Римака и ребят похоронили на бугре недалеко от лагеря и выложили большую чакану из камней.
Десять стволов грохнули прощальный салют над могилой погибших.
Касик опустил автомат с вьющимся из дула сизым дымком, щелкнул предохранителем и неожиданно оскалился в злой улыбке:
— У нас есть люди. У нас есть оружие. У нас есть база. Пришло время заставить Америку расплатиться. ¡Venceremos!
Че с Васей сидели в сторонке от лагеря на камне у края осыпи. Сухой сезон кончился, уже пролились первые дожди, и горы за несколько дней взорвались зеленью, предвестницей декабря и лета.
На другом краю распадка, в зарослях кустарника-толоя прыгали темно-серые вискачи, андские шиншиллы, до умопомрачения похожие на обычных зайцев, только с длинными хвостами. У них сейчас гон, спаривание, и ушастые носились друг за другом, не обращая внимание на окружающее. Впрочем, они сейчас в безопасности — ни одному индейцу не придет в голову охотиться на них в такое время, ни ради меха, ни ради мяса…
«Вискача», — вдруг стукнуло в мозгу, — «это не только ценный мех…»
Вася печально усмехнулся.
Римак…
Тяжесть на сердце не проходила.
Сзади послышались шаги по камням, Вася обернулся — к нем шла Пакари, жена Иская.
— Тоскуете, команданте?
— Да.
— Пройдет, все пройдет, — и она как-то очень по-родному, по-бабски, обняла обоих.
Вася прижался к ней и замер, слушая, как растворяется грусть.
Все пройдет.
— Вставайте, вас ждут в лагере, — минут через пять прервала молчаливое объятие Пакари.
Вечером, после короткого заседания штаба, определившего первые ответные действия и новые меры безопасности, передали радио из Кочабамбы — приехал Рики Цоси, привез полный чемодан «Моторолок» и ништяков, и очень хочет увидеть Васю. Пришлось с утра в смурном настроении поднимать охрану (штаб настрого запретил перемещаться менее, чем втроем) и ехать в столицу департамента.
— Команданте, со мной из Америки приехала журналистка, очень хочет взять интервью у Че Гевары.
— Из большой прессы? — брезгливо спросил касик. — Нам сейчас только радостных придурков из Ассошиэйтед Пресс и не хватает.
— Нет, журнал «Диссент», левые.
«Диссент» — это «инакомыслящий», но Васе казалось, что все левые журналы в США закончились во времена маккартизма. Вот в тридцатые да, были крупные издания, а сейчас?
Рики вытащил книжечку октябрьского номера, и Вася с первого взгляда принял издание за какой-нибудь университетский бюллетень-междусобойчик, десяток листочков раз в три месяца. Набранное нарочито кривыми буквами название, словно напечатанное в кустарной типографии, подтверждало изначальное впечатление. С периодичностью Вася не ошибся, а вот объем не угадал — приличные девяносто шесть страниц. Пролистал — гражданское неповиновение и антивоенное движение, статья о поездке в Москву, криво усмехнулся, увидев заголовок «Режи Дебре — нечаевщина в Андах». А неплохо, и темы хорошие, и мысли, которые он мельком выхватил, пролистывая журнальчик, небанальны…
— Хорошо. Я свяжусь с лагерем, дам знать.
Интервью решили организовать на нейтральной территории, чтобы зря не светить ни штабной лагерь, ни центр обучения в Тарате. Стоило лишь подумать о безопасности, как взыграла паранойя — Вася вспомнил рассказы отца и дяди о том, как был убит Ахмад-Шах Масуд, афганский полевой командир. Вот как раз на интервью, пришли два смертника с видеокамерой, набитой взрывчаткой и привет… Вряд ли эта конопатая американка с вытянутым лицом и крупными зубами из породы камикадзе, но береженого бог бережет. До видеокамер прогресс еще не дошел, но даже в выстреле из пистолетика в упор мало хорошего.
Поэтому Джейн везли отдельно, касика отдельно, а им навстречу ехали Че с охраной и Пакари — Вася настоял на обыске журналистки, как ни морщился Гевара.
— Ты нам нужен живой и здоровый, и пусть меня считают за идиота, но беречься мы будем по-серьезному, abuelito.
— Делай как хочешь, chico, — только махнул рукой Че.
На удивление, американка спокойно отнеслась к мерам безопасности — не иначе, Рики успел ей рассказать про теракт и гибель Римака.
Ради интервью заняли класс школы в Пунате после занятий, Джейн разложила свои причиндалы — блокнот, ручки-карандаши и новенький диктофон Marantz, который Вася предварительно разобрал с саперами чуть ли не до последнего винтика. Че раскованно устроился в учительском кресле и с разрешения журналистки закурил сигару, дабы соответствовать своему медийному образу.
Джейн еще раз переложила свое хозяйство, поерзала и подняла глаза на Че:
— Начнем?
— Прошу, сеньорита!
Она откашлялась, щелкнула клавишей магнитофона и, заглянув в блокнот, спросила:
— Часто появляются сообщения о попытках покушения на вас. Вы опасаетесь за свою жизнь?
Вся расслабленность Гевары улетучилась в один момент — только позавчера похоронили Римака.
— В США живет много людей, кому новость о моей смерти доставит удовольствие, и это не только беглые кубинские контрреволюционеры. Но я живу и работаю в окружении народа и друзей, здесь я в безопасности и нисколько не тревожусь.
— Предположим, — продолжила Джейн и даже малость покраснела, — с вами что-нибудь случилось, как бы, по вашему мнению, изменилась судьба континентальной революции?
— Я совершенно уверен, что в случае моей смерти ничего не случится, — отрезал Че. — У нас есть люди, имеющие исключительные способности для руководства движением. Революцию в одиночку не делают, это дело народа. Ни одна революция не прекращала свое существование потому, что не стало ее лидера.
Американка улыбнулась, похоже, ответ совпал с ее ожиданиями.
— Есть ли какая-либо вероятность, что континентальная революция возьмет другой курс, то есть, вновь станет демократией, вновь будут проводиться свободные выборы?
Че вздохнул и посмотрел на нее даже с некоторым сожалением:
— Разумеется, к этому мы и стремимся. Как раз в прошлом месяце мы провели первичные выборы в народные ассамблеи в Боливии, на очереди выборы в Перу. В будущем году пройдут выборы в Чили и мы надеемся, что на них победит кандидат «Народного Единства».
Гевара затянулся, выпустил дым под потолок и продолжил:
— Но следует помнить, что в США идея о демократии одна, а у нас — другая. Американская демократия это две партии, каждая из которых контролируется олигархией. В Латинской Америке и в других странах мира американские компании заставляют напряженно трудиться миллионы людей, которые лишены прав, не имеют приемлемого уровня жизни, доступа к образованию и медицинскому обслуживанию. А вы говорите о своей демократии. Поэтому нас нелегко понять, но когда-нибудь вы поймете и нашу идею о демократии.
Джейн порхала карандашом по страницам блокнота, диктофон шуршал пленкой, за спиной поскрипывал стул одного из охранников-герильеро.
— Что, по-вашему, должны сделать Соединенные Штаты в отношении Латинской Америки?
— Жить с нами в мире, дать нам строить свою жизнь, как мы сами желаем. Мы можем очень хорошо жить и без Соединенных Штатов. Соединенные Штаты могут хорошо жить и без нас. Незачем лезть в дела друг друга.
— У нас многие с опаской смотрят на ваши попытки экспорта революции.
— Экспортировать революцию нельзя. Революция — это люди, много людей, тысячи, миллионы! Людей, готовых сражаться за революцию. Если их нет — революцию экспортировать не получится, если они есть — революцию экспортировать не нужно.
— А что вы можете ответить на обвинения в массовых расстрелах? — американка подняла глаза от записей на Героического Партизана.
Вася и охранники чуть не засмеялись.
— Вот, вы видите реакцию наших людей? — заулыбался и сам Гевара. — Мы не расстреливаем иначе, как по решению суда и за серьезные преступления. Процесс в Айкиле, на который ссылаются обвиняющие нас в «расстрелах», полностью задокументирован, его решения впоследствии утверждены Верховным судом Боливии.
Джейн спрашивала еще долго, часа два или даже три, Че рассказывал о жизни партизан, старательно избегая лишней информации и американка, почувствовав это, свернула интервью.
Обратно в Кочабамбу она ехала вместе с Васей.
— Джейн, а какие у вас тиражи? — спросил он, стоило джипу отъехать от школы.
— Десять тысяч номеров.
— А для кого печатается ваш журнал? Неужели его издание оправдывает себя?
— О да, вполне! — повернулось к нему веснушчатое лицо. — Вы знаете, кто такие «новые левые»?
— Конечно, я сам почти новый и очень даже левый.
— Смешно, да, — сдержанно улыбнулась журналистка. — Сейчас в США в движении свыше семисот пятидесяти тысяч человек…
— Ого! — не удержался Вася.
На двести миллионов населения вроде бы и немного, но это те, кто выходит на демонстрации и акции, то есть почти всегда — под дубинки полиции.
— …в организации «Студенты за демократическое общество» состоит более ста тысяч человек, мы распространяем журнал в двухстах университетах.
— А общий потенциал движения, вместе с симпатизантами?
— Мы оцениваем в три миллиона человек.
Неплохо, неплохо. В компартии США на пике было как раз тысяч сто, но когда это было, лет тридцать с лишним назад! New Masses издавались тиражом двадцать пять тысяч, но тогда не было телевизоров. Да к тому же эти три миллиона — фактически интеллектуальная элита страны, вряд ли такой журнал читают биржевые маклеры, рабочие или поденщики. Но от сдержанной радости Вася тут же нырнул в пучину разочарования — ведь лет через десять-двадцать эти же самые три миллиона сожрет трясина потребительства. Все тысячи «инакомыслящих» и «студентов за демократию» прекрасно впишутся в американское общество, заведут семьи, детей, возьмут кредиты на машины и дома, будут выплачивать их и радоваться падению Варшавского договора и СССР, поддерживать вторжение в Панаму, бомбежки Ливии, войны в Персидском заливе и Югославии.
Значит, все верно — именно сейчас последний шанс повернуть мир влево, от империализмов США, СССР и, в будущем, Китая.
Впереди, в долине между холмами, переходящими в горы, затеплилось зарево ночных огней Кочабамбы.
— Скажите, Джейн, а как ваша молодежь относится к старым левым, например, к коммунистам?
Девушка, не удержавшись, презрительно фыркнула:
— Как минимум, с подозрением. Чего можно ждать от этих древнелюдов, от неандертальцев, засевших в руководстве любой компартии?
Высадив Джейн у гостиницы, Вася хотел было сразу уехать на Касигуачу, но охранники запротестовали — ночь на дворе, лучше с утра. И касик отправился ночевать к старому другу, доктору Дуке.
Засиделись они заполночь — утром, когда его будил охранник, Вася еле продрал глаза.
— Что стряслось?
— Срочное сообщение из штаба, только что доставил посыльный.
На улице потрескивал движок мотоцикла.
Вася развернул послание, пробежал его глазами и матернулся про себя — в Аргентине исчезли двое руководителей подполья, штаб срочно собирается на заседание.
— Итак, компаньерос, что мы имеем на сей момент, — начал Габриэль. — Тело Марко Бурручаги найдено полицией недалеко от Санта-Фе, и через три часа после обнаружения забрано армейской разведкой. Наш осведомитель в полиции утверждает, что на теле имелись следы пыток. Быстрое изъятие также подтверждает эту версию, иначе тело просто передали бы родственникам.
— Что с Мартинесом? — пыхнул трубкой Че.
— Местонахождение пока неизвестно, — ответил Антонио. — Мы задействовали все процедуры, необходимые в таком случае, но пока отклика нет.
— Полагаю, против нас начали кампанию по устранению известных лидеров, — резюмировал Вася. — Нужно срочно уводить людей из-под удара и менять тактику.
— Не только, — поднял глаза от радиограмм Габриэль, — Вы все знаете, что выдержать пытки могут только единицы и никто заранее не знает, кто сможет, а кто нет. Случай с Сабино, которого выпотрошили костоломы из СИДЕ, привел к многочисленным провалам и арестам среди «утурункос».
— Нужен революционный суд над Сабино, — прервал Габриэля Че.
— За то что выдал всех под пытками? — удивился Вася.
— Нет, за нарушение норм конспирации. Мы должны показать, что не будем терпеть такое отношение.
— Я совсем не это имел в виду. Как начальник контрразведки я считаю, что любой руководитель выше определенного ранга должен иметь таблетку цианида, — Габриэль закончил и замолчал.
«Чтобы не даться живым» — понял Вася и ощутил пронизывающий, животный страх, пробивший его вдоль позвоночника и засевший булыжником внизу живота. Помирать в бою — одно, помирать как крыса от яда — совсем другое… Несколько дыхательных упражнений позволили взять себя в руки, но липкий страх не ушел окончательно.
— Не возражаю, — выдавил он и встал. — Я на Касигуачу.
Раздрай в нервах и мыслях прошел после ночи на первом ярусе ваки, но никаких полезных воспоминаний, на которые надеялся Вася, так и не всплыло. Разочарованно помедитировав на горы и окружающие поляны под стрекотание сорок-тангара, Вася занялся баней, не переставая каждую минуту радоваться, что семья в безопасности на Кубе и благодарить за это всех инкских богов. А вечером решительно полез укладываться на третьем уровне, но на всякий случай привязал к спальному мешку веревку и назначил время, когда касика нужно вытащить, если он не выйдет сам.
Но он вышел сам, бодрый и свежий, и главное, с нужными воспоминаниями.
«Родина и Свобода», ультраправые. Генерал Роберто Виа, организатор покушения на генерала Рене Шнайдера. Уши ЦРУ, торчавшие из каждого этапа этой авантюры. Генералы, участники заговора. И главное — прямое участие Киссинджера, чья ответственность была признана не кем нибудь, а Верховным судом США. Правда, почти через сорок лет после убийства Шнайдера.
Именно устранение генерала открыло дорогу Пиночету к посту главнокомандующего чилийской армией и, как следствие, к перевороту 1973 года — Шнайдер принципиально выступал против вмешательства армии в политику и эффективно удерживал военных от этого.
Но вот что делать сейчас, если заговор против Шнайдера сложится только через год? В идеале нужно расстроить планы правых прямо перед исполнением, да еще получить компромат на американцев, вплоть до Киссинджера. Или, не мудрствуя лукаво, превентивно грохнуть Виа — но где гарантия, что на его место не нарисуется другой генерал или полковник? И вообще, может при нынешних раскладах Виа тихо-мирно уедет в какой-нибудь Парагвай выращивать фикусы или граптопеталумы, и мочить его пока вообще не за что? Для внешнего наблюдателя это вообще шиза какая-то — мало ли кто объявит, что знает будущее и поэтому тебя, тебя и вот тебя надо срочно убить. Ничем не лучше придурков Мэнсона, всего несколько месяцев назад устроивших бойню в Калифорнии.
Снаружи Васю ждал самолично дед Контиго, и касик решил спросить совета у старейшины и калавайю. Дед Васю выслушал, поглаживая посох и даже пару раз сжал его, но поперек спины не огрел, вопреки обыкновению. И ничего не посоветовал.
— Ты касик, воин, мужчина. Думай сам, решай сам.
И ушел париться.
Штаб тем временем пробил создание единого военного командования всех вооруженных организаций в Аргентине — монтонерос, утурункос, Революционных вооруженных сил, Армии народа и других, помельче. Ну в самом деле, если группы из разных стран сумели объединиться в Хунту координации, то как-то стыдно соотечественникам сидеть по разным норкам. Идею революционного суда над Сабино и таблетки цианида аргентицы, как ни странно, приняли без особых дебатов. Требования конспирации и работы в подполье пошли со скрипом, но судьба Сабино, Мартинеса и Бурручаги стояла перед глазами и штабу удалось продавить принятие нового порядка действий.
Че залечил раны и активно готовился к новой экспедиции в Аргентину, но при каждой заминке хватался за порванное ухо.
— Скажи, abuelito, — поймал его в такой момент Вася, — как ты думаешь, что будет делать генерал Виа?
— Хм… Скорее всего, свяжется с кем-нибудь из ультраправых, если наши сведения о нем верны.
— А что будут делать ультраправые, если выиграет «Народное Единство»?
— К бабке не ходи, начнут бузить, — Че затолкал в рюкзак очередную укладку и озирался в поисках следующей.
— Вот я и думаю, может, убрать Виа, пока не поздно?
— Ну, зачем сразу убирать, chico? Вон, спроси наших контрразведчиков, они скажут то же самое: дать проявиться, изъять, допросить, выкачать информацию. Кстати, как там с поиском исполнителей и организаторов взрыва?
— Роют. Пара зацепок уже есть.
— Очень хочется выйти на тех, кто отдавал приказ, — Че щелкнул затвором пистолета, убедился, что ствол пуст и убрал оружие туда же, в рюкзак.
Вася втянул носом тонкий запах смазки. Хочется, кто бы спорил. А с Виа, значит, дать проявиться… Эх, жаль, нельзя спросить у Егорова-старшего. То есть найти его не проблема, но спрашивать-то нужно у генерала разведки, а не у вчерашнего выпускника Краснознаменного института.
В этом раздрае и поисках решения Вася почти не отреагировал на сообщение о большой забастовке в Аргентине, а вот приезд Ильича Рамиреса Санчеса принял как знак свыше.