Великая тайна Фархелема

26. Ночь озарений

— Не спится, Джантар? — донёсся голос Фиар из темноты.

— Не спится, — ответил Джантар. — Разве уснёшь: уже ночь, а ничего не решили, и я ни на что не смог настроиться. Будто мешает сама аура местности: везде солдаты, тюрьмы, да и сами таёжники чего стоят. По голосам уже чувствуется, что за люди. И у проводников дела с ними: что-то передают, принимают явно незаконно… А представь: знали бы те, снаружи, что тут, в вагоне — дети? И это та же страна, та же Лоруана! Итагаро одно время жил здесь… Не побывав, так не поймёшь, не почувствуешь… Но как представить единое человечество — с теми, кто охотится для забавы, и стаканами опрокидывает в себя наркотик? А их тут целая тайга! И уже сколько проехали дальше на юг…

Они стояли у окна в "вестибюле" вагона, рядом со столом для сортировки почты. Мертвенный свет сквозь матовое окно едва позволял что-то видеть лишь вблизи; проход же, где на полках спали остальные — тонул в непроглядной тьме после того, как проводники зачем-то погасили слабое ночное освещение.

— И легко ли решить, — согласилась Фиар. — Что делать сейчас, и вообще. Не предполагали себе такой судьбы…

— Всё человечество такой не предполагало, — добавил Джантар. — А теперь будто глухо ко всякому, кто может предложить иное…

— Хотя Чхаино-Тмефанхия предлагает — и почему всем не идти её путём? Отвергать на уровне одних эмоций: как кто-то смеет благополучно развиваться, когда другой бедствует… Но что для этих бедствующих сделать? Сколько им ни дай — всё кажется, что другой имеет больше. Гонка приобретательства, обладания, кому-то надо быть арбитром и контролёром между ними — когда боятся упустить выгоду, вырывая одни у других… Один рвётся изо всех сил, чтобы заработать побольше, другой — безработный, в итоге несчастны оба… Но чем и как насытить тех, кто просто хочет иметь больше кого-то? При том, что ресурсы планеты действительно не безграничны…

— И ещё нужен кто-то в качестве врага, на кого списывают грехи, пороки, неудачи, а по возможности на нём и вымещают, — добавил Джантар. — И как равно ни поставь их в одном поколении — дети и внуки потом не равны. Кто-то отнимет что-то у своих детей, в чём-то ограничит, а потом — в исступление: этим свободно пользуются дети других! И похоже, первопричина — в инстинктах. Древних животных программах человеческой психики…

— Но и не проповедовать же прямо такое. И как идеология подполья… вряд ли, — ответила Фиар. — Это же заявить кому-то: он неполноценен как разумный! Кому-то, кто тоже считает себя таковым…

— Считает, так пусть не ведёт себя с людьми как животное, — ответил, подходя сзади, Лартаяу. — Ни в своей семье, ни с другими детьми. Да, и я не сплю, всё думаю… А то сами оправдают что угодно тем, как с ними обращались в детстве — а тебе в тринадцатом поколении припомнят, чей ты потомок! И у самих нищие и незнатные предки всегда найдутся для сравнения… И всякие права у них означают: в чём-то возвышаться над бесправными, свобода — над несвободными… Да, но всё просто и ясно в теории, а попробуй скажи им прямо: извините, но мы — люди, и хотим строить своё, человеческое общество…

— А сказали ещё в 72-м веке, — ответила Фиар. — Грабитель, насильник, рабовладелец — не человек, и подлежит истреблению как опасный хищник…

— Но и было чётко и ясно, — напомнил Лартаяу. — Явная война, явные враги… А теперь как будто мирное, цивилизованное общество, лишь снисходительное к некоторым недостойным атавистическим проявлениям! Объяснят бедностью, невезением, неустроенностью — чем угодно, но не личным несовершенством! И готовы вновь и вновь что-то перераспределять в чью-то пользу, для компенсации недостатков… Кто-то всегда в долгу, а кто-то творит зло, оправдываясь тем, чего ему ещё не дали — и только его надо понимать, ему сочувствовать — а попробуй тот сказать, что хотел бы провожать детей в школу без страха за их жизнь! Какой сразу поднимется вой этих не могущих себе на что-то заработать, "воспитывающих без отца", "настоящих мужчин", которые "имеют право" глушить наркотиком малейшие трудности в жизни…

— Там на стройке какая-то психопатка орала почти нечеловеческим голосом, что воспитывала без отца… наверно, кого-то из тех четверых, — вспомнил Джантар. — Будто я виноват и в этом… Способны они понять, что мы — люди, и у нас тоже семьи? Или мы для них — только образ врага, который "всё имел"?

— Между собой это понятно и очевидно, а скажи такое вслух… — повторил Лартаяу. — Когда лоруанская культура во многом основана на чём: виноват более достойный, его дело не возмущаться — а прощать, страдать, жертвовать, даже быть готовым ответить за чужую вину! Есть в их характере: готовность скорее безвинно пострадать, чем отстоять права! Хотя годится, пока сам не стал пострадавшей стороной… Но видите, каждый считает: это отвлеченность, его не коснётся! И встают на защиту этих, которым "не повезло в жизни", и не думают: с чем не повезло, кто чем обделён? И почему один и в трудных обстоятельствах — человек, а другой, чуть что — в животное? Или… эти "добропорядочные граждане" интуитивно и ощущают себя наравне с теми, кому ничего не стоит ограбить, ранить, убить? Так тем более: с кем мы составляем один вид и одно человечество? И вывод — такой, что страшно… Никакое совершенное общество вместе с ними создать нельзя — и реальна вместо общества равных в достоинстве лишь плавная градация: от "почти человека" до "почти не человека"? И если все наравне, то наравне с худшими, а если кто выше кого-то, сразу вопрос: почему? А пока — формальная традиционная нравственность и выше самой жизни…

— Но это уже слишком… — ответила Фиар. — Хотя, имея опыт, как у нас… А заявить такое — действительно получится, что всё безнадёжно. Создать единое человечество, чья нравственность отвечала бы нынешнему уровню техники — нереально…

— И я боюсь такого вывода, — признался Лартаяу. — Но пока в жертву инстинктам и традициям приносятся конкретные судьбы и жизни — а нас убеждают: мы не лучше тех, кто недалёк от дикой природы, и потому недоступное некоторым надо отнять у всех, пусть это и означает крах человечества вообще. И лоруанцы в массе будто смирились, им всё равно! Так что хочется иногда сказать: ну и пропадайте с вашей тупой безнадёжностью и притерпелостью к злу, но не тащите на дно других, разлагаться вместе с вами…

— Но планета одна, — Джантар напомнил Лартаяу его же слова. — И в их руках та же мощная высокоразвитая техника. И тоже страшно: мощь и знания цивилизации — в руках тех, кому всё безразлично, и нечего терять! Или думают, что нечего…

— И всё искали блага лишь для слабых и несовершенных, — ответил, подойдя, Талир. — Не открыть дорогу тем, у кого знания, энергия, воля — именно освободить слабых, перевоспитать несовершенных, достичь равенства! А теперь это слишком явно не удаётся — и сорвались в истерику вместо поисков выхода…

— И всякий раз получалось: отняв у тех, кому нужно, дали тем, кто не знал, что с этим делать, — ответил Лартаяу. — Но теперь просто не до того! Цивилизация требует сознательной личности, в ней некуда девать тех, кто хочет лишь примитивно разбогатеть, "выбиться из нужды"! И у самой цивилизации столько своих проблем, ей некуда принять массу вчерашних первобытных людей, и некогда ждать, пока до чего-то дозреют! И сколько можно "дозревать", до каких пор на наши города будут сваливаться всё новые толпы неграмотных и неимущих? И чья вина, что кто-то бежит от своей судьбы, но никак не может приспособиться к чужой? И чего хотят от цивилизации? Вот они бедные, нищие, неграмотные, поклоняются странным богам и духам — и куда их девать в городе, на какую работу устроить? Придумывать ненужные производства, чтобы занять всех, немыслимо — а паразиты, насильники, вымогатели в городе тоже не нужны?

— Уже обсуждаете идеологию предполагаемого подполья? — переспросил Талир.

— Пока хотим разобраться для себя, — ответил Лартаяу. — И видишь, что получается…

— И перед кем ставить вопросы? — добавил Талир. — Перед теми же властями, думаете, можно?

— Да как сказать… — задумался ответить Лартаяу. — С одной стороны, человек на высоком государственном посту сам должен понимать это. A, с другой — имея такой опыт столкновений с непробиваемой чиновничьей тупостью, не знаешь, что и думать. Да ещё кассеты… И, если есть план тайных сил, кто-то хотел, чтобы мы сделали запись для серьёзной цели…

— То где наконец этот кто-то? — переспросила Фиар. — Сам не может до нас добраться? Или ждёт, что и так о чём-то догадаемся? Но в любом случае такие дела так просто не бросают. А тут, видите: никто не даёт знать, не пытается получить кассету, никаких новых знаков, видений — остаётся решать самим. Вот и решаем… А возможно, никто и не объявится ни с каким планом или знаком. И не знаю, во что больше верится: есть кто-то со своим планом, или нет…

— А пока уже сколько проехали, — добавил Лартаяу. — И едем дальше… И что думать: этот кто-то ждёт нас в Арахаге? Или как?

— Да нет этого "кого-то", — ответил Талир. — Предположили его существование, и обманули себя вместо того, чтобы реально оценить ситуацию…

— И хоть бы ещё видения, — сказал Джантар. — Но пока… Видел будто мельком отдельные места в Тисаюме — ночные, пустынные. И кажется, даже свою квартиру и двор в Керафе: всё спокойно, все спят. Но так нечётко, что не знаю: вдруг и я увидел лишь то, что хотел? Как и ты услышал название не того города…

— И не представляю, что делать, — признался Талир. — Вернуться в Тисаюм открыто и пытаться выдать извещение за ошибку; вернуться нелегально и создавать подполье; даже выступить с инициативой созвать очередной Каймирский конгресс — представьте, и о таком думал; или всё же сперва получить образование в Чхаино-Тмефанхии, а для этого перейти границу…

— А у нас и полного общего образования нет, — вспомнил Джантар. — Там давно уже было бы, а тут проморочили до какого возраста…

— Но и как и когда уже спокойно учиться? — ответил Талир. — Под вопли, что всё вот-вот рухнет? Хотя тоже вопрос: как представляют, что рухнет всё, кроме Чхаино-Тмефанхии, которая рушиться не собирается…

— И мы, говоря это, всё же подразумеваем: кто-то поймёт, спохватится, задумается, к чему идёт единое человечество на одной планете, — начал Лартаяу. — А не что кто-то захочет строить отдельное человечество на её части. Ведь планета одна, и проблема единые… Но что и кому сказать, чтобы понял? И можем мы быть уверены, что правильно понимаем суть проблем? Мне страшно от выводов, к которым прихожу: об этих глубинных, архаичных программах человеческой психики, и, если говорить прямо, о чьём-то меньшем биологическом совершенстве…

— Да, надо разобраться самим, прежде чем открыть такое кому-то, — согласился Джантар. — Вывод о чьей-то конкретно неполноценности уже слишком серьёзен…

— Или наоборот, пора заявить: культура, что благоприятствует худшим и недостойным, не имеет будущего? — ответил Лартаяу. — И виновата будет сама! В конце концов, не воры и наркоманы создают блага цивилизации, а на постоянно растущую мaccy нищих всего не напасёшься, придётся исходить из реально имеющихся ресурсов планеты! И в чём виноваты другие, кто тоже на что-то рассчитывали, и для кого цивилизация — естественная среда обитания?

— Но как и где сказать? — возразила Фиар. — И от чьего имени? Должно быть авторитетное собрание или организация, чтобы к его мнению прислушались! А что решит наше мнение, прозвучав только как наше?

— И хоть бы запись могла чем-то помочь, — вспомнил Лартаяу. — Но… Как символ ограниченности понятий — и то не годится. Если бы хоть не так грубо, как эта баня-туалет… Как этим воспользуешься в серьёзных целях — и что будут думать о том, кто рисковал собой на спуске в пoдзeмельe, добывая такую запись? И как отзовётся, пройдя в открытом эфире: заставит задуматься или вызовет отвращение? И что можно проповедовать, каким делом заниматься — став известным благодаря подобному?

— А тот кто-то, наверно, тоже думал: получит великое откровение, — сказала Фиар. — Но, узнав, что это на самом деле, отказался от своего плана…

— И мы стали не нужны? — возмутился Лартаяу. — Безразлично, что с нами дальше?

— Или уже не может ни на что повлиять, — донёсся из темноты голос Герма. — Здесь мы вне его досягаемости. Что делать, будем решать сами…

— Мы, кажется, все не спим, — заговорил вслед за Гермом и Ратона. — Так думаете: всё же кто-то использовал нас, надеясь получить информацию чрезвычайной важности, с которой можно выступить, и на что-то повлиять? А потом то ли от всего отказался, то ли дальнейшие события спутали планы и ему?

— Но сумасшествие чиновника на почве проникновения в секретную сеть… — ответил Итагаро, тоже появляясь в "вестибюле" вагона. — Пусть и сутки спустя… Мне это совсем не нравится. Но главное: что делать нам?

— Решаем, — ответил Лартаяу. — И пока только поняли: сказать лоруанскому обществу всё как есть — воспримет как оскорбление святого.

— Священные права взрослых, — согласился Итагаро. — И попробуй их тронуть. Хотя тот, для которого это норма жизни, при нынешней технике опасен…

— И это не новость, уже говорилось из Чхаино-Тмефанхии остальному человечеству, — напомнил Герм. — Что, прислушалось оно? Поспешило укрыться за дикие слухи об опытах с человеческими генами!

— Значит, надо сказать ещё раз, — ответила Фиар. — Но уже как бы изнутри Лоруаны. И чтобы не смогли переврать, дошло до сознания общества…

— Но представьте реакцию тех, кому скажут: вы неполноценны! — ответил Ратона. — И не забудьте: кое-кто считает таковыми нас! Те, для кого полноценность — не личный уровень, а соответствие стандарту большинства…

— И будет раскол общества, — добавил Герм. — На тех, кто считает себя личностью, и кто видит смысл жизни в стаде. Не в обществе из личностей, а в стаде. И кого оскорбляет факт, что кто-то — личность…

— Страшно, как подумаешь, — повторил Лартаяу. — И для себя как-то понятно, возразить нечего, но сказать во всеуслышание…

На мгновения разговор прервался — и как раз тут по матово-серому квадрату окна мелькнула яркая вспышка от фонаря на маленькой станции, мимо которой поезд пронёсся, не сбавляя хода (а возможно, и просто на переезде через шоссейную дорогу), и снова стало темно…

— И говорим, а в глубине души надеемся: окажется не так, — понял Лартаяу. — Всё же можно создать совершенное человечество, духовно соответствующее нынешнему уровню техники — и обратимся с этим к обществу, и оно нac поймёт… Или пусть не ко всему — к образованным слоям, тем, кто принимает решения. Но это по большей части и есть — идеологи униженного и неустроенного детства, "настоящие мужчины" в семьях и на работе… Разве что — обратиться как бы только к своим, каймирцам, но чтобы слышали все: смотрите, каковы те, и по пути ли с ними? Мы собирались выходить в Космос — а зачем там их казарма или команда пиратского корабля; собирались строить на шельфе подводные города — а зачем там их притоны наркоманов; собирались создать совершенное общество — а нужен в нём тот, кто вымещает всё на младших и слабых, потому что таковы его инстинкты? Пусть думают… Но до чего додумаются, поняв, что — всё, раскол, дальше пойдут лишь достойные, для кого современная техника — не игрушка низких инстинктов, и не орудие мелочной групповой возни, а сами инстинкты не священны?

— А запись не о том же? — напомнил Ратона. — Возможно, кто увидит, всё же задумается?

— И как её представить обществу? — с досадой возразил Лартаяу. — Странный, выдуманный сюжет на основе реальных фактов и личностей? Да ещё с этой баней-туалетом…

— Но как раз об инстинктах, — не смутился Ратона. — Чего стоит ваш стыд, и вообще мораль: другая физиология организма — и позорным считается другое! Но и то верно: слишком сильный удар по привычным представлениям. Как и остальное, о чём мы говорили… И страшно представить реакцию миллионов людей, которым так откроется суть их привычных взглядов…

— Кому-то когда-то надо это сделать, — ответил Лартаяу. — Сказать прямо: цивилизация создаётся для тех, кто может в ней жить — и ничего не должна тем, кому не подходит; но и они не вправе решать — быть ей или нет! И никто их в неё силой не тянул: сами вообразили себе даровую раздачу благ, для восприятия которых даже не надо никак меняться самим! Но правда, как поймут те, кому будет сказано: мы не хотим зависеть от вашего несовершенства, не видим необходимости что-то жертвовать вам, а в ответ получать лишь зло…

— Или тогда уж: строим цивилизацию для себя — и наша ли проблема, если она не подходит вам? — предложил Герм. — Но как после этого жить с ними на одной планете? А они и успели взять от цивилизации худшее, что в ней есть: оружие, средства слежения, охраны — и она вынуждена защищаться от них теми же средствами! А вопрос, почему они такие, ведёт к вопросу: кто насколько биологически полноценен, и даже — чьи и какие комбинации генов имеют право продолжиться в потомстве? И это на фоне вопроса, надолго ли всего хватит всем…

— А… не отсюда и слухи об опытах с человеческими генами в Чхаино-Тмефанхии? — вдруг сообразил Ратона.

— Как… — вырвалось у Герма. — Думаешь… это нас хотят подвести к мысли, что там уже решают, кто достоин жизни, а кто нет?

— Но там ничего плохого не сделают, — сразу ответила Фиар. — Это в Лоруане им приписывают патологическую ненависть к слабым и отверженным… И где хоть какие-то факты? Всё на общих словах, эмоциях: нет худших комбинаций генов, худших людей по этому признаку, потому безнравственно как-то отбирать лучших…

— Просто медико-генетические исследования наверняка ведутся! А здесь в самом этом факте усматривают непозволительное, — объяснил Ратона. — Ведь по лоруанским представлениям, пока нет этого тела — как бы нет и этой души, этой личности! Некого лечить, спасать…

— А вот же и идея! — в темноте Герм едва видно повернулся от окна к остальным. — Так и спросить: вы хотели бы жить в неполноценном теле, получить от родителей ущербный интеллект? Но знаете же, как на это смотрят… Все права — лишь у взрослых, у тех, кто "уже есть". А у тех, кого "ещё нет", кто придёт потом — нет и прав…

— И та же непробиваемая тупость, — горестно согласился Ратона. — Будто всякий новый вопрос, не затронув их ума, лишь оскорбляет нравственность…

— И лишь собственные речи, что цивилизация заходит в тупик, их не оскорбляют, — добавил Лартаяу. — А делать что-то надо…

— И какой поток злобы обрушится на того, кто первым решится сказать это… — начал Герм.

— Вот и не решился, — ответил Лартаяу. — Предпочёл действовать через нас: чтобы мы для него добыли запись…

— А сами годимся лишь в жертву? — возмутился Герм. — И любые другие наши дела, планы, нераскрытый потенциал — для этого вершителя судеб ничего не значат? И он не счёл нужным ни о чём нас предупредить? Хотя разве отказались бы мы от такой миссии, порученной открыто? Другой вопрос — результат…

— Опять гипотетический вершитель судеб… — ответила Фиар. — Значит, есть у нас чувство какого-то воздействия, и особой тайной миссии? Наверно, всё же… И как тут вообще открыть кому-то истину — ничем не рискуя, не жертвуя? Кто-то мог не видеть иного выхода…

— Но сам использовал нас как орудие, — возбуждённо продолжал Герм. — Не дав самим принять решение…

— И кто это может быть? — донёсся голос Минакри. — Учитывая странное сумасшествие того чиновника, и на какой почве…

— Действительно… — вырвалось у Фиар. — Как раньше не думали… Кто-то пытался воздействовать и на него…

— Но тогда это и исходит из спецслужб? — предположил Итагаро. — Или каких-то органов власти? Ведь кем надо быть, куда иметь доступ — чтобы воздействовать на такого чиновника?

— И вот так не предвидеть последствия? — возразил Минакри. — Для сотрудника спецслужб странно…

— Или уже борьба двух разных сил? — добавил Итагаро. — Одни хотели узнать ту же тайну, что мы — а другие свели с ума чиновника? Хотя какая связь…

— Не было никого "другого", — без уверенности ответил Минакри. — Один и тот же пытался использовать нас и того чиновника — ненароком сведя его с ума. Потому что сам неопытен в таких делах…

— Да, надо осторожнее, — согласился Талир. — Я раньше не думал. Хотя как-то обходилось…

— И всё предположения, — напомнил Минакри. — Пусть правдоподобные: что кто-то ищет тех же ответов…

"И это на самом деле, — уже без удивления подумал Джантар. — И не пугает, как спокойно о таком говорим…"

— А как не думать, не искать? — переспросила Фиар. — И разве ищем одни мы? А у сотрудника спецслужб — и конкретно: куда, зачем пошлют самого; что изменится в школе применительно к его детям…

— И даже: что ждёт лично его, сотрудника спецслужб или чиновника у власти, при массовом переселении с Экватора, — добавил Талир. — Вообще как подумать, чего сейчас касаемся…

— Но если уже не нужны кому-то с этой записью, — начал Лартаяу, — а остальное от него не зависит…

— Каковы наши дальнейшие планы? — понял Минакри. — Если кассета ни для каких политических заявлений всё равно не годится?

— Зато мы изрядно запутались неясно в чём и насколько, — будто спокойно ответил Джантар, хотя внутри у него всё дрогнуло. — Официально носители особо опасной инфекции…

— И если возвращаться… лучше как бы не мы, — печально констатировал Минакри. — Совсем другие люди, граждане Чхаино-Тмефанхии. Но как тогда что-то заявлять, проповедовать, создавать организации в Лоруане? И с въездом в Лоруану возможно, будут проблемы…

— Мы и не готовы действовать, заявлять, распространять информацию, — ответил Джантар. — На каждом шагу что-то не понимаем — а здесь, в Лоруане, всюду что-то засекречено. И риск страшных ошибок: всё строя на общедоступном, не зная каких-то тайн…

— Всё же переход через границу? — спросила Фиар. — Чтобы получить там образование?

— Решили уже… — ответил Минакри. — Тем более, не в чужую страну. А если речь о страшной ошибке…

— Всякий раз приходим к такому, что делается страшно, — уточнил Джантар. — Будто не знаем чего-то важного о самой природе человека, исторической ритмике, смене форм общества. Что, возможно, все знают в Чхаино-Тмефанхии…

— Я и говорю, — подтвердил Минакри. — Хотя не представляю, что это может быть…

— Но чего такого можем не знать о самой человеческой природе? — усомнился Герм. — Или исторической ритмике?

— Или устройстве и путях развития общества? — добавила Фиap. — Или… что-то совсем уже мистическое, выходящее на глубинные тайны Вселенной?

— В любом случае тайны есть, — ответил Минакри. — Что-то от нас скрывают, цепляясь за привычную примитивную мораль. Будто только ждут, чтобы цивилизация рухнула от этого, как когда-то старая Лоруана…. И нельзя действовать наугад, по прежним схемам. Не тот уровень цивилизации, чтобы рисковать. Сомневаться насчёт перехода границы, как я понимаю, не в чем…

— Всё равно едем в Алагари, — как будто уже без колебаний добавил Джантар. — Хотя тоже странно, как попали именно в этот поезд…

— Опять же случайно или не случайно, — согласился Талир. — И я так чётко услышал: "Алагари"! Не зная, что есть прямой рейс Тарнал — Арахаге…

— И едем прямо к границе, — ответил Лартаяу. — Останется преодолеть дельту Фиоланы, чтобы добраться до Тмеинжеха…

— А как прыгали с поезда на поезд, пробирались под вагонами, — вспомнил Итагаро. — Всё как нарочно, чтобы оказаться именно здесь!

— Будто опять кто-то решил за нас. Или и тут совпадение… — задумался Талир.

— И как бывает: человека будто ведут… — начал Ратона. — И он сам не понимает, что делает, а всё как-то складывается воедино! Но никто и не скажет прямо, не даст самому принять решение… И не то, что он боится жертв или трудностей — хотел бы знать, на что и зачем идёт! А за него всё решают, будто он — неодушевлённый предмет…

— Или… тут уже не человеческий разум, перед которым можно ставить такие вопросы? — Джантару сделалось страшно от внезапной мысли. — Что-то иное по своей природе, мистическое и малоизученное? И мы зря ищем тут пусть тайную, но человеческую волю и логику действий?

— Но что это тогда? — переспросил Герм. — Связанное… с самой природой времени: что и насколько определено в будущем? Или о чём это ты?

— Сам не знаю, — признался Джантар. — Вырвалось…

— А в Чхаино-Тмефанхии, возможно, и это изучают открыто, — откликнулся из темноты Донот. — Я давно не сплю, слушаю ваш разговор… То есть всё и складывается так, что мы должны были попасть в поезд, который идёт к границе?

— Похоже, да. И не спросишь никого ни о чём, — тревожно добавила Фиар (и даже тьма как-то по-особому сгустилась). — Будто кто-то продолжает решать всё без нашего участия…

— И чего-то не поймём, пока там, на месте, не получим каких-то знаний, — добавил Минакри.

— А не поняв, и пытаясь что-то решать сами, можем сделать ужасную ошибку, — согласился Лартаяу. — Остаётся следовать знакам или совпадениям…

— Да, мальчики, что вошло в нашу жизнь… — совсем тревожно закончила Фиар. — И это не предположение, это реальность…

— И всё же избраны для чего-то, — добавил Герм. — Нo как самим правильно понять? И в чём тут дело: в наших способностях, раннем развитии, интересах каждого — или всём сразу, в сочетании?

— И как этим распорядиться? В смысле: что важнее всего изучать? — переспросил Минакри. — Хотя вроде бы понятно: сейчас важнее историю, чем химию…

— А мне тогда и историю, и биологию, — ответил Ратона. — Если речь о биологии человека, его физических полях…

— Там можно и совместить, — напомнил Минакри. — Это здесь сразу ограничат одной специальностью, и изведут множеством проверочных работ: сдай то, оформи это…

— А астрономия? — спросил Лартаяу. — Хотя там никакие исследования не прерваны, но есть ли ей место в этом плане? Или мы нужны для иного?

— Мне с историей и археологией как будто понятно, — ответил Талир. — Или тут как раз… физиология органов чувств? Нет, давайте пока не гадать. Просто подумаем: кого будем искать в Чхаино-Тмефанхии?

— Правда: как это будет? — Фиар словно стряхнула прежнюю отрешённость. — Переходим границу, появляемся в Тмеинжехе — а дальше? Обращаемся куда-то, заявляем: мы эмигранты по такой-то причине, ссылаемся на наши способности, и на все факты… или как?

— А почему нет? Уж там поймут, — ответил Джантар. — Но чтобы не узнали здесь…

— Вообще поймут: в смысле, что говорим искренне, так всё сами поняли, — согласилась Фиар. — Но такие вопросы… Это уровень жреческих школ, академических кафедр…

— Значит, надо подумать, к кому обратиться, — задумался Джантар. — Например, в Тмеинжехский университет, к тем, кто занимается исследованиями таких явлений? Должны они там быть…

— И им сможем доверить всё как есть? — переспросил Минакри.

— Они в любом случае поймут, — ответил Джантар. — Или посоветуют, к кому обратиться в Тхвелерамфе, Фхлавиорме… А то и сведут нас с горными жрецами…

— Но сперва, как прибудем в Арахаге — выяснить, что и как в Тисаюме, — напомнил Ратона. — И что в Керафе, у тебя дома…

— И что имеется у лоруанских властей против нас, — добавил Итагаро. — Хотя решение… приняли же? Сомнений нет?

— Как будто приняли… — ответил Джантар, прислушиваясь, нет ли подсознательного сопротивления. Но странно: сейчас он и это не мог определить… Легко или трудно даётся решение; чувствуется ли, что всё пройдёт успешно; что верно оценивают возможные трудности и опасности их пути? И трудно понять: то ли снова доверились ведущему их мистическому фактору или воле; то ли не вполне осознавали возможные проблемы; то ли важнее всего и было — решение в принципе…

— Ещё понадобится карта дельты реки! — сообразил Итагаро. — Тоже, конечно, не общедоступная. И это — всё же входить в секретную базу данных. Или… просто довериться этой мистической силе, идти наугад — рассчитывая, что она доведёт нас до самого конца маршрута? И сможем пройти его, не взломав никаких кодов, вообще ничего больше формально не нарушив? Но и уверенности, что это так, нет — и что будем делать, если вдруг всё сорвётся…

— Проникал же ты в секретные сети раньше, — напомнил Ратона. — Безо всякого взлома кодов…

— Когда бывал у родителей на работе, — объяснил Итагаро. — И ничего не стоило подойти к такому компьютеру. Но и ничего интересного не бывало — военно-бюрократическая чушь. А теперь где и куда так просто подойдём?

— Если кто-то нас ведёт, предусмотрел и это, — ответила Фиар. — Хотя и очень рассчитывать нельзя. Да и… что даст карта дельты со множеством мелких островков?

— Точно! — забыв об осторожности, воскликнул Ратона (и Джантар испугался: как бы сквозь сон и гипнотическое внушение не услышали проводники!). — Они постоянно меняют очертания! Есть и просто плавучие заросли, скреплённые корнями травы! И сама трава в рост человека! Так… о чём говорим, о карте чего?

— И правда, — уже удивилась Фиар. — Не подумали… Устали, заснуть не можем — приходят на ум какие-то глупости. А сейчас это опасно. Хотя карта города или окрестностей могла бы помочь первоначально сориентироваться…

— Я и так помню, как добраться от города до дельты, — ответил Итагаро. — Бывал проездом, живя неподалёку на базе подводного флота…

— А я, хоть был не проездом, почти ничего не помню, — признался Ратона. — И вспоминать лишний раз не хочется. Ладно бы наравне с остальными, а то — отверженный, с которым в городе показаться стыдно. И сам куда пойду: окраина, почти деревня. Почти всё время взаперти, сам город и не видел…

— Как и я в Гаталаяри, — добавил Лартаяу.

— Ну и благодетели, — не сдержался Итагаро. — Так мы им нужны… Будто не человек, просто бесприютное животное… Но эта предполагаемая мистическая сила, надеюсь, лучшего мнения о нас?

— Тут хоть для чего-то нужны, нас куда-то ведут, — согласился Ратона. — А для тех… всё, конченый человек. В 11–12 лет, как мне тогда было…

— Хотя не рано ли обсуждаем? В Арахаге прибываем под вечер, — напомнила Фиар. — Будет время для этого. Пока надо выспаться…

— Надо, — согласился Донот. — Но с очерёдностью дежурства не определились. Кто сейчас не спит, и где наблюдательный пост?

— Мне не хочется спать, — признался Джантар. — Могу стоять здесь у окна, будет остановка — отойду в проход. Но наутро понадобится второе купе, чтобы мог выспаться.

— Значит, опять гипноз, — без энтузиазма ответила Фиар. — Но кто знал, что так будет? Не думали провести тут ночь. Ладно, мальчики, пойдём спать. Потом кто-то сменит Джантара…

…Оставшись один, Джантар отвернулся к мертвенному квадрату окна, за которым ничего не было видно. "Итак, решили… — мысленно повторил он, будто не веря себе. — Уже почти нарушители границы. Мы, с нашими мирными интересами, вряд ли раньше представлявшие такое. Готовились жить в едином человечестве, совершенном обществе…

…Хотя вот именно: как создать такое общество? Или… на что в этом плане всерьёз рассчитывать? — вновь приняли мысли привычное направление. — Чтобы человек жил с надеждой, уверенностью, а не страхом перед голословными доносами, меняющимися показаниями в попытках выгородить кого-то, случайными ничего не значащими "доказательствами"? Как… если бы случайно кто-то сфотографировал меня на стройке, и было видно, будто толкаю кого-то вниз? Чем и как я оправдался бы, что кому объяснил? — с внезапным содроганием подумалось почему-то. — Когда вот "доказательство"? Хотя, если подумать: чего?.. (И наверно, не зря подумал? Могло быть?) …Но есть иллюзия справедливости, основанной на таких показаниях и доказательствах — потому что кому-то хочется выглядеть способным установить справедливость всегда и везде! А те, кто, не желая понимать сложности жизни, хотят верить: он всегда во всём разберётся! И верят — пока не коснётся самих! Кто-то, торгуясь с судьями за собственный срок заключения, назовёт случайное имя; от кого-то потребуется однозначно истолковать сомнительную улику; кто-то сам в отчаянии сделает ошибку… И что даёт эта иллюзия справедливости: те же преступники, попадаясь по третьему-четвёртому разу, запутывают тех же чиновников тысячами страниц вранья — что те физически не в силах проверить, несмотря на сверхполномочия? И общество содержит организации подавления, принуждения, ограничения прав, свобод — ставя на страже всего, что можно, никак не самых мудрых, но с правом отнестись к остальным как к скоту в загоне или дичи на охоте? Хотя… и что было бы за общество, где все мудрые — в роли сторожей, тюремщиков, надзирателей?.. Разве это их дело? И выходит: оградить их от тех должны другие, те, для кого высоты ума и духа — не их область. Но при этом им — разбираться в мотивах поступков, решать судьбы людей… Современных, которым так много доверено, и от кого так многое требуется! Они для кого-то — скот или дичь… Так удобнее контролировать тех, кто может войти "не туда" и взять "не то". И неважно: как вор, как пакостник — или спасая кого-то, веря во что-то, пытаясь понять? Ответ один… Беги, скрывайся, не сделав никому зла… Неважно, чего хотел, в чём ошибся лично ты сам. Главное: как поймут они! Хотя вправду — тоже только люди…"

…И вдруг снова, как тогда на подъезде к Керафу — перед внутренним взором Джантара стали вставать образы прошлого. Но уже выстраиваясь в какую-то последовательность, логическую цепь, приведшую их сюда, в этот поезд…

…Тетрадь, оставленная дома перед уходом на стройку (в самом деле, зачем пошёл туда?)… Больничная палата, рассказ родителей о событиях вокруг его семьи… Запертое купе по пути в Кильтум… Бывшая бабушкина квартира, ночной кошмар в ней… Съёмка на набережной, разговор, с которого всё начиналось… Встреча у Герма, просмотр распечаток из общедоступного архива… Напряжённые размышления во дворе дома Лартаяу… Вечерний путь по лестнице к остановке автобуса… Спуск в подземелье, уходящие во тьму бетонные ступеньки… Обратный путь в предутреннем сумраке… Шок после просмотра записи… Следующий вечер, вновьа дома у Герма — перешедший в ту страшную ночь…

…А потом вдруг снова: его комната дома, в Керафе; первая встреча с Талиром в Кильтуме; опять знакомые улицы Керафа, где он шёл куда-то с семьёй…

И… всё это осталось за гранью, больше никогда не повторится? Он уже не сможет вернуться домой, и так мирно идти с семьёй по улицам родного города? Потому что кому-то удобнее управлять обществом, считая всех дураками, и принося поодиночке в жертву "высшим интересам"? И кто-то просто не может дойти до правды, не рискуя собой или другими?..

…Лишь отчаянным, страшным усилием воли Джантар вновь овладел собой, едва подавив сдавленный вздох, чтобы не слышали остальные… Но и мысль уже не могла течь спокойно и размеренно — рвалась из сознания раскалёнными брызгами ярости: на этих "простых", тупых и недалёких людей; на тех, кому проще ими так управлять; и кто оправдывает этим несправедливость…

…Неужели иначе нельзя? И так будет во веки веков лишь потому, что кто-то не хочет или не может стать лучше, кто-то примитивен и одержим низкими страстями, кто-то завидует, хочет быть богаче, ощущает неполноценность? И всё кто-то будет тянуть кого-то из бедности, отсталости, отупляющей круговоротом тяжёлого примитивного труда, из дурно и несправедливо устроенных традиционных обществ, подавляющих личность — и потом всё будет оказываться, что тому, другому, это не нужно? Не готов он работать ни на чьё благо, верх его устремлений — оболгать, унизить, перехватить богатство, должность; он не созидатель, не исследователь, не звено в цепи достойных человеческих дел — хищник, что грызёт глотку себе подобному в драке за добычу? И ловушкой на хищников всегда должен стоять закон — ловушкой, куда порой по ошибке, как необходимая жертва, будут попадать и "не те"?

Но почему? Лишь потому, что несовершенных много, вместе они — сила? Достаточная, чтобы определять состояние, настроения общества в целом? И тогда это уже… их общество? Хищников с неразвитой высшей, четвёртой группой потребностей — а не людей в полном смысле слова? Но как быть людям, которым не подходит дикое стадо?

И главное: сразу — подсознательный протест! Потому ли, что речь о существах одного вида, способных дать между собой потомство — которых и психологически хочется представлять в принципе равными? Или дело в отсутствии чётких граней — как та, что очевидно отделила бы реальное человечество Фархелема от членистых людей Иopapы, будь они на самом деле? Есть лишь непрерывная градация: от "опредёленно человека" — до "уже почти не человека", который лишь биологически особь того же вида?

Да, но как быть, если и тот, на низшей ступени, претендует пользоваться благами цивилизации? И пользуется — как хищник, во вред разумным! А вывод: виновата цивилизация, вот он — человек, испорченный ею…

В самом деле вывести какие-то величины, показатели, определить границы их нормальных проявлений — и на этой основе вывод: только мы, у которых данный показатель превышает такую-то отметку, есть собственно человечество Фархелема; а вы, у кого он ниже — лишь похожие на нас существа, которым мы, строя жизнь по-своему, ничего не должны, не обязаны судиться с вами как равные, сидеть в ваших тюрьмах?

Но тогда… уже явный, узаконенный раскол человечества? Законодательно оформленное отделение в нём тех, кто считает себя человеческой цивилизацией — от тех, кого они таковыми не считают? И что делать тем, отвергнутым, каким путём идти дальше? Какую свою, особую культуру, основанную на каких ценностях, создавать? (Опять же: "иные ценности"…) На чувстве собственной ущербности, обиде за то, что их отвергли, унизили тем, какие они по своей природе — и… уж наверняка на желании отомстить оказавшимся лучше и чище их? При том, что и они, считая себя разумными, что-то успели взять от цивилизации — действительно страшно…

А, с другой стороны: не правомерно ли и стремление совершенных жить по-своему, не завися от чужих пороков? И… разве обязан человек привести домой из леса дикое животное, и пытаться поднять на свой уровень, а не вышло — уйти в лес, жить одной жизнью с ним, чтобы никому не обидно?.. Да, но тут речь — о тех, кто тоже считают себя людьми, претендуют на блага цивилизации! И почему-то оказываются в ней обитателями свалок, трущоб, притонов, воруют и торгуют краденым, предаются порокам, неспособны усвоить школьную программу, даже подогнанною под уровень "нормального ребёнка" (а что и усваивают, так накладывается на мировоззрение хищника и паразита, для которого человек — либо враг, либо добыча)… И им ничего не стоит посягнуть на достоинство, судьбу, честь, жизнь людей — потому что таковы инстинкты! А цивилизация виновата в том, чего им не дала — хотя что может им дать?..

Или… уж действительно рассматривать проблему с позиций души, а не тела, энергоинформационной, a не биологической сущности человека? Личность, интеллект, самосознание — и есть духовная сущность; а инстинкты, телесные несовершенства — относятся к плотному, "физическому" телу! Вот бы бестелесной душе и спросить: почему мне должно достаться тело, что потребует наркотиков для расслабления, привнесёт в работу ума дикие инстинкты, и наконец состарится и умрёт прежде, чем личность может вполне реализовать себя? И почему — семья, где за нищету, нечеловеческое обращение и дефектные гены ещё надо почитать "старших" сверх всякой меры?.. И пусть это само по себе малоизученная область со множеством спорных вопросов и домыслов (взять хотя бы: что и такие люди, как он, Джантар, с отчётливой памятью прошлых воплощений, редко помнят себя в астрале, сведения о котором здесь, в "плотном", "телесном" мире скудны и отрывочны) — разве не правомерна постановка вопроса? Если душа и реальна как живая самосознающая сущность — а "священные" права взрослых на детей, наоборот, относятся скорее к телу, к инстинктам, чем личности?

Но увы, во всех прочих культурах планеты личность и отождествляется более с телом, чем с душой. И как бы вовсе не может быть прав и интересов того, кто не воплощён — лишь неоспоримые права тех, чьё тело требует удовлетворения чисто животных программ: первого, второго, третьего уровня… (Где, в каких структурах тела всё это содержится — вопрос особый…) И права ребёнка противостоят правам взрослого как их неполный, ущербный вариант, права того, кто сам ещё "не вполне реален", ведь "вполне реален" лишь тот, кто, с точки зрения этих культур и их законов, обладает "достаточно развитым" телом, и сам может производить потомство — пусть это и не соответствует уровню его интеллектуальной зрелости, способности взять на себя ответственность за другую личность, за начало её пути в этом мире… И всё на том и строится: на правах половозрелого тела, а не души, не личности — хотя цивилизация, по идее, состоит из личностей, а не просто из тел! Как он до сих пор не замечал этого противоречия…

Однако верно: чхаино-каймирская культура никогда не знала этого противоречия, не сталкивалась с ним! То есть… уже на самом деле — биологические, телесные, генетические различия рас и культур? А конкретно — разная степень выражения программ низших уровней, и возможно, разный характер их проявлений в ответ на одно и то же? И то, что всё всплывало в их разговорах этих дней, вызывая подсознательный протест — горькая, нo правда? Самым серьёзным образом вставшая на пути к единому совершенному человечеству…

И… не затем ли, чтобы подготовить человечество Фархелема к этой тяжёлой правде, кому-то понадобилась запись об Иораре? Кому-то, кто уже понял, осознал эту правду — и намеревался так, через эту запись, открыть всем? И пусть неясно, как именно он думал это сделать — но искал ответов на те же вопросы, и приходил к тем же выводам? Разница лишь — что уже знал о записи: где она хранится, как её можно скопировать — но почему-то не мог сделать это сам? И использовал их… возможно, случайных, неожиданных для кого-то людей, которым не гpoзилo то, что ему? Хотя, если так, и речь — о человеке, сотруднике секретного учреждения, а не таинственной мистической силе? И тоже: что страшнее, с чем опаснее иметь дело — с такой силой, или просто с людьми? И… от какой, собственно, угрозы они надеются укрыться в Чхаино-Тмефанхии? Что это таким странным, загадочным и образом вошло в их судьбы, кто или что ведёт их, не открывая правду о себе и своём плане?..

…Вновь Джантар едва сумел овладеть собой, справившись с перехваченным, сдавленным дыханием — от тупого, липкого, давящего ужаса… Он представлял, на что способны "обыкновенные", вовсе не мистические люди в попытках сохранить подобные тайны. Да ещё если ставка и цель — судьба человечества, пути развития цивилизации…

Похоже на то… И наверняка в этой борьбе идей и целей — Чхаино-Тмефанхия не поддержала подлых игр вокруг некой тайны Западного континента, не стала участвовать в них! Никогда, издревле и поныне, личность не рассматривалась в их культуре как объект подобных игр, средство и жертва, а не цель! Из-за чего нелегко далось тогдашним "людям знания" и то решение 72-го века по поводу дмугильской расы… И "опасные" и "безнравственные" исследования, придуманные лоруанской пропагандой — как поверить в их реальность там, где долго не решались преодолеть такой же барьер перед вторжением в живую материю? Или…

Новая вспышка озарила сознание Джантара…

Нo… как? Вот — то самое, перед чем лоруанская пропаганда нагнетает ужас и отвращение без конкретных фактов? Что они обсуждали лишь как догадки — но уже твёрдо доказано в Чхаино-Тмефанхии, в итоге исследований на фактическом материале? Ведь и там не могли не задуматься: почему столь трудно складывается единое человечество, что за силы или факторы противодействуют, в чём они состоят: в природе общества, его устройстве, или всё же в природе человека как индивидуума, и какой именно — телесной, духовной, энергетической?.. И конечно, не имея целью никого унизить, а наоборот, до последнего веря в вековой идеал сообщества разумных, свободных и равных в достоинстве (и потому, возможно, до последнего не веря в то, к чему вели неумолимые факты и логика) — но вынуждены были признать… Хотя — что именно? Наверно, всё же не то, что люди разных рас духовно не равноценны — а лишь факт различий в xapaктepе и степени проявления эволюционно древних программ… А о наследственности, генетическом материале речь идёт потому, что различия наследуются — и в этом смысле всё же есть "хорошие" и "плохие" аллели. И там это не стали скрывать — хотя бы потому, что при нынешнем уровне цивилизации эти патологии, принятые как дозволенная норма, представляют серьёзную опасность! А здесь готовы свернуть рaзвитиe цивилизации, завести в тупик — лишь бы не ставить под вопрос "святые" права на произвол, насилие, доблесть в убийстве себе подобных, эмоциональную разрядку в драках и наркотиках; не унизить чью-то тупость и рабское, стадное служение чужому злу — ибо кто-то, утратив всё это… боится перестать быть собой, ведь за душой больше ничего нет?..

И всё же — вообще это понятно, но что делать практически? Какие ставить цель, принять меры?

А впрочем — цель ясна. Не должно быть в совершенном обществе — каких-то "не совсем людей", и воспроизводства неполноценных тел! Не место в нём тем, кто в споре хватается за нож, подбирает отбросы на свалке, впадает для "разрядки" в почти невменяемое состояние, мыслит грубо и примитивно (но готов использовать законы, деньги, технику в борьбе за "справедливость" в своём понимании), ждёт, чтобы другой был для него неким подданным, низшего ранга, второго сорта! А поскольку речь о генетических корнях этого, о наследственном материале — какое отсутствие чётких граней? Гены как раз дискретны, у данного индивидуума либо есть такой-то аллель, либо нет?.. Причём явно самой Чхаино-Тмефанхии в практическом плане не коснулось: их культура не знала и каких-то отверженных сословий, это у других издавна — попрошайки, бродяги, разбойники… Там был психологический шок, не более — а вот для остальных… Но и не открыть правду остальным (по крайней мере, правительствам, интеллектуальным элитам) — не могли… А "элиты" оказались способны лишь на истерику от крушения традиционных идеалов — будто сразу теряло смысл существование человечества, любое его будущее…

Нет, и всё-таки: что должны были делать? Как и в чём пойти против традиций своих культур — чтобы поставить заслон воспроизводству ущербных генотипов?

А вот тут сразу не ответишь… Но зато — простор для обвинений в чудовищном! Хотя тоже странно: не чудовищно — с рождения обрекать кого-то на жалкое убогое существование пленника чужих пороков; не чудовищно — само наличие криминальной среды, низких социальных статусов, даже явно биологически обусловленных патологий; а чудовищно — ставить вопрос об этом? Но в том и дело: что в какой культуре принимается как патология, а что как норма…

Или… не только это? Хотя — если возможно… И тоже правда…

…Уже третья догадка вспыхнула в сознании Джантара — хотя, казалось бы, что теперь могло так ошеломить…

…Разговоры о чрезмерности даже той суммы знаний, что содержится в стандартной школьной программе — для "нормального ребёнка"… Хотя сами они не ощущали этого — усвоив к тому же возрасту гораздо больше, а неудачи обычных школьников в этом — связывали с тупостью системы преподавания… A если нет? И тоже — биологические различия? На этот раз — в способности усвоить (по крайней мере, в таком-то возрасте) тот же объём информации? Или даже… массовое падение уровня тех или иных интеллектуальных качеств у конкретных этнических групп — в итоге существенно различного действия мутагенов, тяжёлых металлов, или иных подобных факторов на нервную ткань? И это удалось достоверно установить учёным Чхаино-Тмефанхии? Тогда действительно страшно! И пора уже думать, как спасать оставшуюся цивилизацию! А только рыдать над неполноценными — подло, преступно!.. Нo лидеры всех других стран планеты избрали этот путь: нельзя спасти их расу, их культуру — пропадай всё?..

Но и это — предположения. Страшные, ужасные — но не безосновательные… А здесь, в Лоруане, от них скрывают реальную ситуацию, не считают достойными знать то, что касается также и их! И проверить предположения можно уже лишь на месте, в Чхаино-Тмефанхии. И они делает всё правильно, стремясь туда…

Джантар невольно обернулся назад, в густую чёрную тьму вагона — и вдруг понял, что больше не ощущает тяжести, все эти дни так угнетавшей его. И даже как волна прокатилась через всё тело и ауру, будто стряхивая эту тяжесть. Хотя и тут ещё ничего не разрешилось — просто ушло сомнение…

А пока что… Да — поезд притормаживал перед очередной остановкой. Надо было на всякий случай укрыться в проходе…

— Вот, значит, как… — донёсся из темноты шёпот Талира. — Думаешь, в этом всё дело?

— Не знаю пока… — ответил Джантар, пытаясь на ощупь отыскать во тьме проход. Поезд тем временем успел заметно сбавить скорость…

— Не сюда. Левее, — подсказал Талир. — Да, от тебя левее… И вот опять станция. И опять жди, что будет. Не войдёт ли кто-то сюда, не увидит ли нас… А сколько ещё ехать до Арахаге через эту тайгу…

— Хоть бы доехать без осложнений, — добавил Джантар. — Ведь так и не чувствую ближайшего будущего…

Поезд остановился, но проводники не спешили встать и открыть вагон — наверно, это была незапланированная остановка на каком-то разъезде… Джантар, стоя в самом конце прохода, в который раз с неослабевающей тревогой ждал, когда поезд тронется. С тревогой — но и мысленной оглушённостью от пронёсшихся в сознании догадок… Но вот издалека донёсся сигнал, а затем — приближающийся перестук колёс: они действительно лишь пропускали на разъезде встречный поезд. И тут Джантар вдруг почувствовал, как ему хочется спать. Сейчас, когда и второе купе, и все полки были заняты — и вряд ли он в такой темноте мог бы забраться на полку…

— Я помогу, — ответил Тaлиp, услышав и эту мысль Джантара. — А то уже я не моту заснуть, вот и сменю тебя у окна. Ложись на моё место…