу противника. С июля 1941-го первый секретарь Минского подпольного обкома КПБ и командир Минского партизанского соединения. С июля 1944 по январь 1948-го первый секретарь Минского обкома и горкома КПБ. С 1947-го председатель Верховного Совета БССР. С января 1948-го председатель Президиума Верховного Совета БССР, зам. председателя Верховного Совета СССР. Герой Советского Союза (сентябрь, 1942), генерал-майор (1943). Умер в 1967 году.
И ВНОВЬ «ХНЫТИКИ»…
Из воспоминаний В.З. Коржа: «Пока я был в отлучке, хлопцы мои осваивали новый район действий. Небольшими группами они ходили по деревням, беседовали с населением, зачитывали сводки Совинформбюро, собирали разведданные о гарнизонах. Саша Беркович ежедневно принимал эти сводки, потом ребята переписывали их от руки, и они «шли в люди». А вести были тревожные: пал Киев, оставлены Чернигов и Кременчуг, идут бои на Смоленском направлении. Порой так хотелось приказать Саше не сообщать бойцам о сданных городах. Но лучше уж горькая правда, чем сладкая ложь…
В ночь с 26 на 27 сентября партизанская группа в составе 15 человек под руководством Морозова напала на немецкое подразделение, обосновавшееся в Ананчицах. Убили двух гитлеровцев, одного пленили, остальные бежали, бросив оружие. Нам достались винтовки и патроны.
2 октябри 1941 гола, несмотря на отрицательное мнение В.И. Козлова, мы вместе с Н.И. Бондаровцом, согласно плану рейда, встретились с людьми (по 30 человек из каждого отряда) и пошли выполнять задуманное, но только с противоположной стороны. То есть пошли рейдом сразу в Краснослободский район. В некоторые деревни мы заходили ночью, разговаривали с людьми, и население из нас, 60 человек, «делало» 600 человек и больше. Молва о нас продолжала шириться. Для партизан это было очень полезно.
6 октября наши партизаны разогнали и разбили полицейский участок в деревне Поварчицы Старобинского района, а ночью разгромили полицейский участок в деревне Плянте того же района, после чего отошли в Краснослободский район, пробыли там три дня, узнали, что никаких партизан там нет, связались с хорошими людьми, через которых можно было втягивать народ в партизанское движение. Потом уже само присутствие партизанского отряда в районе подняло дух населения.
Однако полностью осуществить задуманный мною план не удалось лишь только потому, что среди наших товарищей вновь нашлись «хнытик» и маловеры, которые стали вести разговоры о том, что мы, мол, далеко не знаем местности, это опасно, нас могут уничтожить, и начали вновь тянуть всех идти на восток. Самым влиятельным «хнытиком» был все тот же Меркуль (бывший председатель Старобинского райисполкома).
Н.И. Бондаровец, который был моим заместителем в этом походе, так и доложил мне, что уже у многих есть мнение — идти на восток. И мы вынуждены были ночью с 10 на 11 октября направиться обратно в старые лагеря с северной стороны Старобина.
А дальше-то что?
Против нынешних фашистов нам, конечно, нужны были и сила, и мастерство высокого класса. Судя по всем последним событиям, нашим уделом становилась напряженная, длительная и изнуряющая партизанская борьба в тылу оккупантов, о чем я прямо сказал нашим партизанам…
11 октября утром мы форсировали реку Случь около деревни Чижевичи. Переход через реку был опасным, поскольку к этому времени немцы укрепляли линию по реке Случь, насаждали полицию, а в деревне Чижевичи тогда располагались 120 человек кавалерии. Тем не менее переправа через реку прошла благополучно.
13 октября мы расстались с соседним отрядом и прибыли в свой лагерь, где отдохнули. А 14 октября было проведено общее собрание отряда, которое было вызвано поведением некоторых товарищей, решивших идти на восток. Кроме того, на партсобрании они хотели заставить меня вести весь отряд за линию фронта. Я наотрез отказался от этого в корне неправильного предложения и сказал, что за состояние отряда в зимнее время я лично отвечаю и заявляю, что будем действовать зимой не меньше, чем летом. И еще я им сказал: «Всю нашу парторганизацию областной комитет партии оставил в тылу врага для партизанской борьбы. Следовательно, это собрание не вправе отменить решение обкома. Значит, я не подчиняюсь решению такого собрания. Вас же считаю трусами. Как командир отряда приказываю: никаких собраний партизан с такой повесткой дня. Кто не выполнит приказ, будет наказан по всей строгости законов военного времени».
После этого приказал выстроить отряд. Тридцать три человека встало в строй, и я обратился к ним:
— Товарищи! Мы остались в глубоком тылу. Скажу прямо — положение тяжелое: взят Брянск, идут бои на Вяземском направлении. Враг нацелился на Москву. Некоторые считают, что дальше оставаться в тылу врага бесполезно. Я твердо уверен, что это не так. Надо громить врага и здесь, в его тылу, не давать ему подвозить оружие, технику, подкрепление, срывать все его экономические мероприятия. Наш партизанский фронт — это фронт без линии, очень опасный для противника фронт! А теперь, отряд, слушай мою команду. Кто хочет идти за фронт — выходи из строя налево. Кто хочет на зиму разойтись по домам с печкой лежанкой, да женой под боком — выходи направо. Кто твердо решил сражаться в тылу врага до победного конца и здесь встретить нашу Красную Армию, нашу Победу, пусть останется в строю!
Девять человек вместе с «парторгом» Положенцевым, понурив головы, пошли влево. Двадцать четыре партизана остались в строю и возмущенно загудели, как растревоженный улей.
— Смирно! — скомандовал я.
Гул умолк. Этим девятерым предстоял все-таки нелегкий путь. И надо было им сказать напутственное слово:
— Три месяца и двадцать три дня воевали мы вместе. Среди вас есть люди, которые неплохо воевали. От имени всего отряда желаю вам счастливого пути.
По настоянию этих девяти человек (из них большинство были члены партии) пришлось выдать справки об их пребывании в отряде. Ушли они от нас 15 октября 1941 года. Нужно отметить, что часть этих людей была вновь заброшена в тыл противника с Большой земли. Правда, было это уже во второй половине 1942 года…
Вместе с тем хорошим знаком для нас явилось то, что в этот же день к нам в отряд прибыло 10 человек из числа местных жителей, которых я лично знал и до этого проводил с ними необходимую работу.
4 ноября была послана небольшая группа бойцов во главе с Иваном Чуклаем в Житковичский район с задачей — произвести разведку, встретиться со своими людьми, с которыми работали раньше, достать питание для радиоприемника и поколотить полицию в деревне Боровая.
Задача была выполнена: разбито волостное управление, обезоружено 5 человек полиции (наших было только 4 человека). Полицейского одного расстреляли, а остальных, не запятнавших себя зверствами, оставили в живых, договорившись с ними, что они будут помогать партизанам и проводить работу среди полицейских по разложению их гарнизонов.
Доклад Сталина на Красной площади в Москве воодушевил всех партизан, и мы продолжали широко распространять его среди населения. На фоне массовой, враждебной пропаганды и физического запугивания народа это было большое дело для всех нас. Врага нужно было бить его же оружием!»
«ГИТЛЕР-ОСВОБОДИТЕЛЬ»
Что такое гитлеровский нацизм в его человеконенавистническом выражении, Василий Захарович Корж впервые познал в Испании. Но самым чудовищным и варварским его проявлением, связанным с геноцидом белорусского народа, с так называемым «новым порядком», пришлось ему столкнуться уже на родной земле. «Эта борьба будет резко отличаться от борьбы на Западе. На Востоке сама жестокость благо для будущего… Речь идет о войне на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведем войну не для того, чтобы консервировать противника» (Адольф Гитлер, 30 марта 1941 года).
Заметим, что и в XXI веке печальная память о Великой Отечественной войне покоится в сознании белорусов безотносительно к памятным датам. Помнит ее побежденная, выплатившая за это компенсации пострадавшим и ныне процветающая объединенная Германия. Но причины запуска дьявольского механизма тотального уничтожения человеческой жизни в чужих пределах продолжают и сейчас будоражить общество…
В ту далекую от нас эпоху приказ начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии от 16 сентября 1941 года, санкционировавший, согласно указанию Гитлера, уже осуществлявшийся нацистами массовый террор против белорусов, недвусмысленно гласил: «На указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит, и устрашающее воздействие может быть достигнуто только исключительной жестокостью. В качестве искупления за жизнь одного немецкого солдата, как правило, должна считаться смертная казнь 50, 100 заложников… Способ приведения приговора в исполнение должен еще больше усилить устрашающее воздействие». А другой его приказ от 11 ноября 1941 года «конкретизировал» это «требование», распространяя его действие на всех жителей Беларуси, включая женщин и детей…
В ходе войны нацисты во главе с «Гитлером-освободителем» ставили своей целью ликвидировать национальную государственность Беларуси в ее советском варианте, колонизировать и превратить ее в аграрно-сырьевой придаток Германии. В русле расистской политики нацистов следовал и гитлеровский план «Ост», которым предусматривалось выселение в течение тридцати лет 75% белорусов (имеется в виду их уничтожение) с занимаемой ими территории и онемечивание оставшихся 25%.
В целях так называемого «оперативного управления» территория Беларуси была безжалостно расчленена на несколько частей. В частности, северо-западные районы Брестской и Белостокскую область с городами Гродно и Волковыск нацисты присоединили к Восточной Пруссии; южные районы Брестской, Пинской, Полесской и Гомельской областей отошли к рейхскомиссариату «Украина» (гауляйтер Эрих Кох); северо-западные районы Вилейской области были включены в генеральный округ Литвы; Витебская, Могилевская, большая часть Гомельской и часть Минской области были переданы в зону оперативного тыла группы армий «Центр». Оставшаяся третья часть Беларуси была преобразована в генеральный округ «Беларусь» («Вайсрутения»), который возглавил уничтоженный в сентябре 1943 года в Минске миной, заложенной Еленой Мазаник, гауляйтер Вильгельм Кубе.
Подобное расчленение сыграло негативную роль в ходе нацистской оккупации — разжигалась национальная рознь, карательные отряды в составе местных уроженцев из рейхскомиссариата «Украина», Литвы, Латвии, посылавшиеся немцами в «Вайсрутению», оставили свой варварский след на белорусской земле.
Документы свидетельствуют о том, что с самого начала войны «уютно» оккупанты себя на белорусской земле не чувствовали. Ширились всенародное партизанское движение и подпольная борьба. Хотя их размах мог быть поначалу и гораздо большим, если бы не предвоенные перегибы и шарахания.
В связи с начинавшимся движением сопротивления на территории оккупированной Беларуси нацисты начали «совершенствовать» свою оккупационную «карательную» политику. Из оперативной сводки германского коменданта в Беларуси от 10 сентября 1941 года: «…Вести успешную борьбу против этих партизан без моторизованных частей невозможно, так как последние при нападении патрулей и команд отходят пешком далеко в глубь непроницаемых лесов и там бесследно исчезают…
Потом, разведав места расположения немецких гарнизонов, они снова исчезают, чтобы на следующий день снова появиться в совершенно других населенных пунктах. Агентура и разведка партизан, кажется, работают очень хорошо, так как они заранее узнают обо всех акциях против них»…
Испытав первые удары белорусских партизан, в том числе и отряда «Комарова», оккупанты с первых же месяцев войны пытались вооруженным путем подавить партизанское движение в тылу своих войск. В 1941 году ими был проведен ряд крупных карательных операций против партизан Беларуси. На борьбу с ними были брошены 221, 286, 403-я охранные, 339-я и 707-я пехотные дивизии, 1-я кавалерийская бригада СС, артиллерийские, танковые и саперные подразделения, моторизованные части полевой жандармерии, полицейские полки и батальоны.
Бои между партизанами и карателями обычно носили упорный, ожесточенный характер. Солдат 8-й роты 747-го полка 707-й дивизии Ганс Риммель в августе 1941 года писал домой: «Самое опасное — это партизаны. Они хуже, чем фронт, так как русские хорошо обучены в этом отношении, и, к сожалению, мы несем от них потери убитыми и ранеными. Многие из моих товарищей погибли от их рук. Это ужасно… Немецкие солдаты все больше убеждаются в том, что против нас борется весь народ…»
На оккупированной территории Беларуси, и особенно в крупных ее городах, нацисты намеревались создать так называемые «поселения» для привилегированных слоев немецкого общества. Количество местных жителей, которое можно было бы оставить в этих городах, определялось педантичным немецким расчетом: на каждого господина «высшей германской расы» — два раба «низшей расы».
В обозе гитлеровских войск в Белоруссию прибыли из эмиграции, активно сотрудничавшие с оккупантами в установлении «нового порядка» белорусские националисты. Они начали издавать на белорусском языке националистические газеты, создавать свои организации, среди которых наибольшую известность поначалу приобрела так называемая «Белорусская народная самопомощь» (БНС). В ее преступную деятельность вовлекались местные националисты. Все они становились волею оккупационных властей соучастниками террора против народа Беларуси. По мере «совершенствования» оккупационной политики и режима нацисты стали все активнее вовлекать в эту систему белорусских «националистов».
В директиве начальника генштаба Сухопутных войск Ф.Гальдера от 16.08.1942 года все сформированные из советских граждан подразделения и части получали название восточных войск, а военнослужащие — добровольцев. Выделялись четыре группы подобных добровольцев: желающие помогать (Хильфсвиллиге, сокращенно — Хиви); полицейские команды (Шутцманншафтен, Орднунгсдинст, Хильфсполицай); охранные части (Зихерунгфербенде), предназначенные для борьбы с партизанами и охраны объектов тыла; боевые части (Кампффербенде) — военные формирования, предназначенные для ведения боевых действий против Красной Армии. Определенная часть советских граждан служила в спецформированиях — боевых частях СС. Они и в настоящее время не подлежат реабилитации, поскольку такие преступления, как предательство, кровь соотечественников на руках, измена Родине, сроков давности не имеют.
В «карательных» акциях нацистами широко использовались территориальные органы полиции безопасности — СД, оставившие наиболее кровавый след на белорусской земле. Один из приказов руководителя команд СД о методах проведения карательных экспедиций против партизан и мирного населения Беларуси от 18 ноября 1942 года гласил: «Рейхсфюрер СС, обергруппенфюрер СС Бах придают огромное значение результатам разведки полиции безопасности СД. Прошу поэтому немедленно развернуть разведывательную деятельность, используя весь накопленный полицией безопасности и СД опыт и применяя для этой цели все средства… Обергруппенфюрер СС предоставляет руководителю команды СД право решать исключительно самому — сжигать ли деревни, уничтожать или эвакуировать их жителей». И они их в основном жгли и уничтожали…
При так называемом нацистском «новом порядке», с первых дней оккупации гитлеровцы стремились террором и насилием подавить сопротивление белорусского народа. С особым зверством и жестокостью расправлялись оккупанты и полицаи с советскими активистами и еврейским населением. Скорбный мартиролог жертв нацизма лишь в родных краях Василия Захаровича Коржа весьма длинный.
Так, 2 августа 1941 года в деревне Мотоль было расстреляно 1500 человек, 5—6 августа в городском поселке Телеханы, урочище Гречище — 1200, в деревне Козляковичи начиная с августа 1941 года и в 1942 году — 10 671 человек, в Столине в 1941—1942 годах — около 12 000 человек.
А 3 ноября 1942 года в деревне Застружье Ивановского района нацистские оккупанты так, «между прочим», расстреляли 97 местных жителей (в возрасте от 3 месяцев и до 65 лет) — мирных участников сельской свадьбы. Эти люди всего лишь хотели продолжать свой род, жить на родной земле со своими традициями и многовековым укладом…
В дальнейшем, в соответствии с гитлеровским планом «Ост», проводя политику геноцида, взятия заложников и, в конечном итоге, «обезлюживания славянских территорий», нацисты продолжили эту кровавую жатву. Зимой 1943 года нацистские «арийцы-сверхчеловеки» и каратели полностью уничтожили многие села Ганцевичского, Ленинского, Лунинецкого, Старобинского районов, заживо сжигая людей «низшей расы» в их домах, школах и церквах.
О кровавых «делах» нацистских оккупантов свидетельствовали и захваченные документы 3-го батальона 15-го немецкого полицейского полка, главной задачей которого являлась борьба с белорусскими партизанами. Только за два с половиной месяца, с 6 сентября по 24 ноября 1942 года, на западе Беларуси (Брест, Пинск, Кобрин, Дивин, Малорита, Береза-Картузская) каратели из этого полка расстреляли 44 837 человек. Среди тех, кого они скрупулезно смогли отнести к партизанам, было лишь 113 человек, остальные — местное население городов и деревень: старики, женщины, дети.
А в типичном по своему цинизму и «арийскому» педантизму отчете 10-й роты того же 15-го батальона от 28 сентября 1942 года о кровавой расправе с населением деревни Борки Кобринского района указывалось, что, «взяв деревню в клещи, полицейские начали сгонять поголовно все население к месту расстрела в 70 метрах от деревни. Пулеметы были тщательно замаскированы. Расстрел начался в 9 час. 00 мин. и закончился в 18 час. 00 мин. Расстреляно: мужчин — 203, женщин — 372, детей — 130… Израсходовано: винтовочных патронов — 786, патронов для автоматов — 2496 шт. Потерь в роте не было»…
Массовое уничтожение населения сопровождалось издевательствами над арестованными в тюрьмах, лагерях смерти и в гетто, а также во время так называемых «карательных операций» в городах и сельской местности. Всего же на территории Беларуси гитлеровцы истребили более 2 200 000 жителей и свыше 810 000 военнопленных. Нацисты угнали в рабство в Германию, другие страны более 380 000 военнопленных. В результате, как свидетельствуют последние данные, за время оккупации оказался уничтоженным почти каждый третий житель Беларуси.
В целом тактика «обезлюживания», осуществлявшаяся гитлеровцами в соответствии с планом «Ост», выразилась в создании на территории Беларуси более 2650 лагерей смерти. Нацистские оккупанты сожгли и разрушили в республике 209 городов и райцентров (из 270), 9200 деревень, 10 338 промышленных предприятий, уничтожили и вывезли в Германию почти 90% моторов, локомобилей, машин, станков и оборудования, полностью или частично разрушили 8825 школ, 2187 больниц и амбулаторий. Почти 3 000 000 жителей лишились крова. Оккупанты уничтожили 96% энергетических мощностей, разорили почти 10 000 колхозов, совхозов и МТС. Разрушались и тысячи памятников белорусской национальной культуры. Гитлеровцы вывезли в Германию по существу все предметы искусства, книги, манускрипты, другие духовные ценности народа. Эти злодеяния нацистских оккупантов и их «помощников» коллаборационистов забвению и оправданию не подлежали и не подлежат…
Отметим, что в лихие 1990-е годы прошла у нас в Беларуси целая «кампания» по «дегероизации», а проще говоря, дискредитации партизанского движения. А одна, пребывавшая в основном на хлебосольном Западе «пісьменніцца», договорилась даже до того, что огульно поименовала всех белорусских партизан «преступниками и бандитами». Видимо, для нее «истинными героями» были все-таки доморощенные эсэсовцы и полицаи. Как же, ведь они всеми силами, не щадя земляков своих, «огнем и мечом» поддерживали в составе расстрельных команд нацистский «новый порядок», а их, «бедолаг», по окончании войны — либо в каталажку, либо к стенке. Негуманно, знаете ли…
Впрочем, это было уже не внове. В свое время на этой «ниве» не покладая рук «потрудились» все, начиная от Гитлера и кончая Гиммлером, Геббельсом, а также местными коллаборационистами. Да и создававшиеся оккупантами именно для этих целей лжепартизанские отряды (так называемые «партизаны-разбойники») тоже оставили свой жестокий, кровавый след на истерзанной ими белорусской земле…
ANTIPOLIZEI… АНТИПОЛИЦАЙ…
Из партизанского дневника В.З. Коржа (23 августа 1941 г.): «За нашу работу гитлеровцы уничтожают беззащитное еврейское население, пуская в ход разные провокационные слухи. А как они, гитлеровцы, умирают, обманутые Гитлером. И как их, виновников нарушения мирного труда, хочется уничтожать. Я никогда не имел такой жажды уничтожать людей, хотя это не люди, а людоеды, паразиты, нарушители мирного труда всего человечества.
И еще большую злобу имею на «наших» трусов, паразитов, которые годами сидели на ответственных постах, губили живое дело, называли себя «героями», а сейчас пошли в «кусты». А если не в кусты, то блытаются по нашим тылам и мешают честным людям вести Отечественную войну с фашизмом. Этих тоже нужно уничтожать, а в крайнем случае — никогда не допускать даже на самые малые должности и брать в жесткую дисциплину. Это те паразиты, через которых мы сейчас пока терпим поражение».
А война с первых же дней шла не на жизнь, а на смерть. Безжалостно уничтожались оккупантами и их прислужниками лица, подозреваемые в связях с партизанами.
Из дневника В.З. Коржа: «05.09.1941 г. Получены очень жуткие сведения в отношении фашистских наемников-собак, дураков, которые уничтожают своих братьев, свой народ. Расстреляны 60 человек, уничтожены 7 детей… Ожидается вторая, еще большая расправа после 05.09.1941 г.»
И подобных записей у него было очень много.
Совершение самых страшных и безнравственных преступлений гитлеровцы «доверяли» наиболее верным и преданным своим помощникам — полицаям, делавшим тем самым чтобы там ныне ни говорили записные «гуманисты», свой добровольный и сознательный выбор, ведь своих соотечественников они могли бы и не убивать.
Свое одобрение им высказал не кто иной, как бригаденфюрер СС Э. Герф, начальник полиции порядка в Беларуси:
«…Можно сказать, что местные жители, использовавшиеся для борьбы с партизанами, оправдали возлагавшиеся на них надежды. В интересах еще более активной борьбы с партизанами было бы желательно, чтобы вспомогательные части были усилены и реорганизованы по военному образцу».
Чем могли, помогали Корж и его партизаны-«комаровцы» землякам, всеми силами старались спасти их от уничтожения этими людоедами.
Из воспоминаний В.З. Коржа: «Страшные вести приносили разведчики из моих родных мест. Полицейская банда, о которой говорили ранее партизаны, распоясалась вовсю. В Пузичах, Челонце и Хоростове были расстреляны пятьдесят трудящихся еврейских семей! Их добро разграбили. Среди расстрелянных было большинство специалистов этих деревень: плотники, столяры, кузнецы, портные, сапожники и другие.
Народ все это видел, знал и говорил шепотом друг другу: что плохое сделали для людей такие люди, как Лейзар Шендаров, вечный столяр, и его покойный отец? Сколько они за свою жизнь людям этих деревень оконных и дверных переплетов сделали! Редко можно было встретить постройку, к которой не были приложены руки этого вечного труженика.
Что сделал плохого для людей портной Ейна Голубь, всю жизнь портняжничавший в этих деревнях, честным трудом добывавший себе кусок хлеба и кормивший свою многодетную семью?! Много честных людей ежедневно расстреливались, уничтожались. Жизнь человеческая стала так дешева, что стало обыденным явлением закопать человека в землю. В том и была звериная природа антисемитизма, насаждавшегося гитлеровцами.
Я за эти дни хорошенько, до мелочей, все продумал — как отбить охоту предавать свой народ у этих сволочей и идиотов, которые пошли по деревням в полицию, к фашистам, взяли в руки их оружие, проливают безвинную кровь, ведут борьбу против партизан, издеваются над мирным населением и всеми способами запугивают его…
Подготовив план операции, я информировал о ней очень узкий круг лиц командного состава, поскольку его выполнение требовало строгой конспирации, внезапности, изворотливости, сообразительности, смелости, лихости и, если хотите, своеобразного партизанского «нахальства». Это почти по Александру Суворову, его «Науке побеждать», когда «враг нас не чует», а мы уже здесь…
8 ноября 1941 года я взял на задание группу товарищей. Мы пошли и уничтожили полицию из числа самых заядлых и подлых фашистов в бывшем колхозе «Прогресс» и деревне Махновичи Старобинского района. А потом провели с народом беседу и зачитали доклад И.В.Сталина от 7 ноября, который был полностью записан нашим радистом Шаей Берковичем — секретарем горкома комсомола города Пинска.
В той же деревне Махновичи, где до этого было записано на службу в полицию 13 человек, мы поговорили с ними и их родственниками, в результате чего ни один из них в полицию не пошел, а наоборот, они стали помогать партизанам.
Перед своим уходом в деревню Махновичи я отдал распоряжение оставшимся товарищам перебраться в другое, ранее избранное нами место. Так что возвратились мы уже в урочище Великий лес того же района. Придя в лагерь, я постарался встретиться со Старобинским отрядом, который за это время подвергся нападению карательной экспедиции немцев совместно с полицейскими и понес людские потери (было убито два партизана — Бондаренко, фамилию другого не помню, это был агроном Старобинского района). Отряд на некоторое время был рассеян.
Встретившись с командиром этого отряда Никитой Бондаровцом, мы договорились, что в ночь с 11 на 12 ноября 1941 года проведем большую операцию по уничтожению полиции, которая все больше распространяла свое влияние, стремясь запугать партизан. Полицаи заявляли: «Как только выпадет снег, мы всех вас, сволочей, побьем и схватим, как зайцев, — немцы дают нам для этого большую армию». Самая заядлая полиция была в деревнях Забродье, Красное Озеро (Червонное Озеро. — Н. С.) и Осово. Все эти деревни находились в радиусе 20—25 километров от нас.
План этой операции был построен мною так: боец Эдик Нордман экипировывался в трофейную немецкую форму (в качестве «коменданта»), несколько человек выступали в роли полицейских, с повязками на рукавах, а я был «переводчиком» у «коменданта».
Ранним утром 12 ноября 1941 года в 6.00 оба отряда были приведены в боевой порядок возле деревни Забродье. Вся деревня была нами окружена, и боевые группы (частично в полицейской форме) разосланы по домам полицейских.
Все шло, как по сценарию. Однако когда был оповещен последний полицейский и старосту, сыгравшего свою роль, можно было в доме, возле которого мы находились, «нейтрализовать», раздался выстрел. Тут же я подал знак ребятам, и они обезоружили солтыса.
Часть из полицейских взяли удачно, без единого выстрела, но несколько из них сопротивлялись. Один, в частности, схватился со мной и двумя товарищами (Романом Быковым и Семеном Данклевичем) в рукопашном бою. В квартире было темно, он был очень сильным, и мне его пришлось выводить из дома старым чекистским приемом, глубоко всунув ему в нос два пальца. Я вывел его во двор, где и пристрелил, так как в помещении стрелять было невозможно из-за опасности попасть в темноте в своих людей.
В этой деревне операция закончилась удачно, ни один полицейский не ушел, а также никто из населения не ушел, чтобы передать полиции других деревень о наших действиях, так как деревня была нами окружена. Полиция вся была обезоружена, связана и уведена с нами по направлению деревни Красное Озеро. Подойдя к этой деревне, я, Эдуард Нордман, одетый в немецкую комендантскую форму, и «полицай» пошли к солтысу. Мы дали ему приказ, чтобы он за 10 минут собрал всю полицию с полным вооружением в школу и что с ними будет говорить «сам господин немецкий комендант».
Когда полицаи явились в школу, партизаны следили за их движением с осторожностью, чтобы ни в коем случае себя не выдать. Я с «комендантом» и «полицией», зайдя в помещение, приказал, предварительно выругав их за то, что они не ведут борьбы с партизанами, а также что не все вооружены, следовать за мной с тем, чтобы, якобы, получить оружие, которое находилось на возах около колхозного гумна, и идти после на «поимку партизан».
Мои партизаны были заранее проинструктированы: если кто-либо из полицаев будет идти в другую сторону — стрелять. Приведя их к гумну, где стояли наши пулеметы, я приказал им сдать оружие и идти туда, где уже лежали у стен гумна ранее связанные нами полицейские деревни Забродье. Когда их клали на землю, двое из них пустились было бежать, но были тут же нами расстреляны.
Деревня Осово расположена от деревни Красное Озеро на расстоянии 3 километров. Полицаи этой деревни, услышав наши выстрелы, прибежали и расположились в цепь почти за километр от гумна. Они видели, что около гумна находится толпа людей, стоят подводы, но не знали кто это — немцы или партизаны. Я приказал поставить на этом направлении пулеметы, а сам с мнимым «немецким комендантом» (Эдуардом Нордманом) пошел по направлению залегших полицейских.
В это время «комендант» начал кричать в их сторону и размахивать руками. Он просто болтал, говоря набор немецких фраз, который был никому не понятен. Я подхватывал это и кричал уже по-русски:
— Полиция! Пан комендант приказывает следовать быстро сюда и мы пойдем на партизан.
Они выслали от себя одного полицая удостовериться — точно ли это немцы с полицией. Когда он подошел к нам на 50 метров, мой «комендант» опять начал размахивать руками и что-то орать. Я отдаю полицаю приказание, поскольку, мол, мы вас не знаем (мы новая полиция и приехали к вам с немцами охотиться на партизан), то пан «комендант» приказал положить оружие и самому идти к нам. Он это сделал и, подойдя, окончательно убедился, что это действительно немец и переводчик, а впереди он видел много наших товарищей, которых принял за немцев и полицейских. Его убежденность в том, что это немцы с полицией, нам помогла. Он начал им кричать:
— Хлопцы, это свои, полиция с немцами, идите быстрей сюда.
Они в количестве 14 человек поднялись и все, как один, пошли к нам с винтовками в руках. Когда они подошли на расстояние 50 метров, я приказал их разведчику от имени «коменданта», чтобы его друзья с оружием сделали так же, и сказал, что так нужно, такой немецкий закон — он, пан «комендант», вас не знает. Они положили оружие и подошли к нам. В это время к нам подошли еще три автоматчика из наших товарищей, в том числе мой заместитель Н.И. Бондаровец, который их всех хорошо знал, и они его знали как командира партизан. Мы их из четырех автоматов мгновенно расстреляли, забрали их оружие и возвратились к гумну, где лежали повязанные и неповязанные полицейские — предатели своего народа.
Бондаровец и этих всех хорошо знал. Мы с ним отобрали 16 известных всем гадов-палачей, и партизаны тут же их расстреляли, а с остальными, которых немцы принудили записаться в полицию, но они еще не брали оружия в руки, крепко поговорили, предупредив их об ответственности перед своей Родиной и народом, а потом отпустили домой. Большинство из них ушло в партизаны: в полицию никто не пошел.
Известие об этой нашей операции разнеслось очень далеко, и она отбила охоту у многих поступать на службу в полицию. Я сделал в дневнике короткую запись: «11/XI — 1941 года, в три часа утра, взял 21 человека, и мы пошли по договоренности с соседним отрядом на совместную операцию. Сойдясь, немножко отдохнули и пошли на операцию, которая началась в 6 часов утра. Она прошла удачно: вся полиция в Забродье, Червонном Озере и Осове была уничтожена, оружие отнято, операция закончилась в 2 часа дня… Встал вопрос о соединении двух отрядов».
На обратном пути в лагерь, на отдыхе в лесу, при кострах, чувствовалось, что партизаны обоих отрядов после этой операции буквально породнились и были уже как единое целое. Тут Бондаровец и сказал мне:
— Василий Захарович, я тебя знаю, народ нашего отряда тебя знает, бери всех нас к себе, руководи и командуй.
В это время около костра сидели мой комиссар Гаврила Петрович Стешиц, мой любимец, смелый боец секретарь комсомольской организации отряда Иван Иванович Чуклай, по прозвищу «Иванов». Они также эту просьбу одобрили, впрочем, как и все бойцы обоих отрядов. Одновременно общим решением партизан Никита Иванович Бондаровец стал моим заместителем.
После этого нами были проведены собрания по деревням, на которых населению разъяснили, как держать себя в отношении немцев и в отношении партизан».
БИТЬ ВРАГА ЕДИНЫМ ГУРТОМ СПОДРУЧНЕЙ
Думай о людях. Обрастай активом, закаляй, сплачивай бойцов, укрепляй веру в разумность порыва, заставившего взяться за оружие. Побеждай слабости человеческие.
Василий Корж
Из воспоминаний В.З. Коржа: С 12 по 20 ноября 1941 года часть бойцов отряда строила землянки, поскольку людей прибавилось, а остальные вели разведку и занимались заготовкой продуктов.
После нашего «комендантского» похода в Забродье, Червонное Озеро и Осов фашисты усилили гарнизоны в Старобине, Погосте, Постолах, Долгом, Морочи, Любани. Изменили они и тактику борьбы с партизанами: создали подвижные, хорошо вооруженные карательные отряды, которые внезапно налетали на деревни, арестовывали всех, кого подозревали в связи с народными мстителями, и расстреливали.
В Старобинский район прибыли каратели из Слуцка, Лунинца и Житковичей. В моем дневнике есть такая запись: «20/Х1.41. В 16 часов нападение немцев на лагерь. Противник огнем наших пулеметов был рассеян. После боя мы, конечно, покинули землянки, как бы жалко их не было. Ночевали за три километра в лесу. Начал идти снег: холодно, сыро. Но сегодня была хорошая радиосводка — итоги за пять месяцев войны».
Как же все это произошло?
Точно не зная, где расположен наш лагерь, фашисты цепью шли по лесу и, возможно, обнаружили бы нас. Выручило то, что километрах в трех в лесу на их обоз наткнулась группа Ивана Некрашевича, идущая на задание, и выстрелом подала сигнал опасности. Мы моментально заняли хорошо подготовленную — с основными и запасными окопами, траншеями, ходами сообщения — оборону. Подпустив врага на близкое расстояние, открыли шквальный огонь. Многие каратели замертво распластались на снегу, остальные в панике отхлынули.
Мы сделали вылазку и принесли двенадцать винтовок, взятых возле убитых. Настроение у всех было боевое. Атаки фашистов мы могли отражать и дальше. Но все равно, вызвав подкрепление с артиллерией, они «выкурили» бы нас из лагеря… Так что обжитый лагерь, как ни жаль, нужно было все-таки оставлять. Припрятав хозяйственное имущество и запас продовольствия в урочище Великий лес, тронулись на Ходыки. Эта деревня была нам особенно близка и дорога. Здесь почти каждый взрослый был нашим связным. Отряд расположился в домах. На дорогах выставили посты с пулеметами. Связные тут же отправлялись в ближайшие гарнизоны и в полночь уже принесли вести, весьма неутешительные: фашисты все прибывают, ходят слухи, что из Слуцка на Великий лес идут танки. Значит, засиживаться на одном месте нельзя — надо маневрировать, наносить удары там, где враг их не ждет.
Для нас настали тяжелые дни. Решили мы идти на восток, в Любанский район, где, по сведениям, должны были быть партизанские отряды и группа работников Минского подпольного обкома партии, связь с которой мы давно уже потеряли.
Почти все деревни на нашем пути были заняты карательными отрядами. Лес тоже не давал надежного укрытия. Следы на снегу фашистские разведчики читали отлично. Больше трех-четырех часов задерживаться на одном месте отряд не мог. Продуктов осталось, самое большее, на пять дней…
В урочище Вельча на привале выстроил отряд и начистоту рассказал о том, что попали мы в очень тяжелое положение, тем более, что заходить в деревни, пока не оторвались от карателей, рискованно. Значит, нам надо экономить продукты, беречь силы, а главное — быть исключительно бдительными и дисциплинированными. Хотя морозы и сильные, костров в лесу не жечь — их может заметить вражеская авиация. Надо собрать всю волю и выдержку и быстрее двигаться в Любанский район: там обязательно встретим своих товарищей-партизан.
7 декабря, измотанные и голодные, мы наконец оторвались от карателей и, сделав тридцатикилометровый бросок, вышли на правый берег Оресы. Это уже был Любанский район. По пути отряд пополнялся: связные, которым угрожала расправа, влились в наши боевые группы. Через неделю 113 партизан вошли в далеко растянувшуюся вдоль речной кручи деревню Нежин. В избах мигали слабые огоньки, скрипели у колодцев журавли, блеяли овцы. Казалось, деревня живет спокойной, мирной жизнью.
— Вот, хлопцы, мы и на реке Оресе, еще Янкой Купалой воспетой. Он был в этих краях еще в 1933 году. О ней, помнится, ребята наши в школе сочинения писали, может, кто-то и двойки хватал, — заметил я.
— Не думаю, — возразил Стешиц, — купаловскую поэму почти каждый наизусть знает. Даже теперь помнят.
Нежинцы радушно встречали партизан. Добрая молва о нас докатилась и сюда. Распахивались двери изб, хозяйки торопливо ставили в печь большие чугуны бульбы, угощали партизан теплым молочком…
Не успели разместиться в домах, как разведчики доложили, что неподалеку, в отделении совхоза Бориково, стоит партизанский отряд. А вскоре к дому, где разместился наш штаб, подкатил санный возок. Вошел человек в полушубке, представился:
— Капитан Розов Николай Николаевич, командир отряда. Мы про вас, Василий Захарович, знаем. Секретарь обкома партии как-то рассказывал. Рады вас видеть в наших краях. Если не секрет, какими судьбами?
Скажу, что Николай Николаевич как-то сразу глянулся мне своей подтянутостью, четкостью и деловитостью. Я тут же коротко рассказал о наших делах и проблемах. Разложив на столе карту, Розов детально обрисовал обстановку в районе. Выяснилось, что сильные гарнизоны оккупантов находятся в Любани, в совхозе «Сосны» и в Кузьмичах, в десяти километрах отсюда. Партизанский отряд в совхозе Бориково держит заставу, основная же его часть размещается в лесу, в землянках. В здешней зоне находятся также отряды А. И. Далидовича и А. И. Патрина, а также группа Г. Н. Столярова. В соседнем, Октябрьском районе, — несколько партизанских отрядов под общим руководством Героя Советского Союза Федора Илларионовича Павловского. Это радовало.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги