Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 27

Мне холм казался сделанной наспех могилой. Если посмотреть чуть дальше, на другие холмы, то было видно, как ладно ложилось полотно жизни, а здесь оно гляделось так, словно вышло из–под руки неумелого мастера.

– Разве ты не хочешь узнать, что произошло с твоей сестрой? Держи сына, я посмотрю, – Игнат потянулся к узлу, чтобы развязать ткань и передать люльку мне.

– Не буди Добромила, не надо, – я остановила его. Меня страшило то, что я могу обнаружить. – Я сама сейчас тихонечко посмотрю.

Только желание понять, жива Дарина или нет, заставило меня сделать несколько шагов вперед.

– Здесь какие–то двери! – воскликнула я, разглядев у подножия неказистого холма то ли небольшие ворота, то ли крышку погреба, уводящую куда–то под землю.

Со стороны казалось, что холм выполз из-под этих дверей, выструганных из двух мощных деревянных створок, укрепленных металлическими скобами. На них висел огромный, но сильно проржавевший засов – его давненько не касалась рука рачительного хозяина. Место было похоже на заброшенное.

Держась друг за друга, мы спустились к этим дверям. Игнат передал спящего ребенка мне. Потрогал засов и, не найдя замка, дернул что было сил. Тот трухой рассыпался в его руках.

Створки распахнулись со скрипом.

– Смотри, похоже на зев, – сказал Игнат, отряхивая ладоши.

И правда, открывшееся подземелье походило на пасть чудовища, вывалившего язык. Найденный мною неказистый холм как раз и брал из этой пасти начало.

Оглядываясь и вздрагивая от всякого шороха, мы спустились вниз по длинному языку. Уже совсем скоро он обрел цвета, и при тусклом свете, идущем от выхода, мы различили, что под нашими ногами лежит тканая дорожка. Она привела нас к арочному входу. Стоило подойти ближе, как под сводом зажглась сотня огней. Они осветили просторную залу, в центре которой стоял огромный ткацкий станок. Дорожка брала свое начало из его нутра.

– Так вот отчего сотрясался наш терем! – произнесла я шепотом. – Не верю своим глазам! Станок Великой Ткачихи! Это же он, правда?

– Он сломан, видишь? – Игнат показал на скособочившуюся раму.

Я подошла ближе и увидела, что начатое и незаконченное полотно имеет огрехи. Оно то топорщилось двойными нитями, то было редким, словно бредень. В некоторых местах уток путался некрасивыми петлями. Этой нити просто не на что было опереться – основа под ней отсутствовала. Казалось, что на станке работала какая–то неумеха. На валяющемся на полу челноке нити тоже были намотаны кое–как, наспех.

– Не думал я, что все так плохо в мире Слави, – Игнат поправил раму, и станок жалобно застонал, но вскоре вновь с грохотом скособочился.

Я поняла, что уже слышала этот грохот. В тот день, когда испугалась и побежала в покои Игната. Выходило, что Великая Ткачиха с тех самых пор на станке не работала? А как же тогда полотно жизни? Оно должно ткаться при любом раскладе, ведь жизнь продолжается.

– Плохо только из–за того, что сломался станок? – спросила я, поднимая и отряхивая челнок.

Озираясь по сторонам, я невольно подметила разбросанные повсюду обрывки нитей, куски испорченного полотна, пыль и паутину по углам.

– Ты же слышала, как Ега рассказывала о появлении нового бога?

– Да, – я кивнула. – Но причем здесь новый бог и сломанный станок?

– Все связано с верой. У меня было время поговорить с Егой, и она поведала мне много чего необычного. Даже пугающего. Ты знала, что ведьмы, стерегущие источник, могут заглянуть в будущее?

– И что она там увидела?

– Скорую гибель старых богов. Когда одни боги приходят на смену другим, старые объявляются бесами. Чтобы люди перестали в них верить, начали бояться и ненавидеть. Все то разорение, что ты видишь вокруг, и есть результат утраты в них веры. Скоро люди пойдут сбрасывать со священных холмов идолов Перуна и Мокоши, Велеса и Даждьбога.

– А как же Лихо Одноглазое и Несреча? Разве они не защитят своих хозяев?

– Их уже ненавидят, а потому будут рады, если они сгинут в небытие. Не понимают, глупые люди, что Лихо – это наказание, посланное отступившим от веры или совершившим преступление.

– Без веры в наказание жить нельзя. Начнется беззаконие, – я не могла представить, что людей нечем будет сдерживать. Нет страха перед богами, нет ответственности, твори, что хочешь.

Мой мир рушился. Я теснее прижала к себе сына.

– Новый бог придумает свою кару, – Игнат обошел станок, потрогал провисшее полотно. – Люди будут отвечать за совершенные грехи и нарушение заповедей. А Лихо и Несреча уйдут вслед за старыми богами.

– А как же Ега? Нет никого добрее и справедливее ее. За что ее объявлять бесом?

– Все переврут и извратят, лишь бы в сравнении с новым богом старые выглядели злыднями. К Еге породят животный страх. Клала на лопату новорожденных, чтобы запечь в печи? Значит, ела людей. Шептала заговор? Значит, хотела свести в могилу. Где–то молоко скиснет, скажут – ведьма виновата. Забудут, что она любила детей и отводила беду.

Я закрыла ладонью рот.

– Кто же без нее будет стеречь источник?

– Источника не будет. Как и чудес, связанных с ним, – буркнул Игнат. – Появятся другие чудеса, которым люди начнут поклоняться.

Я видела, он тоже был расстроен, отчего злился и сжимал пальцы в кулаки. Нам обоим был дорог мир Слави.

– Я никогда не забуду, как Ега была добра ко мне и моему сыночку, – прошептала я, сглатывая слезы.

– И я не забуду. Скажи, как забыть Коляду, Масленицу или гуляния на Ивана Купалу? Это же народные праздники в честь наших богов.

– Чтобы ни случилось, я все равно буду почитать богиню Мокошь. Без нее нас с тобой не было бы, – ничего не видя из–за выступивших слез, я подошла к оставленному на станке полотну и провела по нему ладонью. Я на ощупь поняла, как нелегко было Великой Ткачихе работать на разваливающемся станке. Уже глядя на него становилось понятно, что прежний мир терял силу. – Что же теперь будет? Кто будет отмерять человеку положенные ему года, если уйдут Ткачиха, Доля и Недоля?

– Все изменится. Придут новые устои, а старые безвозвратно сгинут, – Игнат дотронулся до стены, и слой сухой штукатурки упал, открывая незнакомые полустертые лица – боги, которые правили миром еще до появления Перуна, Мокоши и Велеса. Мы об их существовании ничего не знали. Так и наши предки будут гадать, за что мы почитали Даждьбога, Стрибога или Семарга.

– Как бы я хотела узнать, что нас ждет впереди, – вздохнув, сказала я. – Мы покинем этот исчезающий мир или сгинем вместе с ним?

– Подожди, я что–то нашел.

Игнат наклонился и поднял валяющееся среди нитей нечто круглое, похожее на зеркало на ручке. Подул и обтер его о штаны. Отдал мне. Я осмотрела зеркало, ничего не понимая: стекло было прозрачным. Но стоило его навести на ткань, как нити на ней начали оживать. Они скручивались в петельки, делаясь похожими на человеческие фигуры. Поднеся стекло к ближе, я даже сумела разглядеть лица – незнакомые, чужие, никогда не виденные мною прежде.

– Нити словно живые, – прошептала я, подзывая к себе Игната. – Смотри, тут вся жизнь человека до самой его смерти.

Я показала на оборванную нить, что означало – срок жизни вышел.

Игнат наклонился.

– Если та, то где–то здесь должны быть мы. Веди стеклом по утку, посмотрим, что нам с тобой назначено.

– Нет, так мы нескоро найдем, если примемся перебирать поперечные нити. Нужно искать узелок, – я отдала Добромила Игнату, чтобы ловчее было действовать.

– Почему узелок? – не понял Игнат.

– Твоя жизненная нить оборвалась, но ее связали с новой, когда тебя вытянули из Нави.

Я оказалась права. На лежащем на станке полотне узелок был лишь один. Никого больше боги не возвращали из царства Нави. Нащупав переплетение наших нитей, я ласково погладила его рукой. Через колдовское стекло я разглядела себя, Игната и маленького Добромила. Мы улыбались. Но это все, что нам было дозволено узнать. Наше жизненное полотно еще не было завершено – нити свисали длинными кистями.

Рассматривая свое прошлое, я наткнулась на оборванную нить Ярослава – неблагодарного брата князя Олега. Конец настиг его совсем недавно. Я даже сумела разглядеть, как к нему пришла смерть: он сунул ногу в сапог, в котором затаилась черная змейка. Его лицо скривилось от недоумения. Откуда зимой змеи? Он умер, так и не поняв, что ему воздалось по заслугам.

Поняв, что я могу узнать судьбу любого, кто пересекался со мной на жизненном пути, я забыла обо всем. Об Игнате, о проснувшемся сыне, который требовал молока, о том, что нас могут застать здесь боги, а с ним наяву лучше не встречаться. Я лихорадочно двигалась вдоль полотна, куда была впрядена моя нить, выискивая знакомые лица.

И наткнулась! Я увидела Бажену за праздничным столом. В тот самый день, когда мы встречали Коляду. Княгиня махом выпила кубок вина и вышла, пошатываясь, на улицу. Вокруг костра бегали, танцевали и веселились гости вперемешку с приглашенными скоморохами. Сновали под ногами дети.

Она подошла ближе к огню, желая согреть руки. Я видела, как она тянула их к костру. Молодая княгиня совсем не ожидала, что под колени ей подкатится мальчишка, поскользнувшийся на подтаявшему снегу. Смеясь и не понимая, что только что наделал, он отряхнулся и побежал дальше, а Бажена, неловко взмахнув руками, рухнула в пламя.

Я лихорадочно поискала глазами нить князя Олега – это был уже следующий день. Я видела его скорбное лицо, когда он шел за санями, на которых лежало тело Бажены. Уже у выхода из города печальную процессию догнал один из скоморохов. Я заметила краску, размазанную по его лицу. Он мял шапку и о чем–то быстро говорил, указывая рукой на тело покойницы. Я не ожидала, что князь Олег кинется обнимать его, но он трижды расцеловал разрисованное лицо. Люди вокруг волновались. Мать Бажены упала на колени и запричитала, заламывая руки и обращая свой лик к небу.

Сани тронулись, но повезли тело не к лесу, а на кладбище. Где и нашла свой последний приют несчастная Бажена. Как выяснилось, она не собиралась накладывать на себя руки. Смерть ее была случайной. И я плакала вместе с князем Олегом.

Я не стала смотреть, искал он меня или нет. Печаль по погибшей в пламени жене должна была отвлечь его от дум обо мне.

– Пойдем. Пора, – потянул меня к выходу Игнат, но я покачала головой. Я не всех родных для меня людей успела посмотреть. Выдастся ли еще раз такая удача заглянуть во владение Великой Ткачихи в ее отсутствие?