Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 26

– Ясна... – прошептал Игнат, наклоняясь ко мне. Его глаза смотрели пытливо.

– Ну сделай уже это. Поцелуй, – я закрыла глаза. – Не томи ни меня, ни себя.

Его губы накрыли мои. Руки переползли на спину и крепко вжали меня в мужское тело. Я отвечала стоном. Закинув ладони на затылок Игната, не позволила разорвать поцелуй. Отдавалась жадным лобзаниям со всей страстью, какая накопилась в моем сердце. Я истосковалась по объятиям, по скольжению рук, мнущим одежду, по тому жару, что сосредотачивается внизу живота и разжигает желание.

Я рвала одежду Игната, помогая стаскивать рубаху. Потом искала ремень, чтобы не было сомнений, чего я давно хочу. Поначалу мой любимый был робок, но увидев, что я не только дозволяю, но и сама способствую разжиганию страсти, подлез под сарафан и обхватил руками голые ягодицы.

– Погоди, – прошептала я, дергая подол наверх.

Скинув сарафан и разорив собранную на затылке косу, принялась за нижнюю рубаху. Пахнуло грудным молоком. Мокрые пятна на ней заставили вспомнить, что грудь моя все еще полна. Но стеснение не могло остановить. Я бессовестно подставила грудь под жадные губы Игната.

– Какая же ты сладкая, Ясна... – простонал он, отрываясь от груди и подхватывая меня на руки.

Его постель приняла наши обнаженные тела. Я не видела поцелуям конца. Исцеловано было все от самого темечка до кончиков пальцев на ногах и обратно. Мы оба изнемогали уже, когда пришел черед совершить главное любовное таинство. Игнат навис надо мной, опираясь на локти.

– Я люблю тебя, Ясна, – прошептал он, глядя мне в глаза.

– И я тебя, милый.

Мы слились в поцелуе. Я развела ноги, чтобы он наполнил меня всю. Без него я была пуста. Сейчас я понимала это ясно.

Нам не дано было устать, распаляя друг друга. Все случилось почти сразу. Сладость, помноженная на восторг. Тяжелое тело Игоря опустилось на меня.

– Я люблю тебя, – прошептала я, водя руками по его мокрой от испарины спине.

– И я тебя, Ясна, – он опять нашел мои губы.

И вновь череда поцелуев, брызги молока из потревоженной груди. Сладко, липко, жарко. Любо. До чего же любо!

Мы, наверное, никогда не выбрались бы из постели, если бы не заплакал наш сынок. Какими были голыми, мы перебежали в мою комнату. Я кормила грудью ребенка, а Игорь целовал мои плечи, сидя сзади. И я знала, стоит положить ребенка в люльку, как мы вновь предадимся страсти, которую так долго не подпускали к себе.

Ега застала нас спящими. Голыми и крепко прижавшимися друг у другу.

– Вот и сладилось, – выдохнула она, забирая ребенка из люльки. Она, понимая, как остро нам нужно остаться наедине, унесла его к себе.

Утром я проснулась от поцелуя.

– Ты вспомнил себя прежнего? – прошептала я, подставляясь под жадные губы.

– Нет. Но я вспомнил тебя прежнюю. Ты моя, теперь я это знаю твердо. И я никогда тебя больше не потеряю.

– Пожалуйста, не теряй, – согласилась я. – А как тебя лучше называть? Игорем или Игнатом?

– Зови меня Игнатом. Я скажу, как почувствую себя Игорем.

На том и порешили.

Почти неделю мы находились в сладком забытьи. Не помнили, когда ели или пили. Ега приносила ребенка только тогда, когда Добромил был голоден. Я не знала, что за нашим теремом течет река. Неглубокая, но нам хватило места, чтобы чувствовать себя вольно. Мы плескались в ней, смывая с наших тел следы страсти. И в ней же отдавались новым приступам желания. Я впервые оценила, что такое полное уединение. Нет опасности попасться под чужой взгляд, нет стыда быть уличенным в любовной игре, творимой вне постели.

Рано или поздно любая страсть утихомиривается. Вот и мы, наконец, вспомнили, что есть Ега и наш сын, хозяйство, которое требует участия. Нехорошо взваливать все на старушку, у которой, помимо нас, есть свои дела. Вспомнили мы и о расследовании, которое так внезапно забросили.

– Масленица на исходе, – напомнила нам о времени Ега, собираясь уходить. – Работы много.

Здесь, на уединенном островке среди странных холмов, время совсем не чувствовалось. Мне казалось, что уже вовсю идет травень, а, оказалось, что там, за горами, только завершается протальник, и готовится вступить в права снегогон.

Заболело сердце, стоило вспомнить о моем пророчестве смерти княгини Добронеги. Если я все правильно поняла, жить ей осталось всего ничего.

Мы дождались, когда уйдет Ега, и отправились исследовать холмы. Дитя взяли с собой. Игорь соорудил из куска тряпицы люльку и, обмотавшись ею, нес сына на груди.

Держали путь точно в том направлении, которое разглядели с крыши терема. Нам пришлось перейти реку вброд и миновать фруктовый сад, где уже завязались плоды. В приграничье все наперекосяк: зимы нет, а остальные времена года летят галопом. Оглянуться не успеешь, как природа отцветет, и наступит пора собирать зрелые фрукты.

– Жаль, я не видела, как утопают в цветах деревья, – сказала я, срывая с ветки зеленую вишню.

– Я тоже не видел, – буркнул Игнат. Ребенок не спал, и его маленькая ручка исследовала подбородок отца. – Боялся тебя одну оставить. На следующий год покажу сыну цветущий сад.

– Ты здесь собираешься остаться? – удивилась я.

– Я других мест не помню.

– Тебя ждет твой родной край, который сейчас отдан на поругание Горану. И не говори, что мы слабы и ничего не сможем сделать против него. Можем. Силой ли, колдовством ли, хитростью ли, но справимся. Кто-то же заставит его свести счеты с жизнью? А может, это будешь ты? Он уверен, что ты мертв, а тут такая неожиданность – воскрес истинный хозяин своих земель. Значит, за ним боги.

– Почему ты думаешь, что Горан наложит на себя руки? – Игнат нахмурился.

– Я ведаю, что он закончит свои дни на дереве. И будет закопан, как собака, на каком-нибудь перекрестке мордой низ, – убедительно произнесла я, но тут же вспомнила страшную смерть Бажены. Я так и не узнала, где место ее последнего приюта, и решился князь Олег противиться законам богов или нет.

– Вспомни, на каком дереве он повесится? – Игнат остановился и пытливо взглянул на меня.

– Кажется, дуб, – я напрягла голову. – Да, точно, дуб. Я помню резную листву.

Игнат невесело хмыкнул.

– Что? Что такое? – всполошилась я.

– Боги. Неужели они и здесь вмешаются? Ты знаешь, что дуб называется Перуновым деревом?

– Если захотеть, то везде можно найти божественные символы, – я откусила хвостик от зеленой вишни и сплюнула. Скривилась, почувствовав горько–кислый вкус. – Боги среди нас.

– Где еще ты видела их символы? – спросил Игнат и улыбнулся сыну. Поцеловал его пухлую ручку. Добромил подал голос. Мое сердце сжалось от нежности.

Игнат не стал ждать ответа, двинулся дальше. Его шаги были широки, и мне приходилось чуть ли не бежать за ним, поддерживая полы длинного сарафана.

– Видела! Слушай и потом не говори, что я не права, – поспешила я поделиться своими волнениями. – Когда–то я предсказала князю Ярославу гибель от укуса змеи. Он тогда выгнал из дома всех женщин, так как решил, что это они желают ему смерти. Поначалу он мне нравился. Но, когда я узнала, что он пытал свою родную сестру, а потом еще решил подло отнять земли у брата, то сильно пожалела, что указала ему на змею. Я рассказала об этом княгине Добронеге. Она хоть и была переселена мужем из княжеских палат в терем, когда он решил привести в дом молодую жену, но зуб на него не заимела, а осталась Олегу верна. Она пообещала мне, что мое пророчество обязательно исполнится. Княгиня сдержит слово, и однажды Ярослав умрет от укуса змеи.

Я закинула за спину косу и поправила платок. Хоть и говорила уверенно, но, не имея никаких сведений из людского мира, многого могла не знать. Быть может, Добронега не успела, и болезнь первой свела ее в могилу, а брыдлый Ярослав теперь сидит на троне своего брата. Не желала я Олегу и его супружнице такой участи, но жизнь по–всякому поворачивает. По себе знала.

– И причем тут божественные символы? – Игнат покосился на меня.

– Ну как же? Все знают, что бог Перун правит на небесах. Это он посылает нам дождь, а значит, в ответе за плодородие и все растущее на земле. Перун – воин, громовержец, и он не пощадит воина, посмевшего поднять руку на родных. Перунов дуб выступит символом справедливости. А бог Велес – он земной бог и в его власти скот, птицы и звери. И он умеет обращаться в змею. Вспомни хотя бы, как он украл у Перуна жену?

– Я думал, они по любви сошлись, – Игнат вновь нахмурился.

– Да, Велес влюбился в Мокошь и решил сделать своей, а потом... – я запнулась на полуслове. Матушка в рассказе о Велесе и Великой Ткачихе историю их плотской любви всегда опускала. Видно не для девичьих ушей были те подробности.

– А потом был бой, где схлестнулись два бога, – нашелся чем закончить рассказ Игнат. –Только я так и не понял, кому досталась Великая Ткачиха?

– Она хоть и звалась какое–то время Велесихой, все же осталась одна. Не смогла простить себе, что из-за любви к другому мужчине погибли ее дети.

Я всегда представляла гордую богиню Мокошь одинокой, печальной и всесильной.

– Грустная история, – согласился Игнат. – Детей жалко. Но где в будущей смерти Ярослава ты увидела деяние Велеса?

– Если твоего старшего брата ждет смерть на Перуновом дубе, то Ярослава убьет змея, а это символ Велеса. Значит, к его смерти приложит руку сам бог.

– Думаешь, богам есть дело до наших врагов?

– Наши боги справедливые или нет? – я в азарте спор аж топнула ногой. – Неужели допустят, чтобы князья-маракуши жировали на чужом горе?

– Я тоже за справедливость, но не надо выдумывать сказки, – Игнат улыбнулся мне. – Народ ведь поверит и будет сказы сказывать о том, как боги княжну Ясну из беды вызволяли и всех ее врагов покарали.

– А хоть бы и так. Ты рядом со мной живой и здоровый, хотя не признаешь себя Игорем. Чем не доказательство? А ведь Навь – это царство Велеса. Но раз он выпустил умершего, значит, за тебя кто–то крепко попросил?

– Великая Ткачиха?

– Она моя покровительница. И она же привела меня сюда – на границу владений Слави, Яви и Нави, чтобы мы могли с тобой встретиться. Боги здесь, среди нас. И они нам помогают. Но не каждому дано их увидеть. Пусть ты мне не веришь, но я помню, как на моем потном лбу держала руку Великая Ткачиха и пела песню, чтобы наш сынок поскорей покинул мое лоно. Поэтому я нисколечко не удивлюсь, если она направит взор Перуна и Велеса туда, где потребуется совершить возмездие.

– Ладно, согласен, что боги нам помогают. Но в который раз говорю, не было никого в бане, кроме меня и Еги. И хоть был я тогда незрячим, слух имел острый. Я бы различил чужие шаги и пение. Не выдумывай, – Игнат остановился и огляделся. – Кажется пришли. Вон тот холм, на который ты пальцем указывала.

Небольшой, неровный, какой–то весь кособокий, холм гляделся среди своих братьев общипанным куренком. Трава негустая, местами видна сухая земля, ни цветочка, ни кустика.

Я прижалась к Игнату. Не глядя на него, прошептала:

– Что–то мне жутко сделалось. От этого места смертью веет.