Василий Мудрый

Делали мы еще попытки потеснее связаться с Линьковым (самолюбие — самолюбием, а взрывчатка-то, ох, как нужна была!).

Но группа во главе с Томилом, посланная к Линькову, вернулась ни с чем. Кроме того, Линьков хотел забрать группу в свое распоряжение. Но бойцы отказались остаться.

Конечно, я понимал, что у отряда Линькова свои задачи, он подчиняется непосредственно Москве, РУ ГШ РККА. Но зачем переманивать людей? Если надо — попроси у командования отряда. Мы бы пошли навстречу. Словом, неприятный осадок остался на душе от встречи с Линьковым и от таких его действий.

И все-таки надежды я не терял. Должен же он понять, что общее дело делаем.

Пошли на вторую встречу с Линьковым. Был я вместе с комиссаром — Никитой Ивановичем Бондаровцем. Но на встречу пришел не Линьков, а незнакомый нам энергичный молодой человек с умным лицом, спокойным, доброжелательным взглядом.

— Капитан Черный Иван Николаевич, — отрекомендовался он, крепко пожимая мне руку. — Наслышан о делах вашего отряда и очень ряд с вами познакомиться.

Мне не терпелось узнать, что же это за капитан и откуда он. И, словно угадав мое нетерпение, Черный объяснил:

— Я пришел вместо Линькова. Он заболел. Сам я несколько дней назад свалился в здешние края с неба.

И это «свалился с неба», и голос, и простая манера держаться — сразу подкупали. Я вытащил кисет, трубку, предложил:

— Покурим, капитан?

— Погодите, Василий Захарович! — живо сказал Черный и потянулся к вещевому мешку. — Могу угостить московскими папиросами.

И начал он вынимать и класть нам с Никитой Ивановичем на колени шоколад, копченную колбасу, пачки «Казбека». Щедро, по-русски. Верите, но от вида всех этих неожиданных подарков, напомнивших о мирной жизни, меня даже слеза прошибла.

— Да хватит, хватит, Иван Николаевич, — взволнованно сказал Бондаровец.

— Давно из Москвы?.. — стараясь подавить волнение, почти шепотом спросил я.

— Недавно.

—- Как там в Москве?

— Живет, живет Москва, Василий Захарович! — широко улыбнулся Черный. Я переглянулся с Бондаровцом, распечатал пачку «Казбека», понюхал и закрыл.

— Да вы курите, Василий Захарович! — И снова лицо Черного осветила улыбка.

— Э, нет брат. Принесу в отряд — каждому дам по папиросе. Вместе с хлопцами московский дымок понюхаем. Этот «Казбек» лучше всяких там политбесед подействует! Ну, обрадовал ты нас, капитан! — незаметно для себя, переходя на «ты», — сказал я. — Спасибо от всей души, спасибо!

— Да меня-то за что благодарить? — смутился Черный. — Это вам из Москвы прислали… Кстати, Василий Захарович, я пришел от Линькова, чтобы узнать…

— Да, погоди, — перебил я, — о делах после. О Москве расскажи.

Черный подробно рассказал о Москве. Ведь нас интересовало буквально все. И как выглядит город, и как живут москвичи, и новые назначения в армии, и настроение людей в советском тылу. И каждый его ответ был немногословен, но удивительно точен и ясен.

— Разведчик? — спросил я, чувствуя, что мы уже порядком замучили капитана вопросами.

Он кивнул. И тогда я взял, как говорится, быка за рога:

— Вот что, капитан. Не знаю, кто тебя послал, но давай говорить начистоту. Задача сейчас у всех одна — развертывать партизанское движение. Так я говорю?

— Так, — согласился Черный.

— А можно ли его развернуть без тесного взаимодействия отрядов?

— Полагаю, нельзя, — ответил Черный.

— Приятно слышать! — обрадованно сказал Бондаровец, толкая меня под локоть.

А я пояснил:

— Понимаешь, часто мы, партизаны, еще не можем общий язык найти. Вот взять хотя бы нас с Линьковым. У него есть связь с Москвой, а у нас нет. Ему взрывчатку сбрасывают, а нам нет. Ему оружие дают, а нам не дают! И он ничем с нами не делится. Скажи честно: с тобой взрывчатку сбросили?

— Сбросили, — смущенно ответил Черный.

— Так, неужели не поможете?

— Думаю, поможем.

— Вот это разговор! — И Никита Иванович Бондаровец хлопнул капитана по плечу. — Наш хлопец!

Не знаю, как докладывал Линькову Иван Николаевич Черный о нашем разговоре, но через несколько дней мы получили от Линькова некоторое количество взрывчатки и боеприпасов.

А вскоре Линьков был отозван на Большую Землю, и отряд возглавил Черный, о котором я всегда вспоминаю с чувством искренней благодарности, глубокого уважения. Лишь после войны я узнал, что это был его псевдоним, а на самом деле это был Герой Советского Союза Иван Николаевич Банов…»

К ВОПРОСУ О ПАРТИЗАНСКОЙ ТАКТИКЕ

Василия Захаровича Коржа связывала крепкая боевая дружба с прославленным украинским партизанским командиром Сидором Артемьевичем Ковпаком. Он неоднократно взаимодействовал с ним в тылу врага, на базе его соединения ковпаковцы отдыхали, перегруппировывали свои силы. В беседах они обычно касались вопросов борьбы с нацистскими оккупантами, наращивания своих ударов по их формированиям.

Из записок В.З. Коржа: «В конце 1942 года в район нашего партизанского края прибыло соединение С.А. Ковпака. Сидор Артемьевич и его комиссар Руднев сразу же сообщили мне, что хотели бы встретиться. Я ответил, что буду рад встрече и жду их.

В начале января 1943 года ковпаковцы форсировали Припять, вышли к Червонному озеру и расположились в деревнях вблизи него. Штаб С.А. Ковпака остановился в селе Ляховичи. Получил я от них тогда письмо такого содержания:

«Командиру Пинских партизанских отрядов тов. «Комарову»

Привет Вам и всем Вашим бойцам от имени бойцов и командиров Украинских партизанских отрядов!

На днях наши представители были у Вас, но мы, не дождавшись своих представителей обратно, явились к Вам в гости сами.

Сейчас мы находимся в д. Юревичи, Сукачи, Боровое со всей своей частью. Есть большое желание встретиться и поговорить с Вами для выработки общего плана действий.

Связываемся с тов. Батя и отрядами тов. Капуста для того, чтобы собраться в одном месте и выработать общий план действий.

Считаем целесообразным собраться в комендатуре тов. Батя в деревне Заложичи 5 января 1943 года в 12.00, куда мы прибудем для встречи.

О Вашем согласии поставьте нас в известность.

С ком. приветом!

Командир в/ч 00105 Герой Советского Союза (Ковпак)

Комиссар в/ч 00105 полковой комиссар (Руднев)

2 января 1943 года».

Туда я и поспешил. Встреча была очень задушевная. Мы крепко обнялись, расцеловались. Руднев сиял весь, потирал руки от удовольствия. Начальник разведки соединения Вершигора поглаживал мягкую окладистую бороду, трогал меня за плечи, говорил:

— Смотри, какой он, этот испанец, как живчик…

Ковпак был сдержаннее своих товарищей, но и с его лица не сходила улыбка.

— Приветствую братьев-украинцев на белорусской земле, — обратился я к ним. — Теперь столько нас в тылу врага! Пусть почешет себе затылок Гитлер!

Мы сели за стол, по случаю встречи выпили, как водится, по малой чарке. Я сказал, что в Пинском партизанском соединении немало украинцев. Сражаются они хорошо. Ковпак, в свою очередь, отметил, что в их соединении есть белорусы. Они тоже добрые бойцы. Любую задачу им можно поручить.

— Цели у нас одни, — подчеркнуто произнес Сидор Артемьевич, — разгромить врага, очистить от черной чумы родную землю.

Как оказалось, С.А. Ковпак был на недавней встрече партизан со Сталиным, и меня интересовало, о чем там шел разговор и как Верховный Главнокомандующий оценивает деятельность партизан.

Сидор Артемьевич рассказал следующее: «Первое, что спросил Сталин, — про связь с народом, отношение к партизанам населения. Ответы выслушал очень внимательно. Потом поинтересовался, что нужно соединению для очередного рейда. Я сказал: пушки, автоматы, противотанковые ружья. А он на это: «Все будет!» И тут же предложил составить заявку. Написал я заявку. Прикинул, сколько нужно самолето-вылетов для того, чтобы доставить все необходимое, и обмер: аж 100! Сразу же переписал заявку, урезав ее наполовину. И все же боялся, что Сталин скажет: «Ну и размахнулись вы, товарищ Ковпак». А вышло совсем по-другому. Прочитал он заявку и спросил: «Разве это вас обеспечит?» Вернул заявку и приказал написать ее заново. При этом подчеркнул: «Мы теперь можем дать все, что нужно». На прощание, напутствуя нас, Сталин заметил: «Главное, товарищи, крепче держите связь с народом». Улыбнулся, повел рукой в сторону всех нас, сидящих, и сказал: «Пока вы — наш второй фронт!»

Это сравнение партизанского движения со вторым фронтом меня поразило и порадовало. Значит, теперь уже гораздо большее значение придается нашей борьбе. Раз второй фронт — то и отношение к нему будет, видимо, как к фронту. То есть «Большая земля» наконец-то даст нам в достатке оружие и боеприпасы, медикаменты и снаряжение. Ведь никакого англо-американского второго фронта в то время еще так и не было.

Затем мы повели разговор о действиях наших обоих соединений, удачах, ошибках, способах борьбы с оккупантами. Отметили, что ряды партизан растут, и пламя партизанской войны с каждым днем все сильнее разгорается во всех занятых фашистами областях. В силу различных обстоятельств тактика действий у партизан не одинаковая. Ковпаковцы ведут боевые действия, если можно так выразиться, на марше: сегодня удар в одном месте, а завтра — в другом, за полсотни километров.

Глубокий рейд, стремительный маневр, неожиданный удар. На Украине преобладает степная местность, меньше лесов, болот. Мы тоже прибегали к рейдам, но чаще делали это в сорок первом, сорок втором годах, когда нужно было собирать силы, и партизанские группы и отряды не могли громить крупные вражеские гарнизоны и долго удерживать освобожденную территорию. Теперь наши силы значительно выросли. Отряды, бригады не только громят вражеские гарнизоны, но и удерживают за собой обширные районы, большие населенные пункты. Образованы партизанские зоны, где по существу установлена советская власть. За отрядами и бригадами закреплены определенные районы. Лесисто-болотистая местность позволяет активно маневрировать, внезапно наносить по оккупантам удары. Мы ведем территориальную партизанскую войну, стремясь охватить своим влиянием и контролем обширные районы.

Ковпак, выслушав меня, подтвердил, что такая тактика для нас больше всего подходит. Но тут Петр Вершигора на это резко возразил:

— Это не партизанская война, а скорее отсиживание в тылу противника, — вдруг загорячился он.— Нашли себе, понимаешь, удобнее местечко, укрылись, окопались, и жди себе, пока Красная Армия подойдет. Вот рейд — совсем другое дело, — настаивал он.

Меня эти безапелляционность и апломб крайне поразили. Да как он смеет, ни во что толком не вникнув, так поверхностно оценивать наши боевые действия?! Что за нелепость?! Я сразу же хотел высказаться, но Сидор Артемьевич меня опередил.

— Ну что ты, Петро, опять заладил? — резко осадил он Вершигору, с видимым неудовольствием передернув плечами. — Вот скажи ты мне — мы бьем немцев? Бьем. А «комаровцы» бьют? Бьют. И добре, скажу тебе, бьют. Так о чем же тогда спор? Совсем не пойму я тебя, Петро.

Сидор Артемьевич лукаво сощурился, смерил своего начальника разведки как бы оценивающим взглядом:

— А скажи-ка ты мне, друг Петро, Синкевичи мы брали? Молчишь? Брали, брат, брали. Да не взяли. Аж целыми двумя батальонами. А они, — Ковпак кивнул в мою сторону, — если по нашим меркам оценивать, силою полутора рот орешек тот раскусили. Да в какое время! Это когда немцев под Сталинградом только колошматить начали. Так что нам и поучиться у них не грех. Ей богу не грех, Петро.

Но Петр Вершигора не внял доводам своего командира и позже, на страницах своей книги «Люди с чистой совестью», опять вернулся к своим прежним утверждениям. Он принижал значение местных партизанских отрядов и пытался выдать себя за организатора партизанского движения в тех районах Белоруссии, где оно существовало без всякого его участия с первых же дней гитлеровской оккупации.

Правды ради, надо сказать, что там, куда пришел в начале 1943 года Вершигора, действовали крупные партизанские соединения, а по пути он встречал те самые местные отряды, которые, по признанию самих фашистов, наносили гитлеровским частям иногда даже больший ущерб, чем крупные соединения.

Известно, что делом этих местных партизан были бесчисленные подрывы железнодорожных путей и станций, воинских эшелонов и автоколонн. Это они громили полицейские участки, уничтожали при всяком удобном случае живую силу и технику врага, нападали на фашистские засады, снимали посты, бросали ночью гранаты в солдатские казармы, поджигали гаражи, уничтожали запасы зерна, собранного для отправки в Германию, взрывали мосты, закладывали мины на заводах, электростанциях и дорогах, разрушали телефонную и телеграфную связь, постоянно снабжали командование Красной Армии и, неоднократно, самого Вершигору разведывательными данными.

В одном лишь был прав Вершигора. Это в том, что многие жители Полесья начали свою борьбу против захватчиков с дробовиками или винтовками, сделанными наспех в мастерских, и это была не их вина. У немногих тогда были автоматы. Что и говорить, вооружение многих местных партизанских отрядов было слабее, чем у людей, сражавшихся под командованием Вершигоры. Однако надо признать, что местные жители, начавшие борьбу с таким оружием сумели вскоре вооружиться за счет врага пушками, пулеметами и автоматами, ликвидировали опорные пункты фашистов на Полесье, создали там партизанский край. Установив связи с Москвой, эти отряды организационно укреплялись и, вооружившись лучше с помошыо советского тыла, расширили масштабы борьбы на коммуникациях противника. Действия этих отрядов координировались Белорусским штабом партизанского движения.

Но вернемся к нашей встрече с руководителями украинского партизанского соединения в Ляховичах. Меня и моих друзей радовало, что на Украине создано в тылу врага такое мобильное, отлично вооруженное партизанское соединение. Это вдохновляло всех белорусских партизан.

Ковпак предложил в Новых Милевичах созвать совещание представителей партизанских отрядов. Мы это предложение охотно приняли. Приехали командиры, комиссары, бойцы от украинского соединения, Пинского соединения, бригады Ф.Ф.Капусты, командир отряда военной разведки (РУ ГШ РККА) Г.М. Линьков («Батя») со своими помощниками и многие другие. На совещании мы обменялись опытом борьбы с оккупантами, затронули многочисленные вопросы тактики, стратегии партизанского движения, высказались о путях наращивания ударов по врагу, лучшей организации нашего быта. Разговор был обстоятельный, дружеский, полезный. Мы многому поучились друг у друга.

На этом же совещании Ковпак просил помочь им расчистить аэродром. Мы охотно откликнулись на эту просьбу. Наши партизаны много потрудились над подготовкой аэродрома. И хотя свой аэродром мы создадим только летом 1943 года, но самолеты, прилегавшие с Большой земли на ледовую площадку ковпаковцев, устроенную на Червонном озере, вселяли в нас надежду на скорую победу над фашистами.

Около месяца простояли ковпаковцы в наших краях, готовясь к продолжению рейда. Вскоре, двигаясь в Карпаты, Сидор Артемьевич со своими боевыми друзьями посетил наш штаб в деревнях Хоростово—Челонец. Мы сделали все для организации отдыха наших гостей. Мы знали, что они идут громить коммуникации врага, чтобы помочь Красной Армии быстрее изгнать фашистов из пределов нашей Родины. После двухнедельного отдыха ковпаковцы собрались в путь. Мы тепло проводили их…»

Позже Василий Захарович не раз возвращался к вопросам тактики борьбы с врагом, к тому, о чем он говорил с Ковпаком, Вершигорой и другими партизанскими руководителями. Он был горяч, вспыльчив и резок в этих спорах, болезненно переживал, если кто-то из его боевых друзей в своих послевоенных публикациях в чем-то искажал факты, преувеличивал свою роль. Вспомним о его критических замечаниях к книге В.И. Козлова. Не выдержал Василий Захарович, и когда прочитал книгу Г.М. Линькова «Война в тылу врага». Он помнил, наряду с имевшимися заслугами, и о его «сверхконспирации», нежелании устанавливать нормальные отношения с другими партизанскими отрядами на Пинщине, ставя во главу угла лишь диверсионную деятельность. Не мог Корж и здесь оставаться равнодушным и сразу же написал длинное послание в издательство.

Из письма В.З. Коржа о книге Г.М. Линькова «Война в тылу врага»: «Тема книги нужная, полезная для советского читателя. Показать партизанское движение на оккупированной немцами территории, показать его справедливо, без прикрас — эта одна из актуальных задач современной литературы…

Общий недостаток книги в том, что автор во главу партизанского движения ставит только диверсионную работу. А ведь эта работа — только один из элементов партизанской борьбы. Вместе с тем автор явно недооценивает значение других элементов партизанской борьбы, как-то: разгром гарнизонов врага, создание освобожденных районов, защита населения от уничтожения, разграбления, от угона в немецкое рабство, срыв экономических мероприятий фашистов, систематическая массово-политическая работа среди населения оккупированных районов, отвоевывание этих районов у врага, отвлечение войск противника от действий на фронте, организация всенародной борьбы в тылу врага и т.п.

Делая упор на диверсионную работу, С.М.Линьков забывает о других формах партизанской борьбы. Из книги видно, что Линьков мало заботился о росте своего отряда. В то время как другие командиры-организаторы партизанского движения уже летом 1942 года сплотили вокруг себя сотни, тысячи бойцов, у Линькова к августу 1942 года было всего 120 партизан. Вместо открытой борьбы с гитлеровцами, вместо отвоевывания у них целых районов и удержания этих районов партизанами у Линькова появляется «сверхконспирация», что мы видим на страницах его книги. К чему понадобилась Линькову эта «сверхконспирация», если он подошел к Ленинскому району Пинской области тогда, когда 4/5 территории этого района уже были отвоеваны пинскими партизанами и немцами не контролировались?

Выпячивая диверсионную работу и забывая о других формах партизанской борьбы, Линьков делает серьезные ошибки и прямо-таки искажает роль «местных», как он называет, партизанских отрядов Белоруссии. Прикрываясь авторитетом Сидора Артемьевича Ковпака, он говорит якобы «его словами» по адресу пинских партизан: «А в лесу отсиживаться Вы можете? Это не у вас ли такая поговорка ходит: наша, мол, задача — свою жизнь спасти, а остальное все трын-трава…» и т.д.

Можно заявить со всей ответственностью, что командир соединения Ковпак так не говорил: будучи человеком большой честности и имея большой партизанский опыт, он не мог говорить неправды и выливать такую грязь на партизанское соединение Пинской области, насчитывающее к тому времени 7 крупных боевых партизанских отрядов, с общим количеством бойцов, превышающим соединение Ковпака, и проделавшее к тому времени много замечательных, боевых операций по разгрому гарнизонов и коммуникаций врага.

Линьков пишет, будто бы пинские партизаны в лице своего представителя на совещании испугались за свой «суверенитет» и отказались от помощи в оборудовании аэродрома для посадки самолетов с грузами, предназначенными соединению С.А. Ковпака. Вот это уже настоящий вымысел со стороны Линькова. Соединение Ковпака пинские партизаны встретили с любовью и оказали ему всемерное содействие во время его стоянки и при продвижении через Пинскую область. «Представитель Комарова», бросивший якобы реплику Ковпаку на совещании (кстати, реплика искажена Линьковым), был не кто иной, как уполномоченный ЦК КП(б) Белоруссии А.Е. Клещев, который имел полное право сделать замечание на совещании.

Автор книги явно исказил выступление С.А. Ковпака на совещании, вложил в его уста свои неправильные убеждения и безусловно нанес грубое оскорбление народным мстителям Пинщины.

Для того чтобы показать, как неправ был Линьков, необходимо остановиться вкратце на характеристике партизанского соединения Пинской области.

Народные мстители Пинщины начали беспощадную борьбу против немецких захватчиков с первых дней войны. Партизанский отряд «Комарова» участвовал в обороне Пинска 4 июля 1941 года и в открытом бою уничтожил свыше 20 гитлеровцев. Этот же отряд нанес ущерб врагу во время прохождения линии фронта через Пинскую область. Это было проделано еще задолго до того, как Линьков прибыл во вражеский тыл и разыскивал свою группу. Уже летом 1942 года Пинское партизанское соединение (соединение «Комарова») насчитывало в своем составе 7 крупных партизанских отрядов, имеющих за своими плечами большие дела в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами. К 1 января 1943 года партизаны Пинщины имели на своем боевом счету 36 разгромленных вражеских гарнизонов, свыше 100 пущенных под откос эшелонов врага, свыше 10 000 уничтоженных в открытых боях и путем диверсий гитлеровцев и много других боевых дел. К осени 1942 года пинские партизаны очистили от немецких гарнизонов весь Ленинский район с районным центром Ленино, создали там партизанскую зону. Когда Линьков с группой прибыли в Пинскую область, он мог свободно дислоцироваться в деревнях, в которых ранее были гарнизоны врага.

И, как ни странно, после этого Линьков обвиняет пинских партизан в «оборончестве», «отсиживании», «местничестве», умалчивая их боевые дела. Из книги можно заключить, что только отряд «Бати» был на высоте своего положения, остальные же отряды и соединения — «так себе».

Но еще более тяжкие обвинения бросает автор книги брестским партизанам, среди которых он появляется в 1943 году. Линькову вообще не нравятся «местные» отряды, он их приравнивает к колхозам. Все в этих отрядах, по Линькову, плохо — и дисциплина, и то, что партизаны на день выходят в поля на работу, пашут, сеют, выставляют заставы, а в случае появления немцев снова уходят в лес.

Автор книги так и не понял специфику народной борьбы в тылу врага, многообразие форм партизанского движения. Он совершенно забывает, что летом 1943 года по всей Белоруссии партизанское движение переросло во всенародную борьбу, когда белорусский народ с оружием в руках восстал против немецких поработителей. А когда все трудоспособное население целого района берет в руки оружие, то кто же должен сделать посев и уборку хлебов? Конечно, восставший народ. Не идти же за батраками в соседний район! А кто бы стал тогда кормить отряд Линькова и его самого? Необходимо отметить, что отряд Линькова питался исключительно за счет местного населения.

Для того чтобы питаться за счет врага, необходимо было громить вражеские гарнизоны и имения и брать оттуда продовольственные трофеи (хлеб, скот), что и делали народные мстители Белоруссии. Отряд же Линькова этого не делал, что видно из книги, если исключить лишь 500 литров спирта, захваченного его группой. Тактика отряда Линькова оставалась неизменной: разбить отряд на мелкие диверсионные группы, обеспечить их подброшенной из Москвы взрывчаткой и разослать группы по объектам во всех направлениях. Штаб и базу отряда он так законспирировал, чтобы можно было спокойно ожидать возвращения групп с задания и вновь посылать их на задания. Мелкие диверсионные группы порознь, конечно, не в силах были громить вражеские гарнизоны и помещичьи имения и поэтому «продовольственные трофеи» были вынуждены брать у местного населения.

Зачем же тогда Линькову отходить от реального и упрекать «местные» партизанские отряды в отсиживании, местничестве, оборончестве? Когда партизанское движение переходит на всенародную борьбу, появление местных отрядов становится неизбежным. В том-то и сила партизанского движения в Белоруссии, что оно стало всенародным. «Местные» отряды в нужную минуту брались за оружие и оказывали огромную помощь основному костяку партизанского движения — бригадам и отрядам, занимавшимся повседневно боевой работой.

Характерно, что в своей книге автор сам себе и противоречит. Здесь он пишет, в частности, о замечательной боевой операции бойцов соединения «Комарова», которые перебили охрану железнодорожного моста через реку Лань и взорвали мост, а также подорвали эшелон врага с авиабомбами, после чего на этом участке было прекращено движение поездов на сутки. Так как же можно совместить якобы «отсиживание» и эту хорошо проведенную боевую операцию, по значимости и урону врага стоящую гораздо выше любой из операций, проведенных отрядом «Бати» Линькова?! Где же правда и элементарная логика?

В книге автор не избежал и самолюбования. Особенно это заметно там, где автор книги пишет о своем прибытии в Брестскую область. Здесь Линьков мнит себя организатором партизанского движения Брестской области, а сам, по договоренности с С.И. Сикорским, забирает по своему выбору 300 лучших партизан из давно организованных партизанских отрядов. Много ли тут надо ума и организаторского таланта? Здесь Линьков выступает не как организатор, а как командир диверсионного отряда, полученного им от «чужого дяди».

Бросив тень на пинских партизан, он начинает с удвоенной энергией брюзжать по адресу партизанских отрядов Брестской области, забывая, что в 1943 году здесь насчитывались тысячи партизан, имеющих уже большие боевые традиции. Он охаивает отряды вместе с их командирами и комиссарами и, что хуже всего, причину «расхлябанности» отрядов ищет в том, что группа десантников-диверсантов, прибывшая из Москвы в конце 1941 года, «растворилась» в многотысячной массе народных мстителей и ее влияние стало незаметным. А вот прибыл тов. Линьков (он же «Батя» и полковник Льдов), расстрелял командира отряда Щенкова, и все пошло как в сказке: сразу изменился народ в отрядах. По мановению волшебной палочки Линькова отряды стали расти и под его руководством враз, в один день, стали сверхбоевыми. Это узкая и аполитичная постановка вопроса!

Так может рассуждать человек, либо не имеющий понятия, что такое партизанское движение, либо донельзя влюбленный в себя. Не расстрелы, а кропотливая воспитательная работа с партизанами, повседневное руководство Центром партизанским движением укрепляло отряды народных мстителей и повышало их боеспособность. Не слишком ли много берет на себя автор книги, он же герой произведения, предполагая, что если бы десантная группа имела, скажем, не 35 человек, а 135, то все было бы в порядке и не было бы «расхлябанности» в отрядах.

Прибыв в Брестскую область, Линьков возомнил себя Гулливером и совершенно забыл, что в области существует подпольный обком партии во главе с его секретарем С.И. Сикорским, что имеются подпольные райкомы партии, что обкомом и райкомами руководит ЦК КП(б) Белоруссии, что в Брестской области есть крупное боевое партизанское соединение, организованное до Линькова и без всякой его «помощи». Это основное положение напрочь забыто автором книги. Да и секретарь подпольного Брестского обкома партии Сергей Иванович Сикорский (кстати, за боевые дела получивший звание Героя Советского Союза) показан Линьковым не как заслуженный руководитель, а как «тучный 40-летний дядька», радующийся (как ребенок!?) освобождению своей семьи. Не слишком ли это примитивно, тов. Линьков?! Ваших-то родственников на территории Белоруссии гитлеровцы в заложники не брали! Они у Вас в то время в мирном советском тылу находились. Не так ли?

В этом письме мы вовсе не хотим умалять заслуги тов. Линькова и его отряда. Мы хорошо знаем, какую большую диверсионную работу провели в тылу врага они, и не хотим повторять ошибку тов. Линькова, а хотим указать на допущенные ошибки в книге, в которой весьма односторонне показывается партизанское движение в Белоруссии».

Конечно, тон этого письма достаточно резкий. Но таков уж был Василий Захарович Корж, не терпевший никакой несправедливости. Обычно он добродушный, мягкий по характеру, редко когда повышал голос, стараясь влиять на близких ему людей не окриком, не пустопорожним «сотрясением воздуха», а добрым, ободряющим, ласковым словом. Он охотно прощал ошибки тем, кто оступался по незнанию, недоразумению, случайно. Но как взвинчивался Василий Захарович, когда видел перед собой сознательного нарушителя дисциплины, порядка, лодыря и шкурника! Не терпел он, когда в лекциях, книгах, мемуарах о партизанском движении намеренно допускались искажения, а авторы подобных публикаций не прочь были заслуги других приписать себе, преувеличить роль своей персоны. Тут уж Василий Захарович был неумолим и откровенно писал обо всем этом не только конкретному автору и в издательство, но и в вышестоящие инстанции…

Корж так никогда и не узнал, к счастью, какую разгромную «аттестацию» давал ему «товарищ» Линьков в шифровке-доносе на имя П.К. Пономаренко в конце 1942 года: «…Когда я познакомился ближе с его работой, то убедился в том, что он не понимает основных положений приказа тов. Сталина о задачах партизанского движения. Массовое партизанское движение он понимает чисто механически. Он просто собирает массы из деревни в лес, и получается просто деревня, перенесенная на другое место. У него совершенно нет работы по превращению партизан в боеспособное подразделение, нет никакой борьбы за насаждение дисциплины. Если не считать Щорсовский отряд, полностью разложившийся из-за женщин то отряд т. Коржа является самым слабым…»

И далее, еще на двух страницах, «сигнализировал» Линьков об «антипартизанской деятельности» В.З. Коржа. Однако история в конечном итоге расставила все по своим местам. Хотя Василию Захаровичу немалых душевных сил стоило отбиваться от подобных, неизвестно откуда возникших, вздорных обвинений…

БЕЛОРУССКИЙ СУСАНИН ИВАН ЦУБА

Для борьбы с партизанами, охраны коммуникаций, аэродромов и складов немцы вынуждены были держать на территории Пинщины 7-ю пехотную дивизию, 73-й минометный полк, 43-ю стрелковую дивизию, 256-й батальон охраны, 3-ю кавалерийскую бригаду и другие части. Партизаны области удерживали и сковывали эту гитлеровскую армаду, не давая захватчикам ни минуты покоя. Спасаясь от партизан, начальник гарнизона в Лунинце барон фон Биссен был вынужден переселиться в военный самолет и окружить свое убежище тремя линиями охраны.

Когда уже в феврале 1943 года нацисты в ходе карательной операции «Горнунг» бросили против Пинского и Слуцкого партизанских соединений, других отрядов до 20 000 этих самых войск вермахта, охранных полков и полицейских батальонов, окружив огромную партизанскую зону, Корж не дрогнул, не растерялся. Даже когда часть растянувшегося обоза попала в засаду и, было, запаниковала, Василий Захарович, дав поверх голов очередь из автомата, своим зычным голосом скомандовал:

— Стой! Кто только двинется и опять побежит, буду стрелять! Всем рассредоточиться и занять оборону! Дзот должен быть уничтожен!

Мужественные и профессиональные действия Коржа в критической, боевой ситуации выручили всех. Вражеский огонь из дзота был подавлен, и колонне удалось прорвать окружение.

В целом же, применяя свою коронную тактику упреждающих нападений, засад, налетов, минирования дорог, он сумел сбить темп наступления основных сил оккупантов. Тем самым партизаны были мастерски выведены из-под удара, выдержав при этом месячную осаду карателей…

Из воспоминаний В.З. Коржа: «Как только болота крепко схватило морозом, в феврале 1943 года стянули гитлеровцы в наши места три дивизии (одна эсэсовская, а две шли на фронт). Танки. Авиация. Замкнули нас в кольцо и все провоцируют — на бой вызывают, из леса выманивают… Нашли дурака!

Посадил я автоматчиков на сани, рванули кони, и по всему лесу такая пальба открылась, что сам сатана не разобрался бы, где мы задумали драться, а где пойдем на прорыв. Наддали жару! А эсэсовцы торжествуют:

— Ага, обозлился, втянулся в драку, старый черт! Тут ему и будет капут!

Летают мои хлопцы по лесу, а я тем временем стягиваю главные силы да усаживаю на повозки. Каратели не торопятся, уверены: никто не уйдет из котла, — осторожно прощупывают каждый куст и этак методично сжимают кольцо… А мы лавируем да посмеиваемся… То добре!.. Легче за каждым вражьим шагом следить!.. В ту ночь мы бурана ждали. И как только он разгулялся в лесу, рванули, прорвали немецкие цепи в районе станции Мальковец и на санях перемахнули через железнодорожное полотно… За ночь пятьдесят пять километров отмахали… Про тот поход песня сложена….

…Вот вам и полешуки… На-ка, выкуси!»

Однако поначалу силы были не равны, и отряды «комаровцев» с боями отступали в глубь полесских лесов и болот. Вместе с партизанами уходили и жители небольшой деревни Новины. А вот братья Михаил и Иван Цуба уйти не успели…

Встретив на околице деревни своего дядьку, Ивана Цубу, Василий Захарович спросил:

— Вы почему не ушли в лес?

— Я хочу угнать скотину. Не оставлять же ее фашистам. Я зараз вас нагоню.

Не думал, не гадал тогда Корж, что это были последние слова, которые ему довелось от него услышать.

Отправив сына и невестку с детьми в лес к партизанам, Иван Цуба бросился к сараю, выпустил скотину и погнал ее в урочище Вербы. Тем временем винтовочные выстрелы, автоматные и пулеметные очереди, приближаясь, нарастали. На гречиновичской дороге замелькали шинели мышиного цвета.

Старик упал, прижался к мерзлым кочкам и замер. Но каратели его заметили, грубо подняли и погнали обратно в Новину. Они проволокли мимо него за ноги и больного брата.

— Wo sind Partisanen? Где партизанен? — орали гитлеровцы.

— Пускай вам волки укажут дорогу к партизанам, — хрипел Михаил Цуба.

Безжалостно разрядив пистолет в больного, эсэсовский офицер тут же набросился на Ивана Цубу:

— Ты! Показывайт, куда ушель партизанен? Не показывайт — капут, русишер швайн! Шнеллер, зволоч!

…И Иван Цуба повел за собой эсэсовцев. С исторической памятью у оккупантов-«сверхчеловеков» дело обстояло туго. Иначе вспомнили бы они Ивана Сусанина и бесславный конец захватчиков—ляхов. Да и разгромный финал наполеоновского «блицкрига» на белорусской земле мог бы дать им обильную «пищу» для размышлений. Но история так их ничему и не научила…

Шагая впереди, Цуба уводил эсесовцев в сторону от урочища Вербы, от родных деревень, заманивая в Гоцк, в такую глухомань, куда и зверь боялся тогда захаживать. Утопая по пояс в снегу, одолели они десять километров, минули болото и, наконец, остановились у речушки Лань. Старик тяжело опустился на пень, прикинул, далеко ли теперь сын, невестка, внуки, партизаны Василия Коржа, и, насмешливо рассматривая снизу вверх употевшего на морозе эсесовца, спокойно промолвил:

— Дальше, шановные, идти вам некуда… Только на тот свет! Здесь вы все и перемерзнете, сволочи, с голоду передохнете или…

Удар прикладом по голове оглушил Ивана Цубу, и он уже не слышал и не почувствовал выстрела в затылок..

А ночью эсэсовцы с их арийской педантичностью и следованием букве «инструкции по борьбе с лесными бандитами» начали пускать в небо ракету за ракетой, прося помощи у своих. Но первыми на эти сигналы «откликнулись» партизаны. Они вышли к урочищу и уничтожили всех застрявших в болоте карателей.

Своим подвигом Иван Цуба спас жизнь многим партизанам. Он увел карателей в сторону от того пути, по которому они ушли. Следы на снегу от колонны «комаровцев» отчетливо были видны, и эсэсовцы могли бы ее настигнуть. А ведь с партизанами шли старики, женщины и дети.

Подвиг Ивана Цубы потряс в Пинском партизанском соединении всех. Совершить его мог только мужественный, горячо любящий родную землю человек. Из группы гитлеровцев, которых увел за собой Цуба, спасся чисто случайно лишь переводчик. И спасся он только потому, что сразу попал в руки партизан-«комаровцев». Вот он-то и рассказал им о последних часах жизни скромного полешука Ивана Цубы.

Похоронили обоих братьев, Ивана и Михаила, в Хоростове. Долго стоял Василий Захарович наедине с тяжкими мыслями своими у могилы людей, которых знал и уважал с детства, которым жизнью своей стал обязан. Дядьке Ивану в 1943 году было под семьдесят, а его брат Михаил уже разменял восьмой десяток. Жили, как все, работали, как все. Словом, трудовые люди, перенесшие за долгие годы па плечах своих все тяготы нелегкой крестьянской жизни в Западной Белоруссии.

Помнил Корж, как в 1940 году, после почти двадцатилетней разлуки, приехал он из Пинска в родные места. Дядька Иван, сидевший тогда рядом с ним за столом, осторожно коснулся рукой орденов на его груди, восхищенно покачал головой и сказал:

— И кто б подумал, племянник, что вырастешь ты и станешь заслуженным человеком. Был малый хлопчик-полешук, пастушок. И вот на тебе — ордена, почет, слава! Порадовал, порадовал ты всех нас. А то и не чаяли вновь свидеться…

Недолгим, к сожалению, было счастье Ивана Цубы. Посмертно он награжден орденом Ленина. На развилке людных дорог, неподалеку от Солигорска, засиял бронзой памятник патриотам земли белорусской — братьям Цуба. А деревня Новины была переименована в Цубы.

ЗАДАНИЕ КОМИССАРУ СВИТЦОВУ…

Используя антисоветские формирования и лиц, интересы которых ущемлены советской властью, немецкое командование пытается навязать нам гражданскую войну, формируя из отбросов человеческого общества боевые военные единицы…

Из доклада ЦШПД (конец 1942 года)

Василий Захарович Корж, как отмечали партизаны-«комаровцы», был образцом скромности, никогда не старался себя афишировать и мало писал о себе. Разве что в обязательных стандартных анкетах да автобиографиях. Говорил Василий Захарович о себе обычно скупо, но всегда стремился быть честным и до конца правдивым. Ему претила «двойная мораль». Пожилой человек, командир, генерал-майор, он ничем не хотел выделяться среди партизан в тылу — спал и ел вместе со всеми, действовал, как все.

Генерал-майор КГБ СССР Эдуард Болеславович Нордман (тот самый Эдик, партизанский псевдоним «Северов») в свое время рассказывал: «Правильно в песне поется: «И хлеба горбушку, и ту пополам». Мы делили буханку на 10 и 20 человек, и одну десятую или двадцатую часть, не больше, получал наш командир. Если кто-то пытался подсунуть ему кусочек побольше, то он сердился и ругался».

В те далекие, полные лишений годы беды войны состояли не только в ранениях, смертях, которые она несла людям, но и в той жизни, на которую она обрекала их, — это голод, холод, жизнь без малейших удобств, в отрыве от родных, близких и полном неведении об их дальнейшей судьбе. Иные могли и дрогнуть…

Но бойцы под руководством таких командиров, как Василий Захарович Корж, преображались, буквально перековывались из беспечных в бдительных, из трусов в храбрых. Есть такая поговорка: на поле боя не время чистить оружие, надо стрелять. Корж всегда находил и время, и силы чистить души человеческие в самые трудные периоды партизанской борьбы.

И это было счастьем, когда твой командир, начальник умный, душевный человек, когда он не только умел потребовать, но и умел проявить заботу, заступиться за тебя, помочь в трудную минуту. От этого только выигрывало общее дело, от этого легче жилось, служилось, работалось. Таким отцом-командиром и был Василий Захарович Корж.

Однако он не только воспитывал партизан, но и перевоспитывал заблудших, сражался буквально за каждого человека.

Из дневника В.З. Коржа: «Заблудших надо спасать, выводить на верную дорогу. Фашисты стараются угрозами, обещаниями и лестью завербовать себе слепых исполнителей преступлений. Наша задача — открывать им глаза, бороться за души заблудших».

И он боролся, и открывал им глаза. В одной из многочисленных листовок партизан-«комаровцев» говорилось: «Изменники, опомнитесь! Вы еще не успели запачкать свои руки в крови. Полученное от немцев оружие поворачивайте против них, настоящих врагов, идите в партизаны, боритесь вместе с нами. Этим вы сможете смыть то позорное пятно, которое ляжет на вас, на ваши семьи». И полицаи поворачивали оружие против оккупантов, уходили в партизаны, искупали свою вину в боях с врагом.

В справке БШПД о деятельности в тылу врага Пинского партизанского соединения отмечалось: «Проведена большая работа по разложению немецких гарнизонов, в результате разложен казачий полк в г. Лунинце. Командир этого полка и 150 солдат с оружием перешли на сторону партизан. Разложен саперный батальон русско-немецких войск в городе Пинске. Командование батальона и 100 бойцов с оружием на автомашинах перешли на сторону партизан…»

Следует отметить, что работа по разложению гарнизонов противника велась на основе четко скоординированных планов, предусматривавших соответствующий контроль и жесткую отчетность командиров партизанских бригад и отрядов перед Центром. Структура ее предполагала освещение следующих вопросов: с какими гарнизонами имеется связь, какую работу проводили, результат работы; количество перешедших на сторону партизан полицейских, добровольцев, самооховцев и их поведение в отряде; количество расстрелянных немецкими властями полицейских-добровольцев, самооховцев и других служебных лиц в результате проведения агентурных комбинаций; где, когда совершила диверсии партизанская агентура, ее клички и результат диверсий, а также некоторые другие…

Из воспоминаний В.З. Коржа: «Обком партии, командование Пинского партизанского соединения усилили работу по разложению войск противника и в особенности его националистических формирований. Мы хорошо знали, каким образом «вербовались» эти, так называемые, «добровольные», «освободительные», «казачьи» и прочие подразделения. Многие шли на вербовку умышленно, надеясь при первой возможности перейти к партизанам. Но мы знали и то, что некоторые наши люди, не сумев сохранить стойкость, катились по пути предательства до полной и подлой измены. Надо было оторвать от них все здоровое и случайно попавшее к фашистам.

В январе 1943 года комиссар отряда «За Родину», входившего в состав партизанской бригады имени Кирова, Александр Алексеевич Свитцов доложил командованию о том, что он установил контакт с людьми так называемого «казачьего» полка, сформированного фашистами. Мы заинтересовались этим полком и предложили Свитцову установить более тесные связи с ним.

Как же все было?

«Казачий» полк, сформированный фашистами в основном из военнопленных, большинство которых ни к каким казакам не имело даже самого отдаленного отношения, остановился в Лунинце. Один из его дивизионов расположился в деревне Дятловичи. Старостой в этой деревне по заданию комиссара А.А. Свитцова стал Александр Бушило. Партизаны выдвинули его сюда не случайно. Бушило хорошо знал немецкий язык, мог войти в доверие к гитлеровцам. Так и получилось. Фашисты считали старосту своим преданным слугой.

Время от времени Бушило появлялся в партизанском отряде и докладывал его командиру М.Г. Каштанову и комиссару А.А. Свитцову обо всем, что узнавал в гарнизоне, в том числе и о бывших военнопленных, которые теперь служили в «казачьем» полку.

— Изменники, предатели! — негодовал Каштанов, когда шла речь о них.

— Не все они такие, как вы думаете, — возражал Бушило. — Есть и честные люди.

— Изменники, и только. Нашелся защитник. Не обработали ли тебя там фашисты?

— А вы поговорите с этими пленниками, — стоял на своем Бушило.

— Но ты говорил? — спрашивал Свитцов.

— А как же! Мне и по той, и по другой должностям положено!

— Ну и что? — спрашивал комиссар, — Есть свои хлопцы?

— Есть. Вот Виктор Чернышков, командир дивизиона, в прошлом наш командир. Выпили мы с ним знакомства ради. И понес он немцев семиэтажным матом. А потом себя кулаком в грудь: «Думаешь, я свои руки кровью наших людей обагрю? Никогда!»

— Провокация, — бросал Каштанов.

— А вот и нет! — горячо возражал Бушило. — Я уже о встрече с вами договорится

Поругали командир и комиссар старосту-коменданта за такую сверхоперативностъ и задумались. Было над чем. Дивизион — 200 вооруженных людей, бывших бойцов и командиров. Это же сила. Даже если несколько человек уйдут в партизаны — остальным у фашистов веры не будет. Так что игра стоит свеч. И решили, что завтра же с группой разведчиков Свитцов пойдет на встречу. От лагеря до Дятлович 30 километров. На другую ночь они уже были в деревне. Огородами пришли в дом к Бушило. А у него уже стол накрыт. За столом двое в офицерской немецкой форме. Видимо, давненько ждали их. Своих бойцов Свитцов оставил под окнами. На всякий случай. Представился:

— Свитцов, комиссар партизанского отряда.

Вскочили они со скамьи, вытяну лись по стойке смирно.

— Майор Чернышков! Лейтенант Орлов!

Сели за стол. Налил Бушило в стаканы.

— Ну что ж, товарищи, — сказал Свитцов, — со свиданьицем.

На слово «товарищи» Свитцов особо нажал.

Чокнулись, выпили, закусили.

— С какой целью вы меня пригласили?

— Цель одна, — ответит Чернышков, — как скорее и эффективнее против фашистов оружие повернуть.

— А против своих еще не приходилось?

— Этого не было и не будет! — почти крикнул Ортов.

— Тогда дело проще, раз на вас крови нет.

— Но ведь мы — изменники, — с болью выдохнул Чернышков. — Изменники вдвойне. В плену были — присягу нарушили. К немцам вроде бы служить пошли — два.

Свитцов ему на это ответил:

— Бывших пленных у нас в отряде много. А насчет службы немцам вы сами очень точно сказали: «Вроде бы служить пошли». Поэтому считать вас изменниками не считаю возможным.

Смотрит Свитцов, веселее стали глядеть люди.

— Если Родина нас простит, было бы десять жизней, и десять за нее отдадим, — горячо произнес Чернышков. — Ты, комиссар, послушай. Я тебе свою историю расскажу. А моя история, считай, самая типичная для большинства тех, кем я командую. Как в плен попадали — ты знаешь. Раненого взяли. Потом лагерь. Колючая проволока, а за ней — голое место. И на этом голом месте мы. Только в ноябре дощатые бараки поставили. Были в лагере тысячи. А к весне и половины не осталось. Похоронили. В бараках даже нар не было. Питание — буханка хлеба с опилками пополам на двенадцать человек. И полкотелка баланды пустой. Считай, почти чистый кипяток. Ночью, чтобы согреться, друг на друге спали, штабелем. А проснешься — под тобой или на тебе уже мертвый. Можешь ты понять такое? Летом выведут на работу — траву, как скотина, ели. Пробовал убежать — поймали. Предложили записаться в эту, так называемую добровольческую, часть, но я не сразу решился. Пошел только с одной целью — чтобы перебежать к своим при случае. Командир полка у нас — полковник Сысоев. Думаю, тоже наш человек. На днях приезжал сюда. Очень «боевую» инструкцию дал мне: «В партизан — стрелять, но не попадать»

…Потом вдруг Чернышков взял, да и спросил Свитцова в упор:

— А чем вы можете доказать, что партизан?

Действительно, чем он мог доказать? Документов при нем не было. Привести в дом тех, кто снаружи в карауле стоит, — они тоже без документов.

Тогда Чернышков предложил:

— Пусть кто-нибудь из нас поедет с вами в лагерь. Подводы недалеко, в лесу.

Поехал Орлов. Завязали ему глаза повязкой — и прямо в штаб отряда. Через пять часов Орлов уже сидел в штабной землянке и слушал Москву, сводку Совинформбюро.

— Ну, вот теперь верим, — сказал он.

А через час наши разведчики тем же порядком повезли его обратно — в Дятловичи. Условились, что переход будет совершен 20 января. И вдруг неожиданность. Через связного Чернышков утром 15 января прислал записку: «Из Лунинца на инспекцию приехал полковник Сысоев. Может, поговорите с ним?»

Свитцов с шестью бойцами — в Дятловичи. Но решил встретиться с Сысоевым в лесу. Послал связного к Чернышкову. Тот привел его в дом, где остановился Сысоев. И тут неладно вышло. Связной, войдя в дом, прямо с порога бухнул:

— Товарищ полковник! Вас товарищ комиссар ждет!

Сысоев был не один. Возмутился. Приказал Чернышкову:

— Арестовать пьяного дурака! Допросить, когда протрезвится.

А Чернышкову, выйдя с ним во двор, зло бросил:

— Если там все такие, как этот, надо искать настоящих партизан.

И он был прав. С Сысоевым был немецкий майор, который, к счастью, не понимал русского языка. Но он мог что-то заподозрить. В тот же день Сысоев уехал в Лунинец. Узнав о причине его столь скорого отъезда, Свитцов решил организовать уход «казаков» в ночь на 16 января 1943 г. Когда стемнело, они с Чернышковым, обезоружив часовых, вошли в здание школы, где размещались «казаки». По команде Чернышкова все выстроились.

— Товарищи, — сказал Чернышков, — с вами сейчас будет говорить комиссар партизанского отряда «За Родину».

Окинул Свитцов взглядом строй. «Казаки» стоят спокойно, оружие в пирамидах, и во все глаза смотрят на него.

«Эге, — подумал, — хорошо Чернышков поработал!» И закатил он им речь минут на пять. О разгроме фашистов под Сталинградом о долге каждого советского патриота, о том, что они могут с оружием в руках стать в строй тех, кто бьет фашистских гадов. Закончил так:

— Кто идет с нами — остаться на месте. Кто решил служить фашистам — шаг вперед!

Строй даже не шелохнулся. Свитцов повернулся к Чернышкову:

— Командуйте, майор!

В полночь три десятка подвод, груженных боеприпасами, продуктами, весь бывший дивизион тронулись из Дятлович в сторону партизанского лагеря. На передней подводе — Чернышков с партизанским связным. А старосте-коменданту Бушиле Свитцов дал такое задание: взять лошадь и скакать верхом в Лунинец, к немцам, сообщить об уходе дивизиона в партизаны. Но прежде, чем заехать к немецкому коменданту гарнизона, во что бы то ни стало сообщить об этом полковнику Сысоеву. Пусть думает полковник, что делать. Ему виднее.

— Будешь подъезжать к гарнизону, — инструктировал Свитцов Бушило, — сними валенки, сбрось шапку. Чтоб было видно, что ты спасся от партизан бегством. А угол хаты твоей мы, не обессудь, попортим гранатой. Чтоб увидели немцы, что ты действительно от смерти едва ушел.

Староста-комендант точно выполнил задание. В ту же ночь полковник Сысоев, понимая, что уход дивизиона из Дятлович в партизаны грозит ему возможной смертью, ушел из Лунинца в лес. Не имея никакой связи с партизанами, шел наугад, продираясь сквозь чащобу, кустарники. Дня через четыре его, заросшего, в изодранной одежде, обнаружили наши разведчики, привели в штаб. Разговор с ним был долгим, трудным. Сысоев уверял, что искупит вину перед Родиной своей кровью. Мы поверили ему. В партизанах он служил честно и впоследствии был назначен начальником штаба бригады имени Куйбышева, где и встретил освобождение Белоруссии. Затем Сысоев упросил меня направить его в распоряжение 1-го Белорусского фронта к Рокоссовскому, с которым он был хорошо знаком. Там был назначен командиром артиллерийского полка. В этой должности он и дослужил до конца войны, вышел на пенсию и вскоре умер.

После ухода Сысоева в партизаны гитлеровцы полк тотчас расформировали и всех офицеров и солдат отправили в лагерь военнопленных. Тех же, на кого пало подозрение в связи с партизанами, расстреляли. Так, едва начав, закончил свое существование 10-й «казачий» полк, не сделав ни одного выстрела в пользу фашистов.

Но немцы не смирились с таким позорным поражением. Поражением не столько военным, сколько политическим. Ведь некоторые высокопоставленные горе-идеологи фашизма, очевидно, считали, что можно натравить русских на русских. И полиция, мол, и вот такие «добровольческие» формирования из пленных — тому доказательство.

Через три месяца в Лунинец прибыл сформированный таким же образом, как 10-й, 12-й «казачий» полк. Через неделю после его прибытия партизаны уже установили связь с начальником штаба этого полка Долговым. И вскоре вместе со штабом и взводом рядовых «казаков» он перешел к нам.

На этот раз фашисты хотя и расформировали полк, но в лагеря военнопленных отправили не всех. Некоторых, с их точки зрения, наиболее надежных, они включили в состав эсэсовского карательного батальона, решив связать их кровавой порукой со своими эсэсовскими головорезами. И фашисты добились этого. Кое-кто вместе с фашистскими молодчиками был принужден под страхом смерти участвовать в карательных экспедициях, в засадах на партизан. Фашисты широковещательно рекламировали в своей печати «подвиги» этих поддавшихся вояк. Особенно одного из них, по прозвищу «Полтора Степана».

Наши партизаны из бывших военнопленных его хорошо знали. Прозвище свое он получил за огромный рост и силу. В плен был взят тяжелораненым под Севастополем. Участвовал в боях против партизан. Бывшие товарищи по плену ненавидели его. Несколько раз специально ходили в засады, чтобы расправиться с ним. Но он всегда уходил невредимым.

В последнее время «Полтора Степана» сильно изменился. Связные партизан доносили из Лунинца, что он беспробудно запил и пьяный на чем свет ругает фашистов и жалуется на свою позорную жизнь.

Карательный эсэсовский батальон сильно досаждал партизанам. Если бы удалось разложить этих, так называемых, «казаков», служивших в нем, то фашисты наверняка бы поубавили активность. Но как? Бывшие военнопленные сознают свою вину. Открыто говорят, что прощения им нет за то, что они в одном строю с гитлеровцами. Народные мстители пытались через связных, особенно женщин, убедить их, что еще не поздно искупить свой позор кровью врага. Тех, кто вел с ними такие разговоры, они не выдавали. Но твердили одно: «Обратно пути нам нет. Перейдем к партизанам — партизаны убьют».

И вдруг однажды утром приводят партизаны в лагерь огромного роста детину.

— Вот он, этот «Полтора Степана»! — докладывал Свитцов командир отделения разведки. — Сам, волк, пришел. Попросил, чтобы не расстреливали сразу, а привели к командованию.

Пришел «Полтора Степана» с ручным пулеметом, с семью дисками к нему. Приволок, без малого, пуда два патронов и гранат. Вытянулся перед Свитцовым и вроде как бы докладывал:

— Изменник Родины такой-то прибыл в ваше распоряжение. Прошу дать смыть позор своей кровью.

Слушал Свитцов его, а самого аж трясло, и рука к пистолету тянулась. Но себе сказал: «Спокойно, комиссар, подумай. Ну, убьешь ты его и подтвердишь, что и его дружкам, если они перейдут, тоже пуля. И будет эсэсовский батальон действовать, как и действовал. А вот если дать ему возможность воевать против фашистов — это будет лучшей агитацией для тех, кто остался служить немцам. «Раз даже его не расстреляли, значит, можно уходить к партизанам, — подумают те, бывшие военнопленные. — Значит, можно смело идти в лес, к народным мстителям, и искупить свою вину перед Родиной».

Собрали Каштанов и Свитцов командиров рот и взводов, поделились с ними своими мыслями. Но все они, как один, потребовали: «Расстрелять изменника — и точка!»

Тогда созвали партийное собрание. Большинством всего в один голос прошло предложение Свитцова: сохранить жизнь перебежчику. И вот решили отправить «Полтора Степана» на первое задание, в засаду.

Группу возглавил политрук Гриша Гатин. Перед выходом собрал всю группу, кроме «Полтора Степана», и сказал:

— Вот что, хлопцы. Смотрите за ним в оба.

Ушла группа к Лунинцу. По дороге «Полтора Степана» говорит Гатину:

— Товарищ политрук, я знаю место, где обычно эсэсовцы в засаду садятся. Если мы их упредим и раньше на их место придем, туго им придется.

Гатин ответил:

— Ну что ж, веди.

Привел еще засветло. Только расположились, — человек сорок фашистов подошло. Встретили их как надо. 12 убили, 10 ранили. Остальные едва ноги унесли. И тут «Полтора Степана» себя здорово показал. Поднялся во весь рост и с руки, в упор из ручного пулемета бил. И за убегавшими с полкилометра гнался. Один.

Вернулся и попросил:

— Раненых «казаков» не трогайте. Я с ними поговорить хочу.

И к раненым:

— Скажите всем, что я — «Полтора Степана» — теперь партизан. И всех вас призываю идти в партизаны. Бейте фашистов! Не забывайте свою Родину!

Раненых отпустили. А через день началось повальное бегство бывших военнопленных из эсэсовского батальона. А их там было примерно две трети всего состава. Партизаны приняли беглецов в отряд. И те сразу включились в борьбу против оккупантов. В бою они были бесстрашны. Честно искупали свою вину.

А что касается «Полтора Степана», так на его личном счету было уже 20 убитых фашистов. И еще одну услугу партизанам оказал, пожалуй, она и 20 фашистов перевесит. Пришли в отряд трое перебежчиков. До этого они служили в СД в Лунинце. Но пришли, как они доложили, взорвав более 15 полицейских в казарме. Вроде бы оснований не верить им не было. А «Полтора Степана» пришел к комиссару и решительно заявил:

— Не верю я этой «святой троице». В Лунинце все казармы, как свои пять пальцев, знаю. Так вот, в той, что они взорвали, — было немало и немцев. Взорвали всю казарму, а немцев убитых нет. Значит, специально их вывели. А русских, пусть и полицейских, разве фашистам жалко?»

Подумал Свитцов и понял: есть резон в его рассуждениях. Спросил:

— А прощупать ты сможешь главного из этой тройки?

— Смогу, только не считайте нарушением дисциплины, если по-серьезному выпью с ним раз-другой. Он на это дело падок. Не раз его в Лунинце на четвереньках видел.

Свитцов разрешил. Дважды посылал их на задание вместе. Оба раза явились под хмельком. «Полтора Степана» для виду пошатывался, а полицейский — всерьез. Как во второй раз пришли, «Полтора Степана» уложил спать «друга» в землянке и попросил хлопцев постеречь. А сам к Свитцову.

— Узнал, товарищ комиссар. Он должен колодцы отравить. «Сулема» у него где-то неподалеку спрятана. А я штаб «взорвать» подрядился.

Свитцов тут же дал команду арестовать всех троих. Учинили им строгий допрос. «Полтора Степана» — живой свидетель. Не отопрешься. Тем более в землянке, под нарами, сразу же нашли сулему. Деваться некуда, пришлось тройке признаваться в том, что готовили преступление, за что и понесли справедливую кару.

Партизаны были благодарны «Полтора Степана» за предупреждение о готовившемся преступлении, за раскрытие предателей. И все-таки не мог Свитцов простить ему, что он воевал против народных мстителей, был жесток к ним. Решил: придет Красная Армия — пусть военный трибунал определит его судьбу.

Пришлось «Полтора Степана» еще держать ответ за свои проделки, искупать вину в тяжелых боях. В рядах советских войск он дошел до Праги.

Мне довелось встретиться с ним уже после войны, в 1965 год. Приехал в Минск на экскурсию с женой и дочерью. На груди — два ордена и несколько медалей. Ну что ж, пусть живет. Хотя сны ему, наверное, снятся не всегда приятные.

После разгрома гитлеровцев под Сталинградом наша работа по распропагандированию различных националистических формирований, созданных фашистами, значительно облегчилась. К партизанам стали переходить полицейские и власовцы целыми подразделениями. К каждому из них у нас был свой подход. Наиболее честным, случайно попавшим в сети захватчиков, мы давали возможность смыть свой позор активными действиями против врага. И подавляющее большинство так и поступало…»

БЕЗ РАЗВЕДКИ - НИ ШАГУ

Из выступления обер-штурмбаннфюрера СС Штрауха на совещании в Минске (февраль 1943 года): «Против нас территория и местность, к которой мы не привыкли и для которой мы недостаточно выносливы. Мы не можем больше двух дней обходиться без теплой пищи и должны таскать за собой полевые кухни, а русский может обойтись без этого. Мы не выдерживаем такие марши, как русские… Банды располагают лучшей разведкой, чем мы…»

Весь ход войны в тылу противника постоянно требовал четкой регламентации агентурно-оперативной деятельности с учетом специфики территориальной обстановки. К этому времени под руководством Василия Захаровича Коржа партизанами-«комаровцами» на оккупированной территории Пинской и частично Минской, Брестской областей, велась активная разведывательная, контрразведывательная и разведывательно-диверсионная работа.

Согласно всем непреложным канонам партизанской борьбы, в ходе разведки осуществлялись: сбор и передача в ЦШПД и БШПД информации о дислокации, численном составе и вооружении соединений и частей противника, пунктах расположения его штабов, аэродромов, баз, складов с горючим, оружием, боеприпасами, нахождении линий закрытой связи, о местах строительства оборонительных сооружений, изучались режимные и иные маскировочные мероприятия немецкого командования и оккупационной администрации. Велась также и «разведка на себя» с целью своевременного выявления готовящихся оккупантами антипартизанских акций и расправ с местным населением.

Контрразведывательная работа была нацелена на установление мест дислокации разведывательно-диверсионных органов нацистских спецслужб, их структуры, численного состава, системы вербовки агентов, каналов их проникновения в партизанские бригады и отряды. Кроме того, как уже отмечалось, осуществлялась работа в формированиях, созданных немцами из перешедших на их сторону военнослужащих РККА, военнопленных и насильственно мобилизованных жителей оккупированной Беларуси. Наряду с этим партизанские бригады и отряды ограждались их особыми отделами от проникновения вражеских агентов и пособников немецких оккупантов.

В свою очередь, разведывательно-диверсионные мероприятия партизан-«комаровцев» имели своей целью: нарушение нормальной работы железнодорожного и автомобильного транспорта, вывод из строя военных и промышленных объектов, штабов, уничтожение складов и баз с военным имуществом, разрушение линий и узлов связи, электростанций и других объектов, имевших военное значение.

Интересен тот факт, что летом 1943 года, примерно за месяц до начала знаменитой, переломной в войне, битвы на Орловско-Курской дуге, прилетели в Пинское соединение двое представителей РУ ГШ РККА с Большой земли. Интересовались они исключительно танками и их транспортировкой по железной дороге. Командование выделило им группу подрывников во главе с Федором Артюховичем, одним из лучших мастеров своего дела, который уже имел на своем счету 8 спущенных под откос эшелонов. Такие подрывники, как Федор Артюхович, Иван Целиков, Алексей Жук, Григорий Шуляк и другие, были не только гордостью соединения Коржа. На курсах подрывного дела они, кроме того, обучили этой опасной и почетной боевой профессии десятки партизан.

Федор Артюхович повел свою группу в составе 50 партизан на участок дороги Лунинец—Микашевичи. Через своих разведчиков-связных он выяснил, что танки в проходивших эшелонах стояли под брезентовыми чехлами. В ночное время трудно было определить, какой груз следует по железной дороге. Значит, действовать надо было днем наверняка и взорвать эшелон самым опасным способом, «под шум поезда», когда подрывник находится непосредственно у полотна дороги. Для этого потребовалось 16 килограмм тола. И пол-эшелона пошло под откос. Федор Юрьевич, к сожалению, при этом погиб…

Целый час двое разведчиков с Большой земли исследовали и фотографировали новые «тигры» и «пантеры». Те самые, с помощью которых нацисты тешили себя надеждой победить в Орловско-Курской битве. Информация о них была своевременной и упреждающей, и говорить о ее ценности излишне. Героической смертью своею на земле Беларуси Федор Юрьевич Артюхович первым внес нашу партизанскую лепту в победу войск действующей армии на Курской дуге…

Естественно, что многогранная и разноплановая работа разведки и контрразведки требовала профессионального подхода и обучения. На это и были нацелены основные усилия Василия Захаровича Коржа. А бесценный опыт добывался только в умело организованных oперациях и боях…

Как-то раз на одном из привалов закинул Василий Захарович своим усталым бойцам «вопрос на засыпку»: «Хлопцы! Так кто же он есть — белорусский партизан?» Ответы были самые разные — и патриот, и борец за народное счастье, и «невидимый для врагов солдат-снайпер», и народный мститель, и еще нечто из газетных передовиц того часа…

Василий Захарович хитро прищурился: «Так-то оно так, хлопцы. Все это верно. Однако партизан в нашем с вами общем деле должен быть и хорошим политбойцом, и дипломатом, и разведчиком, и чекистом…»

Тут и призадумались «комаровцы», а Корж тем временем продолжал: «А каким должен быть партизан-разведчик? Вот вышел ты, к примеру, из леса к деревне, притаился и ведешь наблюдение. А как точно определить — есть ли в деревне враг, когда вроде кругом тихо? Первый признак — это не часовые противника. Нет! Они ведь и маскироваться могут. Так вот — первый признак, что враг недалече, — безлюдье на улицах и во дворах.

Второй признак — если ты, скажем, в полдень узрел, что хоть в одной-двух хатах печные трубы дымят, то значит, в них есть кто-то посторонний. Хозяйка-то обычно печь с утра топит. Так ведь?

Что до политика и дипломата, то обстановку в стране и на фронтах, хлопцы, знать надо хорошо. Пришел вот ты в деревню, а люди к тебе с расспросами — какие в последнее время бои шли, где красноармейцы наши оборону держат, где наступают? А ты толком и не знаешь. Значит, агитатор, а тем более политик ты, товарищ партизан, вообще никакой!

Ну а дипломатия — дело совсем тонкое. Вот «положили» мы с вами сейчас пятнадцать гадов-фашистов, документы важные и трофеи взяли, а молва-то людская об этом уже бежит, ширится. Говорят, что 50, а то и 100 немцев мы «положили». И вот тут дипломатия партизанская в том-то и состоит, чтобы, когда спросят, кто же это сделал, не трезвонить налево-направо всем и вся: «Это мы сделали, мы герои!»

Партизан-дипломат никогда себя «светить» не станет и ответит по-умному, что, мол, слышали мы об этом, но то дела другого отряда, партизан-то вон как много… Спросите, хлопцы, а зачем? Так это же дух народный укрепляет и поднимает, радость, уверенность рождает, что много нас вокруг! Да и о конспирации и бдительности никогда не стоит забывать. А молва людская само собой донесет эту весть не только до тех, кто всегда за нас, а и до тех, кто фашистам служит. Нехай себе лишний раз задумаются, прежде чем зло творить!»

Вот так, постепенно, вроде походя, передавал Василий Захарович свой бесценный боевой опыт «комаровцам» и по-суворовски учил их нелегкой партизанской «науке побеждать». Наряду со всем этим Корж был и опытным разведчиком-агентуристом. И источники свои имел, и связь с ними как личную, так и безличную поддерживал, ходил на явки, получал ценную информацию.

Умел Василий Захарович расположить к себе и убеленного сединами старца, и дитя малое, прекрасно понимая характер и быт крестьянина-полешука. О нем говорили: «Душа чалавек. Сваіх шкадуе, а гітлераўцам спуску не дае». Были у Коржа «глаза и уши» в немецких гарнизонах, что позволяло упреждать врага, вовремя маневрировать партизанскими силами и средствами. Ведь война на «невидимом фронте» дилетантизм никогда не прощала, ведя свой кровавый счет…

Аксиоматичными были требования Коржа к партизанской разведке: действовать скрытно, по возможности избегать разведки боем, всегда помнить, что враг близко, он может не дать разведчику оторваться от него, и тогда можно погубить весь отряд.

«Помните, — говорил Василий Захарович, — где начинается стрельба, там кончается разведка!»

Все сведения разведки необходимо было, насколько возможно, проверять лично, ибо только правдивый доклад о проведенной разведке мог принести пользу партизанам. Особое внимание всегда обращалось на политические настроения, отношение к оккупантам, поиск верных людей, которые могли бы помочь партизанам.

Василий Захарович всегда подчеркивал: «Ценность разведки — это точное выполнение поставленной задачи. Начатое наблюдение или слежку за противником всегда надо доводить до конца. В разведке партизан должен узнать: где находится противник, в каком количестве, как расположены его силы, к каким действиям он готовится? Где расположился его штаб, где размещены запасы горючего и продовольствия, где находятся офицеры? О местности: как можно конспиративно и скрытно подойти к противнику? В каком состоянии находятся дороги, мосты и т.п.? Какие боевые средства выгоднее использовать в условиях данной местности и конкретной обстановки?»

Постепенно становилась понятней и система деятельности спецслужб противника по выявлению партизанской агентуры и ее дезинформированию, подставе агентов-двойников, да и просто провокаторов, засылке агентов из числа военнопленных с целью внутреннего разложения партизанских отрядов, мародерства, убийств командного и оперативного состава в ходе боевых действий.

Из партизанского дневника В.З. Коржа: «…В ночь с 26 на 27 сентября 1941 года был разгромлен очаг фашистов в дер. Ананчицы. Дом коменданта полиции был сожжен, два полицейских убито, один пойман, остальные разбежались, два из них бросили даже свои винтовки. Было захвачено 6 винтовок, несколько сот патронов, две гранаты и приведен пленный, как экспонат, в расположение отряда. Вот вам тип налицо, из кого немцы организовали полицию: Филунович Петр Григорьевич, 1875 года рождения, в 1933 году был осужден за шпионаж в пользу Польши на 5 лет, с поражением в правах на 10 лет. И этот старый идиот возвратился в свою деревню, вооружили его немцы винтовкой и двумя гранатами, и начал он «хозяйничать» над честным колхозным крестьянством своей, а также соседних деревень.

На допросе он рассказал, как его вызвал комендант подрайонной полиции, сын моронского попа Масловский, второй его брат также работал в моронской полиции, рассказал все подробности немецкого инструктажа в районном центре Старобин. Это был тип, которого партизаны при встрече с населением приводили как злейшего врага народа…

13/VIII.42 г. Задержан известный шпион Хамицевич Стахей Алексеев. С 1929 года занимался этим при Польше, был за границей, а с 1939 года работал в пользу Германии. После допроса — расстрелян…

В целях поддерживания живой связи партизан с населением, живущих в немецких гарнизонах, получения из гарнизонов разведывательных, оперативных и других сведений, партизанам удалось создать в них многочисленные группы надежных агентов, осведомителей, связных и даже резидентов…»

С созданием Пинской бригады расширилась партизанская зона, партизаны значительно ближе придвинулись к Пинску, в котором находился геббитскомиссариат и значительный немецкий гарнизон. Через многочисленную свою агентуру и связных Пинской партизанской бригаде удавалось своевременно получать сведения о передвижении немецких воинских частей и подготовке немцев к борьбе с партизанами. Агентура этой бригады заранее выясняла планы немецкого командования и предупреждала население о готовившихся против него мероприятиях.

В борьбе против оккупантов в процессе разведывательной и контрразведывательной работы органически сочетались различные их формы и методы. Так, по поручению командования Пинского партизанского соединения с декабря 1942 года начал активно работать против нацистов, являясь аптекарем в Пинске, Станислав Антонович Жарин. Он снабжал Пинскую, Молотовскую и другие партизанские бригады медикаментами, добывал боеприпасы, радиопитание, распространял партизанскую антифашистскую литературу в городе, активно участвовал в разложении немецких формирований, состоявших из советских военнопленных, в результате чего в лес была выведена группа в количестве 44 человек с 3 пулеметами и 41 винтовкой.

Когда же из-за преследований ГФП (немецкой тайной полевой полиции) стало невозможно работать в подполье, то по приказу командира бригады И.Г. Шубитидзе 1 марта 1943 года Жарин ушел в партизанский отряд имени Лазо, захватив с собой аптечку городской больницы и медикаменты из немецкого медицинского склада.

Уже непосредственно из партизанского отряда С.А. Жарин 17 раз ходил в Пинск с различными заданиями, одновременно вел разведку расположения штабов и войск противника. При этом, в ходе контрразведывательной работы, он выявил 18 агентов ГФП и передал уточненные списки на 32 полицейских служащих в Пинске. Кроме того, он завербовал и передал на связь в отряд четырех венгерских офицеров.

Наряду с агитационной и информационно-пропагандистской работой по разложению вражеских гарнизонов Жарин осуществлял и диверсионную работу. В частности, им совместно с группой из четырех человек была установлена мина в машинном отделении спичечной фабрики, взорвана автомашина с немецкими солдатами на тракте Выжловичи—Абрыво, убито 8 и ранено 6 немецких солдат. И подобных примеров в партизанской борьбе было немало…

Кирилл Трофимович Мазуров, находившийся в Пинском партизанском соединении с июля по сентябрь 1943 года в качестве представителя ЦШПД, касаясь вопросов разведывательной деятельности «комаровцев», вспоминал: «В штабе Пинского соединения разведка и контрразведка состояли не из военных, а из местных жителей старшего возраста. Когда я первый раз пришел в штаб и меня привели к секретарю обкома А.Е. Клещеву (В.З. Корж в это время находился в Москве), то я увидел его возле шалаша в окружении людей сугубо гражданского вида. Они оживленно беседовали. Прислушавшись к разговору, понял, что нахожусь на совещании работников разведотдела штаба соединения. Клещев после это подтвердил. Он указал на пожилого с виду человека с седым бобриком на голове, который все время молчал: «Гаврила Стешиц — наш известный разведчик, старший группы».

Стешиц работал председателем сельского Совета в Старобинском районе. С первых дней начал партизанскую жизнь разведчиком в отряде Василия Захаровича Коржа. Этим делом занимались и несколько его сверстников, которые хорошо знали друг друга. Клещев обращался к ним уважительно. Сейчас он сказал:

— Вы, мужики, узнайте-ка, что намерены делать немцы с урожаем хлеба, который крестьяне уже начали убирать…

Разведчики слушали и одобрительно кивали. Давались им и другие поручения, всем вместе и каждому в отдельности. Потом они молча разошлись. Конечно, была в Пинском соединении и боевая разведка в отрядах, но эти старики являются так называемой дальней разведкой. Ходят они без автоматов повсюду, проникают во вражеские гарнизоны, в города, где у них широкие связи. Приносят не только точные сведения о противнике, но и о настроениях населения, изучают мнение людей по тому или иному вопросу».

Из записок В.З. Коржа: «Хорошим разведчиком может быть тот, кто имеет к этому все качества. Во-первых, преданность до последней капли крови нашей Родине и большой долголетний практический опыт. Ни в коем случае нельзя выдвигать сразу, буквально со школьной скамьи, на высокий пост. Конечно, ко всем этим качествам нужны знания. Но одного знания без указанных качеств тоже недостаточно. Некоторые в первую очередь устраивают свою личную жизнь и забывают обо всем…

Я уже не раз отмечал, что разведка у нас была на первом плане. Готовится, скажем, боевая операция, и разведчикам сразу же ставится задача: все узнать о противнике, его силах, их расположении, намерениях, вооружении.

Почему наши партизаны удачно разгромили вражеские гарнизоны в Ленино, Синкевичах? Потому что вначале провели хорошую разведку, установили численность гитлеровцев, укрепления гарнизона, нашли людей в самих гарнизонах, которые могли помочь нам.

А диверсии на коммуникациях? Они тоже не совершались без предварительной разведки. Движется колонна — впереди и со сторон дозоры. Боевые дозоры мы высылали вперед на большие расстояния, часто на лошадях.

На остановках — сторожевые дозоры. На важнейших направлениях не только часовые, но и засады.

Высоко оценивается разведка при ведении боевых действий армейскими подразделениями. А в партизанах, пожалуй, ее роль еще выше. Здесь часто бои ведутся в отрыве от основных сил, отдельными группами, ротами, отрядами, приходится проникать через цепи врага, внезапно обрушиваться на него с тыла, и чтобы не попасть в ловушку, не оказаться в лапах фашистов, надо все узнать наперед, прикинуть, что как сложится.

Кое-кто говорит, что в партизанах не так уж важна голова, дескать, действуй нахрапом, напролом и добьешься успеха. Нет, и здесь нужно высокое воинское мастерство, хорошо выработанное тактическое мышление. Трезвый расчет, тщательный анализ сил противника, своих возможностей, обстоятельная оценка местности, сопутствующих факторов. И без разведки тут не обойтись. Разведка — глаза и уши.

Наш штаб требовал, чтобы разведкой занимались все: командиры бригад, отрядов, рот, отделений. Ни одного выхода из лагеря без разведки, без посланного вперед дозора. Первейшая обязанность командиров и политработников всех рангов — всегда знать, где и какой противник, какие его силы в том или ином гарнизоне, чем изменилась обстановка с приходом нового дня.

Многие разведданные мы получали от БШПД, от нашей авиации. Но основные сведения добывали путем наблюдения за гарнизонами противника, действующими коммуникациями. За бригадами, отрядами были закреплены участки, и они должны были немедленно докладывать о всех переменах в этих районах.

Я уже отмечал, что на важнейших направлениях устраивались засады. Одни из них предназначались для того, чтобы подкараулить и уничтожить противника. Другие должны были понаблюдать, определить силы вражеской колонны, своевременно доложить о ней. Подслушивание и наблюдение наши разведчики широко использовали.

Наши разведчики нередко вступали в бой только для того, чтобы выявить силы противника. Атакуют, установят состав подразделений, вооружение гитлеровцев и стремительно отойдут.

Разведку соединения возглавлял Гавриил Петрович Стешиц. До войны у него была совсем мирная специальность, и кто бы думал, что из него получится такой разведчик. Его нельзя было назвать лихим партизаном, которому все нипочем. Энергичный, быстрый, он нигде не терял головы, рассуждал трезво, не торопился там, где нужно было хорошо подумать, обстоятельно организовать дело. И в помощники себе обычно подбирал вдумчивых, активных ребят. Стешиц располагал также сетью своих людей во вражеских гарнизонах. Подпольщики своевременно доносили, если к фашистам прибывало подкрепление и они намеревались что-то предпринять против партизан.

В бригадах, отрядах тоже возглавляли разведку сообразительные, инициативные товарищи. Среди них особенно отличался начальник разведки отряда имени Котовского Иван Алексеевич Крюков. Он прошел суровую школу, возмужал, закалился. Вначале служил в армии, с первых дней войны включился в борьбу против оккупантов. В бою под Миргородом был ранен, попал в плен. Осмотревшись в лагере, решил немедленно бежать. Первая попытка была неудачной. Вторая — тоже.

Отправился поездом на запад. Это было в марте 1942 года. Ехал и думал: «Неужели смириться, стать рабом фашистских господ? Удрать, обязательно уйти и бороться!» Поговорил с товарищами, те откликнулись. Взломали пол и выпрыгнули на ходу.

Сразу же направились в лес, подальше от крупных населенных пунктов. Решили заходить только на хутора, где получали поддержку, питание, кусок хлеба на дорогу.

Группа постепенно рассеялась Крюков остался один, Он искал партизан. Однажды, как ему казалось, повезло. На поляне, в лесу увидел людей в гражданской одежде, с оружием. Конечно, партизаны. Кому же тут больше быть? Поспешил к ним, отрекомендовался:

— Бывший военнопленный, выпрыгнувший из поезда…

Его встретили недружелюбно. Один из незнакомцев навел на него винтовку и строго спросил:

— Ты кто?

— Я же сказал, — недоуменно пожал плечами Крюков. — Из лагеря военнопленных.

— Положи оружие.

— Нет его у меня.

— Так и поверили.

Крюкова тут же окружили, ощупали.

— Так говоришь: из лагеря? — подошел к нему вплотную высокий мужчина с новеньким немецким автоматом на шее. — А ты знаешь, что за побег из лагеря — расстрел?

Иван внимательно присматривался к его окружившим. Одеты вроде хорошо. В исправной военной обуви, с иностранным оружием. Неужели полицаи? Вот попался. Из одной беды да в другую. Как же ему вывернуться из такого положения?

— Что крутишь носом? — толкнул его в плечо высокий. — Не думай, что и от нас сбежишь. Сразу пулю в затылок. Одно тебе спасение — служить нам. Пойдешь по хуторам и деревням, выдавая себя за пленного. Этим ты поможешь выявить семьи, которые связаны с партизанами. Понял?

Иван ужаснулся от такого предложения. Неужели он в самом деле станет провокатором? Ни за что! Пусть на месте расстреляют, но не пойдет. А может, потом сбежать? Нет, нет, ни под каким предлогом! Столько ему пришлось пережить, перестрадать, а теперь помогать тем же, из чьих рук было ускользнул.

Ничего он не сказал, а только переводил напряженный взгляд с одного лица на другое. Вот бы ему гранату-лимонку. Себя погубил бы, но и всю эту братию уничтожил бы.

Что-то ему еще говорили эти незнакомцы. Не все он понял из их слов. Ясно, что снова попал в лапы фашистов. И тут вдруг к нему подтолкнули человека со связанными руками, а тот высокий сказал:

— Мы устроим тебе проверочку, прежде чем пошлем на задание. Понял? Вот тебе винтовка, убей этого подпольщика. Мы вели его в волость на допрос, но раз ты попался, то прикончи еще в дорого.

Крюков оттолкнул винтовку.

— Нет, нет! Своего я убивать не буду.

— Тогда тебя расстреляем. И сделает это тот, кого ты должен был отправить к праотцам. За это мы сохраним ему жизнь.

Побелел лицом Крюков, вздохнул тяжело. Вот так попал! Махнул рукой, напоследок попросил, чтобы ему дали покурить. Разрешили. Сделал он несколько затяжек, глянул на ясное небо.

— Думал я еще не одного фашиста отправить на тот свет да вот…

И в это время вдруг все, окружавшие его, заулыбались. А тот, высокий, положил ему на плечо руку и сказал:

— Крепко мы тебя, браток, напугали. Но прости, пришлось. Надо было проверить. Мы такие же, как и ты…

Крюков даже ахнул.

— Ах вы черти! До чего же это жестоко!

Он вытер слезы: нервы не выдержали. Остыв немного, Иван стал расспрашивать, кто они, откуда. Они тоже из бежавших военнопленных. Было двадцать пять, а теперь на одного меньше. Этот «один» оказался провокатором и навел на них фашистов. Потому так придирчиво и проверяли его. Группу возглавляет Михаил Васильевич Глазинов.

Дважды окружали их фашисты после того, как Крюков попал в группу. И дважды, отбиваясь от многократно превосходящих их по числу гитлеровцев, они уходили. Где-то в мае переплыли Буг и двинулись дальше на восток. По пути объединились с группой Степана Шковороды, действовавшей в Шацком районе. Шковорода, старый коммунист-подпольщик. был послан из Киева для организации партизанских отрядов осенью 1941 года. И шли с двумя командирами — Глазиновым и Шковородой.

Я помню, как пришла эта группа в наш отряд. В ней было 57 человек, а на боевом счету уже свыше 200 убитых гитлеровцев. Впоследствии люди этой группы: Глазинов, Рева, Григоренко — стали командирами партизанских рот. А когда встал вопрос, кому возглавить разведку отряда, я сам предложил И.А. Крюкова. Я не ошибся. Со своими обязанностями он хорошо справлялся, изучил все повадки гитлеровцев и их прислужников, своевременно разгадывал их коварные планы.

Я мог бы назвать многих других наших замечательных разведчиков. Сведения, добытые ими, служили не только бригадам, соединению в целом, но и Красной Армии. Все, что очень важное, передавалось штабом по радио в БШПД. Это сведения о передвижениях вражеских войск по шоссейным, фунтовым и железным дорогам, о характере перевозимых фашистами грузов, о их мероприятиях на оккупированной территории. И разведчики гордились тем, что их данные, пройдя многие инстанции, в конечном итоге давали нашему командованию более полное представление о противнике.

Партизаны нашего соединения вели активную борьбу с вражеской агентурой. Разведчики здесь тоже хорошо себя показали. Сошлюсь лишь на некоторые примеры.

Все наши отряды поддерживали тесную связь с местным населением. Мы знали, кто как себя ведет в той или иной деревне, кто оказывает сопротивление оккупантам. Если кто-то переметнулся на сторону фашистов и чем-то способствует выполнению их распоряжений, об этом мы быстро узнавали. Но нельзя было забывать и о том, что враг хитер, мог тонко сработать против партизан.

Во второй половине 1942 года разведчики доложили мне, что в лесничестве Быково, что в десяти километрах от Давид-Городка, проживает один довольно странный человек. Вроде общительный, приветливый по отношению к партизанам, все готов отдать им, оказать любую услугу. Но люди о нем были почему-то плохого мнения. Появился в этих местах недавно, жесток к местному населению. Главное, что в районе этого лесничества не раз пропадали подпольщики, партизаны. Ушли и исчезли бесследно.

Я дал команду нашим товарищам навести точную справку об этом леснике. С помощью подпольщиков в Давид-Городке и Пинске, наших людей во вражеских комендатурах удалось узнать о многом. Оказывается, лесник — заклятый враг советской власти. Много черных дел было за ним. В 1927 году он убежал из Советского Союза в Польшу и служил объездчиком у князя Радзивилла, но это был не тихий скромный слуга помещика. Одновременно он работал на польскую и немецкую разведки. Напали фашисты на Польшу, и предатель поспешил в Германию. Он поступил на службу в немецкую армию, получил офицерский чин. Фашисты перебрасывали его в разного рода горячие точки, чтобы выявлять подпольщиков, наносить удары по национально-освободительному движению.

Совершив нападение на нашу страну, фашисты не забыли, что в их разведке есть человек, хорошо знающий местность в западных районах Белоруссии. Вместе с радиостанцией предателя забросили на территорию Пинской области. Он осел в лесничестве. Жил тихо, смирно. Вроде никого не трогал. Ходил в ближайшие деревни, искал себе друзей среди некоторых нестойких, увлекающихся алкоголем или чем-то обиженных советской властью людишек. Старался заигрывать и с активистами, честными крестьянами. Лесник незаметно создал сеть немецкой агентуры, с помощью которой убрал многих советских патриотов. Как только ему становилось известно, что в какой-то деревне появлялся подпольщик, коммунист, он сразу же докладывал об этом оккупантам. А те быстро прибывали на место, арестовывали и затем расстреливали. И сам предатель лично, с маской на лице, расстрелял около ста человек. Также, скрываясь под маской, а иногда прибегая к гриму, он был проводником карательных экспедиций.

Предатель был не один. С ним в доме жила женщина, вроде женщина обычная, незаметная, иногда и поругивала мужа за то, что скуповат, неохотно дает лес крестьянам. Все, дескать, из-за его честности, ревностного служения хозяевам, а вообще-то он человек добрый, если его попросить, он даст лес любому.

Все эти сведения мы узнали не сразу, от многих людей, сопоставлением и анализом различных фактов, А когда все ясно установили, пришлось поудивляться. Действительно, здорово сработали фашисты из СД.

Нужно было принимать срочные меры. Решили ликвидацию фашистского агента поручить разведчикам отряда имени Кирова. Связались с местными активистами, а они нам сказали: дело это не простое. Предатель редко кого пускает к себе в дом. Только хорошо знакомых, тех, кому доверяет.

Послали наших троих связных, молодых ребят из Синкевичей, которых «лесник» знал. Отправились они к нему на двух подводах, якобы просить лесу, захватили с собой бутыль первача.

Неохотно, но все же пустил предатель к себе этих ребят — Колю Кулакевича, Митю Петрова и Ваню Шпоньку. Расположились хлопцы за столом, бутыль поставили и повели разговор.

— Нам бы лесу, — сказал Кулакевич. — Решили ремонтировать избу.

«Лесник» помялся, было. А жена его сразу вмешалась.

— А почему же нет? Рубите. Муж мой — добрый человек.

— Да я не против, — подтвердил «лесник», — я вас знаю. Рубите сколько угодно, только так, чтобы немцы не видели.

Выпили, слово за слово, разговор о том, о сем. И вдруг лесник говорит:

— Боятся теперь немцы партизан. В лес не показываются. Я хотел бы с ними связаться. Кое-чем помочь, не скажете, как до них добраться?

— А это нетрудно, — весело произнес Кулакевич. — Давайте я вас сведу к ним.

— Так просто? И ты знаешь, где они?

— Конечно! Я — ближайший человек у них! — При этом Коля выхватил пистолет и выстрелил в грудь предателя.

Но ребята не все предусмотрели. Жена у «лесника» была довольно энергичной и изворотливой. Как только раздался выстрел, она вскочила и заперлась в соседней комнате. Стали взламывать дверь. Но пока это делали, женщина ушла через подземный ход, который вел на опушку леса. Конечно, она поспешила к немцам. Пришлось ребятам ночью со своими семьями уходить в отряд. Так из-за неосторожности, неопытности наших хлопцев мы лишились их как связных и разведчиков. А эти люди в условиях партизанской войны зачастую намного ценнее, чем любой, самый лучший боец.

Еще случай. Служил в Микашевичах и комендатуре переводчиком один поляк. Фашистов ненавидел и партизанам помогал охотно, сообщал им ценнейшие данные. С его помощью было разоблачено около десяти вражеских лазутчиков, уже засланных и отряды соединения. А за все время действий соединении в тылу врага были разоблачены и обезврежены десятки шпионов.

Надо отдать фашистской разведке должное: работала она тонко. В конце 1942 года пришел к нам какой-то якобы полковник. По его рассказам, из Красной Армии, попал в плен, бежал. Притом бежал не один, а с военнопленными. С ним были эти военнопленные, Побеседовали мы с ними — наши люди. И этого полковника они видели в лагере, свой человек, страдал вместе с ними. В боях партизан против карателей он тоже хорошо показал себя, военное дело знал отлично. И решились мы назначить его и штаб соединения. Первый же бой под его руководством окончился для нас неудачей, хотя, казалось бы, все было подготовлено как нельзя лучше.

Этого «полковника» отстранили от командования и взяли под стражу. При обыске в его серой свитке под подкладкой обнаружим план расположения отрядов, схему обороны лагеря. На допросе шпион молчал. Так и расстреляли, не выяснив о нем ничего. Крупный, матерый был враг.

Разведчики вели также большую работу по разложению полиции и власовцев.

Но были случаи, и когда наши разведчики допускали ошибки, проявляли беспечность, и тогда больно приходилось расплачиваться за их огрехи. Только потому погибли комиссар отряда Комарова Никита Бондаровец и секретарь комсомольской организации Иван Чуклай, что группа, оставленная в дозоре, самостоятельно снялась с места и ушла.

Тогда успешно прошла операция по разгрому гарнизона в Митявичах. А эта трагическая история произошла уже после ее завершения. Веселые, возбужденные возвращались наши хлопцы из Погоста, направляясь к деревне Погулянки. Впереди них уже прошли те группы, что разгромили гарнизоны в Тесове, Митявичах. Шли смело, потому что знали — у моста партизанский дозор с пулеметом: на случай, если появятся фашисты со стороны Старобииа. И вдруг, когда до моста оставалось не больше 30 метров, на партизан обрушился шквальный огонь из пяти пулеметов. А те были на совершенно открытом месте. Куда деваться? Первые сразу же упали, сраженные пулями. Кое-кто стал отползать. Их прикрыл огнем Чуклай, и часть бойцов удалось спасти. Оглянувшись, Иван заметил, что тяжело ранен комиссар отряда Бондаровец. Он попытался вынести его из боя, и в это время его самого сразила вражеская пуля.

Так мы лишились прекрасных своих боевых друзей — Никиты Бондаровца, Ивана Чуклая, Степана Шковороды, ветеранов партизанского движения на Пинщине. Это были храбрые воины.

Что же произошло? Почему на месте партизанской засады оказалась гитлеровская? Разгромив гарнизон в Тесово и совхозе, две группы встретились у партизанской засады и сняли ее, решив, что группа Бондаровца пошла к лагерю другим путем. А час спустя, встревоженные стрельбой, немцы из Старобина и Старых Дорог заняли место партизан у моста. Я казнил себя за то, что не пошел сам с группами. Правда, при разработке операции все оговорили точно: партизанская засада не должна сниматься прежде, чем не пройдут все группы. Но командир засады на дознании утверждал, что при начале операции ему не дали точного указания. То же подтвердили и командиры групп, которые сняли засаду. Это был тяжелый урок, и, к сожалению, не последний. Ведь только в плохих книгах врага всегда бьют, а сами выходят из боя победителями…

За боевые героические дела комсомолец Иван Чуклай был награжден орденом Ленина. В 1943 году, когда был организован новый отряд, партизаны единодушно решили присвоить ему имя И.И. Чуклая. И как-то сама по себе родилась песня о герое. Может, она и не очень совершенна, но зато написана от души:

Там, дзе рэчка Случ гамоніць

3 ветрам шумным на Палессі,

Пра Чуклая слава ходзіць —

Баявая наша песня.

Ён пакляуся перад боем:

«Я люблю сваю Краіну!»

Камсамольцам і героем

За яе у баі загінуў.

Мы Чуклая не забудзем,

Край ад ворагаў ачысцім,

Да канца фашыстаў будзем

Біць, пакуль усіх не знішчым!

Хай яны не топчуць болей

Нашы родныя палеткі!

Мы нясём праз бітвы волю

Ўсёй зямлі і міру кветкі.

3 кожным днём у бойцы жорсткай

Партызан удар мацнее.

Над радзімаю старонкай

Сцяг наш ярка палымнее.

Эта песня воодушевляла бойцов на подвиги, разжигала в их сердцах ненависть к лютому врагу, звала на бой до полного уничтожения. Партизаны нашего отряда стремились быть достойными чуклаевцами.

Однажды группа под руководством Леона Ленчика, возвращаясь с боевого задания, нарвалась возле деревни Ельно на засаду. Отважный командир крикнул:

— В атаку, бей гадов!

В это время вражеские пули пронзили его тело в нескольких местах. Преодолевая боль, он поднялся во весь рост и повел бойцов в атаку на врага. В этом бою Леон был трижды ранен. Он боролся, как и Иван Чуклай, до последней капли крови, огнем из автомата уничтожил около десяти гитлеровцев. Не выдержав натиска партизан, фашисты отступили.

А случай у деревни Долгое, где мы внезапно напоролись на вражескую засаду? Наши разведчики недосмотрели здесь, своевременно не выявили намерений и силу врага. Вот многие и поплатились жизнями.

Или еще такой пример, в конце 1942 — начале 1943 года гитлеровцы всеми силами стремились лишить нас поддержки со стороны населения. Для этого они принимали всевозможные меры, начиная от печатной пропаганды, различного рода провокаций и кончая попытками переселения в гарнизоны всех жителей партизанской зоны или даже уничтожения их.

Помню, приехал я в один из партизанских отрядов, только что проведших бой с карательной экспедицией, насчитывавшей 800 гитлеровцев, которую поддерживали 4 бронемашины. А наши боевые группы в зоне действий отряда имели вчетверо меньше бойцов при ограниченном количестве боеприпасов. И несмотря на такое подавляющее превосходство противника, он был остановлен на подступах к зоне отряда. Все местные жители окрестных деревень ушли в лес. Несколько дней отряд вел поистиие героические бои, изматывая противника, потери которого убитыми и ранеными перевалили за сотню человек. И гитлеровцы вынуждены были отойти.

Это успокоило партизан. Командование дало смертельно уставшим в боях людям заслуженный отдых. Благодушное настроение было и у разведчиков. Дело шло к ночи, а ночью, рассудили они, фашисты побоятся сунуться. Поэтому в одной большой деревне, которая располагалась в десяти километрах от гарнизона, не было ни одного партизана, не было там и многих мирных жителей: ушли в лес, как только началось наступление карателей, и случилось то, чего партизаны не ожидали. Несколько десятков жителей с наступлением сумерек тайком от партизан вернулись в деревню. Поступок их, конечно, легко объяснить: немцы ушли, оставив деревню нетронутой. А кого из крестьян не беспокоит вопрос: «Как там моя хата, мой двор?»

В два часа ночи 300 фашистов вышли из гарнизона и к 6 часам утра окружили деревню. А на рассвете, прочесав за домом дом, выловили всех и уничтожили.

Я приехал в расположение отряда, когда над деревней, до которой было километров 5, занялось зловещее зарево. Поднятый по тревоге отряд бросился к деревне, но было уже поздно. Обугленные тела и печные трубы на дымящихся пожарищах увидели партизаны.

Это трагическое событие было суровым уроком. Собрав командный состав всех отрядов в штабе соединения, мы подробно разобрали, как и почему оно произошло. Сурово осудили командование отряда. По лицам командира, комиссара, начальника штаба и начальника разведки было видно, что все они очень сильно переживают за случившееся. Учитывая отличные боевые действия отряда в тяжелых боях, мы наложили на них только дисциплинарные взыскания.

Но я предупредил всех командиров, что, если такое повторится еще раз в любом из отрядов, виновные будут наказываться вплоть до высшей меры. Особый разговор был и с разведчиками, которые успокоились, позабыв о своих обязанностях.

И должен сказать, что это суровое предупреждение, а главное, моральная атмосфера осуждения виновных на совещании, осознание ими своей ошибки дали результаты. В последующих, тяжелых боях наши разведчики действовали более осмотрительно, тонко, были неутомимыми. И что очень важно, командиры, комиссары отрядов больше занимались разведкой.

Штаб постоянно добивался, чтобы разведка в соединении была на высоте, чтобы ее умели вести все, даже отдельные бойцы. В общем, без разведки — ни шагу».

ЗДРАВСТВУЙ, КИРИЛЛ!

Из воспоминаний В.З. Коржа: «В первой половине 1943 года, в наших же местах, судьба меня снова свела с моим давним боевым наставником и другом Кириллом Прокофьевичем Орловским. Было это так. Наш уважаемый доктор Николай Иванович Воронович доложил мне, что к нему в санчасть привезли раненого. Под наркозом он сделал ему вторичную операцию на обеих руках. Первая операция была, очевидно, месяц назад. А когда раненый после операции очнулся, то первым вопросом его был: «Кто ваш командир?» Воронович сказал, что «Комаров». Орловский страшно обрадовался и закричал: «Давай сюда Василя, доктор!» Он спросил, как доложить командующему соединением, кто его видеть хочет. А он: «Скажи, что Аршинов спрашивает».

Меня словно током ударило: «Аршинов! Это же подпольная кличка Орловского в ту пору, когда он был командиром партизанского отряда в «Кресах Всходних». Как был, в гимнастерке, выскочил я из штабной землянки и побежал к медсанчасти. Длинноногий, высокий Николай Иванович едва поспевал за мной, наверно, немало удивляясь такой моей неожиданной прыти.

И вот передо мной лежит с забинтованными руками человек с бледным, осунувшимся лицом. Один из самых близких мне людей на земле. Я наклоняюсь над ним. Наши глаза встречаются. Тронув языком пересохшие, без кровинки, губы, человек тихо говорит:

— Ну, здравствуй, Василь. Вот и еще раз свиделись.

И я вижу, как слеза росинкой скатывается по небритой щеке Кирилла. У меня перехватывает горло. Я наклоняюсь и прижимаюсь к его небритой щеке.

— Вот видишь, Василь, и обнять тебя не могу. Как в Испании. Тогда тоже не мог. Вот какие, братка ты мой, у старых партизанских вояк встречи.

И Орловский умолкает.

Николай Иванович отстраняет меня. Прикладывает стетоскоп к груди Орловского, слушает и говорит ему поучительным, «докторским» голосом:

— Больше вам нельзя говорить и волноваться. Завтра, пожалуйста. А сегодня — полный покой, — и довольно бесцеремонно выпроваживает меня из медсанчасти. Что поделаешь? Здесь он — самый главный.

Я не сопротивляюсь, но говорю ему:

— Ты мне докладывай, как он. Понял?

Минут через пятнадцать узнаю от Вороновича, что Кирилл Прокофьевич уснул и раньше завтрашнего утра не проснется.

Утром я застаю Кирилла Прокофьевича чисто выбритым. Его «здравствуй» звучит громче, и я радуюсь, улавливая в этом слове присущий Орловскому задор. Он улыбается и, хитро сощурив глаза, говорит:

— Выходит, обскакал ты меня, Василь. Я всего-навсего командир отряда, как и был двадцать лет назад, а ты — командующий партизанским соединением!

Я тоже улыбаюсь, шутливо машу руками и прошу его рассказать о себе. Он хотел, было, приподняться в постели, но снова опустился на подушку: слаб еще. Говорил неторопливо. После Испании, подлечившись, он выполнял различные задания, в том числе в Китае. В Отечественную войну в 1942 году был заброшен в тыл врага в качестве начальника оперативной группы 4-го Управления НКГБ СССР. Выполняя ответственные задания, участвовал в организации партизанских отрядов, возглавлял один из них. 17 февраля 1943 года группа во главе с К.П. Орловским уничтожила главного комиссара Барановичей Ф.Фенса, гебитскомиссара Барановичской области Ф. Штюра, двух комендантов полиции и нескольких солдат, захватив при этом важные документы, оружие. Как я узнал уже после войны, «охотились» они тогда за гауляйтером В. Кубе, однако тогда он в этот район так и не прибыл. Готовил покушение на гауляйтера «Вайсрутении» согласно другому плану и мой друг С.А. Ваупшасов, но осуществить эту акцию также не удалось. Повезло, как потом оказалось, группе Разведывательного управления Красной Армии: 22 сентября 1943 года миной, заложенной Еленой Мазаник, был уничтожен кровавый палач белорусского народа Вильгельм Кубе…

А в том лесном бою Кирилл Орловский был тяжело ранен. Произошло это так. Местный лесник Халецкий сообщил, что рано утром по заозерному большаку на кабанью охоту может поехать со своей свитой гауляйтер Кубе. Старик-лесник должен был встретить его в своем урочище. Орловский, который в это время лежал в жару на нарах землянки, задумался, как быть. Основные силы отряда находились на другой важной операции, но и этот случай нельзя упустить.

Орловский поднялся и приказал собрать остатки сил отряда. Он решил повести их на большак и устроить там засаду. Долго пролежали партизаны в сугробах. Колючий мороз пробирал до костей. Невольно закрадывалась мысль, что фашисты вообще не появятся. Но вот послышались голоса, и на дороге показались всадники. Потом из-за поворота вынырнули роскошные, покрытые коврами и мехами сани. В них, развалясь, сидели гитлеровские начальники. Партизаны хорошо видели их спокойные осанистые фигуры, протянутые вперед ноги, покрытые пледами, даже легкие струйки пара, выбивавшиеся из-под енотовых воротников, куда генералы уронили тучные подбородки, видны были тем, кто, дрожа от холода и нервного напряжения, лежал в снегу. Вот-вот будет дан сигнал…

Но Орловский этого сигнала не дал. По дороге неслось до полусотни всадников, хорошо вооруженных. В стороны наставлены автоматы, ручные пулеметы. Враг настороже. Лучше остановить его, когда он, повеселившись, подвыпив, будет возвращаться. Тогда фашисты снизят свою бдительность.

Так оно и было. Гитлеровцы, удачно поохотившись и изрядно глотнув шнапса, были беспечны. Орловский, увидев санный поезд, под звуки выстрелов побежал вдоль дороги. Он разыскивал того, кто ему нужен был больше всех. Вот он. Ошибки нет! Он! Немецкий генерал! Кирилл Прокофьевич, ослабев после болезни, бежал с трудом. Собравшись с силами, он метнул связку толовых шашек. По усилившемуся смятению на месте взрыва понял, что метнул удачно, и приготовился бросить вторую связку. В это время пуля фашистского автоматчика попала в детонатор, и толовые шашки взорвались в руках Орловского. Он упал у дороги, точно провалился в омут. Вытащил его из пекла боя испанец Хусто Лопес… Очнулся Орловский уже в партизанской землянке. Возле него хлопотал врач. Первое, что спросил:

— Палач убит? Ну что молчите? Убит?

— Убит наповал, — поспешил он заверить его, хотя это было и не так.

После этого он снова впал в беспамятство. Правая рука, оторванная по локоть, висела неподвижная, как чужая. Повязка, пропитанная кровью, обледенела и стала твердой. Ладонь левой руки с перебитыми пальцами посинела и тоже кровоточила.

После этого было несколько операций, проведенных в партизанской землянке. Кирилл Прокофьевич лишился правой руки и пальцев на левой. Больше уж ему не держать оружия. Теперь без помощи товарищей он не мог одеваться, умываться, есть.

— Вот так, Василь, — закончил свой невеселый рассказ Орловский. — Ну что теперь скажешь? Кончилась моя жизнь?

Я посмотрел на него внимательно, а потом, как на духу, твердо сказал:

— Мы же с тобой старые солдаты-партизаны. Обманываться не привыкли. Положение, конечно, тяжелое. Но как тебе, Кирилл, не стыдно так говорить: «Кончилась моя жизнь?»

— Ну, а на что я теперь и в самом деле годен?

— Знаешь, еще вчера я мог подумать, что такие мысли действительно одолевают тебя. Но не сегодня. Вижу, что ты уже овладел собой, принял решение. Повеселел, гляжу, приободрился. Так, что ли?…

— Да, ты прав. Сдаваться болезням и смертям уже не думаю!

— Вот это уже другое дело. А то: «Кому я теперь нужен, на что годен?» Вот отправим тебя самолетом, подлечишься в Москве, а потом опять за дело.

— А что, самолеты у вас садятся?

— А то! На Червонном Озере есть аэродром.

— Ты знаешь, Василь, как я попал к тебе? Связались мои хлопцы с Центром. И вот оттуда приказали доставить меня в Пинское соединение, а уже отсюда — дальше. Видишь, о вас и в столице знают.

— Сила у нас собралась в соединении большая. Так что теперь знают!

— Это хорошо. И все в тех же районах, где мы с тобой когда-то воевали. Наверное, здесь можно встретить и старых врагов наших Они ведь могли прийти с гитлеровцами.

— Знаешь, старых врагов наших я не встречал. А вот со многими нашими старыми друзьями мы опять вместе: Карасев, Куньков и другие.

— Вот встретиться бы с ними. Да вот уже из Москвы интересовались, как и что со мной. Значит, скоро мы с тобой распрощаемся, — вздохнул Орловский. — Обидно, Василь, что уже не могу бить гадов. Так что ты уж и за себя, и за меня круши…

— Ничего, не бедуй. Встретимся с тобой обязательно, и, наверное, уже на ниве сельского хозяйства. Знаешь, как ждешь, чтобы вот кончилась война и снова стать за плуг. Это дело более благородное.

А осенью 1943 года мы вновь встретились в Москве. До конца же лета Кирилл Прокофьевич командовал своим отрядом, участвовал в боевых операциях…»

ПАРТИЗАНСКИЕ ЗОНЫ

Несмотря ни на какие трудности, связанные с февральско-мартовской карательной экспедицией нацистов, Пинскому партизанскому соединению 9 марта 1943 года удалось перейти железную дорогу Лунинец—Барановичи и 10 марта сосредоточиться в районе деревни Новоселки Лунинецкого района. Уже 12 марта группа партизан в районе станции Дятловичи совершила налет на гитлеровский эшелон, успешно его разгромив.

С наступлением весны партизанские отряды начали возвращаться на свои прежние базы. Нацистам пришлось отказаться от их дальнейшего бессмысленного преследования. Однако через свои масс-медиа они успели громогласно заявить, что отныне все партизаны на Пинщине считаются уничтоженными.

На дезинформацию, клевету и слухи о полной ликвидации партизан последние ответили своими все возраставшими ударами по коммуникациям врага и усиленной информационно-пропагандистской работой. Кроме того, успешное возвращение партизан к своим прежним базам подняло их боевой дух, укрепило веру народа в партизанскую силу и мощь и явилось живым призывом к десяткам сотен людей вступать в партизанские отряды. За этот рейд и после него партизанские бригады и отряды соединения выросли качественно и количественно.

Безусловно, значение этого партизанского рейда было чрезвычайно велико во всех отношениях. Несмотря на значительно превосходящие силы, противнику так и не удалось расчленить Пинское партизанское соединение и бить его по частям. Оно не было парализовано и вело бои с противником организованно и продуманно.

Командование соединения во главе с Василием Захаровичем Коржом сумело дважды вывести партизан из окружения, не понеся при этом серьезных потерь. Отметим, что на этом чрезвычайно неблагоприятном для партизан фоне не прекращалась большая организаторская деятельность Коржа по созданию новых партизанских формирований.

В тот период Василии Захаровича весьма беспокоили, как он отмечал, «разнузданные и безнаказанные действия оккупантов и их пособников в малолесных Дрогичинском, Ивановском, Жабчицком районах, а также в Пинском, где было наибольшее скопление немецких гарнизонов».

Учитывая это, Корж еще осенью 1942 года направил в эти районы первую группу партизан под руководством Ф.С. Кунькова и уроженца Ивановского района Михаила Приходского для создания там партизанских отрядов и подъема местных жителей на борьбу против нацистских оккупантов.

Группе Кунькова—Приходского за осень—зиму 1942/43 годов удалось организовать 3 партизанских отряда (имени Лазо, Суворова и Кутузова). Эти отряды весной 1943-го стали наносить ощутимые удары по вражеским коммуникациям и даже мелким гарнизонам, но у них, к сожалению, еще не было достаточного единства в действиях и руководстве.

С целью устранения этого недостатка в марте 1943 года Василий Захарович решил объединить все эти отряды в партизанскую бригаду. Бригаде было тогда присвоено имя Молотова, а ее командиром назначен М.И. Герасимов, ранее командовавший в этих районах отрядом имени Шиша, который вместе с Герасимовым передислоцировался из Ленинского снова в Ивановский район.

Деятельность бригады имени Молотова в этих районах была настолько успешной, что вскоре ей удалось создать из местного населения еще 3 партизанских отряда: польский отряд имени Тадеуша Костюшко в составе 195 поляков-партизан, отряды имени Калинина и Паталаха. К концу 1943-го в составе бригады было уже 7 партизанских отрядов.

Отметим, что с созданием партизанской бригады имени Молотова была решена задача охраны населения Ивановского, Дрогичинского, Жабчицкого и частично Пинского районов от истребления и угона его в германское рабство. Бригада наносила серьезные удары и по коммуникациям противника в этих районах.

В марте 1943-го в партизанскую бригаду имени Буденного был реорганизован столь дорогой сердцу Василия Захаровича Коржа отряд «Комарова», который тогда разделился на 3 отряда, а затем пополнился партизанами из местного населения. В состав бригады имени Буденного входили партизанские отряды имени Ворошилова, Буденного, Пономаренко, Сталина.

При этом отряды имени Буденного, Ворошилова, Пономаренко дислоцировались в Ленинском районе. А отряд имени Сталина перешел в Старобинский район, и в апреле 1943-го по решению тогдашнего временного командования Пинского соединения во главе с А.Е. Клещевым был передан Минскому партизанскому соединению В.И. Козлова, в котором и находился до освобождения Минской области от фашистских оккупантов.

Весной 1943-го Василий Захарович со всей остротой понял, что 4 партизанских отряда Пинского соединения не могли оказать достаточное влияние на Давид-Городокский и Столинский районы. С целью дальнейшей активизации деятельности партизан из состава соединении Коржом в эти районы в апреле была направлена группа во главе с Томиловым, Севастьянчиком и Смотровым. Ей удалось к лету 1943 года в Давид-Городокском и Столинском районах создать сильный партизанский отряд, который затем был преобразован в партизанскую бригаду «Советская Белоруссия», состоявшую из отрядов имени Чкалова, Кутузова и Рокоссовского. Эта бригада дислоцировалась на Мерлинских хуторах Давид-Городокского района и защищала местное население, успешно громила вражеские гарнизоны в Давид-Городокском и Столинском районах, парализовывала речное судоходство на Припяти и железнодорожное движение на участке Лунинец—Сарны.