Весь Дэвид Болдаччи в одном томе

Глава 1

В этой тюрьме толщина стальных дверей достигает нескольких дюймов; когда-то они были новыми и гладкими, но сейчас их серая поверхность испещрена множеством вмятин и следов от голов, коленей, локтей, зубов и пятнами засохшей крови. Тюремные письмена, повествующие о боли, страхе и смерти, останутся здесь навсегда — по крайней мере, до тех пор, пока не появится новая стальная плита. На уровне глаз в двери имеется маленькое квадратное окошко: сквозь него охранники заглядывают внутрь и направляют ослепительный луч света на человеческое стадо, за которым они наблюдают.

Время от времени, безо всякого предупреждения, они начинают колотить дубинками по толстому металлу, наполняя все вокруг похожим на пистолетные выстрелы оглушительным грохотом. Те, кто здесь давно, переносят это испытание спокойно, сидят, уставившись в пол, изучая пустоту — свою жизнь, — бросая происходящему своего рода вызов; впрочем, никто не обращает на него внимания, потому что всем плевать. Новичков же всякий раз наполняет ужас, они сжимаются, не в силах с ним справиться; некоторые с изумлением смотрят на свои намокшие от мочи хлопковые брюки, следя, как струйка стекает в черные короткие башмаки. Они скоро научатся справляться со страхом, будут стучать по двери в ответ, изо всех сил стараясь прогнать детские слезы и подступающую к горлу тошноту. Если они хотят здесь выжить.

Ночью камеры превращаются в пещеры, где царит кромешная тьма, если не считать диковинных теней в углах.

Этой ночью снаружи бушевала страшная гроза, и когда молнии устремлялись с неба к земле, они озаряли камеры, проникая внутрь сквозь маленькие окошки из плексигласа, и с каждой новой вспышкой на противоположной стене появлялись четкие квадратики проволоки, укреплявшей стекло.

Во время очередной такой вспышки из темноты, как будто вдруг расступилась поверхность воды, всплыло лицо мужчины. В отличие от тех, кто находился в других камерах, он сидел один, думал один и никого не видел. Другие заключенные его боялись. И даже охранники, хотя у них и было оружие — потому что его размеры поражали воображение. Когда он проходил мимо камер, ожесточившиеся, живущие насилием мужчины, умеющие за себя постоять, отворачивались.

Его звали Руфус Хармс, и в военной тюрьме Форт-Джексон за ним закрепилась репутация убийцы. Все знали, что он уничтожит любого, кто рискнет с ним связаться. Он никогда не нападал первым, но исход всегда был в его пользу. Двадцать пять лет заключения взяли свое, и, как кольца на пне, шрамы на коже Хармса и плохо залеченные переломы стали летописью его пребывания здесь. Однако гораздо более серьезный урон понесли мягкие ткани мозга, где жило то, что делало его человеком: память, размышления, любовь, ненависть, страх. Все это покрылось налетом грязи, отвернулось от него. Особенно память, которая превратилась в унизительную опухоль, терзавшую его, точно кусок железа, упирающийся в позвоночник.

Впрочем, громадное тело Руфуса все еще сохраняло свою мощь, о которой говорили длинные, узловатые руки и могучие плечи; мощный торс указывал на то, что этот человек наделен недюжинной силой. И все же Хармс напоминал клонящийся к земле дуб: часть его ветвей умирала, другие высохли совсем, корни с одной стороны были вырваны из земли, и его уже никто не мог спасти. Он являл собой живой оксюморон: мягкий человек, глубоко верующий, уважающий других — и одновременно безжалостный убийца. И по этой причине охранники и другие заключенные его не трогали, что Руфуса вполне устраивало. Мешок золота, луч надежды, возможность выбраться отсюда…

Еще одна вспышка молнии показала покрасневшие глаза, как будто в них полопались все сосуды, но уже в следующее мгновение свет упал на мокрое от слез суровое, мрачное лицо. Когда стало темно, Хармс разгладил листок бумаги, стараясь не шуметь и не привлекать охранников, дабы те не явились разнюхивать, что происходит.

Свет погасили несколько часов назад, и с этим ничего было не поделать. Как и четверть века до нынешнего мгновения, мрак отступит, только когда начнется рассвет. Впрочем, темнота не имела значения. Хармс уже прочитал письмо и впитал каждое его слово. Каждый слог резал, точно бритва. В верхней части листка стояла жирная эмблема Армии США. Он хорошо знал ее, потому что почти тридцать лет армия являлась его работодателем и опекуном.

Армия просила информацию у Руфуса Хармса, всеми забытого рядового, обманувшего ее ожидания еще во времена войны во Вьетнаме. Но Хармс не мог дать им то, что они хотели. Несмотря на темноту, его палец уверенно остановился на том месте в письме, которое пробудило обрывки воспоминаний, не оставлявших его все прошедшие годы. Эти мелкие детали вызывали бесконечные ночные кошмары, однако их суть постоянно от него ускользала.

Прочитав письмо в первый раз, Хармс вплотную приблизил лицо к листку, как будто пытался отыскать скрытый смысл в напечатанных буквах, разгадать величайшую загадку своей жизни. Сегодня искореженные фрагменты неожиданно превратились в четкие воспоминания, открыли ему правду. Наконец.

Пока Хармс не получил письмо из армии, у него было только два четких воспоминания о событиях двадцатипятилетней давности: маленькая девочка и дождь. Тогда разразилась настоящая буря, совсем как сегодня. Тонкие черты лица девочки — маленький носик, кожа, еще не тронутая солнцем, возрастом или тревогами; голубые невинные глаза, в которых застыла уверенность, что ее ждет долгая жизнь. А еще белая, точно сахар, безупречная кожа, если не считать красных отметин на изящной, словно стебель цветка, сломанной шее. Эти красные следы оставили руки рядового Руфуса Хармса, те самые, что сжимали сейчас письмо, и его мысли снова оказались в опасной близости к той картине.

Всякий раз, когда Хармс думал о мертвой девочке, он плакал, не в силах сдержаться, но делал это безмолвно, и не без причины. Охранники и заключенные, все до одного, были подонками, акулами, которые за миллион миль чуют кровь, и слабость, и возможность нанести удар; видят по глазам, по тому, как расширяются поры кожи, даже ощущают в запахе пота. Здесь все чувства обострены до предела. Здесь сила, быстрота, жесткость и ловкость означают жизнь. Или смерть.

Он стоял рядом с ней на коленях, когда их обнаружил военный коп. Тонкое платье облепило крошечное тело, которое сливалось с сырой землей, как будто ее сбросили с огромной высоты, и она лежала в неглубокой могиле. Хармс взглянул на копа, но видел лишь переплетение темных силуэтов. Он еще никогда в жизни не испытывал такой ярости; его отчаянно тошнило, глаза застилала пелена, пульс, дыхание и давление зашкаливали. Руфус обхватил голову руками, точно хотел удержать мозг, готовый вырваться наружу сквозь кости черепа, ткани и волосы и наполнить сырой воздух.

Когда он снова посмотрел на мертвую девочку, а потом на свои дрожащие руки, отнявшие у нее жизнь, гнев отступил, как будто кто-то вытащил пробку, которая его удерживала. Неожиданно тело перестало ему подчиняться, и Хармс стоял на коленях, погрузившихся в жидкую грязь, мокрый и дрожащий. Громадный черный вождь племени, нависший над маленькой, бледнокожей жертвой — так позже описал эту картину один из свидетелей.

На следующий день он узнал имя девочки: Рут Энн Мосли, десять лет, из Колумбии, Южная Каролина. Она с родителями приехала в гости к брату, служившему на базе. В ту ночь Хармс познакомился с Рут Энн Мосли, точнее, увидел ее мертвое тело, маленькое — нет, крошечное — по сравнению с его шестью футами и пятью дюймами и тремястами фунтами[239]. Расплывчатый образ приклада винтовки, которой военный коп ударил его по голове с такой силой, что он рухнул на землю рядом с девочкой, был единственным смутным воспоминанием, сохранившимся в сознании Хармса от той ночи. Безжизненное лицо девочки смотрело в небо, и в каждом неподвижном углублении скапливалась дождевая вода. Руфус упал лицом в грязь и больше ничего не видел. И ничего не помнил. До сегодняшнего вечера…

Хармс сделал глубокий вдох, наполнив легкие пропитанным дождем воздухом, и посмотрел в полуприкрытое окно. Неожиданно он превратился во все еще редкое животное: невиновного человека в тюрьме.

За прошедшие годы Руфус убедил себя, что зло, точно раковая опухоль, пряталось внутри него. Он даже подумывал о самоубийстве, которое стало бы наказанием за то, что он отнял жизнь у другого человека, и что ужаснее всего, у ребенка. Но Хармс был глубоко религиозным человеком и обратился к Богу давно, а не когда попал в тюрьму. Он не мог совершить грех и лишить себя того, что даровал ему Всевышний. К тому же он знал, что убийство девочки приговорило его к загробной жизни в тысячи раз страшнее той, что была у него сейчас. Поэтому он не особенно туда спешил, считая, что пока лучше находиться здесь, в сотворенной руками людей тюрьме.

Теперь Руфус понял, что его решение жить дальше было правильным. Бог все знал — и удержал его от греха ради этого момента. С ошеломляющей ясностью Хармс вспомнил мужчин, которые пришли за ним на гауптвахту в тот вечер. Перед его мысленным взором снова появились лица, и форма, и знаки различия — его товарищи по оружию. Он помнил, как они окружили его, точно волки добычу, осмелевшие от того, что их много, слышал ненависть в их словах. То, что они тогда с ним сделали, убило Рут Энн Мосли. И его тоже — во всех смыслах.

Для тех людей Руфус Хармс был сильным, здоровым солдатом, который никогда не сражался за свою страну, и он получил то, что заслужил — так они, вне всякого сомнения, считали. Теперь он стал мужчиной среднего возраста и медленно умирал в клетке за преступление, совершенное много лет назад. И не видел даже намека на правосудие на свой счет.

Однако, несмотря на все это, Руфус Хармс смотрел в привычную темноту своей камеры, чувствуя, как его охватывает одно-единственное страстное желание: после двадцати пяти лет страданий от жуткой, испепеляющей вины, которая мучила его, ни на мгновение не отступая, он решил, что теперь пришла его очередь. Руфус сжал в руках потрепанную Библию, подаренную матерью, и пообещал Богу, не оставившему его в самые трудные мгновения, что это обязательно произойдет.

Глава 2

Ступеньки, которые вели в здание Верховного суда США, были широкими и, казалось, бесконечными. Подниматься по ним — все равно что взбираться на гору Олимп, чтобы попросить аудиенции у Зевса, что на самом деле и происходило в реальности. На фасаде над главным входом выгравировано: ПЕРЕД ЗАКОНОМ ВСЕ РАВНЫ. Историческая фраза родилась не в каком-нибудь важном документе или на заседании суда, а в голове архитектора по имени Кэсс Гилберт, который спроектировал и построил здание. И блестяще решил пространственную задачу: эти слова безупречно поместились на место, отведенное Гилбертом для запоминающейся юридической фразы.

Великолепное здание возвышалось над землей на четыре этажа. По иронии судьбы Конгресс выделил деньги на его строительство в 1929 году, том самом, когда рухнула фондовая биржа, что привело к Великой депрессии. Почти треть из девяти миллионов ушла на покупку мрамора.

С внешней стороны здание отделано великолепным вермонтским мрамором, доставленным сюда целой армией грузовиков; четыре внутренних двора — мрамором с жеодами из Джорджии; большинство полов и стен внутри, кроме Большого зала, — молочно-белым мрамором из Алабамы. Под ногами лежит итальянский и кое-где в других местах африканский мрамор. Колонны сделаны из блоков итальянского мрамора, добытого в карьерах Монтарренти и привезенного в Ноксвилл, штат Теннесси. Там обычные люди превратили блоки в колонны высотой в тридцать два фута, которые стали украшать здание, ставшее с 1931 года профессиональным домом для девяти выдающихся мужчин, а с 1981‑го — по меньшей мере одной женщины. Кто-то считал здание прекрасным образцом коринфского стиля в греческой архитектуре, другие называли его дворцом для безумных удовольствий королей, а не местом разумного отправления правосудия.

И, тем не менее, со времен Джона Маршалла[240] Верховный суд защищал и трактовал Конституцию США и обладал правом объявить акт, принятый Конгрессом, противоречащим Конституции. Эти девять человек могли приказать действующему президенту предоставить им пленки и документы, которые приведут к его отставке и позору. Верховный суд, возглавляющий американскую юридическую систему, наравне с законодательной властью Конгресса и исполнительной президента, в соответствии с постулатами отцов‑основателей являлся равноправной ветвью правительства. И он этим пользовался, своими решениями по всем важным вопросам подчиняя себе и формируя волю американского народа.

Пожилой мужчина, шагавший по Большому залу, являлся продолжателем этой почетной традиции. Он был высоким и худым, с мягкими карими глазами, которым не требовались очки — ему удалось сохранить отличное зрение даже после многих лет чтения мелкого шрифта. У него почти не осталось волос, за прошедшие годы плечи стали узкими и сгорбленными, и он слегка хромал. И, тем не менее, верховный судья Гарольд Рэмси обладал энергией и выдающимся интеллектом, что компенсировало любые физические недостатки. Даже его шаги звучали уверенно и, казалось, имели какой-то свой собственный и определенный смысл.

Судья Рэмси занимал самое высокое положение в юридической системе страны, и это был его суд и его здание. Средства массовой информации давно окрестили его «Суд Рэмси», как «Суд Уоррена» и тех, кто был до него — его наследие на все времена. Рэмси управлял своим судом жестко и справедливо, вот уже десять лет получая большинство голосов. Ему нравились скрытые механизмы, действовавшие за сценой: когда осторожно произнесенное слово или вставленный тут или там параграф позволяли позже получить услугу. Или терпеливо дождаться подходящего дела, которое приведет к переменам, иногда неожиданным для твоих коллег. Необходимость собрать пять голосов, требовавшихся для получения большинства, являлась настоящей страстью Рэмси.

Он начал работать в суде в качестве помощника судьи и десять лет назад занял высший пост. Теоретически всего лишь первый среди равных, но в реальности гораздо больше. Рэмси был человеком, обладавшим твердой верой и собственной философией. К счастью для него, он получил свой пост, когда процесс выборов не усложняли нынешние политические установки. Не было утомительных вопросов касательно позиции кандидата по определенным правовым проблемам вроде абортов, смертной казни и аффирмативных действий, которые сейчас наполняют чрезвычайно политизированный процесс выборов судей в Верховный суд. В прежние времена, если тебя назначил президент, если ты имеешь необходимую правовую историю и в твоем шкафу не прячутся слишком уж мерзкие скелеты, пост твой.

Сенат единодушно принял кандидатуру Рэмси. На самом деле у них не было особого выбора. Образование и послужной список самого высшего порядка, множество степеней заведений Лиги плюща[241], и в каждой — лучший в классе. Затем в качестве преподавателя юридического факультета Рэмси получил награду за работу, содержавшую оригинальные и широкомасштабные теории о том, как должно развиваться право, а следовательно, и человечество. Дальше назначение в федеральную апелляционную комиссию и почти сразу пост главного судьи выездной сессии. За то время, что он его занимал, Верховный суд не отклонил ни одно из решений. За годы службы Рэмси сумел создать сеть правильных знакомств и сделал все, что требовалось, чтобы занять свое нынешнее положение, за которое он держался мертвой хваткой.

И он честно его заслужил. Ничто не давалось Рэмси просто так. И это являлось еще одним из его жестких убеждений. Если ты напряженно трудишься, ты можешь добиться успеха в Америке. Никто не имеет права на подарки: ни бедные, ни богатые, ни представители среднего класса. Соединенные Штаты — это страна возможностей, но, чтобы их использовать, необходимо работать в поте лица и даже приносить жертвы. Рэмси с нетерпимостью относился к оправданиям тех, кто топтался на месте и не двигался вперед. Он родился в страшной нищете, отец был запойным алкоголиком, мать никогда не защищала, потому что отец выбил из нее даже зачатки материнского инстинкта. Не самое многообещающее начало в жизни — и посмотрите, где он оказался. Если он сумел выжить и стать тем, кем стал, в таких обстоятельствах, значит, могут и другие. Рэмси считал, что, если у них не получается, им некого винить, кроме самих себя.

Гарольд с довольным видом вздохнул. Только что начался новый срок его полномочий. Все шло гладко, однако один неприятный момент все-таки имелся. Цепь надежна ровно настолько, насколько надежно ее самое слабое звено. И у него такое было. Его потенциальное Ватерлоо. Да, сейчас все хорошо, но что будет через пять лет? С подобными проблемами лучше разбираться заранее, до того, как они выйдут из-под контроля.

Рэмси знал, что появился человек, который мог стать его конкурентом, почти равным ему. Элизабет Найт, умная и, возможно, такая же жесткая. Он понял это в тот момент, когда узнал, что ее назначение одобрено. Молодая женщина в суде среди пожилых мужчин. Он начал уделять ей особое внимание с самого первого дня: интересовался ее мнением, когда ему казалось, будто она занимала выжидательную позицию, в надежде, что возложенная на нее ответственность при составлении документов, которые будут одобрены большинством, приведут ее в его лагерь. Пытался взять под свое крыло и помогал справляться со сложностями судебного процесса.

Однако она демонстрировала упрямство и независимость. Гарольд не раз видел, как другие верховные судьи становились слишком благодушными и теряли бдительность. В результате их власть захватывали другие, более прилежные. Рэмси твердо решил, что никогда не попадет в их число.

— Мёрфи обеспокоен делом Чанс, — сказал Майкл Фиске Саре Эванс.

Они сидели в ее кабинете на втором этаже здания суда. Майкл, красавец тридцати двух лет, являлся еще и обладателем великолепной фигуры атлета, коим когда-то был. Большинство клерков отрабатывали год в Верховном суде перед тем, как занять престижные места в частных юридических конторах, перейти на службу в государственные структуры или заняться преподаванием. Майкл вступил в почти беспрецедентный третий год на посту старшего помощника судьи Томаса Мёрфи, прославившегося своими либеральными взглядами.

Природа наградила Майкла поистине выдающимся умом. Его мозг напоминал машину по сортировке денег: данные поступали в его голову, быстро проходили обработку и отправлялись в отведенное им место. Он мог мысленно жонглировать десятью сложными сценариями, проверяя каждый на то, какое влияние тот окажет на других. В суде он с радостью брался за дела, имеющие государственное значение, в компании с умниками, под стать ему самому. И обнаружил, что даже в контексте жесткого интеллектуального общения находятся время и возможности для вещей более глубоких, чем утверждает закон. Майкл не хотел расставаться с Верховным судом, и внешний мир нисколько его не интересовал.

Сара выглядела обеспокоенной. Во время прошлого срока правомочий суда данного состава Мёрфи проголосовал за слушание дела Чанс. Было достигнуто устное соглашение, и шла работа над меморандумом.

Саре было около двадцати пяти лет, рост пять футов, пять дюймов, стройная, но не худая, приятное лицо, большие голубые глаза. Ее волосы, густые, светло-каштановые, которые еще выгорали летом, пахли чем-то свежим и приятным. Она работала старшим помощником судьи Элизабет Найт.

— Я не понимаю. Мне казалось, он на нашей стороне. Это же входит в область его интересов. Маленький человек против большой бюрократии.

— А еще он твердо верит в прецеденты.

— Даже если они неправильные?

— Ты ломишься в открытую дверь, Сара, но я все-таки решил поставить тебя в известность о положении вещей. Ты прекрасно знаешь, что без него Найт не получит пяти голосов. Но даже и с ним может их не набрать.

Это была стандартная процедура — так действовала знаменитая сеть помощников. Они толкались, спорили и выпрашивали голоса для своих судей, совсем как бессовестные политические лавочники. Открыто сражаться за голоса, особую формулировку мнения или подход, сложение или вычитание судьи считали ниже своего достоинства, в отличие от их помощников. На самом деле большинство из них гордились своим участием в процессе, подобном грандиозной, не имеющей конца колонке светской хроники, в которой задействованы интересы государства. В руках двадцатипятилетних молодых людей, получивших первую настоящую работу, так и было.

— Он необязательно не согласен с позицией Найт. Но если на совещании она получит пять голосов, решение будет принято очень незначительным большинством. Он не сдаст своих позиций. Он воевал во Второй мировой войне в американской армии, ценит ее чрезвычайно высоко и считает, что она заслуживает особого подхода. Тебе необходимо это помнить, когда ты будешь составлять предварительное мнение.

Сара с благодарностью кивнула. Прошлое судей играло гораздо более значительную роль в том, как они принимали решения, чем подозревали многие.

— Спасибо. Но сначала Найт должна будет получить какое-то мнение.

— Тут можешь не сомневаться. Ты же знаешь, что Рэмси не станет голосовать против Фереса[242] и за дело Стэнли. Мёрфи, скорее всего, на конференции поддержит Чанс. Он старший помощник верховного судьи, так что должен высказать свое мнение. Если Найт получит пять голосов, он ее поддержит. И если она добьется положительного и очень конкретного результата, у нас все будет хорошо.

Дело «Соединенные Штаты против Чанс» было одним из самых важных, стоявших на повестке дня в данный момент. Барбара Чанс служила рядовой в армии. Несколько старших по званию офицеров терроризировали ее, преследовали и запугивали, заставляя регулярно вступать с ними в сексуальные отношения. Дело прошло по внутренним каналам армии — в результате один из виновных предстал перед военным трибуналом и сел в тюрьму. Однако Барбара Чанс на этом не успокоилась. Уволившись из армии, она подала на нее в суд за причинение морального ущерба. Чанс утверждала, что при попустительстве армии она и другие женщины-рекруты оказываются в исключительно враждебной обстановке.

Дело медленно продвигалось по стандартным правовым каналам, и Чанс терпела поражение на каждом этапе. Закон касательно данной ситуации имел достаточное количество серых зон, и в конце концов дело Чанс, точно большая рыбина, плюхнулось на порог Верховного суда.

Однако в соответствии с действующим законом у Чанс не было ни одного шанса на победу. Армия обладала иммунитетом против обвинений, выдвинутых ее служащими, вне зависимости от тяжести вины. Впрочем, судьи могли изменить букву закона, и Найт вместе со своей помощницей Сарой Эванс как раз над этим работали. И поддержка Томаса Мёрфи была критичной для их плана. Мёрфи вряд ли выступил бы за безоговорочное лишение армии иммунитета, но дело Чанс могло, по крайней мере, пробить дыру в до сих пор непробиваемой стене их обороны.

Казалось, еще рано говорить об окончательном решении по делу, которое еще даже не слушалось, но во многих случаях и для многих судей устное обсуждение являлось способом снять напряжение. К тому времени, когда начинался сам процесс, многие уже имели вполне определенное мнение касательно его исхода. Фаза разговоров по большей части представляла собой возможность для судей озвучить свою позицию и сомнения, часто прибегая к помощи самых невозможных и экстремальных вариантов. Что-то вроде ментальной тактики запугивания. «Посмотри-ка, брат судья, что будет, если ты так проголосуешь».

Майкл встал и взглянул сверху вниз на Сару, которая именно по его совету осталась еще на один срок в суде. Сару, выросшую на маленькой ферме в Северной Каролине, как и большинство здешних клерков, ждало великолепное профессиональное будущее, стоило ей покинуть это место. Работа в Верховном суде являлась золотым ключиком к двери любого кабинета, где захотел бы обосноваться адвокат. Этот факт оказал на некоторых отрицательное воздействие, сделав их обладателями раздутого эго, которое не совсем подтверждали их достижения.

Однако Майкл и Сара нисколько не изменились и остались такими, какими были до Верховного суда; одна из причин, если не считать острый ум, приятную внешность и ровный характер, что теперь встречалось крайне редко, по которой Майкл неделю назад задал ей очень важный вопрос. И рассчитывал в самое ближайшее время, возможно, даже сейчас, получить на него ответ. Он никогда не отличался особым терпением.

— Ты подумала над моим вопросом?

Она знала, что так будет, понимала, что слишком долго избегала этого разговора.

— Я ни о чем другом вообще не могу думать.

— Говорят, что, когда ответ сильно задерживается — это плохой знак, — шутливо сказал он, хотя Сара видела, что ему не до веселья.

— Майкл, ты мне очень нравишься.

— Нравлюсь? Боги, еще один дурной знак. — Неожиданно он сильно покраснел.

— Мне очень жаль, — проговорила она, качая головой.

Майкл пожал плечами.

— Наверное, вполовину меньше, чем мне. Я еще никого ни разу не просил выйти за меня замуж.

— На самом деле ты тоже первый меня об этом попросил. И у меня не хватает слов, чтобы сказать, как я польщена. Ты просто потрясающий.

— Но чего-то мне не хватает. — Майкл посмотрел на свои руки, которые слегка дрожали, и ему вдруг показалось, что кожа слишком сильно обтянула его тело. — Я уважаю твое решение и не отношусь к тем, кто считает, что со временем можно научиться кого-то любить. Это либо есть, либо нет.

— Ты обязательно кого-нибудь встретишь, Майкл, и этой женщине очень повезет в жизни, — смущенно сказала Сара. — Я лишь надеюсь, что не потеряю лучшего друга здесь, в суде.

— Может, и потеряешь. — Он поднял руку, когда она собралась запротестовать. — Я пошутил. — Вздохнул. — Надеюсь, это прозвучит не слишком эгоистично, но мне первый раз в жизни отказали — вообще.

— Хотела бы я, чтобы и моя жизнь была такой легкой, — сказала Сара и улыбнулась.

— Нет, не хочешь, потому что при таком раскладе принять отказ гораздо тяжелее, — возразил он и направился к двери. — Мы по-прежнему друзья, Сара. С тобой весело, а я слишком умен, чтобы от этого отказаться. И ты тоже найдешь того, кого полюбишь, и ему очень повезет. — Не глядя на нее, он добавил: — Может, уже нашла?

— А почему ты спрашиваешь? — удивилась она.

— Скажем, шестое чувство. Проигрывать немного легче, если знаешь, кто одержал над тобой верх.

— У меня никого нет, — быстро сказала она, однако Майкла ее ответ не слишком убедил.

— Поговорим позже.

Сара смотрела ему вслед, чувствуя, как ее охватывает сильное беспокойство.

— Я помню свои первые годы в суде. — Рэмси смотрел в окно, и по его лицу блуждала улыбка.

Он сидел напротив Элизабет Найт, самого младшего юриста суда. Ей было за сорок, среднего роста, стройная, с длинными черными волосами, собранными на затылке в скучный узел, резкими чертами лица и гладкой кожей, как будто она вообще не бывала на улице. Найт очень быстро заработала репутацию судьи, чаще остальных задающего вопросы на устных прениях, а также одного из самых трудолюбивых членов суда.

— Уверена, что воспоминания о них все еще остаются очень яркими. — Найт откинулась на спинку стула и мысленно пробежалась по своему расписанию на остаток дня.

— Это был очень познавательный процесс.

Она удивленно взглянула на него — и обнаружила, что Рэмси сидит, сцепив за головой крупные руки, и смотрит прямо на нее.

— На самом деле у меня ушло пять лет на то, чтобы разобраться, что к чему, — продолжал он.

Найт сумела удержаться от улыбки.

— Гарольд, вы слишком скромничаете. Я уверена, вы поняли, что тут к чему, еще прежде, чем вошли в эти двери.

— Я серьезно. Понимание того, что здесь происходит, действительно требует времени. И у меня было много великолепных примеров, на которые я мог равняться. Феликс Абернати, старина Том Паркс… Не стоит стыдиться того, что уважаешь опыт других людей. На самом деле это часть процесса обучения, которое мы все проходим. Хотя должен сказать, что вы прогрессируете быстрее многих, — быстро добавил он. — Однако здесь самым ценным качеством является терпение. Вы с нами всего три года, я же называю Верховный суд своим домом уже двадцать лет. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— Вы немного обеспокоены моим участием в том, что дело «Соединенные Штаты против Чанс» взято в рассмотрение в конце прошлого срока, — пряча улыбку, ответила Найт.

Рэмси резко выпрямился на своем стуле.

— Не стоит верить всему, что говорят.

— Как раз наоборот: я обнаружила, что разведывательная сеть клерков необычайно точно трактует факты.

Рэмси снова откинулся на спинку стула.

— Ну, должен признаться, что меня это немного удивило. В данном деле нет юридических тонкостей, требующих нашего вмешательства. Нужно ли еще что-то говорить? — И он вскинул вверх руки.

— Таково ваше мнение?

Щеки Рэмси слегка покраснели.

— Таково официальное мнение Верховного суда, которое не меняется вот уже пятьдесят лет. Я лишь прошу вас относиться к судебным практикам с уважением, которого они заслуживают.

— Вы не найдете человека, который больше, чем я, уважал бы это учреждение.

— Счастлив по этому поводу.

— И я с радостью выслушаю ваше мнение по поводу дела Чанс после того, как мы во время прений узнаем, что думают о нем остальные судьи.

Рэмси спокойно на нее посмотрел.

— Прения будут очень короткими, учитывая, сколько требуется времени, чтобы сказать «да» или «нет». Проще говоря, к концу дня у меня будет по меньшей мере пять голосов, а у вас — ни одного.

— Ну, я убедила троих судей проголосовать за слушание дела.

У Рэмси сделался такой вид, будто он вот-вот расхохочется.

— Вы скоро узнаете, что разница между количеством голосов, отданных за то, чтобы заслушать дело в суде, и за то, чтобы принять по нему решение, огромна. Поверьте мне, большинство будет у меня.

Найт мило улыбнулась.

— Ваша уверенность вызывает восхищение. Этому мне стоит у вас поучиться.

Рэмси встал, собираясь уйти.

— Тогда подумайте над еще одним уроком: маленькие ошибки имеют обыкновение приводить к большим. Наша работа — штука пожизненная, и единственное, что у нас есть, — это репутация. Если она разрушена, ее уже не вернуть. — Рэмси направился к двери. — Желаю вам продуктивного дня, Бет, — сказал он и вышел.

Глава 3

— Руфус? — Сэмюель Райдер осторожно прижал трубку к уху. — Как ты меня нашел?

— В здешних краях не так много адвокатов, Сэмюель, — ответил Хармс.

— Я больше не служу в ОНВЮ.

— Наверное, на гражданке платят лучше.

— Иногда я скучаю по форме, — соврал Райдер.

Он был перепуганным до полусмерти новобранцем, к счастью, с дипломом юриста, и оказался на безопасном местечке в отделе начальника военно-юридической службы — или ОНВЮ, — вместо того чтобы с винтовкой в руках пробираться сквозь джунгли во Вьетнаме: толстый, трясущийся от страха солдат, отличная мишень для врага.

— Мне нужно с тобой встретиться. Не хочу говорить по телефону зачем.

— В Форт-Джексоне все в порядке? Я слышал, тебя туда перевели.

— Ясное дело. С тюрьмой все нормально.

— Я не это имел в виду, Руфус. Мне интересно, почему ты решил разыскать меня после стольких лет.

— Ты же по-прежнему мой адвокат? С того единственного момента, когда мне потребовалась помощь…

— У меня очень плотное расписание, и я обычно не езжу так далеко.

Рука Райдера сильнее сжала трубку, когда он услышал следующие слова Руфуса.

— Мне очень нужно встретиться с тобой завтра, Сэмюель. Тебе не кажется, что ты мой должник?

— Я сделал для тебя тогда все, что смог.

— Ты согласился на сделку. Быстро и без проблем.

— Нет, — возразил Райдер, — мы заключили досудебное соглашение с представителями суда, обвинитель его подписал, и это было очень умное решение.

— Ты даже не попытался смягчить мой приговор, в отличие от большинства адвокатов.

— Кто тебе такое сказал?

— В тюрьме можно многому научиться.

— Ну, остановить фазу вынесения приговора нельзя. Ты не забыл, что мы представили наше дело на рассмотрение членов комитета?

— Но ты даже не вызвал свидетелей, и вообще я не заметил, чтобы ты особо старался ради меня.

— Я сделал все, что мог, — начал защищаться Райдер. — Хочу напомнить, Руфус, что тебя могли приговорить к смертной казни. Маленькая белая девочка, и все такое. Тебе могли припаять убийство первой степени. По крайней мере, мне так сказали. Ты остался в живых.

— Завтра, Сэмюель. Я внесу тебя в список моих посетителей. Часов в девять утра. Спасибо тебе, спасибо огромное. Да, и принеси с собой маленький радиоприемник.

И прежде чем Райдер успел спросить, зачем нужен приемник и вообще с какой стати ему навещать Руфуса, Хармс повесил трубку.

Райдер откинулся на спинку невероятно удобного кресла и обвел глазами просторный, отделанный деревянными панелями кабинет. Он работал юристом в маленьком городке в сельском районе, недалеко от Блэксбурга, штат Вирджиния, и все у него было отлично: прекрасный дом, новый «Бьюик» каждые три года, отпуск два раза в год. Он оставил прошлое за спиной — особенно самое ужасное дело, которым ему довелось заниматься за свою короткую карьеру военного адвоката. Дело, вызывавшее тошноту под стать той, что появляется, если выпить скисшего молока, только никакое количество таблеток не могло прогнать то отвратительное чувство…

Райдер провел рукой по лицу, и его мысли вернулись в начало семидесятых, время хаоса в армии, стране, да и во всем мире. Все обвиняли всех за все, что когда-либо шло не так в истории вселенной. В голосе позвонившего ему Руфуса Хармса звучала горечь, но ведь он на самом деле убил ту девочку. Жестоко. Прямо на глазах ее семьи. Всего за несколько секунд, прежде чем кто-то успел ему помешать, сломал ей шею.

От имени Хармса Райдер договорился о досудебном соглашении, но по закону армии имел право отказаться от сделки во время фазы вынесения приговора. Ответчику могло быть назначено наказание, либо оговоренное в досудебном соглашении, либо вынесенное судьей или присяжными, только в исполнении военных. Однако в любом случае приговор был бы меньше. Слова Хармса задели Райдера, потому что тогда его убедили не слишком стараться во время фазы вынесения приговора. Он согласился с обвинителем, что нет смысла вызывать сторонних свидетелей, которые могли бы рассказать о характере Хармса и тому подобное. Кроме того, не попытался отыскать новые факты и свидетелей, положившись на данные из официального заключения.

До некоторой степени он нарушил правила, потому что по закону ответчик никоим образом не может быть лишен права отказаться от сделки. Если б Райдер не предпринял определенных шагов в этом направлении, прокурор потребовал бы смертного приговора и, учитывая суть преступления, добился бы успеха. То, что убийство произошло так стремительно, что доказать его преднамеренность было бы очень трудно, значения не имело. Холодное тело ребенка разбивало любой логический или юридический анализ.

Никого не волновала правда про Руфуса Хармса. Он был чернокожим мужчиной, который бо€льшую часть своей армейской карьеры провел на гауптвахте. Бессмысленное убийство ребенка, вне всякого сомнения, не улучшило мнение армии о нем. Многие считали, что такой человек не имеет права на честный суд, разве что тот будет быстрым, очень болезненным и смертельным. И, возможно, Райдер относился к их числу. Так что он не лез из кожи вон, чтобы защитить Хармса, но добился того, чтобы ему сохранили жизнь — лучшее, что мог сделать для него любой адвокат.

И сейчас Райдер спрашивал себя: почему Руфус вдруг захотел с ним встретиться?

Глава 4

Джон Фиске встал из-за стола совещаний и посмотрел на своего оппонента, Пола Уильямса. Молодой помощник адвоката штата только что закончил излагать детали своего ходатайства.

— Ты придурок, Поли, и все испортил.

Когда Фиске повернулся к судье Уолтерсу, он едва сдерживал возбуждение. Джон был широкоплечим, и хотя его рост равнялся шести футам, он все равно на пару дюймов уступал своему младшему брату. В отличие от Майкла Фиске, его лицо вряд ли отвечало стандартам классической мужской красоты: пухлые щеки, слишком заостренный подбородок и дважды сломанный нос — один раз в средней школе во время соревнований по борьбе, второй остался напоминанием о службе в полиции. Однако черные волосы, падавшие на лоб и растрепанные, выглядели весьма привлекательно и даже непосредственно, а в глазах сиял напряженный ум.

— Ваша честь, чтобы не тратить зря время суда, я хочу сделать предложение офису прокурора штата касательно его ходатайства. Если они согласятся отступить и внести одну тысячу долларов на счет общественной защиты, я отзову свой ответ и не стану требовать санкций и мы сможем разойтись по домам.

Пол Уильямс вскочил со своего места так стремительно, что у него свалились очки, которые со стуком упали на стол.

— Это неслыханно, ваша честь!

Судья Уолтерс окинул взглядом заполненный людьми зал заседаний суда, молча посмотрел на толстую папку с документами и устало махнул рукой обоим.

— Подойдите.

Встав перед судьей, Фиске сказал:

— Ваша честь, я всего лишь пытаюсь оказать им услугу.

— Наш офис не нуждается в услугах мистера Фиске, — с отвращением заявил Уильямс.

— Да ладно тебе, Поли, — всего тысяча баксов, и ты сможешь выпить кружку пива, прежде чем отправишься к своему боссу, чтобы объяснить, что все испортил. Я даже готов тебя угостить.

— Вы не получите от нас ни гроша даже за тысячу лет, — презрительно бросил обвинитель.

— Ну, мистер Уильямс, ваше предложение несколько необычно, — вмешался судья Уолтерс.

В судах по уголовным делам Ричмонда ходатайства заслушивались до или во время заседания. И к ним никогда не прилагались подробные и длинные комментарии. Печальная правда состояла в том, что большинство уголовных законов было сформулировано четко и ясно. И только в необычных делах, когда судья, выслушав устные аргументы адвоката и прокурора, сомневался касательно решения, которое следовало принять, он просил письменное резюме. Поэтому судья Уолтерс был несколько озадачен тем, что офис прокурора, не дожидаясь официального запроса, предоставил суду пояснение своей позиции.

— Я знаю, ваша честь, — сказал Уильямс. — Однако, как я уже говорил, ситуация очень необычная.

— Необычная? — не выдержал Фиске. — Скорее, дурацкая, Поли.

— Мистер Фиске, я уже предупреждал вас касательно вашего нетрадиционного поведения в зале суда и без колебаний посчитаю его неуважением, если и в дальнейшем вы будете вести себя в том же духе, — перебил его судья Уолтерс. — Продолжите ваше выступление.

Уильямс вернулся на свое место, и Фиске подошел к кафедре.

— Ваша честь, несмотря на то, что «срочное» заявление офиса общественного прокурора отправлено факсом в мой офис посреди ночи и у меня было недостаточно времени, чтобы подготовить надлежащий ответ, полагаю, если вы посмотрите на вторые параграфы на страницах четыре, шесть и девять присланного нам меморандума, вы согласитесь, что изложенные там факты, особенно в свете криминального прошлого ответчика, заявления арестовавших его офицеров полиции, а также показания двух свидетелей, оказавшихся на месте преступления, которое якобы совершил мой клиент, не стыкуются с имеющимися в данном деле фактами. Более того, прецедент, о котором сообщает офис прокурора на странице десять, совсем недавно отвергнут решением Верховного суда Вирджинии. Я вложил данные материалы в свой ответ и подчеркнул несоответствия для вашего удобства.

Пока судья Уолтерс изучал лежавшие перед ним бумаги, Фиске наклонился к Уильямсу и сказал:

— Видишь, что бывает, когда пишешь такое дерьмо посреди ночи? — И он положил свой ответ перед Уильямсом. — Поскольку у меня было всего пять минут, чтобы прочитать ваше ходатайство, я подумал, что могу оказать вам ответную любезность. Можете почитать вместе с судьей.

Уолтерс закончил просматривать документ и наградил Уильямса таким взглядом, что от него даже у самого спокойного зрителя в зале по спине пробежали мурашки.

— Надеюсь, у вас есть на это адекватный ответ, мистер Уильямс, хотя лично я даже представить не могу, каким он может быть.

Прокурор поднялся со своего стула, а когда открыл рот, чтобы ответить, обнаружил, что голос вместе с высокомерием куда-то подевались.

— Ну? — нетерпеливо проговорил судья Уолтерс. — Скажите же что-нибудь, иначе я поддержу просьбу мистера Фиске о санкциях прежде, чем ее выслушаю.

Адвокат взглянул на Уильямса, и выражение его лица слегка смягчилось. Никто ведь не знает, когда понадобится одолжение.

— Ваша честь, я уверен, что фактические и правовые ошибки в заявлении офиса прокурора возникли по причине переутомления юристов, а не намеренно. Я даже готов сократить наше предложение до пятисот долларов, но хотел бы получить личное извинение офиса прокурора за то, что они не дали мне выспаться.

В зале суда раздались смешки.

Неожиданно со стороны последних рядов послышался громоподобный голос:

— Судья Уолтерс, если мне будет позволено вмешаться, офис прокурора принимает это предложение.

Все повернулись посмотреть на человека, прервавшего заседание, — невысокого, почти лысого, толстого мужчину, одетого в полосатый костюм и рубашку с туго накрахмаленным воротником, который подпирал волосатую шею.

— Мы принимаем предложение, — повторил он низким прокуренным голосом, растягивая слова, как человек, всю жизнь проживший в Вирджинии. — И просим у суда прощения за то, что отняли у него столько времени.

— Я рад, что вы тут оказались, мистер Грэм, — сказал судья Уолтерс.

Бобби Грэм, прокурор штата от города Ричмонд, коротко кивнул, прежде чем направиться к двойным стеклянным дверям. Он не стал извиняться перед Фиске, но адвокат защиты решил не настаивать. В суде редко получаешь все, что просишь.

— Иск офиса прокурора штата отклонен без сохранения за истцом права предъявления иска по тому же основанию, — объявил судья Уолтерс и посмотрел на обвинителя. — Мистер Уильямс, думаю, вам следует выпить пива с мистером Фиске; только, полагаю, платить должен ты, сынок.

Когда объявили следующее дело, Фиске закрыл портфель и вышел из зала суда. Уильямс не отставал.

— Тебе следовало согласиться на мое первое предложение, Поли.

— Я тебе это запомню, Фиске, — сердито заявил Уильямс.

— И правильно.

— Мы все равно закроем Джерома Хикса, — прошипел Уильямс. — И не рассчитывай, что будет иначе.

Фиске знал, что для Поли Уильямса и других помощников прокуроров, с которыми ему доводилось иметь дело, его клиенты являлись врагами на всю жизнь, которые заслуживают самого сурового наказания. И в некоторых случаях они были правы. Но не во всех.

— Знаешь, о чем я думаю, Уильямс? — спросил адвокат. — Я думаю, как быстро пройдет тысяча лет.

Когда Фиске покинул зал заседаний суда на третьем этаже, он прошел мимо полицейских офицеров, с которыми служил, когда был копом в Ричмонде. Один из них улыбнулся, кивнул, здороваясь, но остальные даже не посмотрели в его сторону. Они считали его предателем, сменившим пистолет и полицейский жетон на костюм и портфель. Человеком, защищавшим интересы другой стороны. Гореть тебе в аду, брат Фиске.

Он взглянул на группу чернокожих парней с такими короткими стрижками, что те казались лысыми; штаны спущены по самое не балуйся, так, что видны боксеры, одинаковые, точно униформа банды. Куртки, большие кеды без шнурков. Они открыто бросали вызов системе правосудия и все до одного выглядели мрачными.

Парни столпились около своего адвоката, белого мужчины, расплывшегося от офисной работы, потеющего в дорогом полосатом костюме с засаленными манжетами, в мокасинах из блестящей кожи и роговых очках. Тот слегка подергивался, объясняя что-то своему отряду скаутов, и постукивал кулаком по жирной ладони. А молодые черные парни напрягали брюшные прессы под шелковыми рубашками, купленными на деньги, вырученные за наркотики, и слушали его очень внимательно. Они считали, что это единственная ситуация, когда они нуждались в нем и могли позволить себе смотреть на него без презрения или не сквозь прицел пистолета. Он был им нужен — до следующего раза. А он непременно наступит. В этом здании адвоката защищала особая магия. Здесь даже Майкл Джордан не мог прикоснуться к этому белому мужчине. Они были Льюисом и Кларком, а он — их Сакагавеей[243]. Произнеси волшебные слова, Сак. Не дай им нас победить.

Фиске знал, что говорил Костюм, знал совершенно точно, как будто умел читать по губам. Он специализировался на защите членов банд, совершавших самые разные преступления. Лучшая стратегия: полное и категорическое молчание. Мы ничего не видели и не слышали. Ничего не помним. Выстрелы? Скорее всего, выхлоп какой-то машины. Помните важную истину, парни: «Не убий». Но, если ты все-таки убил, не сдавайте друг друга. Адвокат стукнул ладонью по портфелю, чтобы подчеркнуть свои слова. Группа распалась, и игра началась.

В другой части коридора, на прямоугольной, обитой серым ковролином скамье сидели три проститутки, ночные труженицы. Полный набор, на любой вкус: черная, азиатка и белая. Они ждали, когда их вызовут в зал суда. Азиатка явно нервничала: судя по всему, ей срочно требовалось покурить травки или уколоться, чтобы немного успокоиться. Взглянув на двух других, Фиске сразу понял, что они — ветераны своего дела. Они прогуливались по коридору, садились, демонстрировали бедра и выставляли напоказ грудь, когда мимо проходил какой-нибудь симпатичный старикан или молодой турок. Зачем лишаться заработка из-за ерундового вызова в суд? В конце концов, они же в Америке…

Фиске спустился вниз на лифте и как раз проходил через металлодетектор и рентгеновский аппарат, теперь установленные во всех судах, когда к нему направился Бобби Грэм с незажженной сигаретой в руке. Фиске он не нравился — ни как человек, ни как профессионал. Грэм выбирал дела в зависимости от того, какого размера будут заголовки в газетах, и никогда не брался за такие, над которыми придется попотеть, чтобы их выиграть. Публика не любит прокуроров, которые терпят поражение.

— Мелкое предварительное ходатайство в плевом деле. Большому человеку наверняка есть чем заняться, не так ли, Бобби? — заявил Фиске.

— Может, у меня было предчувствие, что ты разжуешь и выплюнешь одного из моих малышей. Тебе пришлось бы потрудиться, будь на его месте настоящий прокурор.

— Такой, как ты?

Грэм с кривой улыбкой засунул незажженную сигарету в рот.

— Мы живем в, вероятно, самой проклятой табачной столице мира, где производится больше всего сигарет на планете, и человек не имеет права закурить в здании суда.

Он пожевал конец сигареты «Пэлл Мэлл» без фильтра, с громким хлюпом втягивая в себя никотин. На самом деле в здании суда Ричмонда имелись отведенные для курения зоны, но только не там, где в настоящий момент стоял Грэм.

— Кстати, Джерома Хикса арестовали сегодня утром по подозрению в убийстве какого-то парня в Саутсайде, — победоносно ухмыльнувшись, сообщил он. — Черный прикончил черного, в деле замешаны наркотики. Какая неожиданность… Очевидно, он решил пополнить свои запасы кокаина, но не хотел делать это через нормальные каналы. Только вот твой парень не знал, что мы следили за продавцом.

Фиске устало прислонился к стене. Победы в суде нередко оказывались «пустышкой», особенно если твой клиент не мог держать свои преступные побуждения в узде.

— Правда? В первый раз слышу.

— Я приехал сюда на досудебное совещание и решил, что вполне могу сообщить тебе эту новость. Профессиональная вежливость.

— Конечно, — сухо сказал Фиске. — Но, если это так, почему ты позволил Поли пойти в суд? — Когда Грэм промолчал, он сам ответил на свой вопрос: — Хотел посмотреть, как я буду выписывать в зале суда кренделя?

— Ну, должен же человек получать удовольствие от работы.

Фиске сжал руку в кулак, но уже в следующее мгновение опустил ее. Грэм того не стоил.

— Скажи-ка мне в качестве профессиональной вежливости, были ли там свидетели?

— Ага, около полудюжины; орудие убийства обнаружили в машине Джерома, как и его самого. Он чуть не прикончил двух полицейских, когда попытался сбежать. У нас есть кровь и наркотики, которых хватит на целый магазин. В любом случае, я подумываю бросить дело о распространении, по которому ты его защищаешь, и сосредоточиться на новом повороте событий. Мне приходится максимизировать свои скудные ресурсы. Хикс — плохой парень, Джон. Думаю, мы будем выступать за то, чтобы классифицировать его преступление как тяжкое.

— Тяжкое преступление? Да ладно тебе, Бобби.

— Преднамеренное и заранее обдуманное убийство любого человека во время совершения ограбления является тяжким преступлением и карается смертной казнью. По крайней мере, так говорится в действующем законодательстве штата Вирджиния.

— Мне плевать, что говорит закон; ему всего восемнадцать.

Лицо Грэма напряглось.

— Странно слышать такое от юриста и представителя судебной власти.

— Закон — это сито, через которое мне приходится просеивать факты, потому что они всегда воняют.

— Они — отбросы и с самого рождения думают только о том, чтобы причинять другим людям вред. Нам следует начать строить тюрьмы для новорожденных до того, как кто-нибудь серьезно пострадает от этих сучьих детей.

— Всю жизнь Джерома Хикса можно…

— Давай, вини во всем его ужасное детство, — перебил его Грэм. — Старая история, которая повторяется снова и снова.

— Вот именно, повторяется.

Грэм улыбнулся и покачал головой.

— Послушай, я не могу сказать, что у меня было такое уж счастливое детство. Хочешь узнать мой секрет? Я работал, как проклятый. И если я сумел добиться успеха, значит, и они могут. Дело закрыто.

Фиске повернулся, собираясь уйти, но в последний момент обернулся.

— Я взгляну на отчет об аресте, а потом позвоню тебе.

— Нам не о чем говорить.

— Ты же ведь знаешь, Бобби, что его убийство не сделает тебя генеральным прокурором. Тебе следует выбирать дела посерьезнее.

Фиске развернулся и зашагал прочь.

Грэм сломал сигарету между пальцами и проворчал:

— Попробуй найти настоящую работу, Фиске.

Спустя полчаса Фиске встречался с одним из своих клиентов в загородной тюрьме штата. По работе ему часто приходилось бывать в пригородах Ричмонда, в округах Энрико, Честерфилд, Хановер и даже в Гучленде. Постоянно расширяющееся поле деятельности не слишком его радовало, но это было вроде встающего солнца. Так будет продолжаться до того самого дня, пока оно не остановится навсегда.

— Мне нужно поговорить с тобой о заявлении, Дерек.

Дерек Браун — или ДБ1, как звали его на улице — был светлокожим афроамериканцем, с татуировками, исполненными ненависти, непристойностями и поэзии, которые украшали его руки от самых плеч. Он провел достаточно времени в тюрьме, чтобы накачать мышцы, и его бицепсы впечатляли. Фиске один раз видел, как он играл в баскетбол в тюремном дворе. Обнаженный торс, великолепное, мускулистое тело, татуировки на спине и плечах. Издалека они выглядели как музыкальная партитура. Дерек взлетал в воздух, точно реактивный самолет, и парил, словно его удерживала невидимая рука. А охранники и другие заключенные с восхищением смотрели, как он забрасывал мяч в корзину и победоносно махал зрителям рукой. Впрочем, он был не настолько хорош, чтобы играть в команде колледжа и уж, конечно, не в НБА. Поэтому сейчас Дерек и Фиске смотрели друг на друга в окружной тюрьме.

— Помощник прокурора предложил умышленное причинение вреда здоровью, преступление третьего класса.

— А почему не шестого?

Фиске удивленно на него посмотрел. Эти парни так часто имели дело с уголовной системой, что нередко знали кодекс лучше большинства адвокатов.

— Класс шесть сейчас хит сезона. Твой имел место на следующий день.

— У него был пистолет. Я не собираюсь связываться с Пэком, когда он вооружен, а я — нет. Ты что, совсем ничего не соображаешь?

Фиске отчаянно хотелось протянуть руку и стереть высокомерие с его лица.

— Извини, но обвинение не откажется от третьего класса.

— Сколько? — с каменным лицом спросил Дерек, у которого, по подсчету Фиске, уши были проколоты двенадцать раз.

— Пять, с тем, что ты уже отсидел.

— Вот дерьмо! Пять лет за то, что я порезал ублюдка вонючим перочинным ножичком?

— Кинжалом с лезвием шесть дюймов. И ты ударил его десять раз. На глазах у свидетелей.

— Проклятье, он щупал мою девку! Разве это нельзя засчитать как защиту?

— Радуйся, что тебе не инкриминируют убийство первой степени, Дерек. Врачи сказали, ему повезло, что он не истек кровью прямо на улице. И если б Пэк не был таким опасным куском дерьма, то, что ты сделал, не назвали бы злоумышленным причинением ран. Тебя обвинили бы в злоумышленном причинении ран при отягчающих обстоятельствах. И тебе прекрасно известно, что это уже от двадцати до пожизненного.

— Он лез к моей девке. — Дерек наклонился вперед и выставил перед собой костлявые костяшки пальцев, чтобы подчеркнуть абсолютную логику своей моральной и правовой позиции.

Фиске знал, что у Дерека хорошо оплачиваемая работа, хотя и совершенно противозаконная. Он являлся первым лейтенантом номера два в сети распространения наркотиков в Ричмонде, отсюда и его кличка ДБ1. Боссом являлся Турбо, двадцати четырех лет от роду. В его империю, известную своей великолепной организацией и жесткой дисциплиной, входили несколько легальных заведений: химчистки, кафе, ломбард; на них работали бухгалтеры и адвокаты, которые занимались деньгами от продажи наркотиков после того, как их отмывали. Турбо был очень умным молодым человеком, а также обладал талантом к математике и деловой хваткой. Фиске пару раз хотелось его спросить, почему он не организовал компанию, которая могла бы войти в список «Форчун 500». Денег почти так же, зато уровень смертности значительно ниже.

Обычно Турбо поручал одному из своих адвокатов с Мэйн-или Франклин-стрит, которым платил триста долларов в час, позаботиться о Дереке. Но сейчас его преступление не имело отношения к бизнесу Турбо, и тот не стал в этом участвовать. То, что он отдал его человеку вроде Фиске, являлось своего рода наказанием за то, что Дерек совершил глупость и подставился из-за женщины. Турбо ни секунды не сомневался, что Дерек его не сдаст, а прокурор даже не пытался задавать вопросы о бизнесе Турбо. Если ты распускаешь язык, ты — мертвец, и не важно, в тюрьме ты или на свободе.

Дерек рос в симпатичном районе, где жили представители среднего класса, к которому принадлежали его родители, пока не решил бросить школу и вместо того, чтобы честно зарабатывать на жизнь, соблазнился легкими деньгами от торговли наркотиками. У него были все преимущества, и он мог заняться чем угодно. В мире хватало Дереков Браунов, чтобы он равнодушно относился к жуткой судьбе подростков, становившихся жертвами героинового эликсира, поставляемого людьми вроде Турбо. Поэтому Фиске отчаянно хотелось как-нибудь поздно вечером взять биту, привести Дерека в темный переулок и научить его старомодным ценностям.

— Офису прокурора глубоко наплевать, что он делал в тот вечер с твоей подружкой.

— Поверить не могу в это дерьмо. Один мой приятель порезал кое-кого в прошлом году — и получил всего два года, причем половину условно. Вышел через три месяца чистый, как младенец. А меня ждет пять проклятых лет? Что ты за дерьмовый адвокат такой?

— А у твоего приятеля имелись судимости в прошлом? — «И был ли твой дружок одним из главных виновников в распространении самой страшной болезни в Ричмонде?» — хотелось ему спросить, и он так и сделал бы, только понимал, что это совершенно бесполезно. — Знаешь, что я тебе скажу, я буду просить три с учетом того времени, что ты уже отсидел.

Дереку наконец стало интересно.

— Думаешь, у тебя выйдет?

Фиске встал.

— Откуда мне знать, я всего лишь дерьмовый адвокат.

Перед тем как выйти, он посмотрел на зарешеченное окно, за которым новая партия заключенных выбиралась из фургона, и их кандалы выбивали дробь по асфальту. Большинство были молодыми чернокожими парнями и латиноамериканцами, и все рассматривали своих будущих соседей, оценивая, на что те способны и чего от них ждать. Рабы и господа. Кого первым порежут или отделают до потери сознания. Несколько белых заключенных выглядели так, что, казалось, рухнут на землю и умрут от ужаса еще прежде, чем доберутся до своих камер.

Некоторые из них, вероятно, являлись сыновьями тех, кого патрульный Джон Фиске арестовал десять лет назад. Тогда они были совсем детьми, возможно, мечтали о другой судьбе: папы нет дома, мама из последних сил сражается с жизнью, и конца этой неравной борьбе не видно. А может, и нет. Реальность имеет обыкновение наказывать подсознание. Мечты не откладывают исполнение приговора, они лишь продолжение кошмара обычной жизни.

Когда Фиске служил копом, его диалоги с большинством арестованных имели обыкновение повторяться.

— Я тебя убью, мужик. Прикончу всю твою семью, — кричали ему одни, изможденные наркотиками, когда он надевал на них наручники.

— Угу. Ты имеешь право хранить молчание. Может, воспользуешься им?

— Послушай, друг, я не виноват. Это сделал мой приятель. Он меня подставил.

— И где же твой приятель? А как насчет крови у тебя на руках? И пистолета в кармане? И кокса в носу? Это все сделал твой приятель? Отличные у тебя друзья.

Потом их взгляд падал на труп, они теряли самообладание и начинали лопотать: «Дерьмо господне! Мама, где моя мамочка? Позвоните ей. Сделайте это для меня, о проклятье, ну позвоните же, пожалуйста. Мамуля! Вот дерьмо!»

— Вы имеете право на адвоката, — спокойно сообщал он им.

Вот таким был раньше Джон Фиске.

…Через пару судебных слушаний он покинул построенное из кирпича и стекла здание суда Джона Маршалла, названного так в честь третьего председателя Верховного суда США. Родовое гнездо Маршалла все еще находилось в соседнем доме, но теперь превратилось в музей, посвященный памяти великого американца, родившегося в Вирджинии. Он бы перевернулся в гробу, если б знал, какие страшные преступления обсуждали и каких жестоких преступников защищали в суде, носящем его имя.

Фиске зашагал по Девятой улице в сторону реки Джеймс. Последние несколько дней в городе царила влажная жара, но с приближением дождя стало прохладнее, и он поплотнее закутался в плащ. А когда полил дождь, адвокат побежал по тротуару, разбрызгивая ботинками воду, скопившуюся в лужах, которые собрались в выбоинах в асфальте и бетоне.

Когда он добрался до своего офиса в Шокоу-Слип, волосы и плащ у него промокли, и вода стекала тоненькими ручейками по спине. Фиске не стал ждать лифт, взлетел вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и отпер дверь своего кабинета. Он находился в большом здании, где когда-то располагался табачный склад; теперь его обшитые дубовыми и сосновыми панелями внутренности разделили на огромное количество кабинетов со стенами из гипрока. Однако запах табачных листьев остался навсегда. И не только здесь. Направляясь на юг по 95‑й автостраде мимо фабрики «Филипп Морис», о которой говорил Бобби Грэм, можно было получить приличную дозу никотина, даже не прикуривая сигарету. У Фиске нередко возникал соблазн бросить зажженную спичку в окно, когда он проезжал мимо, чтобы посмотреть, не загорится ли на территории воздух.

Кабинет Фиске занимал одну комнату с крошечной ванной, что было очень важно, поскольку он ночевал здесь чаще, чем в своей квартире. Адвокат повесил плащ сушиться и вытер лицо и волосы полотенцем, которое взял с вешалки в ванной. Затем он поставил кофейник, смотрел, как варится кофе, и думал про Джерома Хикса.

Если он добьется успеха, парень проведет остаток жизни за решеткой вместо того, чтобы получить смертельную инъекцию в комнате для приведения смертного приговора в исполнение. Убийство восемнадцатилетнего черного мальчишки не поможет Грэму стать генеральным прокурором, о чем он так мечтает. Про разборки между черными парнями, к тому же неудачниками, не напишут даже на последней странице в газете.

Когда Фиске был копом в Ричмонде, он чудом остался в живых во время войны с волной насилия, охватившего город и прилегающие к нему районы. Оно, точно аневризма размером с округ, оставляло за собой разрушенные трущобы и высокие, дорогие здания центра города, накрывало их, обтекая со всех сторон, минуя ненадежные баррикады пригородов. Это происходило не только в одном штате — криминальная активность набирала силу повсюду, и ее потоки, нарушая все границы, неслись вперед. «А когда они встретятся и смешаются друг с другом, что нас ждет?» — думал Фиске.

Он резко сел. Обжигающая боль зарождалась медленно, как и всегда. Адвокат почувствовал, как она начала свое движение от желудка к груди и дальше, охватывая все вокруг. Наконец, точно горячая лава в траншее, ощущение невероятного жара стало спускаться вниз, по предплечьям, захватило пальцы… Фиске с трудом поднялся на ноги, запер дверь кабинета и снял рубашку с галстуком. Под ней у него была надета футболка — он всегда носил проклятые футболки. Сквозь хлопок Фиске нащупал пальцами толстый шрам, у которого, несмотря на прошедшие годы, так и остались грубые края. Он начинался сразу под пупком и следовал по ровному следу, оставленному пилой хирурга, до самого основания шеи.

Фиске рухнул на пол и сделал, не останавливаясь, пятьдесят отжиманий. Жар в груди и конечностях снова опалил его, но потом начал постепенно отступать. Капля пота упала со лба на деревянный пол, и ему показалось, что он видит в ней свое отражение. По крайней мере, это была не кровь. После отжиманий Фиске сделал столько же упражнений на брюшной пресс, и с каждым новым движением шрам сокращался и шевелился, точно змея, против его желания вживленная в тело. Джон приделал на дверь, ведущую в ванную комнату, металлическую перекладину, которая легко и быстро убиралась, и подтянулся дюжину раз. Раньше он мог сделать в два раза больше, но у него медленно убывали силы. То, что пряталось под изуродованной кожей, рано или поздно победит и убьет его, но сейчас, временно, жар отступил — казалось, физическая нагрузка испугала и прогнала его, показав непрошеному гостю, что дома кто-то еще есть.

Фиске навел порядок в ванной комнате и снова надел рубашку. Затем налил кофе и, потягивая его маленькими глотками, стал смотреть в окно. Он почти не видел реку, но знал, что, когда дождь пойдет сильнее, вода в ней станет неспокойной и бурливой. Они с братом часто катались по ней в лодке или медленно скользили на резиновых покрышках в жаркие летние дни. Но с тех пор прошло много лет. И ближе к реке, чем сейчас, Фиске уже давно не оказывался. Ленивые дни безделья остались в прошлом. Теперь в его занятой жизни места для развлечений не осталось.

Впрочем, ему нравилось то, чем он занимался, — по крайней мере, по большей части. Он не был суперадвокатом Верховного суда, как его брат, но гордился своей работой и тем, как ее делал. Когда он умрет, после него не останется больших денег или выдающейся репутации, но он верил, что уйдет из жизни удовлетворенным тем, что ему удалось совершить.

С этими мыслями Фиске вернулся к своей работе.

Глава 5

Форт-Джексон, точно задумчивый ястреб, пристроился на пустынном участке земли на юго-западе Вирджинии, одинаково далеко от границ Теннесси, Кентукки и Западной Вирджинии, в самом сердце отдаленного угледобывающего района округа. В Соединенных Штатах имелось совсем мало — если вообще таковые были — стоявших отдельно военных тюрем. Как правило, они находились рядом с военными базами, по традиции и в связи с ограниченностью средств. У Форт-Джексона также имелся военный объект, однако доминирующей всегда оставалась тюрьма, где самые опасные преступники армии США безмолвно считали оставшиеся до конца их жизни дни.

Из Форт-Джексона никогда и никто не совершал побегов, и даже если какому-то заключенному удавалось обрести свободу без участия суда, она оказывалась короткой и не доставляла ему радости. Окружающая местность представляла собой тюрьму даже более опасную — зазубренные скалы, угольные карьеры, коварные дороги с уходившими круто вниз обочинами, густые, почти непроходимые леса, где полно щитомордников и гремучек. В грязных речках поджидал еще более агрессивный их родственник — водяной щитомордник, готовый в любой момент наброситься на ноги зазевавшегося и испуганного путника, нарушившего границы его владений. А местные жители, привыкшие во всем полагаться только на себя, в этом всеми забытом уголке Вирджинии — человеческий эквивалент колючей проволоки — не только мастерски владели ножами и пистолетами, но и не боялись пускать их в дело. И, тем не менее, скалистые склоны, великолепные леса, цветы и кусты, запах неспешной дикой жизни и тихие глубины океана обладали своеобразной и потрясающей красотой.

Адвокат Сэмюель Райдер миновал главные ворота форта, получил значок посетителя и поставил машину в специально отведенном месте. Немного нервничая, он прошел по плоскому, с каменными стенами входу в тюрьму, чувствуя, как портфель тихонько постукивает его по ноге в синих брюках. Двадцать минут ушло на досмотр: проверка документов, а затем списка посетителей на предмет, внесена ли туда его фамилия; потом его прощупали, он прошел через металлодетектор и, наконец, показал, что лежит в портфеле. Охранники с подозрением посмотрели на маленький транзисторный приемник, но, убедившись, что в нем нет ничего запрещенного, не стали отбирать.

Райдеру зачитали стандартные правила, и на каждое он давал громкий утвердительный ответ. Он знал, что стоит ему нарушить одно из них, и охранники мгновенно забудут про вежливость.

Жутко нервничая, юрист огляделся по сторонам, не в силах избавиться от гнетущего страха, как будто архитектор, построивший это здание, напитал им его плоть и кости. Внутри у Райдера все сжималось, а ладони отчаянно потели, как будто ему предстояло сесть в турбосамолет на двадцать человек во время начинающегося урагана. Райдер служил в армии во время войны во Вьетнаме, но ни разу не покинул страну, ни разу даже близко не оказывался рядом с полем боя или смертельной опасностью. И он подумал, что будет очень глупо рухнуть замертво от сердечного приступа в военной тюрьме на земле Соединенных Штатов. Адвокат сделал глубокий вдох, мысленно заставил сердце успокоиться и снова задал себе вопрос: зачем он вообще сюда приехал? Руфус Хармс находился не в том положении, чтобы заставить его или кого-то другого что-то сделать. Но он все-таки приехал… Райдер еще раз глубоко вздохнул, прикрепил значок посетителя и сжал такую приятную ручку портфеля — своего кожаного амулета, когда охранник повел его в комнату для посетителей.

Оставшись в одиночестве на пять минут, Райдер окинул взглядом тускло-коричневые стены, призванные производить еще более угнетающее действие на тех, кто уже и без того жил, размышляя о самоубийстве. Ему стало интересно, сколько человек, погребенных здесь другими людьми, и не без причины, называют это место домом. И тем не менее у всех были матери, даже у самых жестоких, а у некоторых даже отцы, настоящие, а не те, что просто оплодотворили яйцеклетку. Однако они здесь. Почему? Возможно, родились со злом в душах. «Кто знает, может быть, скоро придумают генетический тест, который сообщит, что твой приятель из детского сада в будущем станет новым Тедом Банди[244], — подумал Райдер. — И что ты станешь делать, когда услышишь эту жуткую новость?»

Его размышления прервало появление возвышавшегося над двумя охранниками Руфуса Хармса, которого те ввели в комнату. Первое впечатление, которое возникало, глядя на них, — двое рабов идут вслед за господином; хотя в действительности это он находился в их власти. Хармс был самым крупным мужчиной из всех, кого Райдеру довелось видеть в жизни, великаном, наделенным противоестественной силой. И даже сейчас казалось, будто он заполнил все помещение. Его грудь представляла собой две бетонные плиты, расположенные рядом, а руки толщиной могли поспорить с могучими стволами деревьев. Хармса привели в ручных и ножных кандалах, и ему приходилось идти «тюремной походкой». Впрочем, он к ней давно привык, и короткие шажки выглядели грациозными.

Райдер решил, что ему уже к пятидесяти, но в реальности он выглядел на десять лет старше, а шрамы на лице и выступающая кость под правым глазом не делали его привлекательнее. У молодого человека, которого Райдер представлял в суде, были тонкие, даже красивые черты лица. И Райдеру стало интересно, сколько раз Хармса избивали в тюрьме и какие свидетельства нападений скрываются под его одеждой.

Руфус сел напротив Райдера за деревянный стол, исцарапанный нервными, отчаянными руками, но не стал смотреть на адвоката, а взглянул на охранника, оставшегося в комнате.

Райдер понял, что он имел в виду, и сказал охраннику:

— Это личный разговор, я адвокат, так что вам придется дать нам некоторую свободу.

— У нас тюрьма особо строгого режима, каждый заключенный считается опасным и склонным к насилию. Я здесь ради вашей безопасности, — автоматически ответил охранник.

Райдер знал, что все люди здесь — заключенные и охранники — опасны, и это факт.

— Я все понимаю, — ответил адвокат, — и не прошу вас покинуть нас. Просто я буду чрезвычайно благодарен вам, если вы встанете немного дальше. Это право адвоката и его клиента, вы же меня понимаете?

Охранник ничего не сказал, но отошел в дальний конец комнаты, нарочито демонстрируя, что он ничего не услышит со своего места. Наконец, Руфус Хармс посмотрел на Райдера.

— Ты принес приемник?

— Странное желание, но я его выполнил.

— Достань его и включи, пожалуйста.

Райдер выполнил его просьбу, и комнату наполнили тоскливые звуки музыки сельского запада и слова, казавшиеся пустыми по сравнению с истинной болью, наполнявшей это место.

Когда адвокат вопросительно посмотрел на Хармса, тот огляделся по сторонам.

— Тут полно ушей, причем некоторые мы не видим, так ведь?

— Подслушивать разговор адвоката с клиентом запрещено законом.

Руфус слегка пошевелил руками, и цепи тихонько звякнули.

— Закон запрещает много разных вещей, но люди все равно их делают. И не только здесь. Разве нет?

Райдер обнаружил, что кивает. Хармс больше не был молодым, перепуганным насмерть мальчишкой — он превратился во взрослого мужчину, который контролирует ситуацию, несмотря на то, что не может распоряжаться ни единым мгновением своей жизни. Райдер также обратил внимание на то, что каждое его движение тщательно рассчитано, будто он, играя партию в шахматы, медленно протягивал руку, чтобы прикоснуться к фигуре, а затем так же осторожно убирал ее. Здесь резкое, быстрое движение смертельно опасно.

Хармс наклонился вперед и заговорил так тихо, что Райдеру пришлось напрячься, чтобы услышать его на фоне громкой музыки.

— Спасибо, что приехал. Если честно, я удивлен.

— А уж как я был удивлен, когда ты мне позвонил… Но ты раздразнил мое любопытство.

— Ты хорошо выглядишь. Время к тебе благосклонно.

— Я лишился всех волос и прибавил пятьдесят фунтов, — рассмеявшись, ответил Райдер. — Но все равно спасибо.

— Я не стану зря тратить твое время. У меня есть кое-что, и я хочу, чтобы ты отправился с этим в суд.

— Какой суд? — спросил Райдер, не в силах скрыть изумление.

Хармс заговорил еще тише, несмотря на то, что музыка заглушала их разговор.

— Самый главный. Верховный.

У адвоката отвисла челюсть.

— Ты шутишь? — Однако выражение глаз Хармса говорило совсем о другом. — Ладно, что именно я должен сообщить суду?

Уверенным движением, несмотря на сковывавшие его цепи, Руфус достал конверт из-под рубашки и показал Райдеру. Охранник мгновенно подскочил к ним и выхватил конверт у него из рук.

Райдер тут же возмутился.

— Это конфиденциальная беседа адвоката с клиентом.

— Пусть прочитает, Сэмюель, мне нечего скрывать, — спокойно сказал Хармс, глядя Райдеру в глаза.

Охранник открыл конверт, просмотрел содержимое письма, убедился, что там нет ничего запретного, и вернулся на свое место.

Руфус протянул конверт и письмо Райдеру, который принялся его читать. Подняв голову, он обнаружил, что Хармс наклонился над столом так, что оказался совсем близко от него. Он говорил целых десять минут, и пару раз глаза Райдера буквально вылезали из орбит от удивления. Закончив, Руфус выпрямился на своем стуле и посмотрел на него.

— Ты ведь мне поможешь?

Райдер не мог произнести ни слова — он переваривал то, что услышал мгновение назад. Если б не мешала цепь на поясе, Хармс протянул бы руку и положил ее на руку юриста — не угрожающе, но умоляя о помощи и понимании, которых он не видел почти тридцать лет.

— Правда, поможешь, Сэмюель?

Наконец Райдер кивнул.

— Я помогу тебе, Руфус.

Хармс встал и направился к двери.

Райдер убрал листок в конверт и вернул приемник в портфель. Адвокат не мог знать, что по другую сторону большого зеркала, висевшего на стене в комнате для посетителей, кое-кто наблюдал за его встречей с Хармсом и теперь обеспокоенно потирал подбородок, погрузившись в глубокие размышления.

Глава 6

В десять утра маршал Верховного суда Ричард Перкинс, одетый в темно-серый фрак, также традиционный костюм для представителей отдела генерального солиситора, встал у одного конца массивной скамьи, за которой стояли девять кожаных кресел с высокими спинками самых разных размеров и стилей, и с грохотом опустил свой молоток. В зале, набитом людьми, тут же воцарилась тишина.

— Его честь верховный судья и члены Верховного суда Соединенных Штатов, — провозгласил Перкинс.

Длинная, бордового цвета занавеска за скамьей раздвинулась в девяти местах, и появились столько же чопорных судей, которым явно было неудобно в традиционных черных одеяниях. Когда они заняли свои места, Перкинс продолжал:

— Слушайте, слушайте, слушайте! Всем лицам, работающим в штате Его чести, предлагается занять свои места и внимательно слушать, потому что заседание суда начинается. Да хранит Бог Америку и уважаемый суд.

Перкинс сел и окинул взглядом зал заседаний, который по площади равнялся большому особняку. Потолки высотой сорок четыре фута будто просили задрать голову и поискать глазами облака. После предварительных формальностей и церемониальных клятв новых членов Верховного суда начнется слушание первого из двух дел, назначенных на утро. Сегодня, в среду, их будет только два; вечерние заседания проходили по понедельникам и вторникам. На четверг и пятницу никаких устных прений не назначалось. Так будет продолжаться три дня в неделю каждые две недели, до конца апреля. Примерно через сто пятьдесят заседаний с прениями судьи исполнят роль современных Соломонов для граждан Соединенных Штатов.

По обеим сторонам зала заседаний располагались впечатляющие фризы. Справа — фигуры законодателей дохристианской эпохи, слева — их коллеги из христианской эры. Две армии, готовые наброситься друг на друга. Возможно, чтобы выяснить, кто понимает закон правильнее. Моисей против Наполеона, Хаммурапи против Магомета. Закон и отправление правосудия могут быть очень болезненным процессом, даже кровавым. Прямо над скамьей стены украшали две статуи из мрамора: одна изображала величие закона, другая — власть правительства. Между ними висела доска с десятью заповедями. И по всему залу, точно голуби, разлетелись резные таблички — обеспечение граждан правами, портреты мудрецов и гениальных государственных деятелей, защита прав человека. Если и существовала безупречная сцена для решения вопросов исключительной важности, то не вызывало сомнений, что именно эта. Какой бы обманчивой ни казалась ее топография.

Место Рэмси находилось в самом центре скамьи, Элизабет Найт — в дальнем конце справа. С потолка свисал микрофон на штанге. Мамы и папы, собравшиеся в зале, заметно напряглись, когда появились судьи, а их долговязые и неуклюжие детки, которые сидели со скучающим видом, выпрямили спины. И неудивительно — ведь даже те, кто был едва знаком с репутацией этого места, ощутили могучую, даже грубую силу, почувствовали, что они вот-вот станут участниками важного противостояния.

Девять судей в черных одеяниях решали, когда женщина может легально сделать аборт, указывали детям, где они будут учиться; декларировали, какие слова считаются непристойными, а какие нет; заявляли, что полицейские не имеют права без причины хватать людей, делать обыски или выбивать из подозреваемых признания. Никто не выбирал их, они исполняли свои обязанности всю жизнь, и никакие их решения никогда не оспаривались. А еще деятельность судей проходила под таким покровом тайны, будто они находились в черной дыре, и публичные люди из других весьма уважаемых государственных учреждений выглядели по сравнению с ними исключительно хвастливыми и самовлюбленными.

Они регулярно рассматривали дела, связанные с группами активистов по всей стране, которые разбивали головы, бомбили клиники, где делали аборты, устраивали демонстрации против существования камер приведения в исполнение смертных приговоров в тюрьмах. Они разбирали сложные дела, грозившие проклятием и уничтожением всего человечества. И при этом казались абсолютно спокойными.

Началось слушание первого дела, которое было связано с позитивной дискриминацией[245] в государственных университетах — точнее, с тем, что осталось от данного понятия. Фрэнк Кэмпбелл, выступавший за осуществление позитивной дискриминации, даже не успел закончить первое предложение, когда Рэмси ударил молотком по столу и напомнил собравшимся, что в Четырнадцатой поправке четко говорится: никто не должен подвергаться дискриминации. И спросил, не означает ли это, что в соответствии с Конституцией позитивная дискриминация любого рода является недопустимой.

— Но существует несправедливость, которая…

— Почему многообразие есть равенство? — неожиданно спросил Рэмси.

— Оно означает, что большие и разнообразные группы студентов получат право выражать различные идеи и представлять различные культуры, что в свою очередь позволит разрушить невежество стереотипов.

— Разве вы не строите все свои доводы на предположении, что белые и черные думают по-разному? Что чернокожий студент, которого вырастили состоятельные родители — скажем, преподаватели колледжа в Сан-Франциско, — придет в университет с набором ценностей и идей, отличающихся от белого студента, выросшего точно в таких же условиях в том же Сан-Франциско? — Голос Рэмси наполнял нескрываемый скепсис.

— Я считаю, что все люди отличаются друг от друга, — ответил Кэмпбелл.

— Вместо того чтобы брать за основу цвет кожи, разве не разумнее признать, что бедные имеют больше прав на помощь? — спросила судья Найт, и Рэмси удивленно на нее посмотрел. — Однако в ваших доводах нет разграничительной линии между богатством и его отсутствием, — добавила она.

— Ее нет, — не стал спорить с ней Кэмпбелл.

Майкл Фиске и Сара Эванс занимали специальные места, перпендикулярно месту судей. Майкл взглянул на Сару, внимательно слушавшую прения, но та даже не повернула головы в его сторону.

— Вы не можете обойти букву закона, не так ли? Или хотите, чтобы мы перевернули Конституцию с ног на голову? — продолжал Рэмси, наконец отвернувшись от Найт.

— А как насчет духа, наполняющего эти слова? — возразил Кэмпбелл.

— Дух — штука аморфная, я предпочитаю что-нибудь более определенное.

Слова Рэмси вызвали смешки в зале. Верховный судья возобновил свои атаки и с безупречной четкостью разбил доводы Кэмпбелла и прецеденты, о которых тот говорил. Найт больше не выступала; она сидела, глядя прямо перед собой, и ее мысли находились где-то далеко, за пределами зала суда. Когда на трибуне загорелась красная лампочка, показывавшая, что время Кэмпбелла вышло, он практически бегом вернулся на свое место. Когда его оппонент вышел к трибуне, судьи, казалось, даже не стали его слушать.

— Ого, Рэмси просто великолепен, — заметила Сара. Они с Майклом сидели в кафетерии суда. Судьи ушли в свою столовую на традиционный ланч после слушаний. — Он выпотрошил университетского адвоката за пять секунд.

Майкл проглотил кусок сэндвича.

— Он дожидался подходящего дела последние три года, чтобы разгромить идею позитивной дискриминации. И нашел его. Им следовало договориться до того, как оно попало в суд.

— Ты действительно думаешь, что Рэмси зайдет так далеко?

— Шутишь? Подожди решения. Скорее всего, он составит его сам, чтобы полностью насладиться победой.

— Знаешь, я до определенной степени согласна с его доводами, — сказала Сара.

— Конечно, согласна. Это же очевидно. Консервативная группа старательно выбрала истца, чтобы представить это дело. Белая, умная, «синий воротничок», трудолюбивая, всего добилась сама… К тому же женщина, что просто великолепно.

— Но в Конституции действительно говорится, что никто не должен подвергаться дискриминации.

— Сара, тебе прекрасно известно, что Четырнадцатая поправка была принята после Гражданской войны, дабы гарантировать черным защиту от дискриминации. Сейчас же она превратилась в биту и орудует против людей, которых должна защищать. Так что громилы только что обеспечили себе собственный Армагеддон.

— В каком смысле?

— В том смысле, что бедные, у которых есть надежда, начинают толкаться в ответ, а те, у кого надежды нет, бьют. Не слишком приятная картина.

— О!

Сара посмотрела на Майкла, лицо которого было таким живым и таким не по возрасту серьезным. Он регулярно попадал в весьма неприятные ситуации, и это его качество вызывало у нее восхищение и одновременно пугало.

— Мой брат мог бы рассказать тебе парочку историй на эту тему, — добавил Майкл.

— Не сомневаюсь. Надеюсь, когда-нибудь я с ним познакомлюсь.

Он быстро взглянул на нее и отвернулся.

— Рэмси видит мир не таким, каков он в действительности. Он сам, без чьей-либо помощи добился успеха в жизни и считает, что все остальные тоже могут. И, следует отдать ему должное, у него нет любимчиков.

— Ты тоже многое пережил.

— Да. Без ложной скромности скажу, что мой коэффициент умственного развития выше ста шестидесяти. Далеко не все могут таким похвастаться.

— Я знаю, — грустно сказала Сара. — Мое сознание юриста говорит, что случившееся сегодня правильно. А сердце уверено, что произошла трагедия.

— Послушай, это же Верховный суд. Здесь не должно быть легко. И, кстати, что пыталась сегодня сделать Найт?

Майкл постоянно находился в курсе того, что происходило в суде, знал все внутренние секреты, сплетни, стратегии, к которым прибегали судьи и их помощники, чтобы продвигать свои мнения и взгляды на дела, которые они рассматривали. Однако он не понимал, с какой целью Найт задавала свои вопросы на утреннем заседании, и это его беспокоило.

— Майкл, она произнесла всего пару предложений.

— И что? Два предложения — и тонна возможностей. Права для бедных… Видела, как отреагировал Рэмси? А может, Найт прокладывает дорогу для какого-то дела, которое собирается представить суду?

— Поверить не могу, что ты меня об этом спрашиваешь. Ты забыл о конфиденциальности?

— Мы в одной команде, Сара.

— Точно! Как часто Мёрфи и Найт голосуют одинаково? Не слишком. И тебе известно, что здесь имеется девять очень самостоятельных и разных отделений.

— Верно, девять маленьких королевств. Но если Найт что-то задумала, я бы хотел про это знать.

— Тебе совсем не обязательно быть в курсе всего, что здесь происходит. Господи, ты и так уже знаешь больше, чем все остальные клерки и большинство судей, вместе взятые. Кто еще из помощников приходит в почтовую комнату на рассвете, чтобы первым просмотреть поступившие заявления?

— Я не люблю ничего делать наполовину.

Сара посмотрела на него, собралась что-то сказать, но промолчала. Зачем все усложнять? Она уже дала ему ответ. На самом деле, хотя сама Сара была весьма деятельной, она не могла представить, что выйдет замуж за человека с такими высокими стандартами, как у Майкла. Она понимала, что никогда не станет такой же, не будет им соответствовать. Более того, ей даже не стоит пытаться.

— Послушай, я не собираюсь выдавать ничьи секреты. Тебе не хуже моего известно, что это место подобно военной кампании. Язык твой — враг твой. И каждый должен присматривать за своей спиной.

— Я согласен с тобой по поводу глобального устройства вещей, но в данном случае готов поспорить. Ты знаешь Мёрфи, он реликт — славный, но либерал до мозга костей. Как только появится намек на то, что можно помочь бедным, он тут же ухватится за это дело. Они с Найт могут стать союзниками. Мёрфи не упустит возможности швырнуть гаечный ключ в машину Рэмси. Он возглавлял суд до того, как Рэмси перехватил власть. Нет ничего приятного оказаться на закате жизни среди несогласных.

Сара покачала головой.

— Я действительно не могу тебе сказать.

Майкл вздохнул и вернулся к еде.

— Мы с тобой все больше расходимся по всем вопросам, правда?

— Нет, неправда. Ты стараешься изо всех сил, чтобы так казалось. Я знаю, что причинила тебе боль, когда отказала, и мне очень жаль.

— Знаешь, может, это и к лучшему, — неожиданно ухмыльнувшись, сказал Майкл. — Мы с тобой оба такие упрямые, что могли бы рано или поздно прикончить друг друга.

— Симпатичный парень из Вирджинии и девчонка из Каролины, — протянула она с характерным акцентом. — Наверное, ты прав.

Майкл повертел в руках стакан и взглянул на нее.

— Если ты думаешь, что я упрямый, тебе следует познакомиться с моим братом.

— Не сомневаюсь, — пробормотала Сара, не глядя ему в глаза. — Он был просто великолепен на том суде, который мы видели.

— Я очень им горжусь.

Теперь она посмотрела на него.

— Тогда почему нам приходится потихоньку пробираться в зал заседаний, чтобы он нас не заметил?

— Тебе придется задать этот вопрос ему.

— Я спрашиваю тебя.

— У него со мной проблемы, — пожав плечами, ответил Майкл. — Он в некотором смысле изгнал меня из своей жизни.

— Почему?

— На самом деле я не знаю всех причин. Возможно, он тоже. Но мне известно, что такое положение вещей его не слишком радует.

— Судя по тем нескольким разам, что я его видела, он не производит такого впечатления… ну, не кажется подавленным или что-то вроде того.

— Правда? И каким он тебе показался?

— Забавным, умным, легким в общении.

— Вижу, он был очень легким в общении с тобой.

— Он даже не знал, что я там была.

— Но ты этого хотела бы, верно?

— И что означают твои слова?

— Только то, что у меня есть глаза и я всю жизнь нахожусь в его тени.

— Ты — мальчик-гений, у которого фантастическое будущее.

— А он — бывший коп-герой и сейчас защищает тех самых людей, которых раньше арестовывал. Кроме того, на нем есть некий налет мученичества, и я постоянно натыкаюсь на него, как на стену. Он — хороший человек, но совсем не умеет жалеть себя и работает на износ.

Майкл покачал головой, вспомнив, сколько времени его брат провел в больницах, и никто не знал, выживет ли он; тогда все они жили в неизвестности день за днем, минута за минутой. Майкл никогда не испытывал такого страха, как когда думал, что теряет брата. Однако, похоже, он все равно его потерял. И не смерть отняла его, не смерть и не пули…

— Может быть, ему кажется, что это он живет в твоей тени?

— Сомневаюсь.

— А ты его когда-нибудь спрашивал?

— Я же сказал, мы почти не разговариваем. — Майкл помолчал и тихо добавил: — Ты из-за него мне отказала?

Он видел, как Сара смотрела на его брата; видел, что Джон Фиске покорил ее с того самого мгновения, как она увидела его в первый раз. В тот момент Майклу показалось, что будет весело, если они с Сарой отправятся взглянуть на Джона, выступающего в суде. Теперь он проклинал себя за это.

— Я с ним даже не знакома, — покраснев, сказала Сара. — Как я могу испытывать к нему какие-то чувства?

— Ты задаешь этот вопрос мне или себе?

— Я не стану отвечать, — голос девушки дрогнул. — А как насчет тебя? Ты любишь своего брата?

Майкл резко выпрямился и посмотрел на нее.

— Я буду всегда любить моего брата, Сара. Всегда.

Глава 7

Райдер молча прошел мимо секретарши в кабинет, открыл портфель и достал оттуда конверт. Затем он вытащил из него письмо и, не глядя, бросил в мусорную корзину. Листок бумаги содержал завещание и последнюю волю Руфуса Хармса, но это была обманка, нечто совершенно невинное, предназначенное для охранника. Адвокат внимательно посмотрел на конверт и одновременно нажал на кнопку интеркома.

— Шейла, ты не могла бы принести плитку и чайник? С водой.

— Мистер Райдер, я могу сделать для вас чай.

— Я не хочу чая, Шейла; просто принеси мне проклятый чайник и плитку.

Секретарша не стала задавать вопросов по поводу столь странной просьбы своего босса, не стала интересоваться, почему он нервничает, — просто принесла чайник и плитку и бесшумно вышла из кабинета.

Райдер вставил вилку от плитки в розетку, и через несколько минут над чайником появился пар. Осторожно держа конверт за края, юрист поднес его к пару, и у него на глазах он начал открываться, как и сказал ему Руфус. Райдер расправил края и вскоре вместо конверта держал в руках два листка бумаги: один, исписанный от руки, другой — копия письма, которое Хармс получил из армии.

Выключив плитку, Райдер с восхищением подумал о том, как Руфусу удалось провернуть такое — конверт, который на самом деле был письмом, — и как он сумел скопировать, а затем спрятать еще и письмо из армии. Но тут он вспомнил, что отец Хармса работал в типографии.

— Для Руфуса было бы намного лучше, если б он пошел по стопам отца, вместо того чтобы отправиться на службу в армию, — пробормотал Райдер.

Он подождал минуту, чтобы листки высохли, потом сел за стол и стал читать письмо Руфуса; впрочем, времени у него это заняло не слишком много. Комментарии были короткими, написанными с орфографическими и грамматическими ошибками. Райдер не мог этого знать, но Хармс нацарапал его почти в полной темноте, останавливаясь всякий раз, когда слышал шаги проходивших мимо охранников. Когда Райдер закончил читать, во рту у него пересохло, но он заставил себя взять в руки официальное письмо из армии, которое стало для него новым тяжелым ударом.

— Боже праведный! — пробормотал адвокат.

Он откинулся на спинку кресла, провел дрожащей рукой по лысеющей голове, потом вскочил на ноги, бросился к двери и запер ее на ключ. Страх наполнял его, распространялся по всему телу, точно мутирующий вирус, и он едва мог дышать. С трудом добравшись до своего стола, Райдер снова нажал на кнопку интеркома.

— Шейла, принеси мне воды и аспирин, пожалуйста.

Через минуту секретарша постучала в дверь.

— Мистер Райдер, — позвала она его, — дверь заперта.

Он быстро открыл дверь, взял у нее стакан с водой и аспирин и снова собрался запереть дверь, когда она спросила:

— С вами все в порядке?

— Все хорошо, хорошо, — ответил он, буквально вытолкнув ее за дверь.

Затем посмотрел на документ, который Руфус хотел представить с его помощью Верховному суду США. Райдер являлся членом ассоциации адвокатов Верховного суда, организации, имевшей, по большей части, церемониальное значение. Его приняли туда исключительно благодаря бывшему армейскому коллеге, который ходатайствовал за него перед Департаментом юстиции. Если выполнит просьбу Руфуса, он будет главным адвокатом по его иску, но Райдер видел в этом деле только катастрофические последствия для себя. Однако он обещал помочь…

Юрист лег на кожаный диван, стоявший в углу кабинета, закрыл глаза и приступил к безмолвным дебатам с самим собой. В деле об убийстве Рут Энн Мосли было много нестыковок. За время службы Руфус не проявлял склонности к насилию, лишь постоянно не выполнял приказы, что приводило в ярость большинство его командиров, и поначалу это тоже удивило Райдера. Неспособность Хармса понять даже самый простой приказ, в конце концов, получила объяснение, когда Райдер представлял его в суде. А вот то, что Руфус сбежал с гауптвахты, так и осталось загадкой. Обнаружив, что нет ни единого факта, говорившего в защиту Хармса, Райдер обратился к суду с заявлением о признании его невменяемым, что дало ему достаточно шансов спасти своего клиента от смертного приговора. И все, конец истории. Правосудие свершилось — по крайней мере, настолько, насколько можно рассчитывать в нашем мире…

Райдер еще раз посмотрел на письмо из армии и с не вызывающей сомнений очевидностью понял, что тогда все было ложью. Данная информация должна была находиться в личном деле Хармса, в то время когда он совершил убийство, — но не находилась. Благодаря ей он, Сэмюель, мог бы совсем по-другому его защищать. Однако с личным делом «поработали», и теперь Райдер понимал почему.

Хармс хотел получить свободу и вернуть себе честное имя, причем из рук самого главного суда в стране. И не собирался доверять это дело армии. Так он сам сказал под громкие звуки сельской музыки, заглушавшей его слова. И Райдер его не винил. Правда была на стороне Руфуса, он имел право на то, чтобы его выслушали и выпустили на свободу… Но Райдер лежал не шевелясь на своем диване из потертой кожи с блестящими заклепками. И этому имелось простое объяснение — страх, самое сильное чувство, которым обладает человек. Райдер планировал через несколько лет уйти на покой и поселиться на северном побережье Мексиканского залива, в многоквартирном доме, который они с женой уже выбрали. Их дети выросли; Райдер устал от холодных зим, царивших в здешних низинах, устал постоянно гоняться за работой, устал старательно расписывать свою профессиональную жизнь на пятнадцатиминутные отрезки. Однако, как бы ни привлекала его перспектива отставки, она не могла помешать ему помочь старому клиенту. В нашей жизни есть правильные вещи, а есть неправильные.

Райдер встал с дивана и уселся за стол. Сначала он подумал, что самым простым способом помочь Руфусу будет отправить документы, которые он получил, в одну из газет, и пусть в дело вступит пресса с ее возможностями и могуществом. Но он хорошо знал, как устроен мир: они либо выбросят письмо, решив, что его написал безумец, либо так раздуют дело, что Хармсу будет угрожать опасность. Принять решение, как поступить, ему помог простой факт — Руфус являлся его клиентом и попросил подать апелляцию в Верховный суд. Значит, так Сэмюель и сделает. Он уже подвел Руфуса один раз и не собирался это повторять. Хармс отчаянно нуждался в справедливости, а что может быть лучше для ее восстановления, чем Верховный суд? Если ты не можешь добиться справедливости там, тогда где?

Когда Райдер достал листок бумаги из ящика стола, солнечный луч скользнул по золотым запонкам, разбросав по кабинету сияющие точки. Адвокат придвинул к себе старую пишущую машинку, которую хранил из чувства ностальгии. Он не был знаком с техническими деталями и правилами подачи апелляции в Верховный суд, но не сомневался, что нарушит большинство из них. Ему было все равно. Он хотел только одного — выпустить эту историю на свободу и таким способом от нее отделаться.

Закончив печатать, Райдер уже собрался сложить новый листок вместе с запиской Хармса и письмом из армии в конверт, но неожиданно замер на месте. Паранойя, рожденная тридцатилетней юридической практикой, заставила его быстро перейти в маленькую комнатку в задней части кабинета и сделать копии написанной от руки записки Хармса и того, что он напечатал. Однако какое-то неприятное чувство заставило его оставить у себя письмо из армии. Он решил, что, как только история Хармса станет всеобщим достоянием, он снова анонимно отправит его по назначению. Райдер спрятал копии в ящик стола и запер его на ключ. Затем вернул оригиналы в конверт, нашел адрес Верховного суда в справочнике по правовым вопросам, напечатал его и наклеил на конверт. Обратный адрес он указывать не стал. Покончив с этим, Райдер надел шляпу и пальто и отправился на почту на углу.

Чтобы не передумать, он быстро заполнил форму для заказного письма, чтобы получить уведомление, когда оно придет к адресату, отдал его служащему почты, заплатил и вернулся в свой офис. И только тут понял, что по уведомлению клерки суда могут узнать, кто отправил письмо, и тяжело вздохнул. Руфус ждал этого полжизни. И в каком-то смысле Райдер тогда бросил его на произвол судьбы. Остаток дня юрист пролежал на диване, пытаясь убедить себя, что поступил правильно — и в глубине души зная, что так и есть.

Глава 8

— Клерки Рэмси замучили меня расспросами по поводу вашего комментария на вчерашнем заседании насчет того, что бедные имеют право на определенные преимущества. — Сара взглянула на Элизабет Найт, которая спокойно сидела за своим столом и просматривала документы.

По ее лицу промелькнула улыбка.

— Не сомневаюсь.

Обе знали, что клерки Рэмси подобны боевикам, прошедшим суровую подготовку. Они повсюду раскинули свои щупальца в поисках того, что может оказаться интересным для верховного судьи и дел, которыми он занимался. Практически ничто не проходило мимо их внимания. Они не пропускали, тщательно анализировали и вносили в каталог для будущего использования каждое слово, восклицание, встречу или случайный разговор в коридоре.

— Значит, вы сознательно это сделали, хотели вызвать такую реакцию?

— Хотя некоторые процессы, которые здесь происходят, мне совсем не нравятся, мы вынуждены в них участвовать. Кое-кто называет их игрой. Это не мой выбор, но я не могу игнорировать реальность. Меня не так сильно беспокоит мнение шефа. Мы с ним оба знаем, что Рэмси никогда не поддержит позицию, которую я намерена занять по ряду дел.

— Поэтому вы бросили пробный шар другим судьям.

— Частично — да. Устные прения являются еще и открытым публичным форумом.

— Значит, еще и публике, — сообразила Сара. — А также средствам массовой информации.

Найт положила на стол бумаги, сцепила руки и посмотрела на свою молодую помощницу.

— Этот суд зависит от общественного мнения гораздо больше, чем многие готовы признать. Кое-кто мечтает о сохранении статус-кво, но суд должен двигаться вперед.

— И это связано с теми делами, которыми вы поручили мне заняться и которые касаются равных прав на образование для бедных?

— Да, данная проблема очень меня занимает.

Элизабет Найт родилась в Восточном Техасе, посреди огромных открытых пространств, но у ее отца были деньги, и она получила первоклассное образование. Однако женщина часто задавала себе вопрос: как сложилась бы ее жизнь, будь ее отец так же беден, как родители многих из тех, с кем она росла? Все судьи приносили в суд свой психологический багаж, и Элизабет Найт не была исключением.

— Больше я пока не скажу.

— А как же Блэнкли? — спросила Сара про дело о дискриминации, которое так ловко развалил Рэмси.

— Разумеется, мы еще не голосовали, Сара, так что я не знаю, какое будет принято решение.

Голосование проходило с соблюдением полнейшей секретности, на нем даже не присутствовали стенографистки и секретари. Но тем, кто внимательно следил за деятельностью суда, и клеркам, которые проводили здесь каждый день своей жизни, не составляло особого труда предсказать, как распределятся голоса, хотя в прошлом некоторым судьям удавалось всех удивить. Однако мрачный вид судьи Найт, без сомнений, указывал на то, каким будет решение по делу Блэнкли.

Сара умела просчитывать варианты не хуже всех остальных. Майкл Фиске был прав. Вопрос только в том, каким большинством голосов будет принято решение.

— Жаль, что я не увижу плодов своего исследования, — сказала Сара.

— Ну, ничего нельзя загадывать заранее. Возможно, ты вернешься на второй срок. Майкл Фиске работает с Томми уже третий. Я была бы рада снова тебя заполучить.

— Забавно, что вы его вспомнили. Майкл тоже спрашивал меня про ваше выступление во время прений. Он считает, что Мёрфи с радостью поддержит ваши попытки добиться преференций для бедных.

— Ну, Майкл должен знать, что на уме у Томми, — улыбнувшись, сказала Найт. — Они очень близки, как могут быть близки судья и его помощник.

— Майкл знает про суд больше остальных. На самом деле иногда меня это пугает.

Найт внимательно на нее посмотрела.

— Я думала, вы с ним близки.

— Так и есть… ну, в том смысле, что мы близкие друзья. — Она покраснела, потому что Найт продолжала на нее смотреть.

— То есть мы не услышим объявления о вашей помолвке? — Найт тепло улыбнулась.

— Что? Нет, конечно. Мы просто друзья.

— Понятно. Извини, Сара, это, разумеется, не мое дело.

— Все в порядке. Мы действительно проводим вместе много времени. Наверняка многие решили, что нас связывают больше чем дружеские отношения. Конечно, Майкл — очень привлекательный мужчина и невероятно умный. У него впереди замечательное будущее.

— Сара, пойми правильно, но у меня такое ощущение, что ты пытаешься в чем-то себя убедить.

— Наверное, так и есть, — ответила та, опустив глаза.

— Послушай совета женщины, у которой две взрослые дочери. Не торопись. Пусть все идет своим чередом. У тебя впереди полно времени. Конец материнского совета.

— Спасибо. — Сара улыбнулась.

— Итак, как обстоят дела со стенограммой «Соединенные Штаты против Чанс»?

— Насколько мне известно, Стивен работает над ней не покладая рук.

— У Стивена Райта дела идут не так чтобы очень успешно.

— Он старается изо всех сил.

— Тебе придется ему помочь. Ты старший помощник. Я должна была получить стенограмму две недели назад. У Рэмси полна сумка снарядов, и прецеденты полностью на его стороне. Я должна быть, по крайней мере, с ним на равных, если намерена сделать свой выстрел.

— Я переведу это дело в приоритетное.

— Хорошо.

Сара встала, собираясь уйти.

— И я уверена, что вы отлично справитесь с верховным судьей.

Они улыбнулись друг другу. Элизабет Найт стала почти что второй матерью для Сары Эванс, заменив ту, которую она потеряла в раннем детстве.

Когда Сара вышла, Найт откинулась на спинку стула. Наступил кульминационный момент ее жизни, наполненной работой и жертвами, удачей и мастерством. Она была замужем за уважаемым сенатором, которого любила и который любил ее. А еще являлась одной из трех женщин, ставших членами Верховного суда. Элизабет Найт чувствовала себя ничем не примечательной — и одновременно могущественной. Президент, назначивший ее на этот пост, все еще находился у власти. Он посчитал ее надежным юристом с умеренными взглядами. Она не отличалась политической активностью настолько, чтобы он рассчитывал, что она станет поддерживать его партию, однако, вероятно, предполагал, что будет пассивна в правовых вопросах и позволит принимать по-настоящему важные решения тем, кого избрал народ.

У нее не было глубоких философских взглядов, как у Рэмси или Мёрфи. Они принимали решения, основываясь не столько на фактах, сколько на более широких позициях, характеризующих каждое дело. Мёрфи никогда не станет голосовать в поддержку или за пересмотр дела в пользу смертного приговора. Рэмси скорее умрет, чем встанет на одну сторону с обвиняемым в деле о нарушении прав человека. Найт так не могла. Она изучала, по мере поступления, каждое дело и всех, кто был в нем задействован. Внимательно анализировала все факты. Размышляла о том, чем в широком смысле могут обернуться судебные решения, беспокоилась о справедливости по отношению ко всем участникам процесса. Часто получалось, что ее голос оказывался решающим, но это устраивало ее. Она не страдала застенчивостью и пришла сюда, чтобы активно работать, а не стоять в сторонке.

Однако только сейчас Элизабет начала понимать, какое огромное влияние могла оказать. А ответственность, которая шла рука об руку с такой властью, пугала ее и заставляла чувствовать неуверенность в себе. Она смотрела в потолок бессонными ночами, когда ее муж крепко спал рядом. «И все же, — подумала Найт с улыбкой, — я бы не хотела находиться в другом месте и жить другой жизнью».

Глава 9

Джон Фиске вошел в здание, расположенное в Вест-Энде Ричмонда. Официально оно называлось домом престарелых, но в действительности являлось местом, куда пожилые люди приезжали умирать. Фиске старался не обращать внимания на стоны и крики, когда шел по коридору, но все равно видел немощные тела с опущенными на грудь головами и бесполезными конечностями, засунутые в кресла-каталки, выстроившиеся у стены, точно тележки в супермаркете. Их обитатели будто ждали партнера, который пригласил их на танец и который уже никогда не придет.

Им с отцом потребовалось призвать на помощь всю решимость, что у них была, чтобы поместить сюда мать Джона. Майкл Фиске так и не смог принять тот факт, что она лишилась разума, который сожрала болезнь Альцгеймера. Наслаждаться жизнью, когда все хорошо, легко. Чего стоит человек, становится ясно по тому, как он ведет себя, когда возникают трудности. По мнению Джона Фиске, его брат Майкл полностью провалил это испытание.

Он подошел к стойке помощника администратора и спросил:

— Как она сегодня?

Фиске был здесь постоянным и частым посетителем и знал весь персонал.

— Бывало и лучше, Джон, но ваш визит поднимет ей настроение, — ответила женщина.

— Да, конечно, — пробормотал адвокат, направившись в комнату для посетителей.

Мать ждала его там, как всегда, в халате и тапочках. Ее глаза бесцельно блуждали по комнате, губы двигались, но она не произносила ни слова. Когда Фиске появился в дверях, она посмотрела на него, и на ее лице появилась радостная улыбка. Он подошел и сел рядом.

— Ну, как сегодня дела у моего Майки? — спросила Глэдис Фиске, ласково погладив его по щеке. — Как мамочкин малыш?

Фиске тяжело вздохнул. Так продолжалось уже два проклятых года. В разрушенном сознании Глэдис Фиске он был Майком — и останется своим братом до самой смерти матери. Каким-то непостижимым образом Джон Фиске исчез из ее памяти, как будто вовсе не появлялся на свет.

Он ласково прикоснулся к ее рукам, изо всех сил стараясь прогнать разочарование, глодавшее его изнутри.

— У меня все отлично. Полный порядок. И у папы тоже, — сказал он и тихо добавил: — У Джонни тоже все хорошо, он про тебя спрашивал. Он всегда спрашивает.

Мать, не понимая, о чем он говорит, уставилась на него пустыми глазами.

— Джонни?

В каждый свой визит Фиске предпринимал эти попытки, но всегда наталкивался на одну и ту же реакцию. Почему мать забыла его, а не брата? В ее сознании должна была существовать какая-то глубинная причина, которая позволила болезни полностью стереть из ее памяти его личность. Неужели его существование не имело для нее ни малейшего значения?

И, тем не менее, из двух сыновей именно он оказывался рядом, когда родители в них нуждались, помогал, когда был мальчишкой, — и не перестал этого делать, став взрослым мужчиной. Отдавал им бо€льшую часть денег, которые зарабатывал. Залез на крышу в безумно жаркий августовский день, хотя ему следовало присутствовать на исключительно важном заседании суда, чтобы помочь своему старику положить черепицу, потому что тот не мог заплатить рабочим…

«Но Майк всегда оставался любимчиком, всегда шел своей дорогой, всегда беспокоился только о себе», — подумал он. Брата вечно восхваляли как будущую звезду, сына, который прославит семью. Впрочем, Джон знал, что на самом деле их родители никогда не придерживались настолько крайнего мнения о своих сыновьях. Но его гнев исказил правду, наделив силой дурное и ослабив хорошее.

— Майки? — с беспокойством позвала его мать. — Как дети?

— Они в порядке, хорошие дети и растут, как сорняки. Похожи на тебя.

От необходимости притворяться братом, который произвел на свет детей, Джону отчаянно хотелось повалиться на пол и завыть.

Глэдис Фиске улыбнулась и прикоснулась к своим волосам. Джон тут же ухватился за этот жест.

— У тебя отличная прическа. Папа говорит, что ты настоящая красотка.

Глэдис Фиске была привлекательной женщиной бо€льшую часть жизни и очень трепетно относилась к своей внешности. Однако в ее случае болезнь Альцгеймера ускорила процесс старения. И Джон знал, что она ужасно расстроилась бы, если б понимала, как сейчас выглядит. Он надеялся, что его мать продолжает видеть себя двадцатилетней хорошенькой девушкой.

Фиске протянул ей пакет, который принес; она схватила его с ликованием ребенка и тут же разорвала обертку. Потом нежно прикоснулась к щетке для волос и начала осторожно причесываться.

— Ничего красивее я в жизни не видела.

Она говорила так почти про все, что он ей приносил: про салфетки, губную помаду, книжки с картинками… Ничего красивее она не видела. Майк. Каждый раз, когда Джон приходил сюда, его брат получал очки в свою турнирную таблицу.

Фиске заставил себя прогнать эти мысли и провел с матерью очень приятный час. Он невероятно ее любил и с радостью вырвал бы с корнем болезнь, уничтожившую ее мозг. Но он не мог, а потому делал все, что было в его силах, чтобы проводить с ней как можно больше времени. Даже под чужим именем.

Джон Фиске ушел из дома престарелых и поехал к дому отца. Свернув на знакомую улицу, он окинул взглядом разрушающиеся границы первых восемнадцати лет своей жизни: покосившиеся дома с облезающей краской и дряхлыми крылечками, провисшие проволочные заборы, неухоженные дворы, выходящие на узкие, с потрескавшимся асфальтом улицы, по обеим сторонам которых стояли древние, немало повидавшие на своем веку «форды» и «шевроле». Пятьдесят лет назад, после Второй мировой войны, это был типичный новый район, где селились люди, свято верившие в то, что жизнь становится только лучше.

Для тех, кто не перешел на другую сторону моста благополучия, самой заметной переменой в их тяжелой жизни стал деревянный пандус для инвалидного кресла, построенный рядом с крыльцом. Взглянув на один из таких пандусов, Джон подумал, что, если б мог, выбрал бы инвалидное кресло для своей матери вместо болезни, пожиравшей ее мозг.

Он свернул на подъездную дорожку перед ухоженным домом отца. Чем сильнее разруха наступала на окрестности, тем больше и напряженнее трудился этот старик, чтобы не подпустить ее к своим владениям. Может быть, он хотел, чтобы прошлое оставалось с ним чуть дольше. А возможно, надеялся, что жена вернется домой, что ей снова двадцать лет и у нее свежая, здоровая голова. Старый «Бьюик» стоял на дорожке, слегка покрытый ржавчиной, но с двигателем в прекрасном состоянии — благодаря своему хозяину, отличному механику и настоящему мастеру.

Джон увидел отца в его обычной белой футболке и синих рабочих брюках в гараже, где тот склонился над какой-то деталью. Счастливее всего вышедший на покой Эд Фиске чувствовал себя, когда его руки были перепачканы машинным маслом, а на верстаке лежали внутренности какого-нибудь сложного механизма.

— Пиво в холодильнике, — сказал отец, не поднимая головы.

Джон открыл старый холодильник, который его отец держал в гараже, и, достав бутылку «Миллера», сел на расшатанный старый стул с кухни и стал наблюдать за работой отца, как частенько делал в детстве. Мастерство отцовских рук его завораживало — а еще то, что он точно знал назначение и место каждой детали.

— Видел сегодня маму?

Отработанным за долгие годы движением языка Эд перебросил сигарету, которую курил, в правый угол рта. Его мускулистые руки напряглись, потом расслабились, когда он туго закрутил болт.

— Я поеду завтра. Надену костюм, куплю цветы и прихвачу с собой в коробке обед, который приготовит Ида. Чтобы получился праздник — только она и я.

Ида Герман была их соседкой; она прожила здесь дольше остальных и нередко проводила время с Эдом, помогая ему справиться с тоской, когда его жена заболела.

— Маме понравится, — сказал Джон и, сделав глоток пива, улыбнулся, представив, как они будут выглядеть, сидя рядом друг с другом.

Эд закончил то, что делал, привел все в порядок и стер тряпкой, пропитанной бензином, масло с рук. Потом взял себе пиво и уселся напротив сына на старый ящик для инструментов.

— Я вчера разговаривал с Майком, — сказал он.

— У него все в порядке? — без особого интереса спросил Джон.

— Да, он отлично справляется в суде. Представляешь, они попросили его поработать у них еще год. Наверное, у него действительно хорошо получается.

— Я уверен, что лучше Майка у них еще никого не было.

Джон встал и, подойдя к открытой двери, глубоко вдохнул запах свежескошенной травы. В детстве они с братом каждую субботу косили траву на лужайке, а когда дела были закончены, вся семья садилась в громадный фургон и отправлялась за еженедельными покупками в магазин «Эй энд Пи». Если мальчики вели себя по-настоящему хорошо и выполняли всю работу правильно — например, не подрезали траву слишком коротко, — они получали лимонад из автомата, стоявшего рядом с газетной стойкой у входа. Для мальчишек он был подобен жидкому золоту. Джон и его брат мечтали о холодном лимонаде всю неделю. И еще они были так близки, когда росли… Вместе забирали утренний «Таймс диспэтч», вместе занимались спортом, хотя Джон был на три года старше. Природа наградила Майка такими великолепными физическими данными, что на первом курсе он уже играл в команде университета. Братья Фиске. Их знали и уважали все. Счастливые были времена, но они прошли. Джон повернулся к отцу.

Эд покачал головой.

— Ты знал, что Майк отказался от места преподавателя в одной из крупных юридических школ в Гарварде или что-то вроде того, чтобы продолжать работать в суде? Он получил кучу предложений от солидных юридических фирм — он мне их показал. Господи, они обещали ему такие деньги, что в это даже поверить невозможно. — Гордость в голосе Эда не вызывала ни малейших сомнений.

— Флаг ему в руки, — сухо сказал Джон.

Эд неожиданно с силой стукнул себя по ноге.

— Да что с тобой такое, Джонни? Чем тебе не угодил твой брат?

— Я ничего против него не имею.

— В таком случае, черт побери, почему вы не ладите, как прежде? Я говорил с Майком, это не из-за него.

— Послушай, папа, у него своя жизнь, а у меня своя. Что-то я не помню, чтобы вас с дядей Беном связывали нежные отношения.

— Мой брат был алкоголиком и никчемным человеком. А про твоего ни того, ни другого сказать нельзя.

— Кроме алкоголизма и никчемности в мире есть и другие пороки.

— Проклятье, я тебя не понимаю, сынок.

— И не ты один.

Эд затушил сигарету о бетонный пол, встал и прислонился к стене гаража.

— Между братьями не может быть зависти. Ты должен радоваться его достижениям.

— Значит, ты считаешь, что я завидую?

— А ты завидуешь?

Джон сделал еще глоток пива и посмотрел на доходившую до пояса проволочную ограду, окружавшую маленький задний дворик. Сейчас она была темно-зеленой. За долгие годы своей службы ограда знала много цветов: они с Майком красили ее каждое лето краской, остававшейся после ремонта офиса в автотранспортной фирме, где работал Эд. Джон посмотрел на яблоню, раскинувшую ветки в углу двора, и махнул в ее сторону бутылкой с пивом.

— У тебя там гусеницы. Дай горелку.

— Я с ними разберусь.

— Пап, ты даже на стул не любишь забираться.

Джон снял пиджак, взял в гараже лестницу и горелку, которую протянул ему отец, включил ее, пристроил лестницу под большим гнездом и взобрался наверх. Ему потребовалось несколько минут, чтобы гнездо медленно расплавилось в пламени. Джон слез вниз и затоптал огонь, пока его отец граблями собирал остатки гнезда.

— Ты только что увидел, в чем заключается моя проблема с Майком.

— Что? — На лице Эда появилось удивленное выражение.

— Когда Майк в последний раз приезжал сюда, чтобы помочь тебе? Проклятье, просто чтобы повидать тебя и маму?

Эд почесал щетину на подбородке и принялся рыться в карманах в поисках новой сигареты.

— Он занят. И приезжает, когда может.

— Ясное дело, приезжает.

— Он делает важную работу для правительства. Помогает судьям. Ты же знаешь, что это самый главный суд в стране.

— Знаешь что, пап, я тоже занят.

— Конечно, сынок, но…

— Ну да, Майк — совсем другое дело. — Джон перекинул пиджак через плечо и вытер пот со лба. Скоро налетят комары, и эта мысль заставила его подумать про воду. У его отца на берегу реки Маттапони имелся трейлер. — Ты давно ездил к трейлеру?

Эд тряхнул головой, радуясь, что сын сменил тему.

— Нет, но собираюсь в ближайшее время. Поплаваю на лодке, пока не стало слишком холодно.

Джон стер очередную каплю пота со лба.

— Позвони мне, когда надумаешь ехать; может, я составлю тебе компанию.

Эд внимательно посмотрел на сына.

— А как твои дела?

— Профессиональные? Два процесса проиграл, два выиграл. В общем, вполне допустимое среднее для наших дней.

— Будь осторожен, сынок. Я знаю, ты веришь в то, что делаешь, и все такое, но ты работаешь с не самыми хорошими людьми. Некоторые из них могут помнить тебя с тех времен, когда ты был копом. Знаешь, я часто не могу заснуть по ночам, все думаю об этом…

Джон улыбнулся. Он любил отца так же сильно, как мать, — в некотором смысле, присущем только мужчинам, даже больше. Мысль о том, что его старик не может уснуть из-за беспокойства за него, была приятной. Джон хлопнул отца по спине.

— Не волнуйся, папа, я никогда не забываю об осторожности.

— А как насчет другого?

Джон инстинктивно коснулся рукой груди.

— Все отлично. Знаешь, я вполне могу дожить до ста лет.

Эд покачал головой, подумав о том, как сильно жизнь развела его сыновей, и понимая, что ничего не может изменить.

— Проклятье, — только и смог сказать он, усаживаясь на ящик с инструментами, чтобы допить свое пиво.

Глава 10

Рано утром Майкл Фиске, напевая себе под нос, шел по широкому, с высокими потолками коридору в сторону комнаты, куда приходила почта для помощников судей. Когда он вошел, один из клерков поднял голову.

— Ты вовремя, Майкл. Мы только что получили новую почту.

— Есть что-нибудь из тюрем? — спросил Фиске, имея в виду растущее число прошений заключенных.

Большинство из них было составлено in forma pauperis, что в буквальном смысле означало «форма обращения в суд неимущего лица». Для них имелся даже отдельный реестр, такой большой, что им занимался отдельный клерк, который вносил туда все приходящие обращения. ФОСН, как их называли клерки. Большинство из них содержали какие-нибудь дурацкие заявления, веселившие всех, либо, что бывало гораздо реже, дело, заслуживающее внимания. Майкл знал, что некоторые важнейшие решения суда были приняты именно по делам ФОСН, поэтому каждое утро первым делом проводил раскопки в кучах бумаг в надежде наткнуться на слиток золота.

— Судя по каракулям, которые мне удалось разобрать, ничего интересного, — ответил клерк.

Майкл взял ящик и уселся на стул в углу. Внутри лежало множество жалоб, написанных от руки печальных рассказов, череда самых разных обид и несправедливостей. И ни от одного нельзя было просто так отмахнуться. Много прошений приходило от приговоренных к смертной казни, для которых Верховный суд оставался последней надеждой перед тем, как их жизнь подойдет к концу.

Следующие два часа Майкл изучал содержимое ящика. Он уже мастерски научился это делать. Все равно что лущить кукурузу. Он легко анализировал длинные прошения, без особых усилий пробирался сквозь юридические термины, находил важные места, сравнивал их с еще не завершенными процессами и с прецедентами пятидесятилетней давности, которые выдавала его энциклопедическая память. Затем откладывал и двигался дальше. Однако к концу второго часа он так и не нашел ничего, что могло бы представлять интерес.

Майкл уже решил вернуться в свой кабинет, когда наткнулся на простой конверт из манильской бумаги. Адрес напечатан на машинке, без обратного адреса. Майкл решил, что это странно. Люди, обращающиеся за справедливостью в суд, обычно хотят, чтобы судьи знали, где их найти, если вдруг случится невероятное и на их прошение ответят. Однако к письму была прикреплена левая половина почтовой квитанции об уведомлении. Майкл распечатал конверт и достал оттуда два листка. В обязанности клерков, работавших в почтовой комнате, входило следить за тем, чтобы все почтовые отправления отвечали строгим стандартам суда.

Для тех, кто заявлял о своей неплатежеспособности, если их прошения принимались, суд выдвигал специальные требования к оформлению петиции, а также назначал плату и даже принимал участие и финансировал некоторые советы, хотя адвокаты не выставляли счета за свои услуги. Предстать перед судом уже само по себе считалось честью. Две формы, необходимые для получения статуса неимущего заявителя, включали ходатайство и письменное подтверждение под присягой, подписанное заключенным и подтверждающее, что у него нет средств для оплаты судебных издержек. Майкл сразу заметил, что ни того, ни другого в конверте нет. Значит, прошение следовало отправить назад.

Когда Майкл начал читать то, что находилось в конверте, все мысли о нарушении правил подачи ходатайства улетучились у него из головы. Закончив, он обнаружил, что у него так вспотели ладони, что бумага, которую он держал в руках, намокла. В первый момент Майкл собрался вернуть листки в конверт и забыть о том, что их видел. Но, словно став свидетелем преступления, совершенного у него на глазах, он чувствовал, что должен что-то сделать.

— Эй, Майкл, только что звонили от Мёрфи, требовали тебя, — сказал клерк, а когда тот не ответил, повторил: — Майкл? Тебя ищет судья Мёрфи.

Он кивнул наконец, сумев сосредоточиться на чем-то, кроме листков, которые только что прочитал. Когда клерк вернулся к работе, Майкл убрал листки обратно в конверт и заколебался, не в силах решить, что делать дальше. Вся его карьера юриста, да и сама жизнь могли решиться в следующее мгновение. Наконец, как будто его руки действовали независимо от головы, он положил конверт в портфель. Поступив так до того, как прошение официально зарегистрировано в суде, он совершил, среди прочего, кражу федеральной собственности, что являлось тяжким преступлением.

Когда Майкл выскочил из почтовой комнаты, он буквально лоб в лоб столкнулся с Сарой Эванс. Она сначала улыбнулась, но, увидев его лицо, сразу стала серьезной.

— Майкл, что случилось?

— Ничего, все в порядке.

Она схватила его за руку.

— Ты совсем не в порядке. Тебя трясет, и лицо у тебя белое как полотно.

— Мне кажется, я заболеваю.

— В таком случае тебе нужно пойти домой.

— Я возьму у медсестры аспирин, и все будет отлично.

— Ты уверен?

— Сара, мне вправду нужно идти.

Он быстро зашагал прочь, а девушка осталась стоять, с беспокойством глядя ему вслед.

Остаток дня тянулся для Майкла со скоростью улитки; он вдруг обнаружил, что постоянно поглядывает на свой портфель и думает о том, что там лежит. Поздно вечером, закончив все дела в суде, Фиске, яростно крутя педали велосипеда, домчался до своего дома на Капитолийском холме, запер за собой дверь и снова достал конверт. Затем вытащил из портфеля желтый рабочий блокнот и отнес все на маленький обеденный стол.

Через час он откинулся на спинку стула, глядя на многочисленные заметки, которые сделал. Потом открыл ноутбук и перенес их на жесткий диск, по давно выработанной привычке меняя, подправляя и снова обдумывая детали. Он решил начать работу над этой задачей, как над любой другой. Прежде всего тщательно проверить информацию, содержащуюся в прошении. И, что важнее всего, убедиться, что имена, названные в нем, действительно принадлежат тем людям, о которых он подумал. Если окажется, что все так и есть, он вернет ходатайство в почтовую комнату. Если же выяснится, что это вранье, родившееся в нездоровом мозгу, или какой-то заключенный решил задурить суд, — просто уничтожит листки.

Майкл выглянул в окно на другую сторону улицы, где, прижимаясь друг к другу, стояли одноквартирные дома вроде того, в котором жил он. Здесь селились молодые адепты правительства: одни из них были еще на работе, другие метались в своих кроватях под гнетом незавершенных дел государственного значения, и так будет продолжаться до пяти утра, пока не придет время вставать. Темноту за окном разгонял лишь свет фонаря на углу. Ветер задул сильнее, и в преддверии подступающей непогоды стало холоднее. Бойлер в старом здании еще не работал, и Майкл вдруг почувствовал, что замерз, стоя около окна. Он взял из шкафа толстовку, надел ее и снова стал смотреть на улицу.

Фиске никогда не слышал про Руфуса Хармса. Судя по дате в письме, тот попал в тюрьму, когда Майклу едва исполнилось пять лет. Правописание и форма букв были настоящим кошмаром, слова написаны криво, точно первые попытки ребенка, взявшего в руки ручку. На листке, напечатанном на машинке, сообщались кое-какие детали дела. Над ним явно поработал гораздо более образованный человек, возможно, адвокат. Язык имел некоторый юридический налет, как будто человек, который составлял письмо, хотел остаться инкогнито — в профессиональном и личном смысле.

В записке из армии — судя по тому, что говорилось в напечатанном письме, — Руфуса Хармса просили предоставить определенную информацию. Однако он отрицал, что когда-либо являлся участником программы, несмотря на то, что в армейской базе данных говорилось совсем другое. Хармс писал, что это было прикрытием для преступления, приведшего к страшной судебной ошибке — правовому фиаско, отнявшему у него четверть века жизни.

Неожиданно Майклу стало жарко, он прижался лицом к холодному стеклу и выдал глубокий вздох — на стекле тут же появились разводы пара. То, что он делал, равнялось грубому вмешательству в право человека искать справедливости в суде. Всю свою жизнь Майкл верил в неотъемлемое право каждого человека получить доступ к закону, вне зависимости от того, бедный он или богатый. Это не квитанция о подписке на акции, которую можно отменить или объявить недействительной. Майкл утешал себя тем, что апелляция погибла бы под грузом кучи технических неточностей.

Но здесь совсем другое дело. Даже если в нем нет ни капли правды, оно может нанести серьезный вред репутации очень влиятельных людей. А если правда?.. Майкл закрыл глаза. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы это все оказалось чушью собачьей.

Он повернул голову и посмотрел на телефон, неожиданно подумав, не позвонить ли брату, чтобы спросить совета. Джон в некоторых вещах умнее него. Может быть, он лучше знает, как поступить в такой ситуации? Майкл колебался еще несколько мгновений, не желая признаваться самому себе, что ему нужна помощь, любая, особенно от человека, с которым они стали чужими. Но среди прочего, возможно, это путь вернуться в жизнь Джона. Они оба виноваты в том, что произошло. Майкл уже кое-что понимал в жизни и в том, что вина — штука непростая.

Он взял телефон и, набрав номер, услышал автоответчик. И это его до некоторой степени обрадовало. Он оставил сообщение, сказав, что нуждается в помощи брата, но не открывая никаких подробностей. Потом повесил трубку и снова вернулся к окну. Может, и к лучшему, что Джон не ответил на звонок. Брат имел склонность видеть все только в черных и белых тонах и строил жизнь в соответствии со своими взглядами.

Ближе к утру Майкл провалился в сон, уже уверенный в том, что сумеет справиться с этим потенциальным кошмаром, как бы все ни повернулось.

Глава 11

Через три дня после того, как Майкл Фиске забрал конверт в почтовой комнате, Руфус Хармс снова позвонил в офис Сэма Райдера, но ему сказали, что тот уехал из города по делам. Когда Руфуса вели назад в камеру, он прошел мимо мужчины, который стоял в коридоре.

— Что-то ты в последнее время стал часто звонить по телефону, Хармс. Может, открыл фирму посылочной торговли?

Охранники громко рассмеялись. Вик Тремейн был немногим меньше шести футов ростом, со светлыми, почти белыми, очень коротко подстриженными волосами, морщинистым лицом и сложен как орудийная башня. Он занимал второй по важности пост в Форт-Джексоне и взял на себя персональную миссию сделать жизнь Хармса как можно невыносимее. Хармс ничего не ответил — лишь терпеливо стоял, пока Тремейн оглядывал его с ног до головы.

— Чего хотел твой адвокат? Решил подать ходатайство о пересмотре твоего дела, будет снова тебя защищать? Я прав? — Он придвинулся к заключенному. — Тебе снится маленькая девочка, которую ты убил? Надеюсь, снится… Знаешь, мне нравится слушать, как ты рыдаешь в своей камере. — В голосе Тремейна звучала неприкрытая издевка, мышцы его на руках и плечах все больше напрягались с каждым произнесенным словом, вены на шее превратились в толстые веревки, как будто он рассчитывал, что Хармс сломается, попытается ему ответить, и тогда его жизни здесь придет конец. — Ты плачешь, как сопливый ребенок. Бьюсь об заклад, мама и папа той девочки тоже плакали. Уверен, они с радостью придушили бы тебя, как ты — их дочь. Тебе когда-нибудь приходили в голову такие мысли?

Хармс даже не поморщился и не пошевелился. Поджав губы, которые превратились в тонкую линию, он стоял и смотрел мимо Тремейна. Руфус уже прошел через изоляцию, одиночество, издевки, физическое и психологическое насилие — все то, что один человек, движимый жестокостью, страхом и ненавистью, может сделать с другим. Он все вынес. Слова Тремейна, что бы они ни означали и каким бы тоном ни были сказаны, не могли пробить окружавшую его стену, которая помогла ему остаться в живых.

Почувствовав это, Тремейн сделал шаг назад.

— Уберите его с моих глаз. — Когда охранники повели Руфуса дальше по коридору, Тремейн крикнул ему вслед: — Почитай свою Библию, Хармс, для тебя другого способа увидеть небеса нет.

Джон Фиске бросился за женщиной, которая шла по коридору здания суда.

— Послушай, Джанет, у тебя есть минутка?

Джанет Райан была очень опытным прокурором, которая как раз занималась тем, что пыталась отправить одного из клиентов Джона на очень долгую отсидку. Кроме того, она была разведена и очень красива. Повернувшись к Джону, женщина улыбнулась.

— Для тебя — две минуты.

— Касательно Родни…

— Подожди-ка, ты о каком Родни? У меня их много.

— Грабеж, магазин электроники на севере города.

— Огнестрельное оружие, полицейское преследование, судимости в прошлом… Теперь вспомнила.

— Точно. В любом случае, ни тебе, ни мне не нужно, чтобы этот урод предстал перед судом.

— Перевожу на нормальный язык, Джон: твое дело провальное, а мое выглядит просто замечательно.

Фиске покачал головой.

— У тебя могут возникнуть проблемы с некоторыми вещественными доказательствами.

— Могут — забавное слово, верно?

— И в его признании полно дыр.

— Так бывает всегда. Но факт состоит в том, что твой парень — профессиональный преступник. И я соберу таких присяжных, которые посадят его очень надолго.

— Тогда зачем зря тратить деньги налогоплательщиков?

— А ты что предлагаешь?

— Признание в грабеже и хранении краденого. И забудем про огнестрельное оружие. Результат: пять лет с учетом времени, проведенного под стражей.

Джанет повернулась, собираясь уйти, и сказала:

— Увидимся в суде.

— Ну ладно, ладно, восемь, но мне нужно поговорить со своим клиентом.

Она снова повернулась к нему и принялась загибать пальцы.

— Он признаётся во всем, включая «отвратительную маленькую деталь про огнестрельное оружие», получает десять лет без учета времени предварительного заключения — и сидит от звонка до звонка. После этого еще пять лет условного срока. Если он хотя бы чихнет не в том месте, отправится в тюрьму еще на десять лет. Причем без вопросов. Если будет суд, он получит двадцатку, и никаких поблажек. И мне нужен твой ответ прямо сейчас.

— Проклятье, Джанет, где твое сострадание?

— Берегу для того, кто его действительно заслуживает. И, думаю, ты понимаешь, что мой список очень короток. Это все равно что предложение руки и сердца — да или нет.

Фиске молча постукивал пальцами по своему портфелю.

— Раз, два… — сказала Райан.

— Ладно, ладно, согласен.

— С тобой приятно иметь дело, Джон. Кстати, может, позвонишь мне как-нибудь после работы?

— А тебе не кажется, что в этом случае может возникнуть конфликтная ситуация?

— Нисколько. Жестче всего я обращаюсь со своими друзьями.

Джанет зашагала прочь, напевая себе под нос, а Фиске прислонился к стене и покачал головой.

Через час он вернулся в свой кабинет и швырнул портфель. Потом взял телефон и проверил сообщения, пришедшие на домашний автоответчик. Джон слушал знакомые голоса и одновременно делал заметки для предстоящего слушания. Когда в трубке зазвучал голос брата, он, даже не перестав писать, быстро нажал пальцем на кнопку и стер сообщение. Майк звонил очень редко. Джон никогда не перезванивал.

Сейчас он подумал, что брат ведет себя так, исключительно чтобы его позлить. Но уже в следующее мгновение сказал себе, что это не так. Затем встал, подошел к шкафу, забитому судебными блокнотами и книгами по праву, и взял фотографию в рамке, очень старую, на которой он был в полицейской форме, а Майк стоял рядом. Гордый младший брат, только начавший взрослеть, — и старший, с суровым лицом, повидавший много зла в своей жизни и знающий, что ему предстоит увидеть еще больше. На самом деле Джон на личном опыте познакомился с уродливой стороной человеческой природы, да и теперь ничего не изменилось, только вот он больше не носит форму. У него есть портфель, дешевый костюм и хорошо подвешенный язык. Слова сменили пули. До конца дней. Джон убрал фотографию на место и сел за стол. Но продолжал то и дело бросать на нее взгляды, не в силах сосредоточиться.

Несколькими днями позже Сара Эванс постучала в дверь кабинета Майкла Фиске и тут же открыла ее, но хозяина там не оказалось. Некоторое время назад он взял у нее книгу, которая теперь ей понадобилась. Сара огляделась по сторонам, но нигде ее не увидела. И тут она заметила портфель, стоявший под столом в месте, отведенном для ног. Сара подняла его и по весу поняла, что там что-то лежит. Портфель был закрыт на замок, но она знала комбинацию, которая его открывала, потому что несколько раз брала портфель у Майкла.

Сара открыла его — и тут же увидела внутри две книги и какие-то бумаги. Однако ни та, ни другая книга не были той, что она искала, и Сара уже собралась закрыть портфель. Однако в последний момент остановилась, вытащила бумаги и посмотрела на конверт, в котором они пришли. Адресовано в офис клерков. Она только взглянула на написанную от руки страничку и напечатанный на машинке листок, когда услышала шаги. Сара быстро убрала бумаги на место, закрыла портфель и вернула его под стол. Через мгновение в кабинет вошел Майкл.

— И что ты здесь делаешь?

Сара изо всех сил постаралась выглядеть так, будто ничего не произошло.

— Пришла за книгой, которую одолжила тебе на прошлой неделе.

— Она у меня дома.

— Может, я приду к тебе на ужин и заберу ее?

— Я очень занят.

— Мы все заняты, Майкл. Но в последнее время ты стал каким-то слишком замкнутым. Ты уверен, что у тебя все в порядке? Ты не трещишь по швам из-за избыточной нагрузки?

Она улыбнулась, чтобы показать, что пошутила, однако Майкл действительно выглядел так, будто едва справлялся с чрезмерным напряжением.

— Я вправду в полном порядке. А твою книгу принесу завтра.

— Ладно, это не горит.

— Я принесу ее завтра, — сердито повторил Майкл и покраснел, но тут же взял себя в руки. — У меня действительно очень много дел. — И он посмотрел на дверь.

Сара подошла к ней, положила руку на ручку, но в последний момент обернулась.

— Майкл, если тебе нужно о чем-то поговорить, ты же знаешь, я всегда рядом.

— Да, хорошо, спасибо.

Он буквально вытолкал Сару за дверь, закрыл ее и запер на замок. Затем подошел к своему столу, взял с пола портфель и, заглянув внутрь, посмотрел на дверь.

Поздно вечером в тот же день Сара свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку и остановилась возле маленького домика, стоявшего чуть в стороне от аллеи Джорджа Вашингтона на очень красивом участке около дороги. Домик был первым, чем она владела, и Сара приложила массу усилий, чтобы обустроить там все так, как ей хотелось. К берегу реки Потомак, где у причала покачивалась на воде ее маленькая лодочка, вела лестница. Они с Майклом в редко выпадавшее им свободное время отправлялись на ней в сторону Мэриленда, потом на север под Мемориальным мостом и дальше в Джорджтаун. Для обоих, постоянно сражавшихся с морем кризисов на работе, эти мгновения являлись настоящим убежищем, наполненным тишиной и покоем. Но когда она недавно позвала Майкла покататься на лодке, тот отказался.

По правде говоря, в последнюю неделю он отмахивался от всех ее предложений провести вместе время после работы. Сначала Сара думала, что дело в отказе выйти за него замуж, но после разговора в его кабинете поняла, что причина в чем-то другом.

Сара старательно пыталась вспомнить, что видела в портфеле, и наконец поняла, что это апелляция. И еще она успела прочитать фамилию на листке, напечатанном на машинке. Хармс. Имя Сара не запомнила. Из того немногого, что она увидела прежде, чем Майкл вернулся в кабинет, девушка догадалась, что некто Хармс подал в суд ходатайство. Она не знала, по какому поводу. У напечатанного на машинке листка подписи внизу не было.

Сара отправилась в офис клерков, чтобы проверить, зарегистрировано ли там дело с именем Хармс. Оказалось, что нет. Она не могла поверить, что такие мысли пришли ей в голову, но получалось, что Майкл забрал прошение, прежде чем то прошло все официальные каналы и попало в систему. Но, если это так, он совершил серьезное преступление. Его могли выгнать из суда — и даже посадить в тюрьму.

Сара вошла в дом, надела джинсы и футболку и снова вернулась во двор, где уже стемнело. Простые служащие Верховного суда редко возвращались домой засветло, разве что во время дневного перерыва, чтобы принять душ и переодеться, а потом снова вернуться на работу. Сара спустилась по лестнице к пристани и села в лодку. Если б Майкл захотел ей открыться, она могла бы ему помочь. Но, несмотря на его слова, что это не так, он начал отдаляться от нее. Судя по всему, тяжело перенес ее отказ. Да и кто бы обрадовался такому?

Сара резко вскочила и помчалась в дом. Там она схватила телефон и начала набирать его номер, но потом остановилась. Фиске был упрямым, и если она скажет ему про то, что видела, все может стать только хуже. Она положила телефон обратно на стол, решив подождать, когда он сам к ней придет. Затем снова вышла наружу и посмотрела на воду. Мимо пролетел самолет, и Сара машинально помахала ему рукой, исполнив свой собственный ритуал. На самом деле в этом месте они пролетали так низко, что, если б было светло, какой-нибудь пассажир мог бы увидеть, как она ему машет. Опустив руку, Сара почувствовала себя еще более подавленной, чем даже после смерти отца, оставившего ее одну в этом мире.

Когда он умер, Сара начала жить заново. Отправилась в юридическую школу на Западном побережье, где прекрасно училась, потом работала клерком в апелляционном суде Девятого округа, затем в Верховном суде. Именно тогда она продала ферму в Северной Каролине и купила этот домик. Сара не убегала от своей прежней жизни или печали, которая сжимала ей сердце всякий раз, когда она думала о том, что ее родителей больше нет рядом и они не увидят, каких успехов она добилась, или просто не обнимут перед сном. По крайней мере, ей казалось, что не убегала. Сара не знала, что станет делать, когда ей придется покинуть суд. В юридическом мире она могла пойти куда угодно, но проблема состояла в том, что она не знала, хочет ли, чтобы право стало частью ее жизни. Три года обучения, год в апелляционном суде и второй год здесь — и она чувствовала, что начала выгорать.

Сара подумала об отце, который был фермером и городским мировым судьей. Он отправлял правосудие не в роскошном зале судебных заседаний, а сидя на тракторе в поле или моясь в душе перед ужином. Сара именно так понимала закон, его значение для большинства людей, считая, что, по крайней мере, так должно быть. Поиски правды, а когда она найдена — справедливый суд. Никаких тайных намерений или словесных игр — всего лишь здравый смысл, примененный к фактам… Сара вздохнула. Она лучше многих других знала, что все совсем не так просто.

Девушка вернулась в дом, встала на стул и достала с верхней полки кухонного шкафчика пачку сигарет. Потом села на диван-качалку на заднем крыльце, выходившем на воду, посмотрела на небо и нашла там Большую Медведицу. Ее отец был страстным любителем астрономии и показал ей множество созвездий. Сара управляла лодкой по звездам — привычка, которую она обрела, когда училась в Стэнфорде. Ясной ночью на небе видны все звезды, а с ними ты никогда не заблудишься. Эта мысль ее успокаивала. Сара курила и размышляла про Майкла, надеясь, что он знает, что делает.

Потом она подумала про другого Фиске, Джона. Слова Майкла насчет брата были очень близки к истине, несмотря на ее протесты. В то самое первое мгновение, когда она увидела Джона Фиске, что-то произошло во всех важных каналах ее сердца, мозга и души, хотя она и сама не смогла бы объяснить что. Сара не верила, что столь важное чувство может родиться и обрести силу настолько быстро. Такого просто не бывает. И теперь она находилась в смятении, потому что в каком-то смысле именно это с ней и случилось. Каждое движение Джона Фиске, каждое его слово, каждый раз, когда он на кого-то смотрел или просто смеялся, улыбался или хмурился, вызывали у нее ощущение, что она могла бы наблюдать за ним вечно и это никогда ей не надоест. Сара едва сдержала смех от собственной глупости. А с другой стороны, разве она сошла с ума, если чувствует именно так?

Тот раз, когда они с Майклом ездили в Ричмонд, не был единственным, когда Сара видела Джона. Не говоря ничего Майклу, она позвонила своей подруге в Ричмонд и узнала расписание Джона Фиске в суде на две недели. Ее поразило, как часто он там появлялся. Летом, когда в Верховном суде царило некоторое затишье, Сара снова отправилась в Ричмонд и стала свидетельницей выступления Джона на слушании о вынесении приговора. Сара надела темные очки и повязала голову шарфом на случай, если ее представят ему позже, или же он обратил на нее внимание, когда они в первый раз приезжали в суд с Майклом, чтобы посмотреть на его работу.

Сара слушала тогда, как он яростно защищал своего клиента. А когда закончил, судья приговорил того к пожизненному заключению. Клиента увели, Фиске собрал бумаги в портфель и вышел из зала суда. На улице Сара наблюдала, как он попытался утешить родных нового заключенного. Его жена была худой и болезненной, и ее лицо покрывали синяки и шрамы.

Джон сказал ей несколько слов, обнял и повернулся к старшему сыну, мальчишке лет четырнадцати, который уже выглядел так, будто являлся рабом улицы, преданным ей до конца жизни.

— Ты теперь мужчина в доме, Лукас, и должен заботиться о своей семье, — сказал Фиске.

Сара принялась разглядывать паренька и увидела такой гнев на его лице, что испытала боль. Как мог столь молодой человек вмещать в себя столько враждебности?..

— Ну да, — проворчал Лукас и отвернулся к стене.

Он был в рабочей одежде, с банданой на голове. В таком виде его даже продавать гамбургеры в «Макдоналдсе» не пустили бы.

Фиске присел на корточки и посмотрел на другого сына, Эниса, шести лет. Тот был красивым, как сам дьявол, и по большей части невероятно шустрым.

— Эй, Энис, как дела? — спросил Джон и взял его за руку.

Тот с опаской взглянул на руку Фиске.

— Где мой папа?

— Ему пришлось на время уехать.

— Это еще почему?

— Потому что он уби… — начал Лукас, но Фиске наградил его суровым взглядом, заставив замолчать.

Парень пробормотал ругательство, сбросил руку матери с плеча и зашагал прочь.

Фиске снова посмотрел на Эниса.

— Твой папа сделал кое-что, чем не может гордиться. И теперь он уехал, чтобы это исправить.

— В тюрьму? — спросил Энис, и Фиске кивнул.

Наблюдая за их разговором, Сара подумала, что в наши дни Фиске, да и вообще взрослые, наверное, чувствуют себя глупо и неуверенно в подобных ситуациях, точно участник комедийного шоу из 50‑х, пытающийся общаться с ребенком из 2000‑х. Даже в свои шесть лет Энис, вероятно, знал достаточно много про систему уголовного правосудия. На самом деле ему, скорее всего, было известно о преступной жизни больше, чем многим взрослым.

— Когда он выйдет? — спросил Энис.

Фиске взглянул на его мать и снова на мальчика.

— Очень не скоро, Энис. Но твоя мама будет рядом с тобой.

— Тогда хорошо, — совершенно спокойно сказал мальчик, взял мать за руку, и они зашагали по улице.

Сара видела, что Фиске некоторое время смотрел им вслед, и ей показалось, будто она поняла, о чем он думал в тот момент. Один сын потерян — и, возможно, навсегда, — другой равнодушно оставил отца за спиной, точно прошел мимо бездомной собаки на улице.

Наконец, Джон расслабил узел галстука и пошел прочь.

Сара и сама не смогла бы сказать почему, но она решила пойти за ним. Фиске явно никуда не спешил, и она не теряла его из виду. Бар, в который он вошел, представлял собой узкую щель с темными окнами в стене. Сара поколебалась пару мгновений и последовала за ним.

Фиске сидел у стойки бара и, видимо, успел сделать заказ, потому что бармен подтолкнул к нему бутылку пива. Сара быстро прошла в кабинку в задней части зала и села за столик. Несмотря не весьма непрезентабельный вид, в баре собралось довольно много народу, хотя еще не было и пяти часов. Сара отметила странную смесь посетителей — простые рабочие и служащие офисов, расположенных в центре.

Фиске сидел между двумя строителями, которые положили на стойку перед собой желтые каски. Джон снял пиджак и уселся на него, и Сара обратила внимание, что у него такие же широкие плечи, как и у парней рядом. А еще она отметила, что рубашка у него не заправлена в брюки и свободно болтается сзади. И она не могла оторвать глаз от его волос, которые свободно падали на воротник белой рубашки.

Он разговаривал с обоими соседями, те весело смеялись над тем, что он сказал, и Сара вдруг поняла, что тоже улыбается, хотя не слышала ни одного слова. Наконец к ней подошла официантка, и Сара заказала имбирный эль, продолжая наблюдать за Джоном. Он больше не шутил, а напряженно смотрел на стену, и Сара поймала себя на том, что тоже на нее уставилась. Впрочем, она видела лишь ровный ряд бутылок с пивом и спиртным. Очевидно, Фиске сумел разглядеть там что-то, недоступное ей. Он заказал второе пиво, а когда бармен поставил его перед ним, поднес бутылку к губам и опустил ее, только когда осушил до дня. Сара заметила, что у него крупные руки и крепкие, сильные на вид пальцы. Они не были похожи на руки человека, который целыми днями водит карандашом по бумаге или сидит перед монитором компьютера.

Фиске бросил деньги на стойку, взял пиджак и повернулся к залу. На мгновение Саре показалось, что он взглянул на нее, но, секунду поколебавшись, Джон надел пиджак. В углу, где она сидела, было темно, и она сомневалась, что он увидел ее. Тогда почему он колебался? Сара немного занервничала, подождала лишнюю минуту, потом поднялась и вышла, оставив на столе пару долларов.

Оказавшись на солнце, она не увидела Джона — тот просто исчез, как будто всего лишь приснился ей. Повинуясь порыву, Сара вернулась в бар и спросила бармена, знает ли он Джона, однако тот покачал головой. Девушка собралась задать еще несколько вопросов, но по выражению лица бармена поняла, что он не станет на них отвечать.

Строительные рабочие с интересом поглядывали на нее, и Сара решила уйти, пока дело не приняло неприятный оборот. Она вышла из бара, направилась к своей машине и села за руль. Какая-то часть нее хотела встретиться с Джоном, но другая, более здравомыслящая, радовалась, что этого не случилось. Да и что она ему скажет? «Привет, я работаю с вашим братом и в некотором смысле следила за вами?»

Сара вернулась в Северную Вирджинию вечером, выпила две бутылки пива и уснула на диване-качалке на заднем крыльце своего дома. Том самом, на котором сидела сейчас, курила и смотрела на звезды. С тех пор прошло четыре месяца, и она больше не видела Джона Фиске.

Девушка считала, что не может его любить, поскольку они даже не знакомы; скорее ее чувства можно назвать увлечением. Может быть, если все-таки когда-нибудь узнает его поближе, она в нем разочаруется…

Впрочем, Сара не верила в судьбу, а потому считала, что, если что-то и должно произойти между ними, скорее всего, ей следует сделать первый шаг. Однако никак не могла решить, каким он должен быть.

Сара погасила сигарету и, взглянув на небо, поняла, что с удовольствием покаталась бы на лодке, чтобы почувствовать, как ветер играет волосами, брызги воды легко жалят кожу, а веревка впивается в ладонь. Но сейчас она не хотела плавать по реке в одиночестве. Она с радостью разделила бы это приключение с другим человеком, причем вполне определенным. Но, судя по тем крупицам, которые поведал ей про брата Майкл, да и по собственному впечатлению, Сара сомневалась, что такое когда-либо произойдет.

В ста милях южнее Джон Фиске тоже взглянул на мгновение на небо, когда выбрался из своей машины. На подъездной дорожке не было «Бьюика», но он приехал не за тем, чтобы повидаться с отцом. Вокруг царила тишина, если не считать пары подростков, которые возились с «Шевроле» с таким огромным двигателем, что казалось, будто он пробил капот.

Фиске провел целый день в суде, представляя довольно сложное дело и стараясь изо всех сил. Представитель ААИУ[246] весьма энергично выступал со стороны обвинения. Восемь часов сурового спарринга, и Фиске едва успел сходить в туалет, прежде чем присяжные вернулись и объявили подсудимого виновным. Это была третья судимость его подзащитного, и он получил пожизненное. Ирония заключалась в том, что Фиске на самом деле считал его невиновным в данном преступлении — чего нельзя было сказать про большинство его клиентов. Но этот парень столько раз выкручивался и выходил сухим из воды, что, возможно, присяжные подсознательно решили сравнять счет. «В довершение всего я умру от старости, дожидаясь второй части денег за свои услуги», — подумал Джон. Заключенные, получившие пожизненное, редко отдавали свои долги, особенно адвокатам, проигравшим дело.

Фиске отправился на задний двор, открыл боковую дверь в гараж, вошел и достал из холодильника пиво. Сырой, тяжелый воздух окружал его, точно мокрое одеяло, и он прижал холодную бутылку к горящей щеке. В дальнем конце двора росли несколько скрюченных деревьев и находился давно вымерший виноградник, все еще плотно подвязанный проволокой к ржавым столбикам. Фиске отправился туда и прислонился к одному из вязов, глядя на небольшой кусок голой земли среди травы. Здесь был похоронен Бо, бельгийская овчарка, с которой выросли братья Фиске. Их отец принес его в дом, когда щенок еще целиком помещался на ладони.

Примерно через год Бо превратился в черно-белого красавца с широкой грудью, весившего шестьдесят фунтов. Мальчишки его обожали, особенно Майк. Бо по очереди сопровождал их, когда они по утрам разносили газеты. Они провели вместе почти девять счастливых лет, а потом у Бо случился удар, когда он играл с Майком. За всю свою жизнь Джон не видел, чтобы кто-то так горько плакал. Майка не могли успокоить ни отец, ни мать; он сидел на заднем дворе и громко выл, прижимая к себе пса, пытался заставить его встать, вместе выйти на солнце поиграть. Джон в тот день обнимал брата, плакал с ним вместе, гладил их любимую овчарку по неподвижной голове…

Когда Майк отправился на следующий день в школу, Джон остался дома с отцом, чтобы похоронить Бо под вязом. А по возвращении Майка они устроили для Бо поминальную службу на заднем дворе. Майк очень прочувствованно прочитал отрывок из Библии, и братья положили маленький надгробный камень на простую могилу. На самом деле это был кусок бетонной плиты, но они написали на ней ручкой имя Бо. Обломок бетона все еще лежал на прежнем месте, хотя чернила давно стерлись.

Фиске встал на колени и провел рукой по траве, такой гладкой и мягкой в этом тенистом уголке. Как же они любили своего пса! И почему прошлое так быстро уходит? Почему в воспоминаниях хорошие времена кажутся такими быстротечными? Джон покачал головой и вздрогнул, услышав у себя за спиной голос Иды Герман:

— Я помню этого старого пса так, будто все было только вчера.

Джон поднял голову и обнаружил, что Ида Герман стоит по другую сторону ограды и смотрит на него. Он смутился и поднялся на ноги.

— С тех пор прошло очень много времени, миссис Герман.

От Иды постоянно пахло мясом и луком, как и у нее дома. Она овдовела тридцать лет назад, и сейчас ее тело усохло и стало каким-то коротеньким, да и двигалась она очень медленно. Длинный халат прикрывал распухшие колени и ноги в старческих пятнах, но, несмотря на то, что ей уже исполнилось девяносто, старушка сохранила ясный ум и острый язык.

— Для меня теперь все было давно. А для тебя — нет. Пока нет. Как мама?

— Держится.

— Я собиралась навестить ее в ближайшее время, но мое старое тело не желает шевелиться, как раньше.

— Я уверен, она была бы вам рада.

— Твой отец недавно уехал. Кажется, Американский легион или Организация ветеранов иностранных войн…

— Хорошо. Я рад, что он выходит из дома, и очень благодарен вам за то, что вы его поддерживаете.

— Одному быть плохо. Я пережила троих детей. Для родителей самое тяжелое испытание в мире — хоронить своих малышей. Это противоестественно. Как дела у Майка? Что-то я давно его не видела.

— Он очень занят.

— Кто бы мог предположить, что малыш с пухлыми щечками и вьющимися волосами добьется такого успеха… Скажу тебе, это просто поразительно.

— Он это заслужил.

Джон замер на мгновение, сообразив, что слова будто сами собой сорвались с его языка. Но Майк действительно это заслужил.

— Вы оба.

— Думаю, Майк забрался повыше меня.

— Ну конечно… Даже не смей думать так. Твой папаша хвастается про тебя примерно на милю в минуту. Конечно, про Майка он тоже говорит, но для него ты — король горы.

— Они с мамой правильно нас воспитывали. И жертвовали всем, чтобы нам было хорошо. Не забывайте об этом.

«Может, Майк все забыл, но я нет», — сказал себе Джон.

— Знаешь что, перед Майком было три примера, три человека, на которых он равнялся. — Когда Джон удивленно на нее посмотрел, она добавила: — Он боготворил землю, по которой ты ходил.

— Люди меняются.

— Ты действительно так думаешь?

На землю упали несколько капель дождя, и Джон сказал:

— Вам лучше вернуться домой, миссис Герман; похоже, скоро начнется ливень.

— Знаешь, ты можешь называть меня Ида, если хочешь.

— Некоторые вещи никогда не меняются, миссис Герман, — улыбнувшись, ответил Джон.

Он наблюдал за ней, пока она не вошла в дом, — сейчас здесь было уже не так безопасно, как раньше. Они с отцом установили засовы на ее дверях, замки на окнах и глазок на входной двери. Старики часто становились жертвами самых разных преступлений.

Джон еще раз взглянул на могилу Бо, и перед глазами у него появился образ брата, плачущего над собакой, который запечатлелся там навсегда.

Глава 12

— Как твои дела, мама? — Майкл прикоснулся к лицу матери.

Было раннее утро, и Глэдис Фиске находилась в плохом настроении. Она помрачнела и отшатнулась от сына. Он мгновение смотрел на нее погрустневшими глазами — и увидел открытую враждебность в ее взгляде.

— Я тебе кое-что принес.

Майкл достал из пакета, который держал в руке, коробку в подарочной упаковке. Когда мать даже не пошевелилась, чтобы ее взять, он сам открыл коробку и показал Глэдис блузку ее любимого лавандового цвета. Затем протянул ей подарок, но она не собиралась его брать. Так происходило всякий раз, когда Майкл приезжал ее навестить. Она редко с ним разговаривала, всегда была в мрачном настроении и вообще не желала принимать подарки. Он множество раз пытался втянуть ее в разговор, но Глэдис, как правило, молчала.

Майкл откинулся на спинку стула и вздохнул. Он рассказал отцу о том, что мать категорически отказывается иметь с ним что-то общее, но его старик не мог ничего с этим поделать. Сейчас никому было не дано управлять тем, с кем Глэдис вела себя доброжелательно, а с кем нет. Майкл стал реже приезжать, попробовал поговорить с братом, но Джон не пожелал это обсуждать. Майкл знал, что их мать ведет себя с Джоном совсем иначе. Для нее он был золотым мальчиком. Майкла Фиске могли избрать президентом Соединенных Штатов или дать ему Нобелевскую премию, но в глазах матери он будет продолжать оставаться вторым после брата. Майкл оставил блузку на столе, быстро поцеловал мать и ушел.

Выйдя из дома престарелых, он обнаружил, что пошел дождь, запахнул поплотнее плащ и поспешил к машине. Впереди его ждала очень долгая дорога. Визит к матери стал не единственной причиной, по которой Майкл поехал на юг, и сейчас он направлялся в Юго-Западную Вирджинию, в Форт-Джексон, чтобы встретиться с Руфусом Хармсом. Несколько мгновений Майкл колебался, раздумывая, не заехать ли ему к брату, поскольку Джон так и не перезвонил. Впрочем, его это не удивило. Однако путешествие, в которое он собирался отправиться, было довольно рискованным, и Майкл не возражал бы против совета и, возможно, присутствия брата. Но потом он покачал головой, сказав себе, что Джон Фиске — очень занятой адвокат, и ему некогда носиться по округу в погоне за дикими теориями своего младшего брата. Майкл решил, что должен все сделать сам.

Элизабет Найт как всегда поднялась рано, сделала на полу несколько упражнений на растяжку, затем отправилась на беговую дорожку, стоявшую в свободной спальне их с сенатором Джорданом Найтом дома в Уотергейте. Затем приняла душ, оделась, приготовила кофе и тосты и стала просматривать стенограммы, чтобы подготовиться к прениям на следующей неделе. Поскольку была пятница, судьи потратят часть дня на заседание, где проголосуют по делам, которые уже слушали. Рэмси проводил их по жесткому расписанию, и, к сожалению для Элизабет, дебатов на таких встречах почти не было. Рэмси суммировал основные детали каждого дела, устно высказывал свое мнение и ждал, когда остальные последуют его примеру. Если верховный судья оказывался в большинстве — как в основном и бывало, — он подводил итог. В противном случае это делал самый старший член суда среди большинства, обычно Мёрфи — будучи идеологическими противниками, они с Рэмси редко голосовали одинаково.

Допивая кофе, Элизабет вдруг вспомнила свои первые три года в Верховном суде. На самом деле она будто попала в настоящий водоворот. Из-за половой принадлежности Элизабет Найт автоматически считали не только защитницей прав слабого пола, но и всех идей, которые обычно поддерживает большинство женщин. Найт знала, что никто не считал подобные взгляды стереотипом, хотя они как раз являлись явной формой узкого мышления. Она была судьей, а не политиком, и изучала каждое дело отдельно, как и во времена своей работы судьей первой инстанции.

И, тем не менее, даже ей пришлось признать, что Верховный суд отличается от всех остальных. Его решения имели огромное значение и далеко идущие последствия; часто судьям приходилось выходить за рамки дела, которое они рассматривали, чтобы понять, какое влияние на остальной мир окажет их решение. И это стало для Найт самым трудным.

Она окинула взглядом свою роскошную квартиру и подумала, что у них с мужем прекрасная жизнь. Их регулярно называли парой номер один, работающей во властных структурах столицы, — и в определенном смысле так и было. Она несла эту мантию с достоинством, хотя и сражалась с одиночеством, выпадающим на долю всех судей. Когда ты становишься членом Верховного суда, друзья перестают звонить, люди начинают иначе вести себя с тобой, они осторожны и следят за тем, что говорят в твоем присутствии. Найт всегда была открытой и общительной, но сейчас все изменилось, и она цеплялась за профессиональную жизнь мужа, чтобы хоть как-то ослабить влияние столь резкой перемены. Иногда Элизабет чувствовала себя монахиней, окруженной восемью мужчинами-монахами, ее спутниками до конца жизни.

Словно в ответ на ее мысли, к ней сзади подошел Джордан Найт, все еще в пижаме, и обнял ее.

— Знаешь, нет такого правила, чтобы каждый день вставать ни свет ни заря. Понежиться в теплой постели очень полезно для души, — сказал он.

Она поцеловала его руку и обернулась, чтобы обнять в ответ.

— Что-то я не заметила, чтобы вы любили поваляться в кровати, сенатор.

— Думаю, нам обоим следует сделать над собой усилие и научиться. Кто знает, к чему это может привести? Я слышал, что секс является лучшей защитой от старения…

Джордан Найт был высоким, крепкого телосложения мужчиной, с седыми волосами, которых осталось уже не так много, как раньше, и лицом, изборожденным морщинами. По весьма несправедливым представлениям мира о мужской и женской красоте он считался весьма привлекательным даже с несколькими дополнительными морщинами и лишними фунтами. Джордан Найт великолепно выглядел на страницах «Пост», местных журналов и в телевизионных ток-шоу, где самые опытные политические эксперты пасовали перед его умом, знаниями и остроумием.

— У тебя иногда возникают такие интересные идеи…

Он налил себе кофе, а Элизабет вернулась к своим бумагам.

— Рэмси продолжает тебя воспитывать, чтобы превратить в верного представителя своего лагеря?

— Да уж, нажимает на все нужные кнопки, говорит правильные вещи… Однако, боюсь, некоторые из моих недавних поступков его разочаровали.

— Иди своей дорогой, Бет, как делала всегда. Ты умнее их всех. Знаешь что, я считаю, ты должна стать верховным судьей.

Она обняла его за могучие плечи.

— Ага, а тебе следовало бы стать президентом?

— Я считаю, что с меня хватит вызовов Сената США, — пожав плечами, ответил он. — Кто знает, может, это вообще мой последний срок?

Она убрала руку.

— Мы с тобой это еще не обсуждали

— Я знаю, мы оба очень заняты, и у нас почти нет свободного времени. Когда все успокоится, мы поговорим. Думаю, это необходимо.

— Звучит серьезно.

— Нельзя вечно бежать по беговой дорожке, Бет.

Она обеспокоенно фыркнула.

— Боюсь, я подписана пожизненно.

— Знаешь, что хорошо в политике? Ты всегда можешь принять решение не выставлять свою кандидатуру. Или потерять свое место.

— Мне казалось, ты еще очень многое хотел сделать.

— Мне не суждено. Слишком много препятствий и подковерных игр. Если честно, я начал от них уставать.

Бет Найт собралась что-то сказать, но промолчала. Она великолепно вписалась в игры Верховного суда.

Джордан Найт взял чашку с кофе и поцеловал ее в щеку.

— Иди, сделай их, миссис Судья.

Когда он ушел, Элизабет прикоснулась к лицу в том месте, где он ее поцеловал. Потом попыталась снова заняться документами, но обнаружила, что у нее ничего не выходит. Так что она просто сидела, чувствуя, как ее мысли разбегаются в разные стороны.

Джон Фиске держал в руке фотографию, на которой он был изображен вместе с братом, почти двадцать минут, но почти не смотрел на нее. Наконец, он поставил ее на книжную полку, подошел к телефону и набрал номер брата. Тот не ответил, и Джон не стал оставлять сообщение. Затем он позвонил в Верховный суд, но ему сказали, что Майкл еще не приехал. Тогда он еще раз позвонил через полчаса, и уже другой человек ответил, что сегодня Майкла не будет. «Вот оно как, — подумал Джон, — когда я наконец решился ему позвонить, его нет…» Решился? Джон снова сел за стол и попытался работать, но фотография на книжной полке постоянно притягивала его взгляд.

Наконец он собрал портфель, радуясь, что пора в суд, где можно забыть о неприятном чувстве, которое его угнетало.

Утром у него было назначено два слушания, шедших сразу друг за другом. В одном он одержал убедительную победу, в другом его порвал на части судья, который, казалось, использовал каждую возможность и каждое слово, чтобы высмеять его аргументы, в то время как помощник окружного прокурора вежливо стоял рядом, изо всех сил пряча улыбку. В таких случаях следует поддерживать профессиональный фасад, потому что в следующий раз твоя задница может оказаться в мясорубке. Это понимали все или, по крайней мере, те, кто прошел через такое.

После суда Джон отправился в тюрьму Ричмонда, а потом в окружную тюрьму в Энрико, чтобы встретиться с клиентами. С одним он обсудил стратегию поведения на предстоящем суде. Его клиент-заключенный сказал, что может выступить в качестве свидетеля и солгать. «Извини, но ты ничего такого не сделаешь», — сказал ему Фиске. С другим клиентом они обсуждали сделку с судом. Месяцы, годы, десятилетия… Сколько? Помоги мне выбраться, приятель. У меня жена и дети. И бизнес, который я не могу оставить без присмотра. Ну хорошо, ладно. По сравнению со всем этим что такое маленькое убийство и драка?

С последним клиентом дела приняли совсем иной оборот.

— Ситуация у нас совсем не выигрышная, Леон. Я думаю, нам следует пойти на сделку, — посоветовал Фиске.

— Нет. Мы пойдем в суд.

— У них есть два свидетеля.

— Правда, что ли?

Леона обвиняли в том, что он застрелил ребенка. Между двумя бандами скинхедов возникла драка, и маленькая девочка оказалась между ними — такое, к сожалению, стало часто случаться в наши дни.

— Ну, от них не будет никакого вреда, если они не станут давать показания. Так ведь?

— И почему они не станут давать показания? — ровным голосом спросил Фиске.

Когда он служил копом, огромное количество дел разваливалось потому, что свидетели неожиданно забывали то, что так ясно видели и помнили еще совсем недавно.

— Ты же знаешь, разное случается, — пожав плечами, ответил Леон. — Например, люди не приходят на встречи или не выполняют обещания…

— Полиция записала их показания.

Леон наградил его пронзительным взглядом.

— Верно, но я должен встретиться с теми, кто дает против меня показания, чтобы вы могли вызвать их как свидетелей.

— А ты хорошо знаком с Конституцией, — заметил Фиске сухо и тяжело вздохнул. Он невероятно устал от игры в устрашение свидетелей. — Послушай, Леон, скажи мне… я же твой адвокат, и никто не узнает, о чем мы с тобой говорим. Таков закон. Почему они не станут давать против тебя показания?

— Тебе не нужно этого знать, — ухмыльнувшись, ответил Леон.

— Ты ошибаешься. Мне не нужны сюрпризы. Никогда не знаешь, что попытается сделать прокурор. Поверь мне, я уже такое не раз видел. Если возникнут какие-то неожиданности, а я не буду к ним готов, тебе поджарят задницу.

На лице Леона появилось беспокойство, он явно о таком не подумал.

— Ты сказал, что о нашем разговоре никто не узнает, верно? — Парень потер свастику у себя на предплечье.

— Именно. — Фиске подался вперед. — Это между тобой, мной и Богом.

Леон рассмеялся.

— Бог? Дерьмо, это здорово… — Он наклонился к Фиске и заговорил очень тихо. — У меня есть парочка приятелей, они собираются навестить свидетелей и позаботиться о том, чтобы те забыли дорогу в суд. Мы уже договорились.

Фиске без сил откинулся на спинку стула.

— Проклятье, ты все-таки это сделал…

— Что я сделал?

— Сказал мне то единственное, что я не могу утаить от судьи.

— Ты о чем, черт тебя задери?

— По закону и этическим правилам я не могу раскрывать информацию, которую сообщает мне клиент.

— Так в чем проблема? Я твой клиент, и я только что сообщил тебе информацию.

— Верно, но, видишь ли, у этого правила есть одно очень важное исключение. Ты только что рассказал мне о преступлении, которое запланировал на будущее. Иными словами, то единственное, о чем я должен сообщить суду. Я не могу позволить тебе совершить правонарушение. И должен посоветовать воздержаться. Считай, что я уже посоветовал. Если б оно произошло, у нас все было бы в порядке. И о чем ты только думал, когда открыл рот? — с отвращением спросил Фиске.

— Я не знал про такой закон… Дерьмо, я же не вонючий адвокат.

— Да ладно, Леон, ты знаешь законы лучше большинства законников. А теперь отправил псу под хвост свое собственное дело… У нас не осталось выбора, кроме как договариваться.

— В каком смысле?

— Если мы выйдем в суд, а свидетели не явятся, мне придется повторить то, что ты мне сейчас сказал. Если они придут, твоей заднице тем более не поздоровится.

— Тогда не говори никому ничего.

— Это не обсуждается, Леон. Если я промолчу и правда каким-то образом выйдет наружу, я потеряю лицензию на практику. И хотя ты мне очень нравишься, никакой клиент не стоит такого риска. Лишившись лицензии, я буду голодать. Да и, в конце концов, это ты все испортил, а не я.

— Я тебе не верю. Я думал, что проклятому адвокату можно говорить все.

— Я посмотрю, как лучше договориться о сделке, но тебе придется провести некоторое время в тюрьме, Леон. Без этого никак. — Фиске встал и похлопал клиента по спине. — Не волнуйся, я заключу для тебя максимально выгодную сделку.

Выходя из комнаты для посетителей, он улыбнулся, впервые за весь день.

Глава 13

Майкл Фиске нервно смотрел в ветровое стекло, где дворники изо всех сил сражались с ливнем, поддерживая подобие видимости. Направляясь на запад, он проезжал города с названиями вроде Пуласки, Бланд и даже нечто с именем Парк Голодных Матерей. Когда Майкл прочитал его на указателе, перед его мысленным взором возникла печальная картина — толпы женщин и детей, стоящих с протянутыми руками вдоль парковых дорожек. Некоторое время ветер, примчавшийся с расположенных неподалеку гор, яростно набрасывался на машину.

Несмотря на то что Фиске родился и вырос в Вирджинии, он ни разу не бывал западнее Роанока, да и то осмелился туда отправиться, лишь чтобы сдать экзамены. До сих пор Майкл довольно быстро двигался к цели, потому что все время держался автострады. Один раз он съехал с 81‑й дороги между штатами и покатил на северо-запад — и тут же все резко изменилось. Местность вокруг была неровной и суровой, дороги — узкими и петляющими.

Майкл взглянул на портфель, стоявший рядом с ним на переднем сиденье, и тяжело вздохнул. С тех пор как прочитал просьбу Руфуса Хармса о помощи, он сумел многое узнать.

Хармс задушил маленькую девочку, которая приехала в гости к брату на военную базу, где он служил в конце войны во Вьетнаме. В то время Хармс находился на гауптвахте, но каким-то образом сумел сбежать оттуда. У него не было никакого мотива, чтобы убить ребенка, и его действия выглядели как случайный акт насилия со стороны безумца. Таковы были неоспоримые факты.

Будучи служащим Верховного суда, Майкл располагал огромным количеством источников информации, к которым мог обратиться, — и он использовал их все, чтобы как можно больше узнать про это дело. Однако военные категорически отказались признать, что программа, о которой Хармс написал в своем ходатайстве, когда-либо существовала. Майкл раздраженно стукнул рукой по рулю. Если б только Хармс или его адвокат вложили письмо от представителей армии в свое прошение…

В конце концов, Фиске решил, что должен выслушать самого Руфуса Хармса. Он попытался сделать это по своим каналам, вместо того чтобы напрямую встречаться с заключенным. Ему удалось разыскать Сэмюеля Райдера по почтовому следу, но он не получил никакого ответа на свои звонки. Возможно, именно Райдер являлся автором напечатанного на машинке листка. По крайней мере, Майкл считал, что такая вероятность очень высока.

Он позвонил в тюрьму, решив поговорить с Хармсом по телефону, но ему отказали. И это только усилило его подозрения. Если невиновный человек сидит в тюрьме, работа адвоката — нет, долг, поправлял он себя — сделать так, чтобы тот вышел на свободу.

Имелась еще одна, последняя причина для этой поездки — некоторые имена, перечисленные в прошении, имена людей, предположительно виновных в смерти девочки, были хорошо ему знакомы. И если окажется, что Руфус Хармс говорит правду… Майкла передернуло от жутких картин, сменявших друг друга перед его мысленным взором.

На сиденье рядом с ним лежали дорожный атлас и листок с записанными им самим подробными указаниями, как найти тюрьму. За следующий час он преодолел мили боковых дорог, проехал по множеству старых деревянных мостиков, почерневших от непогоды и выхлопа машин, через города такие маленькие, что они совсем не тянули на статус городов, мимо побитых домов‑трейлеров, пристроившихся в узких расщелинах вдоль подножия Аппалачей. Мимо него проезжали грязные пикапы с миниатюрными флажками Конфедерации, прикрепленными к радиоантеннам, и дробовиками или охотничьими ружьями на задних сиденьях. По мере того как Майкл приближался к тюрьме, худые, обветренные лица немногих людей, которые ему встречались, становились все больше закрытыми, а глаза наполняла вечная и неизбывная подозрительность.

После очередного поворота Фиске увидел перед собой здание тюрьмы с толстыми каменными стенами: оно было огромным и доминировало над всей округой, как будто на этот жалкий кусок каменистой почвы перенесли средневековый замок. У Майкла промелькнула мысль, что, наверное, именно заключенные добывали камень, из которого потом построили их могилу.

Майкл получил карточку посетителя, прошел в главные ворота, и дальше ему показали, где находится парковка для посетителей. Цель своего визита он сообщил охраннику у входа.

— Вашего имени нет в списке посетителей, — сказал молодой охранник и окинул презрительным взглядом темно-синий костюм и интеллигентные черты лица Майкла. Богатенький, красавчик и умник из большого города, — прочитал Майкл в его глазах.

— Я звонил несколько раз, но мне так и не удалось поговорить с кем-то, кто смог бы объяснить, как попасть в список посетителей.

— Это дело заключенного. Как правило, если он хочет вас видеть, вы в списке. Если не хочет — нет. Единственное решение, которое ребятишкам разрешается принимать. — Охранник ухмыльнулся.

— Если вы скажете ему, что к нему приехал адвокат, я уверен, он захочет внести меня в список.

— Вы — его адвокат?

— В настоящий момент я занимаюсь его прошением, — ответил Майкл уклончиво.

Охранник посмотрел в свой журнал.

— Руфус Хармс, — проговорил он в недоумении. — Он здесь появился еще до моего рождения. Какое прошение может подать тип вроде него, да еще после стольких лет?

— Я не имею права это обсуждать, — сказал Майкл. — Моя деятельность регулируется законом об адвокатской тайне и совершенно конфиденциальна.

— Да знаю я. Вы что, думаете, я совсем идиот?

— Вовсе нет.

— Если я вас впущу, а потом окажется, что не должен был, тогда у меня будет куча проблем.

— Я как раз подумал, что вы, возможно, захотите позвонить своему начальству. Тогда решение уже будет не вашим, а значит, никаких проблем.

Охранник взял телефонную трубку.

— Я и так собирался это сделать, — сказал он недружелюбным голосом.

Он несколько минут разговаривал по телефону, потом повесил трубку.

— Сейчас сюда кто-нибудь придет. — Майкл кивнул. — А вы откуда?

— Из Вашингтона.

— И сколько таким, как вы, платят?

Майкл сразу понял, что, какую бы сумму он ни назвал, она будет слишком большой.

Он вздохнул и тут заметил, что к ним направляется офицер в форме.

— На самом деле не так много.

Молодой охранник тут же вскочил и отдал честь своему командиру, который повернулся к Майклу.

— Прошу вас, следуйте за мной, мистер Фиске.

Офицеру было за пятьдесят: худой, жилистый, спокойный и очень серьезный, с коротко подстриженными седыми волосами, выдававшими в нем профессионального военного.

Майкл последовал за офицером, который четко печатал шаг, по коридору в маленький кабинетик. Целых пять минут он терпеливо объяснял, зачем приехал, при этом не выдавая никакой важной информации. Фиске умел мастерски навешивать лапшу на уши даже самым лучшим из них.

— Если вы сообщите мистеру Хармсу, что я приехал, он со мной встретится.

Мужчина вертел ручку между пальцами, глядя прямо на молодого адвоката.

— Довольно странное дело получается… Руфуса Хармса совсем недавно посетил его адвокат. И это были не вы.

— Правда? Адвоката звали Сэмюель Райдер?

Мужчина ничего не ответил, но мимолетное удивление на его лице вызвало у Майкла внутреннюю улыбку. Значит, его догадка верна. Напечатанный на машинке листок в конверт вложил бывший военный адвокат Хармса.

— Человек имеет право больше чем на одного адвоката, сэр.

— Но не тип вроде Руфуса Хармса. За двадцать пять лет его никто не навещал, кроме брата, который приезжает довольно регулярно. Так что столь неожиданный и настойчивый интерес к этому заключенному нас озадачивает. Уверен, что вы меня понимаете.

Майкл любезно улыбнулся, но его следующие слова прозвучали твердо, даже жестко.

— Надеюсь, вы не будете спорить с фактом, что заключенный имеет право на встречу с адвокатом.

Офицер несколько мгновений не сводил с него глаз, потом взял телефонную трубку и что-то сказал. Повесив ее, он молча посмотрел на Майкла. Прошло пять минут, прежде чем телефон зазвонил снова. Офицер выслушал того, кто находился на другом конце, коротко кивнул и сдержанно сказал:

— Он готов с вами встретиться.

Глава 14

Когда Руфус Хармс появился в дверях комнаты для посетителей, он озадаченно посмотрел на молодого человека, попросившего с ним встречи, и, тяжело переставляя ноги, направился к нему. Майкл поднялся, чтобы поздороваться, и охранник, стоявший за спиной Руфуса, грозно рявкнул:

— Сядьте.

Майкл тут же опустился на стул.

Охранник внимательно наблюдал за Руфусом, пока тот не сел напротив Майкла за стол, и только тогда посмотрел на адвоката.

— Вам сообщили правила поведения во время посещения заключенного. Если вы вдруг что-то забыли, они вот здесь, прямо перед вами. — Он показал на большой плакат на стене. — Никакого физического контакта, ни в какой момент времени. И вы должны все время сидеть. Вы поняли?

— Да. А вы должны оставаться в комнате? Существует такая вещь, как конфиденциальность разговора между клиентом и адвокатом. И еще, разве необходимо, чтобы он был в цепях? — спросил Майкл.

— Вы бы не стали спрашивать, если б видели, что он здесь сделал с целой толпой парней. Даже в цепях он в состоянии за долю секунды сломать вашу тощую шею пополам. — Охранник подошел поближе к Майклу. — Может быть, в других тюрьмах вам дают возможность остаться с заключенным наедине, но наша не похожа на все остальные. У нас тут самые большие и плохие парни и свои правила. Это незапланированный визит, поэтому у вас двадцать минут до того, как громадный злобный волк отправится чистить туалеты. А они у нас сегодня особенно грязные.

— В таком случае я буду вам признателен, если вы позволите нам начать, — сказал Майкл.

Охранник больше ничего не сказал и вернулся на свой пост у двери.

Когда Майкл посмотрел на Руфуса, он обнаружил, что тот не сводит с него глаз.

— Добрый день, мистер Хармс. Меня зовут Майкл Фиске.

— Ваше имя ничего мне не говорит.

— Знаю. Но я приехал, чтобы задать вам несколько вопросов.

— Мне сказали, что вы мой адвокат. Но это не так.

— Я не говорил, что являюсь вашим адвокатом. Видимо, они сами так решили. Я никак не связан с мистером Райдером.

— Как вы узнали про Сэмюеля? — прищурившись, спросил Руфус.

— На самом деле это не важно. Я собираюсь задать вам вопросы, потому что получил ваш writ for certiorari[247].

— Что вы получили?

— Ваше ходатайство, — Майкл заговорил тише. — Я работаю в Верховном суде.

У Руфуса буквально отвисла челюсть.

— Тогда зачем, черт побери, вы сюда заявились?

Майкл нервно откашлялся.

— Я знаю, что обычно так не делается, но я прочитал ваше прошение и решил задать вам несколько вопросов. В нем приводится некоторое количество очень опасных обвинений в адрес людей, занимающих высокое положение. — Посмотрев в глаза Руфуса, в которых застыло изумление, Майкл неожиданно пожалел, что вообще сюда приехал. — Я изучил ваше дело, и кое-что вызвало у меня вопросы, поэтому я решил поговорить с вами лично. Если все окажется правдой, мы сможем дать ход вашему ходатайству.

— И почему ему еще не дали ход? Оно же пришло в суд, не так ли?

— Так, но в нем имеется ряд технических недочетов, из-за которых его могли не принять к рассмотрению. Я готов попытаться помочь вам их устранить. Но я хочу избежать скандала. Вы должны понимать, мистер Хармс, что суд каждый год получает горы обращений от заключенных, оказывающихся «пустышкой».

Руфус прищурился.

— Вы намекаете на то, что я вру? Вы так считаете? Почему бы вам не провести здесь двадцать пять лет за то, что вы не совершали, и тогда посмотрим, что вы скажете.

— Я не говорю, что вы врете. На самом деле я думаю, что тут все не так просто, поверьте мне, иначе не приехал бы. — Майкл окинул взглядом мрачную комнату. Он никогда не бывал в подобных местах и не сидел напротив человека вроде Руфуса Хармса. Неожиданно Фиске почувствовал себя первоклассником, который вышел из автобуса и обнаружил, что попал в среднюю школу. — Поверьте мне, — повторил он. — Мне просто нужно с вами поговорить.

— У вас есть какой-нибудь документ, показывающий, что вы — тот, за кого себя выдаете? В последние тридцать лет я не слишком доверяю людям.

Клеркам Верховного суда не выдавали беджики с именами. От службы охраны требовалось, чтобы они знали их в лицо. Однако суд выпускал официальный справочник с именами и фотографиями — один из способов для охраны запомнить лица клерков. Майкл достал его из кармана и показал Руфусу. Тот внимательно его изучил, взглянул на охранника и снова повернулся к Майклу.

— У вас в портфеле есть приемник?

— Приемник? — Майкл покачал головой.

Руфус заговорил еще тише:

— Тогда начните петь.

— Что? — удивленно спросил Майкл. — Я не могу… понимаете, у меня плоховато со слухом.

Руфус нетерпеливо тряхнул головой.

— У вас есть ручка?

Фиске, который ничего не понимал, кивнул.

— Достаньте ее и начинайте постукивать по столу. Они, наверное, все равно уже услышали все, что им было нужно, но мы оставим им несколько сюрпризов.

Когда Майкл собрался что-то сказать, Руфус его остановил.

— Никаких слов, просто стучите по столу ручкой и слушайте.

Майкл начал стучать ручкой по столу. Охранник бросил на него недовольный взгляд, но промолчал.

Руфус говорил так тихо, что Майклу пришлось напрягаться, чтобы его услышать.

— Вам вообще не следовало сюда приезжать. Вы не знаете, как сильно мне пришлось рискнуть, чтобы передать на волю тот листок. Если вы его прочитаете, то поймете почему. Если убьют старого черного заключенного, задушившего ребенка, никто не станет переживать. И не думайте, что будет иначе.

Майкл перестал постукивать ручкой.

— Но это же было давным-давно. Все меняется.

Руфус презрительно фыркнул.

— Вы так считаете? Тогда пойдите постучите по гробу Мартина Лютера Кинга или Медгара Эверса[248] и скажите им это. Многое меняется, да, сэр; теперь, благодарение Господу, все у нас будет хорошо.

— Я не это имел в виду.

— Если б люди, о которых я рассказал в письме, были черными, а я — белым и не называл это место своим домом, вы бы приехали сюда, чтобы «проверить» мою историю?

Майкл опустил глаза, а когда снова посмотрел на Руфуса Хармса, в них появилась боль.

— Наверное, нет.

— Конечно, нет. Начинайте стучать и не останавливайтесь.

Фиске так и сделал.

— Вы можете мне не верить, но я хочу вам помочь. Если то, о чем вы написали в своем письме, действительно произошло, я намерен добиться торжества справедливости.

— И почему, черт подери, вам есть дело до такого, как я?

— Потому что мне есть дело до правды, — просто ответил Майкл. — Если вы говорите правду, тогда я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить вас отсюда.

— Это легко сказать.

— Мистер Хармс, мне нравится использовать мои мозги и умения, чтобы помочь тем, кому в жизни повезло меньше, чем мне. Я считаю, что таков мой долг.

— Ну, ты молодец, сынок. Только не пытайся погладить меня по голове, я могу откусить тебе руку.

Майкл смущенно заморгал, но тут же сообразил, что имел в виду Хармс.

— Прошу прощения, я не хотел, чтобы мои слова прозвучали снисходительно. Послушайте, если вас несправедливо посадили сюда, тогда я хочу помочь вам выйти на свободу. И это всё.

Руфус целую минуту молчал, как будто пытался понять, насколько искренни слова молодого адвоката. Когда он наконец снова наклонился вперед, выражение его лица смягчилась, но он по-прежнему оставался настороже.

— Здесь небезопасно говорить о подобных вещах.

— А где еще мы можем поговорить?

— Я такого места не знаю. Людей вроде меня не отпускают на каникулы. Но все, что я сказал, — правда.

— Вы говорили про пись…

— Заткнись! — рявкнул Руфус и снова огляделся по сторонам, остановив на мгновение глаза на большом зеркале. — Разве его не было в конверте?

— Нет.

— Хорошо, вы знаете имя моего адвоката, вы его мне назвали.

Майкл кивнул.

— Сэмюель Райдер. Я пытался до него дозвониться, но он так со мной и не связался.

— Стучите громче. — Майкл послушно сделал, как ему велел Руфус, тот снова оглянулся и почти прошептал: — Я скажу ему, чтобы он с вами поговорил. Он сообщит вам все, что вы должны знать.

— Мистер Хармс, почему вы направили свое ходатайство в Верховный суд?

— Потому что он самый главный, правильно?

— Правильно.

— Так я и думал. Мы тут получаем газеты, у нас есть телевизор и радио. Я много лет наблюдал за людьми, которые работают в Верховном суде. Мы здесь вообще много думаем про суды и все такое. Лица меняются, но эти судьи могут сделать все, что захотят. Я видел. И вся страна видела.

— Но с чисто технической точки зрения, по закону вам следовало сначала обратиться в низшие суды и только после этого отправить ходатайство в Верховный. У вас даже нет решения суда, на основании которого вы могли бы обратиться в суд высшей инстанции. В общем, в вашем прошении имеется сразу несколько недостатков.

Руфус устало покачал головой.

— Я провел здесь половину жизни, и у меня осталось не так много времени. Я никогда не был женат, и у меня уже не будет детей. Я не собираюсь тратить годы на адвокатов и суды. Я хочу выйти отсюда, и как можно быстрее. Я хочу на свободу. Большие судьи могут меня вытащить, если они, конечно, верят в справедливость. А это будет справедливо, так им и скажите. Их называют судьями, вот пусть и позаботятся о правосудии.

Майкл с интересом посмотрел на него.

— Вы уверены, что нет никакой другой причины, по которой вы обратились в Верховный суд?

— Например? — Руфус непонимающе уставился на него.

Фиске выдохнул, только сейчас сообразив, что сидел затаив дыхание. Вполне возможно, что Хармс не знает, какое положение сейчас занимают люди, названные в его ходатайстве.

— Не важно.

Руфус откинулся на спинку стула и посмотрел на Майкла.

— И что про все это думают судьи? Это ведь они вас сюда отправили?

Фиске перестал постукивать ручкой и смущенно сказал:

— На самом деле они не знают, что я здесь.

— Что?

— Я еще никому не показывал ваше письмо, мистер Хармс; я хотел убедиться, что это правда.

— Вы единственный, кто его видел?

— На настоящий момент — да, но, как я сказал…

Руфус взглянул на портфель Майкла.

— Вы ведь не привезли с собой мое письмо?

Тот проследил за его взглядом, остановившимся на портфеле.

— Ну, я хотел задать вам о нем пару вопросов. Понимаете…

— У вас забирали портфель, когда вы сюда приехали? Потому что двое из тех, о ком я написал, находятся в этой тюрьме. И один из них тут главный.

— Оно здесь?

Майкл побледнел. Он проверил и узнал, что люди, названные в письме, в семидесятых годах служили в армии. Фиске знал, где в настоящий момент находятся двое из них, но не стал выяснять про остальных. Он замер, неожиданно сообразив, что совершил потенциально фатальную ошибку.

— Они забирали у вас проклятый портфель?

— Всего… — заикаясь, начал Майкл, — всего на пару минут. Но я положил документы в запечатанный конверт, и он по-прежнему запечатан.

— Вы прикончили нас обоих, — взревел Руфус и взвился вверх, точно горячий гейзер, перевернув тяжелый стол, словно тот был из пробкового дерева.

Фиске отскочил в сторону. Охранник подул в свисток и схватил Хармса сзади удушающим приемом. На глазах у Майкла громадный заключенный стряхнул с себя великана, весившего не меньше двухсот фунтов, словно надоедливое насекомое. В следующее мгновение в комнату ворвались около полудюжины охранников, которые, размахивая дубинками, набросились на Руфуса. Тот целых пять минут расшвыривал их в стороны, точно лось — волков, пока наконец охранники не повалили его на пол. Они потащили его прочь из комнаты; он сначала кричал, потом начал задыхаться, когда кто-то ударил его дубинкой по горлу. Прежде чем скрыться из виду, Руфус успел посмотреть на Майкла, и тот увидел в его глазах ужас и боль предательства.

После тяжелой, изнурительной борьбы, продолжавшейся все время, что Руфуса тащили по коридору, охранники привязали бунтаря к каталке.

— Отвезите его в изолятор, — крикнул кто-то. — Мне кажется, у него сейчас начнутся судороги.

Несмотря на кандалы и жесткие кожаные ремни, Руфус отчаянно метался, и каталка раскачивалась из стороны в сторону. При этом он не переставая кричал, пока кто-то не заткнул ему рот.

— Давайте быстрее, — сказал тот же человек.

Охранники с каталкой влетели через двойные двери в изолятор.

— Боже праведный! — Дежурный врач показал на свободное место. — Вон туда, парни.

Они развернули каталку и пристроили ее на свободном месте. Когда доктор подошел ближе, Руфус чудом не угодил ему в живот ногами, которыми дико размахивал.

— Вытащите эту штуку, — велел доктор, показав на скатанный платок во рту Руфуса, лицо которого начало обретать малиновый оттенок.

Один из охранников с опаской на него посмотрел.

— Вы поосторожнее, док, он, похоже, спятил. Если он до вас дотянется, вы можете пострадать. Он уже вырубил троих моих людей. Безумный сукин сын…

Охранник угрожающе посмотрел на Руфуса, а когда платок вытащили из его рта, изолятор наполнили дикие крики.

— Надень на него монитор, — велел доктор одной из медсестер.

Через несколько секунд после того, как они сумели закрепить сенсоры, доктор стал внимательно следить за повышением и падением кровяного давления и пульса Руфуса.

— Принеси капельницу, — сказал он, взглянув на медсестру. — Ампула лидокаина, — велел он другой, — пока у него не случился сердечный приступ или удар.

Оба охранника и медицинский персонал столпились вокруг каталки.

— Ваши люди не могут отсюда убраться? — крикнул доктор в ухо одного из охранников, но тот только покачал головой.

— Он достаточно силен и, возможно, сумеет порвать ремни; и если он это сделает, а нас тут не будет, он может за минуту прикончить всех, кто находится в комнате. Поверьте мне, он сможет.

Доктор посмотрел на портативную капельницу, которую поставили возле каталки, и медсестру, прибежавшую с ампулой лидокаина. Взглянув на охранника, он сказал:

— Нам понадобится ваша помощь, чтобы удерживать его на месте. Нужна хорошая вена, чтобы поставить капельницу, и, судя по тому, как все выглядит, у нас будет только одна попытка.

Мужчины собрались вокруг Руфуса и прижали его к каталке, но даже их общего веса едва хватало, чтобы удержать его на месте.

Руфус смотрел на них, чувствуя, что его охватила такая ярость и наполнил такой ужас, что он с трудом сохранял рассудок. Совсем как в тот вечер, когда умерла Рут Энн Мосли. Они закатали рукав его рубашки, открыв сильное предплечье, на котором выступали вены. Руфус закрыл глаза, тут же распахнул их и увидел приближающуюся иголку.

Он снова закрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил, что он больше не в изоляторе Форт-Джексона. Он вернулся в Северную Каролину, на гауптвахту, на четверть века назад. Дверь распахнулась, и внутрь вошли несколько мужчин, которые вели себя так, будто это место им принадлежало, как будто он им принадлежал. Только одного из них он не знал. Руфус думал, что они начнут орудовать дубинками, приготовился к сильным, резким ударам под ребра, по предплечьям и заду. Это уже стало привычным утренним и вечерним ритуалом. Он молча принимал удары, мысленно повторяя молитвы из Библии, и духовная сторона уносила его за собой, помогая забыть о боли.

Но вместо дубинки к его голове приставили пистолет и приказали встать на пол на колени и закрыть глаза. Вот тогда все и произошло. Он помнил свое удивление и даже потрясение, которое испытал, когда смотрел в ухмыляющиеся, радостные лица. Впрочем, улыбки исчезли, когда через несколько минут Хармс встал, разбросал в разные стороны мужчин, как будто они вообще ничего не весили, выскочил из двери своей тюрьмы, сбил с ног охранника, стоявшего на страже, и, точно безумный, помчался прочь…

Руфус снова заморгал и оказался в изоляторе, где его окружали лица, а тела прижимали к каталке. Увидел, как приближается к руке игла. Он, единственный из всех, смотрел вверх и успел заметить, как вторая игла проткнула прозрачный мешок капельницы и какая-то жидкость смешалась с лидокаином.

Вик Тремейн выполнил задание спокойно и умело, как будто поливал цветы, а не совершал убийство. Он даже не взглянул на свою жертву. Руфус опустил голову и посмотрел на иглу от капельницы, которую доктор держал в руке. Она должна была вот-вот проткнуть кожу и отправить в тело яд, выбранный Тремейном, чтобы его убить. Они уже отняли у него половину жизни, и он не собирался позволять им забрать оставшуюся. Пока не собирался.

Руфус постарался рассчитать все максимально точно.

— Дерьмо! — выкрикнул доктор, когда Руфус высвободился из одного ремня, схватил его руку и припечатал ее к телу.

Стойка с капельницей упала, мешок ударился о пол и лопнул. Охваченный яростью Тремейн воспользовался переполохом и быстро ушел из изолятора. Неожиданно Руфус почувствовал, как у него что-то сжалось в груди, и ему стало тяжело дышать. Когда доктор сумел подняться на ноги, он взглянул на Руфуса, но тот лежал так неподвижно, что доктор посмотрел на монитор — проверить, жив ли его пациент. Не отводя глаз от жизненных показателей, которые достигли опасно низкого уровня, он сказал:

— Никто не может вынести такое количество потрясений. Возможно, у него шоковое состояние. Вызови медицинский вертолет, — велел он медсестре, а потом повернулся к старшему охраннику. — У нас нет нужного оборудования, чтобы справиться с этой ситуацией. Мы стабилизируем его и отправим в госпиталь в Роанок. Но нужно действовать максимально быстро. Насколько я понимаю, вы пошлете с ним охрану.

Охранник потер челюсть, на которой расплывался синяк, и посмотрел на смирного Руфуса.

— Я отправлю с ним целый полк, если тот поместится в вертолет.

Глава 15

В сопровождении вооруженного охранника Майкл Фиске, слегка покачиваясь, шел по коридору, в конце которого его ждал офицер в форме, тот, что разговаривал с ним в самом начале. Майкл сразу заметил, что он держит в руке два листка бумаги.

— Мистер Фиске, я не представился во время нашего первого разговора. Я — полковник Фрэнк Рэйфилд, начальник тюрьмы.

Майкл облизнул губы. Имя Фрэнка Рэйфилда было одним из тех, что Руфус назвал в своем ходатайстве. Когда он увидел его в первый раз, оно ничего для Майкла не значило; теперь же, внутри тюрьмы, грозило смертью. Кто мог предположить, что двое людей, которых Руфус обвинил в том, что они стоят за убийством, окажутся здесь? Но сейчас он сообразил, что это идеальное место, где они могли наблюдать за Руфусом Хармсом.

Майкл снова посмотрел на Рэйфилда, и ему вдруг стало любопытно, куда они денут его тело. И, как в детстве, он вдруг понял, что хотел бы, чтобы его старший брат оказался рядом и помог. Он отрешенно посмотрел на Рэйфилда, который протянул ему два листка, и знаком показал охраннику, чтобы он их оставил. Когда Майкл сжал листки в руке, Рэйфилд сказал извиняющимся тоном:

— Боюсь, мои люди проявили необычайное рвение. Как правило, мы не делаем фотокопии документов в запечатанных конвертах.

На самом деле Рэйфилд распечатал конверт и сам сделал копии. Никто из его людей не видел документов.

Майкл взглянул на листки, которые держал в руке.

— Я не понимаю. Конверт остался запечатанным.

— Это самый обычный конверт; они просто положили бумаги в другой и запечатали его.

Майкл мысленно выругал себя за то, что не понял столь очевидной вещи.

Рэйфилд рассмеялся.

— Что тут смешного? — сердито спросил Майкл.

— Руфус Хармс в пятый раз назвал мое имя в связи с очередным дурацким делом, мистер Фиске. Что еще мне остается делать, если не смеяться?

— Прошу прощения?

— Однако раньше он никогда не обращался в столь высокую инстанцию, как Верховный суд… вы же оттуда?

— Я не должен отвечать на этот вопрос.

— Ладно. Но если я прав, в таком случае ваше присутствие здесь несколько необычно.

— Это мое дело.

— А мое дело — управлять тюрьмой строго в соответствии с военными правилами, — рявкнул Рэйфилд, но тут же заговорил мягче: — Впрочем, я вас не виню. Хармс хитер. Похоже, на сей раз он позвал на помощь своего бывшего военного адвоката. Однако Сэму Райдеру следовало быть умнее.

— Вы хотите сказать, что Руфус Хармс постоянно рассылает бессмысленные иски?

— А вы думаете, для заключенных это необычно? У них слишком много свободного времени. В прошлом году Хармс заявил, что президент Соединенных Штатов, министр обороны США и ваш покорный слуга вступили в заговор, направленный на то, чтобы подставить его и обвинить в совершенном им же убийстве, свидетелями которого были по меньшей мере с полдюжины человек.

— В самом деле? — скептически спросил Майкл.

— Да. Дело, в конце концов, закрыли, но это стоило нескольких тысяч баксов, которые пришлось заплатить государственному адвокату. Я знаю, что суды открыты для всех, мистер Фиске, но дурацкий иск — это дурацкий иск, и, если честно, я уже начал от них уставать.

— Но он говорит в своем ходатайстве…

— Да, я читал. Два года назад Хармс объявил, что во время спецоперации он подвергся воздействию токсичного химического вещества под названием «Эйджент орандж», которое стало причиной того, что он совершил убийство. А знаете что? Руфус Хармс не подвергался воздействию токсичных веществ, потому что никогда не участвовал в спецоперациях. Бо€льшую часть двух лет, которые прослужил в армии, он провел на гауптвахте за неподчинение, среди прочего. И это не секрет; можете сами проверить, если будет такое желание. То есть если вы еще не проверили. — Рэйфилд посмотрел на Майкла, который опустил глаза. — Так что забирайте свои бумажки, возвращайтесь в Вашингтон, и пусть они отправляются по инстанциям. Их ждет такая же судьба, что и все остальные. Некоторые невинные люди окажутся в очень неприятном положении, но мы с вами живем в Америке. Думаю, именно по этой причине я сражался за свою страну: чтобы она могла и дальше гордиться свободами, дарованными ее гражданам. Даже если иногда они нарушаются.

— Вы просто вот так меня отпустите?

— Вы не наш заключенный. А у меня и без вас хватает забот и настоящих преступников, включая того, кто несколько минут назад отметелил троих охранников. Но вам придется ответить на пару вопросов, которые вам задаст один из моих людей в самое ближайшее время. Они будут касаться того, что произошло в комнате для посетителей. Нам это необходимо для рапорта о случившемся.

— Значит, то, что здесь произошло, попадет в официальный отчет, включая мое присутствие здесь и все остальное?

— Совершенно верно, так и будет. Вы сами приняли решение приехать сюда, я тут совершенно ни при чем. И вам придется жить дальше с последствиями вашего поступка.

— Знаю, но я не рассчитывал, что события примут такой оборот.

— Жизнь полна сюрпризов.

— Послушайте, а вам действительно необходимо отправлять отчет по инстанциям?

— Ваше присутствие здесь в любом случае отмечено в официальных бумагах, мистер Фиске, вне зависимости от того, что произошло в комнате для посетителей. Ваше имя значится в книге, и там же стоит номер пропуска.

— Похоже, я плохо подумал…

— Пожалуй. Насколько я понимаю, вы не слишком сведущи в делах армии? — Майкл стоял с несчастным видом, и Рэйфилд задумался. — Послушайте, мы должны составить рапорт, но при прочих равных я могу не отправлять его по официальным каналам. Возможно, из него получится исключить ваше присутствие здесь, в тюрьме.

Майкл с облегчением выдохнул.

— Вы можете это сделать?

— Возможно. Вы же юрист. Как насчет quid pro quo?[249]

— В каком смысле?

— Я выброшу рапорт, а вы — ходатайство. — Он помолчал, глядя на молодого адвоката. — Это позволит правительству сэкономить на очередном гонораре для адвоката. Хочу сказать, благослови, Боже, права каждого обращаться в суд, но это уже начинает надоедать.

— Мне нужно подумать, — сказал Майкл, отвернувшись. — В любом случае в ходатайстве имеются определенные технические недостатки. Возможно, вы и правы.

— Я прав. Не хочу портить вам карьеру. Мы просто все забудем. И, надеюсь, я не прочитаю про это дело в газетах. В противном случае ваше посещение тоже перестанет быть тайной. А теперь прошу меня простить. — Рэйфилд развернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив за спиной расстроенного Майкла.

Рэйфилд направился прямо в свой кабинет. Подозрения Руфуса были совершенно обоснованными; на внутренней стороне стола в комнате для посетителей имелось подслушивающее устройство, которое практически сливалось с деревом. Рэйфилд еще раз прокрутил разговор между Майклом и Руфусом. Кое-что ему помешал разобрать стук ручки по столу, а радиоприемник полностью заглушил все, о чем говорили Руфус и Райдер. Хармс не был дураком, однако Рэйфилду удалось узнать достаточно, чтобы понять, что у них потенциально очень серьезная проблема. И беседа с Майклом не решила его дилеммы — по крайней мере, окончательно. Он взял телефонную трубку, набрал номер и короткими четкими предложениями изложил события тому, кто находился на другом конце провода.

— Дерьмо господне, поверить не могу…

— Я знаю.

— И все это произошло сегодня?

— Ну, я же докладывал вам, что чуть раньше приезжал Райдер; и да, это произошло сегодня.

— Проклятье, почему вы разрешили ему встретиться с Хармсом?

— А вам не кажется, что, если б мы ему запретили, это укрепило бы его подозрения? Разве у меня был выбор после того, как он прочитал письмо Хармса в Верховный суд?

— Тебе следовало позаботиться о сукином сыне раньше. У тебя было двадцать пять лет, Фрэнк.

— Двадцать пять лет назад мы собирались его прикончить, — резко возразил Рэйфилд. — И посмотрите, что произошло: мы с Тремейном полжизни провели, наблюдая за ним.

— Вы оба делаете это не совсем бесплатно. Сколько сейчас стоит твое маленькое гнездышко? Миллион? У тебя будет очень комфортная жизнь после отставки. Чего нельзя сказать о нас, если все выйдет наружу.

— Дело не в том, что я не хотел прикончить Хармса. Проклятье, Тремейн как раз сегодня попытался сделать это в изоляторе, но такое впечатление, что у Хармса имеется шестое чувство. Он становится опасным, как змея, когда его загоняют в угол. У парней из охраны ограниченные возможности, к тому же мы на виду, к нам проявляют особый интерес; случаются неожиданные инспекции и проверяющие из АСГС[250]… Ублюдок просто не желает умирать. Давайте вы приедете к нам и попробуете с ним разобраться.

— Ладно, ладно, спорить нет смысла… Ты уверен, что все мы названы в его письме? Как такое возможно? Он ведь даже не знал, кто я такой.

Рэйфилд не колебался ни мгновения. Имя человека, с которым он разговаривал, не было названо в письме, но Рэйфилд не собирался ему об этом говорить. Они все были на крючке.

— Откуда я знаю? У него было двадцать пять лет на размышления.

— И как ему удалось отправить письмо на свободу?

— Я каждый день ломаю над этим голову. Охранник видел проклятое письмо. Там была его последняя воля, и всё.

— Однако он сумел.

— Я уверен, что тут не обошлось без Сэма Райдера. Он принес с собой радиоприемник, тот заглушил «жучок», который мы установили, и я не слышал, о чем они говорили. Уже это должно было вызвать мои подозрения.

— Я никогда не доверял Райдеру. Если б он не добился признания Хармса невменяемым, тот уже давно был бы мертв.

— Второе письмо, которое мы нашли в портфеле Фиске, было машинописным. Без подписи в конце, знаете, будто его напечатала личная секретарша или сам Райдер. Кстати, оба документа оригинальные.

— Проклятье, почему сейчас? Ведь прошло столько времени…

— Хармс получил письмо из армии, он упомянул о нем в своем ходатайстве. Возможно, оно пробудило его память. Могу заверить вас, что до сих пор он либо не помнил, что тогда произошло, либо держал это при себе все двадцать пять лет.

— Почему он так поступил? И почему, черт побери, армия после стольких лет решила отправить ему письмо?

— Я не знаю, — ответил Рэйфилд, который очень нервничал.

На самом деле он знал. Причина была написана в ходатайстве Руфуса к суду. Но Рэйфилд решил пока придержать эту карту.

— И, естественно, у тебя нет того таинственного письма из армии?

— Нет, пока нет.

— Оно должно находиться в его камере, хотя я не могу представить, как оно могло к нему попасть.

— Иногда мне кажется, что Хармс — волшебник, — сказал Рэйфилд.

— А еще какие-то посетители у него были?

— Только брат Джош Хармс. Он приезжает примерно раз в месяц.

— Что с Руфусом?

— Похоже, его дела плохи. Удар или сердечный приступ. Даже если ему удастся выкарабкаться, он уже не будет прежним.

— Где он сейчас?

— Его везут в госпиталь в Роаноке.

— Какого черта ты его выпустил?

— Док велел. В его обязанности входит спасать жизни, и не важно чьи — заключенного или нет. Вам не кажется, что, если б я отменил его приказ, это выглядело бы подозрительно?

— Значит, так: держи руку на пульсе и моли Бога, чтобы его сердце разорвалось. А если он справится, помоги ему.

— Да ладно вам, кто ему поверит?

— Я бы на твоем месте не был так в этом уверен. Майкл Фиске… Он единственный в курсе, кроме Райдера?

— Да. По крайней мере, я так думаю. Он приехал, чтобы проверить историю Хармса. Никого не поставил в известность о своих планах… во всяком случае, так он сказал Хармсу. Тут нам повезло, — продолжал Рэйфилд. — Я напел ему про то, что Хармс постоянно пишет обвинительные письма, что у него такая болезнь. Мне кажется, Фиске мне поверил. Кроме того, мы имеем рычаги воздействия — у него могут быть очень серьезные неприятности из-за того, что он сюда заявился. Я не думаю, что он даст ходатайству ход.

Голос на другом конце провода зазвучал на несколько децибел выше.

— Ты спятил? У Фиске в данном вопросе нет выбора.

— Он работает в Верховном суде; я слышал, как он сам сказал об этом Хармсу.

— Да знаю я, черт тебя задери… А теперь слушай, что ты сделаешь. Ты должен позаботиться о Фиске и Райдере, причем немедленно.

Рэйфилд побледнел.

— Вы хотите, чтобы я убил клерка Верховного суда и местного адвоката? Послушайте, у них же нет доказательств. Они не смогут ничего нам сделать.

— А вот этого ты знать не можешь. Тебе неизвестно, что говорилось в письме из армии. А также что могли накопать Фиске и Райдер после того, как бумаги попали к ним в руки. К тому же Райдер практикует право тридцать лет. Он не стал бы давать ход иску, который считал «пустышкой», тем более отправлять его в Верховный суд. И, возможно, тебе это неизвестно, но люди, работающие в Верховном суде, совсем не идиоты. Фиске не поехал бы в такую даль, если б считал, что Хармс сумасшедший. Судя по тому, что ты мне рассказал, содержание писем очень точно описывает то, что произошло тогда на гауптвахте.

— Да, — признал Рэйфилд.

— Вот так-то. Но это не самая большая дыра в деле. Ты не забыл, что на самом деле Хармс никогда не писал никаких жалоб или ходатайств? Если Фиске захочет проверить твои слова, он обнаружит, что ты соврал. И когда он это сделает — а я уверен, что непременно сделает, — все полетит в тартарары.

— У меня было не так много времени, чтобы придумать нормальный план, — сердито заявил Рэйфилд.

— А я ничего и не говорю. Но, соврав ему, ты сделал его очень опасным. Кроме того, у нас есть еще одна проблема.

— Какая?

— Ты не забыл, что все, о чем Хармс написал в своем письме, на самом деле правда? Правда — забавная штука. Стоит начать поиски, как стена лжи рушится. Догадайся с трех раз, куда она упадет. Ты действительно хочешь рискнуть? Потому что, когда стена развалится, единственным местом, где ты проведешь остаток своих дней после отставки, будет Форт-Джексон. И на сей раз по другую сторону двери в камеру. Тебе такая перспектива кажется привлекательной, Фрэнк?

Рэйфилд устало вздохнул и посмотрел на часы.

— Проклятье, я бы с радостью променял то, что происходит сейчас, на Вьетнам.

— Полагаю, мы все слишком расслабились. Пора отработать деньги, которые ты получаешь, Фрэнк. Вы с Тремейном должны навести порядок. Мы либо переживем все это вместе, либо так же вместе пойдем на дно.

Через полчаса после разговора с помощником Рэйфилда Майкл покинул здание тюрьмы и направился под легким дождем к своей машине, размышляя, как он себя вел. Ему очень хотелось порвать ходатайство и письмо, но он не мог. Возможно, он вернет их туда, откуда забрал, и они отправятся по инстанциям. Как бы там ни было, Фиске жалел Руфуса Хармса, на котором тяжело сказались годы, проведенные в тюрьме. Когда Майкл выехал с парковки, он не мог знать, что бо€льшая часть охлаждающей жидкости была собрана в ведро и вылита в ближайшем лесу.

Пять минут спустя он с отвращением посмотрел на пар, поднимавшийся над капотом машины. Вылез, осторожно поднял его — и тут же отскочил назад, когда его мгновенно окутало облако пара. Сердито выругавшись, огляделся по сторонам, но не увидел ни машин, ни людей. Он подумал, что мог бы вернуться в тюрьму и по телефону вызвать эвакуатор. И тут, будто по команде, дождь пошел сильнее.

Майкл посмотрел вперед, на дорогу, и немного повеселел, увидев, что со стороны тюрьмы к нему приближается фургон. Он тут же принялся дико размахивать руками, чтобы остановить его, и одновременно бросил взгляд на свою машину. Странное дело, он ведь заезжал на станцию техобслуживания перед тем, как отправиться в дальнюю поездку…

Майкл снова посмотрел на фургон, и сердце отчаянно забилось у него в груди. Он еще раз огляделся по сторонам и помчался прочь от фургона. Тот увеличил скорость и быстро нагнал его, отрезав путь к отступлению. Фиске уже собрался броситься в лес, когда стекло опустилось и он увидел наставленный на него пистолет.

— Садись, — приказал Виктор Тремейн.

Глава 16

В субботу вечером Сара Эванс поехала к дому Майкла и посмотрела на машины, припаркованные на улице. Его «Хонды» среди них не оказалось. В пятницу он позвонил и сказал, что заболел, чего на ее памяти не делал раньше ни разу. Она позвонила ему домой, но Майкл не взял трубку. Сара выбралась из машины, подошла к дому и постучала в дверь. Ей никто не открыл, а ключа у нее не было. Тогда она обошла дом сзади и, забравшись наверх по пожарной лестнице, заглянула в кухонное окно. Ничего. Сара подергала ручку двери, но та была заперта.

Вернувшись в свою машину, девушка, уже по-настоящему обеспокоенная, поехала назад в суд. Она поняла, что Майкл вовсе не заболел, и не сомневалась, что его отсутствие связано с бумагами, которые она видела в его портфеле. Сара мысленно попросила всех святых о том, чтобы он не влез во что-нибудь опасное, чтобы с ним все было хорошо и он вернулся в понедельник на работу.

Остаток дня девушка занималась делами, потом отправилась с другими клерками на поздний ужин в ресторан неподалеку от Юнион-Стейшн. Все с удовольствием разговаривали про работу — все, кроме Сары, которая обычно обожала этот ритуал, но сейчас просто не могла в нем участвовать. В какой-то момент ей отчаянно захотелось с пронзительным криком выбежать из зала — ее вдруг затошнило от стратегических рассуждений, предсказаний, обсуждений выбора дел, бесконечного анализа мельчайших нюансов — грибовидное облако от обычных грибов.

Поздно вечером Сара вышла на заднюю веранду своего дома, потом вдруг решилась и отправилась кататься по реке, окутанной ночным мраком. Она считала звезды, мысленно составляя из них забавные картинки, думала о предложении Майкла и причинах, по которым отказала ему. Ее коллеги сильно удивились бы, узнав про это. Они великолепная пара — так сказали бы все. Их ждала чудесная, активная жизнь вместе, и, вне всякого сомнения, их дети были бы невероятно умными, амбициозными и одаренными физически. Сама Сара получила стипендию в колледже как член команды по лакроссу, хотя Майкл из них двоих был гораздо спортивнее.

Ей стало интересно, на ком он, в конце концов, женится, и женится ли вообще. Ее отказ мог стать причиной того, что он навсегда останется холостяком. Сара улыбнулась, подумав, что придает себе и своему отказу слишком большое значение. Через год Майкл закончит работать в Верховном суде и займется чем-нибудь потрясающим. Ей повезет, если через пять лет он вообще вспомнит, кто она такая.

Когда Сара причалила к пристани и убрала паруса, она на мгновение замерла, чтобы насладиться легким ветерком с реки, перед тем как вернуться домой. Ей потребовалось бы всего двадцать минут, чтобы проехать по пустой дороге на север, попасть в самый могущественный город на земле и оказаться среди самых выдающихся умов юридического мира, но сейчас больше всего на свете ей хотелось забраться под одеяло, погасить свет и притвориться, что ей больше не нужно туда возвращаться.

Всю свою сознательную жизнь Сара была достаточно амбициозной — и вдруг у нее пропало всякое желание добиться чего-то значительного в своей профессиональной карьере. Как будто она истратила все силы, чтобы добраться до того места, где сейчас находилась.

Выйти замуж и родить детей? Этого ей хочется? У нее не было ни братьев, ни сестер, и ее очень баловали, когда она росла. Сара не слишком часто имела дело с маленькими детьми, но что-то ее к ним тянуло. Что-то очень сильное. И все равно она не была до конца уверена. Но ведь, наверное, должна бы?

Когда Сара вошла в дом, разделась и забралась в постель, она неожиданно сообразила, что для того, чтобы иметь семью, нужно найти человека, которого она будет любить. А она отвергла возможность сделать это с действительно замечательным, выдающимся мужчиной. Но нужен ли ей сейчас мужчина в жизни? Однако иногда человеку дается только один шанс. Всего один…

И с этой мыслью Сара заснула.

Глава 17

В понедельник Джон Фиске сидел за письменным столом и изучал отчет об очередном аресте одного из своих клиентов. Он уже стал настоящим специалистом в данном вопросе. Адвокат прочитал только половину отчета, но уже точно знал, на что мог рассчитывать его подзащитный. Все-таки здорово уметь что-то делать хорошо.

Стук в дверь кабинета заставил его вздрогнуть, и левая рука тут же скользнула к верхнему ящику письменного стола, где лежал пистолет калибра 9 мм, оставшийся у него со времен работы в полиции. Его клиенты были не из тех, кому стоило безоглядно доверять, и хотя Джон делал все, чтобы их защитить, он знал, что поворачиваться к ним спиной не следует. Некоторые время от времени появлялись возле его двери, накачавшись наркотиками или спиртным, с выдуманными обидами и претензиями. Поэтому он чувствовал себя значительно лучше, когда его ладонь касалась холодной стали.

— Входите, не заперто.

Увидев вошедшего офицера в форме, Фиске улыбнулся и задвинул ящик.

— Привет, Билли, как поживаешь?

— Бывало и лучше, Джон, — ответил Хокинс.

Когда он вошел и сел, Фиске заметил на лице друга разноцветные синяки.

— Что, черт побери, с тобой случилось?

— Один парень разбушевался в баре вчера вечером и навалял мне, — дотронувшись до одного из синяков, ответил офицер. — Но я здесь не поэтому.

Джон знал, что Хокинс хороший парень и умеет справляться с постоянным напряжением и давлением своей работы. Он серьезно относился к тому, что делал, и был надежным, а после службы дружелюбным и легким в общении.

Хокинс посмотрел на Фиске, и тот понял, что его друг сильно нервничает.

— С Бонни и детьми всё в порядке? — спросил он.

— Речь не о моей семье, Джон.

— Точно?

Фиске посмотрел в печальные глаза Хокинса, и внутри у него все сжалось.

— Проклятье, Джон, ты же знаешь, как мы ненавидели сообщать плохие вести близким жертвы, а мы ведь даже не знали их…

Фиске медленно встал, чувствуя, что во рту у него пересохло.

— Близким? О господи, мама? Папа?

— Нет, Джон, не они.

— Проклятье… Просто скажи мне, что должен, Билли.

Хокинс облизнул губы и быстро заговорил:

— Нам позвонили из полицейского участка в округе Колумбия.

Джон мгновение озадаченно на него смотрел.

— Округ Колумбия? — Но стоило ему произнести эти слова, как все его тело сковал ледяной холод. — Майк?

Хокинс кивнул.

— Авария?

— Нет. — Хокинс помолчал секунду, потом откашлялся. — Убийство, Джон. Похоже, ограбление, которое пошло не так. Его машину нашли в переулке, в плохом районе, насколько я понял.

Фиске целую минуту пытался осознать страшную новость. Будучи сначала копом, а теперь адвокатом, он видел, как сказывается на других семьях известие о смерти их близких. Сейчас же Джон оказался на незнакомой территории.

— Ты ведь не сообщил моему отцу? — тихо спросил он.

Хокинс покачал головой.

— Я подумал, что ты сам захочешь. И не знаю, как ты скажешь маме, учитывая ее нынешнее состояние.

— Я об этом позабочусь, — сказал Фиске.

— Детектив, который ведет дело, хочет, чтобы кто-то из родных опознал тело, Джон.

Сколько раз во время службы в полиции он говорил такие же слова охваченным горем родителям…

— Я поеду.

— Мне очень жаль, Джон.

После ухода Хокинса Джон подошел к фотографии, на которой они были изображены вместе с Майклом, взял ее в руки и почувствовал, что они отчаянно дрожат. Того, что ему сказал Хокинс, просто не могло быть. Он выжил после двух огнестрельных ранений, провел почти месяц в больнице, и бо€льшую часть этого времени мать и младший брат находились рядом. Если Джон Фиске смог справиться, если он жив сейчас, почему его брат мертв? Он вернул фотографию на место, потом попытался подойти к вешалке и взять пальто, но ноги его не слушались, и он просто стоял около полки.

Глава 18

Руфус Хармс медленно открыл глаза. В комнате царил полумрак и лежали тени. Однако за годы, проведенные в тюрьме, он привык видеть в темноте, даже стал настоящим экспертом в этом деле. А еще это время обострило его слух до такой степени, что он, казалось, иногда слышал мысли людей.

Руфус медленно пошевелился на больничной койке и обнаружил, что его руки и ноги по-прежнему стянуты ремнями. Он знал, что у двери стоит охранник, видел его несколько раз, когда разные люди входили и выходили из палаты. Охранник был в камуфляжной форме и вооружен — значит, не коп. Регулярная армия или из запаса — этого Хармс определить не мог. Он осторожно вздохнул. За прошедшие два дня Руфус слушал, что говорили доктора, которые следили за его состоянием. У него не случилось сердечного приступа, хотя он был очень к нему близок. Хармс не помнил, как врачи назвали то, что с ним произошло, но его сердечные ритмы оставались нерегулярными, и он лежал в реанимации.

Руфус вспомнил последний час своего пребывания в Форт-Джексоне и задумался о том, удалось ли Майклу Фиске выбраться из тюрьмы прежде, чем они его убили. По иронии судьбы угроза сердечного приступа спасла Руфусу жизнь. По крайней мере, он покинул Форт-Джексон. Пока. Но, когда ему станет лучше, его отправят назад. И тогда он умрет. Если, конечно, они не прикончат его здесь.

Хармс внимательно рассматривал докторов и медсестер, которые им занимались, а каждый, кто давал лекарства, подвергался особому контролю. Руфус не сомневался, что, если ему будет угрожать опасность, он сможет оторвать боковины больничной койки. Но пока ему оставалось только набираться сил, ждать, наблюдать и надеяться. Если он не может получить свободу через систему правосудия, значит, обретет ее другим способом. Руфус твердо решил, что не вернется в Форт-Джексон. По крайней мере, пока жив.

В течение следующих двух часов он наблюдал, как люди входили и выходили из палаты, и всякий раз, когда открывалась дверь, смотрел на охранника, стоявшего снаружи. Молодой парень, раздувшийся от важности из-за того, что он в форме, да еще с оружием. На вертолете вместе с Руфусом прилетели два охранника, но этого он раньше не видел. Может быть, они стояли на посту по очереди.

Охранник улыбался и кивал каждому, кто входил в палату, особенно молодым женщинам. Но всякий раз, когда он заглядывал внутрь, Хармс видел в его глазах страх и ненависть — и подумал, что это хорошо. Значит, есть шанс. Оба чувства могли привести к тому, чего Руфус так отчаянно желал: чтобы паренек совершил ошибку.

Они поставили возле двери только одного охранника — видимо, считали состояние заключенного тяжелым, но это было не так. Мониторы с цифрами и кривыми линиями ничего не значили для Руфуса; они являлись всего лишь врагами, заключенными в металлические оболочки, которые ждут, когда он отвлечется, чтобы напасть. Но Хармс чувствовал, как силы возвращаются к нему, и, казалось, мог потрогать это ощущение. Он сжимал и разжимал кулаки, дожидаясь, когда сможет полностью шевелить руками.

Два часа спустя Руфус услышал, как дверь открылась внутрь и загорелся свет. Пришла медсестра, которая принесла металлическую дощечку и улыбнулась ему, снимая показания мониторов. Хармс решил, что ей за сорок; симпатичная и далеко не худая, а судя по полным бедрам, у нее наверняка несколько детей.

— Ваши дела сегодня лучше, — сказала она, заметив, что он за ней наблюдает.

— Мне жаль это слышать.

Медсестра уставилась на него, удивленно раскрыв рот.

— Поверьте, многие люди здесь с радостью услышали бы эти слова.

— А где именно я нахожусь?

— Роанок, Вирджиния.

— Никогда не бывал в Роаноке.

— У нас симпатичный городок.

— Не такой симпатичный, как вы, — сказал Руфус и смущенно улыбнулся, потому что слова сами слетели с его губ.

Он не находился так близко к женщине почти тридцать лет. Последняя женщина, которую он видел, была его мать, которая горько плакала, когда его уводили, чтобы отправить в тюрьму до конца жизни. Но он знал, что разбил ей сердце и она умерла.

Руфус поморщился от какого-то запаха, необычного для больницы. Сначала он просто не понял, что уловил смесь легких духов, увлажняющего лосьона и женщины. Проклятье… Что еще он успел забыть про нормальную жизнь? От этой мысли в уголке его правого глаза появилась слеза.

Медсестра посмотрела на него, приподняв одну бровь и положив руку на бедро.

— Мне сказали, что я должна соблюдать осторожность рядом с вами.

— Я никогда не причиню вам вреда, мэм, — взглянув на нее, сказал Руфус, и его голос прозвучал серьезно, почти торжественно.

Сестра увидела слезу, застывшую в его глазу, и смутилась, не зная, что сказать.

— Вы не могли бы написать на вашей дощечке, что я умираю, или что-нибудь в таком же роде?

— Вы с ума сошли? Я не могу этого сделать. Разве вы не хотите поправиться?

— Как только мне станет лучше, я вернусь в Форт-Джексон.

— Я так понимаю, это не самое приятное место.

— Я провел там, в одной и той же камере, больше двадцати лет. Знаете, очень приятно для разнообразия увидеть что-то другое. Там особо нечего делать, разве что считать удары сердца и смотреть на бетонные стены.

— Двадцать лет? — удивленно переспросила она. — Сколько же вам сейчас?

Руфус на мгновение задумался.

— По правде говоря, я не знаю точно. Но не больше пятидесяти.

— Да, ладно вам, вы не знаете, сколько вам лет?

Он спокойно посмотрел на нее.

— Календари есть только у тех заключенных, которые рано или поздно выйдут на свободу. Я получил пожизненное, мэм. И останусь там до самой смерти. Какая разница, сколько мне лет? — Он сказал это так, что медсестра покраснела.

— О! Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она дрогнувшим голосом.

Руфус слегка пошевелился на кровати, наручники стукнули по металлическим краям кровати, и она отшатнулась.

— Вы не могли бы кое-кому для меня позвонить, мэм?

— Кому? Вашей жене?

— У меня нет жены. Моему брату. Он не знает, где я сейчас нахожусь. Я бы хотел сообщить ему.

— Думаю, я должна спросить у охранника.

Руфус посмотрел мимо нее на дверь.

— У этого мальчишки? Какое он имеет отношение к моему брату? По тому, как выглядит этот пацанчик, он даже пи-пи сам не в состоянии сделать.

Она рассмеялась.

— Ну да, и они отправили его сторожить большого старикана?

— Моего брата зовут Джошуа. Джошуа Хармс. Отзывается на Джош. Я скажу вам номер его телефона, если у вас есть карандаш. Просто позвоните ему и сообщите, что я здесь. Мне тут очень одиноко. А он живет совсем недалеко. Кто знает, может, приедет меня навестить…

— Да уж, здесь действительно бывает одиноко, — грустно проговорила она и посмотрела на него — большое, сильное тело, опутанное трубками и повязками, в кандалах, от которых она не могла отвести глаз.

Руфус заметил ее взгляд. Он уже знал, что цепи производят на людей ошеломляющее впечатление.

— Что вы сделали? За что вас посадили в тюрьму?

— Как вас зовут?

— А что?

— Просто хочу знать. Меня зовут Руфус. Руфус Хармс.

— Я знаю. Ваше имя написано в карточке.

— Но у меня нет карточки, чтобы я мог узнать ваше имя.

Медсестра мгновение колебалась, оглянулась на дверь, потом снова посмотрела на него.

— Меня зовут Кассандра, — сказала она.

— Очень красивое имя. — Он окинул ее взглядом с головы до ног. — Оно вам подходит.

— Спасибо. Итак, вы не скажете мне, за что вас посадили?

— А вам зачем?

— Просто любопытно.

— Я кое-кого убил. Очень давно.

— Почему? Они пытались причинить вам вред?

— Нет, ничего подобного.

— Тогда почему?

— Я не понимал, что делаю, был не в себе.

— Неужели? — Она еще немножко отодвинулась, услышав его слова. — Разве все преступники не говорят то же самое?

— Только в моем случае это правда. Вы позвоните моему брату?

— Возможно.

— Знаете что, я назову вам номер. Если вы не станете звонить, значит, так тому и быть. А если позвоните, я буду вам очень благодарен.

Она с интересом посмотрела на него.

— Вы ведете себя совсем не как убийца.

— Вам следует быть осторожнее. Именно те, у кого хорошо работает язык и кто умеет навешивать лапшу на уши, в конце концов причиняют боль. Я достаточно таких видел.

— Значит, я не должна вам доверять?

— Вам самой это решать, — ответил Руфус, посмотрев ей в глаза.

Медсестра на мгновение задумалась над его словами.

— И какой номер телефона у вашего брата?

Она записала номер, убрала его в карман и повернулась, собираясь уйти.

— Эй, мисс Кассандра? — Она снова повернулась к нему. — Вы правы. Я не убийца. Приходите еще, и мы поговорим… если, конечно, захотите. — Хармс слабо улыбнулся и позвенел цепями. — Я все равно никуда не уйду.

Медсестра взглянула на него из другого конца комнаты, и ему показалось, что по ее губам промелькнула улыбка. Потом она снова отвернулась и вышла из палаты. Руфус вытянул шею, чтобы посмотреть, станет ли Кассандра разговаривать с охранником, но она не остановилась около него. Хармс откинулся на кровать и уставился в потолок. Потом сделал глубокий вдох, стараясь втянуть в себя остатки ее запаха. Через несколько мгновений на его лице расплылась улыбка — и, наконец, по щекам потекли слезы.

Глава 19

Это было очень необычное собрание всех клерков и судей. Маршалл Перкинс и шеф полицейского управления Верховного суда Лео Делласандро тоже присутствовали и с каменными лицами смотрели на стол, стоявший в большой комнате. У Элизабет Найт были мокрые глаза, которые она постоянно вытирала платком.

Когда Сара Эванс окинула взглядом мрачные лица судей, ее глаза остановились на Томасе Мёрфи, толстеньком коротышке с седыми волосами, кустистыми бровями и скулами, по форме напоминавшими миндаль. Он по-прежнему носил костюмы-тройки и громадные, привлекающие взгляд запонки. Однако внимание Сары привлекла вовсе не его одежда, а лицо, на котором застыло выражение глубокого траура. Она быстро проверила всех присутствующих, обнаружила, что Майкла Фиске среди них нет, и почувствовала, как кровь прилила к вискам. Когда Гарольд Рэмси встал со своего места во главе стола, его глубокий голос зазвучал непривычно подавленно; Сара почти его не слышала, но уже совершенно точно знала, что он говорит, как будто умела читать по губам.

— Это ужасная, страшная новость. По правде, я не могу вспомнить ничего похожего… — Рэмси оглядел комнату; он сжимал и разжимал кулаки от волнения, и Сара видела, что верховный дрожит.

Он сделал глубокий вдох.

— Майкл Фиске мертв.

Судя по всему, судьи уже это знали, а клерки дружно задохнулись от неожиданности.

Рэмси собрался еще что-то сказать, но не смог и подал знак Лео Делласандро, который кивнул и вышел вперед, а верховный судья буквально рухнул на свой стул.

У Делласандро, рост которого составлял пять футов и десять дюймов, было широкое лицо, впалые щеки, большой курносый нос и слой жира, который прикрывал мускулистое тело. Дополняли картину оливковая кожа, похожие на проволоку черные волосы и вечно окутывавший его запах сигар. Он носил свою форму с гордостью и любил засовывать толстые пальцы за ремень. Второго мужчину в форме, стоявшего у него за спиной, звали Рон Клаус, и он являлся заместителем Делласандро. Клаус выглядел аккуратным и очень профессиональным, а его живые голубые глаза говорили об остром уме. Они с Делласандро были сторожевыми псами этого места и, казалось, всегда ходили парой. Многие из тех, кто работали в суде, не могли представить одного без другого.

— В настоящий момент мы не знаем все подробности, но складывается впечатление, что Майкл стал жертвой ограбления. Тело нашли в его же машине в переулке на юго-востоке, неподалеку от реки Анакостия. Семья извещена о случившемся, и один из ее членов приедет на опознание. Однако у нас нет сомнений, что это Майкл. — Он на мгновение опустил глаза. — Когда стало известно, что он работает здесь, полиция показала нам фотографию.

Один нервного вида клерк поднял руку.

— Они уверены, что это ограбление? Убийство Майкла не имеет отношения к его работе здесь?

Сара бросила на него сердитый взгляд. Не такой вопрос следует задавать через пять секунд после того, как ты узнал, что человек, с которым ты работал и к которому хорошо относился, умер. «Но с другой стороны, — подумала она, — насильственная смерть нередко оказывает на людей именно такое действие: заставляет инстинктивно опасаться за собственную жизнь».

Делласандро поднял руку, успокаивая всех.

— У нас нет никаких данных, которые указывали бы на то, что смерть Майкла каким-то образом связана с судом. Однако исключительно из соображений осторожности мы усилим охрану, и если кто-то из вас заметит нечто подозрительное или необычное, пожалуйста, поставьте об этом в известность меня или мистера Клауса. Мы сообщим вам новые подробности дела, как только они станут нам известны.

Он посмотрел на Рэмси, который сидел, обхватив голову руками, и явно не собирался вставать. Делласандро стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу, пока не поднялась Элизабет Найт.

— Мы все сильно потрясены случившимся. Майкл был одним из самых любимых и популярных сотрудников, когда-либо здесь работавших. Его смерть — большая потеря для всех, особенно тех, кто был с ним близок. — Она замолчала и посмотрела на Сару. — Если кто-то из вас захочет об этом поговорить, не стесняйтесь обратиться к своему судье. Или ко мне. Я не знаю, как мы сможем продолжать функционировать, но жизнь суда не должна останавливаться, несмотря на столь ужасное, ужасное…

Найт снова замолчала и вцепилась в край стола, чтобы сохранить равновесие и просто не упасть. Делласандро тут же схватил ее за руку, но Элизабет, отмахнувшись от него, взяла себя в руки и объявила, что собрание закончено. Комната быстро опустела. Осталась только Сара Эванс. Она сидела на стуле оцепенев, смотрела на то место, где только что стояла Найт, и слезы катились по ее щекам. Майкл умер. Он взял заявление и вел себя очень странно целую неделю, а теперь он мертв. Убит. Они говорят про ограбление, но Сара не верила, что все так просто. Впрочем, сейчас это не имело значения. Сейчас было важно то, что она потеряла очень близкого человека, с которым при других обстоятельствах, возможно, провела бы всю свою жизнь… Она положила голову на стол и громко разрыдалась.

Стоявшая в дверях Элизабет Найт наблюдала за ней.

Глава 20

Чуть меньше чем через три часа после того, как Билли Хокинс сообщил Джону о смерти брата, тот шел по коридору морга округа Колумбия за санитаром в белом халате. Фиске пришлось показать документы, чтобы подтвердить, что он действительно является братом Майкла Фиске. Он знал, что так будет, и принес фотографии, на которых они были сняты вместе. Он попытался связаться с отцом, перед тем как уехать из города, но тот не ответил на его звонок. Джон съездил к нему домой, но его там не оказалось, и он оставил записку, но без подробностей. Сначала Джон хотел убедиться, что убит действительно его брат, и единственный способ это сделать было поехать туда, где он сейчас находился.

Джон удивился, когда они вошли в кабинет, и еще сильнее, когда служитель морга достал из папки фотографию, сделанную «Полароидом», и протянул ему.

— Я не намерен идентифицировать по фотографии, я хочу видеть тело.

— У нас здесь другие правила, сэр. Мы сейчас находимся в процессе установки видеосистемы, чтобы опознание можно было проводить через удаленное телевидение, но пока она не работает. И до тех пор мы используем «Полароид».

— Не в этот раз.

Мужчина принялся постукивать фотографией по ладони, как будто хотел таким способом разбудить любопытство Джона.

— Большинство людей предпочли бы фотографию. Это очень необычно.

— Я не «большинство людей», и убийство брата — очень необычное событие. По крайней мере, для меня.

Служащий морга взял телефонную трубку и распорядился приготовить тело для опознания. Затем он открыл дверь своего кабинета и зна€ком показал, чтобы Джон последовал за ним. Довольно скоро они вошли в маленькую комнатку, пропитанную запахами медикаментов сильнее, чем помещения в больнице. В центре стояла каталка, на которой лежало тело, накрытое белой простыней, с выступавшими очертаниями головы, носа, плеч, коленей и ног. Когда Джон шел к каталке, он обнаружил, что цепляется за иррациональную надежду, как и все, кто находились в таком же положении до него, что тело под простыней не принадлежит его брату и их семья по-прежнему цела и невредима.

Когда служащий морга взялся за простыню, Джон вцепился одной рукой в край каталки. Простыня поднялась вверх, открыв голову и верхнюю часть тела, Джон зажмурился и мысленно произнес молитву. Потом сделал глубокий вдох, посмотрел вниз и вдруг понял, что кивает.

Он попытался отвернуться — и не смог. Даже чужой человек, взглянув на выпуклый лоб, глаза и рот и форму подбородка, пришел бы к выводу, что эти двое — близкие родственники.

— Это мой брат.

Простыня вернулась на место, и служащий дал Джону подписать карточку опознания.

— Кроме предметов, которые забрала полиция, мы отдадим вам личные вещи. — Служащий взглянул на каталку. — У нас выдалась трудная неделя, скопилось много тел, но результаты вскрытия будут довольно скоро. Тут все выглядит совсем просто.

Джон почувствовал, как его охватывает ярость, которая, впрочем, сразу отступила. Этому человеку не платили за то, чтобы он вел себя тактично.

— Пулю, которая его убила, нашли?

— Только вскрытие может установить причину смерти.

— Хватит этого дерьма, — взорвался Джон, и санитар удивленно на него посмотрел. — Я видел выходное отверстие с левой стороны головы. Пулю нашли?

— Нет. По крайней мере, пока.

— Мне сказали, что это было ограбление, — продолжал Джон, и санитар кивнул. — Его обнаружили в машине?

— Да. Бумажник пропал. Нам пришлось выяснять личность по номерам машины.

— Если это ограбление, почему они не забрали машину? Сейчас угон стал очень популярным бизнесом. Заставить жертву назвать пин-код карточки, убить, забрать машину, отправиться в банк, снять деньги, бросить машину и перейти к следующей жертве. Почему здесь не так?

— Я ничего про эти вещи не знаю.

— Кто ведет дело?

— Преступление произошло в округе Колумбия. Скорее всего, их отдел убийств.

— Мой брат был федеральным служащим и работал в Верховном суде США. Возможно, делом заинтересуется ФБР.

— И снова я ничего не знаю.

— Мне нужно имя детектива из отдела убийств округа Колумбия.

Санитар ничего не ответил, только принялся делать какие-то записи — возможно, надеялся, что если будет вести себя тихо, Фиске просто уйдет.

— Мне действительно нужно имя. Пожалуйста, — сказал Джон и сделал шаг к санитару.

Тот тяжело вздохнул, достал из папки визитку и протянул ему.

— Бьюфорд Чандлер. Он все равно захочет с вами поговорить. Он хороший человек и, вероятно, поймает того, кто это сделал.

Фиске взглянул на визитку, убрал ее в карман пальто и спокойно посмотрел на санитара.

— Мы обязательно поймаем того, кто убил моего брата, — необычный тон, которым были произнесены слова, заставил санитара поднять голову. — А сейчас я хотел бы немного побыть с ним наедине.

Служащий морга взглянул на каталку.

— Конечно. Я подожду снаружи. Позовите меня, когда закончите.

После того как он ушел, Джон поставил стул около каталки и сел. С тех пор как узнал о смерти брата, он не пролил ни одной слезы — говорил себе, это потому, что еще не проведено опознание; однако сейчас, когда Джон уже точно знал, что его брат мертв, слез все равно не было. По дороге сюда он вдруг обнаружил, что считает машины с номерами из других штатов — их любимая с Майклом игра в детстве, игра, в которую брат обычно побеждал…

Джон приподнял край простыни и взял руку Майкла. Она была холодной, но пальцы — сильными, и он мягко их сжал. Потом посмотрел на бетонный пол и закрыл глаза. Когда он открыл их через несколько минут, на полу блестели только две слезинки. Джон быстро поднял голову, и из его груди вырвался поток воздуха, какой-то неестественно сильный, как ему самому показалось; он вдруг почувствовал себя недостойным находиться в этом месте.

Когда Фиске был копом, он множество раз сидел с несчастными родителями, чьи дети, перебрав спиртного, въезжали на машине в дерево или телефонный столб. Он утешал их, сочувствовал, даже обнимал и искренне верил, что сумел приблизиться, даже прикоснуться к глубинам их отчаяния. Нередко Джон спрашивал себя, как он сам примет известие о смерти кого-то из своих близких. И теперь точно знал, что представить такое невозможно.

Фиске заставил себя подумать о родителях. Как он скажет отцу, что его золотой мальчик умер? А матери?.. Впрочем, на этот вопрос имелся простой ответ: он не должен ей говорить.

Воспитанный в католической вере, Джон не был религиозным и потому заговорил с братом вместо Бога. Он прижал руку Майкла к груди и рассказал ему о вещах, о которых жалел, о том, как сильно он его любит, как хочет, чтобы он был жив, на случай если душа Майкла еще рядом и ждет этого последнего общения, тихого признания вины и раскаяния старшего брата. Потом Джон замолчал и снова закрыл глаза. Он слышал каждый глухой удар своего сердца, и эти звуки почему-то казались мелкими рядом с неподвижным телом Майкла, которое лежало на каталке.

Санитар засунул в дверь голову.

— Мистер Фиске, нам нужно забрать тело вашего брата. Вы уже полчаса тут сидите.

Джон встал и молча прошел мимо санитара. Тело его брата должно было отправиться в жуткое место, где чужие люди станут копаться в его останках в поисках улик, чтобы найти того, кто его убил. Когда каталку вывезли из комнаты, Джон шагнул на солнечный свет, оставив младшего брата за дверями морга.

Глава 21

— Ты уверен, что все подчистил?

Рэйфилд кивнул телефону.

— Все данные о его пребывании здесь уничтожены. И я перевел всех, кто его видел, в другие места. Даже если кто-то выяснит, что он сюда приезжал, тут никого не осталось, чтобы отвечать на вопросы.

— И никто не видел, как вы избавились от тела?

— Вик вернулся назад на его машине, я ехал следом. Мы выбрали хорошее место. Полиция решит, что это ограбление. Нас никто не видел. А если даже и видел, там не такой район, где люди охотно сотрудничают с законом.

— В машине ничего не осталось?

— Мы забрали бумажник, чтобы версия ограбления выглядела убедительнее. И портфель. И карту. Больше там ничего не было. Естественно, мы снова залили охлаждающую жидкость.

— А что Хармс?

— Он в больнице. Похоже, выкарабкается.

— Проклятье… Вот что значит не везет.

— Не волнуйтесь. Когда он сюда вернется, мы с ним разберемся. Слабое сердце и все такое… никто не знает, что может произойти.

— Не тяните. Вы не можете разобраться с ним в больнице?

— Слишком опасно, там полно народу.

— Его хорошо охраняют?

— Он прикован цепями к кровати, а у двери в палату двадцать четыре часа стоит охрана. Его выписывают завтра утром. К вечеру он будет мертв. Вик уже занимается деталями.

— И ты уверен, что там нет никого, кто мог бы ему помочь?

Рэйфилд рассмеялся.

— Никто, черт побери, даже не знает, что он там. У него никого нет. Никогда не было и не будет.

— Запомни, никаких ошибок, Фрэнк.

— Я позвоню вам, когда он умрет.

Фиске сидел в машине и пытался настроить кондиционер, который в его четырнадцатилетнем «Форде» просто медленно гонял спертый воздух справа налево. Чувствуя, как пот стекает по лицу на воротник рубашки, Джон в конце концов открыл окно и посмотрел на здание, перед которым стояла его машина. Самое обычное на вид, внутри оно было особенным. Там одни люди тратили все свое время и силы на поиски тех, кто убивает других людей. И сейчас Фиске пытался решить, присоединиться ли к ним, или развернуться и уехать. Он опознал останки брата, исполнив свой долг близкого родственника, и теперь мог отправиться домой, сообщить печальную новость отцу, заняться похоронами, завершить дела брата, предать его земле и жить дальше. Так поступали все остальные.

Но вместо этого Джон выбрался из машины на улицу, окутанную спертым воздухом, и вошел в дом номер триста по Индиана-авеню, где находился отдел убийств округа Колумбия. После того как он миновал систему безопасности, офицер в форме направил его к столу дежурного. Из морга Джон еще раз попытался дозвониться до отца, но тот так и не ответил, и к его переживаниям добавилось еще и беспокойство о том, что отец как-то узнал о смерти Майкла и едет сюда.

Джон посмотрел на визитку, которую дал ему санитар в морге.

— Мне нужен детектив Бьюфорд Чандлер, — сказал он, взглянув на девушку, сидевшую за столом.

— А вы?..

Ее худая шея и высокомерный тон заставили Джона пожалеть, что он не может засунуть ее в один из ящиков стола.

— Джон Фиске. Детектив Чандлер расследует дело об… убийстве моего брата. Его звали Майкл Фиске. — Секретарша посмотрела на него, явно не понимая, что он от нее хочет. — Он работал в Верховном суде, — добавил Джон.

Девица принялась перебирать бумаги на столе.

— И кто-то его убил?

— Это ведь отдел убийств? — Она снова уставилась на него, даже не пытаясь скрыть раздражение, а Джон продолжал: — Да, кто-то его убил. — Он посмотрел на табличку у нее на столе. — Мисс Бакстер.

— И что именно я могу для вас сделать?

— Я хочу видеть детектива Чандлера.

— Он вас ждет?

Фиске подался вперед и заговорил очень тихо:

— Не совсем, но…

— В таком случае, боюсь, детектива Чандлера нет на месте, — перебила она его.

— Думаю, если вы позвоните в… — Джон замолчал, когда она отвернулась от него и принялась печатать на клавиатуре компьютера. — Послушайте, мне действительно очень нужно встретиться с детективом Чандлером.

Не отрываясь от своего занятия, девица заявила:

— Позвольте просветить вас касательно положения в нашем участке. У нас огромное количество дел и слишком мало детективов. Мы не можем тратить время на каждого, кто заявляется сюда с улицы. У нас имеются свои приоритеты. Уверена, вы всё поймете правильно. — Ее голос совсем затих, когда она снова повернулась к монитору.

Фиске еще больше наклонился вперед, пока его лицо не оказалось всего в паре дюймов от лица девицы. Когда она принялась оглядываться по сторонам, они встретились глазами.

— Давайте я кое-что поясню вам. Я приехал из Ричмонда, чтобы по просьбе детектива Чандлера опознать останки брата. И я это сделал. Мой брат мертв. Прямо сейчас медэксперт делает Y‑образный разрез на его груди, чтобы вытащить наружу внутренности, орган за органом. Затем он возьмет пилу и разрежет череп, как пирог, вот здесь. — Фиске сделал пальцем воображаемый разрез на голове мисс Бакстер, отчаянно сражаясь с желанием намотать на кулак прядь ее крашеных светлых волос. — Им необходимо достать мозг и увидеть дорогу, проложенную пулей, которая его убила, и, возможно, какие-то фрагменты. И вот я решил заехать сюда и поговорить с детективом Чандлером, поскольку, может быть, я смогу помочь ему в поисках убийцы.

— Знаете, это не ваша работа, — холодно заявила она. — У нас достаточно проблем и без членов семей, которые пытаются влезть в расследование. Я уверена, что детектив Чандлер свяжется с вами, если вы ему понадобитесь. — И она снова отвернулась.

Фиске вцепился в край стола и сделал глубокий вдох, стараясь из всех сил не задохнуться.

— Послушайте, я прекрасно понимаю, что у вас много дел, и тот факт, что мое имя вам ничего не говорит…

— Я действительно очень занята, сэр. Так что если у вас какие-то проблемы, изложите их в письменном виде.

— Я хочу всего лишь поговорить с детективом!

— Мне вызвать охрану или как?

Фиске с грохотом опустил ладонь на стол.

— Мой брат мертв! И я буду чрезвычайно признателен вам, если вы уберете с лица дурацкое выражение и продемонстрируете хотя бы немного сочувствия. А если вы не можете сделать это искренне, леди, хотя бы притворитесь…

— Я Бьюфорд Чандлер.

Фиске и Бакстер повернулись на голос. Чандлер оказался черным, лет пятидесяти, с вьющимися волосами и такими же усами, высоким, слегка располневшим, но сохранившим спортивную форму со времен молодости. Джон заметил пустую кобуру и пятно масла на рубашке, где ее касалась рукоять. Чандлер окинул Фиске взглядом с головы до ног глазами, прятавшимися за трифокальными очками.

— Я Джон Фиске.

— Я слышал. На самом деле я некоторое время стоял и слушал ваш разговор.

— В таком случае вы знаете, что он мне говорил, детектив Чандлер? — заявила Бакстер.

— Каждое слово.

— И вам нечего на это сказать?

— По правде, очень даже есть.

Бакстер посмотрела на Фиске, и он увидел в ее взгляде удовлетворение.

— И?..

— Я думаю, молодой человек дал вам очень хороший совет. — Чандлер наставил на Фиске палец. — Давайте поговорим.

Чандлер и Фиске прошли по коридорам, в которых кипела жизнь, в маленький тесный кабинет.

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Детектив показал на единственный стул в комнате, кроме того, что стоял возле стола. На стуле высилась гора папок. — Просто положите их на пол. — Чандлер поднял вверх палец. — И постарайтесь не испортить улики. В наши дни, если я рыгну, глядя на образцы тканей, я тут же услышу: «Недопустимо! Немедленно освободите моего клиента, который убил кучу людей».

Фиске очень осторожно переложил папки, пока Чандлер устраивался за столом.

— Итак, я не хочу, чтобы вы жалели о том, что сказали Джулии Бакстер.

— А я и не собирался.

Чандлер с трудом прогнал улыбку.

— Хорошо, начнем с главного. Мне очень жаль, что ваш брат погиб.

— Спасибо, — тихо ответил Джон.

— Возможно, вы услышали эти слова в первый раз с тех пор, как вошли сюда?

— На самом деле да.

— Значит, вы работали в полиции, — как бы между делом заметил Чандлер. — Обычный человек не знает про Y‑образный разрез и пилу для черепа. По тому, как вы разговаривали с мисс Бакстер, как вели себя и судя по вашему телосложению, я бы сказал, что вы были патрульным.

— Был?

— В противном случае наши коллеги из Ричмонда сообщили бы мне об этом, когда мы с ними связались. Кроме того, я знаю всего нескольких офицеров полиции, которые носят костюмы, когда они не на службе.

— Правильно по всем пунктам. Я рад, что вас назначили вести это дело, детектив Чандлер.

— Ваше и еще сорок два нераскрытых. — Фиске покачал головой, а Чандлер продолжал: — Грабежи, ножевые ранения и все прочее. И у меня даже нет напарника.

— Иными словами, вы хотите сказать, что я не должен рассчитывать на чудо?

— Я сделаю все, что смогу, чтобы поймать того, кто убил вашего брата, но не буду ничего обещать.

— В таком случае как насчет небольшой и совершенно неофициальной помощи?

— Это в каком смысле?

— В Ричмонде я часто занимался убийствами вместе с детективами, многому научился и многое помню. Не хотите, чтобы я стал вашим новым напарником?

— Официально это абсолютно невозможно.

— Официально я абсолютно вас понимаю.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я адвокат по уголовным делам, — ответил Джон, и Чандлер закатил глаза. — И горжусь своей работой, детектив Чандлер.

Полицейский кивком показал Джону на дверь.

— Закройте.

Он молчал, пока Фиске не закрыл дверь и не вернулся на свое место.

— Итак, вопреки здравому смыслу, я принимаю ваше предложение помощи под моим присмотром.

Джон покачал головой.

— Я уже здесь. Учитывая, что через сорок восемь часов вероятность раскрытия убийства несется на всех парах в Китай, мы не можем терять время.

Фиске подумал, что Чандлер разозлится, но тот сохранял полное спокойствие.

— У вас есть визитка с телефоном, по которому я могу с вами связаться? — спросил он.

Джон написал на визитке номер своего домашнего телефона и передал ее Чандлеру.

В ответ тот протянул ему карточку с несколькими телефонными номерами.

— Офис, дом, бипер, факс, мобильный телефон — когда я не забываю взять его с собой, что происходит практически всегда.

Чандлер открыл папку, лежавшую на столе, и принялся ее изучать. Джон прочитал вверх ногами написанное на обложке имя брата.

— Мне сказали, что его убили во время ограбления.

— По крайней мере, по предварительным данным.

Джон уловил странную интонацию в голосе детектива.

— Но мнение изменилось?

— Ну, это же всего лишь предварительное заключение. — Чандлер закрыл папку и посмотрел на Фиске. — Факты по данному делу — во всяком случае, то, что нам известно, — достаточно просты. Вашего брата обнаружили на переднем сиденье его собственной машины в переулке неподалеку от реки Анакостия с огнестрельной контактной раной в правом виске и выходным отверстием в левом. По виду крупный калибр. Мы не нашли пулю, но поиски продолжаются. Убийца мог забрать ее с собой, чтобы мы не могли провести баллистическую экспертизу — если нам, конечно, удастся обнаружить пистолет, из которого сделан выстрел.

— Нужно определенное хладнокровие, чтобы ползать по переулку в поисках пули, когда в нескольких футах находится мертвое тело.

— Согласен. Но, повторю, мы еще можем найти пулю.

— Насколько я понял, пропал бумажник.

— Давайте скажем иначе. Мы не нашли на теле бумажника. Бывало ли такое, чтобы ваш брат не брал его с собой?

Фиске на мгновение отвернулся.

— Мы не слишком часто виделись в последние несколько лет, но, полагаю, мы можем принять за данность, что бумажник у него был. Вы ведь не нашли его в квартире брата?

— Дайте мне немного вздохнуть, Джон. Тело вашего брата обнаружили только вчера. — Чандлер открыл блокнот и взял ручку. — Переулок, где его нашли, находится в районе, который славится высоким уровнем преступлений, связанных с наркотиками, среди прочего. Вы не знаете, ваш брат употреблял наркотики? Иногда или регулярно?

— Нет, никогда.

— Но вы не можете быть уверены на все сто, верно? Вы сами сказали, что не слишком часто виделись с ним в последнее время.

— Мой брат ставил перед собой чрезвычайно высокие цели во всем, чем занимался, а потом шел дальше. Наркотики в эту схему не вписываются.

— Вы не знаете, что он мог делать в том районе?

— Нет, но его могли схватить в каком-нибудь другом месте, а потом отвезти туда.

— Вы не знаете, кто мог желать ему смерти?

— Мне никто не приходит на ум.

— У него были враги? Ревнивые бойфренды? Проблемы с деньгами?

— Нет. Но опять же, возможно, я не самый лучший источник ответов на такие вопросы. У вас есть предварительное заключение о времени смерти?

— Очень примерно. Я жду официального отчета. А что?

— Я приехал сюда из морга. Там я потрогал руку брата; она была мягкой и податливой. Мышечная ригидность давно прошла. В каком состоянии находилось тело, когда его обнаружили вчера вечером?

— Скажем так, оно там пробыло некоторое время.

— Это странно. Судя по вашим словам, тот район нельзя назвать пустынным.

— Точно, но в тех местах мертвые тела в переулках не то чтобы редкость. Однако примерно девяносто девять процентов жертв — черные, потому что белые туда просто не суются.

— Значит, вы хотите сказать, что мой брат выделялся бы там, как бельмо на глазу. Кто-нибудь снимал деньги по его карточке в банкомате? Какие-то покупки по кредитной карте?

— Мы проверяем. Когда вы в последний раз разговаривали с братом?

— Он звонил мне больше недели назад.

— И что сказал?

— Меня не было дома. Он оставил сообщение. Сказал, что ему нужен мой совет по какому-то делу.

— Вы ему перезвонили?

— Не сразу, недавно.

— И почему вы ждали?

— Разговор с ним не значился в моем списке дел первостепенной важности.

— Неужели? — Чандлер принялся крутить ручку между пальцами. — А скажите-ка мне вот что: вам ваш брат хотя бы нравился?

Фиске посмотрел ему в глаза, прежде чем ответить.

— Кто-то убил моего брата. Я хочу поймать того, кто это сделал. И больше я ничего не собираюсь вам говорить.

Выражение глаз Джона заставило Чандлера сменить тему.

— Возможно, он хотел поговорить с вами о работе? Знаете, именно профессия вашего брата делает его убийство таким интригующим…

— Вы имеете в виду, что, возможно, его смерть связана с каким-то делом, которым он занимался в Верховном суде?

— Это, конечно, все равно что палить по воробьям, но то, что вы сказали мне про звонок брата, несколько меняет дело.

— Сомневаюсь, что его интересовало мое мнение касательно последнего дела об аборте.

— Тогда что? Как познакомиться с женщиной?

— Вы, наверное, не видели его фотографию. В данном вопросе ему никогда не требовалась помощь.

— Я видел его фотографию, но мертвые не слишком фотогеничны. Он сказал, что ему нужен совет. Может быть, совет, который ему требовался, имел отношение к праву?

— Ну, вы можете отправиться в суд и проверить, есть ли там какие-то заговоры.

— Нам нужно будет соблюдать осторожность.

— Нам?

— Я уверен, что у вашего брата имелись там личные вещи, и будет совершенно нормально, если его близкий родственник захочет заехать туда, где он работал. Насколько я понимаю, вы уже бывали в Верховном суде раньше?

— Один раз, во время первого дела Майка. Мы были там с отцом.

— А ваша мать?

— Альцгеймер.

— Мне очень жаль это слышать.

— Вам удалось еще что-то узнать?

В ответ Чандлер встал из-за стола, снял пиджак с вешалки на двери и надел его.

— Я хочу показать вам машину вашего брата.

— А потом?

Детектив взглянул на часы, поднял голову и улыбнулся.

— А потом у нас будет достаточно времени, чтобы отправиться в суд, господин адвокат.

Глава 22

Руфус смотрел, как медленно открывается дверь, и приготовился к появлению большой группы мужчин в камуфляжной форме, готовых окружить его со всех сторон, но сразу же успокоился, когда увидел, кто пришел.

— Время новой проверки?

Кассандра вошла и остановилась около кровати.

— Женская доля состоит в том, чтобы всю жизнь проверять мужчин.

Слова ее были забавными, но голос оставался серьезным. Она посмотрела на мониторы и что-то записала в карточку, одновременно взглянув на Руфуса.

— Мне нравится. Я к такому не привык. — Он постарался сесть так, чтобы не зазвенели цепи.

— Я позвонила вашему брату.

Выражение лица Хармса сразу же стало серьезным.

— Правда? И что он сказал?

— Что приедет вас навестить.

— Когда?

— Скоро. На самом деле сегодня.

— И что вы ему сказали?

— Что вы больны, но быстро поправляетесь.

— Он еще что-нибудь говорил?

— Я обнаружила, что он не слишком разговорчив, — заметила Кассандра.

— Это точно Джош.

— Он такой же большой, как вы?

— Нет, он мелкий. Шесть футов и три дюйма или вроде того, и весит немногим больше двухсот фунтов[251]. — Кассандра покачала головой и повернулась, собираясь уйти. — У вас есть время немного посидеть со мной и поговорить?

— У меня сейчас перерыв. Я зашла, чтобы сказать про вашего брата. Мне нужно идти. — Руфусу показалось, что ее голос прозвучал немного недружелюбно.

— С вами всё в порядке?

— Даже если нет, вы ничем не сможете мне помочь, — достаточно резко ответила она.

Мгновение Руфус разглядывал ее.

— Здесь есть Библия?

— А что? — Она удивленно повернулась к нему.

— Я читаю Библию каждый день. Так было всегда, сколько я себя помню.

Кассандра посмотрела на столик возле кровати, подошла к нему и достала из ящика гедеоновскую Библию[252].

— Я не могу дать вам ее, мне нельзя близко подходить. Люди из тюрьмы очень ясно дали мне это понять.

— Вам не нужно мне ее давать. Я буду очень признателен, если вы согласитесь прочитать мне один отрывок.

— Прочитать?

— Вы не обязаны, — быстро сказал Руфус. — Вы ведь, возможно, не читаете Библию и не ходите в церковь.

Она посмотрела на него, положив одну руку на бедро, другой сжимая зеленую библию.

— Я пою в хоре. Мой муж, да упокоится он с миром, был священником.

— Это очень хорошо, Кассандра. А ваши дети?

— Как вы узнали про детей? Из-за того, что я полная?

— Хм-м‑м…

— Тогда как?

— Вы похожи на человека, который любит все маленькое.

Его слова поразили медсестру, и сквозь мрачное выражение ее лица пробилась улыбка.

— Мне и вправду нужно быть осторожной с вами.

Она заметила, что он смотрит на Библию, как человек, страдающий от жестокой жажды и мечтающий о глотке, а она держит в руках стакан самой свежей и холодной воды за всю историю человечества.

— Что вы хотите, чтобы я вам прочитала?

— Сто третий[253] псалом.

Мгновение Кассандра колебалась, потом взяла стул и села, а Руфус снова откинулся на подушку.

— Спасибо, Кассандра.

Она читала и поглядывала на него. Хармс лежал с закрытыми глазами. Она произнесла еще несколько слов, подняла голову и увидела, что у него шевелятся губы, потом он замер. Кассандра взглянула на следующее предложение, быстро запомнила его и проговорила, наблюдая за Руфусом, — он беззвучно повторял каждое слово одновременно с ней. Женщина замолчала, но он закончил предложение. Когда она не стала читать дальше, Хармс открыл глаза.

— Вы знаете этот псалом наизусть? — спросила она.

— Я почти всю Библию знаю наизусть. Все псалмы и Книгу Притчей Соломоновых.

— Это поразительно.

— У меня было достаточно времени, чтобы их выучить.

— А почему вы попросили меня почитать вам, если и так знаете псалом?

— Мне показалось, вы чем-то расстроены, и я подумал, что Священное Писание может вам помочь.

— Помочь?

Кассандра посмотрела на страницу и прочитала про себя: «Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои: избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами»[254]. Работа вызывала у нее депрессию. Дети-подростки все больше и больше выходили из-под контроля. Ей шло к пятидесяти, пятьдесят фунтов лишнего веса и ни одного приличного мужчины на горизонте. Но, глядя на заключенного, этого опутанного цепями убийцу, Кассандра едва сдерживала слезы от его доброты, непрошеного участия и сочувствия к ее проблемам.

Сто третий псалом очень нравился Руфусу, особенно одна строчка: «Господь творит правду и суд всем обиженным»[255].

— Узнаете? — спросил Чандлер, когда они подошли к серебристой «Хонде»-седану 1987 года, стоявшей на полицейской стоянке.

— Мы купили ее Майку, когда он закончил колледж, — кивнув, ответил Джон. — В складчину, мои родители и я.

— У меня пять братьев, но ни один из них никогда ничего подобного для меня не делал.

Чандлер открыл водительскую дверцу и отступил, давая Джону заглянуть внутрь.

— Где вы нашли ключи?

— На переднем сиденье.

— А какие-то другие личные вещи? — Чандлер покачал головой. Джон с озадаченным видом осмотрел переднее сиденье, приборную доску, ветровое стекло и боковые окна. — Машину вычистили?

— Нет, всё в том же виде, как и тогда, — кроме водителя.

Фиске выпрямился и посмотрел на детектива.

— Если приставить к виску пистолет крупного калибра и нажать на спусковой крючок в замкнутом пространстве вроде этого, брызги крови будут на сиденье, руле и ветровом стекле. А также осколки костей и фрагменты тканей. Но я вижу только несколько пятен — вероятно, там, где голова касалась спинки.

— Правда? — удивленно спросил Чандлер.

Джон сжал зубы.

— Я не сказал вам ничего такого, чего вы и сами не знаете. Насколько я понимаю, это очередная маленькая проверка, которую вы решили мне устроить?

Детектив медленно кивнул.

— Возможно. Или есть другая причина. Помните, я сказал, что у меня пятеро братьев?

— Помню.

— Так вот, сначала их было шесть. Одного из моих братьев убили тридцать пять лет назад. Он работал на заправке, и какой-то ублюдок застрелил его за двенадцать баксов, лежавших в кассе. Мне тогда было шестнадцать, но я все помню, как будто прошло пять минут. В любом случае, как правило, родственники, приходящие на опознание тел своих близких, не бросаются после этого в мой офис и не предлагают помощь в расследовании. Они горюют и утешают друг друга, что вполне нормально. Да, они бушуют некоторое время, кричат, что хотят поймать сукина сына, который совершил убийство, но на самом деле не желают участвовать в процессе. Да и разве может быть иначе? Кроме того, обычно у них за спиной нет опыта работы в правоохранительных органах. Если сложить все вместе, я пришел к выводу, что вы действительно можете оказаться чрезвычайно полезны. И только что вы доказали, что я не ошибся. Я вполне понимаю ярость, которую вы наверняка сейчас испытываете, Джон, и не важно, любили вы своего брата или нет. Кто-то отобрал у вас нечто очень важное — на самом деле не просто отобрал, а с силой вырвал из рук. Прошло тридцать пять лет, но я все равно чувствую эту ярость.

Фиске огляделся по сторонам, на полицейские машины, стоявшие на парковке, и подумал, что каждый из этих кусков металла ждет своей очереди, чтобы рассказать тайну другой трагедии.

— Думаю, ярость подойдет, — повернувшись к Чандлеру и опустив голову, тихо сказал Джон. — Пока не появится что-то другое, — добавил он без особой надежды.

— Справедливо, — ответил детектив и продолжил анализ: — Отсутствие каких бы то ни было физических улик, о которых вы только что сказали, меня озадачило.

— Похоже, Майка убили не в машине.

— Совершенно верно. Судя по всему, в каком-то другом месте, а потом посадили тело на переднее сиденье. И данный вывод ведет нас совсем в другую область возможностей.

— Потому что в этом случае речь идет не о случайном похищении и убийстве.

— Может быть. Хотя та же самая шпана могла вытащить его из машины, чтобы заставить снять деньги в банкомате. Он отказался, и они его застрелили. А потом, испугавшись, засунули обратно.

— Тогда в банкомате должны были остаться какие-то улики. Они есть?

— Нет, но в том районе полно банкоматов.

— И многие люди ими пользуются. Если б машина с телом простояла там по меньшей мере день, кто-то непременно заметил бы это.

— Ну, тут нельзя быть уверенным. Мы пытаемся отследить передвижения вашего брата и его местонахождение за сорок восемь часов. В последний раз Майкла видели в его квартире в четверг поздно вечером. А дальше — ничего.

— Если кто-то захватил его в машине, должны были остаться отпечатки пальцев. Большинство тех, кто охотится на карты банкоматов, не настолько умны, чтобы надевать перчатки.

— Мы продолжаем над этим работать.

— Хотите еще одно наблюдение?

— Валяйте.

Фиске открыл дверцу машины и показал на ту часть ручки, которая не видна, когда дверь закрыта. Чандлер нашел в кармане очки, надел их и увидел, что имел в виду Джон. Он тут же натянул латексные перчатки, которые вытащил из кармана пальто, осторожно снял маленький кусочек липкого пластика, положил на ладонь и принялся внимательно рассматривать.

— Ваш брат совсем недавно заезжал на станцию техобслуживания в «Уолмарте».

— Они рекомендуют проводить следующий осмотр через три месяца или три тысячи миль, в зависимости от того, что произойдет раньше. И записывают будущую дату на такую наклейку в качестве напоминания, когда вы должны снова приехать к ним. Судя по дате, которая стоит здесь, минус три месяца, мой брат был на станции за три дня до того, как обнаружили его тело. А теперь посмотрите, какими должны быть показания спидометра перед следующим визитом на станцию, и вычтите три тысячи миль. Вы получите примерные данные на сейчас.

Чандлер быстро произвел в уме вычисления.

— Восемьдесят шесть тысяч пятьсот сорок три.

— Взгляните на показания одометра «Хонды».

Полицейский заглянул внутрь и снова посмотрел на Фиске широко раскрытыми от удивления глазами.

— Кто-то проехал около восьмисот миль на этой машине за прошедшие три дня.

— Совершенно верно, — подтвердил Джон.

— И куда, черт подери, он ездил?

— На наклейке не указывается, в какой именно «Уолмарт» он заезжал, но, скорее всего, в тот, что поблизости от его дома. Вам нужно поспрашивать там; может быть, нам удастся узнать что-нибудь полезное.

— Да. Поверить не могу, что мы это пропустили, — сказал Чандлер, убрал наклейку в пластиковый пакет на замке, который достал из кармана, и что-то на нем написал. — О, и еще, Джон…

— Да?

Он помахал в воздухе пакетом для улик.

— Больше никаких проверок, договорились?

Глава 23

Через полчаса Чандлер и Фиске прошли через главный вход в здание Верховного суда США.

Внутри здание было большим и устрашающим. Но внимание Джона привлекла такая невероятная тишина, что она вызывала неприятные чувства, а попытки представить реальную жизнь за дверями, казалось, уносили в мир иллюзий, и Джон подумал про еще одно такое же безмолвное место, в котором побывал сегодня, — морг.

— И с кем мы намерены встретиться? — спросил он.

Чандлер показал на мужчин, деловито направлявшихся по коридору в их сторону.

— С ними.

Когда они подошли ближе, их шаги превратились в громкую канонаду в пустом коридоре. Один из мужчин был в костюме, двое других — в форме и с оружием.

— Детектив Чандлер? — Мужчина в костюме протянул руку. — Я Ричард Перкинс, маршал Верховного суда США. — Перкинс был около пяти футов и девяти дюймов ростом, худой, с торчащими, как у мальчишки, ушами и белыми волосами, зачесанными на лоб и похожими на замерзший водопад. Он представил своих спутников: — Шеф полиции Лео Делласандро и его заместитель Рон Клаус.

— Рад познакомиться, — сказал Чандлер, обратив внимание на то, что Перкинс вопросительно смотрит на Фиске. — Джон Фиске, брат Майкла Фиске.

Все трое тут же бросились выражать свои соболезнования.

— Трагедия. Бессмысленная трагедия, — сказал Перкинс. — Все здесь были очень высокого мнения о Майкле. Нам будет сильно его не хватать.

Джон постарался нацепить на лицо соответствующее их сочувственным словам выражение.

— Вы заперли кабинет Майкла Фиске, как я просил? — спросил Чандлер.

Делласандро кивнул.

— Это оказалось непросто, потому что он работал вместе с другим клерком. Два человека в кабинете — нормальное дело здесь.

— Будем надеяться, что нам не придется слишком долго создавать неудобства тем, кто тут работает.

— Мы можем пойти в мой кабинет и обсудить все, что вам требуется, детектив Чандлер, — предложил Перкинс. — Он тут недалеко, прямо по коридору.

— Давайте.

Когда Фиске собрался пойти с ними, Перкинс остановился и посмотрел на Чандлера.

— Прошу прощения, я подумал, что мистер Фиске пришел по другой причине, не имеющей отношения к расследованию.

— Он помогает мне с необходимой нам информаций касательно его брата, — сказал Чандлер.

Перкинс не слишком дружелюбно взглянул на Джона.

— Я даже не знал, что у Майкла был брат. Он никогда о вас не говорил.

— Ничего страшного, о вас он тоже никогда не говорил, — ответил Джон.

Кабинет Перкинса находился рядом с коридором, который вел в зал судебных заседаний и был отделан в старомодном колониальном стиле — архитектура и обстановка, дошедшие до наших времен из той эры, когда правительство еще не было обременено национальным долгом в триллионы долларов и бюджетом, залитым красным.

За столом, который стоял сбоку от кабинета Перкинса, сидел мужчина сильно за сорок, со светлыми, очень коротко подстриженными волосами и длинным узким лицом, отмеченным аурой власти. Его уверенная манера держаться говорила о том, что ему очень нравится ее использовать. Когда он встал, Фиске отметил про себя, что в нем больше шести футов роста и он явно много времени проводит в спортивном зале.

— Детектив Чандлер? — Мужчина протянул руку, а другой ловко продемонстрировал свое удостоверение. — ФБР, специальный агент Уоррен Маккенна.

Полицейский посмотрел на Перкинса.

— Я не знал, что к делу подключили Бюро.

Тот собрался ответить, но Маккенна резко прервал его:

— Как я уверен, вам известно, генеральный прокурор и ФБР имеют законное право расследовать убийство любого человека, находившегося на службе правительства США. Однако Бюро не собирается забирать у вас это дело или наступать вам на пятки.

— Это хорошо. Потому что, будь минимальный намек на нежелательное давление — и я отправлюсь в психушку, — сказал Чандлер и улыбнулся.

— Я постараюсь это запомнить, — ответил Маккенна, причем ни один мускул на его лице не дрогнул.

Джон протянул руку.

— Джон Фиске, агент Маккенна. Майкл Фиске был моим братом.

— Я сожалею, мистер Фиске, и знаю, что вам очень тяжело, — сказал Маккенна, пожал Джону руку и снова повернулся к Чандлеру. — Если обстоятельства потребуют более активного участия ФБР, мы рассчитываем на ваше полное сотрудничество. Не забывайте, жертва являлась федеральным служащим. — Он обвел взглядом комнату. — Майкл Фиске работал в одном из самых уважаемых учреждений мира. И, возможно, одном из тех, что внушают огромный страх.

— Страх, рожденный невежеством, — вставил Перкинс.

— Однако о нем нельзя забывать, потому что он является данностью. После Уэйко, Всемирного торгового центра и Оклахома-Сити мы стали более осторожными[256], — сказал Маккенна.

— Жалко только, что вы медленно учитесь, — сухо заметил Чандлер. — Однако борьба за территорию — пустая трата времени, а я верю в пользу обмена, причем равноценного, идет?

— Разумеется, — ответил Маккенна.

В течение получаса полицейский задавал вопросы, пытаясь определить, могло ли какое-то дело из тех, которыми занимался Майкл Фиске, привести к его убийству. И всякий раз он получал от служащих суда один и тот же ответ: «Невозможно».

Маккенна почти не задавал вопросов, но внимательно слушал Чандлера.

— Конкретные детали дел, которые заслушивает суд, в такой степени скрыты от общественности, что ни у кого нет ни малейшей возможности узнать, над чем работает или не работает тот или иной клерк. — Перкинс громко стукнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Если только кто-то из служащих не раскроет данную информацию.

Перкинс покачал головой.

— Я лично инструктирую всех касательно безопасности и конфиденциальности. Этические правила, которым должны следовать служащие, сформулированы четко и жестко. Им даже выдается специальное пособие по данной теме. Никакие утечки информации недопустимы.

Однако ему не удалось до конца убедить Чандлера.

— Каков средний возраст здешних клерков? Двадцать пять? Двадцать шесть?

— Около того.

— Они — дети, которые работают в самом высоком суде страны. И вы хотите сказать, что они не могут проговориться, что такое невозможно? Даже ради того, чтобы произвести впечатление на барышню?

— Я здесь слишком долго, чтобы использовать слово «невозможно» для описания чего бы то ни было.

— Я — детектив отдела убийств, мистер Перкинс, и, поверьте мне, у меня точно такая же проблема.

— Мы можем вернуться к существу вопроса? — вмешался Делласандро. — Судя по тому, что нам известно, складывается впечатление, что мотивом убийства было ограбление. — Он расставил руки в стороны и выжидательно посмотрел на Чандлера. — Какое отношение к этому имеет суд? Вы уже провели обыск в квартире?

— Еще нет. Я отправлю туда своих людей завтра.

— Откуда нам знать, что убийство Майкла Фиске не связано с его личной жизнью? — спросил Делласандро.

Все посмотрели на Чандлера, дожидаясь его ответа. Детектив заглянул в свои записи, на самом деле даже не пытаясь их прочитать.

— Я всего лишь проверяю все возможные направления. В том, чтобы прийти на работу жертвы убийства и задавать вопросы, господа, даже отдаленно нет ничего необычного.

— Вне всякого сомнения, — сказал Перкинс. — И вы можете рассчитывать на наше полное сотрудничество.

— А теперь давайте-ка посмотрим на кабинет мистера Фиске, — сказал Чандлер.

Глава 24

Мужчина скользил по коридору бесшумно, точно на кошачьих лапах. В нем было шесть футов и три дюйма роста, худой, но крепкого телосложения, с широкими плечами, начинавшимися сразу у мощной шеи. Дополняли картину длинное узкое лицо, каштанового цвета кожа, гладкая, если не считать глубоких морщин около глаз и рта, напоминавших отпечатки пальцев, и короткая, черная с проседью борода. Он был в мятой бейсболке с надписью «Вирджиния Тех»[257], потертых джинсах и выцветшей, с пятнами пота джинсовой рубашке с закатанными рукавами, открывавшими могучие, с выступающими венами руки. Из переднего кармана его рубашки торчала пачка сигарет «Пэлл-Мэлл». Мужчина дошел до конца коридора и повернул за угол, и солдат, сидевший около двери в последнюю палату, встал и поднял руку.

— Извините, сэр, здесь разрешено находиться только необходимому медицинскому персоналу.

— Там лежит мой брат, — сказал Джошуа Хармс. — И я намерен его навестить.

— Боюсь, это невозможно.

Хармс взглянул на именной жетон солдата.

— Боюсь, ты ошибаешься, рядовой Браун. Я регулярно навещаю его в тюрьме. И ты меня сейчас к нему пропустишь.

— Не думаю.

— Тогда я отправлюсь к тому, кто самый главный в этой больнице, в местную полицию и начальнику Форт-Джексона, и скажу им, что ты отказал члену семьи в праве навестить умирающего родственника. И тогда все они по очереди надерут тебе задницу, солдатик. Я еще не сказал, что провел три года во Вьетнаме и моих наград хватит, чтобы украсить ими тебя с головы до ног. Мне нужен ответ, причем немедленно.

Браун целую минуту нервно оглядывался по сторонам, явно не зная, как поступить.

— Мне нужно позвонить.

— Нет, не нужно. Можешь меня обыскать, но я все равно войду туда. Это не займет много времени и произойдет прямо сейчас.

— Как вас зовут?

— Джош Хармс. — Он вытащил бумажник. — Вот мои права. За прошедшие годы я много раз побывал в тюрьме, но что-то не помню, чтобы видел тебя там.

— Я не работаю в тюрьме, — сказал солдат. — Меня назначили сюда временно. Я из резерва.

— Из резерва? Охраняешь заключенного?

— Представители персонала исправительного заведения, которые прилетели сюда вместе с вашим братом, вернулись назад вчера. Утром прибудет смена.

— Слава им! Итак, мы готовы разрешить нашу проблему?

Рядовой Браун смотрел на него несколько секунд.

— Повернитесь, — сказал он наконец.

Джош послушно выполнил приказ, и Браун принялся его обыскивать. Прежде чем он добрался до переднего кармана брюк, Джош сказал:

— Ты особо не волнуйся, но там лежит складной нож. Просто достань его и подержи у себя. И береги его — я очень нежно к нему отношусь.

Рядовой Браун закончил ощупывать Джошуа и выпрямился.

— У вас десять минут, не больше, и я войду вместе с вами.

— Если ты войдешь со мной, получится, что ты оставил свой пост. А если оставишь свой пост в армии или резерве, ты окажешься там, где мой брат. — Джошуа посмотрел в молодое лицо паренька и решил, что он обычный воскресный воин, мечтающий о славе. Скорее всего, занимается бумажной работой с понедельника по пятницу, потом надевает камуфляжную форму, берет пистолет и отправляется на поиски приключений. — И вот еще что я тебе скажу: тюрьма — не то место, где захочет оказаться такой красавчик, как ты.

Рядовой Браун нервно сглотнул.

— Десять минут.

— Огромное спасибо, — неискренне сказал Джош, глядя пареньку в глаза, зашел в палату и закрыл за собой дверь.

— Руфус, — тихо позвал он.

— Я не надеялся, что ты так быстро доберешься сюда, брат.

Джош подошел к кровати и посмотрел на него.

— Что, черт подери, с тобой случилось?

— Не думаю, что ты хочешь знать.

— Все из-за того проклятого письма, которое ты получил, верно? — Джош взял стул и поставил его около кровати.

— Сколько времени тебе дал охранник?

— Десять минут, но он меня не беспокоит.

— За десять минут я не успею тебе много рассказать, но если я вернусь в Форт-Джексон, они убьют меня, как только я там окажусь.

— Кто такие «они»?

Руфус покачал головой.

— Послушай меня. Потом они придут за тобой.

— Но я же здесь, с тобой. Паренек за дверью глуп, но не настолько. Он внесет мое имя в список посетителей, и ты это знаешь.

Руфус с трудом сглотнул.

— Я знаю, и мне, наверное, не стоило тебя звать.

— Я здесь, так что давай, рассказывай.

Руфус задумался на минуту.

— Послушай, Джош, то письмо из армии, когда я его получил… я вспомнил все, что произошло тем вечером. Понимаешь, все. Как будто кто-то выстрелил прямо мне в голову.

— Ты про девочку?

Руфус начал кивать еще прежде, чем он замолчал.

— Все. Я знаю, почему сделал это. И моей вины в том нет.

Джошуа скептически на него посмотрел.

— Да, ладно тебе, Руфус, ты же ее убил. И это факт.

— Убить и намереваться это сделать — разные вещи. В любом случае, я вызвал своего адвоката, который тогда меня защищал…

— Ты имеешь в виду того жалкого урода, который называл себя адвокатом?

— Ты читал письмо?

— Конечно. Оно же пришло на мой адрес. Наверное, это твой последний гражданский адрес, имеющийся у армии. Громадная, тупая организация, которая даже не знает, что тебя засадили в одну из ее тюрем.

— Так вот, я попросил Райдера кое-что отправить от моего имени. В суд.

— Что именно?

— Письмо, которое я написал.

— Письмо? Как тебе удалось его передать?

— Так же, как ты передал мне письмо из армии.

Оба улыбнулись.

— В тюрьме есть что-то вроде типографии. Станки там грязные и всегда горячие, и охранники дают нам некоторую свободу. Вот я и смог сотворить свое чудо.

— И ты думаешь, что суд займется твоим делом? Я бы не стал ставить на это жизнь, братишка.

— Похоже, суд не собирается ничего делать.

— Ха, какая неожиданность!

Руфус посмотрел мимо брата на дверь.

— Когда вернутся охранники из тюрьмы?

— Мальчишка сказал, завтра утром.

— Значит, я должен выбраться отсюда сегодня вечером.

— Женщина, которая позвонила мне, сказала, что у тебя было что-то вроде сердечного приступа. И вы только посмотрите на него, весь опутан цепями и прикован к кровати! Как ты думаешь, насколько далеко тебе удастся убежать?

— Как ты думаешь, насколько далеко я смогу убежать, если меня убьют?

— Ты действительно уверен, что они попытаются с тобой разобраться?

— Они не хотят, чтобы правда вышла наружу. Ты сказал, что читал письмо из армии…

— Ну, да, читал.

— Так вот, я никогда не был в программе, о которой они написали.

Джошуа наградил его суровым взглядом.

— В каком смысле?

— В прямом. Кто-то внес мое имя в отчеты. Они хотели, чтобы все выглядело так, будто я был в программе, чтобы прикрыть то, что они со мной сделали. И по какой причине я убил ту девочку. Думаю, им пришлось — на случай, если кто-то захотел бы проверить. Они думали, что я буду мертв.

— Боже праведный! — вскричал Джош. — Почему они с тобой так поступили?

— Ты меня спрашиваешь? Они меня ненавидели. Считали самым большим неудачником в мире. Хотели, чтобы я умер.

— Если б я про это знал, то непременно надрал бы пару задниц.

— Ты был тогда занят тем, что пытался спасти свою, чтобы тебя не разорвали на куски. Но, если я вернусь в тюрьму, они меня прикончат.

Джош посмотрел на дверь, потом на цепи брата.

— Мне нужна твоя помощь, Джош.

— Проклятье, она тебе действительно нужна, Руфус.

— Ты не должен помогать мне, ты можешь просто уйти отсюда. Я все равно буду тебя любить. Ты поддерживал меня все эти годы. То, что я прошу, нечестно, я знаю. Ты много работал, и у тебя хорошая жизнь. Я все понимаю.

— В таком случае ты плохо знаешь своего брата.

Руфус медленно взял Джоша за руку, и они обменялись крепким рукопожатием, как будто хотели поделиться силой и решимостью друг с другом перед тем, что собирались сделать.

— Кто-нибудь видел тебя, когда ты вошел сюда?

— Никто, кроме охранника. Я не стал пользоваться главным входом.

— Тогда мы можем сделать вид, что я тебя вырубил, а потом я выберусь отсюда. Они знают, что я безумный сукин сын и вполне могу без малейших сожалений убить собственного брата.

— Дерьмо, ничего у тебя не выйдет, Руфус. Ты ведь даже не будешь знать, куда идти. Они поймают тебя через десять минут. Я около двух лет работал во время ремонта этой больницы и знаю ее как свои пять пальцев. Дверь, через которую я вошел, считается закрытой, только вот медсестры немного повозились с замком — и выходят через нее перекурить.

— И как ты хочешь это сделать?

— Мы выйдем тем же путем, которым я пришел. Дверь находится слева, прямо по коридору. По дороге нет постов медсестер, вообще ничего. Мой грузовичок стоит сразу около двери. В тридцати минутах отсюда живет один мой приятель, он мне должен. Я оставлю грузовик у него в сарае и возьму на время его машину. Он не станет задавать вопросов и ничего не скажет, если к нему заявятся копы. А мы с тобой, не оглядываясь назад, умчимся прочь.

— Ты уверен, что хочешь в этом участвовать? У тебя же дети.

— Они разъехались, и я не слишком часто с ними вижусь.

— А Луиза?

Джошуа на мгновение опустил глаза.

— Луиза ушла от меня пять лет назад, и я ее с тех пор ни разу не видел.

— Ты мне не говорил!

— А что бы ты сделал, если б я сказал?

— Мне очень жаль.

— Я жалею о многих вещах. Жить со мной не слишком просто. Не могу сказать, что я виню их. — Джош пожал плечами. — Так что мы с тобой снова остались вдвоем. Мама была бы рада, будь она жива.

— Ты уверен?

— Хватит спрашивать одно и то же, Руфус.

Тот поднял руку в наручниках.

— А как насчет этого?

Его брат уже доставал что-то из сапога, а когда выпрямился, Руфус увидел, что он держит в руке тонкий кусок металла с крючком на конце.

— Только не говори мне, что мальчишка тебя не обыскал.

— Можно подумать, он знал, где смотреть… Как только забрал мой складной ножичек, он решил, что теперь все опасные предметы у него, и даже не озаботился проверить сапоги. — Джош ухмыльнулся и вставил крючок в замок наручников.

— Думаешь, сможешь его открыть?

Он остановился и презрительно посмотрел на брата.

— Если я смог сбежать от вонючих вьетконговцев, неужели не справлюсь с обычными армейскими наручниками?

Стоявший на посту у двери рядовой Браун посмотрел на часы, отметил, что десять минут прошло, и приоткрыл дверь в палату.

— Ладно, Хармс, время вышло. — Он пошире открыл дверь. — Мистер Хармс? Вы меня слышите? Десять минут прошли.

Услышав тихий стон, он вытащил пистолет и распахнул дверь.

— Что тут происходит?

Стоны стали громче, Браун принялся оглядываться по сторонам в поисках выключателя, и тут обо что-то споткнулся. Он опустился на колени и, когда перед глазами у него немного прояснилось, прикоснулся к лицу мужчины.

— Мистер Хармс? Мистер Хармс, с вами все в порядке?

Джош открыл глаза.

— У меня все отлично. А у тебя?

В следующее мгновение могучая рука опустилась на пистолет и вырвала его у Брауна. Другая рука зажала рот, его подняли в воздух, мощный кулак врезался в челюсть, и рядовой Браун потерял сознание.

Руфус положил его на кровать и накрыл простыней, а Джош надел кандалы на руки и ноги так и не пришедшего в себя солдатика и защелкнул замки. Затем при помощи марли и пластыря, который он нашел в одном из шкафов, заклеил ему рот. Закончив с этим, обшарил карманы и забрал свой складной нож.

Когда Джош повернулся к Руфусу, тот обнял его и сильно сжал его плечи. Джош обнял его в ответ — впервые за двадцать пять лет. Руфуса слегка потряхивало, и в глазах у него стояли слезы, когда его брат опустил руки.

— Ладно, хватит нежностей, у нас на них нет времени.

— И все равно мне нравится тебя обнимать, Джош, — ответил, улыбнувшись, Руфус.

Джош положил руку ему на плечо.

— Не думал, что нам представится шанс это сделать… Больше никогда не буду относиться к таким вещам, как к данности.

— Итак, что теперь?

— Из коридора не видно место, где сидел мальчишка, но у них есть собственная система безопасности. — Джош взглянул на часы. — Когда я здесь работал, они делали обход каждый час. Сейчас четверть. Эти парни ходят по одному, их всего шестеро, и они не особо стараются, но наверняка в какой-то момент заметят, что мальчишки нет. Ты готов?

Руфус уже был в тюремных штанах и ботинках; рубашку он надевать не стал, оставшись в одной футболке. В руке он держал гедеоновскую Библию. Заключенный еще не чувствовал себя свободным, но от этого счастливого мига его отделяло всего несколько секунд.

— Двадцать пять лет как готов.

Глава 25

Чандлер окинул взглядом кабинет Майкла Фиске, который находился на втором этаже, — большой, с высоким потолком и лепниной в полфута шириной. Внутри стояли два массивных деревянных стола, на каждом компьютер и маленький ящик для книг, на стенах полки с толстыми томами по праву и отчетами по судебным слушаниям. И еще деревянные шкафы, и стопки папок на столах. В общем, здесь царил свой собственный беспорядочный порядок.

— Во время обыска должен присутствовать представитель суда, — взглянув на Чандлера, сказал Перкинс. — Здесь много конфиденциальных документов. Предварительные мнения, записки от судей и других служащих, касающиеся дел, по которым еще не принято решение, и все такое.

— Хорошо. Мы не станем трогать ничего, что имеет отношение к текущим делам.

— А как вы это поймете?

— Спрошу у вас.

— Но я не знаю. Я даже не юрист.

— В таком случае приведите кого-нибудь, кто им является, потому что я намерен тщательно обыскать кабинет.

— Возможно, сегодня не получится. Вы не могли бы подождать до завтра? Я думаю, все клерки разошлись по домам. Судья Рэмси принял решение, что они не должны засиживаться допоздна — учитывая, что случилось.

— Кое-кто из судей все еще здесь, Ричард, — вмешался Клаус.

Перкинс бросил на него сердитый взгляд, а тот посмотрел на Делласандро.

— Я не хотел вмешивать в это судей без острой необходимости. Но давайте подумаем, что можно сделать, — сказал он. — Боюсь, мне придется запереть дверь на время моего отсутствия.

Чандлер сделал шаг к Перкинсу.

— Послушай, Ричард, я из полиции. Впрочем, возможно, я ошибся и ты совсем не то имел в виду, о чем я подумал, когда сделал свое дурацкое заявление…

Перкинс покраснел, но не стал запирать дверь, знаком показал Клаусу, чтобы тот следовал за ним, и они ушли. Делласандро остался и заговорил с Маккенной.

— У меня такое чувство, что все это отрепетировано до того, как мы появились, — подойдя к Джону, сказал Чандлер.

— Маккенна уже знал ваше имя, когда вас представили.

— Не вызывает сомнений, что они тут уже покопались.

— Ну, полагаю, не стоит их винить.

— Пойду поговорю с Маккенной, — сказал Чандлер. — Невозможно знать заранее, когда тебе потребуется услуга федералов.

Джон прислонился к стене и посмотрел на часы. Ему так и не удалось связаться с отцом.

Дверь чуть дальше по коридору от кабинета его брата открылась, и оттуда вышел молодой человек. Фиске кивнул ему.

— Людное тут место.

— Вы из полиции?

Джон покачал головой и протянул руку.

— Всего лишь наблюдатель. Я — Джон Фиске. Майк был моим братом.

Молодой человек побледнел.

— О Господи, это ужасно… Ужасно. Мне так жаль… — Он пожал Джону руку. — Я Стивен Райт.

— Вы хорошо знали Майка?

— Не особо. Я только начал тут работать. С судьей Найт. Но я знаю, что все были очень высокого мнения о Майкле.

Фиске посмотрел на дверь, из которой вышел Райт.

— Это ваш кабинет? — Юрист кивнул. — Насколько я понимаю, вокруг кабинета моего брата сегодня царила страшная суета…

— Можете не сомневаться. Люди целый день входили и выходили оттуда.

— Мистер Перкинс? Шеф Делласандро?

— И вон тот джентльмен.

Фиске посмотрел в ту сторону, куда показал Райт.

— Это агент Маккенна, из ФБР, — сказал он.

Райт грустно покачал головой.

— Мне еще не довелось встречать человека, который был…

— Всё в порядке, я понимаю, что вы имеете в виду.

Неожиданно все внимание Джона сосредоточилось на двух людях, направлявшихся к ним, — на самом деле на одном человеке. Несмотря на очевидную привлекательность, молодая женщина выглядела как соседский мальчишка-сорванец — так решил Джон. Приятель, с которым можно поиграть в тачбол или шахматы. И проиграть.

Сара Эванс посмотрела на Джона Фиске. Она видела, как он вошел в здание чуть раньше, поняла, зачем он приехал, и постаралась находиться поблизости на случай, если им потребуется кто-нибудь из клерков, чтобы поговорить. Именно по этой причине Перкинс «нашел» ее так быстро. Она остановилась перед Джоном, заставив Перкинса сделать то же самое.

— О, Джон Фиске, это Сара Эванс, — сказал он.

— Вы брат Майкла?

— Давайте угадаю: он никогда обо мне не говорил, — сказал Джон.

— На самом деле говорил.

Они пожали друг другу руки, и ее рукопожатие оказалось по-мужски сильным. Джон заметил, что у нее покраснели глаза и кончик носа, голос звучал устало, а еще она сжимала в другой руке платок. И тут у него возникло ощущение, что они уже встречались раньше.

— Мне очень, очень жаль, что такое случилось с Майклом, — сказала Сара.

— Спасибо. Для меня его смерть стала огромным потрясением.

Фиске заморгал. Появилось ли что-то мимолетное в ее глазах, когда он это сказал? Нечто, говорившее о том, что случившееся ее не совсем удивило?

Перкинс взглянул на Райта.

— Я не знал, что вы были в своем кабинете.

— Могли попробовать постучать, — заметил Джон.

Перкинс бросил на него недовольный взгляд и отправился к Чандлеру и Маккенне.

— Привет, Сара, — сказал Райт, и на его лице расцвела широкая улыбка.

По тому, как парень смотрел на нее, Джон сразу понял, что он от нее без ума.

— Привет, Стивен. Как делишки?

— Не думаю, что сегодня кто-нибудь по-настоящему работал. Пожалуй, я скоро пойду домой.

— Мы были очень высокого мнения о вашем брате, и его смерть потрясла нас всех, от верховного судьи и ниже. Но я знаю, что это даже близко не сравнится с вашей потерей.

Она произнесла эти слова таким странным тоном, что Джон вздрогнул. Но прежде чем он успел ответить, к ним подошел Перкинс.

— Итак, детектив Чандлер из убойного отдела ждет нас с джентльменом из ФБР, — сказал он Саре.

— Почему они хотят обыскать кабинет Майкла?

— Вас это не касается, — резко ответил Перкинс.

— Так полагается во время расследования, мисс Эванс, — пояснил Джон, — на случай если его смерть связана с работой.

— Я думала, это ограбление…

— Да, ограбление, и чем скорее мы сумеем убедить детектива Чандлера, что смерть Майкла не имеет ни малейшего отношения к суду, тем лучше, — сердито заявил Перкинс.

— Если дело действительно в ограблении, — сказал Джон.

— Разумеется, это так; как может быть иначе? — Перкинс повернулся к Саре. — Как я уже объяснил вам, когда мы сюда шли, вы должны проследить, чтобы посторонние люди не увидели и не вынесли из кабинета конфиденциальные документы.

— Что именно вы имеете в виду, когда говорите «конфиденциальные»? — спросила Сара.

— Ну, знаете, то, что касается текущих дел, мнений, записки, все в таком роде…

— А разве не я должен принимать такие решения, Ричард, — послышался новый голос, — или это вне пределов моей юрисдикции?

Фиске без проблем узнал мужчину, который к ним направлялся, — Гарольд Рэмси величественно плыл в их сторону, похожий на лайнер, заходящий в гавань.

— Шеф, я не знал, что вы на месте, — нервно залепетал Перкинс.

— Видимо, не знали. — Рэмси посмотрел на Фиске. — Не думаю, что мы с вами знакомы.

— Это брат Майкла, Джон Фиске, — поспешила представить его Сара.

Рэмси протянул руку, и его длинные, костлявые пальцы, казалось, дважды обернулись вокруг руки Джона.

— Не могу выразить, как я сожалею о вашей утрате. Майкл был особенным молодым человеком, и я не сомневаюсь, что вы и ваши родные тяжело переживаете его смерть. Если мы можем что-то для вас сделать, прошу, только скажите.

Джон поблагодарил Рэмси, чувствуя себя чужаком на похоронах, смущенно принимающим соболезнования по поводу смерти человека, которого не знает.

— Непременно, — торжественно ответил он.

Рэмси взглянул на Перкинса и кивнул в сторону Чандлера и Маккенны.

— Кто эти люди и чего они хотят?

Перкинс объяснил, что происходит, четко, почти по-военному, хотя не вызывало сомнений, что Рэмси обдумал ситуацию на пять шагов вперед еще прежде, чем тот закончил говорить.

— Вы не попросите детектива Чандлера и агента Маккенну подойти сюда, Ричард?

Когда всех всем представили, Рэмси повернулся к Чандлеру.

— Мне представляется, что лучший способ подойти к данной проблеме — это сесть вместе с судьей Мёрфи и его клерками и устно обсудить дела, над которыми работал Майкл. Поймите, я пытаюсь сбалансировать ваше право расследовать убийство с обязанностью суда соблюдать конфиденциальность его мнений до тех пор, пока они не станут достоянием общественности.

— Хорошо.

«И я не хочу, чтобы кто-нибудь приписал мне утечку информации», — подумал за него Чандлер.

— Я не вижу причин, по которым вы не могли бы взглянуть на личные вещи Майкла, если он хранил здесь таковые, — продолжал Рэмси. — Я лишь прошу, чтобы все документы, имеющие отношение к работе суда, были отложены в сторону до тех пор, пока вы не поговорите с судьей Мёрфи. Затем, если обнаружится связь между каким-то делом, которое вел Майкл, и его смертью, мы обсудим возможности вашего более тщательного изучения новых данных.

— Договорились, господин верховный судья, — сказал Чандлер. — На самом деле я уже коротко переговорил с судьей Мёрфи.

Маккенна быстро согласился с таким подходом к делу.

Рэмси повернулся к Перкинсу.

— Ричард, прошу вас, сообщите судье Мёрфи и его клеркам, что детектив Чандлер намерен встретиться с ними в самое ближайшее время. Полагаю, завтра после устных прений подойдет?

— Отлично, — ответил Чандлер.

— Я также поручу юрисконсульту помочь вам в координации действий и решении вопросов конфиденциальности, которые могут возникнуть. Сара, ты ведь будешь тут завтра? Вы с Майклом были близки.

Джон посмотрел на девушку. «Интересно, насколько близки?» — подумал он.

Рэмси снова протянул ему руку.

— Я буду признателен вам, если вы сообщите мне о дате похорон.

Затем судья повернулся к Перкинсу.

— Ричард, после того как поговоришь с судьей Мёрфи, пожалуйста, зайди ко мне в кабинет, — сказал он таким тоном, что всем стало ясно, какая судьба ждет Перкинса.

После того как Рэмси и Перкинс ушли, Чандлер стоял и наблюдал за Маккенной, который снова заглянул в кабинет Майкла.

— Шеф Делласандро, — сказал полицейский, — чтобы создать вам как можно меньше неудобств, я приеду завтра со своими людьми, и мы тщательно обыщем кабинет, чтобы больше сюда не возвращаться.

— Мы будем вам чрезвычайно признательны, — ответил Делласандро.

— Однако я хочу, чтобы вы заперли эту дверь до моего возвращения, — продолжал Чандлер. — Никто не должен заходить в кабинет — ни вы, ни мистер Перкинс, ни… — Он демонстративно посмотрел на Маккенну, — вообще никто.

Фэбээровец наградил его сердитым взглядом; Делласандро кивнул. Фиске огляделся по сторонам и успел заметить, что Райт смотрит на Чандлера; затем он быстро закрыл и запер за собой дверь. «А он не дурак», — подумал Джон.

Когда Фиске и Чандлер направились к выходу из здания, их остановил голос Сары.

— Не возражаете, если я провожу вас? — спросила она.

— Я — нет, — ответил Чандлер. — Джон?

Тот не слишком дружелюбно пожал плечами.

— И почему у меня такое ощущение, будто нас только что посетил небожитель? — улыбнувшись, проговорил детектив.

— Наш шеф часто производит на людей такое впечатление, — тоже улыбнувшись, ответила Сара.

— Значит, вы работаете с судьей Найт? — спросил Фиске.

— Недавно начался мой второй год.

Они повернули за угол и чуть не столкнулись с Элизабет и Джорданом Найт.

— Ой, судья Найт, а мы только что говорили о вас, — сказала Сара и поспешила представить всех друг другу.

— Сенатор, — сказал Чандлер, — мы чрезвычайно высоко ценим то, что вы делаете для нашего района. Не имея дополнительного финансирования, вы сумели добиться для нас определенных благ. Теперь я буду расследовать убийства, сидя на велосипеде.

— Нам еще многое предстоит сделать. Проблемы копятся давно, и нам потребуется много времени, чтобы с ними справиться, — заявил Найт важным голосом политика, потом взглянул на Фиске, и его тон смягчился. — Мне очень жаль вашего брата, Джон. Я лично не был с ним знаком, поскольку редко бываю в суде. Если я слишком часто встречаюсь с женой за ланчем, средства массовой информации начинают думать, будто я пытаюсь повлиять на ее решения. Полагаю, они забывают, что мы живем в одном доме и спим в одной постели. Но, прошу вас, примите мои самые искренние соболезнования, вы и ваша семья.

Джон поблагодарил его и добавил:

— Не знаю, много ли это стоит, но я голосовал за вас.

— Для нас важен каждый голос. — Сенатор посмотрел на жену и нежно улыбнулся. — Впрочем, здесь тоже, так ведь, госпожа судья? Как говорил Бреннан? Хватит пяти голосов, чтобы добиться чего угодно… Боже праведный, если б мне пришлось волноваться лишь о пяти голосах, я был бы на тридцать фунтов легче и все мои волосы остались бы черными.

Элизабет Найт не улыбалась; глаза у нее были такими же красными, как у Сары, а лицо — бледнее обычного.

— Сара, я хотела бы встретиться с тобой завтра после дневного заседания, — сказала она и откашлялась. — И еще, пожалуйста, поговори со Стивеном насчет стенограмм по делу Чанс. Мне они нужны самое позднее к завтрашнему дню. Даже если ему придется работать всю ночь. — Ее голос стал немного пронзительным, что явно потрясло Сару.

— Я немедленно скажу ему, судья Найт.

Элизабет схватила Сару за руку.

— Спасибо, — сказала она и с трудом сглотнула. — И, пожалуйста, не забудь, что завтра в семь вечера я жду у себя дома судью Уилкинсона на ужин.

— Это отмечено в моем календаре, — ответила Сара немного неохотно.

Наконец, судья Найт посмотрела на Фиске.

— Ваш брат был очень талантливым адвокатом, мистер Фиске. Я понимаю, что обсуждать рутинные дела в такой ситуации бесчеловечно, однако жизнь суда не останавливается ни на минуту и ни для кого. Я давным-давно выучила этот урок, — добавила она устало. — Еще раз прошу меня простить. — Элизабет взглянула на часы. — Джордан, ты опоздаешь на встречу на Холме[258], а мне нужно доделать кое-какую работу. — Она посмотрела на Джона. — Прошу нас простить.

— Вы сами сказали, машина не останавливается ни при каких обстоятельствах, — пожав плечами, ответил тот.

Когда Найты ушли, Сара сказала:

— Судья Найт очень жесткая, но справедливая. — Она мельком взглянула на Джона и добавила: — Уверена, она не хотела, чтобы это так прозвучало.

— Не сомневаюсь, — сказал Фиске.

— Скорее всего, ей пришлось работать в три раза больше любого мужчины, чтобы добиться того, чего она добилась, — вмешался Чандлер. — А такое не проходит даром и никогда не забывается.

— У вас очень либеральные взгляды, — заметила Сара.

— Если б вы были знакомы с моей женой, вы бы меня поняли.

Сара улыбнулась.

— Рэмси и Найт из разных слоев общества, хотя нередко работают над делами вместе. Он ведет себя с ней даже слишком мягко — возможно, не любит конфронтаций с женщинами. Он ведь из другого поколения.

— Не думаю, что пол имеет здесь какое-то значение, — резко возразил Фиске.

— Она — блестящий юрист, — перейдя к обороне, сказала Сара.

В этот момент они услышали короткие сигналы, Чандлер потянулся к своему ремню, снял пейджер и посмотрел на номер, высветившийся на экране.

— Я могу воспользоваться телефоном? — спросил он у Сары.

И она повела их к телефону.

Детектив вернулся через минуту и устало покачал головой.

— Пара новых клиентов, которых нужно допросить. Выстрелы в голову. Все-таки я везунчик.

— Вы не могли бы довезти меня до участка, моя машина осталась там, — попросил Джон.

— По правде, мне в другую сторону.

— Я могу отвезти вас, — быстро предложила Сара, и оба мужчины одновременно посмотрели на нее. — На сегодня я закончила. Правда, не могу сказать, что сделала много. — Она опустила глаза и грустно улыбнулась. — Ирония в том, что Майкл не одобрил бы подобное поведение. Я в жизни не видела человека, так безоговорочно преданного своей работе.

Она внимательно посмотрела на Джона, как будто пыталась придать дополнительную силу своим словам.

— Сходите поужинайте или просто перекусите, — предложил Чандлер. — Мне кажется, вам двоим есть о чем поговорить.

Джон огляделся по сторонам, явно смутившись от предложения Чандлера, но в конце концов кивнул.

— Вы готовы?

— Дайте мне минуту. — Сара устало покачала головой. — Нужно сообщить Стивену, что ему придется работать всю ночь, — сказала она и направилась к кабинету Райта.

— Джон, постарайтесь узнать у нее как можно больше, — попросил Чандлер. — Она была близка с вашим братом, в отличие от вас, — добавил он.

— Шпион из меня не очень, — проговорил Фиске, чувствуя, как его охватывает чувство вины из-за того, что они строят козни за спиной у Сары; впрочем, он напомнил себе, что даже не знает эту женщину.

Как будто прочитав мысли Джона, Чандлер сказал:

— Я понимаю, она умная и хорошенькая, работала с вашим братом, и ее потрясла его смерть. Но вы должны помнить одну важную вещь.

— Какую?

— Это еще не повод ей доверять.

И детектив ушел.

Глава 26

Джордан Найт стоял в дверях кабинета жены и наблюдал за ней. Элизабет сидела, опустив голову; на столе перед ней лежало несколько открытых книг, но было очевидно, что она их не читала.

— Почему ты не пошла домой, милая?

Она вздрогнула и подняла голову.

— Джордан, я думала, ты уехал на встречу…

Он подошел к ней, встал рядом и принялся одной рукой массировать сзади шею

— Я ее отменил. А теперь нам пора домой.

— Но мне еще нужно кое-что сделать. Мы и без того задержались. Это так тяжело…

Он взял ее под руку и помог подняться.

— Бет, не имеет значения, как это важно, — оно важно не настолько. Поехали домой, — твердо сказал он.

Через несколько минут правительственная машина доставила их домой. После расслабляющего душа, легкого ужина и бокала вина Элизабет Найт легла в постель, почувствовав наконец, что начала немного приходить в себя. В спальню вошел ее муж, сел рядом на кровать, положил ее ноги к себе на колени и принялся их массировать.

— Иногда мне кажется, что мы слишком сурово ведем себя с нашими клерками. Слишком сильно нагружаем работой. Слишком многого от них ждем, — сказала она через некоторое время.

— Неужели? — Джордан взял ее за подбородок. — Ты что, пытаешься винить себя за смерть Майкла Фиске? Он не работал допоздна в тот вечер, когда его убили. Ты же сама говорила мне, что он сказался больным. То, что он находился в переулке в дурном районе города, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к суду. Его убил какой-то уличный подонок. Возможно, это было ограбление или он просто оказался не в том месте и не в то время, — но ты тут совершенно ни при чем.

— Полиция думает, что это было ограбление.

— Мне представляется, еще рано говорить что-то определенное, но во время расследования эта версия, вне всякого сомнения, получит первостепенный интерес.

— Один из клерков сегодня спросил, может ли смерть Майкла быть каким-то боком связана с судом.

Джордан задумался на мгновение.

— Знаешь, я думаю, такое возможно, только не вижу, каким образом. — Неожиданно на его лице появилось обеспокоенное выражение. — Если это так, я позабочусь о дополнительной охране. Позвоню завтра, и ты получишь собственного агента секретной службы или ФБР, который будет находиться рядом с тобой круглосуточно.

— Джордан, ты не должен этого делать.

— Чего не должен? Заботиться о том, чтобы какой-нибудь придурок не отнял тебя у меня? Я часто об этом думаю, Бет. Некоторые решения суда весьма непопулярны. Вы все время от времени получаете угрозы. Их нельзя игнорировать.

— Я не игнорирую, просто пытаюсь о них не думать.

— Отлично, тогда не расстраивайся, если я буду.

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— Ты слишком обо мне заботишься.

Муж улыбнулся в ответ.

— Иначе нельзя, если у тебя есть нечто очень ценное.

Они нежно поцеловались, Джордан накрыл ее одеялом, выключил свет и вышел, чтобы закончить работу в кабинете. Элизабет заснула не сразу — она смотрела в темноту, чувствуя, как ее переполняют самые разные чувства. И когда они уже набрали силу и были готовы поглотить ее, она, к счастью, погрузилась в сон.

— Я даже представить не могу, что вы испытываете, Джон. Я чувствую себя ужасно, а ведь я знала Майкла относительно недолгое время

Они ехали в машине Сары; только что пересекли реку Потомак и оказались в Вирджинии. Джон подумал, что она пытается убедить его, что у нее нет никакой информации, которая могла бы его заинтересовать.

— И как долго вы с ним вместе работали?

— Год. Майкл уговорил меня вернуться в суд на второй год.

— Рэмси сказал, что вы с Майком были близки. Насколько?

Она бросила на него пронзительный взгляд.

— Что вы имеете в виду?

— Я всего лишь хочу собрать факты про моего брата. Хочу знать, с кем он дружил. Встречался ли с кем-то…

Джон посмотрел на нее, пытаясь понять, как Сара отреагировала на его слова, но она сохраняла полное спокойствие.

— Вы жили всего в двух часах езды от Майкла и ничего не знаете о его жизни?

— Это ваше мнение или чье-то еще?

— Знаете, я могу самостоятельно делать выводы.

— Ну, это улица с двусторонним движением.

— Выводы или два часа езды?

— И то, и другое.

Они остановились на парковке ресторана в Северной Вирджинии, вошли внутрь, сели за столик и заказали еду. Через минуту Джон сделал глоток своей «Короны». Сара пила «Маргариту».

Наконец Фиске вытер рот и спросил:

— Вы из семьи юристов? Мы обычно бегаем стаями.

Сара улыбнулась и покачала головой.

— Я родилась на ферме в Северной Каролине. В маленьком городке. Но мой отец имел некоторое отношение к закону.

Ее слова слегка заинтересовали Джона.

— Это как?

— Он был мировым судьей. Официально его зал заседаний находился в маленькой комнатке в задней части тюрьмы. Но гораздо чаще он разбирал дела, сидя на тракторе «Джон Дир» посреди поля.

— И поэтому вас заинтересовала юриспруденция?

Она кивнула.

— Мой папа гораздо больше походил на судью, когда сидел на пыльной сельскохозяйственной машине, чем некоторые из тех, кого я видела в самых великолепных залах суда.

— Включая тот, в котором сейчас работаете?

Сара заморгала и неожиданно отвернулась, а Фиске стало стыдно за свои слова.

— Уверен, ваш отец был отличным мировым судьей. Здравый смысл, справедливые решения… Простой человек.

Она взглянула на него, пытаясь понять, потешается ли он над ней, но увидела, что Джон произнес это совершенно искренне.

— Именно таким он и был. Как правило, отец имел дело с браконьерами и штрафами за нарушение правил дорожного движения, но никто не уходил от него с чувством, что с ними поступили несправедливо, так мне кажется.

— Вы часто с ним видитесь?

— Он умер шесть лет назад.

— Мне очень жаль. А ваша мама жива?

— Она умерла еще раньше папы. Сельская жизнь — штука непростая.

— Сестры или братья?

Сара покачала головой и, как показалось Джону, почувствовала облегчение, когда принесли их заказ.

— Я только сейчас понял, что ничего сегодня не ел, — сказал Фиске, откусив большой кусок лепешки.

— Со мной такое часто случается. Кажется, сегодня утром я съела яблоко…

— Плохо. — Он окинул ее взглядом. — Вам худеть ни к чему.

Сара тоже оценивающе посмотрела на него: несмотря на широкие плечи и круглые щеки, он выглядел почти изможденным, и воротник рубашки свободно болтался вокруг шеи, а талия была слишком узкой для человека его размеров.

— Вам тоже.

Через двадцать минут Фиске отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на спинку стула.

— Я знаю, вы очень заняты, поэтому не стану зря тратить ваше время. Мы с братом редко виделись, и я должен заполнить информационные пустоты, если хочу найти того, кто его убил.

— Мне показалось, что это работа детектива Чандлера.

— И моя — неофициально.

— Ваше прошлое в качестве копа? — спросила Сара, и Джон приподнял одну бровь. — Майкл мне много про вас рассказывал.

— Правда?

— Да, правда. Он очень вами гордился. От копа до адвоката. Мы с Майклом много об этом разговаривали.

— Послушайте, меня несколько беспокоит то, что человек, которого я совсем не знаю, обсуждал мою жизнь.

— Вам не о чем волноваться — мы считали, что это интересная смена профессии.

Фиске пожал плечами.

— Будучи копом, я тратил все свое время и силы, чтобы убрать преступников с улиц. Теперь зарабатываю на жизнь тем, что их защищаю. И, говоря по правде, начинаю им сочувствовать.

— Никогда не слышала такого признания от копа.

— Неужели? И скольких копов вы знаете?

— Я люблю скорость, и у меня куча штрафов за превышение. — Сара насмешливо улыбнулась. — А если серьезно, почему вы решили так кардинально сменить поле деятельности?

Джон задумчиво повертел в руках нож.

— Я арестовал одного парня с целым кирпичом кокаина. Он работал посредником у торговцев наркотиками, перевозил товар из пункта А в пункт Б. У меня имелась другая причина его остановить и обыскать его машину, и я нашел кокаин. Так вот, этот парень со словарным запасом первоклассника сказал мне, что думал, будто везет кусок сыра. — Фиске посмотрел Саре в глаза. — Вы можете такое представить? Лучше б он заявил, что не знал, как кокс к нему попал. Тогда его адвокат, по крайней мере, мог бы говорить о разумных основаниях для сомнений при предъявлении обвинения в хранении. И попытаться убедить судей, что человек, который выглядит, ведет себя и разговаривает как настоящий отброс, на самом деле думал, что несчастье и страдание их детей стоимостью в десять тысяч баксов — всего лишь кусок швейцарского сыра… — Он покачал головой. — Можно упечь десять таких уродов в тюрьму, только вот на их место будет сотня новых претендентов. Им больше некуда идти. Если б было, они не остались бы на улицах. Проблема в том, что, если не дать людям надежду, им становится все равно, что они делают с собой и другими.

Сара улыбнулась.

— Что тут смешного? — спросил он.

— Вы очень похожи на вашего брата.

Фиске замолчал и провел рукой по мокрому пятну от стакана на столе.

— Вы много времени проводили с Майком?

— Да, довольно много.

— И вне работы?

— Мы ходили в бары, ужинали вместе, просто гуляли. — Сара сделала глоток из своего стакана и улыбнулась. — Меня никогда раньше не допрашивали.

— Допросы иногда бывают очень болезненными.

— Правда?

— Да. Например, как сейчас: что-то подсказывает мне, что смерть Майка не слишком сильно вас удивила. Я прав?

Сара мгновенно стала серьезной.

— Нет, она привела меня в ужас.

— Ужас — да. А как насчет удивления?

Около их столика остановилась официантка и спросила, принести ли им десерт и кофе. Фиске попросил счет.

Они вернулись в машину и направились в сторону округа Колумбия. Начался мелкий дождь — октябрь здесь был странным и переменчивым, и жаркие дни сменялись холодными или, наоборот, приятными в любой отрезок времени. Сейчас стояла жаркая и сырая погода, и Сара включила кондиционер на полную мощность.

Фиске выжидательно посмотрел на нее, она поймала его взгляд, тяжело вздохнула и медленно заговорила:

— В последнее время Майкл действительно казался каким-то нервным и рассеянным.

— Это было необычно?

— Мы уже шесть недель занимаемся расшифровкой стенограмм. Все страшно нервничают, легко выходят из себя и раздражаются, но Майкл великолепно себя чувствовал.

— Вы думаете, это как-то связано с судом?

— У Майкла не было особой жизни за его пределами.

— Если не считать вас?

Сара наградила его пронзительным взглядом, но промолчала.

— Вам предстоит разбирать какие-нибудь серьезные и противоречивые дела? — спросил Джон.

— У нас все дела такие.

— Но он не поделился с вами никакими подробностями?

Глядя прямо перед собой, она снова промолчала.

— Все, что вы можете рассказать мне, поможет, Сара.

Она слегка сбросила скорость.

— Ваш брат был забавным человеком. Вы знали, что на рассвете он заходил в почтовую комнату для клерков, чтобы первым найти интересное дело?

— Меня это не удивляет. Он никогда ничего не делал наполовину. А как обычно обрабатываются ходатайства?

— Почтовая комната клерков — это то место, где письма с апелляциями открывают и обрабатывают. Каждое ходатайство отправляется к специальному аналитику, который определяет, соответствует ли данное прошение требованиям правил суда, и так далее. Если оно написано от руки, как бывает с большинством in forma pauperis, они проверяют, насколько оно читабельно. Затем информация попадает в базу данных под именем того, кто подал прошение, его копируют и направляют в общую комнату судей.

— Как-то раз Майкл говорил мне, что в суд поступает огромное количество заявлений. Судьи просто не в состоянии прочитать все.

— Они и не читают. Прошения делят между судьями, и клеркам поручается составить по ним меморандумы. Например, мы получаем около ста прошений в неделю. У нас девять судей; таким образом, каждому кабинету причитается примерно по двенадцать. Из двенадцати заявлений, попадающих в офис судьи Найт, я могу написать заключение по трем. Его отправляют во все остальные кабинеты. Затем помощники других судей просматривают мой отчет и составляют рекомендации судьям на предмет того, следует ли суду принять данное прошение к рассмотрению.

— Получается, что вы, клерки, наделены огромной властью.

— В некоторых областях — да, но не в том, что касается решений. Черновик решения, составленный клерком, по большей части представляет собой краткое изложение фактов дела и объединение ссылок. Судьи используют клерков для черной работы. Самое большое влияние мы имеем в том, что касается проверки ходатайств.

— Значит, судья может даже не увидеть поданное в суд прошение до того, как он решит, заслушать дело или нет? — задумчиво проговорил Джон. — Он просто читает заключение и рекомендации клерка…

— Возможно, только рекомендации клерка. Судьи проводят дискуссионные конференции примерно раз в две недели. Там обсуждаются все прошения, обработанные клерками, и проводится голосование. Если набирается по крайней мере четыре голоса — необходимый минимум, — дело отправляется на рассмотрение.

— Таким образом, первыми прошения, присланные в суд, видят клерки в почтовой комнате?

— В основном.

— В каком смысле «в основном»?

— В том смысле, что не всегда все делается по правилам.

Фиске задумался над ее словами.

— Вы хотите сказать, что мой брат забрал ходатайство до того, как оно прошло обработку в почтовой комнате?

Сара тихонько застонала, но быстро взяла себя в руки.

— Я могу ответить на ваш вопрос, только если это останется между нами.

Джон покачал головой.

— Я не могу давать обещаний, которые, возможно, не смогу исполнить.

Сара вздохнула и короткими четкими предложениями рассказала Джону про бумаги, которые видела в портфеле его брата.

— Я совсем не собиралась за ним шпионить. Но он вел себя странно, и я беспокоилась. Однажды утром я наткнулась на него, когда Майкл выходил из почтовой комнаты клерков. Он выглядел невероятно рассеянным. Думаю, как раз тогда он и забрал апелляцию, которую я видела у него в портфеле.

— Это был оригинал или копия?

— Оригинал. Одна страница написана от руки, другая напечатана на машинке.

— У вас обычно циркулируют оригиналы?

— Нет, только копии. И их, вне всякого сомнения, не кладут в конверт, в котором пришло прошение.

— Я помню, Майк говорил мне, что клерки иногда берут документы домой, даже оригиналы.

— Да, берут.

— Так, может быть, имел место тот самый случай?

Сара покачала головой.

— Это не выглядело как стандартная папка с делом. На конверте не стоял обратный адрес, а на напечатанном на машинке листке не было подписи. Рукописная страничка заставила меня подумать про прошение in forma pauperis, но я не видела ни искового заявления, ни подтверждения того, что заявитель объявлен неимущим.

— А вы не успели заметить имя на бумагах, хоть что-нибудь, что помогло бы понять, кто отправил апелляцию?

— Успела. Именно так я поняла, что Майкл ее забрал.

— Как?

— Мне удалось прочитать первое предложение из машинописного листка. Там стояло имя человека, который подал прошение. Уйдя из кабинета Майкла, я проверила базу данных по поступившим в суд апелляциям. Такого имени там не оказалось.

— И какое называлось имя?

— Фамилия Хармс.

— А имя?

— Не видела.

— Помните еще что-нибудь?

— Нет.

Фиске откинулся на спинку кресла.

— Дело в том, что если Майк забрал заявление, он должен был быть уверен, что никто не заметит его исчезновения. Например, адвокат, который его отправил, — если это сделал адвокат.

— На конверте имелась наклейка об уведомлении. Тот, кто его отправил, должен был получить сообщение о том, что оно доставлено в суд.

— Хорошо. А почему там был один машинописный и один рукописный листок?

— Два разных человека. Может быть, один из них хотел помочь Хармсу, но решил остаться инкогнито…

— Из всех прошений, которые поступили в суд, Майк взял именно это. Почему?

Сара испуганно посмотрела на него.

— О, Господи, если окажется, что это имеет какое-то отношение к его смерти… Мне даже в голову не приходило… — Неожиданно у нее сделался такой вид, будто она вот-вот разрыдается.

— Я никому ничего не скажу. Пока. Вы рискнули ради Майка, и я это ценю. — Они довольно долго молчали, потом Джон сказал: — Уже становится поздно.

Они поехали дальше, и Фиске наконец проговорил:

— Мы смогли установить, что за последние пару дней Майк проехал в своей машине около восьмисот миль. Есть какие-то мысли, куда он мог ездить?

— Нет. Мне кажется, он не любил водить машину и на работу приезжал на велосипеде.

— Как к нему относились другие клерки?

— Очень уважали. Он был исключительно мотивированным человеком. Думаю, все клерки, работающие в Верховном суде, такие, но Майкл, казалось, был не способен переключаться на другое. Я считаю себя очень трудолюбивой, но уверена, что равновесие в жизни имеет огромное значение.

— Майк всегда был таким, — немного устало проговорил Джон. — Он стартовал от безупречного и шел дальше.

— Наверное, это у вас семейное. Майкл рассказывал мне, что, когда вы росли, оба почти все время работали в двух или трех местах.

— Я люблю, когда у меня есть свободные деньги.

Впрочем, деньги недолго оставались в кармане Джона Фиске. Он отдавал их отцу, который никогда не зарабатывал больше пятнадцати паршивых тысяч в год за все сорок лет тяжкого труда. А теперь Джон тратил их еще и на мать — оплачивал огромные медицинские счета.

— Вы также учились в колледже и одновременно работали копом.

Фиске нетерпеливо постучал пальцами по оконному стеклу.

— Старый добрый Университет содружества Вирджинии, Стэнфорд нового века.

— И вы изучали право. — Когда он сердито на нее посмотрел, Сара добавила: — Пожалуйста, не огорчайтесь, Джон. Я исключительно из любопытства.

Фиске вздохнул.

— Я проходил стажировку в Ричмонде, в конторе адвоката по уголовным делам, и многому у него научился. Получил диплом и допуск к юридической практике, — сухо добавил он. — Это единственный способ стать адвокатом, если ты настолько глуп, что не в состоянии сдать экзамены в университет на юридический факультет.

— Вы совсем не глупы.

— Спасибо, но откуда вам знать?

— Мы видели вас на судебном процессе.

Он резко повернулся и пристально посмотрел на нее.

— Не понял?

— Мы с Майклом летом ездили в Ричмонд и видели, как вы выступали на выездной сессии суда. — Сара не собиралась говорить о своей второй поездке.

— Почему вы не дали мне знать, что приехали?

— Майкл считал, что вы будете недовольны, — пожав плечами, ответила девушка.

— И с чего это, увидев брата, я должен был рассердиться?

— Не спрашивайте меня. Он же был вашим братом. — Когда Джон ничего не сказал, Сара продолжила: — Вы производили сильное впечатление. Думаю, вы могли бы убедить меня стать адвокатом по уголовным делам. По крайней мере, на какое-то время, чтобы попробовать себя, посмотреть, что это на самом деле такое.

— Вы полагаете, вам понравилось бы?

— А почему нет? Закон может стать благородным призванием защищать права других людей. Бедных. Мне очень хотелось бы послушать про ваши остальные дела.

— Правда?

— Истинная, — с энтузиазмом ответила Сара.

Джон сел поудобнее, сделав вид, что задумался.

— Хорошо, посмотрим. Был такой Рональд Джеймс, так его звали на самом деле, но он предпочитал, чтобы его называли Папочка из Задней Двери. Имя указывало на выбор сексуальной позиции во время жестокого изнасилования шестерых женщин. Я добился сделки с правосудием, хотя все женщины указали на него во время полицейского опознания. Впрочем, у меня имелись кое-какие лазейки. Четверо из шестерых женщин отказались прийти в суд — не хотели снова встречаться с Папочкой. Ужас нередко делает такие вещи с людьми. У пятой в прошлом имелись темные пятна, которые мы, возможно, могли использовать, чтобы подвергнуть сомнению достоверность ее слов. Последняя женщина страстно желала его распять — ни больше ни меньше. Но один хороший свидетель — это не то же самое, что полдюжины. Итог: прокурор проиграл, и Папочка получил двадцать лет с шансом досрочного освобождения… А еще была Дженни, милая девчушка, которая вонзила топор в череп собственной бабушки, потому что, как она, заливаясь слезами, объяснила мне, старая тупая сука не отпускала ее с друзьями в молл. Мать Дженни, дочь женщины, зверски убитой крошкой Дженни, оплачивает мой счет за юридические услуги в размере два доллара в месяц.

— Думаю, я поняла, — сказала Сара сухо.

— Я не хочу лишать вас иллюзий. Парень, которого я успешно защищал в деле по обвинению в грабеже, полностью оплатил мой счет — вполне возможно, из тех денег, что украл. Я научился не задавать вопросов. Так что я плачу свою ренту ежемесячно, и мне уже довольно давно не приходилось наставлять пистолет на кого-нибудь из своих клиентов. А завтра будет новый день, как всегда. — Джон откинулся назад. — Поймайте их, мисс Эванс.

— Похоже, вам нравится шокировать людей.

— Вы сами спросили.

— В таком случае какого черта вы этим занимаетесь?

— Кто-то должен.

— Я ожидала не такого ответа, но давайте остановимся на нем, — резко сказала Сара. — И спасибо, что лопнули мой шарик, я действительно очень это ценю.

— Если я лопнул ваш шарик, вы должны меня благодарить, — сердито ответил Джон, но тут же добавил уже спокойнее: — Послушайте, Сара, я не рыцарь на белом коне. Большинство моих клиентов виновны в том, в чем их обвиняют. Мы это знаем — я и они, все знают. Вот почему девяносто процентов моих дел заканчиваются сделками с правосудием. Если б кто-то вошел в мой кабинет и заявил, что он невиновен, я бы умер от сердечного приступа. Я не защищаю всех подряд — я веду переговоры о размере наказания. Моя работа состоит в том, чтобы позаботиться о приговоре, достаточно справедливом по сравнению и с тем, что получают другие. Очень редко я выступаю в суде, где напускаю столько дыма, что он окутывает присяжных плотным одеялом; у них не остается ни сил, ни желания разбираться в деталях, и они сдаются. Впрочем, они и так не особо рвутся часами обсуждать будущее человека, с которым они даже не знакомы и на которого им глубоко наплевать.

— Господи, а что же случилось с правдой?

— Не беспокойтесь, вы ее никогда не увидите. Вы будете преподавать в Гарварде или работать в Нью-Йорке в какой-нибудь юридической фирме с золотой табличкой. И если я когда-нибудь там окажусь, то помашу вам рукой из мусорного бака.

— Вы не могли бы остановиться, пожалуйста? — вскричала Сара.

Они ехали дальше молча, пока Фиске в голову не пришла новая мысль.

— Если вы видели мое выступление, почему сделали вид, что не знаете меня, когда мы встретились в суде и Перкинс представил нас друг другу?

Сара вздохнула.

— Не знаю. Наверное, рядом с Перкинсом не смогла придумать, как сказать вам, что уже видела вас, не выставив себя дурой.

— А почему вы не хотели выставить себя дурой?

— Знаете, что говорят про первое впечатление?

Сара покачала головой. Боже праведный!

Джон смотрел на нее, и последние остатки враждебности начали отступать.

— Не позволяйте моему цинизму разрушить ваш энтузиазм, Сара, — сказал он и тихо добавил: — Ни у кого нет такого права, и я прошу вас простить меня.

— Мне кажется, вы просто делаете вид, что вам наплевать, — сказала она, посмотрев на него, потом, немного поколебавшись, не зная, говорить ему или нет, все-таки сказала: — Вы знаете маленького мальчика по имени Энис? Я видела, как вы с ним разговаривали.

Фиске удивленно уставился на нее, а потом неожиданно сообразил.

— Бар… Я знал, что видел вас раньше. Вы что, следили за мной?

— Да.

Ее честность застала Джона врасплох.

— Почему? — тихо спросил он.

— Это довольно трудно объяснить, — медленно начала Сара. — Не думаю, что я сейчас к этому готова. Я не шпионила за вами. Я видела, как трудно вам было разговаривать с Энисом и его родными.

— Это лучшее, что с ними когда-либо случалось. В следующий раз их старик мог разобраться с ними навсегда.

— И все же лишиться отца вот так…

— Он не отец Эниса.

— Мне жаль, я этого не знала.

— Нет, в действительности Энис — биологический сын того человека, но это не значит, что он его отец. Отцы не делают того, что он вытворял со своей семьей.

— Что с ними будет?

Фиске пожал плечами.

— Полагаю, через два года Лукаса найдут в каком-нибудь переулке с дюжиной дырок в теле. И самое печальное в этой истории то, что он прекрасно знает, что его ждет.

— Может быть, он вас удивит.

— Да, может…

— А Энис?

— Не знаю. И не хочу больше о них говорить.

Они молчали до тех пор, пока не подъехали к зданию полицейского управления.

— Я оставил машину прямо перед входом.

Сара удивленно посмотрела на него.

— Счастливчик. За два года, что я живу в этом городе, мне ни разу не удалось припарковаться на улице.

Фиске напряженно вглядывался в участок улицы, где надеялся увидеть свою машину.

— Я мог бы поклясться, что припарковался прямо тут…

Сара выглянула в окно.

— То есть рядом со знаком, что здесь находится зона принудительной эвакуации?

Фиске выскочил из машины под сильный дождь, посмотрел на знак, потом на то место, где оставил машину. Затем вернулся к Саре, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, и девушка заметила капли дождя, которые блестели на его щеках и в волосах.

— Ну и денек выдался… Поверить не могу, что это происходит со мной.

— Там написан номер, по которому вы можете позвонить и забрать свою машину. — Сара взяла мобильный телефон и принялась нажимать на кнопки, считывая номер со знака на улице. После десяти гудков она отключила телефон. — Похоже, вам не суждено получить назад свою машину сегодня вечером.

— Я не смогу лечь спать, пока не расскажу отцу, что случилось.

— О! — Сара задумалась на мгновение. — Я вас отвезу.

Фиске выглянул наружу, где лило как из ведра.

— Уверены?

Сара завела двигатель.

— Давайте отыщем вашего отца.

— А мы можем сделать одну остановку по дороге?

— Конечно, только скажите где.

— Возле дома моего брата.

— Джон, я не уверена, что это хорошая идея.

— А я думаю, что отличная.

— Мы не сможем войти в квартиру.

— У меня есть ключ, — сказал Фиске, и она озадаченно на него посмотрела. — Я помогал Майку переезжать, когда он начал работать в суде.

— А разве полиция не опечатала квартиру или что-то в этом роде?

— Чандлер сказал, что собирается туда завтра. — Джон посмотрел на нее. — Не волнуйтесь, вы останетесь в машине. Если что-то случится, просто уезжайте.

— А если человек, который убил Майкла, окажется внутри?

— У вас есть монтировка в багажнике?

— Есть.

— Значит, мне повезло.

Сара с трудом сглотнула.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете.

«Я тоже», — подумал Джон.

Глава 27

Когда они подъехали к дому Майкла Фиске, Сара остановилась на парковке за углом.

— Откройте багажник, — попросил Джон, прежде чем выбраться наружу.

Сара слышала, как он несколько мгновений покопался в багажнике, и вздрогнула, когда Фиске неожиданно появился около ее окна. Она быстро опустила стекло.

— Держите двери машины закрытыми, глаза, наоборот, открытыми и не выключайте двигатель, — сказал Джон.

Сара кивнула, заметив, что в одной руке он держит монтировку, а в другой — фонарик.

— Если вам станет страшно или произойдет еще что-нибудь, уезжайте. Я большой мальчик и смогу добраться до Ричмонда.

Сара упрямо покачала головой.

— Я вас дождусь.

Когда девушка смотрела, как он поворачивает за угол, в голову ей пришла новая мысль. Она подождала около минуты, чтобы дать ему время войти внутрь, затем вернулась назад, на улицу Майкла, и остановилась напротив его дома. Потом взяла в руку мобильный телефон, чтобы, если она заметит что-то, хотя бы отдаленно подозрительное, позвонить в квартиру Майкла и предупредить Джона. Отличный план для чрезвычайной ситуации, но она надеялась, что ей не придется им воспользоваться.

Фиске закрыл за собой дверь, включил фонарик, огляделся по сторонам — и не обнаружил никаких следов того, что кто-то обыскивал квартиру.

Он вошел в маленькую кухоньку, которую от гостиной отделяла барная стойка в половину человеческого роста, отыскал в ящике стола полиэтиленовые мешки и надел их на руки, чтобы не оставить отпечатки пальцев. В кладовку вела маленькая дверь, но Джон не стал туда заходить. Его брат не принадлежал к категории людей, у которых на полках стоят аккуратные ряды банок с консервированной кукурузой и бобами. Джон не сомневался, что в кладовке пусто.

Он прошел через гостиную, проверил маленький шкаф для верхней одежды, но в карманах пальто было пусто. Дальше Джон направился в заднюю часть дома, где находилась спальня. Пол был из старых досок, скрипевших при каждом шаге. Фиске толкнул дверь, заглянул внутрь и увидел незастеленную кровать и разбросанную повсюду одежду. Он проверил карманы — ничего. В углу стоял маленький письменный стол, и Джон тщательно его обыскал — и опять ничего не обнаружил.

И тут он заметил за столом провод, воткнутый в розетку в стене, и нахмурился. Держа в руке другой его конец, посмотрел на место рядом со столом, но не обнаружил там того, что рассчитывал увидеть, — лэптоп, к которому шел бы этот провод. А также портфеля брата — он подарил его Майку, когда тот закончил юридическую школу. Джон решил спросить у Сары про лэптоп и портфель.

Закончив со спальней, он пошел назад по коридору в сторону кухни, на мгновение замер на месте и прислушался, покрепче сжав в руке монтировку.

Неожиданно прямо на него выскочил мужчина и с силой толкнул плечом в живот. Фиске вскрикнул, фонарик вылетел у него из руки, но он устоял на ногах и даже сумел достать мужчину монтировкой, угодившей тому в шею. Нападавший взвыл от боли, однако оправился гораздо быстрее, чем ожидал Джон, поднял его в воздух и перебросил через барную стойку. Фиске тяжело рухнул на пол и почувствовал, как у него онемело плечо, однако он сумел перекатиться вбок и ударить мужчину, бросившегося к двери, по ногам, одновременно замахнувшись монтировкой. Однако в темноте он не попал в цель, и она угодила в пол. В этот момент кулак врезался ему в челюсть, Джон выбросил вперед руку и тоже попал в своего противника.

Мужчина вскочил на ноги и через секунду оказался за дверью. Джон наконец сумел подняться и, держась за плечо, бросился в погоню. Он услышал топот ног по ступенькам, поспешил за мужчиной, через десять секунд выбежал на улицу и принялся оглядываться по сторонам. И услышал гудок.

Сара опустила стекло и показала направо. Фиске побежал изо всех сил в ту строну и повернул за угол. Сара включила передачу, подождала, когда проедут две машины, и помчалась за ним. Повернув за угол, она пронеслась мимо следующего квартала, но впереди никого не было. Тогда она отъехала назад, свернула на другую боковую улицу, потом еще на одну, уже едва справляясь с отчаянием. Но в следующее мгновение радостно взвизгнула, когда увидела посреди улицы Джона, который пытался отдышаться.

Сара выскочила из машины и бросилась к нему.

— Джон, благодарение Богу, с тобой все в порядке? — переходя на «ты», спросила она.

Фиске был в ярости от того, что мужчине удалось сбежать; он вертелся на месте и топал ногами.

— Дерьмо! Проклятье!

— Что, черт побери, случилось?

— Плохие парни победили, хорошие проиграли, — немного успокоившись, ответил Джон.

Сара обхватила его за пояс, помогла добраться до машины и посадила внутрь. Затем села на водительское место, и они поехали.

— Тебе нужно к врачу.

— Нет. Со мной ничего страшного не произошло. Ты его видела?

Сара покачала головой.

— Не очень. Он так быстро выскочил… Я подумала, это ты.

— Моего размера? Что-то запоминающееся в одежде? Черный или белый?

Сара задумалась, пытаясь вновь представить картинку, которую видела.

— Насчет возраста не скажу. Примерно такого же размера, что и ты. Темная одежда и, кажется, маска. — Она вздохнула. — Все произошло так быстро… Где он был?

— В кладовке. Проходя мимо в первый раз, я не слышал его, но на обратном пути заметил, что скрипнул пол… — Он потер плечо. — А теперь самое неприятное. — Джон взял телефон Сары и достал визитку, которую дал ему Чандлер. — Рассказать полиции, что произошло.

Он набрал номер пейджера Чандлера, и детектив перезвонил ему через несколько минут. Когда Фиске поведал ему, что он сделал, ему пришлось убрать телефон от уха.

— Он немного расстроился? — спросила Сара.

— Ага, совсем как гора Святой Елены, которая немного сердится. — Фиске снова прижал телефон к уху. — Послушай, Бьюфорд…

— О чем, черт подери, ты думал, когда решился на такую глупость? — кричал Чандлер. — Ты же был копом!

— Я и думал, будто я все еще коп.

— Знаешь что, ты больше не коп.

— Ты хочешь услышать описание того типа или нет?

— Я еще не закончил с тобой.

— Да знаю я, только я‑то никуда не денусь.

— Давай, я слушаю твое проклятое описание.

После того как Фиске закончил, Чандлер сказал:

— Я отправлю машину туда прямо сейчас, чтобы все опечатать, а утром попрошу команду экспертов хорошенько прошерстить квартиру.

— Я не видел портфеля брата в его квартире. Он был в машине?

— Нет, я же говорил, что мы не нашли никаких личных вещей.

Фиске посмотрел на Сару.

— Портфель остался в кабинете? Мне кажется, его там не было. Кстати, и лэптопа.

Она покачала головой.

— Не помню, чтобы я видела портфель… И Майкл обычно не приносил лэптоп на работу, поскольку у нас есть стационарные компьютеры.

Фиске снова заговорил в телефон:

— Похоже, пропал портфель. А также компьютер. Я нашел в квартире шнур.

— Может, тот тип прихватил их с собой?

— Я совершенно уверен, что у него были пустые руки. Он неслабо врезал мне одной из них.

— Ладно, значит, мы имеем исчезнувшие портфель и лэптоп. А еще тупого бывшего копа, которого мне безумно хочется арестовать прямо сейчас.

— Да ладно, вы уже и так оттащили куда-то мою машину.

— Дай телефон мисс Эванс.

— Зачем?

— Просто сделай, что я говорю.

Фиске протянул телефон озадаченной Саре.

— Слушаю вас, детектив Чандлер, — сказала она и принялась нервно теребить прядь волос.

— Мисс Эванс, я думал, вы собирались просто отвезти мистера Фиске к его машине, — начал он вежливо. — Ну, может быть, сначала зайти пообедать… Но я даже представить не мог, что вы станете вести себя как два Джеймса Бонда из кино.

— Понимаете, его машину увезли на штрафную стоянку и…

— Мне совсем не нравится, что вы оба делаете мою работу еще тяжелее, — сказал он уже резче. — Где вы сейчас находитесь?

— Примерно в миле от квартиры Майкла.

— И куда направляетесь?

— В Ричмонд. Рассказать отцу Джона, что произошло с Майклом.

— Хорошо, тогда отвезите Джона в Ричмонд, мисс Эванс. И не выпускайте его из виду. Если он снова захочет поиграть в Шерлока Холмса, позвоните мне — я сразу приеду и собственноручно его пристрелю. Вы меня поняли?

— Да, детектив Чандлер. Абсолютно.

— И я жду вас обоих завтра в округе Колумбия. Вам понятно?

— Да, мы вернемся.

— Хорошо. А теперь дайте мне еще раз нашего героя-одиночку.

Фиске взял трубку.

— Послушай, я знаю, что поступил глупо, но я всего лишь хотел помочь…

— Сделай одолжение, постарайся больше не помогать, если меня нет рядом, хорошо?

— Хорошо.

— Джон, сегодня могло произойти много самых разных вещей, и все они плохие. И не только с тобой — с мисс Эванс тоже.

Фиске потер плечо и взглянул на девушку.

— Я знаю, — тихо сказал он.

— Передай отцу мои соболезнования.

Фиске отключил телефон.

— Теперь мы можем ехать в Ричмонд? — спросила Сара.

— Да, теперь можно в Ричмонд.

Глава 28

Джош Хармс ехал в пикапе своего приятеля по пустынной сельской дороге. Глядя на густой лес по обеим ее сторонам, он чувствовал себя спокойнее. Изоляция, буфер между ним и теми, кто доставал его, — вот к чему Джош всегда стремился в жизни. Будучи достаточно умелым плотником, он работал один. А в свободное время либо охотился, либо рыбачил, и снова в одиночестве. Он не нуждался в разговорах с другими людьми и редко сам вступал в беседы. Однако сейчас все изменилось. Джош еще не до конца осознал ответственность, которую взял на себя, но знал, что она совсем не малая. А еще он знал, что поступил правильно.

У грузовичка имелся жилой отсек, и Руфус сейчас отдыхал там — хотя Джош сомневался, что его брат в состоянии уснуть. В задней части жилого отсека были сложены припасы провизии и воды на месяц, два охотничьих ружья и полуавтоматический пистолет, плюс к тому, что Джош засунул себе за пояс в палате. Он понимал, что этот арсенал жалок по сравнению с тем, что ждет их вскоре, но ему и раньше доводилось рисковать — и все получалось.

Джош закурил и выдохнул дым в окно. Они уже отъехали на двести миль от Роанока, и он изо всех сил старался оказаться как можно дальше от него. Он знал, что побег уже наверняка обнаружили. Они с Руфусом получили фору, но она будет быстро сокращаться. Парни в зеленой форме имели перед ними огромное преимущество в живой силе и снаряжении. Однако Джош рыбачил и охотился в этих краях лет двадцать и знал все заброшенные хижины, потайные долины и узкие дороги в густом лесу. Его умение выживать было отточено не только необходимостью жить в Америке, но и опытом, приобретенным на другом конце света, во Вьетнаме.

Несмотря на полное недоверие к властям, Джош не был склонен без раздумий нарушать закон. Однако никогда не считал своего младшего брата безумным убийцей. По мнению Джоша, Руфусу не следовало идти служить в армию, потому что он не из того теста. По иронии судьбы Джош имел военные награды и был героем. Но его в армию призвали, а Руфус пошел добровольцем и бо€льшую часть своей военной карьеры провел на гауптвахте.

Джош не испытывал особого восторга от того, что ему пришлось взять в руки оружие и отправиться воевать за страну, по большей части не сделавшую ничего хорошего для него и людей с такой же кожей, что и у него. Но он сражался как настоящий герой и делал это ради себя и парней из своего взвода. У него не имелось никаких других причин идти в бой и убивать людей, с которыми он лично не ссорился.

Джош слегка сбросил скорость на земляной дороге, уходившей в глубину леса. Руфус рассказал ему кое-какие подробности того, что произошло двадцать пять лет назад, и про то, что те люди с ним сделали. Джош почувствовал, что краснеет; он вспомнил событие, которое постарался похоронить навсегда. Именно оно питало его гнев и ненависть. То, что их маленький городок в Алабаме сделал с семьей Хармсов после известия о преступлении Руфуса. Джош тогда попытался защитить мать, но не смог. Позволь мне встретиться с людьми, которые так поступили с моим братом. Ты меня слышишь, Господи? Ты слушаешь?

Он планировал, что они будут некоторое время прятаться, а когда страсти немного поутихнут, поедут дальше. Возможно, попытаются добраться до Мексики и там исчезнут. Распавшаяся семья, плотницкий бизнес, который, несмотря на его мастерство, всегда приносил мало денег… Похоже, из близких людей у него остался только Руфус. И, конечно же, у брата никогда и никого не будет, кроме него. Их оторвали друг от друга на двадцать пять лет. Теперь, когда оба уже принадлежали к людям среднего возраста, у них появился шанс стать ближе, чем обычно бывают братья в этот период своей жизни. Если их не убьют… Джош выбросил в окно окурок и покатил дальше.

Находившийся в задней части грузовичка Руфус действительно не спал. Он лежал на спине, частично прикрытый черным брезентом — идея Джоша, — чтобы сливаться с черным полом. Вокруг него стояли коробки с продуктами, скрепленные стяжками — тоже идея Джоша, — стена, мешающая заглянуть внутрь. Руфус попытался вытянуться и немного расслабиться, но неровное движение грузовика мешало, выводило его из состояния равновесия. Он не ездил в гражданском автомобиле со времен президентства Никсона… Неужели так давно? Сколько президентов назад это было? Армия всегда перевозила его из одной тюрьмы в другую на вертолетах — очевидно, чтобы он не оказался слишком близко к дороге и свободе. Если ты решишь сбежать из вертолета, путь у тебя всего один — вниз.

Руфус попытался посмотреть в щель между коробками на проносившуюся мимо ночь. Слишком темно. Он часто думал о том, что будет чувствовать, окажись он на свободе. И до сих пор не получил ответа на этот вопрос. Он был слишком напуган — ведь его ищут, причем огромное количество людей. Они хотят его убить. А теперь еще и его брата… Руфус сильнее сжал пальцами незнакомый на ощупь переплет больничной Библии; та, что дала ему мать, осталась в камере. Хармс не расставался с ней все годы, снова и снова перелистывая страницы, читая Священное Писание, ставшее для него единственной поддержкой в той жизни, которой он жил.

Руфус чувствовал себя без нее опустошенным, будто его лишили души и способности думать. Сердце сильнее забилось у него в груди, и он подумал, что это плохо — слишком большая нагрузка. И тогда принялся по памяти повторять утешительные слова, которые столько лет дарила ему Библия. Сколько ночей он бормотал Притчи, все главы, от первой до тридцать первой, сто пятьдесят псалмов… каждый был выразительным и сильным, каждый имел свое особое значение, понимание смысла его существования.

Закончив «чтение», Руфус приподнялся и открыл окно. Со своего места он видел отражение лица брата в зеркале заднего вида.

— Я думал, ты спишь, — сказал Джош.

— Не могу.

— Как ты себя чувствуешь, как сердце?

— Сердце меня больше не беспокоит. Если я умру, то не из-за него.

— Ну да, если только в него не попадет пуля.

— Куда мы едем?

— В маленький домик посреди пустоты. Я думаю, мы немного там побудем, а потом, когда стемнеет, поедем дальше. Они, скорее всего, думают, что мы направились на юг, к границе с Мексикой, поэтому мы двигаемся на север, в Пенсильванию — по крайней мере, пока.

— Звучит неплохо.

— Послушай, ты говорил, что Рэйфилд и другой сукин сын…

— Тремейн, старина Вик.

— Ты сказал, что они все это время за тобой следили. После стольких лет… как получилось, что они продолжали там торчать? Разве им не приходило в голову, что, если б ты вспомнил, что тогда произошло, ты бы уже давно про это сказал? Например, на суде.

— Я об этом тоже думал. Возможно, они считали, что я ничего не помнил тогда, но могу вспомнить потом. Я, конечно, не мог предоставить никаких доказательств, но если б я начал просто говорить, у них могли возникнуть серьезные проблемы или кто-то захотел бы выяснить, что тогда произошло на самом деле. Проще всего было меня убить — и поверь мне, они пытались, только у них не вышло. Или они думали, что я прикидываюсь дурачком, чтобы усыпить их бдительность, а потом начну говорить… Но, находясь в тюрьме, они имели полный контроль надо мной. Читали мою почту, проверяли людей, которые выходили после того, как навещали меня. Если б им что-то не понравилось, они нашли бы способ меня прикончить. Наверное, так они чувствовали бы себя лучше. Но со временем, видимо, слегка обленились и позволили Сэмюелю и тому парню из суда со мной встретиться.

— Это я понял. Когда я получил письмо из армии, адресованное тебе, я не знал про то дерьмо, что происходило, но все равно не хотел, чтобы они его прочитали.

Некоторое время они молчали. Джош по природе был человеком сдержанным, а Руфус отвык от разговоров с людьми. Эта тишина одновременно давила на него — и словно от чего-то освобождала. Он многое хотел сказать. Во время получасовых визитов Джоша в тюрьму он, как правило, говорил, а брат слушал, как будто чувствовал, что Руфусу требовалось освободиться от слов и мыслей, скопившихся у него в голове.

— Мне кажется, я тебя об этом никогда не спрашивал: ты бывал дома?

Джош принялся елозить на своем месте.

— Дома? Это где?

Руфус вздрогнул.

— Где мы родились, Джош!

— С какого перепугу я должен был захотеть туда вернуться?

— Там же могила нашей мамы, — тихо сказал Руфус.

Джош на мгновение задумался над его словами, потом кивнул.

— Да, ты прав, могила там. Наша мама владела землей и имела похоронную страховку. Они не могли не похоронить ее там, хотя, знаешь, они пытались.

— У нее красивая могила? Кто за ней присматривает?

— Послушай, Руфус, мама умерла, ладно? Уже давно. И она не может знать, как выглядит ее могила. А я не собираюсь тащиться в проклятую Алабаму, чтобы смести листья с проклятого куска земли после того, что там произошло. После того, что тот город сделал с нашей семьей… Я надеюсь, они будут гореть в аду, каждый из них, все до единого. Если Бог есть, а я лично очень сильно в этом сомневаюсь, именно так Он должен с ними поступить. Если тебе охота беспокоиться из-за мертвых, валяй. Я же буду волноваться о том, что действительно важно: как сохранить тебе и мне жизнь.

Руфус продолжал смотреть на брата. Он хотел сказать ему, что Бог существует, что именно Он помогал ему все эти годы, особенно когда ему хотелось свернуться в клубок и погрузиться в забвение. А еще что человек должен уважать мертвых и место их последнего упокоения. Руфус дал себе слово, что, если останется в живых, обязательно поедет на могилу матери. И они снова встретятся, несмотря ни на что.

— Я разговариваю с Богом каждый день.

Джош фыркнул.

— Это очень хорошо; я рад, что Ему есть с кем поговорить.

Они снова замолчали, пока Джош не спросил:

— Слушай, а как звали того парня, который приезжал с тобой встретиться?

— Сэмюель Райдер?

— Нет, молодого.

Хармс задумался.

— Майкл какой-то…

— Ты сказал, он был из Верховного суда? — Руфус кивнул. — Так вот, они его убили. Его звали Майкл Фиске. В любом случае, они его прикончили. Я видел в новостях по телевизору, перед тем как пойти к тебе.

Руфус опустил глаза.

— Проклятье… я так и думал, что они с ним разберутся.

— Он поступил глупо, когда заявился в тюрьму.

— Он пытался мне помочь. Проклятье, — повторил Руфус и замолчал.

А грузовичок продолжал ехать вперед.

Глава 29

Следуя указаниям Джона, Сара доехала до района, где жил его отец, на окраине Ричмонда, и свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку. Трава кое-где стала коричневой после очередного жаркого и влажного ричмондского лета, но пышные клумбы перед домом выглядели ухоженными и явно не знали недостатка в воде.

— Ты вырос в этом доме?

— Другого у моих родителей никогда не было, — Фиске огляделся по сторонам и покачал головой. — Я не вижу машины отца.

— Может, она в гараже.

— Там нет места. Он работал механиком сорок лет и накопил кучу разного хлама. Он ставит машину на подъездной дорожке. — Джон взглянул на часы. — Интересно, где отец может быть?

Он выбрался из машины, и Сара вслед за ним.

Джон посмотрел на нее через крышу.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь.

— Я пойду с тобой, — быстро ответила она.

Фиске отпер входную дверь, и они вошли в дом. Джон включил свет. Миновав маленькую гостиную, они оказались в прилегающей к ней столовой, и Сара увидела коллекцию фотографий, стоявших на столе. На одной был изображен Джон Фиске в футбольной форме, на лице следы крови, на коленях пятна травы, потный и очень сексуальный. Через секунду она поняла, что ведет себя неприлично и, почувствовав вину, отвернулась и принялась рассматривать другие снимки.

— Похоже, вы с Майклом активно занимались спортом.

— Майкл был настоящим спортсменом в нашей семье. Все рекорды, которые я устанавливал, он побивал. Причем легко.

— Я смотрю, у вас была спортивная семья.

— А еще он был отличником в своем классе, со средним баллом существенно выше четырех и практически высшим на экзаменах на выявление академических способностей и при поступлении на юридический факультет.

— Твои слова звучат так, будто ты им гордился.

— Им многие гордились, — сказал Джон.

— А ты?

— Кое-что в нем вызывало мою гордость, но не всё.

Сара взяла со стола фотографию.

— Ваши родители?

— Тридцатая годовщина их свадьбы, до того как мама заболела.

— Они выглядят счастливыми.

— Они и были счастливы, — быстро сказал Джон. Ему стало не по себе от того, что она видит эти напоминания о его прошлом. — Подожди здесь.

Он отправился в заднюю комнату, которая когда-то была их с Майком спальней, а теперь превратилась в маленький кабинет, и включил автоответчик. Отец не прослушал его сообщения. Джон уже собирался выйти из комнаты, когда его взгляд упал на бейсбольную перчатку, лежавшую на полке, и он взял ее в руки. Когда-то она принадлежала его брату. Резинка кармашка порвалась, но кожа была тщательно смазана маслом — разумеется, отцом. Майк был левшой, но они не могли позволить себе купить для него специальную перчатку, поэтому Майк научился ловить мяч, снимать перчатку и делать бросок. Причем с такой скоростью, что бросок у него получался даже лучше, чем у правшей. Джон помнил его быстрые, ловкие движения и мелькание рук и подумал, что для его брата не существовало никаких препятствий. Он положил перчатку на место и вернулся к Саре.

— Он не прослушал мои сообщения.

— Есть какие-то идеи, куда он мог уехать?

Джон задумался на мгновение и щелкнул пальцами.

— Папа обычно говорит миссис Герман.

Пока его не было, Сара снова оглядела комнату и увидела маленькое письмо в рамке на деревянной подставке, вокруг которого была обернута лента с медалью. Она взяла ее в руки и прочитала письмо. Медаль за отвагу, выдана патрульному Джону Фиске, о чем и говорилось в письме. Быстро подсчитав в уме, девушка пришла к выводу, что Джон получил медаль незадолго до того, как ушел со службы в полиции. Она так и не знала, почему он принял такое решение, а Майкл не рассказывал. Услышав, что открылась задняя дверь, Сара быстро вернула на место медаль и письмо.

— Отец в трейлере, — сказал Джон, войдя в комнату.

— В каком трейлере?

— У реки. Он ездит туда рыбачить. На лодке.

— А ты можешь ему позвонить?

Джон покачал головой.

— Там нет телефона.

— Ладно, тогда поехали. Где это находится?

— Ты уже сделала сегодня гораздо больше, чем того требует долг.

— Мне не сложно, Джон.

— Туда добираться полтора часа.

— Ну, эта ночь уже все равно вышла за рамки обычной.

— Ты не против, если я поведу? Дорога туда не самая лучшая и проходит в стороне от шоссе.

Сара бросила ему ключи.

— Я уже начала бояться, ты не попросишь, — сказала она.

Глава 30

— Давай я скажу тебе, что произошло. Среди прочего ты позволил ему сбежать.

— Прежде всего я ничего ему не позволял. Я думал, что у него вонючий сердечный приступ. Он был прикован к кровати, перед дверью в палату стоял охранник, и никто не должен был знать, что он в больнице, — почти крикнул Рэйфилд в телефонную трубку. — Я до сих пор не понимаю, кто мог сообщить об этом его брату.

— Насколько я понимаю, его брат — герой войны и прошел великолепную подготовку в том, что касается умения избежать плена… Просто потрясающе.

— Нам это только на пользу.

— Ну-ка объясни, Фрэнк.

— Я приказал своим людям стрелять на поражение. Они нашпигуют обоих пулями, как только появится такая возможность.

— А что, если он успеет кому-нибудь все рассказать?

— Что именно? Что он получил письмо из армии, в котором говорится то, что он не может доказать? В данный момент у нас на руках имеется мертвый клерк из Верховного суда, что делает нашу задачу заметно сложнее.

— Ну, насколько я понимаю, мы хотели получить еще и мертвого сельского адвоката, но что-то я не помню, чтобы мне попадался на глаза его некролог.

— Райдер уехал из города.

— Отлично. Будем надеяться, что он вернется из отпуска и при этом не успеет пообщаться с ФБР.

— Я не знаю, где он, — сердито рявкнул Рэйфилд.

— Должен тебе напомнить, Фрэнк, что в армии есть разведка. Не хочешь воспользоваться ее услугами? Разберись с Райдером, а потом сосредоточься на поисках Хармса и его брата. Когда найдешь эту парочку, закопай их как можно глубже. Надеюсь, ты меня понял. — И в трубке раздались короткие гудки.

Рэйфилд швырнул ее на рычаг и уставился на Вика Тремейна.

— Все катится псу под хвост.

Тремейн пожал плечами.

— Когда мы прикончим Райдера, а потом тех двух ублюдков, мы сможем уволиться и спокойно отправиться домой, — сказал он скрипучим голосом, который, однако, отлично годился для того, чтобы отдавать приказы солдатам.

— Мне все это не нравится. Мы тут не на войне.

— Мы на войне, Фрэнк.

— Необходимость убивать никогда не беспокоила тебя, так ведь, Вик?

— Меня беспокоит только успех нашей миссии.

— Ты хочешь сказать, что, когда ты нажал на спусковой крючок, чтобы расправиться с Фиске, ты ничего не почувствовал?

— Миссия выполнена. — Тремейн оперся ладонями о стол Рэйфилда и подался вперед. — Фрэнк, мы через многое прошли вместе, на войне и не только. Но позволь я тебе кое-что скажу: я в армии тридцать лет, и последние двадцать пять в разных военных тюрьмах вроде этой, хотя я вполне мог найти гражданскую работу, за которую мне платили бы гораздо больше. Мы все заключили договор, чтобы уберечься от глупости, совершенной нами давным-давно. Я свою часть сделки выполнил — нянчился с Хармсом, пока остальные наслаждались жизнью. Сейчас, в дополнение к моей военной пенсии, у меня на офшорном счете имеется чуть больше миллиона долларов. На случай, если ты забыл, у тебя тоже. Такова наша компенсация за годы, которые мы потратили на это дерьмо. После всего, через что мне пришлось пройти, никто и ничто не помешает мне насладиться моими деньгами. Руфус Хармс сбежал — это лучшее, что он для нас сделал. Теперь у меня есть железобетонная причина пристрелить его, и никто не задаст ни одного вопроса. В тот момент, когда сукин сын испустит свой последний вздох, моя форма отправится отдыхать в компании с шариками от моли. Навсегда.

Тремейн выпрямился.

— И еще, Фрэнк: я уничтожу каждого, кто хотя бы попытается мне помешать. — Его глаза превратились в черные точки, когда он произнес эти слова. — Каждого.

Глава 31

По дороге к трейлеру Джон остановился возле круглосуточного магазина; Сара осталась в машине. Ржавая вывеска «Эссо» громко стукнула от порыва ветра, и девушка от неожиданности подскочила на месте. Когда Фиске вернулся, она с удивлением посмотрела на две упаковки «Будвайзера» по шесть бутылок в каждой.

— Ты собираешься утопить свои печали в спиртном? — спросила Сара.

Джон проигнорировал ее вопрос.

— Как только мы туда доберемся, ты уже не сможешь вернуться назад самостоятельно. Это место действительно находится посреди пустоты, иногда даже я начинаю там плутать.

— Я готова переночевать в машине.

Примерно через полчаса Фиске сбросил скорость, свернул на узкую, усыпанную гравием тропинку и подъехал к маленькому домику, в котором не горел свет.

— Здесь полагается регистрироваться и платить гостевую пошлину, прежде чем въезжать на территорию, — объяснил он. — Я сделаю это перед тем, как мы уедем завтра.

Он проехал мимо домика и направился в центральную часть лагеря. Сара смотрела на трейлеры, которые стояли, образуя улицы. Большинство были ярко освещены рождественскими фонариками, и почти у всех имелись флагштоки либо на самом трейлере, либо на крыльце, или воткнутые в цемент. Благодаря сверкающим гирляндам и лунному свету все вокруг было на удивление хорошо освещено. Они проехали мимо клумб с поздними цветами бальзамина, красными и розовыми хризантемами. Некоторые домики украшали заросли клематиса. И повсюду Сара видела уличные статуи из металла, мрамора и каучука. Кое-где попадались грили из шлакобетона, а еще имелась большая коптильня; в горячем, влажном воздухе висели смешанные и очень соблазнительные ароматы жареного мяса и угля.

— Это место похоже на маленький имбирный городок, построенный гномами, — сказала Сара, которая посмотрела на многочисленные флагштоки, и добавила: — Очень патриотичными гномами.

— Многие здесь из Американского легиона и Организации ветеранов иностранных войн. У моего папы один из самых высоких флагштоков. Во время Второй мировой войны он служил в военно-морском флоте. А рождественские фонарики, которые горят круглый год, стали традицией давным-давно.

— Вы с Майклом проводили здесь много времени?

— У моего отца была всего неделя отпуска, но мама по несколько раз за лето привозила нас сюда на две недели. Кое-кто из стариков научил нас ходить под парусом, плавать и ловить рыбу. У папы никогда не хватало на это времени. Зато с тех пор, как вышел на пенсию, он с лихвой наверстал упущенное.

Джон остановил машину перед трейлером, выкрашенным в мягкий голубой цвет, с яркими разноцветными гирляндами. «Бьюик» отца с наклейкой «Поддержите местную полицию» на бампере стоял рядом с трейлером. Перед ним тянулась клумба с буйно цветущими хостами. Рядом с «Бьюиком» Сара заметила гольфмобиль. Флагшток перед трейлером уходил в небо не меньше чем на тридцать футов.

Фиске посмотрел на «Бьюик».

— По крайней мере, он точно здесь.

И подумал: «Ну вот, Джон, больше никаких отсрочек».

— Здесь поблизости есть поле для гольфа? — спросила Сара.

— Нет, а что?

— Тогда что здесь делает гольфмобиль?

— Хозяева участка для трейлеров покупают в клубах подержанные гольфмобили. Дороги тут довольно узкие, и хотя доехать на машине до трейлера можно, на территории вокруг они бесполезны. А люди сюда приезжают по большей части пожилые. Так что они ездят на гольфмобилях.

Он выбрался из машины с двумя упаковками пива, но Сара осталась сидеть, и Джон вопросительно на нее посмотрел.

— Я подумала, что, возможно, ты захочешь поговорить с отцом без меня.

— После всего, через что мы прошли сегодня вместе, думаю, ты заслужила право идти со мной до конца. Но я пойму, если ты не захочешь. — Он взглянул на трейлер и почувствовал, как его медленно покидает решимость. Повернувшись к Саре, добавил: — Но компания мне не помешала бы.

Девушка кивнула.

— Хорошо, дай мне минуту.

Она опустила зеркало, проверила лицо и волосы, поморщилась и, потянувшись за сумкой, постаралась исправить ситуацию при помощи помады и маленькой щетки для волос. Сара страшно вспотела, платье липло к телу, а с волосами, которые торчали в разные стороны из-за дождя и сырости, и вовсе ничего нельзя было сделать. Она понимала, что беспокоиться о внешности в данных обстоятельствах глупо, но чувствовала себя здесь лишней, а потому обратилась к единственно доступному способу успокоиться.

Вздохнув, Сара вернула зеркало на место, открыла дверцу и вышла. Пока они шли к деревянному крыльцу, девушка попыталась поправить платье и пригладить волосы. Джон заметил это и сказал:

— Ему будет все равно, как ты выглядишь, после того, что я ему сообщу.

Сара вздохнула.

— Я знаю. Просто не хочу выглядеть страшилой.

Фиске сделал глубокий вдох и постучал в дверь, потом подождал и снова постучал.

— Папа!

Еще подождал и опять постучал, уже громче.

— Папа, — позвал он, продолжая стучать в дверь.

Наконец они услышали какое-то движение в трейлере, потом зажегся свет, открылась дверь, и наружу выглянул отец Фиске, Эд. Он оказался таким же высоким, как сын, и очень худым, хотя не вызывало сомнений, что когда-то он был очень сильным человеком и оба его сына пошли в него. Впрочем, часть силы осталась с ним до сих пор, и мощные руки Эда напоминали два пропеченных солнцем куска дерева. Сара смогла разглядеть их, потому что он открыл дверь в майке. А еще она отметила глубокий загар и морщинистое лицо с начинающими обвисать щеками, редеющие, вьющиеся, но совершенно седые волосы с редкими вкраплениями черного на висках. Однако не вызывало сомнений, что в молодости Эд был красивым мужчиной. Сара несколько мгновений рассматривала его бакенбарды, решив, что они, вероятно, являют собой напоминание о семидесятых. Эд вышел к ним босиком и в штанах с наполовину застегнутой молнией и совсем не застегнутой пуговицей, из-за чего наружу торчали полосатые боксеры.

— Джон? Что, черт подери, ты тут делаешь?

Широкая улыбка расцвела у него на лице, но, увидев Сару, он смутился, повернулся к ним спиной и принялся возиться со штанами, пока не привел их в порядок. И снова посмотрел на них.

— Папа, мне нужно с тобой поговорить.

Эд Фиске снова взглянул на Сару.

— Извини, это Сара Эванс, — сказал Джон.

— Здравствуйте, мистер Фиске, — поздоровалась она, стараясь, чтобы ее голос прозвучал одновременно приятно и нейтрально, и протянула руку.

Отец Джона пожал ее.

— Называйте меня Эд, Сара; рад с вами познакомиться. — Он снова с любопытством посмотрел на сына. — Итак, что же все-таки случилось? Вы собираетесь пожениться или что-то в таком же духе?

Фиске взглянул на Сару.

— Нет. Она работала с Майком в Верховном суде.

— О проклятье, и куда только подевались мои манеры… Заходите внутрь, пожалуйста. У меня там работает кондиционер, а тут такая духота…

Они вошли в трейлер. Эд показал на старый, потрепанный диван, и Джон с Сарой уселись на него. Старик принес металлический стул из крошечной столовой и сел напротив.

— Извините, что долго не открывал. Я спал.

Сара оглядела маленький трейлер, отделанный внутри тонкими листами фанеры, потемневшей и с пятнами тут и там. На одной стене висели несколько чучел рыб, прикрепленных к пластинам, у другой стоял дробовик. В углу девушка заметила длинный круглый контейнер, из которого торчали удочка и спиннинг. На столике в крошечной столовой лежала газета.

Дальше находилась такая же маленькая кухонька с раковиной и небольшим холодильником. В одном углу стояло потертое кресло, в другом, напротив, — телевизор. В трейлере имелось только одно окно, на потолке работал вентилятор, и воздух внутри был приятно прохладным. Сара даже начала дрожать, привыкая к смене температуры. На полу лежал дешевый, неровный линолеум, частично прикрытый тонким ковриком.

Сара сделала вдох и закашлялась. В трейлере было так накурено, что ей казалось, будто она видит клубы сигаретного дыма. Словно отвечая на ее мысли, Эд взял пачку «Мальборо» со стоявшего сбоку столика, ловко засунул сигарету в рот, закурил и выдул дым в коричневый от никотина потолок. Потом поставил перед собой пепельницу, стряхнул в нее пепел, упер руки в колени и подался к ним. Сара заметила, что у него ненормально толстые пальцы, ногти потрескались и местами потемнели от чего-то, похожего на масло. И тут она вспомнила, что Эд был механиком.

— Итак, что привело вас сюда в такое позднее время?

Джон протянул отцу упаковку с пивом.

— Плохие новости.

Старший Фиске напрягся и, прищурившись, посмотрел на них сквозь дым.

— Речь не о твоей маме. Я видел ее на днях, с ней всё в порядке.

Когда Эд произнес это, он бросил быстрый взгляд на Сару, и выражение его лица сказало все без слов — она «работала» с Майком.

Он снова посмотрел на Джона.

— Давай, скажи уже то, что должен, сынок.

— Майк умер, папа.

Когда Джон замолчал, у него появилось ощущение, будто он услышал это известие в первый раз, и почувствовал, как его лицо налилось краской, словно он слишком сильно наклонился над огнем. Возможно, он ждал встречи с отцом, хотел объединить свое горе с его… Он мог в такое поверить.

Джон чувствовал, что Сара смотрит на него, но не сводил глаз с отца. Наблюдая, как его накрыло отчаяние, он неожиданно обнаружил, что задыхается.

Эд вынул изо рта сигарету и уронил пепельницу, так сильно у него дрожали руки.

— Как?

— Ограбление. По крайней мере, так думают в полиции. — Джон помолчал и произнес очевидные слова, потому что знал: отец его спросит. — Кто-то его застрелил.

Эд вытащил банку пива из пластикового держателя, вскрыл ее и выпил все одним большим глотком. Сара смотрела, как поднимается и опускается его адамово яблоко.

Эд раздавил банку, прижав ее к ноге, и швырнул в стену. Потом встал, подошел к маленькому окошку и выглянул наружу. Сигарета висела у него на губе, он сжимал и разжимал кулаки, вены на предплечьях разбухали и снова опадали.

— Ты его видел? — спросил он, не поворачиваясь.

— Я ходил днем на опознание.

Его отец с перекошенным от ярости лицом резко развернулся к нему.

— Сегодня днем? Почему ты столько ждал, прежде чем сообщить мне это, мальчик?

Джон встал.

— Я пытался разыскать тебя целый день. Оставлял сообщения на автоответчике. Я узнал, что ты здесь, только после того, как спросил миссис Герман.

— С нее ты должен был начать, — возмутился его отец. — Ида знает, где я нахожусь. И тебе это известно.

Он сделал шаг к ним и сжал одну руку в кулак.

Сара, которая встала с дивана вместе с Джоном, отшатнулась, бросила взгляд на дробовик и вдруг спросила себя, заряжен ли он.

Джон подошел к отцу.

— Папа, как только я узнал про Майка, я позвонил тебе, а потом поехал домой. После этого мне пришлось отправиться в морг. Было совсем не просто опознавать тело Майка, но я это сделал. А дальше мой день вообще покатился по наклонной. — Он с трудом сглотнул, неожиданно почувствовав вину от того, что реакция отца причинила ему больше боли, чем известие о смерти брата. — Давай не будем ссориться из-за времени, ладно? Это не вернет нам Майка.

Когда он заговорил, казалось, гнев, наполнявший Эда, отступил, хотя спокойные, рациональные слова никак не объясняли и не уменьшали боль, которая его наполняла. Никто еще не придумал правильных слов, и не было человека, способного их произнести. Эд снова сел, мотая головой из стороны в сторону, а когда поднял ее, Сара увидела в его глазах слезы.

— Я всегда говорил, что не стоит гоняться за дурными вестями, они добираются до тебя быстрее хороших… Намного быстрее.

У него дрогнул голос, и он рассеянно затушил сигарету о ковер.

— Я знаю, папа, знаю.

— Они поймали того, кто это сделал?

— Пока нет. Они работают. Дело поручили отличному детективу, и я в некотором смысле ему помогаю.

— В округе Колумбия?

— Да.

— Мне никогда не нравилось, что Майк уехал туда работать.

Он мрачно посмотрел на Сару, которая окаменела под его обвиняющим взглядом.

— Людей там убивают из-за ерунды, — наставив на нее толстый палец, заявил он. — Безумные ублюдки…

— Папа, сегодня такое происходит повсюду.

Сара сумела взять себя в руки.

— Мне очень нравился Майкл, и я глубоко уважала вашего сына. Все в суде считали его замечательным. Мне очень, очень жаль, что так случилось.

— Он был замечательным, — повторил Эд. — Да, черт подери, был. Я никогда не мог понять, как у нас мог родиться такой сын.

Джон стоял и смотрел в пол, и Сара заметила боль у него на лице.

Эд огляделся по сторонам, и хорошие воспоминания о прежних временах, которые они проводили здесь вместе, начали наступать на него со всех сторон.

— У него были мозги от матери. — Нижняя губа Эда на мгновение дрогнула. — По крайней мере, пока она их не лишилась.

Он глухо всхлипнул и повалился на пол.

Джон опустился на колени рядом и обнял его, и Сара увидела, как у обоих задрожали плечи.

Девушка смотрела на них, не зная, что делать. Ей было неловко, что она стала свидетельницей столь личного момента, и Сара пыталась решить, не следует ли просто уйти к машине. Наконец, она отвернулась и закрыла глаза, перестав сдерживать собственные слезы, которые капали на дешевый ковер.

Через полчаса Сара сидела на крыльце и пила из банки теплое пиво. Ее туфли стояли рядом; она рассеянно массировала пальцы и смотрела в темноту, которая время от времени вспыхивала яркой точкой пролетавшего мимо светлячка. Сара убила комара и вытерла струйку пота, стекавшего по ноге. Прижав банку с пивом ко лбу, она раздумывала, стоит ли пойти в машину, включить там кондиционер и попытаться уснуть.

В этот момент открылась дверь, и наружу вышел Джон. Он переоделся в выцветшие джинсы и рубашку с коротким рукавом и тоже был босиком. В руках Джон держал две банки пива. Он уселся рядом с Сарой.

— Как твой отец?

— Спит или, по крайней мере, пытается, — пожав плечами, ответил Джон.

— Он поедет назад с нами?

Джон покачал головой.

— Собирается завтра вечером приехать ко мне домой. — Он взглянул на часы и обнаружил, что скоро рассвет. — То есть уже сегодня. Мне нужно будет забежать к себе по дороге назад, чтобы переодеться.

Сара посмотрела на свое платье.

— Да уж, переодеться было бы хорошо… А это откуда?

— Я оставил тут вещи, когда в прошлый раз приезжал порыбачить.

Сара стерла пот со лба.

— Господи, какая здесь жуткая влажность…

Фиске посмотрел в сторону леса.

— Ну, у воды дует прохладный ветерок. — Он подвел ее к гольфмобилю, а когда они поехали по тихой тропинке, протянул банку с пивом. — Холодное.

Сара открыла банку, с удовольствием сделала большой глоток и почувствовала, что настроение у нее слегка улучшилось. Она прижала банку к щеке.

Узкая тропинка вилась среди зарослей вирджинской сосны, остролистов, дубов и черной березы, чья кора сыпалась на землю, точно стружка от карандаша. Потом деревья отступили, и Сара увидела деревянный причал с несколькими привязанными к нему лодками, которые покачивались на волнах.

— Это плавучий док, он установлен на бочках по пятьдесят галлонов, — объяснил Джон.

— Я поняла. А там спуск к воде? — спросила Сара, показав на место, где дорога резко заканчивалась.

Фиске кивнул.

— Чтобы попасть сюда, люди приезжают на машинах по другой дороге. У папы есть маленькая моторная лодка, вон та. — Он показал на белую с красными полосами лодочку, которая подпрыгивала на воде. — Обычно они вытаскивают их на ночь; видимо, он забыл. Он купил ее по дешевке, и мы целый год приводили ее в порядок. Это, конечно, не яхта, но вполне может доставить тебя куда нужно.

— А как называется река?

— Помнишь, когда мы ехали по девяносто пятому, там были знаки, которые указывали на реки Матта, По и Най? — Сара кивнула. — Около Форт-Эй-Пи-Хилл, к юго-востоку от Фредериксберга, они сливаются в одну и превращаются в реку Маттапони.

Джон посмотрел на воду. Мало что оказывало на него такое успокаивающее действие, как скольжение лодки по воде, а еще ему легче думалось.

— Сегодня полная луна, на лодке есть ходовые огни и маяк, и я хорошо знаю эту часть реки. К тому же на воде гораздо прохладнее. — Он вопросительно взглянул на Сару.

Она не колебалась ни минуты.

— Звучит привлекательно.

Они дошли до лодки, и Джон помог ей забраться внутрь.

— Ты знаешь, как отдать швартовы? — спросил он.

— На самом деле я участвовала в соревнованиях, когда заканчивала Стэнфорд.

Джон наблюдал, как она ловко развязала узлы и отдала швартовы.

— Наверное, старушка Маттапони покажется тебе неинтересной, — сказал он.

— Все зависит от того, с кем ты в лодке.

Она села рядом с Фиске, который засунул руку в ящик рядом с капитанским стулом, достал оттуда связку ключей, завел мотор, и они медленно отошли от причала. Когда оказались на середине реки, Джон сдвинул дроссель вперед, и лодка начала набирать скорость. Температура воздуха здесь была градусов на двадцать[259] ниже. Джон положил одну руку на руль, в другой держал банку пива. Сара встала на колени, поднялась над низким ветровым стеклом и раскинула руки в стороны, позволив ветру себя обнять.

— Господи, как же здорово!

Фиске посмотрел на воду.

— Мы с Майком часто плавали тут наперегонки. В некоторых местах река становится довольно широкой, и пару раз я думал, что один из нас или мы оба пойдем ко дну, но кое-что не давало нам остановиться.

— И что?

— Мысль, что победит другой, была для нас невыносима.

Сара, пытаясь пригладить волосы, снова села и развернула свой стул так, что оказалась с Джоном лицом к лицу.

— Ты не возражаешь, если я задам тебе личный вопрос?

Тот напрягся.

— Попробуй.

— Надеюсь, ты правильно меня поймешь…

— Что-то я уже в этом сомневаюсь.

— Почему вас с Майклом связывали не слишком близкие отношения?

— Нет закона, требующего, чтобы братья были близки.

— Но мне кажется, у вас с ним было так много общего. Он очень высоко тебя ценил, а ты явно им гордился. И все же я чувствую, что вам мешали какие-то разногласия. Я просто не могу понять, что пошло не так.

Фиске заглушил мотор, предоставив лодке дрейфовать по течению. Потом он выключил все огни, и единственным источником света осталась луна. Река была очень спокойной, и они находились в самом широком ее месте. Джон закатал штаны, подошел к борту, сел на край и свесил ноги в воду. Сара присоединилась к нему, слегка задрала подол платья и тоже опустила ноги в воду.

Джон смотрел на реку и потягивал пиво.

— Джон, я действительно не пытаюсь выведать ваши секреты.

— А я не в том настроении, чтобы это обсуждать, ладно?

— Но…

Он рубанул по воздуху рукой.

— Сара, это неподходящее место для таких разговоров и, черт побери, совсем не то время.

— Ладно, извини. Просто я к вам хорошо отношусь, ко всем…

Лодка дрейфовала на спокойной воде, и тишину нарушал лишь едва слышный стрекот цикад на берегу.

Наконец Джон пошевелился.

— Знаешь, Вирджиния — такое красивое место… Здесь есть вода, горы, пляжи, история, культура, центры высоких технологий и старые поля сражений. Люди здесь двигаются немного медленнее, немного больше радуются жизни. Я даже представить не могу, как жил бы где-то еще… Проклятье, я и не был больше нигде.

— И у них невероятно замечательные парки для трейлеров, — сказала Сара.

Фиске улыбнулся.

— И это тоже.

— Значит ли твой туристический экскурс, что тема ваших с Майклом отношений официально закрыта? — Сара прикусила язык, когда произнесла последнее слово; дура, выругала она себя.

— Думаю, да.

Джон резко встал, лодка покачнулась, и Сара чудом не свалилась в воду, но он успел ее поймать. Сильно сжав плечо, посмотрел на нее сверху вниз. Она подняла голову, и Фиске увидел огромные, точно луна у них над головами, глаза, ноги, опущенные в воду, и мокрый подол платья там, где его касалась река.

— Не хочешь искупаться? — спросила Сара. — Чтобы немного охладиться.

— У меня нет плавок и купальника для тебя, — сказал он.

— Ну, моя одежда уже все равно промокла.

Он затащил ее в лодку, потом подошел к мотору, и его рев разогнал тишину.

— Почему бы нам не искупаться здесь?

— Слишком сильное течение.

Джон развернул лодку в сторону причала. Когда до него оставалась примерно четверть пути, он направил ее к берегу, где тот постепенно спускался к воде, и, когда они оказались совсем близко, Сара разглядела пятидесятигаллоновые бочки, закрепленные примерно в двадцати футах друг от друга и связанные веревками, так что получился бассейн прямоугольной формы.

Джон заглушил мотор рядом с одной из бочек, позволив инерции толкать их вперед, пока не смог протянуть руку и достать до большого контейнера. Затем он привязал веревку к крючку, приделанному к бочке, и для надежности бросил через борт маленький якорь — на самом деле галлонное ведро от краски, заполненное бетоном.

— Внутри веревок в самом глубоком месте восемь футов. Всю территорию окружает проволочная сетка, которая идет до самого дня. Это чтобы, если тебя подхватит течение, ты не оказалась в Алабаме.

Когда Сара начала снимать платье, Джон быстро отвернулся, и она улыбнулась.

— Джон, не будь ханжой. Мой купальник открывает гораздо больше.

Оставшись в лифчике и трусиках, девушка спрыгнула за борт и через мгновение появилась над водой.

— Я отвернусь, если ты такой стеснительный, — крикнула она.

— Думаю, я посижу в лодке.

— Да ладно тебе, я не кусаюсь.

— Я немного староват для купания нагишом, Сара.

— Вода просто замечательная.

— Похоже на то.

Джон по-прежнему не шевелился и не попытался к ней присоединиться.

Не в силах скрыть разочарования, Сара наконец отвернулась и поплыла прочь, сильными гребками вспенивая воду.

Наблюдая за ней, Джон рассеянно провел пальцем по всей длине шрама, прикоснувшись к двум выпуклостям, оставшимся после того, как в его тело вошли пули. Сообразив, что делает, он быстро убрал руку и сел.

В голове у него то и дело возникало имя «Хармс». Заявление in forma pauperis, скорее всего, поступило от заключенного, если написанный от руки документ являлся заявлением. Джон поерзал на своем месте и снова посмотрел на Сару. Он едва различал ее в лунном свете, но видел, что она лежит на воде на мелководье. А вот наблюдает она за ним или нет, понять не смог.

Фиске смотрел на реку, медленно возвращаясь в прошлое. Он мысленно услышал плеск воды и увидел, как двое мальчишек плывут изо всех сил: один немного впереди, другой за ним. Иногда побеждал Майк, в другие разы — Джон. А потом они так же отчаянно плыли назад. День за днем пацаны становились все более загорелыми, худыми и сильными. Как они тогда радовались жизни… Никаких забот и сердечной боли. Плавали, исследовали лес, поглощали сэндвичи с колбасой и майонезом на ланч; на обед насаживали сосиски на выпрямленные металлические вешалки и жарили их на углях, пока те не лопались. Сколько было тогда радостных моментов… Джон отвернулся от воды и заставил себя сосредоточиться.

Если Хармс заключенный, найти его не составит труда. Будучи бывшим копом, Фиске знал, что ни одна категория людей в Америке не контролируется больше, чем заключенные, которых насчитывается около двух миллионов. Страна может не знать, где находятся все ее дети или бездомные, но с религиозным фанатизмом следит за теми, кто сидит в тюрьме. И бо€льшая часть информации сейчас содержится в базах данных…

Джон оглянулся и обнаружил, что Сара плывет к лодке. Он не заметил огонька сигареты мужчины, который сидел на берегу и наблюдал за ними.

Через пару минут Фиске уже помогал Саре забраться в лодку, и она, тяжело дыша, села на палубу.

— Давно я столько не плавала…

Джон, не глядя на нее, протянул полотенце, которое достал из маленькой каюты; Сара быстро вытерлась и надела платье. Когда она отдавала ему полотенца, их руки соприкоснулись, и это заставило Джона посмотреть на нее. Она все еще не отдышалась, и его загипнотизировали ее едва заметно трепетавшие веки.

Джон молча, мгновение не сводил с нее глаз, потом взглянул на небо, и она повернула голову, пытаясь понять, что он там увидел. Вокруг темных участков начали расцветать розовые пятна — начался рассвет. И куда бы они ни посмотрели, все вокруг окутывало мягкое сияние нового дня. Лодка тихонько покачивалась на воде, а деревья, листья и реку окутывало мерцающее покрывало.

— Как красиво, — едва слышно проговорила Сара.

— Да, очень, — сказал Джон.

Снова повернувшись к нему, девушка протянула руку, сначала медленно, пытаясь понять, как он отреагирует на то, что она делает, пальцами прикоснулась к подбородку, потом положила на него ладонь, чувствуя уколы щетины. Ее рука начала подниматься по щеке к глазам, дотронулась до волос — каждое движение мягкое, неспешное, исполненное нежности.

Когда Сара прижала руку к затылку Джона и потянула его к себе, она почувствовала, что он дернулся назад, и у нее задрожали губы, когда она увидела его блестящие глаза. Сара убрала руку и отошла на шаг.

Джон неожиданно посмотрел вдаль, на воду, будто снова увидел двух парней, плывущих куда-то изо всех сил, и, повернувшись к ней, сказал просто, хотя его голос слегка дрогнул:

— Мой брат умер, Сара. Мне сейчас очень паршиво.

Он попытался еще что-нибудь сказать, но не нашел подходящих слов.

Девушка медленно отошла и села на одно из сидений. Она вытерла глаза, потом смущенно вцепилась в подол юбки, попыталась ее разгладить и отжать воду. Ветер задул сильнее, и лодка закачалась на волнах.

— Мне действительно очень нравился твой брат, — сказала она, взглянув на Джона. — И безумно жаль, что он умер. — Она посмотрела вниз, как будто искала правильные слова на дне лодки, возле своих ног. — И мне очень стыдно за то, что я сделала.

Джон отвернулся.

— Я мог бы раньше что-нибудь сказать тебе. — Он поднял на нее глаза, и она увидела на его лице смущение. — Не знаю, почему я этого не сделал…

Она встала и обхватила себя за плечи.

— Я немного замерзла. Давай возвращаться.

Фиске поднял якорь, завел мотор, и они направились к причалу, не в силах посмотреть друг на друга из страха перед тем, что могло произойти, несмотря на только что произнесенные слова.

Мужчина с сигаретой, сидевший на берегу, ушел в тот момент, когда Сара приблизилась к Джону.

Глава 32

Фиске и Сара причалили, закрепили лодку и молча зашагали к гольфмобилю, но звук шагов заставил Джона обернуться.

— Папа? Что ты здесь делаешь?

Отец не ответил ему; он лишь молча, вытянув перед собой руки, шел к ним.

— Папа, с тобой все в порядке?

Озадаченная Сара наблюдала за ними из гольфмобиля.

Когда мужчин разделял всего фут, старший Фиске бросился вперед и ударил сына кулаком в челюсть.

— Ублюдок! — выкрикнул он.

Джон отступил назад, а Эд сделал шаг вперед и принялся колотить его обоими кулаками.

Джон вырвался из рук отца и, покачнувшись, отступил; губы и нос у него были разбиты в кровь.

— Что, черт побери, с тобой случилось? — крикнул он.

Сара уже почти выбралась из гольфмобиля, но остановилась, когда Эд наставил на нее палец.

— Убирайся отсюда и забери свою шлюху! Ты меня слышал? Убирайтесь, оба!

— Папа, что ты говоришь?

Охваченный яростью Эд снова бросился к сыну, но на этот раз Джон увернулся от его кулаков, обхватил руками и прижал к себе отца, который яростно вырывался, пытаясь снова его ударить.

— Я вас видел, будьте вы прокляты! Вы целовались, полуголые, в то время как твой брат лежит мертвый на столе в морге… Твой брат! — Он так громко выкрикнул эти слова, что у него сорвался голос.

Джон наконец понял, что видел его отец — или подумал, что видел.

— Папа, ничего не было.

— Ублюдок! — Эд пытался вцепиться в волосы сына, одежду, все, до чего мог дотянуться. — Бессердечный сукин сын! — продолжал кричать он.

Его лицо стало пунцовым, он уже с трудом дышал, движения были беспорядочными.

— Прекрати, папа, остановись… У тебя будет сердечный приступ.

Они яростно боролись, скользили по мокрой земле с гравием, чуть не падали, раскачивались из стороны в сторону.

— Мой собственный сын — и такое!.. У меня больше нет сына. Мои сыновья оба умерли сегодня. — Эд буквально выплюнул эти слова в крещендо своей ярости.

Фиске выпустил отца, старик развернулся, без сил рухнул на землю, попытался встать, но не смог. Его футболка пропиталась по€том; смесь запахов алкоголя и табака окутывала его, точно плащ. Джон стоял над ним, тяжело дыша, чувствуя, как кровь смешивается с солеными слезами.

Охваченная ужасом Сара выбралась из машинки, опустилась рядом с Эдом на колени и мягко положила руку ему на плечо. Она не знала, что сказать.

Эд резко, не глядя, выбросил руку и ударил ее в бедро. Сара вскрикнула от боли.

— Убирайтесь отсюда к чертям собачьим, оба. Немедленно! — взревел он.

Фиске взял Сару за руку и поставил ее на ноги.

— Пойдем, Сара. — Он посмотрел на отца. — Папа, пригони назад гольфмобиль.

Когда Джон и Сара вошли в лес, они все еще слышали крики старика.

Девушка, у которой сильно болела нога, а глаза застилали слезы, сказала:

— О Господи, Джон, это я виновата…

Он промолчал. Внутри у него все горело огнем. Боль еще никогда не была такой сильной, и ему стало страшно. Он вспомнил сдержанные, равнодушные предупреждения дюжин врачей, невольно пошел быстрее, и Саре пришлось за ним почти бежать, чтобы не отстать.

— Джон, Джон, пожалуйста, скажи что-нибудь…

Она потянулась, чтобы стереть кровь с его подбородка, но он оттолкнул ее руку. А потом безо всякого предупреждения побежал.

— Джон! — Сара тоже побежала, но она еще ни разу в жизни не видела, чтобы человек так быстро набирал скорость. — Джон! — закричала она. — Пожалуйста, вернись. Остановись! Пожалуйста!

В следующее мгновение тропинка свернула, и Фиске скрылся среди деревьев.

Сара перешла на шаг, в груди у нее все горело; потом она наступила на ком земли и тяжело рухнула на землю, усыпанную сосновыми иголками. Девушка сидела и всхлипывала, чувствуя, что на бедре, в том месте, куда ее ударил Эд, расползается синяк, и оно болит все сильнее.

Через пару минут Сара вздрогнула, когда на ее плечо опустилась рука, и в ужасе подняла голову, уверенная, что Эд пришел, чтобы избить ее за то, что она оскорбила память его погибшего сына.

Джон тяжело дышал, его футболка промокла от пота, кровь на лице уже начала засыхать.

— Ты в порядке?

Сара кивнула и встала, сжав зубы, потому что боль в ноге становилась все сильнее. Если слепой удар Эда причинил ей такие страдания, она даже представить не могла, что чувствовал Джон после прямого удара в лицо. Она прислонилась к нему, когда он наклонился, приподнял подол ее платья и стал изучать ногу.

— Большой синяк, — сказал он, покачав головой. — Он не понимал, что делает. Мне очень жаль.

— Я это заслужила.

С помощью Фиске Сара смогла идти почти нормально.

— Мне очень жаль, Джон, — сказала она. — Это… кошмар какой-то.

Когда они уже почти дошли до трейлера, Джон что-то сказал, и сначала ей показалось, что он обращается к ней, но она ошиблась.

Он снова повторил это, очень тихо, глядя прямо перед собой, медленно, недоверчиво качая головой.

— Извини.

Инстинктивно Сара поняла, что его слова обращены не к ней — возможно, к бушующему старику, оставшемуся у причала. Или к мертвому брату?

Когда они добрались до трейлера, Сара села на ступеньки, а Джон вошел внутрь. Через минуту он вернулся и принес лед и рулон бумажных полотенец. Сара прижала к ноге лед, завернутый в бумажное полотенце; другой рукой с помощью кубика льда и другого полотенца стерла кровь с его лица и промыла трещину на губе. Когда она закончила, Джон встал и направился к дороге, ведущей в лес.

— Ты куда? — спросила Сара.

— За отцом, — ответил он, не оборачиваясь.

Девушка смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Тогда она с трудом поднялась в трейлер и привела себя в порядок в маленькой ванной. Там увидела костюм и ботинки Джона и отнесла их в машину. Потом провела рукой по гладкой металлической поверхности флагштока, и ей вдруг стало интересно, сумеет ли Эд поднять сегодня американский флаг. Может быть, оставит его приспущенным в память о сыне… Может, в знак скорби об обоих сыновьях…

Сара вздрогнула от этой мысли, отошла от флагштока и прислонилась к своей машине. Она опасливо поглядывала на лес, словно ждала, что из него вот-вот выскочит какой-то новый ужас.

Из соседнего трейлера вышла немолодая женщина и остановилась, увидев Сару.

Та смущенно улыбнулась.

— Я… подружка Джона Фиске.

Женщина кивнула.

— Тогда доброго вам утра.

— И вам.

Женщина зашагала по дороге, ведущей к маленькому домику на въезде.

Сара, сжимая и разжимая руки, с беспокойством снова посмотрела на лес.

— Где ты, Джон? Когда ты придешь?

Через пятнадцать минут она увидела маленькую машинку. Джон сидел за рулем, его отец безвольно скорчился позади него — судя по всему, спал.

Джон подъехал к трейлеру, осторожно перекинул отца через плечо, поднялся по ступенькам и скрылся внутри. Через несколько минут он вышел, держа в руке дробовик.

— Спит.

— А это зачем? — Сара показала на дробовик.

— Я не собираюсь оставлять его в трейлере.

— Ты же не думаешь, что он кого-нибудь застрелит?

— Нет, но я не хочу, чтобы он засунул дуло себе в рот и нажал на спусковой крючок. Оружие, алкоголь и печальные новости плохо сочетаются. — Он положил дробовик на заднее сиденье. — Будет лучше, если я поведу.

— Твоя одежда в багажнике.

Они сели в машину и через минуту остановились около домика хозяина участка. Джон зашел внутрь, заплатил четыре доллара гостевой пошлины и купил несколько булочек и две упаковки апельсинового сока.

Женщина, которая поздоровалась с Сарой, тоже там была.

— Я видела твою подружку, Джон. Очень славная.

— Хм-м‑м…

— Вы уже уезжаете?

— Ага.

— Бьюсь об заклад, твой отец хотел бы, чтобы вы погостили подольше.

Джон заплатил за еду и не стал ждать, когда ее упакуют.

— Я рискну принять ставку, — сказал он озадаченной женщине, перед тем как вернуться в машину.

Глава 33

Сэмюель Райдер рано приехал в свой офис, после того как уезжал на несколько дней по делам. Шейла еще не пришла, и это его вполне устраивало, потому что он хотел побыть один. Юрист снял телефонную трубку, позвонил в Форт-Джексон, назвался адвокатом Руфуса Хармса и попросил его позвать.

— Его здесь больше нет.

— Прошу прощения? У него пожизненное. Куда он мог деться?

— Извините, но мне не разрешено сообщать данную информацию по телефону. Если вы приедете лично или сделаете официальный письменный запрос…

Райдер швырнул трубку и без сил откинулся на спинку кресла. Неужели Руфус мертв? Вдруг им каким-то образом удалось узнать, что он задумал? Как только Райдер отправил его прошение в Верховный суд, Хармсу не должна была больше угрожать опасность…

Райдер вцепился пальцами в край стола. Если оно попало в суд. Он резко открыл ящик стола и достал белую квитанцию с номером. Зеленая квитанция должна была прийти в его офис. Шейла! Райдер вскочил и бросился к рабочему столу секретарши. Обычно уведомления о вручении корреспонденции лежали в папке с делом. Однако Райдер не завел такую папку для заявления Руфуса Хармса. Проклятье, что она могла сделать с квитанцией?

Словно в ответ на его мысли в дверях появилась секретарша, которая удивилась, увидев его.

— О, вы сегодня рано, мистер Райдер.

— За мое отсутствие скопились кое-какие дела, и я пытаюсь с ними разобраться, — сказал он, постаравшись, чтобы его голос прозвучал спокойно, и начал отступать от стола.

Однако она разгадала его намерения.

— Вы что-то искали?

— На самом деле да. Я отправил письмо с уведомлением о вручении, а потом сообразил, что забыл тебе про него сказать. Очень глупо получилось.

Ее следующие слова заставили его испустить внутренний вздох облегчения.

— Так вот это что… Сначала я подумала, что забыла завести папку для нового дела, и собиралась спросить вас, когда вы вернетесь.

— Значит, уведомление пришло, — сказал Райдер, стараясь скрыть волнение.

Шейла открыла ящик стола и достала оттуда зеленую квитанцию.

— Верховный суд США, — сказала она с благоговением и протянула ему бумажку. — Я еще подумала, неужели мы будем вести с ними какое-то дело, или, может, тут что-то другое…

Райдер нацепил на лицо непроницаемое адвокатское выражение.

— Нет, Шейла, это связано с обычными мероприятиями коллегии. Нам не нужен Вашингтон, чтобы заработать себе на хлеб.

— Тут еще телефонные сообщения, которые поступили, пока вас не было в городе. Я попыталась записать их в порядке важности.

Райдер сжал ее руку и сказал, включив всю имевшуюся в его арсенале галантность:

— Ты — просто образец безупречной секретарши, Шейла.

Она улыбнулась и принялась перебирать бумажки на столе.

Райдер вернулся в свой кабинет, закрыл дверь и посмотрел на квитанцию. Письмо было доставлено, подпись стояла на полагающемся месте. В таком случае где Руфус?

Сэмюель планировал потратить бо€льшую часть утра на обсуждение строительства торгового центра на большом участке земли, который с сороковых годов использовали как свалку для старых машин. Один из тех, с кем он собирался встретиться, прилетел рано утром из Вашингтона в Вирджинию, в Блэксбург, и сейчас ехал в офис Райдера. Несмотря на мысли, занимавшие Райдера, он постарался вести себя максимально спокойно, когда тот появился. Гость привез с собой экземпляр «Вашингтон пост», и, когда Шейла принесла ему чашку кофе, Райдер рассеянно пробежал глазами заголовки. Один из них привлек его внимание. Его собеседник заметил это и сказал, кивком показав на статью, которую читал Райдер:

— Настоящий позор. Он был одним из лучших и самых умных.

А Сэмюель тем временем одними губами произнес заголовок: УБИТ КЛЕРК ВЕРХОВНОГО СУДА.

— Вы его знали? — спросил он, пытаясь убедить себя, что тут не может быть никакой связи, не может быть, и всё.

— Нет, но если он там работал, то наверняка был лучшим из лучших. Убит… Очередное подтверждение того, какие жуткие настали времена. Сегодня никто не может чувствовать себя в безопасности.

Райдер мгновение не сводил с него глаз, потом посмотрел на газету и напечатанную в ней фотографию. Майкл Фиске, тридцать лет. Диплом доктора философии Колумбийского университета, затем Юридическая школа в Вирджинии, где он был главным редактором «Юридического вестника». Старший помощник судьи Томаса Мёрфи. Никаких подозреваемых и улик, если не считать пропавшего бумажника. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Райдер сжал газету в руке, глядя на зернистую, наводящую тоску фотографию убитого адвоката. Такого просто не может быть. Имелся лишь один способ узнать это.

Он извинился и вошел в свой кабинет, откуда позвонил в офис клерков Верховного суда.

— У нас нет в работе дела с именем Хармс, сэр, ни оформленного, ни ждущего регистрации.

— Но я получил уведомление о вручении, в котором говорится, что апелляция вам доставлена.

Голос на другом конце провода повторил те же равнодушные слова.

— Разве вы не отслеживаете поступающую к вам почту? — Вежливый ответ, полученный Райдером, ему совсем не понравился, и он заорал в трубку: — Руфус Хармс гниет на проклятой гауптвахте, а вы не в состоянии проследить за письмами, которые к вам приходят? — И швырнул трубку.

Не вызывало сомнений, что где-то между доставкой письма и его официальной регистрацией прошение Руфуса Хармса исчезло. Как и он сам… Неожиданно Райдер почувствовал, как по спине у него пробежал холодок

Он снова взглянул на газету. Убит клерк из Верховного суда. Все это казалось таким нереальным, притянутым за уши, — впрочем, как и история, которую рассказал Хармс. И тут ему в голову пришла новая, пугающая мысль: если они прикончили Руфуса и клерка, то, вне всякого сомнения, не остановятся на этом. Если им удалось заполучить заявление Руфуса, они знают, что он тоже в этом участвовал. Значит, он может быть следующим в их списке…

«Да ладно, у тебя просто разыгралась паранойя», — попытался успокоить себя Сэмюель. И тут до него наконец дошло — телефонные звонки во время его отсутствия. Он быстро просмотрел их, забрав те, которые посчитал наиболее важными. Имя, проклятое имя…

Райдер принялся копаться в бумагах на своем столе, пока не нашел розовые листки; начал их быстро просматривать, какие-то нечаянно порвал в спешке — и наконец обнаружил тот, что искал. Он смотрел на имя, и кровь медленно отливала от его лица. Майкл Фиске звонил ему — два раза.

О Господи, нет! В его мозгу возникла лавина самых разных образов: жена, квартира во Флориде, взрослые дети, годы тяжелого труда… Нет, он не станет ждать, когда они за ним придут. Юрист нажал на кнопку интеркома и сказал Шейле, что почувствовал себя плохо, попросил передать это посетителю и тем господам, что скоро прибудут, и постараться сделать все, чтобы те остались довольны.

— Сегодня я уже не вернусь, — сказал ей Райдер, промчавшись через приемную.

«Надеюсь, когда-нибудь смогу вернуться. И не в гробу», — мысленно добавил он.

— Хорошо, мистер Райдер. Берегите себя.

Он чуть не рассмеялся, услышав ее пожелание. Затем позвонил домой, перед тем как уехать из офиса, но жена не взяла трубку. По дороге он придумал, что станет делать. Они с женой обсуждали поездку в отпуск поздней осенью — может быть, на острова… последняя порция солнца и теплой воды перед тем, как все покроется льдом. Они вполне могли провести там некоторое время. Райдер предпочитал вложить деньги в то, чтобы остаться в живых, чем обеспечить себя возможностью любоваться закатом во Флориде, которая ему может и не представиться.

Они могли доехать до Роанока, сесть на самолет какой-нибудь местной авиалинии и отправиться в Вашингтон или Ричмонд, а оттуда уже куда угодно. Он скажет жене, что решение пришло к нему спонтанно, хотя раньше он говорил, что такое с ним никогда и ни при каких обстоятельствах не произойдет. Старый, добрый, надежный Сэм Райдер… В жизни только и делал, что много работал, оплачивал счета, растил детей, любил жену и пытался урвать хотя бы немного счастья по пути… Господи, я уже начал составлять собственный некролог, вдруг сообразил он.

Он уже не сможет помочь Руфусу, но не сомневался, что тот, скорее всего, мертв. «Прости меня, Руфус, — подумал Райдер. — Но ты сейчас в гораздо лучшем месте, чем тот ад на земле, куда отправили тебя те ублюдки».

Неожиданно ему в голову пришла мысль, от которой Сэмюель чуть было не повернул назад. Он оставил копии бумаг Руфуса в своем кабинете. Следует ли вернуться? Но через мгновение колебаний юрист решил, что жизнь важнее нескольких бумажек. В любом случае, он уже ничего не может с ними сделать.

И Райдер сосредоточился на дороге. Между его офисом и домом не было ничего особо интересного — лишь продуваемые ветром дороги, птицы, иногда появлялся олень или черный медведь. До сих пор уединение не слишком беспокоило Райдера; сейчас же оно наводило ужас. Дома у него имелся дробовик, но он использовал его, чтобы охотиться на куропаток. Райдер пожалел, что оружие осталось в доме.

Он проехал по изгибу дороги в форме локтя, где от падения в пропасть с высоты в пятьсот футов его отделяла только ржавая ограда, нажал на педаль тормоза, чтобы сбросить скорость, — и задохнулся. Тормоза! О Господи, они не работают! Райдер уже собрался закричать, но тормоза справились со своей задачей. «Не позволяй себе лишиться рассудка от страха, Сэм», — предупредил он самого себя. Через несколько минут юрист сделал последний поворот и увидел свой почтовый ящик. Еще через минуту въехал в гараж — и обнаружил там машину жены.

Проходя мимо, он заглянул внутрь — и его ноги, казалось, вросли в цементный пол. Его жена лежала лицом вниз на переднем сиденье. Даже с того места, где он стоял, Райдер видел, как из раны на голове вытекает кровь. Это стало его последним воспоминанием. В следующее мгновение чья-то рука прижала к его лицу тряпку с отвратительным медицинским запахом. Другая вложила что-то в ладонь. Когда Сэмюель опустил глаза, уже начавшие закрываться, он увидел и почувствовал прикосновение еще теплой рукояти пистолета, вокруг которой рука в латексных перчатках сжала его пальцы. Пистолет принадлежал самому Райдеру — он использовал его во время стрельбы по мишеням. Тот самый, что убил его жену. Судя по всему, они сделали это, когда он свернул на подъездную дорожку, — наверное, наблюдали за ним…

Теряя сознание, Райдер повернул голову и заглянул в холодные, прозрачные глаза Виктора Тремейна. Этот человек убил его жену, но все будут считать виноватым его. Впрочем, какая разница? Он тоже мертвец. Когда печальная мысль пронеслась у него в голове, Райдер в последний раз закрыл глаза.

Глава 34

Когда Джон ехал по аллее Джорджа Вашингтона на юг от района Старого города Александрии, он заметил велосипедиста, подобно фантому промчавшегося мимо них по асфальтовой дорожке, параллельной реке и идущей вдоль линии деревьев. Фиске разбудил Сару; она сказала, в каком месте нужно съехать с шоссе, и бросила на него быстрый взгляд. На обратном пути никто из них ни разу не упомянул о столкновении с отцом Джона. Как если б они безмолвно договорились не обсуждать это.

Выполняя указания Сары, Джон свернул на дорогу с щебеночно-асфальтовым покрытием, дальше они поехали по засыпанной гравием дорожке, круто уходящей к воде, и вскоре он остановил машину перед маленьким каркасным коттеджем, чопорным и непреклонным, стоявшим среди неряшливых деревьев, зарослей ежевики и полевых цветов, словно жена священника на церковном пикнике, который стал недопустимо шумным. Деревянную обшивку дома покрасили в белый цвет лет пятьдесят назад, и в глаза сразу бросались черные ставни и широкая кирпичная дымовая труба терракотового цвета. Джон заметил, как по телефонному кабелю пробежала белка, спрыгнула на крышу и по спирали взобралась на трубу.

В углу участка росла индийская сирень в полном цвету, кора которой по цвету и текстуре напоминала замшу. По другую сторону коттеджа высился двадцатифутовый падуб, и из-под его темно-зеленых листьев, словно орнамент, выглядывали красные ягоды. Все пространство между ними занимал темно-пурпурный бересклет, и земля под ним была усыпана алой листвой. За домом Джон заметил лестницу, ведущую к воде. А еще дальше, за лестницей, ему показалось, что он видит верхушку мачты яхты. Фиске взял чистую одежду с заднего сиденья, за которой заходил в свою квартиру, и они вышли из машины.

— Симпатичное место, — сказал он.

Сара потянулась и протяжно зевнула.

— Как только я получила должность клерка в суде, сразу прилетела, чтобы подыскать себе жилье. Сначала хотела взять дом в аренду, но нашла это место — и сразу влюбилась в него. Я тут же отправилась в Северную Каролину, продала ферму и купила коттедж.

— Должно быть, тебе было трудно продать ферму.

Сара покачала головой.

— Умерли обе причины, по которым она имела для меня значение. Осталась лишь земля, но я ничего не умела на ней делать.

Продолжая потягиваться, девушка зашагала к дому.

— Я сварю кофе, — сказала она, посмотрела на часы и застонала: — Я опоздаю на выступления в прениях. Нужно позвонить, но мне страшно.

— Не сомневаюсь, что при данных обстоятельствах они тебя поймут.

— Ты так не думаешь, — с сомнением сказала она.

— У тебя тут есть карта? — спросил Фиске.

— Какая карта?

— Восточной части Соединенных Штатов.

Сара задумалась.

— Посмотри в отделении для перчаток.

Джон наклонился и вытащил карту.

— Что ты ищешь? — спросила Сара по пути в дом.

— Я думаю о восьмистах милях, которые проехал автомобиль Майка.

— И хочешь понять, что находится на расстоянии восьмисот миль отсюда?

— Нет, на расстоянии четырехсот миль. — Сара недоуменно посмотрела на него. — Четыреста миль в одну сторону, но потом он или кто-то другой вернулся обратно, в округ Колумбия.

— Или это могло быть несколько поездок по сотне миль в одну и другую сторону…

Джон покачал головой.

— Человеческие тела, находящиеся в багажнике машины в жаркий день, — не самое приятное соседство. Мне довелось видеть несколько таких трупов, — мрачно добавил он.

Пока Сара варила кофе на кухне, Джон выглянул в окно, выходившее на реку. Отсюда открывался хороший обзор, и он увидел обработанный под давлением деревянный причал и привязанную к нему парусную лодку.

— Ты часто ходишь под парусом? — спросил Фиске.

— Черный или со сливками?

— Черный.

Сара принесла две чашки.

— Не так часто, как я привыкла. В Северной Каролине, где я жила, было мало воды. Я рыбачила с отцом, плавала в пруду, находившемся в нескольких милях от фермы. Но после того как попала в Стэнфорд, по-настоящему увлеклась парусными лодками. Ты не представляешь, каким огромным может что-то быть, до тех пор пока не посмотришь на Тихий океан. Он делает крошечным все, что я видела прежде.

— Никогда там не бывал.

— Сообщи мне, если когда-нибудь решишь туда поехать. Я тебе все покажу. — Она убрала волосы от лица, налила кофе в чашку и протянула ее Джону.

— Я занесу это в мой список, — сухо сказал он.

— У меня только одна ванная комната, так что нам придется принимать душ по очереди.

— Иди первой. Я хочу изучить карту.

— Если я не вернусь через двадцать минут, постучи в дверь; я вполне могу заснуть в душе.

Джон смотрел на карту, пил кофе и ничего не отвечал. Сара остановилась на лестнице.

— Джон? — Он поднял голову. — Надеюсь, ты простишь меня за прошлую ночь. — Она замолчала, словно обдумывала то, что сказала. — Но, если честно, я не думаю, что заслуживаю прощения.

Фиске поставил чашку на стол и посмотрел на Сару. Солнечный свет вливался в окно под удачным углом, освещая ее лицо, акцентировал внимание на искорках в глазах и чувственных изгибах ее губ. Волосы девушки слиплись от речной воды, пота и сна. Косметика, которой она очень мало пользовалась, давно сошла, оставив темные следы на веках и щеках, и все ее тело выдавало невероятную усталость. Эта женщина стала причиной ужасного, возможно, фатального разрыва с отцом, которого он боготворил. Тем не менее Джону пришлось заставить себя забыть о желании сорвать с нее одежду и уложить здесь и сейчас рядом с собой на пол.

— Все заслуживают прощения, — наконец сказал он и вновь углубился в изучение карты.

Пока Сара принимала душ, Джон зашел в комнату, находившуюся справа от кухни. Очевидно, Сара использовала ее в качестве домашнего офиса — там стоял письменный стол, имелся компьютер, висела полка, набитая юридическими книгами, и принтер. Он разложил карту на письменном столе, нашел внизу масштаб, позволявший пересчитывать дюймы в мили, порылся в ящике стола и отыскал линейку.

Используя Вашингтон в качестве центра, Фиске провел линии на север, запад и юг, после чего соединил концы получившихся отрезков. Не рассматривая восточное направление — четыреста миль заканчивались далеко в Атлантическом океане, — он составил список штатов, находившихся внутри получившегося контура, снял телефонную трубку и позвонил в справочную службу. И уже через минуту разговаривал с человеком из Федерального бюро тюрем. Фиске назвал фамилию Хармс и территорию, ограниченную радиусом в четыреста миль. Ему пришло в голову, что Майкл решил навестить Хармса в тюрьме и позвонил своему старшему брату, чтобы попросить у него совета. В таком случае все становилось на свои места. Джон Фиске знал о тюрьмах гораздо больше, чем Майкл.

Когда представитель бюро снова взял трубку и сообщил о результатах поисков, Джон помрачнел.

— Значит, вы уверены, что на данной территории нет тюрьмы, где отбывает срок заключенный с таким именем?

— Я проверил даже федеральные тюрьмы, находящиеся на пару сотен миль дальше.

— Ну а что вы можете сказать о тюрьмах штатов?

— Я могу дать вам телефон для каждого штата. Вам придется связываться с ними отдельно. Вы знаете, какие штаты находятся на обозначенной вами территории?

Джон посмотрел на карту и продиктовал названия штатов. Их оказалось больше дюжины. Потом он записал номера телефонов и повесил трубку.

Немного подумав, Фиске решил проверить сообщения на домашнем и рабочем телефонах — и обнаружил один звонок от страхового агента. Он тут же позвонил агенту, офис которого находился в центральной части округа Колумбия.

— Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего брата, мистер Фиске, — сказала женщина.

— Я не знал, что брат застраховал свою жизнь.

— Иногда наследники ничего не знают. Более того, обычно страховые компании не обязаны отправлять уведомления, даже если мы узнаем о смерти человека, застраховавшего свою жизнь. Если говорить прямо, страховщики обычно не спешат выплачивать страховку.

— Почему же вы позвонили мне?

— Потому что меня ужаснула смерть Майкла.

— Когда он оформил страховку?

— Примерно шесть месяцев назад.

— Но у него нет ни жены, ни детей. Зачем ему было заключать страховой договор?

— Именно по этой причине я и позвонила вам. Он сказал, что в случае своей смерти хотел бы, чтобы у вас были деньги.

Фиске почувствовал, что у него перехватило в горле, и он на несколько секунд отодвинул трубку от уха.

— Нашим родителям деньги намного нужнее, чем мне, — наконец проговорил он.

— Майкл сказал мне, что вы, скорее всего, отдадите деньги им, но он хотел, чтобы часть вы оставили себе. Он считал, что вы используете их лучше, чем ваши родители.

— Понятно… Ну, и о какой сумме идет речь?

— Полмиллиона долларов. — Она прочитала его адрес, чтобы удостовериться, что тот не изменился. — Не знаю, насколько это важно, но я выписала множество страховок, когда люди руководствовались самыми разными мотивами, и далеко не все из них были достойными; и если вы не до конца понимаете, ваш брат очень любил вас. Я бы хотела, чтобы мои отношения с собственным братом были столь же близкими.

Когда Джон повесил трубку, он понял, что с трудом сдерживает слезы. Ему ужасно хотелось ударить кулаком по стене.

Он встал, положил список в карман, вышел из дома, спустился по лестнице, прошел мимо зарослей камыша с одной стороны и папоротника с другой, и ноги сами принесли его на маленький причал. Небо было темно-синим, по нему плыли небольшие облака, ветер усилился, и влажность заметно упала. Джон посмотрел на север, на четырехэтажные особняки стоимостью в миллион долларов, составлявшие внешнее кольцо Старого города, потом на длинный извилистый мост Вудро Вильсона. За гладкой синевой воды начинался берег Мэриленда, усаженное деревьями зеркальное изображение берега Вирджинии. Над водой пролетел самолет, который снижался, приближаясь к находившемуся в нескольких милях Национальному аэропорту. Фюзеляж был так близко, что Джону показалось, будто он мог бы попасть в него камнем.

Когда самолет пролетел и вернулась тишина, Фиске шагнул на нос лодки. Суденышко слегка закачалось; солнечный свет гладил его лицо теплыми пальцами. Джон сел, прислонился к мачте, понюхал холст свернутого паруса и закрыл глаза. Он ужасно устал…

— Я смотрю, ты удобно устроился.

Джон резко проснулся, завертел головой, повернулся и только после этого увидел стоявшую рядом Сару. Она была в черном деловом костюме, белой шелковой блузке и жемчужном ожерелье; волосы она собрала в простой хвост и слегка накрасила губы бледной помадой.

Сара улыбнулась.

— Извини, что разбудила. Ты спал так сладко…

— Давно за мной наблюдаешь? — спросил Джон и сам удивился своему вопросу.

— Довольно давно. Твоя очередь принимать душ.

Он встал и сошел на причал.

— Хорошая лодка.

— Мне повезло, что берег здесь резко опускается к воде. Поэтому я могу не ставить лодку у специального причала для яхт. Если хочешь, могу взять тебя с собой покататься. У нас еще есть время до наступления зимы.

— Может быть.

Фиске прошел мимо Сары к дому.

— Джон? — Он обернулся.

Сара положила руку на перила лестницы и посмотрела на лодку, словно рассчитывала обрести спокойствие, глядя на ее застывший корпус.

— Я помирю тебя с отцом, даже если это будет последним, что я сделаю, — сказала она.

— Это моя проблема. Ты ничего не должна делать.

— Нет, Джон, должна, — твердо сказала Сара.

Тридцать минут спустя Фиске выехал на путь, ведущий к дороге. Перед их машиной неожиданно появились два черных седана, и Джон ударил по тормозам. Сара закричала, Фиске выскочил из машины и застыл на месте, увидев, что на него направлены пистолеты.

— Руки вверх! — рявкнул один из мужчин.

Джон тут же поднял руки.

Сара выбралась из машины и увидела, что из одного черного автомобиля вылезает Перкинс, из другого — агент Маккенна.

Перкинс узнал Сару.

— Уберите оружие, — тут же сказал он двум мужчинам в костюмах.

— Эти люди находятся под моим началом, а не под вашим. Они уберут оружие только после моего приказа, — заявил Маккенна, остановившись перед Фиске.

— Ты в порядке, Сара? — спросил Перкинс.

— Конечно, в порядке. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Я отправил тебе срочное сообщение.

— Я не проверяла. Что случилось?

Взгляд Маккенны остановился на дробовике, лежавшем на заднем сиденье. Он тут же вытащил пистолет и направил его на Фиске. Затем посмотрел на разбитое лицо Джона.

— Этот человек удерживал вас против воли? — спросил агент у Сары.

— Может, пора закончить ваш бредовый спектакль? — спросил Фиске.

Одновременно он опустил руки — и тут же получил неожиданный удар Маккенны в солнечное сплетение. Джон рухнул на колени и застонал, а Сара бросилась к нему и помогла опереться спиной о колесо автомобиля.

— Держи свои проклятые руки поднятыми, пока леди не ответит на вопрос. — Маккенна наклонился и поднял руки Фиске вверх.

— Нет, ради бога, — закричала Сара. — Прекратите! Он меня не удерживал. Оставьте его в покое.

Перкинс шагнул вперед.

— Агент Маккенна… — начал он, но фэбээровец бросил на него холодный взгляд и заставил замолчать.

— У него в машине дробовик, — сказал Маккенна. — Если хотите рисковать своими людьми, дело ваше. Я так не работаю.

К ним подъехал еще один седан, из него выскочили Чандлер и два полицейских офицера из вирджинского отдела полиции в форме и с пистолетами в руках.

— Всем стоять! — рявкнул Чандлер.

Маккенна повернулся к нему.

— Скажите своим людям, чтобы убрали оружие, Чандлер. У меня всё под контролем.

Детектив подошел к агенту.

— Скажите своим людям, чтобы немедленно убрали оружие, Маккенна. Прямо сейчас, или я прикажу своим офицерам арестовать вас за нападение с применением физического насилия. — Маккенна не пошевелился. Чандлер наклонился так, что их лица оказались совсем рядом. — Прямо сейчас, специальный агент Уоррен Маккенна, или вам придется обратиться к адвокату Бюро из участка в Вирджинии. Вы и в самом деле хотите, чтобы это оказалось в вашем досье?

Маккенна решил уступить.

— Уберите оружие, — сказал он своим людям.

— А теперь проваливайте отсюда к дьяволу, — приказал Чандлер.

Маккенна очень медленно отошел от упавшего Фиске, не сводя яростных глаз с Чандлера.

Тот опустился на колени и положил руку Джону на плечо.

— Ты в порядке?

Фиске кивнул и поморщился, не сводя глаз с Маккенны.

— Пожалуйста, объясните, что происходит? — вскричала Сара.

— Сегодня обнаружено тело Стивена Райта, — ответил Чандлер.

Глава 35

Хижина находилась в самом сердце густого леса, в отдаленной части юго-западной Пенсильвании, на границе с Западной Вирджинией. Попасть туда можно было только по грязной, разбитой проселочной дороге. Джош подошел к входной двери. Из-за пояса у него торчала рукоять пистолета, к сапогам прилипла красная глина и сосновые иголки. Грузовик он спрятал под листвой высокого грецкого ореха и для большей безопасности прикрыл камуфляжной сетью. Больше всего Джош беспокоился, что их заметят сверху. К счастью, ночи все еще оставались теплыми. Он не хотел рисковать и разжигать огонь — дым контролировать невозможно.

Руфус уселся на полу, опираясь о стену широкой спиной и положив на колени Библию. Он пил кока-колу, рядом лежали остатки ленча. Он переоделся в одежду, которую ему привез брат.

— Все хорошо?

— Только мы и белки. Как ты себя чувствуешь?

— Невероятно счастлив и ужасно напуган. — Руфус покачал головой и улыбнулся. — Приятно чувствовать себя свободным, сидеть здесь, пить колу и не беспокоиться о том, что кто-то может в любой момент на тебя напасть.

— Охранники или другие заключенные?

— А как ты сам думаешь?

— И те, и другие. Ты же знаешь, я тоже там побывал. Мы могли бы написать книгу.

— Мы надолго здесь останемся?

— Пару дней. Пусть все немного успокоится. Потом мы отправимся в Мексику. Там можно неплохо жить на десятую долю того, что требуется здесь. Я ездил туда несколько раз после войны. У меня в Мексике живет несколько приятелей. Найдут нам лодку, займемся рыбной ловлей, поживем на берегу… Как тебе нравится такая идея?

— Меня устроит даже жизнь в сточной канаве. — Руфус встал. — Я хочу задать тебе вопрос.

Джош оперся о стену и начал нарезать складным ножом яблоко.

— Давай.

— В твоем грузовике полно продуктов, два ружья и пистолет. И одежда, которая сейчас на мне.

— И?..

— Ты что, случайно захватил все это, когда поехал навестить меня в больнице?

Джош забросил в рот дольку яблока.

— Ну, мне же нужно есть. Значит, я должен ходить в магазины, не так ли?

— Верно, но ты не покупал то, что может быстро испортиться, — молоко, яйца или тому подобное. Консервные банки и коробки.

— Я питался консервами в армии. И с тех пор полюбил есть блюда, которые не нужно готовить.

— И ты всегда возишь с собой все свое оружие?

— Может быть, я все еще не пришел в себя после Вьетнама, и у меня развился какой-то там синдром.

Руфус подергал рубашку, которая была размером с одеяло.

— Мой размер найдешь не в каждом магазине. Ты ехал с намерением вытащить меня, верно, Джош?

Его брат закончил с яблоком, выбросил огрызок в открытое окно, вытер липкие от сока руки о джинсы и только после этого посмотрел на брата.

— Послушай, Руфус, я так и не понял, почему ты убил ту маленькую девочку. Но уверен, что у тебя было не все в порядке с головой, когда ты задушил ее. Я получил из армии то письмо и подумал: тут что-то не так. Я не знал, пытались ли они скрыть то, что делали с тобой. Но мне известно, что в наши дни люди сходят с ума и совершают ужасные вещи, и тогда их отправляют в психушку, а после того, как им становится лучше, выпускают на свободу. Ты просидел в тюрьме двадцать пять лет за поступок, который совершил, сам того не понимая. Скажем так: я решил, что этого достаточно. Ты отбыл свой срок, отдал долг обществу, ну и все такое. Проклятая чушь. Для тебя пришло время выйти на свободу, и я собирался принести ключ. И если б ты не захотел выходить, я постарался бы тебя переубедить. Прав я или нет, мне без разницы. Я просто принял решение.

С минуту братья молча смотрели друг на друга.

— Ты хороший брат, Джош.

— Проклятье, ты совершенно прав.

Руфус снова сел на пол, взял Библию, и его пальцы начали аккуратно листать страницы, пока он не нашел нужное место. Джош смотрел на него.

— Ты все еще читаешь эту книгу?

Руфус поднял на него глаза.

— Я буду читать ее всю жизнь.

Джош фыркнул.

— Ты имеешь право сам решать, как проводить свое время, но не стоит тратить его понапрасну, если тебя интересует мое мнение.

Руфус холодно смотрел на брата.

— Все эти годы слово Божье помогало мне выживать. И время это не было потрачено напрасно.

Джош покачал головой, выглянул в окно, потом снова посмотрел на Руфуса и коснулся рукояти пистолета.

— Вот это — Бог. Или нож, или динамит, или подход «не трогай меня». Но только не священная книга, в которой люди постоянно убивают друг друга, отнимают чужих женщин, совершают все существующие грехи…

— Грехи совершают люди, а не Бог.

— Не Бог помог тебе сбежать из тюрьмы. Это сделал я.

— Бог послал тебя ко мне, Джош. Его воля повсюду.

— То есть ты хочешь сказать, что это Бог заставил меня прийти за тобой?

— А почему ты пришел?

— Я уже говорил: чтобы вытащить тебя оттуда.

— Потому что ты меня любишь?

Джош слегка удивился.

— Да, — ответил он.

— А это — воля Бога, Джош. Ты любишь меня, ты помогаешь мне. Такова воля Бога.

Джош покачал головой и отвернулся, а Руфус вновь углубился в чтение.

Из портативного полицейского сканера, стоявшего на полу рядом с приемником, раздался пронзительный звук. Джош сумел настроить его на радиостанцию, находившуюся в юго-западной части Вирджинии, чтобы быть в курсе местных новостей, связанных с побегом Руфуса.

— Ты больше не слышал свое имя на полицейской волне? — спросил он.

Весь прошлый день постоянно звучало имя Руфуса Хармса. Власти сообщали, что убийца, отбывавший наказание, был склонен к насилию, пока находился в тюрьме. Он сбежал с помощью брата, который и сам весьма опасный человек. Использовались стандартные формулировки — и тот, и другой вооружены и опасны. Иными словами, никто не будет удивлен и не станет задавать вопросов, если власти притащат их трупы.

— Немного, — ответил Руфус. — Они ищут нас на юге, как ты и предполагал.

В этот момент по радио пошел выпуск дневных новостей. Первые две новости ничего не значили для братьев. А вот третья история заставила обоих посмотреть на приемник. Джош поспешно усилил звук. Минуту они внимательно слушали, потом Джош выключил приемник.

— Райдер и его жена, — сказал он.

— Они проделали все так, будто он убил жену, а потом застрелился сам, — добавил Руфус, качая головой, не в силах поверить в то, что услышал. — Меня посетили два человека — и оба мертвы.

Джош посмотрел на брата. Он прекрасно понимал, о чем думает Руфус.

— Ты не можешь его вернуть, не можешь вернуть ни одного из них.

— Это я виновен в их гибели. Они пытались мне помочь. А жена Райдера и вовсе ничего не знала…

— Ты не просил Фиске приезжать к тебе в тюрьму.

— Но я просил Сэмюеля. Если б не я, он остался бы жив.

— Он был тебе должен, Руфус. Почему он вообще к тебе приехал? Он чувствовал себя виноватым. Знал, что недостаточно хорошо тебя защищал. И попытался это исправить.

— Однако он мертв, не так ли? Мертв из-за меня.

— Даже если это правда, ты ничего не мог сделать.

Руфус посмотрел на брата.

— Но я могу позаботиться, чтобы их смерть не была напрасной. Эти люди уже отняли у меня бо€льшую часть жизни. Ты говоришь, что в Мексике с нами все будет в порядке, но они никогда не перестанут нас искать. Достаточно заглянуть в глаза Вика Тремейна, чтобы понять, что он окончательно спятил. Старина Вик пытался добраться до меня все двадцать пять лет. Наверное, сейчас он рассчитывает, что у него появился шанс нашпиговать нас обоих свинцом.

— Если армия сумеет опередить полицию, они будут стрелять до тех пор, пока в обоймах не закончатся патроны, — согласился Джош, вытащил сигарету из пачки «Пэлл-Мэлл», закурил и выпустил облако дыма к потолку. — Ну, я тоже неплохо умею стрелять. Им предстоит серьезная схватка, пусть они это пока не понимают.

Руфус упрямо покачал головой.

— Никому не удастся выйти сухим из воды после того, что они сделали.

Джош стряхнул пепел на пол и посмотрел на брата.

— Ну, и что именно ты намерен сделать? Заявиться в полицию и сказать: «Послушайте, парни, у меня есть для вас история. Вы поможете моему брату упрятать за решетку важных белых людей?» — Джош вытащил сигарету изо рта и сплюнул на земляной пол. — Дерьмо, Руфус.

— Я должен достать письмо, которое мне прислали из армии.

— А где ты его оставил?

— Спрятал в камере.

— Ну, возвращаться в тюрьму мы не станем. Если ты попытаешься это сделать, я сам тебя пристрелю.

— Я не собираюсь возвращаться в Форт-Джексон.

— Тогда что?

— Сэмюель был адвокатом. Адвокаты копируют документы.

Джош приподнял брови.

— Ты хочешь пойти в офис Райдера?

— Мы должны, Джош.

— Я ничего не собираюсь делать, Руфус, — сказал Джош только после того, как докурил сигарету до самого фильтра. — Вся проклятая американская армия хочет достать твою задницу. А заодно и мою. Ты не можешь просто раствориться в толпе. Проклятье, рядом с тобой даже Джордж Форман[260] будет выглядеть как маменькин сынок.

— Но мы все равно должны это сделать, Джош. Во всяком случае, я должен. Если я сумею добраться до письма, появится надежда, что кто-то сможет нам помочь. Возможно, мы напишем новое письмо в суд.

— Ну да… вспомни, как много пользы от этого было в прошлый раз. Все судьи, все большие шишки тут же бросились к тебе на помощь, не так ли?

— Если ты не хочешь идти со мной, так тому и быть, Джош. Но я должен.

— А как же Мексика?.. Проклятье, Руфус, ты свободен. Сейчас свободен. Если мы попытаемся что-то сделать, они снова посадят тебя в тюрьму или застрелят, что еще более вероятно. Нам нужно уносить ноги, пока еще есть возможность.

— Я хочу быть свободным. Но я не могу оставить все, как есть. Если я сейчас сбегу в Мексику, то умру от чувства вины, если только Господь не поразит меня раньше.

— Чувство вины? Ты просидел в тюрьме двадцать пять лет, безо всякой на то причины. После смерти ты попадешь в рай и будешь сидеть на коленях у Бога. У тебя есть полная гарантия этого.

— Ничего не выйдет, Джош. Ты меня не переубедишь.

Джош снова сплюнул и посмотрел в грязное треснутое окно.

— Ты сумасшедший сукин сын. Тюрьма тебя полностью изменила… Проклятье!

— Возможно, я сошел с ума.

Джош бросил на него свирепый взгляд.

— Черт возьми, где находится офис Райдера?

— Примерно в тридцати минутах езды от Блэксбурга. Больше я ничего не знаю. Думаю, будет несложно выяснить точный адрес.

— Скорее всего, там сейчас полно полицейских.

— Может быть, и нет, если они считают, что во всем виноват Сэмюель.

— Дерьмо. — Джош яростно пнул ногой стену и повернулся к брату. — Ладно, подождем, когда стемнеет, и поедем.

— Спасибо, Джош.

— Не нужно благодарить меня за то, что я помогаю убить нас обоих. Мне такая благодарность ни к чему.

Глава 36

Флаг над зданием Верховного суда США был приспущен. Газеты, телевидение и радио подробно освещали расследование убийства двух адвокатов. Не прекращали звонить телефоны в отделе внешней информации суда. В зале для пресс-конференций яблоку негде было упасть. Крупнейшие телевизионные и радиоканалы вели прямые репортажи с первого этажа суда. Полиция Верховного суда, усиленная пятьюдесятью офицерами округа Колумбия, Национальной гвардии и агентами ФБР, окружила здание.

Коридоры были заполнены группами людей, которые что-то оживленно обсуждали. Бо€льшая часть членов суда скрылась в своих кабинетах; они с трудом закончили прения, потому что никак не могли сосредоточиться на обсуждаемых вопросах. На лицах молодых клерков застыл ужас, вызванный убийствами.

Небольшое помещение на первом этаже, которое использовали для пресс-конференций, сейчас было забито людьми. Вдоль одной из темных стен шли книжные шкафы, заставленные переплетенными томами решений суда за двести лет. На другой стене имелся камин, но его не стали разжигать в этот теплый день. С потолка свисала огромная люстра. Во главе стола сидел Рэмси, судьи Найт и Мёрфи заняли свои обычные места.

Пока взгляд Найт скользил по лицам собравшихся, Мёрфи, не поднимая глаз, крутил в руках старинные карманные часы, свисавшие на цепочке вдоль его пухлого живота. Присутствовали также Чандлер, Фиске, Перкинс, Рон Клаус и Маккенна. Периодически взгляды Фиске и Маккенны скрещивались, но Джон старался держать себя в руках.

Райта нашли в парке, в полудюжине кварталов от его квартиры на Капитолийском холме. Его убили единственным выстрелом в голову. Бумажник Райта, как и у Майкла Фиске, исчез. Ограбление было не слишком убедительным мотивом, и никто из людей, находившихся в комнате, так не думал.

Предварительный анализ указывал на то, что Райта застрелили между полуночью и двумя часами ночи.

Пока они ехали в суд, Чандлер рассказал Джону все, что им удалось узнать за последнее время. Он ускорил вскрытие Майкла Фиске, но официального отчета с точным указанием времени смерти пока получить не удалось. Однако причина смерти не вызывала сомнений — одиночный выстрел в голову. Чандлер отыскал «Уолмарт», находившийся в северной части Вирджинии, где Майкл Фиске обслуживал свой автомобиль, но никакой полезной информации они не добыли.

У Джона возникла идея, и они с Чандлером заехали в одно место по дороге в суд — на стоянку возле водохранилища, где осмотрели «Хонду» Майкла. Джон заглянул в боковые карманы переднего сиденья.

— Там Майкл всегда хранил атлас, — сказал Фиске. — Он испытывал иррациональный страх — боялся заблудиться, поэтому заранее планировал весь путь, если куда-то собирался ехать. Карты здесь нет, но есть кое-что другое.

Он вытащил пару пожелтевших стикеров, найденных на дне кармана. На них были какие-то записи, названия автострад и дорог; потускневшие чернила говорили о том, что поездки были совершены давно.

Чандлер посмотрел на листки желтой бумаги.

— Так зачем он брал атлас?

— Он бы нанес на него весь маршрут.

— Значит, длительная поездка имеет прямое отношение к смерти Майкла.

Джон некоторое время колебался, не зная, стоит ли рассказывать Чандлеру о Хармсе. Если он поделится этой информацией, то разворошит муравейник, но сейчас ему этого совсем не хотелось.

— Может быть, — наконец сказал он.

После этого детектив отвез его в суд.

Теперь все они сидели в конференц-зале и смотрели друг на друга. Не открывая источник информации, Чандлер сообщил, что прошлой ночью в офисе Майкла Фиске побывал посторонний.

— Мы в ваших руках, детектив Чандлер, — сказал Рэмси. — Однако я полагаю, что мы имеем дело с безумцем, который затаил обиду на суд, а не на Майкла, занимавшегося каким-то конкретным делом.

— Я хочу, чтобы вы знали, что Бюро направило сто агентов на расследование убийства, — сказал Маккенна. — Кроме того, мы обеспечиваем круглосуточную охрану всех судей.

— А как же клерки? — спросил Фиске. — Пока убивают именно клерков.

— Я составил список клерков, — вмешался Чандлер. — И усилил патрули в нужных районах. Большинство из них живут возле Капитолийского холма, недалеко от суда. Мы предложили всем клеркам, у которых возникнет такое желание, поселиться в любом отеле, где имеется круглосуточная охрана. Кроме того, я проинструктировал одного из наших экспертов, чтобы он объяснил служащим суда, как не подвергаться опасности, следить за подозрительными личностями, посоветовал им избегать одиноких прогулок по ночам и тому подобное. — Он оглядел всех, кто сидел за столом. — Кстати, где Делласандро?

— Пытается скоординировать новые меры безопасности, — доложил Клаус. — Я никогда не видел его таким встревоженным. Мне кажется, он принимает все это близко к сердцу.

— Я проработал в суде почти тридцать три года и никогда не думал, что увижу такое, — печально сказал судья Мёрфи.

— Никто из нас не думал, Томми, — страстно сказала Найт и со значением посмотрела на Чандлера. — У вас нет никаких зацепок?

— Я бы не стал заходить так далеко. Мы работаем над несколькими версиями. Я имею в виду смерть Майкла Фиске. Об убийстве Райта пока еще рано что-то говорить.

— Но вы считаете, что они связаны? — спросил Рэмси.

— У меня пока нет мнения по данному вопросу.

— Каковы ваши рекомендации для нас?

— Вам следует заниматься своими обычными делами. Если это дело рук безумца, пожелавшего нарушить нормальную работу суда, вы пойдете у него на поводу, если измените список принятых к слушанию дел.

— Или рискнем вызвать у него приступ ярости, и он нанесет новый удар, — предположила Найт.

— Такая возможность существует всегда, судья Найт, — не стал возражать Чандлер. — Но у меня нет уверенности, что деятельность суда окажет какое-то влияние на развитие событий. Если эти убийства связаны. — Он посмотрел на Рэмси. — И я считаю, что вам следует изучить дела, к которым имели отношение оба клерка, хотя бы для того, чтобы прикрыть тылы. Я понимаю, что это выстрел вслепую, но мы можем горько пожалеть, если не проделаем нужную работу сейчас.

— Я понимаю.

Чандлер повернулся к судье Мёрфи.

— Вы и ваши клерки можете проверить дела, которыми занимался Майкл Фиске?

— Да, — быстро ответил Мёрфи.

— И я буду вам весьма признателен, если вы поговорите с остальными судьями и попытаетесь определить, могли ли какие-то дела, о которых вы слышали за последние несколько лет, стать причиной печальных событий, — сказал Чандлер.

Найт посмотрела на него и покачала головой.

— Детектив Чандлер, многие из дел, которые мы ведем, вызывают невероятные эмоции у людей. Мы не имеем ни малейшего представления, с чего начать.

— Я вас понял. Наверное, вам всем повезло, что никто не пытался совершать покушения прежде.

— Ну, если вы хотите, чтобы мы продолжали исполнять наши обычные обязанности, то обед в честь судьи Уилкинсона должен состояться, — сказала Найт.

Мёрфи протестующе расправил плечи.

— Бет, я полагаю, что убийство двух работников суда — достаточный повод, чтобы отменить обед.

— Легко сказать, Томми, но не вы, а я планировала это событие. Кеннету Уилкинсону восемьдесят пять лет, и у него рак поджелудочной железы. Я не стану рисковать, откладывая обед, какими бы ни были обстоятельства. Для него он имеет огромное значение.

— А также для тебя, Бет, — сказал Рэмси. — И твоего мужа.

— Да, верно. Неужели мы станем устраивать дебаты на тему адвокатской этики, Гарольд? В присутствии посторонних?

— Нет, — ответил он. — Тебе хорошо известно мое мнение по данному вопросу.

— Да, известно, и обед состоится.

Фиске заворожил этот быстрый обмен репликами. Ему показалось, что по лицу Рэмси пробежала тень улыбки.

— Хорошо, Бет, — сказал верховный судья. — Я не стану пытаться заставить тебя изменить точку зрения на любой важный вопрос, не говоря уже о таких незначительных вещах.

Глава 37

Тремейн посадил военный вертолет на заросшее травой поле. Пока вращение винта замедлялось, они с Рэйфилдом посмотрели на седан, стоявший возле деревьев. Затем расстегнули ремни безопасности, пригнувшись выбрались из вертолета и направились к машине. Рэйфилд сел на переднее сиденье, Тремейн — на заднее.

— Рад, что вы успели, — сказал сидевший за рулем человек, поворачиваясь к Рэйфилду.

Полковник разинул рот.

— Что с тобой случилось?

Синяки в центре оставались пурпурными, а ближе к краю стали желтыми. Один находился сбоку от правого глаза, два других — над воротом рубашки.

— Фиске, — ответил он.

— Фиске? Он мертв.

— Его брат, Джон, — нетерпеливо ответил мужчина. — Он застал меня врасплох в квартире его брата.

— Он тебя узнал?

— Я был в маске. Искал все, что могло направить полицию по правильному пути.

— Он сумел что-нибудь найти?

— Там ничего не было. Мы уже забрали лэптоп Фиске. — Он посмотрел на Тремейна. — Ты взял его лэптоп перед тем, как застрелить? — Тот кивнул. — Где он сейчас?

— Груда пепла.

— Хорошо.

— Его брат будет для нас проблемой? — поинтересовался Рэйфилд.

— Может быть. Прежде он был полицейским. Помогает детективу расследовать убийства клерков.

— Убийства? — удивился Рэйфилд. — Их больше одного?

— Стивен Райт.

— Проклятье, что происходит? — потребовал ответа Рэйфилд.

— Райт видел, как кто-то вышел из кабинета Майкла Фиске. И слышал то, что ему не следовало слышать. Мы не могли рассчитывать, что он будет молчать, поэтому мне пришлось выманить его из здания и убить. С этим у нас проблем не будет.

— Вы спятили? Все выходит из-под контроля, — сердито сказал Рэйфилд.

Мужчина посмотрел на Тремейна.

— Эй, Вик, скажи своему начальнику, чтобы успокоился. Похоже, после Вьетнама ты утратил часть своего спокойствия, Фрэнк. С тех пор ты стал другим.

— Четыре убийства, и я должен сохранять спокойствие? Уже не говоря о том, что Хармс и его брат на свободе.

— Значит, нам нужно получить еще два тела. Самых важных. Ты ведь понимаешь, верно, Вик?

— Понимаю, — ответил Тремейн.

Мужчина посмотрел на Рэйфилда холодными пустыми глазами. Тот нервно сглотнул.

— Полагаю, обратной дороги уже нет.

— Тут ты совершенно прав.

— Джон Фиске и тот клерк… Что вы собираетесь делать? Если Фиске намерен найти убийцу брата, он может стать для нас проблемой.

— Он — уже проблема. Но они на очень коротком поводке. И будут на нем оставаться, пока мы не решим, что с ними делать.

— В смысле?

— В смысле у нас будет четыре тела, а не два.

Сара сидела в своем новом кабинете. Чандлер заявил, что у нее не будет доступа в кабинет, который она делила с Райтом, но позволил персоналу суда перенести компьютер Сары и ее рабочие документы в это тесное помещение. Она взяла список тюрем штата, которые дал ей Фиске, и начала звонить. Через полчаса девушка разочарованно повесила трубку. Ни в одной из тюрем не оказалось заключенного с фамилией Хармс. Сара попыталась вспомнить какое-нибудь слово или фразу из документа, который видела, но ей пришлось сдаться.

И вдруг у нее перед глазами вспыхнула буква Р. Имя Хармса начиналось с буквы Р; она видела это в документах. Ее безумно огорчало то, что она больше ничего не могла вспомнить.

Сара встала, и тут ее внимание привлекла одна вещь. Она взяла стопку документов — движение получилось резким — и заметила то, чего не видела прежде. Стенограмму суда по делу Чанс. Та, над которой Райт работал ночью. К папке было прикреплено рукописное послание — Стивен просил Сару проверить его работу.

Сара села и бессильно опустила голову на письменный стол. А что, если какой-то психопат начал охоту на клерков? Быть может, Райта убили вместо нее? С минуту она неподвижно сидела, не зная, что делать дальше. Давай, Сара, ты справишься, ты должна, уговаривала она себя. Собрав в кулак всю свою волю, девушка встала и вышла из кабинета.

Через минуту она вошла в офис клерков и сразу направилась к клерку, который обслуживал базы компьютерных данных. Она уже задавала этот вопрос, но сейчас хотела получить абсолютно точный ответ.

— Не могли бы вы проверить, появлялась ли фамилия Хармс, как одна из сторон дела?

Клерк кивнул и принялся нажимать на клавиши. Через минуту он покачал головой.

— Я ничего не нашел. А когда дело было принято?

— Недавно. В течение последних двух недель или около того.

— Я вернулся на шесть месяцев назад, но ничего не нашел. Кажется, вы уже задавали мне этот вопрос…

Прежде чем Сара успела ответить, она услышала другой голос.

— Вы сказали Хармс?

Сара посмотрела на клерка.

— Да. Фамилия Хармс.

— Это странно…

Сара почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок.

— Что странно?

— Сегодня рано утром звонил какой-то человек и спрашивал про апелляцию; он назвал эту же фамилию. Я ответил ему, что у нас нет дел с такой фамилией.

— Хармс? Вы уверены? — Клерк кивнул. — А вы помните имя? — спросила Сара, стараясь скрыть волнение.

Клерк задумался.

— Может быть, оно начинается на Р? — подсказала Сара.

Клерк щелкнул пальцами.

— Да, верно. Руфус, Руфус Хармс. Как икота.

— А звонивший представился?

— Нет. Но он был сильно огорчен.

— Вы помните еще что-нибудь?

На этот раз клерк думал довольно долго.

— Он сказал что-то о парне, гниющем на гауптвахте… уж не знаю, что он имел в виду.

Глаза Сары широко раскрылись, и она бросилась к двери.

— Что происходит, Сара? Это имеет какое-то отношение к убийствам? — спросил клерк.

Девушка не стала отвечать — она продолжала мчаться к выходу. Несколько мгновений клерк колебался, потом огляделся по сторонам, чтобы проверить, не следит ли кто-то за ним. Потом поднял трубку и набрал номер. Когда ему ответили, он начал тихо говорить.

Сара почти бежала по лестнице. Упоминание о гауптвахте показало, что в списке Джона зияет огромная дыра. Она вбежала в свой офис, вытащила из картотеки карточку с номером и быстро набрала его. Она звонила в военную полицию. Фиске включил в свой список федеральные тюрьмы и тюрьмы штата, но не подумал о военных. Любимый дядя Сары ушел в отставку в звании бригадного генерала. Она прекрасно знала, что такое гауптвахта: Руфус Хармс был заключенным военной тюрьмы.

Сара связалась с сержантом Диллардом, дежурным специалистом исправительных заведений.

— У меня нет идентификационного тюремного номера, но я полагаю, что он отбывает срок в военной тюрьме, расположенной в радиусе четырехсот миль от Вашингтона, — сказала она.

— Я не могу выдать такую информацию. Вам необходимо прислать официальный запрос помощнику начальника штаба по военным операциям и планам. После чего этот департамент, в свою очередь, отправит ваш запрос в департамент свободы информации. И они могут дать ответ — или нет, в зависимости от обстоятельств.

— Дело в том, что информация необходима мне прямо сейчас.

— Вы журналистка?

— Нет, я звоню из Верховного суда Соединенных Штатов.

— Хорошо. А как я могу это проверить?

Сара немного подумала.

— Позвоните в справочную систему и запросите общий номер Верховного суда. Затем позвоните по номеру, который вам скажут. Меня зовут Сара Эванс.

— Это крайне необычная ситуация, — с сомнением сказал Диллард.

— Пожалуйста, сержант Диллард, это действительно очень важно.

Несколько секунд Диллард молчал.

— Дайте мне несколько минут, — наконец ответил он.

Через долгие пять минут телефон на столе Сары зазвонил.

— Вы знаете, сержант Диллард, прежде я получала сведения из вашего офиса о заключенных военных тюрем без обращения к Закону о свободе информации.

— Ну, иногда наши люди бывают слишком щедрыми, когда речь идет о выдаче информации.

— Я всего лишь хочу узнать о Руфусе Хармсе.

— На самом деле у вас не возникло бы проблем с любым другим заключенным.

— Я не понимаю. Что такого особенного в Руфусе Хармсе?

— Неужели вы не читаете газеты?

— Сегодня не читала, а что такое?

— Возможно, это не такая уж большая новость, но люди должны знать, хотя бы ради их безопасности…

— И что же должны люди знать?

— Руфус Хармс сбежал. — И Диллард рассказал, как это случилось.

— А где он отбывал срок?

— В Форт-Джексоне.

— И где это находится?

Диллард ответил, и Сара записала.

— А теперь я тоже задам вам вопрос, госпожа Эванс. Почему Верховный суд заинтересовался Руфусом Хармсом?

— Он подал апелляцию.

— Какого рода?

— Сожалею, сержант Диллард, но я не могу вам ответить. Я также вынуждена подчиняться правилам.

— Хорошо, но я должен вам кое-что сказать. На вашем месте я бы не стал рассматривать его апелляцию. Суды закрыты для мертвецов, не так ли?

— На самом деле необязательно. Какое преступление совершил этот человек?

— Вам придется открыть его военное досье.

— И как мне это сделать?

— Вы адвокат, а не я, верно?

— Да, но мы не так часто работаем с военными.

Она услышала, как он что-то бормочет себе под нос.

— Сейчас Руфус Хармс является заключенным, из чего следует, что технически его нельзя считать представителем армии Соединенных Штатов. Одновременно с признанием его виновным следует увольнение из армии за недостойное поведение. Его военное досье отправляется в центр хранения личных дел военнослужащих, расположенный в Сент-Луисе. Там хранятся машинописные копии. Этих данных нет в компьютерных базах или еще где-то. Приговор Хармсу вынесен около двадцати пяти лет назад, поэтому досье перенесено на микропленку, хотя отдел кадров несколько отстает в данном процессе. Если вы или кто-то другой захочет получить его досье, вам потребуется официальный запрос.

Сара записала все, что сказал Диллард.

— Еще раз благодарю вас, сержант Диллард. Вы очень мне помогли.

На компьютере у Сары имелись карты. Девушка открыла карту США и при помощи мыши провела прямую между Вашингтоном, округ Колумбия, и Форт-Джексоном.

— Почти четыреста миль, — пробормотала она себе под нос.

Затем Сара поспешно поднялась на третий этаж, где находилась библиотека Верховного суда, и вошла в Интернет через один из компьютерных терминалов. Естественно, телефоны клерков не имели модемов для выхода в Интернет из соображений безопасности и конфиденциальности; но в библиотеке такой доступ был. Она набрала имя «Руфус Хармс» в «Эксплорере» и уставилась на дубовую панель ручной работы, дожидаясь, когда компьютер начнет разбрызгивать технологическую волшебную пыльцу.

Через несколько минут Сара уже читала последние новостные сообщения о Руфусе Хармсе, его прошлом и брате. В одной из газет содержалась цитата редактора из родного города Хармса. При помощи телефонного справочника в Интернете Сара отыскала его номер. Он все еще жил в каком-то небольшом городке поблизости от Мобила, штат Алабама, где выросли оба брата.

Трубку подняли после третьего гудка. Сара представилась Джорджу Баркеру, который по-прежнему оставался главным редактором местной газеты.

— Я уже говорил об этом с журналистами, — резко сказал он.

Его сильный южный акцент заставил Сару подумать о лае енотовых гончих и прозрачных кувшинах с виски.

— Я буду вам весьма благодарна, если вы ответите на несколько моих вопросов, и не более того.

— Кто вы и на кого работаете?

— Независимая служба новостей. Я внештатный сотрудник.

— Ладно, что именно вы хотите знать?

— Я читала, что Руфус Хармс был осужден за убийство маленькой девочки на военной базе, где он служил. — Сара посмотрела на распечатки новостей, лежавшие на столе. — Форт-Плесси.

— Убил маленькую белую девочку. Он ведь негр, вы знаете?

— Да, знаю, — коротко ответила Сара. — Вам известно имя адвоката, который представлял его на процессе?

— Ну, процесса, как такового, не было. Он пошел на сделку с прокурором. Я отслеживал его историю, потому что Руфус жил здесь; оборотная сторона парня, выбившегося в люди.

— Вы знаете имя его адвоката?

— Ну, мне нужно поискать в бумагах… Дайте мне ваш номер, и я вам перезвоню.

Сара дала ему номер своего домашнего телефона.

— Если меня не будет на месте, оставьте голосовое сообщение. Что еще вы можете рассказать про Руфуса и его брата?

— Ну, Руфус привлекал внимание прежде всего своими размерами. Он вымахал до шести футов и трех дюймов, когда ему исполнилось четырнадцать. И он не был тощим или долговязым. Уже тогда у него было тело мужчины, а не подростка.

— Он хорошо учился? У него были неприятности с полицией?

— Насколько я помню, учился Руфус не слишком хорошо. Он так и не закончил среднюю школу, хотя руки у него были отличные. Подростком он работал на маленьком печатном станке у отца. Его брат тоже. Помню, как однажды у меня сломался мой печатный станок, и они прислали Руфуса его починить. Тогда ему было не больше шестнадцати. Я дал ему руководство, но оно ему даже не потребовалось. «Слова приводят меня в смущение, мистер Баркер», — сказал он, вошел в зал, и через час все работало, как новенькое.

— Весьма впечатляюще.

— И у него никогда не было проблем с полицией. Его мама этого не допустила бы. Вы должны понимать, речь идет об очень маленьком городе, где никогда не проживало более тысячи душ, а сейчас население стало еще меньше. Мне уже почти восемьдесят, но я продолжаю выпускать газету. Конечно, Хармсы жили в цветной части города, да и сейчас живут. Я не пускаю в свой дом цветных, но они казались хорошими людьми. Она работала на мясоперерабатывающей фабрике, как и бо€льшая часть населения, убирала там… не самая высоко оплачиваемая работа. Однако она заботилась о детях.

— А что случилось с отцом?

— Он был хорошим человеком, не склонным к алкоголю или дикости, характерной для его соплеменников. Он много работал, слишком много, и однажды просто не проснулся. Сердечный приступ.

— У вас хорошая память.

— Я писал некролог.

— А что вы помните о брате Руфуса?

— Ну, Джош — совсем другое дело. Здесь его называли плохим черным. Вспыльчивый, заносчивый, пытался быть лучше, чем он есть. У меня не было к нему предвзятого отношения, и я не люблю, когда в моем присутствии произносят слово негр, но если б я когда-нибудь и использовал его, то лишь для того, чтобы описать Джоша Хармса. Он многих направил по дурному пути.

— Я читала, что он воевал во Вьетнаме и был настоящим героем войны.

— Да, верно, — тут же отступил Баркер. — В нашем городе никогда не было солдата с таким количеством наград. Должен признать, что жителей нашего города такой поворот очень сильно удивил. Да, он умел сражаться, этого у него не отнимешь.

— Что-то еще?

— Джош сумел закончить среднюю школу. — Голос Баркера изменился. — Но лучше всего он проявлял себя в спорте. У нас единственная газета в городе, и я освещал все новости. Джош Хармс был лучшим атлетом из всех, кого мне доводилось видеть. Белый, черный, зеленый или пурпурный — он бегал быстрее, прыгал дальше и был сильнее и быстрее всех. Послушайте, я знаю, что у цветных такие вещи получаются очень хорошо, но Джош был особенным. Он преуспевал во всех видах спорта, которыми занимался. Вам известно, что ему до сих пор принадлежит несколько легкоатлетических рекордов штата? — добавил он гордо. — А вы не можете не знать, что Алабама дала множество великих атлетов.

Сара вздохнула.

— А он играл на университетском уровне?

— Он получил уйму предложений университетских стипендий по игре в футбол и баскетбол. Бэр Брайнт[261] даже приглашал его к себе, вот каким прекрасным спортсменом был Джош. Возможно, он стал бы звездой НБА или НФЛ. Однако сбился с пути.

— Как так?

— Ну, вы знаете, как оно бывает. Правительство попросило его защищать нашу страну в войне против коммунизма…

— Иными словами, его призвали в армию и отправили воевать во Вьетнам.

— Все верно.

— После этого он вернулся домой?

— Да, конечно. Мать была еще жива, но вскоре после его возвращения умерла. Дело в том, что с Руфусом это случилось примерно в то же время. Я полагаю, он пошел в армию из-за Джоша. Может быть, хотел стать таким же героем, как его старший брат… Но я думаю, просто хотел изменить свою жизнь к лучшему. После смерти отца Руфуса ничто больше не держало в родном городе. Конечно, все закончилось хуже не придумаешь. Так или иначе, Джош пришел ко мне, чтобы выяснить, не смогу ли я как-нибудь помочь. Ну, вы знаете, власть прессы… Но я ничего не сумел сделать для Руфуса.

— А вас удивило то, что Руфус убил девочку? Он когда-нибудь проявлял агрессию?

— Насколько мне известно, он никогда никому не причинял вреда. Настоящий добрый великан. Когда я услышал про убийство маленькой девочки, то сначала не поверил. Если б так поступил Джош, я и глазом не моргнул бы, но только не Руфус. Однако улики не оставляли ни малейших сомнений.

— А Джош продолжал жить в вашем городе?

— Вы просите, чтобы я рассказал вам самую грустную из историй нашего города.

— И в чем она заключалась?

— Я не хотел бы об этом вспоминать.

Сара быстро перебрала варианты. Наконец, ей пришла в голову фраза, которую часто используют журналисты.

— Не для печати.

— В самом деле? — В голосе Баркера слышалась тревога.

— Абсолютно. Не для печати.

— Хочу, чтобы вы знали: я только что записал ваши слова, и если я где-нибудь прочитаю то, что собираюсь вам рассказать, я подам в суд на вашу газету и не успокоюсь до тех пор, пока у вас не останется ни цента, — сурово сказал он. — Я журналист и знаю, как работают такие вещи.

— Мистер Баркер, я обещаю: все, что вы мне расскажете, не будет использовано в прессе.

— Хорошо. К тому же с тех пор прошло так много времени, что это уже не имеет значения — с точки зрения закона. Но в нашем старом мире осторожность не повредит. — Он откашлялся. — Про преступление Руфуса стало известно в городе, иначе и быть не могло. Собралась компания молодых людей; они хорошенько накачались спиртным и решили, что должны что-то сделать. Конечно, парни не могли добраться до Руфуса — он же находился в военной тюрьме. В отличие от тех Хармсов, которые жили в нашем городе…

— И что они сделали?

— Они сожгли дотла дом миссис Хармс.

— Боже мой! Она находилась в доме?

— Да, пока Джош ее не вынес. И должен вам сказать, он сразу разыскал тех парней, которые продолжали разгуливать по городу. Я наблюдал за происходящим из окна своего офиса. Знаете, наверное, их было десять на одного, но Джош отправил половину из них в больницу, пока остальные не нанесли ему очень серьезные ранения. Никогда не видел ничего подобного — и, надеюсь, никогда больше не увижу.

— Похоже на описание бесчинств. Неужели полиция не вмешалась?

Баркер смущенно кашлянул.

— Ну, так уж получилось, что пара из тех парней, по слухам… ну, из тех, кто поджег дом…

— Служили в полиции, — закончила предложение Сара. Баркер промолчал. — Надеюсь, Джош Хармс подал в суд на город и получил все деньги, которые у них были.

— На самом деле они подали в суд на него. Те парни, которых он отправил в больницу. А Джош не смог доказать поджог. У меня имелись кое-какие мысли, но улики отсутствовали. А полиция представила историю так, будто Джош оказал сопротивление при аресте. Свидетельства десяти человек против одного, к тому же цветного… В общем, если коротко, он некоторое время провел в тюрьме, и у него и его матери отняли то немногое, что у них было. Вскоре после этого его мать умерла — не перенесла того, что случилось с ее сыновьями.

Сара с огромным трудом сдержалась, чтобы не закричать.

— Мистер Баркер, это самая отвратительная история из всех, что я слышала, — сказала она. — Я мало знаю о вашем городе, но не хотела бы, чтобы кто-то, кто мне дорог, там жил.

— У нас есть свои достоинства.

— Неужели — так встречать героя войны?

— Я знаю. Я и сам об этом думал. Ты сражаешься за свою страну, в тебя стреляют, а потом ты возвращаешься домой, и тебя так встречают — и возникает вопрос: за что ты воевал?

— Вы говорите так, словно вам была известна правда. Неужели вы в очередной раз не воспользовались силой прессы?

Баркер тяжело вздохнул.

— Этот город всегда был моим домом, госпожа Эванс, и не стоит оскорблять тех, кто стоит у власти, даже если они того заслуживают. Не стану говорить, что я большой друг черных, потому что не являюсь им. И не буду лгать вам, утверждая, будто изо всех сил защищал Джоша Хармса, — потому что я молчал.

— Ну, я полагаю, что именно для этого и существуют суды: чтобы не давать людям вроде тех, что живут в вашем городе, разрушать жизни таких, как Джош Хармс. Пожалуйста, позвоните мне, когда узнаете имя адвоката Хармса.

Сара повесила трубку. Ее трясло от ярости, она никак не могла переварить услышанную только что историю. Однако она росла в Каролине; сколько черных она вообще знала? Поколения скваттеров, живущих вдоль дорог? Или во времена сбора урожая, когда отец нанимал временных работников? Сара наблюдала за этими людьми с крыльца; пот пропитывал тонкую ткань их рубашек, и кожа казалась еще более темной под безжалостными лучами солнца. Они с матерью приносили им лимонад и еду, бормотали слова благодарности, но никогда не смотрели в глаза; а те заканчивали трапезу и исчезали в темноте.

В школе Сары учились только белые, несмотря на целую серию постановлений Верховного суда, требующих общего обучения. Эти дела стали полями сражений двадцатого века за расовое равенство; они пришли на смену Антиетамам, Геттисбергам и Чикамауга прошлого века. И многие скажут, что равенство невозможно. Здесь, в суде, имелся лишь один черный судья, занимавший так называемое место Тергуда Маршалла, и один черный клерк — из тридцати шести. Многие судьи никогда не работали с черными клерками. И что все это значило? Верховный суд — высочайшая юридическая инстанция в стране…

Сара быстро шагала по коридору в поисках Фиске и размышляла, удастся ли им когда-нибудь узнать правду. Если армия доберется до братьев Хармс раньше всех, правда может умереть вместе с ними.

Глава 38

Фиске стоял возле кабинета брата, пока Чандлер наблюдал за работой экспертов, которую самым внимательным образом контролировал персонал Верховного суда. Однако теперь, после гибели двух клерков, тревога из-за конфиденциальности уступила место желанию найти убийцу или убийц. Когда эксперты закончат осмотр кабинета Майкла Фиске, они перейдут в кабинет Стивена Райта.

Джон посмотрел на дверь кабинета брата, потом перевел взгляд на кабинет Стивена Райта. Он несколько раз повторил это действие, когда у него появилась идея, и он подошел к Чандлеру.

— Где именно нашли тело Райта?

Детектив открыл блокнот и начал просматривать записи.

— Кстати, я взял твой автомобиль со штрафной стоянки. Теперь он стоит рядом с моим офисом на разрешенной парковке.

— Спасибо.

— Не нужно меня благодарить. Все удовольствие вместе со штрафом и буксировкой будет стоить тебе двести долларов.

— Двести долларов? У меня нет столько денег, чтобы платить дурацкий штраф за неправильную парковку.

— В самом деле? Ну, возможно, я подергаю за ниточки, окажу тебе услугу… Но это дело придется отработать: у меня дома нужно кое-что покрасить. — Чандлер улыбнулся и перестал листать блокнот. — Вот, нашел. Райт жил в одном квартале от станции метро «Истерн-Маркет». Его тело нашли в Гарфилд-парке. Это угол Ф и Второй улицы. Примерно в полудюжине кварталов от суда.

— А как Райт обычно возвращался с работы?

— Его коллеги говорят, что он либо шел пешком, либо брал такси, но чаще всего ездил на метро.

— А Гарфилд-парк ему по дороге?

Чандлер склонил голову, внимательно изучая свои записи.

— Не совсем. Обычно он поворачивал налево после Второй улицы на Е и шел домой. Он не стал бы заходить в парк.

— У него есть собака или другой домашний питомец? Может быть, он зашел домой, а потом отправился погулять в парк…

— Да, у него есть собака, но домой он не заходил. Во всяком случае, у нас сложилось такое впечатление. И если б он захотел погулять с собакой, то Мэрион-парк гораздо ближе к его дому.

— Это странно.

Глаза Чандлера сузились, он о чем-то задумался.

— В Мэрион-парке есть то, чего нет в Гарфилд-парке.

— Что именно?

— Полицейский участок на противоположной стороне улицы.

— Тот, кто его убил, мог это знать.

— Существование участка не является секретом. Мы хотим, чтобы все знали о нашем присутствии, что может послужить средством устрашения для преступников.

— Его убили в парке или тело принесли туда?

— На траве есть кровь. Однако мы не нашли стреляных гильз — во всяком случае, пока не нашли. Стрелок должен был использовать глушитель, если только это не случайное ограбление. Глушитель сложно приспособить к револьверу. Если он стрелял из полуавтоматического пистолета, мы должны найти гильзы, если только их не подобрали.

— Пуля все еще в теле?

Чандлер кивнул.

— Надеюсь, к нам в руки попадет пистолет, чтобы мы могли провести экспертизу.

— Если учесть, что произошло в квартире Майка, вероятно, тебе стоит поставить охрану в квартире Райта.

— Господи, и почему я об этом не подумал…

— Извини. Есть какие-то предположения о том, когда Райт ушел из здания суда?

— Мы еще не знаем. После окончания рабочего дня остается открытой только одна дверь для входа и выхода. Ее постоянно охраняют, и она закрывается в два часа ночи. После этого необходимо найти охранника, чтобы он тебя выпустил. Можно выйти через гараж, но он также охраняется. Однако Райт не водил машину, и этот вариант мы не рассматриваем.

— Тогда кто-то должен был видеть, как он выходит.

— Мои люди проверяют работавших вчера охранников.

— Здесь есть камеры наблюдения?

— Ты имеешь в виду в суде? — с улыбкой спросил Чандлер. — Ответ — да, но они стоят далеко не всюду, и, к сожалению, в нужном участке коридора камеры нет. Но мы прямо сейчас изучаем записи на предмет чего-то необычного. — Чандлер еще раз просмотрел свои заметки в блокноте. — В такое время в коридоре мог появиться только застрявший на работе клерк.

— Есть какие-то зацепки в прошлом Райта?

Чандлер покачал головой.

— Пока никаких скелетов в шкафу не нашли. Здесь будет очень непросто определить мотив.

— Исчез бумажник.

— Да, я об этом думал. Слишком простое объяснение.

— Как если б кто-то хотел, чтобы мы подумали, будто убийства связаны, но совсем не так, как все предполагали.

— Ты знаешь, нельзя исключать, что это какой-то псих, затаивший обиду на суд.

— Я считаю, что убийства связаны, но совсем не по тем причинам, о которых думает большинство, — сказал Фиске.

— Что ты имеешь в виду?

— Если Майка убили по причинам, которые кто-то хочет от нас скрыть, а потом убивают другого клерка так, чтобы между убийствами появилась связь, то, возможно, они пытаются направить нас по ложному следу.

Чандлер выглядел заинтригованным.

— Ну и какова настоящая причина, по которой убили твоего брата и которую они пытаются скрыть?

Фиске снова колебался. Держать в тайне секрет украденной апелляции становилось все более неудобно.

— Не уверен, но у меня появилась идея, объясняющая убийство Райта.

— И это не ложный след?

— Скажем так: его смерть могла послужить реализацией сразу двух целей.

В этот момент к ним подошла Сара, которая с трудом скрывала возбуждение.

— Джон, мы можем поговорить?

— Госпожа Эванс, — с широкой улыбкой сказал Чандлер. — Я надеюсь, что ваша поездка в Ричмонд получилась приятной и безопасной.

— Давайте скажем так: она получилась необычной, — быстро сказала она. — Джон, мне вправду нужно с тобой поговорить.

— Могу я встретиться с тобой позднее, Бьюфорд?

— И ты изложишь мне свою теорию.

Когда Сара и Джон ушли, улыбка на лице Чандлера померкла. Неужели он уступил своего «неофициального» напарника Саре Эванс?

Через несколько минут после того, как Сара вышла из своего кабинета, туда зашла судья Найт. Она уже собралась уходить, но в последний момент заметила стенограмму суда по делу Чанс вместе с приклеенной запиской Райта. Судья села в кресло Сары и принялась ее читать. Закончив, она поняла, что сотворила. Она попросила Райта поработать подольше. Он так и сделал, поздно покинул здание, и кто-то его убил. Ее бесценная стенограмма суда… До этого момента Найт не задумывалась о последовательности событий вчерашнего дня. Она судорожно выдохнула; казалось, воздух в легких душит ее. Положив стенограмму на место, Элизабет выскочила из кабинета.

Через минуту она уже мчалась мимо пораженного персонала в собственный кабинет. Оказавшись внутри, заперла дверь и окинула взглядом просторную красивую комнату с собственным камином. Здесь она сидела и придумывала стратегию дальнейших действий, размышляла о будущем. И это стоило молодому человеку жизни… Найт сбросила туфли на высоких каблуках, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Глава 39

Сара вернулась в свой кабинет и в течение тридцати минут рассказывала Джону о том, что ей удалось узнать.

— Когда Баркер перезвонит и сообщит имя адвоката, мы сможем с ним поговорить, и у нас появятся новые идеи.

— Это было бы замечательно.

— Ты считаешь, что Майкл ездил в тюрьму, чтобы встретиться с Хармсом?

— То, что парень сбежал, существенно все усложняет.

У Сары вдруг возникла страшная мысль.

— Ты ведь не думаешь, что Майкл был как-то в этом замешан?

— Мой брат не стал бы нарушать закон.

— Ну, не сознательно…

— Если верить газетам, Хармс сбежал из больницы в Роаноке после того, как нашли тело Майкла. Но я не стану утверждать, что совпадение по времени случайно.

— У тебя есть какие-нибудь гениальные логические выводы?

— Мне кажется, я знаю, почему убили Райта.

— Почему? Из-за того, что он знал о Хармсе? И о том, что сделал Майкл?

— Нет, его убили из-за того, что он видел нечто важное. То, что ему видеть не следовало.

Сара подвинула стул поближе.

— Что ты хочешь сказать?

— Кабинет Райта — твой бывший кабинет — находится в том же коридоре, рядом с кабинетом Майка. Стивен собирался работать всю ночь.

Сара тяжело опустилась на стул.

— Верно. Я сама его попросила.

— Нет, Найт дала тебе такое указание. И тело Райта обнаружили в парке, не находящемся на его пути домой. Чандлер сказал, что его убили между полуночью и двумя часами ночи. Если клерк собирался работать всю ночь, что он делал в парке?

— Ты считаешь, что кто-то отвел его в парк и убил?

— Более того, кто-то выманил его из здания суда в парк и застрелил.

Сара ахнула.

— Значит, убийца был здесь?

Фиске кивнул.

— Я не знаю, работает ли он тут, но уверен, что прошлой ночью он здесь побывал.

— Но что мог увидеть Стивен? Такое, что стоило ему жизни?

— Думаю, он видел, как кто-то вошел в кабинет Майка. Вчера Райт слышал, как Чандлер предупредил, чтобы никто туда не входил. Тот, кто пробрался в кабинет Майка, мог не знать, что Райт не ушел домой. Полагаю, здесь не принято рассказывать, что ты собираешься работать допоздна.

— Часто мы не знаем это до самого последнего момента — как, например, вчера вечером.

— Верно. Значит, кто-то направляется в кабинет Майка, чтобы найти нечто важное…

— И что это может быть?

— Кто знает… Копии апелляции, которую забрал Майк. Телефонные сообщения, что-то в его компьютере…

— Но это же огромный риск. Охрана в здании работает круглосуточно.

— Ну, если человек знает, что на следующий день полиция тщательно обыщет кабинет Майка, у него очень мало времени, чтобы их опередить.

— Звучит разумно.

— Итак, Райт что-то услышал или закончил работу над стенограммой, вышел из своего кабинета и на кого-то наткнулся.

— Как ты думаешь, если твоя теория верна, знал ли Райт человека, который его убил?

Фиске вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Думаю, знал. В противном случае он сразу поднял бы тревогу. И я видел, как Делласандро запер дверь кабинета Майка. На замке нет следов взлома. Значит, у того человека был ключ.

— Но в таком случае кто-то должен был что-то видеть.

— Необязательно. Если убийца знаком с планировкой суда, он мог постараться сделать так, чтобы никто не видел, как он вышел из здания вместе с Райтом.

— Значит, это был человек, которому Стивен доверял.

Джон посмотрел на нее.

— Например, кто-то из судей?

В глазах Сары появился ужас.

— Я многое готова принять, но только не это. — Неожиданно у нее возникла новая мысль: — Может быть, Маккенна? Стивен ему доверился бы — ФБР и все такое…

— Но как Маккенна может быть вовлечен в эту историю?

— Я не знаю. Но он первый, о ком я подумала.

— Потому что он не имеет отношения к суду и к тому же ударил меня?

Сара вздохнула.

— Наверное. — Потом, вспомнив кое-что еще, стала рыться в лежавших на ее письменном столе бумагах, пока не нашла то, что искала. — Я могу назвать точное время, когда Стивен ушел.

Она взяла стенограмму, которую он оставил для нее — на ней стояли дата и время, — и подтолкнула стенограмму по столу к Джону.

— Система обработки текста автоматически проставляет дату и время, потому что нам постоянно приходится иметь дело с несколькими вариантами текста. А так мы сразу можем определить, какой из них является последним.

Фиске посмотрел на время.

— Этот текст распечатан в час пятнадцать ночи.

— Правильно. Стивен закончил стенограмму, распечатал ее и положил на мой стол, после чего, вероятно, ушел.

— И увидел то, что увидел.

Сара недоуменно посмотрела на Фиске.

— Подожди минутку… Что-то здесь не сходится. Когда клерк задерживается допоздна, один из полицейских офицеров охраны суда подвозит его домой — если тот живет недалеко. — Она посмотрела на Фиске. — Здешняя полиция о нас заботится.

— А в час пятнадцать метро уже не работает.

— Верно. К тому же до дома Стивена пять минут езды на машине. Раньше его не раз подвозили.

— Значит, весьма вероятно, что кто-то отвез Райта домой?

— Можно уверенно поставить на это, если он ушел в час пятнадцать.

— А как насчет такси? Может быть, в такое время у них не нашлось свободного охранника…

— Такой вариант возможен, — с сомнением ответила Сара.

— Если его отвез домой полицейский офицер, это просто проверить. Я скажу Чандлеру.

— Ну, и что это нам дает?

Фиске пожал плечами.

— Нам необходимо изучить военное досье Хармса. У меня есть старый друг в военно-юридической службе. Я позвоню ему и выясню, сможет ли он помочь. До тех пор, пока мы не поняли, кто за этим стоит, я хочу, чтобы о наших поисках знало как можно меньше народа.

Сара содрогнулась и обхватила себя руками.

— Вот что я тебе скажу, — проговорила она. — Мне начинает казаться, что правда будет ужасной.

Глава 40

Сара вернулась к работе, а Фиске позвонил своему приятелю, адвокату Филу Дженсену, и рассказал о своей проблеме. Среди прочего, он попросил его составить список персонала, работавшего в Форт-Плесси, когда там находился Руфус Хармс.

Когда Джон снова встретился с Чандлером, он рассказал ему, по какой причине могли убить Райта, чем произвел на детектива сильное впечатление.

— Мы также проверим компании такси. Остается надеяться, что кто-то что-то видел или слышал.

Чандлер пристально посмотрел на Фиске.

— Значит, вчера вечером тебе удалось выяснить нечто интересное в компании с госпожой Эванс?

— Я думаю, она хороший человек. Немного импульсивный, но хороший. И она очень умна.

— Что-нибудь еще? Во время нашей первой встречи Рэмси сказал, что она и твой брат были близки. У нее есть какие-то предположения относительно убийства Майкла?

— Ты можешь сам у нее спросить.

— Сейчас я спрашиваю тебя, Джон. Я думал, что мы — команда. — Детектив приблизился к Фиске. — Я слишком многого не понимаю в этом деле, и кто-то должен прикрывать мне спину. Ты был полицейским; ты должен знать, что это такое.

— Я никогда не подводил партнера, — сердито ответил Фиске.

— Приятно слышать. А теперь расскажи о вчерашнем вечере.

Фиске отвел взгляд, размышляя, как себя вести. Скрывать что-то от Чандлера было неправильно. И как ему теперь вести себя с детективом, чтобы не уничтожить жизнь Сары и репутацию брата?

— Мы можем где-нибудь выпить кофе?

— В кафетерии. Я угощаю.

Через несколько минут они сидели в кафе на первом этаже. Шло дневное заседание суда, поэтому здесь было пусто.

Фиске пил кофе, а Чандлер внимательно на него смотрел.

— Джон, все не может быть настолько плохо, если только я через пару минут не услышу признание, что всех этих людей пристрелил ты.

— Бьюфорд, если я сейчас кое-что расскажу, тебе придется следовать особым правилам касательно использования информации, и того, кому ее можно доверить.

— Хорошо. Именно они мешают тебе быть со мной откровенным до конца?

— А как ты сам думаешь?

— Давай сделаем наш разговор гипотетическим. Моя работа состоит в том, чтобы собирать факты и использовать их для того, чтобы произвести арест. Но, если мы говорим не о фактах, а обсуждаем теории — вроде твоей, о причинах убийства Райта, — тогда у меня не будет необходимости сообщать кому-то еще, пока не удастся доказать истинность твоих предположений.

— Значит, я тебе кое-что расскажу — гипотетически — и смогу рассчитывать, что это останется между нами?

Чандлер покачал головой.

— Я не могу обещать, что все останется тайной. Во всяком случае, если факты подтвердятся.

Фиске посмотрел в свою чашку. Детектив почувствовал, что теряет собеседника, и постучал ложечкой по его чашке.

— Джон, главная задача состоит в том, чтобы найти убийцу твоего брата и Райта. Я думал, что ты хочешь именно этого.

— Так и есть. Я не хочу ничего другого.

— В самом деле? — У Чандлера вдруг возникли сомнения. — Тогда в чем проблема?

— Проблема в том, что ты можешь навредить людям, пытаясь им помочь.

— Только твоему брату? Или кому-то еще?

Фиске решил, что он уже слишком много сказал. И перешел в атаку.

— Ладно, Бьюфорд, давай немного порассуждаем о теориях. Предположим, кто-то из работников суда забрал апелляцию до того, как она попала в систему.

— Почему и как?

— Ну, как — довольно просто. А почему — нет.

— Ладно, продолжай.

— Теперь, предположим, что кто-то еще в суде видел эту апелляцию, обнаружил, что она не внесена в систему, но ничего никому не сказал.

— Насколько я понял, почему столь же не просто?

— Может быть, и нет. Давай сделаем еще одно предположение: тот, кто взял апелляцию, сделал это из самых лучших побуждений. И отправился кое-куда, чтобы навестить человека, отправившего прошение в суд.

— Восемьсот миль, которые проехала машина твоего брата?

Фиске холодно посмотрел на Чандлера.

— Это факт, Бьюфорд, а я не обсуждаю факты.

Детектив сделал глоток кофе.

— Продолжай.

— Предположим также, что человек, пославший апелляцию, является заключенным.

— Это факт или предположение?

— Я не готов ответить на твой вопрос.

— Ну а я готов его задать. Где этот заключенный?

— Я не знаю.

— Что значит «не знаю»? Если он заключенный, то должен находиться в тюрьме, не так ли?

— Необязательно.

— Проклятье, что все это значит… — Чандлер внезапно замолчал и посмотрел на Фиске. — Ты хочешь сказать, что заключенный сбежал из тюрьмы? — Джон не ответил. — Пожалуйста, не говори мне, что твоего брата обвел вокруг пальца какой-то мошенник, он отправился в тюрьму, помог заключенному сбежать, а потом тот его убил… Проклятье, только не говори, что все произошло именно так.

— А я и не говорю. Ничего подобного не было.

— Ладно. А та апелляция… ты знаешь, что в ней было?

Фиске понимал, что они уже далеко ушли от теорий, и покачал головой.

— Я ее не видел.

— Тогда откуда тебе известно, что она существовала?

— Бьюфорд, я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

— Джон, я могу тебя заставить.

— Валяй, попробуй.

— Ты ведь понимаешь, как сильно рискуешь.

— Да. — Фиске допил кофе и встал. — Я возьму такси, чтобы вернуться за своей машиной.

— Я тебя отвезу. Я работаю и над другими делами, хотя всех интересует именно это.

— Думаю, для нас обоих будет лучше, если ты не повезешь меня.

Чандлер поджал губы.

— Как пожелаешь. Твоя машина стоит на задней стоянке. Ключи на переднем сиденье.

— Спасибо.

Детектив проводил взглядом шедшего к выходу из кафетерия Фиске.

— Надеюсь, она того стоит, Джон, — тихо сказал он.

Чандлер сделал несколько запросов, а когда вернулся в свой офис, обнаружил на письменном столе стопку бумаг. Одна из стандартных линий расследования состояла в том, чтобы получить список телефонных разговоров Майкла из офиса и из дома за последний месяц. Распечатка получилась довольно пухлой. Там был звонок брату. И другим членам семьи. Дюжина звонков на номер Сары Эванс. «Это уже любопытно», — подумал он. Неужели оба брата Фиске были влюблены в одну женщину? Когда Чандлер добрался до конца списка, сердце быстрее забилось у него в груди. Теперь, после долгих лет работы, такое случалось редко.

Майкл Фиске несколько раз звонил в Форт-Джексон, в Юго-Западной Вирджинии, и последний раз — за три дня до того, как обнаружили его тело. Чандлер знал, что в Форт-Джексоне находилась военная тюрьма. Но и это еще не всё. Детектив разложил бумаги на столе и вскоре нашел то, что искал. По всей стране был разослан телекс с просьбой о помощи при поимке сбежавшего заключенного. Когда Чандлер увидел его в первый раз, он не обратил на него внимания.

Полицейский принялся внимательно разглядывать фотографию Руфуса Хармса, затем снял трубку и быстро набрал номер. Ему не хватало еще кое-какой информации, и он получил ее через минуту. Форт-Джексон находился приблизительно в четырехстах милях от Вашингтона, округ Колумбия. Возможно ли, что именно Хармс прислал ту апелляцию, которую упоминал Джон Фиске? И, если это так, почему, согласно «теории» Фиске, его брат забрал ее?

Чандлер снова опустил глаза на список звонков и некоторое время смотрел на один из номеров, не в силах понять, что его зацепило, — возможно, то, что это был офис какого-то адвоката, и в списке таких номеров имелось несколько. Имя Сэм Райдер ничего не значило для детектива, даже если б он сосредоточился на нем по какой-то причине. Чандлер положил список на стол и стал размышлять: быть может, нужно пригласить Фиске и Сару Эванс и заставить их рассказать, что происходит. Но инстинкты, выработанные за тридцать лет работы, выдали лишь одну заповедь: никому нельзя доверять.

— Давай, Джон, — умоляюще сказала Сара.

Рабочий день приближался к концу, и они сидели в ее кабинете.

— Сара, я даже не знаком с судьей Уилкинсоном.

— Но как ты не понимаешь? Если кто-то из суда действительно вовлечен в это дело, у нас появится превосходный шанс получить новую информацию, потому что там будет весь персонал суда.

Фиске снова собрался запротестовать, но передумал и потер подбородок.

— Когда начинается мероприятие?

— В семь тридцать. Кстати, твой приятель из военно-юридической службы еще не звонил?

— Звонил. Существуют два файла, по которым могли быть поданы апелляции. Послужной список Хармса, содержащий не только историю его службы, но и оценки, личную информацию, контракт на поступление на военную службу, выплаты и медицинскую карту. Второй файл с записями заседаний военно-полевого суда должен был находиться вместе с Хармсом в Форт-Джексоне. Отчет о работе его адвоката — в офисе военно-юридической службы, занимавшейся его защитой. Если, конечно, все это не потерялось, ведь прошло столько лет… Дженсен проверяет. Он пришлет все, что сможет.

Когда Сара стала собираться домой, Джон остался сидеть.

— Что ты можешь рассказать о Найтах? Об их прошлом и всем остальном.

— А почему ты спрашиваешь?

— Ну, мы же отправляемся на вечеринку, которую они устраивают. Она занимает высокое положение в суде, а Джордан Найт и сам по себе очень важная персона. Из чего следует, что они являются частью расследования, ты со мной не согласна?

— Ты наверняка знаешь о прошлом Джордана Найта больше, чем я. Он из твоего родного города.

Фиске пожал плечами.

— Верно. Джордан Найт хорошо известен в Ричмонде. Во всяком случае, так было, пока он не начал заниматься политикой. Он заработал много денег.

— И обзавелся огромным количеством врагов?

— Нет, я так не думаю. Он много сделал для Вирджинии. К тому же он сдержанный и приятный человек.

— В таком случае, он совсем не пара для Элизабет Найт.

— Не сомневаюсь, что она отдавила немало ног на пути наверх.

— Гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Это связано с территорией. Крутой федеральный прокурор оказался еще более крутым судьей. Всем известно, что Элизабет долго готовилась занять место в Верховном суде. Она собирает голоса при прохождении большинства серьезных процессов, что сводит Рэмси с ума. Я уверена, что именно по этой причине он так себя с ней ведет. Лайковые перчатки, по большей части, но периодически он не может удержаться и делает острые выпады в ее сторону.

Фиске вспомнил, как жестко схлестнулись судьи во время пресс-конференции. Так вот в чем дело…

— Насколько хорошо ты знаешь остальных судей? Складывается впечатление, что ты не сомневаешься в их способности совершить убийство.

— Как и в большинстве подобного рода организаций, я знакома с ними лишь поверхностно.

— А каков послужной список Рэмси?

— Он является председателем Верховного суда… а ты ничего о нем не знаешь?

— Просвети меня.

— Он был членом суда перед тем, как его назначили председателем десять лет назад.

— В его прошлом есть что-то необычное?

— Он был военным. Армия или морская пехота. — Сара перехватила взгляд Фиске. — Даже не думай, Джон. Рэмси не станет убивать людей. Ну а в остальном — только факты официальной биографии.

На лице Фиске появилось недоумение.

— Я думал, что смогу узнать все о судьях, поговорив с клерком.

— Клерки до определенного предела склонны держаться обособленно, хотя каждый четверг наступает счастливый час, когда мы собираемся вместе. Ну, и периодически клерки одного судьи приглашают клерков другого на ленч, чтобы лучше узнать друг друга. В остальном, офис каждого судьи держится сам по себе. — Сара немного помолчала. — Ну, за исключением знаменитой сети обмена мнениями среди клерков.

— Майк рассказывал мне что-то похожее, когда только начал работать в суде.

Она улыбнулась.

— Не сомневаюсь. Клерки являются рупорами своих судей. Мы постоянно посылаем пробные шары, представляем друг друга на месте судьи. К примеру, Майкл не раз спрашивал у меня, что нужно, чтобы Найт присоединилась к Мёрфи для создания коалиции большинства.

— Но Мёрфи уже и так определяет мнение большинства, зачем ему другие голоса?

— Похоже, ты понятия не имеешь о том, как мы работаем.

— Я лишь недалекий провинциальный адвокат.

— Ладно, мистер Недалекий Провинциальный Адвокат; правда состоит в том, что если б я получала десять баксов всякий раз, когда большинство начинает расходиться во взглядах и ему не хватает голосов, то стала бы очень богатой. Хитрость состоит в том, что нужно разработать позицию, которая получит пять голосов. Естественно, оппозиция не тратит время зря. Одновременно может существовать несколько различных мнений. Их грамотное использование является настоящим искусством.

Фиске с интересом посмотрел на Сару.

— Я считал, что те, кто высказывают другое мнение, оказываются среди проигравших. Какие у них могут быть рычаги давления?

— Предположим, судье не нравится то, как формируется мнение большинства, и тогда он либо пускает в оборот проект, содержащий такое едкое несогласие, которое может заставить суд выглядеть не лучшим образом, если оно будет опубликовано, или просто приведет к тому, что среди большинства нарушится единство. Или, еще того лучше, судья дает понять, что намерен сформулировать несогласие в своем проекте, если мнение большинства не изменится. Они все так поступают. Рэмси, Мёрфи, Найт. Они сражаются не на жизнь, а на смерть.

Джон покачал головой.

— Как одна долгая политическая кампания, неизменно клянчащая голоса. Юридическая версия «Дай мне контракт на беконную свинину, и получишь мой голос»[262]. Дай мне то, что я хочу, и получишь мой голос.

— И правильный момент выбора сражений. Предположим, одному или нескольким судьям не нравится решение, принятое по какому-то делу пять лет назад. Суд редко меняет собственные решения, поэтому нужно мыслить стратегически. Такие судьи могут использовать текущее дело, чтобы начать строить фундамент для опровержения старого судебного прецедента. Такая же схема существует и для выбора дела. Судьи постоянно находятся в поиске правильного дела, чтобы использовать его в качестве средства для изменения не устраивающего их прецедента. Это напоминает шахматную партию.

— Остается надеяться, что в процессе розыгрыша партии не будет утрачена одна важная вещь.

— О чем ты?

— Справедливость. Может быть, именно справедливости искал Руфус Хармс. Причина, по которой он составил апелляцию. Ты думаешь, он может рассчитывать на справедливость здесь?

Сара опустила глаза.

— Я не знаю. На самом деле конкретные люди, фигурирующие в делах, не имеют значения. Но во время рассмотрения устанавливаются прецеденты, и именно это важно. Все зависит от того, о чем он просит. Как оно повлияет на другие дела.

— Просто отстой! — Джон покачал головой и пристально посмотрел на Сару. — Дьявольски интересное место, этот ваш Верховный суд.

— Так ты пойдешь на вечеринку?

— Пропустить такое я просто не могу.

Глава 41

Джош Хармс решил, что теперь полиция будет блокировать второстепенные дороги, поэтому применил необычную тактику, чтобы выехать на автостраду. Уже стемнело, они подняли стекла и находились в безопасности — патрульным полицейским будет трудно заглянуть внутрь. Но, несмотря на все приготовления, Джош знал, что катастрофа практически неизбежна.

«Забавно, — подумал он, — после того ужаса, что пришлось пережить брату, он даже не задумался, стоит ли поступать правильно, несмотря на то, что это может грозить ему гибелью или потерей свободы, которую у него вообще не должны были отнимать». Ему хотелось одновременно проклинать и восхищаться Руфусом. Взгляды Джоша на жизнь не были сложными: он один против всех. Нет, он не искал неприятностей, но легко вспыхивал, если кто-то пытался сделать ему гадость. Джош понимал: удивительно, что он прожил так долго со своим взрывным характером.

Однако он не мог не восхищаться такими людьми, как Руфус, который сумел выдержать все испытания, имея дело с теми, кто не хочет, чтобы мир изменился даже на йоту, пока они находятся на самом верху. «Может быть, правда действительно освободит тебя, Руфус», — подумал Джош. Внезапно он кое-что увидел краем глаза, и его рука тут же опустилась на рукоять пистолета.

— Руфус, — позвал он, повернувшись в сторону внутреннего окна автофургона, — у нас проблемы.

В окне появилось лицо Руфуса.

— Что такое?

— Пригнись пониже! Пригнись! — предупредил Джош и снова посмотрел на патрульную машину, появившуюся в зеркале заднего вида. — Он дважды проехал мимо нас, а потом вернулся.

— Ты превысил скорость?

— На пять миль в час ниже разрешенного предела.

— Что-то не так с грузовиком, не работают задние фары?

— Я не такой дурак. Грузовик в порядке.

— Что тогда?

— Послушай, Руфус, не думай, что за те годы, что ты провел в тюрьме, мир изменился. Я черный парень, еду ночью по автостраде в отличной машине. Полицейский думает, что я либо угнал ее, либо перевожу наркотики. Дерьмо, даже поход в магазин за молоком может превратиться в настоящее приключение… — Он посмотрел в зеркало заднего вида. — Похоже, он собирается включить сирену.

— Что будем делать? Я не могу здесь спрятаться.

Джош не сводил взгляда с зеркала, одновременно пряча пистолет под сиденье.

— Да, теперь он может в любую секунду включить сирену, и нам конец. Ложись на пол и натяни сверху брезент, Руфус. Давай, прямо сейчас!

Джош надвинул бейсболку так низко, что остались видны лишь седые виски, выпятил подбородок и приподнял нижнюю губу, чтобы создалось впечатление, будто у него нет зубов. Затем он вытащил из отделения для перчаток жвачку и засунул ее в рот так, чтобы раздулась щека, и ссутулился. Потом опустил стекло, высунул руку наружу и принялся неспешно махать патрульной машине, чтобы она остановилась на обочине, съехал с автострады и выключил двигатель. Патрульная машина притормозила за грузовиком; сигнальные огни на крыше вращались, отбрасывая жутковатые синие блики в темноту.

Джош остался ждать в грузовике. Позволь парням в синем подойти и не делай резких движений. Он поморщился, когда свет фар патрульной машины ударил в зеркало заднего вида. Полицейская тактика состояла в том, чтобы дезориентировать человека, это Джош хорошо знал. Он услышал, что по гравию зашуршали ботинки, и представил, как полицейский приближается к грузовику, положив руку на рукоять пистолета, не отрывая глаз от двери.

В прошлом полиция трижды останавливала Джоша; он слышал, как звенит разбитое стекло, когда дубинка опускается на заднюю фару, а потом его штрафовали за неисправность. Они делали это для того, чтобы вывести его из себя, в надежде, что он выкинет что-нибудь — тогда ему можно будет впаять тюремный срок. Однако у них ни разу не получилось. Да, сэр, нет сэр, мистер полицейский, сэр, — даже если ему ужасно хотелось избить копа до полусмерти.

К счастью, они ни разу не подбрасывали ему в машину наркотики, чтобы обвинить в распространении. У него имелось несколько приятелей, которые отбывали срок за такое вот дерьмо.

— Сражайся с этим, — всегда говорила его бывшая жена Луиза.

— С чем сражаться? — резко отвечал он. — С тем же успехом можно сражаться с Богом за все то хорошее, что он со мной сделал.

Когда шаги смолкли, Джош выглянул в окно.

Полицейский посмотрел на него, и он понял, что тот латиноамериканец.

— В чем дело, сэр? — спросил полицейский.

Продолжая жевать резинку, Джош невнятно проговорил:

— Хотса до Луззаны. — И показал на дорогу. — Туды?

Удивленный полицейский скрестил руки на груди.

— Куда тебе нужно, повтори?

— Луззана. Бат'Руж.

— Батон-Руж, Луизиана! — Полицейский рассмеялся. — Тебе предстоит долгий путь.

Джош почесал в затылке и огляделся по сторонам.

— Тама мои детишки, давно не видели свово папку.

Выражение лица полицейского стало серьезным.

— Ладно.

— Парень сказывал, что я доеду по энтой дороге.

— Ну, не совсем так.

— Ха, а вы знаете, как туды ехать?

— Да, ты можешь следовать за мной, но я не могу довезти тебя до самого конца.

Джош посмотрел на полицейского.

— Мои детишки хорошие. Они хочут видать свово папку. Вы мне помочь?

— Ладно, вот что я скажу: мы рядом со съездом, на который тебе нужно свернуть, чтобы добраться до Луизианы. Поедешь за мной, ну а дальше уже сам. Потом остановишься и спросишь. Как тебе такой вариант?

— Лады, — сказал Джош, прикоснувшись к козырьку бейсболки.

Полицейский уже собрался вернуться к своей машине, но в последний момент посмотрел на фургон, посветил в боковое окно и увидел там несколько ящиков.

— Сэр, вы не возражаете, если я осмотрю кузов?

Лицо Джоша не дрогнуло, однако рука переместилась к передней части сиденья, где он спрятал пистолет.

— Черт возьми, нет.

Полицейский подошел к задней части фургона, приподнял стеклянную дверцу и увидел стену из ящиков. За ней скорчился накрытый брезентом Руфус.

— Что у вас здесь, сэр? — крикнул полицейский.

— Еда, — крикнул в ответ Джош, высунувшись в окно.

Полицейский открыл один ящик, потряс банку с супом, вскрыл коробку с крекерами, а потом закрыл дверцу и подошел к кабине.

— Там много еды. Поездка будет не настолько долгой.

— Спросил, чаво хотса детишкам. Они сказали, еды.

Полицейский заморгал.

— Ну, тогда вы молодец. Хорошо поступаете.

— А у вас детишки есть?

— Двое.

— Хорошо.

— Удачной поездки, — сказал полицейский и зашагал к своей машине.

Джош выехал на дорогу вслед за патрульной машиной.

В окне появился Руфус.

— С меня стекла целая река пота.

Джош улыбнулся.

— Ты должен все воспринимать спокойнее. Если ведешь себя как задира, они сразу надевают на тебя наручники. Если ведешь себя слишком вежливо, решают, что ты пытаешься их надуть. А если ты старый и глупый, им на тебя плевать.

— И все же мы едва не попались, Джош.

— Мы получили передышку благодаря мексу. Они очень серьезно относятся к семье и детям. Ты начинаешь вешать им лапшу на уши, и они сразу относятся к тебе по-хорошему. А если б он оказался белым, у нас возникла бы серьезная проблема. После того как он принял решение осмотреть фургон, белый не успокоился бы, пока не добрался бы до твоей задницы. Черный мог бы дать мне послабление, но тут никогда нельзя знать заранее. Иногда, надев форму, они начинают вести себя как белые.

Руфус недовольно посмотрел на брата.

— Но хуже всех азиаты, — продолжал Джош. — Им даже слова нельзя сказать. Они будут просто стоять и смотреть на тебя, ничего не слушая, а потом сделают то, что посчитают нужным. Возможно, сразу стоит стрелять, прежде чем тебе надерут задницу при помощи кунг-фу… Да, нам очень повезло, что мы встретились с офицером Педро. — Джош выплюнул жвачку в окно.

— Ты всех разложил по полочкам, — сердито сказал Руфус.

— Тебя что-то беспокоит? — взглянув на него, спросил Джош.

— Может быть.

— Ну, ты можешь жить свою жизнь так, как хочешь, а я живу свою, как хочу я. И мы посмотрим, кто добьется больше. Я знаю, что тебе нелегко пришлось за решеткой, но и на свободе далеко не пикник. Я создал свою маленькую тюрьму прямо здесь. И никто не объявлял мне приговор.

— Господь создал всех нас, Джош. Мы его дети. И делить нас неправильно. Я видел, как белых парней избивали в тюрьме. Зло приходит в разных формах и имеет множество цветов. Так говорит Библия. Я никого не стану судить, пусть каждый судит себя сам. Есть только один способ сделать это.

Джош фыркнул.

— Ты только посмотри на себя — что ты говоришь? После всего, что Тремейн и остальные с тобой сделали… Хочешь сказать, что не испытываешь к ним ненависти и не мечтаешь их убить?

— Нет. Будь у меня такие чувства, получилось бы, что Вик забрал любовь из моего сердца, отнял у меня Господа. Если б он это сделал, он бы меня контролировал. Но на земле нет человека настолько сильного, чтобы отнять у меня Бога. Это никому не дано — ни старому Вику, ни кому-то другому. Я не глуп, Джош. Я знаю, что жизнь несправедлива. И знаю, что черные не сидят на вершине мира. Но я не собираюсь увеличивать свои проблемы ненавистью к другим людям.

— Дерьмо. Ты получаешь золотую кредитку от Бога на ненависть ко всем белым.

— Ты ошибаешься. Если я ненавижу их, значит, я ненавижу себя. Я пошел по этой дороге, когда попал в тюрьму. Ненавидел всех. Дьявол заполучил меня, но Господь вернул. Я не могу ненавидеть. И не буду.

— Ну, это твоя проблема. И чем быстрее ты ее решишь, тем будет лучше для тебя.

— Ты совершил серьезную оплошность, Фрэнк. Ты убрал Райдера и его жену, но почему-то не обыскал его офис.

Рука Рэйфилда стиснула телефонную трубку.

— Ну и скажите мне, когда я должен был это сделать? Если б я проник туда до того, как прикончил Райдера, у него могли возникнуть подозрения и он наверняка сбежал бы. А если б нас поймали после того, как мы с ним разобрались, возникли бы вопросы, на которые у меня нет ответов.

— Но ты же сказал минуту назад, будто полиция считает, что произошло убийство и самоубийство, и собирается закрыть дело.

— Вероятно, так и есть.

— В таком случае, ты можешь забраться в его офис. Например, сегодня вечером.

— Если все будет спокойно, мы так и сделаем.

— Ты нашел письмо, которое Хармс получил из армии?

— Пока нет… — Он замолчал, когда в его кабинет ворвался Тремейн, который размахивал листком бумаги. — Подождите.

Тот протянул листок Рэйфилду, который прочитал его, побледнел и посмотрел на мрачного Тремейна.

— Где ты его нашел?

— Сукин сын сделал полость в ножке кровати. Очень ловко, — пришлось признать Тремейну.

Рэйфилд снова заговорил в трубку и несколькими краткими предложениями передал содержание письма.

— Твоих рук дело, Фрэнк?

— Послушайте, если б он умер в тюрьме, как мы планировали, вскрытие не стали бы делать. Другой возможности защитить свои задницы у нас не было. И мы все согласились, что так будет правильно.

— Но, Господи, Хармс остался в живых… Почему ты не изъял данные из системы?

— Я так и сделал! Неужели вы не понимаете, что в противном случае все всплыло бы во время расследования? Райдер был совсем не глуп, он бы обязательно использовал это для защиты Хармса.

— Но если ты изъял это из архивов, почему армия прислала ему письмо через столько лет?

— Кто знает… Какой-нибудь недоумок клерк мог наткнуться на лист бумаги и положить его на место или просто внес информацию в базу данных… А когда документ оказывается в официальном военном архиве, никто не знает, в какой момент он всплывет, несмотря на все старания его похоронить. Это самая большая бюрократическая машина в мире, контролировать ее невозможно.

— Твоя задача состояла в том, чтобы отслеживать ситуацию.

— Только не надо учить меня работать. Я пытался, но невозможно отслеживать все в течение четверти века.

— Ну а теперь мы разбудили память Хармса, — со вздохом сказал его собеседник.

— Любая стратегия предполагает риски.

— Возможно, у Райдера осталась копия письма.

— Я не представляю, как Руфус Хармс получил возможность сделать копию. Но письмо не было приложено к апелляции, отправленной в суд, это мы знаем точно.

— Мы не можем быть уверены в том, что он не сделал копию. Так что это еще одна причина наведаться в офис Райдера сегодня вечером.

Рэйфилд посмотрел на Тремейна и сказал в трубку:

— Ладно, мы нанесем удар сегодня. Быстро и жестко.

Глава 42

Сенатор Найт тепло приветствовал Джона и Сару, когда те вошли в вестибюль. Они видели, что на приеме собралась деловая и политическая элита Вашингтона.

— Рад, что ты пришел, Джон, — сказал Джордан Найт, пожимая ему руку. — Сара, ты, как всегда, выглядишь лучезарно. — Он обнял ее, и они обменялись поцелуями в щеку.

Джон посмотрел на Сару. Она сменила деловой костюм на легкое летнее платье мягких пастельных тонов, которые удачно оттеняли загорелую кожу, распустила волосы и стала еще привлекательнее.

Она перехватила его взгляд, он смущенно отвернулся и взял бокал с подноса одного из официантов. Сара и Джордан Найт последовали его примеру.

Последний огляделся по сторонам; казалось, будто он и сам немного смущен.

— Я понимаю, что время выбрано крайне неудачно. — Когда Джордан произносил эти слова, он внимательно смотрел на Сару. — И я знаю, что Бет думает так же, только она ни за что не признается.

«Конечно», — подумал Джон.

Джордан указал бокалом на пожилого человека, сидевшего в инвалидном кресле.

— К сожалению, Кеннету Уилкинсону осталось в нашем мире совсем немного времени, — понизив голос, проговорил сенатор. — Однако он настоящий боец; быть может, ему удастся нас удивить. Впрочем, Кеннет прожил долгую и вдохновляющую жизнь. Мой наставник и друг. Благодаря общению с ним я стал лучше.

— Кажется, он познакомил вас с вашей женой? — спросила Сара.

— Это еще одна причина, по которой я считаю себя его должником.

Джон наблюдал за Элизабет Найт, которая методично обходила зал, уверенно и доброжелательно, как опытный политик. Он снова окинул взглядом комнату, но не нашел Рэмси и Мёрфи. Возможно, они решили бойкотировать прием. Он также заметил нескольких судей, которые выглядели нервными и обеспокоенными. Страх перед безумцем, желающим сделать твою голову трофеем, нередко производит на людей такое действие.

Затем взгляд Фиске остановился на Ричарде Перкинсе, который старался держаться на заднем плане. Повсюду была вооруженная охрана, и Джон не сомневался, что убийство двух клерков является самой злободневной темой разговоров. Он прищурился, заметив Уоррена Маккенну, разрезавшего толпу, точно голодная акула.

— Из вас двоих получилась отличная команда, — сказала Сара.

Джордан Найт чокнулся с ней.

— Согласен с тобой.

— А ваша жена не думает уйти в политику? — спросил Джон.

— Она — судья Верховного суда, Джон. Это пожизненная должность, — воскликнула Сара.

Фиске продолжал смотреть на Джордана.

— Разве в прошлом судьи не оставляли свою должность, чтобы заняться чем-то другим?

Джордан бросил на него внимательный взгляд.

— Разумеется, такое случалось. На самом деле мы с Бет не раз об этом говорили в последние годы. Я не собираюсь вечно оставаться сенатором. В Нью-Мехико у меня есть ранчо площадью семь тысяч акров. И я могу легко представить, как управляю им до конца своих дней.

— То есть нельзя исключать, что ваша жена станет сенатором от Вирджинии?

— Я не могу предвидеть, чем в будущем займется Бет. Это добавляет новые позитивные стимулы нашему браку. — Он улыбнулся Джону, и тот почувствовал, что улыбается в ответ.

В голову Саре пришла новая мысль, и она приподняла бокал.

— Сенатор, могу я воспользоваться вашим телефоном? — спросила она.

— Ты можешь позвонить из моего кабинета, Сара. Там тебе будет удобно.

Она бросила быстрый взгляд на Джона, но ничего не сказала.

— Замечательная молодая женщина, — сказал Джордан после того, как она ушла.

— Не стану с этим спорить, — ответил Фиске.

— С тех пор как она начала работать у Бет, я хорошо ее узнал. В некотором смысле я был для нее почти непререкаемым авторитетом. Ее ждет блестящее будущее.

— Ну, у нее превосходный образец для подражания — ваша жена, — сказал Джон и едва не поперхнулся вином.

— Самый лучший. Бет ничего не делает наполовину.

Фиске задумался над последней репликой сенатора.

— Я знаю, что ваша жена — настоящий победитель, но ей следовало бы уменьшить нагрузку, пока расследование не будет закончено. Не стоит давать маньяку дополнительные шансы.

Джордан изучающе посмотрел на Джона через край бокала.

— Вы в самом деле думаете, что судьям грозит опасность?

Фиске так не считал, но не собирался говорить об этом Джордану. Если они с Сарой сделали неправильные выводы, он не хотел бы, чтобы кто-то потерял осторожность.

— Давайте сформулируем проблему так, сенатор: если что-то случится с вашей женой, никого не будет интересовать моя точка зрения.

Джордан заметно побледнел.

— Я вас понял.

Фиске заметил, что в стороне уже выстроилась очередь из желающих поговорить с сенатором.

— Я больше не стану занимать ваше время. Продолжайте вашу достойную работу.

— Благодарю, Джон, именно так я и собираюсь поступить.

Сенатор Найт приветствовал других гостей. «Ему нет необходимости обходить комнату, — подумал Фиске. — Его жена уже пообщалась с большинством главных игроков».

В кабинете Джордана Найта Сара сняла трубку и позвонила к себе домой, чтобы прослушать автоответчик. Она забыла его проверить, и сейчас ей хотелось узнать, позвонил ли ей Джордж Баркер, редактор газеты из родного городка Руфуса Хармса. Ее надежды оправдались, когда зазвучал его низкий голос. И Саре показалось, что Баркер в чем-то раскаивается.

Она вырвала из блокнота листок бумаги и записала имя: Сэмюель Райдер. Джордж Баркер оставил только имя и фамилию; очевидно, через двадцать пять лет в его архиве больше ничего не сохранилось. Саре решила поискать его адрес и номер телефона. Она огляделась по сторонам — и нашла способ это сделать.

На книжной полке у дальней стены кабинета Сара увидела «Мартиндейл Хаббелл», официальный справочник юристов, который содержал имена, адреса офисов и телефонные номера практически всех адвокатов, имеющих лицензию на работу в Соединенных Штатах. Справочник был разделен на штаты и регионы, и Сара решила сначала поискать среди местных юристов. Просматривая раздел, посвященный штату Вирджиния, она довольно быстро обнаружила Сэмюеля Райдера. Перелистав страницы, нашла краткую биографию Райдера и узнала, что в начале семидесятых он работал в управлении военно-юридической службы. Сара решила, что это именно тот, кто им нужен.

Она набрала номер офиса, но трубку никто не взял. Тогда она позвонила в справочное, но номера его домашнего телефона не было в открытом доступе. Разочарованная Сара повесила трубку. Она чувствовала, что должна поговорить с Райдером. Время было позднее, поэтому у нее оставался только один шанс. На письменном столе лежал телефонный справочник, где она отыскала нужный номер и сумела все организовать за несколько минут. Они с Фиске могли уйти через пару часов. Если повезет, они вернутся обратно рано утром на следующий день.

Когда Сара открыла дверь кабинета, она обнаружила на пороге Элизабет Найт.

— Джордан сказал, что я найду тебя здесь.

— Мне нужно было позвонить.

— Понятно.

— Наверное, мне следует вернуться в зал.

— Сара, я хочу поговорить с тобой наедине.

Элизабет Найт жестом предложила Саре вернуться в кабинет и закрыла за собой дверь. Судья была одета в простое белое платье, шею украшало изящное сапфировое ожерелье. Белое лишь подчеркивало мертвенную бледность ее кожи. Однако Элизабет распустила волосы, и черные пряди прекрасно смотрелись на белом фоне. «Когда ей того хочется, Элизабет Найт становится очень привлекательной женщиной», — подумала Сара. Очевидно, она очень тщательно выбирала такие моменты. Сейчас Найт испытывала заметное смущение.

— Что-то случилось? — спросила Сара.

— Я не люблю вторгаться в личную жизнь своих клерков, Сара, это действительно так, но когда их поведение влияет на имидж суда, я считаю, что должна высказать свое мнение.

— Я не уверена, что понимаю вас.

Найт собралась с мыслями. С того самого момента, как она поняла, что приговорила Стивена Райта к смерти, пусть и не умышленно, Элизабет чувствовала себя ужасно. Ей хотелось обрушиться на кого-нибудь, даже несправедливо. Обычно она так не поступала, но сейчас была недовольна Сарой Эванс. К тому же Элизабет всегда о ней заботилась. Таким образом, молодой женщине предстояло стать объектом ее гнева.

— Ты очень умная женщина. Привлекательная и умная молодая женщина.

— Боюсь, я все еще не…

Тон Найт изменился.

— Я о тебе и Джоне Фиске. Ричард Перкинс рассказал мне, что видел, как ты и Фиске выходили из твоего дома сегодня утром.

— Судья Найт, со всем возможным уважением, но это мое личное дело.

— Несомненно, это нечто больше, чем личное дело, Сара, и негативно влияет на имидж суда.

— Я не понимаю, каким образом.

— Тогда я попытаюсь объяснить. Как повлияет на репутацию суда тот факт, что один из его клерков спит с братом погибшего коллеги на следующий день после его убийства?

— Я с ним не сплю, — резко сказала Сара.

— Это не имеет ни малейшего значения. В нашем городе общественное мнение определяется общим впечатлением, а не фактическим состоянием дел. Если б какой-то репортер увидел, как вы с Фиске выходите из твоего дома сегодня утром, как ты думаешь, каким был бы газетный заголовок? И даже если это лишь трактовка того, что произошло на самом деле, какое впечатление такая новость произвела бы на общественное мнение? — Сара ничего не ответила, и Найт продолжала: — Сейчас нам не нужны дополнительные осложнения, Сара. У нас и без того хватает проблем.

— Должна признать, что я никогда не думала о таких вещах.

— Но это совершенно необходимо, если ты хочешь достичь чего-то большего, чем стать заурядным юристом.

— Я сожалею. В дальнейшем я не повторю подобных ошибок.

Найт бросила на нее суровый взгляд и распахнула дверь.

— Пожалуйста, будь любезна.

Когда девушка проходила мимо, Найт добавила:

— И, Сара, до тех пор пока личность убийцы не установлена, я бы никому не доверяла. Да будет тебе известно, что очень часто убийство совершают члены семьи.

Удивленная Сара резко к ней повернулась.

— Но вы же не подразумеваете…

— Я ничего не подразумеваю, — резко ответила Элизабет. — Я лишь доношу до тебя известный факт. А ты уж распорядись информацией по собственному разумению.

Заскучавший Джон без цели слонялся по залу, когда почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука.

— Я хотел задать вам вопрос.

Фиске оглянулся. На него смотрел агент Маккенна.

— Маккенна, я всерьез рассматриваю вариант подать на вас в суд, так что проваливайте к дьяволу.

— Я лишь делаю свою работу. И в данный момент хочу знать, где вы находились во время убийства вашего брата.

Фиске допил вино и посмотрел в широкое окно.

— А вы ничего не забыли?

— О чем вы?

— Время смерти еще не установлено.

— Вы не в курсе последних новостей.

— Неужели? — удивился Фиске.

— Он убит между тремя и четырьмя часами утра субботы. Где вы были в это время?

— Я подозреваемый?

— Если и когда вы станете подозреваемым, я вам сразу сообщу.

— В субботу я работал в своем офисе в Ричмонде до четырех утра. А теперь вы спросите, кто это может подтвердить, верно?

— А кто-то может?

— Нет. Но около десяти я был в «Лондромете»[263].

— От Ричмонда всего два часа езды до Вашингтона. Времени вполне достаточно.

— Значит, ваша теория состоит в том, что я доехал до Вашингтона, хладнокровно убил брата, выбросил его тело в районе, густо населенном черными, вернулся в Ричмонд и отправился стирать нижнее белье. И какой у меня мотив?

Но как только Фиске произнес последнее предложение, он буквально задохнулся. У него имелся превосходный мотив: страховка в пятьсот тысяч долларов. Дерьмо!

— Мотив может проясниться позднее. У вас нет алиби, значит, была возможность совершить убийство.

— А потом я убил Райта? Вы сами говорили судьям, что оба убийства связаны между собой. Или вы про это уже забыли? Только вот на второе убийство у меня алиби есть.

— Если я что-то сказал, из этого еще не следует, что так и есть.

— Завораживает… Вы используете такую же философию и во время перекрестного допроса?

— Я обнаружил, что во время расследования далеко не всегда правильно раскрывать все карты. Убийства могут оказаться совершенно не связанными, из чего следует, что ваше алиби на время гибели Райта не имеет ни малейшего значения.

Пока Джон смотрел вслед уходящему фэбээровцу, у него появилось очень неприятное ощущение. Даже Маккенна не может быть настолько глуп, чтобы попытаться повесить на него убийство брата. Но Джон тут же ответил на этот вопрос: ручеек информации, поступавшей к нему от Чандлера, пересох.

— Джон?

Фиске обернулся и посмотрел на Ричарда Перкинса.

— У вас есть минутка? — нервно спросил тот. Они зашли за угол. Несколько мгновений Перкинс смотрел в зеркало, словно собирался с мыслями. — Я работаю маршалом Верховного суда всего два года. Это замечательный пост, престижный, без особых стрессов, да и платят очень прилично. Я приглядываю почти за двумя сотнями служащих, начиная от парикмахеров и заканчивая полицейскими офицерами. До этого я работал в Сенате и тогда думал, что останусь там до ухода на пенсию, но потом появилась должность в Верховном суде.

— Рад за вас, — сказал Фиске, не совсем понимая, куда ведет Перкинс.

— Несмотря на то, что смерть вашего брата произошла за пределами суда, я чувствую ответственность за безопасность всех, кто в нем работает. А смерть Райта меня потрясла. Я не привык сталкиваться с подобными вещами. Я гораздо лучше справляюсь с решением проблем, связанных с заработанной платой и надзором за бюрократическими тонкостями, но совершенно не готов участвовать в расследовании убийства.

— Чандлер хорошо знает свое дело. Кроме того, в расследование принимает участие ФБР. — Фиске едва не прикусил язык, когда произнес последние слова.

— Агент Маккенна затаил на вас зло, — тут же подхватил Перкинс. — Вы с ним раньше встречались?

— Нет.

Перкинс посмотрел на свои руки.

— Вы верите, что кто-то начал безумную вендетту?

— Я не стал бы исключать такой возможности.

— Но почему именно сейчас? И почему под ударом оказались клерки? Почему не судьи?

— Или другой персонал суда.

— Что вы имеете в виду?

— Возможно, и вам грозит опасность, Ричард.

Перкинс заметно удивился.

— Мне?

— Вы заведуете отделом охраны. Если кто-то хочет показать, что способен выбрать людей по собственному желанию, значит, он насмехается над системой безопасности суда. Насмехается над вами.

Перкинс обдумал слова Фиске.

— Значит, вы считаете, что убийства связаны между собой?

— Если нет, то это чертовски странное совпадение. По правде, я в такие удивительные вещи не верю.

— Как и Чандлер?

— Может быть. Я уверен, что он держит вас в курсе.

Как только Перкинс отошел в сторону, мимо прошла Элизабет Найт, и Джону показалось, что гости сознательно перед ней расступаются.

Чья-то рука легла на плечо Фиске.

— Встретимся снаружи через десять минут. — Джон узнал голос Сары, но когда обернулся, она уже скрылась среди гостей.

Он почувствовал раздражение и попытался отыскать взглядом Элизабет Найт. Вероятно, она уже забыла о том, что Кеннет Уилкинсон здесь. А ведь прием устроили для него. Фиске удивился, когда Элизабет подошла к Уилкинсону и немного поговорила с ним. Он смотрел, как она увозит его кресло на пустую и хорошо освещенную террасу, где опустилась рядом с ним на колени, взяла за руку и о чем-то заговорила.

После коротких колебаний Джон не устоял перед искушением и направился на террасу. Элизабет Найт заметила его и быстро поднялась на ноги.

— Извините, что прерываю вас, но мне нужно уходить, и я хотел поздороваться с судьей Уилкинсоном.

Найт отступила в сторону, а Джон подошел к коляске и представился. Он пожал руку Кеннета Уилкинсона и поблагодарил его за долгое и успешное служение обществу. Когда Фиске повернулся, собираясь на выход, Найт остановила его.

— Я полагаю, вы уходите вместе с Сарой?

— А это проблема?

— Ну, вам решать.

— И что вы имеете в виду?

— У Сары впереди прекрасное будущее. Но иногда мелочи способны разрушить карьеру с огромным потенциалом.

— Вы знаете, судья Найт, мне кажется, что вы предвзято ко мне относитесь, вот только не понимаю, в чем причина.

— Я вас не знаю, мистер Фиске. Если вы хотя бы немного похожи на брата, тогда у меня не должно возникнуть проблем.

— Я не такой, как все. Я пытаюсь не сравнивать людей и не делать преждевременные выводы. Они редко оказываются верными.

Казалось, Найт удивилась.

— На самом деле я с вами согласна, — тем не менее сказала она.

— Я рад, что мы способны прийти к согласию хотя бы в чем-то.

— Однако я знаю Сару, и она мне очень дорога. Если какие-то ваши действия негативно скажутся на ней или на суде, тогда вы правы, у меня возникнут проблемы.

— Послушайте, я хочу лишь узнать, кто убил моего брата.

Найт пристально на него посмотрела.

— Вы уверены, что это всё?

— Даже если б я не был уверен в этом, мы живем в свободной стране, — сказал Фиске, и ему показалось, что по лицу Найт промелькнула довольная улыбка.

Она скрестила на груди руки.

— Складывается впечатление, что вы совсем не боитесь судьи Верховного суда.

— Если б вы хотя бы немного меня знали, то поняли бы почему.

— Возможно, мне следует узнать вас лучше… И, возможно, я уже узнала.

— Полагаю, это улица с двусторонним движением.

Найт помрачнела.

— Уверенность — это одно, мистер Фиске, а неуважение — совсем другое.

— Мне хорошо известно, что и это также является улицей с двусторонним движением.

— Надеюсь, вы поймете мою тревогу о Саре. Она совершенна искренна.

— Нисколько не сомневаюсь.

Она уже собралась уходить, но снова повернулась к нему.

— Ваш брат был замечательным человеком. Чрезвычайно умным, превосходным судебным аналитиком.

— Да, он был таким.

— Тем не менее я не уверена, что он был самым знающим адвокатом в семье.

Найт ушла, оставив застывшего на месте удивленного Фиске. С минуту он пытался проанализировать ее слова. Затем покинул террасу и направился к лифту, ведущему в вестибюль. Оглядевшись, он нигде не обнаружил Сару. Затем услышал клаксон и увидел, как девушка подъезжает к передней двери. Джон сел в машину и посмотрел на нее.

— Куда мы едем?

— В аэропорт.

— Это как?

— Мы навестим Сэмюеля Райдера, эсквайра.

— И кто такой Сэмюель Райдер, эсквайр?

— Адвокат Руфуса Хармса. Мне позвонил Джордж Баркер и назвал его имя. Я нашла Райдера. Он практикует возле Блэксбурга, всего в двух часах езды от тюрьмы. Я позвонила ему в офис, но никто не взял трубку. Номер домашнего телефона не включен в справочник.

— Ну, и зачем мы туда летим?

— У меня есть адрес его офиса. Когда мы туда долетим, будет уже поздно, так что едва ли мы застанем его на работе. Но это небольшой город: мы сумеем найти того, кто знает его домашний адрес или хотя бы номер телефона. И если мы правы относительно его вовлеченности в дело Хармса, возможно, ему угрожает опасность. Если с ним что-то случится, мы можем никогда не узнать правды.

— Значит, ты считаешь, что в суд звонил он? И он же отправил апелляцию?

— Я думаю, что это весьма вероятно.

Глава 43

Через двадцать пять минут Фиске и Сара добрались до Национального аэропорта, и девушка заехала на одну из гаражных парковок. После этого они направились к главному терминалу.

— Ты уверена, что есть подходящий рейс? — спросил Джон.

— Я заказала чартерный.

— Что ты сделала? А ты знаешь, сколько это стоит?

— А ты знаешь?

Фиске смутился.

— Нет, я никогда не заказывал чартерный рейс. Но он не может быть дешевым.

— Полет до Блэксбурга, туда и обратно, стоит две тысячи двести долларов. Мне пришлось снять все деньги с кредитной карточки.

— В таком случае, я как-нибудь верну тебе всю сумму.

— Ты не должен.

— Я не люблю долгов.

— Отлично, я могу придумать для тебя множество способов расплатиться. — Сара улыбнулась.

Через несколько минут они подошли к маленькому двухдвигательному реактивному самолету, стоявшему на бетонированной площадке. Джон проводил взглядом массивный «Боинг 737», который неуклюже бежал по главной взлетной полосе, потом грациозно взмыл в воздух, и на него обрушились тошнотворный запах реактивного топлива и раздражающий рев двигателей.

Сара и Фиске поднялись по трапу изящного самолета. Внутри их встретил жилистый пятидесятилетний мужчина с коротко подстриженными седыми волосами. Он сказал, что он пилот и зовут его Чак Херман.

Он посмотрел на небо.

— Я уже согласовал план полета, но мы немного отстаем от расписания. На диспетчерской вышке произошли небольшие задержки из-за сбоев в программном обеспечении, и теперь все за это расплачиваются.

— Мы очень торопимся, Чак, — сказала Сара.

Чем позднее они окажутся в офисе Райдера, тем меньше вероятность, что застанут там кого-нибудь. Кроме того, Сара не могла еще раз опоздать на работу.

Херман гордо посмотрел на свой самолет.

— Не беспокойтесь. Полет займет всего семьдесят минут, и, если потребуется, я могу увеличить скорость.

Они вошли в каюту, и пилот указал им на кресла.

— Сожалею, но стюарда нет, вы слишком поздно меня предупредили. Хотите чего-нибудь?

— Бокал белого вина, — ответила Сара.

— А как вы, Джон? Могу я вам что-нибудь принести? — Фиске отказался. — В холодильнике полно еды. Пожалуйста, угощайтесь.

Через десять минут после старта полет стал спокойным, словно они скользили по поверхности тихого озера на каноэ. Сара расстегнула ремень и посмотрела на Джона. Тот не отрывал взгляда от заходящего солнца.

— Хочешь, я организую нам поесть? И еще могу рассказать тебе кое-что интересное…

— Как и я, — ответил Фиске, расстегивая ремень.

Он сел за столик и стал смотреть, как Сара готовит сэндвичи.

— Кофе?

Джон кивнул.

— Что-то подсказывает мне, что нас ждет долгая ночь.

Сара закончила приготовления, налила две чашки кофе, села напротив Джона и посмотрела на часы.

— Полет такой короткий, что у нас совсем мало времени. В аэропорту Блэксбурга нельзя арендовать автомобиль. Нам придется доехать на такси до пункта проката и взять машину там.

Фиске откусил кусок сэндвича и запил его кофе.

— Ты говорила, что во время вечеринки что-то произошло.

— Я повздорила с судьей Найт. — Она пересказала ему их разговор.

А он, в свою очередь, поведал о том, что сказала ему Элизабет.

— Эту женщину трудно понять, — заметил Джон.

— Что-нибудь еще?

— Маккенна спросил, есть ли у меня алиби на время, когда убили моего брата.

— Ты серьезно?

— У меня нет алиби, Сара.

— Джон, никто не думает, что ты убил Майкла. И как его убийство тогда связано со смертью Стивена?

— Если они действительно связаны.

— И у Маккенны есть теория относительно твоего мотива?

Фиске поставил на стол чашку с кофе. Будет неплохо услышать еще чье-то мнение.

— Нет. Но факт состоит в том, что у меня имелся превосходный мотив.

Теперь уже Сара поставила чашку с кофе на стол.

— Что?

— Сегодня я узнал, что Майк застраховал свою жизнь на пятьсот тысяч долларов и назвал меня получателем страховой суммы. А это прекрасный мотив, не так ли?

— Но ты сказал, что узнал об этом только сегодня.

— Неужели ты думаешь, что Маккенна мне поверит?

— Странно…

Фиске склонил голову набок.

— Что именно?

— Судья Найт сказала, что большинство убийств совершаются членами семьи и что мне не следует никому верить — и при этом имела в виду, я не сомневаюсь, тебя.

— Она когда-нибудь служила в армии?

Сара едва не рассмеялась.

— Нет, а почему ты спрашиваешь?

— Вдруг она имела какое-то отношение к Руфусу Хармсу?

Девушка улыбнулась.

— Ну, раз уж мы заговорили на эту тему, как насчет сенатора Найта? Возможно, он служил в армии.

— Нет, не служил. Я помню, что во время его избирательной кампании прочитал в одной из газет Ричмонда, что он физически не мог служить в вооруженных силах. В то время его политическим противником был герой войны, который попытался воспользоваться тем фактом, что Найт не служил в армии. Однако выяснилось, что тот работал в разведке и у него отличный послужной список; на этом история и закончилась. — Фиске разочарованно тряхнул головой. — Глупо. Мы пытаемся вставить квадратные колышки в круглые отверстия. — Он вздохнул. — Я надеюсь, Райдер сможет нам помочь.

Одетый в комбинезон мужчина, толкая массивную уборочную тележку по коридору, остановился возле кабинета и посмотрел на сделанную по трафарету надпись на матовой стеклянной двери: СЭМЮЕЛЬ РАЙДЕР, АДВОКАТ. Он наклонил голову, огляделся и прислушался. В небольшом офисном здании кабинет Райдера на втором этаже оказался одним из полудюжины других. В этот час город и здание были одинаково пустынными.

Джош Хармс постучал в дверь и стал ждать ответа. Потом постучал еще раз, уже громче. Он оставил Руфуса в грузовике, припаркованном в переулке, а сам отправился на разведку. Затем нашел чулан с материалами для уборки — и тут же придумал план, на случай если кто-нибудь появится. Он постучал в дверь кабинета Райдера еще раз, подождал пару минут и тихонько свистнул. Через двадцать секунд Руфус, прятавшийся в темноте коридора, присоединился к брату. В чулане не нашлось комбинезона, который ему подошел бы.

Джош вытащил отмычки, и через несколько секунд они оказались по другую сторону двери, в приемной.

— Нам нужно действовать очень быстро, — сказал Джош.

У него за поясом был пистолет с полной обоймой и патроном в стволе.

— Я осмотрюсь, а ты отправляйся в кабинет Райдера и поищи там.

Руфус уже начал осматривать картотечный шкаф, используя фонарик, который принес с собой. Джош вошел в кабинет Райдера. Первым делом он выглянул на улицу, опустил шторы, вытащил собственный фонарик и приступил к поискам. Довольно быстро обнаружил запертый ящик письменного стола, вскрыл замок — и тихонько присвистнул, как только его пальцы коснулись пакета, прикрепленного клейком лентой к днищу. Затем подошел к двери.

— Руфус, я нашел.

Брат поспешил к нему и принялся просматривать содержимое пакета в свете фонарика.

— Ты так и не рассказал мне, каким образом эти бумаги помогут тебе спасти собственную задницу.

— Я не успел все продумать до конца, но лучше иметь их при себе.

— Ну, тогда нам нужно уносить отсюда ноги, пока кто-то не поимел нас.

Они едва успели выйти в приемную, как услышали приближающиеся шаги двух людей. Братья быстро переглянулись, Джош вытащил пистолет и снял его с предохранителя.

— Полицейские. Они знают, что мы здесь.

Руфус посмотрел на него и покачал головой.

— Нет, не полицейские. И не армия. В здании никого нет. Будь это они, ревели бы сирены и мы услышали бы звук бьющегося стекла, когда в проклятое окно полетели бы канистры со слезоточивым газом. Пойдем. — Он повел брата во внутренний кабинет Райдера и тихо закрыл за собой дверь.

Теперь им оставалось только ждать.

Глава 44

Чандлер обошел квартиру Майкла Фиске, опустился на колени и осмотрел полукруглую выемку, оставшуюся после удара монтировкой. Если б Джон не промахнулся, они бы уже раскрыли тайну. Чандлер поднялся на ноги и покачал головой. Никогда не бывает просто. Его люди заканчивали работу в квартире. Повсюду небольшими горками лежал черный порошок, подобный волшебным брызгам, — в некотором смысле так и было. Они сняли отпечатки Майкла Фиске, чтобы исключить их. Потом возьмут отпечатки его брата. Тут не возникнет никакой проблемы: Джон Фиске — адвокат с лицензией на практику в Вирджинии, следовательно, его отпечатки есть в базе данных. Еще следует получить отпечатки Сары Эванс, решил детектив; она наверняка здесь была. Он оглядел коридор. Возможно, в спальне?.. Однако расспросы показали, что Майкл и Сара были хорошими друзьями, и не более того.

Чандлер встретился с Мёрфи и его клерками. Они проверили все дела, с которыми работал Майкл, но ни одно из них не выделялось. Эта линия расследования займет слишком много времени. А люди пока умирают…

Чандлер решил, что нежелание Джона быть с ним откровенным дорого ему обойдется. Как правильно заметил Фиске, Чандлер отрезал его от потока информации. Однако он честно играл с федералами, передавая всю новую информацию Маккенне, в том числе новость о том, что Руфус Хармс сбежал из тюрьмы; а еще он рассказал о звонках Майкла Фиске в тюрьму. Детектив также проинформировал Маккенну о пропавшей апелляции, о которой узнал от Джона Фиске. Маккенна поблагодарил его, но не сумел добавить ничего нового.

Казалось, агент ФБР подслушал его мысли — раздался шум открываемой двери, и Маккенна вошел в комнату, показав свой значок полицейскому, стоявшему у входа, после чего его добавили в список допущенных на место преступления. Место преступления… Ну, в некотором смысле так и есть, сказал себе Бьюфорд.

— Вы поздно сегодня работаете, агент Маккенна.

— Как и вы. — Взгляд агента ФБР стал перемещаться по квартире, начиная от центра и далее, по квадратам.

— Насколько сильно давит на вас директор ФБР?

— Как и ваш босс. В Бюро ты заслуживаешь двойное уважение, если успеваешь разгадать преступление к вечерним новостям. — По губам Маккенны пробежала редкая улыбка, но у Чандлера возникло ощущение, что рот забыл, как это делается, а потому улыбка получилась кривой. «Быть может, агент ФБР делает это специально, чтобы вывести людей из равновесия», — подумал полицейский.

У него с первого взгляда возникло негативное отношение к этому парню, и Чандлер осторожно навел справки об Уоррене Маккенне. Выяснилось, что тот сделал первоклассную во всех отношениях карьеру в Бюро. Восемь лет назад его перевели из полевого офиса в Ричмонде в Вашингтонское отделение полевого офиса в Баззард-Пойнт. До того, как он начал работать в ФБР, Маккенна недолго прослужил в армии, а потом закончил колледж. С тех пор он постоянно находился на хорошем счету у своего начальства. Однако Чандлеру удалось найти одну любопытную деталь: Маккенна несколько раз отказывался от повышений, если его хотели убрать с полевой работы.

— Вам повезло, что Джон Фиске еще не подал на вас в суд. Но он вполне может туда обратиться.

— Возможно, это было бы правильно, — неожиданно ответил Маккенна. — Я на его месте так и сделал бы.

— Я ему обязательно скажу, — медленно проговорил Чандлер.

Пару минут взгляд Маккенны блуждал по квартире; казалось, он все запоминает, словно фотографирует. Потом агент снова повернулся к Чандлеру.

— Вы что, его наставник?

— Я познакомился с ним пару дней назад.

— В таком случае вы заводите друзей гораздо быстрее, чем я, — сказал Маккенна. — Вы не против, если я здесь осмотрюсь?

— Вперед. Постарайтесь ни к чему не прикасаться, если только на нем нет толстого слоя порошка.

Маккенна кивнул и осторожно обошел гостиную. Заметил вмятину на полу.

— Фиске пытался достать воображаемого противника?

— Верно. Вот только у меня нет убежденности, что противник был воображаемым.

— Он остается таковым до тех пор, пока мы не получим фактическое подтверждение его словам. Во всяком случае, я работаю именно так.

Чандлер вытащил из обертки жвачку, закинул ее в рот и принялся медленно пережевывать — вместе со словами агента.

— Сара Эванс сообщила, что она видела, как из здания выбежал человек, которого преследовал Фиске. Вам этого достаточно?

— Да, очень удобное подтверждение. Фиске сопутствует удача. Ему следует прямо сейчас купить лотерейный билет, пока она от него не отвернулась.

— Я не стал бы называть потерю брата удачей.

Маккенна остановился и посмотрел на дверь кладовой, которая была слегка приоткрыта и покрыта черным порошком.

— Ну, тут все зависит от того, с какой стороны смотреть, не так ли?

— Проклятье, что вы против него имеете? Вы его совсем не знаете.

Глаза Маккенны сверкнули.

— Это верно, детектив Чандлер, и вот что я вам скажу: вы тоже его не знаете.

Полицейский хотел что-то ответить, но ничего не сумел придумать. В некотором смысле агент был прав.

Размышления Бьюфорда прервал один из его людей:

— Детектив Чандлер, мы нашли кое-что интересное.

Он взял стопку бумаг из рук эксперта и принялся их изучать. Маккенна присоединился к нему.

— Похоже на страховку, — сказал фэбээровец.

— Мы нашли это на одной из полок в кладовой. Еды там не было. Парень использовал ее в качестве склада. Расчеты налогов, чеки и другие документы.

— Страховка жизни на полмиллиона баксов, — пробормотал Чандлер.

Он быстро пролистал страницы, пропуская юридическую терминологию, пока не добрался до конца, где излагалась суть.

— Майкл Фиске был застрахован.

Неожиданно палец Маккенны ткнул в нижнюю часть страницы, и Чандлер слегка побледнел, читая последние строки.

— И Джон является основным бенефициаром.

Мужчины переглянулись.

— Вы не хотите прогуляться и выслушать мою теорию? — спросил Маккенна.

Чандлер не знал, как ему поступить.

— Это не займет много времени, — добавил агент. — Более того, о некоторых вещах вы думаете прямо сейчас.

Наконец Чандлер пожал плечами.

— У вас есть пять минут.

Они вышли на тротуар перед домом. Маккенна не спеша закурил, а потом предложил сигарету Чандлеру. Детектив показал пачку жвачки.

— Я могу набрать лишний вес — или могу курить. Я люблю есть, поэтому выбор сделан.

Они зашагали по темной улице, и Маккенна заговорил:

— Я выяснил, что у Фиске нет алиби на время убийства его брата.

— Возможно, это говорит в его пользу. Если он убил брата, то постарался бы организовать себе алиби.

— Я не согласен — сразу по двум причинам. Во‑первых, ему и в голову не приходило, что он может стать подозреваемым.

— И это при страховке на полмиллиона долларов?

— Возможно, он рассчитывал, что мы этого не узнаем. Мы двинемся по другому следу — и дело с концом, а он немного подождет и заберет свои деньги.

— Ну, тут я совсем не уверен… А ваша вторая причина?

— Если б у него имелось превосходное алиби — а этого просто не может быть, если ты виновен, — то рано или поздно в нем обязательно появилось бы слабое место. Так зачем беспокоиться? Он был полицейским, который стал адвокатом. Фиске знает про алиби все. Он говорит, что у него нет алиби, и ему не нужно беспокоиться, что оно может быть разрушено. Таким образом, он рассчитывает, что все придут к такому же выводу, что и вы — если он виновен, обязательно состряпал бы себе надежное алиби.

Маккенна сделал глубокую затяжку и посмотрел на первые появившиеся на небе звезды.

— Итак, у него есть мотив и, по его собственному признанию, возможность. Я его проверил. У него жалкая адвокатская практика в Ричмонде, он защищает всяких подонков. И даже не посещал юридическую школу. В лучшем случае третьесортный адвокат. Не женат, детей нет, живет в каком-то отвратительном месте… Настоящий одиночка. И он ушел из полиции Ричмонда после какой-то темной истории.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил Чандлер.

— Скажем так, было вооруженное столкновение, в результате которого погибли гражданское лицо и полицейский — что произошло на самом деле, установить так и не удалось.

Чандлер выглядел потрясенным, но быстро пришел в себя.

— Тогда зачем он предложил свои услуги при расследовании?

— И опять-таки прикрытие. Вот позиция Фиске: «Как я мог нажать на спусковой крючок? Я изо всех стараюсь помочь отыскать человека, убившего моего брата».

— И как это объясняет смерть Райта?

— А с чего вы взяли, что должно быть какое-то объяснение? Вы же сами сказали, что убийства могут быть не связаны между собой. И если это так, то на месте Фиске я бы тут же попытался убедить всех, что такая связь существует. Смотрите, у него есть алиби на время убийства Райта.

И снова Эванс, подумал Чандлер.

— Поэтому, если мы поверим, что убийства связаны, ему ничего не грозит, — продолжал Маккенна.

— А Сара Эванс? Вы помните, она сказала, что видела, как из дома Майкла Фиске выбежал какой-то мужчина. Вы утверждаете, что и она лжет?

Агент остановился, посмотрел на Чандлера, и тот не отвел глаз. Маккенна сделал последнюю затяжку, бросил окурок на тротуар и раздавил его ногой.

— Сара Эванс лжет, — повторил он слова Чандлера, внимательно глядя на детектива.

Полицейский покачал головой.

— Бросьте, Маккенна.

— Я не стану утверждать, что она в этом замешана. Скажу лишь, что она неравнодушна к Фиске и делает то, что он ей говорит.

— Они только что познакомились.

— Неужели? Вы точно знаете?

— На самом деле нет.

— Ну, так вот: он убедил ее, что не сделал ничего плохого, но его могут попытаться подставить.

— Почему вы ненавидите Фиске?

Маккенна взорвался:

— Он слишком дерзкий. Лицемерный тип, защищающий память брата, с которым последние годы практически не общался. Они с Эванс провели ночь в ее доме — уж не знаю, что они там делали, — и это на следующий день после того, как обнаружили тело его брата. И у него есть дробовик. Он сует нос в расследование, из чего следует, что ему известно все, что и нам. У него нет алиби на ночь убийства, а пять минут назад мы выяснили, что Фиске получит полмиллиона долларов из-за того, что его брат мертв. Проклятье, что я должен думать? Вы хотите сказать, что ваш полицейский радар молчит?

— Ладно, вы изложили свою точку зрения. Возможно, я вел себя с ним недостаточно жестко. Правило номер один: никому не верь.

— Хорошее правило, которое помогает жить. — Маккенна немного помолчал, а потом добавил: — Или умирать.

И он ушел, оставив потрясенного Чандлера смотреть ему вслед.

Глава 45

Джон постучал в дверь офиса Райдера и попытался хоть что-нибудь рассмотреть через стекло.

— Там темно.

— Вероятно, он дома. Нужно узнать его адрес.

— А еще он может обедать в каком-нибудь ресторане или уехал из города по делам. Возможно, у него сейчас отпуск. Или…

— Или с ним что-то случилось, — сказала Сара.

— Только не нужно все усложнять, — сказал Джон, сжал ручку двери, надавил на нее, и она сразу открылась. Они с Сарой обменялись многозначительными взглядами, Фиске заглянул в коридор, увидел уборочную тележку и слегка расслабился. — Уборщики?

— И они убирают в кромешной темноте, потому что… — ответила Сара.

— Именно об этом я и подумал.

Джон отвел Сару от двери, они остановились возле тележки, он порылся в ней и вытащил из ящика с инструментами шпильковёрт.

— Отправляйся к лестнице, которая ведет к выходу, — прошептал он. — Если что-нибудь услышишь, беги к машине и вызывай полицию.

Сара стиснула его руку.

— У меня есть идея получше, — прошептала она в ответ. — Давай прямо сейчас позвоним в полицию и сообщим, что здесь происходит ограбление.

— У нас нет оснований считать, что это ограбление.

— У нас нет оснований считать, что это не так.

— Если мы уйдем, они могут скрыться.

— А если ты войдешь туда и тебя убьют? И на что, вообще, ты рассчитываешь? У тебя даже нет пистолета — только эта штука, уж не знаю, как она называется.

— Шпильковёрт.

— Замечательно. У них могут быть пистолеты, а у тебя — какой-то дурацкий инструмент…

— Возможно, ты права.

— Леди определенно права. Жаль, что ты ее не слушал.

Джон и Сара резко обернулись.

И увидели Джоша Хармса, который навел на них пистолет.

— Стена очень тонкая. Как только мы услышали, что дверь приоткрылась, а потом вы начали шептаться, мы сразу поняли, что вы захотите вызвать полицию. Но я не могу вам это позволить.

Джон посмотрел на него. Он был крупным, но не массивным. Если только они не наткнулись на настоящих грабителей, перед ними стоял Джош Хармс. Фиске посмотрел на пистолет, потом перевел взгляд на лицо Джоша, пытаясь понять, намерен ли тот нажать на спусковой крючок. Он убивал во Вьетнаме; Фиске читал об этом в газетах. Сейчас Джош должен был совершить преднамеренное убийство, однако Джон не увидел угрозы в его глазах. Впрочем, все могло измениться. «Рот, начинай колдовать», — сказал себе Джон.

— Привет, Джош, меня зовут Джон Фиске. А это Сара Эванс из Верховного суда Соединенных Штатов. Где твой брат?

Из-за спины Джоша, в коридоре, ведущем в кабинет Райдера, появился такой огромный человек, что Джон и Сара сразу поняли, кто перед ними. Очевидно, он услышал слова Джона.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Руфус, в то время как его брат продолжал держать их под прицелом.

— Я с радостью все расскажу вам, только давайте поговорим в кабинете. Ведь вы находитесь в розыске. — Он сделал приглашающий жест. — После тебя, Сара.

В этот момент его лицо оказалось невидимым для братьев, и он подмигнул ей, стараясь подбодрить и жалея, что на самом деле у нет внутренней уверенности, что все будет хорошо. Они оказались лицом к лицу с осужденным убийцей, который просидел в тюрьме двадцать пять лет, что вряд ли способствовало улучшению его характера, а жилистый ветеран Вьетнама мог выстрелить в них в любой момент.

Сара вошла в кабинет, Фиске последовал за ней.

Джош и Руфус недоуменно переглянулись, последовали за ними и закрыли за собой дверь.

«Джип» неспешно двигался по проселочным дорогам, направляясь к офису Сэмюеля Райдера. Тремейн сидел за рулем; Рэйфилд устроился на соседнем сиденье. Двухместный «Джип» был личным автомобилем Тремейна — оба закончили дежурство и решили не брать для поездки армейскую машину. На случай, если кто-то их заметит, когда они будут обыскивать офис Райдера, напарники заготовили историю: Сэм Райдер, прежний адвокат Руфуса Хармса, работал в этом регионе и недавно по неизвестной причине посетил Хармса в тюрьме. Райдер и его жена убиты. Убийство могли совершить Хармс и его брат; возможно, Райдер упомянул в разговоре с Хармсом, что держит в доме или офисе наличные или другие ценности.

Тремейн взглянул на Рэйфилда.

— Что-то не так? — спросил он.

Рэйфилд смотрел прямо перед собой.

— Это серьезная ошибка. Мы слишком сильно рискуем.

— Думаешь, я не понимаю?

— Если мы найдем письмо Хармса вместе с письмом Райдера, то не исключено, что сможем забыть про Хармса.

Тремейн бросил на него пристальный взгляд.

— Проклятье, о чем ты говоришь?

— Хармс написал письмо из-за того, что хотел выбраться из тюрьмы. Он убил маленькую девочку, но на самом деле не был в этом виновен, не так ли? Теперь он выбрался из тюрьмы. Он и его брат, скорее всего, сейчас в Мексике и ждут рейс в Южную Америку. Во всяком случае, на их месте я поступил бы именно так.

Тремейн покачал головой.

— Мы не можем знать это наверняка.

— А что еще он может сделать, Вик? Написать новое письмо в суд — и что он им расскажет? «Ваша честь, я уже излагал вам фантастическую историю, которую не в силах доказать, но что-то случилось с моей апелляцией, а мой адвокат и клерк, который ее получил, мертвы. Я сбежал из тюрьмы и рассчитываю на справедливый суд». Чушь собачья, Вик. Он этого не сделает. Он будет бежать, не останавливаясь. Он уже бежит.

Тремейн обдумал слова Рэйфилда.

— Может быть. Но даже если существуют минимальные шансы, что он не так умен, как ты думаешь, я намерен сделать все, чтобы с ним покончить. И с его братом. Мне не нравится Руфус Хармс. Мне он никогда не нравился. Меня ранили во Вьетнаме, а он вернулся в Штаты целым и невредимым, и его кормили три раза в день. Нам следовало оставить его гнить на гауптвахте, но мы не сумели, — с горечью добавил Тремейн.

— Теперь уже слишком поздно.

— Ну, я намерен оказать ему большую услугу. Когда я найду Руфуса, его следующая камера будет семь футов в длину и четыре в ширину — и будет сделана из сосны. И там не будет флага. — Тремейн сильнее надавил на педаль газа.

Рэйфилд покачал головой, поудобнее устроился на своем сиденье, бросил взгляд на часы, а потом на дорогу. До офиса Райдера оставалось совсем немного.

Сара и Джон уселись на кожаном диване; братья Хармс остались стоять перед ними.

— Почему бы нам попросту не связать их и не убраться отсюда к дьяволу? — предложил брату Джош.

Фиске даже подпрыгнул от возмущения.

— Очень скоро вы узнаете, что мы на одной стороне.

Джош бросил на него мрачный взгляд.

— Не пойми меня неправильно, но ты полон дерьма.

— Он говорит правду, — вмешалась Сара. — Мы здесь для того, чтобы вам помочь.

Джош фыркнул, но ничего не ответил.

— Джон Фиске? — сказал Руфус, всмотрелся в черты его лица, вспоминая, что уже видел похожие. — Клерк, которого они убили, был членом вашей семьи? Вашим братом?

Фиске кивнул.

— Да. Кто его убил?

— Ничего им не говори, Руфус, — вмешался Джош. — Мы не знаем, кто они такие и что им нужно.

— Мы приехали сюда, чтобы поговорить с Сэмом Райдером, — сказала Сара.

Джош перевел на нее взгляд.

— Ну, если вы не сможете устроить сеанс спиритизма, то вам будет очень трудно это сделать.

Фиске и Сара переглянулись, а потом посмотрели на братьев.

— Он мертв? — спросила девушка.

Руфус кивнул.

— Он и его жена. Они представили это как самоубийство.

Джон обратил внимание на папку, которую Руфус держал в руке.

— Так вы отправили это в суд? — спросил он.

— Вы не против, если я задам вам несколько вопросов? — спросил тот.

— Я уже говорил, Руфус, мы — ваши друзья.

— Извините, но я не завожу друзей с такой же легкостью, как, судя по всему, вы. О чем вы хотели поговорить с Сэмюелем?

— Он составил для вас апелляцию, не так ли?

— Я не стану отвечать на ваши вопросы.

— Хорошо, тогда я просто расскажу вам, что нам известно, а вы решите, как поступить дальше. Как вам такой вариант?

— Я слушаю.

— Райдер отправил апелляцию в суд. Мой брат ее забрал до того, как ее взяли на учет. Он приехал в тюрьму, чтобы поговорить с вами. После чего его нашли мертвым в одном из переулков в Вашингтоне. Они представили это как ограбление. А теперь вы утверждаете, что Райдер мертв. Кроме того, убит еще один клерк. Я думаю, его убийство как-то связано со смертью моего брата, но пока не знаю, как именно. — Джон замолчал и посмотрел на братьев. — Вот все, что нам известно. Однако я полагаю, что вы знаете больше. Например, почему все это происходит.

— Вы знаете довольно много… Вы с полицией? — резко спросил Джош.

— Я помогаю полицейскому, который ведет расследование.

— Видишь, Руфус, все, как я говорил. Наверное, копы уже едут сюда.

— Нет, это не так, — возразила Сара. — Я видела ваше имя в бумагах Майкла, мистер Хармс, но не более того. Я не знаю, почему вы отправили апелляцию и что в ней было.

— А зачем преступник отправляет апелляцию в суд? — спросил Руфус.

— Потому что вы хотели выйти на свободу. — Хармс кивнул. — Но для этого у вас должны быть веские причины.

— У меня есть самая лучшая причина: чистая правда, — убежденно заявил Руфус.

— Тогда расскажите нам о ней, — попросил Фиске.

Джош приблизился к двери.

— Руфус, у меня возникло неприятное предчувствие из-за всего этого. Мы стоим здесь и болтаем, а полицейские приближаются. Ты и так сказал слишком много.

— Они убили его брата, Джош.

— Ты не знаешь, действительно ли он его брат.

Джон вытащил бумажник и достал права.

— Но это доказывает только, что у нас одинаковые фамилии.

Руфус махнул рукой.

— Мне не нужно туда смотреть. Вы на него похожи.

— Но даже если они и не заодно с нашими врагами, как, черт возьми, они могут помочь? — спросил Джош.

Руфус перевел взгляд на Фиске и Сару.

— Вы оба умеете говорить быстро и хорошо. У вас есть ответ на его вопрос?

— Я работаю в Верховном суде, мистер Хармс, — сказала Сара. — Я знаю всех судей. Если у вас есть доказательства вашей невиновности, я обещаю, что вас услышат. И если не в Верховном суде, то в другом, поверьте мне.

— Детектив, ведущий расследование, знает: здесь что-то не так, — добавил Джон. — Если вы расскажете нам, что произошло на самом деле, мы можем обратиться к нему и изучить новые обстоятельства.

— Я знаю правду, — повторил Руфус.

— Это, конечно, замечательно, но в суде это станет правдой только после того, как вы сможете ее доказать, — сказал Фиске.

— Что же в таком случае было в вашей апелляции? — спросила Сара.

— Проклятье, Руфус, не отвечай! — закричал Джош.

Однако тот не обратил на его слова внимания.

— То, что мне прислала армия.

— Вы убили ту маленькую девочку, Руфус? — спросил Фиске.

— Да, — ответил он, опустив глаза. — Во всяком случае, ее жизнь была прервана моими руками. Но я не понимал, что творю. После того, что они со мной сделали.

— Что вы имеете в виду? Кто и что с вами сделал?

— Руфус, он пытается тебя обмануть, — предупредил Джош.

— Они воздействовали на мою голову, — сказал Руфус.

Джон бросил на него внимательный взгляд.

— Вы хотите подать ходатайство о каком-то виде безумия? Если да, то у вас нет никаких шансов. — Он не сводил глаз с Руфуса. — Однако за вашими словами стоит нечто большее, верно?

— Почему вы это сказали? — спросил Руфус.

— Потому что мой брат очень серьезно отнесся к вашей апелляции. Настолько серьезно, что нарушил закон и погиб, пытаясь вам помочь. Он не стал бы делать подобное из-за безумной апелляции по делу об убийстве, совершенном двадцать пять лет назад. Расскажите мне, что стоило моему брату жизни.

Джош положил большую руку на грудь Фиске и сильно толкнул его назад, на спинку дивана.

— Послушай, мистер Всезнайка, Руфус ни о чем не просил твоего брата. Это твой брат все испортил. Он пришел посмотреть на Руфуса, потому что мой брат — старый цветной, который сидел в старой тюрьме за старое преступление. Так что не надо петь нам песню про «праведного брата».

Джон отбросил его руку в сторону.

— Почему бы тебе не пойти к дьяволу, сукин ты сын?

Джош с угрозой направил пистолет в лицо Фиске.

— Почему бы мне не послать туда сначала тебя? А я догоню — потом. Как тебе такой вариант, белый ублюдок?

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Сара. — Пожалуйста, он хочет помочь.

— Проклятье, мне не нужна помощь от таких, как вы.

— Мы лишь пытаемся добиться справедливости для вашего брата в суде.

Джош покачал головой.

— Я могу добиться справедливости в суде и без вашей помощи. Нам надоело, что нами командуют ваши белые задницы. Тюрьмы набиты нами, но вы слишком жадные, чтобы построить еще. Так что в тюрьме я могу добиться даже больше справедливости, чем в суде. Проблема в том, как получить ее на воле, а именно там я провожу бо€льшую часть времени.

— Так ничего нельзя решить, — сказал Руфус.

— О, ты теперь знаешь, как решать проблемы? — хмыкнул Джош.

Фиске нервничал все сильнее. Джош Хармс вел себя так, что еще немного, и он выйдет из-под контроля брата. Быть может, попробовать отобрать у него пистолет? Джош был лет на пятнадцать старше его, но выглядел сильным, как дуб. Джон понимал, что если он попытается что-то сделать, то сначала получит по голове, а потом — туда же — несколько пуль калибра 9 миллиметров.

Скрежет резины по асфальту заставил их посмотреть в сторону окна. Руфус бросился к нему и осторожно выглянул наружу. Когда он повернулся назад, в его глазах появился страх.

— Вик Тремейн и Рэйфилд.

— Дерьмо! — воскликнул Джош. — Что у них?

Руфус судорожно втянул в себя воздух.

— У Вика автомат.

— Дерьмо! — повторил Джош; остальные завороженно слушали тяжелые шаги людей, вошедших в здание. Все понимали, что через пару минут или даже раньше они будут в офисе. Джош резко повернулся к Фиске и Саре: — Я тебе говорил. Они нас подставили. Мы сидели здесь, разинув рты, пока армия окружала нас.

— Если вы не заметили, мы не в форме, — сказал Фиске. — Может быть, они следили за вами.

— Мы приехали сюда не со стороны тюрьмы. Если б они увидели нас обоих, то сразу стали бы стрелять, вот и все дела.

— Нет, если вы сдадитесь, они не станут стрелять.

— Никаких шансов, — громко сказал Джош.

— Никаких шансов, — повторил Руфус. — Они не оставят меня в живых, я слишком много знаю.

Фиске посмотрел на Руфуса Хармса. Его взгляд метался из стороны в сторону. Он признал, что убил девочку. Возможно, это конец… Почему не позволить армии вернуть его в камеру? Но Майк хотел помочь Руфусу…

Джон вскочил на ноги. Джош навел на него пистолет.

— Только не усугубляй положение.

Однако Фиске даже не повернул головы в его сторону, он не сводил глаз с его брата.

— Руфус?.. Руфус!

Тот наконец пришел в себя и посмотрел на него.

— Может быть, я сумею вытащить вас отсюда, но вы должны выполнять все мои указания.

— Проклятье, мы и сами выберемся отсюда, — заявил Джош.

— Через тридцать секунд эти двое войдут сюда, и все будет кончено. У них автомат, ты ничего не сможешь им противопоставить.

— А если я пущу одну из моих пуль тебе в голову прямо сейчас? — спросил Джош.

— Руфус, ты мне доверишься? Мой брат приехал, чтобы тебе помочь. Позволь мне закончить то, что он начал. Ну же, Руфус, дай мне шанс. — На лбу Джона выступил пот.

Сара не могла произнести ни слова. Она лишь прислушивалась к звуку приближающихся шагов и представляла автомат, который через несколько мгновений будет направлен на них.

Наконец, почти незаметно, Руфус кивнул.

Фиске тут же начал действовать.

— Отправляйтесь в ванную комнату, оба, — сказал он.

Джош начал протестовать, но Руфус молча толкнул его в сторону двери ванной комнаты, находящейся в дальнем конце кабинета.

— Сара, ты пойдешь с ними.

Она ошеломленно посмотрела на него.

— Что?

— Просто делай, что я сказал. Если ты услышишь, как я тебя зову, спусти воду и выходи. А вы двое, — сказал он братьям, — оставайтесь за дверью. И, если я не произнесу твоего имени, Сара, даже не высовывайся.

— А ты не думаешь, что эти вояки захотят заглянуть в туалет, в особенности если дверь будет закрыта? — саркастически спросил Джош.

— Позволь мне самому с этим разобраться.

— Ладно, — медленно проговорил Джош. — Но я дам тебе еще один повод для тревоги, умник. Если ты нас продашь, то первая пуля войдет сюда. — Джош приставил пистолет к основанию черепа Джона. — Но ты не услышишь выстрела. Ты умрешь еще до того, как твои проклятые уши сообщат что-то твоему проклятому мозгу.

Фиске кивнул Джошу, словно принимал его вызов; в сущности, так и было. Он посмотрел на Сару, которая стала мертвенно-бледной. Девушка прижалась к нему, ее трясло, и она без особого успеха пыталась восстановить дыхание — а тяжелые шаги приближались.

— Джон, я не могу это сделать.

Он стиснул ее плечи.

— Сара, ты можешь. И сделаешь. А теперь иди. Иди.

Джон пожал ее руку. Сара с братьями Хармс зашла в ванную комнату и закрыла за ними дверь. Фиске оглядел офис, изо всех сил стараясь успокоиться. Он увидел у стены портфель, схватил его и расстегнул молнию. Портфель оказался пустым. Джон быстро засунул туда верхние папки со стола. Когда шаги прозвучали в коридоре, он подбежал к стоявшему в углу небольшому столу для совещаний, сел и услышал, как внешняя дверь кабинета открывается. Когда он вытащил из портфеля папку, внутренняя дверь распахнулась, и Джон уставился в лица вошедших мужчин.

— Какого дьявола… — начал он, но смолк, увидев направленный на него автомат.

— Кто ты такой? — резко спросил Рэйфилд.

— Я хотел задать вам такой же вопрос. Я пришел на встречу с Сэмом Райдером. Жду уже десять минут, а он так и не соизволил явиться.

Рэйфилд подошел ближе.

— Ты его клиент?

Джон кивнул.

— Прилетел из Вашингтона сегодня вечером на чартерном рейсе. Мы договорились о встрече несколько недель назад.

— Не слишком ли поздно для встречи? — Глаза Тремейна впились в Фиске.

— У меня очень напряженное расписание. Другого времени не было. — Он сурово посмотрел на обоих мужчин. — И почему армия вламывается сюда с оружием в руках?

Лицо Тремейна покраснело от злости, но Рэйфилд выбрал дипломатический тон:

— Это не ваше дело, мистер…

Джон собрался назвать свое настоящее имя, но в последний момент передумал. Руфус знал этих людей. Из чего следовало, что они были каким-то образом с ним связаны. В таком случае именно они могли убить Майка.

— Майклс, Джон Майклс. Я управляю строительной компанией, Райдер мой адвокат по землепользованию.

— Ну, вам придется подыскать себе другого адвоката, — сказал Рэйфилд.

— Меня вполне устраивает работа Сэма.

— Это не имеет значения. Дело в том, что Райдер мертв. Он совершил самоубийство. Убил жену и себя.

Фиске встал, стараясь показать, что он в ужасе. Это оказалось не так уж трудно — ведь он пытался обмануть двух вооруженных людей, в то время как за стеной находилось еще два вооруженных человека. Если он совершит ошибку, то умрет первым — очевидно, Джош не шутил.

— О чем, черт подери, вы говорите? Я недавно с ним разговаривал. И он вел себя нормально.

— Все это, конечно, хорошо, но сейчас он мертв, — сказал Рэйфилд.

Джон сел на стул, тупо глядя на лежавшую перед ним папку.

— Поверить не могу, — пробормотал он, качая головой. — И вот я сижу в кабинете и жду встречи… Но я не знал. Никто мне не сказал. Дверь была открыта… Господи! — Он оттолкнул документы в сторону и бросил на Тремейна и Рэйфилда настороженный взгляд. — А что здесь делаете вы? При чем тут армия?

Тремейн и Рэйфилд переглянулись.

— Недавно из военной тюрьмы сбежал заключенный.

— Боже мой… вы думаете, что он может быть где-то рядом?

— Мы не знаем. Но факт состоит в том, что Райдер был адвокатом беглеца. И мы подумали, что он может зайти сюда, чтобы взять наличные или еще что-то. Кто знает, возможно, беглец убил Райдера…

— Но вы же сказали про самоубийство.

— Так считает полиция. И именно по этой причине мы пришли сюда. Чтобы взять парня, если он здесь.

Фиске с ужасом смотрел, как Тремейн направляется к ванной комнате.

— Сьюзен, ты не могла бы к нам выйти? — громко позвал Джон.

Тремейн бросил на Фиске подозрительный взгляд, когда они услышали, как в туалете спускают воду. Затем дверь открылась, и появилась Сара, которая изо всех сил старалась выглядеть удивленной. «У нее отлично получается, — подумал Фиске. — А ведь, наверное, от страха она ног под собой не чует».

— Джон, что здесь происходит?

— Я рассказал этим джентльменам о нашей встрече с Сэмом Райдером. Ты не поверишь, но он мертв.

— О Господи…

— Сьюзен — моя помощница. — Она кивнула.

— Вы не назвали своих имен, — сказал Фиске.

— Все верно, — ответил Тремейн.

— Эти люди представляют армию, — торопливо продолжал Джон. — Они ищут сбежавшего преступника. И предполагают, что он может иметь отношение к смерти Сэма.

— Боже мой, Джон, давай скорее сядем в самолет и улетим отсюда!

— Отличная идея, — сказал Тремейн. — Мы сможем обыскать кабинет намного быстрее, если вы не будете путаться у нас под ногами.

Держа в одной руке пистолет, он протянул другую, чтобы распахнуть дверь в ванную комнату.

— Могу вас заверить, там никто не прячется, — сказала Сара, стараясь сохранять невозмутимость.

— Если вы не против, мадам, я хотел бы убедиться в этом сам, — резко сказал Тремейн.

Фиске смотрел на Сару. Он не сомневался, что она вот-вот закричит. О, Сара, держись… Не теряй самообладания…

Стоявший в темноте Джош Хармс через узкую щель в слегка приоткрытой двери направил пистолет Тремейну в голову.

Джош уже успел оценить то небольшое тактическое преимущество, которым он обладал. Сначала Вик Тремейн, потом Рэйфилд, если только последний его не опередит, что вполне могло произойти — ведь у Джоша был ограниченный угол обзора. Конечно, он не промахнется в такую огромную цель, как Тремейн — небольшой танк «Шерман». Его палец уже слегка надавил на спусковой крючок, а брат нависал над его плечом, изо всех сил стараясь вжаться в стену. Как только Тремейн коснется двери, все будет кончено.

В этот момент Фиске начал засовывать папки в портфель.

— Не могу поверить! Сначала на нас едва не напали два черных парня, а теперь еще и это…

Тремейн и Рэйфилд резко повернулись к нему.

— Какие два черных парня? — спросили они одновременно.

Джон перестал засовывать бумаги в портфель и повернул голову в их сторону.

— Мы подходили к зданию, когда они выскочили и пробежали мимо нас, едва не сбив Сьюзен с ног.

— И как они выглядели? — напряженно спросил Рэйфилд, делая шаг к Фиске.

Тремейн быстро отступил от двери ванной комнаты.

— Ну, черные, как я и сказал; один выглядел как бывший игрок Национальной футбольной лиги или что-то вроде того… Ты помнишь, каким он был большим, Сьюзен? — Кивнув, та часто задышала. — Ну, просто огромный, как великан. Второй тоже был немаленьким — шесть футов и два или три дюйма — но не такой мускулистый. Они бежали, словно за ними гнался сам дьявол, хотя оба уже совсем не молодые. Сорок пять или даже все пятьдесят.

— А вы видели, куда они направились? — спросил Тремейн.

— Они запрыгнули в какую-то старую машину и помчались по главной дороге, ведущей на север. Я не слишком хорошо разбираюсь в машинах, но модель точно старая. Зеленая, так мне кажется… — Неожиданно у него на лице появилось испуганное выражение. — Но вы ведь не думаете, что это был сбежавший заключенный?

Тремейн и Рэйфилд молча бросились к двери. Как только Джон и Сара услышали, что внешняя дверь открылась, а тяжелые ботинки застучали по коридору, они переглянулись и одновременно опустились на диван — ноги их не держали. Затем обнялись.

— Рад, что мне не пришлось в тебя стрелять. Ты очень быстро соображаешь.

Они подняли головы и увидели улыбающегося Джоша Хармса, который засовывал пистолет за пояс.

— Мы оба адвокаты, — хрипло сказал Фиске, продолжавший обнимать Сару.

— У всех свои недостатки.

Вслед за братом из ванной комнаты появился Руфус.

— Спасибо, — негромко сказал он.

— Надеюсь, вы оба теперь верите нам, — сказал Фиске.

— Да, но я не приму вашу помощь.

— Руфус…

— Все, кто до сих пор пытался мне помочь, мертвы. За исключением Джоша, но сегодня мы оба едва не погибли. Я не могу больше отягощать свою совесть. Возвращайтесь в свой самолет и держитесь от нас подальше.

— Я не могу так поступить. Он был моим братом.

— Как хотите, но вам придется делать это без меня. — Руфус подошел к окну, посмотрел вслед «Джипу», который быстро выехал на шоссе и свернул на север, и поманил Джоша. — Пошли. Никто не знает, как быстро они вернутся.

Когда братья повернулись к двери, Джон засунул руку в карман, вытащил свою визитку и протянул ее Руфусу.

— Вот моя визитная карточка. Там номера телефонов моего офиса и дома. Руфус, подумайте о том, что вы делаете. В одиночку у вас ничего не получится. И как только вы это поймете — позвоните.

Фиске удивился, когда Сара взяла у него визитку и что-то написала на обороте.

— Здесь номера моего домашнего телефона и телефона в машине, — сказала она, протягивая визитку гиганту. — Звоните любому из нас в любое время дня и ночи.

Огромная рука неспешно взяла визитку, и Руфус засунул ее в карман рубашки. Через минуту Сара и Джон остались вдвоем и посмотрели друг на друга. Только через минуту Фиске заговорил:

— Должен признать, мы были очень близки к катастрофе.

— Джон, я больше никогда не хочу делать ничего подобного. — Сара нетвердой походкой направилась в ванную комнату.

— Ты куда?

Она даже не посмотрела в его сторону.

— В ванную. Если только ты не хочешь, чтобы меня вывернуло прямо здесь.

Глава 46

Через час после разговора с Уорреном Маккенной Чандлер выбрался из своей машины и медленно зашагал к дому, симпатичному двухэтажному зданию из кирпича, окруженному похожими домами. Приятное, безопасное место, где было хорошо растить детей — во всяком случае, двадцать лет назад. Сегодня все изменилось, но что остается прежним?

Много лет назад, когда Чандлер хотел расслабиться после работы, он любил поиграть на подъездной дорожке с детьми в баскетбол, бросая мяч в кольцо, которое прикрепил к стене гаража. Сетка сгнила, кольцо и щит Бьюфорд давно снял. Сейчас он прошел в маленький задний двор, где присел на старую кедровую скамью, стоявшую под развесистой магнолией и перед небольшим фонтаном. Жена очень долго приставала к нему, чтобы он его сделал — и только после завершения всех работ Чандлер понял причину ее настойчивости. Все вместе оказывало на него очищающее действие: планирование, измерения, выбор материалов. Это напоминало детективную работу, нечто вроде головоломки, когда для достижения цели требуются умение и толика везения.

Минут десять он просидел тихо, потом вскочил на ноги, забросил куртку на плечо, неторопливо вошел в дом и окинул взглядом тихую темную кухню. Она была невероятно уютной, как и весь дом, исключительно благодаря усилиям его жены, Хуаниты. Она растила детей, вызывала врачей, платила по счетам, ухаживала за цветами, подстригала траву, заправляла постели, стирала и гладила одежду — занималась всеми этими вещами, пока он работал и работал, пробивая себе дорогу наверх. Таким было их партнерство.

После того как дети выросли и ушли, Хуанита вернулась в школу, а после ее окончания стала медицинской сестрой в педиатрическом отделении местной больницы. Их брак продолжался тридцать три года, и чувства все еще оставались сильными.

Чандлер не знал, сколько еще сможет работать детективом. Ему становилось все труднее. Вонь, руки в резиновых перчатках, мелкие осторожные шаги из страха наступить на важную улику, — что может стоить кому-то жизни, или позволить мяснику остаться безнаказанным. Бумажная работа, ловкие адвокаты защиты, задающие одни и те же вопросы, ставящие одинаковые словесные ловушки; скучающие судьи, читающие текст приговора так, словно они пытаются разобраться в результатах тестирования. Равнодушные, ничего не выражающие взгляды молчащих обвиняемых, которые отправлялись в тюрьму к своим приятелям, в университеты повышения квалификации, откуда выходили уже законченными преступниками…

Телефонный звонок прервал его мрачные размышления.

— Алло?

Пару минут он слушал, затем отдал серию распоряжений и повесил трубку. В переулке, где нашли тело Майкла Фиске, обнаружена пуля. Очевидно, она срикошетировала от одной стены и застряла в мусоре, выпавшем из контейнера. Чандлеру сказали, что пуля почти полностью сохранила форму. Лаборатории предстояло установить, она ли убила молодого клерка. Совсем простая задача: на пуле должны остаться частицы крови, кости и мозгового вещества, и все это можно сравнить — ведь тело Майкла Фиске все еще находилось в распоряжении полиции. Теперь, когда они получили пулю, начнутся тщательные поиски орудия убийства. Баллистики смогут соотнести пулю с пистолетом, из которого произведен выстрел, с такой же точностью, как отпечатки пальцев приводятся в соответствие с рукой человека.

Чандлер встал, перешел в гостиную, сознательно оставив пистолет, и уселся в кресло с откидной спинкой, удобное, подходящее к его массивным пропорциям. В комнате было темно, но его это вполне устраивало. На работе Бьюфорда окружало слишком много яркого света. Яркие лампы в офисе — и так каждый день. Беспощадное, слепящее сияние в прозекторской, превращающее человеческую плоть в нечто чудовищное и запоминающееся — в результате Чандлеру периодически приходилось заходить в туалет, где его желудок выдавал высокую оценку мастерству патологоанатома. Вспышки фотоаппаратов на месте преступления или в суде. Слишком много проклятого света. Темнота дарила спокойствие, приносила покой. Чандлер хотел, чтобы его уход в отставку был окружен такой темнотой. Прохладно и темно. Как его фонтан на заднем дворе.

Слова Уоррена Маккенны вывели детектива из состояния равновесия, хотя он и пытался этого не показать. Он не мог поверить в то, что Джон Фиске убил своего брата. Но, если быть честным до конца, разве не пытался Фиске убедить его, что он не причастен к преступлению?

Впрочем, у Чандлера имелись и другие проблемы, о которых ему требовалось подумать. Звонки Майкла Фиске в Форт-Джексон. А теперь еще и побег Руфуса Хармса… Существовала ли связь между ними? Джон прикрывал Сару Эванс, теперь это уже не вызывало сомнений… Чандлер покачал головой, понимая, что ему нужно поспать, потому что сейчас его старый мозг работал вхолостую.

Он собрался встать, но замер на месте. Неожиданно чьи-то руки обхватили его за шею, заставив вздрогнуть. Чандлер сжал предплечья неизвестного, и его глаза широко раскрылись. Пистолет — проклятье, где пистолет?

— Тяжелая работа — или вовсе перестал работать?

Он тут же расслабился и посмотрел на Хуаниту. Уголки ее губ слегка подрагивали, и Бьюфорд знал, что сейчас она улыбнется. У нее всегда было такое выражение, словно она собиралась пошутить или рассмеяться чужой шутке. И всякий раз ее лицо помогало его приободриться, к какому бы числу тел ни приходилось прикасаться и изучать их за прошедший день.

Чандлер положил руку на свою вздымающуюся грудь.

— Проклятье, женщина, если ты еще раз подкрадешься ко мне, я смогу работать только ангельскими крыльями.

Хуанита села к нему на колени. Она была в длинном белом халате, из-под которого выглядывали голые ноги.

— Брось! Такой крутой парень, как ты?.. И не слишком ли ты самонадеян, когда говоришь об ангельских крыльях?

Чандлер обнял ее за талию, которая после рождения троих детей уже не была такой же изящной, как в день их первой брачной ночи; впрочем, и сам он потерял былую стройность. Они выросли вместе, как он любил часто повторять. Состояние равновесия имело в жизни огромное значение. Если б один был толстым, а другой — худым, они бы двигались к катастрофе.

В мире не существовало человека, который знал бы его лучше, чем Хуанита. Возможно, это и есть самый главный результат успешного брака: знание, что не существует другой души, которой известно твое число до самого последнего знака после запятой, который может кого-то заинтересовать, как у числа «пи», — быть может, даже больше; и если такое возможно, то Хуанита знала его число.

Он ответно улыбнулся.

— Конечно, я большой сильный парень, но очень чувствительный, малышка. А нас, чувствительных парней, может вывести из равновесия любое неожиданное событие. И после того как я всю жизнь боролся с преступниками, Господу пора начинать шить мне симпатичные ангельские крылья — размера «икс-эль», естественно. Он знает все, поэтому Ему известно, что в старости я должен их распахнуть. — Чандлер поцеловал жену в щеку, и они взялись за руки.

Она провела пальцами по его редеющим волосам, почувствовав, что мужнины шутки немного вымучены.

— Бьюфорд, почему бы тебе не рассказать о том, что тебя тревожит? Мы поговорим, а потом ты отправишься в постель. Уже довольно поздно. А завтра обязательно будет новый день.

Чандлер улыбнулся ее словам.

— Неужели с моим лицом игрока в покер что-то произошло? Я смотрю на подозреваемого и изматываю его, не давая понять, что думаю на самом деле…

— Ты бездарно играешь в покер. Так что поговори со мной, малыш.

Она потерла его напряженную шею, а он принялся массировать ее длинные ноги.

— Ты помнишь молодого парня, про которого я рассказывал? Джона Фиске? Его брат был клерком в Верховном суде.

— Я помню. А теперь еще один клерк мертв…

— Верно. Сегодня я побывал в квартире погибшего брата, чтобы поискать улики. Маккенна, агент ФБР, мне кое-что показал.

— Тот самый, про которого ты сказал, что он похож на гранату с выдернутой чекой? Ты не можешь его понять?

— Да, речь о нем.

— М‑м‑м… хм-м.

— Мы нашли страховку, по которой Джон Фиске получает полмиллиона долларов в случае смерти брата.

— Но они же семья, не так ли? Ведь твоя жизнь застрахована? Я стану богатой, если ты умрешь? — Она слегка шлепнула его по макушке. — Так что ты с этим не тяни. Всю жизнь обещал мне всякие чудесные штуки, но так их и не подарил. Уж лучше я буду богатой, когда ты откинешь свои несчастные копыта.

Они рассмеялись и крепко обнялись.

— Фиске не говорил мне о страховке. Послушай, это классический мотив для убийства, как в кино.

— Ну, возможно, он про нее не знал.

— Может быть, — согласился Чандлер. — Так или иначе, но Маккенна выдал целую теорию: Фиске убил брата ради денег, призвав на помощь другого клерка из суда женщину, потому что она им увлечена, а потом постарался увести расследование в сторону, предлагая свою помощь. И еще он солгал о злоумышленнике, проникшем в квартиру его брата. Должен признать, что Маккенна привел убедительные аргументы — по крайней мере, внешне.

— Значит, Джон Фиске побывал в квартире брата?

— Да. Он утверждает, что какой-то тип ударил его там и сбежал. Может быть, он что-то украл в квартире, нечто, связанное с убийством.

— Ну, если Джон Фиске находился в квартире брата и придумал историю про злоумышленника, и если знал о страховке, тогда зачем он отправился за ней на квартиру брата? Почему не предоставил найти ее тебе, чтобы не вызвать подозрений?

Чандлер смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Бьюфорд, ты в порядке?

— Проклятье, милая, я думал, что в нашей семье детектив — я… А теперь скажи мне, как я мог такое пропустить?

— Потому что ты слишком много работаешь, и тебя недостаточно высоко ценят. — Хуанита встала и протянула ему руку. — Но, если ты поднимешься наверх прямо сейчас, я покажу, как высоко ценю тебя я. Оставь свою чувствительную часть здесь, малыш, но прихвати с собой все остальное. — Она посмотрела на него, слегка прикрыв веки, но Чандлер знал, что у нее вовсе не сонное настроение.

Он сразу встал, взял жену за руку, и они быстро стали подниматься наверх.

Глава 47

«Джип» мчался по дороге, и Тремейн тщательно изучал пассажиров всех машин, которых они обгоняли.

— Проклятье, от нас отвернулась удача, — простонал Рэйфилд. — Мы разминулись с ними всего на несколько минут.

Тремейн не обращал на него внимания, полностью сосредоточившись на машинах впереди. Они обогнали автомобиль, в котором горело внутреннее освещение, и Тремейн разглядел водителя и пассажира. Пассажир разворачивал карту.

Как только Тремейн понял это, он ударил по тормозам, увел «Джип» влево и пересек двойную сплошную. Машина запрыгала по неровной, заросшей травой обочине, затем колеса нашли асфальт, и они помчались обратно, в сторону офиса Райдера.

Рэйфилд схватил Тремейна за плечо.

— Какого дьявола ты делаешь?

— Они нас обманули. Парень и девчонка. Они наврали.

— С чего ты взял?

— Свет в ванной комнате.

— Свет? При чем здесь свет?

— Свет не горел. Сука сидела там в темноте. Я понял это, когда увидел освещенную изнутри машину. Из-под двери ванной комнаты свет не пробивался. И когда она распахнула дверь, не стала гасить свет, потому что он там не горел. Она не сидела на унитазе. Она стояла там в полной темноте. Знаешь, почему?

Рэйфилд побледнел.

— Потому что Хармс вместе с братом находились рядом с ней. — Он продолжал смотреть на дорогу впереди, когда ему в голову пришла новая мысль: — Парень сказал, что его зовут Джон Майклс. Возможно, это был Джон Фиске.

— А девушка — Сара Эванс. Знаешь, что: нужно позвонить и рассказать остальным.

Рэйфилд взял сотовый телефон.

— Теперь нам не догнать Хармсов.

— А вот и нет.

— Проклятье, но как мы это сделаем?

Тремейн воспользовался тридцатилетним армейским опытом, пытаясь понять, что может предпринять противник.

— Фиске сказал, что видел, как они садились в машину. Значит, он лгал. А что является противоположным автомобилю? Грузовик. Он сказал, что они уехали на старой машине. Значит, у них новый грузовик. Он сказал, что они поехали на север, поэтому нам нужно на юг. Прошло всего пять минут. Мы их поймаем.

— Видит Бог, надеюсь, ты прав. Если они были в офисе Райдера… — Рэйфилд смолк и с тревогой выглянул в окно.

Тремейн перевел взгляд на напарника.

— Получается, что братья Хармс не стали убегать. Значит, они искали то, что могло быть в офисе Райдера. И, дьявол их задери, для нас это плохая новость. Звони. Мы позаботимся о Хармсе и его брате. А они пусть разбираются с Фиске и женщиной.

Расследование привлекло к себе внимание, поэтому ФБР предложило свою лабораторию, чтобы исследовать пулю, найденную в переулке. После сравнения тканей, взятых с тела Майкла Фиске, выяснилось, что именно эта пуля его убила. Калибр 9 мм, типичное оружие сотрудников правоохранительных органов.

Как только агент Маккенна получил эту информацию, он сел перед компьютерным терминалом в здании Гувера и напечатал срочный запрос в полицию штата Вирджиния. Уже через несколько минут он получил ответ. У Джона Фиске имелся «ЗИГ-Зауэр» калибра 9 мм, зарегистрированный на его имя, оставшийся с тех пор, как он работал в полиции. Через несколько минут Маккенна уже сидел в машине. Спустя два часа он свернул с 95‑й автострады, оказался на темных улицах центральной части Ричмонда, и его автомобиль прогрохотал по старым, неровным улицам Шокоу-Слип. Наконец он припарковался на уединенной площадке рядом со старой железнодорожной станцией.

Десять минут спустя агент уже стоял в кабинете Фиске, с легкостью вскрыв замки на входе в здание и в самом кабинете. Окинув взглядом темное помещение, используя карманный фонарик, он решил сначала обыскать офис Фиске и лишь потом квартиру. Маккенна нашел оружие через пару минут. Пистолет был легким и компактным. Фэбээровец взвесил его в руке, затянутой в перчатку, и засунул в карман.

Поводив лучом фонарика по кабинету, он заметил что-то на книжной полке, подошел и взял в руки фотографию в рамке. На поверхности стекла играли блики, и Маккенна отошел к окну, чтобы разглядеть фотографию в лунном свете.

Братья Фиске, стоявшие рядом, плечом к плечу, выглядели как любые другие братья. Майкл Фиске выше и привлекательнее старшего брата, но огонь в глазах Джона Фиске горел ярче. Джон был в полицейской форме, из чего следовало, что фотографию сделали довольно давно, Маккенна это знал. Старший брат многое повидал, пока носил форму, как и сам он, работавший в ФБР. Иногда подобный опыт зажигает в человеке огонь, а порой навсегда его забирает…

Маккенна поставил фотографию на место и вышел из кабинета. Еще через пять минут машина агента ФБР снова катила на север. Два часа спустя Маккенна вернулся в свой дом, в состоятельной части провинциальной Вирджинии. Он сидел за письменным столом, пил пиво, курил и вертел в руках пистолет, который забрал из кабинета Фиске. Ухоженное, надежное оружие. Фиске сделал хороший выбор. Как полицейский он должен был рассчитывать на свой пистолет, чтобы уцелеть. В прошлом копам редко приходилось доставать «стволы». Теперь все изменилось.

Маккенна знал, что Фиске убил человека из этого пистолета. Сделал выстрел, унесший человеческую жизнь. Агент понимал сложность подобного путешествия — путешествия, спрессованного в несколько секунд. Жар металла, тошнотворный запах пороховых газов. В отличие от того, что показывают в фильмах, человека не отбрасывает назад на несколько футов. Он падает в том месте, где его настигла пуля; мочится и испражняется в брюки и беззвучно валится на землю.

Маккенне и самому довелось убить человека. Все произошло быстро, на уровне рефлексов; он видел, как глаза вылезают из орбит и дергается тело. Затем агент вернулся туда, откуда стрелял, и заметил два пулевых отверстия в стене по обе стороны от того места, где он стоял. Его противник успел сделать два выстрела, но пули чудесным образом прошли мимо. Позднее Маккенна узнал, что у человека, которого он убил, были проблемы со зрением и он не мог правильно определить расстояние. Маккенна выжил и сумел вернуться к жене и детям только благодаря тому, что его враг плохо видел. По дороге домой он наложил в штаны.

…Фэбээровец положил пистолет и задумался о будущем. Интуиция не подвела его в кабинете клерка. Завтра Фиске и Эванс подвергнутся жесткому допросу. Первым делом он должен связаться с Чандлером, выложить ему все факты и позволить сварливому детективу убойного отдела исполнить свои обязанности. Маккенна встал и прошелся по комнате. На стенах висели фотографии в рамках, на которых он был запечатлен с известными людьми. На стоявшем в углу столике были аккуратно расставлены многочисленные призы и благодарности, полученные Уорреном Маккенной за проявленные на службе в ФБР смекалку и мужество.

Его карьера в органах правопорядка была долгой и продуктивной, но не могла перечеркнуть событие, ставшее для него поводом для величайшего стыда. Это случилось много лет назад, но в его памяти все, что тогда произошло, оставалось предельно четким. То, что он совершил в тот день, заставило его сейчас сфабриковать дело против Джона Фиске.

Маккенна потушил сигарету и бесшумно зашагал по дому. Его жена уже давно легла спать. Двое детей выросли и жили отдельно. Он неплохо зарабатывал, хотя агенты ФБР никогда не купались в деньгах, если только не отказывались от жетона. Его жена, партнер крупной юридической фирмы, находившейся в округе Колумбия, получала значительно больше. Вот почему дом был большим, обставленным дорогой мебелью и по существу пустым. Маккенна обернулся и посмотрел в сторону своего кабинета. Его блистательная карьера, аккуратно представленная на столике, навсегда запечатлена на фотографиях. Он тяжело вздохнул, и на него накатила темнота. Покаяние длиной в жизнь.

Шасси самолета коснулись земли, он притормозил и вскоре остановился. Коммерческие лайнеры и частные самолеты не имели права приземляться в Национальном аэропорту после десяти часов вечера, но маленький самолетик, который арендовала Сара, мог садиться в любое время дня и ночи. Уже через несколько минут Фиске и Эванс направились к парковочному гаражу Национального аэропорта.

— Мы слетали туда и обратно, нас едва не прикончили, но назад мы возвращаемся с пустыми руками, — пробормотала Сара. — У меня была просто блестящая идея.

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил Джон.

Они подошли к машине и сели в нее.

— И что же нам удалось узнать? — спросила Сара.

— Сразу несколько вещей. Во‑первых, мы познакомились с Руфусом Хармсом. И я думаю, что он говорит правду, какой бы она ни была.

— Но ты не можешь быть уверен в этом.

— Он пришел в офис Райдера, Сара, в то время как ему следовало как можно быстрее покинуть страну. Он пришел, чтобы забрать написанную им апелляцию. Зачем ему это делать, если он не уверен в своей правоте?

— Я не знаю, — призналась Сара. — Но если он один раз подал апелляцию, почему бы не подать ее еще раз?

— Райдер составил еще один документ. Ты сама видела его в портфеле моего брата. Теперь, когда Райдер мертв, Хармс не может воспроизвести тот документ. И он упоминал, что ему что-то прислали из армии. Письмо. Может быть, он считает, что оно ему поможет, поэтому пришел, чтобы забрать два документа.

— Звучит достаточно убедительно.

— Военные направились на кровавую охоту. Они явились туда не потому, что хотели найти Руфуса Хармса. Они пришли обыскать офис Райдера.

— Откуда ты знаешь?

— Они даже не спросили у нас, не видели ли мы кого-нибудь подозрительного, человека, похожего на Руфуса. Я сам заговорил о двух черных мужчинах. И они пришли туда не как представители закона. Посреди ночи, с автоматами… Они не из военной полиции. У них достаточно высокие звания, судя по возрасту и поведению. Армия не станет врываться в полночь в гражданский офис с автоматами наперевес, военные поступают иначе.

— Возможно, ты прав.

— Поэтому я начинаю думать, что содержание апелляции имело прямое отношение к тем двум парням.

— Но мы даже не знаем, кто они такие.

— Нет, знаем. Руфус назвал их имена в офисе Райдера. Тремейн, Вик Тремейн; второго зовут Рэйфилд. Они служат в армии, из чего следует, что оба как-то связаны с Форт-Джексоном. Руфус сказал, они с ним что-то сделали. Уверен, речь шла о тюрьме.

— Джон, даже если они каким-то образом поощряли его к убийству маленькой девочки или даже отдали ему приказ по какой-то дьявольской причине, в самом худшем случае им могут дать срок за соучастие. А если учесть, что прошло двадцать пять лет… Если у Хармса больше ничего нет, его дело безнадежно, и ты должен это понимать.

— Проблема состоит в том, что мы почти ничего не знаем о тех событиях. Если какие-то люди посещали Хармса на гауптвахте в ту ночь, когда погибла девочка, должны остаться документы.

Сара с сомнением посмотрела на него.

— Через двадцать пять лет?

— И еще письмо из армии, о котором упоминал Хармс. Какого рода письмо может написать армия преступнику, осужденному решением военно-полевого суда?

— Ты думаешь, что письмо каким-то образом запустило процесс?

— Возможно, появилась некая информация, которая стала новой для Хармса?

— Подожди минутку. Если Тремейн и Рэйфилд из Форт-Джексона, как они могли позволить такому письму попасть в руки Хармса? Разве почта заключенных не проходит цензуру?

Фиске задумался.

— Может быть, письмо попало к нему обходными путями?

— Или вовсе не попадало в тюрьму. Складывается впечатление, что Джош Хармс все знает; может быть, письмо получил именно он, сообразил, что произошло, и сообщил Руфусу.

— И тогда тот сделал вид, что у него сердечный приступ, его перевезли в ближайшую больницу, откуда Джош помог ему сбежать.

— Кажется, все сходится.

— Мне очень хочется узнать, что произошло в тот день в Форт-Джексоне. Из сказанного Хармсами следует, что Майкл побывал у Руфуса в тюрьме.

— Почему бы нам не позвонить в тюрьму или не съездить туда? Тогда мы сможем выяснить, побывал ли там Майкл.

Фиске покачал головой.

— Если те двое парней из тюрьмы, они наверняка все подчистили, возможно, даже перевели того, кто видел Майка, в другое место. И мы не можем рассказать об этом Чандлеру — у нас ведь нет ничего конкретного. Двое военных ищут сбежавшего заключенного — и что с того?

— Ну, если Рэйфилд и Тремейн работают в тюрьме, то Майкл вошел в логово льва. Даже если учесть, что вы не были близки в последние годы, я удивлена, что он не обратился к тебе за помощью. Тогда, возможно, остался бы в живых…

Джон замер, услышав ее слова, а в следующее мгновение закрыл глаза. До конца поездки он больше ничего не сказал.

Когда они вошли в дом Сары, Джон сразу направился к холодильнику и взял пиво.

— У тебя есть сигареты?

Она приподняли брови.

— Я думала, ты не куришь.

— Я не курил много лет. Но сейчас сигарета мне необходима.

— Тебе повезло. — Сара подвинула стул вплотную к кухонной стойке, сбросила туфли и встала на сиденье. — Я обнаружила, что чем труднее мне добраться до моего тайного склада, тем меньше хочется курить. Наверное, во мне есть ген лени.

Фиске смотрел, как она встает на цыпочки и тянется к самой высокой части шкафа — ее пальцы едва доставали до нужного места.

— Сара, перестань, позволь мне. Ты упадешь.

— Я уже добралась… Вот, сейчас…

Она вытянулась еще сильнее, и Джон не мог оторвать взгляда от верхней части ее бедер, когда платье немного задралось. Сара покачнулась, и он положил руку ей на талию, чтобы помочь сохранить равновесие. На задней части ее правого бедра была маленькая родинка, темно-красного цвета и почти идеальной треугольной формы. Казалось, каждое усилие Сары приводит к тому, что она начинает пульсировать. Джон опустил глаза на ее ноги, продолжая придерживать рукой и касаясь ладонью верхней части бедра. У нее были длинные и изящные пальцы ног, словно она много ходила босиком. Он отвел глаза.

— Вот они. — Сара показала ему пачку. — «Кэмел» подойдет?

— Если можно поджечь их с одного конца, меня вполне устроит. — Он помог ей спуститься со стула, взял сигарету и посмотрел на нее. — Будешь? Ведь именно ты сделала всю работу.

Она кивнула, и Фиске легким щелчком выбил для нее сигарету из пачки. Они закурили, и Сара взяла себе пиво. Потом они вышли на маленькую террасу, выходящую на реку, и уселись на выцветший деревянный диван-качалку.

— Ты выбрала хорошее место для дома, — заметил Фиске.

— Как только я увидела его в первый раз, сразу представила, что буду жить здесь вечно. — Она подобрала под себя ноги, постучала сигаретой о перила и посмотрела вслед улетающему в сторону пеплу. Потом, закинув длинную шею назад, сделала большой глоток пива.

— Импульсивный поступок.

Сара поставила пиво и всмотрелась в его лицо.

— А ты никогда так не поступал?

Джон немного подумал.

— Пожалуй, нет… И что дальше? Муж, дети? Или только карьера? — Он затянулся дымом, дожидаясь ответа.

Сара сделала еще глоток пива, наблюдая, как перемещается свет фар автомобиля по мосту Вудро Вильсона. Потом резко встала.

— Хочешь поплавать на лодке?

Джон удивленно на нее посмотрел.

— Немного поздновато, тебе не кажется?

— Не позднее, чем в прошлый раз. У меня есть разрешение, а у лодки имеются габаритные огни. Мы сделаем небольшой неспешный круг и вернемся.

Фиске не успел ничего ответить, как Сара исчезла в доме. Через пару минут она вернулась в обрезанных джинсах, майке и парусиновых тапочках на толстой подошве; волосы девушка собрала в хвост.

Фиске посмотрел на свою белую рубашку, брюки и мокасины.

— Я не захватил матроску.

— Всё в порядке. Ведь матросом буду я, а не ты.

Сара принесла с собой две новые бутылки пива, и они спустились к пристани. Воздух оставался неприятно влажным, и Джон быстро вспотел, помогая Саре приготовить паруса. Стоя на носу, пытаясь натянуть кливер, он поскользнулся и едва не упал в воду.

— Если б ты упал в Потомак, нам не потребовалась бы луна для освещения, ты бы светился сам, — со смехом сказала Сара.

Вода оставалась неподвижной, берегового бриза не было. Девушка завела вспомогательный двигатель и направила лодку на середину реки. Наконец паруса поймали теплый ветер, и в течение следующего часа они описывали медленные дуги по реке. На лодке имелся прожектор, три четверти луны давали достаточно света, к тому же на воде не было ни одной другой лодки.

Фиске встал за руль, и Сара показала ему, как с ним управляться. Вскоре он уже чувствовал себя уверенно. Всякий раз, когда они меняли галс, главный парус содрогался и поникал, а Сара быстро разворачивала гик, и они смотрели, как парус снова наполняется ветром и лодка начинает двигаться вперед.

Сара посмотрела на Джона и улыбнулась.

— В этом есть некая магия — поймать что-то невидимое и могущественное и заставить его выполнять твою волю, не так ли?

Она произнесла эти слова с таким искренним удивлением, что Фиске не сдержал улыбки. Они пили пиво, выкурили еще по сигарете после нескольких неудачных попыток закурить на ветру, говорили о вещах, не связанных с последними событиями, — и оба чувствовали облегчение из-за того, что могут делать это хотя бы некоторое время.

— У тебя чудесная улыбка, — заметила Сара. — Тебе следует пользоваться ею почаще.

Когда они повернули обратно, у Джона появилась мозоль на внутренней части большого пальца от того, что ему приходилось крепко сжимать шкот гика.

Они привязали лодку и спустили паруса. Сара сходила в коттедж и принесла еще пару бутылок пива, пакет чипсов и сальсу.

— Теперь никто не скажет, что я не кормлю гостей.

Они сидели на дне лодки, пили пиво и закусывали чипсами. Неожиданно ветер усилился, заметно похолодало, и налетела ночная буря. Они наблюдали, как потемнели тучи и на горизонте появились молнии. Саре стало холодно в легкой майке, и Фиске обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, но тут упали первые капли дождя, и Сара вскочила на ноги. Они расправили виниловый чехол и закрыли им лодку.

— Нам лучше перейти в дом, — сказала Сара.

Они направились к дому, и последние несколько шагов им пришлось пробежать — начался ливень.

— Завтра будет долгий день, — сказала Сара, глядя на кухонные часы и вытирая мокрые волосы бумажным полотенцем.

— В особенности после того, как мы не спали всю прошлую ночь, — зевая, добавил Джон.

Они выключили свет и поднялись наверх.

Сара пожелала ему спокойной ночи и ушла в свою спальню, а он некоторое время наблюдал за ветром и дождем. Молния прочертила вспышкой небо и где-то ударила в землю. Грохот получился оглушительным. «Какая огромная энергия», — подумал Джон.

Он прошел по коридору во вторую спальню и разделся, потом уселся на кровать в трусах и футболке, прислушиваясь к шуму дождя. В комнате было душно, но Фиске даже не попытался открыть окно. Дом был слишком старым для центральной системы кондиционирования воздуха, но и оконных кондиционеров тоже не было. Очевидно, Сара предпочитала, чтобы воздух освежал речной бриз. Висевшие на стене часы негромко тикали, отмечая бегущие секунды, и Джон вдруг обнаружил, что сравнивает биение своего пульса с уходящими секундами. Его сердце билось быстро, галлоны крови стремительно перемещались по венам и артериям.

Он натянул брюки, встал и вышел в коридор. В спальне Сары было темно, но дверь оставалась открытой. Под порывами ветра развевалась занавеска. Фиске стоял в дверном проеме и смотрел на лежавшую в постели Сару, прикрытую лишь простыней.

Девушка видела, как он смотрит на нее. Ждала ли она его? Позволит ли войти на этот раз? Он неуверенно шагнул в комнату, словно никогда прежде не пересекал порога женской спальни. Она не двигалась и молчала, не обнадеживала и не отталкивала.

Он лег рядом, и Сара тут же переместилась ближе, словно хотела помешать ему изменить решение и сбежать. Одежды на ней не было. Ее тело оказалось теплым, а кожа — гладкой; от упругой груди исходил жар. Их окружал промытый дождем прохладный воздух. Спутанные волосы Сары упали ей на лицо, губы сжались, потом открылись; пальцы гладили его тело. Они вместе стащили с него брюки и бросили их на пол.

Они целовались, сначала легко, потом долго и жадно. Сара приподняла его футболку, чтобы прижаться к его телу. Он отвел ее руку в сторону и вернул футболку на место. И когда дождь с новой силой застучал по крыше, Джон стащил трусы, приподнялся и опустился на Сару.

Она проснулась рано, когда первые лучи солнца упали на подоконник. Вслед за грозой пришли массы изумительно прохладного воздуха, и в течение следующего часа небо изменилось от розового и серого к темно-синему. Сара протянула руку, обнаружила, что рядом никого нет, быстро села и огляделась. Завернувшись в простыню, она выскочила в коридор и проверила гостевую спальню. Пусто. В ванной комнате — тоже. Охваченная паникой, девушка подошла к лестничной площадке и застыла на месте, чувствуя, как на лице расплывается улыбка.

Она смотрела, как Джон наливает кофе в чашку, возвращается к скворчащим на сковороде яйцам и добавляет в них натертый сыр чеддер. Сара стояла, наслаждаясь ароматом жарящегося лука. Джон был полностью одет, волосы еще влажные после душа. Он повернулся, чтобы открыть дверь холодильника, и увидел Сару.

Она поплотнее закуталась в простыню.

— Я думала, ты ушел.

— А я решил дать тебе поспать. Вечер получился длинным.

Чудесный вечер, хотела сказать она, но не сумела произнести эти слова.

— Ты в порядке? — спросила девушка, стараясь говорить небрежно, не в силах понять дополнительный смысл за его словами, движениями и выражением лица.

В особенности относительно их недавних занятий любовью. Был ли выбор яичницы дурным знаком после проведенной вместе ночи?

— Я в порядке, Сара. — Джон улыбнулся, чтобы показать, что так и есть.

Она улыбнулась в ответ.

— То, что ты готовишь, пахнет замечательно.

— Ничего особенного. Омлет по-ковбойски.

— Обычно я ем на завтрак гренки и пью кофе. Это будет приятным разнообразием. Я успею принять душ?

— Только быстро.

— Но не так, как ночью.

Сара улыбнулась, приподняла брови и повернулась. Простыня больше не скрывала ее спину.

Джон смотрел ей вслед, чувствуя, как им снова овладевает желание — изящная чувственная спина, длинные ноги и упругие ягодицы… Он уселся за стол, окинул взглядом уютную кухню, потом вышел на веранду и стал наблюдать за медленно встающим солнцем. Рассвет всегда казался более чистым над водой, словно два этих важнейших элемента жизни — тепло и вода — создавали некое одухотворенное действо.

Джон посмотрел в сторону лестницы и услышал, как зашумел душ. Он наблюдал за Сарой, когда она заснула. В сумраке ночи смешались запахи их кожи, и ему вдруг показалось, что они стали единым целым.

Но потом пришла грубая реальность утра. Джон поднес чашку с кофе к губам, однако тут же поставил ее на стол. Если б он сразу позвонил брату, Майк был бы сейчас жив, — и Джон знал, что никогда не сможет увильнуть от правды. Ему придется жить с ней до самого конца.

Глава 48

Элизабет Найт проснулась на рассвете, приняла душ и быстро оделась. Джордан продолжал крепко спать, и она не стала его будить. Сварила кофе, налила чашку, взяла блокнот, уселась на террасе и стала наблюдать за восходом солнца. Заодно просмотрела весь материал, подготовленный для сегодняшних прений, в том числе последнюю стенограмму суда, сделанную Стивеном Райтом. Казалось, чернила на странице превратились в его кровь. Элизабет снова с трудом сдержала слезы и еще раз дала себе слово, что его смерть не будет напрасной. Рэмси не одержит победу. Найт очень хотела, чтобы Барбара Чанс и женщины вроде нее могли подать в суд на армию из-за причиненного им ущерба, и за то, что армия освобождает мужской персонал от ответственности за жестокое, садистское и противозаконное поведение. Нет такой организации, члены которой имеют право на иммунитет при совершении подобных действий. Но теперь ее мотивация, ее желание одержать победу, побить Рэмси усилились тысячекратно. Элизабет допила кофе, сложила портфель, вызвала такси и отправилась в Верховный суд.

Джон потер покрасневшие глаза и попытался выбросить из головы предыдущую ночь и возникшие после нее проблемы. Он сидел в специальной секции, зарезервированной для адвокатов Верховного суда, и не сводил глаз с Сары, которая находилась вместе с другими клерками на местах, перпендикулярных к его скамье. Она посмотрела на него и улыбнулась.

Когда из-за занавеса появились и расселись по местам судьи, Перкинс закончил свою маленькую речь, и в зале повисло напряжение. Фиске перевел взгляд на Найт. Ее едва заметные движения, легкое перемещение локтя, листающий документы палец выдавали с трудом контролируемую энергию. Она походила на ракету, пытающуюся избавиться от пут и отчаянно мечтающую взорваться. Затем он посмотрел на Рэмси. Тот спокойно улыбался, словно полностью контролировал ситуацию. Но если б Фиске был азартным игроком, он бы поставил все свои фишки на судью Элизабет Найт.

— Дело «Чанс против Соединенных Штатов», — провозгласила она.

Адвокат Чанс, представитель Гарвардской школы права, который уже не раз успешно выступал перед Верховным судом, начал энергично представлять свои аргументы, пока его не прервал Рэмси.

— Вам известна доктрина Фереса, мистер Барр? — спросил он, ссылаясь на решение Верховного суда 1950 года, гарантирующее иммунитет военным от подобных исков.

Барр улыбнулся.

— К сожалению, да.

— Неужели вы просите нас опровергнуть пятьдесят лет подобных прецедентов? — Когда Рэмси произносил эти слова, он оглядел скамью от начала до конца. — Как мы можем решить дело в пользу вашего клиента, не поставив военных и этот суд с ног на голову?

Найт не дала Барру ответить.

— Суд не позволил этому доводу помешать отмене системы сегрегации в школах в нашей стране. Если основания для судебного иска истинны, а средства оправданны, никакой прецедент не может стоять на его пути.

— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, мистер Барр, — настаивал Рэмси.

— Я полагаю, это дело отличается от всех других.

— Неужели? Не вызывает сомнений, что Барбара Чанс и ее командиры-мужчины носили форму, находились на государственной службе и выполняли свои официальные обязанности, когда происходили эпизоды сексуального характера.

— Я бы не стал называть вынужденный секс «официальными обязанностями». Тем не менее тот факт, что командир использовал свой чин, чтобы фактически насиловать ее, и…

— И, — вмешалась Найт, которая не могла больше сдерживаться, — старшие офицеры на данной базе, как и региональное командование, были в курсе имевших место событий — более того, их известили о них в письменном виде; но они даже не попытались провести настоящее расследование, ограничившись формальным и поверхностным рассмотрением жалобы. Вот почему Барбара Чанс обратилась в местную полицию. Полиция провела расследование, и только после этого стала известна правда. И она однозначно дает повод к действиям, которые приведут к серьезному ущербу репутации многих организаций в нашей стране.

Джон переводил взгляд с Рэмси на Найт. Казалось, в зале находятся не девять судей, а только два. Для Джона зал суда превратился в боксерский ринг с Рэмси в роли чемпиона и Найт — талантливого претендента на титул, но все еще не фаворита.

— Мы здесь говорим о военных, мистер Барр, — сказал Рэмси, но смотрел он при этом на Найт. — Верховный суд постановил, что военные sui generis[264]. И что имеет место прецедент. Ваше дело связано с вопросами личного подчинения младшего персонала старшему. И при рассмотрении подобных вопросов суд — в прошлом такое случалось несколько раз — однозначно решал, что не станет вторгаться в вопросы неподсудности военных. Таким закон был вчера, таков он сегодня. И это вынуждает меня вернуться к моему исходному заявлению. Для того чтобы вынести решение в пользу вашего клиента, суд должен изменить свою позицию, определенную длинной цепочкой прецедентов. Вот о чем вы нас просите.

— Как я уже упоминала ранее, stare decisis[265] очевидным образом не является непогрешимой, — сказала Найт, ссылаясь на судебную практику соблюдения и поддержки прежних решений.

Найт и Рэмси продолжали обмениваться репликами. На всякий залп, сделанный одним из них, следовал ответный залп другого. «Остальные судьи, а также мистер Барр, превратились в заинтересованных зрителей», — подумал Фиске.

Когда Джеймс Андерсон, адвокат, представлявший Соединенные Штаты, выступил вперед, чтобы привести свои доводы, Найт не дала ему даже закончить предложение.

— Почему разрешение иска о возмещении ущерба к армии, создавшей неблагоприятные условия для женщин, вступает в конфликт с системой подчинения? — спросила она.

— Очевидно, такой иск негативно отразится на целостности отношений между старшим и младшим персоналом, — тут же ответил Андерсон.

— Давайте уточним, правильно ли я вас понимаю. Освобождая в течение многих лет военных от ответственности за отравление газами, нанесение тяжких телесных повреждений, убийства и изнасилования, лишая жертв любой возможности легальной защиты, вы улучшаете целостность отношений военного персонала? Сожалею, что не увидела существования такой связи.

Фиске с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Он стал во много раз больше уважать Найт как адвоката и судью, когда она закончила свое заявление. Двумя предложениями Элизабет низвела позицию армии до полнейшего абсурда. Он перевел взгляд на Сару, которая, не скрывая гордости, смотрела на Найт.

Андерсон слегка покраснел.

— Военные, как отметил председатель Верховного суда, являются уникальным юридическим лицом. Если разрешить свободную подачу исков, отношения между персоналом будут разрушены, а вместе с ними и дисциплина, лежащая в основе существования армии.

— Значит, военный персонал особенный?

— Верно.

— Потому что они должны охранять и защищать нас?

— Совершенно верно.

— Таким образом, у нас есть четыре ветви вооруженных сил, которые обладают неподсудностью. Почему бы не распространить это на другие специальные организации? Например, пожарный департамент? Полицейский департамент? Они нас защищают. Секретная служба? Они защищают президента, возможно, самого важного человека страны. А как насчет больниц? Они спасают наши жизни. Почему не защитить мужчин-врачей от исков в изнасиловании женского персонала?

— Мы выходим за рамки рассмотрения данного дела, — сурово сказал Рэмси.

— А я считаю, что речь идет именно об этих рамках, — мгновенно отреагировала Найт.

— Я полагаю, что дело США против Стэнли… — начал Андерсон.

— Я рада, что вы о нем вспомнили. Позвольте кратко напомнить его суть, — сказала Найт.

Она хотела, чтобы это услышали как ее коллеги-судьи, часть которых присутствовала на рассмотрении дела в суде, так и широкая публика. Для Найт дело Стэнли было одним из самых ярких примеров ошибок правосудия и представляло собой худшие стороны суда. Именно такой вывод сделал Стивен Райт, изучивший стенограмму процесса. И она собиралась изложить его выводы сегодня, чтобы получить большинство при голосовании, когда придет время выносить решение.

Когда Найт снова заговорила, ее голос добрался до самых дальних уголков зала:

— Мастер-сержант Джеймс Стэнли служил в армии в шестидесятых и стал добровольцем программы тестирования защитного снаряжения против газовых атак — так ему сказали. Тестирование проходило в Мэриленде, на Абердинском испытательном полигоне. Стэнли подписал необходимые документы, но ему ни разу не предложили надеть специальное обмундирование или маску. Он лишь проводил долгие беседы с психологами, обсуждал с ними личные вопросы, и ему давали выпить воды во время разговоров.

В тысяча девятьсот семьдесят пятом году Стэнли, жизнь которого пошла под откос — необъяснимое поведение, увольнение из армии, развод, — получил письмо из армии с просьбой участвовать в тесте для представителей армии, связанном с приемом ЛСД[266] в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, поскольку армия хотела изучить долговременное действие данного медикамента. Под предлогом тестирования снаряжения для защиты от боевых газов армия давала ему и другим солдатам ЛСД, не поставив их об этом в известность.

Присутствующие зрители дружно ахнули и начали переговариваться. Перкинсу даже пришлось стукнуть молотком — неслыханный случай в Верховном суде.

Фиске подумал, что это дело может оказаться очень важным. Руфус Хармс отправил апелляцию в суд; быть может, он также хотел выдвинуть иск против армии? Во время службы с ним произошло нечто ужасное. Какие-то люди что-то с ним сделали и разрушили его жизнь, что привело к гибели маленькой девочки. Руфус хотел свободы и справедливости. Правда на его стороне, заявил он. Однако сейчас, даже с учетом того, что правда была на его стороне, при нынешних законах это не имело значения. Как и сержант Стэнли, Руфус Хармс проиграет.

Найт продолжала, довольная реакцией зала:

— ЦРУ привлекло психологов, и вместе с армией они предприняли попытку изучить влияние наркотиков на солдат, поскольку Управление получило данные, что Советский Союз накапливает наркотики, и армия хотела знать, как их можно использовать в военное время. Вот о чем шла речь. Стэнли, справедливо обвинивший армию в разрушении собственной жизни, подал иск. Его дело рассматривал Верховный суд. — Найт сделала паузу. — Стэнли проиграл.

В зале снова послышались удивленные восклицания.

Джон посмотрел на Сару, которая не сводила глаз с Найт. Тогда он перевел взгляд на Рэмси — и увидел, что тот в ярости.

— В сущности, вы просите суд отказать Барбаре Чанс и подобным ей истцам в реализации одного из самых важных конституционных прав наших граждан: на разбирательство в суде. Разве вы не этого добиваетесь? Разве не намерены позволить виновным уйти от наказания?

— Мистер Андерсон, — вмешался Рэмси. — Что произошло с мужчинами, совершившими изнасилование?

— По крайней мере один из них предстал перед военно-полевым судом, его признали виновным и заключили под стражу, — быстро ответил Андерсон.

Рэмси торжествующе улыбнулся.

— Так что едва ли можно сказать, что он ушел от наказания.

— Мистер Андерсон, у нас есть письменные доказательства того, что действия, за которые один из виновных лишен свободы, продолжались очень долго, о них знало высшее армейское начальство, но не предприняло каких-либо действий, чтобы положить им конец. К тому же расследование началось только после того, как Барбара Чанс обратилась в местную полицию. Так скажите мне, понесли ли виновные наказание?

— Я бы сказал, что ответ на данный вопрос зависит от вашего определения вины.

— Кто осуществляет полицейский контроль над армией, мистер Андерсон? Как мы можем быть уверены в том, что случившееся с сержантом Стэнли не повторится?

— Военные сами осуществляют контроль. Причем весьма профессионально.

— Дело Стэнли рассматривалось в восемьдесят шестом году. Затем возникло дело Тейлхука — до сих пор не получившие объяснения инциденты во время войны в Персидском заливе. А теперь изнасилование женского военного персонала… И вы называете это профессиональной работой?

— Ну, любая крупная организация сталкивается с внутренними незначительными проблемами.

Найт ощетинилась.

— Я очень сомневаюсь, что жертвы этих преступлений назовут то, что с ними случилось, незначительными проблемами.

— Конечно, я не имел в виду…

— Когда я говорила о том, что следует распространить иммунитет на полицию, пожарных и больничный персонал, вы со мной не согласились, верно?

— Верно. Слишком большое количество исключений из правила опровергает правило.

— Вы, конечно, помните взрыв «Челленджера»? — Андерсон кивнул. — Уцелевшие гражданские на борту шаттла имели право предъявить иск правительству и создателям корабля за понесенный ущерб. Однако семьи военного персонала на борту не могли сделать этого из-за иммунитета, который гарантирует военным суд. Вы считаете это справедливым?

Андерсон вернулся к старым надежным доводам.

— Если мы позволим предъявлять иски к военным, то сильно усложним обеспечение национальной безопасности страны.

— И это действительно основа основ, — сказал Рэмси, довольный, что Андерсон поднял вопрос безопасности страны. — Уравновешивающий закон. И Верховный суд определил, где находится точка равновесия.

— Совершенно верно, господин председатель Верховного суда, — сказал Андерсон. — Это фундаментальный закон.

Найт едва не улыбнулась.

— Неужели? А я считала, что фундаментальным законом является конституционное право граждан восстанавливать справедливость в суде. В нашей стране нет закона, гарантирующего иммунитет военным. Конгресс не посчитал возможным его принять. На самом деле именно Верховный суд в тысяча девятьсот пятидесятом году изобрел — причем абсолютно на пустом месте — такую особую трактовку, несомненно, придумав ее из опасения, что подобные иски опустошат казну США. Я бы не стала называть это фундаментальным законом.

— Тем не менее прецедент был создан, — заметил Рэмси.

— Прецеденты меняются, — ответила Найт, — в особенности если они ошибочны. — Слова верховного судьи вывели ее из равновесия, потому что тот мог в любой момент вспомнить подходящий прецедент, когда это было ему выгодно.

— Со всем возможным уважением я считаю, что военные лучше справляются с такими вопросами сами, судья Найт.

— Мистер Андерсон, вы намерены оспорить юрисдикцию суда или его полномочия услышать и принять решение по данному делу?

— Конечно, нет.

— Суд должен определить, приводит ли служба в армии к тому, что человек лишается всех прав защиты, положенных гражданскому лицу?

— Я не стал бы это так формулировать.

— А я стану, мистер Андерсон. Это вопрос правосудия. — Элизабет посмотрела в глаза Рэмси. — И если мы не в состоянии осуществлять правосудие здесь, в таком случае я не представляю, где еще его можно найти.

Джон снова посмотрел на Сару, слушая впечатляющую речь Найт. Казалось, она почувствовала его взгляд и тут же повернулась к нему.

У Фиске возникла уверенность, что сейчас она думает о том же, о чем и он: даже если им удастся раскрыть все тайны и правда наконец выйдет наружу, хватит ли этого, чтобы Руфус Хармс обрел справедливость?

Глава 49

Джош Хармс доел сэндвич и неспешно раскурил сигарету, пока его брат дремал на переднем сиденье грузовика. Они припарковались в густом лесу, на старой дороге заготовителей леса. Братья ехали всю ночь и остановились, потому что у Джоша слипались глаза, но он не мог разрешить Руфусу сесть за руль, ведь тот тридцать лет не водил машину. Кроме того, по очевидным причинам во время движения тот должен был сидеть в кузове. Сначала бодрствовал Руфус; теперь на страже стоял Джош, давая ему поспать.

По дороге они обсуждали план дальнейших действий. Джош, сам такого от себя не ожидавший, заявил, что им не следует ехать в Мексику.

— Проклятье, что с тобой происходит? Никак не думал, что ты захочешь принимать в этом участие. Ты же сказал, что не станешь здесь оставаться, — удивленно проговорил Руфус.

— А я и не хотел. Но после того как ты принял решение… черт подери, с тех пор как я принял решение, нам следует идти до конца. Я не желаю быть тряпкой, когда происходит такое дерьмо. Если ты намерен что-то сделать, так тому и быть.

— Послушай, Джош, если б Фиске не принимал так быстро решения, Тремейн с Рэйфилдом нас прикончили бы. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.

— Нет, ты просто не хочешь думать… Проклятье, хуже уже не будет. Так почему бы нам не попытаться улучшить положение? Ты был прав: они заслужили то, что их ждет. Увидев тех двух типов в офисе Райдера, я едва хладнокровно их не пристрелил, а прежде я бы никогда так не сделал. Фиске и та женщина встали на нашу защиту. Может быть, они честные люди…

Руфус уставился на него.

— И ты готов с ними сотрудничать?

— Какого дьявола, ты думаешь, я расист? — Джош опустил сигарету, и улыбка осветила его лицо.

— Что-то я не могу тебя понять…

— Тебе и не нужно. Я сам себя пока не понимаю, а времени у меня было очень много. Тебе лишь остается выяснить, чего ты хочешь: сбежать в Мексику или продолжать здесь. И не беспокойся обо мне. Если и есть человек, который способен о себе позаботиться, то ты сейчас на него смотришь.

Таким образом, они приняли решение и, как только Руфус проснулся, поехали в сторону Вирджинии, чтобы связаться с Фиске и понять, что они могут сделать. И если окажется, что нужно найти необходимые доказательства, они придумают способ их добыть, не сомневался Джош. Правда на их стороне, и если это ничего не значит, то пусть их застрелят.

Джош смотрел на лес, окружавший их со всех сторон. Листья уже начали желтеть; солнце, пробивавшееся сквозь кроны деревьев, создавало настоящее буйство красок. Во время охоты он часто просто сидел в лесу — находил поваленное дерево, на котором можно было отдохнуть, и наслаждался красотой страны, чудом, которое не стоило тебе и цента. После возвращения из Юго-Восточной Азии Джош в течение нескольких лет избегал лес. Во Вьетнаме деревья, земля — все, что тебя окружало, означало смерть одним из самых изощренных методов, которые только могли изобрести вьетнамцы… Джош взглянул на часы. Еще десять минут, и они выедут на автостраду.

Он посмотрел в окно и прищурился — свет отразился от чего-то и ударил прямо ему в глаза. Джош резко вздохнул, выплюнул сигарету в окно, запустил двигатель и врубил первую передачу.

— Какого дьявола, — пробормотал Руфус, просыпаясь.

— Приготовь пистолет и старайся не поднимать голову, — крикнул Джош. — Это Тремейн.

Брат выхватил пистолет и нырнул вниз.

Тремейн атаковал из-за деревьев и сразу открыл огонь. Первые же пули, выпущенные из автомата, ударили в заднюю дверцу кузова, разбили одну из фар и оставили в обшивке несколько дыр. Из-под колес грузовика вылетели комья земли и на мгновение ослепили Тремейна, который прекратил стрелять и побежал вперед, стараясь найти удобный сектор обстрела.

Почувствовав, что пытается сделать нападавший, Джош резко свернул влево, грузовик сошел с дороги и покатил по высохшему руслу узкой речки. Решение оказалось удачным еще и по другой причине — в этот момент на дорогу выскочил «Джип», за рулем которого сидел Рэйфилд, и попытался заблокировать им путь. Водитель остановил машину, чтобы Тремейн забрался внутрь, после чего они помчались за грузовиком.

— Дьявольщина, как они сумели нас отыскать? — вслух удивился Руфус.

— Сейчас нет никакого смысла об этом думать. — Джош сделал ответный выстрел, посмотрел в зеркало заднего вида и прищурился. «Джип» обладал большей маневренностью и был лучше приспособлен для езды по лесу, чем массивный грузовик.

— Они прострелят нам колеса, и мы станем легкой добычей, — сказал Руфус.

— Да, Вику следовало сразу стрелять по колесам. Это его вторая ошибка.

— А какая первая?

— Он позволил солнцу отразиться от его бинокля. Я увидел блик намного раньше, чем самого ублюдка.

— Будем надеяться, что они совершат и другие ошибки.

— Мы должны рассчитывать на себя — и надеяться, что этого хватит.

Между тем Тремейн высунулся из окна и снова начал стрелять. На значительных расстояниях от автомата мало толку, но на короткой дистанции он может за несколько секунд уничтожить целый взвод; однако сейчас Вика интересовали только эти двое. Закинув автомат за плечо и вытащив пистолет, он рявкнул начавшему нервничать Рэйфилду:

— Постарайся подъехать как можно ближе. Если я сумею попасть по шинам, они врежутся в дерево и наши проблемы будут решены.

Руфус посмотрел назад в окно автофургона, понял, что пытается сделать Тремейн, опустил стекло, отделявшее кабину от остальной части грузовика, и прицелился в «Джип». Он почти тридцать лет не держал в руках пистолет, а в молодости прошел лишь базовую подготовку по стрельбе из винтовки. Когда Руфус нажал на спусковой крючок, грохот выстрела оглушил его и кабина наполнилась тошнотворным запахом горячего металла и сгоревшего пороха. Пуля разбила стекло задней дверцы фургона и полетела к «Джипу», словно рассерженный шершень в металлической оболочке. Тремейн нырнул обратно в машину, которую слегка тряхнуло.

— Попал куда-нибудь? — спросил Джош.

— Выиграл нам немного времени. — Рука Руфуса дрожала, и он потер уши. — Я забыл, как громко звучит выстрел.

— Попробуй пострелять из «Эм-шестнадцать» в течение трех лет. Вот тогда услышишь нечто очень громкое, в особенности когда стреляют рядом с твоим лицом… Держись.

Джош резко свернул направо, потом налево, чтобы избежать столкновения с деревьями, росшими поперек русла реки. Далее виднелись вирджинские сосны, дубы и куманика. Когда «Джип» приблизился к ним, Тремейн снова занял позицию для стрельбы, и Джош свернул направо, в узкий просвет между деревьями и кустарником — и тут же листья и тонкие ветки начали хлестать по грузовику. Но маневр привел к искомому результату, потому что Тремейну пришлось спрятаться внутрь «Джипа», чтобы уберечь голову от ветвей.

«Джип» сбросил скорость. Узкая просека стала немного шире, и Джош решил воспользоваться моментом, рассчитывая, что Рэйфилд потеряет хладнокровие.

— Держи руль! — закричал он брату.

Руфус схватил руль, глядя на Джоша и на дорогу впереди.

Тот вытащил пистолет и посмотрел на деревья. Сейчас они находились на относительно ровном участке земли, поэтому грузовик почти не раскачивался. Джош сжал рукоять пистолета обеими руками, стараясь правильно оценить расстояние и скорость, после чего выбрал подходящую цель: толстую ветку дуба, возвышавшегося на сорок футов. Ветка была по меньшей мере длиной в двадцать футов и шириной в четыре дюйма; от нее отходили ветви поменьше, которые нависали над узкой просекой. Внимание Джоша привлек тот факт, что ветка треснула возле ствола и заметно опустилась вниз под собственной тяжестью.

Он выставил руку в окно, держа ее параллельно грузовику, прицелился и открыл огонь. Первая пуля попала в ствол над сочленением с веткой. Теперь, когда Джош смог оценить траекторию, он сделал небольшую поправку, и теперь каждая следующая пуля попадала в нужное место между веткой и стволом, по мере того как грузовик подъезжал все ближе. Для Джоша это не было чем-то особенным — он палил по деревьям с тех самых пор, как стал достаточно взрослым, чтобы удерживать в руках ружье калибра.22; получая огромное удовольствие, распугивал енотов и белок. Однако он никогда не пробовал это делать, находясь в движущемся грузовике, когда в него стреляют.

Руфус следил за дорогой, но зажмуривался после каждого выстрела. В ушах у него так сильно звенело, что он ничего не услышал бы, даже если б ему кричали прямо в лицо. Тяжелая ветка опустилась на пару дюймов, она явно поддавалась. Джош продолжал стрелять; во все стороны летели куски дерева, словно над дубом поднимался дым старого паровоза.

Тремейн увидел, что задумал Джош.

— Давай вперед, скорее! — крикнул он.

Рэйфилд нажал на газ.

Джош продолжал стрелять, не сводя глаз с ветки. Она опустилась еще немного, потом в дело вступило тяготение, раздался громкий треск, и ветка быстро полетела вниз. Несколько мгновений она держалась на куске коры, затем сильно ударилась о ствол и стала стремительно падать. Джош полностью выжал педаль газа, одновременно свернув в сторону, чтобы проскочить мимо дерева.

— Давай, давай! — кричал Тремейн Рэйфилду.

Однако тот ударил по тормозам, когда ветка весом в тысячу фунтов рухнула посередине узкой просеки прямо перед бампером «Джипа». Тремейна едва не выбросило из машины.

— Проклятье, зачем ты остановился? — прорычал Вик; казалось, еще немного, и он направит пистолет на Рэйфилда.

Его напарник тяжело дышал.

— Если б я этого не сделал, проклятая штука раздавила бы нас. У «Джипа» мягкая крыша, Вик.

Джош посмотрел вперед, увидел, что просека немного расширяется вправо, сильно затормозил, повернул налево, быстро развернулся и снова выжал педаль газа. Грузовик вырвался из кустарника, слегка подпрыгнул и оказался на новой просеке. Руфус ударился головой о крышу кабины, когда грузовик опустился на землю.

— Проклятье, что ты делаешь?

— Просто держись крепче.

Джош снова нажал на газ. Руфус поднял глаза и разглядел маленькую хижину, которую брат заметил чуть раньше.

Тот обернулся и увидел то, что ожидал. Ничего. Но он понимал, что Тремейн и Рэйфилд достаточно скоро сумеют объехать препятствие.

Джош увидел, что за хижиной начинается дорога. Он не ошибся. Там, где в лесу стоит хижина, обязательно должна быть дорога. Джош по дуге объехал старое строение, и обоих братьев охватило отчаяние. Да, здесь была дорога, но ее перегородила большая стальная баррикада, по обе стороны которой тянулся непроходимый лес. Джош оглянулся. Они попали в ловушку. Возможно, он сумел бы убежать, но Руфус не умел бегать быстро, а Джош не собирался бросать брата.

Он прищурился и посмотрел на хижину, понимая, что «Джип» появится через минуту или около того. Он слышал, как стрельба из автомата разносит в щепки ветку, чтобы машина смогла отодвинуть ее с дороги.

Через минуту «Джип» преодолел препятствие и выехал на просеку. Рэйфилд сбросил скорость, и они принялись изучать окружающую местность. И почти сразу заметили хижину.

— Куда они делись? — спросил Рэйфилд.

Тремейн достал бинокль и увидел уходящую в лес дорогу.

— Туда! — закричал он, показывая нужное направление.

Рэйфилд поехал вперед и обогнул хижину. Они одновременно увидели, что дорога блокирована, и Рэйфилд остановил «Джип». Тут раздался рев двигателя; грузовик, прятавшийся за углом хижины, рванул вперед, ударил «Джип» в борт, и тот перевернулся на бок, а Рэйфилд и Тремейн вылетели наружу.

Рэйфилд упал на груду подгнивших пней, и его голова оказалась повернутой под каким-то странным углом.

Тремейн укрылся за перевернутым «Джипом» и открыл огонь, заставив Джоша отвести грузовик назад и спрятаться за приборной доской. Наконец двигатель грузовика смолк, из капота повалил дым; передние шины были пробиты автоматным огнем.

Джош выбрался из грузовика со своей стороны — Руфус прикрывал его, — прыгнул вниз, упал на колени и откатился, оказавшись за задней частью грузовика, после чего осторожно выглянул наружу. Тремейн не стал занимать другую позицию, и Джош видел дуло автомата. Вероятно, сейчас Вик менял обойму; то же самое делал Джош. Оба обдумывали дальнейшую тактику.

Джош стер с лица пот и грязь; сердце его отчаянно колотилось. Он участвовал во многих сражениях, как за границей, так и на территории США — правда, тридцать лет назад. Впрочем, это не имело значения: всякий раз ты испытываешь ужас от того, что можешь умереть. Когда в тебя кто-то стреляет, это мешает ясно мыслить. И влияет на твой рассудок больше, чем что-либо другое.

Однако у Джоша имелось серьезное преимущество: их было двое, а Тремейн остался один. Джош бросил еще один взгляд в сторону противника и побежал под прикрытием грузовика к хижине.

— Руфус, — крикнул он. — На счет три!

— Начал считать, — крикнул в ответ дрогнувшим от страха голосом Руфус.

Через три секунды Джош открыл огонь по Тремейну — пули впивались в корпус «Джипа», — а Руфус перебрался в заднюю часть грузовика. Однако там ему пришлось остановиться, потому что Тремейн умудрился выпустить очередь в пространство между хижиной и грузовиком. Воздух запах порохом и по€том испуганных людей.

Джош и Руфус переглянулись, и первый улыбнулся, чувствуя, что брат начинает паниковать.

— Послушай, Вик, — закричал он, — почему бы тебе не бросить автомат и не выйти с поднятыми руками?

В ответ Тремейн продолжил стрелять, выбив кусок дерева из стены хижины над головой Джоша.

— Ладно, ладно, Вик, я понял. А теперь успокойся. Ты ведь хорошо меня слышишь, мой маленький дружок? Не беспокойся, я похороню тебя и Рэйфилда. Не позволю медведям и всякому дерьму вас сжевать. Это было бы нехорошо. Животные едят мертвые тела. Ты ведь видел такое во Вьетнаме, Вик? Или ты так быстро убегал, что не успел ничего заметить? — Пока Джош говорил, он жестом показал брату, чтобы тот оставался на месте и что сам он намерен обойти хижину.

Руфус кивнул — он понял, что Джош собирался заставить Тремейна покинуть убежище и подставиться под выстрел Руфуса. Он сменил обойму, испытывая благодарность к брату, который показал ему, как это делать. Руфус прерывисто дышал, пистолет казался ему слишком тяжелым. Он боялся, что ему не хватит инстинкта убийцы и умения, чтобы застрелить человека, даже если Тремейн пойдет на него с проклятым автоматом наперевес.

Руфусу не раз приходилось драться в тюрьме, чтобы уцелеть, — но только руками, хотя его противники были всегда вооружены ножами или кусками труб. Однако пистолет — совсем другое, он убивает на расстоянии. Впрочем, Руфус понимал: если он не станет стрелять, его брат умрет. И сейчас он не мог обратиться с молитвой к Богу, чтобы спасти его, не мог просить помощи у Господа, собираясь убить другого человека.

Пригнувшись, Джош начал обходить хижину, периодически останавливаясь и напряженно прислушиваясь. Один раз он осмелился заглянуть в окно, рассчитывая увидеть через другое окно то место, где находился «Джип», но угол блокировал обзор. Сейчас Джош был полностью сосредоточен. Страх не исчез, он все еще присутствовал, но Джош сделал все, что мог, чтобы превратить его в адреналин и обострить все свои чувства.

Он направил пистолет прямо перед собой, прекрасно понимая, что Тремейн вполне мог разгадать его план. В этом случае он, должно быть, выскользнул из-за «Джипа» и обошел хижину с другой стороны, чтобы встретить Джоша лицом к лицу где-то на середине пути. Автомат против пистолета, сто пуль против одной, из чего следовало, что Джош умрет, а вслед за ним Руфус.

Он сделал еще шаг и тут услышал, как автомат снова начал стрелять — пули ударяли в грузовик. Джош побежал вперед и выскочил за угол. Пока Тремейн палит в Руфуса, он сумеет обойти его и покончить с сукиным сыном раз и навсегда.

Но его план рассыпался в прах, когда он выскочил из-за угла и увидел, что Тремейн стоит совсем рядом, направив пистолет ему в голову. Джош остановился так резко, что ноги поехали по гравию и он начал падать на бок. Ему повезло, потому что пуля вошла в плечо, а не в мозг. По инерции ноги Джоша продолжали двигаться, и он, сам того не желая, сделал подсечку Тремейну. Оба рухнули на землю, и пистолеты отлетели в сторону.

Первым вскочил на ноги Тремейн; Джош, прижимавший руку к плечу, не смог подняться так быстро. Вик вытащил из-за пояса нож. В этот момент автомат перестал стрелять. Джош закричал, когда Тремейн бросился на него; оба упали на стену хижины, и ее примитивный корпус сильно тряхнуло. Джош сумел блокировать руку Тремейна предплечьем. Весь бок у него ужасно болел — очевидно, попавшая в него пуля оставила плечо и отправилась исследовать другие части тела.

Джош сумел ударить Тремейна ногой и попал ему в живот. Однако тот тут же вскочил и снова бросился в атаку. Джош почувствовал, как лезвие разрезает рубашку и входит ему в бок, и начал терять сознание. Он практически не чувствовал новой раны, такой сильной была боль от первой. Он едва видел Тремейна, который вытащил нож из его тела и занес руку для последнего удара. Вероятно, в горло, успел подумать Джош, когда его мозг начал отключаться. Удар в горло отличается быстротой и почти всегда является смертельным. «Вот что он сделает», — подумал Джош, когда темнота начала смыкаться вокруг него.

Но нож так и не обрушился на Джоша — он застыл в высшей точке и больше уже не двигался. Тремейн отчаянно лягался и дергался, когда Руфус, оказавшийся у него за спиной, начал оттаскивать его от раненого брата. Одной рукой он схватил запястье с ножом и ударил его о стену хижины с такой силой, что пальцы Вика разжались, и он выронил нож.

Тремейн, мускулистый и сильный, прекрасно владел рукопашным боем, но он был вдвое меньше Руфуса. В схватке один на один лишь немногие могли выстоять против этого гиганта. Руфус становился подобен медведю гризли, как только ему удавалось кого-нибудь схватить. И теперь он сжимал Вика Тремейна, человека, превратившего его жизнь в кошмар, который, казалось, никогда не кончится.

Когда Тремейн попытался ударить Руфуса локтем в горло, тот сменил тактику, оторвал своего противника от земли и принялся снова и снова колотить его головой о стену, пока лицо Тремейна не превратилось в кровавую маску и он не начал терять сознание. Наконец Руфус засунул голову Вика в окно, и осколки стекла вонзились ему в лицо. В этот момент Джош вскрикнул от боли, и Руфус повернулся к нему, слегка ослабив хватку. Тремейн почувствовал это, лягнул великана в колено и ударил локтем по почкам, сбив его на землю. Затем откатился в сторону, схватил нож и бросился на беззащитного противника. Но тут пуля ударила ему в затылок, и он рухнул на землю.

Руфус вскочил на ноги и посмотрел на брата — дымок все еще поднимался над дулом пистолета, который сжимал в руке Джош. Потом он положил пистолет рядом с собой и опустился на землю. Руфус подбежал к нему и встал рядом на колени.

— Джош! Джош…

Брат открыл глаза и посмотрел на застывшее тело Тремейна, испытывая одновременно облегчение и отвращение от того, что сделал. Даже самый худший мертвый враг не выглядел устрашающим. Затем он повернул голову к Руфусу.

— Ты все отлично сделал, братишка. Дерьмо, у тебя получилось лучше, чем у меня…

— Я был бы уже мертв, если б ты его не прикончил.

— Я не собирался позволить ему добраться до тебя. Не собирался…

Руфус разорвал рубашку брата и осмотрел раны. Нож вошел в тело неглубоко, но рана сильно кровоточила. Вероятно, лезвие не задело ничего важного, решил Руфус, и сейчас главное — остановить кровь. Однако пуля причинила гораздо больше вреда — Руфус видел, как кровь вытекает у брата изо рта, видел, как стекленеют его глаза. Он мог остановить наружное кровотечение, но был не в силах справиться с тем, что происходило внутри. И это могло убить Джоша. Руфус снял рубашку и накрыл брата, который начал дрожать, несмотря на жару.

— Держись, Джош.

Он побежал к «Джипу», быстро осмотрел его, нашел аптечку первой помощи и поспешно вернулся к брату. Глаза Джоша уже закрылись, и Руфусу показалось, что он не дышит.

Руфус осторожно встряхнул его.

— Джош, Джош, не сдавайся, не закрывай свои проклятые глаза… Только не вздумай засыпать. Джош!

Наконец брат открыл глаза и посмотрел на брата осмысленным взглядом.

— Уходи, Руфус. После такой стрельбы здесь появятся люди. Ты должен уйти. Сейчас.

— Мы должны уходить — тут ты прав.

Руфус слегка приподнял Джоша и осмотрел его спину. Пуля не прошла навылет; она все еще находилась в теле. И он принялся очищать обе раны.

В какой-то момент Джош сжал его руку.

— Руфус, убирайся отсюда к дьяволу, — повторил он.

— Если не пойдешь ты, не пойду и я, вот так.

— Ты спятил.

— Верно, я совершенно спятил, так и порешим.

Он закончил обрабатывать раны, а потом туго перевязал их. Затем осторожно поднял брата, но это движение вызвало у того приступ кашля, и кровь полилась изо рта на рубашку. Руфус отнес брата к грузовику и положил рядом с ним на землю.

— Дерьмо, Руфус, ничего не выйдет, — с отчаянием сказал Джош, глядя на пробитый двигатель грузовика.

— Я знаю. — Он вытащил бутылку с водой из кузова, открыл ее и приложил к губам Джоша. — Ты сможешь ее держать? Тебе необходима жидкость.

В ответ брат стиснул бутылку здоровой рукой и сделал несколько глотков.

Руфус встал, подошел к перевернутому «Джипу» и вытащил автомат, который Тремейн поместил между сиденьем и металлической стенкой машины. Вик использовал проволоку, кусок металла и бечевку, чтобы привязать спусковой крючок для стрельбы очередями и устроить засаду на Джоша. Руфус оглядел перевернутый автомобиль и попытался нажать на капот, чтобы вернуть его в нормальное положение, но ему не удавалось найти надежную точку опоры — ноги скользили по гравию. Он снова оценил ситуацию. Оставался только один путь.

Руфус прижался спиной к водительской дверце, присел на корточки, ухватился пальцами за край кузова «Джипа», упирающийся в гравий, и сильно потянул вверх, чтобы оценить серьезность проблемы. Машина оказалась тяжелой, чертовски тяжелой. Тридцать лет назад Руфус справился бы с такой проблемой без труда. В молодости он на добрых три фута поднимал переднюю часть «Бьюика», вместе с двигателем и всем остальным. Но теперь ему было далеко не двадцать…

Руфус снова потянул вверх и почувствовал, как «Джип» слегка приподнялся, прежде чем снова пошел вниз. Гигант со стонами и кряхтением попытался справиться с ним в третий раз, чувствуя, как напрягаются мышцы шеи и спины.

Джош поставил бутылку и даже сумел слегка приподняться и опереться спиной о пробитую пулями шину, чтобы наблюдать за действиями брата.

Руфус устал — его руки и ноги не испытывали особых нагрузок в прошедшие годы. Он всегда был сильным, самым сильным из всех, кого знал. А теперь, когда сила была особенно нужна, когда его брату грозила смерть, если он не сумеет поднять проклятый внедорожник, сможет ли он это сделать?

Руфус снова присел на корточки и прикрыл на несколько мгновений глаза. Потом посмотрел в небо, где лениво кружил большой черный ворон, который спокойно, медленно взмахивал мощными крыльями и парил на фоне голубого холста.

Когда по его лицу потек обильный пот, Руфус снова закрыл глаза — так он всегда поступал, когда у него возникали серьезные проблемы. Он молился. За Джоша. Просил Господа дать ему силу, необходимую, чтобы спасти жизнь брата.

Затем Руфус снова уцепился за край «Джипа» и напряг массивные плечи и ноги. Длинные руки начали тянуть вверх, ноги стали медленно распрямляться. На мгновение человек и машина застыли в состоянии неустойчивого равновесия — автомобиль не желал сдаваться, Руфус был не менее упрямым. Но потом человек начал медленно сдавать позицию — вес оказался слишком велик. Он понимал, что еще одного шанса у него не будет. «Джип» побеждал. Но Руфус широко раскрыл рот и издал ужасающий крик, от которого из его глаз брызнули слезы. Не сводивший с него глаз Джош понимал, какую невозможную вещь пытается сделать для него брат — и по его ввалившимся щекам также потекли слезы.

Руфус открыл глаза, чувствуя, как дюйм за мучительным дюймом поднимается «Джип». Его суставы и сухожилия горели от боли, но Руфус кряхтел и продолжал тянуть изо всех сил, не обращая внимания на сигналы, которые подавало его дрожащее тело. Автомобиль продолжал отчаянно сопротивляться. Руфус проклинал врага и тянул его вверх. Он уже практически выпрямился и сделал последний рывок. Как волна, накатившая на берег, «Джип» прошел точку невозврата и тяжко рухнул на землю, раскачиваясь на четырех колесах.

Руфус сел на капот; все тело у него дрожало после невероятных усилий.

Джош в безмолвном изумлении смотрел на брата.

— Проклятье, — только и смог он пробормотать, когда все закончилось.

Сердце Руфуса отчаянно билось, и он стал опасаться, что все его усилия могут оказаться напрасными. Гигант прижал руку к груди и принялся глубоко дышать.

— Пожалуйста, — тихо проговорил он. — Пожалуйста, не надо…

Через минуту Руфус медленно поднялся на ноги, добрел до брата, осторожно уложил его в «Джип» и поправил брезентовый верх, который свалился после того, как внедорожник упал на бок, а Тремейна и Рэйфилда вышвырнуло наружу. Затем забрал максимальное количество запасов, остававшихся в кузове грузовика, в том числе Библию, и вместе с оружием сложил на заднее сиденье. Сел за руль и посмотрел на Тремейна и Рэйфилда. Затем его взгляд обратился на кружащего в небе ворона, к которому присоединилось еще несколько его собратьев размером с грифов. Не пройдет и двух дней, как от трупов, лежавших под открытым небом, останутся только кости.

Руфус вылез из «Джипа» и подошел к Рэйфилду. Ему не потребовалось проверять его пульс. Глаза не лгут. Глаза и вонь расслабившегося кишечника. Он отнес в хижину сначала Рэйфилда, потом Тремейна, произнес над их телами несколько простых слов, вышел и закрыл за собой дверь. Наступит день, когда он простит их за то, что они совершили, — но не сегодня. Руфус снова сел в «Джип», бросил на Джоша подбадривающий взгляд и включил зажигание. Сначала двигатель молчал, но через секунду заработал. Заскрежетала коробка передач, пока Руфус учился обращаться с рычагом переключения скоростей, «Джип» прыгнул вперед, и братья покинули поле боя.

Глава 50

По традиции после прений судьи собрались на ужин в столовой второго этажа. Фиске оставил Сару в ее кабинете, где она собиралась заняться накопившейся работой. А сам решил воспользоваться этим моментом, чтобы провести собственное небольшое расследование. Теперь, когда его связь с Чандлером прервалась, Джон решил восполнить пробел в информации другим способом. Оставался еще шеф полиции Лео Делласандро.

Пока Джон шел по коридору, он размышлял о прениях, на которых только что присутствовал. Даже будучи адвокатом, Фиске никогда не понимал, какой огромной властью наделены люди, работающие в этом здании. За долгие годы своей истории Верховный суд множество раз принимал непопулярные решения по огромному количеству важнейших вопросов. Многие из них были очень смелыми и, по мнению Фиске, правильными. Но мысль о том, что могло произойти, если б один или двое судей проголосовали иначе, пугала. Какой стала бы их страна — возможно, совсем другой… Так что по любым критериям такое положение дел казалось сомнительным, если не опасным.

И еще Джон думал про своего брата и о том, как много хорошего он, вне всякого сомнения, принес в это место, хотя занимал лишь незначительную должность клерка. Майк Фиске всегда оставался честным и справедливым в своих суждениях и действиях. И после того как принимал решение, становился самым надежным другом. Майк прекрасно подходил для работы в Верховном суде. И суд понес серьезную утрату, когда кто-то лишил его жизни. Но не такую тяжелую, как его семья…

Джон спустился на первый этаж, где находился офис Делласандро, постучал и стал ждать. Потом постучал еще раз, приоткрыл дверь, заглянул внутрь и увидел приемную офиса, где работала его секретарша. Однако сейчас там никого не было. Возможно, она отправилась на ланч, решил Фиске и вошел в приемную.

— Шеф Делласандро? — Он хотел узнать, удалось ли обнаружить что-то новое по записям видеокамер. И еще хотел спросить, отвозил ли кто-то из офицеров Райта домой. Джон подошел к внутренней двери кабинета. — Шеф Делласандро, это Джон Фиске. Мы можем поговорить? — И вновь не получил никакого ответа.

Он собрался написать Делласандро записку, однако не хотел оставлять ее на столе секретарши.

Фиске проскользнул в кабинет, подошел к письменному столу, взял листок бумаги и ручку и написал короткую записку. Закончив, положил записку на видном месте и окинул взглядом кабинет. На полках стояло много памятных подарков; на стенах висели фотографии, рассказывавшие об успешных моментах карьеры хозяина кабинета. На одной из них был изображен молодой Делласандро в форме.

Джон повернулся, собираясь уйти, и тут увидел висевший на спинке стула пиджак. Очевидно, он принадлежал Делласандро и был частью формы. Проходя мимо, Фиске заметил несколько пятен на воротнике, потер их ногтем и обнаружил остатки косметики. Он вышел в приемную и посмотрел на фотографии, стоявшие на письменном столе. Джон уже видел секретаршу Делласандро. Молодая высокая брюнетка с запоминающимися чертами лица. На фотографии она была заснята вместе с шефом Делласандро. Его рука лежала у нее на плече; оба улыбались в камеру.

Наверное, многие секретарши фотографируются со своими боссами, но Джон заметил нечто в выражении их глаз и то, как близко друг к другу они стояли, что вполне могло означать, что их связывали не только платонические отношения. Интересно, есть ли в суде специальные правила относительно такой тесной дружбы… К тому же была еще одна причина, по которой Делласандро следовало вести себя прилично и держать руки подальше от секретарши: Джон видел стоявшую на шкафчике фотографию Делласандро с женой и детьми. Семья выглядела вполне счастливой. Очевидно, только внешне. Когда Фиске покидал офис, он решил, что понял, как в целом устроено это место, да и весь мир: внешняя сторона обманчива, и нужно копать глубже, чтобы узнать правду.

Руфус остановил «Джип».

— Я собираюсь обратиться к первому же полицейскому, какого увижу. Тебе необходима помощь, — сказал он.

Джош с трудом сел.

— К дьяволу полицейских. Они сразу арестуют тебя, а после того, как найдут Тремейна и Рэйфилда, — похоронят.

— Тебе нужно к врачу, Джош.

— Мне даже дерьма не нужно. — Он схватил пистолет. — Мы это начали, мы и закончим. — Он приставил дуло пистолета к своему боку. — Если ты остановишься, я проделаю здесь дырку.

— Ты спятил… Черт подери, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Джош сплюнул кровью.

— Ты найдешь Фиске и его девушку. Я больше не могу тебе помочь; возможно, получится у них. — Руфус посмотрел на пистолет. — Даже не думай — пуля летит очень быстро.

Тот снова выехал на дорогу. Джош наблюдал за ним, и его глаза то затуманивались, то вновь обретали ясность.

— Кончай это дерьмо.

— Что?

— Я вижу, как ты бормочешь какую-то хрень. Не молись за меня.

— Никто не станет меня учить, что мне говорить Господу.

— Только не впутывай в это меня.

— Я молюсь Ему, чтобы Он за тобой присмотрел. Чтобы ты выжил.

— А тебе не кажется, что меня это раздражает? Ты просто понапрасну тратишь дыхание.

— Господь дал мне силу, чтобы поднять «Джип».

— Ты поднял проклятый кусок металла. И никто из ангелов не спустился на землю, чтобы тебе помочь.

— Джош…

— Просто рули. — Боль заставила брата резко наклониться вперед. — Я устал от разговоров.

Сара все еще сидела у себя в кабинете, когда ее срочно вызвала Элизабет Найт. Девушку это удивило — ведь днем по средам судьи обычно проводили совещания, на которых обсуждали дела, рассмотренные в понедельник. У каждого судьи были два секретаря и личный референт. Когда Сара вошла в кабинет Найт, она поздоровалась с ее секретаршей, Харриет, которая работала в суде уже много лет с несколькими судьями. Обычно жизнерадостная и дружелюбная, Харриет холодно произнесла:

— Проходите, госпожа Эванс.

Сара прошла мимо письменного стола Харриет и, помедлив у входа в кабинет Найт, повернулась и перехватила взгляд секретарши. Та быстро опустила глаза и вернулась к работе. Сара сделала глубокий вдох и распахнула дверь.

В кабинете находились — кто стоял, кто сидел — Рэмси, детектив Чандлер, Перкинс и агент Маккенна. За антикварным письменным столом Сара увидела Элизабет Найт, нервно вертевшую в руках нож для разрезания писем. Она подняла голову.

— Пожалуйста, входи и присаживайся. — В ее голосе не было даже намека на сердечность.

Сара села на обитое кресло с подголовником, которое поставили так, чтобы все, кто находился в комнате, могли видеть ее лицо. Или оказать на нее давление?

Она посмотрела на Найт.

— Вы хотели меня видеть?

Рэмси шагнул вперед.

— Мы все хотели вас видеть — более того, хотели с вами поговорить, госпожа Эванс. Однако я предоставлю вести беседу детективу Чандлеру.

Прежде Саре не приходилось видеть такого сурового Рэмси. Он прислонился к каминной полке и продолжал смотреть на нее, нервно сплетая и расплетая пальцы.

Чандлер сел напротив Сары так, что их колени почти соприкасались.

— Я хочу задать вам несколько вопросов, и мне нужны честные ответы, — сказал он.

Сара обвела глазами комнату.

— Мне потребуется адвокат? — спросила она лишь наполовину в шутку.

— Нет, если только ты не совершила неправомочных поступков, — быстро сказала Найт. — Однако я думаю, ты сама должна решить, нужен ли тебе адвокат.

Сара с трудом сглотнула и посмотрела на Чандлера.

— Что вы хотите знать?

— Вам известно имя Руфуса Хармса?

Сара на мгновение закрыла глаза. О, дерьмо…

— Позвольте мне объяснить…

— Да или нет, пожалуйста, госпожа Эванс, — сказал Чандлер. — Объяснения мы выслушаем позднее.

Сара кивнула.

— Да, — сказала она.

— Как именно вы узнали это имя?

Она заерзала на стуле.

— Мне известно, что он заключенный, сбежавший из военной тюрьмы. Я прочитала о нем в газете.

— Вы узнали о нем тогда в первый раз? — Сара промолчала, и Чандлер продолжал: — Вы задавали вопросы клеркам про апелляцию, которую предположительно отправил Руфус Хармс. Более того, вы сделали это до того, как он сбежал из тюрьмы, не так ли? Что вы искали?

— Я думала… я имела в виду…

— Тебя попросил это сделать Джон Фиске? — резко спросила Найт.

Она испытующе посмотрела на Сару, и разочарование на ее лице заставило девушку еще сильнее почувствовать свою вину.

— Нет, это исключительно моя инициатива.

— Почему? — спросил Чандлер.

Из весьма неопределенного разговора с Джоном в кафетерии он уже примерно представлял, в чем дело, но хотел услышать это от нее.

Сара выдохнула и снова окинула взглядом армию, сомкнувшую свои ряды против нее. Ей отчаянно хотелось, чтобы появился Джон и помог ей, но понимала, что этого не будет.

— Как-то случайно я увидела бумагу, похожую на апелляцию, с именем Руфуса Хармса. Я спросила о ней в офисе клерков, потому что, как мне казалось, не видела ее в списке принятых. Но там про нее ничего не знали.

— Где ты видела апелляцию? — вмешался Рэмси, прежде чем Чандлер задал тот же вопрос.

— Не помню точно, где, — ответила Сара с несчастным видом.

— Сара, — резко сказала Найт, — сейчас нет смысла кого-то прикрывать. Просто скажи нам правду. Не стоит разрушать из-за этого свою карьеру.

— Я не помню, где видела апелляцию, — просто она попалась мне на глаза. Возможно, секунды на две. И я прочитала имя Руфуса Хармса только там, а не в системе, — упрямо сказала Сара.

— Но у вас возникло подозрение, что эта апелляция в нее не внесена, — сказал Перкинс. — Почему вы сразу не направились в канцелярию суда?

И как она могла ответить на такой вопрос?

— В тот момент мне было неудобно, а потом не представилось возможности.

— Неудобно? — Казалось, Рэмси сейчас взорвется. — Насколько я понимаю, ты недавно спрашивала у клерков про эту «исчезнувшую» апелляцию. Тебе по-прежнему было неудобно внести ее в систему?

— В тот момент я уже не знала, где она находится.

В разговор вмешался Маккенна:

— Послушайте, госпожа Эванс, либо вы нам все расскажете, либо мы найдем ответ в другом месте.

Сара встала.

— Меня возмущает ваш тон и не нравится то, как вы со мной обращаетесь.

— Я считаю, что сотрудничать с нами в ваших интересах, — сказал Маккенна, — и вам пора прекратить прикрывать братьев Фиске.

— О чем вы говорите?

— У нас есть основания подозревать, что Майкл Фиске взял апелляцию, руководствуясь собственными целями, и вы каким-то образом в это вовлечены, — сообщил Чандлер.

— Если ты знала, но молчала, это серьезное нарушение профессиональной этики, — сказал Рэмси.

— Вы делали все это и задавали вопросы потому, что вас просил Джон Фиске?

— Возможно, мой ответ вас шокирует, агент Маккенна, но я в состоянии думать и действовать самостоятельно, — горячо сказала Сара.

— Вам известно, что Джон Фиске получит страховку на полмиллиона долларов в случае смерти брата?

— Да, Джон мне говорил.

— А вам известно, что у Фиске нет алиби на время смерти его брата?

Сара покачала головой и холодно улыбнулась.

— Вы тратите драгоценное время, пытаясь повесить убийство Майкла на его брата. Он не имеет к нему ни малейшего отношения и изо всех сил старается выяснить, кто это сделал.

Маккенна засунул руки в карманы и некоторое время наблюдал за Сарой, а потом изменил тактику.

— Как вы считаете, братья Фиске были близки?

— Что вы понимаете под словом «близки»?

Агент закатил глаза.

— Я имею в виду самое прямое значение данного слова.

— Нет, я не думаю, что они были близки. И что с того?

— Мы нашли страховку в квартире Майкла Фиске. Скажите, почему он составил ее на имя старшего брата, с которым не был особенно близок? Почему не оставил эти средства родителям? Насколько мне известно, им эти деньги совсем не помешали бы.

— Я не знаю, чем руководствовался Майкл. Полагаю, мы никогда не получим ответ на ваш вопрос.

— Может быть, это сделал вовсе не Майкл Фиске?

Сара была ошеломлена.

— Что вы имеете в виду?

— Вам известно, что составить страховку на кого-то другого очень легко? Для этого не требуется документов с фотографией. К вам домой приходит медсестра и делает ряд анализов. Вы подделываете несколько подписей и выплачиваете страховые взносы через подставной счет.

Глаза Сары широко раскрылись.

— Вы хотите сказать, что Джон представился своим братом, чтобы составить страховку на себя?

— Почему нет? Это прекрасно объяснило бы, почему два брата, которые были не слишком дружны, заключили подобный договор.

— Вы плохо знаете Джона Фиске.

Маккенна так посмотрел на Сару, что ей стало не по себе.

— Дело в том, госпожа Эванс, что и вы ничего о нем не знаете.

После следующих слов Маккенны девушка едва удержалась на ногах.

— Вам известно, что Майкл Фиске убит пулей, выпущенной из пистолета калибра девять миллиметров? — Он сделал эффектную паузу. — У Джона Фиске есть именно такой пистолет, зарегистрированный на его имя. И, я уверен, он сказал вам, что эта апелляция связана с убийством его брата.

Сара посмотрела на Чандлера.

— Я не могу в это поверить.

— Ну, пока еще ничего не доказано, — сказал детектив.

Перкинс, скрестивший на груди руки, задумчиво кивнул.

— Нам позвонили из офиса специальных военных операций, госпожа Эванс. Старшина Диллард. Он сказал, что вы обратились к ним относительно Руфуса Хармса и сказали, что он составил апелляцию в Верховный суд и вы проверяете его биографические данные.

— Насколько мне известно, не существует закона, запрещающего куда-то звонить, чтобы что-то выяснить, разве не так?

— Значит, вы признаете, что звонили ему, — торжествующе сказал Перкинс, переводя взгляд с Рэмси на Найт. — Из чего следует, что вы использовали средства суда и время суда для проведения личного расследования ситуации сбежавшего заключенного. И вы солгали военным, потому что упомянутой апелляции не существует, как вы сами сказали.

— Ваши нарушения стремительно множатся, — добавил агент Маккенна.

— Я не признаю ваших обвинений. С моей точки зрения, это дело Верховного суда, и у меня было полное право им заниматься.

— Госпожа Эванс, вы намерены сообщить нам, у кого именно находилась данная апелляция? — Рэмси смотрел на нее так же, как на адвокатов во время судебных прений утром. — Если кто-то в Верховном суде украл апелляцию до того, как ее занесли в реестр — даже мысль об этом представляется мне невообразимой, — и если вы знаете имя нарушителя, вы обязаны сообщить его Верховному суду.

Сара поняла, что им известен ответ на этот вопрос, или они только так думают. Однако она не собиралась им помогать. Призвав резервы, о существовании которых она даже не подозревала, девушка неспешно поднялась на ноги.

— Полагаю, я ответила на достаточное количество вопросов, господин председатель Верховного суда.

— В таком случае, Сара, я должна просить тебя немедленно и добровольно уйти в отставку, — дрогнувшим голосом сказала Элизабет.

Сара взглянула на нее с некоторым удивлением.

— Я понимаю, судья Найт. Сожалею, что до этого дошло.

— Я сожалею несравненно больше. Мистер Перкинс тебя проводит. Ты можешь забрать свои личные вещи. — Найт резко отвернулась.

Когда Сара направилась к двери, ей вслед прогрохотал голос Рэмси:

— Госпожа Эванс, имейте в виду: если ваши действия причинят данному учреждению хотя бы какой-то вред, против вас и других ответственных сторон будут предприняты все необходимые шаги. Однако, если я все правильно понимаю, непоправимый вред уже нанесен. — Его голос драматически поднялся вверх. — И если это так, пусть ваша совесть преследует вас до конца жизни!

Лицо Рэмси стало красным от возмущения; казалось, его костлявое тело готово выскочить из костюма. Сара могла с легкостью все прочитать в его взгляде: скандал в то время, пока он находится у власти. И репутация единственного учреждения, всегда стоявшего выше любых скандалов, мгновенно оказалась уничтоженной. Место Рэмси в истории, его долгая и успешная карьера в юриспруденции окажутся опороченными из-за ошибок незначительного клерка; история его профессиональной жизни сведется к серии поясняющих примечаний. Если б она на глазах Рэмси сразила всю его семью, Сара Эванс не могла бы причинить ему большего вреда. Девушка успела выскочить из комнаты, прежде чем из ее глаз брызнули слезы.

Глава 51

Джон ждал Сару в ее кабинете. Когда она появилась на пороге, он встал и хотел заговорить, но в этот момент за ее спиной появился Перкинс. Сара подошла к письменному столу и начала собирать вещи под присмотром полицейского, который наблюдал за ней от двери.

— Сара, что случилось?

— Это вас не касается, мистер Фиске, — сказал Перкинс. — Однако я дам знать детективу Чандлеру и агенту Маккенне, что вы здесь. Они хотят задать вам ряд вопросов.

— Почему бы вам не уйти отсюда и не донести на меня, а я поговорю с Сарой наедине?

— Я намерен проводить госпожу Эванс из здания суда.

Сара продолжала собирать вещи в большую хозяйственную сумку, затем взяла сумочку и положила ее сверху.

— Встретимся в гараже, — прошептала она, проходя мимо Джона.

— Кроме того, вы должны отдать мне все ключи, имеющие отношение к данному зданию.

Сара поставила сумку, сняла ключи с кольца и швырнула их Перкинсу.

— Не могу сказать, что получаю удовольствие от происходящего, — с негодованием заявил тот. — Суд в руинах, нас окружает армия журналистов, людей убивают, повсюду полиция… И я не хотел, чтобы вы потеряли работу.

Сара молча прошла мимо него.

Они вместе двинулись по коридору, но остановились, когда в другом его конце появились Чандлер и Маккенна.

— Мне нужно поговорить с тобой, Джон, — сказал Чандлер.

Фиске посмотрел на Сару.

— Я тебя догоню.

Она и Перкинс пошли дальше.

— Ты хочешь задать мне вопросы? — спросил Фиске.

— Совершенно верно.

— Относительно страховки моего брата?

— Да, именно, — мрачно сказал Чандлер. — Маккенна считает, что ты действовал от имени брата и без его ведома, а потом убил его.

— Вы нашли страховку в его квартире? — Детектив кивнул. — Ну, в таком случае, он об этом знал.

Чандлер вопросительно посмотрел на Маккенну, но тот хранил молчание.

— Послушайте, я не знал, что мой брат купил страховой полис. Я разговаривал со страховым агентом. Я дам вам ее имя. Она встречалась с моим братом, если вы действительно думаете, что я сделал все это сам. — Он посмотрел на Маккенну и увидел, как тот помрачнел. — Сожалею, что я лопнул ваши шарики, специальный агент. Деньги пойдут моим родителям — Майк знал, что я поступлю с ними именно так. Поговорите со страховым агентом, она все подтвердит. Если только вы не думаете, что она со мной заодно. И зачем вам на этом останавливаться? Все девять судей у меня в кармане, верно?

— Значит, вы говорили со своим братом о страховке для помощи родителям. Однако деньги должны получить именно вы. Это все еще превосходный мотив для убийства, — сказал Маккенна и повернулся к Чандлеру. — Вы сами спросите у него, или хотите, чтобы это сделал я?

Чандлер посмотрел на Фиске.

— Твой брат убит пулей калибра девять миллиметров.

— В самом деле?

— У тебя ведь есть пистолет такого калибра?

Фиске посмотрел на обоих мужчин.

— Вы обращались в полицию штата Вирджиния?

— Просто отвечайте на вопрос, — сказал Маккенна.

— Зачем мне на него отвечать, если вам известен ответ?

— Джон… — начал Чандлер.

— Ладно, есть. Да, я владею пистолетом калибра девять миллиметров. «ЗИГ-Зауэр П226», если уж быть точным, с обоймой на пятнадцать патронов.

— Где он находится?

— В моем офисе, в Ричмонде.

— Мы хотели бы его получить.

— Для баллистической экспертизы?

— Среди прочего.

— Бьюфорд, это пустая трата времени…

— Вы даете нам разрешение зайти в ваш офис и взять пистолет?

— Нет.

— В течение часа у нас будет ордер на обыск, — сказал Маккенна.

— Вам не потребуется ордер. Я отдам вам пистолет.

Маккенна выглядел ошеломленным.

— Но вы только что сказали…

— Я не хочу, чтобы вы врывались в мой офис, чтобы его взять. Я знаю, какими бывают полицейские. Они — не самые добрые души, и у меня уйдет остаток жизни на то, чтобы привести в порядок дверь. — Джон посмотрел на Чандлера. — Насколько я понимаю, теперь я перестал быть частью неофициальной команды, но хочу задать пару вопросов: ты говорил с охранниками, дежурившими в ту ночь, когда убили Райта, проверял видеокамеры?

— Я советую вам ничего ему не говорить, Чандлер, — сказал Маккенна.

— Я услышал ваш совет. — Детектив посмотрел на Фиске. — По старой памяти. Мы поговорили с охранниками. Если они не лгут, то никто не отвозил Райта домой. Один из них предложил ему, но Райт отказался.

— Когда это было?

— Около часа тридцати ночи. Мы проверили записи видеокамер, но не обнаружили ничего подозрительного.

— А Райт объяснил, почему не нужно отвозить его домой?

— Охранник сказал, что Райт просто вышел из здания, и он больше его не видел.

— Ладно, давайте вернемся к пистолету, — сказал Маккенна. — Я намерен поехать с вами в ваш офис.

— Я никуда с вами не поеду.

— Я собирался лишь поехать вслед за вами.

— Делайте, что пожелаете, но я хочу, чтобы там присутствовал полицейский офицер в форме, из Ричмонда, официально забрал пистолет и передал его в убойный отдел.

— Мне не нравится то, на что вы намекаете.

— Вот и хорошо. Но все будет именно так или можете отправляться за ордером. Вам решать.

— Ладно, — сказал Чандлер. — У тебя есть кто-то на примете?

— Офицер Уильям Хокинс. Я ему доверяю, значит, и вы можете.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты поехал туда прямо сейчас, Джон. Я договорюсь с Ричмондом.

Фиске посмотрел в сторону выхода.

— Дайте мне полчаса. Мне нужно кое с кем поговорить.

Чандлер положил руку ему на плечо.

— Ладно, Джон. Но если полиция Ричмонда не получит твой пистолет через три часа, у тебя возникнут очень серьезные проблемы, ты меня понимаешь?

Фиске поспешил в гараж на поиски Сары.

Через пару минут Делласандро присоединился к Чандлеру и Маккенне.

— Я хотел бы знать, какого дьявола здесь происходит, — сердито сказал он. — Два клерка убиты, и еще одного уволили из-за какой-то исчезнувшей апелляции…

Маккенна пожал плечами.

— Все сложно.

— Вы не слишком меня обнадеживаете, — сказал Делласандро.

— Мне платят не за то, чтобы кого-то обнадеживать.

— Да, вам платят за то, чтобы вы нашли убийцу. Как и вам, детектив Чандлер.

— Именно этим мы и занимаемся, — резко ответил тот.

— Ладно, ладно, — устало сказал Делласандро. — Перкинс ввел меня в курс дела. Вы и в самом деле думаете, что Джон Фиске убил своего брата? Ну, конечно, у него был мотив, но, проклятье, пятьсот тысяч долларов — это много, однако не в наши дни.

— Когда твой счет в банке закрывают, любая сумма кажется огромной. У него есть мотив, у него нет алиби, и через несколько часов мы узнаем, есть ли у него орудие убийства.

Его слова явно не убедили Делласандро.

— А как же смерть Райта? Как она связана с убийством Майкла?

Маккенна развел руки в стороны.

— Давайте посмотрим на это с другой стороны. Сару Эванс могли каким-то образом склонить на помощь Фиске. Эванс и Райт работают в одном кабинете. Вполне возможно, что Райт случайно услышал или увидел нечто важное и у него возникли подозрения относительно Эванс и Фиске.

— Однако я думал, что у Фиске есть алиби на время убийства Райта, — сказал Делласандро.

— Да, Сара Эванс, — сказал Маккенна.

— А история со сбежавшим заключенным Хармсом и вопросами, которые задавала Эванс?

Чандлер пожал плечами.

— Я не могу утверждать, что во всем разобрался, но это может оказаться еще одним ложным следом.

— Я не думаю, я знаю, — сказал Маккенна. — Если б это имело какое-то значение, они бы с кем-нибудь поделились. Эванс даже не могла сказать нам, что было в апелляции. Может быть, Майкл Фиске действительно взял какие-то бумаги; и что с того? Джон Фиске прикончил его ради денег, а потом использовал исчезнувшую апелляцию как отвлекающий маневр, чтобы обмануть Эванс и всех остальных.

— Ну, я буду настороже до тех пор, пока мы не узнаем это наверняка, — сказал Делласандро. — Я отвечаю за людей, находящихся в этом здании, и мы уже потеряли двоих. — Он посмотрел на Маккенну. — Надеюсь, вы знаете, что делаете с Фиске.

— Я прекрасно знаю, что я с ним делаю.

Джон нашел Сару в парковочном гараже. Ее объяснения не заняли много времени.

— Сара, я надеялся, что мне никогда не придется это тебе говорить, но вчера Чандлер загнал меня в угол. И я уверен, что ты потеряла работу из-за меня.

Сара поставила хозяйственную сумку в багажник своей машины.

— Я большая девочка и несу ответственность за свои действия.

Фиске прислонился к машине.

— Может быть, мне стоит пойти и поговорить с Рэмси и Найт и попытаться все им объяснить?

— Как объяснить? То, что они вменяют мне в вину, я действительно сделала. — Сара захлопнула багажник и подошла к Фиске. — Полагаю, они рассказали тебе про твой пистолет?

Фиске кивнул.

— Маккенна собирается обеспечить вооруженный эскорт до моего офиса, чтобы я передал ему пистолет. — Он внимательно посмотрел на Сару. — И что ты теперь собираешься делать?

— Я не знаю. Но у меня неожиданно оказалось очень много свободного времени. Я попытаюсь что-нибудь узнать о Тремейне и Рэйфилде.

— Ты уверена, что все еще хочешь мне помогать?

— Во всяком случае, моя карьера не будет загублена напрасно. А что станешь делать ты?

— У меня нет выбора. — Он посмотрел на часы. — Ты не против, если я заеду к тебе сегодня вечером, в семь часов?

— Думаю, я сумею приготовить обед. Купи какой-нибудь еды и бутылку хорошего вина. Я могу проявить немного тщеславия и даже наведу порядок. Мы отпразднуем мой последний день в суде. Может быть, еще раз поплаваем… — Она замолчала и коснулась его руки. — И закончим плавание так же, как вчера?

— Я могу наплевать на Ричмонд и остаться с тобой. Я знаю, как ты себя сейчас чувствуешь.

— А как же Чандлер и Маккенна?

— Я не должен делать то, что они говорят.

— Если ты не поедешь с ними, Маккенна будет настаивать на электрическом стуле. Кроме того, если честно, я прекрасно себя чувствую.

— Ты уверена?

— Я уверена, Джон, но спасибо. — Она погладила его по щеке. — А сегодняшний вечер мы проведем вместе.

После ухода Фиске Сара собралась сесть в машину, но сообразила, что оставила сумочку вместе с ключами от машины и хозяйственной сумкой в багажнике. Она открыла багажник и засунула руку в сумку, чтобы достать сумочку. Когда Сара ее вытащила, то сразу обратила внимание на то, что сверху лежит фотография. Она взяла ее из офиса Майкла Фиске до того, как полиция начала обыск. Ей вдруг пришло в голову, что это нечто очень важное. Девушка села в машину и выехала из гаража.

Она только что перестала быть клерком Верховного суда. Как ни странно, ей совсем не хотелось расплакаться или засунуть голову в духовку. Сара чувствовала себя так, словно собиралась отправиться в путешествие. До Ричмонда. Она решила кое с кем встретиться, и сегодня был вполне подходящий для этого день.

Когда она проезжала мимо колоннады фасада Верховного суда, на нее накатила волна огромного облегчения. Это произошло так неожиданно, что у нее перехватило дыхание, но она постепенно пришла в себя, промчалась по Индепенденс-авеню и ни разу не обернулась.

Глава 52

Джон поспешно направился к офису Найт; его сразу впустили, чего он никак не ожидал. Элизабет сидела за письменным столом, Рэмси все еще занимал одно из кресел. Он быстро встал, как только вошел Фиске.

— Я хочу, чтобы вы знали: Сара старалась защитить моего брата. И пыталась помочь мне найти его убийцу.

— А вы уверены, что не обнаружите ответ на этот вопрос, заглянув в зеркало? — резко спросил Рэмси.

Фиске побледнел.

— Нет, вы глубоко заблуждаетесь, сэр.

— Неужели? Власти так не думают. Если вы убийца, то я очень надеюсь, что вы проведете остаток жизни в тюрьме. А что касается действий вашего брата, то в моем понимании они недалеко ушли от убийства.

— Мой брат поступил так, как считал правильным.

— Я нахожу ваше заявление смехотворным.

— Гарольд… — начала Найт, но он остановил ее резким взмахом руки.

— И я хочу, чтобы вы, — он указал рукой на Фиске, — немедленно покинули этот кабинет, пока я не приказал арестовать вас за несанкционированное проникновение в здание Верховного суда.

Фиске гневно посмотрел на судей. Наступила кульминация того, что происходило с ним в течение последних трех дней. У него вдруг возникло ощущение, что во всем виноват Гарольд Рэмси.

— Я видел замечательную надпись перед входом в ваше учреждение: «Перед законом все равны». Я нахожу ее смехотворной.

Рэмси повернулся к Фиске; казалось, он готов напасть на него с кулаками.

— Как вы смеете?

— У меня есть клиент, находящийся в камере смертников. И если у меня когда-нибудь представится «честь» оказаться перед вами, то сможете ли вы ответить на вопрос: вас волнует, будет мой клиент жить или умрет? Или вы просто используете его и меня, чтобы уничтожить прецедент, который вызвал у вас раздражение десять лет назад?

— Вы несносный…

— Вы можете дать мне ответ? — закричал Фиске. — И если нет, то уж не знаю, кто вы такой — во всяком случае, не судья.

Рэмси побагровел.

— Вы понятия не имеете, что представляет собой система!

Джон ударил себя в грудь.

— Я — система. Я и люди, которых я представляю. А не вы. И не это место.

— Вы имеете хотя бы малейшее представление о серьезности проблем, с которыми мы имеем дело?

— Когда вы в последний раз судили избитую жену? Или ребенка, ставшего жертвой сексуального насилия? Вы когда-нибудь видели, как человек умирает на электрическом стуле? Видели? Вы сидите здесь, но не видите живых людей, не выслушиваете настоящих свидетелей, никогда не слышали тех, кого уничтожаете или кому помогаете. Перед вами проходят лишь могущественные адвокаты, швыряющие вам в лицо многочисленные бумаги. У вас нет ни малейшего представления о лицах, людях, разбитых сердцах и боли, которую вы причиняете. Для вас это интеллектуальная игра. Игра! И ничего больше. — Фиске посмотрел на Рэмси; его голос задрожал. — Вы считаете, что большие вопросы очень трудны? Попробуйте решить маленькие.

— Я думаю, вам лучше уйти, — умоляюще сказала Найт. — Прямо сейчас.

Фиске еще несколько секунд смотрел на Рэмси, затем успокоился и взглянул на женщину.

— Вы знаете, это хороший совет, госпожа судья; пожалуй, я им воспользуюсь. — И он повернулся к двери.

— Мистер Фиске, — прогрохотал Рэмси, и Джон медленно повернул к нему голову. — У меня есть несколько хороших друзей в адвокатуре штата Вирджиния. Они будут извещены о том, что здесь произошло. Полагаю, против вас будут предприняты соответствующие действия, которые приведут к приостановке, а потом и лишению вас адвокатских прав.

— Виновен, пока не доказана невиновность? Таково ваше представление о системе работы криминального правосудия?

— Я абсолютно убежден, что доказательство вашей виновности — лишь вопрос времени.

Фиске собрался ответить, но Найт положила руку на телефон.

— Джон, я предпочла бы, чтобы вы ушли без помощи охранников.

Когда Фиске ушел, Рэмси покачал головой.

— Настоящий психопат, тут не может быть ни малейших сомнений.

Он посмотрел на Найт, но она даже не повернула головы в его сторону.

— Бет, я хочу, чтобы вы знали: пока не найдете замену Саре, вы можете использовать одного из моих клерков.

Она посмотрела на него. Предложение было очень симпатичным. На поверхности. А на самом деле — шпион в ее офисе?

— Все будет в порядке. Просто нам придется работать больше.

— Сегодня вы хорошо провели слушанья, но я бы хотел, чтобы вы не принимали все так близко к сердцу. Наша пикировка в суде выглядит недостойно.

— Но как я могу не принимать дела близко к сердцу, Гарольд? Объясните мне, как. — В ее глазах появились слезы, а голос стал хриплым.

— Вы должны. У меня никогда не бывает бессонницы из-за какого-то дела. Даже если речь идет о смертной казни. Мы решаем, виновен человек или нет. Мы интерпретируем слова. Именно так вы должны все воспринимать. В противном случае вы быстро выгорите изнутри.

— Возможно, выгореть изнутри гораздо лучше, чем иметь долгую успешную карьеру, которая будет вызовом моему интеллекту. — Рэмси бросил на нее внимательный взгляд. — Я хочу получать душевные травмы, чувствовать боль. Как и все остальные. Почему мы должны быть исключением? Проклятье, мы обязаны страдать из-за дел, которые рассматриваем.

Рэмси печально покачал головой.

— Тогда, я боюсь, вы не выдержите. А это совершенно необходимо, если вы хотите чего-то здесь добиться.

— Увидим. Возможно, я вас удивлю. Прямо сегодня.

— У вас нет шансов победить, используя Стэнли. Но я восхищаюсь вашим упорством, даже если сегодня оно было напрасным.

— Насколько мне известно, голоса еще не подсчитаны.

Рэмси улыбнулся.

— Конечно, конечно. Но это всего лишь формальность. — Он засунул руки в карманы и встал перед Найт. — И на всякий случай, чтобы вы знали: мне известно о вашем намерении подвергнуть пересмотру права бедных…

— Гарольд, мы только что потеряли третьего клерка. Третье человеческое существо, которое было мне очень близким. У нас здесь полная неразбериха. И сейчас я не хочу говорить о судебных делах. Быть может, у меня больше никогда не возникнет такого желания.

— Бет, мы должны двигаться дальше. Да, у нас один кризис за другим, но мы справимся.

— Гарольд, пожалуйста!

Однако Рэмси не собирался отступать.

— Суд продолжается. Мы…

Найт встала.

— Выйдите вон.

— Прошу прощения?

— Выйдите из моего кабинета.

— Бет…

— Вон! Вон!

Рэмси молча вышел. Найт с минуту неподвижно стояла на месте, потом быстро покинула кабинет.

После столкновения с Рэмси Джон спустился в гараж и сразу направился к своей машине. Он чувствовал себя отвратительно. Из-за него Сару выгнали с работы, его обвинили в убийстве брата, и он только что унизил председателя Верховного суда Соединенных Штатов. И все это менее чем за час. В любом мире, кроме мира лунатиков, такой день следовало назвать тяжелым. Фиске остался сидеть в машине. У него не было ни малейшего желания ехать в Ричмонд и наблюдать, как Маккенна постарается окончательно уничтожить его жизнь.

Джон зажмурил глаза и, прижав к ним кулаки, застонал, а потом дернулся вперед, услышав какой-то звук. Открыв глаза, он увидел, что Элизабет Найт стучит в окно его машины, и опустил стекло.

— Я бы хотела с вами поговорить.

Фиске постарался взять себя в руки.

— О чем?

— Мы можем немного прокатиться? Не думаю, что мне стоит рисковать и приглашать вас обратно в здание суда. Я никогда не видела, чтобы Гарольд настолько выходил из себя.

Джону показалось, что на лице Найт мелькнула тень улыбки, когда она произнесла эти слова.

— Вы хотите поехать в моей машине? — спросил он.

— У меня нет здесь машины. А с вашей что-то не в порядке?

Фиске посмотрел на ее дорогое платье.

— Ну… внутри она представляет собой смесь ржавчины с пылью.

Найт улыбнулась.

— Я выросла на ранчо в Восточном Техасе. Когда моя семья ехала к маленьким хижинам, из которых состоял город, рядом с которым мы жили, мне с шестью братьями и сестрами приходилось устраиваться в экскаваторе, изо всех сил стараясь не упасть; при этом мы получали огромное удовольствие. И я действительно хочу с вами поговорить.

Джон наконец кивнул, и Найт села на пассажирское сиденье.

— Куда поедем? — спросил он.

— На светофоре сверните налево. Надеюсь, у вас нет никаких срочных дел. С моей стороны было не слишком вежливо не спросить вас об этом.

Фиске подумал о том, что его ждет Маккенна.

— Ничего важного.

Сразу после поворота Найт произнесла:

— Вам не следовало возвращаться и говорить все то, что вы сказали.

— Надеюсь, вы хотели поговорить о чем-то еще, — резко ответил Джон.

— Я пришла сказать, что чувствую себя ужасно из-за Сары.

— Добро пожаловать в клуб. Она пыталась помочь моему брату, а потом мне. Не сомневаюсь, что Сара с радостью вспоминает день, когда познакомилась с братьями Фиске.

— Ну, с одним из вас — определенно.

— В каком смысле?

— Саре нравился ваш брат, и она всегда относилась к нему с уважением. Однако она его не любила. Но, если откровенно, думаю, он был в нее влюблен. Однако она отдала свое сердце другому.

— Вы уверены? Она сама вам сказала?

— Джон, мне не хотелось признаваться в гендерных предрассудках, но я не могу игнорировать некоторые очевидные факты: не думаю, что у кого-то из восьми моих коллег-мужчин есть малейшие подозрения, но я уверена, что Сара сильно в вас влюблена.

— Женская интуиция?

— Что-то вроде того. А еще у меня две дочери. — Элизабет заметила его любопытный взгляд. — Мой первый муж умер, и девочки росли без отца. — Найт положила руки на колени и выглянула в окно. — Однако я хотела поговорить с вами совсем на другую тему, — продолжала она. — А сейчас сверните направо.

— И каков ваш план? — спросил Фиске, выполнив ее просьбу. — У вашей братии он всегда есть.

— Вы считаете, что это неправильно?

— Лучше вы сами мне скажите. Я не испытываю ни малейшего энтузиазма, наблюдая за вашими играми.

— Я вполне уважаю такую точку зрения.

— Я не в том положении, чтобы осуждать вас. Но для меня вы не судьи, а люди, определяющие политику. Все решает тот, кто сумеет набрать пять голосов. И какое это имеет отношение к конкретному истцу и конкретному обвиняемому?

Как только Джон договорил, ему в голову пришла гнетущая мысль, что у него нет оснований жаловаться на работу суда. Все свое время он тратил на то, чтобы уклониться от правды ради своих клиентов. В некотором смысле это даже хуже того, что суд делал или не делал во имя справедливости.

Через минуту молчание прервала Найт.

— Я начинала в должности прокурора, — сказала она. — Потом стала судьей первой инстанции. — Небольшая пауза. — И не могу сказать, что ваши впечатления ошибочны. — Фиске немного удивился. — Джон, мы можем обсуждать эти проблемы до тех пор, пока нас не начнет тошнить, но реальность такова, что система существует и нам приходится работать в ее рамках. И если мы должны играть по правилам, а иногда слегка их нарушать, значит, так тому и быть. Быть может, это упрощенный подход к сложной ситуации, но иногда нужно полагаться на интуицию. — Она посмотрела на Фиске. — Вы понимаете, о чем я говорю?

Он кивнул.

— У меня очень неплохие инстинкты.

— И что ваши инстинкты подсказывают касательно убийств Майкла и Стивена? Они имеют отношение к истории с исчезнувшей апелляцией? И если да, то я хотела бы это знать.

— А почему вы спрашиваете меня?

— Потому что складывается впечатление, что вы знаете больше других. Вот почему я хотела поговорить с вами с глазу на глаз.

— Вы действительно думаете, что я убил брата и использовал апелляцию как отвлекающий маневр? В таком случае на репутацию суда не ляжет пятно.

— Я ничего такого не говорила.

— Именно эти слова вы сказали Саре на своей вечеринке.

Найт вздохнула и откинулась на сиденье.

— Я и сама не знаю, почему так сказала. Возможно, хотела оттолкнуть ее от вас.

— Я не убивал брата.

— Я вам верю. В таком случае, исчезнувшая апелляция может иметь большое значение?

Фиске кивнул.

— Моего брата убили из-за того, что он знал ее содержание. И я думаю, Райт погиб, потому что задержался в своем кабинете и случайно увидел, как кто-то входил в кабинет моего брата.

Найт побледнела.

— Вы думаете, Стивена убил кто-то из сотрудников суда? — Джон кивнул. — У вас есть доказательства?

— Надеюсь.

— Этого не может быть. Почему?

— Некий человек провел полжизни в тюрьме, и он хотел бы получить ответ.

— Детектив Чандлер знает?

— Не всё. Но агент Маккенна почти сумел убедить его, что я преступник.

— Я не уверена, что Чандлер так считает.

— Мы скоро это узнаем.

— Если ваши подозрения верны и в это вовлечен кто-то из сотрудников… — сказала Найт, когда Фиске высадил ее возле здания суда. Она сделала паузу, не в силах продолжать. — Вы понимаете, как это может отразиться на репутации суда?

— Многое в жизни вызывает у меня сомнения, но в одном я совершенно уверен. — Джон немного помолчал, а потом добавил: — Репутация суда не стоит страданий невинного человека, умирающего в тюрьме.

Глава 53

Руфус с тревогой посмотрел на брата, у которого только что закончился изматывающий приступ кашля. Джош попытался приподняться, рассчитывая, что ему станет легче дышать. Он знал, что его внутренности практически уничтожены и нечто важное, позволяющее ему жить, может в любой момент выйти из строя. Джош все еще прижимал пистолет к своему боку, но понимал, что ему не нужна пуля, чтобы покончить с жизнью. Во всяком случае, еще одна.

Им повезло, что Тремейн и Рэйфилд приехали не на армейском автомобиле. Но у «Джипа» был смят бок после удара бампера грузовика, а это могло привлечь к ним ненужное внимание. К счастью, матерчатый верх не позволял увидеть то, что находилось внутри.

Руфус не знал, куда направляется, а Джош слишком часто терял сознание, чтобы хоть как-то ему помочь. Руфус открыл отделение для перчаток, вытащил карту и быстро проследил пальцем маршрут до Ричмонда. Ему требовалось выехать на автостраду. Значит, придется останавливаться и задавать вопросы. Он вытащил из кармана рубашки маленькую визитку и посмотрел на имена и телефонные номера. Теперь нужно было найти телефон.

Когда Джон и Маккенна добрались до офиса, агент ФБР сказал:

— Давайте войдем.

— Мы дождемся полиции, — твердо сказал Фиске.

В этот момент подъехала полицейская машина, и из нее вышел офицер Хокинс.

— Что, черт подери, здесь происходит, Джон? — недоуменно спросил он.

Фиске показал на фэбээровца.

— Агент Маккенна думает, что я убил Майка. Он приехал сюда, чтобы забрать мой пистолет и провести баллистическую экспертизу.

Хокинс бросил враждебный взгляд на Маккенну.

— Никогда в жизни не слышал такого бреда…

— Хорошо, и спасибо за официальную оценку… офицер Хокинс, я не ошибся? — сказал Маккенна, делая шаг вперед.

— Верно, — мрачно ответил тот.

— Офицер Хокинс, у вас есть разрешение мистера Фиске на обыск в его офисе — нас интересует пистолет калибра девять миллиметров, который зарегистрирован на его имя. — Когда Джон ничего не ответил, Маккенна повернулся к Хокинсу. — Если у вас есть какие-то сомнения, давайте поговорим с вашим боссом, и вы сможете начать карьеру вне правоохранительных органов.

Прежде чем Хокинс успел совершить какую-нибудь глупость, вмешался Фиске:

— Твое лицо выглядит намного лучше.

Хокинс смущенно улыбнулся.

— Да, спасибо.

— Что случилось? — спросил Маккенна.

Полицейский мрачно посмотрел на него.

— Один парень был под наркотой. При аресте возникли трудности.

Перед дверью в кабинет Фиске лежала груда писем и пакетов. Он поднял их и отпер дверь. Они вошли, Джон сразу направился к письменному столу и положил на него почту и пакеты. Затем выдвинул верхний ящик, заглянул внутрь, засунул туда руку, немного порылся — и только потом перевел взгляд на Маккенну и Хокинса.

— Пистолет лежал в этом ящике. Я его видел в тот день, когда ты зашел, чтобы рассказать про Майка, Билли.

Маккенна сложил руки на груди и сурово посмотрел на Фиске.

— Ладно, кто еще может попасть в ваш кабинет? Уборщики, секретарша, служба доставки, мойщики окон?

— Никто. Ключ только у владельца здания.

— Тебя не было почти два дня, не так ли? — сказал Хокинс.

— Верно.

Маккенна смотрел на дверь.

— Но я не вижу следов взлома.

— Это еще ничего не значит, — сказал Хокинс. — Тот, кто знает свое дело, мог вскрыть замок так, что никто об этом в жизни не догадается.

— Кто знал, что вы держали здесь пистолет? — спросил Маккенна.

— Никто.

— Может быть, кто-то из ваших клиентов взял пистолет, чтобы организовать вооруженное ограбление банка? — усмехнулся Маккенна.

— Я не принимаю клиентов в своем кабинете, агент. К моменту нашей встречи они находятся в тюрьме.

— Ну, в таком случае у нас проблема. Ваш брат убит пулей калибра девять миллиметров. У вас есть «ЗИГ-Зауэр» именно такого калибра, который на вас зарегистрирован. Вы признали, что он находился в вашем распоряжении несколько дней назад. Теперь пистолет исчез. У вас нет алиби на время убийства вашего брата, а после его смерти вы стали на полмиллиона долларов богаче.

Хокинс посмотрел на Фиске.

— Майк застраховал свою жизнь, — объяснил Джон. — Для мамы и папы.

— Во всяком случае, так говорите вы, верно? — добавил Маккенна.

Фиске шагнул к агенту ФБР.

— Если у вас достаточно улик для предъявления обвинения, так и сделайте. Если нет — убирайтесь к дьяволу из моего кабинета.

Маккенна не выглядел смущенным.

— Насколько я понимаю, офицер Хокинс получил разрешение на поиски пистолета в вашем кабинете, а не только в ящике письменного стола. И теперь, какие бы отношения вас ни связывали, он должен исполнить свой долг.

Джон отступил на шаг и кивнул Хокинсу.

— Давай, Билли. Я схожу в соседнее кафе и что-нибудь выпью. Тебе что-нибудь принести?

Хокинс покачал головой.

— Я бы не отказался от чашки кофе, — сказал Маккенна, следуя за Фиске. — Тогда у нас будет возможность немного поговорить.

Сара свернула на подъездную дорожку и тяжело вздохнула. Там стоял «Бьюик». Выйдя из машины, она сразу почувствовала запах недавно подстриженной травы, который подействовал на нее успокаивающе — вернул во времена футбольных матчей, когда она училась в старших классах, вернул к долгим ленивым летним месяцам в Каролине. Когда Сара постучала в дверь, та распахнулась так резко, что она едва не упала с крыльца. Должно быть, Эд Фиске увидел, как она подъехала. Прежде чем он успел захлопнуть дверь у нее перед носом, девушка показала ему фотографию. На ней были засняты четверо: Эд и Глэдис Фиске и два их сына. Все они широко улыбались.

Эд вопросительно посмотрел на Сару.

— Эта фотография стояла в офисе Майкла. Я хочу, чтобы она вернулась к вам.

— И с чего бы это? — Его голос все еще оставался холодным, но он хотя бы не выкрикивал ей в лицо оскорбления.

— Мне показалось, что так будет правильно.

Эд забрал у нее фотографию.

— Мне нечего вам сказать.

— Но мне нужно многое сказать вам. Я пообещала одному человеку — а я люблю выполнять свои обещания.

— Кому, Джонни? Ну, так ты можешь передать ему, что бесполезно тебя присылать, чтобы все исправить.

— Он не знает, что я здесь. Он сказал, чтобы я к вам не ездила.

Эд заметно удивился.

— Так зачем ты здесь?

— Обещание. То, что вы видели в тот вечер, — не вина Джона. Во всем виновата я.

— Для того чтобы танцевать танго, требуются два человека, так что ты не сказала мне ничего нового.

— Могу я войти?

— Не вижу, к чему.

— Я действительно хочу поговорить с вами о ваших сыновьях. Я считаю, что вам необходимо знать некоторые вещи, которые помогут многое прояснить. Это не займет много времени, и после того как закончу, я больше никогда не буду вас беспокоить. Пожалуйста.

После долгого молчания Эд отступил в сторону, предлагая Саре войти, и с грохотом захлопнул дверь.

Гостиная не изменилась с тех пор, как Сара в первый раз здесь побывала. Хозяин явно любил порядок. Она представила гараж, где все инструменты тщательно расставлены по своим местам. Эд указал на диван, и Сара села. Он перешел в столовую, аккуратно поставил фотографию рядом с другими и неохотно предложил:

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Только если вы составите мне компанию.

Эд сел на стул напротив Сары.

— Я не буду ничего пить.

Она внимательно посмотрела на него. И теперь отчетливо увидела черты сыновей на его лице и в строении тела. Очевидно, у них имелось сходство и с матерью — у Майкла больше, чем у Джона. Эд собрался закурить, но передумал.

— Вы можете курить, если хотите. Это ваш дом.

Эд вернул пачку сигарет в карман и засунул зажигалку в карман брюк.

— Глэдис не разрешала мне курить в доме, только снаружи… От старых привычек трудно отказаться. — Он скрестил руки на груди и выжидательно посмотрел на Сару.

— Мы с Майклом были очень близкими друзьями.

— Я не совсем понимаю, о какой близости ты можешь говорить после того, что я видел на озере. — Лицо Эда стало краснеть.

— На самом деле, мистер Фиске…

— Можешь называть меня Эд, — резко сказал он.

— Хорошо, Эд, мы действительно были близкими друзьями. Так это воспринимала я, но Майкл хотел большего.

— В каком смысле?

Сара сглотнула и сама покраснела.

— Майкл просил меня выйти за него замуж.

Эд был потрясен.

— Он никогда не говорил мне…

— Я не сомневаюсь. Дело в том… — Сара колебалась несколько мгновений, не зная, какой реакции ожидать после следующих слов, — понимаете, я ему отказала.

Она сжалась и замолчала, а Фиске просто сидел и осмысливал ее слова.

— Значит, ты его не любила?

— Нет — во всяком случае, не так, как ему хотелось. Я и сама не знаю, в чем причина. Он казался безупречным. Может быть, именно это меня пугало — провести жизнь с человеком, стандарты которого всегда будут чрезвычайно высокими. А еще он был невероятно увлечен своей работой. Даже если б я его любила, то не уверена, что в нем нашлось бы место для меня.

Эд опустил глаза.

— Было трудно растить двух мальчиков. У Джонни получалось практически все, а Майк… Майк был великолепен во всем, за что бы он ни брался. Проклятье, я так много работал, что не до конца это понимал, пока они росли. Я постоянно хвастался достижениями Майка. Слишком часто. Майк сказал мне, что Джонни отказался иметь с ним дело, но никогда не называл причину. Джонни всегда был закрытым человеком. Его трудно разговорить.

Сара посмотрела мимо него в окно, где порхавший кардинал опустился на ветку плакучей ивы.

— Знаю, — ответила она. — В последние несколько дней я провела с ним много времени. Знаете, я всегда считала, что смогу почти сразу понять: вот передо мной человек, с которым я хочу провести жизнь… Наверное, это очень глупо. И несправедливо. Разве не так?

По губам Эда пробежала быстрая улыбка.

— Когда я в первый раз увидел Глэдис… Она была официанткой в маленьком кафе напротив того места, где я работал. Однажды я вошел в кафе вместе с группой приятелей, и с того самого момента, как увидел ее, я не слышал ни одного слова из того, что они говорили. Казалось, во всем проклятом мире остались только она и я. Потом я вернулся на работу и едва не испортил дизельный двигатель «Камминз». Никак не мог выкинуть ее из головы.

Сара улыбнулась.

— Я хорошо знакома с упрямством Джона и Майкла Фиске. Поэтому сомневаюсь, что вы так все и оставили.

Эд улыбнулся в ответ.

— В течение следующих шести месяцев я ходил в то кафе завтракать, обедать и ужинать. Мы стали встречаться. А потом я набрался смелости и попросил ее выйти за меня замуж. Клянусь Богом, я сделал бы это в первый же день, но опасался, что она сочтет меня сумасшедшим. — Эд немного помолчал, а потом подвел итог: — У нас была чертовски хорошая жизнь вместе. — Он посмотрел в ее лицо. — Именно так с тобой случилось, когда ты увидела Джонни? — Сара кивнула. — Майк знал?

— Мне кажется, догадался. Когда я наконец познакомилась с Джоном, то спросила его, почему у них с братом не было близких отношений. Тогда я думала, что причина могла быть во мне, но они отдалились друг от друга значительно раньше. — Сара напряглась. — Так вот, в тот вечер, на лодке, я навязала себя вашему сыну. Он пережил ужасный день, а я могла думать только о себе. — Она посмотрела Эду в глаза. — Он меня оттолкнул.

Сара подумала о прошлой ночи, о ласках, которыми они обменивались в ее постели. И про следующее утро, когда она думала, что во всем разобралась. Это было приятное чувство. Но теперь Сара начала опасаться, что ничего не знает о Джоне и его чувствах. Она грустно рассмеялась.

— Это был унизительный опыт. — Девушка вытащила бумажный платок и вытерла выступившие слезы. — Вот почему я пришла к вам. И если вам необходимо кого-то ненавидеть, пусть это буду я, но только не ваш сын.

Эд с минуту смотрел на ковер, а потом встал.

— Только что закончил стричь траву. Я бы выпил чаю со льдом, ты как?

Удивленная Сара кивнула.

Через несколько минут Эд вернулся со стаканами со льдом и кувшином с чаем и наполнил стаканы.

— Я много думал о той ночи. Не все сохранилось в моей памяти, — сказал он. — На следующее утро я проснулся со страшным похмельем. Несмотря на свою ярость, я не имел права бить Джонни. Тем более в его проклятый живот.

— Он сильный человек.

— Я имел в виду совсем другое. — Эд сделал глоток чая, откинулся на спинку кресла и пожевал губу. — Джонни когда-нибудь говорил тебе, почему он ушел из полиции?

— Он сказал, что арестовал какого-то парня за хранение наркотиков. И что тот парень был невероятно жалким и все такое, вот Джон и решил помогать таким, как он.

Эд кивнул.

— Ну, на самом деле он его не арестовал. Парень умер прямо там. Как и офицер, который сопровождал Джонни во время того вызова.

Сара едва не пролила чай.

— Что?

Теперь, когда он заговорил на эту тему, Эд выглядел немного смущенным, однако продолжал свой рассказ.

— Джонни никогда не делился со мной, ничего не говорил на эту тему, но я все узнал от других офицеров, прибывших потом на место происшествия. Джонни остановил машину по какой-то причине. Думаю, она была краденой. Так или иначе, он вызвал помощь. Потом попросил двух парней выйти из машины. Нашел наркотики. Именно в этот момент он подозвал своего напарника. Перед тем как их собрались обыскать, один из парней упал, словно у него начались судороги. Джонни попытался ему помочь. Его напарник должен был держать второго парня под прицелом, но он этого не сделал, тот выхватил пистолет и убил его. Джонни выстрелил в ответ, но мальчишка успел всадить в него две пули. Они оба упали и остались лежать рядом, глядя друг на друга. Второй парень только притворялся. Он запрыгнул в машину и уехал. Его поймали немного позже. А Джонни и первый парень лежали на расстоянии фута друг от друга и истекали кровью.

— О Господи!

— Джонни заткнул пальцем одну из дыр… ну, кое-что он мне рассказал, пока лежал в больнице и не слишком хорошо себя контролировал, — и тогда тот паренек что-то поведал Джонни. Я точно не знаю, что именно — Джонни отказывался быть до конца откровенным, — но, когда его нашли, он обнимал умершего паренька. Должно быть, Джонни подполз к нему или с ними произошло что-то еще. Некоторым полицейским это не понравилось, ведь один из них погиб. Однако они всё проверили, и Джонни полностью оправдали. Вина лежала на погибшем полицейском. К тому же Джонни едва не умер в больнице. Он провел там около месяца. Пули изуродовали его внутренности.

Сара вдруг вспомнила, как Джон опустил футболку, перед тем как они занялись любовью.

— У него есть шрам?

Эд удивленно посмотрел на нее.

— А почему ты спрашиваешь?

— Он кое-что говорил…

Эд задумчиво кивнул.

— От живота до шеи.

— Слишком стар, чтобы купаться голышом, — пробормотала Сара.

— Наверное, ему могли сделать пластическую операцию, но Джонни был сыт больницами по горло. К тому же, если они не сумели починить его изнутри, какое имеет значение, как он выглядит снаружи?

Сара изумленно посмотрела на Эда.

— Что вы хотите сказать? Он не полностью поправился?

Старик печально покачал головой.

— Пули причинили ему очень серьезный вред; они прыгали у него внутри, как проклятый богом шарик от пинбола. Врачи его подлатали, но практически все внутри у него серьезно повреждено. Может быть, они смогли бы все исправить, и если б Джонни провел несколько лет в больницах, ему сделали бы трансплантации. Но такое не для моего сына. Доктора говорят, что рано или поздно наступит момент, когда его внутренние органы перестанут работать. Они сказали, что это как диабет — весь организм изнашивается и все такое.

Сара кивнула, чувствуя, как внутри у нее все сжимается.

— Ну, в конце концов, доктора сказали, что те две пули будут стоить Джонни двадцати лет жизни или даже больше. И что они ничего не могут сделать. Тогда нам было все равно — проклятье, он уцелел, и мы радовались. Но я знаю, что он об этом думает. Джонни, как сумасшедший, поднимает штангу, бегает, точно обезумевший демон… и в результате он привел себя в порядок — по крайней мере, внешне. Он ушел из полиции. Отказался от отставки по инвалидности, хотя у него были на то все основания. Стал адвокатом, вкалывает, не щадя сил, за гроши и большую часть своих заработков отдает мне и матери. У меня нет пенсии, а медицинские счета Глэдис огромны — я столько не заработал за всю жизнь. Проклятье, нам пришлось заложить дом — после того как мы за тридцать лет всё выплатили. Но ты делаешь то, что должен…

Эд замолчал, и Сара посмотрела на стол, где лежала медаль Джона Фиске за отвагу. Маленький кусочек металла за нечеловеческую боль.

— Я все это тебе рассказываю, чтобы ты поняла: у Джонни нет таких целей, как у тебя или у меня. Он не намерен жениться, не собирается заводить детей. Для него все происходит в другом ритме. Он решил, что если доживет до пятидесяти, то станет самым счастливым человеком на свете. Он сам мне сказал. — Эд Фиске опустил взгляд, и его голос дрогнул. — Никогда не думал, что переживу Майка. И очень надеюсь, что не переживу другого моего мальчика.

Сара наконец обрела дар речи:

— Я благодарю вас за то, что вы мне все рассказали. И понимаю, как вам было трудно. Вы ведь меня совсем не знаете…

— Многое зависит от конкретной ситуации. Иногда ты узнаешь человека за десять минут лучше, чем того, с кем твои дороги пересекаются всю жизнь.

Сара встала, собравшись уходить.

— Спасибо, что уделили мне время. И Джону необходимо, чтобы вы с ним связались.

Эд торжественно кивнул.

— Я обязательно ему позвоню.

Когда рука Сары легла на дверную ручку, Эд произнес последние слова:

— Ты все еще любишь моего сына?

Девушка вышла, ничего не ответив.

В маленьком кафе напротив офиса Фиске купил кофе и сел за столик, выставленный наружу. Маккенна последовал его примеру. Сначала Джон решил игнорировать агента ФБР и принялся рассеянно наблюдать за проходившими мимо людьми, потихоньку потягивая кофе. Он надел темные очки, когда солнце перевалило через крышу здания и тени обоих мужчин упали на стену. Маккенна молча жевал крекеры и крутил в руке одноразовый стаканчик с кофе.

— Как живот? Сожалею, что я вас ударил.

— Вы сожалеете только о том, что не ударили меня сильнее.

— Вовсе нет. Я увидел дробовик и встревожился.

Фиске посмотрел на него.

— Похоже, вы думали, что я каким-то образом успею распахнуть дверь, вытащить дробовик, развернуть его и выстрелить до того, как вы сумеете прикончить меня с расстояния в шесть дюймов?

Маккенна пожал плечами.

— Знаете, я читал ваше досье. Вы были хорошим полицейским. Во всяком случае, до последнего эпизода.

— И что, черт подери, это должно означать?

Агент ФБР пересел за стол Фиске.

— Ничего, если не считать некоторых вопросов касательно того, что произошло в тот день. Не хотите ввести меня в курс дела?

Джон снял очки и посмотрел на Маккенну.

— Почему бы вам просто не выстрелить мне в голову? Полагаю, я получил бы от этого гораздо больше удовольствия.

Маккенна придвинул свой стул к стене и закурил.

— Знаете, если вы хотите доказать собственную невиновность, вам следует начать со мной сотрудничать.

— Маккенна, вы уверены, что я убил своего брата, так что мне не о чем с вами разговаривать.

— Я расследовал немало дел за годы службы. По крайней мере, в половине случаев исходная теория оказывалась неверной. Моя философия такова: никогда не говори «никогда».

— Ничего себе. Это прозвучало искренне.

Маккенна заговорил более доброжелательно:

— Послушайте, Джон, я уже давно занимаюсь расследованиями. Простые и очевидные дела, когда все сходится, встречаются редко. В этом определенно возникли неожиданные повороты, и я не намерен их игнорировать. — Он замолчал, а потом добавил, стараясь, чтобы его голос прозвучал небрежно: — Почему же ваш брат так заинтересовался Руфусом Хармсом и что именно было в апелляции?

Фиске снова надел темные очки.

— Ваш вопрос не укладывается в теорию, по которой я убиваю брата.

— Ну, это лишь одна из моих теорий. Я приехал сюда, чтобы отыскать ваш внезапно исчезнувший пистолет калибра девять миллиметров. И пока я жду окончания обыска, почему бы не взглянуть на происходящее с другой стороны? Руфус Хармс. Ваш брат взял апелляцию, и складывается впечатление, что он побывал в тюрьме.

— Вам это сказал Чандлер?

— У меня много источников информации. Вы с Эванс пытались выяснить, что произошло с Хармсом. Он сбежал из тюрьмы в Юго-Западной Вирджинии. И вчера вы летали туда на чартерном рейсе. Почему бы вам не рассказать мне об этом? Где вы побывали и что там делали?

Ошеломленный Фиске откинулся на спинку стула. Маккенна устроил за ними слежку. В этом не было ничего необычного, однако Джон не подумал о такой возможности.

— Кажется, вы и так много знаете — зачем задавать вопросы мне?

— Возможно, вы располагаете информацией, которая поможет мне довести до конца это дело.

— И опередить Чандлера?

— Когда людей начинают убивать, какое значение имеет, кто первым это остановит?

Джон прекрасно понимал, что в словах Маккенны есть определенный смысл. Во всяком случае, на поверхности. Но на самом деле многое зависело от того, кто первым раскроет дело. Представители правоохранительных органов вели свой счет, как и те, кто занимался любой другой работой.

Джон встал.

— Давайте проверим, как там Билли. Наверное, он уже обнаружил пару тел, спрятанных в моей картотеке несколько дней назад.

Когда они вернулись, Хокинс уже заканчивал.

— Ничего, — ответил он в ответ на вопросительный взгляд Маккенны. — Если хотите, можете проверить сами, — дерзко предложил полицейский.

— Всё в порядке, я вам верю, — дружелюбно ответил Маккенна.

Фиске не сводил глаз с Хокинса.

— Что это, Билли? — Он показал на его шею и воротник.

— Ты про что?

Джон коснулся пальцем воротника полицейского и вывернул его так, чтобы тот увидел, что он имел в виду.

Хокинс слегка покраснел.

— О, проклятье… Бонни решила спрятать мои синяки. Именно по этой причине мое лицо выглядит относительно прилично. Я никогда в жизни не получал таких тяжелых ударов. Парень, конечно, был крупным, но я и сам не маленький.

— Я бы выпустил в ублюдка всю обойму, — заявил Маккенна.

Фиске удивленно посмотрел на него, а Хокинс кивнул.

— Да, было у меня такое искушение. Парни не спустили бы мне, если б узнали про косметику, но на улице так жарко, что я начал потеть, и эта дрянь испачкала одежду. Уж не знаю, как женщины справляются.

— Ты хочешь сказать, что это…

— Да, косметика, — смутившись, признался он.

Несмотря на посетившее Фиске откровение, он попытался сохранять спокойствие, лишь осторожно потер плечо, которое все еще беспокоило его.

Маккенна смотрел на него.

В этот момент зазвонил телефон. Джон снял трубку. Это была сиделка из платного интерната для престарелых, где жила его мать.

— Я прочитала о Майкле в газете. Мне очень жаль, Джон. — Женщина работала там уже много лет, и Фиске хорошо ее знал.

— Благодарю, Анна. Послушайте, сейчас не самое лучшее время…

— Я хочу сказать, Майкл недавно приезжал сюда, а теперь его нет… Не могу поверить.

Джон напрягся.

— К вам, в дом престарелых?

— Да, на прошлой неделе. В четверг… нет, в пятницу.

В день, когда он исчез.

— Я помню, потому что обычно он приходил в субботу.

Фиске тряхнул головой, рассчитывая, что все прояснится.

— О чем вы говорите? Майк не навещал маму.

— Нет, он здесь бывал. Просто не так часто, как вы.

— Но вы никогда не говорили мне…

— В самом деле? Должна признаться, что Майкл не хотел, чтобы вы знали.

— Проклятье, почему не хотел? Я сыт по горло людьми, которые рассказывают мне истории про моего брата.

— Сожалею, Джон, — сказала женщина, — он просил меня ничего вам не говорить, и я выполняла его желание. Вот и всё. Но теперь, когда его больше нет… я решила, что вам не помешает это знать.

— Он видел маму в пятницу? А с вами говорил?

— Ну, почти нет. Мне показалось, что Майкл немного нервничал. Ну, или что-то его тревожило. Он приехал очень рано и провел здесь всего полчаса.

— Так он разговаривал с мамой?

— Они встретились, но я не знаю, разговаривали они или же не особо. Иногда с Глэдис бывает нелегко. Когда вы сможете заехать повидать ее? Я хочу сказать, что Глэдис не может знать про Майкла, но по какой-то причине выглядит расстроенной.

Для Джона было очевидно: женщина верит, что связь матери с детьми может победить Альцгеймера.

— Я очень занят… — Фиске не стал договаривать. Будет настоящим чудом, если мать вспомнит о разговоре с Майклом, и едва ли это ему поможет. Но если она что-то расскажет? — Я сейчас приеду.

Он повесил трубку, взял портфель и кинул туда всю почту.

— Ваш брат посетил мать в тот день, когда он исчез? — спросил Маккенна, и Джон кивнул. — В таком случае, она может нам что-то рассказать.

— Маккенна, у моей матери Альцгеймер. Она считает, что Джон Кеннеди все еще наш президент.

— Хорошо, а как относительно тех, кто там работает?

Джон написал адрес и номер телефона на одной из своих визиток.

— Только не втягивайте в это мою мать.

— Но вы собираетесь ее навестить, не так ли? Почему?

— Она моя мать. — Фиске исчез за дверью.

Хокинс посмотрел на Маккенну.

— Вы уходите? Потому что я хочу закрыть дверь, чтобы сюда не забрался еще кто-нибудь и не украл другие вещи.

То, как смотрел на него Хокинс, заставило Маккенну моргнуть. Парень не мог знать, что он взял пистолет. Или мог? Так или иначе, но фэбээровец чувствовал себя виноватым. Впрочем, у него были более серьезные причины для угрызений совести. Куда более серьезные…

Глава 54

Загорелся красный свет. Сара остановилась на перекрестке, рядом с офисом Фиске, и в этот момент увидела, что Джон сворачивает на улицу, ведущую на запад. Она даже не успела ему посигналить. Собралась было помахать ему рукой, но увидела выражение его лица, свернула направо и последовала за ним.

Через тридцать минут Сара сбросила скорость — машина Фиске свернула на парковку дома престарелых, расположенного на западе Ричмонда. Сара как-то раз побывала здесь с Майклом, чтобы навестить его мать. Она оставила машину за широколиственными вечнозелеными деревьями неподалеку от входа и увидела, что Джон вышел из автомобиля и поспешно направился внутрь.

Он встретился с Анной, женщиной, которая ему только что звонила. Она снова извинилась и повела его в гостиную для посетителей, где тихонько сидела Глэдис, одетая в пижаму и тапочки. Когда Джон вошел, она подняла голову и неожиданно хлопнула в ладоши.

Фиске сел напротив, а Глэдис протянула руки и нежно погладила его лицо. Ее улыбка стала шире, глаза раскрылись, но смотрели в какие-то далекие дали.

— Как мой Майки? Как мамин сыночек?

Джон нежно коснулся ее руки.

— Я в порядке. У меня все хорошо. И у папы, — солгал он. — У нас вчера была приятная встреча, верно?

— Да, гости — это так хорошо. — Она заглянула ему за спину и улыбнулась.

Такое случалось часто. Удерживать ее внимание становилось все труднее с каждым днем. Она стала ребенком, цикл завершился.

Глэдис снова погладила его по щеке.

— Твой папочка был здесь.

— А когда он приходил?

Она покачала головой.

— В прошлом году. Он получил отпуск. Его корабль затонул. Это сделали японцы.

— Неужели? Но он в порядке, верно?

Ее смех был долгим и громким.

— О да, у этого мужчины все на «пять»! — Она наклонилась вперед и с заговорщическим видом прошептала: — Майки, милый, ты умеешь хранить секреты?

— Конечно, мама, — с сомнением сказал Джон.

Глэдис огляделась по сторонам и покраснела.

— Я снова беременна.

Фиске вздохнул. Это что-то новенькое.

— Правда? И когда ты поняла?

— Ничего, не беспокойся, милый, у мамы хватит любви на всех вас. — Она ущипнула его за щеку и поцеловала в лоб.

Он сжал ее ладонь и сумел улыбнуться.

— Мы с тобой отлично поговорили в прошлый раз, не так ли? — Глэдис рассеянно кивнула. Это было безумием, но он приехал сюда и должен попытаться. — У меня получилась удачная поездка. Ты помнишь, где я был?

— Ты ходил в школу, Майк, как и каждый день. Твой отец взял тебя с собой на корабль. — Она нахмурилась. — Тебе следует быть осторожным. Идут напряженные бои. Твой отец сражается прямо сейчас. — Она потрясла кулаком в воздухе. — Дай им жару, Эдди!

Джон откинулся на спинку стула и посмотрел на мать.

— Я буду осторожен. — У него появилось ощущение, что он смотрит на ее портрет, который понемногу выцветает под лучами неумолимого солнца. Когда-нибудь он приедет, и все краски исчезнут; останется только образ, сохранившийся в его памяти. Так уж устроена жизнь. — Мне нужно идти. Я… опаздываю в школу.

— Какая хорошенькая. — Она посмотрела мимо него и помахала рукой. — Эй, привет. — Фиске обернулся и замер, увидев стоявшую у двери Сару.

— Я беременна, милая, — сказала ей Глэдис.

— Поздравляю, — больше Сара ничего не смогла придумать.

Джон решительно зашагал по коридору к выходу, и Сара поспешила за ним. Он так резко распахнул дверь, что та ударилась о стену.

— Джон, может быть, ты остановишься и поговоришь со мной? — взмолилась Сара.

Он резко повернулся к ней.

— Как ты посмела прийти сюда и шпионить за мной?

— Я не шпионила.

— Проклятье, тебя не касается…

Он вытащил ключи, отпер дверцу и сел в машину. Сара быстро уселась рядом.

— Проваливай к дьяволу из моей машины.

— Я не сдвинусь с места, пока ты со мной не поговоришь.

— Чушь собачья!

— Если хочешь, чтобы я ушла, вышвырни меня вон.

— Будь ты проклята! — закричал Фиске, выходя из машины.

Сара последовала за ним.

— Будь ты проклят, Джон Фиске. Пожалуйста, прекрати от меня убегать и поговори со мной.

— Нам не о чем говорить.

— Нам нужно поговорить обо всем.

Он наставил на нее дрожащий палец.

— Почему, черт тебя побери, ты так со мной поступаешь, Сара?

— Потому что ты мне дорог.

— Мне не нужна твоя помощь.

— А я думаю, нужна. Знаю, что нужна.

Они стояли и смотрели друг на друга.

— Мы не можем куда-нибудь пойти и все обсудить? Пожалуйста. — Сара медленно обошла машину и встала рядом с ним. — Если прошлая ночь значит для тебя столько же, сколько для меня, — продолжала она, коснувшись его руки, — то мы можем хотя бы поговорить. — Девушка стояла и ждала, что сейчас он сядет в машину и уедет от нее навсегда.

Некоторое время Джон смотрел на нее, потом опустил голову и оперся о машину. Рука Сары сжала его запястье. Он посмотрел ей за спину и увидел припаркованный автомобиль, в котором сидели двое мужчин.

— За нами увязались федералы, — в его голосе появилась усталая покорность.

Хорошо еще, что здесь нет Маккенны.

— Отлично, я буду чувствовать себя в безопасности, — сказала Сара, отказываясь отвести от него глаза, пока не поняла, что он для нее не потерян — по крайней мере, сейчас.

Они сели в свои машины, и девушка последовала за ним в небольшой торговый центр, находившийся примерно в миле от дома престарелых. Там, под жарким полуденным солнцем, они выбрали столик, стоявший на улице, и заказали лимонад.

— Я понимаю, почему ты затаил обиду на брата, хотя на самом деле он не виноват, что так получилось, — сказала Сара.

— Майк никогда и ни в чем не был виноват, — с горечью сказал Джон.

— Твоя мать ничего не могла поделать. Возможно, именно поэтому она называет тебя Майком.

— Да, все правильно. Она решила меня забыть.

— Может быть, она называет тебя так из-за того, что ты навещаешь ее гораздо чаще, и она так реагирует на твои посещения.

— Не думаю.

Сара бросила на него сердитый взгляд.

— Ну, если ты намерен продолжать ревновать брата даже после того, как тот умер, ты в своем праве.

Взгляд Джона стал холодным, и Сара решила, что он сейчас взорвется.

— А как иначе? — неожиданно согласился он. — Я всегда ревновал брата. И кто бы на моем месте не стал?

— Но из этого вовсе не следует, что ты прав.

— Может быть, и нет, — устало сказал Джон и отвернулся. — Когда я в первый раз навестил маму и она назвала меня Майком, я подумал, что это временное явление… ну, ты понимаешь, у нее выдался плохой день и все такое. Но через два месяца… — Он немного помолчал. — Именно тогда я отсек Майка. Навсегда. Все сошлось воедино, все, что вызывало у меня злость, в том числе и всякие глупости, — и я нарисовал себе картину злобного сукина сына, не имеющего сердца и не способного на добро. Он отнял у меня мать.

— Джон, в тот день, когда мы пришли посмотреть на твое выступление в суде, я ездила с Майком к вашей маме.

Он напрягся.

— Что?

— Твоя мать отказалась с ним разговаривать. Он принес ей подарок, но она его не взяла. Он сказал мне, что она всегда так себя ведет. Майк решил, что она так тебя любит, что ей наплевать на него.

— Ты лжешь, — тихо сказал Джон.

— Нет, это правда.

— Ты лжешь! — воскликнул он.

— Поговори с людьми, которые там работают. Они знают.

Несколько минут они сидели молча. Голова Фиске поникла.

— Я даже подумать не мог, — наконец заговорил он, — что и Майк потерял мать.

— Ты уверен? — тихо спросила Сара.

Джон посмотрел на нее, стиснув пальцы.

— Что ты хочешь сказать? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Что мешало тебе поговорить с братом? Майк сказал мне, что ты его заблокировал, и я только что услышала от тебя подтверждение. Но я все равно не верю, что ты не знал, как она с ним обращалась.

Долгую минуту Фиске молчал и смотрел на Сару, скорее сквозь нее; и по его лицу она не могла прочитать, о чем он думает. Наконец Джон закрыл глаза.

— Я знал, — едва слышно признался он. Затем посмотрел на нее, и его лицо исказила такая страшная боль, что Сара задрожала.

— Просто мне было все равно, — сказал он, и девушка крепко стиснула его плечо. — Наверное, так я оправдывал свое нежелание иметь дело с братом. — Джон вздохнул. — Но и это еще не все. Майк действительно звонил мне перед поездкой в тюрьму. Я ему не перезвонил. Во всяком случае, пока не стало поздно… Я его убил.

— Ты не можешь винить себя за это. — Слова Сары не произвели ни малейшего впечатления, и она решила сменить тактику. — Если ты хочешь винить себя, делай это из-за истинной причины. Ты поступил неправильно, выбросив брата из своей жизни. Ты ошибся. Очень серьезно. Теперь его нет. И с этим тебе придется жить до самого конца, Джон.

Фиске поднял на нее глаза. Он понемногу успокаивался.

— Наверное, я уже с этим живу.

Теперь, когда он был с ней откровенен, Сара решила ответить ему тем же.

— Сегодня я виделась с твоим отцом. — Прежде чем Джон успел как-то отреагировать, она поспешно продолжала: — Я тебе обещала. И я рассказала ему, как все было.

— И он тебе поверил, — скептически сказал Фиске.

— Я сказала правду. Он тебе позвонит.

— Спасибо, но я хотел бы, чтобы ты не вмешивалась.

— Он заполнил некоторые пустоты.

— Например? — резко спросил Джон.

— Например, о том, почему ты перестал быть полицейским.

— Проклятье, Сара, тебе было незачем это знать.

— Нет, не так. У меня есть очень серьезная причина это знать.

— Интересно, какая?

— Ты и сам знаешь!

Несколько минут оба молчали. Фиске смотрел на стол и вертел в руках соломинку. Наконец он выпрямился и скрестил на груди руки.

— Значит, отец рассказал тебе все?

— Да, о стрельбе. — Теперь Сара говорила осторожно.

— Значит, ты знаешь, что я, скорее всего, отброшу копыта в шестьдесят или даже в пятьдесят.

— Я думаю, ты сможешь справиться с любыми проблемами, которые перед тобой встанут.

— А если нет?

— Даже если нет, для меня это не имеет значения.

Фиске подался вперед.

— А для меня имеет, Сара.

— Ты отказываешься от той жизни, которая у тебя есть?

— Я считаю, что живу и двигаюсь в правильном направлении.

— Может быть, — не стала спорить Сара.

— Ты же знаешь, ничего не получится.

— Получается, что ты об этом думал?

— Да, думал. А ты? С чего ты взяла, что тобой не руководит импульс? Как в том случае, когда ты купила дом?

— Это то, что я чувствую.

— Чувства меняются.

— Знаешь, гораздо легче признать поражение, чем над чем-то работать.

— Когда я чего-то хочу, стараюсь изо всех сил, чтобы это получить.

Фиске и сам не знал, почему так сказал, но он увидел, как на лице Сары появилось отчаяние.

— Понятно. Значит, у меня в данном вопросе нет права слова?

— Ты не хочешь делать такой выбор. — Сара ничего не ответила, и он продолжал после короткой паузы: — Отец рассказал тебе далеко не все, потому что он сам не все знает.

— Он рассказал, как ты едва не умер и как погиб другой офицер. И тот человек, который в тебя стрелял. Я могу понять, как это изменило твою жизнь. Как у тебя могло возникнуть желание ее изменить. Я думаю, ты поступил благородно, если я подобрала правильное слово.

— Ты даже близко не подошла к правде. Ты действительно хочешь знать, почему я так поступил?

Сара почувствовала, как изменилось его настроение.

— Скажи.

— Мне стало страшно. — Он кивнул. — Мною движет страх. Чем дольше я оставался полицейским, тем сильнее все превращалось в «мы против них». Молодые, злые, с пистолетами, позволяющими им утвердить свою правоту…

Фиске смолк, продолжая смотреть через стекло внутрь кафе, где люди покупали освежающие напитки. Они казались беззаботными и счастливыми, преследовали какие-то вполне осязаемые цели; они были всем, чем он никогда не сможет стать. Джон снова повернулся к Саре.

— Я продолжал снова и снова арестовывать плохих парней, но создавалось впечатление, что они оказывались на улице еще до того, как я начинал заполнять бумаги. И они могли пристрелить тебя без малейших колебаний — так ты наступаешь на таракана. Понимаешь, они тоже играли в игру «мы против них». Ты их сплачиваешь. Молодые и черные, попробуй поймать, если сможешь. Копы тебя преследуют? Убей их, если сможешь. Все происходит быстро, и тебе не нужно делать выбор из-за отдельного человека. Это как наркотик.

— Но так поступают не все. Мир не состоит из таких людей.

— Я знаю. Знаю, что большинство — черные, белые и все остальные — хорошие люди и ведут сравнительно нормальный образ жизни. Я действительно хочу в это верить. Но как полицейский я не сталкивался с такими людьми. Нормальные корабли не заплывали в мою гавань.

— Значит, та перестрелка заставила тебя многое переосмыслить?

Джон не стал отвечать сразу.

— Я помню, как опустился на колени, чтобы посмотреть, что с парнем, который упал, — медленно заговорил он, — но оказалось, что он лишь имитировал судороги. Я услышал выстрел и крик моего напарника, выхватил пистолет и стал поворачиваться. Сам не знаю, как я успел выстрелить. Пуля угодила парню в грудь. Мы оба упали, он уронил пистолет, но я сумел удержать свой. И навел на него оружие. Он находился всего в футе от меня. После каждого его вздоха кровь красным гейзером вырывалась из пулевого отверстия у него в груди. Он издавал свистящие звуки, которые я часто слышу во сне. Его глаза стали стекленеть, но тут ничего нельзя утверждать наверняка. Я знал: он только что стрелял в моего напарника и в меня. Казалось, мои внутренности растворяются. — Джон сделал глубокий вдох. — Мне ничего не оставалось, как смотреть, как он умирает, Сара. — Он замолчал, вспоминая, что мог стать еще одним полицейским в гробу, похороненным и почти забытым всеми.

— Твой отец сказал, что, когда вас нашли, ты обнимал его, — мягко напомнила Сара.

— Мне показалось, что он попытался схватить мой пистолет. Один мой палец лежал на спусковом крючке, другой я вставил в дыру у себя в животе. Но он даже руки не поднял. А потом я услышал, как он заговорил. Сначала я едва различал его слова, но он повторял их до тех пор, пока я не понял.

— И что он сказал? — тихо спросила Сара.

Джон выдохнул; ему вдруг показалось, что сейчас из его ран снова брызнет кровь и усталые внутренние органы откажутся работать на двадцать лет раньше срока.

— Он просил меня его прикончить. — И, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, продолжал: — Я не мог. И не стал. Однако это не имело значения — через несколько секунд он смолк.

Сара выпрямилась, не в силах ничего сказать.

— На самом деле, я думаю, он боялся, что не умрет. — Фиске задумчиво покачал головой, ему стало труднее говорить. — Ему было всего девятнадцать. Я казался ему стариком. Его звали Дарнелл — Дарнелл Джексон. Его мать подсела на крэк, а когда ему было лет восемь или девять, заставляла заниматься проституцией, чтобы получить деньги на наркотики. — Он посмотрел на Сару. — Тебе это кажется ужасным?

— Конечно, кажется. Да!

— А для меня — обычное дело, хорошо знакомое дерьмо. У меня появился иммунитет к этому… по крайней мере, я так думал. — Джон облизнул сухие губы. — Но после Дарнелла ко мне вернулась способность к состраданию. — Он тревожно улыбнулся. — Я называю это озарением со стальной оболочкой. Две пули в моем теле, умирающий рядом парнишка, который просит, чтобы я его прикончил… Трудно представить событие, способное заставить человека усомниться в том, во что он прежде верил. Но в ту ночь со мной это случилось. — Фиске задумчиво кивнул. — И теперь я смотрю на будущее мира исключительно в контексте Дарнелла Джексона. Он — моя версия ядерного холокоста, вот только произойдет он не через несколько секунд. — Он посмотрел на Сару. — Мною движет ужас.

— А я думаю, что тобой движет забота о людях. Ты делаешь много хорошего.

Фиске покачал головой, а его глаза заблестели.

— Я не какой-нибудь богатый белый адвокат, благородно спасающий маленьких Энисов по всему миру. И только после того как парнишка выстрелил мне в живот, я утратил прежнее равнодушие. Как ты думаешь, многие ли люди действительно думают о других?

— Ты не можешь быть таким циничным, верно?

Некоторое время Фиске молча смотрел на нее.

— На самом деле я самый многообещающий циник из всех, кого ты встречала.

Глава 55

— Ты все правильно сделала, Бет. Несмотря на испытанную тобой боль. Однако я все еще не могу поверить в то, что ты рассказала о Саре. — Джордан Найт покачал головой. Они сидели на заднем сиденье правительственного лимузина, ползущего, бампер к бамперу, в сторону их квартиры в Уотергейте. — Возможно, она просто не выдержала. Давление было огромным.

— Я знаю, — тихо ответила Элизабет Найт.

— Какая-то странная история… Клерк крадет апелляцию. Сара узнает об этом — и никому ничего не говорит. Затем убивают другого клерка. Потом подозрение падает на брата первого клерка. Но Джон Фиске совсем не похож на убийцу.

— Да, и я так считаю. — Разговор с Фиске лишь усилил ее страхи.

Джордан похлопал жену по руке.

— Я проверил Маккенну и Чандлера. Они очень надежны. У Маккенны превосходная репутация в Бюро. Если кто-то и способен распутать эту историю, то именно Маккенна и Чандлер.

— Уоррен Маккенна показался мне грубым и крайне неприятным человеком.

— Ну, при его работе так иногда бывает, — заметил Найт.

— Это еще не всё. В нем что-то есть. Он так напряжен, но возникает ощущение… — Она замолчала, подыскивая нужные слова. — Что Маккенна притворяется.

— Во время расследования убийства?

— Я понимаю, это безумие, но у меня возникло именно такое впечатление.

Сенатор пожал плечами и задумчиво потер подбородок.

— Я всегда считал, что женская интуиция стоит самых лучших мужских умозаключений… Мне кажется, что в этом городе мы все находимся на сцене. Иногда люди устают.

Она внимательно посмотрела на мужа.

— Тебя манит ранчо в Нью-Мехико?

— У меня есть еще дюжина лет для тебя, Бет. И каждый день кажется мне все более ценным.

— Но ведь мы и так рядом.

— Время, проведенное в округе Колумбия, — это совсем не то. Здесь мы оба заняты.

— Моя должность в Верховном суде пожизненная, Джордан.

— Я просто не хочу, чтобы у тебя появились сожаления. И сам стараюсь ни о чем не жалеть.

Они замолчали и стали смотреть в окна машины, медленно ехавшей по Вирджинии-авеню.

— Я слышала, что вы с Рэмси сошлись сегодня в яростной схватке. Ты думаешь, у тебя есть шанс на победу?

— Джордан, ты знаешь, что я не чувствую себя комфортно, когда мы разговариваем о таких вещах.

Найт покраснел.

— Вот что я ненавижу в этом городе: нашу работу. Правительство не должно вмешиваться в брачные отношения.

— Смешные слова для политика.

Джордан расхохотался.

— Ну, как политик, я должен постоянно выступать перед аудиторией, не так ли? — Он взял ее за руку. — Я очень ценю, что ты не отменила обед в честь Кеннета. Знаю, тебе пришлось нелегко.

Элизабет пожала плечами.

— Гарольд использует любой шанс, даже самый незначительный, чтобы ущипнуть меня, Джордан. Я уже давно обрела иммунитет. — Она поцеловала его в щеку, а он погладил волосы Элизабет.

— Мы одерживаем победу, несмотря на все препятствия, правда? У нас замечательная жизнь, ты согласна?

— У нас чудесная жизнь, Джордан. — Она снова поцеловала мужа, а тот обнял ее за плечи.

— Давай сегодня вечером отменим все наши встречи и останемся дома. Пообедаем, посмотрим фильм… И поговорим. В последнее время мы редко это делаем.

— Боюсь, я буду плохой компанией.

Джордан крепко прижал ее к себе.

— Ты всегда хорошая компания, Бет. Всегда.

Когда Найты добрались до своей квартиры, Мэри, их домработница, протянула Элизабет телефонное сообщение. Та взглянула на фамилию, и на ее лице появилось любопытство.

Из коридора вышел потирающий руки Джордан и посмотрел на Мэри.

— Надеюсь, у нас сегодня на обед что-то вкусное.

— Ваше любимое. Говяжья вырезка.

Джордан улыбнулся.

— Полагаю, у нас будет поздний обед. Мы с миссис Найт намерены полностью расслабиться. Нам ничто не должно мешать… — Сенатор посмотрел на жену. — Что-то не так? — Он заметил листок в ее руке.

— Нет, всё в порядке. Судебные дела, которым нет конца.

— Могла бы и не говорить, — сухо сказал Джордан. — Я намерен принять душ. — Он вышел в коридор, бросив через плечо: — Буду рад, если ты ко мне присоединишься.

Мэри пошла на кухню; после замечания сенатора на ее губах появилась улыбка.

Элизабет воспользовалась моментом, вошла в свой кабинет и быстро набрала номер из сообщения.

— Вы мне звонили, — сказала она в трубку.

— Нам нужно поговорить, судья Найт. Например, прямо сейчас.

— О чем?

— То, что я вам скажу, шокирует вас. Вы готовы?

Элизабет вдруг поняла, что мужчине нравится происходящее.

— У меня нет времени на шпионские штучки, доставляющие вам такое удовольствие.

— Ну, тогда я выдам вам ускоренный курс.

— О чем вы?

— Просто послушайте.

И она послушала. Двадцать минут спустя Элизабет Найт отбросила телефон и выскочила из комнаты, едва не сбив с ног Мэри, которая шла по коридору. Она вбежала в туалетную комнату и плеснула водой в лицо, потом крепко сжала края раковины, заставила себя успокоиться и медленно пошла по коридору.

Элизабет слышала, что Джордан все еще плещется в душе, и посмотрела на часы. Потом вышла из квартиры и направилась к лифту. Спустившись вниз, остановилась в вестибюле. Казалось, время замедлило свой ход, хотя на самом деле прошло всего десять минут после телефонного звонка. Наконец появился незнакомый ей мужчина, который явно ее узнал. Он подошел к ней и протянул какой-то предмет. Она опустила глаза, а когда снова подняла голову, мужчина исчез. Положив предмет в карман, Элизабет поспешно вернулась в квартиру.

— Где Джордан? — спросила она у Мэри.

— Одевается в спальне. С вами всё в порядке, мадам Найт?

— Да, я… у меня было небольшое расстройство желудка, но сейчас все прошло. Я решила размять ноги и немного пройтись, подышать свежим воздухом. Пожалуйста, смешай коктейли и принеси их на террасу.

— Но начинается дождь…

— Там есть навес. И у меня вдруг возникла клаустрофобия. Мне необходим свежий воздух. В последнее время было жарко и душно, и дождь принес столь желанную прохладу, — с легкой тоской сказала Элизабет. — Сделай любимый коктейль Джордана, ладно?

— «Бифитер» с мартини и лимоном, да, мадам.

— И обед, Мэри… пожалуйста, позаботься, чтобы все прошло замечательно. Безупречно.

— Да, мадам. — Домработница, на лице которой появилось недоумение, направилась к бару.

Элизабет Найт стиснула руки, пытаясь побороть накатывающие волны паники и убеждая себя, что должна перестать думать о том, что узнала. Если она собирается все это пережить, ей необходимо действовать, а не размышлять. Пожалуйста, Господи, помоги мне, молилась она.

Глава 56

Джон уныло смотрел в ветровое стекло на темные тучи. Они с Сарой преодолели уже половину пути до Вашингтона, но оба почти все время молчали.

Девушка включила дворники, когда пошел дождь, посмотрела на Фиске и нахмурилась.

— Джон, нам необходимо осмыслить много информации. Следующий час мы можем использовать для обсуждения.

Фиске посмотрел на нее.

— Пожалуй, ты права. У тебя есть ручка и бумага?

— А разве в твоем портфеле не найдется все, что нам нужно?

Он отстегнул ремень безопасности, взял с заднего сиденья портфель и открыл его. Когда вытащил груду писем, его рука коснулась тяжелого пакета.

— Господи, как быстро…

— Что?

— Я думаю, это послужной список Хармса. — Фиске разорвал пакет и начал читать. Через десять минут он повернулся к Саре. — Здесь две отдельных части. Его послужной список, выдержки из отчетов военного суда, а также список личного состава Форт-Плесси за то время, что там служил Хармс. — Фиске вытащил папку с надписью МЕДИЦИНСКАЯ КАРТА, начал быстро просматривать страницы — и вдруг остановился. — Хочешь знать, почему Руфус Хармс был таким непокорным, не выполнял приказы и постоянно ввязывался в неприятности?

— Он был дислектиком[267], — сразу ответила Сара.

— Проклятье, откуда ты знаешь?

— Ну, мне помогли две вещи. Почерк и грамматика оставляли желать лучшего — хотя я успела лишь бегло пробежать глазами его апелляцию. Это признак дислексии, хотя она и не является решающим фактором. Но когда я разговаривала с Джорджем Баркером… помнишь историю, которую он рассказал про то, как Руфус починил его печатную машину? — Фиске кивнул. — Руфус сказал, что ему не нужно смотреть в инструкцию и слова только все спутают. Я ходила в школу с девочкой, страдавшей дислексией; однажды она сказала мне почти то же самое. Это как будто ты не можешь контактировать с миром. Но, если судить по нашей последней встрече, складывается впечатление, что Руфус избавился от этого недостатка.

— Если он сумел выжить в тюрьме, где его постоянно пытались убить, ему по силам решить любую проблему. — Фиске снова взглянул на записи. — Похоже, диагноз ему поставили после убийства. Вероятно, во время заседаний военного суда. Может быть, о нем узнал Райдер, когда защите потребовалось взаимодействие с клиентом…

— Дислексия не может быть линией защиты при обвинении в убийстве.

— Нет, но я знаю, что может стать.

— Что? — возбужденно спросила Сара. — Что?

— Первый вопрос: Лео Делласандро — у него интрижка с секретаршей?

— А что?

— Я заметил у него на рубашке следы косметики.

— Может быть, ее оставила жена.

— Возможно, но я так не думаю.

— Я очень сомневаюсь, что у него роман с секретаршей — она недавно вышла замуж.

— А я и не думал, что это правда.

— Тогда зачем спрашивал?

— Просто решил принять все меры предосторожности. Сомневаюсь, что косметика на воротнике у Делласандро осталась от объятий с женой. Я считаю, что он пользуется ею сам.

— Но зачем мужчине — шефу полиции, ни больше ни меньше — пользоваться косметикой?

— Чтобы скрыть синяки, которые он получил, когда я ударил его в квартире моего брата. — У Сары перехватило дыхание, а Фиске продолжал: — С той ночи я не видел Делласандро. Он не присутствовал на встрече в суде после убийства Райта. Я много времени провел с Чандлером, но Делласандро ни разу не появился, чтобы выяснить, как идет расследование. Во всяком случае, пока я находился в здании суда. Думаю, он меня избегал. Возможно, боялся, что я его узнаю.

— Но что мог делать Делласандро в квартире твоего брата?

В ответ Фиске поднял стопку бумаг.

— Список персонала Форт-Плесси. К счастью, он составлен в алфавитном порядке. — Джон заглянул в самый конец. — Сержант Виктор Тремейн. — Он взял другую страницу. — Капитан Фрэнк Рэйфилд. — Поискал еще немного. — Рядовой Руфус Хармс. Вернувшись к самому началу, он обвел ручкой имя и торжествующе сказал: — Капрал Лео Делласандро.

— Боже мой. Значит, в ту ночь Рэйфилд, Тремейн и Делласандро находились на гауптвахте на военной базе…

— Да, так думаю и я.

— Но как ты узнал, что Делласандро был военным?

— Я видел фотографию его в кабинете. Молодой Лео в форме. В военной форме. Я думаю, что все трое пришли туда, чтобы проучить Руфуса Хармса. Полагаю, выяснится, что они служили во Вьетнаме, а Руфус — нет. Он не выполнял приказы, у него постоянно возникали неприятности…

— Проклятье, и что же они сделали с Руфусом Хармсом?

— Я думаю, они…

Зазвонил телефон. Сара посмотрела на Фиске, подняла трубку, стала слушать — и мгновенно побледнела.

— Да, я готова принять звонок. Алло! Что?.. Ладно, успокойтесь. Он здесь, со мной. — Она протянула трубку Фиске. — Руфус Хармс. И с ним явно не всё в порядке.

Фиске сжал трубку.

— Руфус, где вы находитесь?

Тот находился в «Джипе», припаркованном возле телефонной будки. Одной рукой он держал трубку, другую положил на плечо Джоша, который периодически терял сознание, но продолжал прижимать дуло пистолета к боку.

— В Ричмонде, — ответил он. — В двух минутах езды от того места, которое указано на вашей визитке. Джош серьезно ранен. Ему срочно нужен врач.

— Ладно, ладно… расскажите, что произошло.

— Рэйфилд и Тремейн нас догнали.

— Где они сейчас?

— Они мертвы, проклятье, и мой брат может скоро к ним присоединиться. Вы сказали, что поможете. Так вот, сейчас я очень нуждаюсь в помощи.

Фиске посмотрел в зеркало заднего вида. Черный седан все еще следовал за ними. Джон быстро принял решение.

— Хорошо, встретимся в моем офисе не позднее чем через четыре часа.

— У Джоша нет четырех часов. У него пулевое ранение.

— О Джоше мы позаботимся прямо сейчас.

— Проклятье, это как?

— Я позвоню своему приятелю, он полицейский и приедет вместе со «скорой помощью». Они о нем позаботятся. Больница Медицинского колледжа Вирджинии находится рядом с моим офисом.

— Никакой полиции!

— Ты хочешь, чтобы Джош умер? — закричал в трубку Фиске. — Хочешь? — Руфус молчал, и Джон решил, что он сдается и готов принять помощь. — Опиши мне машину и перекресток, на котором вы стоите. — Руфус быстро ответил. — Мой друг организует помощь через несколько минут. Оставь Джоша в машине. Как только повесишь трубку, отправляйся к зданию, где находится мой офис. Оно открыто. Войдешь внутрь, поднимешься на второй этаж и свернешь налево. Увидишь дверь с надписью «Кладовая». Там не заперто. Входи внутрь и сиди тихо. Забери бумажник брата; я не хочу, чтобы при нем нашли документы. Если они узнают, что это Джош, сразу начнут искать тебя поблизости. В том числе и в моем офисе. Полиция оцепит всю территорию, что положит конец любым моим планам.

— А если кто-нибудь меня увидит? Возможно, даже узнает?

— Сейчас у нас нет выбора, Руфус.

— Я вам верю. Пожалуйста, помогите моему брату. Пожалуйста, не подведите меня.

Руфус повесил трубку и, засунув пистолет под рубашку, протянул руку, чтобы потрогать брата. Он решил, что тот окончательно потерял сознание, но когда Руфус осторожно коснулся его плеча, Джош открыл глаза.

— Джош…

— Я слышал. — Голос брата стал совсем слабым, его явно покидали силы.

— Он хочет, чтобы я забрал твой бумажник, тогда они не поймут, кто ты такой.

— В боковом кармане. — Руфус вытащил бумажник. — А теперь иди.

Тот немного помедлил.

— Я могу остаться с тобой. Мы поедем в больницу вместе.

— Бессмысленно. — На губах Джоша снова появилась кровь. — Врачи меня зашьют. У меня бывали и более серьезные ранения. — Он поднял дрожащую руку, коснулся лица брата и стер с его щеки слезы.

— Я останусь с тобой, Джош.

— Если ты останешься, все будет напрасно.

— Я не могу тебя бросить. Только не в таком виде. И после стольких лет разлуки…

Джош сел, и на его лице появилась гримаса боли.

— Ты не оставишь меня одного. Отдай мне это.

— Что тебе отдать?

— Библию, — сказал Джош.

Не сводя глаз с брата, Руфус медленно опустил руку под сиденье и достал Библию. В ответ Джош протянул ему пистолет, дуло которого он до этого момента прижимал к своим ребрам.

— Честный обмен, — хрипло сказал Джош.

Руфусу показалось, что на губах брата мелькнула улыбка, потом Джош закрыл глаза, и его дыхание стало не глубоким, но ровным. Его руки так крепко сжимали Библию, что корешок книги слегка смялся.

Руфус выбрался из «Джипа», бросил на брата последний взгляд и зашагал прочь.

Джон нашел Хокинса дома.

— Не спрашивай меня, почему или как, Билли. Я не могу сказать тебе, кто это такой. Сейчас он Джон Доу[268]. Бросай бумажную работу и отведи «Джип» в больницу. — И Фиске повесил трубку.

— Джон, как мы можем встретиться с Руфусом, если у нас на хвосте агент ФБР?

— С Руфусом я встречусь без тебя.

— Подожди минутку…

— Сара…

— Я хочу довести дело до конца.

— Поверь мне, так и будет. Тебе нужно позвонить моему другу из офиса начальника военно-юридической службы.

— И что я ему скажу? Ты ведь так и не сказал мне, что произошло на военной базе двадцать пять лет назад.

Джон накрыл ее руку ладонью.

— США против Стэнли. Невиновный солдат и ЛСД, — сказал он, и глаза Сары округлились. — Только еще хуже, — добавил Фиске.

Ненадолго заехав домой к Саре, они направились в Национальный аэропорт и остановились на парковке. Джон поплотнее запахнул плащ и надвинул на глаза шляпу — дождь заметно усилился. Потом он открыл большой зонтик, под которым укрылась Сара, и они вместе направились к главному авиационному терминалу, миновали зал посадки и уселись в седан с тонированными стеклами. Через пару минут машина выехала на шоссе.

У них за спиной один из агентов ФБР связался с начальством для доклада. Затем он подошел к стойке, чтобы выяснить, какой рейс выбрали Фиске и Эванс. Другой агент успел заметить, как седан подъезжает к частному самолету. Между тем Фиске и водитель, второй пилот Чака Хермана, поменялись местами. Водитель надел шляпу и макинтош — издалека его можно было принять за Джона. План состоял в том, что Сара должна оставаться в самолете в течение часа; оттуда ей предстояло связаться с другом Фиске, Филом Дженсеном. Потом она уедет. Они знали, что агент ФБР будет расспрашивать ее об исчезновении Фиске, но у них не было никаких оснований ее задерживать.

…Агент ФБР наблюдал, как худощавый седой мужчина спустился по трапу самолета, чтобы приветствовать Сару и Фиске, вышедших из машины. Они вместе подошли к трапу, поднялись в самолет, и седан отъехал. Пока агент ФБР наблюдал за самолетом, седан промчался мимо него и свернул на шоссе.

Сидевший за рулем Фиске облегченно вздохнул, когда оказался на Мемориальной аллее Джорджа Вашингтона. Еще через десять минут он уже катил по 95‑й федеральной автостраде в сторону Ричмонда. Движение было напряженным, и прошло почти три часа, прежде чем Джон добрался до своего офиса. По дороге он связался с Билли Хокинсом и выяснил, что Джош Хармс находится в операционной больницы Медицинского колледжа Вирджинии. Хокинс сказал, что состояние раненого тяжелое. Фиске припарковал седан, на всякий случай вошел в здание с заднего входа и сразу направился в кладовую.

«Пожалуйста, будь здесь», — взмолился он, мысленно обращаясь к Руфусу, и постучал в дверь.

— Руфус? — тихо позвал он. — Это Джон Фиске.

Гигант осторожно приоткрыл дверь.

— Давайте уходить отсюда.

Руфус схватил его за руку.

— Как Джош?

— Он в операционной. Нам остается только молиться.

— Только этим я и занимался все время, пока ждал вас.

Они быстро пошли к заднему выходу и сели в машину Фиске.

— Куда мы поедем? — спросил Руфус.

— Вы не расскажете мне про письмо, полученное из армии?

— А что вас интересует?

— Они хотели провести тест на фенциклидин, верно?

Руфус напрягся.

— Фен… что?

— «Пи-си-пи», или «ангельская пыль»[269].

— Как вы узнали?

— Похожая история произошла с рядовым Стэнли, который попал в специальную программу. Они испытывали на нем ЛСД.

— Но я не состоял в программе «Пи-си-пи», пусть они это и утверждают.

Руфус вытащил из кармана письмо и протянул его Фиске. Тот быстро прочитал его и глянул на Хармса.

— Расскажите мне об этом.

Тот отодвинулся назад, насколько смог. Он был таким большим, что его колени касались приборной доски, а голова упиралась в потолок автомобиля.

— Они уже давно пытались добраться до меня. Тремейн и Рэйфилд.

— И Делласандро? Капрал Лео Делласандро?

— Да, и он. Наверное, им не нравилось, что я спокойно сидел в Штатах, пусть и в тюрьме.

— И они знали про вашу дислексию?

— Вам известно чертовски много…

— Продолжайте.

— Я раньше не раз собачился с этой компанией. Однажды Тремейна посадили ко мне в камеру за пьянство. И он прямым текстом сообщил, что думает обо мне. Я уверен, они давно всё спланировали. Однажды ночью они проникли на гауптвахту. Лео держал в руке пистолет. Они заставили меня закрыть глаза и лечь на пол. А потом что-то в меня воткнули. Я открыл глаза и увидел, что из моей руки выходит игла. Они стояли рядом и смеялись, дожидаясь, когда мне придет конец. С их слов я понял, что у них был именно такой план. Они рассчитывали, что я умру от передозировки.

— Как, черт возьми, вам удалось сбежать после укола «Пи-си-пи»?

— Все мое тело раздулось, словно кто-то закачал в него воздух. Я помню, как встал, и мне показалось, что комната слишком мала для меня. Я разбросал их в разные стороны, как солому. Они оставили дверь незапертой. Прибежал дежурный охранник, но я, словно трактор, сбил его с ног и выскочил наружу. — Дыхание Руфуса участилось, могучие руки сжимались и разжимались, словно рассказывая о том, что он сотворил с их помощью много лет назад.

— И вы наткнулись на Рут Энн Мосли?

— Она пришла навестить брата. — Руфус ударил кулаком по приборной доске. — Если б только Бог поразил меня до того, как я до нее добрался… Почему ребенок? Почему? — По щекам Руфуса покатились слезы.

— Это не твоя вина, Руфус. Под воздействием «Пи-си-пи» ты мог сделать все, что угодно. Ты не виноват.

В ответ гигант воздел вверх руки и закричал:

— Я сделал это своими собственными руками. Какое бы дерьмо они в меня ни вкололи, это не отменяет того факта, что я убил красивую маленькую девочку. И ничто на свете не может оставить такое деяние безнаказанным. Верно? Верно? — Сверкающие глаза Руфуса остановились на Фиске, но в следующее мгновение он закрыл их и опустил голову, словно силы внезапно покинули его.

Джон постарался сохранять спокойствие.

— И ты ничего не помнил до тех пор, пока не получил письмо?

— Проклятье, все двадцать пять лет я помнил лишь, что в тот вечер читал Библию, которую мне дала мама. А потом оказалось, что я стою над мертвой маленькой девочкой… Вот и всё. — Он утер слезы рукавом.

— «Пи-си-пи» может оказать такое действие. Играет с памятью. Ну, и, конечно, сказался шок.

Руфус тяжело вздохнул.

— Иногда мне кажется, что эта дрянь все еще во мне.

— Тем не менее ты признался в убийстве?

— Там было много свидетелей. Сэмюель Райдер сказал, что меня сначала признали бы виновным, а потом казнили, если б я не согласился на сделку. Что, черт возьми, мне было делать?

Фиске немного подумал.

— Наверное, я поступил бы так же, — тихо сказал он.

— Но когда я получил письмо, мне вдруг показалось, что кто-то включил свет у меня в голове, какая-та часть моего мозга проснулась, и я все вспомнил. Даже мельчайшие подробности.

— И тогда ты написал апелляцию в суд и попросил Райдера ее оформить?

Руфус кивнул.

— А потом ко мне приехал твой брат. Он сказал, что верит в правосудие и хочет помочь — если я говорю правду. Он был хорошим человеком.

— Да, был, — хрипло сказал Фиске.

— Все дело в том, что он привез с собой мое письмо. Рэйфилд и старина Вик не собирались его отпускать. Я ужасно рассвирепел, когда узнал об этом. Они отвели меня в изолятор и попытались там убить. Потом я попал в больницу, и Джош помог мне сбежать.

— Ты сказал, что Тремейн и Рэйфилд мертвы.

Руфус кивнул, еще раз тяжело вздохнул, глядя на потемневшее небо над Ричмондом, потом повернулся к Фиске.

— Теперь тебе известно все, что знаю я. Так что мы будем делать?

— Пока не знаю, — только и смог ответить Джон.

Глава 57

Через час после того как Джон уехал, Чак Херман улыбнулся, проходя мимо сидевшей в кресле Сары.

— Мне первый раз в жизни заплатили за то, чтобы я не летал.

— Это Вашингтон, Чак. Тут фермерам платят за то, чтобы те ничего не выращивали, — сухо ответила Сара.

Она в десятый раз сняла трубку и набрала номер домашнего телефона Фила Дженсена. В его офисе Саре сказали, что он ушел домой. К счастью, Джон дал ей также номер его домашнего телефона. Она облегченно вздохнула, когда Дженсен снял трубку, быстро представилась и объяснила, какое имеет отношение к Джону Фиске.

— У меня очень мало времени, мистер Дженсен, поэтому я сразу перейду к делу. Участвовала ли армия в программе тестирования «Пи-си-пи»?

В голосе Дженсена послышалось напряжение.

— А почему вы задаете такой вопрос, госпожа Эванс?

— Джон полагает, что Руфусу Хармсу против его воли сделали инъекцию «Пи-си-пи», когда он находился на гауптвахте в Форт-Плесси двадцать пять лет назад. Он думает, что Руфус Хармс под воздействием препарата потерял контроль над собой и убил маленькую девочку. С тех пор он сидел в тюрьме за это преступление.

Сара пересказала все выводы, к которым пришли они с Джоном, а также то, что им удалось узнать от Руфуса в офисе Райдера.

— Недавно Хармс получил из армии письмо, в котором ему предложили принять участие в дополнительных тестах на долговременный эффект воздействия «Пи-си-пи». Аналогичное событие произошло с сержантом Джеймсом Стэнли, верно? Армия прислала ему письмо. Только после этого он узнал, что ему давали ЛСД. Мы полагаем, что представители военного персонала насильно ввели Хармсу дозу «Пи-си-пи», когда он находился на гауптвахте, и это не являлось частью программы. Мы считаем, что они хотели убить его при помощи наркотика. Однако он вырвался и совершил убийство.

— Подождите минутку, — ответил Дженсен. — Зачем посылать Хармсу письмо, в котором говорится, что он участвовал в программе, если это не так?

— Мы думаем, что кто-то из тех, кто сделал Хармсу инъекцию, вписал его имя в программу.

— Зачем?

— Если б они убили его при помощи наркотика, вскрытие обнаружило бы его в крови.

— Да, так и произошло бы, — задумчиво проговорил Дженсен. — Значит, они записали его в программу, чтобы защитить себя… Коронер посчитал бы, что он умер из-за аллергической реакции на наркотик… Поверить не могу!

— Верно. Значит, такая программа существовала?

— Да, — признал Дженсен. — Теперь это открытая информация, все рассекречено. Исследования проводила армия совместно с ЦРУ в семидесятых годах. Они хотели выяснить, нельзя ли использовать «Пи-си-пи» для создания «суперсолдат». — Дженсен сделал небольшую паузу. — Что вы с Джоном собираетесь предпринять?

— Я и сама хотела бы это знать…

Затем Сара поблагодарила Дженсена и повесила трубку. Подождала еще немного, потом покинула самолет и пошла через посадочную полосу к терминалу. Ее тут же остановили два агента ФБР.

— Где Фиске? — резко спросил один из них.

— Джон Фиске? — невинно уточнила она.

— Перестаньте, госпожа Эванс.

— Ушел некоторое время назад.

Оба агента невероятно удивились.

— Ушел? Как?

— Полагаю, уехал на машине. А теперь прошу извинить меня.

Сара улыбнулась ошеломленным мужчинам и побежала от самолета. У них не было никаких оснований ее останавливать. Она воспользовалась этим и тут же села в автобус, который довез ее до гаража, где стояла ее машина. Затем выехала из аэропорта и направилась на юг. Внезапно ей в голову пришла новая мысль, и она тут же свернула к бензоколонке. Не выключая двигатель, взяла портфель Фиске и вытащила пакет с документами, присланными из Сент-Луиса. Сара не знала, насколько внимательно он успел изучить их, но армия могла положить копию письма, отправленного Руфусу Хармсу, в его официальное досье — хотя технически оно было закрыто после военно-полевого суда. Так что это стоило проверить.

Через полчаса Сара, закончив просматривать документы, разочарованно откинулась на спинку сиденья и уже собралась вернуть документы в портфель, когда ее взгляд остановился на списке персонала Форт-Плесси. Девушка быстро пролистала страницы, отметив имена Виктора Тремейна и Фрэнка Рэйфилда. Потом ее печальный взгляд остановился на имени Руфуса Хармса. Он потерял столько лет жизни…

Сара все еще думала об этом, продолжая переворачивать страницы списка персонала, но, как только увидела одно из имен, застыла. Наконец, выйдя из транса, она, стукнувшись головой о стекло, швырнула досье на пол, включила передачу и, сжигая резину на гладком асфальте, вылетела на шоссе. Взгляд Сары метнулся к полу, где валялся список персонала базы, и ей вдруг показалось, что Уоррен Маккенна смотрит на нее с ядовитой усмешкой. Она не оглядывалась, а потому не заметила машину, которая следовала за ней от самого аэропорта.

Глава 58

Гарольд Рэмси с мрачным видом откинулся на спинку кресла.

— Я и представить не мог, что нечто подобное могло произойти здесь.

Маккенна и Чандлер сидели в кабинете Рэмси. Агент ФБР внимательно наблюдал за верховным судьей. На мгновение их взгляды встретились, потом Маккенна повернулся к Чандлеру.

— У нас нет никаких доказательств, что Майкл Фиске украл апелляцию; более того, мы не знаем, существовала ли она вообще, — произнес тот.

Рэмси покачал головой, не соглашаясь с детективом.

— Какие у нас могут быть сомнения после беседы с Сарой Эванс?

«Беседы? Скорее допроса инквизиции», — подумал Чандлер.

— Но это всего лишь предположения. И я советую вам не выходить к репортерам с такой информацией.

— Я согласен, — сказал Маккенна. — Это может помешать следствию.

— Я думал, вы убеждены, что убийца — Джон Фиске, — сказал Рэмси. — Если вы намерены изменить свою позицию, получится, что за два прошедших дня следствие вообще не сдвинулось с места.

— Убийства не раскрываются сами по себе. А то, которым мы занимаемся, несколько более запутанное, чем обычно. И я не утверждал, что изменил свою позицию, — ответил Маккенна. — Мы не нашли пистолет Фиске в его кабинете. И меня это не удивило. Не беспокойтесь, все постепенно встанет на свои места.

Однако лицо Рэмси по-прежнему выражало сомнение.

— Я не понимаю, как может повредить небольшая задержка, — сказал Чандлер. — Если события будут развиваться в нужном направлении, общественность может остаться в неведении.

— Не представляю себе, как такое возможно, — рассерженно ответил Рэмси. — Но я полагаю, что катастрофа не станет ужаснее, если мы последуем вашему совету. Во всяком случае, сейчас. А как насчет Фиске и Эванс? Где они находятся в данный момент?

— Мы ведем за ними наблюдение, — ответил Маккенна.

— Значит, вам известно, где они? — спросил Рэмси.

Лицо фэбээровца напоминало застывшую маску. Он не собирался сообщать, что команда наблюдения ФБР потеряла Сару и Джона. Агент узнал об этом только что, перед тем как войти в кабинет Рэмси.

— Да, — ответил Маккенна.

— И где же?

— Боюсь, я не могу выдать вам данную информацию, господин верховный судья, — быстро добавил он. — Несмотря на то, что мне очень хотелось бы ответить на все ваши вопросы. Но мы должны соблюдать конфиденциальность.

Рэмси бросил на него суровый взгляд.

— Агент Маккенна, вы обещали держать суд в курсе расследования.

— Да, обещал. Именно по этой причине я здесь.

— У суда есть собственные полицейские. Шеф Делласандро и Рон Клаус также проводят расследование. В наших общих интересах объединить силы и обменяться информацией. А теперь, пожалуйста, ответьте на мой вопрос: где они?

— Вы говорите разумные вещи, но я не имею права раскрыть эту информацию, — заявил Маккенна. — Таковы принципы работы ФБР, и вы должны меня понять.

Рэмси приподнял брови.

— В таком случае мне следует поговорить с кем-нибудь другим из Бюро, — сказал он. — Я не люблю действовать через головы людей, агент Маккенна, но у нас возникла исключительная ситуация.

— Я с радостью назову вам имена тех, кому вы можете позвонить в Бюро, начиная с самого директора, — вежливо сказал агент.

— Вы можете сообщить хотя бы что-то существенное, — сухо сказал Рэмси. — Или это всё?

Маккенна встал.

— Мы изо всех сил стараемся докопаться до истины. И я убежден, что, если нам хотя бы немного повезет, мы узнаем правду.

Верховный судья также встал, возвышаясь над всеми остальными.

— Я дам вам совет, агент Маккенна: никогда не следует полагаться на случай. А тот, кто так поступает, обычно потом жалеет об этом.

Сара отперла дверь своего коттеджа и поспешно вошла внутрь. Она пыталась позвонить из машины Джону домой или в офис; потом связалась с Эдом Фиске, но тот в этот день не разговаривал с сыном. Сара бросила сумочку на кухонный стол, поднялась наверх, сняла мокрую одежду и надела футболку и джинсы. Она с трудом сдерживала панику и не знала, что теперь делать. Если Делласандро связан с Тремейном и Рэйфилдом, это ужасно. Шеф полиции суда с самого начала знал, как проходит расследование. А тот факт, что агент ФБР Уоррен Маккенна с ними заодно, делал ситуацию катастрофической. Ведь Маккенна с самого начала занимался этим делом. Теперь Сара понимала, как тонко на каждом этапе манипулировал всеми агент ФБР. Он построил обвинение против Джона, вынудил ее уволиться из суда, постарался убедить всех в том, что у Джона имелся мотив для убийства брата. Конечно, правдой тут и не пахнет, но для человека, который видит лишь голые факты, они неплохо укладывались в схему.

Сара набрала номер офиса Чандлера. Она хотела знать наверняка, находился ли в то время агент Маккенна в Форт-Плесси, или это был кто-то с таким же именем. Девушка не могла поверить, что могло существовать два Маккенны, но ей требовалось убедиться в том, что он там служил. К сожалению, Чандлера на месте не оказалось. К кому еще она могла обратиться, чтобы получить такую информацию? Дженсен мог бы это выяснить, но ему потребуется время. И все же она набрала его номер. Но он не ответил.

Кто еще?.. Неожиданно у нее появилась новая идея. Она набрала номер. После третьего гудка трубку взяла женщина. Это была домработница.

— Он дома? Это Сара Эванс.

Через минуту она услышала в трубке голос Джордана Найта.

— Сара?

— Я знаю, что выбрала неподходящее время, сенатор…

— Я слышал, что произошло сегодня, — холодно сказал он.

— Я понимаю, что вы должны думать, и не сомневаюсь, что любые мои слова ничего не смогут изменить.

— Тут ты, вероятно, права. Но, как бы там ни было, Бет ужасно переживает. Она всегда горячо тебя поддерживала.

— И я это ценю. — Сара отвела трубку от лица, стараясь взять себя в руки; сейчас каждая секунда была на счету. — Мне нужна помощь.

— Помощь? — удивленно спросил сенатор.

— Информация об одном человеке.

— Сара, едва ли это сейчас уместно.

— Сенатор, я никогда, никогда не позвоню вам снова, а учитывая ваши источники информации и огромное влияние, вы единственный человек, к которому я могу обратиться. Пожалуйста… По старой памяти.

Джордан некоторое время размышлял.

— Ну, сейчас я не в своем кабинете. Если честно, мы с Бет собираемся устроить поздний ужин.

— Но вы можете позвонить в свой офис или даже в ФБР.

— В ФБР? — громко переспросил Найт.

— Будет достаточно одного телефонного звонка, — быстро заговорила Сара. — Я сейчас дома. Вы даже можете попросить кого-то мне позвонить, и нам не придется больше разговаривать.

Наконец Джордан согласился.

— Ладно, так в чем твой вопрос?

— Речь об агенте Маккенна.

— А что тебя интересует?

— Я должна знать, служил ли он когда-нибудь в армии. Например, в Форт-Плесси в семидесятые годы.

— Почему, ради всего святого, тебе нужно это знать?

— Сенатор, объяснения займут слишком много времени.

Он вздохнул.

— Ладно, я посмотрю, что можно сделать… Ты дома?

— Да.

— Сара, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Поверьте мне, сенатор, я все прекрасно понимаю.

— Ну, если ты так говоришь, — ответил он, но в его голосе не слышалось убежденности.

Когда Найт примерно через пятнадцать минут вернулся в столовую, Элизабет вопросительно на него посмотрела.

— Что, черт возьми, хотела Сара?

— Очень странную вещь. Ты же знаешь того типа, агента ФБР? Ты еще на него жаловалась…

Элизабет напряглась.

— Уоррен Маккенна? А что с ним?

— Сара хотела знать, служил ли он в армии.

Элизабет Найт уронила вилку.

— Но зачем ей это?

— Понятия не имею. Она мне не сказала. — Джордан с любопытством посмотрел на жену, отметив, как она напряглась. — С тобой всё в порядке?

— Со мной всё нормально. Просто сегодня выдался дьявольски трудный день.

— Я знаю, милая, знаю, — успокаивающе сказал муж и посмотрел на остывшее блюдо. — Похоже, наш спокойный вечер вылетел в трубу.

— Что ты ей сказал?

— Сказал? Я сказал, что наведу справки. И попрошу кого-нибудь ей позвонить. Я связался со своим офисом. Наверное, они смогут проверить по компьютеру или еще как-нибудь…

— А где сейчас Сара?

— Дома, ждет ответ на свой вопрос. — Элизабет, которая заметно побледнела, встала из-за стола. — Бет, ты в порядке?

— У меня вдруг разыгралась мигрень. Мне нужно выпить аспирин.

— Я могу принести.

— Нет, всё в порядке. Заканчивай ужин. Может быть, потом мы наконец сможем расслабиться…

Встревоженный Джордан смотрел вслед жене, которая шла по коридору.

Элизабет действительно приняла аспирин — у нее и вправду разболелась голова. Потом она зашла в свою спальню, сняла трубку и набрала номер.

— Алло, — ответил голос.

— Только что звонила Сара Эванс. Она задала Джордану вопрос.

— Какой вопрос?

— Она хотела знать, служил ли ты когда-нибудь в армии.

Уоррен Маккенна расслабил узел галстука и сделал глоток воды из стоявшего на столе стакана. Он только что вернулся домой после встречи в суде.

— И что он сказал?

— Что проверит и свяжется с ней. — Элизабет изо всех сил сдерживала слезы.

Маккенна кивнул.

— Где она сейчас?

— Она сказала Джордану, что ждет его ответа у себя дома.

— А Джон Фиске?

— Я не знаю. Очевидно, она не сказала.

Маккенна схватил плащ.

— Спасибо за информацию, судья Найт. Она может оказаться более полезной, чем одно из ваших судебных решений.

Элизабет медленно повесила трубку, а потом снова подняла ее. Она не могла все так оставить. Найт позвонила в справочное, получила номер и тут же его набрала. Ей ответили.

— Детектива Чандлера, пожалуйста. Скажите ему, что это Элизабет Найт и что у меня к нему срочное дело.

Чандлер взял трубку.

— Что я могу для вас сделать, судья Найт?

— Детектив Чандлер, пожалуйста, не спрашивайте у меня, как я узнала, но вы должны немедленно поехать к дому Сары Эванс. Я думаю, ей грозит очень серьезная опасность. Пожалуйста, поспешите.

Чандлер не стал тратить время и задавать вопросы. Он выбежал из офиса, даже не повесив трубку.

Элизабет медленно опустила трубку. Она считала, что, работая в суде, постоянно подвергается давлению, но это… Она знала, что, как бы все ни закончилось, ее жизнь будет уничтожена. Для нее не существовало выхода. «Какая ирония, — подумала она, — твою жизнь разрушит правосудие».

Человек, одетый во все темное и лыжную маску, скрывавшую лицо, следовал за Сарой до Ричмонда, а потом сопровождал ее, Фиске и агентов ФБР обратно в Вашингтон. Он был очень благодарен ей за то, что она сумела избавиться от фэбээровцев; это могло заметно упростить его работу. Присев на корточки, он прокрался к машине и распахнул дверцу со стороны водителя. Внутри загорелся свет, и он быстро приглушил его. Затем посмотрел в окно дома и увидел, как Сара прошла мимо, но наружу выглядывать не стала. Он вытащил из кармана маленький фонарик и осветил салон машины. Увидел рассыпанные на полу бумаги, просмотрел их, и его взгляд остановился на обведенном ручкой имени. Быстро собрав документы, он засунул их в свой рюкзак. Вытащив из кобуры пистолет, прикрепил к дулу глушитель, еще раз посмотрел в окно, но на этот раз не увидел в нем Сары. Однако она находилась внутри. Одна. Он выключил фонарик и поспешил к дому.

Сара нервно расхаживала по кухне, то и дело поглядывая на часы — она ждала звонка из офиса Джордана Найта. Девушка вышла на заднюю веранду и проследила взглядом за самолетом, скользившим по небу под покровом темных туч. Потом посмотрела на парусную лодку, корпус которой терся о резиновые покрышки, прикрепленные к причалу и служившие буфером между гладким стекловолокном и шероховатым деревом. Она не сдержала улыбки, подумав о прошлой ночи, но улыбка погасла, когда Сара вспомнила, что они с Джоном обсуждали после того, как встретились в доме престарелых. Она поставила голую ногу на влажное дерево и несколько мгновений вдыхала успокаивающие деревенские запахи.

Затем девушка вернулась в дом, поднялась по лестнице, задержалась в дверях спальни и заглянула внутрь; постель осталась неубранной. Сара присела и ухватилась за край простыни, вспоминая, как они занимались любовью, и о том, как он поправил футболку. И о шраме, идущем от пупка до шеи, о котором рассказал ей Эд. Как если бы это могло что-то для нее изменить. И все же Джон явно считал, что могло…

Еще один самолет пролетел над ее домом, а потом воцарилась полнейшая тишина, словно все звуки исчезли в созданном «Пратт энд Уитни»[270] вакууме. Тишина была настолько полной, что Сара услышала, как открывается входная дверь.

— Джон?

Ответа не последовало, свет внизу погас, и по спине Сары пробежал холодок страха. Она бросилась в спальню, закрыла и сразу заперла дверь. Девушка тяжело дышала; пульс, точно грохот барабана, гремел в ушах. Она в отчаянии озиралась в поисках хоть какого-то оружия — потому что иного пути к спасению не было. Даже если б она сумела проскользнуть в маленькое окно, внизу ее поджидала бетонная дорожка, падение на которую с высоты второго этажа наверняка привело бы к тому, что она сломала бы обе ноги — не самый лучший вариант развития событий.

Отчаяние перешло в панику, когда Сара услышала приближающиеся шаги. Проклиная себя за то, что в спальне нет телефона, она затаила дыхание и в ужасе смотрела, как медленно поворачивается ручка, пока ее не остановил замок; но Сара знала, что замок и дверь очень старые. Когда раздался звук глухого удара, она инстинктивно отпрыгнула назад, и с ее губ сорвался тихий крик.

Сара окинула взглядом комнату, и ее глаза остановились на кровати с пологом и четырьмя столбиками. Она подбежала к ней и схватила одну из шишек, имевших форму ананаса. Благодарение Богу, она так и не установила полог над постелью… Шишка была сделана из дерева и весила не менее фунта. Сара подняла ее над головой и быстро шагнула к двери.

Последовал новый мощный удар, замок начал поддаваться, посыпались щепки. Сара протянула руку, тихо открыла замок и отступила назад. После следующего удара по незапертой двери мужчина влетел в спальню, Сара с силой врезала ему деревянной шишкой, выскочила в дверь и побежала по коридору. Мужчина остался лежать на полу; он держался за плечо и стонал.

Сара знала, что Тремейн и Рэйфилд мертвы. Значит, тот, которого она сейчас ударила, либо Делласандро, либо — она содрогнулась от мысли, что этот человек находится в ее доме — Уоррен Маккенна. Девушка в два прыжка преодолела лестницу, схватила лежавшие на столе ключи, распахнула входную дверь — и закричала от ужаса.

Второй мужчина смотрел на нее спокойно и холодно. Лео Делласандро шагнул вперед и навел на нее пистолет. Мужчина в черном сбежал с крыльца, держась за плечо и тоже наставив на нее пистолет. Делласандро толкнул Сару, заставил сделать шаг назад и закрыл дверь. Девушка оглянулась и посмотрела на стоявшего у нее за спиной мужчину. В первый момент она подумала, что это Маккенна, но уже в следующее мгновение выражение ее лица изменилось. Этот человек был не таким крупным, как агент ФБР…

Он снял лыжную маску, и Сара обнаружила, что на нее смотрит Ричард Перкинс. Он улыбнулся, заметив ее удивление, и вытащил бумаги из рюкзака.

— Должно быть, ты пропустила мое имя, когда изучала список тех, кто служил в Форт-Плесси, Сара. Тебе не хватило внимательности.

Она гневно посмотрела на него.

— Маршал Верховного суда и шеф его полиции, соучастники грязного преступления…

— Девочку убил Хармс, а не я, — сказал Делласандро.

— И ты заставил себя в это поверить, Лео? Девочку убил ты, а не Руфус, как если б твои руки сомкнулись на ее шее.

Лицо Делласандро исказилось и стало уродливым.

— Сукин сын… Будь на то моя воля, я нашпиговал бы его свинцом, а не проклятым наркотиком. Он позорил армию.

— Он был дислектиком, — закричала Сара. — Он не мог выполнять приказы, потому что не понимал их, паршивый ты идиот! Ты уничтожил его жизнь — и жизнь маленькой девочки — безо всякой на то причины.

Делласандро злобно усмехнулся.

— Знаешь, я смотрю на это иначе. Совсем не так, как ты. Он получил то, что заслужил.

— Как твое лицо, Лео? Джон здорово тебе врезал… Естественно, он все понял.

— Что ж, придется нам нанести ему визит.

— Ты, Вик Тремейн и Фрэнк Рэйфилд?

— Черт возьми, ты совершенно права, — ухмыльнулся Делласандро.

— Твои приятели мертвы. — Теперь улыбалась Сара, и усмешка исчезла с лица Делласандро. — Они устроили засаду на Руфуса и его брата, но, как и в прошлый раз, не сумели довести работу до конца, — ехидно сказала девушка.

— Ну, в таком случае, надеюсь, у меня будет шанс это сделать.

Сара смерила его презрительным взглядом и с отвращением покачала головой.

— Ответь мне на один вопрос, Лео. Как такой подонок, как ты, сумел стать шефом полиции?

Он ударил ее по лицу и собрался ударить снова, но его остановил Перкинс.

— У нас нет времени на это дерьмо, Лео. — Он сжал плечо Сары.

И тут зазвонил телефон.

Перкинс посмотрел на Делласандро.

— Фиске? — Он повернулся к Саре. — Фиске с Хармсом, верно? Вы ведь разделились именно по этой причине?

Сара отвела взгляд, а телефон зазвонил снова. Перкинс прижал ствол пистолета к ее горлу, его палец лег на спусковой крючок.

— Я повторю свой вопрос всего один раз. Фиске с Хармсом? — Он еще сильнее нажал на пистолет. — Клянусь богом, через две секунды твоя голова разлетится на мелкие кусочки. Отвечай!

— Да! Да, он вместе с ним, — ответила Сара сдавленным голосом, потому что ствол все сильнее давил на ее трахею.

Перкинс подтолкнул ее к телефону.

— Возьми трубку. Если это Фиске, выбери место встречи где-нибудь поблизости, чтобы нам никто не помешал. Скажи, что тебе удалось раздобыть новую информацию. Если ты попытаешься его предупредить, сразу умрешь. — Сара колебалась. — Отвечай на звонок — или умри!

Теперь девушка понимала, что вежливый Перкинс опаснее Делласандро. Она медленно подняла трубку. Перкинс стоял рядом и слушал, приставив пистолет к ее виску. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Алло?

— Сара? — Это был Фиске.

— Я никак не могла с тобой связаться.

— Я с Руфусом.

Продолжая внимательно слушать, Перкинс сильнее прижал пистолет к ее виску.

— Где ты? — спросила Сара.

— Мы на полпути к Вашингтону. Остановились отдохнуть.

— Каков план?

— Думаю, пришло время встретиться с Чандлером. Мы с Руфусом договорились.

Перкинс покачал головой и указал на телефон.

— Не думаю, что это хорошая идея, Джон.

— Почему?

— Я… я сумела кое-что узнать, и тебе лучше сначала встретиться со мной. До того, как ты отправишься к Чандлеру.

— И что именно ты узнала?

— Я не могу говорить по телефону. Его могут прослушивать.

— Брось, я очень в этом сомневаюсь.

— Послушай, думаю, нам нужно сделать так: назови мне номер, с которого ты звонишь, и я перезвоню тебе из машины. — Она посмотрела на Перкинса. — Мы где-нибудь встретимся, а потом поедем к Чандлеру. ФБР знает номер машины, в которой ты сейчас едешь. Ты в любом случае должен от нее избавиться.

Джон сообщил ей номер; она записала его в блокнот, лежавший рядом с телефоном, и вырвала из него листок.

— Ты уверена, что не можешь рассказать по телефону, что ты узнала?

— Я говорила с твоим другом из военно-юридической службы, — сказала Сара, вознося безмолвную молитву перед тем, что она сейчас собиралась сказать. Если Фиске отреагирует неправильно, она умрет, но сейчас ей ничего не оставалось, как ему верить. — Дарнелл Джексон рассказал мне о тестировании «Пи-си-пи».

Фиске напрягся и посмотрел на Руфуса, который сидел в машине, стоявшей на темной парковке. Дарнелл Джексон.

— Дарнелл никогда меня не подводил, — быстро ответил он.

Сара беззвучно выдохнула.

— Я перезвоню через пять минут. — Она дала отбой и посмотрела на Перкинса и Делласандро.

Перкинс злобно ухмыльнулся.

— Хорошая работа, Сара. А теперь мы отправимся на встречу с твоими друзьями.

Глава 59

После того как Сара назначила место встречи, Фиске сделал еще один звонок. Новости были плохими, очень плохими. Вернувшись в машину, он посмотрел на Хармса.

— Он поймал Сару.

— Кто ее поймал?

— Твой старый приятель, Делласандро. Остался только он.

— Почему ты говоришь, что он один?

— Рэйфилд и Тремейн мертвы. Остается Делласандро. Сара сумела сообщить мне об этом так, что он ничего не понял… — Джон смолк и посмотрел на Руфуса, который, в свою очередь, не сводил с него недоуменного взгляда. Потом, запинаясь, продолжал: — Руфус, сколько человек было в тюрьме в тот вечер?

— Пять.

Плечи Фиске опустились.

— Мне известно только о тех троих, имена которых я сейчас назвал. Кто остальные двое?

— Перкинс. Дик Перкинс.

К горлу Фиске подкатила тошнота.

— Ричард Перкинс сейчас маршал Верховного суда.

— Я не видел его с той ночи — и чертовски этому рад. Хуже него был только Тремейн. Перкинс пришел и избил меня проклятой дубинкой. Именно он вколол мне наркотик.

— А кто был пятым?

— Не знаю. Никогда не видел его до того вечера.

— Ладно, ничего страшного.

Сара не сказала ему про имя, которое обнаружила в списке персонала Форт-Плесси, но Фиске наконец догадался сам. Образ Уоррена Маккенны застыл в его сознании. Именно по этой причине агент ФБР пытался его подставить. Все сходилось. Джон завел двигатель.

— Куда мы поедем?

— Только что мне снова позвонила Сара. Она… они хотят, чтобы мы встретились с ними на бульваре Вашингтона в Вирджинии. Я попытался связаться с Чандлером, но его нет на месте. Я оставил ему сообщение, в котором указал место встречи. Надеюсь, он успеет вовремя.

— А мы сами туда поедем?

— Иначе они убьют Сару. Если хочешь, можешь остаться.

В ответ Руфус вытащил из кармана пистолет и протянул его Фиске.

— Вы знаете, как им пользоваться?

Джон взял пистолет, отвел затвор и увидел, что патрон находится в стволе.

— Я справлюсь, — сказал он.

Уже перевалило за полночь, и бульвар был пустынным. В нескольких местах имелись съезды с живописными площадками для пикников, где днем собирались семьи, устраивали барбекю и приятно проводили время. Но сейчас, когда Джон свернул с дороги, они оказались в пустынном, темном и смертельно опасном месте. Фиске нашел нужный съезд и почти сразу заметил машину Сары, одиноко стоявшую на парковке. Большие деревья служили задним фоном маленькому заросшему травой участку для пикника. Еще дальше виднелась темная широкая полоса — река Потомак.

Руфус опустился на корточки, и его глаза находились на уровне нижнего края окна. Он внимательно изучал окутанную ночным мраком местность.

— В машине кто-то сидит. Только я не могу понять, мужчина или женщина, — сказал гигант.

Джон прищурился и утвердительно кивнул. Они составили нечто вроде плана. Теперь, когда общая картина стала ясна, они могли начать его осуществлять. Фиске проехал немного вперед, они миновали поворот, и теперь их нельзя было разглядеть со стороны машины Сары. Джон остановил автомобиль. Задняя дверца бесшумно открылась, Руфус быстро скрылся за деревьями и через лес направился к другой стороне парковки.

Фиске поехал дальше, остановился на некотором расстоянии от автомобиля Сары и с облегчением увидел, что она сидит на месте водителя. Джон вытащил пистолет и медленно вышел из машины. Он находился с другой стороны и смотрел поверх крыши своего автомобиля.

— Сара?

Она взглянула на него, кивнула и напряженно улыбнулась. Улыбка исчезла, когда сидевший рядом с ней не видимый ранее человек поднялся, приставил пистолет к ее голове и они вместе выбрались из машины со стороны водителя. Одной рукой Делласандро держал Сару за шею, другой прижимал дуло пистолета к ее виску.

— Иди сюда, Фиске, — сказал полицейский, и Джон изо всех сил постарался изобразить удивление. — Где Хармс? — спросил он.

Фиске сделал вид, что потирает щеку.

— Он передумал. Не хотел сдаваться полиции. Ударил меня и сбежал.

— И оставил тебе машину? Я так не думаю. Дай мне правильный ответ, или твоя подружка получит хорошую порцию свинца в голову.

— Я говорю правду. Ты же знаешь, что он много лет провел в тюрьме. Он не взял машину, потому что не умеет водить.

Делласандро обдумал слова Фиске.

— Подойди. Я хочу видеть твои руки. Подними их повыше.

Джон засунул пистолет за ремень брюк у себя за спиной, поднял руки вверх, очень медленно обошел машину и двинулся к Саре и Делласандро. Оказавшись рядом, он увидел огромный синяк на щеке девушки.

— Ты в порядке, Сара?

Она кивнула.

— Мне очень жаль, Джон.

— Ладно, ладно, просто заткнитесь, — сказал Делласандро. — Где именно Хармс от тебя сбежал?

— Как только мы свернули с автострады. Мы приехали по Первой.

— Он поступил глупо. Теперь ему далеко не уйти.

— Ну, как говорят, можно отвести лошадь на водопой, но нельзя заставить ее пить…

— И почему я не верю ни единому твоему слову?

— Может быть, дело в том, что ты всю жизнь был лживым куском дерьма и решил, что другие ничем от тебя не отличаются.

Делласандро навел пистолет на голову Фиске.

— Я получу огромное удовольствие, когда всажу пулю в твою башку.

— Тебе будет непросто избавиться сразу от двух тел.

Делласандро посмотрел в сторону реки.

— Вовсе нет, когда сама мать-природа приходит на помощь.

— И ты думаешь, Чандлер ничего не заподозрит?

— С какой стати ему нас подозревать? Копы думают, что ты убил брата, чтобы получить деньги по страховке. Твою цыпочку сегодня уволили из-за тебя и твоего тупого брата. Ее карьера уничтожена. Вы встретились, все пошло наперекосяк. Может быть, ты пристрелил ее и покончил с собой. Кого это волнует? Они найдут ее машину, еще через несколько дней или недель где-нибудь всплывут ваши тела — точнее, то, что от них останется… Дело закрыто.

— На самом деле отличный план. Однако я знаю, что самому тебе эта мысль в голову не придет, поэтому спрошу тебя сам: где твои партнеры?

— Ты о чем?

— О двух парнях, которые были с тобой в тюрьме в тот вечер.

— Один из них Перкинс, — выпалила Сара. — И он здесь.

— Заткнись! — крикнул Делласандро.

— О нем я знаю. И думаю, что догадываюсь, кто второй.

— Расскажешь свои теории рыбам. Пошли.

Они двинулись к берегу, и Джон посмотрел на Делласандро.

— Даже не думай, Фиске. Я положу тебя с пятидесяти футов. Не говоря уже о двух. И если твой план состоит в том, что тупой увалень выскочит из-за деревьев, — валяй, проводи его в жизнь.

Учитывая, что план Фиске был именно таким, сердце в его груди сжалось.

В этот момент в землю рядом с ногой Делласандро ударила пуля. Он вскрикнул и убрал пистолет от головы Сары. Джон нанес сильный удар ему в живот, заставив скорчиться от боли, а в следующее мгновение его кулак опустился полицейскому на голову. Прежде чем Делласандро успел прийти в себя, из-за дерева выскочил Руфус — и врезался в него, как потерявший управление танк. От мощного толчка Делласандро скатился с берега и упал в воду. Фиске вытащил пистолет. Руфус собрался снова атаковать Делласандро, но в этот момент раздались выстрелы, и все трое тут же залегли.

Фиске положил руку Саре на плечо.

— Ты кого-нибудь видел, Руфус?

— Да, но тебе это не понравится. Думаю, стреляли из двух разных мест.

— Отлично, значит, оба его приятеля здесь… Дерьмо! — Джон сжал рукоять пистолета. — Послушай, Руфус, вот наш план: мы сделаем по два выстрела каждый, чтобы вызвать ответный огонь, увидим вспышки и сможем определить, где они находятся. Потом я тебя прикрою, и вы с Сарой побежите к машине. — И, прежде чем Сара успела возразить, он добавил: — Кто-то должен добраться до Чандлера.

— Я могу остаться, — сказал Руфус. — У меня к этим мерзавцам счет куда больше, чем у тебя.

— Я думаю, ты слишком долго страдал. — Фиске прицелился. — Ты стреляешь влево и следишь за ответными выстрелами. Раз-два-три, давай!

Сара закрыла уши руками. Затрещали выстрелы, и через несколько секунд началась ответная стрельба.

Фиске и Руфус быстро проанализировали вспышки.

— Пули одного уходят далеко в сторону, — сказал Фиске. — Может быть, мы его ранили. Теперь я буду стрелять вправо и влево. Держи пистолет наготове, но не пускай его в ход. Я перемещусь вправо на десяток ярдов. Они сосредоточатся на мне. Досчитай до двадцати, а когда услышишь первые выстрелы, бегите.

Джон начал приподниматься, но Сара схватила его за руку — она не собиралась его отпускать.

Ему хотелось сказать что-нибудь уверенное или даже дерзкое, чтобы показать, что он ничего не боится. Но это было не так.

— Я знаю, что делаю, Сара. И еще я думаю, что пятьдесят лет жизни лучше, чем ничего.

Она смотрела Джону вслед, убежденная, что видит его в последний раз.

Через минуту снова началась стрельба. Руфус побежал к машине, почти неся Сару на себе. Через несколько секунд он посадил Сару внутрь и только после этого забрался сам.

Фиске медленно продвигался сквозь кустарник, ощущая запах горячего металла и пороха. Настроение у него изменилось. Он тщательно считал выстрелы, но не знал, что обойма не была полной; у него больше не осталось патронов. Услышав, как отъезжает машина, Джон мрачно улыбнулся. Он отвлекся, в ушах все еще звучали выстрелы, поэтому не услышал, что враг подкрался к нему сзади, пока не стало слишком поздно.

Делласандро, с которого стекала грязная вода, навел на него пистолет. Во рту у Джона так пересохло, что он не мог произнести ни слова, даже не мог дышать, словно его легкие все поняли и перестали работать за несколько секунд до того, как пуля заставит их это сделать. В нем уже и так было две дырки, третья закончит дело. Когда-то Дарнелл Джексон смотрел на пистолет Фиске, к тому же он потерял равновесие, когда стрелял в его напарника; у Делласандро таких проблем не будет. Джон бросил взгляд в сторону реки. После недели, проведенной в такой воде, его не узнает даже отец. Он посмотрел на Лео Делласандро — последнее, что он увидит перед смертью…

Когда прозвучал выстрел, Фиске ошеломленно уставился на падающего вперед Делласандро — тот рухнул на землю и остался лежать неподвижно.

Джон повернул голову. То, что он увидел, заставило его пожалеть, что Делласандро не успел выстрелить. На него смотрел Маккенна, и Фиске сумел лишь покачать головой. Почему это не Чандлер? Почему хотя бы однажды ему не улыбнется удача? Затем Джон заметил, что пистолет Делласандро упал на землю рядом с телом.

— Даже не думай, Фиске, — резко сказал Маккенна.

— Ах ты сукин сын!

— На самом деле я думал, что ты захочешь меня поблагодарить.

— За что? За то, что ты убил своего сообщника перед тем, как прикончить меня?

В ответ Маккенна вытащил из кармана другой пистолет.

— Вот твой пистолет. Я нашел его только что.

— Конечно. Каким-то образом всегда наступает день, когда ты получаешь свое.

Маккенна посмотрел на Делласандро.

— На самом деле со мной это произошло лишь сейчас.

То, что он сделал в следующий момент, поразило Джона до глубины души. Фэбээровец развернул пистолет и протянул его Фиске рукоятью вперед.

— Только не нужно в меня стрелять. — Он помог Фиске встать. — Чандлер уже едет. Я сумел перехватить его в доме Эванс. Я оказался там в тот момент, когда Перкинс и Делласандро уезжали с Сарой. Я понял, что они попытаются заставить ее заманить тебя в ловушку, и последовал за ними, как твое неофициальное прикрытие. На этот раз получилось немного лучше, чем в прошлый. Я постоянно был начеку.

Фиске смотрел на него, не в силах произнести ни слова.

— Перкинс сбежал. Именно он стрелял в тебя. Я попытался достать его, но он находился слишком далеко. И я выстрелил еще раз, чтобы отвлечь Лео. Я понял, что Руфус где-то рядом.

— Я думал, ты один из парней, что были на гауптвахте в ту ночь.

— Ты не ошибся.

— И что же ты тогда делаешь? Пытаешься очистить совесть? В таком случае, ты единственный из всей пятерки, кто решил это сделать.

— Я не из той пятерки.

— Но ты же сам сказал, что находился тогда на гауптвахте.

— Там было шесть человек, кроме Руфуса.

На лице Фиске появилось недоумение.

— Я не понимаю.

— В тот вечер я был часовым, Джон. Мне потребовалось двадцать пять лет, чтобы понять, что произошло, но я не сумел бы сделать это без тебя и Сары. Наверное, я сообразил про «Пи-си-пи» сразу после того, как ты понял это в своем офисе. Я даже не слышал, что в Форт-Плесси в то время тестировали наркотик, — впрочем, подобные вещи никто не склонен афишировать.

— Знал об этом кто-нибудь или нет, но я не думаю, что в то время кого-то волновало случившееся с Руфусом Хармсом.

— На самом деле меня волновало. — Маккенна опустил глаза. — Просто мне не хватило смелости что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Я мог их остановить. — Его плечи поникли, а мысли отправились в прошлое. — Но ничего не сделал.

Джон несколько секунд смотрел на агента ФБР, все еще пытаясь прийти в себя после такого неожиданного развития событий.

— Ну, теперь ты кое-что сделал.

— С опозданием на двадцать пять лет.

— Руфус выйдет на свободу, верно? А его сейчас волнует только это.

Маккенна поднял голову.

— Руфус уже свободен, Джон. Его больше не посадят в тюрьму. А если кто-то попытается, ему придется иметь дело со мной.

Фиске посмотрел в сторону дороги.

— А что будет с Перкинсом?

Маккенна улыбнулся.

— Я точно знаю, куда он направился. Мы можем позвонить Саре в машину и все ей рассказать. Как только Чандлер появится, мы уедем.

— Уедем? Куда?

— Перкинс намерен встретиться с пятым человеком, который находился на гауптвахте в тот вечер.

— С кем? Кто это был?

— Ты узнаешь. Скоро ты узнаешь все.

Глава 60

Когда женщина открыла дверь, Ричард Перкинс влетел в дом и промчался мимо нее.

— Где он?

— В кабинете.

Перкинс пробежал по коридору и распахнул дверь. Высокий мужчина спокойно посмотрел на него.

Перкинс закрыл за собой дверь.

— Все катится к чертям, и я намерен уносить отсюда ноги.

Джордан Найт откинулся на спинку кресла и покачал головой.

— Если ты побежишь, они поймут, что ты виновен.

— Они уже знают, что я виновен. Я похитил Сару Эванс. Вероятно, Лео мертв.

— Ты следил за ней с того момента, как она сегодня покинула суд. Я надеялся, что к тому моменту, когда мы с тобой свяжемся, все будет решено. Но и сейчас это всего лишь ее слово против твоего.

— И зачем ей выдумывать такие вещи?

Джордан потер подбородок.

— Подумай хорошенько. Сегодня ее уволили. Ты проводил ее до дверей. Она начала швырять в тебя дикие обвинения… Возможно, ты сможешь придумать что-нибудь еще, чтобы сделать свою позицию более убедительной.

— Руфус Хармс жив. Я его видел.

Джордан помрачнел.

— О, знаменитый мистер Хармс…

— Он убил Фрэнка и Вика.

— Значит, мы можем о них больше не беспокоиться.

— Проклятье, вы слишком хладнокровны. Именно вы приказали им убить Майкла Фиске. Вы всё это начали.

На лице Джордана появилось задумчивое выражение.

— Я все еще не понимаю, как Руфус Хармс мог назвать мое имя в апелляции. Он знал о вас все, но я даже не служил в армии.

— Он не называл вашего имени.

Сначала Найт сильно удивился, но уже в следующее мгновение в его глазах появилась надежда.

— Я говорил с Тремейном, — объяснил Перкинс. — Рэйфилд вам солгал. В апелляции не было вашего имени. Упоминались только мы четверо.

— Значит, я остаюсь единственной неизвестной величиной.

Джордан встал и посмотрел на Перкинса. Господи, значит, у него все еще есть шанс выпутаться из этой истории. Нужно только решить одну проблему — разобраться с Перкинсом, — и кошмар закончится… Он едва не задрожал от столь обнадеживающей мысли.

— Никто не знает, как долго это продолжалось. Господи, и все из-за какой-то ерунды! Мы сделали ублюдку инъекцию, и вот чем закончилось…

— Ну, инъекцию сделал ты, Ричард.

— Только не надо вести себя так надменно. Использовать наркотик предложили вы, мистер ЦРУ.

— Ну естественно, — я проводил тестирование. И слушал ваши бесконечные жалобы на Хармса. Я просто пытался сделать вам одолжение. — Джордан бросил на Перкинса холодный, уверенный взгляд. — Естественно, я категорический противник наркотиков.

— Продолжаете предвыборную кампанию? Вы ведь противник любых насильственных методов…

— Я никого не убивал.

— А как же та маленькая девочка, Джордан? Как она?

— Руфус Хармс признал себя виновным. И, насколько мне известно, с тех пор ситуация не изменилась.

— Если мы ничего не предпримем, очень скоро она изменится.

— Ты уверен, что хочешь сбежать?

— Я не собираюсь сидеть и ждать, когда на мою шею обрушится топор.

— Полагаю, тебе нужны деньги?

Перкинс кивнул.

— Я ничего не отложил на черный день, как Вик и Фрэнк. Я всегда жил не по средствам.

Джордан вытащил из кармана ключ и отпер ящик письменного стола.

— Здесь у меня немного наличных. Остальное будет в виде чека. Для начала я могу дать тебе пятьдесят тысяч.

— Звучит неплохо. Для начала.

Найт повернулся и навел на Перкинса пистолет.

— Проклятье, что вы делаете, Джордан?

— Ты ворвался сюда, у тебя явно поехала крыша, ты стал рассказывать о совершенных тобой жутких преступлениях, в том числе о похищении Сары Эванс — уж не знаю, что на тебя нашло… Ты угрожал мне. Я сумел достать пистолет и пристрелить тебя.

— Вы сошли с ума. Никто вам не поверит.

— О нет, Ричард, мне поверят.

Джордан нажал на спусковой крючок, и Перкинс упал на пол. Из коридора послышался крик. Найт склонился над телом, быстро обыскал Перкинса, нашел пистолет, вложил ему в руку и выстрелил в стену.

— Всё в порядке, — позвал он, положив пистолет на пол и поднимаясь на ноги. — Я жив.

Он распахнул дверь — и застыл на месте, глядя на Руфуса Хармса, за спиной которого стояли Чандлер, Маккенна, Фиске и Сара.

Джордан сумел отвести взгляд от Руфуса и посмотрел на Чандлера.

— Ко мне ворвался Ричард Перкинс и стал угрожать пистолетом. К счастью, оказалось, что я стреляю лучше.

Маккенна шагнул вперед.

— Сенатор, вы меня не помните? Я имею в виду вне моей работы в ФБР? — Джордан смотрел на него, не узнавая. Маккенна приблизился к Найту. — Перкинс и Делласандро также меня не помнили. Прошло много лет, и все мы почти неузнаваемо изменились. К тому же в тот вечер все сильно напились… Кроме вас.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я был часовым в тот вечер, когда вы и ваши друзья приехали навестить Руфуса в Форт-Плесси. Тогда я в первый и последний раз стоял на посту около гауптвахты. Именно по этой причине меня никто не запомнил.

Джордана Найта передернуло.

— И я должен понимать, о чем вы говорите?

— Я впустил вас к Руфусу, потому что был неопытным и напуганным рядовым, и мне отдавал приказы капитан. Потом Руфус вырвался из своей камеры, сбил меня с ног — и навсегда изменил жизнь каждого из нас. В течение проклятых двадцати пяти лет я пытался понять, что на самом деле произошло в камере Руфуса. И молчал про всех вас — из-за того, что боялся. Рэйфилд был самым старшим по званию. Скорее всего, он мог меня запомнить. Но, наверное, никто не назвал ему мое имя. Мне повезло. Рэйфилд все устроил так, чтобы у меня не возникло неприятностей, но ясно дал понять, чтобы я держал язык за зубами и никому не рассказывал, что ваша компания побывала на гауптвахте. К тому же я не знал, что там произошло на самом деле. Но когда я набрался мужества, чтобы рассказать правду, Руфус уже находился в тюрьме. Все прошедшие годы я жил с чувством вины. Но я легко отделался. — Маккенна посмотрел на гиганта. — Мне очень жаль, Руфус. Я был слабым человеком. Должно быть, для тебя это не имеет значения, но не проходило и дня, чтобы я не проклинал себя за трусость.

Джордан откашлялся.

— Все это очень трогательно, агент Маккенна. Однако если вы полагаете, что видели меня там в тот день, вы ошибаетесь.

— Архивы ЦРУ покажут, что вы находились в Форт-Плесси и проводили тесты с использованием «Пи-си-пи» на солдатах, которые там служили, — заметил Маккенна.

— Если вы можете получить документы — вперед. Но даже если я там был, что с того? Всем известно, что тогда я служил в разведке. Это не секрет.

— Интересно, как отнесутся ваши избиратели к тому факту, что вы давали наркотик солдатам? — резко сказал Чандлер.

— Даже если я это и делал, я ни в чем не признаюсь — программа была вполне открытой и легальной, о чем вам обязательно скажет моя жена.

— США против Стэнли? — с горечью спросила Сара.

Сенатор не сводил взгляда с Маккенны.

— Какое удивительное совпадение: вы утверждаете, что находились тогда в Форт-Плесси, а теперь ведете расследование, — сказал он.

— Это не совпадение; я совершенно сознательно принял участие в расследовании, — последовал неожиданный ответ Маккенны. — После увольнения из армии я поступил в академию ФБР. Но следил за вами и остальными. Вина очень сильно мотивирует. Рэйфилд и Тремейн находились рядом с Руфусом. Мне это показалось подозрительным, но я не обнаружил никаких улик. Перкинс и Делласандро крутились около вас. Они неизменно были рядом, чем бы вы ни занимались.

Я сделал так, чтобы меня перевели в Ричмонд, — хотел находиться рядом с вами. Когда вы стали заниматься политикой, Делласандро и Перкинс снова оказались в вашем окружении. После того как вы перебрались в Вашингтон, они получили с вашей помощью должности в Сенате. Тогда я перевелся в Вашингтон. Когда несколько лет назад вы стали членом юридического комитета Сената, они получили назначение в суд. Очень мило с вашей стороны. Должно быть, так вы частично погасили долг или продолжали выполнять соглашение, которое с ними заключили. Рэйфилд и Тремейн присматривают за Руфусом, а вы заботитесь о Перкинсе и Лео. Могу спорить, если мы проведем проверку, то найдем где-нибудь крупные вклады на их имена.

Когда я узнал об убийстве Майкла Фиске, взялся за расследование лишь из-за того, что он работал в суде. Но, обнаружив, что к этому имеет какое-то отношение Руфус, я вознес молитву о том, чтобы годы слежки за вами не прошли даром и правда наконец вышла наружу.

— Точнее, ваши абсурдные предположения, — возразил Джордан Найт. — Из ваших же слов следует, что вы устроили против меня безумную вендетту. Я возмущен, что вы пришли в мой дом и выдвигаете чудовищные обвинения, в особенности после того, как меня пытались убить и я сумел застрелить напавшего на меня человека. Я попрошу всех, за исключением детектива Чандлера, немедленно покинуть мой дом. Детектив должен расследовать этот очевидный акт самозащиты.

Маккенна достал из кармана сотовый телефон и произнес несколько слов. Выслушав ответ, он повернулся к сенатору.

— Вы арестованы, сенатор Джордан. Не сомневаюсь, что детектив Чандлер сделает то же самое.

— Убирайтесь отсюда к дьяволу. Немедленно!

— Сейчас я зачитаю вам ваши права.

— К рассвету ФБР отправит вас так далеко, что Сибирь покажется вам недостижимой мечтой. У вас нет улик.

— На самом деле арест основан на ваших собственных словах. — На глазах у всех остальных Маккенна опустился на колени между тумбами письменного стола и вытащил оттуда записывающее устройство. — Все ваши слова были прекрасно слышны в фургоне наблюдения, припаркованном снаружи. — Он посмотрел на Фиске. — Именно Найт приказал Рэйфилду убить вашего брата.

Джордан пришел в ярость.

— Это совершенно противозаконно! Ни один судья в городе не подпишет ордер. И в тюрьму отправлюсь не я, а вы.

— Нам не нужен ордер. У нас есть разрешение.

— Чепуха! — взревел Джордан; казалось, еще немного, и он набросится на агента. — Я требую, чтобы вы немедленно отдали мне все записи. Вы идиот, если рассчитываете, что кто-то поверит, будто я дал вам такое разрешение.

— Ты не давал, Джордан. Это сделала я.

Кровь отхлынула с лица Найта, когда в кабинет вошла его жена. Она даже не взглянула на тело Перкинса. Элизабет не сводила глаз с мужа.

— Ты?..

— Я тоже здесь живу. И я дала разрешение на прослушку.

— Во имя всего святого, почему?

Элизабет долго смотрела ему в глаза, а потом коснулась рукава Руфуса Хармса.

— Причина тому — этот человек, Джордан. Только из-за него я так поступила.

— Ради него? Он же убил ребенка…

— Бесполезно, Джордан. Я знаю правду — и проклинаю тебя за то, что ты совершил.

— А что я сделал? Я лишь служил своей стране. — Он ткнул пальцем в сторону Руфуса. — Этот человек не сделал ничего хорошего ни для кого. Ублюдок достоин смерти.

Двигаясь с удивительной быстротой для человека таких размеров, Руфус оказался рядом с Джорданом: его огромные пальцы сжали его горло, и он отшвырнул сенатора к стене.

— Будь ты проклят! — закричал Руфус.

Его пальцы сжимались все сильнее, и лицо Джордана стало краснеть.

Маккенна и Чандлер подняли пистолеты, но не могли заставить себя выстрелить. Оба выглядели беспомощными. Затем они попытались оттащить Руфуса, но с тем же успехом могли бы рассчитывать сдвинуть гору.

— Джордан, — взвыла Элизабет.

— Руфус, остановись! — выкрикнула Сара.

Найт уже терял сознание.

Фиске шагнул вперед.

— Руфус, Руфус… — Он сделал глубокий вдох. — Джош не выжил. — Руфус тут же выпустил сенатора и повернулся к Джону. — Он мертв, Руфус. Мы оба потеряли братьев. — Фиске заметно дрожал, и Сара положила руку ему на плечо. — Если ты убьешь его, то снова окажешься в тюрьме и смерть Джоша станет бесполезной. — Руфус еще больше ослабил хватку, и по его лицу покатились слезы. — Ты не можешь так поступить. — Джон сделал еще один шаг. — Просто не можешь.

Двое потерявших братьев мужчин посмотрели друг друга, Руфус разжал пальцы, и задыхающийся Джордан Найт рухнул на ковер.

Джордан не смотрел на жену, когда надевший на него наручники Маккенна уводил его из дома. Через час судмедэксперты закончили свою работу, и тело Перкинса увезли. Чандлер, Руфус, Сара и Фиске задержались. Элизабет Найт ушла в свою спальню.

— Скажи, Бьюфорд, какую часть правды ты знал? — спросил Фиске.

— Кое-что знал. Мы с Маккенной много общались. Сначала я думал, что он верит в твою виновность, или же просто плохо к тебе относится. — Чандлер улыбнулся. — Но после того как он узнал, что Руфус как-то с этим связан, его мнение изменилось. Однако мне не нравилась его идея тебя подставить. И потом он нажал на несколько кнопок, чтобы Сару уволили.

— Зачем? — спросила девушка.

— Вы слишком близко подобрались к правде. Маккенна знал, что эти люди способны зайти очень далеко. Но у него не было доказательств. Он хотел заставить их думать, что вы двое являетесь главными подозреваемыми. И всякий раз, когда рядом находились Перкинс или Делласандро, Маккенна давал понять, что считает апелляцию Руфуса несуществующей, а убийца — Джон. Он взял его пистолет и позаботился, чтобы Перкинс и Делласандро об этом узнали. Он надеялся, что они почувствуют себя в безопасности и совершат ошибку. И еще он рассчитывал, что вам не будет грозить опасность.

— Боюсь, тут он ошибся, — вздрогнув, сказала Сара.

— Ну, он не предполагал, что вы сумеете уйти из-под наблюдения — за вами следили опытные оперативники. Как только Маккенна добился согласия судьи Найт на прослушивание, ему оставалось лишь захлопнуть ловушку. Он успел сообщить судье Найт, что знаком с ее мужем еще со времен Форт-Плесси, поэтому она сразу поняла, что сенатор лжет, когда он сказал ей, что ему нужно позвонить, чтобы получить ответ на этот вопрос.

— Значит, быстрая реакция судьи Найт, вероятно, спасла мне жизнь, — заметила Сара.

Чандлер кивнул.

— Когда все стало очевидно, Маккенна понял, что Перкинс попытается сбежать и ему потребуется помощь Найта. Все так и вышло. Конечно, мы не рассчитывали, что Найт застрелит Перкинса. Но я не стану из-за него переживать. — Чандлер посмотрел на Руфуса Хармса. — Я должен тебя задержать, но это будет ненадолго.

— Я хочу увидеть брата.

Детектив кивнул.

— Я могу это организовать.

— Я поеду с тобой, Руфус, — сказал Джон.

Когда они подошли к двери, в коридоре их встретила Элизабет.

— Судья Найт, сегодня вы совершили очень мужественный поступок. Я знаю, как вам было больно, — сказал Чандлер.

Женщина протянула руку Руфусу Хармсу.

— Едва ли мои слова могут иметь для вас хоть какой-то вес после стольких страданий, мистер Хармс, но я сожалею о том, что произошло. Очень, очень сожалею.

Он осторожно взял ее руку.

— Это очень много значит для меня, мадам. Для меня и моего брата.

Когда они выходили из квартиры, Элизабет посмотрела им вслед и сказала:

— Прощайте.

Они направились к лифту, но, когда трое мужчин вошли в него, Сара остановилась.

— Я вас догоню, — сказала она.

Когда двери лифта закрылись, девушка побежала обратно к квартире. Ей открыла дверь Мэри.

— Где судья Найт?

— Пошла в спальню. А что?

Сара пробежала мимо нее и ворвалась в спальню. Сидевшая на кровати Элизабет подняла голову и посмотрела на своего бывшего клерка. Рука судьи была сжата в кулак; бутылочка от лекарства валялась на полу.

— Элизабет, так нельзя решать проблемы.

— Решать проблемы? — истерически ответила та. — Моя жизнь только что вышла за дверь в наручниках.

— За дверь вышел Джордан Найт. Но судья Элизабет Найт рядом со мной. Та самая судья Найт, которая поведет Верховный суд в следующее столетие.

— Сара… — По лицу Элизабет катились слезы.

— Это пожизненная должность. А вам осталось жить очень много. — Сара стиснула ее руку. — Я бы хотела помочь вам с вашей работой, очень важной работой… Если вы возьмете меня обратно.

Сара положила руку на дрожащие плечи судьи.

— Не знаю, сумею ли я… пережить это.

— Я уверена, что сможете. И вы не останетесь в одиночестве. Я обещаю.

Элизабет сжала плечо девушки.

— Ты останешься со мной сегодня вечером?

— Я буду с вами столько, сколько вы захотите.

Глава 61

Из-за того, что Джош Хармс был награжден Серебряной звездой, Пурпурным сердцем и медалью за выдающиеся заслуги, он имел право на погребение с особыми почестями — самыми высокими из всех, которые возможны для служившего в армии — на Арлингтонском национальном кладбище. Однако представитель вооруженных сил, который обсуждал с Руфусом похороны, намеревался его отговорить.

— Он получил ранение, спас группу солдат из своей роты, получил множество медалей, — сказал Руфус, глядя на грудь офицера, украшенную всего одним рядом медалей. — Намного больше, чем вы.

Тот поджал губы.

— У вашего брата не самый безупречный послужной список, и у него не раз возникали проблемы с вышестоящими офицерами. Насколько мне известно, он не испытывал ни малейшего почтения к организации, которую представлял.

— Вы хотите сказать, что похоронить его здесь, вместе с генералами, будет проявлением неуважения?

— На кладбище осталось мало мест. Я думаю, будет достойным жестом сохранить их для солдат, которые с гордостью носили форму, — больше я ничего не хочу сказать.

— Несмотря на то, что он это заслужил? — спросил Руфус.

— Я не оспариваю его заслуг. Но не думаю, что ваш брат хотел, чтобы его похоронили здесь.

— Полагаю, он потратит вечность на то, чтобы рассказать мертвым генералам все, что он о них думает.

— Ну, что-то в таком роде, — сухо сказал офицер. — Значит, мы договорились? Вы похороните его в другом месте?

Руфус посмотрел на него.

— Я принял решение.

В прохладный и ясный октябрьский день бывшего сержанта Джошуа Хармса из армии США похоронили на Арлингтонском национальном кладбище. Если смотреть со стороны, то земля здесь так густо покрыта белыми крестами, что возникает ощущение, будто выпал ранний снег. Когда почетный караул произвел салют и горнист дал отбой, простой гроб стал опускаться в землю. Руфус и один из сыновей Джоша получили флаг, сложенный треугольником, из рук печального и почтительного офицера. Рядом стояли Фиске, Сара, Маккенна и Чандлер.

Позднее Руфус помолился над могилой брата, думая о похороненных тут людях, почти все из которых погибли во время войн. На Арлингтонском кладбище покоились мужчины и женщины, хотя исторически именно мужчины являлись зачинщиками и участниками вооруженных конфликтов. Для тех, кто вел свою историю от Книги Бытия, как Руфус, люди, нашедшие здесь свой последний приют, могли возложить ответственность за все войны на человека по имени Каин, нанесшего своему брату Авелю смертельный удар.

Когда Руфус закончил молитву, разговор с Богом и братом, он поднялся с колен и положил руку на плечо племянника, которого не видел до сегодняшнего дня. В сердце Руфуса царила печаль, но его дух воспарил. Он знал, что брат переселился в лучшее место. И до тех пор, пока Руфус жив, Джош Хармс никогда не будет забыт. А когда Руфус уйдет, чтобы воссоединиться с Богом, он сможет снова обнять брата.

Глава 62

Два дня спустя Майкла Фиске похоронили на частном кладбище на окраине Ричмонда. На погребальную церемонию пришло много людей, в том числе и все судьи Верховного суда Соединенных Штатов. Эд Фиске, в старом костюме и с тщательно причесанными волосами, смущенно стоял со своим уцелевшим сыном и принимал соболезнования судей, а также представителей вирджинской политической элиты.

Гарольд Рэмси задержался рядом с отцом Майкла, а потом обратился к его брату:

— Я очень ценю все, что вы сделали, Джон. И жертву, принесенную вашим братом.

— Наивысшую жертву, — недружелюбно ответил Джон.

Рэмси кивнул.

— И я уважаю ваши взгляды. Надеюсь, что вы сможете так же отнестись к моим.

Фиске-младший пожал судье руку.

— Полагаю, именно это и помогает миру двигаться вперед.

Продолжая смотреть на Рэмси, он думал о том, что ждет Руфуса в будущем. Фиске предложил ему подать в суд на всех, на кого только можно, в том числе на армию и Джордана Найта. Убийство не подчинялось закону об исковой давности, а сокрытие истины, в котором были виновны Джордан и его банда, нарушало множество других законов.

Однако Руфус отказался.

— Все они, за исключением Найта, находятся в жутком месте, и ни один земной судья не сможет придумать для них наказание страшнее, — сказал он. — Такова назначенная им истинная кара. Найту же предстоит до конца своих дней существовать с тем, что он совершил. Для меня этого достаточно. У меня нет причин снова связываться с судами и судьями. Я лишь хочу жить как свободный человек и проводить много времени с детьми Джоша. А еще съездить на могилу матери. Ничего больше.

Джон попытался его переубедить, но потом понял, что Руфус прав. К тому же, в соответствии с прецедентами, установленными Верховным судом, Руфус не мог предъявить иск армии. Если только Элизабет Найт не сумеет использовать дело Барбары Чанс, чтобы военнослужащие получили такие же права, как и остальные граждане страны. Но для этого она должна обойти Рэмси. Фиске понимал, что никто, кроме Элизабет, с такой задачей не справится. Он хотел бы незримо присутствовать на заседаниях Верховного суда в ближайшие годы.

Но одну вещь — при помощи Фила Дженсена, адвоката военно-юридической службы — Фиске собирался сделать для Руфуса: почетное увольнение с сохранением военной пенсии и компенсационными выплатами. Руфусу Хармсу больше не нужно будет бороться за существование после всего, что ему пришлось пережить.

В этот момент к Джону подошли Сара и Элизабет Найт. Сара вернулась на работу в Верховный суд в качестве клерка Найт. Все там постепенно приходило в норму. Насколько то было возможно, когда Найт и Рэмси находились в одном здании…

— Я чувствую себя ответственной за все это, — сказала Найт.

Фиске знал, что она и сенатор разводятся. Правительство, и особенно армия, не хотели привлекать внимание к тому, что произошло. В Вашингтоне многие важные персоны потянули за ниточки, из чего следовало, что Джордан Найт может и не отправиться в тюрьму после всего, что он совершил. Даже разрешение Элизабет на установку подслушивающего устройства в кабинете сенатора было поставлено под сомнение очень умелыми адвокатами Джордана. На частной встрече с Маккенной агент ФБР сказал Фиске, что он видит только один способ привлечь Джордана Найта к ответственности. Но без записи Чандлеру и Маккенне не с чем идти в суд.

Мысль о том, что Найт останется безнаказанным, заставила Джона подумать о ночном визите с пистолетом калибра девять миллиметров. Однако Джордан Найт пострадал, и его мучения на этом не закончатся. Запись являлась серьезным аргументом. Джордану пришлось покинуть Сенат, и, что еще хуже, он потерял женщину, которую очень любил. Впрочем, у него осталось ранчо в Нью-Мехико. «Пусть оно станет его тюрьмой площадью в семь тысяч акров», — подумал Джон.

— Если я могу что-то для вас сделать… — сказала Элизабет.

— Я могу предложить вам то же самое, — ответил Фиске.

Через тридцать минут после того как все, кто пришел на похороны, ушли, Джон, его отец и Сара смотрели, как убирают стулья и зеленый ковер. Гроб уже опустили, поверх установили плиту и засыпали все землей. Джон несколько минут поговорил с отцом и Сарой, а потом сказал, что встретится с ними в доме Эда.

Он посмотрел вслед уезжающей машине, а когда его взгляд вновь обратился к свежему холмику, Фиске удивился. Рабочие ушли, но рядом с новой могилой на коленях стоял Руфус Хармс. Его глаза были закрыты, в одной руке он сжимал Библию.

Джон подошел к нему и положил руку на плечо.

— Руфус, ты в порядке? Я не знал, что ты все еще здесь.

Тот не открыл глаз и ничего не ответил, и Джон видел, как беззвучно шевелятся его губы. Наконец Руфус открыл глаза и повернул голову к Фиске.

— Что ты делаешь?

— Молюсь.

— О!

— А ты?

— Что я?

— Ты уже помолился о своем брате?

— Руфус, я не посещал мессу со дня окончания школы.

Гигант схватил Джона за рукав и заставил опуститься рядом с собой на колени.

— Значит, пришла пора вспомнить, как это делается.

Джон заметно побледнел и окинул взглядом кладбище.

— Перестань, Руфус, это не смешно.

— Нет ничего смешного в прощании. Поговори с братом, а потом с Господом.

— Я не помню ни одной молитвы.

— Тогда не молись. Просто говори обычные слова.

— И что я должен сказать?

Хармс закрыл глаза и не ответил.

Джон снова огляделся по сторонам, чтобы проверить, не смотрит ли кто в его сторону, потом повернулся к Руфусу, неловко сложил руки и тут же смущенно опустил их вдоль тела. Сначала он не стал закрывать глаза, но вскоре они закрылись сами. Фиске чувствовал, как влага от земли просачивается сквозь брюки на коленях, но не пошевелился. Он ощущал успокаивающее присутствие Руфуса, спрашивая себя, смог бы оставаться тут, если б его не было рядом.

Джон сосредоточился на том, что произошло, подумал о матери и отце. Деньги от страховки, которые получила Глэдис Фиске, она использовала для первого за многие годы посещения косметического кабинета, а также покупки новой одежды, доставившей ей немало удовольствия. Для нее он все еще оставался Майком, но Джона радовало, что она помнит хотя бы одного из них. Очень скоро Эд Фиске будет ездить на новом «Форде»-пикапе, и кредит на дом уже выплачен. Они с отцом планировали в следующем году отправиться на рыбалку на плато Озарки. Так что им было за что благодарить Майка.

С улыбкой благодарности Джон подумал о Саре, несмотря на все сложности, связанные с этой женщиной. Пятьдесят, шестьдесят, может быть, семьдесят лет? Почему бы не трактовать сомнения в свою пользу? У него впереди жизнь, потенциально приносящая удовлетворение. В особенности если учесть, что в ней будет Сара… Джон поднял голову и почувствовал запах влажного воздуха с легким привкусом горящей где-то листвы. Ветер принес плач ребенка, но вскоре все стихло, и теперь его окружало лишь молчание мертвых. Смущение исчезло, Джон подался назад, еще в большей степени принимая объятия земли; даже прохладное прикосновение влаги несло ему радость.

Наконец, с трудом, он сумел подумать о брате. Джон устал от старых обид и сейчас сосредоточился на реальности. На своем младшем брате, ради которого был готов на все. Он вспомнил гордость, разделенную с матерью и отцом, за замечательного человека, выросшего в их семье. За хорошего человека, каким стал Майкл Фиске, за его изящные недостатки и все то, что так сближало его с ними. Брата, своими действиями показавшего, что он уважает Джона и заботится о нем. И любит его. Через полдюжины футов земли, через груды цветов, через бронзовый гроб Джон ясно видел лицо брата, темный костюм, волосы, расчесанные на пробор, сложенные на груди руки, закрытые глаза. В покое. В мире. Руки, замершие слишком рано. Исключительный разум, угасший задолго до достижения своего полного потенциала…

Неожиданно Джон почувствовал, что его бьет дрожь. Двухлетняя пропасть, которую он искусственно создал между собой и братом, была ничтожна по сравнению с той, что возникла сейчас. Казалось, Билли Хокинс только что вошел в дверь и сказал, что Майк, вторая половина его детства, мертв. Вот только ему не придется опознавать тело; не придется искать и фальшиво разделять скорбь с отцом; не придется слушать, как мать называет его другим именем. Он не станет рисковать жизнью, чтобы отыскать убийц брата. Ему предстоит сделать нечто другое. Осталось самое трудное…

Джон почувствовал жар у себя в груди, но его вызвал не шрам. Эта боль не могла его убить, но оказалась несравнимо хуже того, что ему пришлось перенести после ранения двумя пулями. Все, что он в последние дни узнал о своем брате, особенно ярко высветило несправедливость их разрыва. Его разрыва. Если б он попытался, то понял бы все, когда Майк был жив. Но его брат мертв, и Джон Фиске стоял на коленях перед его могилой. Майк не вернется. Он его потерял. Джон хотел и не хотел с ним прощаться, отчаянно желая вернуть брата. Он мог бы столько всего сделать вместе с ним, в нем осталось море любви к Майку… Джон чувствовал, что его сердце разорвется, если он не сможет выпустить свою любовь на свободу.

— О Господи, — сказал Фиске и глубоко вздохнул.

Нет, он не в силах это сделать. Джон почувствовал, что тело стало его предавать, и слезы с такой силой потекли из глаз, что ему показалось, будто у него носом пошла кровь. Он начал падать, но сильная рука поддержала его; тело Фиске показалось Руфусу легким и хрупким, словно часть его осталась где-то в другом месте.

Сквозь завесу слез Джон посмотрел на Хармса, который одной рукой поддерживал его, не давая упасть. Однако его глаза оставались закрытыми, лицо было поднято к небу, а губы шевелились — он продолжал молиться.

И в этот момент Фиске позавидовал Руфусу Хармсу, человеку, потерявшему собственного брата, человеку, у которого ничего не осталось. И все же в каком-то главном смысле Руфус Хармс был самым богатым человеком на земле. Как может человек верить во что-то столь огромное? Без сомнений, без споров, без всяких условий, всем своим огромным сердцем?

Глядя на такое близкое и спокойное лицо своего нового друга, Джон подумал, как замечательно знать, что тот, кого ты любишь, находится в лучшем месте, где его навсегда будет окружать неуязвимое добро — успокаивающая мысль в тот самый момент, когда ты больше всего в ней нуждаешься… Как часто такое совпадение случается в жизни? Смерть есть радость. И начало. И жизнь в результате становится более и одновременно менее ценной.

Джон отвернулся от Руфуса, посмотрел на могилу, и перед ним возник образ бледной руки под белой простыней, сначала плывущей к нему, а потом уходящей, как птица в поисках пищи. Он еще крепче уперся коленями в землю, закрыл глаза, склонил голову, сложил руки и начал приближаться к миру с самим собой. И со своим лежавшим под землей братом. И со всем остальным, что находилось выше.