Вечная Вдова

Глава 9 Суд лорда

Сгорбившийся седой старик, скрипнув дверью, двинулся к возвышавшейся среди двора крепко вросшей в землю дубовой колоде, возле которой валялся тяжелый колун. Шаркая ветхими лаптями, он подошел к выложенной у стены покосившейся избушки поленнице, взяв с нее пару чурбаков, один из которых поставил на колоду, потемневшая поверхность которой хранила немало глубоких зарубок, следов от могучих ударов хорошо заточенного топора. Пожалуй, подумал старик, примерившись к чурбакам, этого хватит дней на пять, если не раскалять печку докрасна. Дома кончались дрова, и хотя едва чувствовалось приближение осени, вечера становились все более прохладными, так что печь приходилось топить все чаще.

Поплевав на ладони, старик обеими руками взялся за гладкое, отшлифованное частыми прикосновениями топорище, с удивлением поняв, что колун стал еще тяжелее, чем прежде. А может, просто в этих руках, еще недавно способных завязать узлом железную подкову, поубавилось силы. Старик размахнулся, занося колун над головой, но ударить не успел.

- Здравствуй, Олмер, - раздался вдруг за спиной смутно знакомый голос. - Все ли в порядке в твоем доме, почтенный? Здесь ли сейчас Хельма?

Опустив колун, тот, кого прежде уважительно и даже с некоторой завистью называли не иначе, как Олемром-охотником, медленно обернулся. Иной на его месте вздрогнул бы от неожиданности, но Олмер был спокоен, словно камень.

Слепо щуря глаза, старик увидел стоявшего в распахнутой калитке юношу, которого сперва не узнал. Тот был еще очень молод, но голову его словно осыпало инеем, и в седине вились лишь несколько темных прядей.

Гость стоял неподвижно, не проходя во двор, точно хотел, чтобы престарелый хозяин получше рассмотрел его. Но и сам он с удивлением взирал на старика, которого не признал в первый миг, с удивлением и страхом, ибо поистине жуткие вещи должны были произойти, чтобы так сильно изменить человека.

- Ратхар, - неуверенно произнес Олмер, признавший соседского парня, прежде часто хаживавшего к его дочке. - Ратхар, ты ли это? А мы уже и не чаяли, что ты вернешься.

- Мои товарищи погибли, все до единого, - бесстрастно ответил юноша. - Я один выжил по прихоти богов. Но скажи, можно ли мне увидеть Хельму?

- Хельму? - переспросил старик, словно впервые услышал сейчас это имя. - Ах, да, ты ведь и не знаешь ничего, парень, - понимающе кивнул он затем. - Нет больше моей Хельмы, мальчик.

Старик судорожно вздохнул, точно пытаясь подавить всхлип. А сердце в груди юноши тревожно дернулось.

- Что ты говоришь, - Ратхар непонимающе взглянул на охотника. - Неужто замуж выдал?

- Убили ее, - спокойно, точно говорил о сущем пустяке, молвил в ответ Олмер. - Седмица уже минула, как убили.

Ратхар не проронил ни звука, глядя в пустые, точно у мертвеца, глаза еще недавно лучшего охотника во всей округе и чувствуя, как беспокойно трепещущее сердце превращается в камень.

- Идем в дом, парень, - предложил Олмер, видимо, что-то разглядев в глазах юноши или заметив, как изменилось выражение его лица. - Поговорим, если хочешь.

И, отложив колун, старик первым, волоча ноги по земле, словно сил не было, чтобы поднять их, делая шаг, направился в избу. Ратхар, ощутив, что земля уходит из-под ног, сделал шаг, покорно двинувшись за хозяином. Его возвращении оказалось вовсе не таким, о котором мечтал молодой воин по дороге домой.

Говорят, время меняет, и сейчас юноша по имени Ратхар и старик, при рождении нареченный Олмером, глядя друг на друга, в полной мере поняли смысл этих слов. Они знали друг друга давно, и охотник видел, как рос явившийся ныне, точно с того света, ребенок, став сперва мальчиком, выросшим в юношу, а ныне, исчезнув и вновь вернувшись вопреки ожиданиям многих, ставший мужчиной.

- Ну, помянем мою кровиночку, - по-стариковски вздохнул прежде признаваемый самым ловким и удачливым охотником на десятки миль окрест хозяина дома, поднимая кружку, наполненную крепкой брагой.

- Да улыбнется ей Эльна, - глядя куда-то себе под ноги, согласно произнес и Ратхар, одним глотком выпив хмельной напиток. По глотке словно прокатился клуб огня, и юноша поспешно схватил со стола краюху черствого хлеба, вдохнув затхловатый ее запах.

Они сидели за столом в скованном тишиной доме, разделенные столом, на который хозяин избы выставил нашедшийся для такого случая самогон и нехитрую закуску, хлеб, пресный сыр и лук. Оба старательно отводили взгляды, но все равно украдкой рассматривали друг друга, поражаясь переменам, случившимся с каждым из них.

Между ними, старым и молодым, в эти мгновения нашлось немало общего. Оба они были седы, но этим сходство меж двумя охваченными общим горем, для одного уже забывшимся за суетой серых будней, а для другого новым, и оттого невыносимо тяжким, не ограничивалось. Их глазами на мир взирали боль и ужас, у одного оттого, что он в один миг узрел множество смертей, лишившись к вечеру всех, кого мог бы назвать своими товарищами или даже друзьями, тех, кто еще был жив и полон сил утром того же дня. Второй увидел лишь одну смерть, но это была смерть единственного по-настоящему дорогого человека, и теперь, когда Хельма покинула этот мир, дальнейшая жизнь для старого Олмера потеряла всякий смысл.

Между ними было много общего, между юношей, которого следовало бы называть мужчиной, и тем, кто выглядел, точно древний старик, поскольку оба они в эти мгновения, нарушаемые лишь негромкими, скупыми фразами Олмера, словно выдавливаемыми им через силу, вспоминали одного и того же человека, пусть для каждого из двух он значил нечто свое.

Для Олмера Хельма, ныне ставшая лишь воспоминанием, призраком, являвшимся темными ночами, была любимым ребенком. Старик, беседуя с Ратхаром, точно наяву слышал ее заливистый смех, точно такой же несколько дней назад, как и в детстве. Олмер боялся смотреть в окно, опасаясь увидеть там свою дочь, упражняющуюся с луком. Он не забыл ее восторженные возгласы, полные неподдельного счастья, когда впервые стрела, пущенная хрупкой девчушкой, угодила в центр мишени. Старик помнил восторг, сиявший в глазах своего ребенка, когда Хельма, оказавшись вместе с отцом в лесу, смотрела на резвящихся среди листвы белок, грациозного аиста, величаво шагавшего по болоту, или, укрывшись среди кустов, наблюдала за могучим горделивым лосем, пришедшим на водопой.

И Ратхар вспоминал ее, ту, которую полюбил, едва увидев, которая разбудила в его сердце настоящие чувства. Он помнил ее заливистый смех, когда влюбленные, трогательно держась за руки, гуляли по лесу, пронзенному копьями солнечных лучей. И также он не мог забыть ее горячий шепот, ласкавший слух юноши, жар ее тела и сладкий запах волос, щекотавших его щеку, когда девушка склоняла голову на плечо своего спутника. И он помнил вкус ее поцелуя, первого и последнего, когда отряд, возглавляемый самим рыцарем Магнусом, готовился выступить в поход.

- В лесу ее и нашли, - бесстрастно, голосом, в котором невозможно было различить ни малейших оттенков человеческих чувств, произнес Олмер, кажется, вовсе не обращая внимания, слушает ли его нежданный гость. - Она ушла по грибы, едва не на рассвете, да так и не вернулась. Хельма в лесу была не первый раз, и я поначалу не особенно беспокоился за нее, как никак, сам обучил и следы читать, и от зверя спастись. Но следующим утром собрались мужики, и отправились на поиски. Долго бродить по зарослям не понадобилось, - мрачно добавил после недолгой паузы охотник.

Ратхар не сводил взгляда с Олмера, с ужасом отмечая происшедшие с ним перемены. Хельма была единственным ребенком старика, возрастом годясь ему во внучки. Ее мать умерла, едва дав новую жизнь, и Олмер вложил в долгожданное дитя всю заботу, всю ласку, на какую был способен. То, что охотник, многим казавшийся нелюдимым, хранил сразу для двоих, досталось лишь одной.

Олмер воспитывал дочку, как умел, и обучил ее многому из того, что вовсе не обязательно знать воспитанным девицам. Хельма умела стрелять из лука, причем не хуже самого Олмера, владела ножом поувереннее парней из Свелькхира, и немало обнаглевших ухажеров испытали на себе удары ее крепких кулачков, слишком настойчиво домогаясь благосклонности той, кого даже самые ярые завистницы считали первой красавицей в округе. Она без страха часами могла бродить по лесу, читала следы едва ли не столь же хорошо, как и ее отец, осрамив в этом деле нескольких пришлых охотников. Но вот ее не стало, глупо, странно, и ее отец разом утратил всякий интерес к жизни.

- Разыскал ее в недальней рощице один из подмастерьев нашего кузнеца, - Олмер говорил спокойно, ровно, и при этом даже не глядел в сторону Ратхара. - Платье порвано, кругом натоптано, точно пляски там устраивали. Они явились с запада, быть может, от самой границы, - старику не понадобилось уточнять, о ком он вел разговор, и Ратхар только кивнул. - Должно быть, в лесу ее встретили. Снасильничали над девкой, а потом и убили, да в обратно в чащу и ушли.

Перед Ратхаром сидел настоящий старик, одолеваемый, казалось, всеми возможными хворями, лишившийся в одно мгновение и остроты зрения, и ловкости, и силы. Юноша знал его прежде, немолодого, но сильного, как бык, а в ловкости не уступившего бы иным восемнадцатилетним парням. В былые времена Олмер один выходил против рассвирепевшего вепря или невесть почему пробудившегося среди зимы огромного медведя. После таких встреч на теле охотника прибавлялось шрамов, на стене его жилища появлялась еще одна звериная голова, скалившая жуткие клыки, а в глазах с новой силой вспыхивал по-настоящему юношеский задор.

После давней схватки с волком - самого Ртахара тогда мать еще баюкала в колыбельке - Олмер стал не так быстр и проворен, сохранив на всю жизнь несколько отметин на бедре. Возможно, только это и помешало рыцарю Магнусу взять с собой в поход прекрасного стрелка, со ста шагов способного вогнать полдюжины стрел в прорезь глухого шлема. Конечно, годы едва ли дают силы, но некоторая скованность в движениях Олмера окупалась мудростью и опытом, а выносливости этому добытчику, порой целыми неделями пропадавшего в дремучих лесах, было не занимать.

Но теперь тот, кто остекленевшими глазами уставился в бревенчатую стену, на которой висели вышитые полотенца, рукоделье давно преданной земле Хельмы, уже не мог чувствовать охотничий азарт, не ведал больше, что такое наслаждаться победой над свободным и сильным зверем. Это был не человек, но пустая оболочка. Старик уже устал переживать, горе его было настолько сильным, что сердце не могло больше принимать страдания, превратившись в камень, бесчувственный, мертвый, ритмично сокращавшийся скорее по привычке, чем по необходимости.

Тягостное впечатление производило теперь и жилище старого охотника. Прежде пусть и небогатая, но ухоженная изба, теперь казалась попросту заброшенной. Больше не чувствовалось в этих стенах исконно женской заботы, не касались в беспорядке раскиданных всюду горшков и кринок ласковые женские руки. Это был уже не дом, но склеп, в котором словно обитал не живой человек, а оживший мертвец, кукла способная двигаться, но не видящая в этом смысла.

- Мы прошли по следам чужаков несколько миль, - продолжил охотник. - Но с теми, кто убил Хельму, тоже были неплохие следопыты. Они запутали следы, и к вечеру того же дня мы вернулись обратно, так никого и не разыскав. Чуть позже я услышал, что к востоку отсюда видели отряд вооруженных людей, наемников или просто бандитов, явившихся как раз из нашего края. Они направились к Фальхейну, кажется.

- Но почему ты не обратился за помощью в замок лорда, почему этих людей не догнали и не расспросили о том, что они делали в наших лесах? - вскинулся Ратхар. - Если это разбойники, их должно было поймать и казнить, а если наемники - указать обратную дорогу.

Олмер взглянул на юношу из-под опущенных век. Да, Ратхар тоже изменился за те недели, что провел в походе, сперва став, пусть и не вполне по собственной воле, солдатом, а затем превратившись в воина. Седина была лишь самой заметной из перемен, случившихся с парнем, но и она говорила о многом. На север вместе с лордом Магнусом отправился неискушенный юноша, веривший в дружбу и любовь, мечтавший о славе и подвигах, чистый сердцем, а вернулся мужчина, воин, в глазах которого мелькала ярость, а руки были обагрены кровью врагов. Там, на пронизанных ледяным ветров берегах Эглиса, Ратхар оставил немало, но кое-что и приобрел. И, глядя на этого юношу, уже познавшего смерть и боль, Олмер подумал, что худо придется тому, кто станет его врагом.

- Магнус, наш правитель, никогда не позволил бы безнаказанно творить подобное непотребство в своем уделе, - продолжал напирать Ратхар, мрачно сверкая глазами. Он стал думать в этот миг о погибшем лорде как об одном из самых близких людей, по-новому восприняв его смерть, достойную того, чтобы быть воспетой в балладах.

- Рыцарь Магнус, отправляясь в поход, оставил на хозяйстве своего эконома, - усмехнулся одними губами Олмер. - Тому нет дела до творящегося вокруг, да и нет у него права вершить суд, ведь это лишь слуга. А когда пришла весть о вашей гибели, сюда тотчас явился Ярис, дядюшка нашего господина, возжелавший прибрать к рукам феод. Я ходил к нему, и наш новый лорд даже соизволил выслушать мою жалобу, после чего велел убираться и не оскорблять его слух никакими просьбами.

Ратхар глухо зарычал, до боли стиснув кулаки, так, что ногти впились в ладонь до крови. Когда настоящие рыцари, достойные называться так не по праву рождения, а по духу, гибнут вдали от родного дома, сдерживая жестоких врагов, никто даже не думает о том, чтобы защитить их подданных, относясь к людям, как к скоту.

- Ты знаешь, Олмер, я любил Хельму, любил всем сердцем, и я не позволю оставить ее смерть безнаказанной, - решительно произнес юноша. - Я сейчас же направляюсь в замок лорда, и потребую от нашего нового правителя найти и со всей суровостью наказать тех, кто отнял ее жизнь. Я сражался под знаменами Магнуса, мы бились с ним, спина к спине, и этого чего-нибудь да значит.

Оба они, молодой и старый, вспоминал и в эти мгновения об одном и том же человеке, девушке по имени Хельма. И каждый винил себя в том, что ее остывшее тело под монотонное бормотание жреца, явившегося из господского замка, обвили саваном и опустили в землю, в том, что живой человек обратился в каменное надгробие, единственное, что служило теперь напоминанием о том, что когда-то она существовала, не будучи лишь грезами охваченных горем людей.

И Олмер и Ратхар, таясь друг от друга, терзались мыслью о том, что быть каждый из них рядом с Хельмой в тот роковой день, окажись он рядом, когда девушка встретила чужаков, пришедших в окрестные леса из неведомых краев с неведомой целью, то все случилось бы иначе. Насильники, ради собственной услады способные отнять чужую жизнь без малейших колебаний, не посмели бы даже прикоснуться к Хельме, и та, как ни в чем не бывало, вернулась бы домой, чтобы, как делала всегда, разжечь очаг и поставить на огонь горшок с ароматной, наваристой похлебкой, а после трапезы слушать неспешные наставления и просто облеченные в слова воспоминания свого отца, которого она любила, как только дитя может любить собственного родителя.

- Я добьюсь справедливости, - сверкая глазами, выдававшими бушевавшую в груди его бурю чувств, самых разных, от вселенской скорби до неодолимой ярости, как прежде, на постоялом дворе в Лагене, ил еще раньше, среди холмов на берегах Эглиса, молвил Ратхар. - Те, кто отнял у тебя дочь, Олмер, будут наказаны, чего бы мне это ни стоило.

- Ты не найдешь ни защиты, ни сочувствия у нашего нового господина, - тихо произнес старый охотник. - Там никому нет дела до нас, поверь. Все за этими серыми стенами очарованы золотом, и более ни о чем даже е задумываются. Оставь эту затею, ибо не добьешься удачи, как не добился ее прежде сам я.

Но Ратхар был непреклонен, твердо решив искать справедливости у того, кто ныне стал владетелем этих земель и его самого, Ратхара, полноправным господином. Еще не пришедший в себя от вести об утрате, юноша был готов в этот миг на все. если нужно идти на аудиенцию к лорду, кто бы ни был им, он пойдет. К королю? Что ж, Ратхар был готов отправиться и в далекий Фальхейн, лишь бы знать, что это принесет хоть какую-то пользу. Юноша, сердце которого обливалось кровью, не страшился ничего, готовый разрушить любую преграду. Он не смог, не сумел защитить свою любовь, но право на месть его никто не смел лишить.

И все же, прежде чем направиться в замок, тая надежду, что его нынешний хозяин снизойдет до того, чтобы принять простого солдата, Ратхар не мог не зайти домой. Возможно, там уже простились с ним, и юноша обязан был увидеть своих родителей, дабы хоть им доставить радость.

Гонец, прибывший с севера, появился в Селькхире два дня назад, принеся скорбную весть. Точнее, он направился не в селение, но в замок. Однако не прошло и часа с того мгновения, как всадник, запыленный, уставший, на измученном долгой скачкой жеребце, едва не падавшем замертво, исчез за воротами твердыни, как вся округа знал, какие известия принес он. И во многих домах раздались истошные рыдания женщины и сдержанные вздохи мужчин.

В поход отправились три десятка воинов, большей частью из числа крестьян, призванных своим лордом под оружие. Они ушли в дальний края, чтобы вернуться победителями, героями, но ни один не вернулся, и только уставший гонец мог поведать об их участи.

Их было, кому оплакивать, этих воинов, по большей части еще весьма молодых, полных сил, задора и веры в себя. У каждого из ополченцев, а именно они и составили в основном отряд, сопровождавший Магнуса, были матери и отцы, сестры и братья, а некоторые успели обзавестись и женами. Дружинники лорда, наемники, закаленные бойцы, обитавшие в самом замке, не спешили обзаводиться семьями, но едва ли у кого-то из них не нашлось бы женщины из замковой прислуги или соседнего села, что согревала бы постель этим суровым бойцам. И потому, стоило только вести, принесенной гонцом, разлететься по округе, очень многие облачились в траур, уверившись в том, что те, кто был им дорог, больше не вернутся, не переступят порог родного дома.

Тем больше было удивление односельчан, когда в Селькхир вошел уверенной походкой Ратхар, один из тех, по кому лили слезы родные, еще не свыкшись с навалившимся на них горем. На юношу смотрели с изумлением и испугом, принимая за призрака, не веря, что он жив. А Ратхар, не обращая внимания на удивленные взгляды и брошенные в спину слова древних наговоров против видений и духов, приблизился к родному дому, без стука распахнув дверь.

- Ратхар, сынок, - женщина, что несла кринку с молоком, на мгновении застыла, увидев вошедшего в горницу юношу, а затем, узнав его, выронила сосуд, разбившийся, забрызгав все кислым молоком, и бросилась на шею своему сыну. - Сыночек, живой! Ты вернулся!

Мать, уже смирившаяся с тем, что ее ребенок больше не переступит порог, пав в никому не нужной битве в забытом всеми богами краю, не верила своему счастью. Она не смела надеяться, что гонец, принесший скорбное известие, мог ошибиться, приняв, как должное, мысль о том, что ее мальчика, ее кровь и плоть, склевали вороны, ибо некому было даже предать земле его тело. И вот он стоит здесь, перед ней, живой, здоровый, как ни в чем не бывало. И пусть иней седины осыпал его чело, но это все неважно, если дитя, с которым она уже попрощалась, вернулось в родительский дом вопреки всему.

- Я жив, матушка, жив, - прошептал юноша, сжимая в объятиях мать, вдруг показавшуюся ему ужасно старой, и тем более осунувшейся за последние дни. Ее глаза, красные от пролитых слез, выдавали горе, не миновавшее почти ни один дом в селении.

В дом, охваченный горем, вдруг вернулось счастье. Вся семья, а она была вовсе не маленькой, собралась в избе спустя считанные мгновения. Отец взглянул на Ратхара с затаенной гордостью, увидев перед собой не ребенка, пусть и великовозрастного, но мужчину, воина. Младшие братья смотрели на вернувшегося из небытия юношу со смесью восхищении и зависти, сожалея о том, что сами не смогли отправиться в поход, совершив много подвигов и вернувшись домой, точно герои. Ратхар мог бы многое рассказать им, но не стал терять время, ибо ни на мгновение не забывал о том деле, которое следовало исполнить немедленно.

- Я должен идти в замок лорда, - произнес юноша, когда в доме полным ходом шли приготовления к настоящему пиру, на который были приглашены почти все соседи. Узнав об этом, Ратхар вдруг подумал, что не все рады будут оказаться с ним за одним столом, ведь многие из односельчан потеряли своих мужей, своих сыновей, и едва ли окажутся счастливы, узнав, что не их дитя или возлюбленный вернулся из похода, один из всех.

- Там все уже известно, - попытался остановить юношу отец. - Гонец прибыл с севера, они и поведал о том, что в схватке погиб весь ваш отряд. Останься, сейчас будет праздник. Мы уже не чаяли увидеть тебя живым, сын!

- Я должен идти, отец, - повторил Ратхар. - Мне нужно непременно увидеть лорда. А потом я вернусь, и мы будем праздновать.

В этот миг юноша еще и представить не мог, что новый рассвет встретит уже очень далеко от отчего дома.

В Альфионе редко наступал мир, поскольку лорды, свобода которых ограничивалась лишь их желаниями, почитали недостойным рыцаря сидеть без дела, когда обращаются в прах боевые штандарты, упрятанные в темные чуланы, а славные клиник из звонкой стали покрываются ржавчиной. А потому мчались во все концы северного королевства грозные дружины, полыхали села и города, и звон мечей стоял над стенами рыцарских замков, хозяева которых оказались слабее своих соседей.

Замок был для каждого лорда всем, и домом, где он рождался, и последним пристанищем, склепом, где суждено упокоиться праху владетельного господина. Каждый рыцарь старался превратить доставшийся ему от предков замок в неприступную твердыню, где можно было переждать набег жадных и беспощадных соседей, и откуда самому можно было грозить владениям этих соседей, посылая отряды суровых дружинников, закаленных в боях и походах воинов на все стороны света.

Замок Магнусов, владевших землями в северной части королевства уже почти три сотни лет был именно такой твердыней, надежной, неприступной, за стенами которой всякий мог почувствовать себя в полной безопасности. В давние времена его воздвигли на высоком холме, откуда были видны окрестности на десятки миль. Прямоугольник стен, по углам которого высились башни, словно обрамленные зубчатыми коронами - таким казался парапет, ограждавший боевые площадки, венчавшие эти квадратные сооружения, целостность стен которых нарушалась лишь узкими бойницами. Попасть в замком возможно было через единственные ворота, сперва миновав подъемный мост, связывавший окруженный глубоким рвом замок с внешним миром. Ров не был заполнен водой, но склоны его казались достаточно крутыми, чтобы штурмующие запросто переломали ноги, пытаясь преодолеть это немудреное препятствие.

И, разумеется, над стенами возвышалась цитадель, уставившаяся на окружающий мир темными прорезями бойниц, словно недобро прищурившись. Над донжоном, где располагались покои господина и его самых верных слуг, сокровищница, арсенал, всегда полный, а также немалый запас провизии, непременная предосторожность на случай долгой осады, полоскалось на ветру знамя, украшенное гербом, древним, осененным славой подвигов прошлого и настоящего.

Возможно, уроженцам южных земель, того же Дьорвика, замок Магнусов и не показался бы таким уж грозным и неприступным, и в чем-то они были бы правы, несомненно. Но здесь, в этом диком краю, искусство осады было почти неведомо, и не нашлось бы инженера, способного соорудить настоящие осадные машины, мощные фрондиболы, дальнобойные баллисты или осадные башни-гелиполии, способные доставить к стенам сразу несколько десятков воинов в полном вооружении, защитив их от всех мыслимых и немыслимых угроз. И потому замок, даром что построенные несколько столетий назад, невольно вызывал уважение и страх у жителей окрестных земель, едва ли видевших действительно большие города и мощные крепости.

Ратхара, решительно подошедшего к воротам, сейчас, в средине дня, в отсутствие войны гостеприимно открытым, замок встретил сдержанным молчанием. Из-за высоких серых стен, по гребню которых вился зубчатый парапет, ограждавший помост для стрелков, не доносилось ни звука. Мгновение юноша помедлил, рассматривая незнакомый ему герб, - три золотые звезды на синем поле, - сменивший привычный с самого детства бело-голубой штандарт Магнуса, а затем решительно шагнул на опущенный мост.

У ворот несли службу три воина, наемники из дружины лорда. Рослые, затянутые в кольчуги, вооруженные короткими копьями и тяжелыми фальчионами с широким клинком, они пристальными взглядами сопровождали приближавшегося юношу, порой поправляя висевшие за спиной треугольные щиты.

- Стой! - властно приказал один из воинов, самый старший, плечистый бородач, которого Ратхар смутно помнил, поскольку и раньше бывал в замке, хоть и не по своей воле, а по желанию господина. - Кто таков, парень, и зачем явился сюда?

- Меня зовут Ратхар, - ответил юноша, без страха и неуверенности взглянув воину в глаза. Они были ровней теперь, когда он, Ратхар, прошел кровавую купель на берегах Эглиса. - Я родом из соседнего села, а к лорду пришел, дабы просить у него помощи.

- Ратхар? - переспросил второй воин, молодой, лишь немного старше самого Ратхара. - Кажется, я знаю тебя, - неуверенно произнес он. - Но ты ведь ушел на север вместе с лордом Магнусом?

Стражники удивленно переглянулись. Весть о разгроме повергла в шок многих, в том числе и этих бывалых бойцов, и прибывший с севера всадник уверил, что никто не уцелел в той схватке. Юноша не обратил на эти взгляды ни малейшего внимания, мысленно уже приготовившись к беседе с лордом Ярисом и надеясь, что он окажется хоть немного схож с покойным рыцарем, не обликом, но духом.

- А теперь я вернулся, и хочу видеть нового правителя этих мест, - уверенно вымолвил Ратхар, взглянув в глаза старшему из троицы воинов. - Попустите меня.

Воины переглянулись, словно могли разговаривать без слов. Юноша был готов в этот миг ко всему, в том числе и к тому, что придется силой прорываться в замок, поскольку он хотел увидеть правителя, во что бы то ни стало. В прочем, до этого, к счастью, дело не дошло.

- Гилберт, - старший воин назвал по имени одного из своих товарищей. - Проводи парня к господину!

- Слушаюсь, - Гилберт, молодой невысокий паренек, лицо которого было обезображено давним шрамом, кивнул, взглянув затем на Ратхара: - Ступай за мной! Возможно, рыцарь Ярис и примет тебя, хотя сейчас, право, у него полно иных забот. - Стражник криво усмехнулся, и его товарищи ответили воину понимающими ухмылками.

Ступив за стены замка, Ратхар нет-нет, но бросал изучающие взгляды по сторонам. Все же ему нечасто доводилось бывать здесь, а любой крестьянин мечтал хоть одним глазком взглянуть на то, как живут благородные господа.

- Живей, живей, - поторопил юношу провожатый. - Мне с поста надолго отлучаться нельзя.

Хотя они шли быстро, направляясь к серой громаде донжона, башни о четырех этажах, вокруг которой жались конюшни, амбары и прочие пристройки, кое-что Ратхар успел увидеть. Жизнь почти любого лорда состоит исключительно из войны и из подготовки к ней, неважно, намеревается ли он наступать, или же только готовится отразить вторжение соседей. Судя по всему, сейчас рыцарь Ярис, новый владетель этих земель, был поглощен именно подготовкой к чему-то.

Всюду была видна торопливо шагавшая куда-то замковая челядь, явно озабоченная своими делами, точнее, разумеется, исполнением приказов господина. Из кузницы доносился стук тяжелых молотов, возле одного из амбаров стояла телега, доверху груженая мешками и бочками, наверняка с провиантом, а на плацу под окнами цитадели упражнялись в фехтовании десятка полтора воинов. Обнаженные по пояс молодцы, большинство из которых Ратхар прежде никогда не видел, рубили воздух увесистыми дубинами, заменявшими сейчас настоящие мечи. Вообще, вооруженных людей в замке явно прибавилось, а это означало, что новый его хозяин привел с собой часть своих дружинников.

Пройдя под своды донжона, Гилберт, не спускавший с Ратхара глаз, окликнул какого-то человека, должно быть, слугу, но явно не простого лакея, проходившего мимо.

- Арно, - услышав свое имя, слуга остановился, взглянув на стражника. - Арно, - продолжил воин, - этот парень желает увидеть нашего господина. Он явился с севера, куда ушел с ополчением рыцаря Магнуса.

- С севера, вот как? - вскинул брови тот, кого называли Арно. - Пожалуй, я сейчас узнаю, изволит ли господин принять его. Подожди здесь, воин. - И слуга исчез в лабиринте полутемных залов и коридоров, растворившись во мраке, точно призрак.

Переминаясь с ноги на ногу, Ратхар, пытаясь унять охватившее его нетерпение и некоторый трепет, озирался по сторонам. В цитадели царил не только полумрак, но и прохлада. Толстые стены, сложенные из обтесанных каменных глыб, прорезали немногочисленные бойницы, широкие с внутренней стороны, но наружу выходящие лишь узенькими щелями, в которые не всякий стрелок смог бы попасть, тем более, оказавшись под ответным обстрелом защитников замка.

Стены были кое-где украшены гобеленами, довольно ветхими, висевшими скорее просто потому, что выбрасывать их было жалко, и украшать всяким старьем господские покои не подобало. Заботливые слуги усыпали пол схим тростником, но вот смахнуть висевшую в углах паутину то ли не захотели, то ли просто не успели.

- Эй, парень, - Арно появился внезапно, вынырнув откуда-то из бокового проема. - Господин Ярис готов выслушать твою просьбу. Идем со мной. А ты, воин, - слуга властно взглянул на Гилберта, - возвращайся к воротам и неси службы дальше.

Донжон представлял собой крепость в крепости, последний оплот, способный защитить укрывшихся в нем людей даже если враг проникнет внутрь кольца стен. Донжон был мощнейшей крепостью, более того, настоящей твердыней являлся каждый из четырех его этажей. Их штурм мог стоить десятков, даже сотен жизней врагу, разумеется, если защитники замка окажутся достаточно крепки духом, ибо издавна было известно, что даже в чистом поле те, кто готов биться до конца, кто не ведает страха и не ждет пощады, кто не приемлет плен, не может даже помыслить о неволе, способен возвести цитадель, которую не под силу покорить всем армиям вселенной.

Следуя за своим провожатым, Ратхар, впервые за свою недолгую жизнь оказавшийся не в замке - там-то он бывал, пусть и весьма редко, - но в донжоне, смог представить, что ожидает неприятеля, решившегося взять эту твердыню штурмом. Узкие дверные проемы, в которые мог войти только один человек, и то не очень плечистый, толстые стены, едва ли поддавшиеся бы топорам и молотам, крутые лестницы, извивавшиеся пронзавшей нутро башни спиралью, все это создавало массу препятствий, позволяя добиться победы очень высокой ценой.

Покои хозяина замка располагались на самом верху, на последнем ярусе донжона, и там же обитали его дети, жена, самые приближенные слуги. Ниже находились казармы личной дружины, самых преданных и надежных воинов, арсеналы, несколько кладовых, заполненных самыми необходимыми припасами, а также комнаты прочей прислуги. Здесь же нашлось место и для нескольких мастерских, где можно было починить поврежденное в схватках оружие и доспехи. Ратхар, конечно, не мог этого видеть, но слышал в селе от стариков, что под донжоном вырыт обширный подвал, в ледяном сумраке которого хранятся припасы на несколько недель осады. Кое-кто рассказывал, что прямо в том подвале находится колодец, прорытый вглубь холма на сони ярдов и способный снабжать гарнизон в полсотни бойцов чистейшей водой много дней подряд.

Молчаливый слуга вел Ратхара, изо всех сил пытавшегося выглядеть безучастным к окружающему, по узкой винтовой лестнице на самый верх. Навстречу им изредка попадались другие слуги, торопливо шагавшие куда-то вниз, раз юношу обогнал воин в кольчуге и запыленном плаще, увидев которого, Арно почтительно посторонился. Наконец восхождение закончилось, и Ратхар остановился возле затворенных дверей, по обе стороны которых стояли вооруженные воины, впившиеся в юношу цепкими взглядами.

- Господин Ярис примет тебя и выслушает твою просьбу, - обернувшись к Ратхару, сварливо произнес Арно. - У него немало иных забот сейчас, и все же он делает тебе такое одолжение. Поэтому, юноша, будь предельно краток, не смей спорить, не смей дерзить, когда будешь беседовать с господином. Прояви почтение, и, что бы не решил милорд, покорно прими его волю, если не желаешь, чтобы тебя до полусмерти пороли во дворе плетьми. Наш господин не любит терять свое драгоценное время понапрасну, и ты должен благодарить его за то, что он вообще снизошел до встречи с тобой, - наставительно произнес слуга.

- Я все понял, - кивнул Ратхар. - И если наш новый господин столь дорожит своим временем, не лучше ли нам войти.

И они вошли. Стражники распахнули двери, пропуская юношу в озаренный тускло горевшими многочисленными свечами зал. Слуга Арно остался где-то позади, и Ратхар даже ощутил робость, оказавшись один перед лицом незнакомого ему рыцаря. Но затем он вспомнил, ради чего столь поспешно явился в замок, и неуверенность исчезла, изгнанная суровой решительностью. Ратхар сделал шаг вперед, туда, где в полумраке угадывалось очертание чего-то вроде трона, на котором и восседал человек, видимо, отныне ставший владетелем всех окрестных земель.

Рыцарь Ярис, нетерпеливо барабаня длинными ухоженными пальцами по подлокотникам кресла, которое вполне можно было назвать троном, если бы трон полагался простым дворянам, взглянул на того, кто посмел нарушить его одиночество. Возможно, взгляд этот был неприлично долгим и пристальным, но для тех, в чьих жилах течет благородная кровь, существует не так уж много правил приличия, и все они не распространяются на обычных крестьян.

- Подойди ближе, юноша, - сквозь зубы процедил Ярис. - Назовись, и поведай мне, с какой бедой ты явился в мой замок.

Ярис видел перед собой молодого, довольно рослого, поджарого, словно породистая гончая, парня, весьма широкого в плечах. Правильные черты лица его даже позволили заподозрить, что это не просто крестьянин, а чей-нибудь бастард, вполне возможно, не подозревающий об истинном своем происхождении. В прочем, благородному рыцарю было чем заняться помимо копания в родословной всякой черни.

Этот юноша ничем не отличался от большинства своих сверстников, точнее, почти ничем. Его волосы, спадавшие на плечи, были седы, точно перед рыцарем стоял древний старец. Точнее, даже не так, ибо волосы этого юноши были белыми, точно снег. Лишь несколько темных прядей нарушали эту белизну. И еще глаза. Такими глазами мог смотреть на мир человек, видевший множество смертей, полной грудью вдыхавший запах свежей крови. Это был хищник, уже усевший ощутить азарт боя, охоты, но еще не заматеревший. Ярис умел различать таких людей, ведь у большинства воинов из его дружины были точно такие же глаза, точно такие же взгляды настороженных, каждый миг готовых к бою зверей.

- Я - Ратхар, сын Хофера из Селькхира, господин, - прилагая все усилия, чтобы голос его звучал как можно более почтительно, произнес юноша, стараясь не смотреть на восседавшего в десяти шагах от него человека. - И я пришел к тебе, дабы просить восстановить справедливость и покарать убийц, милорд.

Хоть Ратхар и смотрел по большей части себе под ноги, не осмеливаясь оскорблять благородного сеньора своим простецким взглядом, он все же разглядел того, чье знамя отныне реяло над башнями замка рода Магнусов. Не знаю юноша, что перед ним был близкий родственники того рыцаря, что так отважно бился на берегах Эглиса, своей отвагой сумев спасти жизнь простого солдата, он бы никогда не догадался об этом родстве.

Ярис был немолод, узкоплеч, и наверняка не велик ростом. Весь облик его, и особенно лицо, напоминали хищную птицу, кружившую над добычей. Крючковатый нос сделал бы честь любому ястребу или орлу, а редкая бородка не могла скрыть заостренного подбородка. Во взгляде рыцаря, случайно пойманном юношей, тот разглядел некоторое раздражение, но больше все-таки было в нем безразличия.

- Что ж, расскажи, каких таких убийц я должен покарать, - скучающим тоном молвил Ярис.

Зал, в котором Ярис принял смиренного просителя, каковым пытался казаться Ратхар, мог бы называться тронным. Здесь царил такой же сумрак, что и везде, поскольку даже эта просторная комната, служившая, видимо, и для аудиенций, и для торжественных пиров, прежде всего, являлась одним из многочисленных рубежей обороны замка - точно такие же узкие щели бойниц, через которые можно было простреливать половину внутреннего двора, и такие же толстые стены.

Но все же это просторное помещение предназначалось для торжественных моментов, внушая гостям замка уважение и трепет перед его хозяином. А потому эти самые стены украшали мозаичные панно, изображавшие нечто героическое, с рыцарями и драконами, а с потолка свисали флаги, украшенные незнакомыми гербами, возможно, принадлежавшими предкам Магнусов, а, возможно, побежденным ими врагам. Все до последнего камешка в этом зале говорило о величии этого древнего рода, что пресекся столь неожиданно и трагично.

Пол, в отличие от иных комнат, которых в цитадели было великое множество, оказался выложен мрамором, а вдоль стен кто-то ровно, точно по линейке, расставил многочисленные шандалы, в которых мерцали десятки свечей. Обстановка была довольно величественной и при этом весьма мрачной, и на фоне древних гербов тщедушный человечек, ныне ставший хозяином не только замка, но и всех земель вокруг едва ли не на два дня пути, несколько терялся.

Рыцарь встретил юношу не один, а в окружении немногочисленной, но все равно внушительной свиты. По обе стороны от трона стояли воины в полном вооружении и с гербами Яриса на щитах. Еще ближе к господину, по левую руку от него, стоял мужчина, также закованный в кольчугу, положив ладони на рукоять длинного меча. Его доспехи, одежда и оружие несколько отличались от снаряжения простых солдат, и Ратхар решил, что это командир рыцарской дружины или один из старших офицеров. В отличие от обычных воинов, замерших, точно истуканы, уставившись в пустоту ничего не выражающими взглядами, этот человек не сводил глаз с юноши, а когда лорд велел тому приблизиться, воин поменял хватку на рукояти меча, так, чтобы его модно было выхватить из ножен в одно мгновение, тем же движением нанеся удар.

Единственный человек, которого Ратхар видел прежде, занимал почтенное место справа от своего господина. В прочем, его, несколько раз в году являвшегося в каждый дом, неизменно в сопровождении полудюжины воинов, дабы собрать положенные подати с крестьян, знал, наверное, всякий на много десятков миль окрест. Невысокий пухлощекий мужичок, одетый скромно, но зато не скупившийся на золотые перстни и цепи, был экономом замка Магнусов, и молодой рыцарь, отправляясь в поход, оставил его на хозяйстве. Заправлявший веем в округе, этот человек сейчас был явно доволен тем, что оказался приближен к себе и новым хозяином феода. На юношу, явившегося так неожиданно, эконом взирал с недовольством и презрением.

- Я прошу возмездия для убийц девицы Хельмы, дочери Олмера-охотника, верного подданного рыцаря Магнуса, а теперь и твоего подданного, милостивый господин. - Ратхар пытался говорить почтительно, быстро, и при этом как можно более четко, хотя и не забывал восхвалят этого мрачного, погруженного в свои думы человечка, лично самом юноше еще не оказавшего ни одной милости. - Она была убита в лесу к северу отсюда неделю назад людьми, явившимися из глубины чащи. Позже к востоку отсюда видели отряд всадников, скорее всего, наемников, вышедших из леса. Я прошу тебя, господин, разыскать тех людей, скорее всего, и повинных в смерти Хельмы. Разыскать, и предать суровому и справедливому суду.

Ярис задумался. На самом деле он слушал речь этого юнца вполуха, сейчас больше размышляя над иными проблемами. Каждый рыцарь в этих землях мог назвать своими родственниками, пусть и с некоторой натяжкой, едва ли не треть благородных господ во всем Альфионе. Так и у павшего в битве молодого Магнуса, полгода, как принявшего феод под свою руку после смерти батюшки, родни, ближней и дальней, хватало. Он, Ярис, явился сюда первым, склонив на свою сторону почти всех слуг и часть дружины, но имелось немало иных рыцарей и лордов, обладавших ничуть не меньшими правами на оставшийся без хозяина удел, и они могли заявить о своих притязаниях на эти земли и живущих на них крестьян в любой миг.

Ярис не собирался уступать такой лакомый кусок, но не был уверен, что сумеет удержать его, если дойдет до войны. К сожалению, взывать к королю было бессмысленно, поскольку настолько далеко власть правителя Альфиона не распространялась. Кто бы ни одержал верх в почти неизбежной схватке за наследство, он наверняка будет обладать достаточными правами на лишившийся хозяина феод, чтобы владыка королевства не испытывал мук совести, которые вообще не были свойственны Эйтору. Следовало полагаться только на собственные силы, а их-то как раз было недостаточно. А тут еще этот мальчишка с дурацкой просьбой.

- Мой господин, - эконом, тоже слышавший рассказ Ратхара, точно читал мысли рыцаря, обратившись к тому со всем почтением, едва умолк юноша. - Это давняя история. Отец убитой, тот самый охотник, дряхлый старик, уже приходил сюда. Я принял его, не осмелившись отвлекать ваше сиятельство от более важных дел. Верно, девицу убили, но кто сделал это, неизвестно. Да и вам ли сейчас думать о том, кто перерезал глотку какой-то чумазой девке?

- Господин, - забывшись, Ратхар произнес это слово слишком громко, но эконом от неожиданности замолк, ибо не ждал столь явного проявления непочтительности к его особе. - Господин, Олмер отыскал следы, и смог бы уверенно сказать, кто убил его дочь. Он лучший следопыт во всей округе. Я прошу вас о помощи, хотя бы в память о вашем усопшем родственнике, рыцаре Магнусе, вместе с которым я бился на берегах Эглиса с кровожадными варварами-хваргами. В память о пролитой крови, о павших воинах, прошу, господин, восстановите справедливость, ибо так вы можете снискать неподдельную любовь каждого, кто живет на этих землях.

- Кстати, - воскликнул эконом, - а почему сам ты, Ратхар, сын Хофера, вернулся из похода, когда погибли все прочие воины, и сам рыцарь Магнус? Как посмел ты уцелеть, если смерть приняли намного более достойные люди?

Ратхар едва не закричал от возмущения. Он сражался наравне со всеми, без страха и колебаний встретив натиск врага, защищая спину самому Магнусу, и не думал юноша, что ему придется оправдываться в том, что он уцелел, тем более, перед толстопузым слугой, такой же чернью, какой был и сам он в глазах благородного рыцаря. Но то, что Ратхару показалось возмутительным и несправедливым, его господин счел вполне законным вопросом.

- Верно, - мрачно усмехнувшись, произнес Ярис. - Юлиан, мой верный советник, совершенно прав. Как же вышло так, что ты выжил, юноша, а все остальные, несколько сотен отважные воинов и благородных рыцарей во главе с самим лордом Фергусом, так и остались в том гиблом краю? Почему ты не принял смерть, хотя явившийся с севера вестник сообщил, что уцелевших в той битве не было? И как посмел ты явиться пред мои очи, зная, что мой возлюбленный племянник, твой господин, остался гнить в проклятой всеми богами земле? Ты даже не подумал о том, чтобы принести сюда его тело, дабы мы со всеми почестями могли погрести его в фамильном склепе, и после этого еще смеешь о чем-то прочить меня, - переходя на шипение, точно растревоженная змея, произнес рыцарь Ярис, с каждым словом все понижая голос.

- Отвечай своему господину, - сварливо бросил эконом Юлиан. - Не смей молчать, чернь!

В первые мгновения от возмущения Ратхар просто не мог вымолвить ни слова. Они, эти люди, считающие себя его хозяевами лишь потому, что родились не в убогой лачуге, а в рыцарском замке, смеют обвинять его в том, что он, честно сражавшийся и не боявшийся смерти, выжил! Но молчать было нельзя, ибо по глазам, по изменившемуся выражению лица рыцаря юноша понял, что тот сейчас может разгневаться, а чем обернется господский гнев, ведал, разве что, один только Судия.

- Мне не в чем оправдываться, господин, ибо я не виновен, - взглянув в глаза Ярису, твердо произнес юноша. В конце концов, он был воином, таким же, как те, что охраняли покой самого рыцаря, а не забитым мужиком-лапотником. И он видел столько смертей, сколько, возможно, не доводилось узреть прежде никому из дружинников Яриса, тем более, в один день. - Я был ранен, и умер бы на поле сражения, но меня подобрал и выходил один путник, случайно оказавшийся в тех краях. Только благодаря этому человеку я сейчас могу стоять здесь, а иначе давно уже разделил бы участь вашего благородного племянника и своих товарищей по походу.

- Как смеешь ты столь дерзко разговаривать с благородным рыцарем? - взвился эконом, лицо которого налилось кровью. И затем, уже подобострастно взглянув на самого Яриса, он добавил намного более почтительным тоном: - Господин мой, прикажите вздернуть этого наглеца на замковой стене. Сдается мне, он не более, чем дезертир, оставивший вашего досточтимого племянника в тяжкий миг, когда тому грозила смертельная опасность, дабы спасти свою жалкую жизнь. Это трус, осмелившийся повысить голос на своего господина, посмевший чего-то требовать, когда должно пасть ниц и молить о прощении!

Возмущенный словами эконома, человека, наверняка никогда в жизни не касавшегося оружия, и уж тем более не оказывавшегося в гуще сражения, Ратхар чувствовал, как к щекам хлынула кровь. Он был готов броситься на оскорбившего его слугу, не думая о том, что погиб бы мгновенно под ударами напрягшихся, настороженных дружинников.

- Мой господин, - воин, тот, что стоял по левую руку от самого Яриса, вдруг обратился к рыцарю. - Мой господин, позвольте просить вас не наказывать этого юношу столь сурово. Я не думаю, что он запятнал себя трусостью, бросив в бою вашего почтенного племянника. Все мы в воле высших сил, и нельзя винить этого человека в том, что он выжил, как нельзя и карать его за это смертью.

- И что же ты предлагаешь, Рокан? - Ярис, состроив вопросительно-насмешливую гримасу, взглянул на воина. - Быть может, его стоить наградить, пустить этого юнца в замковую сокровищницу.

- Думаю, милорд, самой большой наградой для него сейчас будет жизнь, - не дрогнув лицом, ответил воин, неосознанным движением поправив длинный меч в украшенных серебром ножнах.

- Быть может, ты и прав, - пожал плечами рыцарь, а эконом Юлиан в этот миг досадливо поморщился, украдкой бросив полный ненависти взгляд на воина. - Что ж, юноша, - Ярис взглянул на Ратхара, стоявшего перед рыцарем навытяжку, точно гвардеец на строевом смотре. - Ступай прочь, и благодари Рокана, моего верного слугу, капитана моей гвардии, за то, что он счел возможным прочить за тебя. Убирайся из замка и более не смей показываться здесь, если только сам я того не захочу. А если нарушишь мой запрет, то слуги запорют тебя плетьми до смерти, в назидание прочим наглецам.

- Я прослежу, чтобы он как можно быстрее покинул замок, - молвил Рокан и, не дожидаясь разрешения своего господина, направился к Ратхару.

Воин оказался настоящим гигантом, по крайне мере, таковым он показался самому Ратхару. Высокий, широкоплечий, он двигался с грацией хищного зверя, не снимая при этом руки с эфеса меча. На мгновение юношу охватил трепет, когда предводитель личной дружины Яриса приблизился к нему. С некоторых пор оценивая каждого, кто попадался ему на глаза, именно как бойца, Ратхар понял, что этот могучий воин был опасным противником, наверняка виртуозно владевшим клинком.

- Ступай, - негромко произнес Рокан, ибо слова его не предназначались для чужих ушей. - Не испытывай терпения благородного рыцаря. Или ты хочешь, чтобы наш господин передумал? Если ищешь смерти, причем смерти мучительной и страшной, то задержись в этом зале еще не мгновение.

Ратхар, словно подвахтенный невидимой гигантской рукой, в тот же миг оказался в коридоре, где, как выяснилось, его ожидал слуга по имени Арно. Тот что-то хотел спросить у юноши, но, увидев вышедшего следом воина, поспешно ретировался. А Рокан, подтолкнув юношу к лестнице, двинулся вниз, прочь из донжона.

В молчании они миновали внутренний двор, причем Ратхар едва ли не бежал, чтобы поспеть за широко шагавшим воином. И лишь приближаясь к воротам, Рокан обернулся, смерив юношу внимательным взглядом серых глаз, а затем заговорил.

- Ты, глупец, был в одном шаге от смерти, - бесстрастно произнес великан. - Даже не так, тебя от гибели отделяли ничтожные доли дюйма. Если бы не знак, который ты носишь, я никогда не сказал бы и слова в твою защиту, сопляк.

Юноша невольно коснулся головы, пригладив осыпанные инеем седины волосы. Воин, увидев этот жест, кивнул.

- Да, ты правильно меня понял. Среди настоящих воинов, не тех солдат, что бьются по приказу или в силу необходимости, защищая свои земли, к примеру, или свой дом, но среди тех, кто избрал войну, служа ей, точно богине, кое-что известно о людях, носящих такую отметину, как и у тебя, - угрюмо произнес Рокан. - Смерть найдет тебя не раньше, чем ты исполнишь Ее волю, ибо на тебя пал ее выбор, и отныне ты становишься не менее чем Разящим Клинком Ее. И мы, люди, теперь не властны над тобой. Во всяком случае, есть такое поверье, - усмехнулся богатырь. - Но если желаешь убедиться в его истинности, еще раз попытайся обратиться со своей просьбой к нашему господину, мальчишка.

- Но почему он не хочет помочь, - возмутился Ратхар. - Почему позволят твориться несправедливости? Ведь он же может найти убийц и наказать их, это же в его власти!

- Не тебе осуждать деяния благородного рыцаря, - помотал головой Рокан. - Ты, сопляк, возомнивший себя воином, не смей посягать на тех, кто стоит выше тебя по праву рождения. Какая глупость, - фыркнул воин. - Найти невесть кого, увиденного невесть кем и невесть где седмицу назад! Не смог придумать ничего получше? А теперь ступай прочь, и больше не искушай судьбу, - приказал он, и юноша ощутил непреодолимое желание исполнить волю этого богатыря, в этот миг даже не думая о том, чтобы спорить.

Проводив Ратхара до ворот, что вызвало удивленные взгляды охранявших вход в замок воинов, Рокан подтолкнул юношу в спину, словно поторапливая его, а затем обратился к воинам.

- Запомните этого сопляка, и впредь больше не позволяйте ему переступить порог замка, - приказал воин, и стражники, нервно сглотнув, лишь кивнули. - Гоните его в шею, если еще раз приблизится к этим стенам.

- Слушаемся, господин! - в один голос рявкнули все трое.

- Все, ступай, - бросил Рокан юноше. - Не смей больше являться сюда и беспокоить своими глупыми просьбами нашего правителя. Это для твоей же пользы, мальчишка, если не понял.

- Я сам найду убийц, - упрямо произнес в этот миг Ратхар. - Найду, и принесу вашему господину их головы!

- А ты еще более глуп, чем я думал, - от души расхохотался Рокан, и смех его раскатами грома прокатился по замковому двору. - Как красиво! Один против всех, отважный мститель. Не хватает только рыцарских шпор. Запомни, сопляк, если тебе раз довелось оказаться в бою, где тебя ценой собственных жизней опекали опытные бойцы, то это еще не повод называть себя воином, - уже без тени иронии или насмешки молвил гигант, нависая над юношей. - Ступай домой, к сохе и плугу. - И слуга Яриса пошел прочь.

Несколько мгновений Ратхар стоял возле ворот, и стражники нерешительно переглядывались, видимо, решая, стоит ли уже исполнить приказ своего начальника, прогнав этого юнца, или же, покуда он стоит за стеной, можно не обращать на него внимания. Но Ратхар, решив не искушать воинов, двинулся прочь, направившись по склону холма к поселку. Но путь его лежал вовсе не в отчий дом, где вновь обретенного сына ждали счастливые родители и братья с сестрами.

Кладбище находилось к северу от поселка, на склоне невысокого холма, обращенном на восток, в ту сторону света, которая считалась наиболее счастливой, ведь именно там каждый день рождалась жизнь. Кладбище было старым, и невысокие холмики густо поросли травой, а кое-где, несмотря на усилия обитавших здесь людей, пробивался цепкий кустарник. Могильные камни, выраставшие из земли, походили на сломанные зубы, огромные зубы, принадлежащие, например, какому-нибудь дракону.

Эта земля приняла в себя прах сотен людей, став вечным ложем для многих поколений предков тех, кто ныне изредка, в строго определенные дни, являлся сюда, дабы почтить память своих пращуров. Издревле люди севера предавали усопших земле, лишь для героев, павших в бою, делая исключение и отдавая их тела всепожирающему пламени. Но времена менялись, старые боги предавались забвению, а новые требовали от своих почитателей исполнения иных обычаев. Потому не только простолюдинов, но и благородных рыцарей отдавали земле, когда отпущенный тем век истекал.

Предки Ратхара, обосновавшиеся в этих землях много веков назад, воистину пустили здесь корни, а потому холмиков, покрывавших пологий, открытый солнечным лучам склон, становилось все больше. Многие могилы были уже такими древними, что никто не помнил, кто погребен под растрескавшимися от влаги и ветра камнями, покрытыми полустершимися рунами.

Там могила, к которой пришел Ратхар, была свежей, самой свежей из всех, а потому юноша без труда отыскал ее, став над обтесанным камнем. Склонив голову, он долго молчал, поскольку нужные слова просто не приходили ему в голову, да и не знал он, нужны ли были здесь хоть какие-то слова.

- Хельма, любимая, - наконец вымолвил он, ощутив какой-то стыд от того, что разговаривал с пустотой, с холодным камнем. - Прости, что я не смог защитить тебя в час, когда тебе грозила опасность. Я был слишком далеко, и не знал, что с тобой. Но я клянусь, что отомщу тем, кто отнял твою жизнь, ибо это немногое, что я еще могу сделать. Того, что было, уже не исправить, но я не пожалею ничего, лишь бы восторжествовала справедливость. Те, кто может убить просто ради собственного удовольствия, кто способен поднять руку на человека, не могущего защитить себя, не вправе называться людьми. Это хищники, бешеные звери, и поступлю с ними так, как от века наши родичи поступали со взбесившимся зверьем. Я отыщу их, и сам совершу суд, скорый и справедливый. И пока я не исполню это, пусть не будет мне покоя.

Он замолчал, потому что теперь точно нечего было сказать. Решение было принято, и Ратхар верил, что иначе поступить было нельзя. Вина терзала его душу, вина за то, в чем он не был виноват, и искупить ее можно было только кровью, неважно, чужой или своей, пролитой во имя мести, единственного, что оставалось.

- Прощай, Хельма, - прошептал Ратхар. - Покойся миром, любимая. - И, больше не оглядываясь на свеженасыпанный холмик, юноша двинулся к родному селу лишь для того, чтобы как можно быстрее покинуть его.

Охотник Олмер ждал возвращения юношу, присев на завалинку и прижавшись спиной, нывшей совершенно по-стариковски, к нагретой горячим летним солнце стене своей избушки. Закрыв глаза, он подставил лицо лучам заходящего солнца, нежно ласкавшим изрезанную морщинами кожу.

Он был уже стар, и к тому же сильно сдал за последние дни. Азарт погони, желание победить, всякий раз рождавшееся в груди, когда он шел по следу или, притаившись, сидел в умело скрытой засаде, больше не посещал старика, но все же навыки, полученные за долгие годы блужданий по лесам, не могли исчезнуть просто так. И потому, едва услышав шаги, звук которых приближался с каждым мгновением, Олмер уже в следующую секунду точно знал, кто почтил его скромные дом своим появлением. Что ж, старый охотник не сомневался, что еще увидит нежданного гостя, явившегося сегодняшним утром, точно с того света.

- Ты все-таки был в замке, - безо всякого выражения произнес Олмер, не открывая глаз. Для того чтобы знать, где находится его собеседник, видеть того было вовсе не обязательно. - И наш господин, выслушав твою просьбу, не счел нужным удовлетворить ее.

Старый охотник не спрашивал, ибо с самого начала знал, чем обернется затея юнца, охваченного праведным гневом. Как-никак, Олмер прожил на свете намного дольше, чем Ратхар, и кое-чему научился за свои годы.

- Он едва не приказал своим слугам выпороть меня, - с трудом сдерживая гнев, произнес юноша. - Хотел наказать только за то, что я вернулся из этого похода живым, а его племянник погиб там! В замке нашелся один добрый человек, он вступился за меня, но также не пожелал хоть как-то помочь моему горю.

- Нашему господину нет дела до племянника, - усмехнулся Олмер. - Он даже рад, что молодой Магнус не вернулся из похода. Но также ему нет дела и до наших с тобой бед. Мы лишь чернь, простолюдины, которые даже хуже домашнего скота, ведь скот ничего не требует, но слепо идет туда, куда укажет кнут погонщика.

- Там, на берегах Эглиса, меня никто не считал скотом, - зло процедил Ратхар. - Там я был равен благородным рыцарям, сражался с ними бок о бок.

- Не ты один ходил в дальние походы, - вздохнул старик. - В юности меня тоже раз призвали под знамена Магнуса, отца того рыцаря, что ныне не вернулся с севера. Он был очень молод тога и жаждал славы, а потому развязал войну с одним из соседей. И нас, простых ополченцев, тоже никто не считал скотом, вовсе нет. Нас считали лишь мясом, единственная привилегия которого - сдохнуть во славу благородных господ, - с неожиданной яростью произнес охотник Олмер. - С нами обращались, почти как с равным, но, вернувшись из похода, рыцари устроили пир, на котором братались с пленниками, а тех из нас, кто в бою осмелился поднять руку на благородного, пусть он и считался врагом, наказали, вздернув на воротах.

- Все они, те, кто считает себя людьми лучшими, чем ты, я, наши предки, существуют лишь потому, что мы трудимся на них в поте лица. - Ратхар с ненавистью посмотрел на едва различимый замок. - Так почему они оказываются глухи к нашим просьбам?

- Благородные господа обращают внимание лишь на тех, кто посягает на их власть, или на их богатство, - назидательным тоном молвил в ответ старый охотник. - Что, если вдуматься, одно и тоже, ибо в нашем мире границы власти зависят от того, сколько золота хранится в сокровищницах всякого владыки.

Олмер долго жил на свете, чтобы давно уж понять то, о чем его юному гостю еще только предстояло узнать. И он догадался, на что может решиться этот мальчишка, потерпев неудачу в замке господина. К своему великом сожалению, старик не ошибся.

- Я не добился правды у нашего лорда, - произнес Ратхар, стараясь, чтобы голос его звучал твердо и уверенно. - Что ж, в таком случае, я сам восстановлю справедливость. Я обещаю тебе, Олмер, что отыщу убийц твоей дочери, пусть ради этого придется отправиться на край света, и воздам им по заслугам.

Несколько мгновений старик молчал. Молчал и сам Ратхар, словно испугавшись собственных слов.

- Хельма была очень дорога мне... - Олмер не смог закончить фразу.

- Она была дорога и мне, и это моя вина, что я не смог защитить ее, в самый важный миг оказавшись за сотни миль отсюда, - воскликнул юноша, сердце которого переполняли самые разные чувства. Здесь было и раскаяние, и жгучая обида на лорда, но больше всего было яростной решимости исполнить свои клятвы, ибо юноша полагал, что иначе тот, кто считает себя настоящим мужчиной по духу, поступать не может. - С нами был один воин, дружинник Магнуса, - добавил Ратхар. - Он сражался много, приняв участие в десятках сражений в самых дальних краях. И но говорил, что мужчине должно не бродить по свету в поисках славы и богатства, а защищать свой дом. я не смог сделать этого, но я еще могу отомстить.

- Хельма была для меня всем, - повторил охотник, прервав горячую речь юноши. - Но и ты стал для меня кем-то большим, чем просто парень из соседнего села. Я знаю, ты любил мою дочь, и для меня ты стал почти сыном. И поэтому я прошу, Ратхар, одумайся. Остановись, ибо та ноша, что ты готов взвалить на себя, слишком тяжела для такого юнца, как ты. Ты лишь погибнешь зря.

- Я дал клятву, - жестко вымолвил в Ратхар. - И я не отступлюсь.

- Подумай о своих родителях, - продолжал увещевать юношу Олмер. - Они горевали, когда гонец принес весть о вашей смерти, и радость их оттого, что ты вернулся, не ведает границ. Так неужели ты хочешь, чтобы они вновь облачились в траур?

- Неужто будет лучше, если я перестану быть мужчиной, избрав уют родной избы, вместо того, чтобы восстановить справедливость? Пусть до нас нет дела лордам, за сове безразличие они ответят не перед людьми, но перед Судией. Но если в моих силах изменить хоть что-то, я сделаю это, хотя бы попытаюсь.

Старый охотник не был особо красноречив, он лучше чувствовал себя не в гуще спора, а в глухом лесу, возле медвежье берлоги, где затаился шатун, пробудившийся в разгар февральских метелей. И все же он сейчас использовал все свое умение разговаривать, дабы остановить, переубедить этого мальчишку, юнца, вообразившего себя благородным рыцарем. Олмер понимал, что если сейчас не вразумить его, то Ратхар, движимый самыми прекрасными и благородными чувствами, уйдет, сам не ведая куда. Быть может, вскоре он поймет, какую глупость сделал, но будет уже слишком поздно. И Олмер старался, как мог, но упрямство его гостя, помноженное на решимость и неизвестно откуда взявшуюся уверенность в себе, оказалось слишком велико.

- Что ж, каждый мужчина должен исполнят данные единожды клятвы, - кивнул охотник. - И если ты так решил, что ж, ступай, и пусть удача не оставит тебя, мой мальчик. Но, прежде чем ты отправишься в погоню, я хочу подарить тебе кое-что.

- Олмер встал, с трудом разогнув затекшую спину, и исчез в избушке. Когда он вернулся, то Ратхар сразу увидел в руках старика некий продолговатый предмет, замотанный в мешковину.

- Он порой выручал меня, - молвил Олмер. - Теперь, надеюсь, он так же верно станет служить и тебе. - С этими словами старик сбросил тряпицу.

Охотник держал в руках меч, настоящий, в потертых ножнах с железными накладками, и с потертой рукоятью, лишенной особых украшений. Стальной клинок был не очень длинным, фута полтора. У основания его ширина достигал трех дюймов, но он плавно сужался к острию, так, что этим мечом равно можно было и рубить, и колоть, причем второе вероятнее, ибо длина клинка не позволяла наносить слишком сильные удары.

- Возьми его, - старик протянул Ратхару оружие, держа его на вытянутых руках. - Он понадобится тебе, коль скоро ты так тверд в своем решении.

Никогда еще прежде юноша не касался рукояти настоящего боевого меча. Оружием простых ополченцев, для которых всякая война не есть основное занятие, служил топор, копье, быть может, еще, лук, и именно ими учились владеть подданные рыцаря Магнуса под присмотром умелых десятников. Меч же был оружием рыцарей или просто настоящих воинов, и даже не каждый дружинник в замке имел настоящий клинок, чаще обходясь кордами, как раз такими, какой ныне старик Олмер протягивал не верившему своим глазам юноше. И пусть это было оружие обычного пехотинца, а не благородный рыцарский клинок, это был настоящий меч, а это многое значило.

- Благодарю тебя, Олмер, - Ратхар с полоном принял оружие из рук старого охотника. - Клянусь, я не обнажу его ради неправедного боя.

- Владей им, Ратхар, - строго произнес старик. - Я взял его, как трофей, в том самом походе, о котором рассказывал тебе, и уже много лет этот клинок не покидал стены моего жилища. Но сейчас тебе он нужнее, и я верю, что ты найдешь ему достойное применение.

Они расстались без лишних слов, юнец, поседевший в свои восемнадцать лет, и старик, еще несколько дней назад ни в чем не уступавший молодым парням. Им не нужны были долгие проводы. Каждый из них лишился того, что было ему особенно дорого, и потому они очень хорошо понимали друг друга. Юноша ушел, а старик долго смотрел ему вослед, щуря глаза, в которые, точно копья, вонзались лучи заходящего солнца.

Ратхар хотел отправиться в путь как можно быстрее, но, проходя мимо родного дома, сам не заметил, как оказался вновь в горнице. Невидящим взглядом, будучи не в силах вымолвить ни слова, он обвел рассевшихся вдоль стен родных. А отец, мать, все его братья и едва научившаяся ходить сестренка смотрели на юношу, опоясанного мечом, и ничего не говорили. Они все поняли и без слов.

- Я должен идти, - коротко молвил Ратхар, опасавшийся, что, задержись он здесь мгновением больше, то никогда уже не сможет уйти. - Хельма ждала меня, и не простит, если теперь я останусь здесь, в тепле и уюте, когда сама она тлеет в сырой земле. Я найду правду и воздам преступникам по заслугам, а потом вернусь. А если нет, то не держите на меня зла, и знайте, что я погиб, сражаясь за правое дело, - сказал он, стараясь, чтобы голос дрожал не так заметно, а потом поклонился в пояс.

Мать всхлипнула, отец сильнее сдвинул брови, а сестренки, мгновенно посерьезнев, исподлобья смотрели на Ратхара, кажется, готовые зарыдать.

- Мы будем ждать тебя, сын, - произнес Хофер на прощание, взглянув в глаза юноше. Старик никому не сказал, что он увидел там, но этого взгляда хватило, чтобы даже не пытаться удержать свое дитя дома. - Возвращайся скорее.

Больше он ничего не сказал, но когда Ратхар ступил за порог, покинув отчий дом, его отец и мать, бросившись друг к другу в объятия, зарыдали, словно навсегда прощаясь с сыном. Судьба, дав им надежду, вновь забирала ее, лишая несчастных родителей их любимого сына, отправившегося искать собственную смерть.

Под ногами поскрипывали, отзываясь глухим стуком на каждый шаг, рассохшиеся от жары доски. Узкий мост, перекинутый через реку, здесь разливавшуюся особенно широко, ощутимо прогибался под не таким уж большим весом путника. А тот, дойдя до середины моста, остановился, оглянувшись назад.

Путник был молод, но на висках его серебрилась седина. Он был одет в простую рубаху, украшенную вышивкой у ворота, широкие полотняные штаны и латанные-перелатанные сапоги, подошвы которых держались уже только на честном слове. Однако на поясе юноши висел настоящий клинок в кожаных ножнах, а глаза его блестели, точно у голодного волка.

Сейчас Ратхар был как раз на границе родных земель, ибо, сделав еще шаг по этому мосту, он оказался бы во владениях совсем другого господина. Рута, обрывистые берега которой густо заросли камышом и невысокими ольхами, стала тем рубежом, переступив который, юноша уже не смог бы вернуться обратно, в отчий дом, где его ждали так долго, дождавшись лишь нового расставания. В прочем, отсюда, с этого моста, не было видно уже ни родного села, ни даже возвышавшегося над полями и перелесками замка покойного рыцаря Магнуса, теперь принадлежавшего иному хозяину.

Впереди его ждал большой мир, ждали опасности и просто тяготы пути, в конце которого - Ратхар верил в это - он неизбежно встретится с безликими, словно тени, но глубоко ненавистными врагами, пришельцами из неведомых краев, ради сиюминутной прихоти способными убивать беззащитных, теша свою плоть. Они не должны были жить, эти хищники в людском обличье, и, коль больше никто не считал это важным, Ратхар был готов прервать их земной путь, избавив, возможно, еще очень многих от горя, страданий и смерти. Он принял решение, и, как ни тяжко было покидать отчий дом, не ведая, придется ли когда-нибудь вновь ступить через его порог, не собирался отказываться от своих слов. Как бы ни хотелось вернуться, юноша знал - отныне пути назад ему нет.

- Я вернусь, - прошептал юноша, не сводя взгляда с горизонта, но видя перед собой не поросшие стройными соснами холмы, а лица отца, матери, своих младших сестер и братьев. - Я обязательно вернусь, пусть ради этого придется прошагать полсвета.

И он решительно сделал шаг вперед, направившись на восток, туда, где вроде бы видели чужаков, бродивших по лесам неподалеку отсюда. Он не знал, кого и где искать, полагаясь лишь на чудо. На поясе его висел меч, подарок Олмера-охотника, за спиной болтался мешок со скудными припасами, а в тощем кошеле на поясе позвякивали монеты, медь да пара серебряных кругляшей, прощальный дар его отца.