Вернись в завтра

Глава 6. ДИРЕКТРИСА

Дарья не любила большие компании, сборища и торжества. Не признавала затяжных вечеринок и громких попоек. Всему веселому застолью предпочитала тишину. У нее никогда не было много подруг и друзей. Она быстро уставала от новых знакомых и старалась их не заводить, избегала. Но жизнь всегда распоряжалась по-своему. И только теперь она жила сама, в одиночестве и покое. Но… Годы прошли, так считала женщина, внушив себе, что ей всегда и во всем не везло, не сумела наладить судьбу, потому что всегда забывала о себе, жила для семьи. Она и не представляла, а как можно жить иначе? Другое Дарья никогда не поняла и не восприняла бы. Все потому, что давным-давно, когда Дарьи еще не было на свете, ее родителей выгнала в Сибирь советская власть, объявив всех поголовно кулачьем, врагами народа и отняв у пятерых детей и стариков корову с теленком и два десятка кур, выгнали из дома в чем были.

Не хотела семья вступать в колхоз. Отказалась добровольно отдать корову в общее стадо. Попрятали кур в подвал. Но все нашли дотошные соседи, указали, выслуживаясь перед властями.

О том, как гнали ее семью в Сибирь, девчонка узнала из рассказов матери, бабки. Из восьми человек их трое осталось в живых. Другие умерли по пути в ссылку, где по приказу властей они должны были жить до полной победы мировой революции.

Несколько лет все втроем жили в землянке. Разрабатывали в тайге участок, корчевали лес. Бабка была очень умной женщиной, потому ссыльные считались с нею и советовались. Вскоре они создали свою артель, стали строить дома. Не обошли вниманьем и семью Дарьи. Поставили дом, пусть небольшой, но теплый и уютный. Троим вполне хватало места. И люди радовались, что Бог увидел и не дал пропасть.

Вскоре у них возле дома появился огород. Там и тайга помогла ссыльным. Одарила запасами грибов, ягод, орехов. В реке водилось много рыбы. Потом в поселении появились свои коровенки, куры. Средь ссыльных не было лентяев и пьяниц. Все были трудягами, хорошими хозяевами, работали с детства, помогая старшим всюду. Этим людям строго запрещалось покидать пределы своего поселения и общаться с жителями окрестных деревень, но никакие запреты не могли удержать и люди, познакомившись с местными, ходили друг к другу, дружили и помогали выживать.

Дарья помнила, как мать с бабкой вспоминали баню, построенную в их ссыльной деревне. В ней мылись и парились все сразу, вместе, мужчины и женщины, старики и дети. Никто не прятался и не стыдился. Все было чисто и пристойно. Никто никого не разглядывал и не осудил. Здесь все делалось сообща. Уже в третью зиму ссыльная деревня полностью вышла из землянок и поселилась в домах.

Были здесь свои знахарки, заменившие врачей, имелось двое учителей, свои пекари и даже свой священник отец Яков, без которого не обходилось ни одно событие.

Мать Дашки вышла замуж в шестнадцать лет за парня из своей артели. Он был старше на пять лет и стал заботливым отцом и мужем.

Степан не стал строить отдельный дом. Не захотел отделяться от матери своей жены. Он был охотником, и, как говорили, удача его не покидала. Ссыльная деревня никогда не знала перебоев с мясом, и в каждом доме ели люди всю зиму пельмени и котлеты.

Как познакомился Степан с Олей — матерью Даши, о том девчонка слышала часто. Пошла в лес за грибами и незаметно забрела в чащу. Ее звали, но не услышала голосов. Слишком далеко ушла, увлеклась и не приметила, что оказалась одна. Уже обе корзины грибов насобирала, пора и вернуться. Но куда идти не знала. Села на пенек и заплакала от страха. А тайга на все голоса кричит, пищит, рычит и воет. Девчонку озноб трясет. Уж сколько сама звала подружек, совсем охрипла. И вдруг услышала чьи-то шаги. Пот началу подумала, что медведь через кусты ломится, и на всякий случай залезла на дерево. Она и забыла, что медведи хорошо по деревьям лазают. Но вскоре увидела, что у идущего на голове шапка. А уж звери их не носят. Это знала доподлинно и закричала, позвала на помощь. Степан подошел, снял Олю с дерева, подержал на руках. Они знали друг друга, часто встречались в деревне, а тут будто впервые увиделись:

— Оля, а ты такая красивая! Как раньше того не замечал? — сказал удивленно.

Он вывел девушку на опушку к самому поселению, отдал корзинки с грибами и, придержав, попросил:

— Выйди ко мне сегодня на свиданье…

Она пришла. Степан давно ей нравился, да не подавала виду, считалось неприличным первой признаваться парню в любви.

Они встречались почти два года. А когда решили пожениться, всем поселением справили им свадьбу. Ох и веселой она была! Даже старики не усидели, плясали до седьмого пота. Казалось, сама тайга радовалась за молодых и кружилась в пляске вместе с людьми.

Целых семь лет жили они счастливо. Степан любил всех, но больше других — дочь, Дашеньку, сам ей имечко выбрал. И гордился, что растет крепышкой, рано стала говорить, и вскоре пошла, а потом и побежала. Ее звонкий смех знала вся деревня.

В глухом поселении ссыльных не было радио, не привозили газеты. Но от жителей окрестных деревень люди узнали о смерти Сталина.

— Что теперь с нами будет?

— Чего нам ждать?

— Може, домой воротят нас? — гадали старики, люди как-то растерялись. Испугались будущего. Властям здесь никто не верил. Все помнили, как оказались здесь. Но даже тут — в глуши Сибири, добирались к ссыльным всякие контролеры, уполномоченные, переписывали всех людей и скот, огороды и сады, а потом заставляли платить налог за каждую курицу, за всякое деревце, за жалкую пядь земли.

Попробуй не заплати вовремя, ссыльные знали, что их ждет. Ведь неподалеку Колыма. Ею грозили каждому, постоянно.

— А что ж теперь ождать? Вовсе закопают нас живьем, — пугались ссыльные.

Замерла, затихла жизнь в деревне. Не только петь, даже разговаривать громко никто не решался. Дашка еще ничего не понимала. Да вдруг в поселение приехала комиссия. Люди ходили из дома в дом. Ссыльные на всякий случай прятали от них по привычке кур и поросят, чтоб не обложили их новым налогом.

Но комиссия никого не считала, не обмеряла и ничего не записывала. Ссыльные недоверчиво, скупо рассказывали о себе, не зная, чего для себя ждать. Власть еще ни разу никому из них не помогла. И комиссия тоже, ничего не пообещав, уехала.

Люди, подождав месяц-другой, видя, что никаких перемен нет, успокоились, зажили своей привычной жизнью. И почти год не видели в своем поселении чужих людей.

За это время в ссыльной деревне рождались и умирали люди, строились новые дома, создавались семьи. И хотя жилось людям крайне трудно, боялись перемен к худшему и всех приезжих встречали настороженно, недоверчиво, как вдруг узнали, что теперь их детям разрешено ходить учиться в деревенскую школу, а к ним, ссыльным, будет приезжать врач и станет лечить всех больных.

Вскоре в деревне появился свой почтальон. Даже парикмахер приезжал раз в месяц. Дарья помнит, как впервые смотрела кино, в набитой до отказа избе собралась вся деревня, смотрели фильм про любовь.

Дашка сидела на коленях у отца. Она еще не понимала о чем этот фильм. Его крутили целую неделю, пока не взмолился киномеханик. Потом появилась, библиотека, но сюда приходили поговорить, пообщаться.

Все эти изменения и новшества никак не отразились на сложившемся укладе. Здесь, в Сибири, во всем предпочитали надежность. А потому семьи были дружными и прочными. О разводах никто никогда не помышлял. Здесь люди не враждовали и не осуждали, не завидовали друг другу, о воровстве вообще не слыхали. А и что можно украсть у соседа, если у него, как у всех, ничего лучшего нет. Может, потому и держались друг за друга, что никакой грязи во взаимоотношениях никогда не было. И все же беда стряслась. Первой настигла Дашкину семью. Никто не думал, что крепкий, здоровый весельчак Степан вот так жестоко простынет. Он напарился в бане и решил охладиться в реке. Нырнул в воду, по ней уже шуга шла — первый знак скорой зимы — мелкие, рыхлые льдинки.

Человек почувствовал, как ноги сводит судорога, вышел на берег. Ноги едва держали. Степан вернулся в парную, но неожиданно подвело сердце. В ту ночь его полностью парализовало, а на следующий день он умер.

Дарья помнит, как кричала мать. Она не уходила от могилы и долго не могла поверить в случившееся.

— Мам, а почему про меня забыла? Ведь я еще живая. А ты уже не видишь, — подошла к матери на кладбище. Та не сразу поняла слова дочки. И лишь обдумав сказанное, молча вернулась в дом.

Вскоре ссыльным объявили, что они могут возвращаться к себе на родину, откуда их доставили сюда. Каждой семье выдали документы, а желающим выехать дали бесплатные билеты на проезд.

Мать Дарьи ничего не слышала и не понимала, чего от нее хотят. И тут за дело взялась бабка. Она быстро справилась со сборами, понимая, что дочь нужно быстрее оторвать от могилы, иначе она уйдет следом за мужем.

Получив копеечную компенсацию за долгие годы ссылки, семья покинула Сибирь поздней ночью, наспех простившись со своими деревенскими, влезли в машину, уже на станции перешли в поезд и поехали в неведомое…

Дашка видела, как онемевшей, застывшей статуей сидела перед нею мать. Ее с трудом уговаривали поесть, отдохнуть, пытались разговорить. Ольга стала приходить в себя лишь на новом месте. Нет, семья не захотела вернуться в деревню, откуда выгнали. Им предложили остаться в городе, занять дом на окраине. В нем когда-то жила семья, но от нехваток и нужды завербовалась на Север и в погоне за длинным рублем уехала аж на самый Сахалин, поверив молодому, жуликоватому вербовщику, засыпавшему простодушных, наивных людей щедрыми обещаниями о сказочных заработках.

Пытались соблазнить Северами и Дашкину семью. Цветасто уговаривали, но бабка не поддалась и ответила резко:

— Мы уже сыты Северами. Коль там так хорошо, чего тут задницы греете? Поезжайте, хлебните нашего горя! А с нас пережитого по горло хватит! Не обдурите! Ступайте прочь от нас!

И от семьи отстали.

Едва вселились в дом, мать и бабка тут же устроились на работу. Ольга пошла кладовщицей на склад. Дарью отправили в школу. Она долго присматривалась к своим одноклассникам и ни с кем не дружила. Как-то мальчишка, сосед по парте, назвал ее контрой, кулацким отродьем. Ох и оторвалась на нем девчонка, так отметелила, что не только сосед, никто в классе не решался подойти к Дарье, чтоб не остаться калекой. И лишь одна девчонка подошла к ней. Сев рядом, обняла и предложила:

— Меня Розой звать. Давай с тобой дружить. Я тоже дралась, жидовкой дразнили. Теперь нас двое. Мы всех поколотим, если никого не будем бояться!

С того дня все десять лет они сидели за одной партой и никогда не разлучались.

Может, потому, что их часто обижали, девчонки росли задиристыми, несдержанными, грубыми. Даже доброе они воспринимали по-своему и никогда не делали первыми шаг навстречу, не умели прощать и забывать обиды. Ни одна не вступила в комсомол. И хотя обе прекрасно и легко учились, с нетерпением ждали конца школьной каторги.

Дома, присмотревшись к Розе, девчонку восприняли как свою. И если Дашку ругала бабка, Роза сидела хмурая, злая, словно это ее бранила старая. Подружки никогда не подводили и не предавали друг дружку. Лишь однажды меж ними пробежала «черная кошка», будучи в десятом классе обе влюбились в тихого, застенчивого очкарика Пашку. Раньше его не замечали, а тут перед самым окончанием школы увидели его мечтательные, томные взгляды, рассеянную улыбку, полуоткрытые губы.

— Он на меня смотрит! — зарделась Дашка.

— С чего взяла? Это он мне подморгнул! — вскипела Роза.

— Пашка тебя и не видит!

— Не ври! Меня одну приметил! — обиделась Роза и впервые отвернулась от Дарьи.

— А давай у него спросим? — предложила Дашка и с сибирской прямолинейностью пошла к Пашке.

— Стой! Это неприлично самим начинать!

— А что такого? Зато точно узнаем, чей он? — не отступала Дарья.

— Нельзя самой, понимаешь? Все психи класса начнут нас высмеивать. Давай подождем!

— Чего ждать? Скоро экзамены. Так и не узнаем, кого из нас любит?

— Нет, он не скажет…

— Почему?

— Павлик робкий, но очень нежный, такой ласковый!

— Откуда знаешь?

— Чувствую его теплые волны, они окутывают меня с головы до ног. Он посылает мне свои сигналы, от самого сердца, и я вся дрожу, словно он обнял и говорит такие слова, от каких хочется петь, скакать, смеяться и кружить птицей, высоко-высоко в небе!

— А я думаю, что он обо мне мечтает. И думает, как подойти, но не решается… Надо ему помочь, подойти первой, — встала Дашка.

— Не смей! Вдруг он обо мне думает. Представляешь, как будет неловко, еще и высмеет. Он же с нашими психами такое напридумывает, потом не очистимся. Скажет, будто на шею обе вешались. А ведь ты это я! Докажи потом обратное! — удержала Роза.

Девчонки не подошли, сдержались. Но всю неделю кружили вокруг Пашки, ожидали, когда насмелится парень.

Но Пашка молчал. Его взгляды, улыбки будоражили девчонок, они постоянно думали и говорили о нем. Подружки готовы были разругаться из-за мальчишки, не зная, чей он на самом деле. И тогда Дарья придумала и написала парню записку:

— Паша! О чем ты мечтаешь, о ком постоянно думаешь? Кто живет в твоем сердце? Может, я сумею помочь? Может, твоя мечта совсем рядом? Будь смелее! Черкни…

Записку сунула прямо в руки парню на перемене. Сама отошла к Розе, и они вдвоем внимательно следили за парнем.

Тот прочел записку, пожал плечами. Огляделся вокруг, Дарья хотела подойти, но Роза удержала.

— Пусти, он не видит меня. Он ищет, — хотела подойти. Но Пашка приметил урну, скомкал записку и выкинул…

Дашка вздрогнула, побледнела. Розу, словно кипятком ошпарили. Но едва прошел первый приступ шока, девчонки обнялись и улыбнулись друг другу:

— Недоносок! Псих! Полудурок! — обозвала Дарья Пашку.

— И что мы в нем нашли? Ведь он натуральный урод и дебил! — вздохнула Роза.

— Мочи нашей не стоит!

— А ведь почти влюбились! И надо ж так? Смотри, у него уши на плечах лежат! Нос, как у свиньи! И вообще он тупой! Над ним психи, и те смеются!

— Над нами тоже! Но теперь понятно, что мы его вовсе не интересовали! — грустно признала Дашка.

— Нам завидуют! Потому что дружим с тобой уже сколько лет! Они так не умеют!

— Ага! Но из-за Пашки едва не разругались, — напомнила Дарья.

— Нет! Из-за него мы не поссоримся! Ни один кретин не стоит того! Давай больше никого из прохвостов не замечать! Будем всегда вдвоем, а третьего не подпустим!

— А если Пашка не прохвост? Может, он другую любит? — предположила Дарья.

— Что? Ты глянь на психичек! Кого тут любить? Сплошные рыла и ни одного лица! Одни уродки и рахитки.

— Да он и сам такой! — решили девчонки и с того дня не говорили и не обращали внимания на Пашку.

Получив аттестаты зрелости, они не пошли на выпускной вечер, сказав друг другу, что не стоит терять время на придурков одноклассников, видеть их надоевшие за десять лет рожи, лучше подготовиться к вступительным экзаменам в институт.

На самом деле обе они страдали от того, что оказались отвергнутыми плюгавым, серым мальчишкой, какой ничего не подозревая обидел девчонок и, сам того не желая, вбил в них комплекс неполноценности, что даже он — серая посредственность пренебрег ими и не захотел ни одну заметить.

— Мама! Но ведь я любила его! — плакала Дарья, обняв Ольгу, доверив ей свой первый девичий секрет.

— А он выбросил записку и даже не оглянулся в мою сторону. Ну, даже на Розку не посмотрел. Наверно, мы с ней самые безобразные…

— Успокойся, Дашутка, лапушка моя! Присядь, котенок мой. Я попробую объяснить причину. Дело вовсе не во внешности. Нынешние мужчины, как и парни, очень боятся сильных женщин, не любят и не мирятся с их превосходством, не прощают светлый ум, каким одарил Господь! Короче, боятся лидеров, чтоб не выглядеть на их фоне жалкой никчемностью, какую все будут высмеивать. Ну какая участь у них? Всю жизнь прожить под каблуком у жены! А кому такое охота? Вот и предпочитают умницам набитых дур, с толстой задницей, с громадными сиськами и совсем пустой головой. Такими легко управлять. С ними чувствуют себя хозяевами положения. И в обществе им сочувствуют, хвалят за терпение, называют прекрасными семьянинами, а они по десятку любовниц имеют, и все им с рук сходит, никто о них плохого слова не скажет, потому как все знают, у него жена дура!

— А как же нам быть? — спросила Даша.

— Девочка моя! Тут все от Бога! Может, найдется на твою долю хороший человек. Но чаще таким как ты попадаются в мужья люди слабые. Попав под твое крыло, он будет доволен, что ты сумеешь постоять за обоих.

— Зачем мне такой размазня?

— Доченька, два лидера в одной семье не уживаются. Обязательно разбегутся. Так уж повелось в свете, что хорошим бабам в мужья говно достается, а путевым мужикам — дерьмовые бабы! Чтоб всего было поровну. И поверь, такие пары живут всю жизнь. Хоть мучаются, клянут горбатую судьбу, но терпят. Редко, очень редко уживаются в семье двое хороших людей.

— Мам! Ну, а как же ты с отцом жила? Ведь оба умные и добрые, оба красивые, а почему Бог разлучил вас смертью? Ведь вы любили друг друга! Иль умным всегда не везет?

— Доченька! Все так! Я любила отца больше своей жизни и всего, что есть в свете. Для меня он был всем! Но в том и беда крылась. Ведь вот в Священном Писании сказано: «Не возведи себе кумира! Нет пред лицом твоим Бога кроме Бога!». А я, грешная, виновата. Вот и получила вдовство.

— Но ведь сказано и другое: «Возлюби ближнего, как себя самого!».

— Как себя! Чуешь, себя, но не больше Бога! И ты о том помни всегда! А теперь успокойся. Это еще не любовь, лишь подготовка к ней.

— Мам! А разве можно полюбить в другой раз? — удивилась Дарья.

— Дашутка! Иные нынешние бабы умудряются по десятку мужиков сменить. И каждого любят по-своему, — рассмеялась Ольга.

— А как же это так? Ведь если любишь, то это на всю жизнь!

— Все бабы разные. И потребности тоже! Случается, что прожив всю жизнь, под старость расходятся. Иль, живя, изменяют друг другу. Но это поймешь, когда повзрослеешь. Теперь определись и не спутай тлеющий огонек с большим костром. Не смотри на зеленых мальчишек. Они в мужья не годятся. Первая беда их ломает. Заболела жена — мигом к другой переметнутся. Потому не смотри на сопливых, каким до мужиков дозреть надо. Ищи того, кто старше и жизнь знает, семьею будет дорожить, тебя беречь и детей не бросит. Кто семью на друзей и водку не променяет. Не гляди на внешность, смотри в душу! — гладила плечи дочери, понимая, что нелегко придется в жизни ее девчонке…

Дарья с Розой с первого захода поступили в финансово-экономический институт.

Бабка, узнав, что внучка стала студенткой, несказанно обрадовалась. Даже пирогов напекла по этому случаю и заставляла девчонок есть. Но Роза была в плохом настроении. Еще бы! Ее родители решили уехать в Израиль и уговаривали дочь поехать с ними. Но та уже поступила в институт и ни о каком отъезде не хотела слышать.

— Они грозят, что не будут помогать мне. Сказали, будто пропаду без них. А когда пойму и сама запрошусь, они сотню раз подумают, — разревелась подружка.

— А ты у нас живи! С Дарьей вместе! — предложили мать и бабка.

— Спасибо вам! — обрадовалась девушка и, едва родители уехали, вселила квартирантов, а сама переехала к Дарье.

Учились девчата легко! Роза уже на третьем курсе стала встречаться с парнем. Дашка не спешила и, помня слова матери, не обращала внимания на однокурсников- А Роза словно наверстывала упущенное, расцветала с каждым днем все ярче. Она напропалую хвалилась своим парнем, рассказывала, какой он заботливый и внимательный.

— Дашка! Ну что ты киснешь над конспектами? Расслабься, найди чувака! Ведь если ты до окончания института выйдешь замуж, у тебя есть шансы остаться здесь, в городе, а не ехать в какое-нибудь захолустье отрабатывать диплом. К тому же хорошо бы забеременеть.В таком случае у тебя все козыри в руках будут. Ну, схомутай какого-нибудь лопуха! Ты же сумеешь!

— Не хочу просто так, лишь бы выйти замуж, как жить без любви?

— Дарья! Ну ты как пещерная рассуждаешь, даже смешно, какая отсталая! Муж, это что? Он — ширма от сплетен, это заработок, а значит, нормальная жизнь. При чем любовь? Для такого любовников заводят;

Ну, чтоб для сердца отдушина имелась. А мужа только терпеть надо. Его не обязательно любить. Теперь многие так живут. А чем мы хуже? Вон мой нынешний уже кипит, замуж предлагает. Ну, а я все посмотреть хочу, чтоб не прогадать. Ну и других из вида не упускаю.

— Розка, я не узнаю тебя, как ты изменилась! Мы становимся совсем разными. Скажи тебе раньше, что станешь такою расчетливой, сама не поверила бы…

— Глупой была, наивной. Зато теперь не проведешь. Все надо делать с умом и вовремя. Да и тебе советую не опаздывать. Пусть тебя любят. Вот это главное.

Вскоре Роза и впрямь вышла замуж, перешла жить к мужу, пожелав подруге на прощанье такой же удачи. Но… Перед защитой диплома призналась Даше, что с родителями мужа она не поладила.

— Нет, ты представь себе, они предложили не спешить с ребенком! А когда узнали, что я беременна, посоветовали сделать аборт. Ну и ответила, мол, опоздали, четыре месяца уже выносила. С таким сроком, да при первой беременности, никто не возьмется делать аборт. Так свекровь свою знакомую гинеколога мигом вспомнила. Я, конечно, отказалась. О! Что тут началось! Короче, пришлось жильцов из моей квартиры выселять, а сами въехали в пустые стены. Его предки соответственно отказались помочь нам. Я своим позвонила. Отец сначала слушать ни о чем не хотел. Назвал дурой. Только мать меня поняла и обещала помочь. А муженек, чтоб его черти взяли, каждый вечер у своих стариков ошивается. Представляю, как они мои кости моют. Ну да ничего, я сумею схомутать. Рожу ему пару ребят, они живо пришьют его к семье!

Дарья иногда звонила подруге, интересовалась, наладилась ли у той семейная жизнь. Роза пожаловалась, что муж поздно приходит домой, а ей вот-вот рожать.

Она едва успела защититься, вышла из аудитории, и у нее начались схватки. Хорошо, что ни на улице, ни на дороге. И Дарья оказалась рядом. Сумела быстро организовать машину, а через час Роза родила сына.

— Она уже мамка, а я до сих пор одна, — подумалось в тот день невеселое.

Но уже на следующий день получила распределение в грязный рабочий городишко на шахту. Там требовался экономист.

Девушка проработала почти два года, когда ей среди ночи позвонила мать и сказала, что умирает бабуля. Дашка, забыв обо всем, не отпросившись, никого не предупредив, уехала домой.

Бабку свалил инсульт. Она не приходила в сознание двое суток, а на третий день умерла. Пока хоронили, прошло время. Когда вернулась на работу, Дарье сказали, что она уволена по статье — за прогулы. Не помогла справка о смерти бабки. В кадрах ответили сухо:

— А где заявление с резолюцией? Кто позволил самовольно оставлять работу? Вы что вчера из леса?

Этого Дарья не выдержала и, обозвав кадровичку сволочью и дурой, пошла к директору, но тот отказался принять и выслушать человека. Дашка поехала домой, решив наплевать на опозоренную записью трудовую книжку и начать рабочий стаж заново. Но и здесь все оказалось сложно. Дарью не брали экономистом, узнав почему выгнали с шахты:

— Дисциплину нигде не позволено нарушать. И никому! Тем более молодому специалисту! Вдобавок, вы грубиянка! Оскорбили пожилую уважаемую женщину, какая уже больше тридцати лет проработала на шахте. Вам бы учиться у таких! У нее единственная запись в трудовой! А вы не успели перешагнуть порог, скандал закатили! Нет! Нам такие кадры не нужны! — ответили Дарье во многих местах.

— Не реви, дочка! Не велика потеря. Поговорю с нашим директором, может возьмет тебя на склад.

— Кладовщицей?

— А что такого? — удивилась Ольга.

— Зачем же я столько лет училась в институте? — заревела в голос.

— Ну, попробуй сама воткнуться где-нибудь!

— Да я уже весь город обошла. И везде непруха! Там своих сокращают, в другом — полный штат. В других — обгавкали и отказали, ну что мне делать?

— Иди к нам, дочушка! Нет стыдной работы. А образование везде годится. Сама знаешь, не о каждом начальнике доброе услышишь, зато простого трудягу никто не осудит. Я сколько лет на базе работаю, только премии и благодарности получаю. Даже выговора ни единого нет. Ты же только начала работать, а уже выкинули, хотя на похороны ездила, не пьянствовала, причина у тебя уважительная. Ан придрались, что бумажку не оформила. Правильно ты их сволочами назвала. Вот и говорю, не раздумывай, пошли к нам. Научишься, привыкнешь…

— Зарплата у вас маленькая…

— Она и у тебя чуть больше была. Зато здесь ты у себя дома, а и я с тобой, — уговорила вскоре.

Утром Ольга сразу пошла к директору базы. Выложила все начистоту, попросила за дочь, пообещала обучить ее. И директор без колебаний согласился.

Уже в первый месяц работы Дарья получила вместе с премиальными даже больше, чем работая экономистом. Это и успокоило, и обрадовало.

— Ну вот видишь, и голова не болит, да и указчиков над тобою нет. Никто лишний не сует свой нос в твой склад. Ну то, что грузчики бывает срываются, так чего с них требовать? Устают, выматываются за день. Случается наедут, оторвутся на ком-то, а завтра ползут извиняться. Я на них не обижаюсь…

— Меня они не задевают. Ни на кого пока не обижаюсь, все спокойно идет, намного лучше, чем там — на шахте. Здесь, в сравненьи с прежней работой, я просто отдыхаю, — призналась Дарья.

А через полгода познакомилась на базе с Никитой. Он работал механиком в гараже овощной базы и крайне редко заходил на склад. А тут заглянул и увидел Дарью. Они разговорились.

Обычно Никита всегда куда-то торопился и нигде подолгу не задерживался. Он постоянно был нужен водителям, слесарям, карщикам. А здесь даже сотовый телефон человека будто онемел и молчал, словно боялся помешать общению.

— Я на этой базе почти десять лет работаю, можно сказать скоро старожилом, ветераном стану. Обычно сюда приходят пожилые, кто получает пенсию. Только я сразу после института. Теперь вот вижу, что не одинок. Это здорово. Почаще б к нам приходили такие красивые девушки! — смотрел на Дарью восторженно.

— Я одна за сотню! Не верите, убедитесь! — предложила чашку кофе, Никита присел, пил кофе не спеша, смакуя, с наслажденьем.

Они общались так, будто давно были знакомы. Дарья удивилась, как легко разговорилась с человеком, какого увидела впервые.

Механик ушел, предупредив, что теперь он почаще станет навещать этот склад, и свое слово сдержал.

Девушка поначалу не обратила на него особого внимания. Ничем не примечательный с виду, среднего роста, полноватый, весь в сером, даже волосы пепельного цвета. Уж слишком обычный мужичок. Таким, увлечься трудно, но стоит с ним заговорить, и все недостатки меркнут. К нему необъяснимо тянуло, примагничивало, и Дарья попала под влияние обаяния этого человека. А он, словно чувствуя это, каждый день приходил.

Нет, Никита не был навязчивым, он тонко чувствовал настроение Дарьи и никогда не злоупотреблял ее временем, не назначал свиданий. Он понимал большую разницу в возрасте, но не давал забыть о себе.

Ольга, увидев Никиту на складе у дочери, уже дома, вечером сказала Дарье:

— Знай, он уже дважды был женат. И, как говорят наши бабы, этот мужик — тертый калач. С одной прожил год, с другой — три, но детей нет. Может, бесплодный, кто его знает. Но будь осторожна. Скользкий тип, о нем как о кобеле молва идет. Может, не стоит тебе пускать его на склад? Хочешь, я его отважу? — предложила тихо.

— Мам, чего бояться? Я его держу на расстоянии да и повода не даю ни на что. Ну приходит, разговариваем, если есть время. И все. Ни он, ни я границ не переходим. За что его прогонять? Нет ни причины, ни повода. Саму себя на смех поднять, что мужичьей тени боюсь, зачем мне такая дурная репутация?

— Я тебе сказала. Держись с ним настороже. Не доверяйся этому угрю. Знаешь, рыба есть такая, уж очень похожа на змею, и скользкая, и пронырливая, такую голыми руками не возьмешь. Так вот у нас на базе того Никиту эдак прозвали — угорь. Конечно, не случайно.

— Мам, чего беспокоишься? Меж нами ничего нет. Не о чем тревожиться. Дальше пустой болтовни никаких отношений. Никита не в моем вкусе, даю слово. Он, как старый валенок, серый и поношенный, но теплый, — рассмеялась Дарья и не захотела продолжать разговор о механике, оборвала мать:

— Да хватит о нем! Никита того не стоит. Он не мой герой…

Но едва Никита появлялся на складе, Дарья делала ему кофе и продолжала с ним общаться. Человек не спеша приучал к себе девушку, хотя понимал, что окружающие настраивают ее против него. Он это улавливал, но упрямо не отступал.

Иногда он приносил конфеты, шоколад, печенье и кофе. Подвигал их ближе к Даше. Никогда свое не подчеркивал. Не пытался присесть рядом, прикоснуться, обнять девушку. Никита всегда держался на расстоянии.

Он рассказывал девушке смешные и грустные истории, но ни разу, ни о чем личном не спрашивал Дарью.

Однажды, а это было на восьмое марта, он принес букетик подснежников, положил на стол и сказал:

— Конечно, это не розы и не мимоза, но я не люблю подражать большинству, дарить банальщину, привычную как домашние тапки. Предпочел подснежники, люблю эти цветы. И поздравляю с праздником! — неожиданно чмокнул в щеку. Дарья отшатнулась, а потом рассмеялась. Уж очень милыми показались цветы.

Никита в этот раз принес банку кофе и коробку конфет. Он даже руку Дашке поцеловал, когда та подала чашку кофе.

— Сегодня я обязан был это делать, но мне очень приятно пить то, что ты подала…

В этот день он впервые рассказал о себе:

— Я дважды был женат, — глянул на девушку и сразу понял, что Дарья о том знала.

— Дарья, не подумай обо мне хуже, чем я заслуживаю. Мне просто не повезло. А может, этим женщинам судьба за что-то отплатила, мы оказались слишком разными, как пришельцы с разных планет, и не понимали друг друга. Обидно, конечно, жить вот так, когда женщина держится в семье эдакой держимордой и заботится только о себе. Она будто дорвалась и покупала тряпки, даже не глядя, подходит ли ей купленное, словно впрок запасалась, понимая, что скоро все кончится, а потому старалась набрать как можно больше. Это я рассказываю о первой женщине. Она была неплохою хозяйкой, но очень сложным человеком. Нет, она не изменяла. Но и меня не любила. Я для нее так и остался чужим…

— А разве вы это не видели сразу?

— Дарья, потому этот брак был ошибочным, что не разглядел, поспешил по молодости.

— Почему у вас не было детей?

— Жена решила, что с этим успеется, надо сначала подготовиться самим, а уж потом…

— Она сама ушла, или вы ей помогли?

— Ну разве на меня похоже, что я способен выгнать женщину? Конечно, нет. Просто мы оба пришли к выводу, что жить под одной крышей уже не сможем. Мы порядком устали и решили разойтись тихо и красиво. Жена без лишних слов в тот же день собрала вещи, и я отвез ее к родителям.

— А может, поспешили?

— Нет. Все случилось вовремя. Она через полгода вышла снова замуж. Я поздравил ее. С тех пор ничего о ней не знаю, да и нет желания интересоваться ее судьбою.

— Я так и не поняла, почему разошлись?

— Слишком разными были. Мы так и не стали супругами. Жили, как любовники в перерыве. Она не заботилась обо мне. Не стирала, не готовила завтрак, за все время даже носового платка не купила. Редкая эгоистка и трялочница, она жила исключительно для себя. Потому семья не состоялась.

— А вы видитесь с нею?

— Иногда случайно сталкиваемся в городе. Но не разговариваем. Меня не интересует ее судьба.

— Никита, а вы выпивали?

— Дарья! Никогда не ожидал такого вопроса от вас! Я никогда не выпивал и не курил. Вообще я человек без пороков. У меня нет грехов и вредных привычек.

— А со второю женой почему не ужились?

— Застал ее с другом детства за взрослыми развлечениями. Естественно, о какой семейной жизни можно было говорить после этого? Я предложил ей тут же освободить квартиру и никогда не напоминать о себе. Но она пыталась разделить и получить часть жилой площади. Но не получилось. Квартира оформлена на мать. И даже я не прописан в ней. Моя мать не доверяет невесткам и, как видите, не случайно. Будто знала заранее.

— А почему у вас не было детей?

— Это от меня не зависело. Нынешние женщины хотят жить для себя и не взваливать на плечи обременительные заботы. Вторая жена на мою просьбу о сыне ответила:

— Да что ты, Никита! Беременность и роды портят женщину до неузнаваемости. Никакой фигуры и прежней привлекательности ни следа не остается. Женщина становится мешком с трухой. Куча болячек — вот расплата за удовольствие иметь ребенка! Но еще попробуй вырастить его. Это выброси к его ногам все здоровье и сбереженья, а что получишь от него, когда вырастет, неизвестно. Так стоит ли тот сын тех затрат?

— Давай усыновим чужого, готового! — предложил ей. И она назвала меня придурком.

— А зачем выходила замуж? — округлились глаза Дарьи.

— Вот и я спросил ее об этом! Зачем? Ведь я всегда хотел стать отцом. Но мне хронически не везло. Ну что за семья без детей? А мне ответила:

— Жизнь и так короткая. Не хочу, чтоб ее укорачивали дети. Я мечтала жить в свое удовольствие…

— Вот тогда понял, что мне снова не повезло, — вздохнул Никита.

— Значит, надо найти другую, такую, какая то: хотела бы детей и в жизни была бы нормальным человеком и любила бы вас.

— Ищу! Да вот боюсь, согласится ли за меня порядочная девушка! — глянул на Дарью красноречивее всяких слов. Та все поняла и решила не затрагивать больше эту тему в разговорах с механиком.

Конечно, Даша не оставалась без внимания парней, работавших на базе. Водители, грузчики, слесари, экспедиторы и кладовщики пытались завязать с нею теплые, особые отношения, делали разные предложения, намекали на перспективу, но ничего не добивались. Дашка отшучивалась, но когда особо назойливые пытались перейти рамки допустимого, девушка выкидывала их из склада так, что нахалы уже не рисковали даже заглянуть в двери и обходили склад стороной, понимая, что получат жесточайший отпор прямо с порога.

Вот так выгнала бригадира грузчиков, здоровенного рыжего верзилу Женьку. Он лапнул Дашку за задницу, попытался поприжать к стенке, но получил коленом в пах, отлетел на середину склада, корчился на полу, скрипя зубами. Увели его грузчики, хохоча утешали, мол, скажи спасибо, что не сделала Дашка на обед глазунью из двух холостяцких яиц.

Уходя из склада, Женька пообещал прижучить Дашку так, что она не раз пожалеет о сегодняшнем случае.

— Наизнанку тебя выверну, паскудницу! Ты у меня сучьим голосом взвоешь! — обещал девушке и вдруг резко умолк.

— Ты кому грозишь? — услышала Дарья.

— А тебе какое дело?

— За что оскорбил человека? — узнала голос Никиты.

— Да пошел ты!.. — ответил Женька и тут же всем телом влип в двери склада. Грузчики попытались вступиться за бригадира, но тут же увидели водителей. Они уже спешили помочь механику. В руках гаечные ключи, «разлука», тросики. И грузчики, подхватив Женьку с земли, утащили его в бытовку. В себя он пришел лишь к концу дня. Проходя мимо склада Дарьи, даже не оглянулся.

Никита тоже не пришел. Уложив Женьку, увидел разъяренных грузчиков, потом своих водителей, готовых

к драке, понял, что ситуацию нужно срочно разрядить и погасил накал. И грузчики, и водители увидели, что механик не вошел в склад, а тут же вернулся в гараж.

Лишь на следующий день Никита навестил Дарью. Спросил, что случилось вчера и, узнав причину, сказал улыбаясь:

— Больше он сюда не придет. Это я обещаю.

Дашка рассказала Ольге обо всем. Та ответила, что Женька не впервой получает от кладовщиц. Били его их мужья. Ругал директор, но мужик никак не мог совладать с собой, и как только на базе появлялась новая юбка, Женька начинал нарезать вокруг нее круги, хотя о последствиях догадывался заранее. Но что делать с собой?

Женька не был бы самим собой, если б не прикипался к Дарье. Она понравилась ему сразу как только ее увидел. Бригадир решил добиться своего во что бы то ни стало. Но на пути встал Никита, на защиту какого поднялись водители, а с ними связываться не решался никто.

Дарья, почувствовав поддержку механика, мигом потеплела к человеку. Он уже не казался ей серым, потертым мужичком, с банальной внешностью. Перелетала замечать залысины, забыла о разнице в возрасте, о прежних женах.

— Ну и что? Зато он умеет защитить и надежен. Не спасовал перед верзилой и вмазал так, что чуть в лепешку не превратил. На глазах у всех ему отвесил, не испугался сплетен и пересудов. Он настоящий мужчина. Не лезет лапать, не пристает, не говори мерзостей и не сальничает как другие. Ведет себ. прилично. Спокойный, хороший человек! — ответил матери. Ольге нечего стало возразить.

А Никита, почуяв теплую перемену, понемногу осмелел. Он уже садился рядом с Дарьей, говорил с не более откровенно:

— Даш, чем занята сегодня вечером?

— Как обычно, помогу матери на огороде, дома уберу. Может, постирушками займусь. А потом книгу почитаю, телик посмотрю.

— А может, в кино сходим?

— Зачем? Дома этого удовольствия полно. И деньги платить не надо.

— А можно вечером к тебе зайти?

— Сегодня не надо. Лучше перед выходными. Чтоб больше свободного времени было.

— Хорошо! Тогда скажи день и время…

Они встретились в субботу уже под вечер.

Никита пришел в темно-синем костюме, в голубой рубашке, при галстуке, в туфлях, начищенных до зеркального блеска. Тщательно побритый, выглядел моложе своих лет. И Дашке он понравился.

Она провела его в зал, где гость удобно расположился в кресле, внимательно оглядел зал. Ольга и Дарья накрыли на стол. Человек понял, здесь умеют и любят готовить. А это как раз то, о чем он мечтал.

Никита не спешил, присматривался к девушке со всех сторон. И вскоре понял, что упускать ее нельзя, пора сделать предложение, но сначала решил поговорить со своею матерью.

— Как? Опять баба? Да ты что, маньяк иль половой хулиган? Это уже третья? А сколько еще притащишь? — всплеснула руками.

— Она ни баба, а девушка! — поправил тихо.

— Ну эту мою ошибку ты мигом исправишь, — отмахнулась досадливо.

— Она мне нравится.

— Надолго ли? Прежних даже любил, — заметила едко.

— Мам, я уже давненько наблюдаю за нею.

— Баб узнают не со стороны, а в семье, живя уже вместе. Смотри сколько хочешь и ни черта не увидишь, пока не положишь под бок.

— Эта хорошая девушка!

— Никита! Ты и о тех такое говорил. Старо, я уже слышала!

— Она точно для меня!

— Надолго ли?

— На всю жизнь, клянусь!

— А если снова ошибка?

— Быть не может! — подскочил Никита.

— Сколько ей лет?

— Она много моложе меня. Но я почти три года знаю ее. Даше теперь двадцать пять, — рассказал о девушке все что знал.

— Как же она согласилась за тебя?

— Я еще не сделал предложенье. Решил с тобою сначала поговорить.

— Мне нужно самой познакомиться с нею. А уж потом решим.

Никита не стал затягивать знакомство и в ближайший выходной хотел уговорить Дашу придти к нему в гости. Та растерялась, не ждала, что человек так поспешит. А Никита уже все решил для себя и держался уверенно:

— Что мешает тебе? Мы давно знакомы, хорошо знаем друг друга. Вся база давно поженила нас, а ты робеешь придти ко мне. Будь смелой, стань решительной, пошли!

— Не торопи, дай подумать хотя бы до следующего выходного!

Едва Никита ушел, Дарья позвонила Розе. Рассказала обо всем. Подруга обрадовалась:

— Ну, наконец-то! Засиделась в девках совсем. Давно пора! Намного старше тебя? Ну и что с того? Молодого любовника найдешь и восполнишь свое компенсируешь недостаток мужа! Чего возмущаешься; глупышка? Теперь все так живут. Он хоть кто, кем работает, где, сколько получает? Да, не совсем то надо, но дальше ждать нельзя. Годочки ушли. Че; пару-тройку лет и этот может отказаться. Хватай его, покуда он не передумал. И не обижайся! Выходи за него, а там видно будет! — рассмеялась в трубку. — Как я? Второго родила своему благоверному. Да уж куда ему теперь шляться? К семье канатами привязан, сидит как на якоре, куда дернется? Дети растут, мы работаем. Я на хорошей должности и на зарплату не жалуюсь. Дети с нянькой. Она уж не первый год у нас. Кто с работой помог? Мой приятель. Но этот разговор не для телефона. Так что все отлично. Как- нибудь встретимся. Приезжай ко мне, поболтаем. Ну да! Мой совет — не медли! Однозначно выходи замуж, не раздумывай. Помни, наш враг — время!

— Так ты уже не жалеешь о замужестве? — спросила Дарья Розу.

— С тех пор как устроилась на работу и стала получать вдвое больше мужа, он передо мной на цыпках пляшет. Ему куда деваться? А вот я спокойно без него прожила бы! Он это прекрасно понимает и видит, что я возбуждаю мужчин и у иных вызываю восторг. Понятно, что муж уже потерял свой лоск. И бабенки на него не оглядываются как прежде. Да и в карманах у него уже не наскребется на кабак. Я о том постоянно забочусь и не даю ему расслабиться. Мужиков нужно всегда грузить заботами о семье. Тогда дурные мысли им не приходят в голову. Помни и ты об этом. С самого начала не выпускай из рук поводок, а на шею своему надень строгий ошейник с первого дня. И следи в оба, чтоб ни на минуту не сорвался с него. Не жалей! Знай, все мужики негодяи! Исключений не бывает! Поняла? Ну то-то! Звони! Целую тебя…

— Домой к Никите? Доченька, это уже серьезно! Хорошо ли подумала? Может, не стоит спешить, подождала бы человека. Неужель, этот пыльный лопух твоя судьба, — сокрушалась Ольга. Она никак не могла привыкнуть к Никите и все пыталась оторвать от него дочь. Она с ужасом смотрела на будущего зятя и думала, как станет называть сыном человека, какой всего на семь лет моложе ее самой.

— Черт лысый! И откуда свалился на наши головы, вонючая чума! Чтоб ты застрял в болоте! Как сумел задурить, заглумить голову моей Дашке? Что она нашла в тебе — козьей чуме? Чтоб ты через уши запоносил, только б не было вашей свадьбы! Уж лучше одна пусть остается, не только ни с тобой! — плакала Ольга втихомолку. Она знала, дочь ее не послушается. Нет у матери веских доводов. А предчувствиям и сомненьям Дашка не верит.

— Будто одурь на нее нашла. Но ведь чую, коряво жить будут, несчастной станет моя дочь. Но как отвести от этой пропасти? — не спала ночами баба. Но помешать не сумела. А через месяц сыграли свадьбу, и Даша ушла жить к Никите.

Уже через месяц она забеременела, муж, услышав о том, обрадовался, почувствовал себя счастливым и заботился о Дарье везде, следил, чтоб не утомилась, не сорвалась на работе, помогал по дому, сам ходил в магазины и на базар. Ничего тяжелого не давал поднять Дарье. Следил, чтоб никто не расстроил его жену.

И только свекровь отнеслась к новой невестке прохладно. Назвала Дарью очередной ошибкой сына и, закрывшись в своей комнате, крайне редко из нее выходила.

Случалось, сталкиваясь с невесткой на кухне, отдельно готовила себе, не обронив при этом ни слова. Ни просьбы, ни обиды сына не смогли ее переубедить и переломить. Она считала, что ни одна женщина не достойна ее сына.

Поначалу Дарья плакала, хотела вернуться к матери, но Никита уговорил не обращать внимания на придурь старого человека, не замечать и жить, думая только о будущем, о ребенке, о семье.

Дарья прислушалась и перестала видеть свекровь. Она заботилась о Никите, готовилась к появлению ребенка. Она была довольна мужем. Он и впрямь оказался хорошим семьянином, спокойным, умным и бережливым человеком. Он никогда ни на кого не повышал голос, многое умел и знал. Но однажды Дарья услышала разговор Никиты с матерью. Он вошел в ее комнату и забыл закрыть за собою дверь.

— Ты когда пропишешь мою жену? — спросил, видимо, уже не впервые.

— Зачем?

— Ей скоро рожать!

— А при чем прописка? — прикинулась тупой.

— Я ж тебе говорю, ребенок будет. Его нужно прописывать тоже.

— Ну и пусть пропишет к матери. У нее целый дом! При чем тут я?

— Ты хочешь, чтоб мы ушли?

— Она как хочет! Я ее не гоню и не мешаю вам жить. Но прописывать не буду, и не доставай! Квартира моя.

— За что ненавидишь Дашу?

— Ничуть не бывало. Просто прописав ее, я рискую в случае вашего развода оказаться на улице. Так уже случалось у многих. Понятно, что не хочу себе такой участи.

— Я не собираюсь разводиться с Дашей.

— Ты и о прежних так говорил.

— У нас будет ребенок!

— Он не гарантия от развода.

— Мам! Ты меня позоришь!

— Ничуть! Я забочусь о твоем будущем!

— Если Дарья бросит меня, я навсегда уйду из жизни, и тогда никому не будет нужна твоя квартира!

— Как хочешь! Но я не повешусь рядом с тобой. Потому что ни одна из твоих баб не стоит не только жизни, а и тени переживания, ты мужчина и говорить глупости тебе — взрослому человеку, просто стыдно. Я не хочу слушать тебя. Я все сказала! Оставь меня в покое.

Дарья поняла все. Свекровь не доверяет и никогда не поверит ей. Прежние женщины Никиты довели ее до такого состояния. Она забыла, что сама баба и когда-то тоже была невесткой.

Дарья родила дочь, хотя очень хотела сына. Никита наоборот ждал появленья дочки. Он даже имя придумал заранее. И готов был носить на руках обеих.

Дочь родилась копией отца. Когда ее принесли домой, свекровь глянула на ребенка и впервые за столько месяцев разулыбалась, взяла малышку на руки. И не глядя на сына и невестку, понесла к себе в комнату. Там она разговаривала с внучкой, что-то напевала, баюкала и никак не хотела возвращать Дарье.

Свекровь ревниво следила, как невестка купает малышку, тщательно ли стирает и гладит пеленки и бельишко. Как кормит и укладывает спать.

Постепенно свекровь сама стала купать внучку, укачивать ее, выносила во двор подышать свежим, воздухом и все хвалилась перед соседями, что вот Никитка сумел сделать самую красивую девчонку на земле.

А через месяц без просьб и напоминаний сына прописала внучку в своей квартире.

Вскоре она стала уносить малышку в свою комнату. Чуть та захнычет или закричит, бабка ту же шмыгала в спальню, забирала девчонку из кроватки и уносила в свою комнату.

Свекровь не позволила отдать внучку в ясли, не отдала ее в детский сад, сама нянчила и смотрела за малышкой. Но при этом отношения к Дарье не изменила.

— Странная у меня мамаша! — пожимал плечами Никита, но радовался, как его мать относится к дочери.

Женщина сама научила девчонку ходить и говорить, есть и вовремя садиться на горшок, приучила к сказкам и не подпускала к телевизору:

— Пусть человечьи сказки знает. С телеком еще успеет испортиться. Он ей ума не прибавит, — говорила строго.

Малышка росла копией бабки. Нет, внешне она не менялась, как другие дети, и походила только на отца. Но характер и привычки переняла у свекрови. Ее одну слушалась и любила. Они понимали друг друга со взгляда, с полуслова, им никогда не было скучно вдвоем.

Дарья понимала, что дочь растет не такой как хотелось бы. Она не признала вторую бабку — мать Даши, не любила навещать Ольгу и старалась поскорее уйти от нее.

— Почему ты ее не любишь? Ведь она тоже твоя бабушка? — спрашивала Дарья дочку, та отворачивалась, молчала. А когда подросла и пошла в школу, совсем отказалась приходить к Ольге, правда, теперь она все чаще появлялась в гараже у Никиты, знала всех шоферов, слесарей, любила кататься с ними в машинах и мечтала, когда вырастет, стать механиком.

Никита посмеивался над этим желанием. Бабка ругалась, что в этом случае не будет в семье ни одного интеллигентного человека, все так и останутся недоносками овощной базы с ее запахами и привкусом, с ее матерщиной и копеечными заработками. Правда что на бурчание старухи никто не обращал внимания. Ведь у каждого должна быть своя мечта. Вот так и Никита, вздумал подсобрать денег и купить хорошую машину. Ведь это здорово выехать всей семьей за город, в лес или на реку, позагорать и отдохнуть, искупаться, а потом, отдохнув, поехать на работу, опять же на машине. Пора! Уж сколько лет работает! И стал человек откладывать деньги на счет.

Дарья, услышав о желании мужа, поддержала Никиту. Идея ей понравилась. Теперь семья стала жить вприжимку. Питание было скудным, картошка с капустой, самая дешевая колбаса, изредка к чаю покупался копченый сыр. Но все молчали, терпели. А тут, как назло, порвался сапог у Дарьи. Она показала его Никите, сказав что нужно купить новые, и тот вспылил, заорал на жену:

— Почему сразу новые? Отдай в ремонт!

— Никита, можно отремонтировать молнию, подошву, каблук, но ни это! Тут же на самом виду. Ну как буду в таком ходить?

— Чем ты лучше других? Ведь не в офисе, на складе работаешь и получаешь гроши. Соответственно поумерь запросы. Смотри, как выросла наша дочь, скоро невестой станет, а ничего не просит и не требует! И только тебе — подай новые.

— Ладно, я больше не попрошу! — обиделась Дарья и уже в спальне решила позвонить Розе.

Та ответила, задыхаясь от слез:

— С работы выгнали, дома кошмар, выгоняют в Израиль. На другую работу уже пыталась утроиться, не взяли. Сказали прямо: национальность не та. Выхода нет, Дашка! Ну чем ты поможешь, сама на птичьих правах живешь. Что решила? Конечно, уеду к своим старикам в Израиль. Я уже готовлю документы. Нет! Другое не получится! Меня отовсюду гонят. И к твоей матери не пойду жить. Зачем взваливать ей на голову свои беды? Проститься с тобой обязательно приду! Я позвоню тебе…

Дашке и вовсе не по себе стало. Единственная подруга уезжает. Муж помешался на машине и совсем озверел. Осталась только мать! Одна на всем свете! Набирает баба знакомый номер телефона. Но Ольга не поднимала трубку, и Дарья подумала, что мать вышла в сарай или на огород, а может, пошла в магазин за хлебом.

— Ладно, позвоню ей попозже, — решила женщина.

Дарья сидела потрясенная грубостью мужа. Тот впервые унизил ее при свекрови и дочери. Попрекнул низкой зарплатой, отказал в покупке сапог и выговорил так, будто просила о чем-то недоступном, дорогом и ненужном.

— Все кладовщицы получают столько же, но ни одну мужья не упрекают покупками, не позорят перед домашними. Ведь я итак стараюсь сберечь каждую копейку. После работы бегу к матери на огород, там помогаю до самой осени, чтоб не тратиться на картошку и капусту, на огурцы и помидоры, на ту же зелень. И получила в благодарность, — потекли слезы по щекам.

— Наши бабы, уходя в отпуск, едут на море, отдыхают в санаториях, на курортах, а я, как проклятая, ремонтирую дом мамки. Крашу, клею, белю весь дом, чищу, углубляю подвал, мне никто никогда не помог, не вспомнил о моей матери, даже не спросили о ней ни разу, будто ее нет. Зато свекруха наряжается как девка. У ней тряпья — два шифоньера битком набиты. У меня в одном и то глянуть не на что! Все в одном и том же хожу. Возьми любую кладовщицу, они с мужьями и в кино, и в театр, и в кафе ходят. Я ж нигде не бываю. Целыми днями как запряженная кобыла — лоб в поту, а жопа в мыле. Что видела я с Никитой за все годы, да ни хрена! Лучшие годы ушли, как козлу под хвост их выкинула. Нет, нужно поговорить с Никитой. Пора напомнить, что обещал перед замужеством. Только сегодня не стоит трогать его, лучше выбрать момент, когда хорошее настроение будет, — решила Дарья. А утром пошла на работу в рваных сапогах.

Никита за весь день даже не заглянул к ней на склад. Дарья в перерыв пошла к матери. Они всегда обедали вместе. Другие ходили в столовую. Дашка не позволяла себе даже копеечных трат.

Ольга, увидев дочь, забеспокоилась:

— Что у тебя стряслось? Кто душу обосрал?

Дарья рассказала матери все.

— Зачем вам машина? Жили без нее столько лет, и не была в ней нужды. Теперь какая моча в голову ударила? И кстати, жадным тот Никитка был всегда. Я это враз приметила, говорила, да ты ничего не хотела слышать. Уж сколько лет живете, ни к одному празднику ничего не купил. За все годы ни единой обновки! В чем ушла к нему, в том по сей день ходишь! Разве это не дико?

— Ладно, мам, не сыпь соль на душу, и так больно, не добавляй, — попросила тихо.

Дарья весь месяц приходила домой позднее обычного. То учет прошел, потом инвентаризация, там комиссии нагрянули. Возвращалась домой уже затемно. Ее никто не встречал, о ней перестали беспокоиться. Ее просто не замечали. Баба молча переодевалась. Уже не общаясь ни с кем, умывшись, шла спать. Она видела, как оживленно болтают на кухне домашние. К ней никто не обратился. Дашка заглянула в кастрюли, в них пусто. Ее никто не ждал, ей ничего не оставили. Однажды услышала за спиной; едкий смешок дочери. Оглянулась. Девчонка продолжала ухмыляться. Дарья все поняла, но не было сил приготовить себе ужин, баба еле держалась на ногах. Никиты и вовсе не было дома. О нем она не спросила, хотя увидела на вешалке его рабочую одежду. Значит, с работы вернулся, но где он болтаете»» до сих пор?

Дарья ложится спать, пожелав свекрови и дочери спокойной ночи. Ей никто не ответил. Женщина пошла спать. Она не слышала, как пришел Никита. Да и понятно, часы пробили полночь.

А в выходной ей позвонила Роза:

— Я уезжаю! Давай встретимся на прощанье. Сейчас приеду к тебе!

— Лучше у матери увидимся. Хорошо? Я тебе объясню, — пообещала Дарья всхлипнув и предупредила Никиту, что пойдет к Ольге, тот вяло кивнул.

Женщины давно не виделись. Обе изменились за прошедшее время, постарели, поблекли. В голове обозначилась седина. Возле глаз и губ морщины, улыбки вымученные. Обе подруги, как две сестры, одеты в поношенные кофты и юбки.

— Девчата, как вы изменились! От прежней молодости ничего не осталось, — качала головой Ольга, а подруги сидели обнявшись, взахлеб жаловались друг другу:

— Мне так и заявили, что я в семье лишняя. Приношу одни неприятности и беды. И это после стольких лет жизни! Ты представляешь, каково было услышать такое? Я, конечно, закатила скандал. Пригрозила поотрывать головы! Понятно, что это не всерьез. Так знаешь, какой облом получила? Мои вызвали врача и санитаров из психушки. Решили от меня таким путем отделаться. Но не состоялось у них, обследования не подтвердили их брехню. А я почти месяц пробыла в дурдоме! Поняла, от меня решили избавиться любыми путями. Чего только не пережила! Меня выселили на балкон, прятали продукты, а потом вовсе закрыли кухню и туалет. Меня так оскорбляли, что никогда их не прощу, до самой своей смерти. Если б не мать с отцом, у меня не было бы на билет. Зато теперь я уезжаю навсегда. Я не хочу их видеть! — ревела Роза.

— И у меня не легче! Все против, живем врагами под одной крышей, — рассказала о сапогах.

— Хорошо хоть мать купила мне сапоги. Пусть дешевые, но крепкие. Иначе на работе стыдно стало появляться. За спиной шептаться стали.

— Любовника надо завести! Все проще будет! — обронила Роза.

— Чего ж сама не заимела?

— Был один хахаль. Он меня на работу устроил. Такой классный мужик был!

— Почему был? А куда делся?

— В автокатастрофе погиб. Разбился человек… Эх-х, если бы он был жив, не знала б бед! — уронила слезу Роза, пожалев себя и заодно погибшего любовника.

— Мой чмо тоже стал в полночь домой возвращаться. Говорит, что с мужиками в мастерской задержался, машину помогал ремонтировать. Интересная та машина, от нее женскими духами пахнет. Мой замухрышка весь ими провонял.

— И не боится, что ты его подушкой прихлопнешь и задавишь! — рассмеялась Роза.

— Знаешь, дело дошло до дикого. Села вместе со всеми на кухне чаю попить. И придвинула к себе масло, бутерброд хотела сделать. Так мне свекровь замечание сделала, что масло только для дочки поставлено. Никита, будто и не слышал, промолчал. Дочка тоже ни слова не сказала. С тех пор я за общий стол не сажусь…

— Вот попухли мы с тобой! И зачем только замуж выходили. Лучше в девках остаться, чем вот так сопли на кулак мотать! — хлюпала Роза.

— Да, обе мы поспешили. Мой задрыга вздумал машину купить. Кроме хлеба уже больше года ничего не покупаем. Поверишь, я от мамки сахар к чаю приношу. Дожили до ручки! Весь свет клином сошелся на машине. Доживем ли до нее? Цены с каждым днем растут. Не знаю, как завтра жить, а ему блажь в голову стукнула. Надоели все! Дочь — и та надо мной скалится и все со свекрухой шепчутся за моей спиной, ехидничают.

— Да уйди к матери насовсем. У тебя хоть есть, куда голову приклонить. Это у меня, хоть шаром покати, никого…

— А я? — напомнила Дарья.

— Вот обживусь, огляжусь, вытащу тебя к себе, и мы снова будем вместе, — мечтала Роза.

— Я не могу уйти от своих. Какая ни на есть, а семья имеется, — вздохнула Дарья в ответ.

В тот день она проводила подругу до самого трапа самолета. А потом вернулась домой расстроенная. Ей казалось, что не просто Розу проводила, а половину своего сердца обронила в аэропорту.

Дарья как-то сразу сникла, помрачнела. Ее перестало тянуть домой. Вот в один из таких угрюмых дней заглянул к ней на склад товаровед Данил. Глянул на Дарью и спросил улыбчиво:

— И с чего это такая красивая женщина прокисает? Ну-ка, иди сюда! Глянь, что тебе принес! — достал ажурную кофточку и такой же шарф.

— Это тебе!

— С чего бы?

— У тебя сегодня день рожденья, или даже это забыла? Весь торговый отдел тебя поздравляет. Прими подарок. А вот это лично от меня, — достал флакон французских духов «Шанель».

— О-о! Мне такое? Даже муж не дарил!

— Да разве он мужик? Гондон штопаный, — рассмеялся Данил и сказал тихо:

— Вот если с тобой дружить будем, я тебя как куклу наряжу!

— Данилка! Зачем я тебе? Да и у самого жена имеется!

— Ну и что с того? У жены свой друг, я ей не мешаю, она мне тоже не преграда. Зачем друг другу жизнь укорачивать, надо ловить удовольствие от нее. Правда? — обнял бабу, заглянул ей в глаза, и Дарья не оттолкнула, не прогнала.

Данил пришел и в конце дня. Достал банку кофе, конфеты.

— Давай завтра встретимся. Хочешь, за город смотаемся. У меня колеса свои. Пусть не ахти что, но служат исправно. Может в деревню смотаемся. У меня там домишко есть, дача. Расслабимся малость, соглашайся, не пожалеешь, оторвемся на полную катушку, продлим молодость…

И Дарья согласилась, хотя до утра ворочалась в постели, ругала саму себя последними словами. Но тут же, глянув на храпящего рядом Никиту, поняла, что совсем остыла к нему. Он перестал быть для нее единственным и дорогим человеком. Она всегда слала, отвернувшись от него, и забыла, когда в последний раз целовала мужа. Между ними давно не было близости, и хотя спали в одной постели, с каждым днем все дальше отдалялись друг от друга. Никита стал чужим.

Зато Данил заменил его с успехом. На даче все случилось само собою, словно так и должно было произойти. Полумрак уютной комнаты, хорошее вино, добрые слова, сказанные человеком от души, сделали свое:

— Устала ты от рутины. Измоталась в заботах, а ведь женщина, да еще какая! Тебя на руках носить, а не запрягать как лошадь! Жизнь коротка, в ней всякий миг беречь нужно! — ласкал Данил Дарью до самого утра.

Женщина, приехав на работу, рассказала матери с кем провела эту ночь. Ольга досадливо качала головой:

— Я так и знала, что это случится. Старый муж ни подарок. На кой он нужен? Разведись с ним, чтоб все по-честному было, не позорься, не ставь ему рога! Это грех! — укоряла мать.

— Он давно изменяет мне! Я это знаю…

— С него за грехи Богом взыщется, а с тебя за блядство свой спрос будет!

— Зато теперь мне не обидно, отплатила козлу и знаю, что не стала мочалкой, и меня любят, — показала дорогие колготки, о каких давно мечтала, и комплект импортного белья, подаренные Данилом.

— Ты меня Никитке не выдай, вдруг спросит, скажи, что у тебя ночевала.

— Ладно, прикрою, может ты и права, что у каждого в жизни должна быть своя отдушина. Хоть и грязная, но коли радует, значит, продляет жизнь, — согласилась Ольга, с трудом уговорив себя.

Нет, никто дома не поинтересовался, где провела Дарья ночь. Ей показалось, что муж тоже ночевал на стороне, постель была не тронутой. Баба в душе усмехнулась злорадно:

— Ну и ладно, считай, что мы квиты…

Дарья вскоре перестала прятать подарки Данила. Открыто носила их, Никита видел, хмыкал недвусмысленно, но спросить об их происхождении не решался, боялся встречных вопросов. И не случайно… Они почти не общались. Днем работа отнимала все время, а вечером каждый сворачивал в свою сторону. Дарья, сдружившись с Данилом, и впрямь будто получила второе дыхание. С ее лица сползла хмурая маска усталости. Она снова расправила плечи, научилась заново улыбаться загадочно и маняще. Она уже не орала на грузчиков, не грубила водителям за их сальные шутки, баба помнила, будет вечер…

Нет, они не каждый день виделись, но всякая встреча помнилась. В одну из них Данил подарил ей вишневое бархатное платье, потом итальянские сапоги.

— Откуда у тебя такие деньги? — спросила человека Дарья.

— Свою фирму имею. Она хороший доход дает, а моя работа здесь, обычная ширма, прикрытие. Да и мало кто знает, чем я занят на самом деле. Оно и тебе ни к чему мозги засорять. У меня чистый бизнес, я сплю спокойно. И пусть тебя ничто не тревожит, ласточка моя! — надел ей на шею золотую цепочку.

За год он и впрямь одел Дашку с головы до ног. Подарил сотовый телефон и, чтоб не вызывать подозрений и домыслов, перестал приходить на склад.

А когда хотел встретиться, звонил ей. И они снова уезжали в деревню. Иногда Дарья ночевала у матери. Не хотела возвращаться домой, в семью, какую назвала моральным морозильником. И Ольга, видя, что творится с дочерью, переживала, понимая, все это кончится, но каким будет финал?..

В тот день она вернулась домой сразу после работы и застала всю семью в истерике.

— Что случилось? — тряхнула за плечо Никиту.

— Или не знаешь? Полный крах! Обвал рубля! Доллар до небес подскочил! Новая реформа! Все наши сбереженья коту под хвост! Сколько лет копили на машину, оставалось самую малость, — и на тебе! Все в пыль! Нас обокрали, ограбили, пустили по миру с шапкой! Какая теперь машина, о ней мечтать не приходится! Все сожрала проклятая реформа! Для чего мы голодали, собирали каждую копейку, все пропало! — рвал на себе волосы человек, даже не понимая, что он делает.

— Хватит убиваться! Чего так кричишь? Хорошо, что сами живы и здоровы! Вот этого ни за какие деньги не купишь. А машина подождет. Ну, успокойся, Никита! Это переживем, зато впредь умней станешь, не будешь доверяться безоглядно. Нельзя чтоб машина ела здоровье. Колес не было и не надо, проживем без них, — утешала мужика, того трясло от горя:

— Эх-х, Дашка! Ты даже не дрогнула! А ведь какие деньги пропали! Иль легко дались? Тебе, конечно, до транды! Вон как вырядили хахали!

— Роза прислала из Израиля! — соврала уверенно и сказала жестко:

— Что случилось, того не исправишь, теперь уж хоть в петлю башкой, деньги не воротишь. Смирись. Не рви себя! Будь мужчиной! Это мне б тебя упрекать за все, имею право, но что толку? Угомонись, давай жить по новой, как прежде. Забудем все! — предложила Дарья, но Никита достал бутылку и, напившись вдрызг, всю ночь проклинал власть, обобравшую его и семью.

Под утро его увезла неотложка с сердечным приступом. Целый месяц человек пролежал в больнице, вышел похудевшим, постаревшим, совсем седым. Он стал замкнутым, тихим, все о чем-то думал подолгу, и Дарья стала всерьез опасаться, что у Никиты случится инсульт или психический срыв.

— Отходняк у него! Это не опасно! Недели через две три все наладится, — пообещал участковый врач, и признал:

— Сколько людей унесла эта реформа, фирмачи разорились, иные пулю в лоб пустили, обанкротились, не выдержали! Другие должников убивают. Что творится вокруг, жить — и то страшно. Как дальше будем дышать, цены всякий день растут! Зарплату по полгода не выдают людям, а сколько без работы мучаются — половина города! Кругом смерть и слезы. Успокаивайте мужа, это единственное лекарство, какое могу посоветовать. Деньги, конечно, жаль, они нелегко достаются, но здоровье и жизнь важнее, они бесценны, — сказал уходя.

А через месяц Никита и впрямь понемногу пошел на поправку. Он приходил в себя на работе, где невольно забывал о машине, реформе и отнятых государством деньгах.

Как раз в это время получила Дарья письмо и посылку от Розы. Уж чего только ни напихала подружка в посылку. Прислала обновки для всех. Никита, увидев, растерялся и, примерив элегантную рубашку, признался:

— Вот ведь конфуз, а я почти поверил, что ты завела любовника и этот хахаль тебя одевает. Теперь вижу, что ошибался, зря подозревал. Прости меня, дурака! — чмокнул Дашку в щеку, та отмахнулась, читала письмо, какое нашла на дне посылки.

— Привет, Дашутка! Ну вот я и устроилась на новом месте! Прости, что так долго не давала знать о себе! Теперь буду писать регулярно. Веришь, я уже имею свою квартиру, просторную, светлую и комфортную. В ней даже кондиционер имеется и встроенная мебель. Я работаю по специальности, получаю очень хорошо. Во много раз больше чем в России. Оделась, обулась как новогодняя елка! Вот так! И даже хахалей завела. Целых трое, не скучаю! Дай немного вживусь, привыкну к новой обстановке, людям и вытащу тебя из дикости и пещерного быта. Здесь женщин ценят и берегут, считаются с нами и оплачивают; достоинства, умение и способности. Я живу, как в раю. Тут мне дали «зеленый свет» повсюду. За мною, не следят соседи и коллеги, никто не фискалит и не подсиживает. Короче, тебе здесь тоже будет легко и просто. Не надо приспосабливаться и бояться завтрашнего дня. Он будет у нас с тобой безоблачный испокойный, по-настоящему радостный. Пиши, как там; у тебя? Передавай от меня приветы всем своим. Целую, Роза.

Дарья спрятала письмо, но думала о нем долго.

— Уехать в Израиль к подруге? Но ведь это чужбина. Кому там нужна, Розе? У нее своя жизнь. А я кто для всех? Здесь мать, она никогда не согласится н переезд. Тут все наши корни. Как ни тяжко приходится, но свое гнездо, как кровь, на чужое не заменишь, — вздохнула женщина. Она долго сидела у окна, смотрела на улицу, на людей идущих мимо. Они куда-то спешили, а ее жизнь, словно в болоте завязла обеим ногами и безнадежно остановилась.

— Заела рутина и безысходность. Никакого просвета и перспективы, ни единой надежды, какая сера жизнь! — думала Дарья.

— А я новое место работы нашел! Слышишь? — вздрогнула от неожиданности и оглянулась.

Никита стоял в полушаге и предложил:

— Давай поговорим! Мы давно охладели друг к другу. А с чего? Пора одуматься, ведь у нас семья! Дочь уже подросла. Вот-вот невестой станет, а мы сами как дети, все обижаемся да приглядываемся друг к другу. Ни смешно ли, прожив столько лет, все еще в чем-то сомневаться, прикидывать, а уж не прогадали мы, поженившись? — рассмеялся у плеча.

— Я никогда о таком не думала, — оглянулась удивленно. И тут же догадалась:

Вот он и выдал себя. Выходит, взвешивал, уж не ошибся ли, женившись на мне? А может, подыскал замену? Хотя, кому такой нужен? Весь серый, плюгавый, плешатый, будто в блевотине извалялся. А и характер— дрянь, брюзга и жлоб! Тьфу, козел! И как я, дура, согласилась выйти замуж-за такое чмо? — передернула плечами брезгливо.

— Меня берут водителем к начальнику управления. Дают хороший оклад! — говорил Никита.

— С механика в водители? Ты хоть думаешь, что говоришь?

— А мне плевать на должность, если она не оплачивается достойно! Я не могу на нынешнюю зарплату содержать семью! Что толку с того звания механика, если любой шофер получает больше.

— Ну и работа водителя иная. Просто так не платят. А кстати, сколько обещают, какой заработок?

— Втрое больше нынешнего. Конечно, буду мотаться в командировки, о выходных и праздниках придется забыть, рабочий день не нормированный…

— Тебе это нужно? Подумай о своем здоровье. Жизнь итак короткая, а всех денег не сгребешь. Давай успокоимся на том, что есть. Не смешись, не прыгай с места на место. Ты не мальчик!

— Ты что, дура? Такие деньги потеряли из-за реформы, и я буду ждать чего-то, жить на эту вшивую зарплату? Нет! Я эту возможность не упущу! Да и тебе пора присмотреть другое место работы. Сейчас новые

фирмы в городе открываются. Там условия получше и зарплата повыше.

— Я не умею бегать с места на место и предлагаться, просить, чтоб взяли.

— А как хочешь? На склад не придут, не позовут, самой шевелиться нужно, ради семьи! — заводился Никита. И добавил:

— Или будешь как твоя мамаша до старости на складе гнить? Пока задница не сопреет? — рассмеялся едко и спросил:

— Зачем ты в институте училась?

— Ты лучше себя спроси, зачем ты из механиков в водители уходишь?

— Мне важен заработок!

— А я своим обхожусь! — промолчала Дарья о том, что уже искала другую работу, по своей специальности, с более высокой зарплатой. Но, глянув на нее, Дашке говорили, что ее возраст и внешние данные далеки от желаемых.

В других местах интересовались, владеет ли она компьютером, была ли на специализации, знает ли менеджмент? Как у нее с коммуникабельностью?

Женщина терялась, не умела себя рекламировать, и получала отказ.

Обо всех своих неудачах она рассказывала только матери. Та, выслушав, успокаивала:

— Не бегай за большими деньгами, не дергайся. Не в них счастье. Что суждено, то и будет. Работай на своем месте, не ищи приключений на родную задницу! Помни, кто высоко взлетаем тот низко падает. А это больно.

— Ладно! Я не стану доставать тебя! Поступай, как хочешь. Но я перехожу на другую работу, быть, может, там быстрее куплю машину.

— Как? Ты снова о ней?

— А почему бы нет?

— Опять голодать и нищенствовать? — содрогнулась Дарья. Никита, оглядев жену, процедил сквозь зубы;:

— Хороша нищенка! Одета, как королева! Чего тебе тужить? Подруга оденет, мать накормит, дома ты бываешь редко. Чего переживаешь, как мы будем жить? Разве ты была помощницей и поддержкой?

— Послушай, я всю зарплату приношу в семью, — возмутилась Дарья.

— А разве это деньги?

— Где ж больше возьму? Ты почти столько же получаешь!

— Потому ищу выход! И тебе пора впрягаться в семейную лямку, а не жить как волчица-одиночка! Понятно?

— Чего наезжаешь? Чего хочешь от меня? — не выдержала Дарья.

— Все бабы крутятся, зарабатывают, содержат семьи и ничего не требуют от мужей, наоборот, помогают им пробиться, проталкивают! А ты сидишь сложа руки!

— Ты знаешь, какой ценой это делается?!

— Что попишешь, в такое время живем. Посмотри вокруг себя! Ну чем мы хуже? Или ты ослепла и ни хрена не понимаешь. Ну, проснись, Дашка! Помоги семье, как другие!

— Я так не могу! Видимо, ты во мне ошибся.

Никита осекся, оглядел жену:

— Да, наверное, — ответил, грустно вздохнув.

Дашка и вовсе сникла. А тут еще Данил позвонил,

просил не обижаться за долгое молчание и объяснил:

— Понимаешь, на фирме плохо дела обстоят, никак не вырвемся «из штопора», в какой загнала реформа. Нужно время, чтоб заново встать на ноги, если получится. И, тогда я снова твой. Ну а пока я сам в цейтноте… Если сможешь, потерпи и подожди.

Дарья знала, как ударила реформа по людям. Но ей было обидно, что и Данил не посчитался с нею как с человеком. У него свои дела и теплого слова для Дарьи он не сыскал.

— А чего от него ждать? Он в любви не объяснялся. Ничего не обещал. Да и что мне от него нужно? Встречались, чтоб разогнать тоску, скрасить одиночество, забыться хотя бы на время. Ведь и он в своей семье никому не нужен…

Время снова потянулось безрадостно и серо. Дарья все чаще уходила к матери. Дочь и свекровь совсем перестали замечать ее и даже откровенно морщились, увидев вернувшуюся с работы Дарью. Никиту она не видела месяцами. Он мотался по командировкам, даже не говоря ей, где он был, когда уедет снова и скоро ли вернется.

Дашка в тот день пришла с работы пораньше. Канун Нового года, их отпустили, чтоб успели люди приготовиться к празднику. И, диво! Никита тоже оказался дома. Он уже помылся, переоделся и, как поняла Дарья — ждал ее.

Едва она переступила порог, муж подошел и сказал тихо:

— Поговорить нам нужно. Откладывать больше не стоит. Пройди, присядь, — пропустил в зал и, сев в кресло напротив, заговорил вкрадчиво:

— Даша, я много раз пытался перевоспитать тебя, но мои усилия оказались тщетными. Мы слишком разные люди и жизнь не сложилась. Нам стало тесно вместе. Все дело в том, что живем чужими, а склеить что-то заново уже не получится. Я нашел для себя другую женщину. Она меня устраивает. Я люблю ее. Не обижайся, к тебе охладел. Так получилось, да и ты не в восторге. Давай освободимся от бремени брака и вернемся к нормальной жизни, — предложил Никита.

— Значит, я свободна? — уточнила Даша.

— Выходит, так! — подтвердил человек.

— Дочка, собирайся! Мы уходим отсюда насовсем! — открыла Дарья дверь кухни.

— Уходим?

— Да! Навсегда! Мы разводимся с отцом! — зазвенел струною голос. Дарья готова была разрыдаться. Ей не просто указали на двери, ею пренебрегли как человеком и женщиной. Ей плюнули в душу. Но плакать нельзя и баба держалась изо всех сил.

— А я не пойду с тобой! Здесь останусь, с бабушкой. Не хочу от нее уходить. И папку не оставлю. Меня никто не прогоняет. А ты, как хочешь поступай. Ты давно живешь, как та кошка, какая гуляет сама по себе. Тебя никто не держит. Счастливого пути!..

Дашка, давясь слезами, собрала наспех вещи, позвонила матери, предупредив, что едет к ней, и вызвала такси. Через десяток минут она уехала, даже не оглянувшись на окна дома.

— Мам! Ты представляешь, он подошел и говорит:

— Дарья, ты верни нам деньги за питание и коммунальные услуги, какими пользовалась. Поверишь, я онемела от удивленья! Уже ухожу, стою у двери, а этот хорек о своем. С кем я жила? С козлом! — плакала баба, уткнувшись в плечо матери.

— Какой же он мелочный! Даже за канализацию с меня высчитал. И знаешь, о чем попросил, расходы по разводу оплатить пополам. Я, конечно, согласилась!

— О чем ревешь, не пойму! Я с самого начала понимала, что ваша жизнь кончится разводом. Хорошо, все тихо и мирно обошлось. Дочь не пошла с тобой? Погоди, она еще повзрослеет, одумается, ни раз прощенья попросит. А о Никите жалеть нечего! Подумаешь, потеря великая, из порток катях вылетел. Таких как он, на каждом углу кучками. Вот будем теперь вдвоем жить, как раньше, разве плохо было? Зато нервы и здоровье целы, — успокаивала мать.

Дарья послала телеграмму Розе, поздравила подругу с Новым годом, заодно сообщила, что разошлась с Никитой и живет у матери.

Дарья, получив официальный развод, возненавидела разом всех мужиков. Оно и понятно, Никита в суде превзошел все ожидания. Облил бабу грязью с ног до головы. Уж чего только не наплел! У Дарьи поначалу язык онемел, а потом, как прорвало. Выдала козлу так, что все присутствующие над ним хохотали до слез:

— Эта неподмытая трясогузка посмела здесь свой клюв отворить? Да он каждую ложку сахару за всеми считал. Всякий пряник помечал. Даже мыло ограничивал, барбос! А потом в постель ко мне лез, слизняк подлый, и требовал ласки. На мои деньги купленные масло и сыр вместе со свекрухой под кровати прятали. В туалете бутерброды ночью ели, я сама это видела! А потом утром разборки устраивали, кто, чье сожрал?

Развели их быстро. Никому не хотелось слушать продолжение семейных дрязг, и Дарья с радостью вернула себе девичью фамилию. Она вплотную занялась домом, как вдруг уже под вечер позвонил Данил. Они не общались почти два года, и женщина отвыкла от любовника:

— Да это ж я, Данил! Забыла совсем, или хоть изредка вспоминала? — заговорил игриво.

— Некогда мне мозги сушить!

— Чего так грубо? Иль настроение кто испортил? А может, я не вовремя позвонил? Знаешь, у меня все в порядке. Я снова «на плову» и хочу с тобою встретиться. Все там же…

— Нет, Данил, пропало желание…

— От чего так? Я слышал, что ты разведена со своим и теперь свободна! Кто теперь может помешать нам? Давай увидимся вечерком.

— Нет, не встретимся. Все вы одинаковы, не хочу никого видеть и встречаться. Хватит! Сыта по самое горло. Кстати, на суде Никита тебя упоминал. Назвал моим хахалем. И сказал, что ты сам ему трепался о связи со мной. Хвалился, мол, стоит позвонить, и я быстрее ветра примчусь. Так вот знай, не приду! Все вы, до последнего, отморозки и придурки!

— Я ничего ему не говорил!

— Он даже назвал цену всех вещей, какие ты мне подарил. Откуда эта осведомленность? Мало того, ему известно, где мы встречались! Ведь я ему не говорила! Короче, мне все понятно. Нам не о чем говорить и незачем встречаться. Прощай! — хотела выключить телефон и вдруг услышала отчаянное:

— Я все объясню и расскажу…

— Ни к чему, костер погас, тебя некому слушать, тебя никто не ждет. Все прошло и кончилось. Прощай…

Дарья слишком много передумала и пережила за прошедшие годы. Бывало, за нею пытались поволочиться мужики с овощной базы, на нее обращали внимание заготовители из других областей, с нею заговаривали, но женщина отвергала все намеки, не давала повода для игривых тем. Она жила, старея с каждым днем. Ей никто не звонил, ею не интересовались. Она знала, что дочь закончила школу и собирается в институт, и у нее появился парень, но и об этом ей рассказали бывшие соседи, работавшие на базе.

Дарья слушала, и горькая обида подкатывала к горлу. Столько лет прожито впустую, даже добрых отношений сохранить не сумели, почему?

— Дарья! Скорей беги на склад к матери! Ей плохо. Мы «скорую» вызвали! — заглянули испуганные грузчики. Женщина бегом бросилась к складу матери. Там двери нараспашку, непривычно много людей суетятся вокруг Ольги. Она лежит на. полу бледная, синие губы плотно сжаты. В глазах боль и страх стынут. Увидев Дарью, попыталась улыбнуться, но не получилось. Новый приступ боли ударил больнее молнии. Ольга дернулась, вытянулась в струну.

— Мама! Мамка, не уходи! Я с тобой! — наклонилась к самому лицу и почувствовала на щеке прохладное дуновенье. Ольга, закрыла глаза… Скорая помощь пришла как всегда с опозданием. Ольга уже умерла.

Ни на похороны, ни на поминки не пришли Никита и дочь. Дарья звонила. Но ей ответили, что нет времени, да и Ольга им совсем чужая.

Дарья долго сидела у могилы, сцепив руки. Все говорила с матерью, советовалась с нею, и многие тогда подумали, что съехала баба с рельсов, помутился у нее разум. Ей предлагали побыть среди людей, убеждали, что так будет легче пережить горе. Но Дарья никого не послушалась и после поминок закрылась в доме одна. А вскоре к ней прилетела Роза. Едва получила телеграмму о смерти Ольги, тут же оформила отпуск и примчалась к Дарье. Та, глазам не поверила. Повисла на шее подруги и взвыла во весь голос, впервые за все годы разлуки.

— Роза! Жить не хочу! Мамка ушла! Я совсем одна осталась! Вокруг пустыня и мираж… Как устала от всех и всего! Жизнь вовсе не радость и не подарок, а сплошные муки!..

— Подожди! Перестань реветь! Я тоже так думала, сама знаешь. Но прошло время и я уже считаю иначе! Я еще нужна на этом свете. Конечно, мать жаль. Но и мы не вечны, когда-то уйдем. Только не спеши; Даша. Не торопи смерть, она, как хороший хахаль никогда не опаздывает и забирает все целиком, даже не даст собраться и приготовиться. У всех у нас свое время. Вон, я тоже не знала, зачем живу? А теперь всякому дню радуюсь. Давай мать помянем. Иди, помоги мне, я тут тебе кое-что привезла из обновок, Примерь, должно подойти! — открыла сумки.

— Как, это не надо? Живо примеряй!

— Я никуда не хожу!

— Ну и зря! Закрылась в своей пещере, как дикарка. Но ведь ты женщина! Выскакивай в свет и радуйся жизни! Кто сказал, что это плохо, сам дурак! Что юбка слишком короткая, тебе твоих ног стыдиться не стоит. Они не кривые и не тонкие! Надевай, и пусть мужики пачками падают от зависти! Что? Очень обтягивает зад? Это прикольно, значит, есть что обтянуть и за что ухватить! Пальцы не поломают. И расцветка классная. Пусть веселит душу. Носи, своди с ума аборигенов! И не бурчи! Ты женщина и этого не надо стыдиться. Наоборот, утри всем нос! Пусть знают, что ты сильная баба, а не горсть соплей! Мы с тобой еще таких хахалей закадрим, что весь город ахнет! У меня ни одной слезы не выдавит никакой козел! Мы с тобой теперь хорошо знаем цену всем придуркам! Нет здесь мужиков, одна нечисть кругом. Вот и поступай, как полагается! Надевай кофту! Вот эту, да не стягивай грудь, не закрывай, пусть она будет видна. Вот так, больше откровенности, пусть млеют вокруг и падают! Ты не старая кляча, а женщина в расцвете своих сил! Ну и что, если дочь невеста? В Израиле женщина до тех пор желанна, пока над нею гробовую крышку не забили. Но я думаю, что они и на погосте хулиганят, иначе зачем их перед похоронами красят, делают им прически и наряжают, как на бал? В Тель-Авиве никто не спросит женщину о возрасте. Это считается верхом неприличия и признаком дурного воспитания. А потому, нам с тобой и сегодня по семнадцати лет! И я вообще хочу поговорить о твоем переезде ко мне.

— Да что ты, Роза, я совсем недавно похоронила мать.

— Так и что с того? Теперь сама решила закопаться рядом с нею? Ну, умерла она, а ты живая, значит, о жизни думай. Оторвись от всех своих бед, начни все заново! Еще не поздно, все получится, только побольше уверенности в себе!

— Как это я оставлю все? Я здесь выросла, столько лет прожила, нет, не могу! — отказывалась Дарья.

— Ты не на пустое место едешь. Будешь жить со мною, я тебе во всем помогу, и с работой, и в жизни. Ну, встряхнись! Что тебя здесь держит? Старая халупа и могила матери? Но, милая моя Дашка, сколько нам отведено, а мы сами еще ничего не видели в этой жизни! Вот у меня здесь двое детей. А нужна я им как сберкнижка, в какую можно влезть безнаказанно в любой момент. И все родство на том кончается. Так и у тебя! Не строй воздушных замков и не обольщайся. Поживи для себя. Поверь, это здорово!

Она уговаривала подругу всю ночь, но не убедила. Не согласилась Дарья на переезд. Категорически отказалась от чужбины, а Роза раздосадованная вскоре улетела обратно, на прощанье чмокнув Дарью, посоветовала той хорошенько все взвесить и обдумать.

Шли годы… Сколько их пролетело над головой, Дарья не считала. Она смирилась со своей судьбой и уже ни о чем не мечтала. Несколько раз ей звонил Никита, даже домой к ней приезжал, предлагал помириться, сойтись снова, говорил, что очень жалеет о разводе с Дарьей, но та не захотела слушать, выставила из дома и потребовала, чтоб больше не приезжал и не докучал ей.

— Ты все сказал на суде при разводе. Мне этого никогда не забыть. Уж и не знаю, каким нахалом надо быть, чтоб после всего просить о примирении. Иди прочь! Ты не просто подонок, а и ублюдок, урод, какого ни видеть, ни вспоминать не хочу! — открыла двери и выпихнула мужика вон.

Дарья за годы и вовсе огрубела. Дома управлялась сама, на работе хоть и общалась с людьми, ни с кем не дружила. Ее встряхивали лишь письма Розы, в каких подруга просила об одном: не замыкаться от жизни и в каждом дне оставаться женщиной.

О! Если б Роза хоть на миг могла бы заглянул» в дом к Дарье и увидеть результат своих писем, особо в длинные, зимние вечера, когда баба, разложив все свои наряды, поочередно надевала их и ходил по комнатам гордой павой. То влезала в лупастые шорты и носилась в них по дому озорной девчонкой отчаянно крутя задом. Бывало, натягивала юбку, в какой не всякая путанка рискнула бы выйти на улицу, сверху кофта, какая пупок не прикрывала. Или натягивала другую, что оставляла голыми всю грудь и спину, смотрела на себя в зеркало, хохоча, и думала, неужели вот в таком можно выйти из дома, если даже перед зеркалом стыдно.

Она развлекала саму себя. Но одиночество уже брало за горло. И Дарья стала понимать, что ей пора хоть как-то изменить свою жизнь.

А тут словно назло бабе протекла крыша дома. И это ж надо случиться такой подлости в самый приезд Розы. Подружка получила телеграмму от сына, что она снова стала бабкой и, несмотря на все прежние обиды, примчалась женщина взглянуть на малыша, помочь детям, глянуть, как они живут, не бедствуют ли, не голодают ли? На бывшего мужа она не надеялась. Знала, что сам еле сводит концы с концами.

Дарья долго не думала. Когда среди ночи вода полила с потолка на головы женщин, они лишь поначалу, спросонок растерялись. Но едва включили свет, поняли все сразу. Ничто не бывает вечным. И стареющий дом требовал мужских рук. Не под силу бабе самой справиться всюду. А тут еще Роза подталкивает:

— Слушай, Дашка, у тебя в соседях есть какой- нибудь завалящий хахаль, кто сумеет заткнуть крышу? Ну, смотри, меня до нитки промочило, будто под забором ночевала.

— Мужики есть, да я с ними никаких дел не имею, — отозвалась Дарья.

— А ты заимей! Пусть заткнет все что надо!

— Я даже не знаю, как к ним двери открываются! — призналась Дарья.

— Великая наука мужика в дом притащить! Хочешь научу?

— Нет! Не надо! — испугалась Дашка, увидев, что Роза собралась выйти во двор в нижнем белье.

Когда Петрович с Михалычем починили кран, и п толок перестал протекать, Роза шепнула подруге:

— Ты держись этих мужичков! Они всегда рядом. Чуть где зачесалось, помогут, да еще на халяву, какой кайф! Ну, а если вовсе невмоготу от одиночества тащи их к себе, все ж хоть как-то расслабишься. Одна беда, староватые козлики! Но не без пороха! Оба с большим запасом! Только подход к ним знать нужно! Если подберешь к ним ключи, считай, что повезло. Их не обязательно в хахали кадрить, зато иметь соседей в друзьях, это уже клево…

Дашка долго смеялась над танцующими Розой и Андреем Михайловичем. Подруга превзошла в ожидания. Причем тут возраст и полнота? Роза танцевала по-своему, крутя всем, что у нее имелось. И мужики, и Дарья онемели от удивления. А Роза учила подругу наглядно, как нужно сводить с ума мужиков Андрей Михайлович ни на шаг не отходил от Розы и восторгался женщиной откровенно.

Дарья не умела преподнести себя вот так. Он сидела тихо, скованно, общалась с Петровичем. Только после отъезда Розы стал навещать Степановну. Сначала изредка, ненадолго, потом все чаще. Вскоре в доме камин появился. А потом крыльцо починил, отремонтировал человек забор, укрепил его.

Он приходил, не спрашивая разрешения у хозяйки сразу начинал что-то делать. То трубу на крыше сделал новую, то двери подогнал, на кухне смеситель перебрал, тот перестал капать, переделал полки. Утеплил коридор и даже в подвале навел порядок, углубил, сделал полки, разместил на них все банки.

Петрович никогда не сидел без дела. Поначалу он раздражал Дарью постукиваньем молотка и топора. Бабе иногда так хотелось отдохнуть в тишине дома, но Василия не остановить. Он вздумал заменить вешалку в коридоре на новую и как назойливый дятел стучал молотком с самого утра.

Дарья и так никогда не умела отдыхать. Единственное, что изредка позволяла себе, на час дольше полежать в постели в выходной. Но Василий и этого лишил соседку. Стучал в окно в семь утра, поднимал бабу.

— Петрович! Ну, чего так рано? Ведь воскресенье, дал бы поспать. Что такой шебутной? — серчала Дарья.

— Чего скворчишь, нашла за что выговаривать? Не без дела возник, работа имеется. Пока ты дома, я справлюсь! — отремонтировал охромевший стол на кухне, укрепил трельяж в спальне, сделал в сарае нашест для кур.

Степановна поневоле привыкала к человеку, к его неспешной работе. Он понемногу, не торопясь, приводил в порядок все, что начинало ветшать и нуждалось в крепких хозяйских руках. Вот так сделал новую калитку, сам поставил возле нее белоснежную березовую лавку, вкопал ее и даже повесил почтовый ящик, похожий на большую резную шкатулку. А после этого Василий исчез. Он не появлялся целую неделю. И Дарья почувствовала, что ей не хватает этого человека. Женщина смотрела на молчаливые углы дома, на остывший камин, обошла притихшие комнаты.

— Куда запропастился наш кузнечик? Где его носит, облезлого дятла? Может, вместе с Андреем на заказ пошли, кому-нибудь печь иль камин ложить. Но почему не предупредил меня? Хотя с чего он отчитываться должен? Кто я ему? — спорила сама с собой Дарья. Она уже хотела навестить Петровича, но в это время зазвонил телефон, и секретарь управления попросила Дарью приехать завтра к десяти утра к управляющему.

— Зачем я там понадобилась? Проверка прошла без единственного замечания. Никто ни к чему не придирался. Но тогда чего вызывают, да еще в управление! — терялась Степановна.

— Директором овощебазы? А почему меня?

— Другие себя дискредитировали. Одни проворовались, других на пенсию пора отправлять, молодым доверить страшно, нет опыта, на базе недавно, с людьми не научились работать, а главное — нет у них чувства ответственности, присущего работникам нашего поколения. Пусть попривыкнут, наберутся опыта, да и мы к ним приглядимся. Но база должна быть в надежных руках. Вы меня поняли, Дарья Степановна? — спросил управляющий. И добавил:

— На тебя вся надежда! Знаний и опыта не занимать. Людей хорошо знаешь, каждый как на ладони. Сама подбери кадры, укомплектуй каждый участок. Руки у тебя развязаны. Особое внимание обрати на вахты и грузчиков. Никаких поблажек не делай никому. Ну, а если найдешь нужным заменить кого-то, дело твое, лишь бы все шло на пользу базе.

— Надо подумать, я еще ничего не решила, — призналась Дашка робко.

— Вот и думай, времени на размышления немного, чтоб завтра ответ дала! А я приказ за это время подготовлю! — рассмеялся человек вслед.

Дарья принимала базу долго, придирчиво, проверяла каждый склад, хранилища, подсобные цехи. Побеседовала с кадровиком, бригадирами, кладовщик ми, а к концу недели имела полное представление о положении дел на базе. Так вот и узнала всю изнанку, кто, где и как воровал. Пришлось заменить главного бухгалтера, бригадира грузчиков, весовщика и двоих кладовщиков.

На Дарью посыпались жалобы, кляузы. Новую директрису склоняли по падежам во всех инстанция те, кого отстранила и уволила. Ее несколько раз вызывали в прокуратуру и в управление, проверяли законность увольнений. Не найдя никаких нарушений извинялись за беспокойство и отнятое время, а через неделю все повторялось сначала.

Степановна возвращалась домой уже затемно. Проглотив стакан чаю, ложилась спать. Но и во сне ей виделись кипы жалоб, откровенных кляуз, озлобленные, перекошенные лица бухгалтера, кладовщиков, весовщиков, бригадира. Они кричали, грозили Дашке, обзывали ее последними словами, обещали подвести под уголовку.

Утром она вставала с больной головой, не отдохнувшая, разбитая и снова шла на работу как на каторгу.

Ей не с кем было поделиться, поговорить по душам, пожаловаться по-бабьи на трудное начало. Она оказалась совсем одна. А тут еще Петрович исчез. И в доме стало совсем тихо, как на кладбище.

Дарья ждала, что Василий объявится в пятницу вечером, когда она включит свет в доме. Ведь он должен увидеть. Но… Петрович не спешил, и Степановна сама вздумала навестить соседа.

Дверь Дарье открыла Тонька и, пропустив соседку в дом, сказала, что дед заболел, простыл на заказе и теперь лежит весь в грелках и горчичниках, пьет чай с малиной и медом, что укутала его в пуховое одеяло, да так, что даже в коридор деда не пускают.

— Давно это его прихватило? — заглянула Дарья в спальню Петровича, тот лежал, как кокон, в шерстяном свитере, в вязаных носках, укутанный в одеяло до самых глаз.

— Три дня нынче, как хвораю. Вздумали с Михалычем зашибить деньжат. Да вишь, как изломало всего. То в жар, то в холод кидает. Ну да ништяк, Степановна! Вот оклемаюсь, сызнова к тебе заявлюсь. Завалинку в твоем доме подчинить нужно. Сквозит скрозь нее. Не держит она тепло в избе. А потому опилок свежих надо. Старые давно погнили. Хотел этим заняться на неделе, да самого свалило. Прости ты меня, вовсе прокис я в доме. Сам себе гадким сделался.

— А я соскучилась по тебе, Вася! В доме так пусто стало. Пусть бы ничего не делал, просто посидел бы рядом. Мне ж ни словом перекинуться, ни посоветоваться не с кем. Кругом одна, как проклятая, — пожаловалась женщина, опустив голову.

— Я то думал что надоел, извел тебя своим шумом, отнял весь покой. Аж неловко было. Но что делать, забот по дому скопилось много. Вот и шум допоздна. Теперь опосля завалинки колодец твой в дворе почистим с Андрюхой, углубим, чтоб вода лучше пошла. Там и печку на летней кухне, что за домом, переложим, опять же поднавес над дровами сделать надо.

— Вот это да! А я и не знала, что столько дел у меня. Совсем дом запустила! — посетовала Степановна.

— Ну, проскажи, Дашутка, как там у тебя на работе? Все ль наладила, иль троху дел осталось? — спросил Петрович участливо.

— Тяжко мне, Васек! — призналась женщина.

Она вкратце поделилась с Петровичем бедами и неприятностями, призналась честно:

— Трижды заявление писала, чтоб отпустили меня обратно на склад. Нет больше моих сил, не хватает терпенья. И я не железная…

— Не спеши, девонька! Сбежать завсегда поспеешь. А и сил своих не ведаешь. Не торопись покинуть место, этого твои вороги шибко добиваются. Нешто уступишь им? Не в твоей натуре эдакое. Не поддавайся! А помнишь, сама сказывала, как вам в Сибири выживать привелось.

— Там люди были. Целая артель! И ни одного врага! Никто ни на кого не строчил кляузы. А тут я хуже чем в тайге, среди людей заблудилась. Не знаю кто друг, кто враг? Вокруг завистники и подхалимы друг на друга сплетничают. Сколько таких выставила из кабинета, ни счесть. А они все лезут, доносят один на другого. А я все годы считала, что у нас на базе самый дружный коллектив.

— Да что ты, Даша! Только упокойники дружные! Кляузы не строчат, потому как бумаги у них нету. А и насплетничать не получится. Бог всю правду знает, Его не проведешь. Вот и приходится им только грехи замаливать. Серед живых ладу никогда не было. Знай, зависть и жадность сызмалу до стари людей губят и портят на корню. Ить каждый считает, што он умней всех, а вот почему-то его не поставили директором. Так-то и точит обида. Оттого тебе пакостят. А ты не сдавайся, не уступай проходимцам. И держись! Ведь вот за что тебя вся улица наша уважала? Потому как сама столько годов жила и с домом, и с огородом, с садом сама справлялася. Никого не просила, никому не кланялась. Мамка умерла, а ты не опустилась. Удержалась в горе. С семьей не повезло, ты и тут осталась в человеках. Не пошла по рукам, не опозорилась.

— Ну и что с того, Петрович? Другие люди имеют родню, друзей. У них и на работе все ладится, и дома их ждут. А у меня все кувырком. С самого детства не живу, а только держусь. Как я устала от этого: держись, крепись, мужайся, терпи! Но ведь не мужик же, в конце концов. И мне нужна передышка, хотя бы короткая…

— Знаешь, я тож когда-то в ссылке взвыл и попросил передышку. Получил ее аж на цельных два месяца! Чуть не издох. С тех пор не прошу роздых…

— А что случилось? — спросила Дарья.

— К ведмедице в берлогу провалился. До того никогда не доводилось вблизях с той зверюгой свидеться. И не только встретиться, а и в обнимку поваляться. Я ж на нее — косматую, немытую, прямо из «дыхалки» свалился. Не увидел по неопытности. И обеими ногами, вместе с ушами, прямо ей на сиськи без спросу и согласия сиганул. Как на грех, весом своим я и на треть медвежьего веса не тянул. Потому матуха меня за какую-то нечисть приняла. Я ж как назло недели две в бане не парился. От того взмолился и роздых попросил. Пообещали, когда с тайги ворочусь, выходной дать. Но матухе все до заду. Она меня со всех концов нюхает, хочет узнать, с чем я к ней подвалил. Сдернула одежу, я благим матом заорал со страху. Хочь она и женщина та медведица, но человечьего слова едино не разумеет. Крутит в лапах, как хорька. Я ж со страху так отделался, что в берлоге дышать стало нечем. И зверюге не только лапы, а и все пузо испоганил. Ох и осерчала она за паскудство. Поначалу фыркала, башкой крутила, а потом как рявкнет. Да как швырнет меня в угол, а там корни дерева… Я на них плашмя повалился, а матуха сорвала и давай мною забавляться. Все, что наружи висело, торчало и моталось, пыталась отгрызть и оторвать. Всего в дерьме изваляла. Хотела живьем урыть в своем говне, но я, покуда живой, не уломался. А тут подвезло, медведица на дыбы встала и поперла на меня буром. Батюшки! Как увидел эту гору, страшно сделалось, что ждет меня? И тут матуха хватила, поднял к самой «дыхалке» из берлоги, только хотела меня размазать, а я успел ухватиться за дерево, каким медведица покрывала берлогу, мигом подтянулся и выскочил наружу. Весь как есть гольный, исцарапанный и в говне. А мужики меня ищут, куда подевался? Когда ж увидели, поначалу обомлели, а потом хохотали до обмороков. Так и прозвали меня медвежьим насильником. И сочинили, что я к той матухе на свиданки по ночам бегал. Озоровал с ней! А мне, Дарьюшка, вовсе не до смеху стало. Покуда в страхе прибывал, не почуял, что зверюга три ребра мне- изломала. Я ж ни стоять, ни лежать не мог от боли. Пока меня штопали и сращивали, целый месяц прошел. Больше я не просил себе отдыха и не вспоминал о нем. В тайгу ходил только след в след за мужуками и ни шагу в сторону. Понял, иначе волю не увижу, — хохотнул Петрович и закончил вздохнув:

— Вот так и ты помни: просящий отдых получает геморрой и грыжу. Я тебе такое не пожелаю. Вкалывай ровно, без срыву и поту. Так-то оно надежней и себе спокойнее.

Петрович уже сидел в постели. Ему было по-человечески приятно, что Степановна пришла навестить его. Значит, помнила, переживала о нем. Выходит, что и ей, гром-бабе, он не совсем безразличен, а может, даже дорог, — сел человек рядом, смотрел на женщину потеплевшим взглядом.

— А ко мне дочка приходила. Сама… Моя Танюшка. Веришь, Васек, я порой возле школы долго ждала, чтоб краем глаза, хоть на минуту увидеть ее. Она зачастую пробегала мимо или проходила, даже не заметив. А если и видела, ни разу не подошла, не остановилась, не поговорила. Я так и не могла понять, почему, за что на меня обижается? Она и теперь не сказала…

— А чего объявилась?

— Не сложилась у нее жизнь. У Никиты в новой семье появились свои дети. Понятно, что он перестал уделять внимание дочери и посоветовал не валять дурака, устраиваться на работу, отказал ей в помощи, а она и растерялась. Тут с мужем нелады начались. Он привык к поддержке. Когда в ней отказали, дочь сразу перестала быть нужной. А ведь у них ребенок. Короче, мое получила. Ситуация не легче. Ей в открытую грозят разводом. И не только… Обещают, если подаст на алименты, свести с нею счеты. Только теперь призналась, что жила три года с наркоманом, а ребенок неполноценный, короче, дебильный. Теперь не знает что делать? Говорит, что наложит на себя руки, если не вытащу ее из пропасти бед.

— Погоди! А она где-нибудь работает?

— Не сказала. По моему, нет. Иначе похвалилась бы обязательно.

— Выходит, она с ребенком на твою шею лезет? А не станет тебя, что будет делать?

— Не знаю…

— Ты ей дала денег?

— Конечно. А как откажешь, если обещает вместе с малышом броситься под машину, а в записке меня и отца указать виновниками смерти.

— Сбрехала она тебе повсюду, поверь моему слову. Просто у ней с мужем сговор, жить вот так, доить тебя и отца в четыре руки, а самим валять дурака, покуда вы живые. Попомни мое слово, скоро она опять возникнет. Откажи ей в помощи. И это чмо даже не подумает наложить на себя руки. Она будет долго приставать к тебе, а когда поймет, что бесполезно просит, пойдет сама вкалывать. И выживет…

— А вдруг с отчаянья сорвется…

— Кто угодно, но не она! Эта слишком себя любит! Отказав, ты поможешь ей вернуться в человеки! Иначе, и в могиле не сыщешь себе покою. Стань твердой и жесткой ради ее самой.

— Почему ты думаешь, что она все придумала и наврала мне? Она не могла насочинять такое.

— Дашутка! Сама немного подумай и все поймешь как надо! Твоя дочь не из тех, кто возит, а с тех, кто ездит в возке. А значит, не стала бы три года тянуть на своей шее беспортошного. Разве я сбрехал?

— Ну, положим, тут ты прав, — согласилась Дарья.

— Она отказалась от тебя, здоровой и сильной женщины. Стала б она растить безнадежное, дебильное дите, чей отец наркоман? Конешно, сдала б в приют, иль на запчасти. Такое нынче в ходу. Еще и «бабки» получила б за всякие там почки. А коли держит при себе, нормальное то дите, хотя и таких при нужде пускают на распыл. Тож не ново. Всякое услышали. И это дите, в крайности, она сдала бы тем врачам раней, чем к тебе объявиться. Потому что детские запчасти стоют очень дорого, куда как больше, чем ты ей сможешь дать. А раз она на это не пошла, под колеса не кинется, будь спокойна. Она любого до петли до- весть сможет. Небось, папашу уже вконец вытрясла. И дело не в том, что жрать ей нечего. Она хочет оторвать Никиту от той семьи. Доводит, чтоб его прогнали. Но мужик не слабак, сумел отказать, вот она и взялась за тебя!

— Ну, а я ей к чему?

— Теперь ты не кладовщица, а директриса! Вот и намечтала твоя девка жить не просто хорошо, а и прикольно, без отказа, отрастить жир даже на бородавках. Это с зависти такая хворь появляется. Она болеет, коли кто-то дышит кучерявей. Хорошо, если под этим нет другой изнанки. А ить такое тож не исключай, чтоб не подвалили к дочке твои враги, какие тебя порочут. Дашь ей деньги, а прокуратура иль менты начнут проверками домогать, откуда деньги взяла? А може, на работе нечистые дела крутишь. Вот где проверками станут мучить и душу в клочья рвать.

— Да брось, Петрович страху нагонять на ночь глядя. Не способна моя девка на это, — отмахнулась Степановна.

— Дай Бог, чтоб мое не оправдалось! — перекрестился Василий размашисто.

Но через пару дней на овощную базу свалилась новая проверка, а Дарью вызвали в прокуратуру города, и следователь после нескольких вопросов по работе неожиданно спросил:

— Всего три дня назад вы дали своей дочери тридцать тысяч рублей! Откуда взяли такие деньги? Директором работаете неполных два месяца, до этого были кладовщицей. Там вы получали гроши, каких самой на жизнь не хватало. Откуда за столь короткое время появилась такая сумма?

— Мы с матерью всю жизнь собирали по копейке и ложили на счет. Потом я сняла эти деньги. Держала дома. Их было больше, но съела реформа. Можете проверить. Кстати, я сказала дочери, что отдаю ей все и больше помогать не смогу. У меня громкая должность при смешном окладе. Я получаю немногим больше, чем прежде и не случайно просилась обратно. Я не держусь за новое место. У меня от него только головной боли прибавилось. Кстати о тех тридцати тысячах. Начало им положил еще мой отец, он был охотником. И вклад этот пережил не одну реформу. Если б не они, я и впрямь имела кругленькую сумму.

Следователь вызвал в кабинет помощника, написал ему на бумаге несколько строк, тот вышел, вернулся через пяток минут, положил перед следователем тот же лист, с добавленными двумя строчками.

— Да! Вы сказали правду. Что ж, остается узнать, кто стоит за вашей дочерью, кому нужна ваша дискредитация и кто так старательно пытается убрать вас нашими руками? И не просто убрать…

— А почему вы сами не проверили счета? Ведь эти сведения хранятся много лет!

— Видите ли, Дарья Степановна, вы и мать всегда жили скудно. О том я знал из ответов на запросы. Но не учел одной детали, что только наши старые попрошайки могут умирать от голода на матраце, набитом деньгами, — усмехнулся следователь.

Лишь спустя несколько месяцев Дарья узнала, кто был ее лютым врагом и доставил множество неприятностей. Им стал Данил. Тот самый, первый и единственный любовник, признававший Дарью-кладовщицу и ненавидящий Дарью-директора. Он сам давно хотел стать хозяином овощной базы, он готовился к этому давно, многое успел, но не предполагал, что в управлении его кандидатуре предпочтут обычную трудягу кладовщицу. Именно Данил нашел дочь Дарьи. Долго не уговаривал. Она согласилась помочь ему за деньги и сделала все, как он просил. О сберкнижке, заведенной дедом в Сибири, знали лишь Ольга и Дарья. Конечно, дочь просила куда как больше, но Дашка отдала все что имела…

Степановна никак не могла смириться с предательством дочери и старалась забыть ее, вырвать из души и памяти. Она не хотела вспоминать имя, вычеркнуть из жизни. Но во сне, что с собой поделаешь, снова видела себя совсем молодой, счастливой, с дочкой, обнявшей за шею, с Никитой, тогда они еще любили друг друга и были счастливы.

— Степановна! А мы колодец почистили. Там ключ забил. Экий чистый да холодный! Глянь, сколько уже воды набралось. Раньше столько не набегало. Подзасорился он, заглох. А прочистили, и ожил заново. Даже запел, да как звонко! Иди послушай! — зовет Петрович. Но Степановне не до чего. Теперь, казалось бы, чего плакать. Прошли беды и неприятности, ушли все тучи, но отчего болит сердце? Почему кричит оно, разрывается от боли? Ее дочь, единственного, родного человека, осудили за пособничество мошеннику и дали три года, хорошо, что условно, спас трехлетний малыш. Учли его возраст. Мальчонка с любопытством разглядывал присутствующих в зале судебных заседаний и улыбался каждому, светло и чисто. Может он вырастет хорошим человеком, какой не продаст и не предаст за деньги свою родню и никто ему вслед не скажет плохое слово.

Дарья не спеша налаживала работу базы, комплектовала коллектив. Первый результат появился уже на четвертом месяц, когда зарплату людям стали платить регулярно, без задержек и полностью. А еще через три месяца зарплату впервые увеличили, сумели обеспечить бесплатное питание и проезд в общественном транспорте к месту работы.

Изменилась и территория базы. Двор и погрузочные площадки, подъезды к складам были заасфальтированы и хорошо освещены, наладилась подача воды.

На базе всегда было чисто. Ни мусора, ни неприятных запахов, все вовремя убиралось и вывозилось. Даже помещения складов отремонтированы надежно, в каждом наведен порядок.

Рабочие базы теперь держались за свои места. Сюда уже не принимали любого желающего. Каждый новичок проходил через отбор, испытательный срок.

На базе, а это порадовало каждого, поздравили с появлением первенца — сына одного из грузчиков. Ему вручили подарок — комплект приданого для новорожденного и деньги. Пусть небольшую сумму, но все же очень вовремя и кстати. Раньше такого не практиковали.

Теперь уже и грузчики боялись выпивать. Знали, их могут спокойно уволить, не проводя душеспасительных бесед, не уговаривая остаться на базе, не обижаться на выговоры. Рабочие стали получать премии. О работе овощебазы стали писать газеты. Больше всего порадовала людей возможность получить место в своем общежитии. Оно было небольшим, всего в два этажа. Но в каждой комнате царили уют и порядок. Здесь поселились только свои, ни одного постороннего человека. Тут же имелся свой буфет, продуктовый ларек, газетный и аптечный киоски.

Расширялись и производственные площади базы. Все это видели и знали в управлении. Дарью хвалили на всех совещаниях, ставили в пример другим. А она будто не слышала. Выбивала для базы новый транспорт, спецовку рабочим, складское оборудование.

Женщина проводила на работе большую часть своего времени и сама себя убеждала в том, что эта занятость помогает ей выжить и одолеть одиночество.

— А кто меня дома ждет? Кому я нужна? — говорила себе.

— Ну для чего ты себя рвешь, для чего живешь как рак-отшельник на своей базе? Ведь должна у тебя быть личная жизнь! Не забывайся, ты женщина! — писала Роза.

Степановна посмеивалась над этими напоминаниями и, отмахиваясь, говорила:

— До того ли? Ушло время, упущено безнадежно…

Вот и теперь вернулась домой в десятом часу, хотела придти пораньше, но не получилось. Текучка заела. Нужно открыть свой профилакторий, рабочие давно о том просят. Двоих сортировщиц скоро придется на пенсию оформлять. Много лет проработали. Подарки нужно купить им и проводить на отдых достойно.

Степановна подходит к двери, она не закрыта на ключ, значит, в доме кто-то есть и ждет ее. Ну, конечно, это Тоня и Петрович.

Баба хозяйничает у плиты, приготовила ужин, прибрала в доме. Теперь вот ждет, когда пироги испекутся, им осталось совсем немного. На столе банка молока ожидает хозяйку, опять же Тонька постаралась. Она уже не первый месяц работает на базе кладовщицей, освоилась и уже привыкла к работе. Здесь ее никто не задевает и не обижает. Научилась женщина стоять за себя и держится уверенно. Ее сын ходит в детский сад. Там мальчонку никто не обижает. Но скоро в школу… Как там сложится его жизнь?..

Петрович тоже не сидит без дела, отремонтировал диван, сменил набивку, перетянул диван, закрепил и теперь проверял, хорошо ли он раскладывается.

— Милые мои люди! Вы все еще работаете? И вам нет покоя! — вошла Дарья в зал.

Здесь все блестело и сверкало, повсюду порядок, Тоня постаралась.

— Ну, как тебе диван нынче? — спросил Василий робко.

— Как будто только из магазина. Глаз не оторвать, кудесник ты Петрович! Я уж думала выкинуть его, да только вот на новый никак не соберу. Это сдерживало.

А теперь вовсе ни к чему выбрасывать. Вон как смотрится, любо и дорого!

— А не заметила, что я и кресла все перетянул. Стулья отремонтировал, нынче на любой садись без страха, ни одна ножка не подведет, все закрепил и своей задницей проверил. Теперь осталось на чердаке порядок сделать. Тонька там уже все промела, помыла, хочет веревки для белья натянуть, чтоб зимой постирушки сушить. Как ты на это смотришь? Лестницу на чердак сделаю новую, каб понадежней была, попрочнее. По ней удобней подниматься станет.

— Спасибо, Петрович! Ты у меня добрый и заботливый хозяин, все видишь, везде успеваешь.

— Да што там? Все по мелочи, дом у тебя ухоженный и пригляженный. С ним мороки немного. Так, по ходу подправляю! — отмахнулся человек. И предложил:

— Вот если б кирпичом обложить его весною. На будущую зиму теплее было б…

— Пока дороговато, деньжат надо накопить.

— Да мы с Михалычем вдвух справимся. Тебе только кирпич и цемент, ну и песку подвести.

— Нет, Васек! Не могу так вас запрягать. Я и без того вам всем многим обязана. Я же не слепая. И вы, и Тоня меня не оставили. Во всем помогли, куда больше!

— Степановна! Давай не будем считаться, кто кому больше подмог. Оно навроде ништяк, ну, перешла к тебе внучка. И поныне радуется. Получка втрое больше от прежней, дите устроено. И сама не выматывается, как раньше. Ребенок ко всем праздникам подарки получает, сама тож не без премий, прогрессивки имеет. Про такое в детсаде и не ведала. А и я сторожую склады, сутки через трое. К пенсии добавку имею. Ужо на это и без заказов прожить можно, если не шиковать и не пить. В прошлое дежурство, знаешь, что приключилось, тебе доложились наши, апь смолчали? — рассмеялся сосед.

— О чем? Не помню! А-а, да!

— Так вот слышь, ночью мы стоим наружи с Никифором, он с наружнего поста ко мне за куревом пришел. С нами Трезор. Ну, мой пес, я его для охраны на дежурство беру. Ну, главный наш не дозволял собаку с собой брать, мол, по штату не прописан, не бери, оставляй в доме! А чего ему бездельничать, нехай работает и помогает нам охранять. Вот и стоим мы с Никифором за будкой, а Трезор рядом, вольно бегает, спустил я его с цепи. Время уже случилось позднее, за полночь повалило. Кругом тихо сделалось. И тут вдруг наш Трезор насторожился. На забор показывает, а там никого. Пес ворчать взялся и все в тот угол глядит. А туда свет не достает, темно, как в цыганской заднице. Ну мы притаились. Глядь, пустые мешки кто-то перекинул снаружи. Трезор хотел туда кинуться, да я придержал. Вздумал выждать, хто ж это насмелился пролезть, и как станет заскакивать через забор в базу? Ну, держу Трезора, сами с Никифором ни чихаем и не кашляем. Трезор в сплошную пружину обратился. Ждет, только с нетерпенья стонет потихоньку. И вдруг видим, в заборе что-то темное, круглое объявилось. Пыхтит и лезет прямо в базу. Трезор уже скулит, ему невтерпеж лично познакомиться, натягивает поводок, рвется, а я держу ево. Мне ж охота вора за ухи словить, накрыть в деле. И псу не велю варежку отворять, каб не спугнул опрежь время. Глядь, целиком вывалилось из забору. Уж не раком, на ноги встал и прет на второй склад, где яблоки и груши хранятся. Их за день до этого заложили в склад. Глядим, как он туды полезет? И чтоб ты думала? Через окно забрался, открыл решетку, верней поднял ее кверху и прямо на склад ввалился.

— Вы его поймали? Кто это был? — взялось пятнами лицо Дарьи.

— Да погоди! Я ж тебе все доподлинно проскажу! — не спешил Петрович.

— Мы даже не стали накрывать его в складе и дождались, когда вывалится сам и выволокет за собой мешки. И дождались. Все три он вытолкал в окно и сам вылез. Окно с решеткой за собой закрыл. Только к мешкам сунулся, я Трезора отпустил и скомандовал:

— Фас!

— Ну, моему псу в другой раз повторять не надо. Он с нетерпенья, покуда ждал, все валенки нам обоссал. А тут я его с поводка отпустил. Пес как бросился, враз с ног сбил ворюгу. Вцепился в его всеми зубами и клыками. В куски разносит без всякой жали. Мы уж давно подоспели, но оторвать барбоса никак не можем. Он не вцепился, впился в мужука и зверкует, рычит, рвет, грызет. Тот вопит во всю глотку. Чем громче орет, тем сильней его Трезор достает. Катаются они по площадке сплошным комом, в один клубок сцепились. То человек взвоет, то пес визжит, оба рычат, друг друга за горла хватают. Как к ним подступиться, кого бить и куда, чтоб расцепить их. Куски одежи и шерсти летят во все стороны. Ну тут я вынес с будки ведро воды, облил обоих, они сами расскочились. Мы тут же к ворюге. Руки взад завернули, самого пинками в задницу приволокли на вахту. И чтоб ты думала, этот ворюга грузчиком на базе работал. Все ходы и выходы знал доподлинно. Загодя все подготовил и думал, козел вонючий, что мы на дежурстве спим. Да прощитался, геморрой ишачий! Уж как он просился, чтоб отпустили его, а поначалу бухим прикинулся, мол, с пьяного какой спрос? Но не тут-то было. Вкинули ему мужики, а утром выкинули с базы с позорной статьей в трудовой книжке. Кто его с энтой записью на работу возьмет?

— А для чего ему столько яблок и груш? Ведь стоят они недорого. Спокойно мог купить. Что за нужда его толкнула

— При чем нужда? — удивился Петрович.

— Натура такая в ем! Не жив, коль не украдет хоть что-то! Болесть такая имеется в людях. Увидят у кого где что-то лежит, дай спереть. Иначе спать не могет. Вот и ентот такой! Не только мужуки, бабы тем хворают. Я в твоем огороде сколько раз соседских старух гонял, со счету сбился. То за вилком капусты влезет, то луку нащиплет. А летом Свиридиху в клубнике словил. Старая свой огород с твоим спутала. Как дите озоровать порешилась, через забор сиганула. Ну да Трезор хорошо приветил. Всю задницу вместе с рейтузами изорвал. Она больше всего об них печалилась. Говорила, что бесстыдный кобель даже резинки не оставил. На жопу целый месяц сесть не могла. Ей в больнице сорок уколов в задницу всадили от бешенства. А ведь лечить надо было собаку. Разве она виновата, что люди оборзели и всякую совесть потеряли, — сетовал Петрович.

Дарья слушала молча, отдыхала. Ей было хорошо и спокойно с этими людьми.

Чужие… Но они ни на один день не оставили ее одну. Помогали и заботились, как о родном и очень близком человеке. Они давно не спрашивали, где и в чем нужна их помощь, сами видели и включались без просьб.

Дарья привыкла к ним и полюбила. Знала, эти не осудят, не станут шептаться за спиной. Всегда вовремя посоветуют, не завидуя порадуются ее удаче, хорошей новости, никогда не предадут и не подведут, а коли надо, молча подставят свое плечо…