ГЛАВА 14. СИЭТЛСКАЯ БАТАЛИЯ

В нашем утверждении нет политических нападок на протекционизм… Доказывается, что ущерб, который свободная торговля наносит одному из факторов производства, неизменно меньше, чем выигрыш, который она приносит другому. Следовательно, всегда можно подкупить пострадавших при помощи субсидий или других инструментов перераспределения, чтобы результатами свободной торговли остались довольны обладатели всех факторов производства.

Вольфганг Столпер и Пол Самуэльсон{652}

В январе 1999 года политические лидеры Сиэтла имели все основания гордиться, когда их городу отдали предпочтение перед Сан-Диего для проведения конференции министров торговли конференции стран членов ВТО. Не просто тысячи посетителей хлынут в отели и рестораны города, но на встречу приедут лидеры мирового масштаба, включая президента и государственного секретаря США.

Норму Стэмперу, заслуженному шефу полиции Сиэтла, было известно и то, что конференция привлечет десятки тысяч антиглобалистов, и что последняя конференция ВТО, проходившая 18 месяцев назад в Женеве, обернулась кошмаром. Но это Америка, а не Европа, страна на протяжении целого поколения не видела бурных политических протестов, а 1200 его вышколенных сотрудников, определенно, были готовы отразить любой натиск. Вдобавок, главный протестный контингент, АФТ-КПП (Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов) пообещала провалить конференцию.

Ни Стэмпер, ни АФТ-КПП не удержали ситуацию. Протесты огромных масс молодежи, хорошо снабженных бутылками, противогазами, ломами, молотками и треножниками, с которых наблюдатели могли смотреть поверх голов толпы, вылились в беспорядки. К третьему дню конференции Сиэтл совершенно вышел из-под контроля. Толпы резали колеса автомобилей, били стекла, грабили магазины, а более тысячи нападавших взяли в осаду здание, где проходила встреча. Они удерживали осаду несколько часов, пока измученные защитники отбивались при помощи слезоточивого газа и резиновых пуль.{653}

Протестующие вынудили раньше срока свернуть конференцию и приковали внимание всего мира к вопросам свободной торговли. Но привнесла ли Сиэтлская баталия что-нибудь новое в историю мировой торговли?

Едва ли. Мятежники Сиэтла в экономическом, идеологическом и даже тактическом смысле почти ничем не отличались от антиглобалистов прошлого — плантаторов Мадейры, возмущенных экспортом сахара из Нового Света; испанских парикмахеров и производителей шелка из Мехико, возмущенных притоком дешевой рабочей силы и тканей из Азии; английских переработчиков мусковадо в рафинад, недовольных конкуренцией с Барбадосом; ткачей, напавших на дом Джосайи Чайлда, штаб-квартиру Ост-Индской компании и парламент; дебоширов «Бостонского чаепития». Если бы археологи установили, что четыре тысячи лет назад крестьяне Дильмуна, недовольные низкими ценами на шумерское зерно, разгромили таможню, едва ли это нас удивило бы.

В этой последней главе рассмотрены два вопроса. Чему нас научила история торговли? Как мы можем применить полученные знания в сегодняшних спорах о глобализации?

* * *

Склонность к торговле и обмену является частью человеческой природы, и всякая попытка ее подавить в конце концов обречена на провал. С тех самых пор, как человек впервые покорил моря и пустыни с помощью кораблей и верблюдов, он возит через них товары. На заре нашей эры Европа встретилась с Азией, они предложили друг другу свои предметы роскоши. К концу XIX века сформировалась большая часть характеристик современной торговли, которые мы считаем очень важными: надежные коммуникации, дальняя торговля товарами широкого потребления и скоропортящимися товарами и межконтинентальный цикл производства. Сегодняшние споры о глобализации почти дословно повторяют дискуссии прошлого. Где бы ни возникала торговля, всюду за ней следуют возмущение, протекционизм и их постоянные спутники — смута, свержение власти, а то и война.

* * *

Корабли всегда были и в обозримом будущем всегда будут самым эффективным способом перевозки грузов на дальние расстояния. В свою очередь, торговля по морю требует политической стабильности в ключевых точках морских путей. С давних времен сложная география береговой линии Европы научила торговцев и мореходов ценить стратегически важные проливы и проходы, захват которых может вызвать в стране голод. На протяжении, по крайней мере, двух с половиной тысяч лет Геллеспонт и Босфор считались средоточием морских перевозок. Они сохраняют эту роль и сегодня. Когда европейцы устремились в Индийский океан путем Васко да Гамы, первыми их целями (впрочем, не все они были достигнуты) стали проливы: Малаккский, Ормузский и Баб-эль-мандебский.

Изменилось немногое. Разве что прибавилась пара ключевых точек в виде Суэцкого и Панамского канала. Сегодня в мире около 80% товаров перевозится морем, и большая часть его проходит через одну, а то и две-три из этих семи точек.

Нефть — самый важны из перевозимых товаров, по каким критериям бы мы ни считали — по физическому объему, по стоимости, по стратегической важности. На долю нефти в любой момент времени приходится почти половина тоннажа всех коммерческих грузов планеты. Каждый день в мире заливается и перевозится ее около 80 миллионов баррелей, из которых США потребляют четверть — 20 миллионов баррелей. Около 2/5 этого объема (12 миллионов баррелей) Америке приходится импортировать. Нефть не только повелевает миром, но и смазывает его, удобряет и поставляет сырье для самого вездесущего промышленного материала наших дней — пластика. Если всерьез перекрыть поставки нефти, то немалая часть планеты буквально замрет, и сотни миллионов людей начнут голодать.

Объем импорта нефти Америкой примерно соответствует ее количеству, ежедневно проходящему через ворота в Персидский залив — Ормузский пролив. Меньший, но тоже стратегически важный объем проходит через Дарданеллы и Босфор (два эти пролива вместе иногда называют Турецкими), Баб-эль-мандебский пролив, Суэцкий канал, Суэцко-Средиземноморский нефтепровод (параллельный Суэцкому каналу) и Панамский канал. И наконец, основная часть нефти, прошедшая через проливы Среднего Востока, должна пройти и через Малакку. Если внезапно перекрыть любой из этих проходов, в мировой экономике начнется хаос.

В ближайшие несколько десятилетий такое событие не просто возможно или вероятно, но оно, определенно, произойдет. Тем, кто в этом сомневается, стоит вспомнить новейшую историю. Только в XX веке в районе Суэцкого канала разгорелось два конфликта. В одном (1956 год) участвовали Египет, Израиль, Великобритания и Франция. Другой — Шестидневная война 1967 года, закрывшая канал на 15 лет.

Ормуз — еще более проблемная зона. В своем обращении «О положении страны» в 1980 году президент Картер провозгласил то, что вошло в историю как доктрина Картера:

Попытка внешней силы овладеть контролем над Персидским заливом будет рассматриваться как посягательство на жизненно важные интересы Соединенных Штатов Америки, и такое нападение будет отражено всеми необходимыми средствами, включая военную силу.{654}

Во время ирано-иракской войны 1981-1988 годов эти страны применяли «войну танкеров» — нападали на корабли противника и нейтральных государств, особенно Кувейта. Самое страшное, что Ирак постоянно пытался вывести из строя главную нефтеналивную базу на острове Кхарг. Пока лондонские дельцы взвинчивали страховку на суда, ходившие в Персидском заливе, Советский Союз и Соединенные Штаты фрахтовали танкеры и вывешивали на них свои флаги, чтобы вояки дважды подумали, прежде чем нападать.

Но толку от этого не было, если не считать того факта, что к концу 80-х годов залив патрулировало, по меньшей мере, 10 европейских флотов и 8 местных. 17 мая 1987 года иракская ракета «по ошибке» попала в американский военный корабль «Старк», убив 37 моряков. Поскольку Соединенные Штаты заигрывали с Ираком, президент Рейган свалил все на Иран. Обвинение было несправедливым и нелепым.

Когда иранцы напали на «Си Айл Сити» — один из кувейтских танкеров, шедших под американским флагом, вооруженные силы США уничтожили две иранские нефтяные платформы.{655} После заключения перемирия в августе 1988 года ситуация несколько успокоилась, но в 2000 году вновь накалилась, когда «Аль-Кайеда» поразила у пристани Адена в Баб-эль-мандебском проливе американский военный корабль «Коул», убив 17 человек. Вообще, мировая торговая система наиболее уязвима в этих трех точках — Суэцком канале, Ормузском и Баб-эль-мандебском проливах, потому что все они находятся в нестабильном регионе, где орудует множество государственных и негосударственных врагов Запада.

Даже у «безопасных» проходов имеются свои проблемы. Хотя в Турецких проливах последние несколько десятилетий все спокойно, жестокие битвы кипели там во время Крымской и Первой мировой войны. В 1936 году конвенция Монтре, формально отдав контроль над проливами Турции, позволила кораблям всех стран свободно ходить по ним. Фактически, эта конвенция позволила Турции считать трафик судов через проливы, но не позволила подниматься на борт и инспектировать транзитные грузы.

Казалось бы, невелика разница, но всякий, кто видел прекрасный, романтичный Босфор, поймет. Ширина его в самом узком месте чуть более 1000 ярдов, а в длину он тянется на 20 миль. Обе стороны пролива застроены богатыми домами, а сам пролив круглые сутки забит идущими в обе стороны непрерывными цепочками танкеров, контейнеровозов, дальних паромов и роскошных лайнеров. Между ними, к северу и к югу, протискиваются вереницы из тысяч судов поменьше. Пролив давно работает на пределе своей пропускной способности, столкновения и заторы в нем стали обычным делом. Хуже того, если в пролив входит судно более пятисот футов длиной, встречное движение останавливается — слишком велик радиус разворота у этих «бегемотов».

Недавно открытые нефтяные резервы каспийского региона тоже текут через эти проливы, и опасность случайного разлива нефти приводит к тому, что Турция пробует на прочность конвенцию Монтре и превышает свою власть, запрещая, например, проход крупных танкеров по ночам. В 2001 году Турция заявила, что собирается взимать с танкеров значительную пошлину, хотя подобные сборы, по крайней мере, технически являются нарушением конвенции Монтре и международных законов.

К счастью, эти вопросы решаются дипломатическим путем. Гораздо опаснее террористические акты, которые могут устроить «Аль-Кайеда» или курдские сепаратисты. Ученые подсчитали, что взрыв крупного танкера со сжиженным газом в Босфорском проливе вызовет взрывную волну большую, чем землетрясение в 8 баллов по Рихтеру.{656}

Далее на востоке нефть, предназначенная для Японии, Кореи и Китая, проходит через Малаккский пролив, где обстановку осложняют пираты, террористы из группы «Джемайя Исламия» и споры о том, какая из прибрежных стран — Малайзия, Индонезия или Сингапур — должна оплачивать углубительные работы. Сейчас этот пролив патрулирует Седьмой флот США, так что нетрудно вообразить конфликт Америки с Китаем из-за желания Китая контролировать этот пролив, приобретающий все большее значение для Среднего Востока и Европы.

Нет безопасности даже в ключевых точках Западного полушария. В 1989 году силовик Мануэль Норьега аннулировал избрание Гильермо Эндары президентом Панамы, Соединенные Штаты вмешались и восстановили власть Эндары. Если бы события пошли так же, как в Гондурасе или Парагвае, американские войска вряд ли смогли бы войти в страну, а зарвавшийся лидер не оказался бы в тюрьме Майами.

Ключевые точки способны поссорить даже добрых соседей. Существование Северо-Западного прохода долгое время отрицалось европейскими исследователями, пока в 1906 году им не прошел Руаль Амундсен. Недавно из-за этого пути возникла конфронтация между США, которые рассматривали это проход как международный водный путь, и Канадой, которая заявила права на восточный вход в пролив Дэвиса (между Гренландией и Баффиновой землей). В 1969 году первый коммерческий рейс через пролив осуществил танкер «Манхэттен» компании «Хамбл Ойл». Это вызвало возмущение Канады, а когда в 1985 году там прошел ледокол американской береговой охраны, канадцы заявили официальный протест.{657}

Из-за глобального потепления Северо-Западный проход, возможно, станет судоходным круглый год за пару десятилетий, а между Оттавой и Вашигтоном возникнет повод для споров на годы. Возможно, вслед за открытием этого прохода повышение температуры на планете позволит использовать приполярный регион, задействовав Берингов пролив и связав дальний Восток и Европу, а также северное побережье Америки. Этот путь окажется втрое короче нынешнего, через Суэц. Возможно, появятся и новые пути из Европы к западному побережью Северной Америки. Такие трансполярные пути наверняка вызовут напряженность в отношениях между США и Россией и вопросы о том, кто будет контролировать Берингов пролив.{658}

* * *

Приверженцы свободной торговли переоценили ее экономические преимущества. История XIX века позволяет усомниться в том, что свободная торговля — двигатель прогресса. Будь она путем к процветанию государства, Соединенные Штаты, которые завели самые высокие тарифы в истории, никогда бы не преуспели. «Золотой век» снижения тарифов в Европе (1860—1880) сменился периодом еще более высоких тарифов (1880— 1900), периодом протекционизма. Фактически, рост США приходится на это время. Кроме того, после 1880 года экономика протекционистской Северной Европы росла быстрее, чем экономика фритредерской Англии.

Об этом говорят и самые знаменитые из американских протекционистов, например Патрик Бьюкенен, кандидат в президенты в 1996 году:

Под защитой тарифного барьера, который воздвигли Вашингтон, Гамильтон, Клей, Линкольн и последующие президенты-республиканцы, Соединенные Штаты из прибрежной аграрной республики превратились в величайшую промышленную державу, какая только существовала в мире — и все это за одно столетие. Таков был успех политики, названной протекционизмом, который сегодня так ругают.{659}

В этом мнении Бьюкенен не одинок. С ним целая фаланга специалистов по экономической истории, в том числе и уважаемый Поль Берош позднего периода.{660} Современные методы расчетов свидетельствуют о том, что свободная торговля в XIX веке была, в лучшем случае, плохим двигателем прогресса. На самом же деле ряд детальных исследований поддерживает вывод о том, что в 1800-х годах, возможно, именно протекционизм стимулировал экономическое развитие. Подробный анализ альтернативных вариантов развития американского протекционизма начала XIX века, проведенный специалистом по экономической истории Марком Билзом, показывает, что Гамильтон, сторонники Адамса и Рона Кэри были все время правы — без высоких тарифов «около половины промышленного сектора Новой Англии разорилось бы».{661} Другой почтенный историк, Кевин О'Рурк, изучал восемь крупных европейских стран, США и Канаду конца XIX века. Он обнаружил положительную зависимость между размером тарифов и экономическим ростом — чем выше был тариф, тем лучше жила страна. Выражаясь недомолвками, как это принято у академических экономистов, он заключил:

Оказалось, что гипотеза Бероша (о том, что в XIX столетии размер тарифа положительно влиял на экономический рост), если ее проверить с учетом недавно полученных данных, если учитывать другие факторы, влияющие на экономический рост, прекрасно подтверждается.{662}

Тщательно проведенное исследования периода, когда Англия в 1932 году отошла от свободной торговли, также показало, что в том году тарифы подняли экономику страны.{663}

Не все специалисты по истории торговли согласны с тем, что в XIX веке высокие тарифы пошли Америке на пользу. Брэдвор Делонг из Беркли замечает, что протекционизм помешал Новой Англии обзавестись предпринимателями, которые развивали передовые английские паровые и промышленные технологии, что тормозило производство, которое могло бы выиграть от таких технологий. Билз, вероятно, был прав, сказав, что понижение тарифа уничтожит существующие английские заводы, но Делонг возразил, что тогда государство сможет развивать вместо них другой, более выгодный, капиталоемкий и высокотехнологичный промышленный сектор.{664}

Однако после 1945 года картина меняется. Анализ, проведенный историком Эдвардом Денисоном, показал, что снижение тарифов, которое предпринимала ГАТТ в 1950-1960 годах, все-таки привело к небольшому экономическому росту — в Северной Европе только 1% за всю эту декаду. На Соединенных Штатах оно никак не отразилось.{665}

После I960 года ситуация складывалась в пользу свободной торговли, особенно в развивающихся странах. В 1995 году экономисты Джефри Сакс и Эндрю Уорнер провели эксперимент с открытыми международными рынками конца XX века. Они делили развивающиеся страны на три группы: те, что всегда проводили политику разумно открытого рынка, те, что временами обращались к протекционизму, и те, которые всегда старались придерживаться протекционизма. Табл. 14-1 перечисляет страны первой и третьей групп.{666},[100]

Таблица 14-1.
ВВП на душу населения в странах, открытых и закрытых для мировой торговли
(Страны …… ВВП на душу населения, 2006 год, $)

Всегда открытые страны

Барбадос …… 17610

Кипр …… 21 177

Гонконг …… 33 479

Маврикий …… 12 895

Сингапур …… 28 368

Таиланд …… 8368

Йемен …… 751

Всегда закрытые страны

Алжир …… 7189

Ангола …… 2813

Бангладеш …… 2011

Буркина-Фасо …… 1285

Бурунди …… 700

Центрально-Африканская Республика …… 1128

Чад …… 1519

Китай …… 2001

Конго …… 1369

Кот-д'Ивуар …… 1600

Доминиканская Республика …… 7627

Египет …… 4317

Эфиопия …… 823

Габон …… 7055

Гаити …… 1719

Иран …… 7980

Ирак …… 2900

Мадагаскар …… 900

Малави …… 596

Мавритания …… 2535

Мозамбик …… 1379

Мьянма …… 1693

Нигер …… 872

Нигерия …… 1188

Пакистан …… 2653

Папуа — Новая Гвинея …… 2418

Руанда …… 1380

Сенегал …… 1759

Сьерра-Леоне …… 903

Сомали …… 600

Сирия …… 3847

Танзания …… 723

Того …… 1675

Заир …… 774

Зимбабве …… 2607


Оба списка говорят сами за себя. В 2006 году средний ВВП на человека составлял $17,521 в «открытых» странах и $2,362 в «закрытых». Затем Сакс и его коллеги рассмотрели воздействие торговой политики на способность государства входить в «клуб сближения» с наиболее преуспевающими экономиками мира.[101] На сей раз они исследовали отношение между ВВП на душу населения в 1970 году и ростом процентных ставок в последующие 20 лет, как в развитых, так и развивающихся странах. Особенно актуально это было для тех, кто в 1970 году имел низкий ВВП на душу населения. В этих странах ставки зачастую росли по 5% в год. В изначально богатых странах эта тенденция проявлялась не так сильно, по 2-3% в год. Другими словами, бедные страны, ставшие на путь свободной торговли, стремились догнать богатых.

Затем Сакс и Уорнер проделали то же самое с государствами, которые в тот же период придерживались протекционизма. Их ВВП на душу населения подрастал с трудом, едва достигая, в среднем, показателя 0,5% за год.

Когда бедные начинают защищать свою экономику, у них начинается застой и падение, еще хуже, чем у развитых стран. (Позже профессор Сакс стал известен своими спорными взглядами на необходимость распределения богатства между развитыми и развивающимися странами. Его раннее исследование связи между ростом и управлением торговли пользуется среди экономистов большим уважением, нежели более поздние заявления.)

Но как же быть с разницей в данных XIX и XX веков? Сакс и Уорнер начали с того, что обратили внимание на исследование, выполненное другими учеными. Оно показывало, что в Японии и США доходы в отдельных префектурах и штатах, соответственно, на протяжении XIX и XX веков сближались, тогда как в развивающихся странах экономики, путем торговли, сблизились в конце XX века.

Здесь и кроется разгадка. В XIX веке торговля внутри страны считалась важнее внешней торговли. Пока внутренние рынки страны были открытыми, тарифный барьер против заграничных товаров большого вреда не наносил. До XX века для большинства стран внешняя торговля составляла крошечную часть экономики. Например, в 1870 году в США экспорт составлял 2,5% ВВП, а во Франции 4,9%. И даже во фритредерской Англии всего лишь 12,2%. По мере роста торговли мировая экономика все больше от нее зависела. В 1870 году экспорт составлял 4,6% мирового ВВП, а в 1998 году уже 17,2%.

География тоже играет важную роль. Чем страна больше и разнообразнее экономически, тем более она самодостаточна, тем менее важен для нее импорт. Со времен провозглашения независимости США стали самой самодостаточной из крупных стран. Сегодня импорт составляет только 14% их ВВП. На другом конце списка находится Голландия — импорт составляет 61% ее экономики.{667} Это согласуется с данными Эдварда Денисона за период 1950-1962 годов, которые показывают, что самую большую выгоду из мирового снижения тарифов извлекли Нидерланды, Бельгия и Норвегия. Меньшей оказалась выгода более крупной и разнообразной экономики Германии, а также Франции. США вообще не получили выгоды.{668}

В XIX веке страны, особенно крупные, самодостаточные страны, такие как США, могли развлекаться политикой протекционизма. В глобальной, интегрированной экономике XXI столетия автаркия стала делом рискованным. Более того, чаще всего развивающиеся страны самый серьезный ущерб своей экономике наносят сами. Перефразируя Корделла Халла, протекционизм — это ружье, отдача которого бьет самого невезучего.

* * *

Заслуги свободной торговли, плохо заметные простым глазом, обычно недооценивают. Полтора столетия назад французский экономист Фредерик Бастиа неоднократно говорил: «Если через границу не пускать товары, там пройдут солдаты».[102] Не зря Нобелевский комитет удостоил в 1945 году Корделла Халла премии за роль, которую он сыграл в развитии мировой торговли в 30-40-х годах.

Постепенно жизнь на земле становилась все менее жестокой, во многом благодаря представлениям о том, что живой сосед полезнее мертвого. Те, у кого это оптимистическое утверждение вызывает сомнения, должен познакомиться с данными Всемирной организации здравоохранения. Статистика говорит о том, что в 2004 году только 1,3% смертельных случаев в мире произошло из-за насилия. Это число постоянно снижалось. В начале XXI века на войне погибло людей в тридцать раз меньше, чем в 50-х годах. Похоже, это часть большой исторической тенденции. Археологические данные свидетельствуют о том, что в каменном веке более 20% населения погибало насильственной смертью. Это открытие согласуется с результатами исследования современных сообществ охотников-собирателей.{669} Но пожалуй, самым очевидным свидетельством связи между торговлей и миром может служить Евросоюз, который погасил военные конфликты на целом континенте, где до 1945 года войны шли более-менее постоянно. Выражаясь в терминах микроэкономики, нет смысла бомбить тех, кто покупает или производит наши рубашки, ноутбуки и автомобили.

Сегодня самая большая угроза миру исходит не столько от регулярных армий, сколько от террористов, которые базируются в самых слабых странах — как раз в тех местах земного шара, которые выиграли бы от свободной торговли и которые разоряются при помощи сельскохозяйственных субсидий. Перефразируя Фредерика Бастиа, если хлопок, сахар и рис могут пересечь границу, то террористы, пожалуй, этого не смогут.

* * *

Хотя свободная торговля идет на пользу человечеству в целом, она порождает и множество неудачников. Будущая экспансия мировой торговли, происходящая из увеличения благосостояния, снижения тарифов и затрат на перевозку, породит еще больше тех, кто извлечет из нее выгоду, но число проигравших, хоть они и останутся в меньшинстве, тоже будет расти. Не считаться с этими проигравшими, значит, создавать предпосылки к будущему поражению. И снова Столпер и Самуэльсон наметили основные рамки. Рассмотрим теперь не два или три фактора, а только труд. Разделим его на две категории: квалифицированный и неквалифицированный. Развитые страны, по сравнению с остальным миром, имеют относительно развитую сферу квалифицированного труда и плохо обеспеченную — неквалифицированного.

Кого ущемляет свободная торговля в развитых странах? Относительно слабый фактор — сферу неквалифицированного труда. Кто выигрывает? Высококвалифицированные работники. Далее, глобализация повышает разницу доходов в богатых странах, поскольку с поправкой на инфляцию быстро повышаются доходы квалифицированных специалистов и медленно повышаются, а то даже и снижаются доходы неквалифицированных.

Рис. 14-1. Распределение национального дохода

И снова Столпер и Самуэльсон оказываются близки к реальности. За время жизни последнего поколения в Соединенных Штатах значительно выросла разница в доходах. Рис. 14-1 показывает данные Бюро переписи населения. Американские семьи разбиты на две группы: верхушка, составляющая одну пятую или 20%, и остальные 80%. Подсчитывается их доля в общем национальном доходе за последние 35 лет.

Из этого графика ясно видно, что в Америке верхние 20% населения стали значительно богаче. Их доля от национального дохода повысилась на 1/6 (с 41% до 48%) за период с 1970 по 2005 год. Все остальные стали, соответственно, относительно беднее.

Большинство тех, кто находился в 2005 году на нижней границе верхнего квинтиля, можно считать людьми со скромным достатком (ежегодный заработок $103 100). Чтобы поглядеть, как дела у богатых, верхушку населения нужно разложить более подробно. Те 5%, что в 2005 году получали более $ 184 500, за последние 35 лет увеличили свой кусок пирога более чем на треть. Самый верхний слой — 1% (те, чьи доходы превышали в 2005 году $340 000) — увеличил свою часть вдвое.

Хотя в последние десятилетия доход квалифицированных специалистов и менеджеров повысился, доход среднего мужчины-рабочего, с поправкой на инфляцию, за время жизни последнего поколения не вырос.{670} В представлении современных американцев о глобализации есть немалая доля истины — хорошо оплачиваемая работа на заводе уходит куда-то за море, ее сменяют дешевые места в фаст-фуде.

Хуже того, несмотря на то, что за последние 20 лет безработица снизилась, за то же время катастрофически повысилась ненадежность работы. Средний рабочий на треть чаще теряет работу, чем 20 лет назад. А когда он находит новую работу, ему платят почти на 14% меньше, если ему вообще повезет найти новую работу. (Трети рабочих и такая удача не достается.) В 1998 году «Уолл-стрит джорнал» проводил среди американцев опрос, согласны ли они с таким утверждением: «Внешняя торговля вредит американской экономике, потому что из-за дешевых импортных товаров снижается заработная плата». Как и предсказывали Столпер и Самуэльсон, в этом вопросе страна разделилась на два лагеря. Среди тех, кто получает в год более $100 000, с этим согласилась треть опрошенных, зато среди «синих воротничков» и членов профсоюзов — уже две трети.{671},[103]

Столпер и Самуэльсон ошиблись, по крайней мере, в одном — предсказав, что свободная торговля повысит отрыв развивающихся стран, поощряя квалифицированных специалистов. На самом же деле происходит обратное. Большинство квалифицированных промышленных рабочих лучше зарабатывают в коллцентрах и на международных предприятиях, увеличивая разрыв в доходах между теми, кому посчастливилось найти такую работу, и теми, кому не повезло.{672} Хотя условия работы на азиатской фабрике «Найк» могут привести в ужас человека из развитой страны, заводы американских фирм пользуются самым большим спросом во вьетнамских «зонах развития». Гораздо менее охотно идут на работу на китайские заводы, условия на которых можно очень мягко назвать спартанскими. Ноесть и другая работа, еще хуже, чем на заводе — крестьянская, которой хватает только на прокорм, и проституция.{673}

Развивающиеся страны экспортируют в США не только рубашки, кроссовки и электронику, но также и свой богатый человеческий капитал — неквалифицированных рабочих, которые конкурируют с американскими, сбивая уровень зарплаты, повышая разрыв в доходах и антииммигрантсткие настроения. Неудивительно, что многие члены профсоюзов горячо выступают за ужесточение миграционной политики.

И опять ничего нового тут нет. В XIX столетии, когда увеличивался разрыв в доходах, точно так же боялись иммиграции. Столетием раньше США, Канада, Австралия, Бразилия и Аргентина принялись ограничивать поток иммигрантов. Эта беда никак не была связана с факторами, на которые традиционно возлагают за нее вину — тяжелым экономическим положением и расизмом. Вернее сказать, что началось это в точности тогда, когда конкуренция со стороны недавних европейцев начала влиять на бедную часть электората.{674}

Откуда такая шумиха вокруг разрыва доходов? Может, это просто знак того, что экономика стала здоровее, эффективнее и амбициознее? Вовсе нет. Экономисты и демографы используют несколько величин для измерения экономического расслоения. Самая популярная из них — индекс Джини. Он изменяется от нуля до одного. Страна, в которой все население имеет строго одинаковый доход, получает индекс Джини, равный нулю. Страна, в которой один человек забирает весь доход себе, получает индекс, равный единице.

Индекс Джини самых богатых стран варьируется от 0,25 (Швеция) до 0,41 (США). Список стран с самым высоким индексом не удивляет: Намибия (0,74), Ботсвана (0,63), Боливия (0,60) и Парагвай (0,58).{675} Более систематическое исследование наводит на мысль о том, что экономическое расслоение приводит к социальной и политической нестабильности, а это, в свою очередь, оборачивается снижением инвестирования и экономического развития.{676}

Современные развитые страны как правило снижают свой индекс Джини путем распределения налогов и программ социальной помощи. Эти дорогостоящие схемы могут мешать экономическому развитию, зато ценой уменьшения расслоения покупается социальное спокойствие, которое возмещает неэффективные расходы на социальные нужды. Один из ведущих авторитетов в этой области, Джеффри Гаррет, заметил:

Поскольку богатое государство смягчает конфликт, снижая вызванную рынком неравномерность распределения риска и богатства, это может иметь для бизнеса последствия скорее благие, нежели разрушительные. Таким образом, государственные расходы могут стимулировать инвестиции двумя путями — повышая производительность посредством улучшения человеческого и физического капитала и повышая стабильность посредством поддержания открытого рынка.{677}

Иными словами, важно найти золотую середину между Сциллой дорогостоящих и экономически вредных социальных программ и Харбидой слишком тонкой страховочной сетки, сильного расслоения. Соединенные Штаты и Северная Европа почти одинаково богаты, только в США около 30% ВВП циркулирует через федеральное правительство, правительства штатов и местное управление, а правительства Северной Европы тратят около половины ВВП, большая часть которого идет на оплату социальных программ. Значит, золотая середина лежит где-то между этими двумя позициями.

Проблема в том, что не все расслоение и даже не большую его часть можно свалить на свободную торговлю. Экономисты горячо спорят, какой же именно ущерб наносится при переносе производства за рубеж и снижении числа рабочих мест и насколько нужно поднимать зарплату квалифицированным, хорошо обученным работникам.

Рассмотрим две фермы, одна из которых выращивает пшеницу с производительностью 99,5%, а другая 95%. Конечно, работники первой могут получать зарплату выше, чем на второй, но не слишком намного. Теперь представим завод, выпускающий сложный микрочип, производство которого требует сотню производственных стадий, причем ошибка на любой из них приведет к порче продукта. Здесь работа, проделанная на каждом этапе с точностью 99,5%, дает в результате 39% брака. А работа, проделанная с точностью 95% дает в итоге 99,4% брака. Таким образом, в областях, где используются высокие технологии, квалифицированный работник может рассчитывать на значительное увеличение заработной платы. (Эта парадигма называется теорией уплотнительного кольца. Она получила такое название после крушения шаттла «Челлинджер», которое произошло из-за дефекта маленькой детали.){678}

Пол Кругман считает, что почти все расслоение доходов в США происходит из-за этого премирования высококвалифицированных кадров (а в последнее время еще и из-за перемен в налоговой политике). А вот данные экономиста Адриана Вуда говорят, что во многом, если не во всем, расслоение обязано росту международной торговли. Истина, вероятно, где-то посередине. Возможно, на четверть или на пятую рост разрыва доходов в США и обеспечивается за счет торговли, но остальное идет в налоговые отчисления, направленные на повышение благосостояния и на расходы отечественного образования и обучения.{679},[104]

Закон о свободной торговле между США и Канадой 1989 года дал в руки исследователей почти идеальный инструмент для наблюдения компромиссов глобализации. Этот закон снизил тарифы с 8 до 1% на товары, которые направляются на север, и с 4 до 1% на товары, которые направляются на юг. Обе страны имеют свои устойчивые законодательные, банковские и политические институты, а поскольку США доминирует над экономикой Канады, наиболее драматические последствия закона сказались по северную сторону от границы.

Экономист Дэниел Трефлер подсчитал, что хотя в целом закон принес Канаде значительную выгоду и в долгосрочной перспективе производительность в некоторых отраслях поднялась на 15%, но при этом он стал причиной тому, что в Канаде исчезло 5% рабочих мест и до 12% наименований продукции в различных отраслях. Однако это уменьшение числа рабочих мест просуществовало не дольше десятилетия. Общая безработица в Канаде после принятия закона снизилась. Комментируя это обстоятельство, Трефлер писал, что главный вопрос торговой политики состоит в том, чтобы понять, «как свободная торговля отразится на индустриализированной экономике, и с точки зрения долгосрочной выгоды, и с точки зрения сиюминутных расходов на рабочих и прочее».{680}

* * *

За почти два десятилетия экономисты и политики столкнулись с проблемой, как компенсировать ущерб тем, кто пострадал от свободной торговли, и можно ли вообще это делать. В 1825 году Джон Стюарт Милль подсчитал, что хотя «хлебные законы» добавили денег в карманы землевладельцев, государству они стоили в несколько раз дороже. Он рассуждал, что дешевле было бы откупиться от землевладельцев:

Землевладельцы должны подсчитать вероятный ущерб от отмены «хлебных законов» и обратиться за компенсацией. Кое-кто, правда, может спросить, как далеко это зайдет, потому что собственный заработок людей, обремененный самым тяжелым из налогов (т. е. «хлебными законами»), тоже подлежит компенсации из-за упущенных возможностей, которые они никогда не получат. Но лучше отменить «хлебные законы», пусть даже ценой компенсации, чем не получить вообще ничего. И если выбор у нас только один, никто не пожалуется на перемену, которая предотвратит огромное зло и не сделает никому худа.{681}

Другими словами, дешевле и лучше для всех прямо компенсировать ущерб проигравшим. Почти через два столетия после того, как эти слова были написаны, и через полстолетия после «Предложений» Корделла Халла мир начал движение к свободной торговле. И вот, расслоения несостыковки готовы нарушить этот процесс. В самом деле, может ли свободная торговля, при всей своей выгодности, спасти пострадавших?

Многие американские защитники свободной торговли считают, что для сохранения существующей более или менее свободной торговли нужно расширить государственные социальные программы, но обычно это только пустые слова. Джагдиш Бхагвати — наверное, самый известный из сегодняшних защитников либерализации торговли. Это заслуженный ученый, у которого учились многие из наиболее известных современных экономистов. Его книга «В защиту глобализации» представляет собой три сотни страниц того, о чем сказано в названии. Менее двух страниц занимает вопрос «программ помощи для приспособления к торговле». Следующий абзац этой книги проникнут тоном, который используют многие фритредеры в спорах о рабочих, лишившихся места.

Если сталелитейный завод в Пенсильвании закрывается из-за того, что сталь из Калифорнии оказалась дешевле, то рабочие обычно спокойно воспринимают это, считая пособие по безработице нормальным средством выживания в ситуации, которую было невозможно предвидеть. Однако те же рабочие приходят в ярость, когда теряют работу из-за какого-то производителя из Южной Кореи или Бразилии. Они организуют демонстрации, агитируя за антидемпинговые меры… Они также требуют дополнительной компенсации по безработице, включая программы переквалификации.{682}

Профессор Бхагвати очень настороженно относится к необходимости компенсации. Говоря о «страховочной сетке», призванной защитить рабочие места от импортной продукции, он продолжает: «Такая квазиксенофобия — реальный факт. Когда осуществляется либерализация торговли, целесообразнее предусмотреть несколько видов специальных программ помощи и пытаться оказывать содействие в адаптации к новым условиям, а не вводить протекционистские меры, которые могут обойтись намного дороже».{683}

Подобное отношение не только враждебно настраивает рабочих, но еще и нечестно. Американская промышленность, на самом деле, имеет гораздо больше инструментов адаптации, чем труд по протекции, особенно в форме нетарифных барьеров — квот, субсидий, антидемпинговых законов и тому подобного.{684} Экономисты понемногу начинают понимать, что пора бы им уже перестать быть врагами самим себе. Дэни Родрик из Гарвардского института государственного управления имени Кеннеди очень тщательно рассмотрел социальные беспорядки, вызванные возрастающей мобильностью товаров и услуг, исследовал необходимость компенсаций и подумал о том, как они могли бы действовать. Он считает, что не случайно те развитые страны, в которых отношение объема торговли к ВВП выше, имеют и самые развитые механизмы социальной помощи.{685}Свободная торговля и «страховочная сетка» укрепляют друг друга. Стабильное, богатое торговое государство, если оно хочет таким оставаться, не может отправить на свалку тех, чей труд легко можно «заменить» во все более компромиссной мировой экономике. Согласно Родрику,

социальные расходы имеют важное значение — такой ценой покупается общественное спокойствие. Охотно соглашаясь с необходимостью избегать ненужных расходов, я настаиваю на том, что потребность в социальных расходах не исчезнет, а будет расти по мере роста глобализации.{686}

Через пятьдесят с лишним лет после того, как Столпер и Самуэльсон расписали, кто проиграет, а кто выиграет, Пол Самуэльсон, которого многие считают величайшим в мире из ныне живущих экономистов, снова удивил коллег предположением, что от свободной торговли может проиграть целое государство. Он пояснил сжатым языком данных, разобрать который способен лишь экономист, что конкуренция с трудом в других странах вызывает смену работы, но не потерю ее. (В самом деле, сейчас безработица в США составляет менее 5%.) Да, американцы по-прежнему работают, только теперь они делают это там, где платят меньше и работа менее выгодная. Самуэльсон подсчитал, что затраты на компенсации превышают выгоду, и страна в целом от свободной торговли проигрывает:

Жители Южной Дакоты, получившие среднее образование и имеющие высокий IQ, получают в полтора раза больше уровня средней зарплаты в США, так что я с 1990 года не справляюсь по телефону о состоянии моего счета. Теперь мои дела ведет нанятый сотрудник в Бомбее. Его зарплата намного ниже, чем получают в Южной Дакоте, зато она намного больше, чем его дядюшкам и тетушкам когда-либо доводилось зарабатывать.{687}

Насмешка истории выглядит почти утонченной — пожалуй, ни одна страна в XVIII-XIX веках не пострадала от свободной торговли так сильно, как Индия. Месть сладка.

К концу Второй мировой войны на долю Соединенных Штатов приходилась почти половина мирового ВВП. С тех пор их доля упала менее чем на четверть. Если бы Америка в 1945 году захлопнула дверь, которую десятилетием раньше открыл Корделл Халл, ей почти наверняка достался бы больший кусок мирового пирога, и единственная проблема была бы в том, что пирог этот оказался бы маленьким и подгорелым. В 1900 году Британия правила морями. Сегодня она играет вторую скрипку у американского гегемона. Но кто, находясь в здравом уме, предпочел бы жить в Англии 1900 года, а не в нынешней Англии?

Самуэльсон продолжает:

Из этого вовсе не следует, что страны должны или не должны применять некоторые протекционистские меры. Даже там, где, прихотью судьбы, нанесенный ущерб компенсируется преимуществами свободной торговли, демократия в целях самозащиты зачастую стреляет в собственную ногу.{688}

Когда государства воздвигают тарифные барьеры, уверяет Самуэльсон, возникает индустриальная стагнация. Лучше защищать рабочих, чем защищать промышленность. Но даже если и так, Самуэльсон не слишком оптимистично настроен по поводу возможности «подкупить слабый фактор» в стране, большая часть населения которой находится в затруднительном положении. (Того же мнения и Родрик, который отмечает трудности оплаты схем социального обеспечения при помощи налогов в мире, где корпорации с легкостью могут перемещать через государственные границы капитал и заводы.){689}

Мировая торговля рождает не только изобилие материальных ценностей, но также и интеллектуальный, и культурный капитал, способность понять соседа и желание продавать вещи другим, а не уничтожать их. Но в процессе довольно значительное меньшинство граждан оказываются ущемлены. Чем свободнее люди, товары и финансовые активы будут вращаться по миру, тем легче и неизбежнее будут возникать диспропорции в их распределении.

Дилемму свободной торговли можно выразить словами Черчилля: «Демократия — худшая форма правления, если не считать всех остальных, которые пробовались время от времени».{690} Порой доводы протекционистов действительно могут привести к мысли о том, что курс на свободную торговлю пора менять, но, как показала история XX века, на самом деле альтернативы нет.

Мало кто станет утверждать, что человечество не стало лучше, пройдя торговым путем от шумеров до Сиэтла. Попытки повернуть назад знаменуют собой самые черные эпизоды истории XX века. Помня об узких проливах, что нами пройдены, мы можем постараться больше не сесть на мель.


Загрузка...