Вечная Вдова

Глава 6 Клятва

Бывает так, стоит только свернуть с нахоженной тропы, сделать несколько шагов в сторону, в зеленый сумрак обступающего утоптанную сотнями путников, выщербленную тележными колесами и подкованными копытами дорогу, и кажется, что ты очутился уже в заповедном краю, где прежде никогда не ступала нога человека. Всюду, куда бы ни обратился взгляд, высятся, пронзая небосвод, зеленые великаны, и шелест листвы, словно шепот, разносится вокруг, но нет такого мудреца, который смог бы сказать, о чем шепчутся лесные исполины. Разве что таинственные эльфы, загадочный и странный народ, давно уже затворившийся в своих лесных цитаделях, смогли бы дать ответ, но редко снисходят они до бесед со смертными.

Двое мужчин, бесшумно шагавшие по насмерть впившейся корням в землю чаще, раскинувшейся всего в нескольких часах пути от шумного Фальхейна, на мгновение и ощутили себя в сердце нехоженых лесов, единственными людьми на сотни лиг окрест. Стройные ольхи, горделивые вязы и могучие дубы подпирали лазоревое небо, и ни единый звук кроме пения порхавших в кронах птах не нарушал опустившуюся на мир тишину. Словно и не было за спиной пронзавшей земли королевства дороги, древнего, проложенного еще во времена давно исчезнувшей Империи тракта, по которому в столицу королевства и из нее в дальние края спешили путники. Купцы, довольно поглядывавшие на тяжелые, - едва сдвинуть паре тяжеловозов, - телеги, полные товара, или нежно касавшиеся пухлыми пальцами полных золота кошелей, настегивавшие скакунов королевские гонцы, величаво смотревшие по сторонам с нескрываемым превосходством рыцари, сопровождаемые вооруженными слугами, разный люд шел в обе стороны. И каждый бросал хоть раз удивленный взгляд на отряд всадников, остановившийся у опушки леса, качая головой при виде клинков и арбалетов, и дорогой сбруи на могучих скакунах. Кто решил устроить здесь краткий привал, вольный ли отряд, ищущий славы и денег, шайка разбойников, а может, странствующий рыцарь из дальних краев, это многие хотели бы узнать. Да только никто не решался просто подъехать к мрачным, настороженным, словно они были на вражьей земле, воинам, угрюмо провожавшим пристальными взглядами всякого, кто проходил или проезжал, верхом ли или на подводе, мимо, да спросить их, выведать, куда да откуда путь держат эти витязи.

А те двое, что исчезли, скрылись за пологом густых ветвей, растворившись в лесном сумраке, уверенно шли к одним им ведомой цели. Первым шагал высокий светловолосый воин, не молодой уже, но и далеко не старый. Настоящий матерый хищник, бывалый боец, повидавший всякое и ничего не боящийся, он ступал плавно, как крадущийся к жертве хищник, придерживая рукой висевший на левом бедре клинок с посеребренной рукоятью. На самом деле рядом не должно было случиться врагов, не зря же остались на тракте верные спутники, которые не пустят дальше опушки любопытного чужака, просто въелась в кровь за годы странствий привычка всюду готовиться к бою.

Воину не нужно было смотреть под ноги, не нужно было озираться по сторонам, ища приметные знаки. Он шел по этому лесу, словно провел здесь всю жизнь, да так оно и было, ибо однажды покинуло эту рощу лишь тело, словно подъятый некромантом зомби, душа же так и осталась здесь, среди этих деревьев, кроны которых пронзали золотые копья солнечных лучей.

- Здесь была дорога, господин, - спутник светловолосого воина, невысокий крепыш, уже немолодой, но явно еще очень сильный и много более ловкий, чем пристало мужчине его лет, окликнул своего командира. Наголо обритый противу моды здешних краев ветеран, покрытый старыми шрамами, старался по давней привычке замечать любые приметы, чтобы потом не пришлось долго блуждать по этим дебрям, ища обратный путь. - Куда она ведет, тебе ведомо? И почему ею никто не пользуется уже не один год?

Действительно, трава под ногами бесшумно ступавших, перекатываясь с пятки на носок, воинов, была редкой, и кое-где наметанный цепкий взгляд мог еще разглядеть выбоины от копыт, подков и подошв, колею, ныне почти заросшую.

- Здесь было селение, небольшая деревушка, - не оборачиваясь, мрачно произнес светловолосый великан. - Но однажды тут убили жреца Тайлы, а храм разорили, предав его затем огню. После этого крестьяне, верящие, что смерть жреца притягивает проклятье, покинули эти земли, не испугавшись даже гнева короля, во владениях которого мы и находимся, Витар. И, как ни странно, их никто не покарал за это, хотя в ином месте и в иное время слуги короля развешали бы смутьянов вдоль тракта, в назидание прочим, чтобы не давали воли своим желаниям прежде короля

Воин вздохнул, нервно сглотнув, и его спутник как-то странно взглянул на своего господина, который прежде никогда не позволял давать волю своим чувствам

- Деревня та, конечно, так и сгинула, ибо кто же пожелает селиться на проклятой земле? - бесстрастно продолжил в следующее мгновение гигант, быстро совладавший с собой. - Даже по приказу здешнего правителя не всякий решился бы осесть на этой земле, но владыка Альфиона и не усердствовал в этом. Король хотел, чтобы случившееся забылось как можно быстрее, но не преуспел в этом.

Заросли стали не такими густыми, словно здесь лес лишь недавно победил людей, отняв у них эту землю. И Витар увидел поодаль почти скрытые вставшей стеной крапивой прогнившие срубы, которые раньше, верно, были добротными избами.

- Останься здесь, - приказал, обернувшись, светловолосый великан. - Там меня не от кого защищать. И не смей сделать хоть шаг дальше, Витар, если жизнь тебе дорога!

Воин двинулся дальше, исчезнув в зарослях кустарника, а его спутник, его телохранитель только и мог, что до боли в пальцах сжимать черен вдетого в потертые ножны меча.

Он по-прежнему высился на вершине холма, храм, в котором и осталось то, что мудрые называют душой. Там умер ветреный юноша, и восстал из небытия хищник, вся дальнейшая жизнь которого была подчинена лишь одному - возмездию. Светловолосый воин, на несколько мгновений остановившись, разглядывал обгоревшие колонны, некогда надежно поддерживавшие круглую крышу небольшого святилища. Огонь не смог справиться с ними, хоть и стер покрывавшую толстые, в полтора обхвата, стволы затейливую резьбу. Собственно, больше ничего и не осталось, слуги короля тогда на совесть исполнили его приказ. Но пришедший из леса человек помнил и горделиво изогнувших шеи лебедей над вратами, и мерцающие лампады, разгонявшие царящий в храме полумрак, и столб солнечного света, сквозь отверстие в крыше вонзающийся в алтарь, на который кто-то из селян положил гроздь брусники. А в центре храма всегда горел огонь, пламя не разрушения, но домашнего очага, дарующее тепло усталому путнику. Оно не гасло многие века, но однажды его потушили, и благословение древней богини покинуло этот край, с тех пор не ведавший радости.

Воин помнил. Словно наяву, видел он пронизанное мудростью и состраданием лицо старичка-жреца, с которым прежде так нравилось беседовать о вечном тогда еще полному восторга юноше. Конечно, жрец снисходительно относился ко многому из того, что говорил его гость, старавшийся, как только появлялась такая возможность, вырваться из каменного плена дворца и придти сюда, в эту рощу, где всегда царил покой. О, они говорили о многом, о жизни, о судьбе, о предназначении каждого человека, и конечно, о любви. Тот, кто явился ныне на пепелище, помнил каждое слово, сказанное им или услышанное в ответ. За годы, проведенные вдали от этих мест, он понял, сколь во многом ошибался, но все равно был благодарен старому жрецу за терпение и сочувствие.

Немного помедлив, явившийся из дальних краев воин, все так же придерживая свой клинок, уверенно двинулся вперед, на вершину холма, откуда видно было схоронившееся среди зарослей ольхи озерцо, сиявшее в лучах поднявшегося в зенит летнего солнца. К нему и направился воин, обойдя руины храма, уничтожить который совсем бессильно было как будто и неумолимое время, обычно легко справлявшееся там, где отступали люди.

Могильные камни никто не посмел тронуть за минувшие годы, и они по-прежнему возвышались на берегу, оплетенные шелковистой травой. Воин стал напротив них, а затем опустился на колени, нежно, точно любимой женщины, коснувшись шероховатой поверхности, нагревшейся на солнце и теперь казавшейся не мертвой скалой, а живым существом.

- Я вернулся, любовь моя, - негромко произнес воин, чувствуя, как внезапно перехватило дыхание. Простые слова сейчас давались ему с огромным трудом. - Ждала ли ты меня? Я снова здесь, рядом с тобой, и теперь уже не покину тебя. Твои убийцы вскоре будут наказаны, возмездие не минует никого, и не спасут их ни высокие стены, ни храбрые воины, что пойдут на бой по их воле. Я дал клятву тогда, и не забыл ее. Я буду сражаться за тебя, мое Солнце, и видит Судия, не слишком стану беречь свою жизнь. Коли суждено мне будет пасть, я с радостью встречу смерть, ибо так я скорее вновь смогу увидеть тебя.

Воин склонился над камнем, поверхность которого покрывали едва заметные ныне руны, почти стертые суровыми ветрами и проливными дождями, лбом коснувшись его. Он говорил все тише, перейдя на шепот, и в голосе его слышалась нечеловеческая боль.

- Многие достойные воины падут вскоре, и я вовсе не желаю их смертей, ибо они здесь ни при чем, но иного пути нет, - горячо шептал воин. - Нет иного пути, чтобы исполнить эту клятву, и я пойду на бой без страха и сомнений, но прошу тебя, любовь моя, не гневайся на меня за это. Прости, если оскорбил твою память. Я кровью врагов омою твои раны, и сам паду, если такова будет воля всемогущего Судии.

Воин замолчал, едва сдерживая рыдания. Грудь его тяжело вздымалась, сердце бешено стучало, билось о ребра, словно птица в клетке. А перед глазами вставали картины давно минувших лет, словно воин вернулся в прошлое, на две дюжины зим назад, в тот вечер, который он никогда не забудет...

- Ты не посмеешь этого сделать, сын, - голос короля Хальвина громовыми раскатами разносился под сводами его покоев. - Клянусь своей короной, Эрвин, не посмеешь, чего бы мне это не стоило!

От гневного рыка звенели фарфоровые вазы, привезенные из дальних краев, и дрожал горный хрусталь, которым было забрано высокое окно, единственное, нарушавшее целостность толстой каменной стены в этих покоях. Владыка Альфиона пребывал в страшном гневе. Он нервно сжимал кулаки, более всего в этот миг желая схватить кого-нибудь в могучие, точно у матерого медведя, объятия, и сдавить так сильно, чтобы услышать хруст костей. Только так он мог на время усмирить разгоравшееся где-то в глубине души безумие, в любой миг способное выплеснуться наружу багровой волной ярости.

- Кто она, дочь пастуха? - презрительно рассмеялся могучий король, в груди которого клокотала в этот миг нечеловеческая ярость. - Пусть согревает твое ложе, своевольный сопляк, пускай даже живет в твоих покоях, но не смей думать о том, чтобы сочетаться с этой чумазой девкой законным браком. Ты принц, и ты возьмешь в жены девицу благородных кровей, а не потаскуху, которую каждый ее сосед горазд водить на сеновал.

- Она дочь сыродела, и я люблю ее, отец, - упрямо буркнул высокий худощавый юноша, стоявший недвижно перед разбушевавшимся королем, опустив взгляд себе под ноги. Голос его звучал твердо и непреклонно, а в глазах сверкнула сталь. - Я люблю ее, и ты не посмеешь нам помешать, клянусь короной, которую мне суждено наследовать. И ты не смеешь унижать ее, не можешь оскорблять ее честь, будь ты трижды и четырежды король, иначе я вызову тебя на поединок, клянусь кровью предков!

В гневе король Хальвин был страшен, и немногие могли без смятения выдержать приступы буйства, которые нередко приключались с государем. Ростом шести футов, король был широк в плечах, руки его, перевитые жилами, бугрились от поистине железных мускулов, а глаза, налившиеся кровью, гневно сверкали, точно он намеревался испепелить кого-нибудь взглядом. Все знали, какая мощь скрыта в его широких, точно лопаты, ладонях, и многие во дворце, причем не только слуги и челядь, испытали на себе силу его каменных кулаков. Одним ударом Хальвин мог вогнуть внутрь кованый нагрудник рыцарской кирасы... или проломить человеку череп, разом вышибив дух из всякого, кто словом, взглядом или неосторожной мыслью осмелился бы рассердить могучего правителя.

- Наследовать, - вдруг замерев напротив юноши, который был его сыном, то есть наследным принцем Альфиона, прошипел сквозь зубы изо всех сил боровшийся с растущим в душе безумием король. - Наследовать корону, говоришь ты? Так знаю, щенок, если ты осмелишься ослушаться меня, посмеешь пойти против моей воли, то корона никогда не достанется тебе.

- А вот это не в твоей власти, - твердо молвил в ответ принц Эрвин, впервые подняв взгляд на своего отца. - Не тебе менять законы, дарованные нам предками, и незыблемые уже сотни лет.

- Что ж, рискни, - рыкнул Хальвин. - Сделай так, как хочешь, и увидим, могу ли я нарушить давние законы. Ты, кажется, слишком храбр, сын? Не советую я тебе проявлять свою отвагу, испытывая мое терпение!

Владыка Альфиона грозно надвинулся на сына, нависая над юношей, все же уступавшим статью отцу, точно гранитный утес. Любой другой испугался бы и отступил в страхе, но принц Эрвин не дрогнул.

- И кто же станет наследником, - с вызовом просил нисколько не устрашившийся угроз короля юноша. - Кому ты завещаешь Альфион, батюшка?

- Думаешь, кроме тебя некому стать королем? - громогласно расхохотался Хальвин. - Будь я проклят, наследником может стать любой! Хотя бы твой названный брат, забери меня тысяча демонов. Эйтор вполне годится, чтобы умастить свою тощую задницу на троне, когда я сойду в землю!

- Что бы ты ни говорил, чем бы ни грозил мне, знай, я ее люблю, - упрямо произнес Эрвин. - Мне плевать на корону, плевать на королевство. Я готов пожертвовать всем, что есть у меня в этом мире, лишь бы быть с ней, неважно, во дворце, или в нищенской лачуге.

- Глупец, - прогремел король, и одна из ваз с пронзительным звоном рассыпалась на куски, а слуги, спешившие по коридорам огромного дворца, даже не видя разгневанного государя, только вжимали головы в плечи, спеша забиться куда-нибудь подальше, где можно будет переждать бурю, воплощенную в увенчанном короной человеке. - Щенок!

Тяжелый кулак врезался в скулу принца, и юноша отлетел назад на несколько шагов, растянувшись на каменном полу. Однако он был воином, которого учил боевым искусствам настоящие ветераны, закаленные в десятках боев, а потому смог быстро подняться на ноги. Вскочив, Эрвин, в глазах которого в этот миг появился такой же отблеск безумия, как и у его отца, кинулся к королю, сжимая кулаки. Он почти не уступал своему отцу ростом, но был уже в плечах и легче, а потому едва ли имел шанс в рукопашной схватке. Да и какой глупец вступит в бой с тем, кто охвачен настоящим безумием, придающим большие силы и делающим человека нечувствительным к боли, пусть даже того насквозь пронзит копье?

Однако принц Эрвин пребывал уже в таком возбуждении, что не намеревался соизмерять силы, просто желая отомстить за постыдное унижение, ибо он все же был принцем, а никому, даже и самому королю, не позволено невозбранно бить наследника престола. Однако схватке помешало появление нового действующего лица.

- Эрвин, - дверь в покои принца приоткрылась, и через порог внутрь заглянул юноша, похожий на принца, точно брат. Он был лишь чуть ниже ростом, немного уже в плечах, да еще волосы и глаза были чуть темнее. - О, прошу прощения, государь! - Увидев короля, гневно обернувшегося назад, юноша в испуге отпрянул назад, мгновенно исчезнув.

- Пошел прочь, Эйтор, - рявкнул вослед тому король. - Не смей мешать мне!

Однако появление Эйтора ослабило гнев. Припадок бешенства угас, гнев куда-то улетучился, хотя озлобленность и осталась, но это было просто недовольство короля, а не ярость безумца.

- Ты проявил упрямство и непочтительность, сын, и будешь наказан, - сквозь зубы процедил король Хальвин. Эрвин, громко сопя, исподлобья смотрел на государя, тоже чуть поостыв, а потому не спеша кидаться на него с кулаками. - Покуда ты не одумаешься, я запрещаю тебе покидать дворец, - твердо произнес король. - Более того, я запрещаю тебе покидать свои покои. Ты пробудешь здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы ты смирил свое упрямство. Понадобится, так ты выйдешь отсюда лишь после того, как сам я покину этот грешный мир. И знай, если ослушаешься, то я лишу тебя наследных прав. И уж будь уверен, сын, никто во всем Альфионе не осмелится осудить меня!

Резко развернувшись на каблуках, король вышел прочь, а его сын гневным взглядом проводил государя, по-прежнему стиснув зубы и не вымолвив ни слова. Король же, покинув Эрвина, нашел стоявшего неподалеку стражника, подозвав его нетерпеливым жестом.

- Слушай мой приказ, воин, - рыкнул Хальвин, с удовольствием наблюдая, как воин вжал голову в плечи. - Охраняй принца. У входа в его покои денно и нощно должна стоять вооруженная стража, и если Эрвин выйдет за порог, тем более, если он покинет дворец, знай, что те, кто позволят ему это, немедленно расстанутся с головами. Даже если вам придется угрожать наследнику оружием, он не должен выйти за эту дверь!

Стражник, дьорвикский наемник, коротко кивнул, прижав руку к кирасе напротив сердца. Этого было достаточно, чтобы король, еще раз окинув воина гневным взглядом, двинулся по погруженному в полумрак коридору.

А Эйтор, отчетливо слышавший гневные речи короля, уединившись в своих покоях, намного менее роскошных, нежели у принца, тем временем погрузился в раздумья. А подумать было о чем. Племянник короля, взятый им на воспитание после того, как отче его, двоюродный брат Хальвина, погиб в бою, он всю свою сознательную жизнь находился в сердце власти, зная, что власть эта никогда не достанется ему. Эрвин должен был наследовать престол, ибо он был сыном нынешнего государя, Эйтору же, ни в чем не уступавшему названному брату, не было смысла даже и мечтать о том, чтобы когда-либо усесться на трон, возложив на чело золотой королевский венец.

А власть манила, зачаровывала, как огонек свечи околдовывает своим трепетанием мотыльков, бросающихся в пламя, чтобы на мгновение самим стать огнем. И долгими ночами Эйтор, мучимый бессонницей, мечтал о том, чтобы самому стать королем. Он был ничем не хуже Эрвина, столь же ловкий в поединке, хоть на клинках, хоть на топорах, хоть на кулаках. Он держался в седле, как кочевник из закатных степей, и стрелял из лука столь же метко, как те наемники из Дьорвика, что сослужили в королевском войске. И он был более прилежен в изучении наук, которые одинаково преподавали наследнику и его брату убеленные мудрецы. У Эйтора было все, что могло сделать его проницательным, справедливым и мудрым владыкой, кроме крови правящей династии.

Но не зря он уделял немало времени чтению древних манускриптов, из которых узнал о том, как жили люди в прежние времена, каким законам они подчинялись. Мудрость древних могла помочь ему побороть тот единственный недостаток, который, тем не менее, никогда не позволил бы Эйтору оказаться на троне Альфиона.

Решительно поднявшись на ноги, Эйтор двинулся по полутемным коридорам, почти пустынным, если не считать немногочисленных постов королевских гвардейцев. Наемники из дальних краев, они были более верны государю, чем большинство альфионских лордов, ибо являлись чужаками здесь. Кроме того, король щедро оделял этих воинов золотом, тем еще больше покупая их преданностью.

Извивавшиеся гулкие коридоры, озаренные масляными светильниками, развешанными кое-где на стенах, привели Эйтора к дверям покоев наследника престола. Но переступить порог оказалось не так просто.

- Простите, милорд, но вам нельзя дальше, - бесстрастно произнес облаченный в кирасу и шлем-салад с удлиненным забралом, полностью открывавший лицо, дьорвиский наемник, сжимавший короткую глефу. - Приказ государя!

Стражник был не один. Прислонившись к тяжелой двери, еще один воин, такой же наемник, внимательно наблюдал за незваным гостем, словно ожидая, что Эйтор сейчас силой попытается освободить пребывавшего в заточении принца.

- Мне кажется, - холодно произнес в ответ Эйтор, - Его величество велел вам не выпускать никуда принца, но ни слова не сказал о том, чтобы к нему не пропускать кого-либо. Не смей заслонять мне путь!

Гвардеец, подумав мгновение, отступил в сторону, без лишних слов пропуская вперед королевского племянника. Действительно, государь ничего не сказал по поводу посетителей, а уж спутать на выходе принца и Эйтора было невозможно. Да и ссориться с названным братом наследника тоже не стоило.

Принц, дабы скоротать время, развлекавшийся чтением старинной баллады, столь увлекся, что не сразу обратил внимание на явившегося к нему гостя. Наконец, то ли расслышав сдержанное дыхание, то ли почувствовав взгляд в спину, Эрвин обернулся, издав удивленный возглас.

- Эйтор, - принц вскочил, подойдя к названному брату. - Что ты здесь делаешь? Тебе удалось пройти мимо стражи?

- Страже приказано не выпускать тебя, брат, но никто не запрещал им пропускать в твои покои кого бы то ни было, - помотал головой Эйор. - Но боюсь, тебе придется выйти отсюда, если любовь твоя к той крестьянке действительно так сильна, как ты говоришь.

- Что ты сказал, - принц, охваченный внезапным возбуждением, едва не схватил Эйтора за грудки, с трудом удержавшись от такой неподобающей наследнику грубости в последнее мгновение. - У тебя есть какие-то вести от Ильмы? Говори же скорее, не медли, брат!

Эйтор не без труда сдержал довольную улыбку. Влюбленный глупец, вот кто стоял перед ним, дрожа от возбуждения, но вовсе не будущий король, правитель целой державы. И, как всякий, одержимый страстью, он не всегда отдавал себе отчет в том, что говорил и делал. А это было непростительно для наследника престола, и ныне Эрвин должен был поплатиться за свое легкомыслие. В прочем, Эйтор сдержал себя, не позволив радости и предвкушению собственной победы стать слишком явными. Время для его триумфа еще не настало.

А Эрвин и не мог бы заметить в этот миг мелькнувшее во взгляде своего названного брата торжество, ибо перед глазами его возник образом той, кто была для молодого принца всем, и кому сейчас, возможно, грозила опасность. И чтобы помочь той единственной, кому наследник престола отдал свое сердце, сейчас Эрвин был готов нарушить все запреты.

В мире, где любовь уступила место животной страсти или, напротив, холодному, нечеловеческому расчету, все же оставалось место чудесам. И наследник королевского престола Альфиона, юный принц, уже заставлявший восторженно вздыхать многих великовозрастных девиц, а также их матерей, мечтавших о такой превосходной партии для своих чад, сам попал в чудо, в волшебную сказку, за что не переставал благодарить всех светлых богов.

Мог ли наследник, охотившийся в лесах близь Фальхейна вместе со своими приятелями предполагать, что однажды, отбившись от товарищей во время погони за раненым вепрем, он встретит свою любовь, ту, которая сразит молодого принца с первого взгляда, вытеснив из его сердца, из его помыслов всех прочих красавиц, безуспешно добивавшихся благосклонности Эрвина не первый год? Потеряв след, отстав от погони, гнавшей уже получившего смертельную рану матерого секача, Эрвин не успел понять, что произошло, когда вепрь, от боли и предчувствия смерти пришедший в совершеннейшую ярость, набросился на него, в мгновение ока прикончив коня.

Юноша чудом остался жив и вступил в поединок с могучим зверем, не рассчитывая на помощь, но полагаясь лишь на собственные силы. И он смог свалить вепря, но и сам получил тяжелую рану. Принц погрузился в беспамятство, а когда вновь пришел в себя, первым, что он увидел, было обрамленное золотыми кудрями прекрасное юное лицо, на котором застыла печать тревоги.

Знала ли дочь простого сыродела, случайно оказавшаяся ранней весной в этой роще, кого спасла от смерти, перевязав раны, а затем притащив его, лишенного сознания, в свой дом? Пожалуй, нет, думал позже Эрвин, разлучаясь со своей возлюбленной и вновь возвращаясь во дворец, с некоторых пор ставший для принца настоящей тюрьмой. И едва только выдавалась такая возможность, он вновь и вновь убегал прочь, в то затерянное в лесах селение, убегал один, таясь ото всех, охваченный предвкушением скорой встречи.

Она не жаждала богатства, не стремилась оказаться под сводами королевского дворца, тем более не мечтая занять место подле короля, потом, когда наступит время Эрвину надеть золотой венец государя. Они просто любили друг друга, то нежно, то яростно, с такой страстью, какую не суждено было изведать ни одному человеку на всем белом свете. По крайней мере, Эрвин искренне верил в это.

Но частые отлучки наследника престола не могли долго оставаться незамеченными. Кто-то предал, или, быть может, сам король приказал своим слугам следить за сыном. Как бы то ни было, тайна открылась, и принц, не думая о том, что будет, заявил своему отцу, что намерен взять эту простолюдинку в жены, сделав ее в положенный срок своей королевой, а не просто девицей из нищей деревеньки. И последовала буря, которую вполне возможно было предвидеть, и которая не могла сломить решимость юного наследника престола.

- Брат мой, государь опасается, что ты сбежишь вместе со своей возлюбленной, а потому приказал схватить ее, - сообщил в тайне торжествовавший Эйтор. - Он послал воинов в то селение, приказав им привезти сюда Ильму и ее родных. Государь хочет заточить их в темницу.

Эйтор ни на мгновение не ощутил мук совести. Просто каждый сейчас сделал свой выбор, и если принц выбрал любовь, то он, юнец без прав и без судьбы, решил добиться власти, а для этого были хороши все средства.

- Нет, нет, - вскричал Эрвин, схватившись за голову. - Он не посмеет! Не может быть, чтобы отец сделал это!

- Посмеет, брат, и тебе это известно лучше, чем мне, - со скорбным видом молвил в ответ Эйтор. - Его люди уже покинули дворец.

- Я должен спасти ее, защитить, - стиснув зубы, прорычал наследник, во взгляде которого вновь мелькнуло безумие, точь-в-точь такое же, какое столь часто охватывало его родителя. - Нужно торопиться. Но стража, - простонал он. - Меня не выпустят отсюда! Что же делать?

- Стражники не посмеют причинить тебе вред, - убежденно произнес Эйтор. - Ты все же наследник престола, и не важно, что в гневе мог сказать твой отец. Горячность его известна всем, но не каждое его слово следует воспринимать всерьез.

Тот, кого Эрвин совершенно искренне считал своим братом, извлек из-под кафтана длинный кинжал, вдетый в ножны, и протянул его наследнику трона.

- Вот, это пригодится тебе, - произнес Эйтор. - Я хочу помочь, только скажи, что делать, брат.

Ни на миг не усомнился Эрвин в честности и сострадании своего брата, ибо был уверен, что сам в подобной ситуации сделал бы точно то же самое. А потом для сомнений и раскаяния уже станет позже, но этого принц, разумеется, знать не мог.

- Найди Кертуса, - попросил наследник. - Скажи, пусть как можно быстрее направляется в буковую рощу за рекой, и возьмет с собой запасных лошадей. Передай, чтобы ждал меня там.

- Но как ты выберешься из дворца? - удивленно воскликнул Эйтор.

- В той роще, о которой я тебе сказал, находится выход из подземного хода, - пояснил принц. - А вход находится здесь, он скрыт за одной из статуй в дворцовом коридоре. Во всем дворце о нем знает не более трех человек.

- Это может быть опасно, - попытался предостеречь своего друга и названного брата Эйтор.

- Я уже пользовался этим лазом, и не единожды, - помотал головой Эрвин. - Прошу, брат, если хочешь помочь мне, найди Кертуса и передай то, что я сказал. И благодарю тебя за все. - С этими словами принц стиснул Эйтора в крепких объятиях, уже почти столь же могучих, как и у его отца.

Не возбуждая подозрений заметно расслабившихся стражников, Эйтор покинул ставшие для его брата темницей покои. А спустя миг распахнулась тяжелая дверь, которую никто даже не подумал запереть, и на пороге возник охваченный яростью принц.

- Прочь с дороги, - прорычал Эрвин, выхватывая кинжал и наступая на опешивших стражников. - Убирайтесь, псы!

- Ваше высочество произнес один из воинов, поудобнее перехватывая алебарду. - Извольте вернуться в ваши покои. Его величество приказало не выпускать вас отсюда, и, клянусь справедливым судом Семурга, мы исполним его повеление, чего бы это ни стоило. Прошу, ступайте обратно, принц.

На самом деле стражники растерялись, ведь, зная упрямство наследника престола, можно было ожидать от Эрвина чего угодно, а применять против принца силу этим воинам не хотелось. Кто знает, как отнесется король к тому, что какой-то наемник, пусть и исполняя волю самого государя, посмел ранить или покалечить наследника?

- С дороги, - Эрвин, которого, впервые в жизни, охватило настоящее боевое безумие, ринулся вперед, видя перед собой лишь колышущуюся багровую плену.

Наемники были профессиональными воинами, прошедшими через горнило многих сражений, не единожды окунавшимися в кошмар яростных схваток. Они умели биться и безоружными, и с оружием в руках, но, как всякий воин, знали, что опасно становиться на пути одержимого демоном войны человека, сколь безобидным бы он ни казался внешне.

Эрвин вовсе не производил впечатления слабака и неумехи, ибо учился воинскому мастерству едва ли не с того мига, как смог твердо держаться на ногах. И хотя ему, в отличие от стражей, еще ни разу не приходилось убивать живых людей, это не было серьезной помехой на пути к своей любви.

Воин, стоявший ближе всего к принцу, умер очень быстро. Пока он раздумывал, каким ударом встретить Эрвина, чтобы не слишком сильно калечить его, юноша, поднырнув под древко укороченной глефы, вонзил кинжал дьорвикцу в горло, над срезом кирасы, вогнав клинок в плоть по самую рукоять.

Брызнула кровь, и запах ее только разъярил принца, вырвав оружие из раны, стремительно кинувшегося ко второму стражу. Наемник понял, что сейчас придется защищать свою жизнь, и приготовился нанести удар, без осторожности, не сдерживая силы. Но юноша, увернувшись от стремительного выпада, метнул тяжелый кинжал, вошедший его противнику точно в глазницу. Вскрикнув, наемник упал навзничь, выронив оружие из рук.

Торопливо, опасаясь, что кто-нибудь сейчас появится в этой отдаленной части дворца, Эрвин стащил с одного из воинов кирасу, камзол и узкие штаны, поспешно натянул все это на себя, изловчившись настолько, что влез в панцирь без посторонней помощи. Впервые собственными руками принц отнял жизнь человека, но, как ни странно, сейчас не ощущал ни раскаяния, ни испуга. Возможно, его просто очень хорошо натаскали искушенные наставники, с детства обучавшие Эрвина, видя обращенное против него оружие, сперва бить, а уж затем думать, что он сделал. Но, скорее всего, дело было даже не в рефлексах. Просто юноша спешил на помощь своей возлюбленной, той, кого он полюбил искренне, и которая ответила ему тем же. И ради того, чтобы спасти ее жизнь, сейчас он был готов прикончить кого угодно, посмей тот встать на пути одержимого беспокойством и страстью наследника.

Нахлобучив на голову шлем, а также повесив на пояс короткий широкий меч мертвого стражника, Эрвин стал похож на гвардейцев, во множестве присутствовавших во дворце, как на постах, так и просто бродивших по коридорам, разнося приказы или разыскивая кого-нибудь из слуг. Теперь можно было не опасаться, что его узнают и поднимут тревогу.

Сдерживаясь, чтобы не бежать, ибо так он точно выдал бы себя, принц быстро двинулся по коридорам к одному ему ведомой цели. Он мог покинуть дворец, не проходя мимо многочисленных постов, ибо давно уже узнал о существовании тайного хода. Никто не рассказывал об этом наследнику специально, просто однажды в библиотеке Эрвин отыскал старые чертежи королевского дворца, на которых был отмечен подземный ход, видимо, выкопанный на случай, если столицу осадят враги, и надежды на победу уже не будет. Он нашел место, откуда начинался лаз, хотя, признаться, сам едва ли верил, что этот ход существует. И сейчас пришла пора вновь воспользоваться им, быть может, в последний раз.

Эрвин уже почти добрался до заветной ниши, в которой стояла высокая, в рост человека, мраморная статуя, изображавшая какую-то полуобнаженную красавицу. Принц был в считанных шагах от цели, когда услышал позади громкие шаги. Здесь было немноголюдно, и беглец сразу почуял опасность.

- Эй, ты, какого демона ты бродишь здесь? - прозвучавший на дьорвикском наречии вопрос заставил принца замереть. - Живо, ко мне, пока не всыпал тебе плетей, будь я проклят!

Стиснув рукоять трофейного меча, Эрвин обернулся. В десяти шагах пред ним стоял гвардейский десятник, похмельный и очень злой на весь свет. И, кажется, он вознамерился сорвать зло на одном из своих воинов.

- Кто ты такой? - щурясь, наемник пытался узнать воина, а когда понял, кого встретил здесь, от удивления разинул рот: - Ваше высочество? Откуда вы здесь...

Не говоря ни слова, Эрвин метнулся вперед, так быстро, как только мог, выхватывая оружие из ножен. Нужно отдать должное, гвардеец хоть и потерял дар речи, не утратил воинские навыки, давно уже въевшиеся в кровь, и встретил выпад принца своим мечом.

Противник Эрвина оказался умелым бойцом, легко отразив яростную атаку принца, и сам перейдя в наступление. Но он все же пытался просто обезоружить наследника, Эрвин же не ведал жалости, а потому, отразив несколько ударов, вонзил меч в живот гвардейцу, пробив кирасу. Оставив еще пытавшегося подняться на ноги воина, принц бросился к заветной статуе.

Изваяние в рост человека весило, должно быть, несколько пудов, и едва ли человеку было по силам сдвинуть его. но Эрвин не раз пользовался ходом, а потому надавил на едва заметно выделявшийся на фоне прочих камень, который легко погрузился на дюйм. Раздался скрежет, статуя отодвинулась, открывая темный провал прохода, из которого пахнуло затхлым воздухом подземелья.

Эрвин, зная, что путь под землей может быть весьма опасным, не бросился в темноту сломя голову, а вернулся за фонарем. Он безучастно взглянул на корчившегося в агонии гвардейца-наемника, ни сказав ни слова. Сорвав со стены светильник, принц бросил в ножны клинок и двинулся во тьму.

Эйтор, выглянув из-за угла, удовлетворенно усмехнулся, наблюдая, как раненый его названным братцем гвардеец пытается подняться на ноги, хрипя от боли и харкая кровавой пеной. О том, чтобы помочь воину, воспитанник государя даже не думал. Если этот наемник действительно хочет жить, он сможет найти помощь, прежде, чем испустит дух. Развернувшись, Эйтор уверенно направился к покоям самого правителя Альфиона.

Король Хальвин был у себя, уединившись и решив воздать должное недавно доставленному торговцами с юга вину. Такого сорта в погребах королевского дворца еще не было, и государь спешил отведать его. Но в тот миг, когда Хальвин уже поднес кубок ко рту, в дверь осторожно постучались.

- Кого демоны принесли? - правитель, отставив кубок, обернулся, готовый разразиться гневной тирадой, но, увидев, что через порог переступил его воспитанник, чуть остыл. - Эйтор, мальчик мой, чего тебе нужно.

- Государь, - голос юноши дрожал, не тот от страха, не тот от быстрого бега. - Простите, что посмел вас побеспокоить, но мне кажется, вы должны знать об этом. Ваш сын, принц Эрвин...

- Мальчишка в своих покоях, под стражей, - буркнул Хальвин. - Неужто ты хочешь просить за него?

- Боюсь, ваш величество, вы не совсем правы, - потупив взгляд, глухо произнес Эйтор. - Ваш сын бежал. Эрвин хочет увидеть свою возлюбленную, ту немытую девку.

- Бежал? - король вскочил. - Невозможно! Его никто не выпустит из дворца!

Эйтор не успел ничего сказать, поскольку в следующий миг дверь в покои короля распахнулась, на этот раз уже без стука, и на порог упал истекающий кровью гвардеец. Десятник, напоровшийся на клинок принца, все же смог прожить достаточно долго.

- Что еще такое, - вскричал Хальвин, невольно схватившись за кинжал. -Что творится, забери всех демоны?

- Господин, - вслед за раненым воином ворвались еще два гвардейца, стискивавшие рукояти своих мечей. - Господин, принц Эрвин бежал. Он убил охранявших вход в свои покои стражников, и ранил его. - Воин указал на неподвижно лежавшего гвардейца, под которым уже растекалась лужа крови. - Он приполз из южного крыла, мой король.

- Подземный ход, - глухо прорычал государь. - Будь я проклят, щенок узнал о тайном ходе, ведущем из дворца. Как давно сбежал принц?

Последний вопрос был обращен к гвардейцам, в нерешительности переминавшимся с ноги на ногу на пороге королевских покоев.

- Господин, - вымолвил один из воинов дрожащим голосом. - Думаю, он сбежал не меньше пятнадцати минут тому назад, господин.

Глухо зарычав, король Хальвин кинулся к гвардейцу и, прежде, чем тот хоть что-то понял, вонзил ему в грудь кинжал, пронзив кирасу. Воин, захрипев, медленно опустился на пол рядом со своим уже мертвым товарищем. Второй страж, невольно стиснув эфес меча еще крепче, но все же догадавшись не обнажать клинок, отступил назад, не сводя взгляда с короля.

- Собрать воинов, - приказал Хальвин, не обращая на мелькнувшую в глазах наемника бурю чувств, от испуга до ненависти. - Десятника, что командовал гвардейцами, сторожившими принца, запороть плетьми, за то, что плохо обучил своих воинов. А мы отправимся в погоню за Эрвином. Эйтор, - король, глаза которого налились кровью, что было первым признаком близящегося припадка ярости, взглянул на побледневшего воспитанника: - Отправишься со мной. И поспеши, мой сын, должно быть, уже далеко. Знаешь, где живет та потаскуха, к которой так часто сбегает мой сын?

- Да, государь, - дрожащим голосом ответил Эйтор. Сейчас королевский воспитанник уже не был в таком восторге от своей задумки. Пожалуй, охваченный бешенством король запросто может убить Эрвина, да и ему самому, Эйтору, тоже достанется, если юноша окажется слишком близко от разбушевавшегося владыки. Но пути назад больше не было. - Я знаю, где это, - решительно произнес Эйтор. - Я могу проводить ваших воинов, мой король.

Спустя несколько минут дюжина всадников, бряцая оружием и нещадно настегивая хрипевших скакунов, покинула королевский дворец, с шумом пронесшись по спящим улицам Фальхейна. И первым скакал владыка Хальвин, за которым едва поспевали его гвардейцы.

А непокорный принц бежал со всех ног, и шаги его гулко звучали в подземелье, стены которого были выложены грубо обтесанными камнями. Путь по узкому, впору пройти одному человеку, и то не особо высокому и плечистому, подземному коридору занял не слишком много времени. Тем более, наследник не шел, а буквально летел, движимый мыслью о том, что в этот самый миг, быть может, слуги короля уже тащат отчаянно отбивающуюся, заплаканную Ильму, к которой тщетно рвется ее отец, сдерживаемый крепкими руками опытных воинов. Видение был столь отчетливым, что Эрвин кинулся вперед со всех сил, едва не упав, когда споткнулся о выступающий из неровного пола камень.

Внезапно принц почувствовал запах травы, лица его коснулся прохладный влажный воздух, и Эрвин спустя миг оказался в глубоком овраге, заросшем со всех сторон ольхой. Откуда-то справа послышалось конское ржание, приглушенные голоса и звон металла. Его ждали.

На землю уже опустились сумерки, а потому принца заметили, когда он выбрался из зарослей, бегом бросившись к небольшой группе вооруженных людей, державших в поводу оседланных лошадей.

Те, кто ждал наследника, сперва насторожились, схватившись за клинки, и Эрвин не сразу вспомнил, что по-прежнему облачен в форму королевского гвардейца, а потому его друзья вполне могли заподозрить засаду. В прочем, принца быстро узнали и успокоились, оставив оружие в покое, хоть и озираясь по-прежнему настороженно.

- Ваше высочество, - статный молодой парень, чуть старше самого принца, почтительно склонился, придерживая рукоять висевшего на бедре длинного клинка. - Эйтор велел ожидать вас здесь.

Эрвин окинул взглядом поляну. Вместе с Кертусом, его верным товарищем еще по детским шалостям, в буковую рощу прибыли еще три юноши, похожие друг на друга, точно близнецы. Все вооруженные, сосредоточенные и непривычно серьезные, словно сейчас им предстояло, по меньшей мере, спасти королевство. Принц понимал, что эти люди пошли на риск, нарушив волю короля и оказав помощь разгневавшему его сыну, и их собранность, а также некоторая замкнутость сейчас были вполне понятны ему.

- Благодарю, Кертус, - пытаясь успокоить сбившееся не столько от быстрого бега, сколько от волнения дыхание, вымолвил наследник престола. - Я рад, что ты не предал меня, друг.

- Как я мог? - парень вполне натурально изобразил оскорбленное достоинство. - Разве я прежде заставлял вас усомниться в своей преданности, мой принц?

- Прости, Кертус, друг мой, - вдруг почувствовав вину, молвил в ответ Эрвин. - Но мой отец придет в неописуемую ярость, узнав, что вы посмели нарушить его приказ и помочь мне. Вы сейчас рискуете головами, и я тем более благодарен вам за то, что не оставили меня в трудный час.

- Мой принц, - невозмутимо произнес королевский воспитанник, один из юных дворян, входивших в свиту наследника. - Ваше недовольство для меня значит больше, чем гнев государя. Я и мои спутники будем с вами, что бы ни случилось, - твердо молвил юноша.

- Прости, мой верный друг, - еще раз повинился принц. - Я усомнился в твоей верности лишь на миг, и каюсь в этой слабости. Но довольно разговоров, - вдруг воскликнул Эрвин. - Нам должно спешить, иначе люди моего батюшки доберутся до цели раньше.

Стремительно вскочив на спину легконогого скакуна, Эрвин ожег его плетью, что было сил, и конь, взрывая подкованными копытами уже покрытую росой землю, сорвался с места, растворившись в вечернем сумраке, все более сгущавшемся с каждой минутой. Кертус и его товарищи, чуть замешкавшись, рванули вслед за принцем, растягиваясь вереницей. Полдюжины всадников исчезли в подступающей ночи.

В доме царила тишина, нарушаемая только стрекотанием неугомонного сверчка, но Ильма, дочь Сетрика-сыродела, в этот поздний час не спала. Девушка, уже раздевшись, но так и не приблизившись к постели, села за стол, над которым трепетал огонек свечи, разгоняя тьму, окутавшую спальню. Ее матушка и суровый отец, утомившийся за долгий день, уже видели, должно быть, десятый сон, но девушке было не до того. Та, кому с некоторых пор было отдано сердце самого наследника трона, погрузилась в невеселые раздумья, готовясь к предстоящему свиданию с принцем Эрвином.

Девушка могла сказать, не кривя душой, что полюбила сына короля искренне. Она не просила дорогих подарков, а если Эрвин хотел одарить ее золотом или серебром, то чаще отказывалась. И ее не прельщала мысль о том, что, быть может, безродная крестьянка когда-нибудь станет королевой, ибо принц, зная, без сомнения, что идет против всех писаных и неписаных законов, твердо решил взять ее в жены. Они были счастливы, и те мгновения, что влюбленные проводили вместе, вдали от всех остальных, искупали бесконечные серые будни. Но сейчас Ильму охватил страх. Новость, которую она готовилась сообщить своему принцу, и никак не могла подобрать для этого подобающих слов, могла в один миг разрушить все, что было между ними.

Готовая то плакать, то смеяться, девушка не слышала конский топот, прокатившийся по селу, как не слышала и ржание разгоряченных быстрой скачкой жеребцов. И лишь требовательный стук в дверь заставил ее встрепенуться, тревожно кинувшись к окну, затянутому выскобленным бычьим пузырем.

Удары, исполненные немалой силы, обрушивались на довольно хлипкую дверь вновь и вновь, так что дом, казалось, был готов вот-вот раскатиться по бревнышку. Сетрик, негромко бранясь, прошлепал босыми ногами по чисто выметенному его дочерью полу, двинувшись к двери, как всегда на ночь, запертой на массивную щеколду.

Сыродел, что-то недовольно бормоча себе под нос, едва коснулся запора, как дверь буквально совало с петель, и в проеме возникла высокая фигура, закутанная в плащ. Ильма мгновенно узнала Эрвина и, поняв, что ее возлюбленный не явился бы среди ночи просто так, кинулась к нему, оттолкнув в сторону своего отца.

- Ильма, любовь моя, - Эрвин подхватил девушку, крепко сжав ее в объятиях и прижимая к своей груди, облитой сталью нагрудника. - Как славно, что я успел опередить их!

- Сыродел изумленно смотрел на принца. Не укрылись от его взгляда и вооруженные люди, нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу за спиной наследника престола.

- Что случилось, Эрвин, - непонимающе взглянув на принца, молвила девушка, чувствуя смутное беспокойство. - Что происходит?

- Мой отец все узнал и разгневался на нас, - коротко молвил принц, страстно целуя прильнувшую к его груди девушку, словно и не ощущавшую холодной стали кирасы. - Я убил нескольких гвардейцев, чтобы придти к тебе. Нужно торопиться. Король послал за вами своих слуг, и они будут здесь в любое мгновение. Бежим, Ильма!

- Я не понимаю, - лепетала девушка, пребывавшая в полном смятении. - Куда бежать, зачем?

- Я спасу тебя, даже если придется покинуть Альфион, - твердо произнес принц. - Прошу, поспеши, иначе мне придется вступить в бой со всей гвардией моего батюшки

- Эрвин, прости, но я боюсь, иного случая сказать тебе это не будет. - Ильма не спешила собираться, да и нечего ей было собирать кроме нескольких платьев, купленных родителями на столичном рынке. - Эрвин, любовь моя, я жду ребенка, - выдохнула девушка. - Твоего ребенка!

На мгновение наследник замер, видимо, пытаясь понять, не послышалось ли ему сказанное девушкой. Ильма замерла, и сердце ее от страха сжалось в комок, будто покрывшийся льдом. Бывало всякое, и иные лорды, ни один из которых не отличался целомудрием, узнавали, что какая-нибудь простолюдинка понесла от них, то зачастую избавлялись от нежеланного ребенка, просто убив несчастную женщину. Никто не был рад появлению в замке очередного бастарда, а потому последствия своих любовных приключений благородные господа устраняли без лишних душевных терзаний.

- Это же чудесно, - прошептал не веривший своему счастью принц, не обратив внимания, что его возлюбленная в этот миг стала похожа на загнанного в угол зверька, ожидающего смертельного удара. - Это просто великолепно. - И принц. Опустившись на колени, произнес, взглянув девушке в глаза: - Ильма, прошу, стань моей женой. Сегодня, сейчас! Скажи, согласна ли ты?

И девушка, готовившаяся стать матерью отпрыска королевского рода, не смогла вымолвить ни единого слова, кроме едва слышного:

- Да, мой принц!

Подхватив на руки готовую лишиться чувств девушки, принц бросился прочь из избы сыродела, вновь взлетев в седло и усадив перед собой свою возлюбленную. Свистнула плеть, и кони, измученные быстрой скачкой, вновь сорвались с места, резко взяв в карьер. Отец девушки и его супруга, еще не стряхнувшая с себя тенета сна, только и могли, что смотреть вослед всадникам, открыв рты. О том, что опасность может грозить и им, наследник альфионского трона уже не вспоминал.

- Вот и увезли нашу кровиночку, - сдерживая всхлипы, произнес враз постаревший лет на десять Сетрик, уставившись в ночной сумрак.

- Может, ей так лучше? - робко молвила прятавшаяся за его плечом жена, еще не пришедшая в себя. - Все же он - принц. Если они любят друг друга, так и пусть будут вместе.

Всадники исчезли в ночи, сопровождаемый бреханьем псов, и на несколько мгновений над селом вновь повисла тишина. Но вдруг снова раздался стук копыт, и по деревне промчался более многочисленный отряд. Всадники, настегивая свих скакунов и подгоняя их гневными криками, окружили дом сыродела, стоявший на окраине.

Увидев, кто возглавлял отряд, Сетрик вздрогнул, теряя дар речи, и опустился на колени. Но король Хальвин, не обращая внимания на это, оттолкнул в сторону крестьянина, ворвавшись в казавшийся опустевшим дом. Государя сопровождали два воина, вооруженные до зубов.

- Где они, - метнувшись в одну комнату, в другую, и убедившись, что кроме стариков-родителей в избе нет ни одной живой души, король схватил за горло Сетрика, рывком подняв его с земли. - Отвечай, чернь, где мой сын и твоя грязная девка? Куда они уехали?

Сыродел, быть может, и хотел что-то ответить, но пальцы короля стальной хваткой впились в его горло, и из разинутого рта слышались только хрипы. Сетрик дергался, пытаясь вырваться из рук государя, который, будучи разъярен этим, только сильнее сдавливал глотку своей жертвы.

- Будь ты проклят, - продолжал неистовствовать правитель. - Где они?

- Мой король, - один из гвардейцев, обходивший вокруг дома, окликнул Хальвина. - Мой король, я нашел следы подков. Они уходят на юг, к холму. - Наемник указал куда-то во тьму, туда, где смутно угадывались очертания какого-то строения, венчавшего недальний холм. - Следы совсем свежие, государь.

- Проклятый выродок! - яростно зарычав, владыка Альфиона отшвырнул от себя Сетрика, пролетевшего несколько ярдов, точно он вовсе ничего не весил, и ударившегося затылком об угол здания. Раздался хруст костей, и сыродел сполз к основанию стены, оставляя за собой кровавую полосу.

Жена сыродела, увидев у своих ног бездыханное тело мужа, помедлила одно мгновение, а затем, издав страшный, какой-то утробный крик, который слышали, должно быть, в самом Фальхейне, бросилась к королю. Согнув пальцы, точно когти, обезумевшая от горя женщина попыталась впиться ими в лицо, выцарапав владыке глаза. Но Хальвин, отступив на шаг назад, выхватил из ножен меч, и клинок вонзился не видящей ничего женщине под левую грудь, точно в сердце.

Женщина умерла не сразу. Она смогла сделать еще один шаг вперед, сильнее нанизываясь на длинный клинок. Обхватив впившийся в ее тело меч, обрезая о бритвенной заточки лезвие пальцы, жена сыродела приблизила свое лицо к королю, и губы ее слабо шевельнулись. Женщина что-то хотела сказать своему убийце, но на это жизни, заключенной в ее теле, уже не хватило, и она обмякла, склонив голову на грудь и закрыв глаза.

- Грязная тварь! - прорычал король, освободив меч из плоти убитой им крестьянки и вытерев клинок о ее одежду. - Жили, как собаки, и сдохли так же. - Хальвин рассмеялся с нескрываемым презрением, а затем, обернувшись к стоявшим вокруг воинам, приказал: - По коням. К храму, в погоню!

Гвардейцы все были опытными воинами, немало повидавшими на воем веку, ибо не каждый из них являлся сразу в Альфион, чтоб поступить на службу к здешнему правителю наемники, псы войны, они сражались большую часть совей жизни и успели увидеть множество смертей. Но столь скорая и жестокая расправа над беззащитными крестьянами даже этих бойцов, чьи сердца давно обратились в камень, заставила испытать шок. Однако никто не посмел сказать хоть слово опьяненному кровью Хальвину, и гвардейцы, вскочив в седла, покинули село, следуя за своим государем.

Взрывая копытами сырую землю, могучие рыцарские скакуны поднимались по склону холма. Путь Эрвина лежал к возвышавшемуся на его вершине, менее, чем в миле от села, небольшому храму. Наследник знал, что жрец, служивший там, никогда не покидает свой пост.

Жители древней Империи, объединившей под своей железной рукой почти все человеческие племена на долгие века, отвергли прежних богов, придумав Семурга, справедливого и беспристрастного Судию, пред которым всякий предстает, оставив этот мир. Бог, созданный помешанными на законах людьми, не вмешивался в дела каждого при жизни, оставляя свободу выбора, внушая ложное чувство вседозволенности, но всякий знал, что, ступив в иной мир, мир бесплотных душ, он будет держать ответ за свои поступки, неважно, был ли он при жизни могучим правителем, или грязным попрошайкой. И от того, сколько в жизни каждый совершил благих дел и сколь содеял он зла, будет зависеть, увидит ли он улыбку Эльны, или же кровожадный оскал жуткого Гереха, владыки Печальных пределов.

Но не всегда люди верили в Судию, и каждое племя почитало некогда своих богов. Иные были добрыми, ничего не просившими за свою помощь, другие же за все требовали кровавых жертв, особо любя, когда их алтари кропила горячая человеческая кровь. Их ждала разная судьба, этих богов, которых стоило бы называть лишь демонами, иные оказались забыты, но в некоторых верили и поныне. Такой была Тайла, богиня любви, хранительница домашнего очага, коей поклонялись в этом мире едва ли не с момента его появления. К ее храму и направлялся принц Эрвин.

Удар сотряс двери храма, круглого строения с заостренной крышей, венчавшего плоский холм, подножье которого густо поросло цепким кустарником. Старый жрец, тщедушный, седой, приоткрыв створку, подслеповато уставился на принца, к которому прижималась всем телом дрожавшая не тот от волнения, не то просто от ночной прохлады девушка.

- Скорее, старик, обвенчай нас, - потребовал наследник престола, врываясь в озаренный бившимся в центре пламенем храм. - Спеши!

Этот огонь не гас никогда, что бы ни случалось. Святилище стояло на холме столько, сколько помнили себя люди, основанное еще в незапамятные времена, задолго до Альфиона и даже овеянной легендами Империи, и всякий мог найти здесь утешение и добрый совет.

- Эрвин, мальчик мой, - неуверенно вымолвил жрец, не понимая спросонья, что творится. - Как ты здесь в такую пору?

- Торопись, жрец, - порычал принц. - Не заставляй меня явить свой гнев, старик!

Прежде они так долго беседовали меж собой, и юноша, открыв рот, молча внимал старым преданиям, оживавшим в устах престарелого жреца. Теперь же перед старцем стоял не жаждущий общения мальчик, но будущий король, уже научившийся повелевать.

- Не мешкай, - потребовал Эрвин. - Делай, что приказывают! - и, едва не сбив дряхлого служителя Тайлы с ног, наследник ворвался в храм, втащив следом за собой впавшую в ступор девушку.

- Так же нельзя, господин, это против традиции, нужно дождаться рассвета и только тогда... - попытался успокоить ночного гостя жрец, но, увидев в глазах наследника огоньки подступающего безумия, сдался. Крутой нрав нынешнего государя был известен всем в Альфионе, и принц не отличался большим терпением и кротостью. А потому жрец, засеменив вглубь храма, покорно произнес: - Ступай за мной, мой господин.

Принц обернулся к сосредоточенным и мрачным спутникам, напряженно тискавшим рукояти своих мечей и настороженно озиравшимся по сторонам.

- Кертус, - произнес Эрвин, взглянув на одного из товарищей, прежде всегда следовавших за ним, и ныне не предавших своего принца. - Кертус, мой верный друг, будь со мною рядом. А остальные пусть охраняют святилище снаружи.

- Мой принц, - сверкнув глазами, молвил один из юношей. - Мой принц, пока в наших руках довольно силы, чтобы поднять клинок, никто не посмеет переступить порог этого храма.

Юнцы, выросшие на героических балладах, сейчас они вели себя, как чаще подобало бы поступать тем, кто носит рыцарские шпоры. В глазах своих товарищей молодой принц видел только решимость, но места страху или сомнениям там не было.

- Ну же, жрец, - требовательно произнес Эрвин, когда его спутники, кроме Кертуса, вышли вон, закрыв за собой ворота, отрезавшие озаренный слабым пламенем костерка храм Тайлы от остального мира. - Давай же! Не медли, ибо у нас нет ни мгновения лишнего, жрец!

- Да свершится твоя воля, принц, - с этими словами старик оплел сцепленные руки влюбленных тонкой шелковой ленточкой, словно связывая их друг с другом. Белый цвет был символом чистоты, духовной и телесной, и потому ленточка та была соткана из ослепительно белого шелка. - Я проведу ритуал, и простит мена Тайла, если сделаю что-то против обычая.

Старец обошел вокруг очага, в котором слабо трепетало священное пламя, и бросил в огонь несколько тонко распиленных плашек. Огонь, с радостью поглотив пищу, вспыхнул с удвоенной силой, и извивающиеся языки его чуть не коснулись кровли святилища. Эрвин, не выпуская ладони Ильмы, намеревался пойти следом за жрецом, но тот жестом заставил влюбленных остаться на месте, в молчании наблюдая за каждым действием хранителя священного пламени. Лишь сейчас во взгляде девушки промелькнул огонек разума, только в эти мгновения она начала сознавать, что сейчас должно произойти.

- Тайла, милостивая и всепрощающая, - неожиданно сильно и уверенно, звенящим от напряжения голосом произнес вдруг старый жрец, воздев взгляд к небу. - Позволь мне, верному и недостойному служителю твоему, хранителю Священного Пламени, сочетать влюбленные сердца, что явились ко мне, движимые прекраснейшим из чувств.

В неказистом святилище воцарилась торжественная атмосфера, и Эрвин, невольно все крепче сжимавший тонкие пальчики Ильмы, чувствовал, что девушку колотит дрожь, и сейчас виной тому уж точно был не холод.

- Возьмите друг друга за руки, - произнес жрец, взглянув на влюбленных. - Пройдите над Священным Пламенем и очиститесь от сомнений и скверны, дабы чистыми вступить в новую жизнь!

Взглянув друг на друга, юноша, едва успевший стать мужчиной, и девушка, совсем недавно ставшая женщиной, одновременно сделали шаг вперед, подняв крепко сцепленные руки. На мгновении ощутили нестерпимый жар огня, яростно бившегося в каменном очаге, а затем оказались лицом к лицу со жрецом, в этот миг невероятно преобразившимся и уже не похожим на того дряхлого, заспанного старика, что отворил перед ними двери храма.

- Эрвин, сын Хальвина, - возвысил голос хранитель святилища. - Будь защитником вашего очага, храни жену свою всегда, будь верен ей, не оставляй ее ни в горе, ни в радости, и да пребудет с тобой благословение Тайлы!

Взгляд жреца, в котором плясало пламя, вперился в девушку, от волнения едва не лишившуюся чувств. Она только сейчас по-настоящему стала понимать, что происходит.

- Ильма, дочь Рогнеты, - твердо, торжественно, точно перед многотысячной толпой, молвил старец, очи которого словно превратились в расплавленное золото. - Храни ваш очаг, угождай мужу своему, будь ему верна в миг радости и в мгновение горя, и да прибудет с тобой благословение...

Речь жреца прервали раздавшиеся из-за плотно затворенных врат святилища крики, затем дополнившиеся звоном оружия. Что-то тяжело ударило в ворота, а затем сильнейший удар сорвал их и в темном проеме, озаренные неверным светом факелов, возникли фигуры, тускло сверкавшие броней и обнаженными клинками. И впереди шел сам король Хальвин.

- Ни шагу вперед, - воскликнул Кертус, вытягивая из ножен блеснувший в отсветах пламени клинок. - Стойте!

Юноша видел изрубленные тела двух своих друзей, лежавшие на мокрой от росы земле. Видел он и пришпиленного к воротам храма полудюжиной арбалетных болтов третьего своего спутника, даже после смерти не выпустившего из сведенных судорогой пальцев рукоять меча. И уж тем более не остались незамеченными обнаженные клинки и нацеленные в грудь молодому рыцарю арбалеты. Но он защищал своего господина, того, кому сам, по своей воле, дал клятву служить, покуда принц не освободит его от этой службы, и был готов биться до смерти. Собственно, ясно было, что миг этот наступит довольно скоро.

- Прочь с дороги, молокосос, - глухо прорычал король Альфиона, делая шаг вперед. - Если тебе дорога жизнь, мальчишка, то не стой на моем пути!

Не говоря ни слова, Кертус выхватил клинок, и в тот же миг сухо щелкнул арбалет. Болт вонзился юноше в бедро, заставив того опуститься на колено. Король Хальвин не собирался снисходить до схватки с каким-то мальчишкой.

- Как ты посмел осквернить кровью святое место? - взвился вдруг жрец, гневно сжимая кулаки. - Прочь отсюда, святотатец!

Это могло показаться смешным, сухонький старичок против гиганта-короля, к тому же вооруженного, но в голосе, в каждом движении жреца ощущалась какая-то тайная сила, и даже охваченный яростью Хальвин опешил на миг.

- Это ты иди прочь, старик, - рыкнул король. - Я заберу своего сына, а эту девку придушу собственными руками, и ты, дряхлая развалина, не остановишь меня!

- Твой сын и Ильма, дочь Рогнеты сочетались законным браком, и ты не можешь отныне разлучить их, - звонко молвил в ответ жрец. - Если же сделаешь еще хоть шаг, то не я, но милосердная Тайла покарает тебя. Она дарует мне силу. Дабы защитить Священное Пламя.

Глухо рыча, король Хавльвин шагнул вперед, и тогда жрец воздел над головой руки, и все, кто оказался в этот миг в святилище, видели, как их окутало золотистое мерцание. Древняя богиня не оставила в беде своего верного слугу, долгие годы возносившего ей молитвы и творившего добрые дела ее именем. Но королевские гвардейцы, прежде сталкивавшиеся с магией в самом разном виде, не мешкали. Прошедшие суровую школу, из которой неловкие, слишком медлительные и нерешительные не выходили живыми, наемники на службе его альфионского величества сперва действовали, и лишь затем к ним пришло осознание того, что они натворили, а вместе с пониманием этого явился страх.

Но все это было чуть позже, а в тот миг, когда жрец уже намеревался ударить своими чарами, слитно щелкнули арбалеты, и два болта, с низким гулом пронесшись под сводами храма, завершили свой короткий полет в теле старого жреца, впившись в его узкую грудь по самое оперение. В тот же миг сияние, окутавшее его руки, угасло, а затем померк и блеск в глазах. Коротко всхлипнув, старый хранитель святилища кулем упал на пол возле священного очага, в котором бессильно билось пламя.

- Ты убил жреца, король Хальвин, и отныне на тебе проклятие древней богини, - Кертус, раненый, но еще пребывавший в сознании, превозмогая боль поднялся на ноги, замахиваясь мечом. - И пусть я стану проводником ее гнева прямо сейчас. Умри, убийца!

Он успел поднять оружие в замахе, но на то, чтобы ударить, король, которые был все же не только самым сильным бойцом во всем Альфионе, но и самым быстрым, времени юнцу, заигравшемуся в рыцаря, уже не дал. Со свистом рассек воздух широкий клинок, уже успевший этой ночью отведать крови, и полоса стали врезалась в грудь Кертусу, беззвучно рухнувшему наземь.

- Взять его, - теперь взгляд короля, полный нечеловеческой ярости, нацелился на Эрвина, нервно стискивавшего рукоять меча. - Живей, псы!

- Умри, - не дожидаясь, когда гвардейцы исполнят приказ государя, принц, одним плавным движением вытянув меч из ножен, бросился к своему отцу. - Сдохни, бешеный зверь! Тебе не место на троне, безумец!

Крестя перед собой воздух тускло сверкавшим в свете священного огня клинком, Эрвин совершил прыжок, стремительно атаковав короля. Но Хальвин встретил его наскок непроницаемой защитой, отразив несколько стремительных выпадов, и затем перейдя в атаку сам. Здесь, под сводами древнего святилища, сошлись в поединке два бойца, одинаково подвижный и ловких во владении клинком. И оба были в этот миг охвачены боевым безумием, застившим глаза алой пеленой, и рождавшим во рту привкус свежей крови.

- Своевольный щенок, - брызжа слюной, рычал государь, нанося удар за ударом. - Ничтожный сопляк!

- Убийца, - принц Эрвин, пока еще отражая выпады противника, частью принимая их на свой клинок, а частью уклоняясь, отступал, не в силах выдержать яростный натиск своего отца. - Тиран! Жестокий выродок!

Но все же король Хальвин был сильнее, и свое воинское мастерство он оттачивал не только на плацу, под присмотром суровых наставников, но и в гуще сражений, из которых всякий раз выходил победителем, забирая жизни менее удачливых врагов. Зацепив клинок своего сына крестовиной своего меча, он вырвал оружие из рук принца. Но Эрвин, не помня себя, кинулся на отца с кулаками, впервые в жизни окунувшись в омут боевого безумия, которым страдали все его предки по мужской линии.

Кулак Эрвина, не такой увесистый, как у отца, врезался королю в переносицу, но Хальвин, не оставаясь в долгу, ударил сына в подбородок, сбив его с ног. А уж встать беснующемуся принцу не позволили гвардейцы, наконец, вступившие в схватку. Но даже им втроем, навалившись на бившегося, точно в агонии Эрвина всем своим немаленьким весом - а каждый воин был облачен в кольчугу и шлем - едва удавалось сдерживать наследника престола.

- Что ж, теперь разберемся с тобой, грязная потаскуха, - кровожадно прошипел Хальвин, приближаясь к Ильме, которую колотило от ужаса.

Бояться было чего, и даже закаленные гвардейцы взирали на своего короля с ужасом. Сейчас их взорам предстал не суровый правитель, а древний демон войны. В глазах Хальвина плескалась ярость, не имевшая ничего общего с обычной человеческой злобой, волосы и борода были всклокочены. По лицу владыки текла кровь из расплющенного носа, но на это Хальвин не обращал внимания, как не обратил бы его и на зияющую рану, нанесенную боевым копьем. В припадке безумия одержимые воины переставали чувствовать боль, это было известно всякому в северных землях. Так и правитель Альфиона сейчас не замечал ничего, кроме дрожащего комка теплой плоти, прижавшейся к стене девчонки, словно завороженная, не сводившей взгляда с приближающегося короля.

- И чем только такая чумазая девка, как ты, смогла очаровать моего сына? - презрительно рассмеялся альфионский самодержец. - Ты же просто грязный звереныш! Родилась в навозе, им же и станешь, когда сдохнешь, как сдохли твои матушка и батюшка!

- Нет, - прошептала девушка, прижимаясь спиной к резной деревянной колонне, одной из четырех, что поддерживали кровлю храма. - Ты не посмеешь убить меня здесь, в храме.

- Верно, здесь пролилось уже достаточно крови, - кивнул, хищно оскалившись, король. - Поэтому мы сделаем все снаружи, при свете звезд. Ведь ты любишь смотреть на звезды?

Ильма взвизгнула, попытавшись выскочить наружу, но Хальвин поймал ее за волосы и, что было сил, рванул на себя, сбивая с ног. И так король вытащил свою кричавшую от боли добычу из святилища, туда где стояли над телами спутников принца гвардейцы, вытиравшие окровавленное оружие. Двое королевских воинов выволокли из храма вслед за государем и Эрвина, уже переставшего сопротивляться.

- Отец, - закричал наследник престола. - Сделай со мной что угодно, но не тронь ее! Заклинаю всеми богами, не трогай ее. Ильма носит ребенка, моего ребенка!

- Твоего, - ехидно спросил король. - И ты так уверен в этом, глупец? Думаешь, ты один развлекался с этой девкой?

- Пощади ее, отец, - уже не кричал, но надрывно хрипел принц. - Ради ее будущего ребенка, молю, пощади!

- Зачем мне нужен выродок, в котором не найдется и капли крови альфионских королей? - расхохотался Хальвин, возвышаясь над скорчившейся у его ног девушкой, точно гора. - Ты только и горазд, что плодить ублюдков, сын мой. Но я не допущу этого!

Эрвин, почувствовав, что его стражи чуть расслабились, дернулся, пытаясь вывернуться из их рук, но получил удар в живот и вновь утих. Затем взгляд выхватил из толпы наемников-гвардейцев знакомое лицо, лицо того, кого он не ждал увидеть здесь и сейчас.

- Эйтор, - прохрипел принц. - Эйтор, что ты делаешь здесь? Почему ты с моим отцом?

- Твой названный брат проявил большую сыновнюю почтительность, - рассмеялся король. - Он оказался более послушным и преданным, а потому пред лицом этих воинов, которые скорее умрут, чем солгут и позволят солгать другим, я нарекаю Эйтора, сына Хлогарда, наследником короны Альфиона, тебя же, Эрвин, сын мой, я лишаю всяческих прав. Можешь убираться на все четыре стороны, щенок! А чтобы твой бастард не создал потом помех, сперва смотри, сопляк, что я сделаю с этой девкой.

Блеснул озаренный лунным светом клинок, и король Хальвин одним ударом срубил голову пытавшейся подняться на ноги девушке. Все, кто оказался в этот миг возле храма, застыли на мгновение, невольно наблюдая за тем, как отрубленная голова покатилась по тропинке к подножью холма. А затем над окутанным мглой лесом раздался дикий, животный крик, в котором смешалась боль, скорбь и ненависть, жуткая, нечеловеческая злоба. То кричал Эрвин, отрешенный от престола сын владыки Альфиона, человек, потерявший в одно мгновении е все, что было дорого ему.

- Вот и все, - довольно произнес король, с презрительной насмешкой наблюдая, как бьется в крепких руках на растерявших бдительность гвардейцев охваченный горем сын.

- Эйтор, - порычал тот, кто еще миг назад считал себя наследным принцем Альфиона. - Значит, это ты предал меня? Ты привел сюда моего отца, верно? Я верил тебе, считал своим братом, а ты как отплатил мне за все? Почему, - простонал Эрвин, глядя в глаза своему брату. - Почему?

- Прости, Эрвин, - новоиспеченный наследник приблизился к своему названному брату. - Ты сделал свой выбор. У тебя могло быть все, целое королевство, богатство, власть, поклонение тысяч подданных, но ты избрал иной путь. Каждый из нас делал свой выбор, - покачал головой Эйтор. - Да, я жил в королевском дворце, но мне суждено было оставаться никоем, лишь слугой, твоим, будь я проклят, слугой, а такая участь не по мне! В моих жилах лишь немного меньше королевской крови, и прав на трон у меня почти столько же. Я не предавал тебя, нет, - усмехнулся новый наследник корны. - Я лишь восстановил справедливость. Эти земли довольно уже натерпелись от рода королей-безумцев, являясь к которым на прием, даже самый знатный лорд никогда не может быть уверен, что живым покинет обитель монарха. Мне жаль, что все так вышло, - вздохнул Эйтор. - Но не надо было тебе бросаться с мечом на своего отца, тогда, быть может, он проявил бы снисхождение.

Эрвин так ничего и не ответил, лишь буравя вполне довольного собой названного брата пристальным взглядом. Сын короля лишь хрипло дышал, больше не пытаясь освободиться из мертвой хватки гвардейцев, державших Эрвина крепко, но аккуратно, ибо для них он все еще оставался принцем.

- Воины, - Хальвин подозвал к себе гвардейцев, по-прежнему державших наготове мечи и взведенные арбалеты, словно они ожидали внезапного нападения. - Сжечь храм! Спалите все дотла!

- Государь, - неуверенно произнес один из наемников, седой ветеран, заметно прихрамывавший на левую ногу. - Грешно разорять святилище, государь. Этот храм, пусть он посвящен и древней богине.

- Ты, ничтожный пес, - вдруг прошипел, хватаясь за клинок, король. Приблизив свое лицо к воину. - Как смеешь ты перечить мне, как осмелился оспорить мой приказ? Не забывай свое место, наемник!

И король, не дожидаясь, пока гвардейцы хотя бы шевельнутся, выхватил из рук одного из них факел и, размахнувшись, бросил на покатую кровлю храма. Пламя занялось быстро, взмыв в небо извивающимися языками, разогнавшими предрассветный сумрак.

- Жги, - крикнул кто-то из воинов и, следуя примеру короля, бросил горящий факел в распахнутые врата святилища. - Пали все!

Кто-то принялся метать еще факелы, а трое воинов подняли с земли тела спутников принца, павших в коротком и совершенно бессмысленном бою, защищая своего господина и, раскачав их за ноги и за руки, швырнули одного за другим в разгорающееся пламя.

- Вот, кажется и все, - молвил Эйтор, зачарованно глядя на пожар. - Все кончено, Эрвин. Прости меня, но это не моя воля. Боги так решили, иначе все было бы иначе. Теперь ты - никто, а я вскоре стану правителем этой страны. - Юноша усмехнулся, ехидно сверкнув глазами: - И, знаешь, брат мой, ожидание не продлится слишком долго.

- Уходим отсюда, - крикнул в этот миг и король. - По коням, воины! Возвращаемся в Фльхейн!

Хальвин первым вскочил в седло, за ним последовали и гвардейцы. Эйтор, новый наследник Альфиона, пристроил своего скакуна по правую руку от государя, едва сдерживая радость от свершившегося. В одну ночь из бесправного юнца он стал будущим королем.

Всадники уже тронулись, когда в спины им ударил пронзительный крик Эрвина, стоявшего в двух шагах от полыхавшего нестерпимо жарким пламенем храма Тайлы, богини, так и не сумевшей защитить одну из своих обителей.

- Эйтор, - вскричал принц, уставившись ненавидящим взглядом на того, кого еще недавно называл своим братом. - Не спеши торжествовать, Эйтор. Знай, однажды я возьму с тебя за все зло, что ты сотворил, возьму кровью! Бойся этого мига и моли всех богов, чтобы он наступил как можно позже. И будь ты проклят, презренный предатель!

Тот, к кому обращался сын короля, вздрогнул. Сердце его вдруг сковал холод, и только в этот миг Эйтор понял, что нажил себе врага, который не отступится, ибо сегодня Эрвин потерял не просто корону и королевство. Он лишился своей любви, а за это мстят жестоко и неотвратимо.

- А ты, Хальвин, владыка Альфиона, ступай с миром, - рассмеявшись, точно безумец, кричал сын короля. - Я не гневаюсь на тебя, ибо ты сам отомстишь себе. Ты пригрел на груди змею, и вскоре она убьет тебя. Ты уже мертвец, и я теперь не держу на тебя зла, Хальвин!

Храм горел, покуда солнце не поднялось над лесом. И все это время сотрясался в беззвучных рыданиях над обезглавленным телом той, которая подарила юному принцу истинное счастье, с которой он познал настоящую любовь, Эрвин. А затем пожар угас, и юноша, отныне бывший никем в этих землях, поднялся с колен. Он больше не плакал, и во взгляде его сквозил холод, а сердце превратилось в тот миг в глыбу льда, которой отныне неведомы были человеческие чувства. Принц Эрвин умер в этот миг, и появился Эрвин-бродяга, мастерски владеющий клинком, отважный до безрассудства, и столь безжалостный, что его при виде творимых им жестокостей бросало в дрожь убеленных сединами ветеранов. Исчез прекраснодушный юноша, веривший в любовь и справедливость, чтобы уступить место хищнику в человеческом обличье.

Эрвин еще раз обвел взглядом дымящиеся развалины храма, а затем твердым шагом направился к лесу. Все только начиналось.

Принц ушел, скрывшись в зарослях, а с другой стоны к холму подступила толпа крестьян. Кое-ток из них даже был вооружен, грозно сжимая охотничьи луки и топоры. Некоторое время они молча глазели на пепелище, не сумев подобрать подходящих слов.

- Там остались люди, - наконец вымолвил кто-то. - Надо бы похоронить их, как положено, - нерешительно предложил он. - А то совсем уж негоже кости просто так оставлять.

Несколько человек двинулись вверх по склону холма. Да, они разыщут среди головешек прах тех, для кого этот храм стал погребальным костром, и предадут его земле. А затем все до единого уйдут отсюда, покинут эти земли, невзирая на гнев короля, ибо не следует жить возле разоренного храма. Древние боги тоже могли гневаться, и никто из явившихся к разоренному храму мужиков не сомневался, что воздание святотатцам будет скорым и жестоким.

- ...Прости, любимая, мне нужно идти, - принц Эрвин, по праву крови и милостью богов наследник престола королевства Альфион, поднялся с колен. - Недолго уже осталось, счастье мое. Здесь все началось, здесь же и закончится вскоре. И я встречусь с тобой, чтобы больше никогда не расставаться. Навеки!

Еще раз взглянув на руины храма, все еще сопротивлявшегося даже всесильному времени, тот, кто вернулся, дабы взять плату кровью со своих врагов, двинулся в обратный путь, к своим спутникам. Когда он появился из-за деревьев, заставив верного Витара облегченно вздохнуть, лицо принца вновь было похоже на каменную маску, не выражавшую ничего. И только где-то в глубине глаз многоопытный воин увидел старую, но не становившуюся с годами слабее, боль, которую его господин носил в своем сердце уже очень долго.

Ничего не говоря, Эрвин направился к тракту, туда, где ждали его верные спутники, преданные лишенному наследства принцу до последнего вздоха. В них альфионский наследник не сомневался, ибо за минувшие годы он лучше научился разбираться в людях, распознавая фальшь затаенное коварство.

Верный Витар, долгое время сопровождавший своего господина, молча следовал за Эрвином. Воин, ставший тенью изгнанника, никогда не оставлявший принца, и не раз принимавший предназначенные тому удары, понимал, что в эти мгновения его господин вернулся в прошлое, о котором никто и ничего не знал, но которое, должно быть, состояло далеко не из одних только счастливых мгновений.

- Нам пора, - негромко произнес Эрвин, выбравшись на тракт из придорожных зарослей. Каждый из полутора десятков бойцов, вооруженных до зубов, услышал приказ, мгновенно подобравшись. - По коням!

Воины взлетели в седла, пуская скакунов рысью. Распугивая встречных путников отряд, словно стрела, мчался по дороге, петлявшей среди холмов. порой мимо проносились деревушки, и крестьяне, трудившиеся на полях, с опаской провожали взглядами кавалькаду, ожидая от чужаков всякого.

Холмы расступились, и перед всадниками, без приказа остановившимися, сгрудившись за спиной своего господина, открылась панорама города, стоявшего на берегу реки. С возвышенности воины видели серые стены, кольцом охватывавшие город, видели черепичные крыши множества домов, могли даже разглядеть отдельных всадников и повозки, не торопливо передвигавшиеся по лабиринту узких улочек. А над всей этой мешаниной довлела громада королевского дворца, мрачного здания, над шпилями которого реяли стяги, голова вепря на серебряном поле, обращенная на восток. Ненавистный герб кровного врага.

- Фальхейн, город предков, - прошептал Эрвин, не в силах отвести глаз от столицы, которую он не видел уже долгие годы, не видел наяву, но каждую ночь вновь и вновь оказывался на ее улицах, стоило лишь смежить глаза. - Скоро я ступлю на твою мостовую, скоро шаги мои разнесутся под сводами дворца, и вепрь, что венчает его башни, обратится на запад. Я здесь не для того, чтобы отступать. - И, полуобернувшись назад, бросив застывшим в молчании воинам: - Скачем на юг, живее!

Эрвин знал, что вскоре вернется сюда, иначе и быть не могло. Но прежде следовало завершить еще некоторые дела. Принц умел ждать, ибо успел понять, что чем дольше длится ожидание, тем слаще месть.

Разворачивая коней, отряд двинулся прочь от столицы. Дети дальних земель, они едва ли знали, что привело сюда их господина, которому каждый из этих бесстрашных бойцов был обязан жизнью, но чувствовали, что скоро должно свершиться что-то необычное. А принц, возглавивший кавалькаду, не думал ни о чем, настегивая коня с такой яростью, будто пытался убежать от призраков прошлого, преследовавших его всю жизнь.