Вечная Вдова

Глава 10 Начало игры

Обученный скакун, статный жеребец рыцарских кровей, а не какая-нибудь заморенная кляча, ступал ровным шагом, и Кратус, сам того не заметив, задремал. Сейчас, когда цель была близка, он мог позволить себе такую слабость, тем более, на расстоянии вытянутой руки неизменно находился верный Эгерт. Молчаливый богатырь и его три спутника, настоящие мастера боя, виртуозно владевшие почти любым оружием от засапожного ножа до арбалета, все время были наготове, ожидая нападения всякий миг. Даже ночью, засыпая, они не выпускали из рук оружие, чтобы нанести первый и неизменно смертельный удар, даже еще не стряхнув с себя паутину сна.

Вообще-то, еще вчера воинов, неотступно следовавших за Кратусом, было пятеро, но на рассвете один из них покинул спутников, направившись в сторону Олаглорских гор, вершины которых, окутанные голубоватой дымкой, проплывали по левую руку всадников. Край тот с некоторых пор стал заповедным для альфионцев, ибо его хозяева не ждали чужаков. Точнее, они ждали только одного, и именно о нем должен был сообщить всадник, отправившийся туда, в притулившиеся на крутых склонах поселки нелюдимых горцев. А для того, чтобы защитить самого Кратуса, и четырех бойцов было более чем достаточно.

- Скоро мы будем на развилке, - почтительно произнес воин, пустивший своего скакуна вровень с конем, на котором восседал Кратус. - Если давешний трактирщик не солгал, то к вечеру мы уже доберемся до этого перекрестка.

- Главное, чтобы до него вовремя добрался Эрвин, - скривившись, вымолвил в ответ маг, искоса взглянув на статного телохранителя, сидевшего в седле, точно влитой. - Будем молить небеса, чтобы наш господин не встретил на своем пути слишком серьезных преград и явился в срок.

Присутствие рядом пятерки суровых рубак, в мастерстве которых Кратус уже убедился прежде, действовало расслабляющее. А однообразный пейзаж, не менявшийся уже дня три, угнетал, вгоняя в тоску. По обе стороны тракта, ведущего на юг, к заброшенному серебряному руднику, тянулся лес, по-осеннему сумрачный. Некогда эта дорога была весьма оживленной, но с тех пор, как дарующие драгоценный металл жилы истощились, здесь порой за целый день невозможно было увидеть ни одного человека.

Иногда отряд проезжал небольшие поселки, жители которых с опаской и подозрением косились на вооруженных до зубов всадников, не сводя глаз с их арбалетов и клинков, и невольно придвигая поближе к себе вилы да тяжелые дроворубные топоры. Пятерка бойцов могла вырезать целый поселок за несколько мгновений, и крестьяне беспокоилось вполне оправданно, испуганно взирая на воинов, и не обращая внимания на их шестого попутчика. Глупцы, они, в отличие от того же Эгерта, даже не могли представить, что Кратус опаснее целой сотни воинов, только и умеющих, что размахивать своими железками.

Да, здесь настороженно смотрели на любого чужака, и даже хозяева довольно немногочисленных постоялых дворов при появлении небольшого но грозного даже на вид отряда менялись в лице. К слову, изрядно поплутав по бескрайним лесам к северу от этих мест, отряд, выбравшись на тракт, останавливался в трактирах, предпочитая их очередной ночевке в глухой чащобе, под открытым небом. Здесь, вдали от побережья, таиться и путать следы, не было смысла, поскольку Кратус не верил, будто кто-то может так долго и упорно преследовать их, неважно, по какой именно причине.

Однообразие дороги меж тем начинало изрядно раздражать. Днем одинаковый пейзаж, серая стена леса, а по вечерам - угодливые физиономии трактирщиков, в глазах которых при виде стольких воинов проскальзывал несомненный страх, боровшийся с алчностью, рождавшейся при виде пухлых кошелей, что висели на широких поясах этих самых воинов. Кратус откровенно смеялся, не понимая, как эти убогие людишки могут всерьез думать, что такие бойцы снизойдут до банального грабежа, польстившись на горсть мелких монет, самое дорогое сокровище бедных трактирщиков. Ничтожные, забитые и запуганные до полусмерти люди!

Пару раз, правда, на пути отряда появлялись дружинники здешних лордов. Эти тоже смотрели на чужаков, имеющих оружие, но не имеющих никаких гербов или знаков, с подозрением, но без страха, ибо были уверены в себе. Представляя. Чего стоит большинство рыцарских наемников, Кратус не без основания полагал, что один Эгерт смог бы раскидать полдюжины этих вояк. Впрочем, до столкновения дело не доходило, и воины, встретившиеся на безжизненном тракте, расходились с миром, правда, до последнего провожая друг друга брошенными через плечо настороженными взглядами.

В прочем, сейчас в поле зрения чародея не попадалось не то что рыцарских дружинников, но даже и самого оборванного бродяги. Сам того не заметив, Кратус задремал, оказавшись на тонкой грани между явью и настоящим сном. Там, где мелькают неосязаемые тени человеческих желаний, мыслей, воспоминаний. И как-то получилось, что он вдруг оказался в жилище своего учителя, которое покинул долгих тридцать лет назад, вернувшись в тот памятный весенний день...

...За толстыми стенами особняка, возвышавшегося в одном из самых престижных кварталов Харвена, в каком-то получасе ходьбы от самого королевского дворца, оплота власти и могущества, бурлил настоящий людской океан. Весна была в самом разгаре, разбитые возле роскошных особняков клумбы пестрели всеми цветами радуги, расцветала сирень, наполняя воздух божественным ароматом, сумевшим заглушить даже запах отбросов и нечистот, доносившийся со стороны кварталов бедноты. Природа оживала после долгой зимы, и одно это уже было прекрасно, но толпа, сегодня особенно яркая, источающая восторг и веселье, радовалась не только чуду возрождения жизни. Сегодня все королевство, весь Келот, от последнего голодранца до знатного сеньора ликовал, празднуя рождение наследника престола.

По всему многотысячному городу расплескалось торжество, и ликование простого люда, кто бы и как ни относился к государю, было самым искренним в этот солнечный день. Улицы еще затемно украсили флагами и просто белыми и голубыми ленточками, цветами родового герба правящей династии. Такие же ленточки повязали себе на рукава почти все мужчины, а женщины, в этот день казавшиеся красивей и желаннее, чем когда-либо, красили платья пышными бантами.

Каждый сегодня разделял радость престарелого государя Альберико, не чаявшего уже взять на руки своего сына, наследника, которому предстояло спустя несколько лет взойти на престол. Пожалуй, лишь в одном доме, отгородившемся от всего мира толстыми стенами и плотно затворенными ставнями, почти не обращали внимания на охватившее целый город ликование, поглощенные иными делами, о которых не должно было знать непосвященным.

Это здание о трех этажах, стены которого были выложены из красного кирпича, знал, пожалуй, каждый житель столицы, от последнего попрошайки до знатного сеньора, наведывающегося в свой городской особняк на несколько дней в году. А имя его хозяина было на слуху и за много миль от столицы. Даже в самой глухой деревне хоть краем уха слышали о Ризайлусе, королевском советнике, мудреце, философе... и чародее. И мало нашлось бы в королевстве тех, кто не назвал бы это имя, отвечая на вопрос о самом могущественном маге современности.

Ризайлус, чья личность была окутана плотной завесой тайны, хотя и жил в центре одного из самых больших и шумных городов северных земель, ухитрялся оставаться в одиночестве, общению с людьми предпочитая долгие часы в тиши своей библиотеки. Собрание книг, которые по просьбе мага ему доставляли со всего света, из таких дальних стран, о которых едва ли кто-то, кроме самого чародея, хоть раз слышал во всем Келоте. Королевский советник мог по праву гордиться своим собранием древних манускриптов и свитков, которому заметно уступала даже библиотека Его величества.

Возносившиеся к потолку стеллажи, изготовленные лучшими мастерами-краснодеревщиками, хранили мудрость не только людей, но и иных народов, о которых большинство людей даже не слышали. Здесь хранились свитки и книги, написанные на языках, не звучавших под этим небом уже несколько тысяч лет, и не всякий писец имел на своих руках по пять пальцев, да и у тех пальце порой венчали внушительные когти. Труды эльфийских, гномьих магов и мыслителей, по большей части не переписанные, а подлинники, даже глиняные таблички, покрытые вязью гоблинских письмен или странной, почти не поддающейся расшифровке клинописью троллей.

Как раз в библиотеке и состоялся тот памятный диспут, точно спорщики призывали древние книги, хранившие мудрость минувших веков, себе в свидетели и союзники.

- Мы, маги, владеем силами, недоступными смертным, но при этом не имеем более ничего, ни власти, ни преклонения простого люда, ни богатства, - с нотками возмущения молвил юноша, худощавый, тонкокостный, и такой бледный, точно никогда кожи его не касались солнечные лучи. - Разве можно назвать справедливым, когда у какого-то сеньора, не умеющего даже написать собственное имя, не знающего языков, верящего, что наш мир есть диск, со всех сторон окруженный океаном, есть все, чего только можно пожелать. Им наш король дарует земли и крестьян, данников, которые должны в поте лица своего трудиться ради обогащения грубых и заносчивых нобилей, мы же должны всем выказывать скромность, боясь лишний раз попасться на глаза этим напыщенным варварам.

- Не могу понять, мой ученик, чем ты недоволен, - спокойно, с едва сдерживаемой усмешкой, отвечал сам Ризайлус, философ и маг, пользующийся особым расположением самого короля. - Мы можем всецело заняться Искусством, посвящая ему всю свою жизнь. Нас уважают правители и боготворят простолюдины. Зачем нам земли и замки? Наш путь отличен от судьбы прочих смертных, ибо, получив в дар от высших сил свою магию, мы не можем сохранять желания и устремления обычных людей.

Великий чародей Ризайлус не вполне соответствовал тому образу, который обычно рисует воображение при слове "волшебник". Он был уже немолод, хотя в свои девяносто лет выглядел едва ли шестьдесят. При этом в волосах его и коротко стриженой бородке почти не видно было седины. При этом маг не полагался всецело на свои чародейские способности, поддерживая тело в надлежащей форме и иными, более приземленными способами. Именно нежелание превращаться в дряхлую развалину заставляло Ризайлуса трижды за каждую седмицу поводить по несколько часов в фехтовальном зале. В прочем, тому была и иная причина, быть может, не менее существенная, но намного менее известная кому-либо.

Ризайлус не любил присутствия подле себя посторонних, обходясь, кстати, почти без прислуги, и мастер, не столько обучавший мага владению клинком, сколько не дававший ему забыть раз полученные навыки, был одним из немногих, получивших право ступать по коридорам и залам кирпичного особняка, походившего боле на небольшой замок, кК будто всегда готовый к осаде и штурму.

Чародей не носил долгополую мантию, каковую многие его соратники по колдовскому ремеслу считали единственно подобающим одеянием. Ризайлус был облачен в бордовый камзол с золотым шитьем и выточенными из оникса пуговицами, и узкие, плотно облегающие мускулистые стройные ноги бриджи. Причем это было не повседневное одеяние, и в том же или иной расцветки камзоле могучий волшебник неизменно появлялся при дворе, тогда, когда его присутствие считал необходимым сам государь.

- Магия ради магии, не смешно ли это? - язвительно воскликнул юноша, забыв о почтении, которое должно было проявлять к могущественному магу. В прочем, сейчас Ризайлус и сам забыл о формальностях, будучи поглощен спором.

Спор о роли наделенных магическим даром, об их месте среди прочих людей и особом пути настоящих чародеев был неизбежен, это Ризайлус признавал. Когда-то и сам он, будучи еще неумелым учеником, только ощутившим в себе те силы, о которых большинство смертных не знает абсолютно ничего, он задавал тот же вопрос своему учителю. И наставник, поистине великий чародей, но великий не тем, что мог бросать дальше всех огненные шарики или метать самые ветвистые молнии, а тем, что познал тайны человеческой души, смог подобрать нужные слова. Теперь настал черед и самой Ризайлусу наставить на путь истинный своего юного воспитанника.

- Они кичатся поколениями славных предков, эти знатные сеньоры, только и умеющие, что напиваться до потери человеческого облика, чтобы облевать пиршественную залу на глазах самого короля, а потом и уснуть в собственной блевотине, - возбужденно молвил ученик, глаза которого сверкали, а на бледных впалых щеках проступил румянец. - Но разве это их заслуга, родиться не в нищенской лачуге, а под сводами древнего замка? Чего они достигли сами, своими усилиями, эти благородные господа, перед которыми должны склонять головы не только крестьяне, но даже и мы сами, чародеи?

- Не стоит так горячиться, Кратус, мальчик мой, - усмехнулся Ризайлус. - Просто в этом мире каждый должен знать свое место, таков непреложный закон. Он был создан не нами, и не нам ломать древние устои. У нас свой путь, неведомый и недоступный большинству смертных, и он не менее почетен и труден, чем жизнь любого лорда.

Могущественный маг держался со своим учеником почти на равных, тем самым, подчеркивая его талант. А этот юноша, Кратус, действительно был талантлив, и с годами мог намного превзойти самого Ризайлуса, о чем чародей думал без тени зависти или заносчивости, просто вкладывая все больше и больше труда в обучение своего воспитанника.

Кратуса придворный маг келотского владыки увидел на постоялом дворе, на севере страны. Он сразу почувствовал заключенную в чумазом мальчишке силу, а потом, когда увидел, как служка на постоялом дворе, отчаявшись высечь искри с помощью кресала, зажег очаг взглядом, тотчас без тени сомнений предложил ему стать своим учеником. Хозяин того трактира согласился отпустить своего не-то племянника, но те еще какого-то не слишком близкого родственника с удивительной легкостью, видимо, порядком испугавшись странностей своего слуги. А сам Кратус принял предложение незнакомого сеньора еще быстрее, готовый на все, лишь бы вырваться из опостылевшего постоялого двора, где едва ли слышал хоть одно доброе слово, но зато зачастую получал подзатыльники от дядюшки.

Отчего-то сложилось так, что большая часть настоящих магов происходила из совершенно не знатных семей, и исключения были крайне редки. Одним из таких исключений и оказался сам Ризайлус, сын не очень богатого, но родовитого рыцаря, покинувший отчий дом в семь лет. Нынешний великий маг помнил, с какими усилиями ему удалось найти путь к дремлющей в глубине души колдовской силе, сотворив первое заклятие. А этот мальчик, Кратус, безо всяких наставников, по наитию сумел коснуться дара, что было дано лишь легендарным магам древней Империи, и то не всем, но лучшим из лучших.

С тех пор минуло семь лет, мальчик превратился в юношу, а дар его становился все более сильным, что приводило Ризайлуса в неописуемый восторг. Долгом каждого мага, достигшего определенной степени мастерства, было передать все свои знания и умения, все, что сам он прежде получил от собственного учителя, последователю, перелить свое искусство в новый сосуд. Кратус был таким сосудом, причем лучшим, о каком только можно было мечтать.

- Что могут все эти напыщенные бароны, кроме как размахивать ржавыми железками? - продолжал возмущаться охваченный азартом юноша, возбужденно жестикулируя. - Они ничем не лучше и не хуже тех крестьян, за счет которых и существуют. А мы, те, кто наделен даром, способны изменить мир! Даже я, лишь ученик, не более того, одним мановением руки способен уничтожить половину этого душного и грязного города, обратить в прах целую армию, и никакому рыцарю, никакому сеньору не остановить меня. Но ведь мы можем не только разрушать. Веками лекари, изыскивая редкие травы, пытаются побороть страшные болезни, а нам порой достаточно одной только мысли, так разве этого мало?

- Знаешь, мальчик мой, точно так же некогда думали величайшие маги в истории нашего народа, те, на ком зиждилась мощь древнего Эссара, - задумчиво произнес чародей, взглянув в окно. По улице, украшенной цветами и лентами, шлее радостный народ. Даже вечно грязные нищие сейчас казались вполне опрятными, пусть только на один единственный день.

Ризайлус был готов к такому разговору, ибо через это обязательно проходил всякий маг, любой, кто только осознал, что он отличен от большинства смертных. Никто не избежал искушения властью, тщеславия, но всем, или почти всем, удавалось побороть его.

Те чародеи, действительно величайшие, тоже однажды задумались, почему власть принадлежит не им, а простым смертным, - продолжил Ризайлус. - Они были сильны, очень сильны, и сочли себя достойными править миром или, хотя бы, только той его частью, что принадлежала людям, к тому времени, в прочем, завоевавшим почти все изведанные земли. Им наскучило чистое искусство, захотелось обрести благодаря ему нечто осязаемое, материальное.

- Вы говорите о Восстании Четырех, учитель? - понимающе уточнил Кратус. Под руководством своего наставника он изучал не только основы магии, но и историю мира, так что сейчас уже был способен заткнуть за пояс любого книгочей из тех, что подвизались при короле. Правда, юноша не выказывал свои знания, принимая их, как нечто само собой разумеющееся.

- Да, именно об этом мятеже, - согласно кивнул чародей. - Тогда сильнейшие чародеи великой державы разделились, и вспыхнула война. Империя устояла в тот раз, пусть и ценой немалых потерь, но вот Искусство, то, чему ты, я, еще многие посвятили всю свою жизнь, оно утратило очень многое. В кровавой бойне, прокатившейся едва ли не по всему континенту, уцелело не так уж много чародеев, и те, кто выжил, были не самым искушенными, не самыми умелыми. Конечно, с той поры удалось восстановить многое, но еще больше знаний отныне утрачены навсегда. Но именно после этой войны, не знавшей равных, оставшиеся в живых маги приняли добровольный обет никогда более не посягать на власть. Наш путь - это путь познания, мой мальчик. Мы открываем тайны мироздания, и не должны отвлекаться на всякую суету. Всякий, кто желает стать магом, должен принять это, иначе ему не следует даже пытаться постигнуть Искусство.

Кратус молча, со всем возможным почтением, внимал своему наставник, и во взгляде его Ризайлусу вдруг привиделось понимание и согласие. Он ошибся.

- Если все маги прошлого были трусами, не смевшими заявить о себе, явив всему миру истинные возможности высокого волшебства, то это их беда и их позор, - упрямо помотал головой юноша. - И их робость ни к чему не обязывает нас. Нужно отбросить глупые предрассудки древности, заняв место, которое предназначено именно нам, чародеям. Мы, те, кому ведомы самые сокровенные тайны вселенной, должны править миром, мудро и справедливо, указывая путь миллионам простых смертных. И я не собираюсь отказываться от власти, такой доступной, только из-за того, что какие-то замшелые старцы решили, что это не подобает чародею.

Кто-то нашел бы забавным мечты худосочного бледного юноши, настоящего книжного червя, о мировом господстве. Да, это казалось смешным, но только не Ризайлусу. Маг знал, какая сила сокрыта в этом щуплом теле. Лишь начав постигать азы чародейства, Кратус уже опередил очень многих, достигнув тех же высот, какие покорил некогда и сам Ризайлус на несколько лет позже. Он мог стать величайшим целителем, способным избавить мир от всех болезней, или боевым магом, могущим в одиночку сокрушать армии и повергать в прах державы. И то, что он не мог принять как данность отречение от власти, не мог оставить эти мысли, уже совсем не детские, пусть и несколько наивные, не могло не настораживать.

А Ризайлус просто ощущал безотчетный страх, ибо юноша, глаза которого полыхали упрямыми огоньками, легко мог стать тем, кто сместит равновесие, установившееся несколько веков назад. И едва ли кому было ведомо, сколько крови прольется прежде, чем незримые чаши весов, на которых покоился целый мир, вновь заняли прежнее положение.

- Ты не прав, Кратус, - строго произнес чародей. Почти никогда Ризайлус не приказывал, не принуждал своего ученика к чему бы то ни было, но сейчас он не мог поступить иначе. - И ты должен изгнать такие мысли. Власть, который ты жаждешь, никто не отдаст безропотно. Тебе придется биться за нее, проливая реки крови.

- Чужой крови, - легкомысленно усмехнулся юноша. - Чужой, наставник, не своей, а это не так больно.

- Именно презрение к чуждой жизни, которую великие маги прошлого считали лишь разменной монетой, и стало одной из причин ужасной катастрофы, потрясшей наш мир, Ева не погубившей его, - жестко возразил Ризайлус. - И меня пугают подобные мысли, что рождает твой разум, мой ученик. Пойми же, наша стезя - путь познания и созидания, а не хаоса, - со всем возможным убеждением произнес чародей. - Ты прав, наши возможности велики, но их можно и должно обращать не только на разрушение. Не поддавайся искушению власти, ибо, залив кровью половину мира, ты лишь напрасно погибнешь, и только. Я не стану больше учить тебя, узнав сейчас, о чем ты мечтаешь, мальчик мой, ибо иначе я стану тем, кто своей волей вверг мир в новый кошмар.

Жажда власти, неведомо как прокравшаяся в юноше сердце, и могущая с годами стать поистине нестерпимой, жажда, утолить которую могла только кровь, пугала Ризайлуса. Он знал, к чему приводило во времена, кажущиеся ныне седой древностью, желание возвыситься над миром, порой рождавшееся в душах магов, действительно сильных и искушенных, а, значит, имевших основания для гордости. Но, зная прошлое, возможно было предсказать и будущее, и придворный маг, верный советник короля Альберико, содрогнулся, представив, что может сотворить такой одаренный чародей, каковым обещал стать его воспитанник, обратив свое искусство на то, чтобы утолить собственное тщеславие.

Но еще больший страх в сердце Ризайлуса вызвало предвидение грядущих перемен. Да, он был сильным чародеем, пусть и не самым могущественным в мире, но, несомненно, одним из таковых. И он научился определять меру всех желаний, а потому сейчас был вполне доволен собственным существованием. Обладая силами, перед которыми многие готовы были преклоняться, легко можно было стать одним из приближенных сильных мира сего, мудрым помощником, всегда готовым дать правильный совет, при этом позволив иным присвоить себе всю славу. Такое существование, спокойное, в меру сытое, вполне устраивало чародея, имевшего немалую власть, пользовавшегося достаточным почтением и при этом могущего посвятить немало времени корпению над книгами, которое было на деле не стремлением к познанию, а попыткой убежать от реальности.

И, представив, что Кратус, юнец, которого ждало большое будущее, или кто-то еще, столь же смелый и быстрый в решениях, однажды воплотят свои потаенные мечты в жизнь, чародей Ризайлус содрогнулся. Он воочию представил, как волна перемен смахивает его, точно песчинку, освобождая место для других, возможно, не столь мудрых и прозорливых, но зато не боящихся действовать, решительно и быстро, там, где он и иные его собратья по чародейскому ремеслу, предпочитали ожидание и долгие размышления.

- Каждый из нас проходит через искушение властью, это неизбежно, как неизбежен заход солнца каждый вечер, и новый восход. Такова человеческая душа, - произнес Ризайлус, пытаясь быть как можно более убедительным, ибо еще был шанс обойтись одними лишь словами. - Но те, кто действительно мудр, неважно, шестьдесят ли им лет, или только шестнадцать, отвергают эти непристойные мысли, целиком отдаваясь познанию. И только они могут называться настоящими магами, только им, отрекшимся от всего мирского, открываются тайны вселенной, намного более ценные, чему власть, золото, весь этот налет, плесень каждодневной суеты. Я вложил в тебя самого себя, я учил тебя всему, что знал, и готов дать еще больше, только поклянись мне, что забудешь о своих желаниях, о стремлении к власти. Ты молод, Кратус, и твоя слабость простительна, но впредь ты должен быть силен. Не заставляй меня отречься от тебя, мой ученик.

Сейчас маг искренне желал, чтобы его слова коснулись сердца юного ученика, вернув покой мятущейся душе самого Ризайлуса. Он прежде не раз убеждал венценосных особ и здесь, в Келоте, и в иных краях, где чародею случалось побывать прежде, делать то, что было выгодно ему, и короли, кичащиеся своей властью, исполняли волю неприметного человека, искренне веря, что это их решение, единственно правильное и возможное. Потому и сейчас Ризайлус был вполне уверен, что легко сломает волю юнца, переубедив его раз и навсегда. Но мудрый маг, искушенный чародей, с годами начавший воспринимать окружающих людей, как марионетки, и ловко научившийся отыскивать те нити, которые приводили их в движение, ошибся, потерпев крах.

- Как же глупо это звучит, - рассмеялся вдруг Кратус. - Вы верите, что вашими устами говорит сейчас здравый смысл, не так ли? Но я слышу лишь страх в ваших словах, учитель, только страх и ничего более! Нам предначертано возвыситься над всеми людьми, неужели вы так и не могли понять это за долгие годы, учитель? Мы способны изменить весь мир, изведав самые сокровенные его тайны, и не нужно добровольно уходить в заточение, становясь вечными затворниками. Ваша робость вызывает лишь омерзение, ибо только слабый ищет тысячи отговорок, чтобы не менять ничего. Вы упрекаете меня в слабости? - Юноша презрительно усмехнулся: - Но это ведь вы слабы, наставник, не телом, вовсе нет, и не своим магическим мастерством, но духом. Простые смертные являют порой истинную силу, в гуще сражения кидаясь на вражеские пики, чтобы погибнуть, будучи пронзенными десятками стальных жал, но ценой собственной жизни пробить ту брешь, в которую их товарищи ворвутся неудержимым потоком, добыв желанную победу. Вот исполины духа, в вас же я разочаровался.

Кратус, пройдя мимо своего учителя чеканным шагом, вышел прочь из библиотеки, оставив охваченного невеселыми мыслями Ризайлуса в одиночестве.

- Зачем ты так поступаешь, мой мальчик, - тихо произнес чародей, когда единственными его слушателями стали лишь книги. - Почему ты не оставляешь мне выбора? Ведь еще не поздно все изменить. Время есть, так воспользуйся им, - умоляюще прошептал Ризайлус, немигающим взглядом уставившись на дверь, ту, что захлопнулась за вышедшим учеником. - Прошу, не заставляй меня делать то, чего я не желаю делать, но что обязан буду совершить, дабы сейчас, в зародыше устранить ту опасность для равновесия, что воплотилась в тебе по прихоти неведомых сил.

Кратус, не слышал, не мог слышать этих исполненных горечью слов своего наставника, но он поступил так, словно хотел избавить учителя от душевных терзаний, от необходимости выбора, которого, в действительности, не было. На следующий день молодой ученик, не дожидаясь вполне предсказуемого решения чародея, покинул жилище придворного мага.

Он ушел, не попрощавшись с тем, кто принял его в собственном доме почти как сына, ушел, сменив уют на скитания и лишения. Молодой чародей, только начавший осваивать сокровенные тайны Искусства, стал бродягой, появляющимся тот здесь, тот там. Так он провел несколько лет, перебираясь с места на место, без устали бродя по свету, и вовсе не везде встречая радушный прием, прежде чем примкнул к отряду наемников, став их боевым магом.

То были славные дни, когда Кратус впервые смог применить свои знания, узрев, как исчезают в колдовском пламени шеренги закованных в сталь рыцарей, все воинское мастерство которых оказалось бессильно перед его мощью, как обращаются в прах квадраты ощетинившейся пиками тяжелой пехоты.

Порой чародею доводилось сражаться не только с обычными воинами, полагающимися на острую сталь да крепость рук, но и теми, кто также владел Искусством. Они сходились в колдовских поединках, и армии замирали, заворожено следя за дуэлью боевых магов. И Кратус никогда не подводил тех, кто шел с ним, одерживая одну победу за другой, пусть и давались они чародею-бродяге вовсе не легко. И все же всякий раз он выходил из поединков живым, хотя порой и едва держась на ногах, а от тех, кто осмеливались соперничать с Кратусом, порой не оставалось даже пепла.

Лишь однажды маг встретился с действительно опасным противником, опасным не только силой, но и изощренным своим мастерством. Об этой схватке Кратус вспоминал и поныне со странной смесью разочарования и удовольствия. Там, в Келоте, он впервые сошелся в беспощадном бою с настоящим чародеем, и смог одолеть его, пусть тот и смог уйти живым. И, пожалуй, Кратус, за прошедшие с того дня годы набравшийся кое-чего нового, не отказался бы вновь встретиться с чересчур ловким противником, чтобы окончательно выяснить, кто сильнее. Ведь только победа над сильным врагом приносить честь и славу.

Они одерживали одну победу за другой, забыв о том, что значит терять в бою своих товарищей. В страхе разбегались наемные армии, стоило только услышать о том, что на стороне их противника бьется маг, жестокий, умелый и совершенно не ведающий пощады. Один за другим покорялись замки и города, и когда простые воины бросались грабить сокровищницы и насиловать женщин, чародей, которому подчас единственно и были обязаны победой, бескровной и быстрой, его товарищи, спешил скорее очутиться в библиотеке сеньора или жилище мага, не выстоявшего в поединке с ним, Кратусом. В прочем, женщинами маг тоже не брезговал, получая свою долю ласк, пусть и не всегда красавицы, только что лишившиеся мужей и женихов, отдавались навевающему ужас колдуну по собственной воле.

Кому-то такая жизнь показалась бы пределом счастья. В кошельке весело звенело золото, причем его было столько, что этот самый кошелек уже не мог вместить все, и верный слуга постоянно таскал за своим господином, боевым чародеем, сундук, доверху набитый монетами. Враги трепетали перед ним, наемники, с которыми приходилось делить тяготы походов, боготворили. Да, кто-то решил бы, что о большем не стоит и мечтать, но Кратусу было мало, ибо он жаждал истинной власти, преклонения не десятков, но десятков тысяч. И потому с некоторых пор гораздо больше, чем золото, он стал ценить добытые в старинных замках манускрипты, которые прежние их владельцы подчас не могли даже прочитать.

По-прежнему верный слуга хранил сундук с золотом, законной долей военной добычи, доставшейся магу, причем намного большей, чем могли рассчитывать обычные воины, будь они хоть трижды мастерами клинка. Но другой сундук, всегда запертый на хитрый замок гномьей работы, тоже трофей, а также защищенный самыми изощренными чарами, какие только знал Кратус, маг всегда держал при себе, не подпуская к нему даже личного слугу. Там, в этом сундучке, чародей бережно хранил хрупкие, пожелтевшие от времени фолианты, самую ценную добычу, в которой воплотилась мудрость веков, над которой не властно оказалось даже неумолимое время. И каждый раз, как только выдавалась свободная минута, маг, дрожащими руками достав заветную книгу, погружался в мир древних тайн, забывая обо всем на свете.

Из одной такой книги, очень старой, но являвшейся не более чем копией еще более древнего фолианта, маг Кратус узнал о творении эльфийского волшебника по имени Улиар, о том, что могло стать ключом к желанной власти и могуществу. Однажды прочитанные строки намертво въелись в память чародея, и он медленно, но непреклонно, стал двигаться к заветной цели.

А еще спустя несколько лет Кратус встретил его, Эрвина, изгнанного наследника альфионского престола. С тех пор они, должно быть, почувствовав друг в друге некое родство, ибо и маг, и рыцарь, оба были изгнанниками, не расставались, пройдя половину мира, и, наконец, очутившись здесь, в северном королевстве...

...Кратус резко открыл глаза, на мгновение оказавшись между двух миров, мира грез и реальности, серой и скучной, но дарующей долгожданный шанс. Вроде бы ничего не изменилось вокруг. Все так же шагали обученные кони, по обе стороны дороги по-прежнему тянулся сумрачный лес, а сзади и слева видны были вершины гор. Но на само деле за те мгновения, что Кратус провел в том странном полусне-полуяви, изменилось многое.

Чародей, успевший немало повоевать, а потому привыкший к опасности, кожей, каким-то странным чутьем уловив сгустившееся вокруг напряжение. Его спутники, не решившись беспокоить господина, уже вовсю готовились к бою. Воины, сопровождавшие чародея, не произнося ни слова, проверяли, легко ли клинки покидают ножны, и натягивали притороченные к седлам арбалеты.

- Всадники, - коротко вымолвил Эгерт, сжав рукоять тяжелой баделеры, слабо изогнутый клинок которой чуть расширялся к острию, и которую воин предпочитал любому иному оружию. - Впереди. Едут с запада. - Воин указал на скрывавшуюся за поворотом дорогу. - Они приближаются к нам.

Осмотревшись, Кратус понял, что они почти достигли заветного перекрестка. Там, за поворотом, сходились сразу три дороги, одна из которых вела с севера на юг, к границе с вольным Гардом, огибая столицу королевства с востока, вторая, также ведущая в Гард, начиналась на границе с Келотом и была наиболее оживленной. А третья дорога, соединяла некогда богатые серебряные прииски с самим Фальхейном, пронзая леса, точно стрела, с юга на север. Именно этот перекресток, миновать который не мог никакой путник, если только он нарочито не таился, выбирая окольные пути.

Маг, привычно коснувшись своей силы, похожей на мерцающий огонек, только и ждущий слабого дуновения ветерка, чтобы обратиться гудящим пламенем, обострил свои чувства, устремившись вперед. Он не мог видеть сквозь довольно густые заросли, но зато отчетливо слышал легкое бряцание железа и голоса, мужские голоса, а также всхрапывание коней. Чародей лишь поразился чутью опытных воинов, сумевших обнаружить появление чужаков безо всякой магии.

- Они в четверти мили от нас, - сообщил Кратус, отметив, что его спутники мгновенно подобрались, жадно ловя каждое слово чародея. - Их не менее десяти, все вооружены. Возможно, это дружинники какого-нибудь лорда, а возможно, и нет.

Воины, оттеснив Кратуса, заняли позицию так, чтобы маг оказался надежно прикрыт их спинами. Это был их удел, умереть только ради того, чтобы позволить чародею сосредоточиться для удара, единственного, который не оставит от любого противник, имевшего неосторожность связаться с магом, и следа.

Верный Эгерт и его товарищи, напряженные, словно натянутая тетива тугого лука, ожидали появления чужаков, готовые в любой миг ринуться в атаку. Кратус тоже был готов к бою, хоть и не хватался за рукоять несуществующего, кстати, меча. Настоящий маг, конечно, ради развлечения мог обучиться и фехтованию, и метанию копья, если появлялось такое желание, но в миг настоящей опасности он все равно будет полагаться на свое чародейство. Вот и Кратус привычно приготовил боевое заклятье, огненный шар, способный, коснувшись любой преграды, расплескаться морем пламени, перед которым не мог устоять ни камень, ни сталь. Простое чародейство, столь любимое всяким, кто смел назвать себя боевым магом, было весьма эффективным. Одним ударом Кратус мог уничтожить десяток противников задолго до того, как они приблизятся на расстояние прицельного выстрела из арбалета.

Всадники показались из-за поворота внезапно, и чародей решил на какой-то миг, что нервы его спутников не выдержат, и люди Эгерта, повинуясь одному лишь инстинкту, дадут залп, за которым последует неминуемая схватка. А учитывая, что всадников было не меньше дюжины, все при оружии, а некоторые даже в кольчугах и легких шлемах, одержать победу удастся только за счет магии. Собственно, испепелить нескольких наглецов Кратус был готов всегда, и это не вызывало у него мук совести, но выдавать свое присутствие сейчас, когда заветная цель была так близка, но все же недостаточно близка, чтобы действовать немедленно, очень не хотелось.

Появившиеся из-за поворота воины, выстроившись в две шеренги, остановились точно там, где сливались воедино три дороги. Кратус вновь усилии зрение и облегченно вздохнул, увидев знакомые лица.

- Опустить оружие, - приказал маг своим спутникам. - Это милорд Эрвин.

Заставив сопровождавших его воинов расступиться, Кратус направил своего коня к шеренге всадников, как будто выплюнувшей из себя могучего статного мужчину, восседавшего на громадном буланом жеребце. Эрвин приблизился к чародею, окинув его взглядом с ног до головы, словно пытаясь убедиться, не обман ли это, не мираж или коварный лесной дух, принявший облик его товарища.

- Рад видеть вас, милорд, - сделал попытку поклониться Кратус. Лишенный наследства принц не требовал слишком ярого проявления покорности, да и не ждал ее от мага, но некоторые приличия пока стоило соблюдать. - Ваш путь был легок, мой господин?

- Скажи, маг, ты исполнил то, ради чего отправился на край света, - вместо ответа спросил Эрвин. - Ты добыл ту реликвию, содержащую великую силу, о которой так много и страстно говорил прежде?

- Да, господин, - хищно усмехнувшись, Кратус коснулся рукой висевшей на боку котомки, с которой не расставался ни на миг вот уже несколько недель. Даже его спутники, те, кто вместе с ним ступил некогда на берег Скельде, не ведали, что так ревностно хранит чародей. - Вот оно, - молвил маг. - Залог нашей победы, милорд, самое великое творение чародеев минувшего.

- Надеюсь, трудностей не возникло? Не будет хорошо, если твой поход станет известен кому-либо, особенно из магов. Уверен, они начнут охоту, ведь эта вещь, насколько я понял, обладает исключительной ценностью.

- Для знающего человека она бесценна, - покачал головой Кратус. - Многие великие чародеи ради того, чтобы владеть ею готовы расстаться с чем угодно. Но я полагаю, нам нечего опасаться. Мы были осторожны, и никто не смог бы отыскать наш след.

Пустив коней рядом, маг и опальный принц принялись неспешно беседовать, чувствуя себя в полной безопасности за широкими спинами воинов, не ослаблявших хватку на оружии. Точнее, говорил Кратус, а его спутник слушал, не произнося почти ни слова и даже жестом, гримасой не выказывая своего отношения к словам чародея.

- Мы без особых трудностей наняли корабль на побережье, - сообщил маг, считавший, что вполне может сейчас похвастаться своими успехами. Замысел, который он вынашивал несколько лет, удалось воплотить в жизнь почти идеально, и такой успех Кратус считал полностью своей заслугой, в чем, пожалуй, был абсолютно прав.

Воины, сопровождавшие принца и чародея, образовав вокруг своих господ в буквальном смысле железное кольцо, поскольку большая часть их не снимала доспехи на протяжении всего пути, не обращали внимания на пространные разговоры. Их служба была до предела простой, и не в пример опасной при этом. Все, что требовалось сейчас от полутора десятков вооруженных мужчин, опытных бойцов, наемников, что провели в сражениях и походах большую часть жизни, это первыми увидеть врага и как угодно, хоть даже и собственными облитыми сталью кольчуг телами защитить своих хозяев, выиграв для них те ничтожные доли мгновения, чтобы обнажить оружие и приготовиться к схватке. И пока эти суровые молчаливые рубаки, большая часть которых давно служила под началом принца-изгнанника, успешно справлялись со своей миссией.

А предосторожность была не лишней, поскольку вокруг простиралась враждебная стран. Пусть Эрвин и был законным наследником, это ничего не меняло. Здесь бежавшего в безвестность много лет назад принца никто не ждал, и, у воинов, сопровождавших его, в этом почти не было сомнений, нынешний король Альфиона, узнав о появлении соперника, наверняка сделал бы все возможное, чтобы избавиться от него раз и навсегда, упрочив собственную власть. Именно поэтому любой встречный воспринимался воинами, как враг, а оружие всегда было под рукой, и наемники могли пустить его в ход в любой миг, стоило им только ощутить хотя бы ничтожную тень опасности, намек на угрозу. Они были готовы убивать, не мучаясь потом угрызениями совести, ибо давно уже избавились от такого странного и бесполезного чувства, как жалость.

- В портах на востоке всегда найдется немало капитанов, готовых за пригоршню золота доставить кого угодно и куда угодно, не задавая никчемных вопросов, - не без гордости произнес Кратус. - Мы нашли как раз такого, умелого, отчаянного, но не до безумия, и при этом способного удержаться от того, чтобы сунуться нос в чужую тайну. Он довольно быстро согласился отвезти нас на Скельде, и цена, запрошенная этим мореходом, была ничем, пустым местом в сравнении с тем, что мы обрели, вернувшись из этого плавания.

Эрвин слушал молча, равномерно покачиваясь в седле. Он словно окаменел, уставившись невидящим взглядом куда-то в ту точку, где дорога, серая лента, покрытая пылью, сливалась с таким же серым небом.

Кратус, считавший себя неплохим знатоком человеческих душ, давно уже отчаялся понять, что носит в своем сердце этот воин, неудержимо яростный и безрассудно храбрый в бою, способный как на великую милость, так и на самую отравительную жестокость. Он, казалось, был покрыт некой скорлупой, нерушимым гранитным панцирем, проникнуть сквозь который, коснувшись души рыцаря, было невозможно. А, быть может, давно уже и не было ее, этой души, у воина, целиком обратившегося в камень, такого же холодного и твердого в решениях.

Маг, которого с Эрвином роднил несколько лет совместных скитаний, никогда не видел своего товарища по походам пьяным, хотя прочие наемники, даже рыцари, примкнувшие к вольным отрядам, никогда не отказывали себе в хорошей выпивке. Порой после штурма какого-нибудь города или даже замка все улицы, все укромные закоулки были завалены телами мертвецки пьяных солдат удачи, если только среди них не находилось достаточно жесткого и авторитетного вожака, способного поддержать дисциплину даже в вольнице наемников. И только Эрвин почти никогда не пил, а если и пил, то хмельное вино не брало его.

Столь же равнодушен изгнанный принц был и к женщинам. Он не брал силой красавиц в покоренных городах, хоть обычно воины считали это своим священным правом, а ему, рыцарю, первому во всяком сражении, могли достаться не простые горожанки, а благородные дамы. Никто не посмел бы роптать, потащи Эрвин дочь или жену какого-нибудь благородного сеньора или хотя бы зажиточного торговца за волосы в свой походный шатер. Но он словно чурался таких развлечений, и еще большее равнодушие проявлял к тем, кого порой именовали жрицами любви, что неизменно сопровождали любое войско, даруя отдых уставшим ратникам.

Только в гуще боя, в кипящем котле яростного сражения, Эрвин, признанный многими вождь, великий воин, давал волю своим чувствам, и никто не мог устоять перед клином латной конницы, если на острие атаки мчался, потрясая копьем, альфионский воин. Словно какая-то странная жажда неотступно терзала лишенного наследства принца, жажда, утолить которую могла лишь горячая кровь.

- Мы высадились на остров, не будучи обнаружены его обитателями, - продолжал рассказ Кратус, тоже уставившись вперед, туда, где извивалась лента дороги. - Но по пути к той гробнице, о которой я поведал тебе, господин, мы прошли слишком близко от одного из их поселков. Я опасался, что скельды обнаружат наше присутствие и попытаются остановить. Не было сомнений, что за покушение на их святыню нас ожидала бы смерть, и я решил ударить первым. Набросив на поселок заклятье оцепенения, оставалось только пройти по этому прибрежному селению, добив неподвижных его обитателей. Все их хваленое воинское искусство оказалось ничего не стоящим перед настоящей магией, - усмехнулся колдун.

На самом деле, все прошло не так просто. Не рассчитав свои силы, Кратус отдал слишком много на создание этого заклятия, да иначе и быть не могло, ведь сковать призрачными, не от этого не менее прочными, цепями нужно было не одного и даже не десять человек, а, без малого сотню. Не всякий боевой чародей справился бы с такой задачей так быстро, как Кратус. При этом его сил еще хватило, чтобы затем открыть зачарованный сотни лет назад путь к усыпальнице, надежно укрытой высоко в горах.

- Лишь один из скельдов, настоящий богатырь, избежал действия моих чар, - честно добавил маг. - Он встретил нас с оружием, и смог сразить одного из моих спутников, но остальные быстро разделались с ним. Право же, - ухмыльнулся с явным презрением чародей, - псы, обитавшие в том селении, доставили больше неприятностей, встретив чужаков, нас, оскаленными клыками, ведь на животных магия, рассчитанная на человека, почти не действует.

- Стоило ли проливать столько крови? - сухо спросил вдруг Эрвин. Кратус не мог заподозрить его в излишней жалости, а потому понимал, что сейчас принц рассуждает просто о целесообразности такого поступка, который, конечно, не мог не привести родичей убитый в настоящее бешенство.

- Они могли увидеть нас, учуять, - Кратус пожал плечами. Он тоже не имел глупой привычки жалеть тех, чьи жизни сам же и отнял. - Кроме того, остров не велик, а потому, пока мы бродили по горам, ведь точного места не знал никто, жители того поселка могли послать за подмогой. Я, конечно, смог бы пробиться, ведь у островитян нет ни единого мага, тем более того, кто владеет хоть чем-то, напоминающим боевые заклятья. Но это означало бы лишь, что придется пролить еще больше крови. Ты не знаешь, господин, на что способны эти демоны в человеческом обличии, - произнес чародей, качая головой. - Это единственные бойцы во всем известном мире, способные справиться с настоящим магом при помощи обычной стали, и не только я, но даже и много более сведущие в Искусстве мастера не рискнули бы сойтись с ними грудь на грудь.

То, что несколько лет назад в одном из захваченных замков, в каморке неумехи, считавшего себя магом, Кратусу удалось найти старинную книгу, можно было считать чудом. Из этого труда, по сути, путевых заметок, чародей узнал, какое сокровище древности могло храниться на затерянном далеко на востоке, среди океанских просторов, островке, населенном странным народом. Именно с того томика, труда неизвестного автора, все началось. Эта книга стала причиной долгого и опасного похода на север, за Ледяные Зубы, и не менее опасного плавания, завершившегося, однако же, полной удачей, о какой Кратус боялся даже мечтать. И если ради того, чтобы обрести это бесценное сокровище, пришлось пролить немного крови, или даже много, то оно того стоило.

- И они не гнались за тобой, - равнодушно поинтересовался принц. - Не отрядили погоню, не пытались вернуть украденное? Если это племя так ценит то, что ты звал на Скельде, они не могли оставить ваш визит безнаказанным, пусть бы даже никто из их родичей не погиб.

- У скельдов нет кораблей, - довольно произнес маг. - А когда они обнаружили наше присутствие, мы были уже во многих милях от этого острова. Все, что им остается, это в бессильной ярости метаться по берегу, потрясая оружием.

- А моряки? - коротко спросил Эрвин. - Они могли что-то видеть, о чем-то догадаться.

Время для решительных действий приближалось, но Эрвин, способный быть не только безрассудно смелым, но и невероятно осторожным, точно битый зверь, опасался, что случай, которому есть место всегда и везде, сможет разрушить план, создававшийся долгое время. И Кратус хорошо понимал его, предпочитая до поры быть тихим и неприметным, чтобы в нужную минуту ударить внезапно, точно, не оставив противнику ни малейшего шанса на то, чтобы отразить эту молниеносную атаку.

- Моряки отныне не смогут рассказать ничего, - помотал головой чародей. - Даже способностей настоящего некроманта, которых ныне уже не осталось, будет мало, чтобы развязать им языки. Никаких следов, милорд, - уверенно молвил Кратус. - Никто и ничего не узнает прежде, чем мы сами захотим заявить о себе.

- Я доволен твоей предусмотрительностью, маг, - процедил сквозь зубы принц, никогда не бывший особенно щедрым на благодарности и награды, возможно, просто потому, что кроме собственного слова ему нечем было наградить верных слуг и соратников.

Отряд ехал по пустынной дороге на север, и Кратусу вдруг показалось, что они так и будут двигаться, без передышки, без малейшей задержки, пока впереди не покажется Фальхейн, город, который его господин покинул многие годы назад не по своей воле, и куда страстно желал вернуться. Если, конечно, этот голем, внешне похожий на человека, но внутри холодный, точно ледяная глыба, мог еще чего то хотеть, о чем-то мечтать.

Но чародей ошибался, ибо, хоть Эрвин и стремился вновь ступить на улицы древней столицы, города, где он вырос, где стал юношей, и мог бы стать мужчиной, сейчас спешил вовсе не туда. Он умел усмирять свои желания, изгнанный наследник престола, каждую ночь видевший один и тот же сон - девушка, скорчившаяся от боли у ног охваченного безумием короля, тусклое сияние неестественно плавно вздымающегося над головой клинка, а затем - короткий крик, обрывающийся на выдохе.

Прошли годы, но он помнил все, и безумный блеск в глазах Хальвина, и немую мольбу, сквозившую во взгляде Сириллы, и хриплое дыхание удерживавших его из последних сил королевских гвардейцев, и пламя, гулкое, нестерпимо яркое, охватившее древнее святилище. А еще - испуганное лицо своего нареченного брата, Эйтора, на краткие секунды усомнившегося в том, что власть, манящая, такая соблазнительная, стоит боли и страдания ни в чем не повинных людей. Усомнившегося, но скоро сумевшего совладать с неуверенностью, убедив себя, что высшее благо оправдывает ту малую кровь, что неизменно должна была пролиться ради его достижения.

Он не забыл ничего, и сейчас приближался миг расплаты, час, когда он, Эрвин Альфионский, сможет взять кровью за кровь и болью за боль, воздав каждому то, что причитается ему по заслугам.

- Я иду, брат мой, - прошептал Эрвин. - Ждешь ли ты меня, Эйтор? Чувствуешь ли мою ненависть? Ты получил немало, так пришла пора расплачиваться за все!

Видит Судия, он долгие годы сдерживал себя, намертво замкнув где-то в темных глубинах своей души все чувства, загнав в самое нутро горе, не отпускавшее принца уже двадцать три года. Но теперь, чем ближе Эрвин оказывался к заветной цели, к королевскому дворцу, за прочными стенами которого таился единственный из оставленных в живых всемогущим временем его врагов, словно на потеху изгнанному наследнику Альфиона, тем труднее становилось сдерживать себя. И тем чаще в ночных грезах являлась Эрвину его Ильма, тем чаще он видел ее лицо, искаженное гримасой страха, и взгляд ее, направленный вовсе не на клинок, занесенный над головой девушки для последнего удара, а на него, того, которого она искренне полюбила, не за богатство или происхождение, а просто потому, что он был таким, каким был. И во взгляде этом была бесконечная мольба о помощи. А он, Эрвин, не мог спасти свою возлюбленную, не мог отразить предназначенный ей удар, не мог принять его своим телом.

- Грядет он, час возмездия, - твердо вымолвил вернувшийся на родину изгнанник. - И кровь твоя, Эйтор, брат мой, сама твоя жизнь, станет твоим нам запоздалым свадебным даром.

Слышал ли кто-нибудь вырвавшиеся откуда-то из нутра, из глубины души Эрвина слова, полные ненависти и боли? Возможно, так и было, но никто, ни воины, верные слуги опального принца, прежде не раз рисковавшие жизнями ради него, и готовые сделать это вновь, если такова будет воля их вождя, их господина, ни Кратус, подмечавший многое, творящееся вокруг, но научившийся делать вид, что глух и слеп, когда это было выгодно.

Дорога поднималась по склону холма, густо поросшего ольхой, и когда всадники достигли его вершины, их взорам открылся замок, возвышавшийся примерно в двух милях, в центре обширной долины. Над стенами из красного камня гордо реяло знамя, разбитое на четыре части, первая и третья - горностаевый мех, а во второй и четвертой - серебряный грифон на пурпурном поле. Древний герб, овеянный славой минувших веков, герб, известный каждому в королевстве. Род Кайлусов был одним из сильнейших в Альфионе, и их вассалам принадлежал почти весь юг, точно так же, как север королевства был поделен между Фергусами и Грефусами, вечными соперниками.

Некогда Кайлусы, на чьих землях находились богатейшие серебряные рудники, считались богатейшим дворянским семейством, почти равным по влиянию королевской династии. И после того, как на престол вместо Эрвина взошел чужак, не имевший достаточно прав на наследование короны, многие ожидали, что именно Кайлусы возмутятся, решившись основать собственное, пусть и очень маленькое, королевство. Но серебро иссякло, земля перестала даровать драгоценный металл, и богатство лордов полуденных земель растаяло, а вместе с ним исчезла и часть их мощи. Конечно, остались верные вассалы, но тех оказалось не так много, чтобы открыто спорить с Фальхейном. И все же благородные лорды хранили верность тому, кого многие величали истинным правителем.

- Кажется, Кайлус потрудился на славу, - едва заметно усмехнувшись, произнес остановивший коня, чтобы подольше насладиться зрелищем, Эрвин. - Они сумели склонить многих хотя бы явиться сюда, а это значит, семена сомнения запали в души многих, и власть моего братца не так прочна, как кажется из-за высоких стен столицы.

Действительно, над башнями красного замка развевался не только штандарт его хозяев, но и еще не менее десятка знамен, цвета которых тоже были вполне узнаваемы. Ветер трепал пестрые полотнища, громко хлопавшие под его яростным натиском.

Главы многих сильных и знатных родов со всего юга Альфиона собрались там, за стенами высотой восемь саженей, на которых несли службу многочисленные и бдительные воины. Возможно, эти лорды еще не догадывались, из-за чего они съехались сюда, и Эрвин спешил сорвать завесу тайны.

- Что ж, проверим их верность. - Принц, вернувшийся из добровольного изгнания, пришпорил коня, так, что замешкавшимся воинам пришлось догонять его. - Вперед!

Выстроившиеся клином всадники помчались вниз по склону. Подгоняемые наездниками кони хрипели, взрывая копытами рыхлую землю. Казалось, полтора десятка всадников вознамерились атаковать настоящую крепость с мощными стенами и, наверняка, скрывающимся за ними многочисленным и отлично вооруженным гарнизоном. Оттуда, с башен, осененных трепещущими под порывами ветра штандартами, это могло бы показаться просто смешным, бросаться с мечами и кинжалами на настоящую цитадель. Стражи, охранявшие замок, могли от души повеселиться над кучкой безумцев, не иначе, просто рехнувшихся.

Затея, кстати, могла быть не такой уж откровенно глупой, ведь чего стоили все эти стены и башни против настоящего боевого мага, у которого в запасе было довольно времени, чтобы совершенствовать свое искусство в настоящих схватках с решительным и жестоким врагом. Но сейчас всадники мчались к казавшимися монолитным стенам вовсе не для боя, хотя позже, в этом никто из них не сомневался, сражений им достанется с лихвой. И воины, охранявшие твердыню, знали об этом, ибо давно уже поджидали припозднившихся гостей.

На стенах заметили появление небольшого отряда. Кратус заметил мелькающих меж зубцов, гребнем венчавших стену, людей, воинов в доспехах и с оружием. Но вместо того, чтобы трубить тревогу, стражники поспешно открывали тяжелые створки. Замок гостеприимно распахнул ворота перед явившимся из небытия наследником короны.