Василий Мудрый

— А где же Василий Иванович Козлов, да и вся обкомовская «семерка»? — спросил я.

Розов неловко замялся и развел руками.

Я повторил вопрос.

— По нашим данным, они могут быть где-то на острове Зыслов, недалеко от деревни Загалье…

— Даже так? Не очень-то это здорово для дела, — сказал я с досадой и попросил Розова, чтобы он помог нам связаться с Козловым. Он пообещал сделать это в ближайшее время. Для себя же я сделал малоутешительный вывод: Василий Иванович по-прежнему «конспирируется» от своих же партизан…

Пройдя многие километры партизанскими дорогами, я еще с осени вынашивал план ведения боев зимой. Суть его заключалась в следующем: нигде подолгу не задерживаться, на немцев нападать внезапно, дерзко и ошеломительно, в духе суворовской «Науки побеждать». Добиться этого можно только тогда, когда партизаны сядут на коней. Это означало, что на каждых трех бойцов надо было раздобыть сани и добрую лошадь. Иметь на подводах овес для лошадей, недельный запас еды для партизан. И на подводах двинуться в рейд по районам Минской и Пинской областей, громя по пути мелкие гарнизоны фашистов, наводя страх на тех, кто засел в районных центрах.

На первый взгляд такой план мог показаться слишком рискованным. Как можно разъезжать по территории, которую гитлеровцы контролируют? Долго ли попасть в ловушку?

Однако зима выдалась морозная, суровая и снежная, она лишала немцев важного преимущества: возможности быстро бросать на партизан крупные силы. Машины не смогут пройти по глубокому снегу на проселочных дорогах. А на лошадях — попробуй, догони! Пока вражеские разведчики донесут о появлении партизан, пока немцы соберутся, партизаны уже за десятки километров. Как говорят, что для нас хорошо, то для немца «капут»…

Тем временем наш отряд из Нежина перебазировался в Загалье. Здесь наконец-то можно было перевести дух, немного отдохнуть. Но мы по-прежнему не ослабляли нашей боевой деятельности. Группы вели разведку, ходили на задания вместе с соседями. Мыслью о целесообразности проведения небольших конных рейдов я поделился с очень узким кругом партизанских командиров, которые ее поддержали. Дело, как говорят, оставалось за малым…

День 12 декабря навсегда останется в нашей памяти — памяти тех, кто долго и мучительно ждал первой победной вести с фронта. Мы не имели известий с Большой земли семь дней: «сели» батареи. И лишь ночью 11 декабря разведчики принесли новое питание для приемника. А утром в дом, где расположился штаб, вихрем влетел Саша Беркович.

— Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы! — Беркович многозначительно поднял вверх палец. — Провал! Ясно? Поражение немецких войск на подступах к Москве! Наши войска перешли в контрнаступление. С шестого по десятое декабря они освободили свыше четырехсот населенных пунктов! Ура!

Победная сводка вызвала у меня и моих товарищей глубокий, торжественный и радостный восторг. Вот и свершилось то, о чем так долго мечтали! Теперь надо эту весть оперативно довести до населения…

На рассвете 13 декабря гитлеровцы из Кузьмичей и совхоза «Сосны» атаковали хутор Опин. В это время там были только бойцы штабной охраны, хозвзвода и одно отделение отряда Розова, а боевые группы ушли в засады. Первыми немцев заметили дозоры Веры Степановой, секретаря Слуцкого райкома комсомола, и Ивана Черняка. Они в упор ударили по фашистам. Те залегли, открыли огонь по хутору. Партизанам повезло, что не успели уйти на задание Иван Чуклай и Иван Некрашевич с комсомольцами. Ребята бросились к пулемету и, выкатив его на окраину хутора, ударили по наступающим. Те смешались, зарылись в снег. На помощь пулеметчикам поспешили Вера Некрашевич, Анна Багинская, Саша Беркович и еще несколько бойцов. Здесь же оказались Вера Степанова и Иван Черняк, отошедшие кустарником к хутору. Пока шла лобовая дуэль, пулеметчик отряда Розова (их землянки находились неподалеку в лесу) зашел во фланг фашистам и открыл огонь. Гитлеровцы дрогнули и побежали еще до подхода наших групп, снявшихся с засады. Одиннадцать убитых оставил враг на снегу, шестеро было раненых.

— У нас потерь нет! — радостно доложил Иван Чуклай.

Удачно закончившийся для нас бой встревожил гитлеровцев. В Кузьмичи и совхоз «Сосны» они подтянули подкрепления, притом значительные. Завязывать с такими силами бои было бы опрометчиво, и мы вместе с другими отрядами отошли.

Позже я сделал запись в дневнике: «26/ХІІ. 41 г. Сильный мороз, метель. Немцы с полицией рыщут по деревням Нежин, Калиновка, М. Городячи. Ежедневно ведется разведка. Народу все прибавляется. Правда, сырой материал. Требуется большая тренировка…»

Близится конец 1941 года. Больше пяти месяцев боремся мы в тылу врага. 4 июля из Пинска вышло нас шестьдесят. За фронт ушли сорок. Теперь в отряде 117 бойцов, проверенных в самые тяжелые дни. На их боевом счету около двухсот уничтоженных гитлеровцев. Подбито два танка, несколько автомашин, разрушено много мостов, повреждено немало линий связи. Малыми силами, плохо вооруженные, мы все-таки сумели держать под контролем значительную территорию, где немцам не удалось установить свой пресловутый «новый порядок».

Я далек от мысли преувеличивать роль нашей борьбы в 1941 году. Но политическое значение ее велико. Для многих тысяч и тысяч наших людей, оказавшихся на оккупированной территории, каждый партизан был полпредом советской власти. Даже слух о партизанах вселял в сердца людей веру и надежду, не говоря уже о реальном срыве ими многих мероприятий оккупантов по экономическому разграблению нашей белорусской земли. И это самое главное!»

Пятая глава

ИЗ ИСКРЫ ВОЗГОРЕЛОСЬ ПЛАМЯ. ПЕРЕЛОМНЫЙ 1942-Й…

Я знаю, что будет делать мой народ… Пока будет жив хотя бы один белорус, не будет на белорусской земле покоя фашистским захватчикам…

Янка Купала. О народной войне

Много трудностей объективного и субъективного характера пришлось преодолеть в первый год войны при организации и развертывании партизанской борьбы в оккупированной Беларуси, прежде чем она приобрела более организованные формы, когда стали возникать партизанские зоны, которыми к концу 1943 года уже контролировалось до 60 процентов ее территории. Это явилось затем существенной поддержкой войскам действующей армии, освобождавшим нашу Родину…

Случилось так, что судьба оказалась немилосердной к большинству отрядов, сформированных в начале Великой Отечественной войны в Столине. 17 из них были либо разбиты, либо вынуждены временно прекратить свою деятельность, либо ушли за линию фронта. Выжил и продолжал воевать, привлекая в свои ряды все новые силы, лишь партизанский отряд Василия Захаровича Коржа…

С течением времени ему становилось ясно, что противопоставлять врагу силу одного, относительно небольшого партизанского отряда, защищать местное население от уничтожения, грабежа и угона в Германию становится не под силу, и с этими задачами ему в одиночку не справиться.

На переломном этапе суровой, морозной и вьюжной зимы 1941/42 годов Василий Захарович принимает решение приступить к созданию новых партизанских отрядов и, как он подчеркивал, «вовлекать в них людей, жаждущих бороться против немецких оккупантов за их издевательства и надругательства над мирными людьми на оккупированной территории Беларуси». Корж рассчитывал, что создание новых отрядов не только спасет местное население от угона в германское рабство и физического истребления, но и поможет более решительно вести борьбу против врага, подрывать его тылы и сможет в какой-то мере усилить удары войск действующей армии, на фронтах Великой Отечественной войны. Так постепенно снизу начинало создаваться инициативное ядро, которое позднее и стало цементирующей основой Пинского партизанского соединения.

Выполняя эту задачу, Василий Захарович начал откомандировывать наиболее проверенных в боях и проявивших организаторские способности «комаровцев» в другие районы Пинской области для организации там новых партизанских отрядов.

Откомандированные снабжались проверенными явками, им давались установочные данные на сочувствующих партизанам местных жителей, а также рекомендации по местам наиболее целесообразной дислокации вновь создаваемых отрядов.

Той лютой зимой партизаны Коржа старались держаться ближе к известным им дорогам, тропам, населенным пунктам. Вдруг нагрянут гитлеровцы? Поэтому нужно было смотреть в оба, знать все о действиях врага, его карательных отрядах.

Никак было не обойтись и без четко организованной разведки. Поэтому каждый день Василий Захарович посылал группы партизан в различных направлениях, а на основных дорогах устанавливал посты. Разведчиков он посадил на коней и на легкие сани. Они быстро передвигались по любым дорогам, проникали в населенные пункты, оперативно докладывали о появлении фашистов, их замыслах. В полиции, бургомистратах, органах управления оккупантов отряд «Комарова» уже имел свои агентурные источники, которые информировали о намерениях нацистов.

Партизаны по-прежнему совершали внезапные нападения на вражеские гарнизоны, громили полицейские участки, неожиданно обрушивались на карателей, пытавшихся пробраться поближе к базе отряда. Свою боевую активность «комаровцы» старались наращивать день ото дня.

Думал ли тогда Василий Захарович, что его активные, успешные и самостоятельные действия вызовут мутный поток весьма негативной, надуманной и противоречивой информации о нем, направлявшейся в Москву некоторыми малокомпетентными в партизанских делах партийными руководителями. Корж старался не втягиваться в эти политические дрязги, однако, по указанию Центра, он просто вынужден был в своем отчете о боевых действиях в 1941—-1942 годах доложить о реальном положении дел. Кривотолки тогда малость приутихли, но «осадок остался»…

Спустя более чем сорок лет, незадолго до кончины П.К.Пономаренко, его навестил в больнице Эдуард Болеславович Нордман, соратник Коржа по первому партизанскому отряду. Выбрав подходящий момент, он спросил у бывшего руководителя ЦШПД:

— Скажите, Пантелеймон Кондратьевич, почему в Центре к Коржу относились несправедливо?

— Знаю, что жить мне осталось недолго. Уношу в могилу свою вину перед Коржом. Если бы ты почитал, что писали в шифровках о нем известные тебе товарищи… Не подчиняется партийным органам. Выставляли чуть ли не анархистом, этаким белорусским батькой Махно. Моя вина — поверил наветам высокопоставленных клеветников… Понадобилось время, чтобы разобраться, кто же такой Корж на самом деле. Он был законопослушным, но садиться себе на шею никому не позволял. Очень сожалею, что так поздно в этом разобрался. Прошлое не вернуть и не исправить…

Жаль, что этого покаяния Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко так и не дождался при жизни национальный герой Беларуси Василий Захарович Корж.

САННЫЙ РЕЙД

Тем временем из искр, посеянных активными действиями «комаровцев», продолжало возгораться пламя народной войны. В населенных пунктах на стыке Любанского, Глусского и Октябрьского районов местные коммунисты и комсомольцы создавали партизанские группы и отряды. Подпольные организации распространяли листовки, вели разведку, добывали оружие, поднимали односельчан на борьбу с оккупантами, старались сохранить общественное добро.

Василий Захарович направил опытных, испытанных в боях партизан Григория Степановича Карасева и Харлампия Ивановича Севостьянчика в Лясковичи и Заболотье. В эти большие деревни, примыкавшие к Октябрьскому району, где действовала советская власть, Корж часто наезжал вместе с комиссаром отряда. Вскоре здесь был создан партизанский отряд из 65 человек. Возглавил его председатель колхоза Антон Пакуш. Характерно, что отряд состоял из колхозников, которые единодушно, организованно и деловито, как это делали в мирные дни на покос или жатву, шли за своим председателем. И на редкость молодой отряд был активным, дружным…

Из дневников В.З. Коржа: «Отряд Николая Николаевича Розова стоял тогда за рекой Оресой в лесу и располагался в двух землянках. Мы с ним вдвоем решили совершить переход и занять совхоз «Жалы», а также держать под своим контролем Бориково, Сосны и вести вокруг разведку. В это время настали сильные морозы, наши два отряда заняли в поселке совхоза 9 хат и стояли там месяц: приобретали конный транспорт, и наша разведка на лошадях проникала далеко. Мы всегда знали, что делается на десятки километров вокруг.

В это время возле деревни Старосеки в лесу, в землянках, стоял отряд Далидовича. Отряд Патрина находился в лесу между деревнями Бояничи, Живань и Лясковичи. Отряд «Жорки» стоял в лесу около Лясковичей. Кроме того, мы взаимодействовали и держали связь еще с пятью отрядами. У нас была четкая договоренность: какой отряд, в каком направлении ведет разведку. А на случай появления противника мы знали, какой отряд и откуда держит оборону. Сама жизнь начала нам подсказывать: несмотря на то что все мы, командиры и комиссары, к этому времени жили очень дружно, делились между собой мнениями, опытом работы, но, тем не менее, требовалось какое-то общее руководство, поскольку отряды были тесно связаны между собой.

На одном из совещаний все договорились о том, что каждый отряд должен иметь в своем распоряжении столько лошадей и повозок, чтобы в любой момент он, став подвижным, мог посадить на них всех бойцов и двигаться в любом направлении.

6 января 1942 года мы разбили свой отряд на три группы, назначили командиров групп, потому как до этого были только взводы. Третью группу во главе с комиссаром отряда Т.П. Стешицем направили в Старобинский район с задачей привести 15 лошадей с упряжью и хорошими санями. При этом бойцам было сказано: брать лошадей только у враждебно настроенных к нам элементов и там же у них запастись продуктами для партизан и фуражом для лошадей. Второе — провести разведку вокруг Старобина через своих людей, рассказать населению правду о положении на фронтах, поддержать население морально и прибыть на место 15 января. Так и было сделано.

Вторую группу, в количестве 25 человек во главе с Протасеней, мы оставили на месте при обозе с задачей — заготовить корм для лошадей, смолоть зерна для отряда и вести караульную службу в лагере.

Группа, возглавляемая Розовым, направилась в деревни Любанского района с таким же заданием. Она успешно справилась со своей задачей.

Я со своим заместителем Н.И. Бондаровцом взял первую группу в количестве 30 человек, и мы поехали на территорию Стародорожского и Любанского районов с задачей — разгонять полицию, малые гарнизоны в деревнях, парализовать установленную немцами власть в виде волостей, добывать оружие.

Уже 9 января 1942 года нами была разгромлена волость в деревне Кривоносы Стародорожского района, обезоружено 9 полицейских, а бургомистр волости завербован и отпущен с условием, что будет работать в пользу партизан. 12 января, продвигаясь по дороге в деревню Пасека, разогнали Пасечское лесничество, а в самой деревне собрали народ и рассказали ему правду о делах на фронте. Люди нас уже радушно угощали, поскольку их волость ранее была разбита отрядом Николая Николаевича Розова.

13 января был созван большой митинг на колхозном дворе в деревне Пруссы. До нашего прихода партизан там никогда не было, народ боялся, поскольку немцы его запугали, и много людей к уже записано на службу в полицию. Мы своим присутствием, беседами с людьми фактически свели на нет культивировавшиеся оккупантами антипартизанские настроения.

На митинге поручили председателю колхоза и бригадирам раздать колхозникам скот, семена и хлеб, который лежал в амбарах, подготовленный для немцев. Некоторое количество хлеба мы взяли для своего отряда, а остальной раздали крестьянам, наказав все прятать, когда немцы приедут в деревню.

Мы еще отдельно поговорили с учителем и председателем колхоза, которым дали точную установку, как организовать народ в деревне для борьбы с немцами. Население после этого стало нам помогать, сообщать все о немцах, прятаться, когда оккупанта приезжали в деревню.

К себе мы возвращались радостные, возбужденные, окрыленные. Сколько разговоров! Все заметно подтянулись, ободрились. Да и внешний вид изменился. Многие были в шинелях, полушубках, шапках-ушанках, в сапогах. Одежда эта с армейских складов, которые при отступлении советских войск остались в тылу. Пополнились и запасы оружия, боеприпасов.

Прибыв в хутор Хомин Рог, решили, что нам надо передислоцироваться в большую деревню для того, чтобы разместить людей двух отрядов. Такой деревней после рекогносцировки было выбрано Загалье. Засады и разведка осуществлялись нами главным образом в направлении Любань, Сосны, Постолы и Старые Дороги Октябрьского района, где действовали отряды Павловского, связь с которым мы имели, хотя и посредническую, через отряд Далидовича. Он продолжал стоять в лесу возле деревни Старосеки и ее контролировал.

Меня как командира весьма интересовал Октябрьский район, поскольку много было разговоров о том, что там хорошо поставлена боевая работа и всеми отрядами командовал Герой Советского Союза Павловский. Я послал туда свою разведку с задачей ознакомиться с постановкой работы, завязать связь и вернуться обратно. Через четыре дня разведка вернулась и доложила, что в этом районе в полицию не пошел почти ни один человек, в каждой деревне отряды живут у себя дома с оружием, и все население помогает партизанам. Оказалось, что там с первого дня войны все районное начальство никуда не ушло, а начало работать со всеми людьми.

После такого донесения я пришел к утешительному для себя выводу: нашелся таки район, который не нарушил приказ Сталина от 3 июля 1941 года. Ведь в те районы, где его не выполнили, ЦК КП(б) Белоруссии в исправление этого нетерпимого положения направил людей из Гомеля, Мозыря и других мест. Однако они уже не смогли сыграть той роли, которую должны были сыграть местные руководители. Момент был упущен, часть людей потеряла веру в победу советской власти, колебалась и не знала, что ей делать. Оставшиеся враждебные элементы подняли голову и начали активно действовать. Все это создало в ряде районов невыносимые условия для партизан. Жизнь и время ситуацию, конечно, исправили, хотя это стоило больших жертв и трудов.

Тем временем Василий Иванович Козлов, Мачульский и другие, или, как они именовались тогда, «семерка», продолжали «сидеть» в глухом лесу… Отряды наши знали, что есть где-то такая «семерка» и что это руководящие партийные товарищи. И не более того…

Мы, комиссар отряда Гаврила Петрович Стешиц и мой заместитель Никита Иванович Бондаровец, переговорив между собой, решили послать во главе с Меркулем одну группу на подводах с задачей — предложить этой «святой семерке», как мы шутливо продолжали их именовать, выехать в деревню Загалье, где находились два отряда: Николая Николаевича (Розова) и «Комарова». Проводником у нас был наш радист, который однажды уже ходил в их месторасположение исправлять радио.

Когда члены «семерки» прибыли к нам в штаб в деревню Загалье, то выглядели они далеко не по боевому: все были нечесаны, небриты, а длинные их бороды стали похожи на апостольские. Чувствовали они себя, с обострившимися заболеваниями, довольно не важно. На излечение требовалось время. Наши ребята, определив «семерку» на квартиру и втихую посмеиваясь, стригли, брили и приводили всех их в божеский вид. Вот с того момента «семерка», собственно, и начала общаться с партизанами. А это был уже февраль 1942 года…

Василий Иванович Козлов довольно быстро пошел на поправку и вновь освоился в своей руководящей роли, будто ничего и не случилось. На одном из совещаний, которое уже проводила «семерка» Минского обкома, я, в присутствии всех командиров и комиссаров, упоминавшихся мною ранее отрядов, был введен, с моего согласия, в ее состав в качестве военного руководителя. После чего Василий Иванович вдруг предложил мне перейти к нему в подчинение:

— Вот что, Василий Захарович, командиром твоего отряда мы поставим другого, а ты теперь у нас будешь командовать всеми отрядами, — сказал он, полагая, видимо, что дело это решенное и «рассусоливать» тут дальше не о чем.

Меня такое его «указание» возмутило и, обращаясь ко всем, я резко возразил:

— Не надо так делать! Это будет в корне неверно и вредно! Где же здравый смысл, Василий Иванович?! Говорю сразу, что отряд свой я ни при каких обстоятельствах оставить не имею права В этом вообще нет никакой надобности. Наш отряд мне дорог. Я его с великими трудами создавал, да в бой водил, с ним я с самою начала войны, и он мне как семья родная. Люди нас попросту не поймут! Но я могу быть одновременно и командиром отряда, и вам всегда помогать советами как специалист этого дела.

Василий Иванович такого ответа явно не ожидал и воспринял его с видимым раздражением. Как же, партия в его лице указывает, а Корж, видите ли, еще «кочевряжится». Но партизанские командиры с моим предложением согласились и утвердили меня лишь военным руководителем всех упомянутых отрядов.

А мною все больше овладевала мысль о большом конном рейде. Мы уже создали кавалерийские группы, которые быстро перемешались по партизанской зоне, внезапно атаковывали вражеские гарнизоны, перехватывали карателей в пути. Немало достали и саней, обзавелись также фуражом. Рейды на конях мы совершали каждый день и старались удлинять маршруты. Но это были пока частные, отдельные операции.

В начале февраля я тщательно продумал рейдовый план, фактически тот, который еще в октябре 1941 года предлагал Василию Ивановичу Козлову, — обойти ряд районов с отрядом. Но он тогда на это не пошел, и реализовать его полностью не удалось.

Об этом я и повел речь на очередном закрытом совете командиров отрядов. Кое-кто отнесся к этой затее скептически и главную помеху видел в том, что с конями много будет мороки: надо обеспечивать их кормом, сберегать в пути, находить им сараи.

Тогда я стал излагать свою мысль более детально:

— Смотрите, два отряда мы оставляем на месте: на территории Любанского района — отряд «Жорки», дислоцирующийся в районе деревни Одавковичи, отряд Патрина, расположившийся в деревне Живунь, а также ряд мелких групп, созданных из актива людей партизанской зоны. Эти отряды и группы должны проводить обычные операции, сковывать противника, встречаться с населением и создавать впечатление, что все партизаны на прежнем месте. Для них очень важно не забывать о разведке, быстро предупреждать все выступления гитлеровцев. Из отрядов «Комарова», Розова, Далидовича и Пакуша создается подвижная боевая группа. Бойцы этих отрядов — по трое на повозку — берут необходимый фураж, запас продуктов и лесными дорогами проходят по Любанскому, Стародорожскому и Краснослободскому районам. Захватываем ряд населенных пунктов Пинской области, в районе деревни Филипповичи, выходим на шоссе Москва—Варшава. Отсюда через воробьевские леса проходим по Копыльскому и Гресскому районам, южнее оставляем Старые Дороги и возвращаемся сюда, на основную базу. Операция рассчитана на месяц. Численность людей — до тысячи человек.

— Вот это размах! Почти на всю Белоруссию! — удивленно воскликнул кто-то.

— Цель нашего плана, — продолжал я, — попутно разгромить вражеские гарнизоны в деревнях и в местечке Красная Слобода. В районе Филипповичей ликвидировать крупные вражеские транспорты, идущие на фронт. Разумеется, попутно проводить среди населения политико-массовую работу. Этот рейд будет иметь большое политическое и оперативное значение, всколыхнет население, напугает врага и спутает ему карты!

— Ну что ж, все это хорошо, — сказал Козлов после некоторой паузы. — Вот тебе, Василий Захарович, как опытному товарищу, и надо возглавить эту самую ударную группу из отрядов. С тебя и полный спрос, раз ты без нас уже все продумал и прикинул.

Выслушал я его внимательно. Теперь, по крайней мере, все было ясно: случись неладное — Василий Иванович при его «общем руководстве» тут явно будет «ни при чем». Что ж, сейчас задача, конечно, потруднее, чем раньше. И это хорошо, что труднее. Учитывая абсолютную поддержку всех присутствовавших на совещании, я согласился. Жаль, что потом, на завершающем этапе самого рейда, кое-кто из них дрогнул…

Затем я снова остановился на порядке движения, организации транспорта и питания. На каждых санях должен быть мешок овса, недельный запас продуктов. И еще я предложил выделить в каждом отряде группу конников. Во-первых, для разведки и быстрого окружения тех деревень, в которых мы будем останавливаться. Во-вторых, для четкой организации движения колонны.

После совещания началась подготовка к рейду. Для других отрядов она оказалась не такой легкой, как для нашего, где все бойцы уже сели на сани. Посланные во все концы района и за его пределы группы добывали лошадей и упряжь, заготавливали продукты и фураж.

19 февраля под покровом ночи из любанских болот двинулось около пятисот подвод — наша ударная группа. Впереди ведущий отряд «Комарова», за ним Н.Н. Розова. В середине колонны, между нашим отрядом и отрядом Розова, ехал Василий Иванович Козлов с группой обкома («семерка»: А.Г. Бондарь, И.А. Бельский, Р.Н. Мачульский и другие) на трех возах. Весь этот рейд они сами себя охраняли и ни в какие оперативные дела не вмешивались. Мачульский тогда был конюхом у Козлова. Замыкающим шел отряд Давидовича. Командовал всеми тремя отрядами в ходе рейда я и шел всегда головным. При мне были верховые конники из всех отрядов…

К утру 20 февраля группа заняла деревни 1-й Ворогощь, 2-й Ворогощь и Деменку Любанского района. Но, прежде чем въехать в деревни основным силам, группы конных разведчиков окружали их, чтобы ни один человек не мог выбраться из деревни, завидя приближающихся партизан. Во время стоянки партизанские посты задерживали всех, кто приезжал в эти деревни, и оставляли их до тех пор, пока мы там стояли. Простая мера предосторожности исключала возможность получения противником информации о нашем продвижении.

21 февраля на рассвете с ходу была разгромлена Кузьмицкая волость и разогнан фашистский гарнизон в Кузьмичах. Я не оговорился: не разбит в бою, а именно разогнан. Немцы и их прислужники бежали, как крысы, бросая оружие. Поймали только бургомистра-карателя. Он был повешен по единодушному требованию самих же жителей деревни Кузьмичи.

Кузьмичи мы оставили лишь с наступлением темноты и забрали в отряд своих связных братьев Николая и Михаила Лучановичей. Но уход их в отряд обставили так, чтобы немцы не расстреляли семьи братьев. Увели их под видом арестованных и пустили слух, что они немецкие шпионы.

22 февраля наши отряды заняли деревни Обидемля и Сухая Миля Старобинского района. Здесь «комаровцев» хорошо знали еще по осени 1941 года. Встретили нас как родных. Больше тысячи партизан с трудом разместились в этих двух сравнительно небольших деревнях. Но, как говорится, в тесноте — не в обиде. Послав разведку во всех направлениях, мы простояли здесь три дня. Немцам же о нашем месте расположения не было известно. Об этом говорит такой факт. На третий день стоянки в деревню Обидемля заехал неизвестный. Одет он был в латаный-перелатаный кожух. И лошадь, и сбруя, и сани оставляли желать много лучшего. Его было присоединили к другим задержанным крестьянам, проезжавшим через деревню. Но одна из колхозниц прибежала в штаб нашей боевой группы и сказала, что задержанный этот — Чекинец. Бывший кулак. Живет в Сковшине и служит немцам. Фамилия Чекинец была нам известна от связных. По их данным, он вел разведку для фашистов. Доставленный в штаб, на вопрос, как его фамилия, он назвал вымышленную. Но припертый к стенке показаниями колхозницы, которая привела еще нескольких жителей, знавших его, признался, что он действительно Чекинец. На допросе выяснилось, что он был направлен немцами с целью разведки местоположения партизан. Присутствовавшая при допросе жена командира отряда Н.Н. Розова после признания предателя выбежала из дома, где размещался штаб, и вскоре привела с собой целую толпу крестьянок. Все они в один голос потребовали у меня выдать им мерзавца на расправу. Честно говоря, я растерялся. Такой прецедент в моей партизанской практике был впервые. Выручил меня Никита Иванович Бондаровец.

— Берите его, бабоньки, и делайте с ним, что хотите, — просто сказал он гневно гудящей толпе женщин.

И они своими руками уничтожили предателя. Впоследствии я часто вспоминал этот факт, говоривший о том, как велика была народная ненависть к предателям. В дальнейшем мы уже проводили расследования и документальное оформление подобных фактов предательства, а свой вердикт официально выносил и оглашал партизанский суд. Хотя, конечно, гнев народный опережал иногда наши решения…

Из Обидемли и Сухой Мили мы двинулись к деревне Махновичи. В трех километрах от нее, в Долгом, размещался крупный немецкий гарнизон. Для его разгрома из каждого отряда было выделено по боевой группе. При штурме долговского гарнизона партизаны убили одиннадцать фашистов. Остальные бежали. Двадцать пять винтовок, около десяти тысяч патронов захватили партизаны. А через день была разгромлена волостная управа в селе Копаткевичи, расположенном в 15 километрах от Долгого.

Боевые действия партизан были самой убедительной пропагандой для народа. 8 марта мы заняли деревню Величковичи, растянувшуюся на 5 километров вдоль берега реки Морочанка. Несколько выродков из этой деревни служили в старобинской полиции. В деревне они появлялись редко. Федор Ширин, командир одной из наших боевых групп, с несколькими бойцами зашел в дом главного полицая. Семьи даже активных полицейских мы не трогали. Партизаны не мстили женщинам и детям за то, что их мужья и отцы пошли на службу к врагу. Просто любопытно было Ширину взглянуть на семью такого мерзавца и садиста, каким был этот предатель. О нем ходили самые страшные слухи. Говорили, например, что он не может сесть за стол без того, чтобы перед этим не убить или не изуродовать человека. Со всеми, на кого падало хоть малейшее подозрение даже в сочувствии к советской власти, он расправлялся жестоко. И каково же было удивление Ширина, когда на пороге дома его встретила худая, изможденная, преждевременно постаревшая женщина.

На вопрос Ширина, где ее муж, она ответила с горечью:

— Вы же знаете. Да и какой он мне муж? — кивнула на четырех оборванных, худеньких малышей: — Не отец он им, а злыдень. Все с полюбовницами кутит. Уж не помним, когда и видели его.

— Действительно, злыдень, — рассказывал мне потом Ширин об этом посещении.

— Детей и тех забыл. Как хочешь меня назови, Василий Захарович, а горло сжало, как посмотрел я на них. Дал им кусок сахару. Видел бы ты, как они на меня глядели, когда тот сахар ели!

Немцы» узнав, что и Величковичах — партизаны, попытались было сунуться к ним. Около пятисот фашистов при поддержке минометов и двух орудий начали наступление на Величковичи. Но мы дали им крепкий отпор и начали обходить их с флангов. Вовремя откатились фашисты к Старобину и засели в дзотах, отделавшись довольно дешево. Было убито и ранено около десятка гитлеровцев.

После боя, вечером, отряды оставили деревню Величковичи и двинулись из Старобинского в Краснослободский район. В Краснослободском районе мы остановились в деревнях Новый Рожан и Малый Рожан. В этих простояли трое суток. Очень отрадно было видеть, как ожили эти деревни с приходом партизан.

То там, то здесь вокруг партизан-пропагандистов сбивались люди в тесный круг. Слушали последние сводки Совинформбюро. И вопросы: «А вы не уйдете?», «А вы останетесь?». Так хотелось ответить: «Не уйдем, родные!» Но надо было уходить, чтобы нести дальше правду о наших делах, вселять и сердца тысяч и тысяч людей веру в победу! Три дня пролетели как по сне. И вот уже выстроены у саней партизаны. Звучит протяжная команда «По коням!», и снова скрипит под полозьями тронутый крепким морозом снег, снова поход, снова бои.

По данным разведки мы знали, что гитлеровский гарнизон в районном центре Красная Слобода, расположенном в 7 километрах от места нашей последней стоянки, нервничает, весь стоит наготове. До этого он уже не раз оставлял райцентр в страхе перед партизанами. Но штурмовать Красную Слободу мы, по не зависевшим от меня причинам, уже не смогли…

Конечно, за этот санный рейд сделано было много полезного: разгромлено несколько полицейских участков, укрепилась вера в народе в победу Красной Армии, пронеслась легенда о том, что нас очень много, что это регулярная воинская часть. Все это было в нашу пользу. Но окончательно этот план мы не выполнили, поскольку когда пришли в деревню Малый Рожан Краснослободского района, то некоторые командиры начали поговаривать, что, мол, нужно возвращаться на спои места — это легче. «Охотников» и «хнытиков» здесь нашлось немало. Единства в нашем руководстве уже не было, к сожалению. Особенно начала беспокоиться о возвращении обратно, так ничем себя и не проявившая в боевых делах, «святая семерка» Василия Ивановича Козлова. Из командиров большим «помощником» им в этом деле стал Далидович.

В результате вместо того, чтобы помочь мне как командиру выполнить до конца, пока это было еще возможно, общий план рейда, одни из них начали ставить палки в колеса, другие заняли нейтральную позицию, и мне пришлось волей-неволей согласиться на этот отход.

А дальше возникли другие трудности. Начиналась весенняя распутица, проваливались болотные зимники, на исходе были фураж, продовольствие. Чтобы ввести противника в заблуждение и охватить большее число населенных пунктов, мы решили возвращаться двумя путями. Отряды Розова и Далидовича повернули на юг и пошли по ряду деревень северной части Ленинского района Пинской области, затем по югу Старобинского района и оттуда — на старые места в Любанский район. А наш отряд вместе с группой Минского подпольного обкома партии и отрядом Пакуша отправился по северной части Старобинского района, затем повернул на юго-восток и с ходу разгромил 28 марта немецкий гарнизон в деревне Сковшино Старобинского района. Затем мы вернулись в деревню Загалье, на наше старое место, куда вскоре прибыла и вторая группа отрядов.

По пути наша группа встретила новый, неизвестный доселе, отряд. Командовал им Михаил Петрович Константинов, генерал-майор Красной Армии. Отряд насчитывал 35 бойцов, вооруженных в основном пулеметами и автоматами. Из рассказа Михаила Петровича мы узнали, что он в первые дни войны был тяжело ранен. На поле боя его подобрали крестьяне. Спрятали и заботливо выходили. Когда Константинов окреп, он начал связываться с окружениями, которых так же, как и его, прятали люди от фашистов по деревням. Из их числа и сформировал Константинов свой отряд. Оружие собрали среди населения и в местах недавних боев. Громя по пути, насколько было возможно, мелкие гарнизоны оккупантов, группа Константинова шла на восток.

Встреча с нами была для генерала неожиданностью. Он говорил, что не надеялся увидеть такое крупное соединение партизанских отрядов. Мы предложили ему действовать вместе.

— Я человек военный, мое место в армии, но пока останусь с вами, — ответил Михаил Петрович на наше предложение. — Тем более вы не похожи на ту маленькую группку…

Мы заинтересовались, что это за группка. Оказалось, что во время движения по Житковичскому району Полесской области в лесу, северо-западнее озера Белое, константиновцы встретили несколько товарищей, которые были оставлены в районе для развертывания партизанской борьбы. Но, не имея опыта, они настолько «законспировались» на зиму, что и думать забыли об активных действиях. Глубокой осенью 1941 года, не заготовив достаточного количества продуктов, они обосновались в глубине дремучего леса. Здесь их и захватила зима. Боясь, чтобы немцы не напали на их след, они засели в землянке. Шли к концу продукты. Но пойти за ними в ближайшие деревни не решались. На счастье, прямо на их пост вышел красавец-лось. Голодному, как говорится, не до опаски. Лося завалили. Неожиданная добыча помогла продержаться еще несколько недель. Но вот кончилось мясо, и снова наступили голодные дни, когда пришлось «использовать» в пищу кожаные элементы экипировки. В это время и наткнулась на них группа генерала Константинова. Заметив тропинку на снегу, Константинов с несколькими бойцами пошел по ней. Она вывела к колодцу и от колодца шла дальше, в глубь леса.

Наметанным командирским глазом генерал уже заметил людей, лежащих на снегу с винтовками. А они между тем приготовились отдать свою жизнь подороже.

— Да не стреляйте, товарищи! Мы партизаны! — крикнул Константинов. — Не лежите в снегу, братцы, простудитесь!

И эта шутка в столь напряженной обстановке убедила лучше всяких других слов.

Так попали к генералу житковичские ребята. Рассказывали они о своем голодном сидении, смущаясь и ругая себя за такое поведение. Впоследствии все они хорошо воевали».

СНОВА НА ПИНЩИНУ?

Из дневников В.З. Коржа: «Настал момент, и я откровенно поделился с Василием Ивановичем Козловым своими планами на будущее.

— Обстановка меняется, — говорил я ему. — Зима объединила и оказалась не злым врагом, а союзницей. Мы выстояли, потому что были вместе. А сейчас надо закрепить зимние успехи. Для этого целесообразнее всего рассредоточиться и заняться повсеместной организацией новых партизанских отрядов. Так что больше вы меня уже не считайте состоящим в своей «семерке».

— Ты что же, бросаешь нас и хочешь без всякой на то команды идти на запад? — раздраженно поставил вопрос Козлов. В голосе его чувствовалась нешуточная обида.

— Да, Василий Иванович, извини и не обижайся. Так надо. Для всех нас! Тем более, что началось шатание в оперативном руководстве. А единым кулаком еще столько боевых задач можно было бы решить. Но у вас теперь есть хороший военный руководитель. Генерал Константинов. Дивизией командовал, при завершении рейда хорошо себя зарекомендовал. Да и сами вы опыта поднабрались. Справитесь и без нас. Здесь, на Любанщине, места уже партизанские. А нам надо дальше осваивать Пинщину. Там еще в смысле партизанском — целина. А народ — замечательный. Ждут меня там…

Я не говорю о какой-нибудь кучке мерзавцев-предателей… О народе ведь нашем речь идет. Такой для меня был приказ с первых дней войны…

Слушал меня Козлов, слушал, и лицо его все больше хмурилось. Так ему, видно, наш уход в родные края серпом в горле стал.

— Смотри, как бы тебе это боком потом не вышло. Да и генерал-то твой еще не проверенный, дивизия — одно, партизанские отряды — другое.

— Вот только не надо меня, Василий Иванович, стращать! Я уже «пуганый». А генерала, коль хочешь, давай еще раз проверим, — предложил я. — Посмотрим, как он в партизанских делах разбирается. Пусть разобьет Постольский гарнизон. А?

— Ну что ж, пусть попробует! — согласился Козлов.

Тут же мы пригласили Константинова. Я доложил оперативную обстановку: в Постолах стоят 100 гитлеровцев. Имеют они такое-то вооружение, такие-то огневые точки. Мое мнение — поручить руководство операцией генералу Константинову, что и было сделано. Он полностью разработал и ее план.

А через день, проделав 20 километров уже трудной для саней дороги, мы были у гарнизона. В восемь часов утра по команде генерала Константинова партизанские цепи при поддержке станковых пулеметов, ударивших по укрепленным точкам врага, с могучим «Ура!» пошли в атаку.

Ошеломленные немцы, некоторые в одном белье, выскакивали из домов. Ворвавшиеся на улицы поселка партизаны в упор расстреливали их. Группа немцев засела в кирпичном здании лесозавода. Но и их выбили оттуда быстро. Лесозавод, как ни жаль, подожгли. Нельзя было оставлять его оккупантам.

После разгрома гарнизона мы проехали по ближайшим деревням: Дьяковичи, Рог, Князь-озеро, Писаревичи. Это был как бы парад партизанских сил. По ходу нашего дальнейшего движения мы столкнулись с отрядом эсэсовцев-латышей. Во время этой стычки я лично уничтожил из автомата четырех эсэсовцев, чем спас положение нашего отходившего отряда. Не меньшее количество незваных «гостей-латышей» было ранено…

А потом В.И. Козлов с отрядами М.П. Константинова, Н.К. Розова, А.И. Далидовича, А.И. Патрина повернул на Любанщину. А мы остались на Старобинщине, в местах, хорошо знакомых нам по трудному 1941 году. Но тогда нас, после ухода группы «парторга» Положенцева, было тридцать. А теперь отряд насчитывал свыше 300 бойцов. Рядовые сорок первого уже командовали отделениями, взводами, ротами…

Родимая Старобинщина встретила партизан тепло. Здесь нас знали и помнили. Помнили по-доброму. Никогда и крошки хлеба не брали мы насильно, как ни тяжело приходилось. Исключение — только дома изменников, предателей, и крестьяне хорошо помнили это. Немцы могли сколько угодно трубить о «бандитах-партизанах». У народа было о нас свое мнение, которым мы свято дорожили. Новичкам, приходившим в отряд, строго внушали правила морального кодекса партизана: мало быть смелым в бою, надо быть другом каждого крестьянина, его защитником, его совестью.

С апреля 1942 года мы начали расширять партизанское движение на запад, в Краснослободском, Ленинском, Лунинецком, Ганцевичском и других районах…»

Однако спустя всего десятилетие события, связанные со ставшим знаменитым, санным рейдом, получили неожиданную и несправедливую в отношении Коржа мемуарную интерпретацию. Дело в том, что к тому времени широким потоком начали появляться воспоминания о войне и партизанской борьбе ряда партийных и советских руководителей. С чем-то в их оценках событий можно было соглашаться, что-то имело неизбежную идеологическую и лозунговую печать того времени, где-то не всегда правомерно выпячивалась роль партии. Но большинство авторов старалось, насколько это тогда было возможно, придерживаться документальной канвы изложения.

Василию Захаровичу Коржу в этот сложный послевоенный период было, мягко говоря, не до написания мемуаров. Не собирался он и посягать на чью-либо в целом заслуженную славу, огульно осуждать отдельных государственных и партийных деятелей, на счету которых были заслуги перед государством.

Но неправды, несправедливости, шельмования и незаслуженного унижения Корж простить не мог. Да и в дневниках своих он старался писать о том, что реально было в жизни и во взаимоотношениях между людьми. Но об этом речь пойдет несколько позже…

И вот 23 января 1952 года Василий Захарович Корж, буквально «взорвавшись», пишет письмо уважаемому им человеку, первому секретарю ЦК КП(б) Белоруссии Николаю Семеновичу Патоличеву, а копию этого письма отправляет председателю Президиума Верховного Совета БССР В.И. Козлову. Что же произошло?

В письме был ответ Коржа на просьбу Василия Ивановича Козлова дать свои замечания на его книгу «Людзі асобага складу», напечатанную в журнале «Полымя» (заметим, без консультаций с участниками событий). Замечания Василия Захаровича, надо признаться, были уничтожающие, но справедливые. И в этом, начиная с первых строк, весь Корж.

Из письма В.З. Коржа председателю Президиума Верховного Совета БССР В.И. Козлову: «Своей надписью на первом листе второго номера журнала «Полымя» за 1951 год Вы просили меня, Василий Иванович, дать свои замечания о Ваших воспоминаниях по поводу партизанской борьбы на Минщине, опубликованных в журналах № 2, 3, 4 и 12 под названием «Людзі асобага складу».

Название книги сталинское. В этой части у Вас все в порядке. Казалось бы, под этим названием и должно быть все по-сталински…

Но разрешите мне, Василий Иванович, задать Вам несколько вопросов. Что же заставляет Вас так врать на всю Белоруссию? Неужели Вы полагаете, что народ наш не научился различать правду от лжи?

Ко мне заходит очень много наших боевых друзей-партизан, рядовых и командиров, которые знают хорошо Вас и меня, и говорят прямо в глаза: «Сильно заврался Василий Иванович в своей книге, пользуясь своим служебным положением. Это нехорошо, вредно». Да, это так. Я их в душе поддерживаю и говорю, что вот такие люди сейчас делают больше вреда, чем пользы…

Для воспитания нашей молодежи в духе патриотизма нужна правда, потому что очень свежи еще следы нашествия немецко-фашистских захватчиков. Народ знает и помнит, что одни товарищи отсиживались, занимались только самоспасением, раскачивались очень медленно, а другие пошли честно, как настоящие патриоты, выполнять свой гражданский долг перед Родиной и громили врага, как только могли…

А может, для начала, вспомните, Василий Иванович, как наша вторая рота, командиром которой был В.Т. Меркуль, по оперативному распоряжению штаба нашего отряда в середине февраля 1942 года взяла вас, семь человек, из землянки и привезла в деревню Загалье Любанского района?

Дальновидность нашего штаба, стремление выручить из беды людей, членов партии вынуждали нас сделать это как можно быстрее, потому что смерть чекиста, товарища Горбачева заставила со всей серьезностью подумать о том, что и Вас в этой землянке снова могут накрыть немцы, как бы Вы там ни маскировались и ни «конспирировались»… А Вы, Василий Иванович, в это время были полностью оторваны от всего — и от населения, и от партизан. Это же не выдумка, а правда…

Наш партизанский отряд, отряд «Комарова», как его тогда называли, уже имел большую известность среди населения ряда районов и областей, а также среди партизан.

…А этот, теперь знаменитый, зимний рейд на санях (500 подвод)? Скажите прямо, Василий Иванович, разве он Вам принадлежит? Как Вы смеете присваивать боевые дела других?

Конечно, обсуждали мы этот план совместно на совещании всех командиров и комиссаров отрядов, но это же не по Вашей инициативе он был задуман и создан, и командование этим рейдом было возложено на «Комарова», что он полностью и выполнял. Ведь каждый партизан и население об этом знают.

Так какое же Вы имеете право, Василий Иванович, фальсифицировать историю боевых дел людей, преданных нашему делу до последней капли своей крови?

Вы, пользуясь своими служебным положением и поддержкой других (простите, у Вас получается, как у петуха с кукушкой: кукушка хвалит петуха за то, что петух хвалит кукушку), политически расстреливаете человека, давно уже Вами и Вам подобными морально убитого и выброшенного ни за что на задворки, того, который в борьбе с врагами советской власти сотни раз смотрел смерти в глаза и сделал в деле защиты социалистической Родины гораздо больше Вас! Простите за кажущуюся мою нескромность, но это — правда, об этом также знает народ…

Вы душевно обижаете не только меня, Вы обижаете тех боевых партизан, членов партии, комсомольцев и беспартийных, которыми я руководил — это около 15 тысяч человек. Из них много партизан 1941—1942 годов. Как первенцы партизанской борьбы, они же, прежде всего, Вас облагораживали как секретаря обкома. Вот почему они, видя неправду, при встрече с обидой так прямо и говорят.

Вы должны эту историческую и политическую ошибку исправить и сделать в своей книге все так, как оно было в действительности. Получится гораздо лучше, правдиво, и политическая роль Ваша как секретаря обкома будет на своем месте…

Ведь во время всего этого рейда, который дошел до деревень Новый Рожан, Большой Рожан и Малый Рожан Краснослободского района, мое постоянное место было на четвертой подводе от головы колонны, чтобы при внезапной встрече с врагом я мог правильно ориентироваться и развернуть свои силы…

А Вы, Василий Иванович, ехали где-то посредине этого длинного обоза. Вся ваша группа была на трех подводах. Забот у Вас в этом рейде было, можно сказать, очень мало. Ведь Вы ни во что не вмешивались. Вы тогда были как за большой каменной стеной — за «Комаровым» и за всем нашим отрядом, в первую очередь потому, что он был ведущим отрядом. Из-за страха, может, в душе Вы и переживали, потому что, по сути говоря, Вы тогда только учились, для Вас это были первые шаги.

Я Вас тогда абсолютно в этом не обвинял, а, наоборот, старался создать Вам авторитет как секретарю обкома. Я тогда знал, что это не так легко для Вас, потому что за моими плечами к тому времени было уже не меньше шести лет партизанской борьбы по тылам противника, и я знал и знаю, что тактика партизанской борьбы очень разнообразна, богата своими формами и примерами, и чтобы изучить ее хорошо, нужно побывать, как говорят, на коне и под конем, и не один раз.

Так что я себе большого геройства и тогда и сейчас, когда пишу вот это письмо, не приписываю. Я выполнял свой священный долг гражданина, члена партии, человека, подготовленного к этой борьбе, — и больше ничего…

Вас захлестывает стремление к славе? Так берите ее, свою, заслуженную славу!

Но зачем же Вы присваиваете себе славу других? Вы, пользуясь несправедливым оформлением многих партизанских дел в Белоруссии, поставили перед собою цель: войти в историю партизанской борьбы в Белоруссии. Не возражаю. Вы действительно должны в нее войти, но правдиво, не за счет других.

Так позвольте мне еще раз напомнить, кто же был основным виновником прекращения боевого рейда, который Вы теперь в своей книге так расхваливаете? В деревнях, которые я уже упоминал (Новый Рожан, Большой Рожан и Малый Рожан), был по плану наш исходный пункт, из которого мы должны были сходу напасть на немецкий гарнизон в райцентре Красная Слобода. Он был от нас в 6 километрах, и, разгромив его, мы должны были двигаться на Тимковичи, Копыль, пройти лесами севернее города Слуцка, выйти в Стародорожский район и замкнуть кольцо на Любанщине.

И сколько я ни настаивал на дальнейшем движении согласно утвержденному плану, Вы почему-то меня не поддержали, а стали на позиции некоторых командиров, т.е. многие, и Вы в том числе, стали хныкать, что там, мол, степь, нет лесов и т.д.

После того, когда я увидел, что нет между нами единства, признаюсь, скрипя зубами, снял с себя обязанности командующего, как меня тогда величали. Оттуда, из этих деревень, мы уже двумя рейдами повернули обратно. Товарищи Далидович, Розов и Патрин пошли южной стороной Старобина, т.е. лесами, а наш отряд и Вы на трех подводах поехали с нами полевой частью Старобинского района. И вот тогда-то и получилось так, что мы вроде как струсили, несмотря на то, что немецкий гарнизон два раза уходил из Красной Слободы, боясь того, что мы их сходу атакуем и раздавим. Конечно, мы бы это сделали, если бы Вы как секретарь обкома поддержали командира, который руководил этим рейдом.

До вас, видите ли, только сейчас дошло, когда Вы стали писать эту книгу, какой бы политический эффект был тогда от этого рейда, если бы мы его завершили в такой густонаселенной местности, как Краснослободской и Копыльский районы.

Я тогда это знал и видел. Мы бы там вдвойне пополнились людьми, оружием и подняли бы народ на борьбу с врагом, и блестяще закончили исторический, боевой рейд, намеченный в узком кругу командиров. А разработан-то он был, Василий Иванович, напомню, мною. Это знал и знает каждый партизан. Вспомните нашу первую встречу, еще осенью 1941 года, когда я Вам предлагал почти тот же самый план, а Вы отказались от него! А вот сейчас Вы так «смело» и так лживо пишете в своей книге о Вашем «руководстве», притом на всю Белоруссию.

Мы же тогда с Барановичской, Молодечненской и Могилевской областями вообще никакой связи не имели. Зачем же Вам брать на себя такую ложь?

Вы, Василий Иванович, постарались все смешать в кучу и все стянуть на себя. Якобы Вы всем и вся руководили и думаете, что народ этот, который Вы упомянули в книге, останется «доволен» тем, что Вы его лишь упомянули. Вы очень слабый психолог, у Вас в книге зачастую нет связи с реальностью. Вот Вам еще такой факт.

Когда мы, обе колонны, вернулись из рейда в те же места Любанского района, то наша южная колонна, т.е. отряды товарищей Далидовича, Розова и Патрина, встретилась на своем пути в деревню Милевичи Ленинского района с двигавшейся на восток боевой группой в количестве 35 человек во главе с генерал-майором Константиновым Михаилом Петровичем. После этой встречи она изменила свой путь и прибыла с отрядами на Любанщину.

Так вот, вспомните самокритично, Василий Иванович, как Вы, я помню, во всю старались уговорить меня остаться на Любанщине. А я знал, видел и говорил Вам, что в этом районе всем нам вместе делать нечего, что нужно разворачивать партизанскую борьбу повсеместно. В этом я видел силу и стратегию партизанской борьбы и, наоборот, Василий Иванович, извините, у Вас я тогда видел в этом деле недальновидность. Вам хотелось держать всех и вся при себе. Это лишний раз говорит о том, что Вы слишком узко смотрели на партизанское движение. Это значит и то, что Вы тогда еще молоды были в этой самой борьбе…

Зачем Вы посягаете на чужое? Берите свое, Вами завоеванное, совершенное. Я, помню, Вам сказал тогда, что у Вас есть сейчас хороший военный руководитель, имея в виду товарища М.П. Константинова, а нам нужно осваивать новые места дальше на западе. Напоследок я еще настоял на том, чтобы совместными силами разгромить немецкий гарнизон в Постолах. Это нами и было сделано на рассвете 2 апреля 1942 года. Командовал данной боевой операцией от начала и до конца генерал-майор Константинов Михаил Петрович…

Вы же в своей книге, наоборот, показываете, что Вы руководили постоловской операцией, а о генерал-майоре М.П. Константинове, который на самом деле ее готовил и руководил боем, ни одним словом не упоминаете?!

Вы даже перепутали дату операции! Вот Вы показываете, что она якобы в рейде была первой, в то время как, еще раз повторяю, она была последней совместной операцией 2 апреля 1942 года…

Простите за прямоту, но иначе я не могу…»

Действительно, бьющее наотмашь, смелое, искреннее и необычное для той эпохи письмо! А ведь сколь мудро и прозорливо говорил Василий Захарович суровой осенью 1941 года партизанам-«комаровцам» про послевоенные «золото» и «мусор»!..

Позже среди некоторых партийных руководителей нашлись сердобольные охотники и посредники в деле «замирения» Коржа с Козловым, что принципиально было невозможно как раз-таки потому, что в последующих переизданиях своей книги Василий Иванович так и не изменил и не переделал в ней ни единой, искажавшей истину, строчки. А Василий Захарович был готов по-товарищески пожать руку Козлову только при выполнении им этого условия. Кстати, изменения в эту книгу все-таки были внесены. Но это произошло значительно позже…

ОЛЬГА, ЗИНАИДА, ЛЕОНИД…

К концу весны 1942 года некоторые районы полностью находились под контролем партизан-«комаровцев». И везде личную храбрость, находчивость и стратегическую мудрость проявлял их командир. Освобождая колхозы от оккупантов, Василий Захарович уже думал о будущем послевоенном урожае: он старался всячески сохранить тягло и скот, сберечь инвентарь, машины и семена, все общественное добро. Целые стада укрывались в лесных чащах, в разных местах хранились части разобранных тракторов. Василий Корж заглядывал далеко вперед, мыслил стратегически широко и смело, всегда помнил, во имя чего борются и умирают партизаны.

Конечно, Василия Захаровича очень волновали судьбы Феодосии Алексеевны и детей — Оли, Зины и Лени. Ведь никаких вестей от них, об их дальнейшей судьбе у Василия Захаровича по-прежнему не было. Впрочем, как и о Кирилле Орловском, на помощь которого в этом вопросе он очень рассчитывал. Правда, через полгода они встретились в тылу врага при весьма невеселых для Кирилла Прокофьевича обстоятельствах…

Из послевоенного дневника В.З. Коржа: «13 ноября 1964 года, вечером, в 19.30, мы встретили на минском аэродроме мою родную дочь — Зинаиду Васильевну с внучкой Оленькой. Они прилетели самолетом из Одессы. А живут они в пограничном городке Рени. Она (дочь Зинаида. — Я. С.) работает в райкоме в партучете. А муж ее, Воловик Николай Сергеевич, майор пограничных войск, сейчас находится на сборах усовершенствования, и также должен на днях приехать к нам в Минск для встречи Нового года вместе с женой у тестя.

Дочь моя, Зинаида, будучи еще несовершеннолетней девочкой, вместе со старшей моей дочерью Ольгой и сыном Леней в начале войны были заброшены судьбой в Сталинград, Они были беженцы с запада СССР. Война — это горе, и она собрала их вместе под Сталинградом, в какой-то деревеньке при МТС. Там Феодосия Алексеевна работала прачкой в воинских частях вместе с дочерьми (стирали военным белье). А почему при МТС? Все потому, что сын мой, Леонид, с малых лет очень любил технику и, несмотря на свои еще детские годы, пристроился работать в мастерской МТС.

Там, видимо, администрация увидела в этом пареньке толк и посадила его на трактор. Вот этот младший сын Леонид и стал главой семейства.

Дочери мои — старшая, Ольга, тогда уже закончила десятилетку, а младшая, Зина, — восьмой класс.

В скором времени по действующей армии было объявлено, что девушки совершеннолетнего возраста могут поступать туда добровольно в качестве сестер милосердия. А соответствующие курсы для этого набора девушек были организованы в Нальчике. Вот туда и началось буквально паломничество девушек, некоторые, как моя Зина, прибавляли себе годы, чтобы попасть на фронт.

Ольга и Зина прибыли в Нальчик. Там обе поступили добровольцами в армию. И от Нальчика вплоть до Берлина бились с коварным врагом — гитлеровским фашизмом. Обе дочери мои по три раза были ранены в боях. Потом я их часть нашел. Она уже стояла на отдыхе в станице Конаковской Ставропольского края».

А тогда в начале войны, 23 июня 1941 года, Феодосия Алексеевна, Зина и Леня с наспех собранными клунками забрались в кузов грузовика. Затем полуторка, фыркнув мотором, запылила по дороге в направлении железнодорожного вокзала. Зина смотрела на стоявшего у дома отца и в смятении думала: «Как же он будет тут партизанить? Да и увидимся ли мы с ним когда-нибудь?» На душе было тревожно. Еще беспокоила Зину судьба Оли, уехавшей перед самой войной на летние каникулы в Россию.

А у вокзала — сплошная суета и гвалт. Цепляясь друг за друга, кое-как протиснулись они в тронувшийся вагон…

Впереди уже был Гомель. И тут внезапно, как стервятники, нагрянули немецкие «хейнкели». Люди с отчаянными криками побежали в поле. А штурмовики безжалостно поливали их с высоты пулеметными очередями, устроив своеобразную «охоту»…

Вдруг Зина услышала резкий окрик:

— Девушка, помоги!

Она подняла голову и увидела перед собой женщину в гимнастерке военврача 3-го ранга. Та командовала колонной подоспевших сюда машин с медиками. Помогая им перевязывать раненых, Зина и не заметила, как их поезд ушел. Заливаясь слезами, она кинулась к военврачу:

— Тетенька! Что же мне теперь делать?

— Не горюй! С нами поедешь. Тебе сколь годков-то?

Зина, было, замялась, но все же прибавила себе полтора года.

— Скоро шестнадцать будет…

— Точно? — спросила с сомнением военврач.

Тем временем тяжелораненых забирали подъехавшие из города машины. Зина ловко помогала раненым, перевязывала их. Недаром перед самой войной она успешно освоила все нормативы ГСО. Устала страшно. Закрыла на миг глаза и тут же провалилась в темное забытье. Очнулась Зина от резкого толчка.

— Ну и чего ты тут стоишь? — над ней грозно нависла старший военфельдшер. — Давай быстро к кухне и поешь там. Да старшину найди! Скажи, что от меня. Он тебя накормит и заодно переоденет.

На следующее утро четыре санитарные машины двинулись в путь — прочь из Гомеля, на восток. Всю дорогу Зина держала за здоровую руку раненого красноармейца. Она даже обращалась к нему на «ты» и уговаривала терпеть боль. У паренька было серьезное ранение руки, и она подозревала, что в госпитале руку отнимут.

И вдруг тент грузовика вспороли пулеметные очереди. В воздухе были «юнкерсы». Три санитарные машины из четырех оказались полностью разбиты. Среди развороченного и обгоревшего металла нашли только мертвых. Лишь к вечеру все уцелевшие в этой мясорубке добрались до какого-то местечка, где военфельдшер нашла, видно, свою часть и после разгрузки машины подошла к Зиночке.

— Ну, вот что, санитарка Корж… Давай-ка прощаться. Ты говорила, что тебе в Москву нужно? Я договорилась тут кое с кем. Поедешь вместе с эвакуированными. А дальше сама. Не пропадешь. Главное — жива.

В Москве, у Орловских, ее уже ждало письмо от матери. Они и в самом деле спаслись. Встретили ее сестру Ольгу, отдыхавшую в Анапе, и вместе уехали под Сталинград, в село Солочье. Сам Орловский вместе с семьей находился в то время в спецкомандировке в Китае и всеми силами рвался на Родину воевать против оккупантов на белорусской земле…

…И вот Зина с вещмешком за плечами пустилась в новое путешествие — вслед за родными. Ехала долго, пока не добралась до Сталинграда. Потом нашла хутор и колхоз, указанный матерью в письме. Радостной была их встреча после разлуки. Казалось, что война была далеко. Пока еще далеко…

Но уже в сентябре 1941 года Зина и Ольга, следуя наказу Василия Захаровича, приняли решение податься к казакам в совхоз «Кропоткинский», в станицу Тбилисскую, туда, где они жили до войны. А рвавшийся на фронт младший брат, Леня, и мама, Феодосия Алексеевна, остались тогда под Сталинградом…

Но и к этим благодатным краям уже приближались нацистские полчища. Казаки поднимались на защиту родной земли. Создавался 4-й Кубанский кавалерийский корпус, куда и были зачислены Оля и Зина. Другого решения у детей Коржа и быть не могло. Так уж были воспитаны.

Тогда помимо кадровых военных в кавалерийский корпус вливались добровольцы Кубани — и горячая молодежь, и бывалые буденновцы времен гражданской войны. Определили сестер Корж санинструкторами 1-го эскадрона 10-го кавполка. Обмундировали их по казацки: в кубанки и полушубки, снабдили санитарным комплектом. Зине досталась маленькая лошадка рыжей масти Каштанка, оказавшаяся смирной, понятливой…

Корпус был сформирован в кратчайшие сроки. В занятиях и тренировках на курсах санинструкторов, связистов, минеров дни пролетали незаметно. Были созданы крепкие казачьи сотни, минометные, пулеметные и противотанковые взводы. Наконец поступил приказ: задержать немецкие части, рвавшиеся к бакинской и грозненской нефти, на четыре дня, до подхода пехоты.

Свое первое испытание боем сестры держали под станицей Кущевской. На участке их полка фашистские танки вклинились в боевой порядок кавалеристов. Зина, переползая под огнем по-пластунски, едва успевала оказывать раненым помощь. Вся земля была усеяна убитыми — и немцами, и нашими. На этом участке бойцы уже трижды вступали в рукопашные схватки.

Перетащив очередного раненого в укрытие, Зина опять метнулась к окопам бронебойщиков. И тут увидела неподалеку танк с крестами. Громыхая гусеницами и поливая траншеи огнем из пушки и пулеметов, он маневрировал, сокрушая оборону.

— Чего не стреляете? — набросилась на бойцов Зина. Бронебойщиков в окопе оказалось трое. Все были ранены.

— Нечем стрелять, сестричка. Ни одного патрона! — тихо сказал боец с забинтованными руками. — Вот граната. Последняя. Бросай!

— Ты что? Такая тяжеленная! Ведь не доброшу!

А танк, приближаясь, утюжил казацкие окопы.

— Тогда бутылку живее бросай!

Но бросить бутылку с зажигательной смесью Зина не успела. Танк с оглушительным ревом и грохотом перевалил через бруствер над головой, двинулся к соседнему окопу.

— Чего лежишь? Бросай! В корму бросай! — крикнул боец.

Из последних сил она метнула бутылку в бронированную махину, по которой тут же побежало пламя, а затем повалил густой черный дым… На зубах Зины скрежетал песок, уши заложило. Что было потом, она не помнит. А солдат тот из госпиталя письмо командованию написал. Подожгла танк, сообщил он, Зинаида Корж.

Вскоре она была удостоена наиболее почитаемой солдатами медали «За отвагу». Поначалу-то не разобралась и даже расстроилась. Почему, мол, не «За боевые заслуги», как у ее подруги Кати Ивановой? Когда же ей разъяснили, что медаль «За отвагу» самая высокая, глаза ее засияли: уж очень хотелось предстать с этой наградой перед отцом. К тому времени она была уже в 9-м кавполку.

В одном из боев в составе 10-го кавполка отличилась и Оля. Она захватила в плен вражеского офицера. А дело было так.

Отыскав среди убитых раненого кавалериста, Оля начала ловко бинтовать ему плечо. Позади вдруг послышался странный щелчок. Она резко повернула голову и… в ужасе замерла. Прямо ей в лицо направил ствол автомата валявшийся рядом гитлеровец. Передернув затвор, он в любую секунду мог нажать на спусковой крючок. Тогда все решило мгновение. Молниеносно реакцией девушка ногой выбила из рук гитлеровца оружие. Дотянуться до него раненый фриц уже не смог…

Но главные подвиги сестер на войне — это, конечно же, самое святое и гуманное дело — спасение раненых бойцов и командиров.

В одной из лихих кавалерийских атак, когда лавина всадников бросилась на врага, серьезное ранение получил командир эскадрона капитан Андрей Ананенко. Его, уже потерявшего сознание, Зина положила на плащ-палатку и, обливаясь потом, потащила по изрытой воронками от снарядов земле в безопасное место. Успела вовремя! Фашисты внезапно ударили залповым орудийным огнем. Опоздай она на минуту — не жить бы командиру.

К исходу дня, когда наконец-то стих бой, Зина так устала, что еле добралась до балки, где в укрытии находилась ее Каштанка. Она тоже натерпелась в тот день страхов, особенно от артобстрелов.

— Едем в эскадрон, — ласково сказала ей Зина. — К своим давай, Каштанка!

Зина отпустила повод. Лошадка, постояв, покружив немного, вдруг повернула вправо и вскоре доставила хозяйку к пулеметным тачанкам своего эскадрона.

…Когда шли бои за освобождение Украины, старшему сержанту Зинаиде Корж шел семнадцатый год. В атаке под Макеевкой осколок снаряда вонзился ей в бедро. Потеряв сознание, она упала с лошади. Бойцы посчитали ее убитой. И лишь потом, возвращаясь с задания, армейские разведчики наткнулись на нее. Прислушались — дышит. Уложили на седло коня, доставили в медсанбат. Она находилась в госпитале около полугола. Долго прихрамывала. После обследования медкомиссия выдала ей документ, где было указано, что к армейской службе она непригодна. На душе у Зины стало совсем мрачно.

А корпус в то время уже сражался где-то у Черного моря. Узнав об этом, Зина разорвала документ об инвалидности и отправилась в путь. В корпус вернулась незадолго до боев за Одессу.

Оттуда, от берегов Черного моря, корпус в срочном порядке был переправлен на 1-й Белорусский фронт, которым к тому времени командовал Константин Константинович Рокоссовский. Вместе со своим эскадроном возвращалась в родные края и гвардии старшина Зинаида Корж. Она уже знала, как живут и героически сражаются ее земляки в тылу врага. Знала и о том. что их отец в звании генерал-майора командует большим соединением партизан. И сестры Корж мечтали о скорой встрече с ним. Правда, гремевшая на всю Беларусь фамилия «Комаров» им ни о чем не говорила: ведь искали-то они Василия Захаровича Коржа.

Для сестер Корж операция по освобождению Беларуси «Багратион» началась дождливым июньским утром. Тысячеголосые орудийные залпы слились в единый грохочущий гул, в котором утонуло все: и людские голоса, и даже рев моторов танков.

Особенно запомнился Зинаиде бой за Городею, куда первыми ворвались конники 9-го полка. Однако фашисты оказали жесткое сопротивление и даже вытеснили наших бойцов на окраину поселка. На выручку им подоспели батарейцы 45-миллиметровых орудий. Они быстро, по-снайперски, уничтожили несколько пулеметов врага, и кавалеристы снова устремились вперед.

Тот бой не обошелся без горьких потерь. В каждом эскадроне были убитые и раненые. Зина оказала помощь и вывела в безопасное место уже 17 бойцов. Когда стрельба утихла, она обнаружила еще двоих раненых. Взяв у них оружие, повела в сторону медпункта. Шли они по обгоревшему ржаному полю…

Внезапно из густого сосняка стремительно вырвалась приземистая, в камуфляжных разводах, немецкая танкетка. На броне ее сидели гитлеровские автоматчики. Где укрыться, куда бежать? В тот момент смерть казалась Зине неизбежной. Только и подумалось: «Раздавят гусеницами, гады!..»

И вот тут грянул орудийный выстрел. Снаряд нашей «сорокапятки» с грохом вонзился в броню танкетки, и с нее, словно тараканы, посыпались гитлеровцы. Как же вовремя подоспели им на выручку эти батарейцы!

В последующем гвардейцы 9-го кавполка при поддержке батарейцев первыми вышли к государственной границе Родины. Позже они участвовали в освобождении ряда городов Европы. На венгерской земле Оля была ранена и на фронт уже не вернулась. А Зина сражалась до самой Победы и даже… после нее, когда гвардейцы полка почти трое суток громили остатки вражеских войск в лесах южнее Праги.

С Василием Захаровичем Зина встретилась в Москве в победном сорок пятом, когда он учился в Военной академии Генерального штаба. Там они и сфотографировались на память о столь радостной и долгожданной встрече.

Оля и Зина достойно прошли свой боевой путь. Они никогда не были прятавшимися за чужие спины «генеральскими дочками». И Родина по достоинству оценила боевые подвиги отважных кавале-ристок. Ольга Васильевна была отмечена заслуженными фронтовыми наградами: медалью «За отвагу», орденами Славы III степени и Отечественной войны I степени.

Ее сестра, Зинаида Васильевна Корж, также закончила войну с боевыми наградами: медалью «За отвагу», орденами Красной Звезды и Отечественной войны I степени.

«Ай да дочери! — только и повторял растроганный Василий Захарович. — Какими же славными вы у меня удались. Род наш не посрамили! Горжусь вами, дети мои!»

Шестая глава

ПИНСКОЕ ПАРТИЗАНСКОЕ СОЕДИНЕНИЕ

После ставшего знаменитым санного рейда ряды партизан-«комаровцев» неуклонно продолжали расти. В частности, посланной из отряда Василия Захаровича Коржа группе в составе А.П. Савицкого (псевдоним «Петрович»), Ф.И. Лисовича (псевдоним «Иванов»), Г.С Карасева (псевдоним «Воронов») удалось создать весной 1942 года в Лунинецком районе большой партизанский отряд «Петровича», впоследствии численно выросший и преобразованный в июле 1943 года в партизанскую бригаду имени Кирова.

Весной 1942 года многочисленные группы бывших советских военнослужащих и отдельные лица продолжали пробираться лесами из западных областей Беларуси на восток, для перехода через линию фронта и соединения с частями Красной Армии. Из одной такой группы, у которой сложилось даже свое командование, образовался отряд.

Василий Захарович от разведчиков уже знал, что возле Красной Слободы появился неизвестный ему партизанский отряд. Действовал он четко, смело и был хорошо вооружен. На связь с ним Корж решил послать Григория Карасева, который знал все тайные лесные тропинки, умел изобразить при опасности кого угодно. Одним словом, был разведчиком-артистом.

Партизанский «посол» экипировался на этот раз в лапти и крестьянский армяк, взял длинную палку и отправился на выполнение задания. В лесу его задержал партизанский патруль и доставил к командиру. Им оказался капитан Красной Армии Василий Алексеевич Васильев. Заинтересовался задержанным и комиссар отряда, старший сержант Иван Васильевич Зиборов. Поговорили, вроде убедились — «кто есть кто»…

Неказисто смотревшийся Карасев мигом вспорол подкладку шапки и подал крохотную записку от «Комарова». Васильев и Зиборов уже были наслышаны о дерзких операциях «комаровцев» и давно хотели связаться с ними. А теперь вот сам «Комаров» приглашал их на встречу. А что, если это провокация и ловушка? Долго совещались командир с комиссаром и все же решили встретиться с командиром соседнего отряда.

Василий Захарович с радостью встретил гостей, поинтересовался, кто они и откуда. Как оказалось, Васильев и Зиборов вместе служили в Белостоке. Отходили потом с тяжелыми боями к Барановичам. Васильев при этом дважды попадал в плен и дважды бежал. В конце концов возле Крынок собралась группа красноармейцев. Все они были неплохо вооружены и пытались всеми путями пробиться за линию фронта.

— В отряде у нас теперь 60 человек. Все остались верны воинской присяге, стремятся влиться в ряды Красной Армии и бить фашистов на фронте, — заключил Васильев.

— А известен ли вам, дорогие друзья, призыв руководства страны к народу в первые дни войны? Что в нем говорится? «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие…» Вы полагаете, вас это указание не касается? Так, что ли? Где теперь проходит линия фронта — вы хоть знаете? — И Корж на карте наглядно показал диспозицию советских войск. — Дороженькие мои, пока вы туда доберетесь, то потеряете больше половины людей, и куда попадете, еще неизвестно. А тут, во вражеском тылу, каждый наш партизан равен взводу. Мы должны оттянуть побольше войск противника, чтобы легче было там, — он указал на восток. — Здесь наш второй фронт, где мы будем и дальше уничтожать живую силу и технику гитлеровцев по пути на фронт.

— Воевать-то мы умеем, за это время и партизанской борьбе научились, да присяга, воинский долг велят нам все-таки вернуться в действующую армию, — горячо возражал ему Васильев.

— Опять «двадцать пять»! А разве мы «бездействующая армия»? Вон сколько врагов уничтожили, сколько людей спасли, сколько эшелонов вражеских под откос пустили, разве это не верность воинской присяге? Кому, как не вам, фашистов по тылам громить? Заканчивайте эти разговоры, друзья мои, давайте делом займемся!

В конечном итоге Коржу удалось создать из группы Васильева—Зиборова новый партизанский отряд. Он приказал расположить его на границе Ганцевичского и Краснослободского районов. Отряд быстро разросся, пополнился пробиравшимися на восток людьми и сумел уже 30 октября 1942 года разгромить немецкий гарнизон в райцентре Красная Слобода.

Еще зимой, в феврале 1942 года, из числа бывших окруженцев (советских военнослужащих, попавших в окружение немецких войск) в Дрогичинском районе Н.Т. Шишом, М.И. Герасимовым был самостоятельно создан партизанский отряд. Этот отряд весной 1942 года вел бои на Днепро-Бугском канале, где погиб его командир Шиш.

Командование отрядом имени Шиша затем было поручено М.И. Герасимову.

Этот отряд из Дрогичинского района двигался на восток и за время своего продвижения разгромил 5 немецких гарнизонов. В Ленинском районе он был встречен отрядом «Комарова» и вошел в его оперативное подчинение. Потом отряд Герасимова был реорганизован в бригаду имени Молотова, которая передислоцировалась в Ивановский и Дрогичинский районы.

Однако гитлеровцы продолжали лихорадочно искать пути для сдерживания растущего партизанского движения. Бросить крупные силы на борьбу с партизанами немецкое командование тогда возможности не имело. Фронт требовал все новых и новых подкреплений. И тогда нацисты решили умножить свои ряды за счет полицейских и провести по деревням рейд большого карательного отряда. Отряд они вооружили артиллерийскими орудиями, минометами, бронемашинами.

Партизаны в схватки с ним пока не ввязывались, но силы для борьбы готовили. Во все деревни района направили группы бойцов по два-три человека. Они разъясняли жителям цели, которые ставили перед собой нацисты, усиливая полицию. Предупреждали народ, что брать в нее будут насильно. Однако бояться этого не следует. Пусть записывают. Бумага все стерпит. Но тем, кто действительно рьяно станет служить гитлеровцам, возмездия не миновать.

Немцы проехались по деревням района. Записали в полицию около 500 человек и назначили им срок явки в Старобин на 13 июля. Но ждали они их напрасно. Ни один человек в Старобин не явился и не пошел служить нацистам. А в партизаны ушли десятки людей, записанных ими в полицию. Так без шума, без единого выстрела был выигран немаловажный для партизан бой.

Тем временем продолжалась и активная боевая работа отряда «Комарова». В первых числах июня Корж с нетерпением ожидал возвращения одной из групп с задания. А братья Некрашевичи появились неожиданно и совершенно с другой стороны.

— Все живы, здоровы? — был первый вопрос Василия Захаровича.

— А то! Даже с прибылью.

— Мы тут уже с ума сходили! Куда ж вы пропали? Почему так задержались?

— Сходу выполнить ваше задание не удалось, Василий Захарович. Сначала разобрали рельсы и кувыркнули бронепоезд. Но живой-то силы там почти не было, так, железяки. Потому и отправились охотиться за эшелоном. Вы же приказали эшелон с живой силой под откос спустить? Вот… и выполнили ваше задание…

— Так вы еще и эшелон под откос спустили?! — Корж, уперев руки в бока, от души захохотал. — Ну, порадовал! Да ты понимаешь, голова твоя садовая, что значит для нас бронепоезд? Представляешь, сколько тонн смерти не довезли до фронта? Теперь недели две фрицы будут завал расчищать. Молодцы, хлопцы!

Из дневника В.З. Коржа: «8/VI.42 г. Путем развинчивания рельсов произведено крушение воинского состава, шедшего на фронт, между Житковичами и ст. Старушки. По сведениям жителей, бывших на месте крушения, уничтожено 300 солдат и офицеров, много раненых».

За эту операцию Иван Некрашевич был награжден орденом Красной Звезды.

А сколько радости было у партизан, когда 26 июня они услышали в старобинских лесах сводку Совинформбюро, принятую Сашей Берковичем. В ней говорилось, что в Беларуси партизанский отряд под командованием товарища К. организовал крушение немецкого эшелона с боеприпасами и войсками. А буквально через несколько дней после того, как немцы восстановили путь, партизаны пустили под откос еще один воинский эшелон.

Предшествовал этой операции обстоятельный разговор Василия Захаровича с Сергеем Некрашевичем, с железнодорожником по профессии.

— Скажи-ка ты мне, Сергей, как можно пустить состав под откос без взрывчатки? Ее у нас сейчас кот наплакал, — задал ему Корж вопрос «на засыпку».

— Думаю так, Василий Захарович. Надо прежде всего развинтить рельсы — и загремит тот эшелон под откос, как миленький, — пояснил Сергей.

— Да. Так мы делали в Испании. А как еще можно? — допытывался Корж.

— Нужно подкопать снизу не менее 24 шпал. Паровоз наскочит на них, просядет, и все полетит к чертовой бабушке.

— Не менее 24, говоришь? Точно?

— Да, именно так, потому как паровоз становится, аккурат, на 24 шпалы. Если меньше, может по инерции и проскочить, — объяснил Сергей.

— Верно, хлопче. Задачу ты понимаешь правильно…

Отметим, что этот способ уничтожения вражеских эшелонов довольно часто практиковался партизанами-«комаровцами». Дефицитную взрывчатку старались беречь и использовать тогда, когда решить поставленную боевую задачу иными способами было невозможно… Диверсии на железной дороге затем провели все боевые группы.

Из дневника В.З. Коржа: «16.VII.42. Был положен заряд под рельсы в трех километрах от станции Житковичи. Заряд взорвался в половине пятого утра. Результаты хорошие. Выведен из строя паровоз, убито несколько немцев, убит машинист. Движения до 7 часов вечера не было.

11.VIII.42. Подорван поезд, двигавшийся на фронт, на переезде между Ситницей и Микашевичами. Выведены из строя паровоз и 9 вагонов. Что было в вагонах, установить не удалось, но автомашины курсировали к поезду и обратно целый день. Разведка донесла, что весь состав охранялся немцами 3 суток, никого не подпускали к нему. Машины возили военные грузы всех видов.

25.VIII.42. Спущен под откос поезд с войсками и воинским грузом в районе станции Буды на участке Лунинец—Барановичи.

Группа Спокойного (Ширина) в количестве 50 человек 27 августа отправилась к железной дороге. Вернулась 12 сентября. За это время сделано следующее:

С 4 на 5 сентября партизаны действовали на участках Лунинец—Барановичи и Лунинец—Пинск… Одни из них во главе с Иваном Некрашевичем подорвали поезд, следовавший на фронт с воинским грузом и техникой.

Другие во главе с Ершовым и десантником Николаем спустили эшелон под откос. Он шел с фронта.

Третьи под командованием самого Спокойного (Ширина) подорвали эшелон между станциями Лунинец и Дятловичи».

По воспоминаниям разведчика отряда «Комарова» Валентина Бондаренко, при выходах «на железку» имели место и курьезные моменты. Был тогда в отряде партизан из Челонца по имени Степан. Предметом его особой гордости во времена дефицита наручных часов являлся большой, добротно сделанный, довоенный будильник, который он постоянно таскал в своем вещмешке. И в ответ на животрепещущий вопрос партизан: «Сколько там натикало?», Степан обычно торжественно извлекал сей раритет на свет божий и подобно оракулу изрекал весть о конкретном часе и минуте бытия.

И все было бы ничего, если бы не пошли однажды сорок партизан под командованием Коржа на очередное задание по подрыву эшелона в районе станции Бостынь. Продвигались они до цели ночью, в обход, болотами да гатями. Василий Захарович шел, опираясь на палку, одновременно ловко проверяя и промеряя с ее помощью дорогу.

Стояла тихая, дивная лунная ночь. Видимость была прекрасной, вражеских патрулей замечено не было. Условия для совершения диверсии просто идеальные! Вышли партизаны скрытно на железнодорожное полотно и только успели развинтить рельсы да установить заряды, как вдруг Степан взял, да и «зазвонил» «колоколом громкого боя», который ночью в округе не менее чем за километр услышать было можно. Он лихорадочно тискал свой вещмешок, пока, наконец, сумел наступить на горло ночной «песне» своего «соловья-разбойника». Что испытал при том Василий Захарович, не трудно себе представить. Но он сдержался. В самом деле — не устраивать же «разборки» прямо на рельсах?! По его условной команде партизаны быстро отошли в лес и двинулись в обратный пуп». А очередной вражеский эшелон загремел-таки под откос.

Не приветствовал Василий Захарович рукоприкладство, но та самая палка послужила считанные разы и воспитательным целям. Как строгий батька, огрел он ею пару раз «филейную часть» незадачливого Степана, затем возмущенно, яростно сопя, сорвал с его спины вещмешок, выгреб оттуда злосчастный будильник и в ярости растоптал его на глазах у партизан. Лишь после этого, обретя дар речи, осипшим голосом прошептал:

— Ты что утворил, сволочь? Всех разом под пули уложить захотел?! Вот, хлопцы, всем вам разом партизанский урок — никогда не бери с собой лишнего!

Немного остыв, повернулся Василий Захарович к партизанам и с усмешкой спросил:

— Здаецца, я яго не моцна? А, хлопцы?

Дружный, но сдержанный, «конспиративный» хохот «в кулак» был ему ответом. С той поры ехидный партизанский вопрос: «Так сколько же там натикало?», вызывал у незадачливого Степана стойкую аллергию…

Разумеется, диверсии в этот период могли бы осуществляться еще более интенсивно, но не хватало, как уже отмечалось, взрывчатки. Василий Захарович дорожил буквально каждым граммом тротила, стремясь наиболее эффективно использовать его на коммуникациях врага. Так что не мог и не желал он брать тогда на себя некие, «спускаемые» сверху, «соцобязательства» по уничтожению «штук рельсов»…

Летом 1942 года в партизанских краях начали появляться посланцы с Большой земли, десантники с радиостанциями. Наконец, 15 июля, впервые с тех пор, как ушла за линию фронта Вера Хоружая, Василий Захарович подготовил и направил па Большую землю, согласно указанию Центра, откровенный и обстоятельный отчет о действиях отряда за год, который был отправлен через Минский подпольный обком партии. Там уже имелась рация, присланная из ЦШПД. Связь с Большой землей, пусть еще не регулярная, явилась великим делом. Сознание того, что о них знают, о них думают там, в Центре, являлось большой моральной поддержкой для партизан.

Василий Захарович с удовольствием читал тогда «комаровцам», как он говаривал, «сильно, с солью написанное письмо партизан из отряда «Батьки Миная», опубликованное в лесной многотиражке «Раздавим фашистскую гадину!». Вот оно: «Бандитскому фюреру, кровавому людоеду, всесветному обормоту и прохвосту, дурню Адольфу Гитлеру.

Пишут белорусские партизаны из отрада «Батьки Миная»:

Слушай! Ты! Какой это черт поддал тебе охоту искать своей погибели на нашей земле? Сидел бы ты и смердел себе в своем логове! Так нет! Повела тебя твоя бандитская натура к нам, из своего фашистского свинушника полез ты в наш зеленый огород, даже тупого рыла не оскребши. И волочил ты, сукин сын, в такую колотушу, из которой — сдохнешь, а копыт не вытянешь.

Тирольский ты щенок, визгливый брехун и великий олух. Если бы ты хоть немного был в уме, то мог бы подумать, что не тебе заводиться с нами. Не таких у нас видали и шею им мылили. А ты думал, что у нас не найдется силы, чтоб расквасить твой тупой вислоухий кочан? Разве плохо тебе под Москвою наши растолкли нюхало?

У тебя уже сейчас то хвост загрязнет, то нос увязнет. Куда ни сунешься, всюду тебя лупят, как сучьего сына, а ты все выхваляешься, что берешь верх. Был у нас такой Савоська-конокрад. Бывало, украдет коня, поймают его да как наложат в загривок, так он две недели зализывается, а на третью начнет выхваляться, что очень уж сдачу давал хорошо. Наконец он украл кобылу, и ему таких затрещин надавали, что он вскорости и свой конокрадский дух испустил. Вот так — выхвалялся, выхвалялся, да и окочурился. Скоро то же и с тобой будет.

Вот так мы тебе сказали про самого тебя правду, а больше нет времени, потому как по дороге прутся две роты твоей задрипанной дряни и мы ее сейчас разместим, как положено. Скажи Герингу и Геббельсу, что им тоже пора подумать о своих душах на том свете. Станьте вы все втроем и поцелуйте один другому куда следует, и на этом на веки вечные закончатся все ваши дела.

Под диктовку 127 партизан записал Артем Чемерица».

«Артем Чемерица» был псевдоним известного белорусского прозаика Кузьмы Черного, человека-тихони и в высшей степени интеллигентного. Рассказывали, что партизаны целый день «раскачивали его» и довели-таки до бешенства: тихий, интеллигентнейший Кузьма Черный зачертыхался, как самый что ни на есть пропойца-забулдыга. Только после этого партизаны оставили его в землянке, и он в гневе великом породил в тяжелом 1942 году это письмо, и пошло оно гулять по лесам и весям, вселяя в души болотных людей веру в Победу…

— С солью написано! — не раз повторял Корж. — Боевой дух партизанский, как в зеркале, в нем отразился…

Потом уже сами пинские партизаны без всяких команд сверху написали и отправили в адрес оккупантов и их местных приспешников письмо с еще более «сочными», хлесткими и не всегда «парламентскими» выражениями. В записях Василия Захаровича оно приводится полностью (и то с купюрами). Вот лишь некоторые его отрывки: «Адольфу Гитлеру! Письмо пинских партизан, которое написал Иван.

Верховному главнокомандующему Германии, ограбившему Францию, Голландию, Данию, обокравшему Австрию, Бельгию, Чехословакию, Норвегию, зачинщику мировой войны, подлому палачу, сумасшедшему стратегу, вызвавшему много смеха, эрзац-наполеону, похожему на ворону, по-немецки фюреру великому, а по-русски бандиту дикому, отставному ефрейторишке, обер-сволочи гитлеришке.

Деловые соображения, советы и предложения пинских партизан, каковые записал Иван:

Задумалось тебе, да твоей шпане, в том числе Риббентропу, покорить Европу. Насколько это было глупо, не скумекала такая, как ты, з….а, не сварила твоя баранья башка, что тонка окажется кишка, видно австрийская кобыла, что тебя родила, не мозгами, а мякиной твой котелок набила. Возомнив, что ты Наполеон, полезли твои немцы на рожон и, не зная броду, сунулись в воду.

В итоге, не покорив Европу, получили коленом в ж…у, пока еще держитесь на волоске, но скоро получите х…м по башке. И от твоего, бандит, фашистского гнезда ни хр…а не останется, старая ты ма…а»…

В эпоху Интернета это письмо (да и многое другое) желающие могут прочитать полностью. А тогда в партизанских отрядах Василий Захарович и его соратники познали и оценили громадную силу и пользу печатного слова. После войны решили и в колхозе выпускать многотиражку «Чырвоны хлебароб» с юмористическим разделом «Наш вожык».

В тот период, пожалуй, одной из первых крупных операций пинских партизан была операция по разгрому гарнизона противника в местечке Ленино — центре Ленинского района.

Говоря о подготовке и проведении этой операции, следует отметить, что гарнизон в местечке Ленино стоял на пути следования отдельных лиц и групп, пробиравшихся из западных районов Беларуси на восток от преследований оккупационными властями. Собрав командиров отрядов, Корж подробно доложил им особенности оперативной обстановки.

— А какая обстановка в ближайших к этому населенному пункту гарнизонах? — поинтересовался Герасимов, когда Корж закончил доклад.

— В Синкевичах — до ста фашистов. В Ситнице — пятнадцать. В Лахве — около ста. В Микашевичах тоже около ста.

— А от этих гарнизонов к райцентру Ленино дороги хорошие? — задал уточняющий вопрос Герасимов. — Возможны нападения?

— Возможны, — ответил Василий Захарович. — На дорогах надо организовать засады боевых групп, примерно человек по пятьдесят каждая. Это одно. А второе — мы должны действовать стремительно и не дать врагу опомниться. Иначе погибель!

Из записок и отчетов В.З. Коржа: «Почему именно здесь проходили отдельные люди и группы людей, уходившие от преследования?! Потому, что Ленино стояло в отдалении от важных путей, по которым осуществлялось оживленное движение немецких частей. Потому, что Ленино находилось в большом лесном массиве.

Об этом узнали оккупационные власти и сотрудничавшие с ними изменники нашей Родины. Они и организовали летом 1942 года вылавливание советских людей и их казни в местечке Ленино. По неточным данным, только зимой 1941/42 годов, весной и летом 1942 года там было убито более одной тысячи советских граждан, а в начале сентября в тюрьме находилось свыше 50 советских граждан, которым угрожала смертная казнь.

Из Ленино немецкие оккупанты часто выезжали в близлежащие села и устраивали там облавы, вылавливая советских граждан, сочувствующих советской власти и партизанам. Оставаться безучастным к этому осиному гнезду мы не могли. В сентябре 1942 года после детальной разведки гарнизона в местечке Ленино я дал команду на разработку детального плана разгрома этого гарнизона.

Было установлено, что он состоял из 16 жандармов и 40 полицейских, ночью он охранялся часовым у здания орсткомендатуры, часовым у помещения полицейского участка, часовым у здания райуправы. По городу беспрестанно проходил патруль из двух вооруженных солдат с собакой. Укреплений и окопов в гарнизоне не было.

Кроме ручного оружия, которым были вооружены жандармы и полицейские, у них на вооружении было еще 6 пулеметов. Разведкой было также установлено, что в соседнем гарнизоне Синкевичи находилось до ста гитлеровских солдат и офицеров вместе с полицейскими, в Ситнице было 15 немцев, в Лахве и Микашевичах по 90—95 немцев вместе с полицейскими в каждом. Эти соседние гарнизоны были связаны с Ленино телефонной связью и имели неплохие подъезды по грунтовой дороге.

План разгрома гарнизона был успешно осуществлен 12 сентября 1942 года. При этом в разгроме гарнизона в Ленино участвовали партизаны отрядов «Петровича», «Комарова» и Шиша. Общая численность партизан, участвовавших в нападении, составляла 150 человек. На вооружении партизан было 9 ручных пулеметов, 6 автоматов, остальные партизаны были вооружены винтовками. У многих партизан были гранаты. Руководил операцией по разгрому гарнизона командовавший в то время отрядом Шиша товарищ Паталах.

Бои начались в 6 часов 55 минут 12 сентября. Нападение было совершенно неожиданным, и поэтому к 7 часам 45 минутам бои в основном уже были закончены. После удачного разгрома гарнизона партизаны к 10 часам утра стали отходить из Ленино. Но в это время со стороны Киткович к Ленино подъехали 8 автомашин с литовцами, которые после короткой перестрелки вошли в местечко, но долго там не задержались и уже к 12 часам дня его оставили.

Таким образом, в результате этой первой крупной операции партизан в бою с гитлеровским гарнизоном районные немецкие власти были изгнаны из района, в райцентре из тюрьмы было выпущено 48 советских активистов. Больше Ленино не представляло собой западни для советских людей, пробиравшихся с запада на восток.

В итоге этого боя было убито 14 немецких солдат и офицеров и 3 полицейских, ранено было 2 немца. Партизаны захватили 1 станковый пулемет и 18 винтовок, а также значительное количество патронов и несколько десятков гранат.

Уничтожением гарнизона в местечке Ленино партизаны расширили свою зону, сделали Ленинский район базой своей дислокации, подняли свой авторитет среди местного населения и окружающих районов. Гитлеровцы из гарнизона Ленино больше не решались выезжать на грабеж жителей и вскоре вынуждены были совсем покинуть райцентр».

Разгром гарнизона в Ленино явился первой боевой школой совместных партизанских боев в условиях гарнизона и стал преддверием более крупных операций против врага. Это был и очередной партизанский урок, очередной «мастер класс» Василия Захаровича Коржа…

Более значительной операцией против немецких оккупантов была операция по уничтожению немецкого гарнизона Синкевичи, проведенная 30 октября 1942 года. Важность этой операции заключалась в том, что в этом гарнизоне находилось значительно больше немецких солдат и офицеров, чем в Ленино, и что в результате ее были уничтожены железнодорожный мост через реку Лань, станция и все станционное оборудование. На станции Лань был также уничтожен эшелон с боеприпасами, следовавший к линии фронта. В боях враг потерял 74 человека убитыми. Партизаны захватили 6 пленных. В результате уничтожения моста через реку Лань движение на участке железной дороги Лунинец—Житковичи было прекращено на 21 сутки.

Следующей серьезной операцией объединенных отрядов были бои в деревне Баранья Гора в начале ноября 1942 года. Эти бои продолжались в течение четырех дней, окончились провалом попыток немцев глубоко проникнуть в партизанскую зону на Пинщине.

Корж со своим штабом собрал командиров отрядов, политработников и подвел итоги боев, отметив не только положительное в действиях партизан, но и недостатки, упущения. А они были, в том числе и во время засад у Бараньей Горы: после открытия огня партизан не подняли в атаку, и противник успел развернуться и организовать сопротивление. Не учитывали также длину вражеских колонн. Поэтому многие немцы, которые двигались в хвосте, не попали под огонь.

Проведенные несколькими отрядами совместные операции имели большое значение. Они способствовали переходу партизан к другим формам борьбы — более масштабным. Партизаны теперь нападали на крупные гарнизоны, очищали от врага не только деревни, но и целые районы, перекрывали надолго участки железных дорог, большаки, шоссе.

Осенью 1942-го в оперативное подчинение отряда «Комарова» вошел отряд имени Щорса, организованный зимой 1941/42 годов в Брестской области. Летом этот отряд успешно там оперировал. 2 августа 1942 года он совместно с тремя другими отрядами разгромил гарнизон в городском поселке Коссово, но с наступлением осени, ввиду малочисленности лесов в Брестской области, вынужден был перебазироваться в пинские леса и вместе с отрядами, базировавшимися на Пинщине, громить там вражеские коммуникации. Весной 1943-го отряд имени Щорса (командир Пронягин, комиссар Дудко) снова передислоцировался в Брестскую область и вошел в подчинение уже действовавшего там отряда Сикорского.

Зимой 1942 года в Бытенском районе тогдашней Барановичской области Федотовым, Гусевым, Мулояновым был создан отряд имени Чапаева. Он начал боевые действия в апреле 1942 года и уже к лету насчитывал до 260 партизан. Партизаны из этого отряда 2 августа того же года участвовали в разгроме гарнизона в Коссово вместе с отрядом имени Щорса.

12 августа отряд разгромил немецкий гарнизон в деревне Гавеновичи. Но в конце сентября — начале октября 1942 года против отрядов, базировавшихся в Барановичской области, была предпринята немецкая карательная экспедиция и отряд, рассредоточившись на части, вынужден был перейти на новое место. Часть отряда под командованием Федотова перебралась в Пинскую область и, объединившись с группой И.О. Зайкова, перебазировавшейся в пинские леса из Ружанской пущи, в ноябре 1942 года поступила в подчинение командования пинских партизан.

Из-за линии фронта в тыл противника по заданию ЦК КП(б) Белоруссии в октябре 1942 года пришли группы А.И. Домбровского и Г. П. Игнатенко для организации партизанского движения в Западной Белоруссии. Эти группы были оставлены в Ленинском районе и преобразовались в отряд Домбровского (позже отряд имени Пономаренко), который также вошел в оперативное подчинение Василия Захаровича Коржа.

Таким образом, к ноябрю 1942 года на территории Пинской области фактически уже было создано 7 партизанских отрядов (отряд «Комарова», отряд имени Кирова, отряд Васильева, отряд имени Шиша, отряд имени Щорса, отряд имени Чапаева, отряд Домбровского), в которых в общей сложности насчитывалось до 2000 партизан. Но эти отряды хотя и подчинялись командованию отряда «Комарова», однако не имели единого общего командования и единого центра. Поэтому было решено создать Пинское соединение партизанских отрядов и подчинить его единому командованию во главе с В.З. Коржом, как наиболее опытным, блестяще проявившим себя в боевых действиях командиром и организатором. В последующем оно стало Пинским партизанским соединением.

Тем временем ЦК КП(6) Белоруссии, во главе с постоянно находившимся в Москве П.К. Пономаренко, 25 августа 1942 года принял постановление «О составе Пинского подпольного обкома КП(б)Б и мерах по усилению партизанского движения в области».

В нем, в частности, говорилось:

«1. Принять предложение Пинского обкома КП(б)Б о направлении Клещева Алексея Ефимовича в состав Пинского областного подпольного комитета партии.

2. Ввести в состав членов подпольного областного комитета партии Коржа Василия Захаровича.

3. Поручить т.т. Клещеву и Коржу принять меры к налаживанию работы партийного подполья, к восстановлению деятельности подпольных партийных организаций в районах, где утрачены связи, к усилению политической работы среди населения, к расширению партизанского движения на территории области, активизации действий существующих отрядов (создание новых партизанских отрядов, установление связи с ними).

4. Поручить оргинструкторскому отделу ЦК КП(б)Б (тов. Закурдаеву):

а) связать т.т. Клещева и Коржа с рацией Разведывательного управления (ГШ РККА), работающей на территории области;

б) условиться о привязке рации Пинского обкома КП(б)Б к узлу связи у тов. Козлова.

5. В район деятельности групп отрядов тов. Козлова подобрать организаторов партизанских отрядов из числа проверенных, оправдавших себя в партизанском движении работников с засылкой их в районы Пинской области. Поручить тов. Козлову отобрать этих работников с участием т.т. Клещева и Коржа.

6. ЦК КП(б) Белоруссии уполномочивает т.т. Клещева и Коржа принимать на месте все необходимые меры к осуществлению руководства деятельностью всех партизанских отрядов, диверсионных групп, подпольных партийных и комсомольских организаций, действующих на территории области, и направлять всю их деятельность на активную борьбу против немецких захватчиков.

7. Поручить ЦК ЛКСМБ (тов. Зимянину) внести предложение о направлении в состав Пинского подпольного обкома комсомола руководящих комсомольских работников.

8. Поручить военному и оргинструкторскому отделам ЦК КП(б)Б (т.т. Прохорову и Закурдаеву) направить для партизанских действий на территории Пинской области 3 группы во главе с организаторами в следующие районы: Ганцевичский, Лунинецкий, Пинский. Руководителей групп иметь в виду или в качестве инструкторов подпольного обкома, или в качестве секретарей райкомов партии в тех районах, в какие они направляются. С учетом этих требований поручить отделу кадров ЦК КП(б)Б вести подбор организаторов этих групп.

9. Т.т. Клещеву и Коржу свои соображения о составе подпольных партийных комитетов вносить в ЦК КП(б)Б по радио…»

Алексей Ефимович Клещев прибыл из Москвы в сентябре 1942 года — вначале самолетом на аэродром Минского подпольного обкома партии, а потом после прибытия туда группы партизан во главе с Коржом добрался до штаба соединения. Вместе с Клещевым прибыли радисты, шифровальщик. Теперь появилась надежная связь с Большой землей.

Сидели они тогда вдвоем с Коржом в крестьянской избе и вели оживленный разговор. Василий Захарович все расспрашивал о Москве, жизни в стране, настроении людей на предприятиях, в селах.

— Все подчинено фронту, — с воодушевлением рассказывал Клещев. — Люди трудятся с необычайным напряжением, не щядя себя…

Потом коснулись и пинских дел начала войны. Василий Захарович не забыл, что в конце июля 1941 года в тыл противника для руководства партийной работой и партизанскими отрядами были направлены секретари Пинского обкома КП(б)Б П.Г. Шаповалов, Н К. Зайцев, члены обкома партии А.Е. Клещев, И.Л. Масленников. А обком во главе с П.Г. Шаповаловым находился в Столинском партизанском отряде.

— Так как же тогда развертывалась подпольная работа и что было сделано в первые месяцы? —- поинтересовался Василий Захарович у Клещева.

Тот помолчал, помрачнел и ответил не сразу.

— Трудно было нам. Опыта мы не имели, можно прямо сказать, никакого. Это я уже после спецподготовки в советском тылу понял. А тогда наспех созданные наши отряды враг рассеял. Кое-кто перешел линию фронта. Тяжело пришлось. Такой вот невеселый итог.

Василий Захарович спросил, как сложилась судьба Шаповалова, которому сам он весьма симпатизировал.

— Точно не могу сказать. Тридцатого сентября сорок первого в Ельском районе на наш отряд внезапно напали гитлеровцы. Мы дрались, как могли. Я вырвался из окружения, остался один и отправился в советский тыл. Перешел линию фронта в октябре. А Шаповалов и Масленников, видимо, погибли. Зайцева в начале сентября Шаповалов отправил за линию фронта для доклада ЦК партии. Вот так…

— Жаль, конечно, Шаповалова и Масленникова. Очень жаль. Были бы живы, я, конечно, напал бы на их след. Теперь понятно, что с того времени и не стало подпольного обкома партии. Но мы, тем не менее, задачу свою в тылу врага выполняли!

Вспомнив некоторых «хнытиков» 1941-го года, Василий Захарович, было, задумался, а потом в упор спросил Клещева:

— А как же ты, Алексей Ефимович, за линию-то фронта проскочил? А?

Тут Клещев весь как-то внутренне напрягся и начал путано рассказывать о том, что ему, мол, после разгрома Столинского партизанского отряда пришлось взять фамилию некоего «Воронова» и неизвестно откуда «свалившиеся» его же документы и пробираться к линии фронта. А дальше произошло, по его словам, совсем уж невероятное. Некий немец-пулеметчик взял да и позволил ему, прекратив перестрелку, перебежать за линию фронта (подробно он описал этот эпизод в отчете на имя П.К. Пономаренко).

Больше Василий Захарович вопросов ему не задавал, почувствовав, что тема эта для Клещева болезненная, скользкая и крайне неприятная…

Затем он подробно ознакомил Алексея Ефимовича с обстановкой в области, повозил его по отрядам, представил ему командиров, комиссаров. Клещев вошел в общих чертах в курс дела и включился в работу.

В ноябре 1942 года обком партии своим решением санкционировал существование того, что уже без всяких указаний сверху было создано и, в принципе, действовало, — Пинского партизанского соединения. Его командиром по-прежнему был В.З. Корж. Одновременно, до марта 1943 года, он являлся и командиром отряда «Комарова» (до его расформирования). А. Е. Клещев оставался уполномоченным ЦК КП(6)Б по Пинской области. Он же — секретарь подпольного обкома партии.

Из записок Коржа: «Судьба первого состава Пинского подпольного обкома, как позже выяснилось, оказалась незавидной. После разгрома карателями Столинского партизанского отряда во главе с Масленниковым прекратил свое существование и Пинский обком. Его руководитель, второй секретарь П.Г. Шаповалов, погиб. Уцелел лишь член обкома А.Е. Клещев, который при весьма туманных обстоятельствах оказался за линией фронта, сначала в городе Вязники Горьковской области, а затем в Москве, где его приметил Пономаренко. Потом Алексей Ефимович, не раз отказывавшийся прыгать в тыл врага на парашюте, прибыл спецрейсом, уже на самолете…»

ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС

Алексей Ефимович Клещев, родился в 1905 году в деревне Махновичи Калинковичского района Гомельской области. В 1924—1927 годах председатель сельсовета. В 1930—1939 годах директор МТС в БССР. С сентября 1939 года начальник земельного отдела Пинской области. В июле—августе 1941 года в составе Пинского областного партийного центра, затем находился в Москве в структурах ЦК КП(б)Б. С конца 1942 года уполномоченный ЦК КП(б)Б по Пинской области, с 1943-го — первый секретарь Пинского подпольного обкома партии. С мая по октябрь 1943 года временно возглавлял Пинское партизанское соединение. С июля 1944 года первый секретарь Пинского, а в 1946—1948 годах — Полоцкого обкомов КПБ. В 1948—1953 годах Председатель Совмина БССР. В 1955—1960 годах — первый секретарь Кокчетавского обкома КП Казахстана. С 1961 года на пенсии. Герой Советского Союза (январь, 1944). Умер в 1968 году.

В тот период существенную помощь в налаживании живой и действенной работы партийных и комсомольских организаций оказывали направленные во вражеский тыл секретари ЦК ЛКСМБ К.Т. Мазуров и М.В. Зимянин, которые своей деловитостью и чисто человеческими качествами весьма импонировали Василию Захаровичу Коржу. Лично участвуя в боях, они приложили немало сил и энергии, чтобы в трудных условиях нацистской оккупации создать из числа молодежи многочисленные подпольные группы активных борцов с оккупантами, а также организовать военную учебу с молодежью, не служившей в армии. «Боевые хлопцы! Побольше бы нам таких!» — с удовлетворением отмечал Корж.

ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС

Кирилл Трофимович Мазуров, родился в 1914 году в деревне Рудня Прибытковская Гомельского района Гомельской области. В 1933 году окончил Гомельский автодорожный техникум. В 1947-м — Высшую партийную школу при ЦК ВКП (б). С 1933 года работал техником дорожного отдела Паричского райисполкома Бобруйской области, затем начальником дорожного отдела Комаринского райисполкома Полесской области. В 1936—1938 годах на службе в Красной Армии. С 1938-го работал инструктором политотдела Белорусской железной дороги в Гомеле. С июля 1939 года — зав. отделом по военной работе среди комсомольцев Гомельского обкома комсомола. С марта по сентябрь 1940-го — первый секретарь Гомельского райкома комсомола, а с сентября 1940-го — первый секретарь Брестского обкома ЛКСМБ. С первых дней войны К.Т. Мазуров на фронте в действующей армии: политрук роты, командир батальона, инструктор политотдела 21-й армии. С декабря 1941-го — слушатель военных курсов «Выстрел», затем назначен комиссаром этих курсов. В сентябре 1942-го подполковник К.Т. Мазуров направлен в Белоруссию в качестве представителя ЦШПД, где до конца 1943-го работал в партизанских соединениях, участвовал в организации комсомольского подполья и партизанского движения, был секретарем подпольного ЦК ЛКСМБ. В 1943—1947 годах второй и первый секретарь ЦК ЛКСМБ. Затем в 1947—1948 годах в аппарате ЦК КП(б)Б. В 1948—1950 годах — второй и первый секретарь Минского горкома КПБ. В 1950—1953 годах — первый секретарь Минского обкома КПБ. В 1953—1956 годах — председатель Совета Министров БССР. В 1956—1965 годах — первый секретарь ЦК КПБ. В 1965—1978 годах — первый заместитель председателя Совета Министров СССР (одновременно член Политбюро ЦК КПСС), затем на пенсии. Герой Социалистического Труда (1974). Умер в 1989 году.

Михаил Васильевич Зимянин, родился в 1914 году в Витебске. Окончил Могилевский педагогический институт (1939). В 1929—1931 годах рабочий паровозоремонтного депо ст. Ленинград Витебск-Товарный. В 1936—1938 годах в Красной Армии. С 1938-го на комсомольской работе. В 1940—1946 годах — 1-й секретарь ЦК ЛКСМБ, в Великую Отечественную войну член подпольного ЦК ЛКСМБ. Один из организаторов комсомольского подполья и партизанского движения в Беларуси. В 1946-м — 2-й секретарь Гомельского обкома ЦК КП(б) Б. В 1946—1947 годах — министр просвещения БССР. С 1947-го — секретарь, второй секретарь ЦК КПБ. В 1953 году баллотировался на пост 1-го секретаря ЦК КПБ, однако не был избран. С 1953 по 1965 год — на дипломатической работе в МИД СССР и за рубежом (Вьетнам, Чехословакия), зам. министра иностранных дел СССР. С 1965-го — главный редактор газеты «Правда». В 1966—1976 годах — председатель Союза журналистов СССР. В 1976—1987 годах — секретарь ЦК КПСС. Герой Социалистического Труда (1974). Умер в 1995 году.

Однако Василий Захарович прекрасно сознавал, что, создав соединение партизанских отрядов и получив в результате этого единое командование, эти отряды, тем не менее, не могли до конца решить своей задачи. Ведь они, базируясь в Ленинском, Лунинецком и Ганцевичском районах, не имели полного влияния на остальные районы области, не громили немецкие гарнизоны на территории остальных семи ее районов, не могли эффективно защищать население этих районов от истребления и угона в фашистское рабство, поднимать его на борьбу с нацистскими оккупантами.

Необходимо было оперативно найти пути решения этой задачи. В этих целях Корж пошел на преобразование партизанских отрядов в партизанские бригады, состоявшие уже из нескольких отрядов, а также на последующую их передислокацию в те районы, которые до сих пор не были под партизанским влиянием и в которых могли безнаказанно хозяйничать немецкие оккупанты и их наемники…

Шли последние дни 1942 года. К этому времени все отряды соединения расположились в зимних лагерях, находившихся в лесных массивах. У каждого отряда был свой лагерь. Он представлял собой целый комплекс: землянки, санчасть, кухни, баня, оружейная, сапожная и пошивочная мастерские. Система обороны состояла из окопов, траншей, ходов сообщений. Словом, хозяйство немалое и хлопотное. Так, в глубоком тылу противника у партизан появился свой, хорошо организованный тыл. Это поднимало дисциплину в отрядах и ответственность бойцов за порядки в деревнях.

Тесно, по-деловому, взаимодействовал Корж с рядом спецотрядов НКВД и РУ ГШ РККА. Но были и встречи, как ни крути, поначалу не совсем располагавшие к дальнейшему общению.

Из воспоминаний В.З. Коржа: «Как-то я встретился с Григорием Матвеевичем Линьковым, командиром специального диверсионного отряда, заброшенного в тыл врага. Его отряд появился в наших краях недавно и базировался неподалеку от деревни Восточные Малевичи, с запада от Булева болота. Держался Линьков как-то особняком. На мой взгляд, слишком большое значение придавал конспирации отряда. Конечно, бдительность и осторожность необходимы. Но ведь он привел отряд в сто с небольшим человек в зону, где мы были хозяевами, и разумнее было не замыкаться от нас, а поддерживать самые тесные контакты. Об этом я и хотел поговорить с Линьковым, идя на первую встречу с ним. Но контакта мы так и не нашли. Разговор вышел сугубо официальным. На мою просьбу помочь нам взрывчаткой Линьков ответил, что у него самого в обрез. Словом, отказал.