Вершина Мира

Глава 7

Хунхузы нас так и не догнали, впрочем, не догнал нас и Бауржан… Отряд двигался уже несколько недель, всё глубже углубляясь в горную систему Тянь-Шаня. С каждым днём долины становились уже, склоны — круче, а воздух — холоднее и суше. Быт отряда опять наладился, мы просушили вещи и палатки, починили сломанное во время боя снаряжение, а раненые уверенно шли на поправку. Мой бок тоже, хоть и медленно, но заживал.

После выхода из долины Арпа путь шёл вдоль бурного одноимённого потока. Река то разливалась по каменистому руслу, то сжималась отвесными берегами, и каравану приходилось искать обходные тропы. Местами тропа поднималась на узкие гребни, откуда открывался вид на снежные купола хребтов впереди — именно там скрывался перевал.

Чем ближе мы подходили к границе, тем ощутимее становилось, что дорога превращается из караванной в чисто горную. Крупные валуны, осыпи и снежные языки, сползающие с вершин, тормозили продвижение. Лошади тяжело дышали, пар валил из ноздрей, большую часть времени теперь приходилось идти пешком, ведя животных в поводу, приходилось делать частые привалы.

На стоянках люди разводили костры из редких карагачей, своего запаса дров и кизяка у нас уже не было. Холодные ночи с порывами ветра и снегопадом, а также отсутствие нормального топлива приучили всех спать в одежде, не снимая даже шинелей.

Накануне решающего перехода тропа поднялась на каменное плато. Сюда сходились пути из Нарына и Кашгара, и было видно, что место издавна служило перевалочным пунктом: остатки кострищ, каменные ограждения для скота, следы юрт. Отсюда уже виднелась белая седловина перевала Торугуарт.

Утром отряд двинулся вверх по серпантину. Камни под копытами скользили, ветер гнал редкие снежные заряды. Подъём занял почти весь день. Когда наконец достигли перевала, все остановились: перед ними открылся бескрайний вид в сторону Китая — туманные долины, дальние холмы и пыльные тропы, уходящие к Кашгару. Пограничный хребет встречал нас сурово — серые скалы, на которых вечно лежал снег, и холодный ветер, пробирающий до костей.

Спуск с перевала оказался не легче самого подъёма. Снег, что скапливался у седловины, ниже сменялся голыми камнями и грязными осыпями. К вечеру мы добрались до первых зелёных долин, где уже чувствовалось дыхание иного климата. Воздух стал мягче, теплее, и уставшие животные заметно оживились, почуяв траву.

Мы остановились на ночлег у маленького селения, затерявшегося в ущелье. Несколько юрт и глинобитных домов приютились у ручья, и хозяева встретили нас настороженно, но без вражды. Их чёрный чай с солью и молоком показался нам лучшим питьём на свете. Несколько мешков ячменя, купленных у старосты, пришлись очень кстати: теперь у нас был фураж для лошадей. В этом же селении удалось купить и немного дров.

Дальнейший путь шёл уже через предгорные долины. Здесь дорога становилась шире и оживлённее: мы встречали караваны, идущие в обе стороны — с шерстью, сукном, кирпичным чаем, сушёными фруктами. Торговцы, привыкшие к разным людям, не слишком задавались вопросами, кто мы и откуда, но всё же смотрели настороженно на наш вооружённый отряд.

Через несколько дней показались первые сторожевые посты. Китайские солдаты в длинных ватных халатах и шапках с кисточками лениво стояли у дороги, но задерживать нас не стали, ограничившись расспросами и показом бумажек. Я сунул им несколько медяков, и они, приняв их как должное, махнули рукой, пропуская дальше.

В долинах стало душно, ветер нёс запахи дыма, скота и пряностей. Ландшафт менялся на глазах: горные стены остались позади, а перед нами раскинулась равнина, по которой тянулись бесконечные каналы и сады. Чем ближе мы подходили к Кашгару, тем гуще становилось движение: вереницы ослов с тюками, телеги, кочевники с табунами овец.

И вот, наконец, на горизонте вынырнули стены города. Высокие, глинобитные, они поднимались над зеленью садов. Над крышами домов и башнями клубился сизый дым, и уже издали доносился звонкий гомон базара. Мы шли пыльной дорогой, и сердце сжималось — наконец-то, после недель пути, мы добрались до цели.

Помня совет Обручева, я не стал с нахрапа соваться в город, а заплатив торговцу из проходящего мимо каравана, отправил письмо в консульство России в Кошгаре, с вестью о том, что к городу приближается наша экспедиция. Не имея под рукой Бауржана, который с легкостью говорил с киргизами, уйгурами и китайцами на их языке, и не разузнав, что творится в городе, встречаться с местными чиновниками я опасался. Как с ними общаться? О чем? Что можно говорить, а чего нельзя? Как взятку предложить, в конце концов? Ничего этого я не знал, так как опыта в таких делах у меня не имелось. Куда как проще было договариваться с белыми медведями, тюленями и пингвинами… Свои полярные походы я сейчас вспоминал с тоской и ностальгией.

Ответ из консульства пришёл быстрее, чем я ожидал. Уже на следующий день к нашему лагерю подъехала скрипучая повозка, в которой сидели европеец и азиат. По военной выправке европейца и по его лицу — сразу было видно — это не торговцы, не миссионеры, а свои. Один оказался консульским чиновником, титулярный советник Руднев, второй — переводчик, киргиз по происхождению, давно служивший при консульстве.

Руднев вежливо поклонился и протянул мне руку:

— Господа, консул приказал встретить вас и сопроводить в резиденцию. Ваше письмо получено. В Кашгаре сейчас неспокойно, и лучше будет, если вы войдёте в город под покровительством консульства.

Мы переглянулись, и я сразу согласился. После долгих недель пути, после боя в горах, после тревожных ночей в долинах мысль о том, что за нашими спинами снова стоит русская власть, пусть и в лице нескольких чиновников и небольшой стражи, казалась спасительной. Я тут же приказал собирать лагерь и выдвигаться.

При везде в Кашгар стоял пост китайской стражи, но его мы прошли без проблем. Руднев и переводчик о чём-то не долго переговорили с главным, и нас пропустили в город, который тут же встретил нас шумом базара, который начинался прямо возле ворот. Мы шли через гомонящие на разных языках торговые ряды — толпы торговцев, ослы с тюками, верблюды, дети, нищие, крики продавцов воды и сладостей. Люди глазели на наш отряд, шептались, показывали пальцами. Недолго потолкавшись среди этой разношёрстной толпы, вскоре караван свернул к узким улочкам.

Русское консульство находилось в отдельном квартале, за высоким глинобитным забором. Над воротами развевался флаг с двуглавым орлом — вид этого флага вызвал у всех облегчение и какое-то странное чувство, будто мы шагнули на клочок родной земли.

Мы вошли внутрь большого двора, где нас встретили ещё несколько сотрудников. Консул, статный седовласый господин по фамилии Шахназаров, пожал руку мне и Бочкареву и пригласил в прохладную залу. Там, на широком столе, уже ждали хлеб, запеченная баранина, самовар с крепким чаем и даже бутылка водки. Солдаты и казаки расположились во дворе, получили горячую кашу и место под навесом.

— Мы рады вашему благополучному прибытии, — сказал консул, когда все расселись. — О вашем переходе уже известно в городе, и интерес к вам велик. И китайские власти нас уже расспрашивали, и англичане из индийской миссии интересовались. Сегодня следует ждать визита местных чиновников, но пока предлагаю отобедать, а потом уже обсудить все рабочие вопросы. И расслабьтесь уже господа, вы здесь, и вы под защитой России.

— Благодарю — я благодарно кивнул головой — но не такое ужи благополучное было наше путешествие. В отряде есть потери в убитых и раненых. Хунхузы, будь они прокляты… Зажали наш отряд в долине Арпа и чуть не вырезали под корень. Пришлось отбивать несколько атак, а потом спасаться бегством.

— Любопытно… — Консульские переглянулись — Хунхузы говорите? И большая у них была банда?

— Человек сто, не меньше — ответил я, и тут же пересказал всю историю с нападением на экспедицию.

— Да… не думал я, что всё зайдёт так далеко конечно — Выслушав мой рассказ, Шахназаров скрипнул зубами — Думается мне, что не спроста эти бандиты так серьёзно взялись за вас. Банда в сто человек, не потребовала выкуп, атаковала, не считаясь с потерями, преследовала хорошо вооруженный отряд, от которого уже получила по зубам, и самое главное, плохо знала местность, в которой действовала. Про это ущелье, в котором вы укрылись, даже я знаю, а разбойники, которые там промышляют и подавно должны были знать. Не находите это странным? Обычные бандиты не рискуют зря своими жизнями за призрачный барыш, который можно получить с военного отряда. Вы не торговцы, ценных товаров вы не везли, а о наличии у вас казны отряда они знать не могли.

— Вы считаете, что они ждали именно нас и действовали по чьему-то приказу? — Бочкарев сжал столовый нож так, что у него побелели костяшки пальцев.

— Все факты говорят об этом. — Кивнул головой консул — Вас решительно не хотели пускать к Кашгару. И в этой связи я предвижу большие проблемы, с получением разрешения от китайских властей на ваше дальнейшее путешествие. Даже не смотря на разрешение из Пикина.

Я напрягся, услышав слова Шахназарова. В комнате на мгновение повисла тишина, слышно было только, как капает вода в блюдце из протекающего крана самовара.

— То есть вы хотите сказать, — осторожно начал я, — что наш поход в Тибет могут сорвать здесь, в Кашгаре?

— Хотят или нет — это вопрос политический, — консул пригубил чай и медленно поставил пиалу обратно. — Теперь, после того как весть о вашем столкновении с хунхузами разошлась по городу… а она точно разошлась, можете в этом не сомневаться, я уверен, найдутся желающие выставить вас не мирными путешественниками, а военным отрядом с тайными целями.

— А разве мы не военный отряд? — с усмешкой пробурчал Бочкарев, но в его голосе чувствовалась тревога.

— Разница в том, как вы себя покажете и как о вас будут говорить, — резко ответил Шахназаров. — Здесь, господа, всё решает не сила, а бумага, печать и умение вовремя подмазать нужного чиновника. У вас научная экспедиция по документам, если вы не забыли, просто вы идете с охраной. Прошу об этом помнить!

Руднев, сидевший сбоку, добавил:

— Сегодня вечером к вам явится китайский амбань, наместник здешний. Днем они изволят спать, им видите ли жарко… Придёт с переводчиком и охраной. Он будет задавать вопросы: куда, зачем, на чьи деньги, по какому такому праву. Нужно будет отвечать осторожно.

Я слушал, и в груди неприятно холодело. Хунхузы, бои в Арпе, перевал Торугуарт — всё это были испытания силы и воли. Но здесь, за столом, в пыльном Кашгаре, начиналась совсем иная борьба — бумажная, политическая, с улыбками и поклонами, где револьвер и карабин мало что значили.

— Мы готовы, — наконец сказал я. — Но признаюсь: с дипломатией у меня опыт невелик. Тут, господин консул, без вашей помощи мы пропадём.

Шахназаров кивнул.

— Я буду рядом. Но учтите: каждая ваша фраза, каждое слово может стать оружием в чужих руках. И если вас не пустят дальше, дорога в Лхасу закроется надолго.

Вечер опустился плотной темнотой, и в саду консульства запах дыма и жареного мяса смешивался с прохладой липкого воздуха. Мы успели отдохнуть и привести себя в порядок, и теперь с нетерпением ждали визита местных чиновников. Когда под звуки шагов на гравии у ворот явилась свита, всё оживилось: стража консульства выстроилась в почётный строй, слуги поспешили поставить чашки с чаем и восточные сладости на стол, а я почувствовал, как внутри разгорелась новая тревога — теперь судьба нашего похода зависела от чужих людей.

Амбань явился не один. Его несли на широких носилках, украшенных лакированными планками и кистями; вокруг него шагали чиновники в длинных кафтанах, сшитых из тонкого сукна, и несколько тяжеловооруженных охранников с ружьями на ремнях. Лицо амбаня было гладко выбрито, глаза — узкие, пристальные; в его движениях скользила выученная чинность, и казалось, что каждое его движение взвешено заранее.

Переводчик-китаец, в строгом черно-сером халате, молча сделал поклоны и представил: «Его честь Ван Юй, амбань, наместник Кашгара». Консул встал и выразительно поклонился в ответ; амбань помедлил, окинул взглядом комнату, и его взор задержался на мне и Бочкареве.

— Говорят, вы пришли в Кашгар большим отрядом с оружием, — начал амбань спокойным, ровным голосом, — и мы, естественно, обязаны узнать, что за люди вошли в пределы нашего управления и какие у них намерения.

Переводчик переложил слова на русский, и в зале наступила тяжёлая тишина. Консул, предвидя острые углы, первым взял слово.

— Господин амбань, — сказал Шахназаров, — наши гости — русские граждане, следуют в Лхасу с научной экспедицией, имеют бумаги и разрешения из Пекина. Они прибыли уставшие, с потерями после разбойничьего нападения. Мы просим вашего понимания и содействия.

Амбань кивнул, но, когда переводчик произнёс «разбойничье нападение», в его узких глазах мелькнуло сомнение.

— Разбойники… — амбань протянул это слово, — А может это были мирные путники, с которыми у вас возник конфликт? С кем вы воевали? Зачем вам столько оружие? — вопросы звучали ровно, но каждый был капканом.

Я отвечал коротко и прямо, не желая вдаваться в лишние подробности: рассказал о хунхузы, о засаде в ущелье, о потерях. Консул подкреплял мои слова ссылками на документы, а Руднев тихо подкладывал разные детали, которые могли склонить амбаня к доверию: что я знаменитый ученный, известный на весь мир полярник и не состою в военном ведомстве, что у нас есть научные приборы, что мы действуем по разрешению китайских властей.

Амбань ловко вёл разговор, но каждый его вопрос был испытанием. Он попросил показать бумаги — мы положили перед ним разрешение из Пекина, письма п от торговых домов и мою охранную грамоту. Амбань внимательно прочитал, проверил печати, провёл пальцем по строкам, но на его лице не дрогнул и мускул.

— Все эти бумаги хороши для бюрократа в столице, — сухо произнёс он затем, — но здесь, на месте, мы смотрим не на печати, а на поступки. Как вы объясните, что все ваши люди военные, тогда как цели путешествия научные? Почему мы должны верить вам, что именно вы являетесь жертвой нападения, а не те люди, которых вы расстреляли в долине? Кто поручится, что ваши намерения мирны и не повлекут за собой беспорядков?

В его словах сквозила угроза не откровенная, а тонкая — намёк на то, что решение о пропуске может использоваться для торга.

— Нападение было на русской территории, и это проблемы наших властей. Нами точно установлено, что напали именно на отряд господина Волкова, и именно он является пострадавшим. Это официальное заявление. — Поспешил вместо меня ответить Шахназаров — Наличие столь хорошо вооруженного отряда, продиктовано беспокойством за жизнь и здоровье уважаемого ученного с мировым именем. Дать ему охрану меньше, и хуже подготовленную, это попросту проявить неуважение. И как видите, охрана ему пригодилась. Я без сомнений уверен, что на китайской территории ему ничего не угрожает, но всё же охрана нужна. Тем более, что она теперь не так велика, как раньше. Консульство же возьмёт на себя ответственность и выступит гарантом за соблюдение экспедицией законов империи. Кстати, господин Волков мечтал рассказать вам о своих странствиях, и даже приготовил для вас некоторые подарки, что оттуда привёз.

Амбань посмотрел на нас, затем на консула, и, наконец, слегка улыбнулся — не приветливо, а снисходительно. Мол понял я вас, бледнолиции, но так просто вы не отделаетесь.

— Хорошо, — произнёс он, — я принимаю ваше предложение, господина Волкова я жду завтра в резиденции. Но пока ваши люди будут расположены во дворе консульства под наблюдением моей стражи, пока я не буду твердо убежден, что вы не нарушите спокойствие на подконтрольной мне территории. И ещё — помимо Волкова и все остальные члены отряда должны явиться завтра в амбанский дом для подробного допроса и сверки данных.

В этой фразе мне слышалась и уступка, и ловушка. С одной стороны — шанс: амбань не стал закрывать дорогу немедленно. С другой — допрос простых солдат и казаков нам нахрен не нужен. Они в основном люди не образованные и прямые как лом. Хитрить и обдумывать каждое слово они не будут. А сейчас любое неосторожно сказанное слово могло обернуться большой бедой, или как минимум лишними тратами.

— Мы согласны, — ответил я, — но просим, чтобы допрос прошёл в присутствии представителей консульства. Мы открыты к проверке, но будем требовать соблюдения приличий.

Амбань кивнул в знак согласия, а потом он и его свита покинули территорию консульства. Завтра нам предстоял сложный день, и что-то мне подсказывало, что бумажный бой с китайцами может выйти тяжелее, чем схватка на клинках с хунхузами.