Великолепный обмен: история мировой торговли

ВВЕДЕНИЕ

Сентябрьское утро, коридор гостиницы в центре Берлина — что может быть обыденнее? Пока мы на смешении английского и немецкого обменивались приветствиями с сотрудником отеля, я взял из чашки возле кассы яблоко и засунул его в свой рюкзачок. Через несколько часов, проголодавшись, я решил перекусить в Тиргартене. Виды и звуки этого большого городского парка увлекли меня, и я едва не упустил из виду, что на моем ланче прикреплена крошечная наклейка, сообщающая, что это яблоко — «продукт Новой Зеландии».

Телевизоры из Тайваня, салат из Мексики, китайские рубашки, индийские инструменты встречаются настолько часто, что к этим вывертам коммерции мы уже привыкли. Но что лучше символизирует эпическую роль глобальной торговли, чем мое яблоко, выращенное на другой стороне земного шара, которое я ем в тот момент, когда его спелые европейские сородичи красуются рядом, на ветках?

Тысячелетия назад с континента на континент перевозили только самые дорогие товары: шелк, золото и серебро, пряности, драгоценные камни, фарфор и лекарства. Сам факт того, что вещь привезена издалека, придавал ей высокий статус, окружал ее романтическим ореолом таинственности. К примеру, для Римской империи III века н. э. таким товаром был китайский шелк. Римские императоры запомнились в истории великими завоеваниями, архитектурными сооружениями, сводами законов. А вот Гелиогабал, который правил в 218-222 годах, запомнился (насколько он вообще запомнился) разнузданным поведением и пристрастием к мальчикам и шелку. За время своего правления он успел потрясти много повидавшее население древней столицы целой чередой скандалов — от бесстыдных выходок до изощренного убийства детей. Впрочем, ничто так не привлекало внимание римлян (и не вызывало такой их зависти), как гардероб императора и то, как он носил его, удалив с тела все волосы и раскрасив лицо красным и белым. Хотя любимой его тканью был так называемый sericum — смесь шелка и льна, — Гелиогабал был первым европейским правителем, чьи одежды были полностью шелковыми.^{1}

Только представители правящих классов могли себе позволить оплатить доставку из Восточной Азии к римским гаваням ткани из коконов маленьких беспозвоночных Bombyx mori — шелковичных червей. Современный читатель, избалованный недорогими, мягкими, практичными синтетическими тканями, должен понять, что одежду тогда делали, в основном, из трех видов материала: дешевых, но тяжелых и теплых звериных шкур, колючей шерсти и мятого белого льна. (Хотя хлопчатник выращивался в Египте и Индии, но производство хлопка было сложным, поэтому и выходил он дороже шелка.) В условиях такого ограниченного набора материалов мягкое, почти невесомое прикосновение шелка к коже не могло не покорить всякого, кто его испытал. Нетрудно представить, как первые торговцы шелком в каждом порту или караван-сарае, на своем долгом пути, раскатывали перед богатыми покупательницами разноцветные рулоны: «Госпожа, чтобы понять, это нужно почувствовать».

Ювенал приблизительно в 110 году жаловался на женщин, погрязших в роскоши:

Даже боги не могли устоять. Исида изображается облаченной в одежду «…многоцветную, из тонкого виссона, то белизной сверкающую, то, как шафран, золотисто-желтую, то пылающую, как алая роза. Но что больше всего поразило мое зрение, так это черный плащ, отливавший темным блеском».^{3}

Хотя римлянам был известен китайский шелк, Китай им известен не был. Они верили, что шелк растет прямо на тутовых деревьях, не допуская мысли, что листья этих деревьев служат домом и кормом червям шелкопряда.

Как товары из Китая попадали в Рим? Очень долгим и опасным путем, в несколько трудных этапов.^{4} Китайские торговцы загружали в южных портах свои корабли шелком и отправлялись в долгий путь вдоль побережья Индонезии, вокруг полуострова Малакка, через Бенгальский залив, к портам Шри-Ланки. Там их встречали индийские купцы, которые переправляли ткани в тамильские порты, на юго-западный берег субконтинента: Музирис, Нелкинду и Комару. Далее через множество арабских и греческих посредников товар передавался на остров Диоскордия (Сокотра), где будто в котле бурлила жизнь арабских, греческих, индийских, персидских и эфиопских предпринимателей. С Диоскордии на греческих кораблях груз плыл ко входу в Красное море — Баб-эль-мандебскому проливу («Врата Скорби», араб.) и к главному порту Египта Беренике, а затем — через пустыню, на верблюдах — к Нилу. Оттуда товары везли вниз по реке в Александрию, где корабли греко-римлян (ромеев) и итало-римлян перевозили его через Средиземное море в крупные римские порты Путеолы (Поццуоли) и Остия. Как правило, китайцы не ходили западнее Шри-Ланки, индийцы — севернее входа в Красное море, а итальянцы — южнее Александрии. Этой возможностью пользовались греки, которые свободно разъезжали от Индии до Италии, по большей части всего маршрута.

На каждом из долгих и опасных этапов этого путешествия шелк, переходя из рук в руки, многократно вырастал в цене. Если в Китае он уже был недешев, то в Риме он оказывался в сотни раз дороже — на вес золота, настолько дорогим, что цена нескольких его унций составляла годовой достаток среднего человека.[1] Только богатейшие люди, такие как император Гелиогабал, могли позволить себе целую тогу из шелка.

Другой дорогой в Рим стал знаменитый Великий шелковый путь, впервые открытый посланниками императоров династии Хань во II веке н. э., он шел по суше через Среднюю Азию. Эта дорога была гораздо более сложной, а цены на товар сильно колебались, в зависимости от политических и военных событий на всей территории от южной стороны Хайберского прохода до южных пределов Сибири. И если на морских путях доминировали греческие, эфиопские и индийские торговцы, то в сухопутных торговых «портах» — крупных городах: Самарканде (в Узбекистане), Исфахане (в Иране) и Герате (в Афганистане) — заправляли еврейские, армянские и сирийские перекупщики. Кто же может винить римлян за то, что они считали, будто шелк производится у двух разных народов — у серов, на севере, откуда он поставляется сухим путем, и у синов, на юге, откуда его возят морем?

Морской путь был быстрее, дешевле и безопаснее, чем переправка посуху, к тому же позволял обойти небезопасные нестабильные районы, что для древнего мира было большим преимуществом. Изначально шелк доставлялся в Европу по суше, но постоянное расширение Римской империи сделало Индийский океан более удобным звеном, связующим Восток и Запад, в том числе и для поставок шелка. Хотя во II веке римская торговля с Востоком пошла на спад, морской путь до самого VII века оставался открытым, пока преградой на нем не встал ислам.

Шелковой торговлей управлял сезонный маятник муссонных ветров. Из-за муссонов от момента загрузки тканей на корабли в Южном Китае до его выгрузки в Путеолах и Остии проходило не менее 18 месяцев. Смертельные опасности поджидали купцов на каждом этапе пути, особенно опасными были Аравийское море и Бенгальский залив. Люди, суда и грузы гибли в пути так часто, что если о них вообще упоминали, то лишь короткой записью: «Пропал со всем экипажем».

Сегодня самые обычные грузы преодолевают подобные расстояния, лишь немного возрастая в цене. Примечательно уже то, что целесообразность трансконтинентальной доставки дешевых товаров не кажется чем-то особенным.

Наши дорогие товары облетают мир почти со скоростью звука в специально оборудованных самолетах, а по прибытии такси доставляет их к четырехзвездочным отелям. Да и суда для перевозки ширпотреба с их видеосалонами и полными продуктов подсобками предоставляют своим командам такие удобства, о каких и помыслить не могли древние моряки. Команды сегодняшних кораблей и самолетов — умелые профессионалы, но никто не назовет их торговцами или купцами. Мало кто ассоциирует эти слова и с международными торговыми корпорациями.

Раньше определить купца было легко. Он покупал за свой счет и продавал небольшие количества товаров и повсюду сам сопровождал их. На корабле он нередко спал на своем товаре. Хотя о большей части таких торговцев записей не сохранилось, окном в мир древней коммерции служит собрание средневековых документов, обнаруженное в хранилище старой главной синагоги Каира. Иудейский закон требует, чтобы ни один документ, содержащий имя Бога, не уничтожался, даже обычные семейные или деловые письма. А поскольку под это требование подходит большая часть средневекового письменного материала, огромное количество таких записей складывалось в генизах — хранилищах при местных синагогах. Еврейское население Каира процветало в атмосфере терпимости и изобилия мусульманской империи Фатимидов в Х-XII веках, а сухой климат позволил документам сохраниться до наших дней. (В основном, они написаны на арабском языке, но еврейским письмом.) Повседневная переписка между родственниками и деловыми партнерами, от Гибралтара до Александрии и Индии, позволяет заглянуть в этот неторопливый, опасный, безжалостный, изнуряющий быт торговцев, которые покупали и продавали товары.

Подготовка к путешествию была еще труднее самого путешествия. Купец не выезжал за границу без рекомендательных писем к тем, с кем ему предстояло иметь дело, и без писем, которые могли обезопасить его от притязаний правителей, через владения которых проходил путь. В противном случае ему грозили неизбежный грабеж, унижение или смерть. Более того, в средневековом мусульманском мире у каждого путешественника должен быть рафик — товарищ, обычно тоже купец. Торговец и его рафик полностью доверяли друг другу в вопросах личной безопасности. Нет большей беды в дороге, чем смерть рафика, потому что местные власти тут же обвинят путешественника в присвоении денег и имущества рафика, а это неминуемая конфискация и пытки. Отправить гостей или родственников в путь без рафика считалось бесчестьем.^{5}

В таком мире гораздо быстрее, дешевле, надежнее и удобнее было путешествовать морем, чем сушей. Однако «быстрее», «дешевле», «надежнее» и «удобнее» — понятия относительные. До XV столетия, когда в Европе появились каравеллы, а на Иберийском полуострове — каракки, суда, передвигавшиеся, в основном, под парусом, были тесными и вмещали мало груза. Самые ценные товары перевозились гребными судами, считавшимися более надежными и быстрыми. 150-футовая галера могла вместить до 500 гребцов, не считая остальной команды, помощников капитана и пассажиров. Скопление такого количества людей на таком тесном пространстве неизбежно приводило к антисанитарии, превращая судно в одну плавучую клоаку. «Я страшно страдал от недомоганий моих спутников и исходящих от них омерзительных запахов, — сообщал безвестный купец, ходивший по Нилу. — Дошло до того, что трое из них умерли, и последний из умерших пролежал на судне полтора дня, пока не начал разлагаться».^{6} Капитан отказывался пристать к берегу и похоронить покойного в день смерти, как того требовали строгие мусульманские обычаи, ссылаясь на опасности, которые подстерегают команду и пассажиров на берегу.

Даже если забыть о нормах гигиены, капитан и команда часто сами становились источниками опасности. Грабежи и убийства на борту случались нередко, а подкупленные чиновники входили в долю. Но и заплатив должностному лицу презренный подушный налог, перед тем, как покинуть порт, наш путешественник по Нилу пребывал в подозрениях, что тот же самый чиновник готов обтрясти его еще раз.

Такими трудностями и опасностями отличались не только мусульманские суда. Даже если египетские торговцы выбирали путешествие на римских или византийских судах, это не давало им ни дополнительной безопасности, ни удобств. Любое судно могло быть ограблено, захвачено или поражено болезнью, и тогда дрейфовало по течению, без всякого управления. Эти «корабли-призраки», в особенности в далеких водах Индийского океана, свидетельствовали о том, что их команда и пассажиры отдали свои жизни по пути за пряностями.

Но и такое затратное, неприятное и опасное средневековое плавание торговцы предпочитали путешествию по суше. Даже на больших дорогах в сердце египетской империи Фатимидов охранная грамота не могла защитить от нападения бедуинов. Несколько недель качки на шаткой, ненадежной палубе все же лучше, чем несколько месяцев оглядываться с крупа верблюда или осла, не показались ли разбойники.

В документах Каирской генизы описывается и дороговизна наземного транспорта. В большинстве описанных историй главным предметом торговли были ткани. Доставка одного тюка «пурпура» (верблюд с грузом ткани весом приблизительно 500 фунтов) от Каира до Туниса обходилась в 8 золотых динаров. На эти деньги средняя небогатая семья в средневековом Египте могла жить около четырех месяцев. Половина этой суммы уходила на оплату сравнительно короткого, 120-мильного пути от Каира до Александрии, а вторая половина — на 1200-мильный путь морем, от Александрии до Туниса. Так, если посчитать по милям, наземный путь обходился вдесятеро дороже водного.^{8} Из-за огромной затратности, риска и неудобства сухопутных дорог торговцы пользовались ими только в том случае, когда не было возможности доставить товар морем. К примеру, зимой Средиземное море было «закрыто».

Но даже если торговец сумел благополучно добраться сам и довезти свой груз, капризный, изменчивый рынок мог разорить его в любой момент. Цены вели себя непредсказуемо, часто следуя пословицам «Нужда цены не ждет» или «Торг без глаз, а деньги слепы».^{9},[2] Почему же все-таки люди соглашались рисковать жизнью, здоровьем или имуществом ради путешествия, которое на годы отрывало их от родных и любимых ради какой-то призрачной выгоды? Ответ прост. Тяжелая жизнь торговца была лучше, чем еще более тяжелая жизнь крестьянина, а на полях в те времена трудилось до 90% населения. Годовой доход в сотню динаров — сумма, достаточная для того, чтобы поддерживать жизнь представителя верхней прослойки среднего класса — делал торговца богачом.[3]

Адам Смит писал об «определенной склонности человеческой природы, которая отнюдь не имела в виду такой полезной цели, а именно склонности к торговле, к обмену одного предмета на другой».^{10} Немного найдется исторических трудов, которые о мире, в котором мы живем, смогут поведать столько, сколько рассказывают исследования возникновения мировой торговли (конечно, если ставить вопросы правильно). К примеру, на заре эпохи письменных документов существовала оживленная торговля зерном и металлами между Междуречьем и Южной Аравией. А если заглянуть еще дальше в прошлое, то археологи обнаружили доказательства того, что в доисторические времена большие расстояния преодолевали такие стратегические материалы, как обсидиан и камни для изготовления инструментов. Животные, особенно приматы, ухаживают друг за другом, делятся пищей, но систематический обмен предметами, в особенности подразумевающий их перемещение на большие расстояния, встречается только у Homo sapiens. Что же заставило древних людей заняться торговлей?

Антропологи, которые придерживаются теории эволюции, отмечают появление первых признаков человеческого поведения в Восточной и Южной Африке около 100 000 лет назад.^{11} Одной из особенностей этого поведения как раз и является склонность к «торговле и обмену», в результате которых растет количество и разнообразие приобретаемых человеком вещей. Мировая торговля развивалась в тандеме с совершенствованием сухопутного и водного транспорта, но еще большее влияние на нее оказывала политическая стабильность. К примеру, вскоре после того, как Октавиан разгромил войска Антония и Клеопатры в 30 году до н. э. в битве у мыса Акций (западная Греция), аппетиты Римской империи принялись расти, и Рим наполнили восточные товары: перец, экзотические животные, слоновая кость и драгоценные камни. Из таких товаров самым известным был китайский шелк, хотя большинство жителей Апеннинского полуострова никогда в жизни не встречали китайца, а если посмотреть на древнеримские карты, мы легко поймем, что их составители имели смутное представление о том, где расположен Китай. Затем так же быстро, как некогда развернулась торговля Рима с Востоком, она угасла с упадком Древнего Рима после смерти Марка Аврелия в конце II века. Шелка Гелиогабала могут служить редким примером импорта предметов роскоши в этот период.

Резкий рост количества дальних торговых путешествий после битвы при Акции и их сокращение через два столетия не остановили развития мореплавания. Конечно, римские, греческие, арабские и индийские купцы, пересекавшие Индийский океан, после смерти Марка Аврелия не растеряли своих умений.

Давайте рассмотрим вклад торговли в сельскохозяйственное изобилие нашей планеты. Попробуем вообразить себе итальянскую кухню без томатов, высокогорные долины Дарджилинга без чайных плантаций, американский стол без пшеничного хлеба и говядины, отсутствие кофе во всем мире, кроме его родины — Йемена, или немецкую кухню без картофеля. Таков был мир до «Колумбова обмена» — засева миллиардов акров плодородных земель культурами, привезенными с других континентов за несколько десятилетий после 1492 года. Как и почему это произошло и какие выводы мы можем сделать из этого о природе торговли?

За семь веков, что прошли со смерти пророка Мухаммада до эпохи Возрождения, в Европе, Азии и Африке появились и возвысились над христианским миром мусульманские государства. Последователи Пророка доминировали в торговле на дальних расстояниях от Западной Африки до Южно-Китайского моря. Затем, за несколько десятилетий после того, как Бартоломеу Диаш и Васко да Гама обогнули мыс Доброй Надежды, европейцы с головокружительной быстротой отвоевали себе главенствующее положение на восточных торговых путях. Нужно ли пояснять, что эти события играли в истории торговли решающую роль?

Торговую деятельность Европы возглавили могучие национальные организации, прежде всего Английская и Голландская Ост-Индские компании. Таким образом, торговля превратилась в сферу почти исключительно принадлежащую корпорациям, которые к XX веку стали международными. Сегодня эти организации, обеспечившие западное и, в особенности, американское экономическое превосходство, часто вызывают враждебность и негодование. Каковы же корни современных международных корпораций-гигантов и можно ли считать сегодняшние межкультурные столкновения, связанные с торговлей, и антиамериканские настроения новым явлением?

Растущая зависимость мира от надежности товарно-денежных потоков делает нас одновременно и обеспеченными, и уязвимыми. Крупные сбои в интернете способны пошатнуть международную экономику — любопытное обстоятельство, актуальное всего лишь последний десяток лет. Развитые страны зависят от поставок горючего из самых нестабильных стран, и самый крупный поток проходит через узкую горловину, ведущую в Персидский залив. Предлагает ли нам история торговли какие-нибудь ориентиры, чтобы пройти эти опасные воды?

Современные средства коммуникации и транспортная революция конца XX века привели к тому, что государства всего мира пустились в экономические состязания друг с другом. Следует, однако, заметить, что такое положение дел не ново. Столетиями ранее подобные мировые потрясения рождали своих победителей и неудачников, которые стремились, соответственно, следовать или противиться новым процессам. Какие решения подскажет нам история торговли сегодня, в условиях титанической политической борьбы за глобализацию?^{12}

Что же изменилось со времен Великого шелкового пути и документов Каирской генизы, когда труд торговца был так тяжел и опасен, что имело смысл перевозить только самые дорогие товары, до нынешних времен мировых корпораций, чилийских вин, корейских машин и новозеландских яблок?

Стабильные государства — торговые государства. Торговля между Римом и Восточной Азией расцвела после сражения у мыса Акций и процветала почти два столетия относительного мира на торговых путях Средиземного и Красного морей. В то время римляне контролировали, по крайней мере, западную треть маршрута от Александрии до Индии, но их влияние ощущалось далеко за Гангом.

Редко случалось, чтобы одни и те же купцы сопровождали товар всю дорогу от Индии до Рима, но прямые дипломатические контакты Рима с различными индийскими государствами редкостью не были. За несколько лет правления Октавиана Августа индийские государи почтили его изысканными посольствами и удивительными дарами: змеями, слонами, драгоценными камнями и гимнастами, которые давали представления при императорском дворе. В самой Индии в его честь строили храмы. И что еще важнее, римским гражданам было даровано право свободного проезда по значительной части субконтинента. При археологических раскопках Пондишерри в 1945-1948 годах были обнаружены следы римской колонии, которая существовала около 200 года до н. э.^{13}

В Индии товары приобретались за золотые и серебряные монеты, каждая из которых была отмечена изображением императора. Клады из таких монет до сих пор находят в южной Индии, позволяя нам посмотреть на валюту давностью в две тысячи лет. Среди них — золотые и серебряные времен правления Августа и Тиберия (27 до н.э. — 37 н. э.), что наводит на мысль о значительных объемах товара. После смерти Тиберия состав индийских кладов меняется. Основную их часть занимает золото, но не серебро. На монетах изображены Калигула, Клавдий и Нерон (37-68 гг.). Историк Эрик Герберт Уормингтон считает отсутствие серебряных монет признаком того, что в этот период торговля велась преимущественно предметами роскоши. После смерти Марка Аврелия (180 г.) римские монеты попадаются совсем редко.^{14} Когда, наконец, около 200 года и римская, и ханьская власть ослабли, торговля с Востоком почти совсем прекратилась.

Другое крупное преимущество коммерции этого периода заключалось в том, что греческие моряки ходили под летними юго-западными муссонами, характерными для западной части Индийского океана. Сначала греки шли под муссонами, которые выносили их в открытое море, подальше от пиратов персидского побережья. Но к 110 году до н. э. моряки научились в летнее время проходить по глубокой воде напрямую, через Персидский залив, от Баб-эль-мандебского пролива и до южной оконечности Индии. Этот путь занимал у них всего 6 недель, причем магнитный компас китайцы изобрели только тысячу лет спустя. Легенда рассказывает о мореплавателе по имени Гиппал, который открыл в Персидском заливе «торговые ветры», хотя они, несомненно, уже были к тому времени знакомы арабским и индийским морякам. Готовность греков пуститься в бескрайние просторы Индийского океана, по воле грозных муссонов, вместо того, чтобы тащиться вдоль бесконечных тысяч миль береговой линии, сыграла решающую роль в распространении морской торговли на дальние расстояния.

Поздней весной или поздним летом моряки проходили на восток через Баб-эль-мандебский пролив, дальше их нес попутный ветер. Если целью пути были страны долины Инда (современный Пакистан), нужно было править к северу. Если корабль шел к Малабарскому побережью, на юго-запад Индии, капитан правил к югу. В середине лета, в период особенно яростных бурь, старались в море не выходить. Малабарский путь грозил еще одной опасностью — легко было пропустить южную оконечность субконтинента.

Возвращаться с прохладным и более спокойным северо-восточным муссоном было безопаснее. Возможность сбиться с курса и не попасть в Баб-эль-мандебский пролив не слишком пугала. Отклонившись к северу или югу, можно было найти пристанище и пополнить запасы на побережьях Аравии или Восточной Африки.

У греческих торговцев эллинистического Египта имелось особое преимущество. Мастерство в обработке металлов, которого достигли в этих краях, позволяло сшивать деревянные суда железными гвоздями. (Доски древних индийских и арабских кораблей сшивались между собой кокосовым волокном, которое часто не выдерживало напора стихии.) Для путешествия с юго-западными муссонами крепление корпуса на гвоздях оказалось важным, потому что сильный шторм иногда разбивал даже самые прочные суда. Сезонные циклы муссонов — юго-западных летом и северо-восточных зимой — определяли годовой пульс торговли через Индийский океан.

Если вполне естественное стремление человека бросить вызов морской стихии приносило хорошие дивиденды, то на суше подобная борьба со стихией, когда нужно не дать заснуть большому медлительному беззащитному верблюду, тоже давала плоды. Уже вышедшие из употребления в Северной Америке и быстро выходящие в Евразии, верблюды 6000 лет назад ценились только за их молоко. И только через 25 столетий, около 1500 года до н. э., люди научились использовать способность верблюдов носить на спине сотни фунтов груза по местности, которую иначе не преодолеть. Если бы человек не приручил верблюда, торговые пути, по которым через Азию доставлялся шелк, а через Аравию благовония, просто не появились бы.

Существует такой малоизвестный факт. Прародитель современного верблюда (также как и лошади) происходит из Северной Америки. По сухопутной перемычке через Берингов пролив он перебрался в Азию. Хотя группы верблюдов и лошадей проделывали такое опасное путешествие за десятилетия, это переселение все-таки гораздо более быстрое, чем понадобилось бы растениям, чтобы перебраться из одной климатической зоны в другую. Маловероятно, чтобы выжили североамериканские растения, случайно перенесенные океанскими течениями с одного материка на другой или чтобы они перенесли многотысячелетнюю миграцию из своей климатической зоны через суровый климат в районе перешейка и до областей в Евразии, где климат похож на привычный. Таким образом, если во время ледникового периода животные могли переправиться через Берингов пролив, то плодоносные растения не могли.

Все изменилось в 1493 году, со вторым путешествием Христофора Колумба, которое перевернуло сельское хозяйство да и всю экономику и Старого, и Нового Света. 17 кораблей Колумба стали иберийским Ноевым ковчегом, перевезя в Новый Свет 1300 колонистов и почти весь европейский набор сельскохозяйственных культур и домашних животных. Эти виды начали распространяться, как пожар. Даже привезенные взамен, из западного полушария «малые» культуры: кабачки, тыква, папайя, гуава, авокадо, ананасы и какао — а также целый ряд плодовых и ореховых деревьев из Европы — очень сильно повлияли на экономику.

Из всех животных и растительных пассажиров второй экспедиции Колумба никто не проявил себя так быстро, как свинья. По своему виду и характеру она гораздо больше походила на сильного быстрого и худого дикого кабана, чем на хрюшку с современной фермы. Зато 20% ее веса составляли белки (для сравнения, у крупного скота только 6%), и эти плодовитые всеядные охотно поедали траву, плоды и коренья Нового Света. Вскоре после прибытия первых американцев в Северной и Южной Америках почти не осталось крупных хищников, серьезные болезни здесь свиньям тоже не грозили. Очень скоро свиньи расплодились в этом раю, сбежали от свинопасов и расселились не только на Эспаньоле (цель экспедиции 1493 года, современный остров Гаити, на котором расположены Республика Гаити и Доминиканская Республика), но и на Кубе, Пуэрто-Рико и множестве мелких Карибских островов. Вскоре испанцы обнаружили, что если на необитаемый, перспективный для заселения остров высаживать пару свиней, то через несколько лет этот остров обеспечивал колонистов свининой. Таким же образом, без человеческого вмешательства разводили не только свиней, но и лошадей, и крупный скот. С этих хорошо обеспеченных баз на Гаити и Кубе испанцы нападали на материковую Америку. Их колонны лошадей карибской породы и служебных собак сопровождали бесчисленные стада свиней, настоящее «копытное интендантство».^{15} Эта жуткая конная военная машина, вооруженная ружьями и стальными клинками, истребляла местных обитателей почти безнаказанно.

На протяжении нескольких десятков лет после завоеваний Кортеса и Писарро поголовье крупного скота в Испанской Америке росло так быстро, что удваивалось каждые 15 месяцев. От Мехико до аргентинских пампасов бескрайние просторы Нового Света были черны от пасущихся стад. Один француз с удивлением писал из Мехико: «Здесь повсюду раскинулись бескрайние плоские равнины и повсюду пасется скот».^{16}

Немногочисленное местное население съедало очень немного говядины, почти все туши павших животных оставались гнить. С них снимали только самое ценное — шкуру и копыта. К 1800 году одна только Аргентина экспортировала миллион шкур ежегодно.

Изобретение кораблей-рефрижераторов в конце XIX века изменило ситуацию и обеспечило Европу дешевой говядиной. Европейские поставщики мяса остались в убытке. Похожая история произошла и в XX веке, когда Америку затопил поток дешевых азиатских тканей и электроники, разорив местных производителей. Если бы Томас Фридман, колумнист «Нью-Йорк таймс», писал в 1800 году, то он не сумел бы объяснить европейским кожевенникам преимущества «плоского мира» для развития мировой торговли, равно как и европейским скотоводам в 1900 году.

Изобилие часто оборачивается трагедией. Тысячи лет европейцы жили в относительной близости с определенными видами домашних животных и приобрели иммунитет ко многим их болезням. А население Америки оказалось к ним очень чувствительно. Меч и мушкет работали бок о бок с оспой и корью, которые нередко на много сотен миль опережали прибытие белых людей. Один испанец заметил, что «индейцы мрут, как рыба в ведре».^{17} Серьезный урон потерпели и местные экосистемы, сменившись однообразными европейскими полями, на которых выращивалось несколько культур, вытеснивших местные виды.

Коренное население сажало, в основном, картофель и кукурузу. Эти две культуры гораздо калорийнее, чем пшеница. Картофель растет на бедных почвах, почти в любых условиях, от уровня моря до высоты в 10 000 футов. Кукуруза более прихотлива, требует хорошей почвы и продолжительного теплого сезона, но может расти в переходном климате, слишком сухом для риса, но слишком влажном для пшеницы. Под эти условия отлично подходят оскудевшие пастбища Южной Европы, от Португалии до Украины. К 1800 году эти территории стали одним из крупнейших в мире зернопроизводящих регионов.

Кукуруза и картофель не только позволили Европе избежать голодной мальтузианской западни. Они прямо стимулировали торговлю. На заре промышленной революции эти культуры обеспечили Европе излишек продуктов для обмена на продукцию мануфактур и освободили часть крестьян для работы на фабриках. В свою очередь, растущие урожаи требовали удобрений, которые поставлялось с островов Латинской Америки и Тихого океана, покрытых птичьим пометом (гуано). А введение в Китае таких культур, как ямс, кукуруза, табак и арахис, позволило новой династии Цин укрепить влияние в XVII-XVIII веках.^{18}

Глобализация оказалась не событием и даже не цепью событий. Это процесс, который медленно развивается уже долгое-долгое время. Мир вовсе не стал «плоским» с изобретением интернета, а корпорации в мировой торговле возобладали не вдруг. Начало этому было положено на заре истории, вместе с ценными торговыми грузами, которые постепенно вытеснялись все более дешевыми, более употребительными и менее долговечными товарами, пока рынок Старого Света мало-помалу не стал более интегрированным. С первыми европейскими переселенцами в Новый Свет этот процесс интеграции ускорился. Сегодняшние огромные корабли-контейнеровозы, грузовые самолеты, интернет и развивающаяся сеть производства и поставок — всего лишь очередные шаги в развитии процесса, который идет уже пять тысяч лет. И если мы пожелаем понять скачкообразную природу сегодняшней мировой торговли, это поможет нам понять, чего ожидать в будущем.

Вот уже около десятилетия, как я вовлечен в мир глобальной экономики и финансов. За это время я написал три книги. Первая была научной работой по финансовой теории и практике, хорошо сдобренной исторической тематикой. В каждой из глав я рассматривал определенную историческую тему. Моя третья книга, «Рождение изобилия» («Birth of Plenty»), касалась предпосылок для глобального процветания и относилась к периоду после 1820 года. Некоторые читатели сочли неубедительной основную идею книги о том, что благосостояние современного мира обусловлено разработкой прав на собственность, законов, рыночных механизмов и научного рационализма. Провал коммунистического эксперимента, а также богатство или бедность отдельных государств свидетельствуют в пользу их критики.

Эта книга не несет такой идеологической нагрузки. Беды и неприятности отдельных людей, отраслей промышленности и государств, вызванные глобализацией экономики планеты, реальны, и об этом ведутся ожесточенные споры. В понятиях экономики, на благосостояние людей влияет не только средний показатель (благосостояние среднего человека), но и изменение разрыва между богатыми и бедными. На обычном языке это значит, что стимулирование свободной торговли повышает общее благосостояние человечества и увеличивает социальный разрыв. Даже если торговля позволяет низам общества немного увеличить доходы, они все равно чувствуют себя ущемленными, глядя на растущие доходы богатых.

И раз уж мы взялись за статистическую терминологию, то заметим, что кажущиеся синонимами слова «медианный» и «средний» имеют различную смысловую нагрузку. Политическое право рассматривает медианного человека, но редко подчеркивается терминологическая разница: медианный человек имеет такие же показатели дохода или благосостояния, какие есть у 50% окружающих его людей. Когда Билл Гейтс заходит в комнату, полную людей, их средний доход резко возрастает, но медианный доход почти не меняется. Обычно консервативные исследователи рынка упускают этот момент из виду.

Но эта книга не о числах. Если вас интересуют подробные данные об объемах торговли и доступности цен в разные века, вы можете заглянуть в источники, указанные в ссылках. В моей книге история мировой торговли изложена с очень тщательно отобранными идеями и примерами. Я очень надеюсь, что рассказы и соображения, которые здесь приведены, дадут пищу для размышлений и выводов обеим сторонам великого идеологического спора о свободной торговле.

Составлена книга следующим образом. Главы 1 и 2 рассказывают об истоках мировой торговли, начиная с первых фрагментарных сведений о коммерции между отдаленными областями в каменном веке. Несомненные следы торговли в древнейшей Месопотамии свидетельствуют об излишках зерна и ткани на плодородной земле между Тигром и Евфратом, а также об импорте стратегических материалов, в частности меди, которой совершенно не было в этом пойменном краю. Самая древняя торговая ось протянулась на 3000 миль от гор Малой Азии через Междуречье в Персидский залив, от побережья Индийского океана к берегам Инда. На перекрестках этого пути выросли такие крупные торговые города, как Ур, Аккад, Вавилон и Ниневия (все они расположены на территории современного Ирака). Поток и разнообразие товаров, проходящих через эти города, постоянно возрастали. Торговля распространялась сперва на Средний Восток, затем по Средиземноморью и по Атлантическому побережью Европы, а на восток — до самого Китая. К моменту падения Рима товары всю дорогу от Чанъаня (Сианя) — столицы Ханьской империи — до Лондона проходили через множество посредников. Гибель Римской империи стала естественной границей между древней эпохой оживленной торговли и позднейшим периодом.

Главы 3-6 рассказывают о том, как развивалась торговля через Индийский океан. Эта история, как и положено, начинается в далекой западной Аравии в конце античной эпохи, а затем происходит взрывоподобное распространение ислама — религии торговцев, — который утвердился на территории от Андалузии до Филиппин. Пророк Мухаммад был торговцем. Ислам послужил тем клеем, который скрепил воедино развитую систему крупных торговых портов. Теперь местные купеческие династии и торговые касты дальних земель тесно переплелись, объединенные общей целью — выгодой. Нужно добавить, что европейцы в этой системе почти совершенно отсутствовали. В период почти тысячелетнего завоевания мусульманами Аравии, Азии и Африки европейцы были вытеснены с Индийского океана. В мусульманской системе каждое государство стояло перед основной трилеммой торговли: торговать, грабить или защищать? В то время, как и сейчас, то, как правительство государства, будь то самый скромный независимый город или великая империя, решало для себя этот вопрос, определяло и торговое окружение и, в конечном счете, судьбу этого государства.

Главы 7-10 рассказывают о том, как пошатнулась огромная мультикультурная торговая система, когда Васко да Гама обошел мусульманскую «блокаду», закрывшую для европейцев ворота в Индийский океан. Португальцы, обогнув мыс Доброй Надежды, открыли новую эпоху европейского торгового господства. За несколько десятилетий после этого знаменательного события Португалия овладела ключевыми гаванями Индийского океана в Гоа и получила контроль над западными оконечностями Малакки и Ормуза. (Хотя овладеть Аденом на входе в Красное море ей не удалось.) Веком позже португальцев потеснили голландцы, которых, в свою очередь, отодвинула в тень Английская Ост-Индская компания.

В то время как историю предмодерна формировали амбиции королей и купцов, а также религия пророка Мухаммада, мирская идеология крепла и приближала новое время. Главы 11-14 исследуют современную мировую торговлю с точки зрения новых экономических учений. Как писал в своей знаменитой работе Кейнс:

«Академические писаки» от торговли Нового времени — Давид Рикардо, Ричард Кобден, Эли Хекшер, Бертиль Олин, Вольфганг Столпер и Пол Сэмюэлсон — могли бы помочь нам осознать нарастающие сдвиги в нашей все более интегрированной глобальной системе.

Хотя эта книга построена по хронологическому принципу, многие вставные рассказы могут выбиваться из череды событий и дат. К примеру, две тесно связанные истории об арабской торговле благовониями и о приручении верблюда на самом деле развивались тысячелетиями. С другой стороны, средневековые путешественники, оставившие подробные записи о своих странствиях — Марко Поло, сын марокканского судьи ибн-Баттута, португальский аптекарь Томе Пиреш, — сообщили нам истории объемные и детальные, но длившиеся лишь десятилетия.

И наконец, хочу добавить два, на первый взгляд, простых замечания об этой книге. Во-первых, торговля является неотъемлемой человеческой потребностью, такой же важной, как потребность в пище, в крыше над головой, как половое влечение или дружба. Во-вторых, стремление торговать сильно повлияло на расселение людей. Просто в государствах накапливался избыток того, что в данной географической, климатической, интеллектуальной обстановке производилось лучше всего, и между государствами начиналась торговля, способствовавшая глобальному благополучию. Закон относительных преимуществ Рикардо говорит, что аргентинцам выгоднее выращивать коров, японцам производить автомобили, а итальянцам изготавливать модную обувь, чем всем этим трем странам обеспечивать товарами самих себя. Кроме того, веками корабли и верблюды вместе с тюками поклажи перевозили интеллектуальный капитал человечества: арабские (а на самом деле, индийские) цифры, алгебру, принципы двойной бухгалтерии. Не будь нужды в дальних плаваниях, у нас до сих пор не было бы точных часов. Не будь надобности перевозить на дальние расстояния большие количества скоропортящихся продуктов, не появился бы холодильник, такой привычный в каждом доме по всему миру.

Жизнь течет, как вечно полноводная торговая река. Если мы хотим понять скорость и характер ее течения, нам придется отправиться к ее истокам — древним торговым узлам под названиями Дильмун или Камбей — и оттуда взглянуть в будущее.

По многим вопросам здесь могут возникнуть разночтения. Конечно, я не мог удержаться от множества мелких подробностей, украшающих рассказ. Чтобы не обрывать нить повествования, те места, где встречаются противоречия, я пояснил в концевых сносках. Любознательные читатели могут их изучить, но их можно и проигнорировать.

События, описанные здесь, происходили в разных краях. Транскрипция названий не всегда проста и однозначна. Тем не менее я старался пользоваться словарями и академическими источниками.

В книге идет речь о деньгах более чем тысячелетнего периода истории. Основная доисторическая денежная единица, удивительным образом, оставалась постоянной. Это мелкая золотая монета весом приблизительно 4 грамма ¹/₈ унции) и размером с современный американский десятицентовик. В разных местах и в разные времена эта монета называлась французским ливром, флорентийским флорином, испанским или венецианским дукатом, португальским крузаду, динаром в мусульманском мире, византийским безантом или позднеримским соли-дом. При нынешних ценах на золото она примерно соответствует 80 долларам США. Но есть три исключения. Это голландский гульден, который составлял только ¹/₅ от этого веса, английский соверен, весивший один фунт, и раннеримский золотой ауреус, который составлял двойной вес этой монеты. Мусульманский дирхем, греческая драхма и римский динарий были серебряными монетами примерно одного размера и веса. Каждая из них соответствовала дневному заработку среднего ремесленника и относилась к золотой монете как ¹/₁₂.