Вчерашний скандал

Глава 3

Две минуты спустя

— О, мисс! — запричитала Бейли. — Они убьют друг друга.

Когда Лайл, схватив Белдера, отбросил его в сторону, Белдера это разъярило. Он толкнул Лайла, а Лайл толкнул его еще сильнее, и тот ударился об ограду. Белдер подскочил, сдернул перчатки, швырнул на землю шляпу и поднял кулаки. Лайл проделал то же самое.

«Не прикасайся к ней». Тихий, убийственный тон Лайла заставил Оливию вздрогнуть.

Как глупо! У нее заколотилось сердце в груди, чего раньше никогда не было, хотя мужчины постоянно дрались из-за нее, и она прекрасно понимала, что для Лайла в этой драке не было ничего особенного. Он действовал интуитивно, по природе своей являясь защитником. Воинственным к тому же.

Но Оливия давно уже не видела его дерущимся.

Она давно не видела никаких драк, напомнила себе она. Мужчины обычно встречаются на рассвете, вдали от посторонних глаз, поскольку дуэли запрещены.

Однако кулачных драк никто не запрещал. И все же между джентльменами они случаются крайне редко, к тому же средь бела дня и на самой оживленной улице Лондона.

Неудивительно, что Оливия была так взволнована.

— Они не убьют друг друга, — сказала она Бейли. — Все закончится тем, что они отделают друг друга кулаками, и это лучше, чем дуэль на пистолетах с двадцати шагов. Белдер так и рвется в бой, а Лайл будет рад услужить ему.

Взгляд на горничную подсказал Оливии, что Бейли тоже не осталась равнодушной к происходящему. Миниатюрная, хорошенькая брюнетка, Бейли была совсем не такой хрупкой, как казалась с виду. В противном случае она не смогла бы работать на Оливию.

— Ты никогда не видела, как Лайл дерется, — сказала Оливия. — Я знаю, эти светлые волосы и спокойные серые глаза делают его похожим на ангела, но он беспощадный борец. Однажды я видела, как он безжалостно расправился со здоровым, как бык, мальчишкой, который был вдвое больше его.

Это произошло в тот день, когда она отправилась в путешествие в Бристоль. Лайл не одобрил Ната Диггерби в качестве ее компаньона.

Вообще-то ей тоже не особенно нравился Диггерби. Хотя Оливия и притворилась, будто ей безразлично, но когда его место занял Лайл, почувствовала безмерное облегчение.

Оливия снова сосредоточила внимание на драке, ей так хотелось все увидеть. Она слышала ворчание и звуки ударов по различным частям тела, но весь обзор ей закрывала большая толпа мужчин. Делая ставки на исход боя, они криками подбадривали дерущихся.

Даже Оливия была не настолько глупа, чтобы пытаться пробиться внутрь круга. Леди не связываются с толпой жаждущих крови самцов. Леди выжидают на безопасном от драки расстоянии.

Вот если бы она могла взобраться на запятки кареты, ей было бы видно лучше, но этого тоже делать не следовало.

Она могла только ждать, прислушиваясь, обходясь тем, что ей мельком удалось увидеть, и надеясь, что Лайл выйдет из этой драки целым и невредимым. Он привык драться, уговаривала себе Оливия. В Египте его не раз пытались убить. Кроме того, Белдер почему-то ужасно ревновал к Лайлу, а тот унизил его на глазах у важных персон.

Казалось, что их стычка длится уже целую вечность, но прошло всего несколько минут. Послышался крик, потом все стихло. Стена мужчин начала расступаться, и Оливия увидела Белдера, лежащего на земле. К нему направилось несколько его приятелей.

Она двинулась вперед, используя локти и свой зонт, чтобы пробиться сквозь редеющую толпу.

— Пойдем, — сказала она, схватив Лайла за руку.

Тот с безучастным видом посмотрел на нее. Его волосы спутались и запачкались, губа кровоточила. Капли крови попали на шейный платок, который был изодран. Рукав сюртука разошелся по шву на плече.

— Пойдем! — повторила Оливия. — Он больше не может драться.

Лайл посмотрел на человека, лежащего на земле, потом опять повернулся к ней:

— Ты не собираешься утешать его?

— Нет.

Лайл вынул носовой платок, начал вытирать губу и поморщился от боли.

Оливия забрала у него платок и промокнула ему губу.

— Завтра у тебя будет первоклассный синяк под глазом, и несколько дней придется есть только мягкую пищу, — проговорила она.

— У тебя просто дар привлекать к себе идиотов, — сказал Лайл.

— Губа скоро распухнет, — ответила Оливия, перестав промокать кровь. — Если хоть немного повезет, ты не сможешь разговаривать. — Она покачала головой, повернулась и пошла к своей карете.

— Тебе не следует поощрять своих воздыхателей, если они тебе не нужны, — сказал Лайл, отправившись следом за ней.

— Мне не приходится их поощрять, — откликнулась Оливия. — Женщины из рода Делюси привлекают мужчин. А мужчины по большей части — идиоты. К тебе это тоже относится. Ты искал повод для драки так же, как и он.

— Возможно, и так, — согласился Лайл. — Не помню, когда я в последний раз был так доволен, задав кому-то трепку.

Он предложил ей свою ушибленную и грязную руку, чтобы помочь удержать равновесие на узкой ступеньке экипажа. Оливия посмотрела на его руку и вопросительно подняла бровь.

— Брезгуешь? — спросил Перегрин.

— Да нет, — ответила она. — Я подумала о том, что позже рука будет болеть.

— Это стоило того, — сказал Лайл.

Оливия оперлась о его руку, поднялась в карету и уселась на свое место. Бейли последовала за ней и заняла место напротив.

— Не уверена, что удовольствие побить Белдера стоит такой жертвы, — заговорила Оливия.

— Я привык к синякам под глазами и разбитым подбородкам, — сказал Лайл.

— Я не то имела в виду, — объяснила Оливия. — Твои родители не обрадуются, когда услышат об этом.

Лайл пожал плечами.

— Давай лучше я отвезу тебя домой, — предложила Оливия.

— Тебе не по пути, — покачал головой Лайл. — Николс будет здесь через минуту, как только отыщет мою шляпу.

Стройная фигура камердинера уже спешила к ним, обмахивая шляпу Лайла носовым платком.

Бейли бросила внимательный взгляд на привлекательного слугу Лайла и пренебрежительно фыркнула:

— Нам лучше поехать прямо домой, мисс.

— Она права, — поддержал Лайл. — Скоро весь Лондон узнает, как ты ударила Белдера зонтиком. Тебе надо оказаться дома раньше, чем это станет известно, чтобы успеть сочинить подходящую для себя историю.

Не важно, какую версию случившегося Оливия представит своим родителям. Они начинали уставать от скандалов. Бабушке и дедушке Харгейт тоже будет что сказать ей, и это будут не самые приятные для нее минуты. Они считали, что ей давно следовало выйти замуж. Они были уверены, что ей нужны муж и дети, чтобы остепениться. Своих детей они благополучно пристроили. Но все их отпрыски были мужского пола и ничуть не походили на Оливию. Ни один не был похож на нее — за исключением ужасных Делюси, беспокойных и не заслуживающих доверия созданий.

Если Оливия выйдет замуж, ее жизнь сузится до положения замужней женщины и матери и свою жизнь она проведет, медленно задыхаясь от забот. Разумеется, у нее никогда не будет великих приключений, о которых она всегда мечтала.

Не то чтобы она считала возможными приключения в светском обществе, ограниченном невероятно строгими правилами.

Но пока она не стала ничьей женой и пока жива прабабушка, чтобы заступиться за нее перед остальными, у Оливии по крайней мере имеется хоть какая-то степень свободы.

Она не сдастся, пока у нее совершенно не останется другого выбора.

— Приезжай к нам на ужин, — пригласила Оливия Лайла. — Тогда мы сможем поговорить.

— Думаю, сперва мне нужно умыться, — ответил он.

Лайл ухмыльнулся, став на мгновение похожим на неопрятного школьника и напомнив ей того мальчишку, который отлупил Ната Диггерби и сыграл роль ее верного спутника по дороге в Бристоль.

Его ухмылка и эти воспоминания взволновали Оливию.

— Думаю, ты прав, — согласилась она.

Лайл закрыл дверцу кареты.

Она откинулась на спинку сиденья, чтобы не возникло соблазна выглянуть из окна и посмотреть ему вслед.

Оливия почувствовала, как слегка покачнулась карета, когда лакеи запрыгнули на свои места. Один из них легонько стукнул по крыше экипажа, и они двинулись с места.

— Мисс, вы до сих пор держите платок его сиятельства, — подала голос Бейли.

Оливия посмотрела на платок. Она выстирает его и добавит к своей коллекции. Перчатка на правой руке скрывала скарабея, которого он давным-давно прислал ей. Она вставила его в кольцо, которое носила постоянно. Еще были его письма, совсем немного: по одному на каждые полдюжины ее писем.

У Оливии есть дружба Лайла и все его письма. У нее есть безделушки, присланные им, и случайные пустяковые воспоминания, которые она коллекционировала. Оливии было известно, что это — все, что можно получить от Лайла. Он давно отдал себя — свое сердце, разум и душу — Египту.

— Он не заметит пропажу, — сказала она.

Атертон-Хаус

В тот же вечер

— О, Перегрин, как ты мог?! — причитала леди Атертон. — Уличная драка! Как обычный хулиган! И именно на Стрэнде, а не где-нибудь еще, на глазах у всего общества! Видишь, Джаспер? — обернулась она к мужу. — Вот к чему привело воспитание Руперта Карсингтона за все эти годы.

Этот вывод был совершенно лишен логики. Лайл ввязывался в драки сколько себя помнил. Здесь ему не требовалось руководство дяди Руперта. Он никогда в жизни не спасался от драки бегством, невзирая на личности соперников, их размеры и количество. Не бегал и не собирался бегать.

— Ты превратился в дикаря! — гневался отец. — Даже не можешь представить доклад Обществу антикваров без того, чтобы не спровоцировать скандал.

— Вряд ли это скандал, — поправил его Лайл, — скорее, потасовка. В докладе есть более интересные моменты, которые могут вызвать скандал.

— Газетам больше всего по вкусу сенсационные истории о мужчинах, дерущихся из-за Оливии Карсингтон, — заявила мать. — Поверить не могу, что ты тоже позволил ей выставить себя дураком. Я просто убита. Как после этого я покажусь на глаза своим подругам? Как я смогу высоко держать голову? — Она повалилась на кушетку и разразилась слезами.

— Вот к чему привело потакание твоим бессмысленным поездкам в Египет, — подытожил отец. — Ну что ж, я положу этому конец — раз и навсегда! Пока я не увижу хоть слабого проблеска сыновнего долга и видимости джентльменского поведения, ты не получишь от меня ни фартинга.

Лайл некоторое время смотрел на отца. Он, естественно, ожидал скандала. Он был бы удивлен, если бы родители не устроили разнос и не стали бушевать.

Но это было что-то новенькое. Лайл засомневался, не ослышался ли он. Как прочие сыновья аристократов, Лайл в финансовом плане полностью зависел от отца. Деньги были единственным, что он получал от своих родителей. Они не баловали сына привязанностью или пониманием. Этим его обильно одаривали Карсингтоны. Но Лайл не мог обратиться к Карсингтонам за деньгами.

— Вы лишаете меня средств?

— Ты насмехался над нами, игнорировал нас, использовал нас, злоупотребляя нашей щедростью, — заявил отец. — Мы терпеливо сносили это, но на сей раз ты зашел слишком далеко. Ты поставил в неловкое положение свою мать.

В этот самый момент леди Атертон, как по сигналу, упала в обморок.

— Это безумие, — сказал Лайл. — На что я буду жить?

Лорд Атертон поспешил к жене с нюхательной солью.

— Если ты хочешь денег, то будешь делать то, что делают другие джентльмены, — проговорил он, нежно поднимая голову матери Лайла с подушки, на которую она так предусмотрительно упала. — Станешь уважать желания твоих родителей. Поедешь в Шотландию, как мы тебя просим, и хоть раз проявишь ответственность. Снова в Египет ты отправишься, только переступив через мой труп!

Лайл так и не появился к ужину. В конце дня Оливия получила от него записку:

Если я приду на ужин, я кого-нибудь прибью. Лучше не показываться. У тебя и так достаточно неприятностей.

Л.

Она написала ответ:

Жди меня в Гайд-парке, в Корнере[6]. Завтра. В десять утра. Не подведи меня.

О.

Гайд-парк

Утро следующего дня

Всего лишь несколько лет назад самые модные джентльмены Лондона прогуливались по Гайд-парку каждое утро, а потом возвращались туда в самое популярное время — между пятью и семью вечера.

Теперь же прогуливаться до полудня стало не только не модно, но даже считалось вульгарным. Поэтому утренние часы представляли собой идеальное время для тайного свидания, как написала бы Оливия в своих письмах.

Она, конечно, опаздывала, а Лайл никогда не любил ждать. Но он забыл о своем нетерпении, когда она появилась. На ее шляпке, словно боевое знамя, развевалось большое бледно-голубое перо. Сама Оливия была в темно-синей амазонке военного покроя, которая оттеняла цвет глаз.

Косой луч утреннего солнца играл в кудрявых волосах, выбивающихся из-под полей шляпки, заставляя их блестеть.

Когда Оливия поравнялась с ним, Лайл все еще не мог перевести дыхание.

— Ты себе не представляешь, насколько трудно было отделаться от Бейли, — сказала она. — Вот так думаешь, что она обрадуется поводу не ехать, поскольку не любит выезжать в город, но не тут-то было. Она была решительно настроена поехать со мной. Я потратила чертову уйму времени, убеждая ее остаться, чтобы у нее не возникли подозрения. Однако пришлось взять грума. — Оливия кивнула в сторону юноши в ливрее, следующего за ней на почтительном расстоянии. — Не то чтобы нам с тобой есть что скрывать, но вся семья сердится на меня за то, что я вовлекла тебя в драку с Белдером.

— Я сам виноват, — ответил Лайл.

— Твой глаз неважно выглядит, — проговорила Оливия, подходя совсем близко, чтобы лучше рассмотреть.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле, — ответил он. — Николс знает, как лечить эти вещи. — Не будь Николса, его глаз сейчас был бы полностью закрыт из-за отека. — Синяк сменит несколько противных цветов за следующие дни, а потом сойдет. Моя губа, которую ты рассматривала с таким сочувствием, пострадала не так сильно, как тебе показалось.

— Сейчас ты не так хорош собой, как на балу. Мать получила весьма живое описание драки и твоих травм, она сейчас в бешенстве. Говорит, что мне следует держаться от тебя подальше и что у тебя хватает проблем и без меня.

— Чепуха, — ответил Лайл. — С кем мне поговорить, если не с тобой? Поехали. Здесь слишком шумно.

Хотя в самом парке было пустынно, во всяком случае, там не было ни души из высшего света, в Уголке оратора царила суета. Разносчики, молочницы, солдаты и праздношатающиеся всех сортов заполонили тротуар. На Кенсингтон-роуд королевские почтовые кареты и дилижансы соседствовали со скромными телегами фермеров, элегантными частными экипажами и пешеходами. Среди экипажей и лошадей сновали беспризорники, коты и собаки.

Именно здесь, в Гайд-парке, началось то самое их первое совместное приключение. В воображении Лайла живо воскресли давние события. Он припомнил Оливию, стоящую с мрачным парнем размером с быка… То, как он избил и убрал парня с дороги… потом забрался следом за ней в фермерскую телегу…

Ожидая ее сегодня на балу, Лайл думал увидеть хорошо знакомую ему тощую девчонку с необычайно яркими глазами.

Увидев Оливию такой, какой она была теперь, он испытал смущение. Он еще не привык к тому, что она стала такой красавицей. Ему было больно смотреть на ее лицо, а округлые изгибы тела, подчеркиваемые покроем амазонки, приводили в беспорядок его чувства.

Эти чувства были сродни тем, какие может вызвать у мужчины любая привлекательная женщина, даже беспутная.

Но в этот момент Лайлу нужен был друг и союзник.

Когда они въехали на лошадях в парк, он понял, что не вполне готов к разговору. Ему требовалось привести в порядок разноголосицу чувств, но он не знал, где именно они находились, в голове или в сердце.

— Наперегонки? — спросил он.

У Оливии загорелись глаза.

Отдохнувшие лошади радостно помчались галопом по безлюдной Роттен-роу. Ее кобыла была такой же резвой, как и его конь, и верхом Оливия ездила с такой же сноровкой и отвагой, с какой делала все в своей жизни. Лайл выиграл, но ненамного, и в самом конце они рассмеялись: и над собой, и просто от чистого удовольствия скакать галопом в это прекрасное осеннее утро.

Они пустили лошадей легкой рысцой и углубились дальше в парк.

Доехав до рощицы вдалеке от оживленных тропинок, они перевели лошадей на шаг.

И тогда Лайл рассказал Оливии о том, что случилось.

— Они лишили тебя средств? — недоверчиво переспросила Оливия. — Но это невозможно! Ты сойдешь здесь с ума. Ты должен вернуться в Египет.

— Я говорил тебе, что они решили удержать меня дома, — ответил он. — Я не понимал, насколько серьезно они настроены. Думал, что пройдет немного времени и они успокоятся или забудут, как обычно. Но сегодня они еще более непреклонны, чем вчера, насчет того проклятого замка. Отец выдаст мне содержание, только если я возьмусь за выполнение их каприза и стану восстанавливать развалины.

— Могу представить ход его мыслей, — проговорила Оливия. — Он думает, что тебя увлечет эта стройка и ты перенесешь свою страсть на нее.

— Мою страсть? — У Лайла виновато заколотилось сердце.

— Твои родители ревнуют тебя к Египту, — пояснила Оливия. — Они не понимают разницы между старинным замком и древними памятниками. Для них к «старью» относится и то и другое.

Он бы не стал называть Египет страстью, но Оливия считала так, и, в конце концов, возможно, то, что он испытывает к этому месту и к своей работе там, и было в каком-то роде страстью.

Оливия так хорошо все понимала, иногда даже лучше, чем он сам. Но ведь она принадлежала роду Делюси, который выжил на протяжении многих поколений благодаря тому, что великолепно понимал людей и сосуществовал с ними.

— Наверное, я должен быть благодарен, что они не додумались раньше использовать денежный рычаг воздействия на меня, — сказал Лайл.

— Если бы они это сделали, твои расходы оплатил бы лорд Рэтборн, — не согласилась Оливия.

— Твой отчим и так сделал для меня предостаточно, — ответил Лайл. — Ему нужно думать о тебе, твоих сестрах и братьях.

— Я могла бы отдать тебе свои деньги, — предложила Оливия. — Ты знаешь, что я бы так и сделала.

— Это было бы ужасно неприлично. Я рад, что это невозможно. — Лайл знал, что на пользование ее денежными средствами были наложены серьезные ограничения, чтобы оградить девушку не только от охотников за приданым, но и от нее самой. В личности Оливии странным образом сочетались расчетливый ум и щедрое сердце. Ее вчерашнее выступление в защиту оборванца было типичным для нее.

Оливия подъехала к Лайлу поближе и протянула руку в перчатке, чтобы коснуться его руки.

— Я не потерплю, чтобы ты оказался здесь в ловушке, — произнесла она. — Мы что-нибудь придумаем.

Вот он, этот блеск в больших синих глазах.

— Мы не сможем ничего придумать, — твердым голосом сказал Лайл.

Оливия была его подругой, союзницей и наперсницей, но от импульсивности ее взрывного характера у него порой волосы вставали дыбом. У него, который ежедневно имел дело со змеями, скорпионами, крокодилами, работал рядом с ворами и убийцами и, что хуже всего, был вынужден контактировать с официальными властями.

Мягко говоря, Оливия была способна на безрассудные поступки.

Подумать только, девять лет назад она соблазнила его на путешествие в Бристоль в поисках пиратского клада. Эта идея тогда полностью захватила воображение Оливии. Для Лайла, если бы не вмешался лорд Рэтборн, это могло бы закончиться очень плохо, например, его отправили бы в школу в Шотландии, где процветали садистские методы воспитания. Тем, что отправку в шотландскую школу заменили поездкой в Египет, Лайл был полностью обязан лорду Рэтборну. Но теперь он мужчина, а не мальчик, и ему не следует полагаться на чудо. К тому же он не ожидал и не хотел, чтобы друзья и родственники выручали его из каждого трудного положения.

— Нет, Лайл, ты должен выслушать, — упрямо сказала Оливия. — У меня есть одна замечательная идея.

Оливия с идеей?!

Перспектива, должная вселить ужас в сердце любого человека, который обладает хотя бы малой толикой ума и чувством самосохранения.

— Никаких идей, — проговорил Перегрин. — Ни в коем случае.

— Давай поедем в Шотландию, — предложила Оливия. — Вместе.

У нее так стучало сердце, что его стук, наверное, был слышен даже в Кенсингтонском дворце. О шотландском замке она думала с субботы.

— Ты с ума сошла? — спросил Лайл.

— Я знала, что ты так и скажешь.

— Я не поеду в Шотландию.

— Но мы поедем вместе. Будет весело. Это же приключение!

— Не смеши меня, — ответил Лайл. — Мы больше не дети. И тебе не сойдет с рук поездка с мужчиной в Шотландию. Твои родители никогда не одобрят это.

— Им не нужно ничего знать.

— Оливия! — округлил глаза Лайл.

— Завтра утром они едут в Дербишир, — сказала она. — Я остаюсь в Лондоне с прабабушкой.

— Час от часу не легче, — отвел глаза Лайл.

— Я все продумала, — заявила Оливия.

— Когда? — спросил он, вновь обратив к ней испытующий взгляд. — Я только что сказал тебе об этом.

— Я думала об этом замке еще раньше, — ответила она. Это на самом деле было так. Лайлу надо было говорить как можно больше правды. Он не только ужасающе логичен и прямолинеен, но и немного умеет читать ее мысли. — Я пыталась разработать план, как спасти тебя от него.

— Тебе не нужно спасать меня! — отрезал Лайл. — Ты же не рыцарь в сияющих доспехах… или кем ты там себя считаешь. Мне почти двадцать четыре года, и я в состоянии сам о себе позаботиться.

— Пожалуйста, не обрушивайся на меня всей силой своей мужской гордости, — попросила Оливия. — Если ты выслушаешь меня, то поймешь, насколько реальна моя идея.

— Девять лет назад у тебя тоже была реальная идея спасти мать от нищеты, сбежав в Бристоль в поисках пиратского клада в саду графа Мэндвилла!

— Но было же здорово, разве нет? — воскликнула Оливия. — То было настоящее приключение! У тебя все время бывают приключения. А я… — Оливия взмахнула рукой, затянутой в перчатку, — я разрываю помолвки и бью мужчин зонтиком.

Лайл бросил на нее взгляд, значения которого она не поняла. Лайл пришпорил коня.

Ему необходимо держать дистанцию.

Лайл не хотел задумываться о той девочке, какой она была прежде и какой стала теперь, замыслив стать рыцарем и заняться благородными поисками.

Оливия последовала за ним.

— Не отвергай мою идею, — настаивала она. — Ты же ученый, а ученый должен сохранять объективность в подходе к вопросу.

— Но не к безумию, — возразил Лайл. — Ты не можешь просто взять и укатить в Шотландию только потому, что тебе наскучило разрывать помолвки и колотить мужчин зонтиком. Мне жаль, что тебе приходится подчиняться светским условностям, даже нелепым, но изменить их я не могу. И мне известно, что ты не можешь одна прыгнуть в карету и проехать четыреста миль, не вызвав тем самым ужасного скандала.

— Я всегда вызываю скандалы, — ответила Оливия. — Этим я и прославилась. Что бы я ни сделала или ни сказала на этом ужине или том приеме, на следующее утро всем об этом известно. Оливия Карсингтон, Вчерашний Скандал — вот кто я. Мне следовало бы написать это на моих визитных карточках.

Лайл огляделся по сторонам. Этим утром в парке было тихо, сюда едва доносился шум с близлежащих улиц, поэтому ясно слышались шорох листьев на деревьях, цоканье лошадиных копыт и перекличка птиц.

Лайл слышал и стук собственного сердца тоже. Он испытывал искушение, ужасное искушение.

Но Оливия всегда искушала его. Она делала это с двенадцати лет. Если бы последние десять лет он не провел в Египте, она бы превратила его жизнь в хаос.

— Мне не следовало говорить этого, — начал Лайл, — но поскольку ты потеряла рассудок, считаю, что должен сказать: ты можешь считать меня своим братом, но это не так. Ты не можешь ехать со мной без компаньонки.

— Разумеется, мне нужна компаньонка, — ответила Оливия. — Но ты можешь оставить все приготовления на меня. Все, что тебе нужно сделать…

— Я ничего не собираюсь делать, — перебил ее Лайл. — Из всех безрассудных затей… — Он замолчал, качая головой. — Не могу в это поверить. Отец лишил меня содержания, мне некуда идти и не на что жить, а ты хочешь, чтобы я увез тебя за четыреста миль в старый разваливающийся замок. И как раз в октябре, ни больше ни меньше! Ты знаешь, на что похожа Шотландия в октябре?

— Там темно, сыро, холодно, уныло и ужасно романтично, — сказала она.

— Я не поеду! — воскликнул Лайл. — Не могу поверить, что еще и спорю с тобой об этом.

— Будет весело, — проговорила Оливия. — Это же приключение!

Приключение… У него постоянные приключения. Но не с Оливией. И уже давно.

Но ведь Оливия теперь уже не та, что была раньше. С той он еще мог как-то справиться. До определенной степени. Но тогда он был тринадцатилетним мальчишкой, равнодушным, если не откровенно враждебным, к женскому полу.

— Это мой единственный, мой самый последний шанс на приключение, — продолжала Оливия. — В семье заявляют, что до смерти устали от моих нелепых выходок. Бабушка и дедушка Харгейт настаивают на моем замужестве. А когда они начинают настаивать, это уже опасно. Ты знаешь, как им нравится, чтобы все были женаты и устроены. Мне придется остановиться на ком-то, остепениться и стать женой и матерью. Успокоиться, успокоиться, успокоиться… У меня никогда больше не будет шанса сделать что-то интересное!

Лайл помнил, какой бесстрашной она была, путешествуя в одиночку… забираясь в повозки… заманивая лакеев в карточную игру… Он думал о ее теперешней жизни, состоящей из череды званых вечеров, где малейшее отступление от светских правил влечет осуждение, косые взгляды, перешептывание сплетниц из-за вееров.

— Черт возьми, Оливия, не принуждай меня к этому, — сказал он.

— Тебе известно, что я говорю правду, — твердила Оливия. — Женская жизнь скучна. Мы чьи-то дочери, потом чьи-то жены и матери. Нам не позволяется делать что-нибудь эдакое, что делают мужчины.

— Нет, — покачал головой Лайл. — Я не могу позволить, чтобы с тобой такое происходило.

— У тебя нет выбора, — сказала Оливия. — Ты всегда умудрялся избегать давления со стороны своих родителей или не замечать этого, но они наконец поняли, что у них есть мощный рычаг воздействия на тебя.

— А ты играешь им на руку! — отрезал Лайл. — Ты вообще представляешь, что это такое — восстановление старого замка?

— Отлично представляю, — улыбнулась Оливия.

— На это могут уйти годы. Годы! В Шотландии. С волынками!

— На это не потребуются годы, — опять улыбнулась Оливия, — если я помогу тебе. От тебя не убудет, если ты позволишь родителям думать, что они выиграли одно сражение. Если мы все правильно разыграем, то очень может быть, что ты вернешься в Египет к весне, например.

Этой улыбки было достаточно, чтобы он сдался. Но голос ангела-хранителя, который все эти годы помогал ему оставаться в живых, сказал: «Подожди. Подумай».

Думать, когда на него была обращена вся сила этих синих глаз, было очень трудно, и почему-то покалывало сердце.

Однако Перегрин не поддался чарам. Он все еще был тем же упрямым мальчишкой, который давно знал Оливию, а также ученым, отстраненным наблюдателем, недавно видевшим ее в действии. Он знал, что она может заставить поверить кого угодно во что угодно, в особенности мужчин.

— Нет, — сказал Лайл, стараясь, чтобы это прозвучало как можно мягче. — Если я позволю им контролировать себя таким способом, они станут пользоваться этим снова и снова. Если я подчинюсь их требованию, они потребуют большего.

— Ах, ну что же, если ты не согласен, — продолжала улыбаться Оливия, — значит, не согласен, — жизнерадостно подытожила она.

— Я знал, что ты меня поймешь.

— О да, я понимаю! Абсолютно!

— Хорошо, поскольку…

— Не нужно объяснять, — сказала Оливия. — Я все понимаю. Но остаться больше не могу. У меня много дел на сегодня.

Она коснулась хлыстом полей шляпки и ускакала прочь.