Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 15

Стоило перевести взор на сидящих напротив, как я столкнулась с любопытными взглядами трех юных созданий. В них не читались ни ненависть, ни надменность перед человеком, низшим по происхождению. Они просто изучали меня, как стали бы рассматривать зверька в клетке.

Княжеские дети были погодками – так обмолвилась о них Улада. Юноша – младший из всех, казался копией отца. Таким, должно быть, выглядел князь в пору отрочества. Темные волосы, падающие тугими кудрями на плечи, были перехвачены серебряным обручем. Мягкий взгляд голубых глаз делался бархатистым благодаря длинным ресницам и разлету густых бровей. Над верхней губой угадывался легкий пушок. Отец и сын смотрелись так же, как смотрится жеребенок против сильного коня. Когда–нибудь сын станет таким же уверенным в себе правителем.

Сегодня хозяин палат тоже красовался надетым на волосы обручем. Только был тот золотым и помассивнее. На широкой груди цепи с оберегами, крупная серьга в ухе. На руках кольца с каменьями. Я сразу отметила и дороговизну тканей, и выставленное на показ богатство. Хорош.

Князь улыбнулся мне, заметив, что я его рассматриваю. Смутившись, что была поймана, я опустила глаза. Троица напротив не пропустила наши гляделки. На лице княжеского сына появилась открытая улыбка, а дочери поджали губы. Ревнуют.

Обе сестры пошли в мать. Грубоватые, точно высеченные из камня лица и фигуры. Нельзя сказать, что совсем некрасивые – их спасал свет молодости. Но пройдет десяток лет и от привлекательности не останется и следа. Отчего–то я была уверена, что они не раз спрашивали у богов, почему те не дали им такой же белой кожи и светлых глаз, как у брата. Чернавки, хоть и разодеты в парчу и бархат.

Я вздрогнула, когда по залу пронесся волчий вой. Забыла, что с него, означающего поворот солнца к весне, начинается веселый праздник Коляда. В зал толпой ввалились ряженые, стройными голосами затянули хвалебную песню. Сначала чествовали хозяина, потом его государынь, а уж следом не обделил и гостей. Многочисленные слуги наполняли кубки, разносили еду, а изголодавшиеся за неделю воздержания гости ели–пили и веселились.

Хоть и не надеялась я увидеть родные лица обозных, все же вглядывалась в скоморохов и балалаечников. Вдруг кого-то из них послал Петр? Знает же, где искать приемную дочь. Но как бы я не пыталась угадать знакомые повадки в прячущихся за масками людей, никого не признала. Да и ко мне никто не стремился приблизиться.

За окном уже стемнело, а пир все длился и длился. Хмельного пива хватило, чтобы некоторые пустились в пляс. Малые, пришедшие с родителями, стайкой носились из угла в угол. Не удержались и дети князя – разделились, чтобы сбиться кучками: парни рядом с парнями, девки с девками. Переглядывались, прыскали в ладошку, толкались и подначивали друг друга. Дочери князя раскраснелись, заневестились. Им хотелось нравиться, и наверняка здесь был тот, кто мечтал одну из них сделать своей.

Я и сама помнила себя такой же на праздниках, устраиваемых отцом. Сердцем чувствовала приближение новой, самостоятельной и непременно счастливой жизни. Мимолетные воспоминания неожиданно больно ударили по душе. Я как никогда почувствовала себя одинокой. Вроде и гостей полно, а одна. Кругом одна.

– Гадания! Гадания! – понеслось по залу, и молодежь тут же точно ветром сдуло. Похватали свои шубы и шапки и бросились на улицу. За ними потянулись и остальные. Двор ярко освещался разложенным по центру костром.

Я не знала, куда себя деть, а потому, огляделась, ища Уладу. Надеялась, что служанка проводит меня до моей горницы, но ее нигде не было видно. Уходить одна я побаивалась. Вроде и не смотрела на меня старшая жена князя, намеренно отводя взгляд в сторону, а чудилось, что она захочет уязвить и как-нибудь проучить наглую рома, забравшуюся в дом к ее мужу.

Младшую жену, вон, научила. Та не только не ела, но и не поднимала на Добронегу и общего супруга глаза. Мне ее стало жаль. Если бы знала, в чем ее винят, даже попыталась бы утешить, поддержать добрым словом. Не знаю, были ли у нее на женской половине доверенные люди, которым она могла поплакаться, но сейчас мы обе с ней оказались неприкаянными.

Когда я уже решилась встать и уйти – князь отвлекся на разговор с каким–то купцом, в палаты вошел перехожий человек с длинным посохом. На конце посоха при каждом шаге тренькала связка колокольчиков. Сквозь лохмотья просвечивало немытое синюшное тело. Висящие паклей волосы делали и без того неприглядный вид еще более удручающим.

Добронега с недовольством посмотрела на перехожего человека, но выгнать не решилась. Не положено в Сочельник отказывать от стола случайному путнику. Тот не стал своевольничать, притулился с краю – там, где гости разошлись, оставив после себя лишь объедки. Придвинул к себе миску, стал жадно хлебать. Хотел попить, но рядом не оказалось ни слуги, ни полного кувшина с квасом. Пошарил глазами по столу и вдруг поднял их на меня.

Не знаю, почему, но я почувствовала призыв. Неведомая сила подняла меня, заставила взять стоящий рядом кубок и подойти к путнику. Протянула ему и подождала, когда тот напьется.

– Я видел брата твоего, – вытерев пенные усы, произнес нищий надтреснутым голосом. – В Арпатских горах у ведьмовского источника. Он ждет тебя.

Я грустно усмехнулась.

– Что–то вы путаете, – мягко сказала я. – Никто не ждет меня в Арпатских горах. Нет у меня брата и никогда не было.

– А это тогда что?

Он порылся в своей изношенной суме и вытащил на свет небольшой тканевой сверток. Раскатав его на столе, показал мне кивком на содержимое. Я отшатнулась, увидев рыжий локон, перевитый шелковой ленточкой.

– Что это? – придя в себя от волнения, я наклонилась, чтобы рассмотреть.

Уж больно волосы были похожи на те, что я так любила навивать на палец. Сжалось болью сердце. Нет больше моего Игоря. Чей–то чужой локон принес путник. Да и вроде цветом посветлей, чем был у любимого.

– Брат со своей головы срезал. Сказал, ищи такую же, как я, поцелованную солнцем. Пусть придет.

– Как зовут его? – выдохнула я, беря ленточку с пучком волос в руки.

– Чего это ты здесь разложился, будто у себя дома? – ответить нищему не дала появившаяся за спиной Добронега. – Поел? Попил? Ступай своей дорогой, иначе сейчас позову людей.

– Я не сделал ничего плохого, – человек втянул голову в плечи. – Дай, хозяюшка, еще немного погреться.

Перехожий человек суетливо дернулся, понимая, что вперенный в него грозный взор ничего хорошего не сулит, сгреб свою суму да неудачно. Из нее вывалились нитка бус, недорогие серьги, женский головной платок. Я неуклюже присела, чтобы собрать оброненное, и увидела, что незнакомец бос. Это в зимнюю стужу–то? А ножка у него маленькая, будто женская.

– Давай–давай, пошевеливайся, – Добронега указала пальцем на дверь. – Народ только смущаешь.

Я поднялась, опираясь на скамейку. Живот мешал быть более ловкой. Торопливо засунула в нищенскую суму не только выпавшие вещи, но и каравай со стола. Пошла, точно привязанная, за перехожим, когда тот заторопился к выходу. Хотелось поточнее расспросить про «брата».

На улице выпал свежий снег, во дворе дети катали снежную бабу. У ворот девицы со смехом бросали сапожки, чтобы узнать, с какой стороны придет жених. Знакомые гадания. Парни устроили молодецкую свалку, играя немеряной силой. Все, как и положено в Святки.

– Постойте! – окликнула я незнакомца у распахнутой настежь двери. – Почему вдруг решили, что я та самая сестра? Вдруг ошиблись и другой нужно показать весточку?

Я протянула рыжий локон, чтобы вернуть, но нищий не взял.

– Оставь себе. Он сказал, что я сразу узнаю. Я и узнал, – незнакомец перевел с меня глаза на Добронегу, которая из глубины палат зорко следила, чтобы перехожий человек покинул дом. У меня у самой от ее взгляда мороз шел по коже. – А ей скажи, – вдруг кивнул нищий на старшую княжескую жену, – чтобы поласковей с людьми была. Хотя бы перед смертью. Боги спросят с нее.

Меня сильно поразили слова незнакомца. Я застыла, переваривая сказанное. Очнулась, услышав, как под шагами незнакомца скрипит снег. Вспомнила, что на нем нет обуви, и кинулась следом. Тронула за локоть.

– Подождите. Возьмите мою обувку. У меня есть другая. А вам надо. Иначе замерзнете, – вот вроде и никчемный с виду человек, а язык не поворачивался обращаться на «ты».

– Я привыкший, – нищий покачал головой.

– Да помогите же мне! Не видите, живот мешает снять чуни, – я подняла юбку, под которой открылись войлочные башмаки. Вопреки желанию князя я не надела сафьяновые сапожки, рассудив, что их под длинным сарафаном все равно видно не будет.

Опершись о плечо нищего, потрясла ногой, заставляя чуню сползти. Потом потрясла второй. В довершение сняла с себя пуховую шаль, которую накинула больше для того, чтобы живот прикрыть, чем обогреться.

– Берите, от души даю! – попросила, уловив его удивленный взгляд, нацеленный на мой живот. – Не возьмете, так и останусь стоять босиком на морозе.

Нищий смилостивился. Сел на снег и натянул чуни на себя. Улыбнулся какой–то радостной мальчишеской улыбкой, показывая обутые ноги.

– В самый раз.

Укутавшись в мою шаль, незнакомец поклонился в пояс.

– Великая Ткачиха не обделит вас милостью.

Развернулся и пошел, не оглядываясь.

Ноги мерзли, и я быстро поднялась на крыльцо. Встав на деревянный порог, оглянулась. Нищий удалялся, не оставляя на снегу следов. Я моргнула, не веря своим глазам. А он смешался с толпой гуляющих и… исчез.

– Что он тебе сказал? Покажи, что у тебя в руке?

Так и знала, что Добронега устроит допрос. Не удержится, чтобы не проявить свою власть. Можно было ответить дерзко, что не ее ума дело, о чем мы с нищим говорили, но решила на рожон не лезть. С нее станется в волосы вцепиться. Видно же, что крута нравом. Такую и князь не остановит. Потому и отселил от себя, чтобы меньше вмешивалась.

– Он мне весточку от родного брата передал, – я открыла ладонь с рыжей прядью.

Добронега посмотрела на нее недоверчиво. Скривила брезгливо лицо.

– Если вздумаете сговориться против князя и учинить ему беду, я лично с тебя, чужеядки, шкуру спущу.

– Не вам меня попрекать хлебом, – не выдержала я. Еще никто меня чужеядкой не называл. – Не с вашего стола ем.

– Мой сын наследник всему. И из кармана сына каждый грош, что на тебя его отец тратит, убывает. Поэтому все, что здесь происходит – мое дело. Отдала шаль нищему – считай в мой карман влезла. А раз без спроса отдала, то по всему выходит – своровала.

Я закусила губу, заставляя себя промолчать.