Тем временем брат Василия Захаровича Степан, бывавший по делам в Минске, прямо ему говорил:
— В колхозе работаем лишь бы день отбыть. Палочкой трудодень люди зовут. Им не прокормиться, трудоднем. Да и земли у нас, сам знаешь какие. Сеем полтора центнера, собираем три-четыре. Вот и копаемся на своих приусадебных сотках. А тут еще налоги большие: за корову — плати, за кабанчика — плати, за яблоню в саду — и за ту плати.
— Ну, а как же у Кирилла Прокофьевича Орловского, в его колхозе «Рассвет» получается? — пытался возражать ему Корж. — Люди в колхозе дружно работают, и трудодень там весомый. Не на усадьбу свою, а на колхоз надеются.
— Ну, ты и сказал, брат, — невесело усмехнулся Степан. — Разве земли в «Рассвете» нашим чета? Там по пятнадцать—двадцать центнеров с гектара получают. Читал в газетах. Да и от города колхоз недалеко. И дорога в город к тому же хорошая. Не то что в нашем медвежьем углу, из которого только в сухое лето по-людски выехать можно. Нет, Василь, ты «Рассвет» Орловского с нашим колхозом не равняй.
Слушал Корж брата, мрачнел и понимал, что есть в его суждениях своя крестьянская логика. Умом-то понимал, а вот сердцем смириться не мог.
— Быть не может, чтобы и в наш медвежий угол не пришла хорошая, культурная жизнь. Есть ведь пути подъема и такого хозяйства, как это! — горячо возражал Василий Захарович Степану. — Надо только отвоевать у болота торфяники. Это ж золотое дно! Да и дисциплину укреплять, чтобы на колхозном поле каждый в полную силу заработал. И верь мне, пройдет десяток лет — неузнаваемым наш край станет!
Степан только криво усмехался:
— Ну и фантазер же ты, брат! Да ведь только фантазиями, Василь, сыт не будешь. Так-то вот…
А 5 марта 1953 года ушел из жизни великий вождь всех советских народов Иосиф Сталин. Страна погрузилась в скорбь и раздумья о том, как жить дальше. У Василия Захаровича отношение к этой исторической фигуре было уже далеко не однозначным. Хотелось ему теперь надеяться только на лучшее, что было более чем понятно. И в его блокноте появляется многозначительная запись: «В разговоре о политической философии Чернышевский говорил: «Теоретическая ложь непременно ведет к практическому вреду». Не стали для Василия Захаровича и неким откровением последующие разоблачения Никитой Хрущевым на XX съезде КПСС в 1956 году «культа личности» Иосифа Сталина. В памяти Коржа уже навсегда отпечаталась известная строфа советского поэта Михаила Исаковского: «Мы так Вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе»…
К памятному разговору с братом Степаном Василий Захарович вернулся, когда прочитал в газетах постановление сентябрьского Пленума ЦК КПСС 1953 года по дальнейшему развитию сельского хозяйства, которое связывали с именем Маленкова. На многие раздумья оно его навело. Стало быть, теперь можно и урожаи повысить, и трудодень сделать высоким? Интересно, заманчиво!
Не по нему уже была рутинная кабинетная работа, хотя в сфере лесного хозяйства Корж сделал немало полезного. А ведь он мог бы и дальше, как полагали некоторые, сидеть себе в уютном кресле в министерстве и руководить, огородившись длинным столом для заседаний да частоколом телефонов. Но тут последовал со стороны Василия Захаровича шаг, казавшийся невероятным, «вызывающим» среди высокопоставленной, затаившейся перед новыми «кадровыми перемещениями» и «чистками» 1953 года партийной номенклатуры.
Василий Захарович взял, да и возглавил в 1954 году в родных краях (зоне «рискованного земледелия») бедствовавший тогда колхоз имени Ворошилова в Ленинском районе Брестской области, сделав его за несколько лет одним из передовых в Беларуси. Так Корж, как и его боевой друг Орловский, совершил свой последний подвиг — трудовой. И стал колхоз этот, объединивший семь сожженных во время войны деревень, носить позднее гордое имя «Партизанский край»…
ДЕНЬ ДОБРЫЙ, ЗЕМЛЯКИ!
В конце декабря 1953 года Василий Захарович отнес в ЦК КПБ который размещался тогда на улице Карла Маркса, 38, заявление с просьбой направить его работать в родные края, в колхоз, где жили брат Степан, сестры, многие боевые товарищи по партизанской борьбе. Прошло несколько дней, и его вызвали для беседы. Аппаратных работников смущало одно: уж очень малоперспективное место для работы выбрал Корж. Предлагали поехать в любой из отстающих колхозов, поближе к Минску, где условия работы получше, быстрее можно было добиться успеха, «заявить» о себе, орденок попутно «отхватить». Одновременно напомнили и про здоровье. Василий Захарович был благодарен за подобную заботу и все же твердо заявил, что намерен работать только в родных местах. Для него наступил, как позже формулировалось в космонавтике, «нулевой отсчет»…
Из дневника Коржа: «8.1.1954 г. Был на приеме у первого секретаря ЦК КПБ товарища Патоличева. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что это человек, по которому Белоруссия будет долго плакать, если он по какой-нибудь причине уйдет. Хотя бы пятилетку он поработал, воспитал и вывел коллектив на верный путь. Он бы искоренил у многих барские замашки, которые ввел за долгие годы своего «правления» его предшественник Пономаренко.
9.1.1954 г. Меня решением бюро ЦК КПБ направили председателем колхоза имени Ворошилова в Ленинский район по моему желанию. Нужно оправдать доверие».
ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС
Николай Семенович Патоличев, родился в 1908 году в селе Золино Нижегородской области. Учился во 2-м Московском химико-технологическом институте (1931), окончил Военную академию химической защиты (1937). В 1928—1931 годах на комсомольской работе. С 1938 года на партийной работе в ЦК ВКПБ, парторг ЦК ВКПБ на Ярославском шинном комбинате, 1-й секретарь Ярославского и Челябинского обкомов и горкомов партии. В 1946—1947 годах секретарь ЦК ВКП(б), одновременно зам. председателя Совета по делам колхозов при СМ СССР. С марта 1947-го секретарь ЦК КП(б) Украины, с августа 1-й секретарь Ростовского обкома и горкома партии. В 1950—1956 годах — первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии. В июне 1953 года была попытка с подачи зам. предсовмина СССР Л.П. Берии сместить его с этого поста, однако на четвертом внеочередном пленуме ЦК КП(б)Б коммунисты не дали на это согласия. С 1956-го заместитель, с 1957-го — 1-й заместитель министра иностранных дел СССР. В 1958—1985 годах министр внешней торговли СССР. Дважды Герой Социалистического Труда (1975,1979). Умер в 1989 году.
Потом Василий Захарович отмечал: «Место работы я избрал тяжелое, в глуши Полесья, где не было ни железных, ни шоссейных дорог. Народ там жил впроголодь. О технике, электричестве и радио только мечтали»…
Выехал Корж в родные края в середине января 1954 года. Белорусская зима была тогда морозная, суровая. Метели задували дороги, заваливали сугробами кусты. Видимость иногда была нулевая. Василий Захарович еле добрался до Хоростово. Походил по селу, посмотрел, как живут земляки. Он ранее уже неоднократно бывал здесь. Видел, что многие после войны отстроились, но хаты были невзрачные, слепленные наскоро, поставленные вкривь и вкось. Сараи, приткнувшиеся к избам. На крышах взъерошенная солома.
Да и откуда ж ей быть-то, культуре земледельца? Все было временно и непостоянно. До осени 1939 года правили здесь польские помещики и осадники. После воссоединения Белоруссии только начали примеряться к новой жизни, как вспыхнула война и вновь все порушила. Горели эти дома, как свечки, при наступлении нацистов. Горели во время блокад, горели и при отступлении оккупантов…
А вечером в сельской школе собрались колхозники, чтобы обсудить свои насущные дела. Говорили остро, бурно, больше о низких урожаях, малых надоях молока и мизерных доходах на трудодни. Корж слушал внимательно, внимая боли земляков всей душой. Конечно, им хотелось жить лучше, культурнее, а тут еще столько неурядиц и просто головотяпства. Мало кто знал о том, что на столе у председательствующего лежало заявление Василия Захаровича с просьбой о приеме в члены сельхозартели. А сам он все размышлял, как отнесутся к нему земляки в такой ипостаси?
Но вот настал момент, когда председательствующий взял в руки заявление и подчеркнуто громко прочитал его. Все разом глянули на Коржа. Наступила звенящая тишина, и вдруг раздались, как говаривали в те времена, дружные, продолжительные аплодисменты.
— Вот это правильно, Василий Захарович, — услышал он сквозь одобрительный гул чей-то голос. — Давно бы так. Вместе воевали, вместе будем и хозяйство налаживать.
Здесь же земляки единодушно избрали Коржа председателем колхоза. В общем, «где родился, там и сгодился»… Он тут же попросил слово.
— Дорогие товарищи, я думаю, вас не особенно удивило, почему я, генерал, заместитель министра, решил вступить в колхоз и вместе с вами бороться за крутой подъем сельского хозяйства. Я часто бывал у вас, вместе с вами заботился о колхозе, хотя формально и не состоял членом артели. Я в этом краю родился и вырос, здесь воевал за советскую власть, знаю здесь каждый метр земли. Спасибо вам, дорогие вы мои, за доверие, будем общими усилиями бороться за лучшую жизнь…
На следующий день Корж обсудил с членами правления планы на будущее. Наметили, что сделать в ближайшее время, что иметь на прицеле.
Поселился Василий Захарович у сестры Марии. Вставал рано, ложился поздно, большую часть времени проводил в бригадах, на фермах, среди людей. Дел было невпроворот, как когда-то до войны, на Кубани.
Должность председателя колхоза была Коржу знакома. И он отнюдь не собирался быть на хозяйстве неким «свадебным генералом». В свое время Василий Захарович возглавлял коммуну, а потом — сельхозартель, колхоз. Были там свои трудности свои радости. Но тогда он, молодой, энергичный, жаждал кипучей деятельности, трудился круглые сутки и не боялся никаких перегрузок. А теперь Василию Захаровичу было уже за пятьдесят, здоровья после всех жизненных испытаний, конечно, не то. Как-то, присев у забора на лавочку, он вновь почувствовал учащенное, аритмичное биение сердца. Отдохнув несколько минут, Корж вполне «по-спецназовски» приказал себе: «Не хнычь, генерал, вспомни, что в бою и не такое выдерживал». Вроде и отгоняли такие мысли усталость, всяческие хвори и невзгоды…
Василий Захарович иногда задумывался над тем, что в партизанской борьбе, в отличие от жизни довоенной, всем им часто приходилось дневать и ночевать в лесу, в трескучий мороз, на снегу, маскируясь, без костра, но при этом редко кто заболевал простудой. А вот в мирное время, с грустью замечал он, прошел немного, схватил холодного воздуха и уже закашлялся или ангину получил. Почему так? Видимо, как полагал Корж, дело было в морально-психологических качествах: в ответственности, внутренней собранности и мобилизованности, нацеленности на борьбу, готовности перенести любую невзгоду, взять самую тяжелую преграду и выполнить поставленную задачу. Вот потому-то и не брали тогда партизан никакие хвори. А ведь совершали они длительные марши, подолгу находились голодными в холодном лесу, вели напряженнейшие бои. Там некогда было думать о том, что можно простудиться, и нельзя было расслабляться. И Корж трудился в режиме постоянно натянутой струны, когда ни разу нельзя было сфальшивить, сослаться на усталость…
Однажды он сказал своей племяннице: «Потомки могут осудить, но сейчас у меня, у председателя, нет лишней пары белья. Я знаю людей, у которых есть по три и больше пар. Но я знаю и другое: у большинства колхозников нет и по одной. Будет все у колхозников, тогда и у меня будет».
Из дневника В.З. Коржа: «16.1.1954. В решении сентябрьского пленума говорится, что огромные резервы, таящиеся в недрах крупного сельскохозяйственного производства, мы используем еще плохо.
Это замечание целиком и полностью относится к нашему хозяйству. На территории колхоза в радиусе 30—35 километров разбросаны полесские деревни, кое-как восстановленные на месте недавних пожарищ. Застройка велась неорганизованно, как кому вздумалось. Каждый торопился быстрее выбраться из землянки и лепил свое гнездо, где и как сумеет. Никакого разумного архитектурного вмешательства в застройку сожженных врагом деревень не было. А партия и правительство с первых послевоенных дней заботились о плановом строительстве восстанавливаемых сел, о разумном архитектурном решении новых застроек. Но до руководителей района, видимо, это не доходило, хотя они и часто мотались в этих местах».
Поговорил Корж тогда об этом с колхозниками. Многие с ним соглашались, но были и те, которые поговаривали:
— Да проживем мы и в таких халупках. Был бы хлебушек, чтобы наполнить желудки. Да вот еще одежонка какая-никакая нужна. Сапоги прохудились. Неужто, к лаптям возвращаться?
— Правильно. Хлебушек нужен. В первую очередь. Это основа нашего хозяйства. Доходная статья. Но одновременно нам надо подумать и о виде сел, о наших жилищах, — горячо возражал Василий Захарович.
— Вот найти бы добротный строительный материал. Кирпич, черепицу… — мечтательно протянул кто-то.
— Надо, хлопцы, искать глину. Близко ее нет. Есть, но не та. Вот в Гоцке еще при помещиках кирпич делали. Но туда далеко. Двадцать километров. Дороги нет. Там сплошные топи да болота, — продолжил другой..
— Так это не так уж далеко — двадцать километров, — подхватил Корж. — А дорогу, я думаю, проложим. Это для нас будет дорога жизни! Из гоцкой глины можно сделать столько кирпича и черепицы, что их хватит не только нашему колхозу, а на застройку всего района. Пора переходить от слов к делу, к строительству каменных зданий. Когда-то же нужно коренным образом менять лицо нашей деревни.
Конечно, в будущем это не были агрогородки в современном нашем понимании. Но построенные в те годы дома сыграли колоссальную роль в улучшении жизни и быта земляков Коржа. Это был ощутимый прорыв к новым горизонтам…
Из дневника В.З. Коржа: «Требуется местный строительный материал, и в достаточном количестве, чтобы все это исправить. Нужны кирпич, черепица. А где глина? За рекой, за Ланью.
Вчера колхозники подняли у меня настроение, подтвердив мои прежние догадки. Из гоцкой глины можно сделать столько кирпича и черепицы, что их хватит не только нашему колхозу, а на застройку всего района. Пора переходить к строительству каменных зданий, нужно менять лицо колхозной деревни.
Уже третий день в колхозе. Побывал во всех бригадах. Непочатый край работы по всем направлениям. Хватило бы силенки!»
Постепенно вырисовывались три главных, стратегических направления деятельности нового председателя колхоза: осушение болот, использование передовых технологий и улучшение быта людей. Корж следовал своему правилу: поставить перед собой амбициозные, на взгляд окружающих, задачи, неукоснительно выполнять их и не «хныкать».
Из дневника В.З. Коржа: «23.3.1954 г. Был в колхозе «Новый быт», в том, где с 1926 по 1929 год работал председателем коммуны. Я ее и организовывал. Здесь разрастался мой опыт сельскохозяйственного организатора.
Сейчас там председатель колхоза Горочко Иван Кондратьевич, бывший мой партизан. Этот колхоз с большими перспективами. Есть что взять для нас на заметку. Много в нем старых колхозников, которые вспоминают меня добрым словом. Это приятно».
На одном из заседаний правления Василий Захарович решительно заявил, что без мелиорации ни о каком сколько-нибудь значительном подъеме хозяйства не может быть и речи. Но для осушения болот нужны были силы и средства, современная техника, да и помощь государства на первых порах.
Из дневника В.З. Коржа (28 марта 1954 г.): «Этот вопрос (о необходимости мелиорации земель. — Н. С.) два с половиной месяца тому назад я поднимал в Министерстве мелиорации. Поддержали. Это у меня подняло настроение. А вчера мелиораторы уже показали план осушки. Намечены главные каналы и коллекторы. Быстрее бы! В этом наше спасение.
Когда-то, лет 50 тому назад, некто генерал Зелинский проводил в этих местах работы по осушке болот. Но те каналы заросли кустарником и заплыли илом. Нужно все начинать сначала и делать так, чтобы болота давали народу пользу…
Беспокоясь об осушении болот, мы с колхозниками в то же время думали о том, чтобы не нарушить сложившееся в природе равновесие, не нанести вред водной системе. Надо сохранить лес. Больно смотреть, что кое-кто у нас бесшабашно относится к лесу, рубит подряд и молодняк, мало заботится о посадках…»
Действительно, генерал Зелинский заботился в свой век о прибылях поместья и был, управляя этими угодьями, прав. Не его вина, что в годы междоусобиц все пришло в запустение. И генерал Корж в свою очередь вновь начал мелиорацию для блага Беларуси и земляков своих.
Записи Василия Захаровича свидетельствовали о его интенсивной деятельности, он часто раньше полуночи не возвращался: «был домой в 24 часа», «Воскресенье. В пять часов утра погода мягкая. Едем в лес». И тут же следовало замечание бережливого хозяина: «Эх, лес, лес! Если бы ты мог рассказать человеку, сколько пользы приносишь ему и окружающей природе, как украшаешь и обогащаешь землю и самого человека! А он этого не хочет понимать».
И Корж с возмущением описывал, как вальщики не щадили молодняк, губили подлесок, крайне нерационально разделывали ценнейшую древесину. Он всегда думал о будущем лесов, спорил, доказывал, вставал на их защиту, лично вмешивался и пресекал злоупотребления и расхитительство. А как это актуально уже в наши, «рыночно-коммерческие» времена!
Вновь перечитав роман «Русский лес» Леонида Леонова, Корж в связи с этим размышлял: «Мне кажется роман нужно было писать смелее, глубже вскрывать недостатки в этом большом, государственном деле. А мы тем временем уничтожаем леса и опустошаем природу».
Бывая вечерами в избах колхозников, Корж видел, что единственное освещение у них — керосиновые лампы. А у некоторых — коптилки, плошки, иногда и лучина. Так же, как и в былую старину. Но ведь есть села в районе, где сияет электрическая лампочка.
«А почему бы у нас не провести электричество?» — думал Василий Захарович, — да и не только для освещения хат. Электричество должно двигать моторы на фермах, токах». Председатель, который был до него, пытался кое-что предпринять в этом отношении, но оставил дело не завершенным.
Поехал Корж в Микашевичи (бывший районный центр) посмотреть удобрения и поговорить с Бельсельэлектро о строительстве электростанции. Нужно было и головотяпов привлечь к ответственности: всучили колхозу испорченный двигатель, а правление, считай, выбросило на ветер 100 тысяч рублей. И ни денег, ни света. Там же Василий Захарович вынужден был кое с кем даже поругаться, и хоть испортил себе настроение, но и другим дал почувствовать, как надо относиться к своим обязанностям.
Пора уже отрешиться от равнодушия и безразличия к делу, которое тебе поручено. «Это же безобразие», — решительно заявил он тогда некоторым, «засидевшимся» в своих руководящих креслах, чиновникам.
Возвращаясь из Микашевичей, Корж заехал на станцию и увидел, что удобрение, которое колхоз выхлопотал с величайшим трудом, свалено под откосы и приходит в негодность. «Общенародное — значит, ничье!» — с досадой подумал Василий Захарович.
Поговорил он тогда «по-свойски» с начальником станции, ответ которого был один: «Сараев нет, построить их я не могу, не имею для этого средств». А кто же будет строить? Выходит, колхозники. Опять замкнутый круг!
Приехал Василий Захарович в правление колхоза, и решило руководство после «разговора по душам» послать на станцию бревна, людей, чтобы они построили сарай для удобрения, иначе предстояло возить на поля почти пустой шлак. И это на такое большое расстояние! Откуда же тогда богатым трудодням браться?!
Из дневника В.З. Коржа: «Я стучусь во все инстанции, прошу, настаиваю, требую. Начальник Республиканского управления электрификации обещает смонтировать колхозную электростанцию. Начальник Белорусской железной дороги заявил, что поможет со строительством хранилища для удобрения на станции, выхлопотал семян, выпросил мелиоративную технику. Не так легко это. Но я должен выполнить свои обязанности перед колхозниками, которые ожидают от меня очень многого. Ведь нужно начинать все сначала. Электростанция, семена, животноводство, и все-все, куда ни посмотришь, необходимо налаживать и переделывать. Для этого всегда надо быть на месте. А кому мотаться по организациям? Без этого пока не обойтись…
Многое нам обещали в районных, республиканских организациях и уже помогали. Но мы не ждали, когда нам преподнесут все на тарелочке. Прежде всего, сами впрягались, работали в полную нагрузку, искали внутренние резервы укрепления и подъема экономики».
Думая о строительстве кирпичного завода, электрификации сел, Корж вместе с членами правления не забывал главную проблему — хлеб насущный. Весна приближалась. Надо было готовиться к севу. Урожаи в тех краях до этого были низкими: 5—7 центнеров с гектара. А где выход? Только мелиорация. Болота должны стать золотым дном, основой колхозного изобилия.
Были и другие проблемы. Что представлял собой колхоз имени Ворошилова в 1954 году? 1000 гектаров пашни и больше десяти тысяч гектаров леса, болотистых лугов и трясины. И на этой земле жило около тысячи семей. Выходило по гектару общественной пашни на семью. Очень мало, если учесть, что в полевой части Минской области на колхозную семью приходилось 5, а то и 10 гектаров колхозного поля.
Василий Захарович не менял свой стремительный, деловой ритм жизни.
Из записей В.З. Коржа: «17 марта 1955 года. Четверг был днем тяжелым. Ходить по учреждениям в Минске и так вообще-то вещь неприятная, а ведь ночь не спал, поспал только часа полтора. Побывал в Министерстве мелиорации насчет Двинского канала. С главным инженером рассмотрели план, откуда его начинать и куда вести. Но это пока проекты… Надо еще много лазить и говорить… Побывал в Белкоопсоюзе, на базе кое-что достал, но фугостанок, который там стоит, нам не дают, а он нам нужен дозарезу. В Министерстве местной промышленности взял ордера на мельницу…»
Через несколько дней в его записях буквально крик души:
«Как это надоедает клянчить. Душа уже хочет видеть, что делается в хозяйстве». И переживания от встреч, как говаривал столь импонировавший ему Александр Суворов «… с немогузнайками, лживками, лукавками», а то и попросту с глупостью, и вечно встающий сакраментальный вопрос: «Когда же сам народ хозяином станет? Как приятно, когда человек все выполняет по-человечески…»
Однако и ничто человеческое Василию Захаровичу не было чуждо. Он мог оценить прекрасное: «27 марта 1955 года. В воскресенье побывал в театре, посмотрел «Коварство и любовь». Это старинная заграничная вещь, но артисты в Белорусском художественном театре играют так искусно, что хочется от души сказать им спасибо, а театр, в котором они играют, хочется в несколько раз увеличить… Коллектив замечательный, особенно бесподобен Глебов. Это большой художник своего дела…»
И снова дела: «1 мая 1955 года. Воскресенье. Объявили воскресник по осушке болот… Вечером немного повеселился с интеллигенцией, даже с одной учительницей станцевал два танца».
В выходные дни до поздней ночи белорусской крестьянской талакой корчевали колхозники пни, подвозили грунт, рыли кюветы, отводили ржавую воду, укладывали настил. И вместе со всеми работал сам председатель колхоза. А как же иначе? Василий Захарович брался за самое трудное дело и шуткой, прибауткой да соленой частушкой умел подбодрить любого, когда было особенно тяжко. Через речку Лань и болотные ручьи строились мосты, топи гатились хворостом. Люди и техника часто проваливались в трясину, но никто не унывал, ибо каждого согревала светлая мечта о будущей каменной деревне. Дорога на Гоцк была для колхоза в прямом смысле слова дорогой жизни, о которой многие десятилетия лишь мечтали.
Не забывал Василий Захарович и о своих товарищах по партизанской борьбе: «6 июня 1955 года. Троица… В каждой деревне по нескольку свадеб… В понедельник я уехал с бригадирами на поля. Нас догнали по дороге гости из Лунинецкого района: секретарь райкома тов. Зыбин, а с ним Ширин Ф.И. — бывший командир бригады в моем соединении, замечательнейший воин и человек… С удовольствием побывали с ними на полях, у экскаватора, на электростанции, а вечером посидели часок и вместе пообедали»
Тем часом минская квартира Коржа на Деревообделочной улице, доставшаяся ему в годы работы в Министерстве мелиорации, потихоньку превратилась в своеобразную колхозную гостиницу заодно, и склад, и перевалочную базу. Многие приезжали сюда как домой, подолгу жили. А во дворе дома стояли моторы, лежали мотки проволоки, запасные части для тракторов и автомобилей, саженцы фруктовых деревьев, мешки с сортовыми семенами и многое другое.
А когда в один из приездов по делам в Минск Корж, добыв запчасти, другие «нужности» для хозяйства и своих колхозников, сложил их все в председательский «газик», или «джип», как подобный тип автомобилей в нынешнее время именуется, стало ясно, что места для него в машине не осталось.
И уехал колхозный «джип» в Хоростово без Василия Захаровича. Дочь Зинаида проводила его в этот жаркий и душный летний день на автовокзал, где Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета БССР, генерал-майор еле втиснулся в последний, переполненный автобус. А она, боевая кавалеристка, увидев его сквозь боковые стекла, бледного, буквально намертво зажатого между людьми, плакала, не понимая, как же можно так дальше жить, отдавая все без остатка людям, когда многое уже вроде наладилось и можно было бы хоть чуть-чуть «сбавить» темп жизни, заняться своим здоровьем. «Эх, папка ты наш, папка! — думала она. — Совсем ты себя, как и раньше, не бережешь и делаешь по-своему. Говоришь, работа — лучший лекарь. А на сколько же тебя так хватит?»
30 апреля 1955 года республиканская газета «Колхозная правда» опубликовала статью Василия Захаровича. В ней шла речь о первых, ощутимых успехах хозяйства, о лучших полеводах, доярках и трактористах. «При активной помощи механизаторов за первый год мы осушили и освоили 270 гектаров торфяников… Доход артели достиг 1 076 241 рубля. Только от животноводства мы получили более 370 тысяч рублей. Колхозникам на каждый трудодень выдано по 1 кг зерна, по 2 кг картофеля, 2 рубля деньгами… В 140 домах колхозников, в хозяйственных и животноводческих помещениях горит электрический свет, работают пилорама, соломорезка, молотилка… И еще важно отметить, что за минувший год в артель возвратилось 37 колхозников, ранее ушедших работать в город».
Лето 1955 года было во многом определяющим в дальнейшей судьбе хозяйства, и потому к своим записям Василий Захарович возвратился лишь 16 января 1956 года.
Из записок В.З. Коржа: «Молчал почти шесть месяцев. За это время закончено два гумна, два коровника, свинарник, пущена мельница, подвинулась сильно мелиорация, прокопано девять километров магистрального канала через колхозные земли… А мелкой сети каналов — более сорока километров прорыто. Уже весной, думаю, так затоплять не будет. По всем канавкам вода течет, как у здорового человека по жилам кровь. Народ все это видит…»
ГЛАВНОЕ ДЛЯ НАС - ЛЮДИ!
Если кто-то ныне полагает, что отправился Василий Захарович хоть и в достаточно глухие, но тем не менее «тихие, спокойные места», то глубоко заблуждается. Хватало в то время в лесах разбойничков да бывших бандпособников. И пощады от них ждать не приходилось. Бывало в Беларуси, что и до начала 1960-х годов таких заслуженных председателей, как Голуб, Вильчковский и некоторых других, прямо на рабочем посту убивали те, кому неплохо при нацистах жилось.
Василий Захарович всегда был с людьми и от опасностей не «бегал», хотя и знал, что есть «охотники» с ним «поквитаться», особенно из числа уцелевших полицаевских дружков. Да и украинские националисты не забывали, как он укрывал в пинских лесах партизан С. А. Ковпака. Так что старую партизанскую тактику свою Корж тогда не забывал: ночевал в разных местах, четко знал оперативную обстановку, всегда появлялся в нужное время и в нужном месте, не «болтал лишнего»…
Случилось как-то раз, что ехал Василий Захарович поздней порой с шофером Иваном на колхозном «джипе» в Хоростово, и вдруг своим зорким наметанным глазом заметил метров за сто резко метнувшуюся от моста в близлежащие кусты тень. В этом месте машина председателя в любом случае должна была замедлить ход. Несомненно, Коржа уже ждали и отнюдь не для того, чтобы «по-дружески» поздороваться. Место для засады было выбрано со знанием дела.
Остановились на мгновение, и Василий Захарович коротко бросил Ивану:
— Спросят, где Корж: скажешь, что остался в Минске на совещании. Не волнуйся, езжай дальше. Ты им не нужен.
— Понял, Василий Захарович! — до отказа нажав на педаль газа, ответил Иван.
Так оно потом и случилось. А Корж тем временем известными ему потаенными партизанскими тропами добрался до центральной колхозной усадьбы. Спустя некоторое время органами МВД республики была проведена успешная операция по ликвидации этой банды и бандпособников.
Из записей В.З. Коржа: «В колхозе «Партизанский край», где я работал 10 лет председателем, после войны организовалась как-то банда. Она нанесла много вреда населению. В нее по разным причинам втянулось много местных жителей. Если всех посчитать по колхозу, то было около сотни человек. Ну, не все, конечно, они виновные, ведь многие бандиты их насильно втянули. Заходили, например, покушать, народ под страхом их принимал, но сам-то этот народ не пытался делать вред остальному населению и ни в каких налетах не участвовал. Конечно, их надо простить, они же не виноваты, что там бродила банда. А ведь есть много активных ее участников. Они, конечно, преступники, им прощать нельзя. Так вот их сейчас много на больших постах, много оформилось в партию! Лучше внимательно разобраться с такими «товарищами». Ведь Хрущев практически уравнял их с теми, кто действительно воевал за нашу свободу, терпел страшную нужду и лишения. Во имя чего, спрашивается?
Карл Маркс, как в воду глядел, когда написал: «Сознание портится в двух случаях, когда есть преступление, но нет наказания или когда нет преступления, но есть наказание…»
Заметим, что в конце 1940 — начале 1950-х годов в Советском Союзе еще при Иосифе Сталине было несколько амнистий (не реабилитаций, подчеркнем) бандпособников и разных категорий коллаборационистов. Последняя, сверхлиберальная, санкционированная Никитой Хрущевым, была в 1955 году, в честь 10-летия Победы. Спустя всего несколько лет, к целому ряду тогда амнистированных, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами их службы на стороне нацистов, у правоохранительных органов возникли небезосновательные вопросы. Кстати, в это число спустя 30 лет попал и небезызвестный теперь, подготовленный гитлеровцами на Украине, изменивший воинской присяге на фронте полицай-доброволец Васюра, ревностно и рьяно руководивший разношерстным «интернациональным» сбродом, зверски уничтожившим белорусскую деревню Хатынь, впрочем, как и десятки других, разделивших ее трагическую судьбу, деревень и местечек Беларуси.
Но у этого вопроса уже в XXI веке имеется и другая, периодически навязываемая извне подоплека. «Оказывается», что все эти «бравые ребята» были «борцами» антисоветского сопротивления: и неважно под нацистским ли или же сменившим его после Великой Отечественной войны флагом американских спецслужб. Такой вот «незатейливый» «Белорусский Резистанс» (Белорусское сопротивление), знаете ли, получается. И как при этом все «бравурно» в некоторых «независимых» масс-медиа подавалось: «Начало 50-х годов минувшего столетия для многих жителей белорусских деревень отмечено ожиданием новой войны за свободу от символики СССР. Поэтому сдавать оружие, подобранное на местах былых боев, никто не спешил: верили, что пригодится, когда появятся новые командиры. И они появились…»
Действительно «появились», будучи «парашютированными» извне. А произошло это в ходе долговременной тайной операции ЦРУ США «Редсокс» («Красные носки»). Столь «благозвучное» наименование она обрела в рамках реализации так называемой «стратегии путем нелегальных агентурных групп из числа белорусов-эмигрантов и «перемещенных лиц» для ведения шпионажа и организации так называемых «активных действий».
Увы, как ни «прискорбно», но выполнять им пришлось указания спецслужб СССР и Белорусской ССР, давно осведомленных об американском «осином гнезде» на территории ФРГ во главе с бывшим абверовским боевиком, послевоенным платным агентом ЦРУ и, одновременно, «пламенным белорусским патриотом», «доктором» Борисом Рогулей.
Так что к середине 1950-х годов «всебелорусского народного восстания» под руководством заброшенного на освобожденную территорию Беларуси абверовского агента Михаила Витушко, «упокоившегося» в могиле в ходе чекистской операции против группы польской «Армии Крайовой» еще в январе 1945 года, не получилось, и проплаченную американскими налогоплательщиками операцию «Редсокс» ЦРУ пришлось срочно свернуть. Ее сменила так называемая «стратегия непрямых действий», агрессивное воздействие которой Беларусь испытывает и по настоящее время. Но это уже другая «история»…
А тогда, в 1954 году, Василий Захарович Корж имел иные заботы.
Из записей В.З. Коржа: «Должен сказать, что руководящие кадры в колхозе на первых порах были очень слабые. Особенно слабо было среднее командное звено — бригадиры. И главная их беда была в том, что у некоторых отсутствовала инициатива. Стоишь рядом, напоминаешь, требуешь, и что-то делается. А ушел — опять все по-старому, кое-как. Надо было воздействовать на сознание людей, воодушевить, зажечь их, так, как мы делали в партизанах. Хорошо помогали в этом правлению коммунисты. Но ряды их у нас пока были малочисленными.
Мне нравилось, как работал Егор Данилевич, возглавлявший бригаду в Хоростове. Он не увлекался спиртным, не допускал пьянства в бригаде. А это большое зло. Если бригадир пьет, то не жди порядка. За бутылку он дает коня съездить на рынок, за бутылку выделит лучший участок сеноугодий, за бутылку припишет лишние трудодни.
Была у нас и другая беда: кое-кто стремился уехать из колхоза, устроиться в городе или в лучшей сельхозартели».
Узнал как-то Корж, что собирается от них укатить Петр Малахов, возглавлявший тракторную бригаду, и поспешил к нему.
— Слыхал я, Петро, — сказал он, не без иронии, Малахову, — будто в город ты переезжать собираешься. Надо же! Болтают люди, черт знает что! Это ж надо додуматься!? Да разве такой боевой партизан, как ты, пойдет на это? А, Петро?
Говоря это, Василий Захарович ведь точно знал, что люди не обманывали. Но надо было воздействовать на человека морально воззвать к его совести. И это Коржу удалось. Малахов, отличный механик и хороший организатор, остался-таки в колхозе.
После заходил председатель и к другим, к тем, кто, по слухам, «вострил лыжи» в город. Доверительно, по-семейному рассказывал он о планах на будущее, вызывая на откровенный разговор. И люди, хорошо знавшие Коржа по партизанским временам, открывали ему все, что наболело на душе. На собраниях многие из них говорить не привыкли, тем более выступать с критикой недостатков, а в «семейном кругу» разговор шел легко и непринужденно. Василий Захарович узнавал о безобразном поведении некоторых бригадиров, о фактах вопиющей бесхозяйственности. Что же он сделал?
В первый же год правление колхоза по его предложению заменило трех бригадиров из семи. А те, кто остался на своих постах, заметно подтянулись. Бригадиров снимали и назначали новых не келейно, а, как говорится, «на миру». В бригаду выезжали тогда все члены правления, собирали людей и, объяснив причины смещения прежнего бригадира, тут же всесторонне обсуждали вместе с земляками кандидата на его место. И назначали его бригадиром только в том случае, если большинство колхозников было за это.
Из записей В.З. Коржа: «Так новое правление втягивало людей в управление, на деле использовало могучую силу колхозной демократии. Много делали наши коммунисты, комсомольцы. Партийная организация поднимала людей на борьбу с недостатками, не проходила мимо ни одного упущения в хозяйстве, разъясняла важность укрепления дисциплины, повышения организованности. И постепенно произошел перелом в сознании многих, дела колхозные становились для людей своими, кровными делами».
Вместе с членами правления Василий Захарович мучительно размышлял о том, чтобы все-таки уже в первый год сделать заметный шаг в подъеме экономики хозяйства. Это же не дело, когда на текущем счету в банке хозяйство не имеет ни копейки. И сам он, как председатель, даже зарплату получать не может. Нечем платить.
Из дневника В.З. Коржа: «…Но я-то проживу — у меня генеральская пенсия, а каково людям? Поделился я своими невеселыми мыслями со стариками, собрав их на чашку чая. Помнил я некоторых из них, и были они, по нашим местам, что называется, справными хозяевами. И помнится, сеяли на своем единоличном поле лен и коноплю. И хорошо родили у них эти культуры…»
— Так почему же сейчас в колхозе лен и коноплю не сеют? Вы же у себя сеяли и выгоду имели? — допытывался Корж.
— Э-э, Василий Захарович, — отвечали ему старики, — в конопельку да ленок много труда вложить надо. А у нас в нынешние времена привыкли к делу легко относиться. Вспашут кое-как, бросят поскорее в землю зерно и считают, что на этом и ладно. Откуда же тогда высокому урожаю быть? А вот за коноплю и лен можно взяться, если с умом. Цена на них высокая…
Так появились у Коржа «консультанты» по техническим культурам. Они дотошно рассказывали ему об агротехнике конопли и льна и от души согласились помочь своим богатым опытом. По предложению этих стариков решило правление рискнуть и посеять коноплю на неосушенных торфяниках у Двинского канала. Разумеется, в те годы конопля как техническая культура не имела того криминально-наркотического подтекста, как в наши, более чем «цивилизованные» времена!
— По всем приметам, — говорили тогда Коржу «консультанты», — лето будет сухое. А в сухое лето торфяники у канала вполне годятся под коноплю. Не вымокнет она, Василий Захарович.
Вспомнили они, как в сухие годы конопля у канала вымахивала метров до трех. Конечно, одно дело единоличные делянки соток по десять, другое — 100 гектаров. Но хороших земель под коноплю по всему колхозу набиралось десятка два гектаров. И все же Василий Захарович решил рискнуть. Правда, в сельхозуправлении, узнав тогда об этом, ему весьма недвусмысленно сказали: «Ну, смотрите, Василий Захарович, вам головой отвечать, если вымокнет конопля. На большой риск идете».
Что ж, на земле без риска нельзя. К Полесью это относилось в полной мере. И вот риск себя оправдал. Урожай был на редкость хороший и радовал всех. Но мало вырастить коноплю, убрать ее. Надо было ее здесь же, в хозяйстве, и обработать. А для этого необходимы были уже мочильные ямы, сушилки, цех для обработки. И все это было сделано в срок.
Из дневника В.З. Коржа: «И здесь я должен особо поблагодарить тогдашнего председателя Совета Министров республики Кирилла Трофимовича Мазурова. Без его действенной помощи не удалось бы нам буквально на голом месте построить, пусть во многом примитивные, но цеха по обработке льна и конопли. Он хорошо понимал, что на первых порах только лен и конопля лучше всего двинут вперед нашу экономику.
Когда я бывал у Кирилла Трофимовича на приеме, то он дотошно выспрашивал меня о планах мелиорации. Ведь в войну он бывал в наших партизанских краях и видел, как живет полесский крестьянин и сколько у него земли. Я выложил ему все свои наметки и прямо сказал, что без помощи государства, своими силами мы мало можем сделать. Без мощной техники болота не победишь. А у нас вся техника — два разбитых грузовика да два-три эмтээсовских трактора. Вот и электростанции нет. А без электричества — «зарез» полный.
Слушал меня Кирилл Трофимович в очередной раз с доброжелательным вниманием и обещал помочь во всем, что в его силах. На прощание сказал:
— Заходите, Василий Захарович, если какие помехи будут.
Естественно, я не злоупотреблял этим приглашением. Но было несколько случаев, когда крайние обстоятельства вынуждали им воспользоваться. И всегда я находил у Кирилла Трофимовича полное понимание и помощь».
Легче ли стало Коржу после нескольких лет упорной работы? Можно прямо сказать — нет. О дальнейшем торжестве неистребимого «головотяпства» и «руководящей дурости» свидетельствует его письмо Мазурову от 29 июня 1957 года.
Из письма В.З. Коржа К.Т. Мазурову: «Как Вам известно, Кирилл Трофимович, наш колхоз расположен в глуби Полесья, вдали от железных и шоссейных дорог. У нас большое бездорожье, что крепко затрудняет перевозить возможные грузы в хозяйство и из хозяйства. Особенно нам трудно перевозить ежегодно большое количество минеральных удобрений. Все это нас вынудило строить дорогу к узкоколейке Лунинецкого леспромхоза, которая прошла через леса, разрезающие колхоз.
Дорога, строящаяся нами, проходит через большие луга, болота, реку Лань и множество всевозможных безымянных речек. Нами затрачены большие труды, а также средства на постройку этой дороги, хотя она еще до конца не построена, но мы ее строим и уже по ней перевозим грузы.
Дорога связывает деревни нашего колхоза с деревней Гоцк, где большие залежи глины, и мы там построили кирпичный завод. Одновременно она перерезает УЖД на станции Вишенки, куда и приходит наше минеральное удобрение со станции Люща.
Казалось бы, что мы сделали большое дело: облегчили перевозку грузов, закупив для этого своих 10 платформ, облагородив ту же узкоколейку, которую перерезает наша дорога, связывающая деревни, особенно деревню Гоцк, которая никогда не имела у себя дорог, и этим мы абсолютно не ущемляем Лунинецкий леспромхоз, а наоборот, им эта дорога также необходима, и они по ней ездят и ходят не меньше, чем колхоз по узкоколейке и по этой же дороге.
Лунинецкий леспромхоз вместо того, чтоб оказать нам помощь в перевозке грузов за деньги, на протяжении уже двух лет ставит нам невозможные рогатки, невыносимые условия, а то и просто издевается. Вот, например, с 23 июня с.г. и по вчерашний день 28.06.57г., 35 человек наших колхозников ютятся на станции Люша по перевозке пшеницы, которую мы приобрели в Казахской ССР на закупку скота от колхозников. Уже 4 дня пшеница стоит погруженная на наши платформы, которая должна прибыть на станцию Вишенки, то есть в центр нашего колхоза, но директор Лунинецкого леспромхоза тов. Баленков специально подписал приказ и выслал своего представителя в Люшу с приказом не перевозить зерно колхоза им. Ворошилова, несмотря на то, что ежедневно идет порожняк на станцию Вишенки.
Все эти дни, ожидая зерна на станции Вишенки, были занаряжены 8 грузовых автомашин с грузчиками, и они возвращались всегда впустую, несмотря на такую горячую пору, как сейчас. Тов. Баленков не желает считаться с этим. Какое ему дело до того, что партия наша поставила перед колхозниками задачу увеличить производство молока, масла и мяса на душу населения.
Этот распустившийся, обрюзгший от повседневной пьянки тип, носивший, к сожалению, партбилет в кармане, потерял всякую совесть не только партийную, но и человеческую. Этим фактом возмущены не только колхозники нашего колхоза, а и все служащие, и работники леспромхоза, соприкасающиеся с этим фактом.
У меня к Вам убедительная просьба, Кирилл Трофимович, выслать на место своего представителя для ознакомления с этим делом и принятия соответствующих мер, дабы труды, затраченные нашим колхозом на облагораживание наших деревень и той же узкоколейки, не пропадали даром».
Соответствующие меры, как тогда говорилось, были приняты. Но чего это стоило?
Что касается конопли и льна, то они дали колхозу Коржа многое. За счет этих культур было получено полтора миллиона рублей дохода, премированы многие люди. Ведь впервые за всю историю колхоза на трудодень пришлись уже не копейки, а рубли, не граммы, а килограммы зерна. А мог бы быть трудодень и еще повесомее. Но сами колхозники решили выделить средства на осушение болот. На собрании внук легендарного Ивана Цубы Володя взволнованно говорил:
— Мы, молодые, так считаем: уж если создавать землю заново, так создавать, не откладывая дело в «долгий ящик». Торфяники — это ж наш клад, это ж полесский чернозем! И пусть мы на трудодень получим меньше, но осушение начнем.
— Так можно же кредит у государства взять! — крикнул с места один из колхозников.
— Но взяли ведь кредит на строительство электростанции и кирпичного завода. Хватит! — горячо возразил Володя.
Пожилая доярка Авдотья Черевако, осуждающе взглянув на «любителя кредитов», покачала головой:
— Слушала вот я Володю Цубу и думала: в родню пошел хлопец, в деда. Тот жизни своей ради других не пожалел. А внук его об общем нашем хозяйстве правильно речь ведет. Стыдно нам будет, если не проголосуем за его предложение. Нельзя одним сегодняшним днем жить. А государство — не дойная корова, мы у него не одни. И надо вперед смотреть. Не только лен и конопля дадут нам хороший доход на осушенных землях, но и животноводство. Какие у нас сейчас коровы на фермах? По пятьсот—шестьсот литров от них надаиваем. А почему? Да потому, что на наших кормах породистая корова тоже мало даст молока, да комары и слепни ее замучают. А осушим болота — и корма будет вдоволь, и мошкары разной этой не станет. По три-четыре тысячи литров от коровы надаивать станем.
«Вот и первые деньги на мелиорацию, — радостно размышлял Василий Захарович, возвращаясь с собрания домой, — сотни две гектаров осушим в 1955 году. Маловато, но ведь это только начало. Да и в одних ли деньгах суть? Главное, люди всколыхнулись, о колхозном, как о своем, думать начинают».
Правда, не сразу удалось осушить те первые сотни гектаров. Директор машинно-мелиоративной станции со всей откровенностью сказал Коржу:
— Кадры у меня, Василий Захарович, не для ваших мест. Трудно там у вас. Далеко от дома людям работать придется. Так что заранее предупреждаю: летунов много будет. Вот если бы вы своих колхозников, из молодых, на курсах обучили, тогда бы дело, думаю, пошло.
И снова пошел Корж с членами правления по старым партизанским друзьям своим, к тем, у которых в доме подросли сыновья. Намечали кандидатуры на курсы экскаваторщиков и трактористов. По делам отцов и сыновьям их верили. И не ошиблись. Выучились тогда те хлопцы, и все до одного вернулись в отряд станции, который проводил работу на землях колхоза. И успешно пошло осушение. Что ни год, прибавлялось к колхозному полю 200, а то и 600 гектаров плодороднейших торфяников…
Василий Захарович по душевному складу своему редко когда мог отказать людям. Как-то раз разыскала председателя пожилая колхозница:
— Василь! Старик мой совсем захворал. Помоги отправить его к доктору.
— Собирай. Через полчаса выезжаю в Минск. Там его и определим.
Из дневника В.З. Коржа: «Забрал с собой больного, может быть, ему окажут помощь и тщательно исследуют. Хороший он человек, бригадир строительной бригады Карп Герасимович Данилевич. В 18 часов уже были в Минске, и я успел в Министерстве здравоохранения договориться о больном. Утром определил в клинику. Профессор беседовал с ним в моем присутствии. Карп Герасимович согласился на операцию».
Об отношении Василия Захаровичи к людям говорит и такой эпизод. Еще ребенком находившийся в отряде «Комарова» Александр Лихтар, в середине 1950-х годов пробовал свои силы на ниве поэтического творчества. Он работал тогда шофером, возил глину на кирпичный завод в Гоцке. Строительство дороги жизни, в котором Саша и сам принимал активнейшее участие, произвело на него такое впечатление, что он свои первые стихотворные строки посвятил этому выдающемуся событию и, конечно же, Василию Захаровичу Коржу. Их опубликовала районная газета…
И вот, умаявшись как-то на тяжелой работе, Саша, неважно себя почувствовав, решил немного отлежаться дома. Тут нежданно-негаданно с утра пораньше и пожаловал к нему Василий Захарович Корж вместе с участковым.
— День добрый Вам в хату! Хорошего сына имеешь, Илья Степанович, — сходу обратился он к отцу Александра.
Саша в это время лежал в постели, и отец со страхом подумал, что слово «хорошего» было сказано гостем с убийственной иронией, в смысле «хороший» гультай у тебя растет, Степанович, работу прогуливает.
А Василий Захарович, поинтересовавшись здоровьем сына и пожелав ему скорейшего выздоровления, неожиданно завел разговор о его стихах и о том, что они ему очень понравились. Произведение самодеятельного автора было воспринято дорогим в хате гостем не как посвящение лично ему, а прежде всего его работе, общему делу. Корж тогда посоветовал Лихтару-младшему на этом не останавливаться и осваивать новые темы. На том и расстались…
Почувствовав у Саши Лихтара творческую жилку, Василий Захарович отправил его позже в Лунинец обучаться на баяниста. До этого тот неплохо играл на гармошке, но для организации художественной самодеятельности нужен был профессиональный музыкант. Отметим, что Корж и в дальнейшем внимательно следил за судьбой своего «крестника», да и не только его одного…
Много разных, полезных и нужных для людей специальностей освоил потом Александр Лихтар. Поэтом он, правда, не стал. Но рекомендация такого человека, как Василий Захарович Корж, дорогого стоила и осталась в его благодарной памяти на всю жизнь…
Десятая глава
КОЛХОЗ «ПАРТИЗАНСКИЙ КРАЙ»
К концу 1950-х годов, учитывая традиции хозяйства, его уклад, единогласным решением его членов колхоз получил гордое имя «Партизанский край». За минувшие годы в нем было осушено более двух тысяч гектаров заболоченных земель, которые дали потом хорошие урожаи. Строились дороги, в каждой деревне закладывались сады, закупались племенной скот, лучшие сорта семян. Одновременно возводились жилые дома, школы, магазины, клубы, свой водопровод и, наконец, бани, за которые Коржу еще пришлось бороться!
— Не по-людски это, — возмущался Василий Захарович, когда отдельные руководящие сановники настойчиво ему «вдували в уши», что такие «объекты», как бани, пока «не актуальны». Народ, мол, может и подождать пятилетку-другую.
— Да вы что, белены объелись? — говорил им тогда Корж. — У нас в тяжелейших условиях войны во всех партизанских отрядах соединения у бойцов никогда не было проблемы в бане помыться. Ломать надо эту «старозаветную» глупость…
Со своими людьми Корж был частым гостем и в соседних хозяйствах. Скажем, колхоз «Заря Полесья» возглавлял бывший партизан Пинского соединения Дмитрий Иванович Хомицевич. Василия Захаровича весьма взволновала встреча в этом колхозе. Многих он знал лично, вместе с ними громил нацистов в годы войны. Каждый встречный звал к себе в гости, готов был поделиться последним, подсказать, посоветовать. И это окрыляло, давало уверенность в завтрашнем дне своего хозяйства…
Съездили потом и на Любанщину, так знакомую Коржу по партизанским делам, погостили в прославленном колхозе имени Белорусского военного округа. Сюда Василий Захарович приехал со своими строителями, доярками, бухгалтером. Хотелось многое перенять в передовом хозяйстве, которое получало высокие урожаи на торфяниках, продолжало осушку болот, сеяло многолетние травы, возводило новые фермы. Гости увидели у многих колхозников благоустроенные добротные кирпичные дома. Здесь было чему поучиться. В каждой бригаде встречались боевые товарищи, низко кланялись незнакомые женщины и благодарили за спасение в годы фашистской оккупации.
Из этого колхоза гости привезли в свой «Партизанский край» 600 килограммов семян тимофеевки и рекомендации по выращиванию многолетних трав на осушенных болотах.
Василий Захарович знал об успехах колхоза «Рассвет» и его председателя, своего друга Кирилла Прокофьевича Орловского. Слава о нем гремела на всю страну. Более тридцати лет прошло после того, как Корж и Орловский впервые встретились здесь же, в старобинских лесах. И теперь вновь общие заботы — засевать поля, радоваться первому колосу и первому снопу, нести нелегкое бремя председательства. Их биографии вновь очень похожи. Почти никакого различия. Корж говорил: «Какое соответствие! Можно обменяться биографиями, и все совпадет. Потому что наше поколение идет общей дорогой, согретой обшей идеей, обшей мечтой».
Орловский в своем колхозе достиг, конечно, многого: построил отличные типовые фермы, научился выращивать большие урожаи, получать большой доход от огородничества, садов.
Василию Захаровичу не терпелось вновь съездить к старому другу, многое перенять у него. Он взял с собой зоотехника, агронома, бригадира строительной бригады и выехал к Орловскому. В «Рассвете» гостей встретили очень тепло, разместили в своей гостинице. Василий Захарович знал, что Кирилл Прокофьевич любит, когда гости приходят к нему на наряд, который он проводит в шесть утра ежедневно. Пошли всем гуртом. В каждом слове и жесте узнавался четкий в распоряжениях, резкий и страстный, нетерпимый к разболтанности и пустословию старый боевой друг и рачительный хозяин.
Но на этом наряде гостей ожидал и неожиданный «сюрприз». У стенки стояли две молодые яблоньки с подпорченными корнями. Оказалось, что тракторист, работая в саду, задел их лемехом плуга, вырвал. И вот теперь они выставлены для всеобщего обозрения. Здесь же был и «виновник» этого «торжества». Орловский заставил его встать и с полчаса яростно отчитывал, а тот, бедняга, то краснел, то бледнел. При этом Кирилл Прокофьевич употребил и некоторые ненормативные словечки. Конечно, хлопец допустил оплошность, надо было наказать его, но стоило ли так прилюдно обличать? Василию Захаровичу искренне было жаль молодого человека.
Из дневника В.З. Коржа: «Да, наворочал Кирилл Прокофьевич за десять с половиной лет! Пока нет ему равного. Но наряд, на котором мы присутствовали, думается, должен быть иным. Неужели и здесь дисциплина главенствует над сознательностью?
Что касается доброты к людям, Кирилл Прокофьевич, тут уж я с тобой не согласен. Человеку ты должен быть лучшим другом, помогать ему и в горе, и в беде, дорожить его настроением.
Видимо, Кирилл Прокофьевич, нервы тебе следует лечить. Резкое и грубое слово больно ранит человека, а ты его попробуй убедить, обласкать, и человек все сделает с удовольствием, а не по необходимости».
А на обратном пути, в машине, Корж все размышлял о том, что видел. Не привык он скрывать своих замечаний от друзей и обычно говорил прямо то, что думал. И о своих наблюдениях, в том числе и негативных, сказал Василий Захарович Орловскому в глаза, когда вечером вели они неспешный разговор в его доме. Кирилл Прокофьевич крутнул головой, глянул на Коржа исподлобья, хотел, было, резко возразить, потом прошелся по комнате, подумал, вздохнул.
— Ты же знаешь, Василь, наше председательское дело. Не так-то все просто…
— Держи себя в руках, Кирилл. Думай о том, чтобы не испортить настроение человеку.
— Ну, спасибо, брат, что сказал, не скрыл.
А спустя несколько месяцев Орловский преподнес Василию Захаровичу один довольно серьезный урок, когда осенью тот снова к нему приехал. Понравились Коржу сады Кирилла Прокофьевича, решил он такие же и у себя вырастить.
Погостили, посмотрели сады, хозяйство, а под конец Василий Захарович обратился к Орловскому:
— Ты мне, Кирилл, дай ящик яблок. Я своим раздам, пусть попробуют. Понравятся, скажу — вот и добре, а теперь в каждой бригаде будем сажать свой сад, чтобы росли в нем такие же вкусные и сочные плоды…
Ничего не ответил ему Орловский. Василий Захарович подумал, было, что он его не понял и вновь попросил. Тогда друг его Кирилл собрал членов правления, пригласил своих конторских работников. И картинно повернувшись к Коржу, сказал:
— Вот мой лучший друг Захарыч, вы все прекрасно знаете его, просит у меня ящик яблок. Он хочет раздать их своим колхозникам. Понравятся — будут разводить у себя сады. А вот как же быть-то с яблоками? Разве я им хозяин? Захарыч, вот они хозяева яблок. Проси у них. Дадут, и я дам. Дадим Захарычу яблок?
— Дадим! — гулко и дружно ответили члены правления и все, кто был в зале.
Кое-кто даже рассмеялся: мол, стоило ли из-за ящика яблок людей собирать? Да Орловский так по-командирски грозно на них глянул, что всякий смех как ветром сдуло.
Послушал все это Корж, вздохнул тяжело, нахмурился. А Кирилл Прокофьевич подошел к нему и этак, «с подходцем», тепло, да виновато произнес:
— Ты уж, Василь, не обижайся, прости меня, грешного. Я же тебе, как другу, в науку. Слышал, что ты очень добрый к людям, не перечишь им во всем. Знаешь, есть такие, что за счет общего хотят быть хорошими. А хозяйство-то большое. Находятся люди, которые специально едут к тебе, чтобы получить что-то. Есть среди них и начальники. Встречай, дескать, угощай. А вот пусть спросят у народа.
И в наступившей тягостной тишине предложил:
— Вот у меня есть свой сад. Пойдем, я тебе яблок дам сколько угодно…
О многом пришлось задуматься Василию Захаровичу после этого совещания, по случаю которого появилось со временем множество народных баек. Разумеется, общее добро надо беречь, не допускать, чтобы его растаскивали. Это он хорошо понимал и сам ничего никому налево-направо не «раздавал». Но «картинно» мелочиться? Не стоит так, Кирилл Прокофьевич…
Новые яблоневые сады Корж все-таки посадил. Многие саженцы, как и прежде, покупал на свою генеральскую пенсию. Должны же были дети полешуков и яблочка ароматного отведать! До нынешних времен плодоносят эти коржовские сады. Ну, а Кирилл Прокофьевич Орловский осознал-таки свою промашку, взял, да и подсобил Василию Захаровичу яблочками других сортов. На том и сошлись друзья-партизаны…
Как-то раз заглянула к Коржу представительная делегация из Минского района. Были в ее составе местные руководители различного уровня, журналисты, а также вновь назначенный начальник УКГБ по Минской области Эдуард Болеславович Нордман. Разговор сразу оживился, как только речь зашла о делах колхоза, относившегося тогда к Брестской области.
— И как Вам сейчас работается, Василий Захарович? — поинтересовался Нордман.
— Ты ведь знаешь, Эдуард, что не по нутру мне кабинетная работа. Привык я находиться там, где наши люди, где самая красота жизни! Вместе били врага, вместе, да поможет Господь, выведем сельское хозяйство на светлый путь, пока еще есть силы и не поубавился порох в пороховницах, — без всякого пафоса объяснил в очередной раз свой поступок Василий Захарович. И продолжил:— Земля здесь очень скудная, так мы ее удобряем, одних минеральных удобрений в этом году вывезли семьсот тонн, да сколько торфа и навоза. И земля-матушка отблагодарила. Урожай зерновых удвоился. Подняли восемьсот гектаров целины. Много строим. Электростанцию видели? Есть у нас в глухомани деревушка Гоцк, такие болота там, что только зимой пробирались до нее. Вот ты, Эдуард, это, как и местные наши, хорошо знаешь. А в Гоцке-то глина — золото! А сколько там торфа! Когда я сказал в районе, что буду в Гоцке кирпичный завод строить, меня сумасшедшим назвали, — Корж задорно рассмеялся. — Да как же ты, говорили они мне, дорогу собираешься тянуть на двенадцать километров. Ты ведь и сам утонешь, и колхозников потопишь. А мы навалились по-партизански и к 1956 году проложили в Гоцк дорогу и завод построили. В этом году пятьсот тысяч штук своего кирпича получили. Такие наши товарищи, как В. С. Шошин (он выдвинут председателем колхоза имени Ленина), С.В. Федорович, С.А. Данилевич, В.И. Володько, да все партизаны, поработали на славу. Пойдемте-ка и своими глазами посмотрим, что мы уже успели построить, да наворочать в наших вековых болотах.
И гости шли мимо новых домов, их было возведено уже более трехсот. Пять сел электрифицированы и радиофицированы. Все бригады были связаны телефоном. Электрические провода протянулись и в Гоцк.
— Пустили свой лесопильный завод. Тоже надо! — подчеркнул Василий Захарович. — Построили сушильное хозяйство. Имеется четыре механизированные сушилки. А вот здесь баню соорудили, не хуже городской. И дальше строить будем много и прочно. Жизни не пожалеем, а добьемся того, чтобы электрический свет, культура, достаток в Полесье были в каждом доме. Ради этого стоит жить и бороться! Вот при каждой бригаде избу-читальню построили, а на месте прежней погранзаставы возведем большой кирпичный общеколхозный клуб. При средней школе соорудили мастерскую и интернат для ребят. Вот завозим лес для больницы.
Василий Захарович буквально помолодел, увлеченно рассказывая обо всем этом.
— Мы и за животноводство взялись. Построили шесть коровников на восемьсот голов, три телятника, свинарник. Засилосовали более тысячи тонн кукурузы. Будем улучшать породу скота. А то срам — коровы такие, что колхозницы говорят не «пойдем доить», а «пойдем цыркать». Завезли сорок свиноматок и пятнадцать телят, еще купим сто. По торфяникам посеяли травы. Будем строить цементные силосные сооружения. Обязательства по хлебу, мясу и молоку выполнили досрочно.
— А откуда же, Василий Захарович, Вы средства берете на такое большое строительство? — поинтересовался тогда Нордман у своего партизанского командира.
— Денег, Эдуард, сейчас у государства не занимаем, обходимся своими. А раньше за кредиты рассчитывались в срок, копейка в копейку! Сейчас обрастаем новым активом. Так легче работать. В общем, как в былые партизанские времена. Даже свою печатную многотиражку выпускаем. Так что «Партизанский край» крепко стоит на ногах, ибо люди тут золотые…
Возвращались гости в Минск той же дорогой, что уходила в леса и болота. Их «джип»-внедорожник буквально козлом прыгал по кочкам и проваливался в коричневую торфяную жижу. Действительно, дороги в этих местах в то время означали жизнь. А ведь каких — то четыре-пять лет назад многих из них вообще не существовало.
Разве можно было забыть, как в начальные годы председательства Василия Захаровича машину первого секретаря Брестского обкома партии Петра Мироновича Машерова, который хотел повязаться с «партизанским генералом», тянули, тянули тракторами, да так и не дотянули. А чтобы попасть в тот же Гоцк с центральной усадьбы, нужно было делать крюк в несколько десятков километров…
После той встречи с Коржом и его соратниками Полесье гостям с Минщины уже представлялось несколько иным. Казалось, что перелески, поля, болота и даже низкие, хмурые облака были пронизаны каким-то светом, чудной солнечной энергией людей, которые прочно обживали эти бывшие партизанские края. Чувствовалась во всем созидательная сила и крепкая, направляющая рука Василия Захаровича Коржа. Недаром в 1958 году за свой труд он был удостоен высокой государственной награды — ордена Ленина.
И она вновь была боевой, а не по случаю «очередного юбилея».
Корж никогда не стеснялся учиться у опытных руководителей, хотя и не все принимал безоговорочно. Он заимствовал то, что подходило их хозяйству, отвергал неудачные эксперименты, в глаза говорил правду, если что-то не нравилось, спорил горячо и убежденно, всегда отстаивая свои взгляды во имя общего дела, даже с таким авторитетным руководителем, как Кирилл Орловский.
Одних это возмущало, другие, яростно защищая «честь мундира», пытались «уесть» неугомонного председателя, мол: «Здесь вам не партизанщина, многоуважаемый Василий Захарович. Ишь, как раскомандовались». Подобные упреки особенно «коробили» Коржа. «Да будет Вам известно, что у нас в партизанском соединении, мил человек, всегда полный порядок был, и партизанили мы без «партизанщины», честно и четко. Вот вашей конторе не мешало бы завести у себя такой же порядок». И шел до конца, пока не добивался своего.
Как председатель, он всегда старался найти широкую опору среди людей, привлечь к управлению делами рядовых колхозников, вызвать их на откровенный разговор и никогда не обижался на самую резкую критику. И народ хорошо это воспринимал.
Корж не раз отмечал, что пост председательский нелегкий. Здесь нужны были не только знания, опыт, но и хорошее здоровье, крепкие физические данные. Рано встать, побывать на фермах, полях, встретиться со многими людьми, съездить в районный или областной центр — все это не так просто, и порой Василий Захарович снова чувствовал боль в сердце, но никому об этом не говорил, стараясь постоянно быть в гуще дел.
«Командир всегда должен быть веселым и бодрым. Я же командир полей, и ситуации здесь иногда бывают посложнее партизанских», — подбадривал он себя. Тем более, что Корж был не просто председатель, а Герой Советского Союза, член ЦК КПБ, депутат Верховного Совета республики. «С меня и спрос другой», — часто говорил он, озорно при том улыбаясь.
В газете Старобинского района «Савецкі патрыёт» появилось тогда стихотворение В. Короткого «Всегда с народом», отражавшее отношение многих людей к Василию Захаровичу Коржу:
Как друга земляки его встречали,
Тогда был небогат полесский край.
Избрали председателем. Сказали:
«Родной, Василь Захарыч, выручай».
Как дуб, растет колхоз и богатеет.
Строений сколько новых, погляди!
Край старый партизанский молодеет,
А то ли еще будет впереди!
Вновь касаясь больной для него темы всенародного партизанского движения и не приписывая себе некой «особой роли» в нем, Василий Захарович в 1960 году отмечал в дневнике, да и открыто говорил о несправедливости в ряде оценок тех событий.
Из дневника В.З. Коржа: «…Когда борцы и настоящие организаторы партизанского движения на Белоруссии естественным путем отомрут, тогда молодому поколению будет безразлично читать о прошлом, не зная истины, но сейчас, когда есть десятки тысяч живых свидетелей, мне кажется, что ложь отдельных личностей наносит большой государственный и политический вред истории
Считаю такое положение ненормальным, и нужно исправить эту историческую и политическую несправедливость. Надо, чтобы молодое поколение изучало правду, а не ложь.
Не могу мириться с неправдой. Очень давно возникло у меня желание — оно и сейчас не выходит из моей головы — лично доводить до всех и рассказывать о той несправедливости, какая происходила в оформлении белорусского партизанского движения П.К. Пономаренко и его помощниками…
В.И. Ленин в одной из своих заметок правильно предупреждал: «Никогда идеалы коммунизма не будут скомпрометированы, если это не сделают сами коммунисты…»
Кирилл Трофимович Мазуров, получивший одно из писем Коржа, знал, конечно, правду, но в этой ситуации вряд ли мог помочь Василию Захаровичу. Партийная дисциплина кое к чему обязывала. Ведь «руководящие установки» о том, какой должна быть история войны, давала Москва, а конкретнее — ЦК КПСС. Однако Мазуров, зная о дневниках Коржа, намекнул ему, что коль скоро все пишут мемуары, то и Василию Захаровичу вроде не возбраняется правдиво изложить, опираясь на архивные документы, свою точку зрения в отношении событий, связанных с историей партизанского движения, рассказать о себе. И из дневниковых записей начала складываться его так и незавершенная книга…
Однако события той поры вновь не давали хоть бы какой-нибудь паузы для передышки, ибо конец 1950-х годов в Беларуси был ознаменован изменением административных границ ряда областей, когда многие районы поменяли свое подчинение. Достаточно болезненно это отразилось на колхозе «Партизанский край» и его прославленном руководителе Василии Захаровиче Корже. И если в Брестской области все было более-менее налажено и сложились отношения взаимоуважения и взаимодоверия, то с переходом в Минскую проявился совершенно другой стиль районного руководства — хамоватый и даже глумливый в стремлении «выжать» из хозяйства все до «последней крошки», нисколько не заботясь о последствиях. Не от большого ума, знаний, общей культуры и наличия опыта работы это происходило.
И когда один руководящий районный функционер, в сыновья Василию Захаровичу годившийся, вызвал как-то Героя Советского Союза «на ковер» и, толком ни в чем не разобравшись, не предложив даже присесть, начал, стараясь унизить, «распекать» его, как последнего колхозного сторожа-забулдыгу, то получил от партизанского генерала настолько недвусмысленный ответ, что боялся первое время даже соваться в «Партизанский край». Однако с этой поры начались у Коржа крупные проблемы со здоровьем, ибо еще больший груз забот приходилось взваливать ему на себя, «отражая» одновременно бесчисленные и бессистемные «набеги» разного рода «проверяющих опричников» как из района, так и из Минской области.
Из записей В.З. Коржа: «В начале 1960 года при упразднении Ленинского района Брестской области наш колхоз «Партизанский край» присоединили к Старобинскому району Минской области. Я как руководитель, наши колхозники были поначалу очень довольны таким решением. Нас радовало, что в Старобинском районе строится калийный комбинат. А на болотах калийные удобрения очень необходимы. Но, к великому сожалению, наши радости скоро прошли.
Нас почему-то районные работники — секретарь райкома Прокопенко и председатель райисполкома Голуб встретили в штыки. Хотя для этого не было никаких видимых причин. Хозяйство наше никогда не было обузой в Ленинском районе. Мы первую заповедь, как говорят, никогда не забывали, и по расчету с государством наше хозяйство всегда шло в районе впереди. И в Старобинском районе за 1960 год мы также не были обузой для района по всем поставкам и закупкам. По зерновым, по картошке, по молоку и мясу наш колхоз все поставки и закупки, наоборот, перевыполнил. Даже такие закупки, как картошка, которые нам были почему-то сильно увеличены в несколько раз по сравнению с бывшим Ленинским районом. Если мы раньше, самое большее, сдавали картошки 200—250 тонн, то в 1960 году мы сдали картошки 700 тонн. По сравнению с предыдущими годами колхоз за 1960 год продал государству больше всего молока, мяса, а также зерновых культур. Есть лишь небольшое отставание по льну.
Если вообще проанализировать рост нашего хозяйства за все пройденные семь лет, то кривая с каждым годом идет вверх, и с каждым годом закладывается фундамент на расширение и увеличение хозяйства по всем отраслям.
Так что, казалось бы, нет причин ни в районе, ни в области ставить вопрос о замене руководства колхоза. Вот мне и не понятно, кому понадобилось «уваживать» Коржа и переводить его «с болота», чья такая «добрая душа» его «пожалела». Мне кажется, что это зависть некоторых людей к чужому труду. Отобрать «у него», Коржа, этот тяжелый, но благородный семилетний труд и не на своих достижениях пожинать потом присвоенные плоды. Как будто Коржа все эти годы тут и рядом не было. Больше причин я не вижу…»
Василий Захарович до конца дней своих держался главного жизненного правила и девиза: «Мы воюем за народ!» Впереди было много практических планов, задумок и конкретных предложений, но измученное сердце не обманешь. Наступал, как говорилось, «последний парад». Иногда становилось совсем плохо, и никакие «спецназовские» самовнушения уже не помогали…
Да и кое-кто из районного начальства все чаше, настойчивее и бесцеремоннее стал «советовать» Коржу, под видом заботы о его здоровье, поскорее пойти на «покой», что он и отмечал в своих заметках.
Василий Захарович не раз ловил себя на мысли: «Может быть, уже кому-то обжитое место готовят? Семь лет тому назад желающих-то не было, а теперь, поди, любой согласится на готовенькое. А может быть и другое: этим «товарищам» из района более сговорчивый человек нужен. Ведь бывал я и ершистым, на место их часто ставил, не терпел, если от нашего передового колхоза требовали выполнять все поставки за отстающие хозяйства и буквально на шею садились».
Но все чаше и чаше Корж задумывался над другим: «Возможно, и в самом деле молодой, энергичный председатель сделает больше и лучше? Дай-то Бог!»
Наконец 11 марта 1961 года Василий Захарович, невероятно уставший от подковерной возни разного рода «доброжелателей» и «уцелевших пономаренковцев», как он их с убийственной иронией называл, решил написать заявление в Центральный Комитет Компартии Белоруссии.
Из заявления В.З. Коржа в ЦК КПБ: «После беспрерывной борьбы за нашу советскую Родину мне пришлось в последние семь лет работать в очень тяжелых условиях председателем колхоза «Партизанский край».
Этим местом были полесская глухомань, бездорожье, пески и болота, где народ жил впроголодь.
Теперь край стал неузнаваем: осушено, расчищено от кустарников более 2 тысяч гектаров болот, дающих высокие урожаи, построены животноводческие фермы, электрифицированы и радиофицированы все деревни, телефонизированы все бригады, построены калориферные сушилки, механизированы обработка льна и конопли в Гоцке. Колхоз имеет два дизеля, 50 электромоторов, 12 тракторов, 5 комбайнов, 11 автомашин, 2 тысячи крупного рогатого скота, 110 гектаров сада, строятся благоустроенные дороги. Но, к великому сожалению, мне уже 63 года. Неустанная борьба, лишения и тяготы партизанской жизни подорвали мое здоровье. Врачи давно настаивают оставить этот трудный участок работы.
Поэтому прошу Центральный Комитет подобрать на мое место хорошего, инициативного работника, хотя, искренне признаюсь, произнести эти слова мне очень трудно».
Узнали об этом люди в колхозе, подняли невероятный шум: никуда не отпустим Коржа, и только. Говорили ему, что даже вовсе не обязательно много ходить, достаточно и того, чтобы сидел себе в конторе и давал указания. Вспоминали колхозники свою былую горькую жизнь, когда на кутью занимали у пана горсть ячменных круп, на всю волость было 70 керосиновых ламп, на сто душ выпадало 8 грамотных, которые еще те «грамотеи» были: вместо крестиков полфамилии с закорючкой нацарапать могли. Ни одной больницы не было. А теперь? Десять школ, две больницы, семь клубов девять магазинов. Электричество везде, на болотах пшеница, как гай шумит. И все это за последние годы было сделано.
Два дня шло бурное собрание в колхозе «Партизанский край».
— Одумайся, Захарыч! Что ты делаешь? Кого ты слушаешь? Не покидай нас, поработай еще, — говорили люди.
Василий Захарович был очень признателен всем за доверие, но настоял на своем: здоровье не позволяет, надо уходить. Тогда решили избрать его почетным председателем, чтобы время от времени приезжал и помогал своим землякам.
Новым руководителем «Партизанского края» стал Степан Зиновьевич Жибуртович. Коржу поначалу понравилось, как тот активно взялся за дело. Долго передавал Василий Захарович ему хозяйство, знакомил с бригадами, механизаторами, полями. Все было свое, родное, выстраданное, а не полученное в неком готовом виде от «доброго дяди». Сердце охватывала щемящая тоска: неужели все это станет чужим и посторонним? И больше не будет никаких забот и волнений? Успокоенность и опустошение души — начало старения?
Как ни тянул Корж сдачу, но пришел и ей конец. Прослышав, что колхозники хотят устроить ему пышные проводы, поспешил Василий Захарович до своей хаты, сказал своей жене, чтобы собиралась в дорогу. Закрыли они дом и уехали в Минск. Не хотел Корж рвать сердце и душу «прощальным банкетом», где обычно славословят и провожают, как на поминках…
Время от времени Василий Захарович приезжал в Хоростово, интересовался делами колхоза, помогал всем, чем мог, включая свой величайший авторитет в республике. Многие земляки из колхоза приезжали к нему в Минск, все в ту же маленькую квартирку на Деревообделочной улице, гостевали там, ночевали, рассказывали о житье-бытье «Партизанского края».
И СНОВА ХОРОСТОВО…
Люби людей, с которыми тебе суждено жить.
Марк Аврелий
Просто ли было Василию Захаровичу Коржу «отдыхать» на дважды заслуженной пенсии?
Он трудился всю жизнь честно, много и творчески, отдавая всего себя без остатка делу, которому беззаветно служил, в рамках отпущенного ему судьбой времени и той системы, которая на тот момент существовала. Хотя зачастую Корж намного выходил за самые ее рамки. Он никогда не был безрассудным и бессловесным «винтиком», бездумно выполнявшим любые, даже самые абсурдные приказы и указания сверху…
Но тут все было иначе. Вроде и колхоз «по состоянию здоровья» оставил Василий Захарович в надлежащем порядке, сделав на сей раз все так, как настоятельно было рекомендовано «сверху». Но односельчане, соратники не давали успокоиться. Да и у самого душа была не на месте.
Из записей В.З. Коржа: «…12 сентября 1961 года, 16 часов. Остановился в скверике напротив Минского облисполкома. Мне сегодня в 19.00 надо быть у председателя облисполкома Мицкевича Владимира Федоровича. Хожу, мечтаю, прикидываю, что зеленых насаждений мало. Мне, помню, говорили, что здесь намечали строить Верховный Совет (сейчас на этом месте Дворец Республики. — Н.С.). Но мне кажется, что в Доме Правительства Верховный Совет хорошо устроен и нет никакого смысла строить отдельное здание. А место здесь замечательное, как говорят, лобное. Ну, замечтался! Пойду. Чем меня порадует Мицкевич?
Да, не ожидал. Это был сюрприз. Заканчивали свое заседание члены облисполкома. Из приемной меня пригласили в кабинет. Товарищ Мицкевич поднимается, здоровается со мной за руку и тут же объявляет: «Василий Захарович, Вас Минский обком партии и облисполком наградили золотыми наручными часами с надписью: «Василию Захаровичу Коржу за долголетнюю и плодотворную работу на посту председателя колхоза. 1961 год. № 178375».
— Благодарю, — говорю, — партию и Вас за то, что не забыли. Не ожидал. Но приятно и воодушевляет.
Еще раз поблагодарил и ушел. А думы мои, да и земляки из Хоростово покоя не давали. И какой тут отдых?
…Жизнь идет и оборачивается не всегда лучшей стороной. С 17 ноября 1961 года и до сегодняшнего дня, 16 марта 1962 года прошло четыре месяца (без одного дня). Это срок бесперспективных мытарств, «хождения по мукам».
Непонятно, почему настали такие времена? Что за «руководители» теперь «пошли»? «Чем» они думают? Но, скорее всего, они ничего и ничем не думают. Вот поэтому-то так все и получается. Ведь сколько за эти времена в своих выступлениях на всевозможных совещаниях и пленумах, на XXII съезде КПСС Н.С. Хрущев сказал хороших слов, выдвинул предложения и дал указания, чтобы не повторить зла. Вроде и критика его должна быть доходчива, а вот «воз и поныне там».
Конец 1964 года: «А что теперь Хрущев? Сам за «волюнтаризм» оказался «в дураках». Мораль проста: не надо долго держать людей на больших руководящих постах — они портятся. Зазнаются и вместо пользы приносят вред…»
Март 1962 года: «Когда весной (в апреле 1961 года) меня под видом заботы о моем здоровье в мои 63 года начали уговаривать вопреки моим желаниям, сдать колхоз, «согласно установке сверху», говоря при том: «Вы уже, Василий Захарович, поработали, дай Бог каждому. Пускай поработают молодые, а Вы идите себе на заслуженный отдых», — и так далее, то я, как дисциплинированный член партии (повторюсь — вопреки своим желаниям и желаниям всех колхозников), подал скрепя сердце заявление…
…Если сказать на простом языке, то это было, как я вижу, «вредительство» в тот момент. Мне было очень обидно, поскольку я честно отработал семь с лишним лет, такое вымахало за это время хозяйство: в 3,5 раза увеличилась продуктивность животноводства, проведено большое строительство, большая механизация, электрификация, радиофикация, телефонизация. Поднято было более двух тысяч гектаров целинных земель, проведено большое дорожное строительство. И с каждым годом по всем направлениям хозяйство по кривой резко поднималось вверх.
Никакой внятной причины для «уговора» меня об оставлении колхоза «у них» не было. Кто первый эту «заботу» начал проявлять, мне и сейчас не понятно. Колхозники в 100 раз оказались на отчетно-выборном собрании умнее и меня, и всей этой ненужной, вредной затеи со стороны «горе-руководителей». Они прямо говорили (и не один): «Василий Захарович, ты хорошо продумал этот вопрос? Что ты делаешь? Кого ты слушаешь? У этих людей нет ни совести, ни ума».
Да, я десять раз выступал, просился меня отпустить из колхоза, чтобы выполнить наказ первого секретаря Минского обкома компартии Белоруссии товарища Притыцкого, которому дал слово, как член партии, что «работать больше не буду».
Это я делал с болью в сердце и со слезами на глазах. Народ оставил меня членом правления и избрал почетным председателем колхоза. Тогда же по моему заявлению на имя Н.С. Хрущева явился из Москвы, из газеты «Сельская жизнь», некто Любовцев Владимир Ильич. Приезжал он, чтобы вскрыть неправильное отношение к колхозу районных и областных организаций. Но этот «порученец» вместо вскрытия настоящих недостатков начал «нападать» на людей, ни в чем не разбираясь, и начал защищать того же, стоявшего на вредном пути Прокопенко. Написал в газете такую чушь, что тем самым «загладил» те «преступления», касавшиеся колхоза и меня, которые «сотворили» Прокопенко и многоуважаемый товарищ Притыцкий.
Что сделалось с хозяйством за это время? И почему же я вынужден был вновь подать заявление на ту же работу?
А потому что хозяйство резко пошло вниз, опошлялась сама традиция нашего колхоза — «Партизанский край». В руководство влезли люди, начавшие проводить вредную политику, а Прокопенко все это покрывает и вводит в заблуждение обком партии и ЦК КП Белоруссии.
Но характерно тут главное. Когда побыл в колхозе посыльный К.Т. Мазурова Иван Тараканов, то вскрыл там целый ряд беззаконий в руководстве колхозом Жибуртовичем под покровительством Прокопенко. Вот тут и написал товарищ Мазуров на докладной Тараканова резолюцию секретарю обкома Притыцкому со следующим текстом: «Безусловно, больше Жибуртовича там держать нельзя. Рекомендую вернуть назад т. Коржа, тем более, что он и сам изъявляет желание поработать».
Эта резолюция, между прочим, родилась перед отъездом Мазурова в Киев на совещание. Так вот, Притыцкий тогда по нескольку раз потом звонил и все доказывал, что, мол, Тараканов неправильно доложил и т.д. Посылали затем (в колхоз. — Н. С.) второго человека из ЦК КПБ Паршина, из обкома Денисевича (это тоже «заинтересованное» лицо. — Н. С.), а из района все того же Прокопенко. Они хотели чисто формально этой, так называемой «комиссией» только «заслепить» глаза руководству. Но Паршин также оказался объективным человеком. Он вообще говорил: «Не могу никак понять, кому и, самое главное, для чего понадобилось оттуда (из колхоза. — Н.С.) Коржа «выпроваживать?»
И вот тут-то и последовал Василию Захаровичу недвусмысленный намек из Минска, в том смысле, что надо, мол, вновь учесть настойчивые требования колхозников «Партизанского края». Прилетели из Хоростово и народные гонцы с единственным и всеобщим наказом: «Захарович! Хватит! Возвращайся!»
Соблюдая весь «политес» того времени, Корж пишет письмо человеку, которого он глубоко уважал, — К.Т. Мазурову.
Из письма В.З. Коржа К.Т. Мазурову: «Кирилл Трофимович! Меня очень не хотели отпускать колхозники нашего колхоза с поста председателя. Им, так же как и мне, хотелось продолжать эту большую грандиозную работу, в которую так много уже вложено и труда, и средств вместе с этим народом.
Благословите меня, Кирилл Трофимович, как говорят, на старое место, хотя бы до конца семилетки. Даю слово, что хозяйство это станет настоящим маяком на Полесье по всем направлениям. Одновременно буду просить усилить мелиоративные работы.
Всегда с душой, Кирилл Трофимович, я одобряю Вашу постановку вопроса перед союзным правительством о больших мелиоративных работах в нашей республике. Это такой жизненно необходимый вопрос, выполнение которого совершенно изменит экономику Белоруссии. Это даст нам изобилие собственной сельскохозяйственной продукции…»
Кирилл Мазуров, отдавая заслуженную дань уважения и признательности Василию Захаровичу Коржу, спустя два десятилетия вспоминал: «…Он поднял экономику вконец ослабленного в результате войны колхоза, обеспечил односельчанам высокий материальный и культурный уровень жизни, отстроил деревни, украсил их добротными домами, зданиями школ и детских садов.
Мне часто приходилось встречаться с Василием Захаровичем и у него в хозяйстве, и в столице. Он приезжал в Минск по делам и иногда разгневанный заходил в Центральный Комитет партии, требовал призвать к порядку тех или иных работников, оказать содействие. Это был строгий, но справедливый человек, органически не терпел фальши, всегда требовал честного и ясного ответа, возмущался, когда, отказывая ему в чем-то, изворачивались и фальшивили. Особенно не терпел он всяческого заискивания и подхалимства…»
Возвращение Василия Захаровича спустя год в родные края можно смело назвать триумфальным.
Из дневника В.З. Коржа: «22.03.1962 г. Вечером состоялось партийное собрание, сначала оно открытое, а потом — закрытое…
Были сильно натянуты струны, мысли людей мешались во все стороны, ведь многие из них почти год подхалимничали, хотя в душе и были другого мнения. Все эти подлецы, и приезжие, и местные, думали, что народ пойдет за ложью, которую они почти год прививали народу. Но народ всегда любил и любит правду…
23.03.1962 г. В одиннадцать часов началось общее собрание колхозников в 7-й Гоцкой бригаде. На собрании было человек четыреста. Так как я пришел на собрание, то настроение у народа было боевое, лица были веселые, улыбающиеся. На каждом из них можно было прочесть, что дело наше правое, и мы победим. Открыл собрание председатель колхоза и объявил повестку дня: «Собрание бригады №7 колхоза «Партизанский край» будем считать отчетно-выборным, для ведения собрания просьба избрать президиум».
Первой кандидатурой люди назвали мою. Докладчик из кожи вон лез, стараясь доказать свою неправду. Как будто при нем люди получили больше на трудодень. Колхозники в одно слово утверждали, что они получили потому, что Захарович (как они говорили), спасибо ему, насеял на удобренных полях много ржи, вот народ и получил тот хлеб, что сеял при товарище Корже. Другие подхватывали и говорили, что так, как Жибуртович посеял на пустых землях, то, конечно, не будет чего давать на трудодень в 1962 году.
Вообще собрание было на большом политическом подъеме, и эти горе-руководители стали бледно выглядеть. Вся их «работа», все эти «заговоры» против меня провалились с треском; народ даже не дал им говорить…
Меня же избрали вновь председателем колхоза. И я в своем откровенном выступлении окончательно разоблачил несправедливость и пригвоздил их перед народом как лжецов к позорному столбу. За все содеянное надо отвечать, в конце концов.
Собрание в Гоцке окончилось в часа четыре. Оттуда мы поехали в Челонец. Мои-то враги надеялись, что эти бригады их поддержат, и они возьмут верх. В челонецкий клуб набилось людей полным полно: человек семьсот — восемьсот. Видно было сразу, что горе-руководители и здесь с треском провалят свои затеи. Народ совсем не дал Прокопенко говорить. На голосовании меня также единогласно избрали председателем колхоза. После собрания было организационное правление.
26.03.1962 г. Было заседание правления; решили очень серьезный вопрос. На основании решений мартовского Пленума ЦК КПСС (для Беларуси сдать в этом году на каждые три гектара земли одну свинью на мясо) мы решили так: в каждой бригаде построить за апрель месяц свинарник и закупить у колхозников поросят такое количество к своим (колхозным) свиньям, чтобы к концу года сдать 1000 голов свиней.
01.04.1962 г. Воскресенье. А снегу в лесу полным-полно. Вчера только начались проталины по дорогам. Правда, второй день лежит туман, он снег съедает, но лучше бы было солнце. Нынче поздняя весна, а кормов для скота — одна солома, и той недостает.
Присутствовал на собрании уполномоченных сельпо: был отчет и выборы правления сельпо. Да, несет большой несправедливостью и отсталостью в самом руководстве. А вот народ, уполномоченные, и вообще присутствовавшие на собрании, показали себя гораздо выше во всех отношениях, нежели руководство. Вот такой факт: по отчету председателя сельпо получилась небольшая прибыль, которую нужно было собранием уполномоченных куда-то конкретно определить. И вот появились два предложения. Некто Матусевич (с крепким индивидуальным уклоном) процедил свои слова (они как будто из-под пресса вырывались): «Распределить прибыль среди пайщиков». И второе предложение было Коржа Ефима Васильевича: «Изыскать еще немного средств, добавить их к основным и построить магазин в Челонце или склад какой. А раздавать их пайщикам не стоит. Все равно крохами не налижешься, а только попусту их растратишь…
Председательствующий Харлап Севостьянчик ставит на голосование первое предложение Матусевича. И за это отсталое, индивидуальное предложение голосует лично председатель сельпо Федорович и сам Матусевич. За второе предложение голосуют буквально все: чтобы за получившуюся прибыль построить магазин или склад. Вот вам лицо народа и лицо руководителя.
02.04.1962 г. Понедельник. Дал распоряжение по всем бригадам — создать комиссии и тщательно пересмотреть все наше животноводство. Это создавшееся за зиму положение полностью не спасет, но необходимо выявить количество слабых (скот) в каждой бригаде (как их называют — смертников) и взять их под особый контроль, усилить рацион, чтобы не допустить или хотя бы уменьшить падеж. Конечно, прямые виновники такого положения в животноводстве — это руководство колхоза. Но я виню даже больше секретаря парторганизации М. Бебко, нежели председателя С. Жибуртовича, потому что Бебко местный человек, несколько лет работал заместителем председателя, зоотехник. Ему же, как никому другому, и карты в руки! Даже если Жибуртович, не разобравшись, и городил какую-то чушь в отношении сенокошения, то Бебко-то это нужно было на правлении доказать и не допустить такого положения, чтобы домашние сенокосы остались некошенные, а скот целую зиму стоял на соломе. Между прочим, в такое лето, как прошлое, 1961 года, даже все ленивцы все убрали в Беларуси, а у них осталась вся отава некошенной и гектаров около двухсот первого укоса. Я считаю, что Бебко все знал, что так получится, но для него дело народное, общественное — потом, а первое — себе. А район в этом деле еще больше «помог» колхозу, т.е. сделал его еще одним начальником, платным секретарем парторганизации, и вот этот горе-специалист возомнил о себе Бог не весть что и все лето просидел в кабинете, подшивая газеты, журналы. По достоверным сведениям, председатель просидел в бухгалтерии, все наводил дисциплину, завел такой порядок: штрафовать людей по всякому поводу. То есть он взял на себя роль этакого польского жандарма, вопреки нашим советским законам. Про руководство района можно в глаза сказать: они проявили, прямо скажем, «вредительство» в отношении сенокошения в колхозе «Партизанский край» в 1961 году.
На протяжении всех лет, как я знаю (да еще и до революции), все жители (потом колхозники) пользовались помещичьими сенокосами, а потом ими же пользовался колхоз, потому что колхозных сенокосов у нас мало.
За последние годы мы подняли своих сенокосов более 1000 гектаров, то есть превратили их в пахотные земли. Поэтому их стало еще меньше, а район без всякого анализа раздал наши вечные сенокосы другим организациям, которые, получив дармовые сенокосы, спекулировали ими, они часть их отдали людям, а добрая половина вообще пришла в упадок.
Колхоз продержал скот целую зиму на одной соломе, а сейчас на его упитанность страшно смотреть. За семь с половиной лет моей работы председателем колхоза (а до меня работал Данилевич) такого тощего скота не было. Вот вам и руководители: на год отодвинули колхоз назад. А вот по очковтирательству заняли первое место в районе — это по кукурузе и вообще по кормам. Область даже выпустила плакат (3000 экземпляров) с портретом Жибуртовича, чтобы, значит, по ним равнялись другие районы области, и колхозы, и совхозы. И все это сделано для маскировки своей бездеятельности и прямого (не побоюсь этого слова) «вредительства» со стороны некоторых руководителей района и области по отношению к нашему колхозу.
03.04.1962 г. Во второй половине дня я поехал на грузовой машине в третью бригаду посмотреть паводки на торфяниках, в канавах, проталины на полях, а также подобрать вместе со строителями, где строить свинарник и т.д. Будучи в Бараньей горе, пошел посмотреть овец в овчарнике. Был я там минут сорок, и около овчарника не было за это время ни одного человека. Когда я открыл сарай и вошел в него, то овцы бросились с голоду ко мне. На одном проходе лежало, уже, наверно, недели две и больше, 7 штук дохлых овец, в другом проходе тоже пять штук. Сено в одном углу лежало возле воза, а воды им, видимо, тоже не давали, потому что к корыту следов никаких не было. И в колодец со всего двора вода льется грязная, и никто за этим не смотрит. До этих «работников» там работали другие пастухи и доглядчики, и их, как говорят, бригадир ни за что снял. Какое бездушие! Надо полностью выяснить и исправить подобное положение.
04.04.1962 г. Первый день, похожий на весну. Приезжал председатель райисполкома и один товарищ из районной ветеринарной службы. Будем пересматривать все животноводство, и нужно составить акт о состоянии и количестве скота.
Посмотрели в Раховичах животноводство, посоветовали там плотникам, где нужно строить свинарники и как строить. В Раховичах молодняк тощий, но досматривается, как мне кажется, работниками животноводства добросовестно.
В Челонце были в свинарнике. Действительно, будет лучше повернуть эту громадину, которую строили на три тысячи свиней, на коровник. Там двести, а то и больше, дойных коров. А свинарники иметь небольшие в каждой бригаде будет гораздо лучше. А если перевести еще каждую бригаду на хозрасчет, то они будут лучше смотреть за свинарниками. А пока мужчины рубят лес на новый свинарник.
05.04.1962 г. Два человека из ЦСУ, один из района (ветеринарный врач), наша бухгалтерия, ревизионная комиссия пересчитывали и определяли по упитанности скот.
06.04.1962 г. 6 апреля пересчет и определение скота закончены. 75 процентов скота тощего, а если хорошо посмотреть, то он тощий весь, а процентов 10 есть такого, что кости держит только кожа. Очень тяжелое положение со скотом — его всего 2569 тощих голов.
Было правление. Правда, не все были. Да и бригады были не все Разговор шел о том, как постараться не допустить массового падежа скота ввиду бескормицы. Агроном докладывал о наступлении посевной, какие предпосевные работы проводятся (подкормка и т.д.). Прошел разбор заявлений и всякого рода просьб.
Решили огородить братские могилы в урочище Векорово, потому что ограда пришла в негодность. Ведь их в апреле месяце 1944 года, когда хоронили, и тогда же их огородили хоростовцы. Также решили поправить братскую могилу в Хоростове.
07.04.1962 г. По старым религиозным обрядам, сегодня День благовещенья — суббота. Часть народа пойдет в церковь. Я смотрю на это спокойно. Каждый решает сам: верить ли в Господа или в пришествие коммунизма.
Ночью был хороший дождь, есть надежда, что после такого дождя быстрее пропадет снег; скорей бы выпустить скот в леса, быстрей бы травушка пошла, она бы спасла положение в животноводстве. Сейчас пойду с бригадиром в поле. Мне кажется, что уже в понедельник надо выезжать в поле. Сегодня бухгалтерия, кстати, будет авансировать вторую бригаду за 1-й квартал.
С утра по радио обращался к колхозникам с просьбой о сене, предупреждал, чтобы не было потрав.
Часов пять ходили с бригадиром по полям второй бригады. В понедельник, во что бы то ни стало, нужно уже выходить в поля сеять овес, яровую рожь, сладкий люпин и другие сельскохозяйственные культуры. Плохо, что нет семян моркови. Хотя еще и грязно, но ее нужно рано сеять.
Эх, какое же это удовольствие пройтись, попланировать, поразмыслить над ходом вещей там, где ты все начинал. Сколько ценнейших замыслов вложено в это проектирование — ни одна канавка по груздовскому объекту без моего вмешательства не делалась.
Я помню, как мелиоратором Павлюченко был составлен первый проект — бедноватый, куценький. И потом, когда я вник в дело да походил с ним пару дней по нашей местности, сделали мы все так, как нужно, и дорога появилась.
Какая же низость была со стороны зачинщиков моего почти годичного «отпуска». Сколько потеряно за этот год. Я не преувеличиваю тут свою роль. И как правильно и приятно, что не стал народ ждать дальше, а возмутился и отстаивал правду до конца.
А какие же они верткие — эти заклятые враги народного дела, подхалимы. Они уже опять вертятся около меня, а еще вчера вертелись и «подпевали» той несправедливости, которая торжествовала почти год.
08.04.1962. В воскресенье утром были маленькие заморозки. Кое-как из Яскович на тракторе доехали домой командированные: механик Клезович с помощником и шофером; четверо суток они пробыли в Минске, все возились с этим валом из пилорамы. Это еще хорошо, что оказал помощь какой-то завод через совнархоз. А колец к легковой машине так и нет. Стало очень много поступать некачественных частей, деталей и целых машин из заводов. Это все происходит из-за «скоростных» методов работы — «тяп-ляп», а ведь машина требует не «тяп-ляп», а точности. Если это не прекратится, то будет нанесен очень большой вред в народном хозяйстве.
Во второй половине дня с шофером Сенюком на грузовой машине проехали в Челонец, взяли колхозников человек пять во главе с бригадиром и проехали на их поля, осмотрели рожь, в одном месте спустили воду, посмотрели, что делать дальше.
09.04.1962 г. В понедельник утром, во время наряда, когда сказано было животноводам и бригадирам выгонять в поле овец, то некоторые сказали, мол, мы говорили с пастухами, но они отложили это дело на завтра. «А почему не сегодня?» — говорю я им. «Ну, сегодня понедельник — тяжелый день», — ответили они мне. Все-таки выгнали в поле овец. И смех, и грех. С тревогой жду вторник, может, тоже «тяжелый день» для них уже после понедельника будет? Черт его знает…
13.04.1962 г. Пятница. Назначен был пленум райкома, но отложили на неопределенное время. Ездил в район на счет сенокосов, но не с кем говорить, и никому до этого дела вообще нет. Нашли в райисполкоме в большой груде неподшитых бумаг заявление колхоза, которое было написано два месяца назад, о том, чтобы отвели колхозу 1500 га сенокосов. Ведь 2570 голов крупного рогатого скота в хозяйстве, да и у колхозников не меньше, а сенокосов почти нет. До ликвидации Ленинского района и до присоединения нас к Старобинскому району наш колхоз пользовался сенокосами площадью более 5000 га.
А сейчас Минская область и Старобинский район — это такие бездельники, прости Господи, что они больше вредят, чем помогают делу.
Вообще еще такого никогда не было — просто какие-то чумовые решения, без всякого анализа последствий, без души, без головы. А сколько «воображения» и болезненно высокого мнения о себе у этих горе-руководителей!
Чтобы спасти крупный рогатый скот от истощения, нужен год, целый год. А ведь это их головы так спланировали, что колхоз с таким крупным рогатым животноводством оставили совершенно без сенокосов.
Ну а местный секретарь и председатель просидели все время в конторе и кабинете, а сенокос остался некошеный.
14.04.1962 г. Суббота. В Гоцке осуществлена окончательная организация двух бригад, оформили их актом. Но нужно их еще направлять на путь истинный.
15.04.1962 г. Воскресенье. Нужно с агрономом и механизатором объехать все поля (к тракторам, которые на борозде). Бригада (Раховичи) очень плохо вступает в сев, вернее, они еще почти не приступили к севу. Топчутся, пропускают дни (уже четыре). Должны были посеять не менее 25—30 га, а у них еще почти ничего нет. Много площадей под водой, а они все топчутся. Удивительные люди, эта шляхта — неповоротливые, а гордости и спеси много. И соображения в деле у них тоже мало…
16.04.1962 г. Понедельник. Интересные сведения из Старобина: Прокопенко назначили начальником управления Слуцкого района, и на отчетно-выборном собрании в деревне Гоцк он, в порядке хвастовства, имел намерение меня малость припугнуть. Что ты, мол, Корж, не особенно говори все, что думаешь, на собраниях (хотя и правду) в мой адрес, потому что я являюсь нач. управления Старобинского и Любанского районов и буду тебя прижимать, когда захочу.
А сейчас вся эта компания: Прокопенко, Голуб и другие, которые в угоду начальству подхалимничали перед ними, теперь из кожи вон лезут, чтобы остаться, хотя бы одному, в начальниках района и общими силами, при помощи областных друзей, вроде Денисевича, все-таки проводить вредную политику по отношению к нашему колхозу.
Конечно, они же не признают себя виновными, а некоторые областные начальники очень крепко увязли в этой гнусной комедии, которая так дорого обошлась хозяйству.
17.04.1962 г. Вторник. Машины ходили в Солигорск за удобрениями, а остальные работали по бригадам. Из СМУ приезжал инженер-мелиоратор. Он, я и начальник мелиоративного участка Балюк осмотрели недоделки по Двинскому объекту и Груздовскому; по обоим объектам нужно еще копать несколько коллекторов (два-три) и штуки четыре осушителей (это без верховья Двинского). Поднять целины нужно гектаров 150, а то и 200. Но сейчас это название — СМУ, оно действительно отвечает само за себя — это настоящая СМУТА. Дав им технику, одновременно не дали на эту технику никаких прав. И вообще они не знают, что им делать теперь. Специалисты-мелиораторы ими не руководят. А ничего не зная, абсолютно не разбираясь в мелиоративном деле, сюда вмешиваются зачастую райкомы, райисполкомы — без всякого предварительного изучения, без глубокого анализа, без всяких изысканий — и дело, и технику гробят. Как замечательно работала эта организация, когда она отвечала своему названию ММС — Министерство мелиорации сельского хозяйства. Наш колхоз тогда ежегодно, к весенней посевной, отвоевывал у болот (у зарослей и корчей) 200—250, а то и 300 гектаров земли. Весной осушали, корчевали, запахивали и успевали сеять, и были у нас замечательные урожаи кукурузы,
12.07.1962 г. Четверг. Ровно в семь утра, сойдя с поезда в Кобрине там, где когда-то великий русский полководец Александр Васильевич Суворов останавливался во время своих боевых походов, понял, что сегодня не смогу из-за отсутствия времени посетить открытый в честь его пребывания музей имени Суворова, который никогда я не миновал. Люблю я его как личность, поэтому и всегда хочется взглянуть на память о генералиссимусе и его Чудо-богатырях, которые неоднократно прогоняли чужеземцев с поруганной нашей земли. И как точно он сказал в свое время: «Кто любит свое Отечество, тот подает лучший пример любви к человечеству…»
Шли будничные, в чем-то рутинные, дни и недели работы во главе колхоза «Партизанский край». Очередная невеселая запись «для себя» в дневнике Василия Захаровича Коржа от 14 июля 1962 года свидетельствовала о дальнейшем торжестве бессмертных идей бюрократизма.
Из дневника В.З. Коржа: «Суббота. Короткий день. В девять часов утра пошел в приемную Председателя Совмина БССР. Через почти час тов. Киселев Т.Я. меня принял. Просьба у меня была написана и отпечатана на нашем колхозном бланке. А просьба в Совмин уже повторная — о сенокосных угодьях, которых у нас далеко не достаточно для нашего поголовья. В 1960 году мы поднимали этот вопрос перед Совмином. Вопрос готовился, но так он света и не увидел. Вот и опять начинай все сначала. Волокита страшная.
А с душой, как говорят, никто не хочет поразмыслить и решить вопрос правильно, по-человечески. Прием был коротким. Сейчас начальство уже почему то не любит, когда к нему заходят с делами, над которыми надо помозговать, взять на себя при этом ответственность и решить. Сидишь вот и читаешь на его лице и в его «обхождении» с тобой всю бездушность этой беседы. Он даже пытался меня «агитировать» или «убеждать», что ничего, мол, страшного не произошло.
Я ему говорю, что 400 га кукурузы недодадут и 1/4 части того, что они должны дать, уже прошел Петрок, а ни одного стожка сена нет, а все годы к этому времени уже были тысячи тонн сделанного сена, а в хозяйстве 2600 голов крупного рогатого скота, да лошади, овцы, скот колхозников. А косить, по-настоящему, негде.
Вот, что меня, по сути, и привело к Вам, уважаемый Тихон Яковлевич. А Вы, я вижу, хотите, чтобы я быстрее сматывался…
Бумагу я оставил на 700 га сенокосов. Что ж, будем опять ждать…
31 июля 1962 г. С самого утра я пошел в Совмин к А.Н. Скрипко, который был у нас после того, когда я побывал насчет сенокосов у Предсовмина т. Т.Я. Киселева.
В ходе своей командировки А.Н. Скрипко действительно вскрыл несправедливость и в своей докладной на имя председателя Совмина БССР Киселева Т.Я. изложил свои справедливые соображения.
Но Киселев наложил никчемную резолюцию, которая никого и ни к чему не обязывает, а просто является отпиской.
Как руководитель, Тихон Яковлевич не должен бы «морозить» дела. Нужно их лишь разбирать по существу и решать вопросы смелее. Отвечать надо за дело. На то вы и руководитель, чтобы отвечать за дела, а не «морозить» их, в смысле — «как бы чего не вышло»…
Ваши подчиненные, Тихон Яковлевич, льстиво «восхищаются» такими вялыми либеральными решениями. Что же будет дальше по этому вопросу? Я же не остановлюсь на такой, уже ставшей «исторической», несправедливости в отношении сенокосов по нашему колхозу…
1 августа. Опять с утра Совмин. Хочется все-таки узнать и поехать домой с результатами в 600 га хотя бы. Постановление Совмина подготовлено, Лобанок завизировал, а Киселев задержался в ЦК КПБ. Меня клятвенно заверили, что все будет хорошо, но предчувствия у меня все равно неважные, потому что он в первой докладной в своей резолюции не сказал про нас ни слова. А сказать, мне кажется, нужно было, чтобы проскочило. Завтра позвоню»…
ИЗ ОФИЦИАЛЬНОГО ДОСЬЕ КПСС
Тихон Яковлевич Киселев родился в 1917 году в деревне Огородня Кузьминичская Добрушского района Гомельской области. Окончил Гомельский педагогический институт (1941), Высшую партийную школу при ЦК КП(б)Б (1946). С 1936-го на педагогической работе в Епьском районе. С 1941-го преподаватель, директор школы в Сталинградской области. С 1944-го на партийной работе в Гомельской и Брестской областях. С 1952-го 1-й секретарь Брестского обкома КПБ, с июля 1955-го секретарь, затем 2-й секретарь ЦК КПБ. С 1959 по 1978 год председатель Совета Министров БССР. В 1978— 1980 годах зам. председателя СМ СССР. Благодаря его твердой позиции и содействию Совмина СССР в Минске был построен и в 1984 году начал функционировать метрополитен. В 1980—1983 годах 1-й секретарь ЦК КПБ. Герой Социалистического Труда (1977). Умер в 1983 году.
Предчувствия Коржа не обманули. Решение по сенокосам оказалось «половинчатым»: к этому вопросу пришлось еще дважды возвращаться. Как говорят, разные решения бывают у высоких республиканских начальников. Кому на пользу, а кому и не очень. Уж таковы некоторые нюансы управленческой деятельности. А ведь не за «себя лично» просил Василий Захарович!
И так, к сожалению, бывало до бесконечности. Будучи депутатом Верховного Совета Белорусской ССР 6-го созыва, Корж никогда не мог относиться к своим высоким обязанностям чисто формально. Ему всегда до всех и всего было дело. Каждую беду и боль людскую он пропускал через себя, чувствовал сердцем. Да и как же иначе, если тебе люди такое дело доверили!
А сколько раз ему приходилось восстанавливать правду-матушку в отношении многих былых своих соратников по партизанской борьбе, когда в этом усомнялись некоторые пороху не нюхавшие партийные функционеры. Как, скажем, в этой справке:
«Даю настоящую, тов. Филоновичу Петру Игнатьевичу 1899 года рождения. Житель городского поселка Микашевичи Ленинского района Брестской области, а уроженец он того же района, деревня Морочь.
Тов. Филонович П.И. с первых дней Великой Отечественной войны стал активным борцом против гитлеровцев. С первой встречи с тов. Филоновичем П.И. я в нем увидел настоящего борца, патриота и тонкого разведчика. Сразу видно было, что те репрессии, которые раньше перенес Филонович П.И. со стороны белополяков, не пропали даром. На всем протяжении нашей борьбы с фашизмом в тылу врага тов. Филонович П.И, посылался в самые ответственные места, и всегда точно выполнял задание. Он много сделал в развитии партизанского движения».
Несмотря ни на какие сомнения, утраты и разочарования, Корж оставался верен себе. За прошедшие нелегкие для него годы он отнюдь не превратился из романтика в расчетливого циника, как это произошло с некоторыми партноменклатурными функционерами.
В одном из своих выступлений на очередной сессии Верховного Совета БССР Василий Захарович, как депутат и вечный труженик, человек дела и здравого смысла, с сожалением размышлял о вечно «прогрессировавших» тенденциях дальнейшего «обюрокрачивания» и «расхождения слова с делом» в стране «развитого социализма», начинавшей уже уставать от бесчисленных «новационных» хрущевских шараханий.
Из выступления В.З. Коржа на сессии Верховного Совета БССР: «Спрашивается: почему такая ситуация складывается? Да потому, что, к нашему великому сожалению, у нас очень много развелось «охотников», которые научились и уже привыкли жить для своего удовольствия, а остальное их не касается. Они пожинают плоды труда честных тружеников и борцов, настоящих патриотов нашей Родины.
Их интересует государство с точки зрения получить от него побольше, а не постоять за него грудью, если придется, или же потрудиться так, чтобы оно стало богаче. Это не их дело! Они приспособились, «уловчились» и сосут готовое.
Идеи партии в стремлении к тому, чтобы удешевить государственный аппарат, абсолютно правильные. Особенно это стало чувствоваться в последние годы.
Но товарищи! Без упорной, конкретной и повседневной борьбы с этими якобы «нужными», а на деле ненужными аппаратами, которые очень плодовиты и размножаются, я бы сказал, ежечасно, никакой экономии мы не добьемся. Они готовы погубить, захлестнуть в бумажном море самые хорошие идеи, затеи и предложения. Без упорной борьбы в этом деле, повторяю, одним взмахом ничего у нас не выйдет. Не надо питать иллюзии, а то опять «маниловщина» получится…»
И вновь вспоминались Василию Захаровичу бессмертные творения Николая Васильевича Гоголя и Николая Евграфовича Салтыкова-Щедрина. К тому времени советской власти исполнилось всего-то около 50 лет…
Порой, глядя на безынициативность и безалаберность некоторых своих колхозников, которые Василий Захарович всем нутром своим не переносил, он знал, что только лишь его личный пример может переломить ситуацию. И тогда все было, как во времена его боевой молодости. Корж, при этом, хорошо понимал жесткую экономическую необходимость и целесообразность индивидуальной оценки труда и вклада в общее дело каждого.
Из дневника В.З. Коржа: «8 сентября 1962 г. В третьей бригаде у меня опять, как и вчера, полное разочарование. Человек 25 в ней, пять автомашин, два трактора. Стоит все мертво, потому что силосоуборочный комбайн очень часто портится.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги