Вавилон восставший

3

Шейн Баррингтон принадлежал к тем людям, которые никогда не ведают страха. Мальчишкой он рос на мрачных улицах Детройта, научивших его, что, если хочешь выжить, ты никогда не должен выказывать слабость, никогда не должен демонстрировать противнику свой страх, каким бы сильным и крутым ни был враг.

Уроки улицы сослужили потом Шейну неплохую службу и в залах заседаний крупных компаний. «Баррингтон комьюникейшнс» в настоящее время являлся одним из крупнейших медиагигантов на планете, и успехи компании зиждились на двух главнейших китах: на стремлении Баррингтона беспощадно давить любого конкурента, с одной стороны, и на почти гениальной способности манипулировать числами — с другой.

И вот теперь, когда личный самолет магната «Гольфстрим-IV» приближался к берегам Шотландии, Шейн всматривался в ледяную тьму и чувствовал, как морозный холод пронизывает его до самых костей. Впервые в жизни Шейн Баррингтон боялся.

В сотый уже раз он пробегал глазами помятую и покрывшуюся пятнами пота распечатку. В сотый уже раз просматривал колонки чисел, небольшие ряды цифр, в которых мог таиться конец всему тому, что Баррингтон с таким трудом создавал, ради чего лгал и преступал все мыслимые нравственные законы. Маленькие ряды цифр, которые были способны уничтожить его не хуже пули, пушенной в затылок.

Шейн уже отбросил всякие попытки понять, каким образом произошла утечка сведений об особых способах ведения бухгалтерии в «Баррингтон комьюникейшнс». Уникальные сверхсовременные системы кодирования информации в сочетании с угрозой самых тяжелых последствий для любого, кто посмел бы перейти ему дорогу, позволяли Шейну надежно сохранять секреты на протяжении двадцати лет. Вне всякого сомнения, сотрудники Баррингтона были слишком умны — или слишком глупы! — чтобы предать его. Значит, кто-то из бывших конкурентов по бизнесу?

Перед мысленным взором Шейна прошла галерея лиц и имен, однако всех пришлось отбросить. Один спился, другой повесился в собственном гараже… Всех их, так или иначе, сломала жизнь или сам Шейн.

Кто же в таком случае послан ему электронное письмо?

Рано или поздно он найдет пославшего.

Когда первые лучи рассвета осветили горизонт, Шейн бросил взгляд на свой «Ролекс» и прикинул, к какому времени самолет прибудет в Цюрих. Немножко раньше, чем настаивал шантажист. Еще несколько часов — и они встретятся лицом к лицу. И цена спасения станет, ясна для Шейна.

К моменту когда «Гольфстрим» приземлился на взлетно-посадочную полосу в аэропорту на окраине Цюриха, Баррингтон уже успел принять душ, побриться и переодеться. Темно-синий костюм, сшитый по атлетической фигуре, подчеркивал все ее классические достоинства. Шейн долго рассматривал себя в зеркале в ванной. Лицо слишком жесткое, чтобы назвать красивым, тонкие губы, грубые скулы, холодноватые искорки серых глаз, в которых еще частенько проглядывал огонек юношеского честолюбия… Лишь седина, все больше проступавшая на висках, хоть как-то смягчала внешность безжалостного воина.

Последние часы Шейн в основном использовал для того, чтобы успокоиться и сконцентрировать энергию, черпая силы из неиссякаемых источников уверенности в себе, составлявших самую суть его «я». Сходя по трапу, он уже чувствовал необходимую собранность, словно закаленный боец перед битвой. Одно было совершенно ясно: без сражения он не уступит.

Неподалеку от самолета был припаркован сверкающий черный «мерседес». Рядом с машиной на пронизывающе холодном утреннем ветру стоял водитель в форменном костюме, с лицом землистого цвета и ничего не выражающими глазами. При приближении Баррингтона он открыл заднюю дверцу и жестом пригласил его сесть.

— Итак, куда же мы направляемся? — спросил Баррингтон, когда «мерседес» свернул на извилистую горную дорогу, казалось, устремлявшуюся прямо в облака.

В зеркало заднего обзора он увидел лишь слегка растянувшиеся в улыбке губы водителя.

— Я ведь задал вам вопрос. И жду ответа. Я требую ответа!

Трудно было не расслышать мрачноватую угрозу, прозвучавшую в его словах, произнесенных подчеркнуто ледяным тоном, но водитель даже бровью не повел. Мгновение он выдерживал взгляд Баррингтона, ответив тем же пустым, ничего не выражающим взором, каким встретил его в аэропорту, а затем вновь обратил внимание на дорогу, змейкой поднимавшуюся в гору.

И тут вся ярость, которую Баррингтону приходилось сдерживать в течение последних двадцати четырех часов, вырвалась наружу. Он наклонился вперед, схватил водителя за плечо и проорал ему в ухо:

— Отвечай мне, или, клянусь Богом, ты страшно пожалеешь о своем молчании!

Водитель плавным движением остановил машину посередине узкой части дороги, с одной стороны которой зияла жуткая пропасть. Очень медленно он повернулся лицом к Баррингтону и взглянул ему прямо в глаза, после чего зажег верхний свет в салоне и открыл рот. Баррингтон увидел, что у шофера нет языка.

Баррингтон в ужасе откинулся на спинку сиденья, автомобиль резко рванул вперед, и единственными звуками, которые теперь нарушали гробовое молчание, были спокойный гул мотора и глухие частые удары сердца Шейна.

Замок, вынырнувший из-за поворота дороги, вырастал из горного склона подобно злобной горгулье, прилепившейся к скату церковной крыши. Массивные гранитные стены со стрельчатыми башенками, устремлявшимися в затянутое тучами небо, словно заключали в свои объятия тьму, а горстка древних узких окошек излучала неверный болезненный свет. На часах Баррингтона был почти полдень, но когда из обложенного тяжелыми тучами неба по крыше машины забарабанил дождь, ему показалось, что внезапно наступила ночь. Во мраке, что сгущался впереди, замок напоминал какой-то образ из кошмара.

Пока Баррингтон пытался лучше рассмотреть средневековые башни за темной пеленой дождя, автомобиль остановился, водитель распахнул заднюю дверцу, раскрыл над пассажиром широкий старомодный зонт и жестом пригласил Баррингтона пройти в массивные железные ворота.

Сделав глубокий вдох и попытавшись убедить себя в том, что день, в общем, неплохой и что он находится в современной цивилизованной стране в двадцать первом веке — как бы ни пыталось обмануть Шейна на сей счет собственное зрение, — Баррингтон проследовал за водителем.

Его едва ли удивило, когда тяжелая дверь бесшумно отодвинулась и Баррингтона опять же жестом пригласили войти в громадный, напоминающий пещеру зал. Шейна поразил только внезапный луч света, осветивший часть стены слева от него, которая, как, оказалось, была из сверкающего металла. Нужно пройти туда? Он повернулся к своему провожатому, но тьма уже поглотила его. Баррингтон был в полном одиночестве, и, несмотря на неземной холод, по его спине пробежала струйка пота.

Сделав над собой усилие, Шейн направился к стальной двери, с приятным шорохом открывшейся при его приближении. Когда Баррингтон вошел в лифт, находившийся за дверью, которая с тем же шорохом закрылась за ним, ему впервые за всю жизнь захотелось помолиться.

К моменту, когда лифт изверг его наружу, у Баррингтона возникло ощущение, что он погрузился в самое нутро альпийских гор, а страшная неземная тишина вызвала в нем мгновенную панику — Шейну почудилось, что его замуровали живьем.

Раздавшийся внезапно громкий голос привел его в себя:

— Добро пожаловать, мистер Баррингтон. Мы рады, что вы нашли время посетить нас. Пожалуйста, садитесь.

Механически, словно зомби, Баррингтон почти на ощупь продвигался в густом полумраке к резному креслу, располагавшемуся справа от него. Осторожно и без излишней торопливости усевшись в кресло, будто это был электрический стул, которому предстояло лишить его жизни, Баррингтон поднял голову в надежде, наконец, встретиться взглядом со своим мучителем.

Вместо этого он разглядел неподвижные силуэты семерых людей, сидящих за большим столом из обсидиана.

Все фигуры освещались сзади и оттого производили впечатление чего-то неопределенно черного и плоского, подобно луне в момент полного солнечного затмения, и, естественно, никаких черт лица ни у кого из них Баррингтон разглядеть не смог.

Вновь зазвучал тот же голос. Казалось, он исходил от фигуры, что занимала центральное место среди этой семерки. Голос был не таким уж громким, однако за четко артикулируемыми гласными слышался скрежещущий призвук, вызвавший у Баррингтона невольное ощущение, будто кто-то царапает ногтями по школьной доске.

— Ваше присутствие здесь доказывает, что вы понимаете серьезность положения, мистер Баррингтон. Значит, у вас еще есть надежда. Но только в том случае, если, начиная с этого момента, вы будете выполнять все наши приказания.

У Баррингтона закружилась голова, наверное, как у лягушки, которую гипнотизирует гадюка. И даже в таком состоянии он не мог не возмутиться.

— «Приказания»?! Я не имею ни малейшего представления о том, кто вы такие, — я даже не уверен, что понимаю, кто я сам такой! — но в одном я совершенно уверен: никто никогда не приказывал, и не будет приказывать Шейну Баррингтону.

Его слова отозвались эхом в темноте. На какое-то мгновение Шейн даже подумал, что, возможно, одержал победу, сместив равновесие сил в свою пользу. Что ж, надо переходить в наступление.

И тут он услышал смех. Вначале очень тихий, но постепенно нарастающий, пока, наконец, своим грохотом он не наполнил все помещение подобно шуму водопада. Смех был женский и исходил от крайней фигуры слева.

— О, мистер Баррингтон, мы знали, что вы лишены всяких нравственных устоев. Откровенно говоря, рассчитывали, что у вас есть мозги. Неужели вы до сих пор еще не поняли? Теперь вы принадлежите нам. Душой, если, конечно, таковая у вас имеется, и телом. И мы не побоимся при надобности разлучить одно с другим.

Дама, очевидно, получала громадное удовольствие оттого эффекта, который могли произвести ее слова, и сделала паузу, чтобы продолжение прозвучало еще весомее.

— Информация о тайных методах компании «Баррингтон комьюникейшнс» за последние два десятилетия гарантированно отправит вас за решетку на всю оставшуюся жизнь — в случае, конечно, если мы ее обнародуем.

Вновь та же эффектная пауза.

— Конечно, если до того, как вами займется правосудие, разгневанные акционеры, которых вы столь блестяще водили за нос, не доберутся до вас и не превратят вас и ваши роскошные офисы в кровавое месиво.

Из темноты зазвучал еще один голос с глуховатыми интонациями и отчетливым британским акцентом:

— Вы не должны заблуждаться, мистер Баррингтон. Наше приглашение было послано вам исключительно по необходимости, из-за осознания всех возможных последствий многочисленных нарушений вами коммерческого законодательства. Подобно айсбергу — айсбергу из бесчисленного количества финансовых нарушений, ваши преступления могут устроить вам такую катастрофу, по сравнению с которой гибель «Титаника» покажется детским баловством в ванне.

Баррингтон собрал последние остатки присущей ему наглости:

— Невозможно. Очевидно, вы подкупили нескольких жалких людишек, чтобы они собрали для вас побольше грязи, но вряд ли они смогли обнаружить нечто большее, чем просто не совсем корректные манипуляции с фондами…

Его прервал голос с британским акцентом:

— Не принимайте нас за идиотов, мистер Баррингтон. Мы располагаем всей информацией: затраты капитала, заносившиеся в статью прибыли; оффшорные компании, которые должны были производить впечатление активов, тогда как на самом деле скрывали пассивы. Не говоря уже об угрозах конкурентам, о запугивании. Каким образом даже в нашу эпоху неправедных доходов вы, сэр, сумели побить все мировые рекорды по преступлениям в сфере бизнеса?

Ну, вот, наконец, подумал Баррингтон. Расплата. Он всегда полагал, что слишком умен, слишком беспощаден, чтобы расплачиваться хоть за какой-то из своих грехов. И вот теперь помимо его воли лица людей, которых Шейн погубил на пути к титулу одного из богатейших и могущественнейших людей мира, стали мелькать у него в памяти. Плачущая вдова бывшего партнера по бизнесу, которого он довел до самоубийства. Старики, пенсионные запасы которых он беззастенчиво грабил, чтобы покрывать собственные долги.

— Значит, вы все-таки не хотите меня сдавать? — слабо прохрипел Баррингтон.

Ему ответил новый голос — мужской, с испанским акцентом и резкими интонациями, вызывавшими ассоциации с клекотом хищной птицы:

— Естественно, мы пригласили вас сюда, сеньор Баррингтон, не для того, чтобы вручить вам премию за достижения в бизнесе. Хотя мы не видим никакой выгоды и в том, чтобы выдавать вас властям.

Проблеск понимания промелькнул в глазах Баррингтона.

— О, я понял. Вы хотите сами попробовать…

Начатое было рассуждение так же мгновенно и закончилось при звуке громкого удара рукой по столу, тем более поразившего Баррингтона, что он сразу же понял, что рука женская.

— Сядьте и прекратите нести вздор! — Баррингтон опустился в кресло.

— Попробовать? Перед вами не вымогатели из мафии. Неужели вы до сих пор не поняли? Вы принадлежите нам, Баррингтон.

Послышалось покашливание, и вслед за этим раздался голос с британским акцентом:

— Теперь, когда вы осознали свое положение, позвольте мне предложить вам альтернативу жизни за решеткой — без сомнения, весьма непродолжительной.

Баррингтону почудилось, что он видит зловещую ухмылку на лице, скрытом от него густой тенью.

— Мы избрали вас, мистер Баррингтон, исходя из того, что вы для нас можете сделать. Исходя из той помощи, которую вы в силах оказать в наших… предприятиях. Мы готовы вложить в «Баррингтон комьюникейшнс» как минимум пять миллиардов долларов. Вполне достаточно, чтобы оплатить все те долги, что вы так хитро скрывали, и продолжить уничтожение оставшихся конкурентов. Достаточно, чтобы сделать вас человеком номер один в области коммуникаций. Но с условием, конечно: вы будете работать на нас. На СЕМЕРЫХ.

У Баррингтона внезапно закружилась голова. Он чувствовал себя как приговоренный, отсчитывавший последние секунды перед казнью, когда вдруг появился начальник тюрьмы с сообщением о помиловании и чеком на несколько миллиардов долларов. Улыбаясь, Баррингтон подумал, что сделает все, абсолютно все, чего бы от него ни потребовали.

— Полагаю, предпочтительнее вторая альтернатива, — произнес Шейн Баррингтон, и к нему стало возвращаться самообладание, по мере того как горячий поток адреналина наполнял артерии. — А теперь скажите мне, что я должен для вас сделать.

За стенами замка тучи еще более плотным кольцом обступили величественное строение, колючий ветер плясал вокруг бастионов. Посреди поминального пения стихий один лишь замок сохранял свой холодный, темный и молчаливый облик.

В непроницаемой тишине подземных галерей не был слышен стук захлопывающихся железных ворот. Не слышали СЕМЕРО, сидевшие за столом, и приглушенного рокотания «мерседеса», отправившегося в обратный путь. Но они знали: Баррингтон уехал, а все его мысли захвачены новой миссией — они не ошиблись в выборе.

Мягкое освещение скрытых прожекторов возвратило СЕМЕРЫМ их обычное человеческое обличье. Тем не менее, даже позволив себе немного расслабиться в полном и надежном одиночестве, каждый из них продолжал излучать пугающую ауру. Третий справа — круглолицый мужчина с серебристой гривой редеющих волос — поправил очки с узкими линзами и с улыбкой повернулся к человеку, чей громкий голос первым нарушил тишину с приходом Баррингтона:

— Ну что ж, Джон, должен извиниться перед вами. Баррингтон и в самом деле оказался превосходным выбором. Меня теперь даже несколько удивляет, что он раньше сам не вызвался помогать нам. Похоже, он с истинным восторгом отнесся к своим новым обязанностям.

Сохраняя мрачное выражение лица и не сводя глаз с кресла, где несколько минут назад сидел Баррингтон, говорившему ответил Джон Бартоломью, и было что-то такое в его тоне, от чего мороз пробегал по коже:

— Время для комплиментов еще не пришло, господа. Реализация нашего великого плана только начинается, и многое предстоит сделать.

— Джон, Джон! Начатое нами уже не может быть остановлено! — воскликнул англичанин. — Я, конечно, склоняю голову перед твоими грандиозными познаниями в сфере коммерции. Но, как человек церкви, я, полагаю, мог бы претендовать на особое внимание к… ну, назовем это «духовным измерением». Вспомни о Данииле, вспомни о сне Навуходоносора. Вспомни его толкование! — В сильнейшем возбуждении он схватил Бартоломью за руку. — Вне всякого сомнения, по плану СЕМЕРЫХ, нашему плану, истинная мощь Вавилона — темная мощь Вавилона! — восстанет вновь!