Вчерашний скандал

Глава 2

Рука в перчатке, которую взяла Оливия, была сильнее и тверже той, что она помнила. Когда эта рука сжала ее ладонь, она почувствовала, как по всему телу разливается тепло. Ее это сильно поразило, хотя за сегодняшний вечер это было отнюдь не первым ее потрясением.

Брала ли она Лайла за руку раньше? Оливия не могла вспомнить. Она просто интуитивно пошла с ним, хотя это был уже не тот юноша, которого она когда-то знала.

Прежде всего он стал намного крупнее, и не только физически, хотя и эта перемена в нем производила достаточно внушительное впечатление.

Когда Перегрин несколько минут назад приблизился к ней, то заслонил собой всю комнату. Он всегда был намного выше Оливии, но сейчас перед ней стоял уже не тот долговязый юноша. Лайл превратился в мужчину, от которого исходила ошеломляющая по своему напору мужская сила.

Оливия была не единственной в этом зале, кому он вскружил голову. В мужской толпе, собравшейся вокруг нее, было и несколько ее подруг. И Оливия видела, как они смотрели на Лайла, когда тот подошел к ней. Сейчас, пока они прокладывали себе дорогу к танцевальной площадке, она замечала, как поворачиваются головы им вслед. И на этот раз не только мужские — и не все они смотрели на нее.

Она тоже пристально разглядывала его, хотя, казалось, хорошо его знала. Он привлекал внимание тем, что не был ни на кого похож.

Оливия незаметно изучала его, оценивала его, как сделал бы любой из рода Делюси.

От египетского солнца его кожа стала бронзовой, а волосы выгорели до бледно-золотистого цвета, но не только это в нем изменилось.

Черный сюртук плотно облегал его широкие плечи, а брюки подчеркивали длинные мускулистые ноги. Безупречно белая сорочка контрастировала с блестящими черными туфлями. На нем был точно такой же безукоризненный вечерний костюм, что и на других мужчинах, но Лайл почему-то производил впечатление не совсем одетого, возможно, потому, что ни одному другому джентльмену не удавалось так убедительно для других подчеркнуть свое крепкое сильное тело под элегантной одеждой.

Оливия видела, как другие женщины проявляют интерес к Лайлу, делая паузу в беседе, чтобы рассмотреть его или попытаться поймать его взгляд.

Они видели лишь внешнюю сторону. И эта внешняя сторона, признавала Оливия, была довольно волнующей.

Оливия знала, что он не такой, как все, и в других, менее очевидных деталях. Лайл не был образцом джентльмена, получившего традиционное светское воспитание. Всему, что он узнал бы в школе и университете, его научила Дафна Карсингтон. Руперт Карсингтон обучил его навыкам выживания, которые вряд ли были необходимы джентльмену, например, таким, как обращаться с ножом или как выбросить человека из окна.

Все это было хорошо известно Оливии. К чему она оказалась не готова, так это к перемене в его голосе. В его аристократическом выговоре появился дразнящий намек на иностранный акцент, а тембр вызывал в воображении шатры, тюрбаны и полуобнаженных женщин, возлежащих на восточных коврах.

Лайл даже держался не так, как раньше. Почти десять лет он жил в сложном и опасном мире, где научился передвигаться бесшумно и плавно, как кошки в джунглях.

Смуглая кожа и золотистые волосы наводили на мысль о тиграх, но его непохожесть заключалась не совсем в этом. Лайл двигался как… вода. Прокладывая путь сквозь толпу, он вызывал в ней рябь. При виде Лайла женщины мысленно падали без сознания, а мужчины начинали замышлять его убийство.

Оливия была уверена, что, как человек, научившийся держать под контролем окружающую обстановку, он чувствовал это, хотя его лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

Но она, которая знала его так давно, понимала, что он не настолько сдержан и безразличен, как кажется, что за этой рассудительностью и самообладанием скрывается пылкая и упрямая натура, которая, как подозревала Оливия, не изменилась. К тому же Лайл обладал характером, который, судя по линии его губ, недавно подвергся жестокому испытанию.

Оливия сжала руку Лайла. Он посмотрел на нее с высоты своего роста, при свете свечей его серые глаза отливали серебром.

— Сюда, — проговорила она.

Она повела его мимо толпы слуг, несущих подносы, отпустила его руку, чтобы взять два бокала шампанского с одного из подносов, и вышла из бального зала в коридор, а оттуда — в небольшой холл перед бальным залом. После краткого колебания Перегрин последовал за ней.

— Запри дверь, — приказала она.

— Оливия…

— О, пожалуйста, — проговорила она, — как будто мне есть что терять.

Лайл закрыл дверь.

— На самом деле есть, хотя я уверен, что твоя репутация давным-давно должна была пострадать.

— Деньгами и положением можно купить практически все, включая репутацию, — ответила Оливия. — Вот, возьми лучше бокал и позволь мне подобающим образом приветствовать тебя дома.

Перегрин взял предложенный бокал, их кончики пальцев в перчатках мимолетно соприкоснулись.

Оливия ощутила, как это короткое прикосновение обожгло ей пальцы сквозь перчатку, как вспыхнуло и заколотилось ее сердце.

Она отступила на полшага назад и чокнулась с ним бокалом.

— Добро пожаловать домой, дорогой друг, — сказала она. — Я никогда в жизни так не радовалась встрече с кем-либо, как сейчас с тобой.

Ей хотелось броситься к нему на шею и обнять его. Она бы так и сделала, наплевав на приличия, но ее остановил тот взгляд его серебристых глаз, с которым он встретил ее здесь на балу.

Лайл, конечно, ее друг, и только прабабушка знает ее лучше, чем он. Однако теперь он стал мужчиной и больше не был тем мальчиком, которого она знала раньше.

— Мне было ужасно скучно, — продолжила Оливия, — но твое выражение лица при виде моего бюста оказалось очень забавным. Мне едва удалось удержаться от смеха.

Лайл снова посмотрел туда, и там, куда был обращен его взгляд, зародился жар, распространяясь шире и глубже. Для Оливии это послужило предупредительным сигналом: с этим огнем лучше не играть.

Он критическим взглядом рассматривал ее грудь, точно так же, как мог бы рассматривать строки иероглифов.

— Когда я видел тебя в последний раз, у тебя таких не было, — сказал Лайл. — Это окончательно поставило меня в тупик. Откуда ты их взяла?

— Откуда я их взяла? — Господи, как это похоже на него: отгадывать загадку появления ее груди, как будто это были какие-то древние горшки! — Они просто выросли. Все растет. Просто медленно. Разве не забавно? Я и во всех других отношениях была развитой не по годам. — Оливия сделала глоток шампанского. — Но не обращай внимания, Лайл, на мою грудь.

— Тебе легко сказать. Ты не мужчина. И я к ней еще не привык.

А она не привыкла к тому, что с ней происходит, когда он так смотрит на нее.

— Тогда смотри, если нужно! — рассмеялась Оливия. — Прабабушка говорила мне, что очень скоро придет время, когда мужчинам будет неинтересно заглядывать туда, и что я должна получать удовольствие от этого, пока возможно.

— Она совсем не изменилась.

— Она ослабела и утомляется быстрее, чем раньше, хотя все еще двигается. Не знаю, что я стану делать, когда ее не станет.

Прабабушка была ее наперсницей, единственной, кто знал все секреты Оливии. Она просто не могла рассказывать обо всем матери или приемному отцу. Они сделали для нее все, что было в их силах. Правда только расстроит их. И Оливии приходилось ограждать их от этого.

— Не знаю, что бы я делал без нее сегодня, — проговорил Лайл. — Она взяла в плен моих родителей и позволила мне сбежать от них. — Он провел рукой по волосам, приводя их в такой дикий беспорядок, от которого женщины станут терять голову. — Мне не следовало позволять им доставать меня, но я, кажется, так и не смог овладеть искусством не обращать на них внимания.

— Что же случилось на сей раз? — спросила Оливия.

— Обычное безумие, — пожал плечами Лайл, — не хочу утомлять тебя подробностями.

Оливия знала, что родители Лайла — это его крест, который он обязан нести. Они жили так, словно весь мир вращался вокруг них. Все остальные, включая их собственных детей, были всего лишь исполнителями второстепенных ролей в великой драме их жизни.

Прабабушка была единственной, кто мог поставить их на место, поскольку она говорила и делала только то, что ей нравилось. Все остальные либо пребывали в растерянности, либо оказывались слишком вежливыми или слишком добрыми, либо просто считали, что игра не стоит свеч. Даже приемному отцу Оливии с трудом удавалось усмирять их, и это было таким испытанием для его характера, что он делал это только в исключительных случаях.

— Ты должен мне все рассказать, — настаивала Оливия. — Я обожаю безумие лорда и леди Атертон. В сравнении с ними я чувствую себя абсолютно здравомыслящей, логичной и обывательски скучной.

Лайл едва заметно улыбнулся, приподняв правый уголок рта.

У Оливии подпрыгнуло сердце. Она отошла от него и с беззаботным видом опустилась в мягкое кресло у камина.

— Подходи, согрейся, — обронила она, махнув рукой в сторону кресла напротив. — В бальном зале было жарко, как в аду, но не для тебя, я знаю. Вдали от толкотни разгоряченных тел ты должен чувствовать себя как в ледяном доме. Расскажи, что твоим родителям нужно от тебя на этот раз.

Лайл подошел к камину, однако садиться не стал. Он долго смотрел на огонь, лотом мельком взглянул на нее и опять вернулся к завораживающим языкам пламени.

— Речь идет о развалинах замка в десяти милях от Эдинбурга, которым мы владеем, — произнес он.

— Все это очень странно, — произнесла Оливия, когда Лайл вкратце пересказал ей сцену с родителями. Он знал, что все театральные подробности она сможет восстановить сама. За последние девять лет Оливия провела с его отцом и матерью больше времени, чем он сам.

— Хорошо, если бы они понимали, что это странно, — проговорил Лайл. — Но для них это нисколько не странно.

— Я имею в виду призраков, — пояснила Оливия. — Странно, что рабочие сторонятся замка из-за привидений. Только подумай, сколько их живет в лондонском Тауэре. Там есть палач, гоняющийся за графиней Солсбери вокруг плахи.

— Анна Болейн, несущая свою голову.

— Юные принцы, — добавила Оливия. — Это лишь немногие, и это только одно здание. У нас призраки повсюду, и никто, кажется, не обращает на это внимания. Как-то странно, что шотландские работники могли испугаться. Я думала, им должно нравиться, что их преследуют привидения.

— Своим родителям я сказал то же самое, но они отказываются понимать язык логики, — усмехнулся Лайл. — На самом деле это не имеет никакого отношения ни к замкам, ни к привидениям. Все это ради того, чтобы оставить меня дома.

— Да ты здесь с ума сойдешь, — сказала Оливия.

Она всегда понимала его, с того самого дня, когда они встретились и он рассказал ей о своем намерении поехать в Египет. Она назвала это благородным приключением.

— Я бы не возражал, — продолжил Лайл, — если бы действительно был им здесь нужен. Я нужен своим братьям, им нужен кто-нибудь, но я в полной растерянности и не знаю, что делать. Сомневаюсь, что родители будут скучать по ним, если я увезу их в Египет. Но они слишком маленькие. Детям, родившимся в холодном климате, там плохо.

Оливия слегка откинула голову назад, чтобы посмотреть на него. Когда Лайл встретил взгляд этих огромных синих глаз, он почувствовал, как что-то неведомое всколыхнулось у него в груди, нечто сложное, что затронуло не только животные инстинкты и плоть. И это что-то завибрировало толчками, вызывая легкую боль, словно от ударов.

Лайл отвел глаза, снова посмотрел на огонь.

— Что будешь делать? — спросила Оливия.

— Еще не решил, — отозвался он. — Так называемая критическая ситуация сложилась за минуту до того, как мы должны были выехать сюда сегодня вечером. У меня не было времени, чтобы подумать, как поступить. Наверное, эта идея с замком не лишена смысла. Я должен думать о своих братьях. Мне придется провести с ними как можно больше времени и потом принимать решение.

— Ты прав, — сказала Оливия. — Замок не стоит твоих переживаний. Пустая трата времени. Если ты…

Она замолчала, поскольку дверь открылась и вошла леди Рэтборн. С темными волосами и глазами, хоть и не такими синими, как у дочери, она сама была настоящей красавицей.

Лайл мог с невозмутимостью рассматривать ее, хотя и с любовью, но без чувства смущения.

— Ради всего святого, Оливия, Белдер повсюду разыскивает тебя, — произнесла леди Рэтборн. — Ты должна была танцевать. Лайл, тебе следовало бы знать, что не стоит позволять Оливии заманивать тебя на встречу наедине.

— Мама, мы не виделись пять лет!

— Лайл может навестить тебя завтра, если только захочет прокладывать себе путь сквозь толпу алчущих встречи джентльменов, — ответила ее сиятельство. — А сейчас другие юные леди настойчиво требуют возможности потанцевать с ним. Он не твоя собственность, и твое затянувшееся отсутствие заставляет Белдера нервничать. Пойдем, Лайл, я уверена, тебе не хочется завершать этот бал дракой с одним из ревнивых обожателей Оливии. Глупцы! Даже говорить смешно!

Они вышли из холла, и вскоре пути их разошлись. Оливия направилась к лорду Белдеру и другим своим обожателям, а Лайл пошел к многочисленным юным леди, которые были так мало схожи с Оливией, словно принадлежали к другому человеческому роду.

И только позже, во время танца с одной из них, Лайл вспомнил, что увидел за мгновение до того, как леди Рэтборн прервала их разговор: вспыхнувший огонек в невероятно синих глазах Оливии, прежде чем они снова обрели отсутствующее выражение, которое он научился распознавать много лет назад.

Работа мысли. Она думала.

И это, как могла бы всем рассказать ее мать, всегда было опасным.

Сомерсет-Хаус, Лондон

Среда, 5 октября

Это не являлось официальным заседанием Общества антикваров. Во-первых, обычно они собирались по четвергам. Во-вторых, их заседания не начинались до наступления ноября.

Однако граф Лайл приезжал в Лондон не каждый день, и скорее всего до ноября он уедет. Каждый ученый, интересующийся египетскими древностями, хотел послушать, что он расскажет, и собрание, хотя и было организовано в спешке, пользовалось большим успехом.

Когда он приезжал в последний раз, несмотря на то что ему тогда едва исполнилось восемнадцать, Лайл представил доклад, касающийся имен египетских фараонов. Вообще-то расшифровкой иероглифов занималась Дафна Карсингтон. Об этом знали все. Все знали, что она — гений. Проблема заключалась в том, что Дафна — женщина. Ее должен представлять мужчина, иначе все ее открытия и теории подвергнутся безжалостным нападкам и издевкам большой и шумной группы людей, которые боятся и ненавидят тех женщин, у которых есть хоть капля ума, не говоря уж об уме большем, чем у них самих.

Брат Дафны, который обычно выступал от ее лица, находился за границей. Ее муж, Руперт Карсингтон, который был далеко не так глуп, как полагали многие, никогда не сможет прочитать ученый доклад с серьезным лицом, если вообще не уснет в процессе чтения.

Поскольку Дафна и Лайл много лет работали вместе и он с величайшим уважением относился к ее таланту, то для него было невероятным счастьем стоять на ее месте и представлять ее последнюю работу со всей серьезностью, какую заслуживал сей труд.

Но один человек из аудитории воспринимал все происходящее как шутку.

Лорд Белдер сидел в первом ряду рядом с Оливией и высмеивал каждое слово, которое произносил Лайл.

Если таким способом он собирался произвести впечатление на Оливию, то не туда он направил свои усилия.

Хотя скорее всего Белдер просто хотел спровоцировать Лайла. У него уже вчера были для этого все шансы, когда Лайл пришел навестить Оливию. Но в доме ее родителей присутствовала половина бомонда, и Лайл едва успел переброситься с ней парой слов. Он рассказал ей о докладе, который будет представлять, и она обещала, что придет, а Белдер заявил, что будет сопровождать ее. Он сказал, что ни за что на свете не пропустит «скромную лекцию» лорда Лайла.

Лайл и в лучшие времена был довольно вспыльчив. Сейчас он кипел от возмущения за Дафну: Белдер, по существу, насмехался над ее усердной работой. Однако этому идиоту не позволят долго так себя вести, успокаивал себя Лайл. Белдер не в «Олмакс» и не на балу. Эта аудитория не потерпит подобного поведения.

Так оно и случилось. Не успел Лайл об этом подумать, как один из ученых заговорил.

— Сэр, — холодным тоном сказал он, — не могли бы вы приберечь свои остроты для более подходящей обстановки, например, для вашего клуба, кофейни или пивной? Мы пришли сюда слушать джентльмена, который стоит сейчас за кафедрой, а не вас.

Лайл притворился, будто смахивает пылинки со своих записей. Не поднимая взгляда, он сказал:

— Остроты? Так это были остроты? Прошу прощения, лорд Белдер, что не ответил на ваши замечания. Я по ошибке принял вас за блаженного.

— За блаженного? — со смехом в голосе повторил Белдер, явно желая продемонстрировать Оливии, что ему все равно, что его публично отчитали как невоспитанного школьника.

— Ну конечно, — сказал Лайл. — Видите ли, в Египте людей со слабым рассудком или вообще с отсутствием такового называют блаженными и странности в их внешнем виде, в речи и в поведении воспринимают как признак божественного благословения.

Аудитория загудела. Ученые воспользовались этим моментом, чтобы свершить месть, сделав Белдера мишенью для своих шуток. Он покраснел и был вынужден замолчать.

Поставив Белдера на место, чего тот так добивался, Лайл без помех дочитал доклад Дафны до конца.

Когда он закончил отвечать на вопросы и слушатели стали расходиться, он пробрался сквозь стену мужчин, толпившихся вокруг Оливии как бестолковые пташки вокруг дремлющего крокодила, и предложил отвезти ее домой. Отвернувшись от Белдера, она одарила Лайла такой блистательной улыбкой, что он на мгновение ослеп. Потом она взяла его под руку, и они в сопровождении ее горничной, Бейли, направились к карете Оливии.

Лакей опустил лесенку, и Оливия уже двинулась к ней, когда на тротуаре появился мальчишка, который мчался прямо на них. Он бежал изо всех сил, лавируя среди ученых джентльменов, которые, не спеша прогуливаясь по Стрэнду, спорили о фараонах.

Мальчишка обогнул и Лайла, но потом совершил ошибку, посмотрев в сторону Оливии. Блеск ее красоты ослепил его и лишил равновесия. Шаг стал неуверенным, внимание отвлеклось, хотя ноги еще продолжали двигаться.

В то же самое время к экипажу Оливии спешил лорд Белдер. Мальчишка врезался прямо в него, и они оба упали. Мальчишка приземлился на тротуаре, а лорд Белдер свалился в сточную канаву.

Парнишка вскочил на ноги, бросил испуганный взгляд в сторону Белдера и помчался дальше.

— Держи вора! — завопил Белдер.

Парочка его друзей схватила мальчишку, когда тот пытался пробежать мимо них.

Его сиятельство вылез из канавы. Проходившие мимо знакомые приветствовали его обычными колкими остротами: «Только очнулся, Белдер?» или «Это что, новая мода в косметических ваннах, Белдер?» — и дальше в том же духе.

Коричневые и черные пятна сомнительного происхождения покрывали его бежевые брюки и синий сюртук, искусно повязанный шейный платок, жилет и перчатки. Он посмотрел на свою одежду и затем на мальчишку. Под этим взглядом мальчишка сжался и пронзительно вскрикнул:

— Это была случайность, ваша милость! Я ничего не брал!

— Это правда, — перекрыл шум голос Оливии. — Я видела, что произошло. Если бы он воровал, он бы…

— Подожди в карете и позволь мне разобраться, — вмешался Лайл, прежде чем она успела объяснить, как правильно с точки зрения логики осуществляется мелкое воровство.

— Не глупи, — сказала она. — Я все могу уладить.

Лайл попробовал увести ее, но Оливия оттолкнула его и прошагала к мужчинам, державшим мальчишку.

— Отпустите его, — проговорила она. — Это была случайность.

Лайл чувствовал, что Оливия раздражена, он видел знаки, предупреждавшие об этом: красные пятна, разливавшиеся от шеи к щекам, и подчеркнутое слово «случайность», за которым читалось: «Вы болваны».

Поскольку он не мог заставить Оливию уйти самостоятельно, придется ему вынудить ее сделать это. Но Белдер заговорил первым.

— Вы не знаете, на что способны эти гнусные создания, мисс Карсингтон, — сказал он. — Они намеренно врезаются в людей, чтобы обчищать их карманы.

— Может быть, и так, но… — встрял Лайл.

— Но только не этот мальчик, — перебила Оливия. — Настоящий вор действовал бы настолько быстро и ловко, что вы бы вряд ли его заметили. Он не свалит вас на землю и не станет привлекать к себе внимания. Он не остановится, а мгновенно сбежит. Более того, обычно они работают в парах.

Оливия была абсолютно права, и любой здравомыслящий человек признает это.

Но Белдер был в ярости, ему надо было отплатить за обиду, и мальчишка был самой легкой мишенью. Он снисходительно улыбнулся Оливии и обернулся к случайным свидетелям.

— Кто-нибудь, приведите констебля! — крикнул он.

— Нет! — завопил мальчишка. — Я ничего не брал!

Он вырывался и отбивался, пытаясь освободиться. Лорд Белдер ударил его по голове.

— Вы хулиган! — закричала Оливия. Ее закрытый зонтик взлетел вверх и резко опустился прямо на плечо Белдера.

— Ой!

— Отпустите этого ребенка! — Она замахнулась зонтиком на мужчин, которые удерживали мальчика.

Белдер схватил ее за руку, чтобы помешать Оливии ударить его друзей.

— Не прикасайся к ней, — проговорил Лайл низким и напряженным голосом. — Никогда не прикасайся к ней.