Вчерашний скандал

Глава 7

Рыдая, женщина бросилась к Оливии, которая инстинктивно ее обняла и увлекла в свою комнату.

Здесь она передала плачущую женщину Бейли.

— Эй! — сказал мужчина. — Это моя жена.

Подавив вздох, Оливия вернулась к порогу комнаты. Она была не прочь поскандалить, но семейные споры — это не настоящий скандал. Оливия знала, что здесь велики шансы, что виноватой окажется женщина. Таково устройство брака: вся власть — в руках мужчины.

Однако это не означает, что жена не могла вести себя как дурочка. Оливия подозревала, что здесь дело обстоит именно так. Но нельзя отворачиваться от женщины, которая находится в беде.

Она ненавидела супружеские ссоры.

У порога Оливия ослепительно улыбнулась незнакомому мужчине. Тот сделал шаг назад.

— Ваша супруга кажется расстроенной, — проговорила она.

— Скорее, обезумевшей, — сказал он. — Она говорит…

— Я слышала, — перебила его Оливия. — Полагаю, весь город это слышал. Честно говоря, я думаю, что вы могли бы более ловко все уладить. На вашем месте я бы удалилась и разработала более удачную стратегию. Для начала было бы неплохо протрезветь.

— Я не пьян! — отрезал мужчина. — И женщины не будут помыкать мной.

— Вы производите не самое благоприятное впечатление, — бодро сказала Оливия.

— Мне все равно! Вы отдадите мне ее!

Он угрожающе наклонился в сторону Оливии.

Мужчина был невысокого роста, но широкоплечий и крепкий, с руками, как у кузнеца. Он, если бы захотел, мог с легкостью поднять Оливию и отбросить с дороги. Находясь в опасной степени опьянения, он мог бы это сделать.

Оливия выпрямилась во весь рост, сложила руки на груди и постаралась забыть, что из одежды на ней только ночная сорочка. Бейли не смогла быстро отыскать ее халат в темноте, а Оливия не стала дожидаться и открыла дверь.

Она притворилась, что не только полностью одета, но и находится во всеоружии.

— Будьте благоразумны, — сказала она. — Мне совесть не позволяет вернуть ее вам, если она этого не желает. Почему бы вам не попробовать подольститься к ней?

— Элспет! — заорал, незнакомец. — Выходи оттуда!

Вот его представление о лести. Ох уж эти мужчины!..

— Скотина! — прокричала Элспет. — Изменник! Бабник! Распутник!

— Распутник? Проклятие, Элспет, все, что я сделал, — это прогулялся по конюшенному двору. Ты просто смешна! Выходи оттуда, или я сам за тобой приду! — Он бросил взгляд на Оливию. — Мисс, на вашем месте я бы ее отдал или убрался с дороги. Вас это не касается.

Мужчина шагнул вперед.

И тут же сделал шаг назад, когда его схватила и повернула чья-то сильная рука.

— Даже и не думай об этом, — произнес Лайл.

— У нее моя жена!

— Пусть так. Но ты за ней не пойдешь.

Мужчина взглянул на руку на своем плече, затем в лицо Лайла. Оно было необычайно спокойным, что обычно предшествовало взрыву. Большинство людей без труда понимают это выражение.

Разъяренный муж, видимо, тоже распознал его, поскольку вместо попытки сломать Лайлу челюсть он повернулся к Оливии, окинув ее хмурым взглядом.

— Женщины!

— Я сочувствую вам, поверьте, — сказал Лайл. — Но здесь вы ничего не добьетесь. Говорят, что разлука усиливает чувства. Почему бы вам не спуститься вниз и не подождать, пока ваша спутница жизни придет в себя?

— Идиотка, — проговорил мужчина, но уже как-то равнодушно. Опасно спокойное поведение Лайла остудило его пыл.

Лайл отпустил его, и мужчина удалился, бормоча что-то насчет женщин.

Лайл провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду. Потом он повернулся к Оливии. Взгляд серых с серебристым блеском глаз скользнул по ее всклокоченным волосам, по муслиновой ночной рубашке и спустился к босым ногам.

Она проследила за движениями его глаз и отплатила ему тем же, медленно скользнув взглядом по его спутанным волосам, к подбитому глазу, ночной рубашке, доходившей лишь до коленей, по обнаженным мускулистым икрам и босым ступням.

И тут же подумала, что лучше бы смотрела на стену за его спиной. Она помнила ощущение жара, исходившего от его тела при соприкосновении с ним, и низ живота охватила неведомая раньше судорога.

— Даже зная тебя, мне трудно в это поверить, — произнес Лайл. — В голове крутится одно и то же. Сейчас глухая ночь. Ты подошла к двери — практически раздетая — и открыла ее незнакомым людям.

— Я не раздета, — возразила Оливия. — Но если так, тогда и ты тоже.

И, словно для того, чтобы опровергнуть ее слова, рядом со своим господином появился Николс и помог ему облачиться в роскошный халат из зеленого шелка с подкладкой темно-красного цвета.

Не спуская глаз с Оливии, Лайл рассеянно принял помощь своего камердинера и жестом отослал его. Николс исчез так же тактично, как и появился. Каким образом такой человек, как Лайл, мог удерживать этого превосходного и опытного камердинера, оставалось для Оливии такой же загадкой, как и значение тех маленьких картинок и завитушек, какие Лайл рисовал ей в письмах, чтобы проиллюстрировать тот или иной момент.

Элегантный халат, должно быть, — дело рук камердинера. Лайл не из тех мужчин, которые заботятся о собственной одежде. Оливия всегда полагала, что одевать его — занятие неблагодарное. Однако камердинер оставался с ним и вместе с ним мужественно терпел лишения в Египте.

Она ощутила укол зависти, которую быстро подавила. Что завидного в том, чтобы вести жизнь невидимки?

Тем временем, пока Бейли занималась истеричной женой незнакомца, только Оливия оставалась практически раздетой.

— Это были чрезвычайные обстоятельства, — сказала она. — Когда кто-то нуждается в помощи, нельзя тратить время на то, чтобы прилично одеться.

Она жестом указала на женщину, которая сморкалась в то, что выглядело как один из носовых платков Оливии.

— Женщина была в беде, — продолжала Оливия. — Что, по-твоему, я должна была делать?

Лайл покачал головой. Свет, льющийся из канделябра за его спиной, придавал неясный блеск его выгоревшим на солнце волосам, создавая подобие нимба над его будто ангельским лицом.

Оливия перевела взгляд ниже, чтобы удержаться от искушения запустить пальцы в его взъерошенные со сна волосы. Вместо этого она уставилась на пояс его халата, но это только напомнило ей о том, как она держалась за его талию несколькими часами ранее. Оливия не знала, куда ей смотреть.

— Я бы хотел, чтобы ты думала, — ответил Лайл.

— Нет, — возразила она. — Ты бы хотел, чтобы я тихо сидела в ожидании мужчины, который придет, чтобы подумать за меня.

— Я не настолько глуп, чтобы ждать от тебя этого, — сказал Лайл. — И считал, что ты не настолько глупа, чтобы ввязываться в супружеские перебранки. Ты что, никогда не слушаешь своего приемного отца? Разве это не одно из правил Рэтборна?

— Думаю, тебя он тоже учил правилу относительно споров с леди. — Оливия отчаянно осознавала, что его голые ноги находятся в нескольких дюймах от ее ног.

— Благодарю за напоминание, — сказал Лайл. — Ты импульсивна до безумия и всегда была такой. Спорить с тобой — пустая трата времени, особенно посреди ночи в холодном коридоре.

— На тебе же теплый халат, — заметила Оливия. — А я не чувствую холода.

Взгляд Перегрина скользнул к ее груди.

— Некоторые части твоего тела его чувствуют, — произнес Лайл. — Но ты начнешь спорить и об этом тоже, а с меня достаточно. — Он повернулся и зашагал по коридору.

Оливия некоторое время стояла, наблюдая, как он от нее уходит.

Лайл всегда уходил… или уезжал… или уплывал к своим приключениям, к своей любви — Египту. Он будет возвращаться оттуда ровно настолько, чтобы лишить ее душевного равновесия. Она только на время получит назад своего друга и союзника, но после его отъезда останется в еще большей тревоге и досаде. Она станет ждать его писем, чтобы разделить его жизнь, а он — ох, он напрочь забудет о ней, не пиши она ему постоянно, напоминая о своем существовании.

Оливия сжала кулаки и пошла за ним.

Лайл вошел в комнату, закрыл за собой дверь и прислонился к ней, закрыв глаза.

Боги! О боги! Полуобнаженная Оливия…

Стоящая в коридоре гостиницы на всеобщем обозрении. Супруг Элспет наверняка вдоволь насмотрелся на напряженные соски Оливии под этим жалким подобием ночной сорочки.

Плоть Лайла тоже восстала, как будто не растратила уже достаточно энергии на то же самое.

— Иди вниз и принеси мне стакан бренди, — приказал он Николсу. — Нет, лучше бутылку. Три бутылки.

— Я мог бы приготовить вам поссет, сэр, — предложил Николс. — Очень успокаивает после такого напряжения.

— Я не хочу успокаиваться, — проговорил Лайл. — Я хочу забыться. Эти проклятые женщины!..

— Да, сэр.

Камердинер вышел.

Дверь едва закрылась за ним, как послышался стук.

— Уходи прочь, — ответил Лайл. — Кто бы ты ни был.

— Я не уйду. Как ты смеешь поворачиваться ко мне спиной? Как смеешь меня отчитывать, и мне приказывать, и…

Лайл рывком распахнул дверь.

Там стояла Оливия, все в том же раздетом виде, с поднятой рукой, готовой постучать снова.

— Иди к себе в комнату, — сказал Лайл. — Что, черт побери, не так?

— Ты, — ответила она. — Тебя не бывает годами. Ты ненадолго приезжаешь и потом уезжаешь. — Оливия размахивала руками, и от этого муслин туго обтянул грудь. — У тебя нет права приказывать мне или вмешиваться. Ты мне не брат, чтобы так указывать. Ты никак не связан со мной. У тебя нет никаких прав на меня.

Последовала еще более драматичная жестикуляция. Локоны в беспорядке приплясывали по плечам. Одна из лент на лифе начала развязываться.

— Если я пожелаю впустить десяток женщин в свою комнату, ты не имеешь права меня останавливать, — продолжала ругаться Оливия. — Если я захочу впустить десятерых мужчин к себе в комнату, ты меня не остановишь. Я не твоя собственность, и ты не будешь мне приказывать. Я отказываюсь подвергаться осуждению за то, что поступаю так, как считаю правильным. Отказываюсь…

Оливия, взвизгнув, запнулась, когда Лайл ухватил ее за руку, молотившую воздух, втащил в комнату и захлопнул дверь.

Она оттолкнула его.

Лайл отпустил ее и отступил назад.

— Все это очень раздражает, — проговорил он.

— Здесь я согласна с тобой, — ответила Оливия. — Я совершенно забыла, как ты можешь действовать на нервы.

— А я совершенно позабыл, что ты теряешь всякое чувство меры, когда на тебя находит… одно из твоих настроений.

— Это не настроение, тупица!

— Мне безразлично, как ты называешь это состояние, — сказал Лайл. — Ты не должна разгуливать, едва одетая, и устраивать публичные сцены. Не будь тот бедняга столь одурманен своей темпераментной супругой, когда ты открыла дверь, или будь на его месте кто-то другой либо вообще двое, последствия могли быть… Нет, я отказываюсь даже думать об этом. Черт возьми, почему ты никогда не думаешь, прежде чем что-то предпринять? Разве ты никогда не останавливаешься, хоть на секунду, чтобы поразмыслить о том, что может произойти?

— Я знаю, как позаботиться о себе, — вздернула подбородок Оливия. — Тебе, как никому другому, следовало бы это знать.

— Вот как? Тогда защищайся, Оливия. — С этими словами Лайл обхватил ее рукой и притянул к себе.

— О нет, ты…

Он взял ее за подбородок и поцеловал.

Оливия знала, как защититься. Она потянулась, чтобы достать до его запястий и впиться в них ногтями, и была готова ударить его коленом в пах.

Но что-то пошло не так.

Оливия не могла повернуть лица, поскольку Лайл удерживал ее подбородок осторожно, но твердо. И это не оставляло ей никакой возможности избежать потрясающего ощущения его губ, прижавшихся к ее рту. Они были непреклонны, требовательны и настойчивы. Лайл был упрям до мозга костей, и, что бы он ни делал, он уделял этому все свое внимание, не давая Оливии ни малейшего шанса отвернуться или проигнорировать его. Она не могла не наслаждаться вкусом его губ.

Потом порочно дразнящий аромат мужчины проник ей в нос, ударил в голову и наполнил ее мечтами, желанием и жаром. Земля ушла у нее из-под ног, словно она плыла на воздушном шаре.

Оливия подняла руки к плечам Лайла, потом они обвились вокруг его шеи, и она ухватилась за Лайла так, словно ей предстоит падать сотни миль до холодной поверхности земли, если она не будет держаться.

Она должна была лягнуть его в голень. Но вместо этого ее босая ступня скользнула вверх по его ноге. Свободная рука Лайла спустилась по ее спине вниз, сжала ягодицы, и он еще крепче прижал Оливию к своим бедрам. Их разделяли лишь тонкие слои муслина и шелка, которые ничего не скрывали и не защищали. Его возбужденная плоть, горячая и тяжелая, уперлась ей в живот.

Оливия не была совершенно уж невинной. Прежде ей доводилось ощущать мужское возбуждение, но при этом по ее телу не разливался жар, словно пламя по пороховой дорожке. Она чувствовала собственное волнение и раньше, но не испытывала таких жестоких мук страсти, как на сей раз. Она не испытывала такого буйного нетерпения утолить эту страсть.

Перегрин прислонился спиной к двери, увлекая ее за собой, и все, что она знала, провалилось куда-то. Вся ее осведомленность и хитрость исчезли без следа. Она томилась от жаркой волны желания, но это было не приятное романтическое влечение, а безумие. Прижавшись к Лайлу, Оливия начала двигаться, открыв рот, чтобы туда мог проникнуть его язык. Это был жаркий и греховный поцелуй, сплетение языков, вторжение и отступление, как совокупление, к которому взывал каждый ее инстинкт.

Оливия услышала звук, но он ничего не значил. Неясный звук, который мог быть чем угодно.

Какой-то стук, где-то… Она не знала где. Это могло быть ее сердце, которое сильно билось от физического ощущения каждого дюйма мускулистого мужского тела, прижимавшегося к ней. Это могла быть барабанная дробь желания, которое казалось неиссякаемым.

Это был стук, но сердце Оливии стучало в грудной клетке, от жара и желания… и от страха, потому что происходящее вышло из-под ее контроля.

Еще стук. И голос.

— Сэр!..

Мужской голос. Знакомый. По ту сторону двери.

Инстинкты выживания Делюси, отточенные поколениями, выдернули Оливию из той безумной вселенной, куда завели ее чувства. Она вернулась в свой, неожиданно равнодушный, холодный мир.

Она почувствовала, как Лайл напрягся и начал отодвигаться.

Она освободилась из его объятий.

Оливия осмелилась бросить взгляд на его лицо. Оно было абсолютно спокойным. Никакой опасности, что земля уходит у него из-под ног.

Он хладнокровно одернул ее ночную рубашку.

Чтобы не отставать, она разгладила его халат.

Более того, Оливия даже дружески похлопала Лайла по груди.

— Ну, пусть это послужит тебе хорошим уроком, — сказала она, распахнула дверь, царственно кивнула Николсу и на дрожащих ногах и с кружащейся головой выплыла в коридор, надеясь, что не врежется в стену и не оскандалится.

Половина седьмого утра

Воскресенье, 9 октября

Во сне он видел Оливию. На ней было лишь очень тонкое белье. Она стояла внизу каменной лестницы и манила его к себе. За ней стояла непроглядная тьма.

— Иди и взгляни на мое тайное сокровище, — говорила она.

Лайл начал спускаться по ступеням. Оливия улыбнулась ему и проскользнула в дверь, которая с грохотом захлопнулась за ее спиной.

— Оливия!

Он заколотил в дверь. И услышал ответный грохот. Но нет, это не грохот. Ему знаком этот звук. Скалы, возвращающиеся на место. Ловушка. Он оглянулся. Темнота. Лишь грохот огромных камней, катящихся ко входу.

Удар. Удар. По дереву.

Что это за шум?

Это не камни. Дверь.

Кто-то стучит в дверь.

Лайл полностью проснулся, как он научился делать много лет назад в Египте, где умение мгновенно стряхнуть с себя сон могло означать границу между жизнью и смертью.

Он сел. Неяркий свет, льющийся из окна, подсказал ему, что солнце уже взошло.

Где, черт возьми, Николс? В такое время он скорее всего готов встать из постели горничной, либо он нашел дорогу в спальню одной из дам…

Проклиная своего камердинера, Лайл выбрался из кровати, натянул халат, вставил ноги в шлепанцы, протопал к двери и распахнул ее.

Оливия замерла с поднятой рукой.

Лайл потряс головой. Ему все еще снится сон.

Но нет. Коридор за ее спиной был реальным.

Оливия была полностью одета. Его затуманенный сном рассудок соображал медленно: чрезмерно украшенная шляпка… высокий воротник дорожного платья с модными рукавами-фонариками… изящные полусапожки. На ней был дорожный наряд, но в этом не было никакого смысла.

— Что? — спросил он. — Что такое?

— Мы готовы выезжать, — ответила Оливия. — Повозки со слугами уже поехали вперед. Дамы ждут в карете.

Лайл понятия не имел, о чем она говорит. В уме он перебирал образы минувшей ночи: она, почти голая… он, утративший рассудок. Большая ошибка. Ужасная, огромная, почти роковая ошибка.

Так она и стояла, в одной рубашке, которая была почти расстегнута, с рассыпавшимися по плечам волосами, и размахивала руками, а вместе с ними колыхались другие части ее тела.

Перегрин видел каирских танцовщиц. Даже находясь на публике и будучи полностью одетыми, они двигались так, что наводили на непристойные мысли. На частных приемах они заходили еще дальше, временами оголяя свою грудь и живот или танцуя в одном лишь поясе или повязке с бахромой. Несмотря на то что движения их удивительно гибких тел были полны соблазна, Лайл удерживал голову на плечах.

Оливия стояла перед ним, сердясь и не пытаясь его соблазнять. Строго говоря, одежда закрывала ее тело с головы до ног… а он терял при виде ее рассудок.

Если бы Николс не подошел к двери…

— Который час? — спросил Лайл. И какой день? Он все еще видит сон?

— Половина седьмого, — ответила Оливия.

— Утра?

Она улыбнулась ослепительно и опасно.

— Если мы отправимся сейчас, то к закату приедем в Йорк.

— Отправимся? — спросил Лайл. — Сейчас?

— Мы легко обгоним почтовый дилижанс до Йорка, — сказала Оливия.

— Я спал всего три часа, — возразил он. — Что с тобой такое?

— Я бы хотела как можно скорее приехать в Горвуд, — ответила Оливия. — Чем быстрее мы доедем, тем скорее сможем завершить нашу миссию и тем скорее ты сможешь вернуться в Египет. — Она оглядела его сверху донизу. — Ты, кажется, не готов?

— Разумеется, я не готов!

— Ну что ж, — последовала еще одна ослепительная улыбка, — тогда ты приедешь в Йорк, когда сумеешь.

Она повернулась и ушла.

Лайл стоял в дверях, недоверчиво глядя, как она неторопливо уходит по коридору, покачивая бедрами. Он попятился в комнату и закрыл дверь. Спустя мгновение дверь открылась.

— Я знаю, что это, — пробормотал Лайл. — Это месть.

— Сэр! — С подносом в руках появился Николс. — Я заметил, что леди готовились к отъезду, и подумал, что вы пожелаете выпить кофе.