Великий и Могучий

Глава 41

Наделив Вовчика честно заработанной бутылкой коньяка и выпроводив за дверь, Павел и Нина первым делом отправились под душ, желая немедленно освежиться после изобилующей неприятностями первой половины дня. Разумеется, заурядным мытьём дело не ограничилось, и из ванной супруги вышли не только чистыми, но и удовлетворёнными хотя бы в одном аспекте бытия.

Нина сразу же рухнула в кресло, закинула ногу на ногу и подчёркнуто капризным тоном потребовала:

— Пашенька, немедленно принеси жестоко избитой пожилой женщине кофе!

Пострадала она довольно серьёзно. Жуткого вида синяк располагался на правом боку, там даже кожа была повреждена, хорошо хоть рёбра уцелели. Почти половина лица, тоже справа, имела уже не просто синий, а желтовато-зелёный цвет.

— Ты бы оделась, что ли, — предложил супруге Павел.

— Если тебя так смущает моё обнажённое тело и ты считаешь, что мне обязательно нужно что-то на себя надеть, вместе с кофе принеси тапочки. Да, и ещё, пожалуйста, тёмные очки и зеркальце.

— А это тебе зачем?

— Посмотрю, может, в очках моё лицо будет хоть издали походить на человеческое.

— Даже не надейся. Такое украшение скроет только паранджа.

— Я так и предполагала. А знаешь, что самое обидное? Синяк на морду я получила уже в конце, причём по собственной глупости. Этот сопляк стоял ко мне спиной и считал ворон. Я могла легко свернуть ему шею, он бы даже не пискнул. Но пожалела этого молокососа, и всего лишь сломала ему руку. А он меня отблагодарил за это, ударив затылком. И результат, как видишь, на лице.

— Не переживай, я тебя и в таком виде люблю.

— Если бы любил, уже принёс бы кофе, а ты даже воду на огонь не поставил.

— Может, по рюмочке? — предложил Павел.

— Идея хорошая, — одобрила Нина. — Но сначала кофе! Я настаиваю!

Кофе поспел быстро, и Павел вскоре вернулся с двумя чашечками в правой руке и парой женских тапочек в левой.

— Помочь тебе их надеть? — предложил он.

— Нет, я сама. Не так уж сильно меня покалечили. Слушай, я тут вот что подумала…

— Да ладно, мне нетрудно, — пристроив кофе на столик, он встал на колени и надел тапочки на супругу, благо они были без задников и надевать их действительно ни малейшего труда не составляло.

— Подлиза, — улыбнулась Нина.

— Могу и подлизнуть, если надо. Ты излагай, что подумала, а я принесу коньяк.

— Нет, Паша. Садись. Коньяк отменяется.

— Почему? После драки спиртное — самое оно.

— Выслушай меня сначала, спорить будешь потом. Дело в том, что ещё ничего не кончилось. Я говорю о наших неприятностях. Из этой переделки мы худо-бедно выпутались, но кто воспрепятствует нашему противнику организовать следующую? После милиции могут быть бандиты, хулиганы, военные и даже киллеры. Кстати, а почему бы и нашей доблестной милиции не попытаться ещё раз? Мы противнику мешали, поэтому он хотел нас убрать. Но ведь мы ему мешать не перестали, верно? Вывод сам сделаешь, или мне подсказать?

— Ты думаешь, они продолжат охоту на нас? — Павлу это очень не понравилось.

— Практически уверена. Не сегодня, а может, и не завтра, но послезавтра — уж точно. А раз такое дело, наше дилетантское расследование мы должны завершить сегодня. Закончить его, и забыть, как кошмарный сон.

— Кто ж против, Ниночка? А ты мне не расскажешь, как это сделать?

— Элементарно. Мы не знаем, кто злоумышленник. Но знаем, что это один из двух. Берём монету, бросаем, и назначаем виновного. К примеру, если орёл, то виновен русский, если решка — то еврей. Затем едем к назначенному и выбиваем из него признание.

— А если не угадаем?

— Вероятность — пятьдесят на пятьдесят. Ты можешь предложить что-то лучше?

— Знаешь, нет. Причём в твоей идее вероятность выше половины. Ошибочно назначенный может нам дать доказательства против второго, чтобы избежать пыток.

— Паша, ты обратил внимание, что мы с тобой обсуждаем пытки как нормальное явление?

— Что же мы можем поделать, если в наше время это действительно норма?

— Грустно. Но нам ничего не остаётся, как идти в ногу со временем. Так вот, коньяк на сегодня отменяется. Ты сядешь за руль, а я не люблю пить одна.

— Почему не выпить, а потом поехать на такси?

— Нет. Ты уже к моему новому лицу привык, а таксист может испугаться.

Павел, потягивая обжигающий кофе, пытался сформулировать, что же ему не нравится в идее Нины, и наконец ему это удалось.

— Знаешь, я не против пыток, как таковых. Но я категорически не хочу пытать не того человека. А вероятность этого чуть меньше половины. Меня это не устраивает.

— Хочешь, чтобы это сделала я?

— У меня другая идея. Что, если мы ещё раз попробуем логически вычислить негодяя?

— Утром у нас не хватало информации. С тех пор мы ничего нового не узнали, — отметила Нина. — Значит, и сейчас не хватает.

— Кое-что мы всё-таки узнали. Я, по крайней мере. Во-первых, за нами следили агенты нашего милейшего друга капитана Рогова. Во-вторых, милицейский наезд на нас происходил не то по просьбе, не то по приказу какого-то полковника КГБ.

— Может, ФСБ?

— Да, точно. Хотя лично я особой разницы не вижу.

— И что из всего этого следует?

— Вот и порассуждай, Ниночка, на эту тему.

— Почему я?

— Потому что я не в состоянии логично рассуждать, когда прямо передо мной сидит обнажённая красавица, пусть даже со слегка побитой физиономией.

— Отлично выразился, — рассмеялась Нина. — Ладно, я порассуждаю. В том порядке, как ты эти новости сообщил. Значит, за нами была слежка. От дорогого Миши они нас и не подумали защищать. От милиции — тоже. Хотя особого труда им бы это не составило — показали бы удостоверения, и всё. Значит, цель слежки — не защита, а наблюдение. Хотя, знаешь, мне показалось, что один из них вырубил спецназовца. Сама не видела, но я вырубила одного, а на асфальте остались лежать двое. Только мне показалось, что он мне помог не по приказу, а по своей инициативе. По доброте душевной, так сказать.

— Влюбился, наверно, — предположил Павел. — Не устоял перед твоей красотой. Неудивительно, я вот тоже в своё время не устоял.

— Раз такое дело, слежку можно считать не дружественной, а нейтральной или враждебной.

— Не преувеличивай. Эта контора пока что на нашей стороне.

— Вот именно, Паша. Пока что. Так или иначе, я уверена, что все наши телефоны прослушиваются, и квартира тоже. Эти электронные штучки стоят недорого, в конторе Рогова они наверняка есть в изобилии, а поставить их не проблема — Вовчик очень наглядно показал, чего стоят наши хвалёные непреодолимые замки. То есть, сейчас нас слушают. Будем продолжать обсуждение?

— Конечно. Не вижу ничего плохого в том, чтобы Рогов слушал этот наш разговор. Другое дело, твои вопли во время секса, этого я бы не хотел ему презентовать, но, наверно, уже поздно. У него они есть в огромном количестве. Видео, боюсь, тоже имеется в изобилии.

— Ты смущаешь скромную и хорошо воспитанную женщину, — пожаловалась Нина. — Ну, раз ты не против говорить под запись, продолжим. За нами следили двое, хотя мы с тобой почти всегда ходили и ездили вместе, и для слежки вполне хватило бы одного агента. Значит, дефицита кадров у Рогова нет. А в таком случае за нашими подозреваемыми тоже наверняка следят.

— Когда женщина, одетая только в тапочки, так логично рассуждает, это до такой степени заводит…

— Я из этих данных больше ничего извлечь не могу. А ты что об этом думаешь?

— Они будут и дальше за нами следить, только, скорее всего, людей и машины поменяют. Мы не профессионалы, так что если они не захотят, чтобы мы заметили слежку, то мы её сможем заметить только случайно. Значит, самое разумное — вести себя так, как будто слежки нет. Но на самом деле я думаю совсем о другом. Почему бы нам не прерваться минут на пятнадцать, и…

— Согласна. В смысле, не обращать внимания на слежку. Теперь, с твоего позволения, перейдём к тому полковнику ФСБ. Я так понимаю, НИИ курирует контора Рогова, и фээсбешнику там делать нечего. А он не только вмешивается, но и прямо работает против нашего замечательного капитана.

— Ты всё понимаешь правильно. Только меня почему-то совсем не понимаешь, когда я тебе предлагаю…

— Если бы полковник действовал официально, как офицер ФСБ, он бы нас убрал со сцены с помощью своих людей. Или совсем убрал бы.

— Ты не очень высокого мнения о моральных качествах сотрудников госбезопасности.

— Но он действовал через Кирилла, а значит, сам такой возможности не имел. Отсюда следует, что он работал в одиночку.

— Твоя логичность, Ниночка, так возбуждает!

— Ты уже это говорил. Так вот, если он работает в одиночку, и представляет только самого себя, а не свою контору глубинного бурения, то есть КГБ, то каким образом он вообще попал в эту историю? Зачем ему всё это надо? Есть идеи, Паша?

— Есть. Давай прервёмся всего на пятнадцать минут…

— Паша, прекрати! Тебе уже не четырнадцать лет, а я — не резиновая кукла из секс-шопа!

— На что ты намекаешь? Когда мне было четырнадцать, тут и близко никаких секс-шопов не наблюдалось. И вообще секса у нас не было, если верить телевизору.

— Паша, как в это дело влез гэбист? Думай!

— Что тут думать? Он наверняка имеет в «матюках» своего агента, может, и не одного, а мы наступили этому агенту на хвост. Вот полковник и засуетился.

— Ты слышал когда-нибудь, чтобы гэбня защищала своих сексотов? Я — нет!

— Спецслужбы вообще стараются не афишировать свои действия. Так что неудивительно, что мы о них почти ничего не слышали.

— Хорошо, тогда скажи, кому мы так больно наступили на хвост, что полковник решил вмешаться?

— Еврею. Гринбергу. Он перепугался, что я устрою погром, причём начну с него.

— А если серьёзно?

— Злоумышленнику, естественно. Он решил, что Верховный Маг Северного Космоса видит его насквозь, и запросил помощи у своего куратора.

— Паша, вот хоть режь меня, не верю, что наш злоумышленник для гэбиста — обычный сексот!

— Не хочу я тебя резать! Я хочу…

— А необычность его наверняка в том, что полковник ему зачем-то помогает стать директором! Вот зачем это гэбисту, не знаешь?

— Знаю. В «матюках» гуляют немалые левые суммы. Сейчас процент с них имеет Лысый. Если эта парочка, лингвист с гэбистом, успешно провернёт свой гешефт, то еврей станет директором, а полковник уберёт оттуда бандитов. Это ему вполне по силам. Долю Лысого поделят, или же она целиком перейдёт бравому офицеру спецслужб. Считаешь, ему нужен ещё какой-то побудительный мотив?

— Паша, ты прав, как всегда. Значит, они работают в тандеме. Полковник оказывает своему протеже любую мыслимую помощь. А какую именно? Что сейчас может ФСБ?

— Учитывая, кто у нас у власти, я бы сказал, что ФСБ сейчас может всё. Но только там, где их действия не мешают другим спецслужбам.

— Вот! В «матюках» они ничего открыто сделать не могут. А могут ли они обеспечить, чтобы из Москвы не прислали своего человека в директора?

— Лебедев говорил, что это могут сделать масоны. Уверен, что наши спецслужбы на своей территории уж наверняка способны на большее.

— Какие ещё масоны?

— Ну, эти… Иудеи. Друзья и родственники незабвенного Гринберга.

— А, ну да. Значит, если полковнику помогут коллеги, он это сделает, а вот справится ли он один?

— Они все друг другу помогают. А если он ещё и поделится с коллегами долей Лысого, то действовать в одиночку ему не придётся.

— Неужели всё продаётся? Даже в спецслужбах!

— Оглянись вокруг, Ниночка, оцени происходящее, и сама ответь на свой вопрос.

— Не хочу. Некоторым вопросам лучше так и оставаться без ответа. Мне вот ещё что в голову пришло. Полковник не встречается лично с этим своим сексотом. Иначе люди Рогова уже знали бы, кто он, и бравый капитан прыгал бы до потолка от счастья. Это дело для него явно очень важно.

— Кирилл сказал, что Рогов ещё ни одного своего дела до ума не довёл. Так что ты права. Они не виделись и не общались по обычным телефонам, а то их бы засекли. Связь у них, стало быть, через какой-то левый мобильник, неизвестный конторе Рогова. Для ФСБ не проблема такой раздобыть.

— Согласна. Но я не вижу, чем это нам поможет. Я иссякла. У тебя есть ещё идеи? Кроме секса, разумеется.

— Есть. Давай ещё по чашечке кофе?

— Не против. Сходи, сделай. Инициатива наказуема.

Вернувшись с новой порцией, Павел заявил:

— А вот о самом главном мы как раз и забыли!

— Ты опять о сексе? — поинтересовалась Нина.

— Мне нравится ход твоих мыслей, но я как раз совсем о другом. Мы напрочь забыли о «Русском мире»! А это ведь важно!

— Я была бы рада что-нибудь о нём забыть, но я о нём ничего не знаю.

— Вот! Мы говорили с несколькими людьми, связанными с ним, но почти ничего об этом проекте не узнали. Однако кое-что нам всё-таки известно.

— Что именно? Я совсем ничего не знаю. А ты? Давай, не томи!

— Нам известно, Ниночка, что этот проект невероятно засекречен.

— Молодец! «Я кое-что знаю: я знаю, что ничего не знаю». Сократ, блин! Выпей цикуту!

— Я тебя тоже люблю. Но вернёмся к нашему делу. В «матюках» действительно работают лингвисты, или филологи, неважно, как они правильно называются. Причём спецы именно по русскому языку. Нам это точно известно. Стало быть, что бы они там ни разрабатывали, это ориентировано на территории, где говорят по-русски.

— Паша, твои банальности утомляют.

— Теперь скажи, эта их разработка предназначена для внутреннего пользования?

— Мне откуда знать?

— Я думаю, разработка заключается в том, что человек читает или слышит текст, и у него от этого меняется мировоззрение. По такой технологии и писали письма директорам.

— А почему те не распознали собственную разработку?

— Потому, Ниночка, что кто-то, или Лебедев, или Гринберг, получил результат, но наверх не доложил. А Аристархов и остальные об этом и не знали. Сюрприз, так сказать. Так вот, пока вскипала вода, я составил список внутренних проблем, которые могут быть решены подобными текстами.

— Давай, Паша, теперь ты болтай, а я спокойно попью кофе.

— Проблемы, которые могут беспокоить наше руководство — это или проблемы страны, или проблемы самого руководства. Самая важная задача любой власти — остаться при власти. На это им не жалко любых денег. Но у наших властей такой проблемы, вроде бы, нет.

— Согласна. Если проблема эта и возникнет, решаться она будет не словами, а взрывчаткой, ядом и спецназом. Например, как решили с нами сегодня, — Нина улыбнулась.

— Вторая проблема — сепаратизм. Но русского сепаратизма у нас нет, Сибирь и Дальний Восток — это несерьёзно. А для воздействия на горцев русский язык бесполезен.

— Дальше. Пока возражений нет.

— Демография у нас аховая. Причём, именно у русских. С горцами в этом плане всё в порядке. Аристархов упоминал, что такая проблема существует.

— Так это что, и есть суть проекта «Русский мир»? Побудить нас, русских женщин, больше рожать?

— Если бы они решали эту проблему, я бы снял перед ними шляпу.

— Которой у тебя нет.

— Купил бы для такой цели! Но если сейчас начать воздействие, причём все мы проникнемся идеей сразу же, то эти дети станут взрослыми лет через двадцать. До того от них особой пользы для страны нет, даже наоборот, я бы сказал.

— Очень цинично звучит.

— Зато правда. Так вот, я не представляю наших правителей вкладывающими деньги в то, что окупится только через двадцать лет.

— Немного ошибаешься, Паша. Не окупится, а только начнёт окупаться. Я тоже не представляю.

— У меня список закончился. Дополнить сможешь?

— Конечно. Учудить что-нибудь такое, чтобы народ пить перестал.

— Они что, идиоты? Не понимают, к чему это ведёт? Горбачёв так сделал, ну и где же он сейчас? И где его страна, чёрт возьми?

— Живёт он где-то. В Москве, наверно.

— Для тех, кто побывал на вершине, это уже не жизнь, а прозябание!

— Паша, тебе-то откуда знать? Ты же не был не только на вершине, но даже на склоне у самого подножия.

— Сужу по чужим рассказам. В общем, твоя идея понятна. Эффективная социальная реклама, делающая русских лучше. Не пить, не воровать, не брать взятки, не превышать скорость, не убивать кавказцев, евреев и прочих таджиков…

— Ты перечисляешь таким нудным голосом, что явно считаешь всё это ненужным. Вроде как если мы не будем этого делать, то перестанем быть русскими.

— Нина, оно всё нужно, спорить не о чем. Но! Первое — такую разработку никто не стал бы настолько засекречивать. Второе — безопасность проекта обеспечивала бы ФСБ. Третье — это всё просто нереально. Вот смотри. Аристархов и так бредил Гималаями. Его надо было только слегка подтолкнуть в нужном направлении. С остальными — точно так же. А куда подтолкнуть того же Вовчика, для которого криминал — единственно приемлемый образ жизни? Домушником быть не захотел, пришлось стать рэкетиром. Не фрезеровщиком и не водителем автобуса, заметь! А он ещё и не худший среди них. Так что социальная реклама тут не сработает.

— Ладно. А как насчёт обычной рекламы? Вот почему мы покупаем и пьём именно этот сорт кофе, а не другой? Если они создадут такую методику, на ней миллиарды можно заработать! Причём, заметь, это имеет смысл только при соблюдении тайны. Если конкуренты будут иметь такую же технологию, всё так на так и выйдет. Или ты будешь утверждать, что наши правители чужды коммерции?

— Не буду. Но и для коммерческой рекламы эта разработка на внутреннем рынке не нужна. Если зачем-то нужно дать преимущество одному из конкурентов, остальных можно просто посадить. Или как-нибудь затруднить им бизнес более гуманными методами.

— Уговорил, Паша. Эта штука, разрабатываемая «матюками», ориентирована на внешний мир. Что из этого следует?

— Вот в этом и заключается моя гениальная догадка.

— Ты прямо сейчас лопнешь от скромности у меня на глазах. Точнее, на глазу. Левом. Правый почти ничего не видит.

— Ниночка, лучше скажи мне, что такое русский мир за пределами России? Какие территории в него входят?

— Украина, Белоруссия, Молдавия, частично Казахстан, ну и совсем немного Прибалтика. Кроме них, ещё в какой-то степени Израиль и Брайтон-бич, этот — если верить прессе.

— Умница! Теперь исключаем Брайтон-бич, поскольку он никому здесь не нужен…

— Откуда ты знаешь?

— Что тут знать? Русские в Америке особой роли не играют, какой смысл на них влиять?

— Пусть так. И что?

— Остаётся бывший СССР и Израиль.

— Паша, я не понимаю, к чему ты ведёшь.

— Я веду к тому, что этот проект по факту направлен против Израиля. Помимо прочего.

— Согласна. Дальше!

— А дальше — что в этом проекте делает еврей Гринберг? Спорим, что у него полно родственников или знакомых в Израиле? Был бы он учёным с мировым именем — другое дело. Но он рядовой филолог, наверняка в пединституте есть другие, ничем не хуже, причём без связей за рубежом.

— В самом деле, хороша секретность! И чем ты это объясняешь?

— Тем, что евреи говорят на русском немного не так, как мы, у них свой диалект. Не все, но многие. Для охвата этой публики Гринберг и понадобился. Но готов спорить, к полной информации о проекте у него доступа нет. И не будет никогда, если в конторе Рогова хоть чуток понимают в секретности. А там понимают, судя по тому, что мы наблюдаем!

— Паша, так если у Гринберга нет допуска к секретам нужного уровня, или как это у них называется, то его никто директором не назначит!

— Вот это мне и пришло в голову, пока вскипала вода в кофейнике.

— Но тут слишком много «если». Например, Гринберг пользуется особым доверием спецслужб. И все твои рассуждения летят псу под хвост.

— Может, и так. Но я не верю, что руководить разработкой оружия против Израиля поставят еврея. Пусть он при этом хоть сто раз пользуется доверием.

— Он и сейчас занимается этой разработкой, — указала Нина.

— Сейчас он, скорее всего, точно не знает, против кого будет использовано оружие. Да и контролировать его проще, когда он не директор.

— Паша, ты с уверенным видом рассуждаешь о вещах, которые тебе известны исключительно понаслышке. Но я не буду спорить. Только один к тебе вопрос. Эти рассуждения элементарны. Ладно мы никак не могли понять, что происходит, мы дилетанты в детективной работе. Но почему такое простое дело не раскрыли профессионалы?

— Это тоже элементарно, — улыбнулся Павел, и Нина улыбнулась ему в ответ. — Сначала в следствии участвовала ФСБ, значит, тот полковник вполне мог следствие сорвать. Затем за дело взялся Рогов, а он вообще не способен раскрывать дела, независимо от их сложности. По крайней мере, так все говорят. Короче, Ниночка, одевайся, и поехали пытать Лебедева!

— Прямо сразу?

— А чего тянуть?

— Ты так логично умеешь рассуждать, Пашенька. Вот и подумай, почему же это я после душа не захотела одеваться?

— Я тебя правильно понял?

— Частично. Мужчина не способен до конца понять женщину. Тем более, правильно понять.