Весь Дэвид Болдаччи в одном томе

Глава 1

Он небрежно повернул рулевое колесо, и машина с погашенными огнями, проехав еще немного, остановилась. Последние камешки щебенки вывалились из канавок протекторов шин, после чего наступила полная тишина. Он посидел, привыкая к окружающей обстановке, затем достал бывалый, но по-прежнему эффективный прибор ночного видения. В фокусе медленно появился дом. Он уселся поудобнее, не спеша, уверенно. На переднем сиденье рядом лежал холщовый рюкзачок. Салон машины был обшарпанный, но чистый.

Машину он угнал. Причем угнал из самого неожиданного места.

Под зеркалом заднего вида висела парочка миниатюрных пальм. Взглянув на них, он мрачно усмехнулся. Возможно, вскоре он отправится в страну пальм. Безмятежная голубая прозрачная вода, бархатные закаты цвета лососевого филе, долгий сон по утрам. Ему нужно убираться отсюда. Пришло время. Сколько уже раз он повторял себе это, однако теперь у него наконец появилась полная уверенность в этом.

В свои шестьдесят шесть Лютер Уитни уже имел право получать пенсию; он был членом Американской ассоциации пенсионеров. В таком возрасте большинство мужчин довольствуются новым делом: осваивают ремесло дедушек, помогая своим детям воспитывать их детей; изношенные суставы ищут покоя в мягких креслах, а артерии оказываются закупорены разным мусором, скопившимся за долгие годы.

Всю свою жизнь Лютер Уитни посвятил одному-единственному ремеслу. Ремесло это заключалось в том, что он тайно проникал в дома и кабинеты других людей, как правило, ночью, и забирал столько принадлежащих им вещей, сколько мог унести с собой.

Хотя Лютер очевидно находился по ту сторону закона, он ни разу не выстрелил из пистолета и не ударил ножом, в порыве ярости или страха, если не считать его участия в той суматошной войне, в которой сошлись Северная и Южная Кореи. И кулаками он орудовал лишь в баре и только в целях самообороны, поскольку пиво делает человека храбрее, чем он есть на самом деле.

Выбирая цели, Лютер руководствовался одним-единственным критерием: он отнимал только у тех, кто с легкостью мог позволить себе потерю. На его взгляд, он ничем не отличался от полчищ тех людей, которые по роду своих занятий постоянно обхаживают богачей, убеждая их покупать совершенно бесполезные вещи.

Добрую часть из своих шестидесяти с лишним лет Лютер провел в различных исправительных заведениях Восточного побережья, сначала усиленного, затем строгого режима. Подобно гранитным глыбам, на его шее висели три судимости в трех разных штатах. Из его жизни были вырваны годы. Важные годы. Но теперь он уже ничего не мог с этим поделать.

Лютер отточил свое мастерство до такой степени, когда можно тешить себя надеждой, что четвертый обвинительный приговор так никогда и не воплотится в жизнь. Последствия следующего провала не таили в себе никакой загадки: ему светил максимальный срок, двадцать лет. А в его возрасте двадцать лет были равносильны смертному приговору. С таким же успехом его можно будет поджарить на костре, как в свое время поступали с особенно нехорошими людьми в колонии Вирджиния. Жители этого штата, имеющего богатую историю, были по большей части людьми богобоязненными, и религия, основанная на принципе возмездия по заслугам, упорно требовала полной расплаты за все прегрешения. В итоге Вирджинии удалось привести в исполнение больше смертных приговоров, чем в каком-либо другом штате, за исключением двух, а лидеры, Техас и Флорида, полностью разделяли моральные принципы своей северной сестры. Но только не за простую кражу со взломом: даже у добрых граждан Вирджинии были свои пределы.

И все же, несмотря на столь огромный риск, Лютер не мог оторвать взгляда от дома — от особняка, разумеется, как полагалось его называть. Особняк вот уже несколько месяцев полностью владел мыслями Уитни. Сегодня ночью этим мечтам суждено было воплотиться в жизнь.

Миддлтон, штат Вирджиния. Сорок пять минут на машине по прямому, как стрела, шоссе, идущему на запад от Вашингтона. Родина обширных поместий с обязательными «Ягуарами» и породистыми лошадьми, каждая из которых обошлась своему владельцу в такую сумму, на какую жильцы многоквартирного дома в неблагополучном районе смогли бы прожить целый год. Дома в этих краях, отстоящие далеко друг от друга, блистающие великолепием, гордятся своими именами. От Лютера не укрылась ирония, скрытая в названии его нынешней цели: «Амулет»[1].

Приток адреналина, сопровождавший каждое дело, всегда оказывался не таким, как прежде. Лютер сравнивал это с тем, что чувствует отбивающий в бейсболе, небрежно семенящий по базам, никуда не торопясь, после того как мяч, получивший хороший удар, отлетел куда-то далеко в сторону. Зрители вскочили на ноги, пятьдесят тысяч пар глаз прикованы к одному-единственному человеку, весь воздух земли словно втянулся в одно замкнутое пространство — и вдруг высвобождается блистательной дугой, описанной куском дерева в руках этого человека.

Лютер окинул местность долгим взглядом своих еще острых глаз. Тут и там ему подмигивали светлячки. В остальном он был совершенно один. Какое-то время Уитни слушал нарастание и спад цикад, затем их нестройный хор растворился в фоновом шуме — настолько вездесущим он был для каждого, кто долго прожил в этих краях.

Проехав еще немного по шоссе, Лютер свернул на грунтовую дорогу, вскоре закончившуюся у густой рощи. Свои тронутые сединой волосы он скрыл под черной вязаной шапочкой, обветренное лицо вымазал черной краской; остались только спокойные зеленые глаза над квадратным подбородком. Мышцы его поджарого тела, как всегда, были упругими. У него сохранилось телосложение бойца спецназа, каковым он когда-то и был.

Лютер вышел из машины и, присев на корточках за деревом, осмотрел свою цель. «Амулет», подобно многим сельским домам, владельцы которых уже давно отошли от сельского хозяйства, сохранил на въезде чугунные ворота на кирпичных столбах-близнецах, но ограды не было. На территорию поместья можно было запросто попасть с дороги или через лес. Лютер вошел через лес.

Ему потребовалось две минуты, чтобы добраться до края засаженного кукурузой поля, примыкающего к дому. Несомненно, владельцу можно было не выращивать в своем огороде овощи, чтобы прокормить себя, но ему, похоже, пришлась по душе роль сельского сквайра. Лютер ничего не имел против, поскольку это позволяло ему скрытно подойти почти к самой входной двери.

Выждав немного, он скрылся в плотных объятиях стеблей кукурузы.

Земля была мягкой, поэтому его кроссовки практически не производили шума, что было важно, ибо здесь любой звук разносился далеко. Он смотрел прямо вперед; его ноги, имея большой опыт, тщательно выбирали путь среди редких рядов кукурузы, компенсируя небольшие неровности почвы. После сводящего с ума удушливого летнего зноя ночной воздух казался прохладным, но все-таки он был не настолько холодным, чтобы дыхание образовывало крошечные облачка пара, которые мог бы увидеть издалека чей-нибудь бдительный или бессонный взгляд.

За последний месяц Лютер уже несколько раз отрепетировал эту операцию, неизменно останавливаясь на краю поля перед тем, как покинуть ничейную землю и шагнуть на территорию поместья. Каждую мелочь он мысленно прокрутил не одну сотню раз, до тех пор пока у него в сознании не отпечатался четкий сценарий из движений, ожидания и новых движений.

Присев на корточки на кромке поля, Уитни еще раз медленно огляделся по сторонам: торопиться незачем. Собак нет: очень хорошо, об этом можно не беспокоиться. Человек, каким бы молодым и резвым он ни был, просто не сможет убежать от собаки. Но еще больше Лютеру не нравился их громкий лай. Наружная сигнализация отсутствовала — вероятно, потому, что многочисленные популяции оленей, белок и енотов, бродящих вокруг, приводили бы к постоянному ее ложному срабатыванию. Однако в самом ближайшем времени Лютеру предстояло столкнуться с высококлассной охранной системой, отключить которую он должен будет за тридцать секунд — и это включая десять секунд на то, чтобы снять с панели крышку.

Патруль частной охранной фирмы проехал мимо дома тридцать минут назад. Доморощенные полицейские теоретически должны были постоянно менять маршрут обхода, однако за месяц наблюдений Лютер легко установил закономерность. У него будет по меньшей мере три часа до следующего появления патруля. Но столько времени ему и не потребуется.

Вокруг царила кромешная темнота, а густой кустарник, эта животворная кровь воровского сословия, прилип к кирпичным стенам, подобно кокону гусеницы в ветке дерева. Лютер проверил все окна дома: везде темно, везде тихо. Он лично проследил за тем, как два дня назад караван, увозящий всех обитателей дома, отбыл в южные края, — и тщательно пересчитал всех хозяев и прислугу. А до ближайшего поместья добрых две мили.

Лютер собрался с духом. Он тщательно все просчитал, однако в его ремесле истина заключалась в том, что предусмотреть все нельзя.

Расслабив лямки рюкзачка, он выскользнул из зарослей кукурузы и длинными плавными шагами пересек лужайку, меньше чем через десять секунд оказавшись перед массивной входной дверью из прочного дерева, усиленного стальной рамой. Дверь была оснащена запорной системой, занимающей верхнюю строчку в рейтинге надежности. Однако Лютера все это нисколько не беспокоило.

Достав из кармана дубликат ключа, он вставил его в замочную скважину, однако поворачивать не стал.

Еще несколько секунд он прислушивался. Затем снял рюкзак и переобулся, чтобы не оставлять следов грязи. После чего приготовил электрический шуруповерт: он откроет доступ к электрическим схемам сигнализации, которые ему нужно будет обмануть, в десять раз быстрее, чем это можно было бы сделать голыми руками.

Следующий элемент снаряжения, который Лютер аккуратно достал из рюкзачка, весил ровно шесть унций, имел размеры карманного калькулятора и, если не брать в расчет его дочь, был лучшим его приобретением в жизни.

Уитни уже получил пять цифр кода охранной системы дома и запрограммировал их в своем компьютере. Точный порядок их следования до сих пор оставался для него загадкой, однако это препятствие должен быстро преодолеть его крошечный компаньон из металла, проводов и микросхем, если он хочет избежать пронзительного завывания из четырех динамиков, установленных во всех углах этой крепости площадью десять тысяч квадратных футов, в которую он собирался проникнуть. После чего последует звонок в полицию с безымянного компьютера, с которым Лютеру сейчас предстояло вступить в борьбу. Также дом был оснащен датчиками давления, установленными на окнах и на полу, в дополнение к помехозащищённым дверным магнитам. Но все это окажется абсолютно бесполезным, если «Разум» сумеет вырвать из рук системы сигнализации правильную кодовую последовательность.

Бросив взгляд на вставленный в дверь ключ, Лютер умелым движением закрепил «Разум» на ремне, чтобы тот свободно болтался сбоку. Ключ легко повернулся в замке, и Уитни приготовился заглушить следующий звук, который ему предстояло услышать, — негромкий писк охранной системы, предупреждающий о грядущей катастрофе для вошедшего, если правильный ответ не будет введен в строго отведенный промежуток времени, и ни миллисекунды позже.

Свои черные кожаные перчатки Лютер сменил на более тонкие латексные, с дополнительным утолщением на кончиках пальцев и ладонях — не в его обычае было оставлять за собой улики, — и, собравшись с духом, открыл дверь. Его тотчас же встретил резкий писк охранной системы. Уитни быстро пересек просторную прихожую и остановился перед панелью сигнализации.

Бесшумно закрутился электрический шуруповерт: шесть маленьких кусочков стали упали Лютеру в руку и были тотчас же отправлены в пакетик у него на поясе. Тонкие проводники, закрепленные на «Разуме», блеснули в серебристом лунном свете, проникающем в окно рядом с дверью, и вот уже Лютер, быстро разобравшись, что к чему, подобно хирургу, проникшему в грудную полость пациента, отыскал нужную точку, подсоединил провода и включил питание своего дружка.

Из противоположного угла прихожей на него уже пристально уставился алый глаз. Датчик инфракрасного излучения обнаружил исходящее от Лютера тепло. Шли секунды, а датчик терпеливо ждал, когда электронный «мозг» охранной системы определит, кто вошел в дом: свой или чужой.

Неоновым сиянием на цифровом дисплее «Разума» мелькали цифры, так быстро, что глаз не успевал следить за ними; обратный отсчет отведенного времени велся в маленьком окошке в правом верхнем углу экрана.

Прошло пять секунд, и тут на крошечном стеклянном лице «Разума» появились числа 5, 13, 9, 3 и 11 и застыли в такой последовательности.

Тотчас же писк оборвался, сигнализируя об отключении охранной системы, сердитый красный огонек погас, сменившись дружелюбным зеленым, и Лютер приступил к делу. Отсоединив провода, он прикрутил крышку на место, убрал свое оборудование и тщательно запер входную дверь.

Спальня хозяев находилась на третьем этаже; туда можно было подняться на лифте из конца коридора справа, однако Уитни предпочел воспользоваться лестницей. Чем меньше зависеть от того, над чем у него нет полного контроля, тем лучше. В его стратегические замыслы не входило застрять на неделю в лифте.

Лютер поднял взгляд на погрузившийся в сон датчик в углу под потолком, улыбающийся ему своим прямоугольным лицом, после чего направился к лестнице.

Дверь в спальню оказалась не заперта. В считаные мгновения Уитни установил свою портативную лампу, дающую слабый свет без бликов, и без лишней спешки осмотрелся вокруг. Темнота нарушалась только зеленым свечением второй панели управления, установленной рядом с дверью в комнату.

Сам дом был построен меньше пяти лет назад; Лютер проверил записи в архиве округа и даже смог получить доступ к копиям поэтажного плана, хранящимся у главного архитектора. Поскольку здание было очень большим, ему требовалось специальное благословение от местных властей, как будто те могли запретить богачам осуществлять свои прихоти.

Никаких неожиданностей поэтажный план не преподнес. Это был большой добротный дом, стоивший те несколько миллионов долларов наличными, которые выложил за него его владелец.

На самом деле Лютер уже один раз побывал здесь, при свете дня, когда повсюду были люди. Он заглянул в эту самую комнату — и увидел то, что ему нужно было увидеть. Вот почему сегодня он снова был здесь.

Лютер опустился на корточки перед гигантской кроватью под балдахином, на котором красовалась шестидюймовая корона. Рядом с кроватью стоял столик. На нем были маленькие серебряные часы, последний писк романтической моды, и антикварный нож для конвертов с толстой кожаной ручкой.

Здесь все было большим и дорогим. Три встроенных шкафа, каждый размером примерно с гостиную в доме Лютера. Два были заполнены женской одеждой и обувью, сумочками и прочим снаряжением, на которое можно рационально или иррационально потратить деньги. Взглянув на фотографии в рамках на ночном столике, Уитни криво усмехнулся, увидев на них «милую женушку» лет двадцати с чем-то рядом с семидесятилетним мужем.

В мире существует множество всевозможных видов лотереи, и далеко не все они проводятся государством.

На некоторых снимках хозяйка дома демонстрировала свои достоинства чуть ли не по максимуму, и Лютер, быстро изучив содержимое гардероба, обнаружил, что в одежде вкус у нее откровенно пошлый.

Он посмотрел на зеркало в рост, изучая затейливую резьбу на раме. Затем обследовал его края. Это была массивная, солидная штуковина, встроенная в стену — по крайней мере, так казалось со стороны, — однако Лютер знал, что в небольших углублениях, расположенных в шести дюймах от верха и низа, тщательно спрятаны петли.

Уитни снова посмотрел на себя в зеркало. У него было определенное преимущество: пару лет назад он уже видел в точности такую же цель, как эта модель в полный рост, хотя тогда и не собирался ее вскрывать. Однако не следует сбрасывать со счетов второе золотое яйцо лишь потому, что уже держишь в руке одно, а это второе золотое яйцо потянуло тысяч на пятьдесят. По прикидкам Лютера, награда, ждавшая его за этим зеркалом, должна была оказаться раз в десять больше.

Запорную систему, встроенную в резную раму зеркала, можно было бы взломать грубой силой, с помощью фомки, однако на это потребуется драгоценное время. К тому же в этом случае останутся очевидные свидетельства того, что в комнате побывал грабитель. И хотя дом должен пустовать еще несколько недель, мало ли что могло случиться. Лютер покинет «Амулет», не оставив никаких следов своего пребывания здесь. Даже по возвращении домой владельцы, возможно, еще какое-то время не станут проверять содержимое сейфа. В любом случае Уитни не было нужды идти трудным путем.

Он быстро подошел к большому телевизору у стены. Комната была обставлена как гостиная, с обитыми гобеленом креслами и большим кофейным столиком. Лютер посмотрел на три пульта дистанционного управления, лежащие на столике. Один от телевизора, второй от видеомагнитофона, а третий на девяносто процентов сократит ему сегодня работу. На всех трех имелись логотипы фирм, все внешне выглядели приблизительно одинаково, но быстрый эксперимент показал, что два пульта управляют своими соответствующими устройствами, а третий — нет.

Лютер пересек комнату, направил пульт на зеркало и нажал одинокую красную кнопку внизу. Обыкновенно это должна была бы быть команда видеомагнитофону начать запись. Но сегодня, в этой комнате, красная кнопка открыла хранилища банка единственному счастливому клиенту.

На глазах у Лютера дверь открылась, плавно и бесшумно, на не требующих обслуживания петлях. По давней привычке он положил пульт туда, где взял, достал из рюкзачка холщовый мешок и вошел в хранилище.

Проведя лучом фонарика в темноте, Лютер с удивлением обнаружил посреди помещения обитое тканью кресло, размерами чуть ли не шесть на шесть футов. На подлокотнике лежал еще один пульт дистанционного управления, в точности такой же, как и первый, — судя по всему, дополнительная мера предосторожности, предназначенная для того, чтобы случайно не запереться внутри. Только потом взгляд Лютера упал на полки вдоль стен.

Сначала в мешок отправились наличные, уложенные аккуратными пачками, затем содержимое изящных коробочек, явно не бижутерия. Лютер насчитал около двухсот тысяч долларов в облигациях на предъявителя и прочих ценных бумагах. В двух маленьких коробках лежали старинные монеты, а еще в одной — марки, в том числе одна с перевернутой вверх ногами пирамидой, увидев которую Уитни сглотнул подступивший к горлу комок. Он лишь мельком взглянул на незаполненные чеки и коробки с юридическими документами, для него совершенно бесполезными. И без того, по беглым прикидкам, у него получилось почти два миллиона, а возможно, и больше.

Лютер еще раз огляделся вокруг, следя за тем, чтобы ничего не пропустить. Стены были толстые — вероятно, огнеупорные, призванные защитить от пожара, насколько это только было в человеческих силах. Герметически помещение не закрывалось: воздух был свежим, не затхлым. Здесь можно провести несколько дней.

Лимузин быстро мчался по дороге, микроавтобус не отставал от него. Оба водителя прекрасно знали свое дело и без труда обходились без света фар.

В просторном заднем салоне лимузина сидели мужчина и две женщины, одна из которых была пьяна и старалась изо всех сил раздеть прямо здесь мужчину и раздеться самой, не обращая внимания на мягкие оборонительные действия жертвы.

Вторая женщина сидела напротив, поджав губы, упорно стараясь не обращать внимания на нелепый спектакль, включающий в себя пьяное хихиканье и обилие учащенного дыхания, однако в действительности она пристально наблюдала за всеми движениями парочки. Ее внимание было сосредоточено на большой книге, раскрытой у нее на коленях, в которой деловые записи и пометки соперничали между собой за место на страницах и признание сидящего напротив мужчины, а тот, воспользовавшись тем, что его подружка отвлеклась на время, стаскивая с себя туфли на шпильках, снова наполнил свой стакан. Его способность поглощать спиртное была просто поразительной. Он мог выпить вдвое больше того, что уже выпил за этот вечер, без каких-либо внешних признаков, без заплетающейся речи и нарушения двигательных функций, а для любого другого такая доза оказалась бы смертельной.

Помимо воли, женщина восхищалась им — его страстными увлечениями, его первобытной грубостью, глубоко запрятанной благодаря умению преподносить миру образ чистоты и силы, обыденности и в то же время величия. В него были влюблены все американские женщины, влюблены в его классически красивую внешность, бесконечную уверенность в себе, а также в то, что он представлял для всех них. А он отвечал на это всеобщее восхищение страстью, пусть и неуместной, что поражало женщину.

К сожалению, эта страсть никогда не обращалась в ее сторону, несмотря на тонкие намеки и прикосновения, задерживающиеся чуточку дольше положенного; какие только старания она не прилагала, чтобы показаться ему утром, когда она выглядит лучше всего. Пока что эта стратегия не приносила никаких результатов, но до тех пор, пока не пробьет ее час — а он непременно пробьет, повторяла себе женщина, — она будет терпеливо ждать.

Женщина выглянула в окно. Это продолжается слишком долго: ей пришлось отказаться от всего остального. Она недовольно скривила рот.

Лютер услышал, как к дому подъезжают машины. Метнувшись к окну, он проводил взглядом маленький караван; тот завернул за дом, туда, где его не будет видно со стороны шоссе. Из лимузина вышли четверо, из микроавтобуса — еще один. Лютер лихорадочно соображал, кто это может быть. Народу слишком мало, чтобы это были возвратившиеся хозяева особняка. И слишком много, если речь идет только о том, чтобы просто проведать дом. Ли́ца он различить не мог. У него мелькнула мысль, что по какой-то прихоти судьбы особняку суждено быть ограбленным дважды за одну ночь. Однако это было бы уже слишком невероятным. В данном ремесле, как и во многих других, нужно оценивать шансы. К тому же преступники не идут на дело, разодевшись в наряды, больше подходящие для светского приема.

Лютер лихорадочно соображал, слушая доносящиеся звуки, предположительно из-за дома. Ему потребовалась всего одна секунда, чтобы понять, что путь к отступлению отрезан, и составить план действий.

Схватив свою сумку, Уитни подбежал к панели сигнализации у входной двери и включил охранную систему дома, мысленно поблагодарив свою память на цифры. Затем юркнул в хранилище, тщательно закрыл за собой дверь и отступил в самый дальний угол крохотного помещения. Теперь оставалось только ждать.

Лютер мысленно проклял свое невезение: все шло так гладко… Затем он тряхнул головой, прогоняя мрачные мысли, и заставил себя дышать глубоко и ровно. Это все равно что летать на самолете. Чем дольше этим занимаешься, тем выше вероятность того, что с тобой случится какая-нибудь неприятность. Оставалось лишь надеяться на то, что у новоприбывших в дом не возникнет необходимости внести депозит в этот личный банк, в котором он сейчас обосновался.

До него донесся взрыв смеха, затем размеренный гул голосов, вместе с громким писком системы сигнализации, похожим на пронзительный рев реактивного самолета, пролетающего над самой головой. Похоже, возникло небольшое замешательство по поводу кода к охранной системе. У Лютера на лбу высыпали бисеринки пота: он явственно представил себе, как срабатывает сигнализация, после чего у полицейских возникает желание проверить на всякий случай каждый дюйм дома, начиная с этого маленького гнездышка, где он сейчас устроился…

У него мелькнула мысль: а как он поступит, когда откроется зеркальная дверь и внутрь хлынет яркий свет, не оставляя никакой надежды укрыться? Незнакомые лица, заглядывающие в хранилище, пистолеты в руках, ему зачитывают его права… Лютер едва не рассмеялся вслух. Попался в западню, словно крыса, мать твою, и бежать некуда. Он не курил уже почти тридцать лет, но сейчас ему отчаянно захотелось затянуться. Бесшумно опустив сумку на пол, Уитни медленно вытянул ноги, чтобы они не затекли.

Загремели тяжелые шаги по дубовым ступеням лестницы. Этих людей, кем бы они ни были, нисколько не волновало, знает ли кто-либо об их присутствии в доме. Лютер насчитал четырех человек, возможно, пятерых. Они повернули налево и направились в его сторону.

С легким скрипом открылась дверь в спальню. Лютер напряг память. Все свои вещи он собрал, а все чужие положил на место. Трогал он только пульт дистанционного управления и точно совместил его со свободным от пыли прямоугольником на столике. Теперь Лютер слышал голоса лишь троих человек — одного мужчины и двух женщин. Одна женщина, похоже, пьяна в хлам, вторая настроена деловито. Затем миз[2] Деловитая исчезла, дверь закрылась, но замок никто не запирал, и миз Пьяная осталась наедине с мужчиной. Где остальные? Куда подевалась миз Деловитая? Хихиканье продолжалось. Шаги приблизились к зеркалу. Лютер забился в дальний угол, надеясь на то, что кресло его скроет, но понимая, что это невозможно.

И тут ему прямо в глаза ударила вспышка света. Он едва не вскрикнул, потрясенный тем, насколько внезапно его крошечный мир перешел от кромешного мрака к ослепительному солнцу. Лютер часто заморгал, стараясь приспособиться к новому уровню освещенности; его максимально расширенные зрачки за считаные секунды сжались в точки. Однако не было никаких криков, никаких лиц, никакого оружия.

Наконец, после того как прошла целая минута, Уитни осторожно выглянул из-за кресла — и тут его ждал еще один шок. Дверь хранилища словно исчезла; он увидел перед собой эту чертову спальню. Лютер едва не отпрянул назад, но вовремя взял себя в руки. Внезапно он понял, для чего предназначалось кресло.

Уитни узнал обоих, кто находился в комнате. Женщину он уже видел сегодня, на фотографиях: это была любимая женушка, предпочитающая наряжаться как шлюха.

Мужчину Лютер узнал по совершенно другой причине; определенно, это был не хозяин дома. Потрясенный, Уитни покачал головой и медленно выдохнул. У него тряслись руки, его захлестнула волна тошноты. Поборов ее, он уставился на то, что происходило в спальне.

Дверь в хранилище служила также двухсторонним зеркалом. Поскольку снаружи горел яркий свет, а в маленьком помещении царила темнота, Лютер словно видел перед собой огромный телевизионный экран.

Затем он увидел это — и судорожно вздохнул. Бриллиантовое ожерелье на шее у женщины. Двести тысяч, на его наметанный взгляд, а быть может, и больше. Та самая безделушка, которую убирают в домашний сейф перед тем, как лечь спать. Но тут легкие Лютера снова свободно расправились — он увидел, как женщина сняла ожерелье и небрежно уронила его на пол.

Его страх отступил настолько, что он поднялся на ноги, осторожно приблизился к креслу и медленно опустился в него. Вот так же здесь сидел старик, наблюдая за тем, как его женушка развлекается с великим множеством мужчин. Судя по ее внешности, Уитни предположил, что в этом множестве были и молодые парни, прозябающие на мизерном жалованье или имеющие нелады с законом. Однако сегодняшний гость-джентльмен принадлежал к совершенно иному классу.

Лютер огляделся вокруг, прислушиваясь к звукам остальных обитателей дома. Но что на самом деле он мог? За тридцать с лишним лет активного занятия преступным ремеслом Уитни еще никогда не встречал ничего подобного, поэтому сейчас решил заняться тем единственным, что было в его силах. Пусть от полной катастрофы его отделял лишь дюйм стекла, Лютер уютно устроился в мягком кожаном кресле и стал ждать.

Глава 2

В трех кварталах от белой громады Капитолия Джек Грэм отпер входную дверь своей квартиры, бросил пальто на пол и направился прямиком к холодильнику. С банкой пива в руке плюхнулся на протертый диван в гостиной. Отпив глоток, быстро окинул взглядом крошечную комнату. Какое разительное отличие от того места, где он только что побывал… Подержав пиво во рту, Джек проглотил его. Мышцы его квадратного подбородка напряглись, затем расслабились. Ноющие мурашки сомнения медленно утихли, но они обязательно вернутся: они всегда возвращаются.

Еще один важный званый ужин с Дженнифер, которая в самое ближайшее время должна стать его женой, и ее родными и кругом светских и деловых знакомых. Судя по всему, у таких утонченных людей не бывает просто друзей, с которыми приятно провести время. Каждый человек служит определенной функции, и общий результат больше суммы отдельных слагаемых. По крайней мере, так полагалось в теории, хотя у Джека имелось на этот счет свое мнение.

Были широко представлены финансы и промышленность: громкие имена, встречавшиеся Джеку в «Уолл-стрит джорнал», прежде чем он переходил к спортивному разделу, чтобы узнать, как дела у его любимых бейсбольных и футбольных команд. Политиканы трудились в полную силу, сражаясь за будущие голоса и нынешние доллары. Для полноты картины присутствовали также вездесущие юристы, к числу которых принадлежал Джек, один-два врача, чтобы показать связь со старыми традициями, и парочка общественных деятелей, для демонстрации того, что сильные мира сего относятся с сочувствием к нуждам простого народа.

Допив пиво, Джек включил телевизор. Ботинки слетели на пол, а сорокадолларовые носки, подаренные невестой, небрежно повисли на абажуре. Если дать Дженнифер волю, она заставит его носить подтяжки за две сотни долларов и расписанные вручную галстуки. Проклятье! Джек растер пальцы на ногах, всерьез подумывая о второй банке пива. Телевизор попытался удержать его внимание, но тщетно. Смахнув с глаз густые черные волосы, Джек в тысячный раз сосредоточился на том, куда мчалась его жизнь, стремительно, словно космическая ракета.

Лимузин, принадлежащий компании Дженнифер, отвез их в особняк на северо-западной окраине Вашингтона, куда Джеку, скорее всего, придется перебраться после женитьбы: Дженнифер терпеть не могла его жилище. До свадьбы оставалось всего полгода, совсем ничего по меркам невесты, а Джек сидел у себя дома и размышлял, правильно ли он поступает.

Дженнифер Райс Болдуин обладала такой сногсшибательной красотой, что женщины смотрели на нее ничуть не реже мужчин. Вдобавок она была умна, получила блестящее образование, происходила из очень богатой семьи и была решительно настроена на то, чтобы выйти замуж за Джека. Ее отец возглавлял одну из крупнейших в стране строительных компаний. Торговые центры, офисные здания, радиостанции — он принимал участие во всем, и получалось это у него лучше, чем у кого бы то ни было. Прадедушка Дженнифер по отцовской линии принадлежал к числу промышленных магнатов Среднего Запада, а семье ее матери в свое время принадлежал солидный кусок земли в центре Бостона. Боги с раннего детства часто улыбались Дженнифер Болдуин. Среди знакомых Джека не было ни одного, кто не завидовал бы ему черной завистью.

Грэм поерзал в кресле, стараясь размять затекшее плечо. Он уже целую неделю не занимался спортом. Ростом шесть футов один дюйм[3], Джек даже в свои тридцать два года сохранял то отточенное до совершенства тело, которым обладал в старших классах школы, где он был мужчиной среди подростков практически во всех видах спорта, и в колледже, где, несмотря на гораздо более жесткую конкуренцию, входил в сборную по борьбе и даже выступал в студенческой лиге. Это сочетание привело его на юридический факультет университета штата Вирджиния, который Джек окончил одним из лучших на курсе, после чего быстро устроился работать государственным защитником[4] в уголовный суд федерального округа Колумбия.

Все до одного его однокурсники предпочли пойти юристами в крупные фирмы. Они регулярно снабжали Джека телефонами знакомых психиатров, которые помогли бы ему исцелиться от безумия. Усмехнувшись, Грэм сходил на кухню и взял вторую банку пива. В холодильнике не осталось больше ничего.

Первый год работы государственным защитником выдался очень трудным: Джек постигал, что к чему, теряя больше, чем получал. Время шло, и он переключился на более серьезные преступления. А поскольку в каждое свое дело Грэм вкладывал до последней унции всю свою молодую энергию, весь свой талант и здравый смысл, вскоре ситуация стала меняться.

И он начал серьезно проявлять себя в суде.

Джек обнаружил, что эта роль является для него естественной: он проводил перекрестные допросы так же мастерски, как в свое время бросал на толстый мат противника втрое крупнее себя. Его уважали, даже любили, насколько только можно любить юриста.

Затем Джек в силу своих служебных обязанностей познакомился с Дженнифер. Она занимала в «Болдуин энтерпрайзез» должность вице-президента, отвечающего за развитие и рыночные связи. Динамичная натура, Дженнифер в дополнение к этому умела заставить любого своего собеседника почувствовать себя значимой фигурой; она внимательно выслушивала чужое мнение, хотя и необязательно следовала ему. Поэтому в жизни ей не приходилось полагаться исключительно на собственную красоту.

Проникнув дальше сногсшибательной внешности, в Дженнифер можно было найти много чего еще. По крайней мере, так казалось. Джек не был бы мужчиной, если б не нашел Дженнифер привлекательной. А та с самого начала ясно дала понять, что это чувство взаимно. Вроде бы первоначально потрясенная тем самозабвением, с каким он защищал права обвиняемых, Дженнифер потихоньку убедила его в том, что он выполнил свой долг перед бедными, глупыми и обездоленными, и теперь пора бы подумать о себе и о будущем, и она, возможно, захочет стать частью этого будущего. Когда Джек наконец ушел из адвокатуры, в прокуратуре округа ему устроили на прощание пышный банкет, втайне радуясь избавлению от такого принципиального коллеги. Это должно было бы открыть ему глаза на то, что в Вашингтоне еще очень много бедных, глупых и обездоленных, нуждающихся в его помощи. Джек не ждал, что когда-либо еще ощутит тот восторг, который он познал, работая государственным защитником: он рассуждал, что такая пора выпадает только раз в жизни, и для него она уже завершилась. Настало время двигаться дальше; даже такие мальчики, как Джек Грэм, когда-нибудь должны взрослеть. Быть может, просто пришел его час.

Выключив телевизор, Джек схватил пакет кукурузных чипсов и отправился в спальню, перешагивая через груды грязного белья, наваленные перед дверью. Он не мог винить Дженнифер в том, что ей не нравится его дом: он был страшно неряшлив. Но его беспокоила уверенность в том, что Дженнифер не согласилась бы жить здесь, даже если б тут было безукоризненно чисто. Начнем с того, что это не тот район: да, конечно, Капитолийский холм, но не благородная его часть, даже близко не благородная.

Далее: размеры. Особняк, в котором жила сама Дженнифер, имел общую площадь не меньше пяти тысяч квадратных футов, не считая комнаты для прислуги и гаража на две машины, где стояли «Ягуар» и новенький «Рейнджровер», как будто кому-то, живущему в Вашингтоне с его закупоренными вечными пробками улицами, могла понадобиться машина, способная въехать по отвесному склону на гору высотой двадцать тысяч футов.

В квартире Джека было четыре комнаты, если считать ванную. Добравшись до спальни, он скинул с себя одежду и плюхнулся на кровать. В дальнем углу комнаты на маленькой табличке, висевшей у него в кабинете на работе до тех пор, пока ему не стало стыдно на нее смотреть, было закреплено сообщение о том, что он принят в фирму «Паттон, Шоу и Лорд». «П., Ш. и Л.» считалась в Вашингтоне ведущей юридической фирмой. Поставщики юридических услуг крупнейшим компаниям страны, в том числе компании будущего тестя Джека, что означало многомиллионные счета, благодаря ему доверенные фирме, а это, в свою очередь, гарантировало Джеку полноценное партнерство на следующем собрании. Партнерство в «Паттон, Шоу и Лорд» в среднем стоило не меньше полумиллиона долларов в год. Для Болдуинов это деньги на карманные расходы, но он не принадлежал к семье Болдуинов. По крайней мере, пока не принадлежал.

Джек натянул на себя одеяло. Теплоизоляция дома оставляла желать лучшего. Проглотив пару таблеток аспирина, он запил их остатками «Кока-колы», стоявшей на столике, после чего обвел взглядом тесную захламленную спальню. Она напомнила ему комнату, в которой он вырос. Воспоминание это было теплым, дружеским. Дома должны выглядеть обжитыми; в них должны звучать крики детей, бегающих из одной комнаты в другую в поисках новых приключений, в поисках того, что бы еще разбить и сломать.

И в этом заключалась еще одна проблема: Дженнифер ясно дала понять, что топот маленьких ножек для нее — это очень отдаленная перспектива, к тому же весьма неопределенная. Карьера в отцовской компании занимала первое и главное место у нее в голове и в сердце — быть может, порой казалось Джеку, даже более важное, чем он сам…

Перевернувшись на другой бок, он попытался закрыть глаза. Налетевший порыв ветра ударил в окно, и Грэм бросил взгляд в ту сторону. Он отвернулся, но затем с обреченным видом снова посмотрел на коробку.

В ней лежали его старые трофеи и награды, завоеванные в школе и колледже. Однако сейчас внимание его было приковано не к ним. Джек протянул было в полумраке длинную руку к фотографии в рамке, затем решил этого не делать, потом снова передумал.

Он достал фотографию. Это превратилось чуть ли не в ритуал. Ему можно было не беспокоиться о том, что его невеста когда-либо наткнется на этот принадлежащий ему предмет, потому что она категорически отказывалась задерживаться у него в спальне дольше минуты. Они с Дженнифер забирались в кровать или у нее дома — где Джек лежал на ложе, уставившись на двадцатифутовый потолок с фресками, изображающими рыцарей на конях и прекрасных дам, пока Дженнифер развлекалась верхом на нем до тех пор, пока не падала в изнеможении, после чего перекатывалась на спину, предоставляя ему возможность кончить, забравшись на нее, — или в доме ее родителей за городом, где потолки поднимались еще выше, а фрески были взяты из какой-то римской церкви XIII века, отчего Джеку казалось, что Бог неодобрительно взирает сверху на то, как его, Джека, оседлала прекрасная и совершенно голая Дженнифер Райс Болдуин, и он будет вечно гореть в аду за эти краткие мгновения плотского наслаждения.

У женщины на фотографии были шелковистые каштановые волосы, слегка вьющиеся на концах. Она улыбаясь смотрела на Джека, и тот вспомнил день, когда сделал этот снимок.

Поездка на велосипеде по отдаленным сельским районам округа Албермарл. Он только что поступил на юридический факультет; она училась на втором курсе университета имени Джефферсона. У них это было лишь третье свидание, однако им казалось, что они жили вместе всю свою жизнь.

Кейт Уитни.

Джек медленно произнес вслух это имя; его рука непроизвольно повторила изгибы ее улыбки, задержавшись на ямочке на левой щеке, придававшей лицу слегка кособокий вид. Миндалевидные скулы обрамляли изящный нос над чувственными губами. Острый подбородок прямо-таки кричал об упрямстве его обладательницы. Джек скользнул взглядом дальше по лицу и остановился на больших миндалевидных глазах, всегда искрящихся веселой проказой.

Перевернувшись на спину, Грэм поставил фотографию себе на грудь, чтобы женщина смотрела прямо на него. Он не мог не думать о Кейт, мысленно не представляя себе ее отца, его хитрую, проницательную усмешку.

Джек частенько бывал в гостях у Лютера Уитни, в маленьком неказистом доме в предместье Арлингтона, видавшем лучшие времена. Они часами пили пиво и говорили; по большей части Лютер рассказывал, а Джек слушал.

Кейт никогда не навещала своего отца, а тот не предпринимал никаких попыток с ней связаться. Джек лишь по чистой случайности узнал, кто он такой, и, несмотря на возражения Кейт, постарался поближе познакомиться с этим человеком. На лице у Кейт редко можно было увидеть что-либо, кроме улыбки, однако, говоря об отце, она никогда не улыбалась.

После того как Джек окончил университет, они с Кейт перебрались в Вашингтон, и она поступила на юридический факультет Джорджтаунского университета. Жизнь казалась полной идиллией. Кейт приходила на первые процессы Джека, когда ему приходилось бороться с дрожью в ногах и сдавленным горлом, при этом судорожно вспоминая, за каким столом полагается сидеть защитнику. Но по мере того как преступления, в которых обвинялись его клиенты, становились все более серьезными, энтузиазм Кейт угасал.

Они расстались на втором году его юридической практики.

Причины были просты: Кейт никак не могла понять, почему Джек избрал своим ремеслом защиту тех, кто преступил закон, и не желала смириться с тем, что ему нравится ее отец.

Джек прекрасно помнил последний вздох их совместной жизни: они с Кейт сидели в этой самой комнате, и он просил, умолял ее не уходить. Но она ушла, и это случилось четыре года назад. С тех пор он больше не видел ее.

Джек знал, что Кейт устроилась на работу в прокуратуру Александрии, штат Вирджиния, где, вне всякого сомнения, занималась тем, что отправляла за решетку его бывших клиентов за то, что те нарушили законы штата, ставшего для нее новой родиной. В остальном Кейт Уитни стала для него совершенно чужим человеком.

Но, лежа сейчас на кровати и глядя на ее улыбку, говорящую ему миллион вещей, которые он так и не узнал от женщины, на ком ему предстояло жениться через полгода, Джек гадал, всегда ли Кейт будет оставаться для него чужим человеком; быть может, его жизни суждено стать гораздо более сложной, чем он когда-либо предполагал…

Схватив телефон, Грэм набрал номер. Четыре гудка — и он услышал тот самый голос. В нем прозвучали нотки, которые Джек уже успел подзабыть; а может быть, они были новыми. Прозвучал сигнал, и он начал диктовать сообщение, что-то веселое, чистой воды экспромт, но затем вдруг смутился и поспешно положил трубку, чувствуя, как у него задрожали руки и участилось дыхание. Джек тряхнул головой. Господи Иисусе! Он участвовал в пяти процессах над убийцами, а сейчас трясся от страха, черт возьми, словно шестнадцатилетний юнец, собирающийся с духом, чтобы впервые в жизни пригласить девушку на свидание!

Отложив фотографию, Джек попытался представить себе, чем в эту самую минуту занимается Кейт. Вероятно, все еще сидит у себя в кабинете, размышляя над тем, сколько лет жизни отобрать у какого-нибудь бедолаги…

Затем Грэм подумал о Лютере. Где он сейчас — за чужой дверью, куда его никто не приглашал? Или уже уходит с очередным мешком финансовых радостей за спиной?

Та еще семейка — Лютер и Кейт Уитни. Такие разные и в то же время такие схожие. Двух столь целеустремленных людей Джек больше не встречал, однако устремления отца и дочери находились в разных галактиках. В тот последний вечер, после того как Кейт ушла из его жизни, Джек отправился к Лютеру, чтобы попрощаться с ним и в последний раз выпить пива. Они сидели в маленьком ухоженном садике и смотрели на ломонос и плющ, облепившие забор; запах лилий и роз лежал над ними плотным покрывалом.

Старик воспринял известие спокойно, задал несколько вопросов и пожелал Джеку счастья. Какие-то вещи просто не получаются; Лютер понимал это, как никто другой. Но, уходя от старика, Джек заметил у него в глазах влажный блеск, — и затем за этой частью его жизни закрылась дверь.

Наконец Грэм погасил свет и закрыл глаза, сознавая, что приближается новый завтрашний день. Его горшок с золотом, сказочный выигрыш, выпадающий раз в жизни, стал еще на один день ближе к реальности. Однако это не сделало его сон спокойным.

Глава 3

Наблюдая за тем, что происходило за двухсторонним зеркалом, Лютер вдруг поймал себя на мысли, что перед ним очень привлекательная пара. В данных обстоятельствах подобное заключение было абсурдным, однако от этого оно не становилось менее справедливым. Мужчина был лет сорока с небольшим, высокий, красивый, представительный. Женщина лишь совсем недавно перешагнула двадцатилетний рубеж; у нее были пышные золотистые волосы, очаровательное овальное лицо, огромные голубые глаза, в настоящий момент с любовью взиравшие на элегантную внешность мужчины. Он прикоснулся к ее гладкой щеке; она прижалась губами к его руке.

Держа два стакана, мужчина наполнил их из бутылки, которую принес с собой. Один он протянул женщине. Под звон стекла их взгляды прочно застыли друг на друге; мужчина осушил свой стакан залпом, в то время как женщина смогла отпить лишь маленький глоток. Поставив стаканы, они обнялись прямо посреди комнаты. Руки мужчины скользнули вниз по спине женщины, затем поднялись к ее обнаженным плечам. Руки и плечи у нее были загорелые, ухоженные. С чувством прижав женщину к себе, мужчина наклонился, чтобы поцеловать ее в шею.

Лютер отвел взгляд, смущенный этим глубоко личным зрелищем. Очень странное чувство для человека, над которым все еще висела угроза быть схваченным. Однако Уитни был еще не настолько стар, чтобы не оценить по достоинству нежную страсть, неспешно разворачивающуюся перед ним.

Снова подняв взгляд, он не сдержал улыбки. Теперь пара медленно кружила по комнате в танце. Мужчина, очевидно, порядком поднаторел в этом занятии, чего нельзя было сказать про его партнершу; но он мягко провел ее через ряд простых движений, и они снова оказались рядом с кроватью.

Остановившись, мужчина снова наполнил свой стакан и быстро осушил его. Бутылка опустела. Его руки снова обвили женщину, и та прильнула к нему, затем стянула с него пиджак и начала развязывать галстук. Руки мужчины нашли молнию ее платья и неторопливо направились вниз. Черное платье соскользнуло на пол, и женщина изящно шагнула из него, открывая черные трусики и чулки до бедра; но лифчика на ней не было.

У нее было такое тело, какое у тех женщин, у кого его нет, мгновенно вызывает ревность. Каждый изгиб находился именно там, где и должен был находиться. Талию ее Лютер смог бы запросто обхватить кольцом из пальцев двух рук. Женщина повернулась боком, снимая чулки, и он отметил, что груди у нее большие, округлые и полные. Ноги стройные и точеные — вероятно, вследствие ежедневных многочасовых занятий под бдительным оком личного тренера.

Мужчина быстро разделся до трусов и присел на край кровати, наблюдая за тем, как женщина не спеша стягивает с себя нижнее белье. Ее круглые упругие ягодицы показались молочно-белыми на фоне безукоризненного загара. Когда женщина полностью избавилась от одежды, лицо мужчины растянулось в улыбке. Сверкнули белоснежные, ровные и прямые зубы. Несмотря на выпитый алкоголь, глаза оставались ясными и внимательными.

Поймав на себе взгляд мужчины, женщина улыбнулась и медленно приблизилась к нему. Как только она оказалась в пределах его досягаемости, его длинные руки схватили ее, привлекая к нему. Женщина потерлась вверх и вниз о его грудь.

И снова Лютер начал отводить взгляд, больше всего мечтая о том, чтобы это зрелище поскорее закончилось и парочка покинула дом. Ему потребуется всего несколько минут на то, чтобы вернуться к своей машине, и эта ночь сохранится у него в памяти как неповторимое, пусть и потенциально опасное приключение.

Но тут он увидел, как мужчина крепко стиснул женщине ягодицы, после чего принялся хлестать по ним, снова и снова. Лютер поморщился, переживая за чужую боль; белая кровь теперь горела алым огнем. Но либо женщина была слишком пьяна и не чувствовала боль, либо ей доставляло наслаждение подобное обращение, поскольку улыбка у нее на лице не гасла. Увидев, как мужчина вонзил пальцы в нежную плоть, Лютер почувствовал, как у него внутри все сжалось в комок.

Рот мужчины заплясал у женщины на груди; та провела пальцами сквозь его густые волосы, устраивая свое тело у него между ног. Затем закрыла глаза, собирая губы в удовлетворенную улыбку, после чего запрокинула голову назад. Затем снова открыла глаза и набросилась ртом на губы мужчины.

Его пальцы поднялись вверх с ее подвергшихся насилию ягодиц и принялись нежно растирать ей спину. Затем он с силой вонзил их ей в тело, и женщина, вздрогнув, оторвалась от него. Она слабо улыбнулась, и мужчина, отпустив ее, прикоснулся пальцами к ее пальцам. Переключив свое внимание на ее грудь, он стал жадно сосать сосок. Глаза женщины снова закрылись, и ее дыхание заметно превратилось в тихий стон. Мужчина снова вернулся к ее шее. Его широко раскрытые глаза смотрели прямо туда, где сидел Лютер, не подозревая о его присутствии.

Уитни смотрел на мужчину, на эти глаза, и ему не нравилось то, что он видел. Лужицы мрака, окруженные красным, словно неведомая зловещая планета в телескопе. У него вдруг мелькнула мысль, что обнаженная женщина находится сейчас в объятиях чего-то совсем не такого нежного и любящего, как ей, вероятно, кажется.

Наконец женщина потеряла терпение и отпихнула своего возлюбленного на кровать. Ее ноги оседлали его, открыв Лютеру сзади то, что она должна была бы показывать только своему гинекологу. Женщина оседлала было мужчину, но тот вдруг в резком порыве грубо сбросил ее с себя и взобрался на нее, хватая ее ноги и задирая их вверх так, что они оказались перпендикулярны кровати.

Увидев следующее движение мужчины, Лютер застыл в кресле. Схватив женщину за шею, мужчина рывком поднял ее, засовывая ее голову себе между ног. От неожиданности женщина ахнула, лицом в каком-то дюйме от его промежности. Рассмеявшись, мужчина отшвырнул ее обратно. На мгновение оглушенная, женщина наконец слабо улыбнулась и приподнялась на локтях, а мужчина навис над ней. Одной рукой схватив свой затвердевший в эрекции член, другой он широко раздвинул женщине ноги. Та лежала смирно, готовая принять его, а он уставился на нее диким взглядом.

Но вместо того чтобы проникнуть ей между ног, мужчина схватил ее за груди и стиснул их — по-видимому, чересчур сильно, потому что Лютер наконец услышал, как женщина вскрикнула от боли и отвесила мужчине пощечину. Тот отпустил ее и, в свою очередь, дал ей затрещину, со всей силы, и Лютер увидел, как у нее в уголке рта выступила кровь, пролившаяся на полные напомаженные губы.

— Ах ты, ублюдок!

Скатившись с кровати, женщина уселась на полу, вытирая рот. От привкуса крови ее затуманенный алкоголем мозг мгновенно прояснился. Первые отчетливо произнесенные слова, услышанные Лютером за весь вечер, оглушили его увесистой кувалдой. Поднявшись с кресла, он приблизился к стеклу.

Мужчина усмехнулся. Увидев выражение его лица, Уитни застыл. Это был скорее оскал дикого зверя, готового прикончить свою жертву.

— Долбаный ублюдок, — повторила женщина, чуть тише, заплетающимся языком.

Она встала, но мужчина схватил ее за руку, выкрутил ее, и женщина упала на пол. Сев на кровать, он торжествующе посмотрел на нее.

Учащенно дыша, Лютер стоял перед стеклом, сжимая и разжимая кулаки, и продолжал наблюдать за происходящим, надеясь на то, что вот-вот вернутся остальные. Оглянувшись на пульт дистанционного управления, он снова уставился в стекло.

Женщина приподнялась на полу, медленно приходя в себя. От всех ее романтических чувств не осталось и следа. Лютер читал это по ее движениям, осторожным, расчетливым. Похоже, ее спутник не заметил перемены в ее движениях и гнева, вспыхнувшего в голубых глазах, иначе он не встал бы, протягивая ей руку. Женщина взяла ее.

Усмешка мужчины мгновенно исчезла, когда колено женщины аккуратно вонзилось ему прямо между ног, согнув его пополам и положив конец сексуальному возбуждению. Ни звука не сорвалось с его губ, помимо учащенного дыхания; он повалился на пол, а женщина схватила свои трусики и принялась их натягивать.

Поймав за щиколотку, мужчина опрокинул ее на пол. Трусики застряли где-то на уровне коленей.

— Ах ты, маленькая тварь!

Слова вырвались судорожными порывами; мужчина все еще не мог отдышаться. Не выпуская щиколотки, он потянул женщину к себе.

Та принялась лягаться, снова и снова. Ее нога с глухим стуком ударила мужчину в грудную клетку, но тот не ослабил хватку.

— Ах ты, долбаная шлюха! — пробормотал он.

Услышав прозвучавшую в его голосе угрозу, Лютер шагнул к стеклу, вскидывая руку к его гладкой поверхности, словно собираясь проникнуть сквозь нее, схватить мужчину, заставить его отступить.

Превозмогая боль, тот с трудом поднялся на ноги, и от выражения его лица у Лютера застыла кровь в жилах.

Руки мужчины стиснули женщине горло.

Ее сознание, одурманенное спиртным, снова включилось на полную передачу. Ее взгляд, теперь наполненный безотчетным ужасом, метнулся влево и вправо. Давление на шею нарастало, дышать становилось все труднее. Ее пальцы вонзились мужчине в руки, оставляя глубокие царапины.

Лютер увидел на коже у мужчины кровь, однако хватка его не ослабевала.

Женщина брыкалась и вырывалась, но ее противник, почти вдвое тяжелее, был неумолим.

Уитни снова оглянулся на пульт дистанционного управления. Он мог открыть потайную дверь и положить этому конец. Однако ноги его отказывались шевелиться. Лютер беспомощно смотрел в двухстороннее зеркало. По лбу у него струился пот; казалось, откупорились все поры его тела. Грудь его вздымалась, дыхание вырывалось краткими залпами. Он прижал обе ладони к стеклу.

Уитни перестал дышать, увидев, как взгляд женщины на мгновение застыл на ночном столике. Затем судорожным движением она схватила ножик для вскрытия конвертов и молниеносным движением полоснула мужчину по руке.

Закряхтев от боли, тот отпустил женщину и схватился за свою окровавленную руку. Какое-то жуткое мгновение он таращился на свою рану, словно не в силах поверить, что с ним произошло. Что его порезала эта женщина.

Когда мужчина снова поднял взгляд, Лютер буквально почувствовал злобное рычание, сорвавшееся у него с уст.

После чего он ударил женщину — Уитни еще никогда не приходилось видеть, чтобы какой-либо мужчина с такой силой бил женщину. Могучий кулак обрушился на нежную плоть, и из носа и рта женщины хлынула кровь.

Лютер не мог сказать, было дело в обилии поглощенной женщиной выпивки или в чем-то другом, но удар, который любого другого на ее месте изувечил бы, лишь только распалил ее. В конвульсивном порыве она поднялась на ноги и повернулась к зеркалу. Лютер увидел у нее в глазах ужас, порожденный зрелищем своей уничтоженной красоты. Широко раскрыв от изумления глаза, женщина потрогала свой распухший нос; пальцы опустились вниз и прикоснулись к шатающемуся зубу. Она превратилась в окровавленное месиво, лишившись своего главного достоинства.

Женщина снова повернулась лицом к мужчине, и Лютер увидел, как мышцы у нее напряглись так, что стали похожи на маленькие куски дерева. С молниеносной быстротой она снова вонзила ногу мужчине в промежность. Тот мгновенно обмяк, охваченный приступом тошноты. Бесполезные конечности не смогли удержать вес его тела; мужчина рухнул на пол и со стоном перекатился на спину.

Обливаясь кровью, женщина опустилась на корточки рядом с ним и вскинула высоко над головой нож. Панический ужас на ее лице сменился жаждой убийства.

Схватив пульт дистанционного управления, Лютер шагнул к двери. Его палец застыл над кнопкой.

Увидев нож, устремившийся к его груди, мужчина понял, что его жизни вот-вот наступит конец, и закричал, вкладывая в этот крик все остатки сил. И его призыв не остался неуслышанным.

Застыв на месте, Уитни перевел взгляд на распахнувшуюся настежь дверь в спальню.

В комнату ворвались двое мужчин, коротко подстриженных, в новеньких костюмах, не скрывающих внушительную мускулатуру, с пистолетами в руках. Не успел Лютер сделать и шага, как мужчины оценили ситуацию и приняли решение.

Оба пистолета выстрелили практически одновременно.

Кейт Уитни сидела у себя в кабинете, в который раз просматривая дело.

Этот тип уже четырежды отмотал срок в тюрьме; еще шесть раз его арестовывали, но дело не доходило до суда, потому что или свидетели трусили и отказывались давать показания, или их находили в мусорных баках. Это была самая настоящая ходячая бомба с часовым механизмом, готовая взорваться на следующей жертве, — и все они были женщинами.

В настоящий момент он обвинялся в убийстве, совершенном в ходе разбойного нападения и изнасилования, что по законам штата Вирджиния подходило под высшую меру. И на этот раз Кейт решила идти до конца: смертный приговор. Она еще никогда не просила высшей меры, но если кто-либо и заслуживал такого наказания, то этот тип, и присяжные не будут слишком щепетильными. С какой стати оставлять жизнь этому человеку, который с особой жестокостью отнял жизнь у девятнадцатилетней студентки колледжа, чьей единственной ошибкой было отправиться средь бела дня в торговый центр за колготками и новыми туфлями?

Кейт потерла глаза и, взяв со стола резинку, забрала волосы в хвостик. Затем обвела взглядом свой маленький, просто обставленный кабинет; повсюду громоздились папки с делами, и Кейт в миллионный раз задумалась, будет ли этому когда-либо конец. Разумеется, не будет. Разве что все станет только еще хуже, и ей остается лишь делать все, что в ее силах, чтобы хоть как-то сдержать поток крови. И начнет она с казни Роджера Симмонса-младшего, двадцати двух лет, такого закоренелого преступника, каких она еще не встречала, а за свою пока еще недолгую карьеру Кейт уже повидала их целые полчища. Она вспомнила, как Симмонс в тот день посмотрел на нее в суде. На лице у него не было ни капли раскаяния, стыда или какого-либо другого чувства. Это лицо также было лишено надежды — это наблюдение подкреплялось историей прошлого Симмонса, которая читалась как книга ужасов, описывающая детство. Но эта проблема уже не касалась Кейт. Похоже, единственная, которая ее не касалась…

Покачав головой, она взглянула на часы — уже далеко за полночь — и отправилась за новым стаканчиком кофе; сосредоточиться на работе становилось все труднее и труднее. Последний сотрудник покинул здание прокуратуры пять часов назад. Три часа назад ушла бригада уборщиц. Кейт прошла по коридору на кухню без туфель, в одних чулках. Если б Чарли Мэнсон[5] сейчас вышел из тюрьмы и снова принялся за старое, для Кейт его дело стало бы пустяковым: дилетант по сравнению с кровожадными чудовищами, разгуливающими на свободе в наши дни.

Держа в руке стаканчик кофе, Кейт вернулась к себе в кабинет и постояла, глядя на свое отражение в окне. В ее ремесле внешность не имела особого значения; черт возьми, у нее уже больше года не было мужчины. Но Кейт не могла оторвать от себя взгляд. Высокая и стройная, возможно, местами чересчур худая, но привычка пробегать каждый день по четыре мили никуда не делась, в то время как количество поглощаемых калорий неуклонно сокращалось. В основном Кейт держалась на плохом кофе и крекерах, ограничила себя всего до двух сигарет в день и надеялась, если все будет хорошо, вообще бросить курить.

Ей было стыдно за то, какому насилию она подвергала свое тело бесконечной работой и стрессом постоянных переходов от одного жуткого дела к другому; но что еще ей оставалось? Уйти, потому что она не выглядит как фотомодель с обложки глянцевого журнала? Кейт утешала себя тем, что фотомодель занимается лишь тем, чтобы двадцать четыре часа в сутки работать над собственной внешностью. Ее же работа заключается в том, чтобы тот, кто нарушил закон, кто сделал больно другим, был наказан. Она считала, что по любым критериям ее жизнь была более продуктивной.

Кейт тряхнула своей гривой; ей надо подстричься, но где взять на это время? Лицо по-прежнему практически не несло на себе следов той ноши, которая становилась все более и более непосильной. Ее двадцатидевятилетнее лицо, после четырех лет работы по девятнадцать часов в сутки и бесчисленных судебных процессов, все еще держалось. Кейт вздохнула, сознавая, что долго так продолжаться не будет. В колледже на нее оборачивались, она вызывала у людей учащенное сердцебиение и холодный пот. Но теперь, на пороге тридцатилетия, Кейт вдруг поняла: с тем, что на протяжении стольких лет она принимала как должное, над чем нередко насмехалась, скоро придется расстаться. И, как это бывает со многими вещами, которые человек принимает как должное или отбрасывает как не имеющее значения, Кейт сознавала, что ей будет остро не хватать способности одним своим появлением заставить всех умолкнуть.

То, что за последние несколько лет ее красота практически нисколько не померкла, было странным, поскольку она мало что делала для ее поддержания. Должно быть, все дело в хороших генах; ей просто повезло. Но затем Кейт вспомнила своего отца и решила, что по части генов ни о каком везении ей говорить не приходится. Ее отец — человек, промышляющий воровством и делающий вид, будто ведет нормальный образ жизни. Обманывающий всех, включая своих жену и дочь. Человек, на которого ни в чем нельзя положиться.

Сев за стол, Кейт отпила глоток горячего кофе, добавила сахара и, глядя на мистера Симмонса, принялась размешивать черные глубины своего ночного стимулятора.

Сняв трубку, она позвонила домой, чтобы проверить сообщения на автоответчике. Их было пять — два от других юристов, одно от полицейского, который должен был выступить свидетелем обвинения против мистера Симмонса, и одно от следователя, любившего звонить Кейт в самое неурочное время, по большей части с совершенно бесполезной информацией. Надо будет сменить номер телефона. В последнем же случае звонивший сразу же положил трубку. Но все-таки Кейт услышала учащенное дыхание, разобрала два-три невнятных слова. Что-то в голосе показалось ей знакомым, но она не смогла определить, что именно. Заняться людям нечем.

Горячий кофе разлился по ее жилам, зрение снова сфокусировалось. Кейт бросила взгляд на маленький книжный шкаф. На нем стояла старая фотография ее покойной матери с десятилетней Кейт. Из снимка был вырезан Лютер Уитни. Зияющая дыра рядом с матерью и дочерью. Пустота, ничто.

— О господи, твою мать!

Президент Соединенных Штатов уселся на полу, одной рукой прикрывая свое обмякшее изувеченное естество, другой сжимая нож для конвертов, считаные мгновения назад едва не ставший орудием его смерти. Теперь на ноже была уже не только его собственная кровь.

— Господи, Билл, вы ее убили, итить вас налево!

Объект этой гневной тирады нагнулся, помогая президенту, а его напарник тем временем проверил состояние женщины: обследование это было небрежным, поскольку две пули крупного калибра вышибли ей мозги.

— Прошу прощения, сэр, у нас не было времени. Я очень сожалею, сэр, что все так получилось.

Билл Бёртон уже двенадцать лет был агентом Секретной службы, а до того восемь лет прослужил в полиции штата Мэриленд, и выпущенная им пуля только что размозжила голову красивой молодой женщине. Несмотря на всю свою интенсивную подготовку, сейчас он дрожал, словно дошколенок, очнувшийся от кошмарного сна.

Ему уже приходилось убивать по долгу службы: обычная проверка на дороге, выявившая преступника. Но тогда жертвой стал четырежды судимый, имевший большой зуб на служителей закона в форме, и в руке он сжимал «Глок», намереваясь снести Бёртону голову с плеч.

Сейчас же Билл смотрел на маленькое обнаженное тело и чувствовал, что его вот-вот стошнит. Напарник Тим Коллин, увидев его состояние, схватил его за руку. Сглотнув комок в горле, Бёртон кивнул. Он как-нибудь справится.

Вдвоем они помогли подняться на ноги Алану Дж. Ричмонду, президенту Соединенных Штатов, политическому герою и вожаку молодежи и стариков, но в настоящий момент просто голому и пьяному мужчине. Президент посмотрел на них, и первоначальный ужас наконец отступил под действием спиртного.

— Она мертва?

Язык у него слегка заплетался; глаза вращались в глазницах, подобно незакрепленным камешкам.

— Так точно, сэр, — четко ответил Коллин.

Президенту требуется отвечать на любой вопрос, неважно, пьян он или нет.

Бёртон отступил в сторону. Еще раз бросив взгляд на женщину, он повернулся к президенту. Это их работа, его работа. Охранять треклятого президента. Что бы ни произошло, эта жизнь не должна оборваться — по крайней мере, не так. Его не зарежет, словно свинью, какая-то пьяная шлюха.

Президент скривил губы в некоем подобии улыбки, хотя ни Коллин, ни Бёртон не восприняли ее как таковую, и попытался встать.

— Где моя одежда?

— Здесь, сэр.

Встрепенувшись, Бёртон нагнулся, подбирая с полу одежду. Она — как и всё в этой комнате — была обильно запятнана… женщиной.

— Так, поднимите меня, черт возьми, и приведите в порядок. Я должен где-то произнести перед кем-то речь, правильно?

Президент издал пьяный смешок. Бёртон посмотрел на Коллина, Коллин посмотрел на Бёртона. Затем оба посмотрели на президента, а тот у них на глазах рухнул на кровать и отключился.

Когда прогремели выстрелы, глава президентской администрации Глория Рассел находилась в туалете на первом этаже, так далеко от той комнаты, как только смогла уйти.

Рассел уже не раз сопровождала президента в подобных похождениях, но вместо того чтобы привыкнуть к ним, она каждый раз проникалась все большим отвращением. Подумать только, ее босс, самый могущественный человек на земле, трахается со всякими падкими на знаменитостей шлюхами! Это выходило за рамки понимания Рассел, однако она почти научилась не обращать на это внимания. Почти.

Натянув колготки, Рассел схватила сумочку, распахнула дверь, пронеслась по коридору и, несмотря на высокие каблуки, взбежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Когда она достигла двери в спальню, ее остановил агент Бёртон.

— Мэм, вам лучше этого не видеть. Зрелище не из приятных.

Рассел отстранила его, но, сделав один шаг, застыла в дверях. Первой ее мыслью было бежать отсюда, вниз по лестнице, сесть в лимузин и убраться отсюда, из этого штата, из этой жалкой страны. Ей не было жалко Кристи Салливан, которой хотелось, чтобы ее трахнул президент и которая упорно шла к этой цели последние два года. Что ж, иногда человек не получает того, чего хочет; а иногда получает гораздо больше…

Взяв себя в руки, Рассел повернулась к агенту Коллину.

— Черт побери, что произошло?

Тим Коллин, молодой крепкий парень, был предан человеку, которого должен был охранять. Он был обучен умереть, защищая президента, и у него в голове не имелось никаких вопросов по поводу того, что если такой момент настанет, он сделает это. Прошло уже несколько лет с тех пор, как Коллин задержал неудавшегося убийцу на стоянке перед торговым центром, куда приехал кандидат в президенты Алан Ричмонд. Коллин уложил нападавшего на асфальт и полностью обезвредил еще до того, как тот успел достать пистолет из кармана, до того, как остальные среагировали. Для Коллина единственной задачей в жизни была охрана Алана Ричмонда.

Агенту Коллину потребовалась одна минута, чтобы изложить Рассел все обстоятельства случившегося краткими, связными фразами. Бёртон угрюмо подтвердил рассказ напарника.

— Мисс Рассел, тут вопрос стоял так: или она, или он. Другого способа положить этому конец не было.

Бёртон непроизвольно оглянулся на президента, лежавшего на кровати, абсолютно бесчувственного к окружающему миру. Агенты Секретной службы прикрыли простыней самые стратегически важные части его тела.

— Вы хотите сказать, что ничего не слышали? Никаких звуков, свидетельствующих о насилии, до… до всего этого?

Она обвела рукой царящий в спальне разгром.

Агенты переглянулись. Им доводилось слышать самые разные звуки, доносящиеся из спален, в которых находился их босс. Какие-то из них можно было посчитать свидетельствующими о насилии, другие — нет. Но раньше всё для всех заканчивалось хорошо.

— Ничего необычного, — ответил Бёртон. — Затем мы услышали крик президента и вошли в комнату. Нож находился дюймах в трех от его груди. Единственным достаточно быстрым средством остановить женщину была пуля.

Он стоял, вытянувшись в струнку, и смотрел Рассел прямо в глаза. Они с Коллином сделали то, что должны были сделать, и не этой женщине говорить им, что они были не правы. Никто не сможет их ни в чем обвинить.

— В комнате был нож, черт побери? — Рассел изумленно посмотрела на него.

— Будь моя воля, президент не отправлялся бы на эти… на эти маленькие экскурсии. В половине случаев он не дает нам возможность осуществить предварительную проверку. Мы не смогли осмотреть комнату. — Бёртон посмотрел ей в лицо. — Он… президент, мэм, — добавил он, оправдываясь.

И для Рассел, как правило, это действительно все оправдывало, о чем прекрасно знал Бёртон.

Глория Рассел обвела взглядом комнату, внимательно осматривая обстановку. Она была известным на всю страну профессором политологии в Стэнфордском университете, до того как откликнуться на призыв Алана Ричмонда помочь ему в борьбе за президентское кресло. Он обладал таким мощным напором, что каждому хотелось вскочить в его поезд.

В настоящий момент Рассел возглавляла администрацию президента, и ходили разговоры, что она станет государственным секретарем, если Ричмонда переизберут на второй срок, что, никто не сомневался, можно было считать делом решенным. Как знать, быть может, образуется тандем Ричмонд — Рассел… Они блестяще дополняли друг друга. Она — стратег, он — закаленный политический боец. С каждым днем будущее становилось все более светлым. Но теперь?.. На руках у Рассел были труп и пьяный президент, в доме, который должен пустовать.

У нее возникло такое ощущение, будто скорый поезд, шедший на полной скорости, вдруг резко затормозил. Но затем мозг снова включился. Только не из-за этой никчемной шлюхи. Ни за что!

Бёртон зашевелился, привлекая к себе внимание.

— Мэм, мне вызвать полицию?

Рассел посмотрела на него так, будто он сошел с ума.

— Бёртон, позвольте напомнить: ваша работа заключается в том, чтобы защищать интересы президента, всегда и во всем, и ничто — абсолютно ничто… не может иметь больший приоритет. Это понятно?

— Мэм, леди мертва. Полагаю, мы…

— Совершенно верно. Вы с Коллином застрелили эту женщину, и она мертва.

Сорвавшись с уст Рассел, слова повисли в воздухе. Коллин сжал и разжал пальцы правой руки, непроизвольно потянувшейся к кобуре с пистолетом, и посмотрел на покойную миссис Салливан так, словно надеялся оживить ее усилием воли.

Расправив свои широченные плечи, Бёртон придвинулся на дюйм ближе к Рассел, чтобы максимально подчеркнуть значительную разницу в росте.

— Если б мы не выстрелили, президент был бы мертв. Это наша работа. Следить за тем, чтобы президент был здоров и невредим.

— Опять-таки совершенно верно, Бёртон. И теперь, после того как вы предотвратили смерть президента, каким образом вы собираетесь объяснить полиции, жене президента и своему начальству, адвокатам, журналистам и Конгрессу, финансовым рынкам, всей стране и всему остальному миру, черт бы его побрал, почему президент оказался здесь? Чем он здесь занимался? И какие обстоятельства привели к тому, что вам с агентом Коллином пришлось застрелить жену одного из самых богатых и влиятельных людей Соединенных Штатов? Потому что если вы вызовете полицию, если вы вызовете кого бы то ни было, именно этим вам и придется заниматься. Итак, если вы готовы принять на себя полную ответственность за подобные действия… вот телефон, снимайте трубку и звоните в полицию.

Лицо Бёртона поменяло цвет. Он отступил на шаг, почувствовав, что теперь от его физических габаритов больше нет никакого толка. Коллин застыл, наблюдая за противостоянием. Ему еще никогда не приходилось видеть, чтобы кто-либо разговаривал так с Биллом Бёртоном. Верзила мог запросто свернуть Рассел шею одним ленивым движением своей руки.

Бёртон снова посмотрел на труп. Как объяснить случившееся так, чтобы всем было хорошо? Ответ прост: это невозможно.

Рассел внимательно следила за его лицом. Бёртон снова повернулся к ней. Теперь он уже избегал встречи взглядами. Рассел одержала победу. Снисходительно усмехнувшись, она кивнула. Теперь парадом командовала она.

— Идите сварите кофе, целый кофейник, — приказала Рассел Бёртону, на мгновение насладившись тем, что они поменялись ролями. — А затем оставайтесь у входной двери на тот случай, если к нам вдруг пожалуют поздние гости. А вы, Коллин, сходите к микроавтобусу и переговорите с Джонсоном и Варни. Обо всем этом ничего им не говорите. Покамест скажите только, что произошел несчастный случай, но президент в порядке. И всё. Они должны быть наготове. Понятно? Как только вы мне понадобитесь, я дам вам знать. Мне нужно все это хорошенько обдумать.

Кивнув, Бёртон и Коллин вышли. Оба были обучены беспрекословно выполнять приказы, особенно отданные столь повелительным тоном. И Бёртон больше не хотел брать на себя ответственность. Ни за какие деньги!

Лютер не шелохнулся с тех самых пор, как выстрелы размозжили женщине голову. Ему было страшно. Первое потрясение наконец прошло, но он ловил себя на том, что его взгляд неудержимо тянуло к полу и тому, что еще совсем недавно было живым, дышащим человеческим существом. За всю свою преступную жизнь Лютер лишь однажды видел смерть другого человека. Один педофил, отбывающий уже третий срок, напоролся на финку с четырехдюймовым лезвием, которую держал в руке его сокамерник, неодобрительно относившийся к подобным занятиям. Однако сейчас Уитни захлестнули чувства совсем иного рода, как будто он был единственным пассажиром корабля, зашедшего в чужеземную гавань. Вокруг Лютер не видел ничего знакомого и привычного. Любой шум мог обернуться для него катастрофой, но он медленно опустился в кресло, опасаясь, что ноги не выдержат вес его тела.

Лютер наблюдал за тем, как Рассел пересекла комнату и склонилась над мертвой женщиной, но не притронулась к ней. Затем она подняла нож, взяв его за кончик лезвия носовым платком, который достала из кармана, и долго пристально смотрела на этот предмет, едва не оборвавший жизнь ее босса и сыгравший важную роль в том, чтобы оборвать жизнь другого человека. Осторожно положив нож в свою кожаную сумочку, она убрала платок в карман, после чего мельком взглянула на изуродованную плоть, которая еще недавно была Кристиной Салливан.

Помимо воли Рассел восхищалась тем, как Ричмонд подходил к этим внеурочным занятиям. Все его «подруги» были женщины состоятельные, занимающие высокое положение в обществе, и все были замужем. Этим обеспечивалось то, что информация о его развратном поведении не просочится в «желтую» прессу. Женщины, с которыми он спал, от раскрытия его похождений теряли не меньше, чем он, а то и больше, и они прекрасно это сознавали.

И средства массовой информации… Рассел усмехнулась. В наши дни президент постоянно находился под бдительным оком. Он не мог помочиться, выкурить сигару или рыгнуть без того, чтобы это не становилось известно широкой общественности в мельчайших подробностях. По крайней мере, так считала сама общественность. И это убеждение основывалось в основном на переоценке возможностей прессы и ее способности вытаскивать на свет божий самые сокровенные детали. Но общественность никак не могла понять, что, хотя за последние десятилетия президентская администрация и лишилась частично своего бесконечного могущества, так как проблемы беспокойного мира переросли границы способностей любого человека в одиночку справляться с ними, президент был окружен абсолютно преданными людьми, блестяще выполняющими свою работу. Людьми, чьи профессиональные навыки по части проведения тайных операций не шли ни в какое сравнение с потугами самодовольных изнеженных журналистов, чье представление о распутывании сенсации ограничивалось якобы коварными вопросами конгрессмену, готовому говорить о чем угодно ради того, чтобы быть упомянутым в вечерних новостях. Реальность заключалась в том, что президент Алан Ричмонд мог свободно перемещаться куда угодно, не опасаясь, что кому бы то ни было удастся проследить за его местонахождением. При желании он даже мог бы сколь угодно долго скрываться от внимания общественности, хотя это явилось бы полной противоположностью того, к чему должен стремиться успешный политик. И это обеспечивала одна-единственная служба.

Секретная служба. Лучшие из лучших. Что эта элитная группа уже многие годы доказывала снова и снова, как это было и при подготовке последнего маленького приключения президента.

Около полудня Кристина Салливан вышла из салона красоты в центре Вашингтона. Пройдя пешком квартал, она зашла в подъезд жилого здания и через тридцать секунд вышла обратно, облаченная в длинный плащ с капюшоном, который достала из сумки. Большие черные очки скрыли ее глаза. Салливан прошла пешком еще несколько кварталов, рассеянно глядя в витрины, после чего проехала несколько остановок по красной ветке метро. Выйдя из метро, прошла еще два квартала и скрылась в переулке между двумя зданиями, подготовленными к сносу. Через две минуты из переулка выехала машина с тонированными стеклами. Управлял ею Коллин. Кристи Салливан сидела сзади. Она оставалась в надежном месте вместе с Биллом Бёртоном до тех пор, пока вечером к ней не присоединился освободившийся от дел президент.

Поместье Салливанов было выбрано для намеченной интерлюдии, потому что, по иронии судьбы, никому и в голову не пришло бы искать Кристи в ее загородном особняке. И Рассел знала, что там абсолютно никого нет, а охранная система никак не помешает планам.

Сев в кресло, Глория Рассел закрыла глаза. Да, вместе с ней в доме два самых толковых сотрудника Секретной службы. И впервые это обстоятельство вызывало тревогу главы президентской администрации. Четверо агентов, сопровождавших сегодня ночью ее и президента, были отобраны из примерно ста человек, составляющих президентскую охрану, лично президентом специально для подобного рода приключений. Это были люди опытные, бесконечно преданные. Они заботились о президенте и держали язык за зубами, чего бы от них ни просили. До сегодняшнего дня увлечение президента Ричмонда замужними женщинами не порождало никаких из ряда вон выходящих проблем. Однако события этой ночи, несомненно, поставили все под угрозу. Покачав головой, Рассел усилием воли сосредоточилась на составлении плана действий.

Лютер изучал это лицо. Умное, привлекательное, но также очень жесткое. Можно было буквально видеть ход мыслей по тому, как попеременно морщился и расслаблялся ее лоб. Время шло, а Глория Рассел сидела не шелохнувшись. Наконец она открыла глаза и обвела взглядом спальню, не упуская никаких подробностей.

Уитни непроизвольно отпрянул назад, когда этот взгляд скользнул по нему, подобно лучу прожектора по тюремному двору. Наконец глаза Рассел дошли до кровати и остановились. Она долго смотрела на спящего мужчину, и у нее на лице появилось выражение, которое Лютер не смог определить. Это было нечто среднее между улыбкой и гримасой.

Встав, Рассел подошла к кровати и посмотрела на мужчину. Человек для народа — по крайней мере, так думают люди. Человек на века. В настоящий момент Алан Ричмонд совсем не казался великим. Его тело наполовину лежало на кровати, раздвинутые ноги свисали, едва не доставая до пола: мягко сказать, весьма неловкая поза для совершенно голого человека. Рассел скользнула взглядом по телу президента, задерживаясь в определенных местах, что невероятно поразило Лютера, учитывая то, что лежало на полу. До того как Глория Рассел вошла в комнату и схлестнулась с Бёртоном, Лютер ждал, что вот-вот послышатся сирены, а он будет сидеть и смотреть, как повсюду копошатся полицейские и следователи, судебно-медицинские эксперты и даже политтехнологи; и перед домом выстроится длинная вереница машин. Однако у этой женщины, по-видимому, были другие планы.

Лютер видел Глорию Рассел по Си-эн-эн и основным сетевым телеканалам, и несчетное число раз в газетах. Она обладала примечательной внешностью. Длинный орлиный нос расположился между высокими скулами — подарок предка из числа индейцев-чероки. Прямые черные, как смоль, волосы заканчивались у плеч. Большие глаза обладали такой густой синевой, что напоминали океанские глубины — два омута, таящие опасность для беспечных и неосторожных.

Лютер осторожно повернулся в кресле. Наблюдать за тем, как эта женщина перед величественным камином в Белом доме с важным видом вещает о текущих политических проблемах — это одно. Наблюдать же за тем, как она ходит по комнате с трупом и осматривает пьяного голого мужчину, предводителя всего Свободного Мира, — это совершенно другое. У Лютера не было ни малейшего желания продолжать смотреть этот спектакль, но он не мог оторвать от него глаз.

Бросив взгляд на дверь, Рассел торопливо пересекла комнату, достала носовой платок, закрыла дверь и заперла ее. После чего быстро вернулась назад и снова уставилась на президента. Протянула к нему руку, и Лютер застыл, предвкушая что-то нехорошее, но Рассел лишь погладила президента по лицу. Уитни расслабился было, но тотчас же снова напрягся, увидев, как ее рука спустилась по его груди, задержавшись ненадолго в густых волосах, затем скользнула еще ниже на плоский живот, равномерно вздымающийся и опускающийся в глубоком сне.

После чего рука Рассел двинулась еще дальше, медленно стаскивая одеяло и роняя его на пол. Достигнув промежности, рука остановилась там. Снова оглянувшись на дверь, Рассел опустилась на колени перед президентом. Тут уж Лютер был вынужден зажмуриться. Он не разделял эти своеобразные зрительские предпочтения владельца особняка.

Прошло несколько долгих минут, и наконец Лютер открыл глаза. Глория Рассел уже стянула с себя колготки и аккуратно положила их в кресло. После чего осторожно забралась на спящего президента.

Лютер снова закрыл глаза. У него мелькнула мысль — будет ли слышен скрип кровати внизу. Вероятно, не будет, потому что дом очень большой. А если и будет, что смогут сделать агенты Секретной службы?

Десять минут спустя Лютер услышал громкий непроизвольный вздох мужчины, затем тихий стон женщины. Но он не открывал глаза. Сам не зная почему. Наверное, все дело было в сочетании первобытного страха и отвращения, вызванного неуважением по отношению к мертвой женщине.

Когда Лютер наконец открыл глаза, Рассел пристально смотрела прямо на него. У него на мгновение остановилось сердце, но затем мозг успокоил его, что все в порядке. Рассел быстро натянула колготки, затем уверенными, ровными движениями поправила помаду на губах, глядя на себя в зеркало.

С лица у нее не сходила улыбка; щеки раскраснелись. Внешне она словно помолодела. Лютер бросил взгляд на президента. Тот снова погрузился в глубокий сон; последние двадцать минут, вероятно, отложились у него в сознании как необычайно реалистичное приятное сновидение. Лютер снова посмотрел на Рассел.

Ему было не по себе от того, что эта женщина улыбалась ему в комнате смерти, не подозревая о том, что он здесь. В ее взгляде была власть. И еще одно выражение, которое Лютер уже видел в этой комнате. Эта женщина также была крайне опасна.

— Мне нужно, чтобы все это место было тщательно вычищено, за исключением вот этого. — Рассел указала на покойную миссис Салливан. — Так, подождите. Вероятно, он наследил на ней повсюду. Бёртон, необходимо осмотреть каждый дюйм ее тела и убрать все постороннее. После чего оденьте ее.

Надев перчатки, Бёртон приступил к выполнению приказа.

Коллин сидел рядом с президентом, вливая ему в рот очередную чашку кофе. Кофеин поможет рассеять похмелье, но лишь время полностью очистит сознание. Подсев к президенту, Рассел взяла его руку. Теперь он уже был полностью одет, хотя волосы и оставались растрепанными. Рука у него болела, но Коллин, как мог, перебинтовал ее. Президент обладал отменным здоровьем; скоро все бесследно заживет.

— Господин президент! Алан! Алан!

Схватив президента за голову, Рассел повернула его лицом к себе.

Почувствовал ли он то, что она с ним сделала? Глория в этом сомневалась. Сегодня вечером Алану Ричмонду так отчаянно хотелось совокупиться. Хотелось проникнуть в женское чрево. Она отдала ему свое тело, не задавая никаких вопросов. Формально совершила изнасилование. Впрочем, Рассел была уверена в том, что многие мужчины мечтали бы о подобном насилии. И неважно, что у президента не останется в памяти это событие, принесенная ею жертва. Но он, черт возьми, непременно узнает о том, что она собиралась сделать ради него сейчас.

Взгляд президента то фокусировался, то снова становился рассеянным. Коллин растирал ему шею. Президент приходил в себя. Рассел взглянула на часы. Два часа ночи. Им пора возвращаться. Она похлопала президента по лицу, не сильно, но так, чтобы привлечь его внимание. Коллин напрягся. Господи, какие же эти ребята ограниченные!

— Алан, у вас был с ней секс?

— Чего…

— У вас был с ней секс?

— Чего… Нет. Не думаю. Не пом…

— Дайте ему еще кофе, если потребуется, силой влейте в горло, но он должен протрезветь.

Кивнув, Коллин принялся за работу. Рассел подошла к Бёртону. Его руки в перчатках умело изучали каждый дюйм тела покойной миссис Салливан.

Бёртону в прошлом не раз приходилось принимать участие в полицейских расследованиях. Он знал, что именно ищут следователи и где они это ищут. Бёртон даже представить себе не мог, что когда-либо воспользуется этими знаниями, чтобы помешать следствию; но, с другой стороны, он также не мог себе представить, что когда-либо произойдет нечто подобное.

Агент обвел взглядом комнату, мысленно определяя, какие зоны нужно будет осмотреть, какими еще помещениями они пользовались. Со следами на шее женщины и с другими микрочастицами, вне всякого сомнения, проникшими в ее кожу, ничего нельзя поделать. Эксперт-криминалист обнаружит их, что бы ни сделал Бёртон. Однако реально проследить связь с президентом не получится, если только полиция не определит его как подозреваемого, что выходило за рамки возможного.

Загадку нестыковки попытки удушения миниатюрной женщины со смертью вследствие огнестрельного ранения придется оставить полицейским следователям. Пусть проявят свое воображение.

Снова переключив свое внимание на убитую, Бёртон начал осторожно натягивать на нее нижнее белье, но тут почувствовал, как его тронули за плечо.

— Осмотрите ее.

Подняв взгляд, Бёртон начал было что-то говорить.

— Осмотрите ее!

Рассел выгнула брови дугой. Агент уже миллион раз видел это выражение, обращенное к сотрудникам Белого дома. Все они жутко ее боялись. Сам Бёртон не боялся Рассел, но у него хватало ума прикрывать свою задницу, когда она оказывалась поблизости. Он медленно сделал то, что ему приказали. После чего уложил тело в точности так, как оно упало. Вместо ответа просто покачал головой.

— Вы уверены?

В голосе Рассел прозвучало сомнение, хотя по своему краткому эпизоду с президентом она поняла, что тот, по всей вероятности, не проникал в эту женщину, а если и проникал, то не кончил. Но могли остаться какие-либо следы. Просто жуть берет, сколько всего можно определить в наши дни по самым крохотным крупицам…

— Я вам не гинеколог, черт возьми! Я ничего не увидел, а если б что-нибудь было, думаю, я увидел бы, но я не ношу с собой микроскоп!

Рассел была вынуждена пропустить это мимо ушей. Еще так много нужно сделать, а времени в обрез…

— Джонсон и Варни ничего не сказали?

Коллин оглянулся на президента, глотающего четвертую чашку кофе.

— Они гадают, что произошло, если вы это имели в виду.

— Вы им ничего не…

— Я сказал им только то, что сказали вы, мэм, и больше ничего. — Коллин посмотрел ей в глаза. — Они отличные ребята, мисс Рассел. Они вместе с президентом с самого начала кампании. И не сделают ничего такого, что сможет ему навредить, понятно?

Рассел наградила его улыбкой. Симпатичный парень и, что гораздо важнее, преданный боец личной гвардии президента; он будет ей очень полезен. А вот с Бёртоном, возможно, возникнут проблемы. Но у нее есть сильный козырь: это Коллин и Бёртон нажали на спусковые крючки. Возможно, по долгу службы, но на самом деле кто может знать? Итог: оба они во всем этом по самые уши.

Лютер завороженно наблюдал за происходящим, и в данных обстоятельствах ему было стыдно за это. Определенно, эти люди знали свое дело: они действовали методично, тщательно, продуманно, ничего не упуская из виду. На самом деле, преданные служители закона и профессиональные преступники не так уж отличаются друг от друга. Навыки, техника во многом схожи, только цель разная; но ведь именно в цели все различие, правильно?

Женщина, теперь уже полностью одетая, лежала в точности там же, где упала. Коллин заканчивал возиться с ее ногтями. Под каждый был впрыснут какой-то раствор, после чего маленькое отсасывающее устройство удалило все следы кожи и прочих инкриминирующих остатков.

Кровать перестелили чистым бельем; простыни с обличительными уликами уже были упакованы в мешок для последующего уничтожения в печи. Коллин также осмотрел первый этаж. Все то, к чему прикасался хоть кто-либо из них, было начисто вытерто, за исключением одного объекта. В настоящий момент Бёртон пылесосил ковер; он уйдет последним, пятясь назад, тщательно уничтожая за собой все следы.

До этого Лютер наблюдал за тем, как агенты разорили комнату. Осознав, какую цель они преследуют, он, помимо воли, улыбнулся. Ограбление. Ожерелье отправилось в сумку, вместе с изобилием перстней и колец. Агенты постарались представить все так, будто женщина застала в доме грабителя, а тот убил ее; при этом они не подозревали о том, что настоящий грабитель внимательно смотрел и слушал все, что они делают.

Свидетель!

Лютеру еще никогда не доводилось быть свидетелем ограбления, если не считать тех, которые совершил он сам. Преступники терпеть не могут свидетелей. Если эти люди узнают о том, что он здесь, они убьют его; в этом можно не сомневаться. Пожилой преступник, трижды судимый, — незначительная жертва ради Лидера Народа.

Президент, все еще не протрезвевший окончательно, с помощью Бёртона медленно покинул комнату. Рассел проводила их взглядом. Она не видела, что Коллин лихорадочно обыскивает комнату. Наконец его зоркий взгляд упал на сумочку Рассел, лежащую на ночном столике. Из нее примерно на дюйм торчала рукоятка ножа для конвертов. С помощью полиэтиленового пакета Коллин быстро вытащил ножик и приготовился его вытереть. Лютер непроизвольно вздрогнул, увидев, как Рассел подскочила к Коллину и схватила его за руку.

— Не делайте этого!

Коллин был не такой сообразительный, как его напарник, и определенно не был ровней Рассел. Он пришел в недоумение.

— Его отпечатки тут повсюду, мэм. И ее тоже, плюс кое-что другое, если вы понимаете, что я хочу сказать, — это же кожа, она пропиталась насквозь.

— Агент Коллин, президент пригласил меня к себе в команду, чтобы я определяла его стратегию и тактику. То, что вам кажется очевидным решением, на мой взгляд, требует тщательного обдумывания. До тех пор пока этот анализ не будет завершен, вы не вытрете этот предмет. Вы уберете его в надлежащий контейнер и передадите мне.

Коллин начал было возражать, но умолк, увидев угрожающий взгляд Рассел. Послушно убрав нож в пакет, он протянул его главе администрации.

— Пожалуйста, мисс Рассел, будьте с ним осторожны.

— Тим, я всегда осторожна.

Она вознаградила его еще одной улыбкой. Коллин улыбнулся в ответ. Она еще никогда не называла его по имени; он даже сомневался, знает ли она его. Также Коллин отметил, и не в первый раз, что глава президентской администрации — очень привлекательная женщина.

— Да, мэм. — Он начал собирать свое снаряжение.

— Тим!

Коллин оглянулся. Рассел подошла к нему, потупившись, затем встретилась с ним взглядом и заговорила тихим голосом; Коллин почувствовал, что она смущена.

— Тим, мы имеем дело с уникальной ситуацией. Мне необходимо разобраться, что к чему. Вы понимаете?

— Да уж, ситуация действительно уникальная. — Коллин кивнул. — Я до смерти перепугался, увидев лезвие, готовое вонзиться в грудь президенту.

Рассел прикоснулась к его руке. Ее длинные ногти были безупречно ухоженными. Она подняла пакет с ножом.

— Тим, это должно остаться между нами. Хорошо? Ни слова президенту. И даже Бёртону.

— Я не знаю…

Рассел схватила его за руку.

— Тим, мне действительно необходима ваша поддержка. Президент даже не догадывается о случившемся, а Бёртон, как мне кажется, в настоящий момент смотрит на все чересчур рационально. Мне нужен человек, на которого я могу положиться. Мне нужны вы, Тим. Это чрезвычайно важно. Вы ведь всё понимаете, правда? Я не просила бы вас, если б сомневалась в том, что вы справитесь.

Коллин улыбнулся, услышав этот комплимент, затем посмотрел ей в глаза.

— Хорошо, мисс Рассел. Как скажете.

Он закончил собирать свои вещи, и Глория посмотрела на окровавленный семидюймовый кусок стали, едва не положивший конец ее политическим чаяниям. Если б президента убили, отмазаться не удалось бы. Мерзкое слово — «отмазаться», но часто необходимое в мире высокой политики. Рассел непроизвольно поежилась, мысленно представив газетные заголовки. «Президент обнаружен убитым в спальне в доме близкого друга. Жена арестована за убийство. Партийные лидеры винят в случившемся главу президентской администрации Глорию Рассел». Но этого не произошло. И никогда не произойдет.

Предмет, который она держала сейчас в руке, стоил больше, чем целая гора оружейного плутония, больше, чем вся нефть, добываемая Саудовской Аравией.

Обладая этим, как знать, на какие можно нацелиться высоты? Быть может, даже тандем Рассел — Ричмонд? Возможности открывались просто безграничные.

Улыбнувшись, она убрала пакет в сумочку.

Услышав крик, Лютер резко повернул голову. В шее стрельнула острая боль, и он едва не вскрикнул.

Президент вбежал в спальню. Глаза у него были широко раскрыты, он все еще оставался наполовину пьян. Воспоминания последних нескольких часов вернулись подобно приземлившемуся ему на голову «Боингу-747».

Следом за ним прибежал Бёртон. Президент бросился к телу; Рассел уронила сумочку на ночной столик, и они с Коллином встретили его на полпути.

— Проклятье! Она мертва! Я ее убил! Боже милосердный, помоги мне! Я ее убил!

Президент кричал, плакал, потом снова кричал. Он попытался протиснуться сквозь вставшую перед ним стену, но у него не хватило сил. Бёртон тянул его сзади.

Затем в конвульсивном порыве Ричмонд вырвался и, пробежав через комнату, налетел на стену и откатился к ночному столику. После чего президент Соединенных Штатов свернулся на полу в комок, жалобно всхлипывая, рядом с женщиной, с которой он сегодня ночью намеревался заняться любовью.

Лютер с отвращением смотрел на все это. Затем потер шею и медленно покачал головой. Невероятность событий всей этой ночи становилась просто невыносимой.

Президент медленно уселся на полу. Похоже, Бёртон испытывал то же самое, что и Лютер, но он ничего не сказал. Коллин посмотрел на Рассел, ожидая распоряжений. Поймав его взгляд, та бесцеремонно приняла бразды правления на себя.

— Глория!

— Да, Алан?

Лютер обратил внимание, как Рассел смотрела на нож. И сейчас он понял то, о чем в этой комнате больше никто не догадывался.

— Все будет хорошо? Глория, сделай так, чтобы все было хорошо. Пожалуйста… О Глория!

Рассел обнадеживающе положила руку ему на плечо, как уже делала на протяжении сотен тысяч миль избирательной кампании.

— Всё под контролем, Алан. Я всё держу под контролем.

Президент еще недостаточно протрезвел, чтобы уловить скрытый смысл ее слов, но Рассел в действительности было все равно.

Тронув наушник в ухе, Бёртон внимательно выслушал то, что ему сказали, и повернулся к Рассел.

— Нам лучше поскорее убраться отсюда ко всем чертям. Варни только что заметил приближающуюся патрульную машину.

— Сигнализация?.. — озадаченно спросила Рассел.

Бёртон покачал головой.

— Скорее всего, это просто обычная проверка, но если охранники что-либо заметят…

Ему не нужно было ничего добавлять.

Лучшей маскировкой в этой земле богачей был лимузин. Рассел поблагодарила Бога за то, что для этих маленьких приключений всегда использовала взятые напрокат лимузины без водителей. Имена во всех документах были вымышленными, оплата и залог производились наличными, машина забиралась на стоянке и там же оставлялась. Никто не видел никаких лиц. Салон машины подвергнут стерильной обработке. Эта ниточка, даже если полиция за нее когда-либо ухватится, что было крайне сомнительно, приведет в тупик.

— Уходим! — Рассел потихоньку начинала паниковать.

Президенту помогли встать. Рассел пошла рядом с ним. Коллин схватил сумки. И вдруг застыл на месте.

Лютер с трудом сглотнул подкативший к горлу клубок.

Вернувшись, агент взял с ночного столика сумочку Рассел и направился к двери.

Бёртон включил портативный пылесос, завершил обработку комнаты, погасил свет и закрыл дверь.

Мир Лютера вернулся к непроницаемому мраку.

Впервые он остался в комнате наедине с мертвой женщиной. Остальные, судя по всему, привыкли к лежащему на полу окровавленному телу — ходили вокруг, переступали через него, не отдавая себе отчета, словно это был какой-то неодушевленный предмет. Но Лютер не успел привыкнуть к тому, что меньше чем в восьми шагах от него была смерть.

Он больше не видел заляпанную кровью одежду и безжизненное тело в ней, но знал, что все это никуда не делось. «Подлая богатая стерва» — такой, вероятно, будет неофициальная эпитафия хозяйке дома. Да, она действительно обманывала своего мужа, хотя тому, похоже, не было до этого особого дела. Но она не заслужила подобной смерти. Он убил бы ее, тут не было никаких вопросов. Если б не ее стремительная контратака, президент совершил бы убийство.

Агентов Секретной службы ни в чем нельзя было винить. Это их работа, и они ее выполнили. В пылу своих чувств женщина вздумала убить не того человека. Возможно, так оно было и к лучшему. Если б ее рука была чуть быстрее или реакция агентов оказалась чуть более медленной, ей, вероятно, пришлось бы провести остаток своих дней в тюрьме. А может быть, за убийство президента ей вынесли бы смертный приговор…

Лютер опустился в кресло. Ноги у него стали ватными. Усилием воли он заставил себя расслабиться. Скоро ему придется убираться отсюда ко всем чертям. Он должен был приготовиться к бегству.

Ему предстояло многое продумать, учитывая то, что эти люди непроизвольно сделали Лютера Уитни главным подозреваемым в этом гнусном и жестоком преступлении. Богатство жертвы вынудит правоохранительные органы бросить колоссальные силы на поиски злодея. Но никому и в голову не придет искать ответ по адресу Пенсильвания-авеню, 1600[6]. Поиски будут вестись повсюду, но не там, и, несмотря на тщательные приготовления, предпринятые Лютером, вполне возможно, полиция выйдет на его след. Он хороший, очень хороший знаток своего дела, однако ему еще никогда не приходилось иметь дело с теми силами, которые будут задействованы для раскрытия этого преступления.

Лютер быстро прогнал в памяти весь свой план, приведший к событиям этой ночи. Очевидных дыр он в нем не нашел, но по большей части подводят как раз не совсем очевидные. Уитни сглотнул комок в горле, сжал и разжал кулаки, вытянул ноги, стараясь успокоиться. Проблемы необходимо решать по очереди. Он до сих пор еще не покинул этот дом. Может случиться много чего плохого, и одна-две вещи несомненно случатся.

Надо выждать еще две минуты. Лютер принялся отсчитывать в голове секунды, мысленно представляя себе, как эти люди рассаживаются по машинам. Вероятно, они тронутся только после того, как убедятся, что патрульная машина уехала.

Лютер осторожно открыл свою сумку. Внутри лежала значительная часть содержимого потайной комнаты. Он едва не забыл, что пришел сюда красть — и совершил кражу. Его машина в доброй четверти мили отсюда. Лютер поблагодарил Бога за то, что столько лет назад бросил курить. Сейчас ему потребуются все силы его легких. Сколько агентов Секретной службы тут было? По меньшей мере четверо. Проклятье!

Зеркальная дверь медленно открылась, и Лютер шагнул в спальню. Еще раз нажав кнопку на пульте дистанционного управления, он дождался, когда дверь начнет закрываться, и бросил пульт на кресло.

Затем посмотрел на окно. Он заранее подготовил альтернативный путь отхода через этот проем. У него в сумке лежала смотанная нейлоновая веревка длиной сто футов, очень прочная, с узлами через каждые шесть дюймов.

Лютер по большой дуге обошел вокруг тела, следя за тем, чтобы не вступить в алые пятна, расположение которых он тщательно запрограммировал в памяти. Он лишь мельком оглянулся на останки Кристины Салливан. Ее жизнь не вернуть. Теперь ему нужно было думать о том, как сохранить свою собственную.

Уитни потребовалось всего несколько секунд на то, чтобы добраться до ночного столика и пошарить под ним.

Его пальцы нащупали полиэтиленовый пакет. Столкновение президента со столиком опрокинуло набок сумочку Глории Рассел. Пакет и его крайне важный обитатель вывалились и упали под ночной столик.

Перед тем как убрать пакет в свой рюкзачок, Лютер потрогал пальцем лезвие через тонкий полиэтилен. Быстро подойдя к окну, он осторожно выглянул на улицу. Лимузин и микроавтобус по-прежнему стояли перед домом. Плохо.

Пройдя в другой конец комнаты, Лютер достал из рюкзачка веревку, прикрепил конец к ножке необычайно тяжелого шкафа и подошел к окну напротив, которое должно было выпустить его с противоположной стороны здания, не видной с дороги. Он осторожно открыл окно, моля Бога о том, чтобы петли были хорошо смазаны, — и удача вознаградила его.

Размотав веревку, Лютер бросил ее в окно и проводил взглядом, как та змеей скользнула вдоль кирпичной стены особняка.

Глория Рассел подняла взгляд на внушительный фасад особняка. Здесь чувствовались настоящие деньги. Деньги и положение в обществе, которых не заслуживала Кристина Салливан. Она завоевала все это своими сиськами, искусно поданной попкой и мусорным ртом, что каким-то образом вдохновило пожилого Уолтера Салливана, пробудив в его сложных глубинах какое-то погребенное чувство. Через полгода он о ней даже не вспомнит. Его мир прочного, как камень, богатства и власти покатится дальше.

И вдруг Рассел спохватилась.

Она уже наполовину выбралась из лимузина, когда Коллин поймал ее за руку, протягивая ее кожаную сумочку, купленную в Джорджтауне за сотню долларов, которая теперь стоила неизмеримо больше. Глория опустилась на сиденье, ее дыхание снова стало ровным. Она улыбнулась Коллину, слегка залившись краской.

Президент, пребывающий в ступоре, ничего не заметил.

Затем Рассел заглянула в сумочку, на всякий случай, — и у нее отвалилась нижняя челюсть. Она принялась лихорадочно рыться в скудном содержимом. Ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы не издать пронзительный крик. Она уставилась округлившимися от ужаса глазами на молодого агента. Ножика для бумаги в сумочке не было. Должно быть, он остался в доме.

Коллин уже бежал вверх по ступеням, совершенно сбитый с толку Бёртон следовал за ним по пятам.

Лютер спустился уже до середины, когда услышал, что агенты возвращаются.

Осталось еще десять футов.

Они ворвались в спальню.

Еще шесть футов.

Опешившие агенты Секретной службы увидели веревку; Бёртон бросился к ней.

Еще два фута, и Лютер отпустил веревку, спрыгнул на землю и побежал.

Бёртон подскочил к окну. Коллин опрокинул ночной столик: ничего. Он присоединился к стоящему у окна Бёртону. Лютер уже скрылся за углом. Бёртон начал было вылезать в окно. Коллин остановил его. Тот путь, которым они попали сюда, будет быстрее.

Оба агента рванули к двери.

Лютер ломился через кукурузное поле, больше не заботясь о том, чтобы не оставлять след, озабоченный теперь только тем, как остаться в живых. Рюкзак замедлял его продвижение, но Уитни слишком усердно трудился последние несколько месяцев, чтобы уйти с пустыми руками.

Вырвавшись из дружелюбного укрытия кукурузы, он перешел к наиболее опасной фазе своего бегства: сто ярдов открытого пространства. Луна скрылась за сгустившимися тучами, фонарей в сельской местности нет; в своей темной одежде Лютер был практически невидим. Однако человеческий глаз лучше всего различает в темноте движение, а он двигался быстро, как мог.

Двое агентов Секретной службы заскочили в микроавтобус. Снова появились они уже с агентом Варни, и все трое побежали через поле.

Опустив стекло, Рассел следила за ними с искаженным от шока лицом. Даже президент очнулся, но Глория быстро успокоила его, и он снова забылся в полудреме.

Коллин и Бёртон надели очки ночного видения, и картина у них перед глазами тотчас же стала похожа на примитивную компьютерную игру. Объекты, излучающие тепло, отображались красным, все остальное было темно-зеленым.

Агент Трэвис Варни, высокий и худой, лишь смутно понимающий, что происходит, опередил своих товарищей. Он бежал с легкостью чемпиона колледжа по бегу, кем в свое время и был.

Всего три года как на работе в Секретной службе, Варни еще не успел обзавестись семьей и полностью отдавал себя работе. На Бёртона он смотрел как на человека, ставшего ему вторым отцом: родной его отец погиб во Вьетнаме. Сейчас Варни знал только то, что они преследуют человека, который что-то сделал в доме. Что-то такое, что затрагивало президента и, следовательно, затрагивало Варни. Когда они настигнут этого человека, ему не позавидуешь.

Лютер слышал позади звуки погони. Агенты опомнились значительно быстрее, чем он думал. Его начальное преимущество таяло, но все-таки его должно хватить. Агенты совершили большую ошибку, не став преследовать его в микроавтобусе. Они должны были бы догадаться, что у него где-то поблизости машина; не на вертолете же он сюда прилетел. Но Лютер радовался тому, что агенты оказались не такими сообразительными, какими должны были бы быть. В противном случае он не дожил бы до следующего рассвета.

Лютер срезал путь, свернув на тропинку через лес, которую заметил во время разведки местности. Это позволило ему выиграть около минуты. Его дыхание вырывалось подобно пулеметным очередям. Одежда стесняла движения, а ноги, как в кошмарном сне, двигались словно в замедленной съемке.

Наконец Лютер вырвался из леса и увидел свою машину. И снова он похвалил себя за то, что предусмотрительно заранее развернул ее в нужную сторону.

В ста ярдах впереди на экранах очков Бёртона и Коллина наконец появилась еще одна тепловая сигнатура, помимо Варни. Бегущий человек, и бегущий быстро. Оба агента на бегу вскинули руки к кобурам под мышкой. Оружие их было совершенно бесполезно на таком расстоянии, но сейчас они не могли забивать себе этим голову.

Тут взревел оживший двигатель, и Бёртон и Коллин рванули так, словно за ними по пятам несся торнадо.

Варни по-прежнему находился впереди и чуть левее. Ему было сподручнее стрелять, но откроет ли он огонь? Что-то подсказывало им, что нет: он этому не обучен — стрелять в убегающего человека, больше не представляющего опасность для того, кого он поклялся охранять. Однако Варни не подозревал о том, что на карту было поставлено нечто большее, чем колотящееся сердце. Последствия будут серьезными для многих, и в первую очередь для двух агентов Секретной службы, которые были уверены в том, что все сделали правильно, но в то же время сознавали, что вся вина ляжет на их плечи.

Бёртон всегда бегал неважно, но когда эти мысли промелькнули у него в голове, он ускорил бег, и более молодой Коллин был вынужден поднажать, чтобы не отставать от него. Однако Бёртон понимал, что они не успеют. Его ноги замедлили бег, когда машина рванула с места прочь от преследователей. Через считаные мгновения она была уже в двухстах ярдах.

Остановившись, Бёртон припал на колено и навел пистолет, однако он видел лишь облако пыли, поднятое уносящейся машиной. Затем погасли габаритные огни, и он полностью потерял цель из виду.

Бёртон повернулся к стоящему рядом Коллину. Постепенно до него дошел весь ужас случившегося. Бёртон медленно встал и убрал пистолет, затем снял очки ночного видения. Коллин последовал его примеру.

Они переглянулись.

Бёртон втянул полной грудью воздух, у него дрожали конечности. Тело, после того как перестал поступать адреналин, наконец откликнулось на запредельные физические нагрузки. Все кончено, ведь так?

К ним подбежал Варни. Даже в таком состоянии Бёртон не мог не отметить с завистью, к которой примешивалась некоторая доля гордости, что парень даже не запыхался. Надо будет позаботиться о том, чтобы Варни и Джонсон не пострадали вместе с ними. Они этого не заслужили. Он сам и Коллин получат по полной, но и только. Бёртону было жаль Коллина; однако тут ничего нельзя было поделать.

Однако когда Варни заговорил, в беспросветно мрачных мыслях Бёртона о будущем сверкнула крохотная искорка надежды.

— Я запомнил номер машины.

— Черт побери, где он был? — Потрясенная Рассел обвела взглядом спальню. — Он что, прятался под кроватью?

Напрасно она с вызовом посмотрела на Бёртона. Этот тип не прятался ни под кроватью, ни в шкафу. Наводя в комнате порядок, агент проверил все эти места. О чем со всей определенностью и заявил Рассел.

Бёртон посмотрел на веревку, затем выглянул в окно.

— Господи, похоже, этот тип все время наблюдал за нами, знал, когда мы покинули дом…

Он огляделся вокруг в поисках еще одного затаившегося призрака. Его взгляд задержался на зеркале, двинулся дальше, остановился и вернулся назад.

Бёртон посмотрел на ковер перед зеркалом.

Он несколько раз прошелся по этому месту пылесосом, до тех пор пока ковер не стал гладким; ворс, и без того дорогой и густой, стал на целый дюйм пышнее к тому моменту, как Бёртон закончил. Никто не ходил по нему после того, как они вернулись в спальню.

Однако сейчас, наклонившись, Бёртон различил отчетливые следы. Он не заметил их раньше, потому что целый участок ковра был примят, словно по нему что-то протащили. Натянув перчатки, Бёртон подскочил к зеркалу и стал дергать и ощупывать его края. Он крикнул Коллину, чтобы тот принес инструмент. Оглушенная Рассел молча взирала на них.

Бёртон просунул гвоздодер под зеркало, и они с Коллином навалились на него всем своим весом. Запор оказался непрочным; его умение хранить тайну заключалось в обмане, а не в грубой физической силе.

Раздался скрежет, хруст, хлопок — и дверь распахнулась.

Бёртон нырнул внутрь, Коллин не отставал от него. На стене нашелся выключатель. Комната озарилась светом, и агенты огляделись по сторонам.

Заглянув в комнату, Рассел первым делом увидела кресло. Она обернулась, ее взгляд упал на внутреннюю поверхность зеркальной двери, и она застыла на месте. Прямо перед собой она увидела кровать. Ту самую кровать, на которой незадолго до этого… Глория потерла виски, пытаясь прогнать обжигающую боль, разлившуюся по голове.

Двухстороннее зеркало.

Обернувшись, Рассел увидела, что Бёртон тоже смотрит в зеркало. Его недавнее замечание насчет того, что кто-то наблюдал за ними, оказалось пророческим.

Агент беспомощно посмотрел на Рассел.

— Похоже, он находился здесь с самого начала. С самого начала, черт побери! Я не могу в это поверить, мать твою! — Он окинул взглядом пустые полки хранилища. — Судя по всему, он собрал неплохой урожай. Наличные и то, что нельзя отследить.

— Кому какое до этого дело! — взорвалась Рассел, тыча в зеркало. — Этот тип видел и слышал все, а вы его упустили!

— У нас есть номер его машины. — Коллин рассчитывал еще на одну улыбку благодарности, но не получил ее.

— И что с того? Вы полагаете, он собирается сидеть и ждать, когда мы пробьем его по базе данных и постучимся к нему в дверь?

Рассел опустилась на кровать. Голова у нее шла кругом. Если этот тип находился здесь, он все видел. Она покачала головой. Плохая, но управляемая ситуация внезапно превратилась в катастрофически непредсказуемую, и от нее, Глории, уже ничего не зависело. Особенно если учесть то, о чем ей сообщил Коллин, когда она вошла в спальню.

Этот сукин сын забрал нож для вскрытия конвертов! С отпечатками пальцев, кровью и всем остальным, ведущим прямиком в Белый дом.

Рассел посмотрела на зеркало, затем — на кровать, где совсем недавно восседала верхом на президенте, и непроизвольно крепче запахнула пиджак. Внезапно у нее стали подкашиваться ноги. Она вынуждена была прислониться к спинке кровати.

Коллин вышел из хранилища.

— Не забывайте, этот человек совершил здесь преступление. Если он обратится в полицию, его будут ждать очень крупные неприятности.

Эта мысль пришла в голову молодому агенту, когда он осматривал потайную комнату.

Ему следовало бы подумать получше.

Рассел подавила сильное желание исторгнуть содержимое желудка.

— Ему не нужно никуда идти и ни о чем заявлять, чтобы сорвать свой куш. Вы никогда не слышали о такой штуке, как телефон, черт возьми? Вероятно, в настоящий момент этот тип уже звонит в «Вашингтон пост». Проклятье! Далее последует бульварная пресса, а к концу недели он появится на всех основных новостных каналах, с размытым лицом и измененным голосом, по телемосту с какого-нибудь далекого маленького острова, где найдет себе убежище. А потом будет книга, а после нее документальный фильм… Твою мать!

Рассел мысленно представила себе, как одна небольшая посылка попадает в редакцию «Вашингтон пост», или в здание Эдгара Гувера, или в Генеральную прокуратуру Соединенных Штатов, или к лидеру оппозиционной партии. Если это случится, будет нанесен максимальный политический ущерб, не говоря про уголовное преследование.

В сопровождающей записке будет вежливо предложено сравнить отпечатки пальцев и кровь с образцами, взятыми у президента Соединенных Штатов. Внешне это будет похоже на розыгрыш, но такая просьба будет выполнена. Вне всякого сомнения, она будет выполнена. Отпечатки пальцев Ричмонда уже есть в картотеке. Его ДНК совпадет. Труп Кристи Салливан обнаружат, ее кровь возьмут для анализа, после чего главе президентской администрации зададут множество вопросов, на которые у нее не будет ответов.

Они не жильцы на этом свете — все они не жильцы на этом свете. А этот мерзавец просто сидел здесь, дожидаясь своего шанса. Не подозревая о том, что эта ночь принесет ему самый крупный выигрыш за всю жизнь. И речь идет не о чем-то примитивном, вроде долларов. Он завалит самого президента, и тот с грохотом рухнет на землю, объятый пламенем, без какой-либо надежды на спасение. Как часто кому-то удавалось что-либо подобное? Вудворд и Бернстайн[7] совершили сверхподвиг, однако такое им даже не снилось. Это дело многократно переплюнет Уотергейт. Проблема настолько грандиозная, твою мать, что с ней не справиться.

Рассел едва успела добежать до туалета. Бёртон бросил взгляд на труп, затем посмотрел на Коллина. Оба агента молчали; сердца у них колотились с возрастающей частотой по мере того, как осознание абсолютной исключительности ситуации опускалось на них подобно каменной крышке гробницы. Поскольку ничего другого они придумать не могли, Бёртон и Коллин принялись прилежно снова наводить порядок в комнате, пока Рассел исторгала содержимое своего желудка. Через час они собрались и уехали.

Дверь бесшумно закрылась за ним.

Лютер прикинул, что у него в лучшем случае есть всего пара дней, а то и меньше. Рискнув, он зажег свет и быстро прошелся взглядом по внутреннему убранству гостиной.

Его жизнь от нормальной — или почти нормальной — шагнула прямиком в страну ужаса.

Сняв рюкзак, Уитни погасил свет и прокрался к окну.

Ничего — вокруг царила полная тишина. Бегство из особняка явилось самым выматывающим нервы событием в его жизни; это было даже хуже, чем иметь дело с оравой орущих северокорейских солдат. У него до сих пор тряслись руки. Всю дорогу назад ему казалось, что все встречные машины направляют свет фар прямо ему в лицо, стараясь выведать его страшную тайну. Дважды Лютеру попадались полицейские машины, и тогда его прошибала холодная испарина и становилось трудно дышать.

Уитни вернул машину на штрафстоянку, откуда «позаимствовал» ее вчера вечером, так что ее номера никуда не приведут. А вот кое-что другое могло привести.

Лютер сомневался в том, что его успели рассмотреть. Но даже если и успели, это даст лишь самые общие приметы: рост и телосложение. Его возраст, цвет кожи и черты лица по-прежнему останутся загадкой, а без этого все остальное — ничто. А поскольку бежал он быстро, его, скорее всего, сочтут молодым. Пока что оставался открытым лишь один путь, и всю дорогу обратно Лютер размышлял над тем, как с этим быть. Пока что он собрал в два чемодана столько из своих последних тридцати лет, сколько смог; сюда он больше не вернется.

Завтра утром он подчистит все свои банковские счета; это даст ему достаточно средств, чтобы бежать отсюда как можно дальше. За свою долгую жизнь Уитни уже с лихвой насмотрелся опасности в лицо. Но для того, чтобы сделать выбор между выступлением против президента Соединенных Штатов и простым исчезновением, не нужно было иметь семь пядей во лбу.

Добыча сегодняшней ночи была надежно спрятана. Три месяца работы ради награды, которая в конечном счете может обернуться для него гибелью. Лютер запер дверь и скрылся в ночи.

Глава 4

В семь часов утра позолоченные двери лифта открылись, и Джек шагнул в изысканную приемную компании «Паттон, Шоу и Лорд». Люсинда еще не пришла, поэтому ее стол — массив тикового дерева, вес около тысячи фунтов, стоимость примерно по двадцать долларов за каждый из этих фунтов — оставался незанятым.

Джек прошел по широким коридорам, залитым мягким светом настенных бра в неоклассическом стиле, повернул направо, затем налево и через минуту открыл дубовую дверь в свой кабинет. Где-то слышался трезвон телефонов: город пробуждался к новому деловому дню.

Шесть этажей, свыше ста тысяч квадратных футов по одному из самых престижных адресов в центре города вмещали больше двухсот высокооплачиваемых юристов, а также двухэтажную библиотеку, полностью оснащенный тренажерный зал, сауну, мужскую и женскую раздевалки с душевыми кабинками, десять конференц-залов, обслуживающий персонал численностью несколько сот человек и, что самое главное, список клиентов, внушающий зависть всем юридическим фирмам страны, — это была империя «Паттон, Шоу и Лорд».

Фирма пережила жалкую эпоху конца восьмидесятых, а затем, когда спад наконец закончился, быстро набрала скорость. Теперь она неслась на полных пара́х, в то время как многие ее конкуренты заметно съежились. В ней собрались лучшие юристы буквально из всех областей права — или, по крайней мере, тех областей, где платили лучше всего. Многих переманили из других ведущих фирм, соблазнив щедрыми премиями и обещаниями не жалеть долларов в погоне за новыми выгодными делами.

Администрация нынешнего президента пригласила трех старших партнеров фирмы на высшие должности. Фирма выплатила им выходное пособие в размере свыше двух миллионов долларов каждому; при этом само собой подразумевалось, что как только срок их службы в правительстве истечет, они вернутся обратно в упряжь, принеся с собой заказы на десятки миллионов долларов от своих новых знакомых.

Неписаный закон фирмы, который тем не менее строжайше соблюдался, гласил, что за дело нового клиента возьмутся только в том случае, если гонорар будет не меньше ста тысяч долларов. Управляющая комиссия уже давно решила, что меньшая сумма обернется для фирмы лишь напрасной тратой времени. И не возникало никаких проблем с тем, чтобы строго придерживаться этого правила — и процветать. В столице люди приходили за лучшим и ничего не имели против, чтобы платить за эту привилегию.

Фирма сделала лишь одно исключение из этого правила — и, по иронии судьбы, для единственного клиента, который был у Джека, помимо «Болдуин энтерпрайзез». Грэм мысленно взял себе на заметку почаще проверять это правило. Если у него выгорит, он сможет сам диктовать свои условия. Джек понимал, что вначале его победы будут маленькими, но ничего не имел против этого.

Сев за стол, Грэм развернул свежую «Вашингтон пост» и открыл стаканчик с кофе. В «Паттон, Шоу и Лорд» имелись целых пять кухонь и три официантки со своими собственными компьютерами. Вероятно, ежедневно фирма потребляла пятьсот кофейников, но Джек покупал свой утренний напиток в маленькой забегаловке на углу, потому что на дух не переваривал то пойло, которое подавали здесь. Этот особый импортный сорт стоил целое состояние, но на вкус напоминал опилки, смешанные с водорослями.

Откинувшись на спинку кресла, Джек обвел взглядом свой кабинет. По меркам кандидата в партнеры фирмы, большой, четырнадцать на четырнадцать футов, с хорошим видом на Коннектикут-авеню.

Работая в службе государственных защитников, Джек делил кабинет еще с одним юристом, и окна в нем не было — лишь огромный плакат с пляжем на Гавайях, который Грэм приколол к стене в одно особенно отвратительное промозглое утро. Однако тамошний кофе ему нравился гораздо больше.

Когда он станет партнером, ему выделят новый кабинет, размерами вдвое больше — возможно, пока что еще не угловой, но и это также со временем можно было ожидать. Ведя счета Болдуина, Джек был четвертым по значимости «чудотворцем» фирмы, а всем членам ведущей тройки было уже за шестьдесят, и они предпочитали проводить время на поле для гольфа, а не в рабочем кабинете. Джек взглянул на часы. Пора включать счетчик.

Обыкновенно он приходил на работу одним из первых, но уже очень скоро здесь будет бурлить кипучая деятельность. По размерам окладов «Паттон, Шоу и Лорд» стояла в одном ряду с крупнейшими нью-йоркскими фирмами, и от сотрудников за большие деньги ожидали усердных трудов. Все до одного клиенты были архизначимыми, и их юридические запросы не имели границ. Одна-единственная ошибка в такой игре могла привести к тому, что оборонный контракт стоимостью четыре миллиарда долларов отправится в трубу, а фирма, входящая в сотню ведущих компаний Соединенных Штатов, объявит себя банкротом.

У всех кандидатов и младших партнеров, кого знал Джек, имелись проблемы с желудком; четверть лечилась от тех или иных хронических заболеваний. Грэм изо дня в день наблюдал их бледные лица и рыхлые тела, когда они сновали по девственно-чистым коридорам «П., Ш. и Л.», совершая очередной подвиг Геракла в юриспруденции. Это была обратная сторона столь высоких окладов, которые помещали этих людей в пять процентов самых высокооплачиваемых работников в стране.

Один только Джек мог не опасаться за свою карьеру. В юриспруденции умение находить общий язык с клиентами — великий уравнитель. Грэм проработал в «Паттон, Шоу и Лорд» около года, но уже заслужил уважение самых влиятельных и опытных сотрудников фирмы.

Все это должно было вызывать у него стыд, и так оно и было бы, если б не удручающее состояние всех остальных составляющих его жизни.

Отправив в рот последний крошечный пончик, Джек подался вперед и открыл папку. Юридическая работа нередко оказывается монотонной, а уровень его профессионального опыта был еще не таким, чтобы поручать ему самые захватывающие дела. Изучение контрактов на аренду недвижимости, подготовка данных для соглашений о защите авторских прав, учреждение компаний с ограниченной ответственностью, составление проектов меморандумов о взаимопонимании — вот чем Джек занимался день за днем, а дни становились все более продолжительными; но он быстро учился — это было необходимо для выживания, поскольку здесь от его опыта работы в суде не было практически никакого толка.

Традиционно фирма не занималась судебными процессами, предпочитая вместо этого решать более прибыльные и более постоянные корпоративные и налоговые вопросы. Когда же все-таки возникала необходимость участвовать в судебных тяжбах, эти дела передавались избранным элитным фирмам, специализирующимся как раз на работе такого рода, а те, в свою очередь, переправляли в «Паттон, Шоу и Лорд» все попадающие к ним заказы, не связанные с судебными разбирательствами. Это негласное соглашение успешно действовало на протяжении уже многих лет.

К обеденному перерыву Джек уже переложил две папки с документами из корзины «Входящие» в корзину «Исходящие», продиктовал три перечня и два письма и четырежды выслушал по телефону от Дженнифер напоминание о званом ужине в Белом доме, на который они приглашены сегодня вечером.

Ее отец был провозглашен какой-то организацией «Деловым человеком года». И то, что это событие удостоилось приема в Белом доме, красноречиво говорило о тесной связи президента с крупным бизнесом. Но, по крайней мере, Джек получит возможность взглянуть на президента вблизи. О том, чтобы познакомиться с ним лично, вероятно, речи не идет, однако, как знать, всякое может случиться…

— У тебя есть минутка? — В дверь просунул свою лысеющую голову Барри Алвис.

Он был самым возрастным кандидатом в штате фирмы, что означало, что его уже трижды обошли в гонке за партнерство и у него не оставалось никаких надежд успешно совершить следующий шаг. Толковый и трудолюбивый, Барри пришелся бы к месту в любой юридической фирме. Однако его желание сплетничать и, следовательно, перспективы привлекать новых клиентов равнялись нулю. Барри зарабатывал сто шестьдесят тысяч в год и еще двадцать тысяч получал в качестве премиальных. Жена его не работала, дети учились в частных школах, он ездил на «бумере» последней модели, не ставил перед собой непосильных задач и был вполне доволен жизнью.

Очень опытный юрист, имеющий за плечами десять лет напряженной работы, Барри Алвис должен был чертовски завидовать Джеку Грэму — и он ему завидовал.

Джек махнул рукой, приглашая его к себе в кабинет. Он знал, что Алвис его недолюбливает, понимал почему и не пытался это исправить. Грэм был готов многое сносить от своих коллег, однако и у его терпения имелись свои пределы.

— Джек, нам нужно срочно ускорить дело Бишопа.

Джек вытаращил глаза. Эта сделка, вымотавшая столько сил и нервов, умерла; по крайней мере, он так считал. Дрожащими руками он достал блокнот.

— Я полагал, что Рэймонд Бишоп не захотел идти на сделку с Комитетом по технической координации.

Усевшись, Алвис положил Джеку на стол толстенную папку и откинулся назад.

— Сделки умирают, затем воскресают, чтобы мучить нас. Завтра к вечеру нам нужны твои комментарии относительно вторичных финансовых документов.

Джек едва не выронил ручку.

— Это же четырнадцать соглашений, Барри, всего больше пятисот страниц! Когда ты об этом узнал?

Алвис встал, и Джек уловил у него на лице тень усмешки.

— Пятнадцать соглашений, шестьсот тринадцать страниц, через один интервал, не считая приложений. Спасибо, Джек. «Паттон, Шоу и Лорд» оценит твой труд. — Он повернулся к двери. — Да, желаю сегодня вечером приятно провести время вместе с президентом, и передай привет мисс Болдуин.

Алвис вышел.

Посмотрев на лежащую перед ним пухлую папку, Джек потер виски, гадая, когда этому сукину сыну на самом деле стало известно о воскрешении дела Бишопа. Что-то подсказывало ему, что отнюдь не сегодня утром.

Взглянув на часы, Джек позвонил своей секретарше, кое-как скорректировал свой рабочий план на сегодняшний день, прихватил папку весом добрых восемь фунтов и направился в конференц-зал номер девять, самый маленький и самый уединенный, где можно будет спрятаться и спокойно поработать. Шесть часов напряженного труда, затем отправиться на ужин, вернуться обратно, проработать всю ночь напролет, сходить в парилку, принять душ и побриться, закончить комментарии и положить их Алвису на стол в три, самое позднее четыре часа дня. Подлый стервец!

Шесть соглашений спустя Джек доел чипсы, допил «Кока-колу», надел пиджак и сбежал по лестнице с десятого этажа в фойе.

Такси отвезло его домой. Выйдя из машины, он застыл на месте.

Перед домом стоял «Ягуар». Блатной номер «УДАЧА» сообщил Джеку о том, что его будущая спутница жизни уже ждет его. Похоже, она злится на него. Дженнифер снисходит до того, чтобы приезжать к нему домой, только когда злится на него за что-то и хочет это показать.

Джек взглянул на часы. Да, он немного задержался, но все будет в порядке. Отпирая входную дверь, он потер подбородок: может быть, удастся обойтись без бритья. Дженнифер сидела на диване, предусмотрительно накрытом простыней. Грэм вынужден был признать, что выглядела она просто потрясающе: настоящая голубая кровь, что бы там ни понимали под этим в наши дни. Не улыбнувшись, Дженнифер встала и посмотрела на него.

— Ты опоздал.

— Ты сама знаешь, я не сам себе хозяин.

— Это не оправдание. Я тоже работаю.

— Точно. Но только разница в том, что у твоего босса такая же фамилия, как и у тебя, и его хорошенькая доченька крутит им как хочет.

— Мама и папа уже уехали. Лимузин будет здесь через двадцать минут.

— Времени полно. — Раздевшись, Джек заскочил в душ и отодвинул занавеску. — Дженн, будь добра, достань мой синий двубортный.

Пройдя в спальню, Дженнифер огляделась вокруг с плохо скрываемым отвращением.

— В приглашении сказано: черный галстук.

— Желательно черный, — поправил ее Джек, смывая мыло с лица.

— Джек, прекрати! Это же Белый дом, ради всего святого, это же президент!

— Мне предлагают выбор — черный галстук или нет, и я использую свое право отказаться от черного галстука. К тому же смокинга у меня нет. — Улыбнувшись, он задернул занавеску.

— А ты должен был его завести.

— Я забыл. Ну же, Дженн, успокойся! Никто не будет на меня смотреть; никому нет дела до того, во что я одет.

— Спасибо, Джек Грэм, огромное тебе спасибо. Я попросила тебя сделать одну маленькую вещь.

— Ты знаешь, сколько стоит это барахло?

Мыло жгло Джеку глаза. Он подумал про Барри Алвиса, про то, что ему предстоит работать всю ночь напролет и объяснять это Дженнифер, а затем ее отцу, и его голос наполнился сердитыми нотками.

— И сколько раз мне придется надевать эту проклятую тряпку? Один-два раза в год?

— После того как мы поженимся, нам предстоит часто бывать на мероприятиях, где черный галстук не просто желателен, а обязателен. Так что это будет хорошим вложением денег.

— Да я скорее вложу свои пенсионные накопления в бейсбольные карточки.

Джек снова высунул голову из-за занавески, показывая, что он шутит, но Дженнифер в комнате не было.

Вытерев полотенцем волосы, он обмотался им и прошел в крохотную спальню, где обнаружил висящий на плечиках на двери новенький смокинг. Появилась улыбающаяся Дженнифер.

— Принимай поздравления от «Болдуин энтерпрайзез». Это настоящий Армани. На тебе он будет смотреться просто превосходно.

— Откуда ты узнала мой размер?

— У тебя идеальный сорок второй, большой рост. Ты мог бы работать моделью. Личной моделью Дженнифер Болдуин…

Обвив Джека своими надушенными руками, она крепко прижалась к нему. Почувствовав, как ее внушительная грудь вжалась в его спину, Грэм мысленно обругал последними словами то, что сейчас у него нет времени этим воспользоваться. Хотя бы один раз без этих проклятых фресок, без херувимов и колесниц — и, может быть, все будет по-другому…

Джек с тоской посмотрел на маленькую незаправленную кровать. Ему придется работать всю ночь… Будь прокляты Барри Алвис и этот недоношенный Рэймонд Бишоп!

Ну почему всякий раз, когда он видит Дженнифер Болдуин, ему хочется надеяться, что у них все будет по-другому? По-другому — то есть лучше. Что она изменится, или он изменится, или они встретятся где-нибудь посредине… Она такая красивая, у нее есть все, о чем только можно мечтать. Господи, что с ним не так?

Лимузин без труда преодолевал заторы, оставшиеся после часа пик. Семь с лишним часов вечера буднего дня — улицы в центральной части Вашингтона были пустынными.

Джек бросил взгляд на свою невесту. Ее легкое, но необычайно дорогое пальто не скрывало глубокий вырез платья. Идеально выточенные черты лица, безукоризненная кожа; время от времени сверкает безупречная улыбка… Густые золотисто-каштановые волосы уложены в высокую прическу; обыкновенно Дженнифер носила их распущенными. Она была похожа на супермодель.

Джек придвинулся ближе. Улыбнувшись, Дженнифер проверила свой макияж — разумеется, идеальный — и потрепала его по руке.

Грэм погладил ее по ноге, затем задрал платье. Дженнифер оттолкнула его руку.

— Потом, может быть, — шепнула она так, чтобы не услышал водитель.

Улыбнувшись, Джек беззвучно прошевелил губами, что потом у него, возможно, будет болеть голова. Дженнифер рассмеялась, а он вспомнил, что сегодня вечером никакого «потом» не будет.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Грэм уставился в окно. Ему еще никогда не приходилось бывать в Белом доме; Дженнифер там уже бывала, дважды. Судя по ее внешнему виду, она нисколько не нервничала; Джек же очень волновался. Когда лимузин свернул на Экзекьютив-драйв, он поправил галстук-бабочку и пригладил волосы.

Охрана Белого дома тщательно осмотрела лимузин и тех, кто в нем находился; как обычно, все присутствующие мужчины и даже женщины подолгу задерживали взгляд на Дженнифер. Наклоняясь, чтобы поправить туфли на шпильках, она едва не вывалилась из платья стоимостью пять тысяч долларов, чем несказанно порадовала нескольких мужчин из числа обслуживающего персонала Белого дома. Затем они вошли в само здание и предъявили тисненные золотом приглашения сержанту морской пехоты, который проводил их по коридору и вверх по лестнице в Восточный зал.

— О черт! — Президент наклонился, чтобы взять текст своей сегодняшней речи, и плечо ему прострелила острая боль. — Глория, кажется, у меня задето сухожилие.

Глория Рассел сидела в одном из просторных кресел, обитых плюшем, которыми супруга президента обставила Овальный кабинет.

Вкус у первой леди определенно был — хотя и мало что помимо него. На нее было приятно смотреть, но по части интеллекта она особо не блистала. Никакой угрозы власти президента и солидный плюс при опросах общественного мнения.

Родословная у нее была безупречная: старые деньги, старые связи. Однако связи президента с консервативной аристократией, обладающей финансовым и политическим влиянием, ни в коей мере не повредили его популярности среди либерального контингента, в первую очередь благодаря его харизме и умению достигать консенсуса. А также привлекательной внешности, имевшей очень большое значение, хотя никому не хотелось в этом признаваться.

У успешного президента должен быть хорошо подвешен язык, а Алан Ричмонд числом точных ударов мог поспорить с Тедом Уильямсом[8].

— Думаю, мне нужно показаться врачу.

Президент пребывал не в лучшем настроении, впрочем, как и Рассел.

— Алан, и как ты объяснишь ножевое ранение журналистам?

— Черт возьми, а куда же делась врачебная тайна?

Рассел только закатила глаза. Воистину он порой бывает просто непроходимо туп.

— Алан, ты подобен компании из списка «Форчун-пятьсот»[9] — любая информация о тебе тотчас же становится общественным достоянием.

— Ну не вся…

— Это мы еще посмотрим, хорошо? Дело далеко не закончено, Алан.

С прошлой ночи Рассел уже выкурила три пачки сигарет и выпила два кофейника крепкого кофе. В любой момент ее карьера, весь их мир могли обрушиться. Стук полицейских в дверь… Рассел приходилось прилагать все силы, чтобы с криком не выбежать из комнаты. Тошнота постоянно волнами накатывалась на нее. Стиснув зубы, она вцепилась в подлокотники кресла. В сознании прочно засел образ полной катастрофы.

Президент пробежал взглядом текст, что-то запомнив, в остальном полагаясь на импровизацию; память у него была феноменальная, и он в полной мере использовал это качество.

— Вот почему ты у меня есть, Глория, ведь так? Чтобы все было хорошо.

Алан посмотрел на нее.

У Рассел мелькнула мысль, что он все знает. Знает, что она с ним сделала. Глория напряглась, но тотчас же расслабилась. Он ничего не знает, это просто невозможно. Она вспомнила пьяные разглагольствования президента: о, как способна изменить человека всего одна бутылка виски!

— Разумеется, Алан, однако необходимо принять кое-какие решения. Нужно выработать различные стратегии, которые будут зависеть от того, с чем мы столкнемся.

— Я не могу отменить намеченные дела. К тому же этот тип все равно ничего не сможет предпринять.

— Нельзя на это рассчитывать. — Рассел покачала головой.

— Сама подумай! Чтобы объяснить свое присутствие там, ему придется признаться в краже со взломом. Ты можешь себе представить, чтобы он заявился с этим на какой-либо новостной канал? Да его тотчас же отправят в психушку. — Президент покачал головой. — Я в полной безопасности. Этот тип не посмеет и пальцем меня тронуть, Глория. Тут не может быть никаких вопросов.

По дороге обратно в Вашингтон они выработали стратегию действий. Их позиция будет простой: категорическое отрицание. Если дело дойдет до того, пусть за них всю работу выполнит абсурдность обвинений. А история эта действительно абсурдная, несмотря на то, что она абсолютно правдивая. Белый дом сочувствует бедному неуравновешенному преступнику с буйной фантазией и его опозоренным родственникам.

Конечно, существовала и другая возможность, но Рассел решила пока не доводить это до президента. Больше того, она пришла к выводу, что это наиболее вероятный сценарий. И тогда ей придется действовать.

— Случалось и не такое. — Она выразительно посмотрела на президента.

— Там ведь навели полный порядок, правильно? Не оставили ничего, кроме нее? — В его голосе прозвучала тень тревоги.

— Верно.

Рассел облизнула губы. Президент не знает, что нож для бумаги с его отпечатками пальцев и кровью теперь в руках у этого преступника-свидетеля.

Встав, она принялась расхаживать взад и вперед.

— Конечно, я не могу утверждать про определенные свидетельства сексуальной близости. Но это в любом случае не смогут привязать к тебе.

— Господи, да я даже не помню, было ли между нами хоть что-то! Мне кажется, было…

Услышав это замечание, Рассел не сдержала улыбку.

Обернувшись, президент посмотрел на нее.

— Что насчет Бёртона и Коллина?

— А что насчет них?

— Ты с ними говорила? — Смысл его слов не вызывал сомнения.

— Алан, им есть что терять — не меньше, чем тебе, разве не так?

— Чем нам, Глория, чем нам. — Он поправил перед зеркалом галстук. — Есть какие-нибудь указания на то, кто был этот любопытный зритель?

— Пока что нет; ребята пробивают номера его машины.

— Как ты думаешь, когда ее хватятся?

— Если погода будет стоять такая же теплая, думаю, скоро.

— Очень смешно, Глория.

— Кристи хватятся. Начнут выяснять, где она, свяжутся с ее мужем, заглянут к ней домой. На следующий день, может быть, через два дня, максимум через три.

— И полиция займется расследованием.

— Тут мы ничего не можем поделать.

— Но ты будешь держать руку на пульсе, ведь так?

Президент озабоченно наморщил лоб, быстро перебирая различные сценарии. Трахнул ли он Кристи Салливан? Хотелось надеяться, что трахнул. Тогда в той ночи будет, по крайней мере, хоть что-то хорошее.

— Насколько это будет возможно, не вызывая особых подозрений.

— Тут как раз все просто. Ты сможешь использовать то, что Уолтер Салливан — мой близкий друг и политический соратник. И для меня совершенно естественна личная заинтересованность в ходе расследования. Тщательно все продумай, Глория, ведь именно за это я плачу тебе деньги.

«И ты спал с его женой, — подумала Рассел. — Хорош друг, нечего сказать!»

— Это обоснование уже приходило мне в голову, Алан.

Закурив сигарету, Глория медленно выпустила дым. Ей стало лучше. В этом деле она должна постоянно быть впереди президента. Всего на один маленький шажок, и тогда все будет в порядке. Добиться этого будет нелегко; Алан Ричмонд проницателен, но он также очень самонадеян. Как правило, самонадеянные люди переоценивают свои способности и недооценивают всех остальных.

— И никто не знал, что она встречалась с тобой?

— Полагаю, мы можем рассчитывать на то, что Кристи держала язык за зубами. Голова у нее была пустая, все ее достоинства находились чуточку пониже, но даже их ей хватало, чтобы разбираться в экономике. — Президент подмигнул главе своей администрации. — Она потеряла бы где-то восемьсот миллионов долларов, если б ее муж узнал, что она трахается на стороне, пусть даже с президентом.

Увидев двухстороннее зеркало и кресло, Рассел догадалась о необычных предпочтениях Уолтера Салливана по части зрелищ; но опять же, если взять связь, о которой он ничего не знал, за которой он не наблюдал, как знать, какой была бы его реакция? Слава богу, это не сам Салливан сидел там в темноте.

— Я тебя предупреждала, Алан, что рано или поздно твои любовные похождения обернутся большими неприятностями.

Ричмонд посмотрел на нее, всем своим видом выражая разочарование.

— Послушай, ты думаешь, что я первый из тех, кто занимает эту должность, у кого были связи на стороне? Не будь такой наивной, Глория, черт побери. По крайней мере, я гораздо осторожнее кое-кого из своих предшественников. Я принимаю на себя все тяготы своей работы… и все вытекающие из нее преимущества. Понятно?

Рассел нервно потерла шею.

— Понятно, господин президент.

— Итак, это одиночка, который ничего не сможет предпринять.

— Всего один человек способен разрушить карточный домик.

— Вот как? Ну а в этом домике живет много народу. Хорошенько помни об этом.

— Помню, шеф, каждый божий день.

Раздался стук в дверь. В кабинет заглянул помощник Рассел.

— Осталось пять минут, сэр.

Кивнув, президент махнул рукой, отпуская его.

— Лучшего времени для этой презентации нельзя было выбрать.

— Рэнсом Болдуин делал щедрые пожертвования на твою кампанию, как и все его друзья.

— Милочка, можешь не объяснять мне, что такое платить по политическим долгам.

Встав, Рассел подошла к нему, взяла его здоровую руку и пристально всмотрелась ему в лицо. На левой щеке у президента был маленький шрам — память об осколке, оставшаяся со времени недолгой службы в армии в самом конце войны во Вьетнаме. Когда политическая карьера Алана Ричмонда пошла в гору, все женщины сошлись в том, что этот маленький изъян здорово повышает его привлекательность. Вот и сейчас Рассел поймала себя на том, что не может оторвать взгляд от шрама.

— Алан, я сделаю все возможное, чтобы защитить твои интересы. Ты пройдешь через все это, но нам необходимо работать сообща. Мы команда, Алан, и чертовски хорошая. Нас никто не свалит, если мы будем действовать вместе.

Президент мельком взглянул на Глорию, после чего вознаградил ее той улыбкой, которая обыкновенно сопровождала заголовки на первых полосах газет. Чмокнув Рассел в щеку, он привлек ее к себе; та прильнула к нему.

— Я люблю тебя, Глория. Ты — настоящий боец. — Президент взял текст речи. — Пора выходить на сцену.

Развернувшись, он вышел. Какое-то время Рассел смотрела на его широкую спину, затем осторожно потерла щеку и поспешила следом за ним.

Джек обвел взглядом хваленое изящество огромного Восточного зала. В этом помещении присутствовали многие из самых влиятельных людей страны. Повсюду вокруг плелись искусные сети, и Грэму оставалось лишь стоять и глазеть по сторонам. В противоположном конце зала он увидел свою невесту, загнавшую в угол конгрессмена от какого-то западного штата, вне всякого сомнения, добиваясь от примерного законодателя содействия в получении для «Болдуин энтерпрайзез» эксклюзивного права на использование прибрежных вод.

Дженнифер Болдуин посвящала много времени тому, чтобы получать доступ к власть имущим всех уровней, от членов совета какого-нибудь захудалого округа до председателей комиссий Сената. Она умело подыгрывала самолюбию, подкармливала кого нужно, следя за тем, чтобы все важные игроки были на месте, когда «Болдуин энтерпрайзез» пожелает провернуть очередную циклопическую сделку. И то, что за последние пять лет доходы отцовской компании удвоились, произошло в значительной степени благодаря мастерству Дженнифер в этой области. И правда, какой мужчина рядом с ней мог считать себя в полной безопасности?

Рэнсом Болдуин, шести футов пяти дюймов роста, с густой седой шевелюрой и глубоким баритоном, обходил зал, крепко пожимая руку тем политикам, которые уже принадлежали ему с потрохами, и улыбаясь тем, которые еще не принадлежали.

К счастью, сама церемония вручения премии прошла быстро. Джек украдкой взглянул на часы. Скоро ему нужно возвращаться в офис. Дженнифер мимоходом упомянула про ужин для избранных, который начнется в одиннадцать вечера в отеле «Уиллард». Джек потер лицо. Вот незадача, твою мать!

Он уже собирался отвести Дженнифер в сторону и объяснить ей, что ему придется откланяться пораньше, но тут к ней подошел президент, к ним присоединился ее отец, и все трое направились к Джеку.

Поспешно поставив недопитый коктейль на стол, Грэм откашлялся, чтобы не быть похожим на полного дурака, когда у него изо рта полезут, спотыкаясь, слова. Дженнифер и ее отец болтали с президентом, как старые друзья. Шутили, смеялись, трогали его за локоть, словно это был кузен Нэд из Оклахомы. Но только это был не кузен Нэд, это был президент Соединенных Штатов, во имя всего святого!

— Значит, вот он, счастливчик? — мило улыбнулся президент.

Они с Джеком пожали друг другу руки. Президент был одного с ним роста, и Грэм с восхищением отметил то, что при такой работе он оставался стройным и подтянутым.

— Джек Грэм, господин президент. Для меня большая честь познакомиться с вами.

— У меня такое чувство, Джек, будто я уже давно вас знаю. Дженнифер столько о вас рассказывала… — Президент хитро улыбнулся. — По большей части хорошее.

— Джек — партнер в фирме «Паттон, Шоу и Лорд». — Дженнифер не выпускала руку президента. Посмотрев на Джека, она кокетливо улыбнулась.

— Ну, Дженн, еще не партнер.

— Это лишь вопрос времени, — прозвучал зычный голос Рэнсома Болдуина. — Имея такого клиента, как «Болдуин энтерпрайзез», можно называть свою цену в любой фирме в стране. Не забывай об этом. Не позволяй Песчаному человеку[10] запорошить тебе глаза.

— Слушайтесь его, Джек. Это голос опыта.

Президент поднял свой стакан и тотчас же резко его опустил. Дженнифер отпрянула, выпуская его руку.

— Извините, Дженнифер. Переусердствовал с теннисом. Проклятая рука снова доставляет проблемы… Что ж, Рэнсом, похоже, у вас отличный протеже.

— Проклятье, чтобы стать во главе империи, ему придется сразиться с моей дочерью. Быть может, Джек станет королевой, а королем будет Дженн… Как вам такое равноправие? — Рэнсом громко рассмеялся, и все вокруг присоединились к нему.

Грэм почувствовал, что заливается краской.

— Я лишь юрист, Рэнсом; я вовсе не претендую на то, чтобы занять свободный трон. В жизни есть много всего другого.

Он взял со стола свой коктейль. Все проходило совсем не так, как ему хотелось бы. Джеку стало не по себе. Он с хрустом разгрыз кубик льда. А что Рэнсом Болдуин в действительности думает о своем будущем зяте? Особенно прямо сейчас? Однако на самом деле Джеку было все равно.

Перестав смеяться, Рэнсом смерил его взглядом. Дженнифер склонила голову набок, как делала тогда, когда Джек, с ее точки зрения, говорил что-то неподобающее, то есть практически всегда. Все это не укрылось от внимания президента. Улыбнувшись, он извинился и направился в угол, где стояла женщина.

Грэм проводил его взглядом. Эту женщину он видел по телевизору, когда она защищала позицию президента по самым разным вопросам. В настоящий момент Глория Рассел выглядела не слишком радостной; но если вспомнить, сколько в современном мире проблем, наверное, при ее работе радоваться ей доводится нечасто.

Но это все так, пустяки. Он, Джек Грэм, встретился с президентом, обменялся с ним рукопожатием. Ему хотелось надеяться, рука у президента пройдет. Он отвел Дженнифер в сторону и принес свои извинения. Та нисколько не обрадовалась.

— Джек, это совершенно неприемлемо. Ты хоть понимаешь, насколько особенный день сегодня у папы?

— Послушай, я всего-навсего наемный работник. Понимаешь? Живу на зарплату.

— Это же чушь какая-то! И всё ты прекрасно понимаешь! Никто в фирме не может требовать от тебя такого, особенно какой-то ничтожный кандидат!

— Дженн, ничего страшного не случится. Я замечательно провел время. Твой отец получил свою награду. Теперь пора возвращаться к работе. Алвис — нормальный парень. Да, он загружает меня работой, но и сам работает ничуть не меньше, а то и больше меня. Всем приходится вкалывать по полной.

— Это несправедливо, Джек. Мне так неудобно.

— Дженн, это моя работа. Я сказал, что все будет в порядке, значит, тебе нечего беспокоиться. Увидимся завтра. Я поймаю такси.

— Папа будет очень расстроен.

— Твой отец даже не хватится… Слушай, выпейте там за меня. И помнишь, что ты сказала насчет «потом»? Я поймал тебя на слове. Может, для разнообразия встретимся у меня?

Дженнифер позволила поцеловать себя. Но как только Джек ушел, она бросилась к отцу.

Глава 5

Кейт Уитни свернула на стоянку перед своим домом. Не обращая внимания на сумку с продуктами, бьющую по одной ноге, и пухлый портфель, бьющий по другой, она легко взбежала по лестнице на четвертый этаж. В жилых зданиях такой ценовой категории лифты есть, просто работают они нерегулярно.

Быстро переодевшись в спортивный костюм, Кейт проверила сообщения на автоответчике и снова отправилась на улицу. Размяв и потянув затекшие длинные конечности перед памятником Улиссу С. Гранту, она начала пробежку.

Кейт направилась на запад, мимо Музея авиации и космонавтики, затем вдоль Смитсоновского замка[11] с его башенками и зубцами в духе итальянской архитектуры двенадцатого столетия, больше всего напоминающего обитель сумасшедшего ученого. Легкие, размеренные движения привели ее к Променаду в самом его широком месте, после чего Кейт дважды обежала вокруг обелиска Вашингтона.

Дыхание ее несколько участилось; просочившийся сквозь футболку пот выступил пятнами на толстовке с эмблемой юридического факультета Джорджтаунского университета. По мере того как Кейт приближалась к Приливной бухте, народу становилось все больше. Наступившая осень доставляла в город изо всех концов страны заполненными до отказа самолетами, автобусами и машинами тех, кто хотел избежать летнего наплыва туристов и печально знаменитой вашингтонской жары.

Увернувшись от разинувшего рот ребенка, Кейт столкнулась с другим бегуном, бежавшим навстречу. Оба не удержались на ногах и упали.

— Проклятье!

Быстро откатившись в сторону, мужчина вскочил на ноги. Кейт начала вставать, подняла на него взгляд, готовая принести извинения, и тотчас же снова опустилась на землю. Так она сидела какое-то время, а вокруг плясали вооруженные фотоаппаратами жители Арканзаса и Айовы.

— Привет, Кейт.

Протянув руку, Джек помог ей встать и проводил к сбросившим свой наряд вишням, растущим по берегам Приливной бухты. Напротив возвышался величественный мемориал Джефферсона, отделенный водной гладью, и внутри ротонды отчетливо была видна фигура третьего президента страны.

У Кейт распухла лодыжка. Сняв кроссовку и носок, она принялась растирать ушибленное место.

— Никак не думала, Джек, что у тебя осталось время на пробежки.

Кейт окинула его оценивающим взглядом: ни залысины, ни брюшка, ни морщин на лице. Для Джека Грэма время остановилось. Кейт была вынуждена признать, что выглядел он бесподобно. Она же, напротив, являла собой полную и абсолютную катастрофу.

Кейт мысленно выругала себя за то, что не сделала себе ту прическу, затем снова выругала себя, что подумала об этом. У нее по носу скатилась капелька пота, и она смахнула ее раздраженным движением руки.

— А я думал то же самое про тебя. Никак не предполагал, что прокуроров отпускают домой раньше полуночи… Бездельничаешь?

— Точно.

Кейт снова растерла лодыжку; боль становилась сильной. Увидев это, Джек наклонился и взял ногу Кейт обеими руками. Та вздрогнула. Он посмотрел ей в лицо.

— Помнишь, я, можно сказать, зарабатывал этим на жизнь, а ты была моим лучшим и единственным клиентом? Я никогда не встречал женщин с такими хрупкими лодыжками. А во всем остальном ты выглядишь такой здоровой.

Расслабившись, Кейт позволила ему заняться лодыжкой, а затем и ступней и вскоре поняла, что Джек не растерял свое мастерство. Что он имел в виду, говоря, что она выглядит здоровой? Кейт нахмурилась. В конце концов, это она его бросила. И поступила совершенно правильно. Разве не так?

— Я слышала насчет «Паттон, Шоу и Лорд». Прими мои поздравления.

— Ерунда. Любой мало-мальски грамотный юрист, обслуживающий многомиллионных клиентов, добился бы того же самого.

— Да, и о помолвке я тоже читала в газете. Двойные поздравления.

Джек даже не улыбнулся. Кейт захотелось узнать почему.

Молча натянув на ногу носок и надев кроссовку, он посмотрел ей в лицо.

— Ты не сможешь бегать день-два, лодыжка сильно распухла. У меня рядом машина. Я тебя подброшу.

— Просто возьму такси.

— Ты предпочитаешь мне вашингтонского таксиста? — изобразил оскорбленность Джек. — К тому же я не вижу в твоей форме карманов. Ты собираешься упрашивать, чтобы тебя отвезли бесплатно? Удачи тебе.

Кейт посмотрела на свои шорты. Ключ лежал у нее в носке. Джек уже обратил внимание на характерную выпуклость. Он улыбнулся, поняв ее дилемму. Поджав губы, Кейт провела языком по нижней. Джек хорошо помнил эту привычку по прошлому. Хотя он уже несколько лет не видел этот жест, внезапно ему показалось, что он никуда не уходил.

Джек встал.

— Я бы одолжил тебе, но у меня тоже пусто.

Встав, Кейт положила руку ему на плечо и попробовала опереться на больную ногу.

— А я полагала, за частную практику платят лучше…

— Тут ты права. Просто я никогда не умел обращаться с деньгами. Ты же знаешь.

Что верно, то верно: бухгалтерию всегда вела Кейт. Правда, тогда и вести-то особенно было нечего.

Держась рукой за Джека, она кое-как дохромала до его машины, десятилетнего универсала «Субару», и изумленно уставилась на него.

— Ты так и не избавился от этой развалюхи?

— Слушай, старушка еще проедет много миль. К тому же она полна воспоминаний. Видишь вот это пятно? Оно от твоего мороженого, сливочного с карамелью, в стаканчике. Восемьдесят шестой год, вечер накануне моего экзамена. Ты не могла заснуть, я больше не мог заниматься… Помнишь? Ты повернула слишком быстро.

— У тебя очень плохая избирательная память. А я вот помню, как ты вылил мне на спину свой молочный коктейль, потому что я пожаловалась на жару.

— Да, и это тоже было!

Они со смехом сели в машину.

Кейт изучила пятно более внимательно, окинула взглядом салон. Прошлое накатило на нее большими, тяжелыми волнами. Она оглянулась на заднее сиденье. Брови у нее взметнулись вверх. Если б только это место могло говорить! Обернувшись, Кейт увидела, что Джек смотрит на нее, и поймала себя на том, что залилась краской.

Они въехали в редкий поток машин и направились на восток. Кейт нервничала, но при этом не чувствовала себя неуютно, словно все это происходило четыре года назад и они с Джеком просто запрыгнули в машину, чтобы смотаться за кофе, за свежей газетой или позавтракать на «Углу» в Шарлоттсвилле или в одном из кафе, разбросанных вокруг Капитолийского холма. Но ей пришлось напомнить себе, что с тех пор прошли годы. Это осталось в прошлом. А настоящее было совершенно другим. Кейт чуть опустила стекло.

Джек одним глазом следил за дорогой, другим наблюдал за Кейт. Эта встреча не была случайной. Кейт бегала по Променаду — точнее, одним и тем же маршрутом — с тех самых пор, как они перебрались в Вашингтон и поселились в маленьком доме без лифта неподалеку от Восточного рынка.

Сегодня утром Джек проснулся в таком отчаянии, какое не испытывал с тех пор, как Кейт четыре года назад ушла от него, когда до него где-то через неделю вдруг дошло, что она больше не вернется. И вот сейчас, когда впереди маячила свадьба, Грэм решил, что ему просто необходимо повидаться с Кейт. Он не мог, не хотел дать этому огоньку погаснуть — по крайней мере пока что. Весьма вероятно, из них двоих он один чувствовал, что сохранилась хоть какая-то искорка. И пусть у него не хватило мужества оставить ей сообщение на автоответчике; он решил, что, если так пожелает судьба, они с Кейт встретятся на Променаде, среди толп туристов и местных жителей. На том он и остановился.

До того как они с Кейт столкнулись, Джек бегал больше часа, всматриваясь в толпу, ища лицо с фотографии в рамке. Он заметил Кейт за пять минут до их столь резкой встречи. Если б частота его пульса уже не удвоилась вследствие физической нагрузки, это произошло бы в то самое мгновение, когда он увидел ее, бегущую легко и свободно. Джек не собирался причинять Кейт физическую травму; однако именно из-за растянутых связок голеностопа она сейчас сидела в его машине, именно поэтому он вез ее домой.

Забрав волосы назад, Кейт сделала хвостик с помощью резинки, которая была у нее на руке.

— Ну как твоя работа?

— Нормально. — У него не было никакого желания говорить о работе. — Как твой старик?

— Тебе это знать лучше, чем мне. — Кейт не хотела говорить о своем отце.

— Я не видел его с тех пор, как…

— Тебе повезло.

Она погрузилась в молчание.

Джек покачал головой, дивясь на себя: ну как у него хватило ума завести разговор о Лютере! Да, он надеялся на то, что за эти годы отец и дочь восстановят отношения… Очевидно, этого не произошло.

— Я слышал о тебе в прокуратуре потрясающие вещи.

— Точно.

— Я серьезно.

— С каких это пор?

— Все рано или поздно взрослеют, Кейт.

— Только не Джек Грэм. Пожалуйста, господи, не надо!

Свернув на Конститьюшн-авеню, Джек направился к вокзалу Юнион. И спохватился. Он знал, куда ехать, но не хотел делиться этим с Кейт.

— Кейт, я тут заплутал. Куда дальше?

— Извини. Вокруг Капитолия, по Мэриленд и налево на Третью улицу.

— Тебе нравится этот район?

— При моей зарплате очень даже нравится. Дай-ка я сама догадаюсь… Ты, наверное, живешь в Джорджтауне, правильно? В одном из тех больших федеральных особняков с комнатой для прислуги, так?

Грэм пожал плечами.

— Я никуда не переезжал. Живу там же.

Кейт удивленно уставилась на него.

— Джек, что ты делаешь со всеми своими деньгами?

— Я покупаю все, что хочу; просто желания у меня скромные. — Он посмотрел ей в глаза. — Слушай, как насчет стаканчика сливочного мороженого с карамелью?

— В этом городе такой больше не купишь, я уже пыталась.

Усмехнувшись, Джек развернулся под сердитые сигналы других водителей и помчался в обратную сторону.

— Похоже, ваша честь, вы старались не слишком усердно.

Полчаса спустя Джек свернул к стоянке перед домом Кейт. Обойдя вокруг машины, он помог ей выйти. Лодыжка распухла еще больше. От рожка сливочного мороженого почти ничего не осталось.

— Я помогу тебе подняться наверх.

— Ты и так потратил на меня уже много времени.

— Это я повредил тебе лодыжку. Помоги мне хотя бы частично искупить свою вину.

— Джек, не надо.

Грэм узнал этот тон даже по прошествии четырех лет. Виновато улыбнувшись, он отступил назад. Кейт стала медленно подниматься по лестнице. Джек уже садился в машину, когда она обернулась.

— Джек!

Он поднял взгляд.

— Спасибо за мороженое.

Она скрылась в подъезде.

Отъезжая от дома, Грэм не увидел мужчину, стоящего в рощице у въезда на стоянку.

Выйдя из тени деревьев, Лютер посмотрел на здание.

За два дня его внешность разительно изменилась. К счастью, борода у него отрастала быстро. Волосы были коротко подстрижены, а то, что осталось, накрыла шляпа. Черные очки скрывали его проницательные глаза, а поджарое тело спряталось под мешковатым пальто.

Лютер надеялся перед отъездом еще раз увидеть дочь. Он был потрясен, увидев Джека; но, впрочем, это было к лучшему. Парень ему всегда нравился.

Он плотнее укутался в пальто. Ветер усиливался, погода стояла холоднее, чем бывает обыкновенно в Вашингтоне в это время года. Лютер посмотрел на окно квартиры дочери.

Квартира номер четырнадцать. Уитни хорошо ее знал; он даже несколько раз бывал в ней (разумеется, без ведома дочери). Для него стандартный замок во входной двери был детской игрушкой; кому-нибудь потребовалось бы больше времени, чтобы отпереть его ключом. Лютер садился в кресло в гостиной и смотрел на сотни разных предметов, каждый из которых нес в себе годы воспоминаний, иногда хороших, но по большей части разочаровавших его.

Иногда Лютер просто закрывал глаза и изучал все запахи, присутствующие в воздухе. Он знал, какими духами пользуется Кейт, — неброскими, и совсем чуть-чуть. Мебель была громоздкая, прочная и порядочно изношенная. В холодильнике, как правило, царила пустота. Лютер морщился при виде содержимого шкафчиков, скудного и нездорового. Кейт содержала все аккуратно, но не в образцовом порядке; квартира выглядела жилой, какой и должна была выглядеть.

И ей очень много звонили. Лютер слушал, как некоторые из звонивших оставляли сообщения на автоответчике, и ему хотелось, чтобы дочь выбрала другую жизненную стезю. Сам будучи преступником, он прекрасно знал, как много по ту сторону закона самых настоящих уродов. Но сейчас было уже слишком поздно советовать своему единственному ребенку менять профессию.

Лютер понимал, что у него странные отношения с дочерью; впрочем, он считал, что заслужил это. Перед глазами у него частенько появлялся образ его жены: эта женщина любила его и все эти годы была рядом; и ради чего? Ради боли и унижений. А затем — ранняя смерть, после того как она все-таки одумалась и развелась с ним. Лютер снова задумался, уже в сотый раз, почему он продолжал заниматься преступной деятельностью. Определенно, дело было не в деньгах. Уитни всегда жил просто; значительную часть своей добычи он просто отдавал. Образ жизни, который он для себя выбрал, свел в могилу его жену и прогнал дочь. И в сотый раз Лютер так и не нашел ответа на вопрос, почему он продолжал воровать у богатых, бдительно защищающих свою собственность. Быть может, только ради того, чтобы доказать, что он это может?

Лютер снова посмотрел на окно квартиры дочери. Он не был рядом с ней в трудную минуту; почему она должна в трудную минуту быть рядом с ним? Но Уитни не мог полностью разорвать узы, даже несмотря на то, что Кейт смогла это сделать. Если она захочет, он придет к ней, однако Лютер понимал, что этого никогда не произойдет.

Наконец он ушел, торопясь сесть на автобус до станции метро у Центрального вокзала. Уитни всегда стремился быть независимым, никогда не полагаясь в сколько-нибудь существенных вопросах на других. Он был одиночкой, и прежде ему это нравилось. Но сейчас Лютер чувствовал себя слишком одиноким, и теперь это чувство уже не доставляло ему особого уюта.

Начался дождь, и Лютер прильнул к заднему окну автобуса, петляющего к огромному железнодорожному вокзалу, спасенному от небытия амбициозным проектом создания крупного торгового центра. Вода струилась по гладкой поверхности стекла, скрывая пеленой то место, где он только что был. Уитни очень хотелось вернуться, но теперь обратной дороги больше не было.

Повернувшись вперед, Лютер натянул шляпу и высморкался в носовой платок. Взяв забытую газету, пробежал взглядом старые заголовки, в который раз гадая: когда ее найдут. Когда это произойдет, он тотчас же узнает — весь город узнает, что Кристина Салливан убита. Когда убивают богатых, это попадает на первые полосы газет. Бедняки, простые люди оказываются где-нибудь на предпоследней странице, между спортивным разделом и объявлениями. Кристи Салливан, вне всякого сомнения, удостоится первой страницы, в самом центре.

Бросив газету на пол, Лютер сгорбился на сиденье. Ему нужно встретиться с адвокатом, после чего он исчезнет. Автобус покачивался, ворча двигателем, и Уитни наконец закрыл глаза. Но он не спал. Сейчас он снова сидел в гостиной у дочери, и на этот раз Кейт была рядом с ним.

Глава 6

Лютер сидел за маленьким столом в очень скудно обставленной комнате. Стулья и стол — старые, испещренные тысячами царапин, ковер — такой же древний и не очень чистый. На столе, помимо папки с документами Лютера, не было ничего, кроме стопки визитных карточек. Лютер взял одну из них и прочитал: «Компания «Юридические услуги»». Эти люди были отнюдь не лучшими в своей профессии; им далеко до тех, кто ворочал миллионами в центре города. Выпускники третьеразрядных юридических колледжей, не имеющие надежды устроиться в солидную фирму, они влачили свое профессиональное существование в надежде на то, что им подвернется удача. Но с каждым годом их мечты о больших офисах, больших клиентах и, самое главное, больших деньгах потихоньку угасали. Однако Лютеру не нужны были лучшие из лучших. Ему требовался кто-нибудь, все равно кто, с дипломом о юридическом образовании и нужными бумагами.

— Всё в порядке, мистер Уитни.

На вид парню, полному надежд и энергии, было лет двадцать пять. Это место — не конечная точка его пути, он все еще искренне в это верил. На усталом, дряблом, осунувшемся лице мужчины постарше у него за спиной такой надежды больше не просматривалось.

— Это Джерри Бернс, старший поверенный; он будет вторым свидетелем вашего завещания. Мы выдадим вам заверенную справку, и нам не придется представать перед судом, подтверждая, что мы засвидетельствовали ваше завещание.

Появилась строгая женщина лет сорока с хвостиком, с ручкой и нотариальной печатью.

— Это Филлис, наш нотариус, мистер Уитни.

Все сели.

— Вы хотите, чтобы я зачитал условия вашего завещания?

Джерри Бернс сидел за столом, уставившись в пустоту, мечтая обо всех тех местах, где он предпочел бы оказаться, всем своим видом показывая, что ему это до смерти надоело. Джерри Бернс, старший поверенный. Пожалуй, он с бо́льшим удовольствием кидал бы вилами навоз где-нибудь на ферме на Среднем Западе. Сейчас он с нескрываемым презрением посмотрел на своего младшего коллегу.

— Я его уже прочитал, — ответил Лютер.

— Вот и чудесно, — сказал Джерри Бернс. — В таком случае начнем.

Через пятнадцать минут Лютер вышел из «Юридических услуг» с двумя экземплярами своего завещания, составленными по всей форме, засунув их в карман пальто.

Долбаные юристы, без них нельзя поссать, посрать или умереть. Это все потому, что все законы составлены юристами. Они держат всех остальных людей за причинное место. Тут Лютер подумал о Джеке и улыбнулся. Джек — другой. Затем он подумал о своей дочери, и улыбка погасла. Кейт тоже не такая. Но Кейт его ненавидит.

Заглянув в магазин фотопринадлежностей, Уитни купил фотоаппарат «Полароид» и кассету с фотобумагой. Он не собирался доверять кому бы то ни было печать тех фотографий, которые намеревался снимать. Затем вернулся в гостиницу. Через час у него были готовы десять снимков. Завернутые в бумагу и положенные в плотный конверт, они отправились на дно его рюкзака.

Сев у окна, Лютер долго смотрел на улицу. Прошел почти час, прежде чем он наконец встал, подошел к кровати и рухнул на нее. Всему есть свои пределы. Он не настолько бесчувственный, чтобы его не тронула чужая смерть, не ужаснуло событие, лишившее жизни человеческое существо, которое могло бы еще жить и жить. И в довершение ко всему, не нужно было забывать о том, что во всем этом замешан президент Соединенных Штатов. Человек, которого Лютер уважал, за которого отдал свой голос на выборах. Человек, занимающий самый высокий пост в стране, едва не убил женщину своими пьяными руками. Даже если б Лютер стал свидетелем того, как его ближайший родственник хладнокровно раскроил кому-нибудь голову, он не был бы так потрясен. Ему казалось, это он сам подвергся насилию, это ему в горло вцепились руки убийцы.

Но ему не давало покоя еще что-то. Нечто такое, на что он не смел взглянуть прямо. Уткнувшись лицом в подушку, Лютер закрыл глаза в тщетной попытке заснуть.

— Это просто замечательно, Дженн!

Джек смотрел на особняк из кирпича и камня, простирающийся от края до края больше чем на двести футов, комнат в котором было больше, чем в общежитии колледжа, и недоумевал, с какой стати они вообще здесь. Петляющая дорожка привела к гаражу на четыре машины, расположенному позади внушительного сооружения. Газоны были такими идеально ухоженными, что Джеку показалось, будто он видит перед собой огромный изумрудно-зеленый бассейн. Лужайка за домом спускалась тремя террасами, и каждая из них представляла собой отдельный бассейн. Здесь имелся полный набор игрушек для очень богатых: теннисные корты и конюшни и целых двадцать акров для прогулок — настоящая империя по меркам северной части Вирджинии.

Риелтор ждала у входной двери, оставив свой «Мерседес» последней модели у большого каменного фонтана с вырезанными из гранита розами размером с кулак. Она торопливо подсчитывала и пересчитывала доллары, которые получит в качестве комиссии. Ну разве они не потрясающая молодая пара? Риелтор повторяла это так часто, что у Джека заболели виски.

Дженнифер Болдуин взяла его за руку, и через два часа экскурсия завершилась. Грэм подошел к краю просторной лужайки и восхитился вслух густой рощей, в которой боролась за господство эклектичная подборка вязов, елей, кленов, сосен и дубов. Осень была в самом разгаре, и по всей территории поместья Джек видел пляску красных, желтых и оранжевых пятен.

— Так сколько это стоит?

Он чувствовал, что ему полагается задать этот вопрос. Но им это явно не по карману. По крайней мере, ему точно не по карману. Джек вынужден был признать, что место очень удобное: всего сорок пять минут до его офиса в час пик. Но им нечего даже думать о покупке чего-либо подобного. Джек выжидающе посмотрел на свою невесту.

Та нервно теребила локон.

— Три восемьсот.

У Джека посерело лицо.

— Три миллиона восемьсот тысяч? Долларов?

— Джек, оно сто́ит втрое больше.

— В таком случае почему, черт возьми, его продают за три восемьсот? Дженн, мы не можем себе это позволить. Даже не думай.

Вместо ответа Дженн, закатив глаза, помахала рукой риелтору, которая сидела в машине, составляя контракт.

— Дженн, я зарабатываю сто двадцать тысяч в год. Ты зарабатываешь примерно столько же, может быть, чуть больше.

— Когда ты станешь партнером…

— Правильно, мое жалованье вырастет, но не настолько. Мы не можем позволить себе платить по ипотеке. И вообще, я полагал, мы переедем к тебе.

— Для супружеской пары мой дом не подходит.

— Не подходит? Да это же настоящий дворец, твою мать!

Подойдя к скамейке, покрашенной зеленым под цвет листвы, Джек сел. Дженн встала прямо перед ним, с решительным видом скрестив руки на груди. Ее летний загар начинал сходить. Из-под кремово-коричневой фетровой шляпы ниспадали на плечи длинные волосы. Идеально скроенные брюки подчеркивали изящные формы. Лакированные сапожки облегали ноги и скрывались под штанинами.

— Мы не будем брать ипотеку, Джек.

— Неужели? — Он удивленно поднял взгляд. — Что, нам отдадут этот дом даром, потому что мы потрясающая молодая пара?

Дженнифер замялась, затем сказала:

— Папа платит наличными, а мы потом ему вернем.

Грэм этого ждал.

— Вернем? Черт побери, Дженн, как мы вернем ему такую огромную сумму?

— Папа предложил очень щадящую рассрочку, с учетом наших будущих доходов. Во имя всего святого, Джек, я могла бы заплатить за этот дом накопившимися процентами на один из своих вкладов, но я знаю, что ты будешь против. — Она подсела к нему. — Я полагала, что если мы поступим так, тебе будет лучше. Я прекрасно понимаю, как ты относишься к деньгам Болдуинов. Мы обязательно расплатимся с папой. Это не подарок. Это заем под процент. Я продам свой дом. Надеюсь, я выручу за него восемь сотен чистыми. Ты тоже вложишь какую-то сумму. Это не бесплатная прогулка. — Дженнифер игриво ткнула длинным пальцем ему в грудь, подчеркивая свою мысль, и оглянулась на дом. — Он прекрасен, Джек, ты не согласен? Мы будем здесь счастливы. Нам предназначено жить здесь самой судьбой.

Грэм скользнул по фасаду здания невидящим взором. В каждом окне ему мерещилась Кейт Уитни.

Стиснув ему руку, Дженнифер прильнула к нему. Боль у Джека в голове усилилась, выйдя в красную зону. Его мозг наотрез отказывался функционировать. Во рту пересохло, конечности затекли. Осторожно высвободив руку, он встал и молча направился к машине.

Какое-то время Дженнифер сидела на скамейке, и главным чувством, отражающимся у нее на лице, было изумление. Затем она в гневе встала и последовала за Джеком.

Риелтор, внимательно наблюдавшая за разговором из своего «Мерседеса», перестала составлять контракт и недовольно поджала губы.

Рано утром Лютер вышел из маленькой гостиницы, затерявшейся в беспорядочно застроенном жилом пригороде к северо-западу от Вашингтона. Поймав такси, он попросил отвезти его к центральной станции метро, кружной дорогой, поскольку ему якобы хотелось посмотреть достопримечательности Вашингтона. Просьба эта нисколько не удивила таксиста, и тот поехал маршрутом, который ему предстояло повторить еще тысячу раз до официального завершения туристического сезона, если в этом городе туристический сезон вообще когда-либо завершается.

Небо грозило пролиться дождем, однако всякое могло случиться. Непредсказуемая погода кружилась и металась по региону, или обходя Вашингтон стороной, или ударяя по нему в полную силу, прежде чем уйти в сторону Атлантического океана. Лютер поднял взгляд на мрак, проникнуть сквозь который не удавалось недавно взошедшему солнцу.

Будет ли он жив через полгода? Возможно, нет. Его могут найти, даже несмотря на предпринятые меры предосторожности. Но он намеревался в полной мере насладиться тем временем, которое ему осталось.

Метро доставило Лютера к Национальному аэропорту Вашингтона. Оттуда он добрался на автобусе до главного терминала. Уитни уже зарегистрировался на рейс «Американ эйрлайнс» до Далласа; там он сделает пересадку и вылетит в Майами, где переночует, после чего еще один самолет доставит его в Пуэрто-Рико, а уже оттуда он отправится на Барбадос, конечную точку своего пути. За все было заплачено наличными; судя по паспорту, он был Артуром Ланисом, шестидесяти пяти лет, проживающим в Мичигане. У Лютера было с полдюжины таких документов, профессионально изготовленных, выглядящих солидно, но абсолютно «липовых». Этот паспорт, действительный еще в течение восьми лет, показывал, что его обладатель много путешествует.

Устроившись в зале ожидания, Лютер притворился, будто изучает газету. В зале было многолюдно и шумно — типичный рабочий день загруженного аэропорта. Время от времени Уитни поднимал взгляд над газетой, проверяя, не обращает ли кто-либо на него особое внимание, но не замечал ничего необычного. А поскольку занимался он этим достаточно долго, что-нибудь обязательно щелкнуло бы, если б у него возникли причины для беспокойства. Объявили посадку на его рейс; Лютер получил посадочный талон и поднялся по трапу на борт воздушного судна, которое через три часа должно было доставить его в сердце Техаса.

Рейс «Американ эйрлайнс» из Вашингтона в Даллас считается загруженным, но, как это ни странно, место рядом с Лютером оказалось свободным. Сняв пальто, он положил его на кресло, тем самым предъявляя на него свои права, и, устроившись поудобнее, выглянул в иллюминатор.

Когда самолет покатил по рулежной дорожке, готовясь к взлету, Лютер различил кончик обелиска Вашингтона, торчащий из густого клубящегося тумана. Всего в миле от этой точки его дочь вскоре отправится на работу, в то время как ее отец поднимется в облака, чтобы начать новую жизнь чуть раньше запланированного, и не совсем ту, о которой он мечтал.

Оторвавшись от земли, лайнер быстро набрал высоту, и Лютер долго смотрел вниз на извивающийся Потомак, пока река наконец не осталась далеко позади. Мысли его ненадолго переключились на давно умершую жену, после чего снова вернулись к живой и здоровой дочери.

Подняв взгляд на улыбающееся деловитое лицо стюардессы, Лютер заказал кофе и через минуту получил простой завтрак. Выпив горячий напиток, он прикоснулся к стеклу иллюминатора, покрытому причудливыми разводами. Вытерев стекло, обнаружил, что у него влажные глаза. Он быстро оглянулся вокруг: остальные пассажиры заканчивали завтракать или уже дремали, коротая время до посадки.

Подняв откидной столик, Лютер расстегнул ремень и отправился в туалет. Там посмотрел на себя в зеркало. Глаза у него были красными, под ними нависли тяжелые мешки. За последние тридцать шесть часов он заметно постарел.

Плеснув себе в лицо водой, Уитни подождал, когда капельки соберутся вокруг рта, и плеснул еще раз. Затем вытер глаза. Они горели. Прислонившись к крохотной раковине, Лютер постарался унять дрожь в руках.

Какие бы усилия воли он ни предпринимал, его мысли возвращались к той комнате, где у него на глазах жестоко избили женщину. Президент Соединенных Штатов был пьяницей, развратником и бил женщин. Он улыбался перед объективами камер, целовал маленьких детей и обхаживал старушек, завораживая их своим обаянием, проводил важные совещания, летал по всему миру в качестве главы государства — и при этом был похотливым козлом, трахавшим замужних женщин и избивавшим их, а потом еще и становившимся причиной их смерти.

Хорошенькое сочетание.

Для одного человека эта ноша была невыносимо тяжелой.

А Лютер чувствовал себя очень одиноким. И очень взбешенным.

Но самым печальным было то, что подонку все это сойдет с рук.

Уитни твердил себе, что, будь он на тридцать лет моложе, непременно ввязался бы в бой. Но от возраста никуда не деться. Нервы у него по-прежнему оставались крепче, чем у многих людей, но, подобно камням на дне горной речки, с годами они обтерлись и были уже не такими, как прежде. Ввязываться в драку — удел молодых, и тут уж ничего не поделаешь. Его время прошло. Но Лютер не мог с этим смириться. Он не может просто все забыть и жить дальше.

Снова посмотрев на себя в крохотное зеркало, Уитни не сдержался и громко застонал, наполнив тесное помещение болью раскаяния.

Никакими отговорками невозможно оправдать то, что он не сделал. Он не открыл зеркальную дверь. Не сбросил мужчину с Кристины Салливан. Правда заключалась в том, что он мог предотвратить смерть этой женщины. Если б он вмешался, та была бы жива. Он променял чужую жизнь на свою свободу, а может быть, и жизнь. Эта женщина защищалась, ей была нужна помощь, а он, Лютер, просто смотрел на это. Человеческое существо, не прожившее и трети того, что прожил он сам. Он струсил, смалодушничал, и сознание этого душило его, подобно огромной анаконде, угрожая раздавить все органы его тела.

Почувствовав, что ставшие ватными ноги не могут больше держать вес его тела, Уитни низко склонился над раковиной. Он больше не мог видеть свое отражение. Самолет задрожал, попав в зону турбулентности, и Лютера стошнило.

Прошло несколько минут, прежде чем он смочил бумажное полотенце холодной водой и вытер лицо и затылок. Наконец ему удалось кое-как доковылять до своего места. Ревя двигателями, самолет продолжал свой полет, и с каждой пройденной милей в груди у Лютера нарастало чувство вины.

Зазвонил телефон. Кейт взглянула на часы. Одиннадцать часов вечера. Обыкновенно она просеивала вызовы. Однако сейчас, по какой-то необъяснимой причине, ее рука сорвала трубку с аппарата до того, как включился автоответчик.

— Алло.

— Что это ты так рано ушла с работы?

— Джек?

— Как твоя нога?

— Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

— Просто проверяю своего пациента. Врачи никогда не спят.

— Твой пациент в полном порядке. Спасибо за заботу. — Помимо воли Кейт улыбнулась.

— Рожок сливочного мороженого с карамелью — этот рецепт меня никогда не подводит.

— О, значит, у тебя бывали и другие пациенты?

— Мой адвокат посоветовал мне не отвечать на этот вопрос.

— Тонкий ход.

Джек мысленно представил, как Кейт сидит, накручивая на палец кончик волос, точно так же, как поступала, когда они учились: он зубрил требования безопасности, она занималась французским.

— У тебя волосы на концах вьются и без твоей помощи.

Отдернув палец, Кейт улыбнулась, затем нахмурилась. Это замечание вызвало наплыв воспоминаний, и не только хороших.

— Джек, уже поздно. Завтра у меня судебное заседание.

Встав, Грэм принялся расхаживать с беспроводным телефоном в руке, лихорадочно соображая. Все, что угодно, только чтобы задержать Кейт у телефона еще на несколько секунд. Ему стало стыдно, как будто он подсматривал. Джек непроизвольно обернулся. У него за спиной никого не было — по крайней мере, он никого не увидел.

— Извини, что позвонил так поздно.

— Ладно.

— И извини за то, что зашиб тебе ногу.

— За это ты уже извинялся.

— Да… Ну как ты? Я хочу сказать, помимо лодыжки?

— Джек, мне вправду нужно выспаться.

Он надеялся, что она это скажет.

— В таком случае расскажи мне это за обедом.

— Я же сказала тебе, что у меня суд.

— После суда.

— Джек, по-моему, это не очень хорошая затея. Больше того, я уверена, что это отвратительная затея.

Ему захотелось узнать, что она имела в виду. Он никак не мог избавиться от дурной привычки искать в ее словах скрытый смысл.

— Господи, Кейт, это всего лишь обед. Я же не прошу тебя выйти за меня замуж. — Джек рассмеялся, понимая, что безнадежно все испортил.

Кейт больше не теребила волосы. Она тоже встала, и зеркало в прихожей поймало ее отражение. Она потянула ворот ночной рубашки. У нее на лбу появились отчетливые складки.

— Извини, — поспешно пробормотал Джек. — Извини, я не хотел тебя обидеть. Послушай, я тебя угощаю. Должен же я на что-то тратить деньги.

Ответом ему было молчание. На самом деле он не был даже уверен в том, что Кейт его слушает.

Джек репетировал этот разговор на протяжении последних двух часов. Все возможные вопросы, ответы, намеки. Он будет говорить так гладко, Кейт отнесется к нему с таким пониманием… У них все получится. Пока что абсолютно ничто не шло в соответствии с планом. Джек решил перейти к запасному варианту. Он стал умолять.

— Пожалуйста, Кейт, мне очень хочется поговорить с тобой. Пожалуйста!

Она снова села, подобрав под себя ноги, и потерла длинные пальцы на ногах. И глубоко вздохнула. Годы изменили ее далеко не так сильно, как она думала. Хорошо это или плохо? В настоящий момент Кейт не могла ответить на этот вопрос.

— Где и когда?

— «У Мортона»?

— Пообедать?

Джек воочию представил себе ее изумленное лицо при мысли об этом сверхдорогом ресторане. Сейчас она наверняка гадает, в каком он мире теперь живет.

— Хорошо, как насчет закусочной в Старом городе рядом с Фаундер-парк, часа в два? Обеденный перерыв уже закончится, народа там будет немного.

— Это уже лучше. Но я ничего не обещаю. Если не смогу выбраться, я тебе позвоню.

Джек медленно выпустил задержанный воздух.

— Спасибо, Кейт.

Положив трубку, он рухнул на диван. Теперь, когда его замысел увенчался успехом, он гадал, что, черт возьми, делает. Что он скажет? Что она ответит? Джек не хотел ссоры. Он не солгал, ему просто хотелось поговорить с ней, увидеть ее. Только и всего. Джек повторял это себе снова и снова.

Пройдя в ванную, он сунул голову в раковину с холодной водой, затем схватил пиво, поднялся на крышу и сел в темноте у бассейна, наблюдая за самолетами, пролетающими вдоль Потомака к Национальному аэропорту. Сдвоенные красные огоньки обелиска Вашингтона подмигивали, стараясь его утешить. В восьми этажах под ним улицы затихли, лишь изредка доносился вой сирен полицейских машин и карет «Скорой помощи».

Окинув взглядом безмятежную гладь бассейна, Джек опустил ногу в остывшую воду и посмотрел на разбегающиеся по поверхности круги. Выпив пиво, спустился вниз и заснул в кресле в гостиной перед бубнящим телевизором. Он не услышал, как звонил телефон; сообщения не было. Почти за тысячу миль от него Лютер Уитни положил трубку на телефон и закурил сигарету — первую за тридцать с лишним лет.

Пикап службы доставки «Федерал экспресс» медленно ехал по уединенной проселочной дороге. Водитель читал надписи на ржавых, покосившихся почтовых ящиках в поисках нужного адреса. Никогда еще ему не приходилось доставлять заказ в эту глушь. Пикап трясся на сплошных ухабах, которыми была усеяна узкая дорога.

Доехав до конца дороги, водитель свернул к последнему дому и начал сдавать задом. Лишь по чистой случайности он бросил взгляд на деревянную табличку рядом с дверью и увидел адрес. Покачав головой, улыбнулся. Что ж, иногда это бывает чистым везением…

Дом был маленький и неухоженный. Видавшие виды маркизы над окнами, распространенные лет за двадцать до того, как водитель появился на свет, провисли, словно бесконечно устали и думали лишь о том, как бы отдохнуть.

Пожилая женщина, открывшая дверь, носила платье в цветочек и толстый свитер, накинутый на плечи. Ее распухшие красные ноги говорили о плохом кровообращении и, возможно, целом букете прочих недугов. Похоже, женщина удивилась посылке, но с готовностью расписалась в квитанции.

Водитель взглянул на роспись: Эдвина Брум. Сев в машину, он уехал. Проводив его взглядом, женщина захлопнула дверь.

Затрещала рация.

Фред Барнс уже семь лет занимался этой работой. Разъезжал по району, где жили богатые, смотрел на большие дома, ухоженные лужайки, изредка на дорогие машины с похожими на манекены пассажирами, проезжающие по безупречному асфальту к массивным воротам. Он никогда не бывал внутри тех домов, которые охранял, и не рассчитывал, что такое когда-либо случится.

Барнс поднял взгляд на внушительное строение. От четырех до пяти миллионов, по его прикидкам. Денег больше, чем он смог бы заработать за пять жизней. Временами ему казалось, что это неправильно.

Барнс проверил сообщение на рации. Надо посмотреть, что к чему. Он не знал, в чем дело. Просто позвонил владелец и попросил проверить дом.

Ударивший в лицо холодный воздух заставил Барнса подумать о чашке горячего кофе с плюшками, а затем восьми часах сна, после чего он снова сядет в свой «Сатурн», чтобы провести еще одну ночь, охраняя собственность богатых. Зарплата была не такой уж и плохой, хотя социальный пакет оставлял желать лучшего. Жена Барнса также работала на полную ставку, но с тремя детьми их совокупных доходов едва хватало. Впрочем, сейчас всем приходится нелегко. Барнс окинул взглядом гараж на пять машин за домом, бассейн и теннисный корт. Ну, положим, не всем…

Завернув за угол, Барнс увидел свисающую из окна веревку, и все мысли о кофе с плюшками исчезли. Он присел на корточки, рука его метнулась к оружию. Схватив рацию, Барнс доложил обстановку, при этом голос его дрожал от волнения. Настоящая полиция прибудет через несколько минут. Можно дождаться ее, а можно самому приступить к расследованию. Барнс рассудил, что за восемь долларов в час лучше оставаться на месте.

Первым подъехал его начальник в белоснежном универсале с эмблемой охранной фирмы на двери. Через тридцать секунд к дому свернула первая из пяти патрульных машин, и вскоре они выстроились на асфальтовой дорожке, словно перед железнодорожным переездом.

Двое полицейских остались прикрывать окно. Скорее всего, злоумышленники давным-давно покинули дом, однако в полицейском ремесле строить предположения опасно.

Четверо полицейских приблизились к входной двери, еще двое обошли дом сзади. Работая парами, они вошли в дом, отметив, что входная дверь не заперта, а сигнализация отключена. Удовлетворившись первым этажом, полицейские осторожно поднялись по широкой лестнице, напрягая слух и зрение на предмет малейших признаков какого-либо звука или движения.

Когда они поднялись на площадку второго этажа, обоняние сообщило сержанту, руководящему группой, что речь идет не о простом ограблении.

Четыре минуты спустя полицейские стояли вокруг того, что еще совсем недавно было молодой красивой женщиной. Пышущие здоровьем лица всех четверых стали мертвенно-бледными.

Сержант, мужчина лет пятидесяти с небольшим и отец троих детей, бросил взгляд на открытое окно. «Слава богу», — подумал он; даже несмотря на свежий воздух с улицы, атмосфера в комнате сводила с ума. Еще раз посмотрев на труп, сержант быстро подошел к окну и вдохнул полной грудью ночную прохладу.

Его дочь примерно такого же возраста. На мгновение он представил ее лежащей на полу: от лица одно лишь воспоминание, жизнь жестоко оборвана. Теперь дело было уже не в его компетенции, но ему очень захотелось одного: присутствовать при том, как схватят того, кто совершил это ужасающее злодеяние.

Глава 7

Сет Фрэнк был занят тем, что жевал сэндвич и в то же время пытался завязать бантики своей шестилетней дочери, собирающейся в школу, когда зазвонил телефон. Выражение лица жены сообщило ему все, что нужно было знать. Ленточками занялась она. Взяв трубку, Сет завязал галстук, слушая спокойный, деловой голос диспетчера. Через две минуты он уже сидел в своей машине; закрепив на крыше служебного «Форда» мигалку, хотя в этом не было никакой необходимости, полицейский помчался по пустынным проселочным дорогам округа, пульсируя зловещими синими огнями.

Высокое крепкое тело Фрэнка уже начало свой неизбежный путь к дряблости, а вьющиеся черные волосы видали более пышные дни. Сорока одного года, отец троих дочерей, день ото дня становящихся все более сложными и непонятными, он уже давно пришел к заключению, что далеко не все в жизни имеет смысл. Но в целом он был счастливым человеком. Жизнь не нанесла ему нокаутирующих ударов. Пока что. Фрэнк проработал в правоохранительных органах достаточно долго и знал, как быстро это все может измениться.

Засунув в рот пластинку жевательной резинки, Сет принялся медленно жевать ее, а за окном мелькали компактные ряды сосен. Свою работу в правоохранительных органах он начал в одном из самых плохих кварталов Нью-Йорка, где понятие «ценность человеческой жизни» ничего не значило. Там ему довелось увидеть практически все способы того, как один человек может убить другого. Со временем Фрэнка назначили следователем, что бесконечно обрадовало его жену. По крайней мере, теперь ему предстояло появляться на месте преступления уже после того, как плохие ребята его покинули. Она стала лучше спать по ночам, сознавая, что страшный телефонный звонок, который разрушит ее жизнь, скорее всего, так и не раздастся. Это было все, на что она могла надеяться, связав свою жизнь с полицейским.

В конце концов Фрэнка назначили в отдел расследования убийств — что в его ремесле было самым сложным и ответственным делом. Однако через несколько лет он решил, что ему нравится и работа, и ответственность, но только не в объеме по семь трупов ежедневно. Поэтому перебрался на юг, в Вирджинию.

В настоящий момент Сет Фрэнк был старшим следователем отдела расследования убийств округа Миддлтон, что звучало громче, чем было на самом деле, поскольку так получилось, что он являлся единственным сотрудником отдела расследования убийств, работающим в округе. Однако относительно безобидные просторы сельского округа Вирджинии не требовали от Фрэнка серьезной работы. Средний душевой доход подведомственной ему территории зашкаливал. Да, людей убивали, но кроме жен, застреливших своих мужей, и наоборот, а также жадных до наследства подростков, прихлопнувших своих родителей, особых развлечений не было. Во всех этих случаях преступники были очевидны; работать приходилось не столько головой, сколько ногами. Но звонок диспетчера обещал, что такое положение дел может измениться.

Дорога петляла по лесам, затем вынырнула в обнесенные оградами зеленые поля, где лениво встречали утро нового дня породистые длинноногие скакуны. За внушительными воротами начинались дорожки, ведущие к жилищам избранных счастливчиков, которых на самом деле в Миддлтоне было предостаточно. Фрэнк заключил, что в данном деле ждать помощи от соседей не придется. Оказавшись в своей крепости, эти люди, вероятно, не слышат и не видят ничего, что происходит снаружи. К чему, несомненно, они и стремились, и щедро заплатили за такую привилегию.

Подъезжая к поместью Салливанов, Фрэнк поправил галстук, глядя на себя в зеркало заднего вида, и смахнул назад выбившуюся прядь волос. Он не питал особых симпатий к богатым, но в то же время и не испытывал к ним неприязни. Они были частью головоломки. Что подводило к самой приятной стороне его ремесла. Ибо среди всех зигзагов, поворотов, заблуждений и откровенных ошибок маячил бесспорный трюизм: если ты убил другое человеческое существо, ты попадаешь в его, Фрэнка, ведение и в конечном счете будешь наказан. Каким именно оказывалось наказание, Сету обыкновенно не было дела. Главным было то, чтобы виновный предстал перед судом и, если он будет осужден, отбыл положенное наказание. Богатые, бедные и все посредине. Пусть профессиональное мастерство Фрэнка несколько притупилось — чутье никуда не делось. И в конечном счете он всегда предпочитал полагаться именно на чутье.

Свернув на дорожку, ведущую к дому, Сет заметил маленький комбайн, пожирающий кукурузное поле по соседству. Комбайнер внимательно наблюдал за действиями полиции. Вскоре информация быстрыми скачками распространится по всей округе. Комбайнер никак не мог знать, что он уничтожает улики, свидетельствующие о бегстве. Не знал это и Сет Фрэнк. Он выбрался из машины, накинул пиджак и поспешил в дом.

Засунув руки в карманы, Фрэнк медленно осмотрел комнату, впитывая в себя все детали пола, стен, скользнув взглядом по потолку и вернувшись к зеркальной двери, и наконец остановившись на том месте, где последние несколько дней пролежала убитая.

— Стю, делай фоток побольше, — сказал он. — Похоже, они нам пригодятся.

Фотограф-криминалист расхаживал по комнате, постепенно удаляясь от трупа, и старался запечатлеть на пленке все аспекты помещения, включая его единственного обитателя. Далее последует видеосъемка места преступления с подробными комментариями. Суд необязательно примет ее, но для следствия она будет бесценной. Подобно тому, как футболисты просматривают видеозапись игры, следователи снова и снова изучают видео с места преступления в поисках дополнительных улик, за которые можно ухватиться только при восьмом, десятом или сотом просмотре.

Веревка по-прежнему была привязана к шкафу и по-прежнему исчезала в окне. Но только теперь она была покрыта черным порошком для снятия отпечатков пальцев, которых, впрочем, на ней все равно не обнаружат. Для того чтобы спуститься по веревке, даже с завязанными узлами, обычно надевают перчатки.

К Фрэнку подошел Сэм Магрудер, старший полицейской группы. Он только что провел две минуты, высунувшись из окна и вдыхая свежий воздух. Лет пятидесяти с небольшим, с копной рыжих волос, венчающих пухлое лицо, лишенное растительности, Магрудер с большим трудом следил за тем, чтобы не расстаться с содержимым своего желудка. В комнату принесли большой вентилятор, все окна открыли нараспашку. Все сотрудники криминалистической бригады были в респираторах, однако вонь все равно оставалась невыносимой. Прощальная насмешка Природы. Какое прекрасное живое существо, и вот оно уже гниет и разлагается…

Взглянув на заметки, сделанные Магрудером, Фрэнк обратил внимание на зеленоватый оттенок его лица.

— Сэм, если ты будешь держаться подальше от окна, твое обоняние через четыре минуты полностью отключится. Так ты делаешь только хуже.

— Знаю, Сет. Мой мозг твердит мне это, но нос не желает слушать.

— Когда позвонил муж?

— Сегодня утром, в семь сорок пять по местному времени.

Фрэнк тщетно пытался разобраться в каракулях полицейского.

— А где он сам?

— На Барбадосе.

Сет склонил голову.

— Давно?

— Мы сейчас это проверяем.

— Правильно… Ну, Лора, сколько визитных карточек они оставили? — Фрэнк вопросительно посмотрел на эксперта-криминалиста Лору Саймон.

Та оторвалась от работы.

— Я почти ничего не нахожу, Сет.

Фрэнк подошел к ней.

— Ну же, Лора, она должна была наследить повсюду. А что насчет мужа? Горничной? Следы должны быть везде.

— Только я их не нахожу.

— Да ты издеваешься надо мной!

Саймон относилась к своей работе очень серьезно и была, пожалуй, лучшим дактилоскопистом из всех, с кем довелось работать Фрэнку, в том числе и в центральном управлении полиции Нью-Йорка, однако сейчас вид у нее был виновато-растерянным. Угольный порошок для снятия отпечатков пальцев был повсюду, и что, никаких результатов? Вопреки распространенному мнению, множество преступников оставляют на месте преступления отпечатки своих пальцев. Просто нужно знать, где искать. Лора Саймон это знала, но не могла ничего найти. Хотелось надеяться, что-нибудь даст анализ в лаборатории. Многие отпечатки просто нельзя увидеть, под каким бы углом их ни освещать. Именно поэтому они и называются невидимыми. Нужно просто посыпа́ть порошком и обклеивать лентой все места, к которым мог прикоснуться преступник. И тогда, быть может, повезет.

— Я подготовила кое-что для отправки в лабораторию. После того как я воспользуюсь нингидрином[12], а остальное обработаю суперклеем, возможно, у меня появится что-либо еще.

Саймон прилежно вернулась к работе.

Фрэнк покачал головой. Суперклей, цианоакриловое соединение, пожалуй, является лучшим способом выпаривания; с его помощью можно снять отпечатки пальцев с таких предметов, что даже представить сложно. Вся проблема заключалась в том, что этому проклятому процессу требовалось много времени для того, чтобы сотворить свое волшебство. А вот времени как раз не было.

— Послушай, Лора, судя по виду тела, у плохих ребят и так уже очень приличная фора.

Саймон снова подняла на него взгляд.

— У меня есть еще один сложный цианоакриловый эфир, который я уже давно хочу испробовать в деле. Он действует быстрее. А еще всегда можно подпалить суперклей, чтобы ускорить процесс. — Она улыбнулась.

— Точно. — Следователь поморщился. — Когда ты сделала это в прошлый раз, нам пришлось эвакуировать здание.

— Я и не говорю, Сет, что наш мир идеален.

Магрудер кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Похоже, мы имеем дело с настоящими профессионалами.

Фрэнк строго посмотрел на полицейского.

— Это не профессионалы, Сэм, это преступники, убийцы. Они научились этому не в колледже, черт возьми.

— Так точно, сэр.

— Это натурально хозяйка дома? — поинтересовался Фрэнк.

— Кристина Салливан. — Магрудер указал на фотографию на ночном столике. — Конечно, мы это проверим.

— Свидетели есть?

— Ничего явного. Мы еще не опрашивали соседей. Займемся этим прямо сейчас.

Фрэнк продолжил составлять подробное описание состояния комнаты и находящегося в ней тела, затем составил тщательный план с указанием местонахождения всех предметов. Хороший адвокат может выставить неподготовленного свидетеля обвинения кандидатом на отправку в дурдом. Явиться на судебный процесс неподготовленным означает, что виновные окажутся на свободе.

Фрэнк усвоил этот урок, когда еще совсем молодым полицейским первым оказался на месте ограбления. Ему никогда в жизни не было так стыдно и обидно, как тогда, когда он покидал место свидетеля, а его показания были разорваны в клочья и, больше того, использованы в качестве основания для освобождения подзащитного. Если б в зал суда можно было заходить со своим табельным оружием, в тот день на земле стало бы одним адвокатом меньше.

Сет пересек комнату. Заместитель судмедэксперта, дородный седой мужчина, нещадно потеющий, несмотря на утреннюю свежесть за окном, опустил на трупе юбку. Присев на корточки, Фрэнк изучил изящную руку, после чего осмотрел лицо женщины. Похоже, ее здорово избили. Одежда была пропитана продуктами жизнедеятельности организма. Вместе со смертью практически сразу же наступает расслабление сфинктера. Сочетание результирующих запахов было не из приятных. К счастью, несмотря на открытое окно, заражение насекомыми-паразитами было минимальным. Хотя криминалист-энтомолог, как правило, может установить время смерти точнее, чем патологоанатом, ни одного следователя не радует мысль обследовать человеческое тело, превратившееся в столовую для насекомых.

— Каково приблизительное время смерти? — спросил Фрэнк у судмедэксперта.

— От ректального термометра никакого прока не будет, если учесть, что температура тела опускается за час на полтора градуса. От семидесяти двух до восьмидесяти четырех часов. Скажу точнее после вскрытия. — Судмедэксперт выпрямился. — Огнестрельные ранения в голову, — добавил он, хотя ни у кого из присутствующих не было сомнений в том, что стало причиной смерти женщины.

— Я обратил внимание на следы у нее на шее.

Смерив Фрэнка взглядом, судмедэксперт пожал плечами.

— Да, они есть. Пока что я не могу сказать, что они означают.

— Я бы хотел получить результаты как можно скорее.

— Получишь. С подобными убийствами мы имеем дело нечасто. Сам знаешь, они получают приоритет.

Следователь слегка поморщился, услышав это замечание.

— Надеюсь, ты получишь удовольствие, общаясь с прессой. — Судмедэксперт выразительно посмотрел на него. — Журналисты набросятся на тебя роем пчел.

— Скорее ос.

Судмедэксперт пожал плечами.

— Уж лучше ты, чем я. Я уже слишком стар для этого дерьма. Ее можно забирать.

Собрав свои принадлежности, он ушел.

Фрэнк поднес к лицу маленькую ухоженную руку, посмотрел на ногти с профессиональным маникюром. Обратил внимание на ссадины на пальцах — вероятно, следы борьбы. Тело сильно раздулось; процесс разложения шел полным ходом, и повсюду орудовали бактерии. Трупное окоченение давно прошло, из чего следовало, что с момента смерти прошло значительно больше сорока восьми часов. Вместе с распадом мягких тканей конечности снова становились гибкими. Фрэнк вздохнул. Да, женщина уже долго лежала здесь. Это хорошо для убийцы — и плохо для полиции.

Фрэнк до сих пор не переставал поражаться тому, как меняет человека смерть. В этих распухших останках трудно было узнать человеческое существо, в то время как еще несколько дней назад… Если б обоняние Фрэнка уже не отключилось полностью, он не смог бы заниматься тем, к чему сейчас приступил. Но это неизбежное следствие работы в отделе расследования убийств. У тебя есть только мертвые клиенты.

Осторожно приподняв голову убитой, Фрэнк покрутил ее, подставляя к свету. Два небольших входных отверстия справа, одна большая зияющая рана с рваными краями слева. Судя по всему, крупный калибр. Стю уже сфотографировал раны с разных ракурсов, в том числе прямо сверху. Ровные края отверстий вместе с отсутствием ожогов на коже позволили Фрэнку заключить, что выстрелы были произведены с расстояния не меньше двух футов.

Раны от пуль маленького калибра, выпущенных в упор, когда дуло вплотную прижато к телу, и почти контактные раны от пуль, выпущенных с расстояния меньше двух дюймов, могли бы дать входные отверстия, похожие на те, что имелись на жертве. Однако в этом случае по всему пути пули на тканях останутся следы пороховых газов. Вскрытие даст определенный ответ на этот вопрос.

Затем Фрэнк изучил синяк с левой стороны подбородка. Он практически затерялся в естественной отечности разлагающегося тела, однако Сет повидал на своем веку достаточно трупов и сразу же определил разницу. Кожа представляла собой своеобразное сочетание зеленых, бурых и черных цветов. Такое мог оставить только сильный удар. Значит, мужчина? Это было очень странно. Фрэнк попросил Стю сделать снимок синяка крупным планом с цветовой шкалой. После чего положил голову на место с уважением, которое убитая заслуживала даже в таком состоянии.

Патологоанатом-криминалист, который будет проводить вскрытие, отнесется к ней не так почтительно.

Фрэнк медленно задрал юбку. Нижнее белье на месте. Протокол вскрытия даст ответ на очевидный вопрос.

Он ходил по комнате, следя за тем, чтобы не мешать криминалистам делать свою работу. Это хорошо, что они живут в богатом, пусть и преимущественно сельском округе: здесь налоговая база более чем достаточна для содержания первоклассной, пусть и малочисленной криминалистической бригады, оснащенной всеми новейшими технологиями и устройствами, теоретически упрощающими задачу поимки плохих парней.

Жертва упала на левый бок, по направлению от двери. Колени частично подобраны, левая рука откинута, правая у бедра. Лицо обращено на восток, перпендикулярно правой стороне кровати; женщина практически свернулась в зародышевый комок. Фрэнк потер нос. От начала к концу и обратно к началу. Никто не знает наперед, как ему предстоит покинуть этот бренный мир, ведь так?

С помощью Саймон он определил точное положение тела; рулетка скрипела, сматываясь в кассету. Почему-то этот звук звучал кощунственно в комнате смерти. Сет изучил положение тела относительно двери. Они с Саймон предварительно установили траекторию выстрелов. Все указывало на то, что пули, скорее всего, прилетели со стороны двери; однако если грабителя застали врасплох за работой, следовало бы ожидать обратного, разве не так? Однако была еще одна улика, которая должна была в значительной мере подтвердить то, откуда прилетели пули.

Фрэнк снова опустился на корточки рядом с телом. На ковре не было следов волочения, характер пятен и брызг крови указывал на то, что жертва была застрелена именно там, где упала. Фрэнк осторожно перевернул тело и снова задрал юбку. После смерти кровь под действием силы тяжести стекает в те части тела, которые расположены ниже всего, — это состояние называется посмертной синюшностью кожи. По прошествии четырех-шести часов кровь свертывается, синюшность фиксируется, и последующие перемещения тела не приводят к изменению распределения крови. Фрэнк положил тело на место. Все указывало на то, что Кристина Салливан умерла именно здесь.

Характер брызг крови также подкреплял то предположение, что убитая в момент смерти находилась лицом к кровати. Если так, куда она смотрела, черт побери? Обыкновенно человек, в которого вот-вот выстрелят, смотрит в сторону убийцы, умоляя пощадить его. Фрэнк не сомневался, что Кристина Салливан умоляла бы о пощаде. Он обвел взглядом роскошную обстановку. Этой женщине было ради чего жить.

Следователь тщательно изучил ковер, склонившись лицом к самой его поверхности. Брызги крови были распределены неравномерно, как будто что-то лежало перед убитой или чуть сбоку от нее. Возможно, впоследствии это окажется важным. О характере брызг крови написано много. Фрэнк относился к ним с уважением, но старался не искать в них какой-то особый смысл. Однако если что-то частично прикрыло ковер от крови, он хотел знать, что это было. Также его озадачило отсутствие пятен крови на платье. Это нужно отметить; возможно, тут что-то есть.

Саймон открыла «набор насильника» и с помощью Фрэнка взяла мазок из влагалища убитой. Затем они тщательно прочесали волосы на голове и лобковые волосы — и не нашли ничего, что сразу же бросалось в глаза как чужеродное. После чего сложили в пакет одежду убитой.

Внимательно осмотрев обнаженное тело, Фрэнк выразительно посмотрел на Симон. Та поняла его без слов.

— Сет, тут ничего не будет.

— И все же сделай мне одолжение, Лори.

Саймон послушно открыла дактилоскопический набор и нанесла порошок на запястья, груди, шею и внутреннюю сторону плеч. Через несколько секунд она подняла взгляд на Фрэнка и медленно покачала головой. После чего сложила в пакеты все находки.

Фрэнк молча проследил, как тело завернули в белую простыню, уложили в мешок для трупов и отнесли к машине «Скорой помощи», которая без мигалок и сирен должна была отвезти Кристину Салливан туда, куда никто не хочет попасть.

Затем Сет осмотрел хранилище, обратив внимание на кресло и пульт дистанционного управления. Слой пыли на полу хранилища был потревожен. Саймон уже поработала здесь. На кресле нашлось пятно пыли. Однако хранилище было взломано: на двери и на косяке остались заметные следы от выломанного замка. Нужно будет вырезать это место и посмотреть, удастся ли найти след от инструмента. Посмотрев в дверь хранилища, Фрэнк покачал головой. Двухстороннее зеркало. Просто здорово. И это в спальне… Ему очень захотелось поскорее встретиться с хозяином дома.

Вернувшись в комнату, Фрэнк посмотрел на фотографию на ночном столике и перевел взгляд на Саймон.

— Сет, я уже все сделала, — сказала та.

Кивнув, Фрэнк взял фотографию. Красивая женщина, подумал он, по-настоящему красивая в смысле «трахни меня». Снимок был сделан в этой самой комнате, недавно умершая женщина сидела в кресле у кровати. Затем Сет заметил след на стене. Стены были покрыты настоящей штукатуркой, а не стеновыми панелями, и тем не менее отметина была глубокой. Фрэнк обратил внимание на то, что ночной столик чуть передвинули; вмятины в густом ворсе ковра выдавали его прежнее положение. Он повернулся к Магрудеру.

— Похоже, кого-то сюда толкнули.

— Вероятно, в ходе борьбы.

— Вероятно.

— Пулю нашли?

— Одна по-прежнему в ней.

— Я имел в виду другую, Сэм.

Фрэнк нетерпеливо тряхнул головой. Магрудер указал на стену за кроватью, где виднелось едва различимое отверстие.

Сет кивнул.

— Вырезайте кусок штукатурки, и пусть ребята в лаборатории ее извлекут. Ни в коем случае не выковыривай ее сам!

Дважды за последний год эксперты-трассологи оказывались не у дел из-за того, что чрезмерно усердные патрульные выковыривали пули из стен, уничтожая следы от нарезов.

— Гильзы есть?

Магрудер покачал головой.

— Если орудие убийства и выбрасывало стреляные гильзы, кто-то их собрал.

Фрэнк повернулся к Саймон.

— Какие сокровища обнаружил пылесос?

Мощный криминалистический пылесос, оснащенный несколькими фильтрами, использовался для обработки ковров и других поверхностей на предмет наличия волокон, волос и прочих мелких предметов, что очень часто давало отличные результаты, поскольку раз преступники не видели эти улики, они не пытались их уничтожить.

— Вот бы у меня дома ковер был таким чистым, — попытался пошутить Магрудер.

Фрэнк обвел взглядом свою бригаду.

— Ребята, мы нашли хоть какие-нибудь следы?

Все переглянулись, гадая, шутит он или нет. Они все еще пребывали в недоумении, когда Сет вышел из комнаты и спустился вниз.

У входной двери представитель компании, установившей охранную сигнализацию, разговаривал с полицейским в форме. Криминалист убирал крышку и провода в пластиковые пакеты. Фрэнку показали крошечный след на краске и микроскопическую стальную стружку, указывающие на то, что панель снимали. На оголенных концах проводов имелись маленькие зазубрины. Представитель компании с восхищением взирал на работу правонарушителя. К ним присоединился Магрудер; краска постепенно возвращалась на его лицо.

— Да, вероятно, он воспользовался счетчиком, — покачал головой представитель компании. — По крайней мере, все указывает на то.

— Что это такое? — вопросительно посмотрел на него Фрэнк.

— Компьютерный способ перебора большого числа цифровых комбинаций. Они последовательно вводятся в приемное устройство системы до тех пор, пока комбинация не окажется нужной. Знаете, точно так же, как взламывают банкоматы.

Фрэнк посмотрел на выпотрошенную коробку сигнализации и снова повернулся к представителю компании.

— Я удивлен, что это место оборудовано такой примитивной системой.

— Она вовсе не примитивная! — обиженно возразил представитель компании.

— В наши дни многие преступники пользуются компьютерами.

— Да, но все дело в том, что у этой крошки код из пятнадцати цифр, а не из десяти, и задержка всего сорок три секунды. Если не успеешь, ворота захлопнутся.

Фрэнк снова потер нос. Надо вернуться домой и принять душ. Запах смерти, в течение нескольких дней гревшейся в теплом помещении, оставляет несмываемые следы на одежде, волосах и коже. И в носовых пазухах.

— И что с того? — спросил Фрэнк.

— А то, что портативные модели, которые можно было бы использовать для подобной работы, просто не способны перебрать достаточное количество комбинаций за тридцать секунд. Твою мать, пятнадцать цифр дают квадриллион возможных комбинаций. Вряд ли этот тип притащил сюда большой компьютер.

— Почему только тридцать секунд? — вставил Магрудер.

Ему ответил Фрэнк.

— Сэм, ему нужно было время, чтобы снять крышку. — Он снова повернулся к представителю компании. — То есть что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать то, что, если этот тип вскрыл такую систему с помощью счетчика, ему заранее уже были известны определенные цифры. Возможно, половина, возможно, больше. Я имею в виду, что существуют системы, способные вскрыть эту клетку. Но речь не идет о дешевом «железе», и речь не идет о каких-то болванах с улицы, которые заглянули в ближайший радиомагазин и купили калькулятор. Конечно, с каждым днем компьютеры становятся все быстрее и все миниатюрнее, но вы должны понять, что быстродействие вашего оборудования еще не решает проблему. Нужно также принимать в расчет то, как быстро компьютер системы безопасности будет откликаться на поток хлынувших комбинаций. Скорее всего, он окажется более нерасторопным, чем ваше оборудование. И тут налицо серьезная проблема. Итог: на месте этих ребят я бы постарался обеспечить себе уютную, комфортную область; вы понимаете, что я хочу сказать? В этом ремесле второго шанса не бывает.

Фрэнк посмотрел на него, затем снова перевел взгляд на коробку сигнализации. Если этот парень прав, понятно, что все это означает. Мысли самого Сета уже двигались в том же самом направлении вследствие того, что входная дверь не была взломана и даже не имела видимых следов отмычки.

Представитель охранной компании тем временем продолжал:

— Я хочу сказать, можно полностью исключить эту возможность. Наши системы отказываются принимать большие массивы комбинаций, которые пытаются запихнуть им в горло. Так что от компьютеров толку никакого. Проблема в том, что системы настолько чувствительны к постороннему вмешательству, что регулярно срабатывают на владельцев, которые не могут запомнить код и правильно ввести его с одной-двух попыток. Черт возьми, у нас было столько ложных вызовов, что полиция начала нас штрафовать. Так что сами думайте, мать вашу.

Поблагодарив его, Фрэнк обошел остальные помещения дома. Тот, кто совершил эти преступления, знал, что делал. Преступники не действовали наскоком. А хорошая предварительная подготовка, как правило, означает такую же тщательную проработку путей отхода. И все-таки, вероятно, в планы преступников не входило вышибать мозги хозяйке дома.

Внезапно Фрэнк прислонился к дверному косяку, размышляя над словом, которое употребил его друг судмедэксперт: «раны».

Глава 8

Джек пришел рано. Его часы показывали один час тридцать пять минут. Он взял выходной и бо́льшую его часть провел, выбирая, что надеть; прежде это его никогда не беспокоило, однако сейчас вдруг показалось жизненно важным.

Поправив серый твидовый пиджак, Джек покрутил пуговицу белой хлопчатобумажной сорочки и в десятый раз поправил узел галстука.

Сходив в порт, он посмотрел, как матросы наводят порядок на «Вишневом цвету», прогулочном корабле, сделанном на манер старинных пароходов, ходивших по Миссисипи. Они с Кейт как-то раз плавали на нем во время первого года жизни в Вашингтоне, в редкий день, свободный от работы. Они перепробовали все развлечения, предназначенные для туристов. Тот день выдался теплым, как и сегодняшний, но тогда светило солнце. Сейчас с запада катили черные тучи; в это время года грозы во второй половине дня являются чем-то само собой разумеющимся.

Джек сидел на старой скамейке рядом с будкой дежурного по причалу, наблюдая за ленивым полетом чаек над покрытой зыбью водой. Капитолий был виден отсюда во всей своей красе. Госпожа Свобода, лишившаяся грязи, скопившейся за сто тридцать лет пребывания на открытом воздухе, благодаря недавней чистке величественно стояла наверху знаменитого купола. Джек подумал, что в этом городе все люди со временем покрываются грязью, здесь просто такое место.

Мысли Джека перешли к Сэнди Лорду, самому активному компаньону фирмы, обладающему бесконечным самомнением. Сэнди занимал особое положение в юридических и политических кругах столицы. Остальные партнеры опускали его фамилию в названии компании так, будто он только что сошел с горы Синай со своей собственной версией Десяти Заповедей, начинающихся с «Ты должен зарабатывать для «Паттон, Шоу и ЛОРД» как можно больше».

По иронии судьбы, именно Сэнди Лорд явился основной приманкой, когда Рэнсом Болдуин упомянул фирму. Он был одним из лучших, если не лучшим юристом в Вашингтоне, а их там пруд пруди. Перед Джеком открывались неограниченные возможности. Правда, он был далеко не уверен в том, что в числе этих возможностей было его личное счастье.

Также Джек точно не мог сказать, чего ждет от этого обеда. Он знал лишь то, что хочет увидеть Кейт Уитни. Очень хочет. Похоже, чем ближе становился день его свадьбы, тем больше он пятился назад. А куда ему отступать, как не к той женщине, которой четыре года назад он предлагал выйти за него замуж? Джек поежился, захлестнутый воспоминаниями. Он приходил в ужас при мысли о женитьбе на Дженнифер Болдуин. Ему было страшно, что вскоре его жизнь станет неузнаваемой.

Что-то заставило его обернуться — он сам не мог сказать, что именно. Но она стояла там, в конце причала, и смотрела на него. Ветер трепал ее длинную юбку, солнце воевало со сгущающимися тучами, но все-таки давало достаточно света, чтобы заискриться у нее на лице, когда она смахнула с глаз прядь длинных волос. Лодыжки и икры хранили летний загар. Свободная блузка оголяла плечи, показывая веснушки и крошечную родинку в форме полумесяца, которую Джек так любил гладить пальцем после того, как они заканчивали заниматься любовью, — она спала, а он ее разглядывал.

Грэм улыбнулся, увидев, что она направляется к нему. Должно быть, заглянула домой, чтобы переодеться. Определенно, это не ее доспехи для зала судебных заседаний; нынешняя одежда подчеркивала ту женственную сторону Кейт Уитни, которую никогда не увидят ее юридические противники.

Они прошли до маленькой закусочной, сделали заказ и провели первые несколько минут, попеременно глядя в окно на приближающийся дождь и обмениваясь смущенными взглядами, словно подростки на первом свидании, стесняющиеся смотреть друг другу в глаза.

— Кейт, я очень благодарен тебе за то, что ты выкроила время.

Она пожала плечами.

— Мне здесь нравится. Я уже давненько сюда не заглядывала. Очень хорошо для разнообразия куда-нибудь выбраться. Обычно я обедаю на рабочем месте.

— Кофе и печенье?

Улыбнувшись, Джек уставился на ее зубы. Один слегка искривлялся внутрь, словно торопливо обнимал своего соседа. Этот зуб нравился ему больше всего. Он был у нее единственным недостатком, который Джек когда-либо замечал.

— Кофе и печенье, — улыбнулась в ответ Кейт. — И я сократилась всего до двух сигарет в день.

— Поздравляю.

Дождь начался в тот самый момент, когда им принесли заказанные блюда.

Оторвав взгляд от тарелки, Кейт посмотрела в окно, затем резко повернулась к Джеку. И поймала его за тем, что он пристально разглядывал ее. Смущенно улыбнувшись, Грэм отпил глоток сока.

Кейт положила салфетку на тарелку.

— Променад — очень большое место для случайной встречи.

Джек отвел взгляд.

— В последнее время мне часто везет.

Он посмотрел ей в глаза. Она ждала. Наконец Джек опустил плечи, признавая очевидное.

— Ну хорошо, тут было меньше случая и больше расчета. Но с результатами не поспоришь.

— И какие же это результаты? Обед?

— Я не заглядываю далеко вперед. Делаю за раз по одному шагу. Так видишь жизнь в новом разрешении. Перемена к лучшему.

— Ну, по крайней мере ты больше не защищаешь насильников и убийц, — не скрывая презрения, промолвила Кейт.

— И грабителей? — выпалил в ответ Джек и тотчас же пожалел об этом.

Лицо у нее стало серым.

— Извини, Кейт. Я не хотел.

Достав сигареты и спички, она закурила и выпустила дым ему в лицо.

Грэм отмахнулся от облачка.

— У тебя сегодня это первая или вторая?

— Третья. Почему-то ты всегда заставляешь меня чувствовать себя бесстрашной.

Отвернувшись к окну, Кейт закинула ногу на ногу. При этом ее нога прикоснулась к его колену, и она поспешно ее отдернула. Резким движением загасив сигарету в пепельнице, встала и схватила свою сумочку.

— Мне нужно возвращаться на работу. Сколько я тебе должна?

Джек изумленно уставился на нее.

— Я пригласил тебя на обед. К которому ты даже не притронулась.

Достав десятку, Кейт швырнула ее на стол и направилась к двери.

Бросив на стол вторую десятку, Джек поспешил за ней.

— Кейт!

Он нагнал ее уже на улице. Дождь усилился, и несмотря на то что Грэм растянул над ними свой пиджак, они быстро промокли насквозь. Похоже, Кейт этого не замечала. Она села в свою машину. Джек плюхнулся рядом. Кейт выразительно посмотрела на него.

— Мне правда нужно вернуться.

Шумно вздохнув, Грэм вытер дождь с лица. Крупные капли барабанили по крыше машины. Он чувствовал, что она сейчас ускользнет от него, и, быть может, навсегда. Теперь он совсем не знал, как себя вести. Но ему нужно было что-то сказать.

— Послушай, Кейт, на нас с тобой сухого места нет, и уже почти три часа. Давай приведем себя в порядок и завалимся в кино… Нет, можно уехать за город. Помнишь мотель «Виндзор-Инн»?

Кейт посмотрела на него, не скрывая абсолютного изумления.

— Джек, ты, случайно, не обговорил это с женщиной, с которой помолвлен?

Джек потупился. Ну что он должен был сказать? То, что не любит Дженнифер Болдуин, несмотря на то, что предложил ей выйти за него замуж? В настоящий момент Грэм даже не мог вспомнить, предлагал ли.

— Я просто хочу провести время с тобой, Кейт. Только и всего. Ничего плохого в этом нет.

— Нет, это плохо, Джек. Плохо!

Кейт попыталась вставить ключ в замок зажигания, но Грэм перехватил ее руку.

— Я не хочу затевать ссору.

— Джек, ты принял решение. Теперь уже слишком поздно отступать назад.

Он выразил всем своим видом бесконечное изумление.

— Прошу прощения, я принял решение? Больше четырех лет назад я принял решение жениться на тебе. Вот какое было мое решение. Твое же решение было положить всему конец.

Кейт смахнула с глаз мокрые волосы.

— Хорошо, это было мое решение. И что дальше?

Схватив за плечи, Джек повернул ее лицом к себе.

— Послушай, до меня это внезапно дошло прошлой ночью. О, какого черта!.. Это продолжается каждую ночь с тех самых пор, как ты ушла. Я понимаю, что совершил ошибку! Теперь я больше не государственный защитник. Ты права, я больше не защищаю преступников. Я веду солидный, добропорядочный образ жизни. Я… мы…

Он посмотрел в ее потрясенное лицо, и у него из головы разом исчезли все мысли. Руки затряслись. Отпустив Кейт, он бессильно рухнул на сиденье.

Сняв мокрый галстук, Джек засунул его в карман и уставился на маленькие часы на приборной панели. Кейт посмотрела на неподвижную стрелку спидометра, затем взглянула на него. В ее голосе прозвучала нежность, хотя в глазах чувствовалась боль.

— Джек, обед получился замечательным. Я была рада встретиться с тобой. Но на этом нужно остановиться. Извини.

Она прикусила губу, однако Грэм этого не заметил, поскольку выбирался из машины.

Обернувшись, он просунул голову в дверь.

— Желаю тебе всего хорошего. Если тебе когда-либо что-нибудь понадобится, обращайся.

Она не отрывала взгляда от его широких плеч. Джек прошел под дождем к своей машине, сел в нее и уехал. Кейт просидела неподвижно несколько минут. По щеке у нее скатилась слезинка. Сердито смахнув ее, она включила передачу и тронулась в противоположную сторону.

Утром на следующий день Джек снял трубку, затем медленно положил ее на место. Действительно, какой в этом смысл? Он был на работе с шести утра; сначала разобрался с накопившимися неотложными делами, затем занялся тем, что откладывалось на дальнюю полку уже в течение нескольких недель. Грэм выглянул в окно. Солнце рикошетом отражалось от бетона и кирпичных поверхностей. Протерев слезящиеся от яркого света глаза, он опустил шторы.

Необходимо смириться с тем, что Кейт больше не вернется в его жизнь. Всю ночь напролет Джек мысленно прокручивал все возможные сценарии, по большей части безумно-нереалистичные. Он пожал плечами. Подобные вещи происходят каждый день по всему миру. Иногда что-то просто не получается. Даже если хочешь этого больше всего на свете. Нельзя усилием воли заставить кого-то снова полюбить тебя. Необходимо двигаться дальше. Ему есть куда двигаться. Быть может, пришла пора наслаждаться тем будущим, которое у него точно есть…

Сев за стол, Джек методично прошелся по двум делам — одному совместному проекту, чисто механической работе, не требующей ума, и заказу своего единственного клиента помимо «Болдуин», Тарра Кримзона.

Владелец небольшой аудиовидеокомпании Кримзон был гений компьютерной графики и неплохо зарабатывал на жизнь, обеспечивая техническое оснащение конференций, устраиваемых различными компаниями в местных отелях. Кроме того, он гонял на мотоцикле, носил рваные джинсы, курил все подряд, в том числе изредка и сигареты, и внешне был похож на перебравшего наркомана.

Джек познакомился с ним, когда его знакомый вел в суде дело по обвинению Тарра в нарушении общественного порядка в пьяном виде — и проиграл. Кримзон явился на заседание в костюме-тройке, с портфелем, с аккуратно подстриженными волосами и бородой. Он убедительно доказал, что показания полицейского, проводившего задержание, были предвзятыми, поскольку рейд проходил перед клубом, где выступала рок-группа, что результаты теста на алкоголь нельзя считать действительными, поскольку полицейский не сделал соответствующее устное предупреждение, и, наконец, что при проведении теста использовалось неисправное оборудование.

Судья, потонувший в сотне дел о нарушении общественного порядка в пьяном виде на концерте в клубе, отклонил все обвинения, сделав полицейскому замечание и посоветовав впредь твердо придерживаться правил. Джек завороженно взирал на все это. После окончания заседания он покинул зал вместе с Тарром, вечером они вместе пили пиво, а вскоре подружились.

Если не считать редких относительно безобидных трений с законом, Кримзон был хорошим, пусть и не очень желанным клиентом «Паттон, Шоу и Лорд». Устраиваясь в фирму, Джек отдельно обговорил то, что Тарр, разругавшийся со своим предыдущим поверенным, перейдет вместе с ним под крыло «П., Ш. и Л.», и фирма, естественно, не смогла отказать тому, кто принес контрактов на четыре миллиона долларов в год.

Отложив ручку, Джек снова подошел к окну, и его мысли вернулись к Кейт Уитни. В сознании у него крепла одна идея. После того как Кейт ушла от него, он встретился с Лютером. У старика не нашлось никаких мудрых слов, никакого внезапного решения проблемы. Больше того, у Уитни просто не могло быть ответа, который дошел бы до сердца его дочери. И тем не менее Джеку всегда было легко разговаривать с ним. Обо всем. Лютер его слушал. Действительно слушал, а не просто ждал, когда его собеседник прервет свой рассказ, чтобы вывалить на него свои собственные невзгоды. Джек не знал, что он скажет старику. Но был уверен, что в любом случае Лютер его выслушает. И этого, возможно, окажется достаточно.

Через час календарь на компьютере Джека запищал. Взглянув на часы, он надел пиджак и быстро прошел по коридору. Обед с Сэнди Лордом через двадцать минут. Грэму было неуютно от мысли, что ему предстоит быть наедине с этим человеком. О Сэнди Лорде говорили кучу всего, и, как полагал Джек, по большей части это была правда. И вот он хочет пообедать вместе с Джеком Грэмом, как сказала Джеку утром его секретарша. А Сэнди Лорд всегда получает то, чего хочет. Секретарша Джека также напомнила ему об этом испуганным шепотом, отчего Джеку почему-то стало неприятно.

Оставалось еще двадцать минут, но сначала нужно было заглянуть к Алвису по поводу документов Бишопа. Джек улыбнулся, вспомнив выражение лица Барри, когда он аккуратно положил ему на стол все бумаги за полчаса до назначенного срока. Алвис пробежал документы взглядом, и у него на лице отразилось изумление.

— Отличная работа. Понимаю, я поставил тебе очень жесткие сроки. Обыкновенно я стараюсь такого не делать. — Он старательно не смотрел Джеку в глаза. — Я очень благодарен тебе за спешку, Джек. Извини, если нарушил твои планы.

— Всё в порядке, Барри, именно за это мне и платят.

Джек повернулся к двери. Алвис встал из-за стола.

— Джек… э… ты уже давно работаешь в фирме, а у нас еще не было времени поговорить. Так много дел… Давай как-нибудь пообедаем вместе, в самое ближайшее время.

— Замечательно, Барри, пусть твоя секретарша предложит моей несколько дат.

В тот момент он понял, что Барри Алвис не такой уж плохой парень. Ну да, он заставил Джека немного попотеть, и что с того? В сравнении с тем, как старшие партнеры помыкают своими подчиненными, Джек легко отделался. К тому же Барри — первоклассный юрист, и у него можно многому научиться.

Грэм зашел в приемную кабинета Барри, но его секретарши Шейлы не было на месте.

Только тут Джек обратил внимание на составленные у стены коробки. Дверь в кабинет была закрыта. Он постучал, но ответа не последовало. Оглядевшись по сторонам, Грэм открыл дверь. И сразу же закрыл и открыл глаза, увидев пустые шкафы и невыцветшие прямоугольники на обоях там, где висели дипломы и сертификаты.

Это еще что за чертовщина?

Закрыв дверь, Джек развернулся и наткнулся на Шейлу.

Обыкновенно деловитая и собранная — каждый волосок на своем месте, очки прочно водружены на переносице, — сейчас Шейла была в совершенно разбитом состоянии. Она проработала секретаршей у Барри десять лет. Шейла посмотрела на Джека, в ее бледно-голубых глазах сверкнул огонь и тотчас же погас. Развернувшись, она быстро прошла в свой закуток и начала собирать коробки. Джек недоуменно уставился на нее.

— Шейла, в чем дело? Где Барри?

Шейла ничего не ответила. Ее руки двигались все быстрее и быстрее, и в конце концов она уже буквально швыряла вещи в коробки. Подойдя к ней, Джек окинул взглядом хрупкую женщину.

— Шейла! Черт возьми, что происходит? Шейла!

Он схватил ее за руку. Она отвесила ему пощечину, и это настолько поразило ее саму, что она порывисто села. Ее голова медленно опустилась на стол и осталась в таком положении. Шейла принялась тихо всхлипывать.

Джек снова огляделся вокруг. Барри умер? Произошел какой-то трагический несчастный случай и никто не потрудился поставить его в известность? Неужели руководители фирмы такие сухари? Или где-то уже висит некролог? Джек посмотрел на свои руки. Они дрожали.

Присев на край стола, Грэм осторожно тронул Шейлу за плечо, пытаясь привести ее в чувство, но тщетно. Он беспомощно оглядывался по сторонам, а всхлипывания продолжались, и интенсивность их все возрастала. Наконец из соседнего кабинета пришли две секретарши и увели Шейлу прочь. Обе бросили на Джека отнюдь не дружелюбные взгляды.

Черт побери, что он натворил? Грэм взглянул на часы. Через десять минут он должен встретиться с Лордом. Внезапно ему очень захотелось поскорее попасть на этот обед. Лорд знает все, что происходит на фирме, причем узнаёт он все, как правило, еще до того, как это произошло… И тут у него в подсознании шевельнулась очень страшная мысль. Он вспомнил званый ужин в Белом доме и раздражение своей невесты. Грэм упомянул ей имя Барри Алвиса.

Но неужели она?.. Джек припустил по коридору.

Ресторан «Филмор» является относительно молодой вашингтонской достопримечательностью. Двери из массива красного дерева были отделаны толстой, тяжелой бронзой; ковры и драпировка ручной работы стоили баснословные деньги. Каждый столик представлял собой независимую гавань, необычайно оживленную в обеденный час. Телефоны, факсы и копировальные аппараты находились в шаговой доступности и постоянно использовались. Вокруг изысканных резных столиков стояли обитые дорогим гобеленом стулья, на которых сидела элита деловых и политических кругов Вашингтона. Цены обеспечивали то, что клиентура и впредь не претерпит изменений.

Несмотря на многолюдность, жизнь в ресторане текла в неспешном ритме; посетители, не привыкшие к чужому диктату, двигались со своей собственной скоростью. Иногда вся их работа за целый день заключалась в их присутствии за каким-то конкретным столиком, поднятой брови, приглушенном кашле, понимающем взгляде — и при этом приносила огромное вознаграждение им лично или тем, кого они представляли. Деньги и власть струились по залу осязаемыми потоками, сливаясь и разделяясь.

Официанты в накрахмаленных сорочках и аккуратных галстуках-бабочках появлялись и исчезали через тщательно продуманные промежутки времени. С посетителями нянчились, их обслуживали, выслушивали или оставляли в покое в зависимости от конкретных обстоятельств. А чаевые отражали степень удовлетворения клиента.

Сэнди Лорд любил обедать в «Филморе». Он быстро пробежал взглядом меню, но потом методично изучил своими проницательными серыми глазами просторный зал в поисках потенциального бизнеса или чего-нибудь еще. Затем, изящно переместив на стуле свое дородное тело, старательно пригладил редкие седые волосы. Вся беда заключалась в том, что с течением времени знакомые лица исчезали, украденные смертью или отходом от дел и переездом в благодатные теплые края. Смахнув пылинку с манжеты сорочки с вышитой монограммой, Лорд вздохнул. Это заведение, а может быть, и весь город он выбрал за чистоту.

Достав сотовый телефон, Сэнди проверил сообщения. Уолтер Салливан так и не позвонил. Если его сделка выгорит, Лорд получит в качестве клиента целое государство бывшего Восточного блока.

Целое государство, черт возьми… Сколько можно взять за юридическую работу с государства? В нормальных условиях — много. Вся беда заключалась в том, что у бывших коммунистов не было денег, если не считать рубли, копейки, купоны и все то, что они использовали в настоящее время, а это годилось лишь на то, чтобы использовать в качестве туалетной бумаги.

Однако Лорда это не особенно беспокоило. У бывших коммуняк в изобилии было сырье, и как раз сейчас Салливан пускал слюнки, мечтая прибрать его к рукам. Вот почему Лорд потратил на это добрых три месяца. Но если Салливан добьется своего, все это будет не зря.

Лорд научился сомневаться во всех людях. Но если кто-либо и сможет провернуть эту сделку, то только Уолтер Салливан. Кажется, все, к чему он прикасается, преумножается до гигантских пропорций, и крошки со стола, которые достаются его сподвижникам, бывают воистину впечатляющими. В свои почти восемьдесят Салливан по-прежнему не сбавил обороты. Он работает по пятнадцать часов в сутки, а сейчас еще женился на какой-то двадцатилетней красотке прямиком из гламурного фильма. В настоящий момент Салливан находится на Барбадосе, куда он повез трех политиков высокого ранга немного поработать и хорошо развлечься. Салливан обязательно позвонит. И короткий, но элитный список клиентов Сэнди увеличится на одну строчку, зато на какую…

Лорд обратил внимание на неспешно проходящую по залу молодую женщину в до боли короткой юбке и на невыносимо высоких шпильках.

Она улыбнулась ему; он ответил ей тем же, но лишь слегка подняв брови — благодаря своей двусмысленности любимый его жест. Женщина представляла в Конгрессе интересы одной крупной компании, однако Лорду не было никакого дела до того, чем она занимается. Она великолепна в постели, и это было главным.

Вид этой женщины вызвал прилив приятных воспоминаний. Надо будет позвонить ей. Лорд черкнул напоминание в своей электронной записной книжке, после чего переключил свое внимание, как и большинство присутствующих в зале дам, на высокую тренированную фигуру Джека Грэма, направляющегося прямиком к нему.

Встав, Лорд протянул руку. Джек не стал ее пожимать.

— Черт возьми, что произошло с Барри Алвисом?

Ответив на этот резкий вопрос бесстрастным взглядом, Сэнди опустился на стул. Появился официант, однако Лорд тотчас же отпустил его едва заметным движением руки и посмотрел на Джека, оставшегося стоять.

— А вы не даете человеку перевести дух, да? Поджали губы — и прямо в огонь… Иногда подобная стратегия приносит плоды, иногда — нет.

— Я не шучу, Сэнди. Я хочу знать, что происходит. Кабинет Барри пуст, его секретарша смотрит на меня так, будто я лично распорядился его выставить. Я хочу получить ответ. — Голос Джека повышался, и вместе с этим росло количество обращенных на него взглядов.

— Что бы ни было у вас на уме, полагаю, мы сможем обсудить это более пристойно. Предлагаю вам сесть и вести себя как партнер лучшей юридической фирмы в городе, черт побери.

Их взгляды скрестились в течение добрых пяти секунд, после чего Джек наконец медленно сел.

— Что будете пить?

— Пиво.

Появившийся снова официант получил заказ принести пиво и джин с тоником для Сэнди. Закурив сигарету, Лорд рассеянно посмотрел в окно, затем снова повернулся к Джеку.

— Значит, вам известно про Барри.

— Я знаю только то, что его больше нет. И я хочу, чтобы вы сказали мне, почему его больше нет.

— Говорить тут особенно нечего. Алвис уволен, начиная с сегодняшнего дня.

— Почему?

— А вам какое дело?

— Мы с Барри работали вместе.

— Но вы не были друзьями.

— У нас еще не было возможности подружиться.

— Ради бога, с какой стати вы хотите подружиться с Барри Алвисом? Этот человек — вечный кандидат в партнеры, и ничего больше ему не светит.

— Он чертовски хороший юрист.

— Нет. С технической точки зрения Алвис — высококомпетентный специалист в вопросах корпоративных сделок и налогов, а также медицинского страхования. Сам он не принес фирме заказов ни на цент и никогда не принесет. То есть его никак нельзя считать «чертовски хорошим юристом».

— Черт возьми, вы поняли, что я хотел сказать. Для фирмы Барри был очень ценным сотрудником. Вам же нужно, чтобы кто-то выполнял эту долбаную работу…

— У нас примерно двести юристов, вполне способных выполнять эту долбаную работу. С другой стороны, у нас всего с десяток партнеров, которые приводят состоятельных клиентов. Это не то соотношение, к которому нужно стремиться. Много рядовых солдат, но недостаточно командиров. На ваш взгляд, Барри Алвис был ценным сотрудником; мы же видели в нем дорогую обузу, лишенную таланта подняться выше. Для того чтобы хорошо зарабатывать, он выставлял завышенный счет за свои услуги. Мы, партнеры, зарабатываем деньги не так. Поэтому было принято решение разорвать наши отношения.

— И вы хотите сказать, что не получали маленькой подсказки от Болдуина?

На лице у Лорда отобразилось искреннее удивление. Юрист с тридцатипятилетним опытом пускать дым людям в лицо, он был виртуозным лжецом.

— Какое дело Болдуину до Барри Алвиса, черт возьми?

Джек целую минуту изучал его дородное лицо, после чего медленно выдохнул. Внезапно он почувствовал себя глупо. Смущенно обвел взглядом ресторан. Все это было напрасно? Но что, если Лорд лжет? Грэм снова посмотрел на своего собеседника, однако лицо того оставалось непроницаемым. С какой стати ему лгать? Джеку на ум пришли несколько возможных причин, но все они были какими-то бессмысленными. Неужели он ошибся? И только что выставил себя полным остолопом перед самым влиятельным партнером фирмы…

Теперь голос Лорда прозвучал мягко, чуть ли не утешительно.

— С Барри Алвисом расстались в рамках продолжающихся усилий по очистке верхушки фирмы от сухостоя. Нам нужно больше специалистов, способных выполнять свою работу и привлекать новых клиентов. Таких как вы, черт возьми. Все крайне просто. Барри не первый и не последний. Мы уже давно работаем в этом направлении, Джек. Все это началось задолго до вашего прихода в фирму. — Остановившись, он пристально посмотрел на Грэма. — Вы мне что-то недоговариваете? Скоро мы станем партнерами, от партнеров нельзя ничего скрывать.

Мысленно Лорд усмехнулся. Список его тайных сделок с клиентами был очень длинным.

Джек был близок к тому, чтобы клюнуть на эту приманку, но все же решил воздержаться.

— Я еще не партнер, Сэнди.

— Чистая формальность.

— Все происходит только тогда, когда происходит.

Неуютно заерзав на стуле, Лорд помахал сигаретой, словно жезлом. Значит, возможно, слухи о том, что Джек Грэм намеревается спрыгнуть с поезда, соответствуют действительности. Эти слухи и были той причиной, почему Лорд сидел здесь вместе с молодым юристом. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. У Джека на лице играла легкая улыбка. Его юридические услуги на четыре миллиона были той морковкой, перед которой невозможно было устоять. Особенно если учесть, что эти четыре миллиона означали еще четыреста тысяч лично для Сэнди Лорда — и не то что они были так уж ему нужны, но и отказываться от них он не собирался. У него была репутация человека, умеющего тратить деньги. И юристы не удаляются на покой; они работают до тех пор, пока не падают. Лучшие из них зарабатывают много денег, и все-таки по сравнению с руководителями корпораций, звездами рок-музыки и киноактерами они по части компенсации своих трудов остаются во второй лиге.

— Я полагал, вам нравится наша лавочка.

— Нравится.

— Так в чем дело?

— В каком смысле?

Сэнди снова жадно обвел взглядом зал. Он засек еще одну знакомую женского пола в элегантном и дорогом костюме, под которым, у него были все основания так считать, на ней не было больше абсолютно ничего. Допив залпом джин с тоником, Лорд посмотрел на Джека, все больше и больше заводясь. Ох уж этот глупый зеленый болван!

— Вам уже приходилось бывать здесь?

Покачав головой, Грэм пролистал толстое меню в поисках гамбургера и жареной картошки — и не нашел их. Но тут меню выдернули у него из рук. Лорд придвинулся к нему, обдавая его своим тяжелым дыханием.

— Тогда почему бы вам не оглядеться вокруг?

Поманив пальцем официанта, Сэнди заказал виски с содовой, появившееся минуту спустя. Джек откинулся на спинку стула, но Лорд подался вперед, буквально оседлав изысканный резной столик.

— Сэнди, поверьте, я уже бывал в ресторанах.

— Но только не в этом, правильно? Видишь вон ту дамочку? — На удивление тонкий палец Лорда вспорол воздух. Взгляд Джека упал на представительницу в Конгрессе. — За последние полгода я пять раз трахался с ней.

Лорд не сдержал улыбки, отметив, как Джек изучил указанную женщину, которая произвела на него должное впечатление.

— А теперь задайся вопросом, почему это небесное создание снизошло до того, чтобы спать с таким старым жирным тюфяком, как я.

— Быть может, ей вас жалко. — Джек улыбнулся.

Лорд не улыбался.

— Если ты действительно так думаешь, твоя наивность граничит с некомпетентностью. Ты правда считаешь, что женщины в этом городе хоть чуточку чище мужчин? С какой стати? Только из того, что у них есть сиськи и они носят юбку, еще не следует, что они не стремятся получить все, что хотят, используя для этого все имеющиеся у них в распоряжении средства… Видишь ли, сынок, все дело в том, что я даю ей то, что она хочет, и я имею в виду не постель. Она это понимает, и я это понимаю. Я могу открывать в этом городе такие двери, какие доступны лишь горстке избранных. А quid pro quo[13] она трахается со мной. Это чисто коммерческая сделка, заключенная опытными, умными партнерами. Как тебе такое?

— Вы о чем?

Откинувшись на спинку стула, Лорд закурил новую сигарету и выпустил в потолок ровные кольца. Потрогав себя за губу, он усмехнулся.

— Что тут такого смешного, Сэнди?

— Я вот сейчас подумал, что ты, вероятно, во время учебы в университете презрительно смеялся над такими, как я. Рассуждая, что сам никогда таким не станешь. Ты собирался защищать нелегальных иммигрантов, просящих политического убежища, и подавать прошение о помиловании от несчастных мерзавцев, у которых руки по локоть в крови, сваливая все на то, что их в детстве за плохое поведение шлепала по попке маменька. Ну же, признайся, ты ведь мечтал именно об этом, правда?

Ослабив узел галстука, Джек отпил глоток пива. Ему уже приходилось видеть Лорда в деле. Он почувствовал западню.

— Вы — один из лучших юристов в стране, Сэнди, все это говорят.

— Твою мать, да я уже много лет как не занимаюсь юриспруденцией.

— Ну я имею в виду то, что у вас получается лучше всего.

— А у тебя, Джек, что получается лучше всего?

При упоминании своего имени, сорвавшегося с уст Лорда, Грэм ощутил щемящее чувство в груди, легкое, но заметное. Это был намек на близость доверительных отношений, что его удивило, несмотря на то, что он знал о неизбежности этого. Партнер? Вздохнув, Джек пожал плечами.

— Кто может сказать наперед, кем он захочет стать, когда вырастет…

— Но, Джек, ты уже вырос, и пора платить за вход. Так что же это будет?

— Я не совсем вас понимаю.

Снова подавшись вперед, Лорд стиснул кулаки, словно боксер-тяжеловес, стремящийся обострить поединок, высматривающий малейшие бреши. И действительно, какое-то мгновение атака казалась неизбежной. Джек напрягся.

— Ты считаешь меня полным ослом, правда?

Грэм снова взял меню.

— Что вы мне порекомендуете?

— Ну же, малыш, ты считаешь меня алчным, самовлюбленным кретином, жадным до власти, которому глубоко наплевать на всех тех, от кого мне нет никакой пользы. Разве не так, Джек?

Повысив голос, он приподнялся на стуле и отобрал у Грэма меню.

Тот смущенно обвел взглядом зал, но, похоже, никто не обращал на них внимания, что на самом деле означало то, что каждое слово их разговора тщательно впитывалось и препарировалось. Красные глаза Лорда смотрели Джеку прямо в лицо, притягивая его к себе.

— И знаешь, это действительно так, Джек. Я именно такой.

Лорд торжествующе откинулся назад и усмехнулся. Грэму тоже захотелось улыбнуться, несмотря на то что ситуация вызывала у него отвращение.

Он несколько расслабился. Словно почувствовав это малейшее ослабление, Лорд пододвинул стул к Джеку, наваливаясь на него. Какое-то мгновение Грэм всерьез подумывал о том, чтобы хорошенько врезать пожилому адвокату, — всему есть свои пределы.

— Совершенно верно, Джек, я именно такой, и даже хуже, гораздо хуже. Но знаешь что, Джек? Такой уж я есть. Я не пытаюсь скрыть или объяснить это. Все, с кем я только когда-либо встречался, расставались со мной, точно зная, что я собой представляю. Я верю в то, чем занимаюсь. И это без прикрас.

Набрав полную грудь воздуха, Лорд медленно выдохнул его. Грэм тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями.

— Ну а ты что, Джек?

— Что я?

— Кто ты такой, Джек? Во что ты веришь, если вообще веришь во что-либо?

— Я проучился двенадцать лет в католической школе и должен во что-то верить.

Лорд устало покачал головой.

— Ты меня разочаровываешь. Мне говорили, что ты толковый парень. Или мои источники ошибались, или у тебя на лице эта дурацкая улыбка потому, что ты опасаешься сболтнуть лишнее.

Джек стальной хваткой стиснул ему руку.

— Мать вашу, что вам от меня нужно?

Усмехнувшись, Лорд ласково потрепал его по руке, и он ослабил хватку.

— Тебе нравятся подобные заведения? Если Болдуин и дальше останется твоим клиентом, ты будешь питаться в подобных заведениях до тех пор, пока твои артерии не станут твердыми, как закаленная сталь. Лет через сорок ты загнешься где-нибудь на белоснежном песчаном пляже на Карибском море, внезапно осчастливив молодую красотку, в одночасье ставшую богатой; но ты умрешь счастливым, поверь мне.

— Для меня одно место ничуть не лучше другого.

Кулак Лорда с силой опустился на стол. На этот раз несколько человек повернули головы. Метрдотель бросил взгляд в их сторону, пряча свое беспокойство за густыми усами и спокойной деловитостью.

— Вот к чему я клоню, сынок, черт побери; меня просто бесит твое проклятое безразличие. — Понизив голос, Лорд продолжал наваливаться на Джека, давя на него своим присутствием. — Одно место определенно отличается от другого. И у тебя есть ключ к этому месту, ты сам это прекрасно понимаешь. Твой ключ — это Болдуин и его смазливая дочь. И вот встает вопрос: отопрешь ты эту дверь или нет? Ну а это, в свою очередь, возвращает нас прямиком к моему первоначальному вопросу. Во что ты веришь, Джек? Потому что если ты не веришь вот в это, — Лорд широко развел руками, — если не хочешь стать Сэнди Лордом следующего поколения, если ты просыпаешься по ночам и смеешься или проклинаешь мои маленькие странности, мои глупости, если угодно, если ты искренне веришь в то, что ты выше всего этого, если тебе ненавистна мысль охотиться на мисс Болдуин и если в этом меню нет ни одного блюда, которое тебе нравится, почему ты не пошлешь меня ко всем чертям? Не встанешь и не выйдешь вон в ту дверь, высоко подняв голову, с чистой совестью и нетронутыми идеалами? Потому что, честное слово, эта игра слишком важна, она слишком напряженная, чтобы вести ее без полной отдачи.

Лорд откинулся назад, выставив свою тушу вперед так, что она целиком заполнила пространство до стола.

На улице стояла поистине прекрасная осенняя погода. Ни дождь, ни избыточная влажность не омрачали совершенство голубого неба; легкий ветерок шуршал выброшенными газетами. Стремительный ритм города словно замедлился на мгновение. В расположенном дальше по улице Лафайет-парк загорающие лежали на траве, спеша урвать последние минутки солнца перед тем, как придут настоящие холода. Посыльные-велосипедисты, свободные от заказов, катались по дорожкам в надежде хоть мельком увидеть неприкрытую попку или расстегнутую блузку.

А в зале ресторана Джек Грэм и Сэнди Лорд пристально смотрели друг на друга.

— А вы привыкли всегда действовать в полную силу, да?

— Я не могу позволить себе тратить время впустую, Джек. По крайней мере последние двадцать лет. Если б я считал, что ты не выдержишь прямого натиска, я бы просто наговорил тебе всякой ерунды и на том успокоился бы.

— Что вы хотите от меня услышать?

— Я только хочу узнать, в игре ты или нет. Скажу тебе откровенно: имея в своих руках Болдуина, ты можешь отправится в любую контору в городе. Нас ты выбрал, позволь предположить, потому что тебе пришлось по душе то, что ты увидел.

— Мне вас посоветовал Болдуин.

— Он умный человек. Многие слушают его советы. Ты с нами уже год. Если решишь остаться, станешь партнером. Если честно, двенадцатимесячный срок был чистой формальностью: нужно было убедиться в том, что мы подходим друг другу. В дальнейшем у тебя не будет никаких финансовых забот, даже если не брать в расчет солидных денег твоей будущей женушки. Главной твоей задачей будет радовать Болдуина, расширять бизнес и привлекать новых клиентов. Потому что, Джек, взглянем правде в глаза: единственная страховка, которая есть у юриста, — это клиенты, которых он контролирует. Ни в каком университете тебе этого не скажут, но это самый главный урок, который ты должен усвоить. Никогда, ни при каких обстоятельствах не упускай это из вида. Даже сама работа должна быть только на втором месте. Всегда найдутся рабы, которые выполнят ее. Тебе дадут карт-бланш по части охоты за новыми заказами. Над тобой не будет никаких начальников, за исключением Болдуина. Тебе не придется отслеживать юридическую работу, выполняемую для него, — для этого у нас есть другие люди. В общем и целом не такая уж и плохая жизнь.

Джек посмотрел на свои руки. Там появилось лицо Дженнифер. Такое идеальное… Ему стало стыдно за свои подозрения о том, что именно она выгнала Барри Алвиса. Затем он вспомнил о нудной, утомительной работе государственным защитником. Наконец его мысли перешли к Кейт и тотчас же оборвались. Что его там ждало? Ответ очевиден: ничего. Джек поднял взгляд.

— Глупый вопрос: я буду продолжать заниматься практической юриспруденцией?

— Если сам того пожелаешь. — Лорд пристально посмотрел ему в лицо. — Я так понимаю, ты согласен.

Джек взглянул на меню.

— Наверное, пирожки с крабовым мясом должны быть вкусными.

Выпустив дым в потолок, Сэнди широко улыбнулся.

— Я их обожаю, Джек. Черт побери, я их обожаю.

Два часа спустя Сэнди Лорд стоял в углу своего просторного кабинета, глядя на оживленную улицу внизу. Из динамика звучали голоса участников телефонной конференции.

В кабинет вошел Дэн Кирксен. Накрахмаленная сорочка и аккуратный галстук-бабочка скрывали поджарое тело бегуна. Кирксен был управляющим партнером фирмы. У него в руках был абсолютный контроль над всеми, кто здесь работал, за исключением Сэнди. А теперь, вероятно, еще и Джека Грэма.

Лорд бросил на Кирксена равнодушный взгляд. Сев, тот терпеливо дождался, когда все участники телефонной конференции попрощаются. Выключив телефон, Сэнди плюхнулся в кресло. Откинувшись на спинку, он уставился в потолок и закурил. Кирксен, фанат здорового образа жизни, чуть отодвинулся от стола.

— Ты что-то хотел? — Наконец взгляд Лорда остановился на овальном, лишенном растительности лице Кирксена.

Дэн стабильно приносил заказов на шестьсот тысяч, что обеспечивало прочное положение в «Паттон, Шоу и Лорд», однако для Сэнди эти цифры были куриным пометом, и он даже не старался скрыть свое презрение по отношению к управляющему партнеру фирмы.

— Мы хотели узнать, как прошел обед.

— Пустой треп оставьте себе. У меня нет на это времени, твою мать.

— До нас дошли тревожные слухи, а затем после звонка мисс Болдуин пришлось расстаться с Алвисом…

Лорд рассек ладонью воздух.

— Этот вопрос решен. Джек Грэм нас любит, и он остается. А я потерял впустую два часа.

— Сэнди, на кон поставлены такие деньги, что мы… мы все рассудили, что будет лучше… что создастся самое положительное впечатление, если вы…

— Да. Я разбираюсь в числах, Кирксен, гораздо лучше тебя. Я разбираюсь в числах. Понятно? Так вот, малыш Джеки остается в деле. При удачном стечении обстоятельств он за десять лет удвоит свой улов, и мы сможем рано удалиться на покой. — Лорд пристально посмотрел на Кирксена, и тот словно съежился под его взглядом. — Знаешь, у него есть характер. Тут он даст фору всем остальным моим партнерам.

Кирксен поморщился.

— Больше того, мальчишка пришелся мне по душе. — Встав, Лорд подошел к окну и увидел, как в десяти этажах под ним группа дошколят, связанных друг с другом веревкой, пересекает улицу.

— Значит, я могу доложить комитету о благоприятном исходе?

— Ты можешь докладывать все, что тебе угодно, черт возьми! Но только хорошенько запомни вот что: ребята, впредь не беспокойте меня по таким пустякам, если только это не будет что-то очень-очень важное, понятно?

Бросив взгляд на Кирксена, Лорд снова уставился в окно. Салливан до сих пор так и не позвонил. Ничего хорошего в этом не было. Лорд почувствовал, как страна, которую он уже считал своей, ускользает, подобно маленьким фигуркам, скрывающимся за углом. Вот они были, а вот их уже нет.

— Спасибо, Сэнди.

— Ага.

Глава 9

Уолтер Салливан долго смотрел на лицо — точнее, на то, что от него осталось. На торчащей из-под простыни босой ноге болталась бирка морга. Окружение Салливана ждало за дверью, а сам он молча сидел рядом с ней. Процедура официального опознания уже состоялась. Полицейские удалились составлять отчеты, журналисты отправились строчить статьи. Но Уолтер Салливан, один из самых могущественных людей своей эпохи, начиная с четырнадцати лет зарабатывающий деньги буквально на всем, к чему прикасался, внезапно обнаружил, что у него не осталось ни капли энергии, ни капли воли.

Пресса вдоволь оторвалась на нем с Кристи, после того как его первый брак завершился после сорока семи лет смертью жены. Но в свои почти восемьдесят Салливан просто желал что-нибудь молодое и полное жизни. После стольких смертей он хотел что-нибудь такое, что уж точно переживет его. Окружавшие его друзья и близкие умирали один за другим, и он перешагнул предел скорби. Стареть непросто, даже если ты очень богат.

Но Кристи Салливан не пережила его. И Уолтер собирался предпринять что-то по этому поводу. К счастью для него, он совершенно не представлял себе, какая участь была уготовлена останкам его покойной жены. Этот обязательный процесс ни в коей мере не был рассчитан на то, чтобы утешить родных жертвы.

Как только Уолтер Салливан удалится, придет санитар и отвезет покойную миссис Салливан в прозекторскую. Там ее взвесят и уточнят ее рост. Сфотографируют — сначала в одежде, затем раздетую. После чего просветят рентгеном и возьмут у нее отпечатки пальцев. Будет произведен тщательный внешний осмотр на предмет установления всех улик, которые могут иметься на теле. Образцы жидкостей организма будут отправлены на токсикологическую экспертизу на предмет наличия алкоголя и наркотиков. Затем на груди будет сделан Y-образный разрез, от плеча до плеча, от грудины до гениталий. Жуткое зрелище даже для опытного наблюдателя. Каждый внутренний орган будет изучен и взвешен, половые органы исследуют на предмет сексуальных контактов и повреждений. Все следы мужского семени, посторонней крови и волос отправят на анализ ДНК.

Будет исследована голова, определен характер ранений. Затем с помощью пилы произведут вскрытие черепной коробки в области сосцевидного отростка височной кости. Далее передняя четверть черепа будет удалена, а извлеченный в процессе трепанации головной мозг отправится на отдельное исследование. Засевшая в нем пуля будет извлечена, занесена в перечень вещественных доказательств и передана для баллистической экспертизы.

И только после того, как все это будет завершено, Уолтеру Салливану вернут его жену.

Токсикологический анализ установит содержимое ее желудка и следы присутствия посторонних веществ в крови и моче.

В протоколе вскрытия будут описаны причина и механизм смерти, приведены все имеющие отношение к делу находки, а также дано официальное заключение судмедэксперта.

Протокол вскрытия, вместе со всеми фотографиями, рентгеновскими снимками, отпечатками пальцев, токсикологическим анализом и остальной информацией, приобщенной к делу, передадут следователю.

Уолтер Салливан наконец встал, накрыл простыней останки своей покойной жены и вышел.

Из-за другого двухстороннего зеркала Сет Фрэнк наблюдал за тем, как убитый горем муж покинул комнату. После чего следователь надел шляпу и тихо удалился.

Конференц-зал номер один, самый большой в фирме, занимал стратегически важное срединное положение, прямо за приемной. В настоящий момент за толстыми раздвижными дверями как раз началось совещание по вопросам партнерства.

Между Сэнди Лордом и другим старшим партнером сидел Джек Грэм; его партнерство пока что не было утверждено официально, однако сегодня формальности не имели значения, и Лорд настоял на его присутствии.

Официанты приготовили кофе, принесли кексы и булочки, после чего удалились, закрыв за собой двери.

Взгляды всех присутствующих обратились на Дэна Кирксена. Тот отпил глоток сока, картинно промокнул губы салфеткой и встал.

— Не сомневаюсь, как все вы уже слышали, ужасная трагедия произошла с одним из наших самых… — Кирксен быстро оглянулся на Лорда, — точнее будет сказать, с нашим самым значительным клиентом.

Джек обвел взглядом шестидесятифутовый стол с мраморной столешницей. Большинство взглядов были прикованы к Кирксену; кое-кого соседи шепотом вводили в курс последних событий. Грэм видел газетные заголовки. Сам он не принимал участия в работе над делами Салливана, но ему было известно, что ими на постоянной основе занимаются сорок ведущих юристов фирмы. Без преувеличения, Уолтер Салливан являлся самым крупным клиентом «Паттон, Шоу и Лорд».

— Полиция проводит самое тщательное расследование, — продолжал Кирксен. — Однако пока что никаких результатов нет. — Остановившись, он снова оглянулся на Лорда и продолжил: — Как можно себе представить, для Уолтера это тяжкое испытание. Чтобы максимально облегчить ему жизнь, мы просим всех сотрудников обращать особое внимание на все дела, имеющие отношение к Салливану, и, хочется надеяться, подавлять в зародыше любые проблемы, не давая им разрастаться. Далее, хотя мы уверены, что это не что иное, как обыкновенное ограбление, приведшее к столь трагической развязке, никак не связано с делами Уолтера, мы просим всех вас внимательно следить за теми проектами, которые вы ведете для него, на предмет чего-либо необычного. О любых подозрительных обстоятельствах следует незамедлительно докладывать или мне, или Сэнди.

Кое-кто посмотрел на Лорда, который сидел, по обыкновению уставившись в потолок. В пепельнице перед ним лежали три окурка, рядом стоял стакан с остатками коктейля.

Подал голос Рон Дей из отдела международного права. Его аккуратно подстриженные волосы обрамляли совиное лицо, частично скрытое миниатюрными овальными очками.

— За этим делом не могут стоять террористы? Я занимался совместными предприятиями, учрежденными на Ближнем Востоке кувейтским отделением компании Салливана. Так вот, эти люди привыкли действовать по своим собственным правилам, это я вам точно могу сказать. Как вы думаете, мне следует опасаться за свою личную безопасность? Сегодня вечером я должен вылететь в Эр-Рияд.

Лорд медленно повернул голову так, чтобы его взгляд упал на Дея. Временами он просто диву давался, какими близорукими, а то и просто безмозглыми являются многие партнеры. Дей был младшим партнером, чьей главной, а с точки зрения Лорда, единственной сильной стороной являлось владение семью языками и умение лизать задницу саудитам.

— На твоем месте, Рон, я бы ни о чем не беспокоился. Если это действительно какой-то международный заговор, ты не настолько важная птица, чтобы с тобой связываться. Ну, а если тебя все-таки возьмут на прицел, ты станешь трупом, даже не успев сообразить, в чем дело.

Стол обежала волна неуютного веселья. Дей нервно потеребил галстук.

— Спасибо за то, что прояснили ситуацию, Сэнди.

— Всегда пожалуйста, Рон.

Кирксен кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Будьте уверены в том, что делается все возможное для раскрытия этого гнусного преступления. Ходят слухи, что сам президент отдаст распоряжение создать специальную следственную группу. Как вам известно, Уолтер Салливан работал на разных должностях при нескольких администрациях и является одним из ближайших друзей действующего президента. Полагаю, можно не сомневаться в том, что преступники будут схвачены в самое ближайшее время.

Кирксен сел.

Лорд обвел взглядом присутствующих, поднял брови и смял последнюю сигарету. Все быстро разошлись.

Сет Фрэнк крутанулся в кресле. Его кабинет представлял собой клетушку размерами шесть на шесть футов, поскольку единственное более или менее просторное помещение в небольшом здании забрал себе шериф. На столе перед следователем лежало заключение судмедэксперта. Времени было всего половина восьмого утра, но Фрэнк уже успел по три раза перечитать каждое слово заключения.

Он лично присутствовал при вскрытии. Хороший следователь обязан это делать по многим причинам. Хотя Фрэнку довелось присутствовать в прямом слове при сотнях вскрытий, он так и не смог привыкнуть к тому, что с мертвецом обращаются как с останками животного, в которые на уроках биологии запускали свои пальцы все студенты. И хотя его больше не тошнило при виде этого зрелища, ему обыкновенно требовалось часа два-три бесцельно покататься на машине, прежде чем можно было пытаться снова приступить к работе.

Аккуратно отпечатанное заключение получилось толстым. Кристина Салливан умерла по меньшей мере семьдесят два часа назад, возможно, еще раньше. Распухание и отечность трупа, сопровождающиеся выделением газов, а также уровень влияния бактерий на внутренние органы с высокой степенью точности подкрепляли эту оценку. Однако в комнате было очень тепло, что ускорило процесс посмертного разложения тканей. Это обстоятельство, в свою очередь, существенно затрудняло точное определение времени смерти. Но не меньше трех суток назад, это патологоанатом утверждал твердо. У Фрэнка также имелись косвенные свидетельства, указывающие на то, что Кристина Салливан действительно умерла в понедельник ночью, что как раз соответствовало интервалу времени от трех до четырех суток.

Сет нахмурился. Минимум трое суток — это означало, что след уже успел остыть. Тот, кто знает, что делает, за трое-четверо суток запросто способен бесследно исчезнуть с лица земли. Усугубляло дело то, что с момента смерти Кристины Салливан прошло уже достаточно много времени до того, как началось расследование. Фрэнк не мог припомнить, когда еще ему приходилось сталкиваться с таким холодным следом.

Насколько удалось установить, никаких свидетелей того, что произошло в поместье Салливанов, не было, помимо покойной и того, кто ее убил. Объявления были размещены в газетах, в банках и торговых центрах. Никто на них не откликнулся.

Полиция опросила владельцев всех домов в радиусе трех миль. Все они выказали шок, гнев и страх. Последнее чувство Фрэнк видел в подергивании бровей, в поникших плечах, в нервном потирании рук. Он понял: в их маленьком округе меры безопасности станут еще жестче. Однако опросы не дали никакой полезной информации. Также была тщательно допрошена вся прислуга. Но и это ничего не дало. По телефону опросили домочадцев Салливана, сопровождавших его на Барбадос, и опять же никаких результатов. К тому же у всех были железные алиби. Хотя это не являлось непреодолимой преградой. Фрэнк взял это себе на заметку.

Также не удалось восстановить последний день жизни Кристины Салливан. Она была убита у себя дома, предположительно ночью. Но если ее действительно убили в понедельник ночью, чем она занималась весь предыдущий день? Фрэнк полагал, что эта информация дала бы следствию какую-нибудь отправную точку.

В половине десятого утра в понедельник Кристину Салливан видели в дорогом салоне красоты в центре Вашингтона. Фрэнку пришлось бы выложить свой месячный оклад, чтобы отправить туда свою жену. Требовалось выяснить, то ли Кристина Салливан готовилась развлечься вечером, то ли у богатых просто принято регулярно заниматься этим. Попытки установить дальнейшие передвижения Салливан после того, как она около полудня покинула салон, ничего не дали. Женщина не вернулась в свою городскую квартиру, а если она отправилась куда-то на такси, выяснить это не удалось.

Фрэнк рассудил, что раз молодая женщина осталась здесь, в то время как все остальные отправились на солнечный юг, на то должна была быть причина. Если в ту ночь она была с кем-то, ему очень хотелось с этим кем-то поговорить, а может быть, и надеть на него наручники.

Как это ни странно, убийство, совершенное во время ограбления, в Вирджинии не считается особо тяжким преступлением, караемым смертной казнью, в отличие от убийства, совершенного во время вооруженного разбойного нападения, которое таковым считается. Если ты совершил разбойное нападение и убил, тебя могут приговорить к смерти. Если ты украл и убил, тебе максимум может светить пожизненное, что, правда, немногим лучше, учитывая варварские условия содержания в большинстве тюрем штата. Но Кристина Салливан носила множество драгоценностей. Во всех показаниях подчеркивалось, что она была большой любительницей бриллиантов, изумрудов, сапфиров — она носила всё. Однако на трупе не оказалось никаких ювелирных украшений, хотя можно было легко определить на коже следы от перстней. Салливан также подтвердил, что пропало принадлежавшее его жене колье с бриллиантами. Владелец салона красоты вспомнил, что колье было на Салливан в тот злополучный понедельник.

Фрэнк не сомневался в том, что хороший прокурор мог на основании всего этого построить дело о разбойном нападении. Преступление было подготовлено заранее, тщательно спланировано. С какой стати добропорядочные граждане Вирджинии должны ежегодно выкладывать тысячи долларов на то, чтобы кормить, одевать и обеспечивать жильем хладнокровного убийцу? Кража? Ограбление? На самом деле кому какое дело, твою мать! Эта женщина мертва. Ей размозжил пулей голову какой-то больной подонок. В подобных делах юридические тонкости были Фрэнку не по душе. Подобно многим сотрудникам правоохранительных органов, он считал, что уголовное законодательство имеет сильный крен в пользу обвиняемого. У него нередко возникало ощущение, будто во всем этом запутанном процессе со сложными сделками, техническими ловушками и сверхгладкими адвокатами терялось то обстоятельство, что кто-то действительно нарушил закон. Что кого-то лишили имущества, изнасиловали или убили. И это было совершенно неправильно. Фрэнк не имел возможности изменить систему кардинально, но он мог донимать ее мелкими нападками.

Пододвинув заключение, Сет поправил очки и отпил глоток густого черного кофе. Причина смерти: поперечные огнестрельные ранения в область черепа, нанесенные из неустановленного пистолета (пистолетов) пулей крупного калибра с мягким наконечником, с высокой начальной скоростью, нанесшей сквозное ранение с расширяющимся каналом, и второй пулей неустановленного состава, выпущенной из неустановленного оружия, нанесшей проникающее ранение. Что в переводе на нормальный человеческий язык означало следующее: жертве размозжили голову из какой-то мощной «пушки». В заключении также однозначно утверждалось, что обстоятельства смерти говорят об убийстве, и до сих пор это был единственный конкретный факт во всем деле. Фрэнк мысленно отметил, что не ошибся, определяя на глаз расстояние, с которого были произведены выстрелы. Следы пороховых газов во входных отверстиях отсутствовали. Выстрелы были сделаны с расстояния больше двух футов; нутром Фрэнк чуял, что на самом деле расстояние составляло около шести футов, однако это были лишь догадки. Впрочем, версия самоубийства не рассматривалась с самого начала. Однако наемные убийцы предпочитают расправляться с жертвой, вплотную приставив дуло к телу — такой способ существенно сокращает вероятность ошибки.

Фрэнк склонился над столом. Почему не один выстрел? Женщина определенно была убита первой же пулей. Убийца был садистом и всаживал одну пулю за другой в уже мертвое тело? Однако патологоанатом обнаружил в теле лишь два входных отверстия — никак не свинцовый град, выпущенный сумасшедшим. И оставался еще вопрос пуль. Разрывная и вторая, таинственная…

Фрэнк взял пакетик с подписью, сделанной его рукой. Из тела была извлечена лишь одна пуля. Она вошла чуть ниже правого виска, при столкновении расплющилась и расширилась, пробила череп и проникла в мозг, породив в мягких тканях мозгового вещества ударную волну, скатавшую его подобно ковру.

Фрэнк осторожно потрогал этого заключенного в клетку зверя — точнее, то, что от него осталось. Страшный снаряд, предназначенный для того, чтобы расплющиваться при ударе, после чего разрывать все встретившееся у него на пути, он сработал в Кристине Салливан именно так, как и должен был. Проблема заключалась в том, что в настоящее время пули с мягким наконечником можно найти где угодно. А эта деформировалась слишком сильно. Баллистическая экспертиза оказалась практически бесполезной.

Вторая пуля вошла в полудюйме над первой, прошла сквозь весь череп и вышла с противоположной стороны, оставив зияющую дыру размерами существенно больше входного отверстия. Повреждения, причиненные кости и мягким тканям, оказались значительными.

Место последнего упокоения второй пули поставило всех в тупик. Полудюймовое отверстие в стене за кроватью. Обыкновенно специалисты баллистической лаборатории с помощью специальных инструментов извлекают пулю из вырезанного куска штукатурки, тщательно следя за тем, чтобы не повредить следы от нарезов, что позволяет им сузить круг оружия, из которого она была выпущена, а если повезет, то и установить конкретный тип боеприпаса. В этом ремесле дактилоскопия и баллистика дают практически стопроцентные результаты.

Вот только в данном случае, хотя дыра и была, пули в ней не оказалось, и никакой другой пули в комнате не нашли. Когда Сету Фрэнку сообщили из лаборатории об этой находке, он отправился проверить все лично. Так сильно следователь уже давно не злился. Зачем тратить столько сил на то, чтобы извлечь из стены пулю, в то время как одна уже есть в трупе? Что такого могла показать вторая пуля, чего не могла показать первая? Тут были возможны варианты.

Фрэнк сделал кое-какие пометки. Возможно, пропавшая пуля была другого калибра или типа, что, вероятно, указало бы на то, что убийц было по крайней мере двое. Несмотря на свое богатое воображение, Сет просто не мог представить себе грабителя, стреляющего с двух рук в безоружную женщину. То есть преступников, скорее всего, было двое. Это также объясняло различный характер входных и выходных отверстий. Входное отверстие кувыркающейся пули с мягким наконечником было больше, чем у другой пули. То есть вторая была не с мягким или полым наконечником. Она прошла прямиком сквозь голову, оставив канал вдвое тоньше мизинца. Вероятно, ее деформация была минимальной, что не имело никакого значения, поскольку проклятая пуля отсутствовала.

Фрэнк просмотрел свои записи, сделанные при первичном осмотре места преступления. Он все еще находился на этапе сбора информации. Ему хотелось надеяться, что он не застрянет здесь навечно. По крайней мере, в этом деле можно было не беспокоиться о сроках давности.

Еще раз пробежав взглядом заключение, Сет снова нахмурился.

Сняв трубку, он набрал номер. А через десять минут уже сидел напротив судмедэксперта в его кабинете.

Грузный мужчина долго обрезал себе скальпелем кутикулы на пальцах, после чего наконец поднял взгляд на Фрэнка.

— Следы удушения. Точнее, следы попытки удушения. Понимаешь, трахея не сломана, хотя в тканях отеки и кровоизлияния. И еще я обнаружил небольшую трещину в подъязычной кости. Также есть следы петехии в конъюнктиве глаз. Отдельные очаги, не связанные между собой. Все это есть в протоколе.

Фрэнк задумался. Петехии — точечные кровоизлияния в конъюнктиве, слизистой оболочке глаза — могут быть следствием удушения и вызванного им повышения внутричерепного давления.

Подавшись вперед, Сет обвел взглядом висящие на стене дипломы, свидетельствующие о том, что сидящий напротив него человек посвятил всю свою жизнь судебной медицине.

— Мужчина или женщина?

Патологоанатом пожал плечами.

— Трудно сказать. Как тебе известно, человеческая кожа — не лучшая поверхность для снятия отпечатков пальцев. На самом деле, определить что-либо практически невозможно, за исключением отдельных небольших участков, а примерно через полдня, даже если что-то и было, от этого ничего не останется. Конечно, трудно предположить, что одна женщина пыталась голыми руками задушить другую, но такое случалось. Для того чтобы сломать трахею, особой физической силы не требуется, но все-таки удушение голыми руками — это преимущественно мужской способ убийства. Из ста с лишним случаев удушения у меня не было еще ни одного, которое совершила бы женщина. И нападавший находился лицом к лицу с жертвой, — добавил он. — Mano a mano[14]. Тут нужно быть уверенным в собственном физическом превосходстве. Хочешь услышать мое обоснованное предположение? Это был мужчина, хотя, конечно, это лишь предположение.

— В заключении также говорится, что на левой стороне подбородка имелись ушибы и ссадины, также несколько зубов шатались, а на внутренней поверхности рта имелись порезы.

— Похоже, кто-то ей хорошенько вдарил. Один моляр практически проткнул щеку.

Фрэнк взглянул на свою папку.

— Что со второй пулей?

— Причиненные ею повреждения позволяют мне предположить, что она была крупного калибра, как и первая.

— Есть какие-нибудь догадки насчет первой?

— Только догадки. Калибр триста пятьдесят семь или сорок один…[15] Может быть, и девять миллиметров… Господи, ты же видел пулю. Она расплющилась, словно блин, а половина ее осталась в мозговых тканях и жидкостях. Никаких следов от нарезов — ничего. Даже если ты найдешь предполагаемое оружие убийства, доказать, что пуля была выпущена именно из него, будет практически невозможно.

— Если нам удастся найти вторую пулю, возможно, мы вернемся в игру.

— А может быть, и не вернемся. Тот, кто выковырял ее из стены, вероятно, уничтожил все следы. Баллистикам это придется не по душе.

— Да, но, возможно, на носовой части остались частицы волос, крови и кожи убитой. Я с огромной радостью заполучил бы эти следы.

Патологоанатом задумчиво потер подбородок.

— Тут ты прав. Но сначала нужно ее найти.

— Чего, вероятно, никогда не произойдет, — грустно усмехнулся Фрэнк.

— Как знать.

Они переглянулись, прекрасно сознавая, что никогда не найдут вторую пулю. А если и найдут, то не смогут привязать ее к месту преступления, если только на ней не будет следов убитой или если не найдется оружие, из которого она была выпущена, и это оружие удастся привязать к месту преступления. Двойное везение.

— Гильзу нашли?

Фрэнк молча покачал головой.

— Значит, Сет, и следа от укола нет.

Судмедэксперт имел в виду уникальный след, который оставляет на капсюле боек оружия.

— Никто и не говорил, что будет легко. Кстати, полиция штата дает тебе возможность свободно дышать?

— Молчит, что весьма примечательно. — Патологоанатом усмехнулся. — Вот если б замочили Уолтера Салливана, тогда как знать… Я уже отправил свое заключение в Ричмонд.

Наконец Фрэнк задал тот вопрос, ради которого и пришел сюда:

— Почему два выстрела?

Перестав подрезать кутикулы, патологоанатом отложил скальпель и посмотрел на Фрэнка.

— Почему бы и нет?

У него заискрились глаза. Он находился в незавидном положении прекрасного специалиста, не имеющего возможности полностью раскрыть себя в этом спокойном, тихом округе. Один из приблизительно пятисот судмедэкспертов штата, он имел процветающую частную практику, однако его страстью были полицейские расследования и судебная медицина. Прежде чем обрести спокойное пристанище в Вирджинии, он проработал почти двадцать лет помощником коронера в Лос-Анджелесе. По части убийств с Лос-Анджелесом ничто не могло сравниться. Однако в это дело он готов был впиться зубами.

— Любой из выстрелов, очевидно, был смертельным, — пристально посмотрев на него, продолжал Фрэнк. — Тут никаких вопросов. В таком случае зачем делать второй? Есть много причин против. Во-первых, шум. Во-вторых, если ты хочешь побыстрее убраться отсюда ко всем чертям, зачем тратить время на то, чтобы всадить в несчастную еще одну пулю? И, помимо всего прочего, зачем оставлять вторую пулю, по которой тебя впоследствии смогут определить? Салливан застигла убийц врасплох? Если так, почему выстрелы были сделаны от двери в комнату, а не наоборот? Почему линия выстрела проходила с понижением? Салливан стояла на коленях? Скорее всего — или же убийца обладал просто непомерно огромным ростом. А если она стояла на коленях, то почему? Показательная казнь? Но стреляли не в упор. И не надо забывать про следы на шее. Зачем сначала душить Салливан, затем останавливаться, хватать пистолет и стрелять ей в голову? А потом — еще раз… Одну пулю забрали. Почему? Второй пистолет? Зачем пытаться это скрыть? Что в нем такого примечательного?

Встав, Фрэнк принялся расхаживать по комнате, засунув руки глубоко в карманы, как поступал всегда, когда напряженно думал.

— И место преступления оказалось таким чистым, твою мать, что я не мог в это поверить. Не осталось ничего. Абсолютно ничего. Я удивлен, что убитую не прооперировали и не извлекли вторую пулю… Я хочу сказать, этот тип — грабитель, или он хотел, чтобы мы считали его грабителем. Но сейф был обчищен. Пропало около четырех с половиной миллионов. И что здесь делала миссис Салливан? Она должна была нежиться под солнцем на Карибском море. Она знала этого типа? Она что, трахалась на стороне? А если так, как связаны между собой эти два события? И за каким чертом кому-то преспокойно входить в дом через парадную дверь, вырубать сигнализацию, после чего выбираться в окно по веревке? Всякий раз, когда я задаю себе один вопрос, тотчас же выскакивает другой.

Фрэнк сел на место, несколько смущенный своим бурным излиянием.

Развалившись в кресле, судмедэксперт развернул папку с делом к себе и погрузился в чтение. Затем он снял очки и протер их о рукав, после чего большим и указательным пальцами подергал себя за уголок губ.

Раздув ноздри, Фрэнк наблюдал за ним.

— Ну так что?

— Ты упомянул о том, что на месте преступления ничего не осталось. Я долго думал об этом. Ты прав. Все слишком чисто.

Судмедэксперт не спеша закурил сигарету — без фильтра, отметил Фрэнк. Все патологоанатомы, с кем ему пришлось работать, курили. Судмедэксперт выпустил в воздух несколько колечек, наслаждаясь этим умственным упражнением.

— Ногти у нее были слишком чистыми.

На лице у Фрэнка отобразилось недоумение.

— Я хочу сказать, ни грязи, ни следов лака для ногтей, хотя ногти были покрашены в ярко-красный цвет, никаких остатков, которые обыкновенно можно найти, — продолжал судмедэксперт. — Ничего. Такое ощущение, будто под ними все тщательно вычистили; ты понимаешь, что я хочу сказать? — Он помолчал. — Я также обнаружил незначительные следы раствора. — Снова пауза. — Чистящего раствора.

— В то утро она побывала в навороченном косметическом салоне. Маникюр и все такое.

Судмедэксперт покачал головой.

— В таком случае следов должно было быть больше, а не меньше, если учесть, сколько разных реактивов там используется.

— Так что ты хочешь сказать? Ей тщательно вычистили ногти?

Судмедэксперт кивнул.

— Кто-то очень постарался не оставить после себя никаких следов.

— Из чего следует, что эти люди маниакально боялись, что их опознают.

— Что можно сказать почти про всех преступников, Сет.

— Да, в какой-то степени. Но вычистить всю грязь под ногтями у жертвы и оставить место преступления таким девственно-чистым, что специальный криминалистический пылесос ничего не обнаружил, — это уже чересчур. — Фрэнк пролистал заключение. — Ты также обнаружил у нее на ладонях следы масла?

Кивнув, судмедэксперт посмотрел следователю в лицо.

— Защитный состав. Знаешь, каким обрабатывают ткани, кожу и прочее.

— То есть женщина держала что-то в руке и следы этого сохранились у нее на коже?

— Ага. Хотя нельзя точно сказать, когда именно масло попало ей на ладони. — Судмедэксперт опустил очки на нос. — Сет, ты думаешь, она знала этого типа?

— Никакие улики не указывают на это, если только она сама не пригласила его, чтобы он обокрал дом.

Судмедэксперта осенила внезапная догадка.

— Быть может, она сама подстроила ограбление. Понимаешь? Ей надоел ее старик, она приводит в дом своего нового дружка по постели, и тот обчищает семейное гнездышко, добывая тем самым билет в Страну Сказок…

Фрэнк обдумал эту теорию.

— Но потом они поссорились или дружок с самого начала хотел ее обмануть, и она получила хорошую порцию свинца?

— Это соответствует фактам, Сет.

— Все показания сходятся в том, что убитой нравилось быть миссис Салливан. И дело тут не только в деньгах, понимаешь? Ей нравилось общаться со всякими мировыми знаменитостями, возможно, даже слишком близко. От этого может закружиться голова у девицы, подававшей клиентам гамбургеры в «Макдоналдсе».

— Ты шутишь? — Судмедэксперт недоверчиво уставился на него.

— Порой восьмидесятилетним миллиардерам приходят в голову странные мысли. — Следователь усмехнулся. — Это как в том анекдоте: где садится горилла весом восемьсот фунтов? Там, где захочет.

Тоже усмехнувшись, судмедэксперт покачал головой. Миллиардер… Что бы он делал с миллиардом долларов? Он уставился на пресс-папье на своем столе. Затем отложил сигарету и снова взглянул на заключение, потом повернулся к Фрэнку. Откашлялся.

— Я полагаю, вторая пуля была в стальной оболочке.

Ослабив узел галстука, Фрэнк облокотился о стол.

— Так.

— Она вошла через правую височную кость черепа и вышла через левую теменную кость, оставив выходное отверстие размером вдвое больше входного.

— То есть ты хочешь сказать, что пистолетов определенно было два.

— Если только этот тип не снарядил свой пистолет патронами разных типов. — Судмедэксперт пристально посмотрел на следователя. — Похоже, Сет, тебя это нисколько не удивляет.

— Удивило бы час назад. Теперь уже нет.

— То есть преступников, скорее всего, было двое.

— Двое вооруженных преступников… А каких размеров наша дама?

Судмедэксперту можно было не сверяться со своими записями.

— Рост шестьдесят два дюйма, вес сто пять фунтов[16].

— То есть миниатюрная женщина — и двое преступников, предположительно мужчин, вооруженные крупнокалиберным «железом», сначала пытаются задушить ее, избивают, затем оба открывают огонь и убивают ее.

Судмедэксперт почесал подбородок. Факты более чем странные.

Фрэнк заглянул в заключение.

— Ты уверен, что странгуляционные полосы и следы от побоев появились не после смерти?

— Абсолютно, — обиженно ответил судмедэксперт. — Запутанная история, ты не находишь?

Сет пролистал заключение, делая пометки.

— Можно и так сказать… Попытки изнасилования не было, ага?

Судмедэксперт молчал.

Потеряв терпение, Фрэнк поднял на него взгляд, снял очки, положил их на стол и откинулся назад, потягивая кофе, который ему предложили раньше.

— В заключении ничего не говорится о сексуальном насилии, — напомнил он своему другу.

Наконец судмедэксперт подал признаки жизни.

— В заключении все написано правильно. Сексуального насилия не было. Никаких следов семенной жидкости, никаких свидетельств проникновения, никаких явных ссадин. Все это позволяет мне официально утверждать, что сексуального насилия не было.

— И?.. — Фрэнк выжидающе посмотрел на него. — Это объяснение тебя не удовлетворяет?

Отпив глоток кофе, судмедэксперт потянул свои длинные руки так, чтобы почувствовать доставивший удовлетворение хруст в недрах своего стареющего тела, после чего подался вперед.

— Твоя жена когда-нибудь ходила на осмотр к гинекологу?

— Ну да, разве это делают не все женщины?

— Тут ты будешь удивлен, — сухо ответил судмедэксперт. — Дело в том, что после осмотра, каким бы хорошим ни был гинеколог, на половых органах обычно остаются небольшие опухоли и микротрещины. Такова природа зверя. Для тщательного осмотра необходимо проникнуть внутрь и хорошенько там покопаться.

Отставив кофе, Фрэнк откинулся назад.

— То есть ты хочешь сказать, что она среди ночи сходила к гинекологу, прямо перед тем, как ее прихлопнули?

— Следы слабые, очень слабые, но они присутствуют. — Судмедэксперт умолк, подбирая нужные слова. — Я ломаю над этим голову с тех самых пор, как отправил заключение. Понятно, это может ровным счетом ничего не значить. Она могла сделать это себе сама, ты понимаешь, что я имею в виду? Каждому свое. Однако, судя по виду, я не думаю, что эти следы самоудовлетворения. Полагаю, кто-то осмотрел ее вскоре после смерти. Возможно, через два часа, возможно, раньше.

— Проверяя ее на предмет чего? — Фрэнк даже не попытался скрыть свое сомнение. — Чтобы узнать, произошло что-нибудь или нет?

— Больше в такой ситуации там у женщины проверять нечего, — глядя ему в глаза, сказал судмедэксперт.

Фрэнк долго молча смотрел на него. Эта информация лишь еще больше усилила пульсирующую боль в висках. Сет тряхнул головой. Опять этот воздушный шарик! Надави на него с одной стороны, и он раздуется где-нибудь в другом месте. Сдвинув брови, следователь стал делать заметки, рассеянно отпивая кофе.

Судмедэксперт молча наблюдал за ним. Дело было не из простых, но пока что следователь нажимал на нужные кнопки, задавал правильные вопросы. Даже лучшие из лучших не могут раскрывать абсолютно все. Сет пребывал в недоумении, но это неотъемлемая составляющая процесса. Однако вечно так продолжаться не будет. Со временем кропотливый следователь, если ему повезет, где-то больше, где-то меньше, раскроет дело, и все элементы загадки встанут на свои места. Судмедэксперт надеялся, что так случится и на этот раз. Однако в настоящий момент все выглядело плохо.

— А она была пьяна в стельку, когда ее шлепнули, — заметил Фрэнк, изучая результаты токсикологической экспертизы.

— Ноль двадцать один. Лично я таких цифр не видел с тех пор, как жил в студенческой общаге.

Фрэнк улыбнулся.

— Ну а я недоумеваю, где она получила эти ноль двадцать один.

— В таких домах бухла предостаточно.

— Да, вот только не было ни грязных стаканов, ни пустых бутылок, ни мусора в ведре.

— Ну, значит, она набралась где-то в другом месте.

— Но как она попала домой?

Судмедэксперт задумался, протирая глаза, чтобы прогнать сонливость.

— Приехала на машине. Мне приходилось видеть за рулем людей с более высокими цифрами.

— Ты хочешь сказать, у себя в прозекторской? — Фрэнк продолжал: — Проблема в том, что ни на одной машине из гаража не ездили с тех самых пор, как домочадцы отбыли на Карибы.

— Откуда ты это взял? Три дня двигатель теплым не останется.

Полистав свою записную книжку, Сет нашел то, что искал, и протянул ее своему другу.

— У Салливанов есть шофер, работает на постоянной основе. Мужчина в годах, по имени Берни Копетти. Знает все свои машины, дотошен как налоговый агент. Так вот, он ведет подробный журнал учета всей флотилии Салливанов. Заносит в него ежедневно пробег каждой машины, ты не поверишь. По моей просьбе он проверил спидометры всех машин в гараже, а только к ним, предположительно, и имела доступ жена Салливана, и только они находились в гараже на момент обнаружения тела. В общем, Копетти подтвердил, что все машины на месте. И ни у одной не увеличился пробег. То есть они не выезжали из гаража с тех самых пор, как все отправились на Карибы. Кристина Салливан не вернулась домой на одной из этих машин. Так как она туда попала?

— Такси?

— Мы переговорили со всеми компаниями такси, работающими здесь, — покачал головой Фрэнк. — В ту ночь никто не высаживал клиента по адресу Салливанов. Не запомнить такое место было бы весьма трудно, ты согласен?

— Ну, может быть, это таксист замочил ее и теперь молчит.

— Ты хочешь сказать, что она пригласила таксиста к себе в дом?

— Я хочу сказать, что она была ужрана в жопиту и, вероятно, ни хрена не соображала.

— Это не стыкуется с тем, что кто-то поработал с системой сигнализации, а также с тем, что из окна свисала веревка. Как и с тем, что мы, скорее всего, имеем дело с двумя преступниками. Я еще никогда не видел тачку, которой управляют двое таксистов.

Внезапно Фрэнка осенила догадка, и он поспешно записал ее в блокнот. Следователь был уверен в том, что Кристину Салливан привез домой тот, кого она знала. Поскольку этот человек не дал о себе знать, не вызывало сомнений, в чем дело. И бегство по веревке в окно вместо того, чтобы уйти тем же путем, что и проникнуть в дом — через входную дверь, — означало то, что кто-то спугнул убийц. Самым очевидным предположением был патруль частной охранной фирмы, но охранники, дежурившие в ту ночь, не докладывали ни о чем необычном. Однако преступники об этом не знали. Один только вид патрульной машины мог подтолкнуть их к поспешному бегству.

Судмедэксперт откинулся в кресле, не зная, что сказать. Он развел руками.

— Подозреваемые есть?

Фрэнк закончил писать.

— Возможно.

— А что говорит муж? — Судмедэксперт вопросительно посмотрел на него. — Один из самых богатых людей в стране.

— В мире. — Отложив записную книжку, Фрэнк взял заключение и допил остатки кофе. — Кристина Салливан решила отколоться по дороге в аэропорт. Муж полагает, что она остановилась в их квартире в Уотергейте. Этот факт был подтвержден. Частный самолет должен был забрать ее через три дня и доставить на Барбадос, в поместье Салливана неподалеку от Бриджтауна. В назначенное время Кристина Салливан не прибыла в аэропорт, Салливан забеспокоился и начал искать ее. Таков его рассказ.

— Она объяснила ему изменение планов?

— Мне он ничего не сказал.

— Богатые могут позволить себе все самое лучшее. Устроить ограбление, в то время как они сами за четыре тысячи миль качаются в гамаке, потягивая экзотический коктейль… Ты не думаешь, что это как раз такой случай?

Фрэнк долго сидел, уставившись в стену. Его мысли вернулись к Уолтеру Салливану, молча сидящему в морге у тела жены. К тому, как тот держался, не подозревая, что за ним наблюдают.

Посмотрев на судмедэксперта, Сет встал и направился к двери.

— Нет, не думаю.

Глава 10

Билл Бёртон сидел на командном пункте Секретной службы в Белом доме. Он медленно отложил газету, уже третью за это утро. Во всех был материал о расследовании убийства Кристины Салливан. Никаких новых фактов по сравнению с первыми сообщениями о трагедии не появилось. Судя по всему, расследование пока что не продвинулось ни на шаг.

Бёртон переговорил с Варни и Джонсоном в выходные за ужином у себя дома. Только он сам, Коллин и два их товарища. В потайном хранилище прятался какой-то тип. Он увидел появившихся президента и миссис, выскочил из укрытия, оглушил президента, убил даму и скрылся, несмотря на все усилия Бёртона и Коллина. Этот рассказ не совсем соответствовал истинной последовательности событий в ту ночь, однако оба агента безоговорочно приняли версию Бёртона. Оба также выразили гнев и негодование по поводу того, что кто-то посмел поднять руку на человека, которого они поклялись защищать. Преступник заслуживает самого сурового наказания. От них никто не услышит о причастности президента к этим трагическим событиям.

После того как все разошлись, Бёртон долго сидел в саду, потягивая пиво. Если б только они знали правду… Вся беда была в том, что он ее знал. Кристально честный всю свою жизнь, Билл Бёртон мучился от своей новой роли изворотливого лжеца.

Допив второй стаканчик кофе, он взглянул на часы и, налив себе еще один стаканчик, обвел взглядом командный пункт Секретной службы.

Бёртону всегда хотелось быть сотрудником элитной службы, охраняющей самого важного человека на планете: неприметная сила, ум и подготовка агентов Секретной службы, тесное товарищество. Сознание того, что от тебя в любой момент могут потребовать пожертвовать своей жизнью ради другого, ради всеобщего блага, постепенно лишило этот в высшей степени благородный поступок ореола героизма. И это позволяло агенту Уильяму Джеймсу Бёртону каждое утро просыпаться с улыбкой и крепко спать ночью. Однако теперь это чувство исчезло. Бёртон просто выполнил свою работу, но чувство исчезло. Покачав головой, он быстро выкурил сигарету.

Они сидят на ящике с динамитом. Все до одного. Чем пространнее объяснялась Глория Рассел, тем более невыносимой становилась эта мысль.

Номер машины, который успел запомнить Варни, обернулся полной катастрофой. Очень осторожные справки проследили машину прямиком до штрафной стоянки вашингтонской полиции, черт побери. Проявлять настойчивость было крайне опасно. Рассел была в ярости. Ну и пусть. Она ведь утверждала, что всё под контролем. Чушь собачья!

Аккуратно сложив газету, Бёртон оставил ее для своего сменщика.

Черт бы побрал эту Рассел. Чем больше размышлял Бёртон, тем сильнее разгоралась в нем бешеная ярость. Однако теперь отступать было уже слишком поздно. Бёртон потрогал левый бок пиджака. Его пистолет калибра.357 вместе с девятимиллиметровым пистолетом Коллина, залитые в бетон, покоились на дне реки Северн, в самом глухом месте, какое они только смогли найти. Для большинства эта предосторожность, наверное, показалась бы излишней, однако для Бёртона никакая предосторожность не была лишней. У полиции имеется одна пуля, от которой нет никакого толка, а вторую она никогда не найдет. Но даже если и найдет, ствол его нового пистолета стерильно чист. Бёртон абсолютно не опасался того, что его припрут к стене эксперты-баллистики местной полиции из Вирджинии.

Билл Бёртон уронил голову, вспоминая события той ночи. Президент Соединенных Штатов оказался развратником, который обращался со своей избранницей на очередную ночь настолько жестоко, что та попыталась его убить, и агенты Бёртон и Коллин вынуждены были застрелить ее.

После чего они замели все следы. Вот что заставляло Бёртона морщиться всякий раз, когда он смотрел на себя в зеркало. Сокрытие следов. Они солгали. Солгали своим молчанием. Но разве он, Бёртон, не лгал постоянно? По поводу всех этих ночных свиданий? Когда каждое утро здоровался с первой леди? Когда играл с двумя детьми на лужайке Белого дома? Не рассказывая им о том, что их супруг и отец вовсе не такой милый, хороший и добрый, каким они его, вероятно, считают. Каким его считает вся страна.

Секретная служба… Бёртон поморщился. Самое подходящее название. Сколько всякой грязи он повидал за годы службы! И Билл отводил взгляд. Как и все остальные агенты, в тот или другой момент. Между собой они шутили или жаловались на то, что видели, но и только. Эта функция, пусть и нежеланная, являлась неотъемлемой частью ремесла. Власть сводит людей с ума; она внушает им сознание собственной неуязвимости. А когда происходит что-то плохое, подчищать грязь приходится простым трудягам из Секретной службы.

Несколько раз Бёртон снимал трубку, собираясь позвонить начальнику Секретной службы. Чтобы рассказать ему всю правду и выйти из игры. Но всякий раз он клал трубку на место, не в силах вымолвить слова, которые положат конец его карьере, а по большому счету и жизни. И с каждым днем крепли его надежды на то, что все откроется само собой, хотя здравый смысл и подсказывал, что такое не произойдет никогда. Бёртон чувствовал, что сейчас уже слишком поздно говорить правду. Если б он заговорил через день, через два, это еще можно было бы объяснить, но только не теперь…

Мысли Бёртона вернулись к расследованию смерти Кристины Салливан. Он с большим интересом прочитал заключение о вскрытии, любезно предоставленное местной полицией по просьбе президента, глубоко, очень глубоко опечаленного трагедией. Черт бы его побрал!

Синяки на подбородке и следы удушения. Эти повреждения причинили не пули, выпущенные им и Коллином. У женщины были все основания хотеть убить президента. Однако Бёртон не мог этого допустить, не мог допустить ни при каких обстоятельствах. В наше время абсолютных истин почти не осталось, но это, черт возьми, была как раз одна из них.

Он поступил совершенно правильно. Бёртон повторил себе это уже тысячу раз. Совершил то самое, к чему его готовили буквально всю его взрослую жизнь. Обыкновенный человек не способен понять, просто не способен представить себе, что будет думать, что будет чувствовать агент Секретной службы, если в его дежурство произойдет что-то плохое.

Давным-давно Бёртон разговаривал с одним из бывших телохранителей Кеннеди. Тот так и не смог забыть Даллас. Он шел рядом с лимузином президента и не мог ничего сделать. Президент был убит. Прямо на глазах у агента пуля поразила его в голову. Он ничего не мог сделать, однако на самом деле всегда что-то есть. Всегда можно принять какую-то дополнительную меру предосторожности. Повернуться влево, а не вправо, наблюдать более пристально за каким-то зданием. Более внимательно всматриваться в толпу. Телохранитель Кеннеди так больше и не смог обрести душевный покой. Уволился из Секретной службы, развелся и закончил свои дни в какой-то крысиной дыре в Миссисипи, в то же время все последние двадцать лет жизни оставаясь в Далласе.

С Биллом Бёртоном такое никогда не случится. Вот почему шесть лет назад он закрыл своим телом предшественника Алана Ричмонда — и в награду за это, даже несмотря на бронежилет, поймал две пули 38-го калибра в стальной оболочке, одну в плечо, другую в предплечье. Просто чудо, что ни одна не задела жизненно важные органы и артерии, оставив Бёртону лишь несколько шрамов, а также глубокую благодарность всей страны. И, что самое главное, подхалимство со стороны коллег по Секретной службе.

Вот почему Бёртон выстрелил в Кристину Салливан. И так же в точности он поступил бы и сегодня. Он убивал бы ее столько раз, сколько потребуется. Нажимал бы на спусковой крючок, наблюдал бы за тем, как пуля весом сто шестьдесят гран на скорости свыше тысячи двухсот футов в секунду ударяет в висок, обрывая молодую жизнь. Выбор сделала Кристина Салливан, а не он. И она умерла.

Бёртон вернулся к работе. Пока еще это было в его силах.

Глава президентской администрации Глория Рассел быстро шла по коридору. Она только что вкратце объяснила пресс-секретарю президента, какое развитие российско-украинского конфликта следовало считать наиболее благоприятным. Чистая политика требовала безоговорочно поддержать Россию, однако в администрации Ричмонда чистая политика редко определяла процесс принятия решений. В настоящий момент все межконтинентальные ядерные силы находились в руках Русского Медведя, однако у Украины было гораздо больше шансов стать важным торговым партнером западных стран. Стрелку весов в пользу Украины склонило то обстоятельство, что Уолтер Салливан, ныне сраженный горем близкий друг президента, проталкивал крупную сделку с этой страной. Он и его друзья через свои сети пожертвовали на избирательную кампанию Ричмонда примерно двенадцать миллионов долларов, обеспечив ему существенную поддержку в борьбе за Овальный кабинет. Президент просто не мог не вернуть этот долг. Следовательно, Соединенные Штаты поддержат Украину.

Рассел взглянула на часы. Какое благословение, что существуют независимые причины принять сторону Киева, а не Москвы, хотя, как она была склонна верить, Ричмонд в любом случае пришел бы к тому же самому решению. Он знал, что такое преданность. За услуги нужно расплачиваться. Просто положение позволяет президенту делать это в огромных, глобальных масштабах. Одна проблема с плеч долой. Сев за стол, Глория сосредоточилась на разрастающемся списке неотложных дел.

Через пятнадцать минут политического жонглирования она встала и медленно подошла к окну. Жизнь в Вашингтоне текла своим чередом, точно так же, как и на протяжении последних двухсот лет. Повсюду различные группировки, щедро вливающие деньги, интеллектуальную мощь и состоявшихся тяжеловесов в политику, что в конечном счете означает то, что ты должен потопить всех остальных, прежде чем они потопят тебя. Рассел понимала правила игры лучше многих. Она также обожала эту игру и преуспела в ней. Определенно, это была ее стихия, и она получала бесконечное наслаждение. Правда, ее начинало тревожить то, что она до сих пор не замужем и не имеет детей. Поток нескончаемых похвал становился однообразным и скучным. И тут в ее жизни появился Алан Ричмонд. Он заставил ее увидеть возможность шагнуть на следующий уровень. Быть может, на такой уровень, на который до сих пор еще не поднималась ни одна женщина. Эта мысль так прочно засела в голове у Рассел, что временами ее охватывала дрожь восторженного предвкушения.

И тут этот оглушительный удар в лицо… Где этот тип? Почему он не дал о себе знать? Он должен, обязан понимать, что у него в руках. Если ему нужны деньги, она их заплатит. Имеющихся у нее в распоряжении неучтенных финансовых средств хватит на то, чтобы удовлетворить самые безрассудные требования, а Рассел была готова к худшему. Это одна из прелестей Белого дома. На самом деле никто точно не знает, сколько денег требуется для содержания этого места. Это обусловлено тем, что слишком большое количество ведомств выделяют часть своего бюджета и персонала на функционирование президентской администрации. И вследствие этой финансовой неразберихи главе этой администрации редко приходится беспокоиться о том, где взять деньги даже на самые бредовые покупки. Нет, подумала Глория, деньги будут самой меньшей проблемой. Хватит других забот.

Известно ли этому человеку, что президент совершенно не понимал, где находится? Вот чего Рассел боялась больше всего. Что, если он попытается связаться с президентом напрямую, а не через нее? Ее начало трясти, и она плюхнулась в кресло у окна. Ричмонд тотчас же догадается, какие мотивы ею двигают, тут все предельно ясно. Пусть он высокомерен, но он не дурак. Он ее уничтожит. Только и всего. А она окажется совершенно беззащитной. Нет, ей нельзя разоблачать Ричмонда. Она все равно ничего не сможет доказать. Ее слово против его. И она отправится на свалку ядовитых политических отходов, осужденная, а затем, что самое страшное, забытая.

Необходимо во что бы то ни стало разыскать этого типа. Каким-то образом связаться с ним, дать ему знать, что он должен действовать через нее. И только один человек способен помочь ей в этом. Вернувшись за стол, Рассел взяла себя в руки и продолжила работу. Сейчас не то время, чтобы впадать в панику. Она должна быть сильной, как никогда. У нее все получится, она возьмет все под контроль, если совладает с нервами и воспользуется первоклассным разумом, которым наделил ее Господь. Она выберется из этой передряги. Она знает, с чего начинать.

Механизм, который она выбрала, показался бы крайне странным всем, кто знал Глорию Рассел. Однако у главы президентской администрации была одна черта, которая удивила бы тех немногих, кто утверждал, что хорошо ее знает. Профессиональная карьера всегда стояла для нее на первом месте, в ущерб всем остальным сторонам жизни, в том числе личной, и сексуальным отношениям, порождаемым этой стороной. Но Глория Рассел считала себя очень привлекательной женщиной; и действительно, она обладала женственностью, резко контрастирующей с ее официальной оболочкой. И то обстоятельство, что годы стремительно уходили, лишь усугубляло нарастающее беспокойство об отсутствии личной жизни, семьи. И не то чтобы у нее имелись какие-либо определенные планы, особенно в свете потенциальной катастрофы, внезапно замаячившей на горизонте; но она была уверена в том, что знает лучший способ выполнить задуманное. И попутно подтвердить свое женское обаяние. От чувств никуда не деться, как и от собственной тени. Так зачем стараться? В любом случае Рассел не сомневалась в том, что с намеченной жертвой следует действовать напролом.

Несколько часов спустя она погасила настольную лампу и вызвала свою машину. После чего сверилась с распорядком дежурств сотрудников Секретной службы и сняла трубку телефона. Через три минуты агент Коллин стоял перед ней, сложив руки перед собой, как это принято у всех агентов. Рассел жестом предложила ему немного подождать. Взглянув на себя в зеркало, она сложила губы правильным овалом и поправила помаду, при этом краем глаза наблюдая за высоким, поджарым мужчиной, застывшим перед столом. Любой женщине трудно было бы сознательно игнорировать внешность человека с обложки глянцевого журнала. А то обстоятельство, что этот мужчина постоянно находился на грани опасности и при необходимости сам мог быть опасным, лишь усиливало общее благоприятное впечатление. Это было чем-то сродни тому, как в старших классах школы девчонок неизменно тянет к плохим парням, хотя бы только для того, чтобы хоть на время бежать от скуки и однообразия своего собственного существования. Тим Коллин, уверенно заключила Рассел, за свою относительно недолгую жизнь уже успел разбить немало женских сердец.

На сегодняшний вечер у нее не было никаких дел — большая редкость. Закинув волосы назад, Рассел сунула ноги в туфли на высоком каблуке. Она не увидела, как взгляд агента Коллина скользнул по ее ногам, затем тотчас же снова устремился прямо вперед. А если б увидела, то несказанно обрадовалась бы, и не в последнюю очередь по очевидной причине.

— Тим, на следующей неделе у президента пресс-конференция в зале суда Миддлтона.

— Да, мэм, в девять тридцать пять утра. В настоящий момент мы занимаемся подготовкой. — Он по-прежнему смотрел прямо перед собой.

— Вы находите это несколько необычным?

— То есть, мэм? — Коллин повернулся к ней.

— Сейчас вы уже не на службе, так что можете звать меня Глорией.

Агент неуютно переступил с ноги на ногу. Рассел улыбнулась, наслаждаясь его смущением.

— Вы понимаете, чему будет посвящена эта пресс-конференция, ведь так?

— Президент будет говорить… — Коллин с трудом сглотнул. — Об убийстве миссис Салливан.

— Совершенно верно. Президент устраивает пресс-конференцию по поводу убийства частного лица. Вы не находите это странным? Насколько мне известно, Тим, это впервые за всю историю.

— Тут я ничего не могу сказать, мэм… Глория.

— В последнее время вы провели много времени вместе с президентом. Вы не заметили ничего необычного?

— Например?

— Например, вам не кажется, что он в состоянии стресса встревожен больше обыкновенного?

Коллин медленно покачал головой, не зная, в каком направлении движется разговор.

— Мне кажется, Тим, налицо определенная проблема. По-моему, президенту нужна наша помощь. Вы готовы ему помочь, да?

— Он — президент, мэм. Это моя обязанность — заботиться о нем.

— Тим, вы сегодня вечером свободны? — порывшись в сумочке, спросила Рассел. — Дежурство у вас заканчивается в обычное время? Я знаю, что президент остается в Белом доме.

Коллин молча кивнул.

— Вы знаете, где я живу. Приезжайте ко мне, как только освободитесь. Мне хотелось бы поговорить с вами наедине, продолжить этот разговор. Вы хотите помочь мне — и президенту?

Ответ Коллина последовал незамедлительно.

— Я буду у вас, Глория.

Джек снова постучал в дверь. Ответа не последовало. Окна были занавешены, и свет не проникал на улицу. Или он спит, или его нет дома. Грэм взглянул на часы. Девять часов вечера. Он вспомнил, что Лютер Уитни редко ложится спать раньше двух-трех часов ночи. Старенький «Форд» стоял на дорожке перед домом. Ворота крохотного гаража заперты. Джек заглянул в почтовый ящик у двери. Тот оказался переполнен. Это не предвещало ничего хорошего. Сколько сейчас Лютеру, под семьдесят? А что, если он, Грэм, обнаружит своего друга на полу, прижимающим холодную руку к груди? Оглянувшись по сторонам, он приподнял терракотовый цветочный горшок у входной двери. Запасной ключ был на месте. Снова оглядевшись вокруг, Джек вставил ключ в замочную скважину и отпер дверь.

В скудно обставленной гостиной царил порядок. Все лежало на своем месте.

— Лютер!

Джек двинулся по коридору, воскрешая в памяти простую планировку дома. Слева спальня, справа туалет, кухня в конце, из нее дверь на маленькое крыльцо, за домом садик. Лютера нигде не было. Грэм вошел в маленькую спальню, в которой, как и в остальном доме, царил идеальный порядок.

Он остановился у кровати. С ночного столика на него смотрели фотографии Кейт в рамках. Быстро развернувшись, Джек вышел в коридор.

Крохотные комнатки наверху оказались почти голыми. Он внимательно прислушался. Ничего.

Сев на пластмассовый стул на кухне, Грэм огляделся вокруг. Свет он не включал, сидя в темноте. Протянув руку, открыл холодильник и усмехнулся. Его взору предстали две упаковки пива. Всегда можно рассчитывать на то, что у Лютера припасено холодное пиво. Прихватив одну банку, Джек распахнул дверь черного входа и вышел на улицу.

Маленький садик выглядел плохо. Функии и папоротник поникли, даже несмотря на густую тень от раскидистого дуба, а плети ломоноса, цепляющиеся за штакетник, засохли. Взглянув на клумбу с однолетними цветами, гордость Лютера, Джек увидел больше жертв летнего вашингтонского пекла, чем оставшихся в живых.

Сев, он поднес пиво ко рту. Определенно, Лютер уже давно не наведывался домой. И что с того? Он взрослый человек и может отправиться куда угодно, когда угодно. И все же что-то тут было не так. С другой стороны, прошло ведь уже несколько лет. Привычки меняются… Джек задумался. Но привычки Лютера не менялись. Не такой это был человек. Прочный как скала, надежный. Других таких Грэму не приходилось встречать. Переполненный почтовый ящик, засохшие цветы, машина не в гараже — Лютер такого не допустил бы. Никогда!

Джек снова зашел в дом. На автоответчике никаких сообщений. Он вернулся в маленькую спальню, и как только открыл дверь, в лицо ему опять ударил затхлый воздух. Джек снова огляделся по сторонам, чувствуя себя глупо. Он ведь не сыщик, черт побери. Грэм мысленно рассмеялся. Вероятно, Лютер отправился на пару недель на какой-нибудь солнечный остров, а он здесь строит из себя встревоженного родителя… Ему не доводилось встречать других таких способных людей, как Лютер. К тому же теперь это уже не его забота. Он больше не имеет никакого отношения к семейству Уитни, отцу и дочери. И вообще, с какой стати он здесь? Вздумал попытаться заново пережить прошлое? Попробовать подступиться к Кейт через его старика? Менее правдоподобный сценарий трудно было себе представить.

Заперев входную дверь, Джек вернул ключ под цветочный горшок и, напоследок еще раз оглянувшись на дом, направился к своей машине.

Дом Глории Рассел стоял в тупике в тихом районе Бетседы, недалеко от Ривер-роуд. Ее работа консультантом многочисленных крупнейших корпораций страны вкупе с солидным профессорским окладом, а теперь еще и зарплатой главы президентской администрации, плюс многолетние тщательные инвестиции позволили ей скопить приличную сумму, и ей нравилось окружать себя красивыми вещами. Вход был обрамлен аркой, увитой крепким, сильным плющом. Окруженный кирпичной стеной высотой по пояс дворик был превращен в частный сквер, со столиками под зонтиками. В темноте, нарушаемой лишь тусклым светом из большого окна в эркере первого этажа, булькал и шелестел маленький фонтан.

Глория Рассел сидела за столиком в саду, когда в своем кабриолете подкатил агент Коллин — спина прямая, костюм отутюженный, галстук туго затянут. Глава администрации также не переодевалась. Улыбнувшись гостю, она провела его в дом.

— Выпьете что-нибудь? У вас вид человека, который любит бурбон с содовой.

Глядя на молодого мужчину, Рассел медленно осушила уже третий бокал белого вина. Давно у нее не было молодого мужчины. Пожалуй, слишком давно, подумала она, хотя благодаря спиртному мысли у нее были не совсем четкими.

— Пиво, если у вас есть.

— Уже несу.

Скинув туфли, Рассел прошлепала на кухню. Коллин обвел взглядом просторную гостиную, профессионально уложенные складками портьеры, фактурные обои и со вкусом подобранный антиквариат, гадая, что он здесь делает. Ему хотелось, чтобы хозяйка поскорее вернулась с пивом. Статный мужчина атлетического телосложения, Коллин еще со школы неоднократно оказывался в ситуации, когда его пытались соблазнить женщины. Но это была не школа, а Глорию Рассел никак нельзя было назвать излишне пылкой болельщицей. Коллин рассудил, что не сможет продержаться всю ночь без хорошей выпивки. Он хотел рассказать обо всем Бёртону, однако что-то остановило его. Бёртон стал отчужденным и задумчивым. Но они все сделали правильно. Коллин сознавал, что обстоятельства случившегося весьма некрасивые, и поступок, который должен был бы принести им признание всей страны, требуется сохранить в тайне. Он сожалел о том, что убил женщину, но у него не было выбора. Все закончилось смертью, но трагедии случаются сплошь и рядом. Просто пробил час Кристины Салливан. Ей выпала несчастливая карта.

Через пару минут Коллин уже потягивал пиво и изучал зад главы президентской администрации, взбивавшей подушку на широком диване. Сев, Рассел улыбнулась и изящно пригубила вино.

— Тим, вы уже давно в Секретной службе?

— Почти шесть лет.

— Вы быстро продвинулись по службе. Президент высокого мнения о вас. Он никогда не забудет то, что вы спасли ему жизнь.

— Я очень ему признателен.

Отпив еще глоток вина, Глория скользнула взглядом по Коллину. Тот сидел совершенно прямо; его нервозная натянутость позабавила ее. Закончив свой осмотр, Рассел осталась довольна увиденным. Ее внимание не ускользнуло от молодого агента, который теперь скрывал свое смущение, разглядывая картины, украшающие стены.

— Красивая штучка, — заметил он, указывая на один холст.

Рассел улыбнулась, глядя, как агент торопливо глотает пиво. «Красивая штучка». Она сама подумала то же самое.

— Тим, давайте сядем там, где удобнее.

Глория встала, выразительно посмотрев на агента, и провела его из гостиной по длинному узкому коридору через двустворчатые двери в просторный салон. Свет зажегся сам собой, и Колин отчетливо разглядел за другой двустворчатой дверью кровать, на которой спала глава президентской администрации.

— Вы ничего не имеете против, если я переоденусь? Я весь день в этом костюме.

Коллин проводил взглядом Рассел — та прошла в спальню. Двери за собой она закрыла не до конца. Со своего места Тим видел полоску комнаты. Он отвернулся, пытаясь сосредоточить все свое внимание на завитках и узорах на старинном каминном экране, которому скоро предстояло стать свидетелем события. Допив пиво, Коллин тотчас же захотел выпить еще. Он откинулся спиной на мягкие подушки, стараясь не слушать звуки, производимые Рассел, но тщетно. Наконец Коллин больше не мог устоять. Обернувшись, он заглянул прямо в приоткрытую дверь. И, к своему сожалению, ничего не увидел. Сначала. Затем Глория Рассел показалась в проеме.

Это продолжалось всего одно мгновение, когда она задержалась перед кроватью, чтобы взять какой-то предмет одежды. Вид главы президентской администрации Глории Рассел, марширующей перед ним голышом, пронзил Коллина электрическим током, хотя он и ожидал этого или чего-нибудь подобного.

После того как повестка ночи получила подтверждение, Коллин отвернулся — не так быстро, как, наверное, следовало бы — и облизнул крышку банки с пивом, поглощая последние капли янтарной жидкости. Рукоятка нового пистолета вонзилась ему в грудь. Обыкновенно прикосновение к телу увесистой стали доставляло удовлетворение; сейчас же оно лишь причинило боль.

Коллин подумал о правилах панибратских отношений с подчиненными. Известны были случаи, когда члены Первой семьи проникались теплыми чувствами к своим телохранителям из Секретной службы. Пересуды об этом ходили уже долгие годы, однако официальная позиция на этот счет была предельно четкой. Если Коллина застанут здесь, в то время как в соседней комнате будет находиться обнаженной глава президентской администрации, его карьере настанет конец.

Агент лихорадочно соображал. Можно уйти прямо сейчас и доложить обо всем Бёртону. Но как это будет выглядеть со стороны? Рассел станет все отрицать. Коллин выставит себя полным дураком, и его карьера, скорее всего, также будет закончена. Рассел пригласила его к себе не зря. Она сказала, что президенту нужна помощь. Теперь Тим гадал, кому он будет помогать на самом деле. И впервые агент Коллин почувствовал, что попал в ловушку. В ловушку, в которой от его накачанных мышц, смекалки и пистолета калибра 9 мм не будет никакого толка. В интеллектуальном плане он не шел ни в какое сравнение с этой женщиной. В официальной иерархии власти он настолько ниже ее, что это словно смотреть в телескоп со дна глубокой пропасти и все равно не видеть даже кончики высоких каблуков ее туфель. Ночь обещала выдаться длинной.

Уолтер Салливан расхаживал взад и вперед, а Сэнди Лорд наблюдал за ним. Господствующее положение в углу письменного стола Лорда занимала бутылка виски. Темнота за окном разрежалась мутными отсветами фонарей. Жара ненадолго вернулась, и Лорд распорядился, чтобы сегодня вечером кондиционеры работали на полную мощность для особого гостя. Наконец тот перестал расхаживать и уставился в окно, где в нескольких кварталах стояло знакомое всему миру здание — дом Алана Ричмонда, одного из ключевых элементов в схеме, разработанной Салливаном и Лордом. Однако сегодня Салливан не думал о делах. В отличие от Лорда. Но тот был достаточно проницателен и не показывал этого. Сегодня он здесь для того, чтобы поддержать своего друга. Чтобы выслушать излияния горя, чтобы дать Салливану скорбеть по его шлюхе. Чем быстрее это закончится, тем скорее они смогут перейти к действительно важным делам: к следующей сделке.

— Панихида прошла хорошо, все надолго ее запомнят.

Лорд тщательно подбирал слова. Уолтер Салливан был его давним другом, однако дружба эта была основана на отношениях клиента и его юриста, и посему фундамент ее мог претерпеть неожиданный сдвиг. Кроме того, из всех знакомых Лорда Салливан единственный заставлял его нервничать; он не чувствовал полного контроля, сознавая, что имеет дело с человеком, который ни в чем ему не уступает, а во многом и превосходит.

— Да.

Салливан продолжал смотреть на улицу. Ему казалось, что он в конце концов убедил полицию в том, что двухстороннее зеркало никак не связано с преступлением. Другое дело, насколько убедил. В любом случае для человека, не привыкшего к подобному, это был крайне затруднительный момент. Следователь — его фамилии Салливан не запомнил — не оказал ему должного уважения, что привело старика в ярость. Он считал, что все должны относиться к нему с уважением. Усугубляло все и то, что Салливан сильно сомневался в способности местной полиции найти виновных.

Его мысли снова вернулись к зеркалу, и он покачал головой. По крайней мере, в прессе об этом не было сказано ни слова. Такого внимания Салливан не вынес бы. Идея зеркала принадлежала Кристине. Но он вынужден был признать, что она захватила и его. Теперь, оглядываясь назад, Салливан находил это глупостью. Первое время его забавляло наблюдать за своей женой в обществе других мужчин. Он был уже не в том возрасте, чтобы самому удовлетворять ее, но не мог лишать ее физических наслаждений, дать которые было не в его силах. Однако все это было полным абсурдом, включая и сам брак. Теперь Салливан это видел. Попытка вернуть молодость. Уж он-то должен был понимать, что природа не склонится ни перед кем, независимо от количества денег. Салливан испытывал стыд и ярость. Наконец он повернулся к Лорду.

— Кажется, у меня нет никакой уверенности в следователе, ведущем дело. Как нам привлечь федералов?

Поставив стакан, Сэнди достал из коробки, спрятанной в глубине стола, сигару и медленно развернул ее.

— Убийство частного лица не является основанием для расследования на федеральном уровне.

— Этим делом заинтересовался Ричмонд.

— Показуха, если хочешь знать мое мнение.

Салливан покачал своей массивной головой.

— Нет. Похоже, он был искренне озабочен.

— Возможно. Но не рассчитывай на то, что эта озабоченность продержится долго. Президенту приходится иметь дело с тысячью банок, кишащих червями.

— Сэнди, я хочу, чтобы виновные были схвачены.

— Я тебя понимаю, Уолтер. Уж я-то тебя прекрасно понимаю. Они будут схвачены. Просто нужно проявить терпение. Это была не какая-то шпана. Ребята знали, что делали. Но все совершают ошибки. Они предстанут перед судом, помяни мое слово.

— И что тогда? — презрительно произнес Салливан. — Пожизненное заключение, так?

— Вряд ли удастся представить дело как убийство при отягчающих обстоятельствах, так что они получат только пожизненное. Но никакой надежды на условно-досрочное освобождение, Уолтер, поверь мне. Они больше не сделают ни глотка свободного воздуха. А после того как их на протяжении нескольких лет каждую ночь будут ставить раком соседи по камере, укол в вену покажется им желанным.

Сев, Салливан посмотрел на своего друга. Ему не нужен был никакой суд, на котором откроются все обстоятельства преступления. Он поморщился от мысли, что придется заново пройти через все это. Посторонние люди узнают интимные подробности его личной жизни. Он не сможет этого вынести. Нужно только, чтобы этих людей схватили. Об остальном он сам позаботится. Лорд сказал, что, по законам штата Вирджиния, виновных ждет пожизненный срок. Уолтер Салливан решил здесь и сейчас, что он избавит бюджет штата от расходов на длительное тюремное заключение.

Рассел устроилась на краю дивана, подобрав босые ноги под свободный хлопчатобумажный пуловер, заканчивающийся чуть выше икр. Оттуда, где ткань внезапно ныряла вниз глубоким вырезом, на Коллина выглядывала внушительная ложбина между грудями. Для себя он захватил еще две банки пива, а для Глории наполнил бокал вином из принесенной бутылки. В голове у него уже немного потеплело, словно внутри горел маленький костер. Узел галстука был ослаблен, пиджак и пистолет лежали на диване напротив. Когда Коллин снял с себя кобуру, Рассел потрогала ее.

— Такой тяжелый…

— К этому быстро привыкаешь.

Рассел не стала задавать вопрос, который ему обыкновенно задавали в подобных случаях. Она знала, что он убил человека.

— Вы действительно готовы заслонить собой президента, приняв предназначающуюся ему пулю?

Глория посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Она повторяла себе, что ей необходимо оставаться собранной. Однако это не помешало ей подвести молодого мужчину к самому порогу своей постели. Рассел чувствовала, что не может себя контролировать. Она сделала над собой усилие, стараясь вернуть контроль над чувствами. Какого черта она делает? В такой критический момент жизни ведет себя как шлюха… Не так нужно было решать проблему. Рассел это понимала. Позывы, доносящиеся из другой части ее организма, мешали процессу принятия решений. Этого нельзя допустить — только не сейчас.

Нужно снова переодеться, вернуться в гостиную, а еще лучше — отправиться к ней в кабинет, где обивка из темного дуба и стены книг заглушат тревожное брожение.

— Да, — глядя ей в лицо, подтвердил Коллин.

Рассел собиралась встать, но так и не встала.

— И вас тоже, Глория.

— Меня? — У нее дрогнул голос. Она снова посмотрела на него округлившимися глазами, начисто забыв свои стратегические планы.

— Без раздумий. Агентов Секретной службы много. Глава президентской администрации всего один. Вот как обстоит дело. — Опустив взгляд, Коллин тихо добавил: — Это не игра, Глория.

Он потянулся за новой банкой пива, а когда сел на место, заметил, что Рассел придвинулась к нему ближе и теперь касалась коленом его бедра. Она вытянула ноги, проведя ими по его ногам, и положила их на столик напротив. Пуловер сам собой задрался, обнажив бедра, полные и белоснежные; это были ноги женщины зрелого возраста и чертовски привлекательной. Взгляд Коллина медленно скользнул по выставленному напоказ телу.

— Знаете, я всегда восхищалась вами. Выделяла из числа других агентов. — Казалось, ей было стыдно в этом признаваться. — Знаю, порой вас воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Так вот, я хочу, чтобы вы знали: я вас очень ценю.

— Это замечательная работа. Я ее ни на что не променяю. — Тим расправился с очередной банкой пива, и ему стало лучше. Дыхание его успокоилось.

— Я рада, что вы пришли, — улыбнулась Рассел.

— Я помогу всем, что в моих силах, Глория.

Вместе с поглощенным спиртным у Коллина росло чувство уверенности в себе. Когда он допил банку, Рассел нетвердой рукой указала ему на бар у двери. Приготовив два коктейля, Коллин вернулся на место.

— Мне кажется, Тим, что я могу тебе доверять.

— Можешь.

— Надеюсь, ты не поймешь меня превратно, но с Бёртоном я себя так не чувствую.

— Билл — отличный агент. Лучший из лучших.

Прикоснувшись к его руке, Рассел не стала отнимать свою руку.

— Я имела в виду другое. Я знаю, что он хороший агент. Просто временами я его не понимаю. Это трудно объяснить. Просто моя интуиция.

— Интуиции нужно доверять. Я ей всегда доверяю.

Он посмотрел на нее. Она показалась ему моложе, значительно моложе, словно только окончила колледж и собиралась шагнуть в большой мир.

— Интуиция подсказывает мне, Тим, что на тебя я могу положиться.

— Можешь. — Коллин залпом выпил коктейль.

— Всегда?

Посмотрев ей в глаза, он чокнулся с ней пустым стаканом.

— Всегда.

У нее был такой взгляд… Коллин вспомнил школу. Свой победный занос в зачетную зону на молодежном первенстве штата по футболу. Тогда Синди Перкет смотрела на него точно так же. С той же самой готовностью все сделать на лице.

Коллин положил ладонь ей на бедро, провел вверх и вниз. Тело было по-женски мягким. Рассел не сопротивлялась; наоборот, она подалась ближе. Тогда его рука скрылась под пуловером, повторяя изгибы по-прежнему упругого живота, мимолетно скользнула под грудями и снова показалась на виду. Вторая рука обвила Рассел за талию, привлекая ее ближе, затем спустилась на ягодицы и с силой их сжала. Втянув полную грудь воздуха, Глория медленно выдохнула, склоняясь к плечу Коллина. Тот почувствовал, как ее грудь вжалась ему в руку — мягкая, теплая масса. Уронив руку на его твердеющую промежность, Рассел стиснула ее, затем задержала свой рот на его губах, медленно закидывая голову назад и глядя ему в глаза, размеренно опуская и поднимая ресницы.

Затем, поставив недопитый стакан на столик, она медленно, словно дразня Коллина, выскользнула из пуловера. Тим словно взорвался, вцепившись в застежку ее лифчика. Наконец та поддалась, и Рассел выплеснулась на него, погребая его лицо в своих мягких холмах. Наконец с ее тела был сорван последний предмет одежды, черные кружевные трусики; она с улыбкой проводила взглядом, как трусики отлетели к стене. И тут же у нее перехватило дыхание — Коллин легко поднял ее на руки и понес в спальню.

Глава 11

«Ягуар» медленно проехал по длинной дорожке и остановился. Из него вышли двое.

Джек поднял воротник пальто. К вечеру небо затянуло тяжелыми дождевыми тучами, заметно похолодало.

Дженнифер обошла вокруг машины и встала рядом с Джеком. Они прислонились к лимузину.

Джек окинул взглядом особняк. Вход был увит густыми плетями плюща. Дом выглядел солидно, основательно. Вероятно, тем, кто будет в нем жить, тоже что-нибудь перепадет. И теперь Джек не протестовал. Он вынужден был признать, что дом очень красивый. А что плохого в красоте? Четыреста тысяч за партнерство. А если он начнет приводить новых клиентов, как знать… Лорд зарабатывает впятеро больше — два миллиона долларов в год, и это не считая дополнительных выплат.

Размеры вознаграждений, выплачиваемых партнерам, представляли собой строго конфиденциальную информацию и никогда не обсуждались даже в самой неформальной обстановке. Однако Джек правильно предположил, каким паролем защищены базы данных на центральном компьютере фирмы. Кодовым словом была «алчность». Наверное, какая-то секретарша надорвала живот от смеха.

Грэм обвел взглядом лужайку перед домом размером с палубу авианосца. Перед глазами у него промелькнуло видение. Он посмотрел на свою невесту и улыбнулся.

— Здесь хватит места, чтобы поиграть в футбол с малышами.

— Да, хватит. — Улыбнувшись в ответ, Дженнифер чмокнула его в щечку, затем взяла его руку и обвила ею свою талию.

Грэм снова перевел взгляд на особняк, которому вскоре предстояло стать его домом стоимостью три миллиона восемьсот тысяч долларов. Дженнифер продолжала смотреть на него; стиснув ему пальцы, она улыбнулась еще шире. Казалось, глаза у нее блеснули, даже в темноте.

Продолжая разглядывать здание, Джек ощутил прилив облегчения. На этот раз он видел только окна.

В тридцати шести тысячах футов над землей Уолтер Салливан откинулся на мягкую спинку кресла и выглянул в иллюминатор «Боинга-747», в ночную темноту. Поскольку самолет летел с востока на запад, Салливан увеличивал продолжительность дня. Однако на самом деле часовые пояса никогда его не волновали. Чем старше он становился, тем меньше сна ему требовалось, а даже в молодости он обходился всего несколькими часами.

Сидящий напротив мужчина воспользовался возможностью присмотреться к старику внимательнее. Всему миру Салливан был известен как бизнесмен, строго соблюдающий закон, хотя, может быть, порой и ведущий свои дела жестковато. Строго соблюдающий закон. Для Майкла Маккарти это были ключевые слова. Обыкновенно у бизнесмена, строго соблюдающего закон, не возникало нужды и даже желания разговаривать с представителем того ремесла, каким занимался Маккарти. Однако когда тебя по самым конфиденциальным каналам извещают о том, что один из богатейших людей на земле хочет встретиться с тобой, ты немедленно являешься на зов. Одним из ведущих наемных убийц в мире Маккарти стал не потому, что ему очень нравилась эта работа. Ему очень нравились деньги, а вместе с ними — та роскошь, которую они приносили.

Дополнительным преимущество Маккарти было то, что он сам производил впечатление успешного бизнесмена. Внешность выпускника Лиги Плюща[17] — что было не так уж и далеко от истины, поскольку у него был диплом выпускника факультета международной политики Дартмутского университета. Пышные вьющиеся светлые волосы, широкие плечи и лишенное морщин лицо — Маккарти мог сойти за идущего в гору преуспевающего антрепренера или кинозвезду в зените славы. То обстоятельство, что он зарабатывал на жизнь, убивая людей, при расценках не меньше миллиона долларов за одно убийство, ничуть не умеряло его юношеский энтузиазм и любовь к жизни.

Наконец Салливан посмотрел на него. Несмотря на абсолютную уверенность в своих способностях и умение сохранять полное хладнокровие в минуты опасности, Маккарти почувствовал себя неуютно под пристальным взглядом миллиардера. От одной элиты к другой.

— Я хочу, чтобы вы убили одного человека, — просто сказал Салливан. — К сожалению, в настоящее время я не знаю, кто он. Но при удачном стечении обстоятельств когда-нибудь я это узнаю. До тех пор я выдам вам аванс, чтобы вы сразу же смогли предоставить мне свои услуги, когда они мне понадобятся.

Улыбнувшись, Маккарти покачал головой.

— Мистер Салливан, полагаю, вам известна моя репутация. Мои услуги и так востребованы. Мое ремесло заставляет меня разъезжать по всему свету, как, не сомневаюсь, вам хорошо известно. Если я в ожидании подходящего момента посвящу вам все свое время, мне придется отказаться от остальной работы. Боюсь, от этого сильно пострадает мой банковский счет, а также моя репутация.

Ответ Салливана последовал незамедлительно.

— Сто тысяч долларов в день, мистер Маккарти, до тех пор, пока не представится возможность. Успешно выполнив заказ, вы сможете удвоить свой обычный гонорар. Я ничем не могу помочь вам сохранить свою репутацию, однако уверен, что вышеозначенные суточные защитят от малейшего ущерба ваше финансовое благополучие.

У Маккарти слегка округлились глаза, но он быстро совладал с собой.

— Полагаю, мистер Салливан, этого будет достаточно.

— Разумеется, вы понимаете, что я возлагаю значительную надежду не только на ваши способности устранять людей, но также и на вашу осмотрительность.

Маккарти едва сдержал улыбку. Его посадили на борт личного самолета Салливана в Стамбуле, в полночь по местному времени. Экипаж понятия не имел, кто он такой. Никто и никогда не опознавал его, поэтому можно было не опасаться того, что его узнают. Личная встреча с Салливаном устраняла посредника, который мог бы впоследствии шантажировать миллиардера. С другой стороны, у Маккарти не было никаких причин предавать Салливана — и были все основания не делать этого.

— Подробности вы получите, как только они появятся, — продолжал миллиардер. — Вы растворитесь в Вашингтоне, хотя ваша работа, возможно, заставит вас отправиться в противоположный конец земного шара. Мне будет нужно, чтобы вы в любую минуту имели возможность начать действовать. Вы позаботитесь о том, чтобы ваше местонахождение было постоянно известно мне, и вы будете ежедневно держать со мной связь по защищенной линии, которую я организую. Текущие расходы вы будете оплачивать из своих суточных. Я позабочусь о том, чтобы деньги переводились на тот счет, который вы укажете. В случае возникновения необходимости мои самолеты будут к вашим услугам. Это понятно?

Маккарти молча кивнул, несколько опешив от череды приказов, выданных заказчиком. Впрочем, вряд ли можно стать миллиардером, не отдавая приказы, ведь так? В довершение ко всему Маккарти читал о Кристине Салливан. Черт возьми, кто сможет винить старика?

Салливан нажал на кнопку на подлокотнике своего кресла.

— Томас, сколько времени осталось до нашего прибытия в Штаты?

Ответ прозвучал незамедлительно, со знанием дела:

— Пять часов пятнадцать минут, мистер Салливан, если мы сохраним скорость и высоту полета.

— Позаботьтесь об этом.

— Слушаюсь, сэр!

Салливан нажал на другую кнопку, и появившийся стюард подал ужин, какой Маккарти еще никогда не доводилось видеть на борту самолета. Миллиардер не сказал ему больше ни слова до тех пор, пока стюард не убрал со стола. Маккарти встал и в его сопровождении направился к спальному месту, но тут стюард, повинуясь движению руки Салливана, исчез в глубине салона.

— И еще один момент, мистер Маккарти. Вам когда-либо случалось терпеть неудачу?

Глаза Маккарти превратились в узкие щелки. Он посмотрел в лицо своему новому заказчику. Впервые стало очевидно, что этот выпускник Лиги Плюща чрезвычайно опасен.

— Один раз, мистер Салливан. Израильтяне. Временами мне кажется, что это сверхлюди.

— Пожалуйста, сделайте так, чтобы второго раза не было. Благодарю вас.

Сет Фрэнк прогуливался по коридорам особняка Салливанов. Желтые полицейские ленты по-прежнему трепетали на улице в порывах усиливающегося ветра, сгущающиеся черные тучи предвещали сильный дождь. Салливан остановился в своей квартире в Вашингтоне. Все домочадцы находились на вилле хозяина на острове Фишер-Айленд во Флориде, прислуживая семье Салливана. Фрэнк уже переговорил с каждым лично. Их доставляли самолетом в Вашингтон для подробного допроса.

Следователь остановился, любуясь окружающей обстановкой. Казалось, он гулял по музею. Огромные деньги. Здесь все пахло деньгами, от восхитительного антиквариата до картин, небрежно развешанных повсюду, с подлинными подписями в нижнем углу. Проклятье, в этом доме все было подлинным.

Фрэнк не спеша прошел на кухню, оттуда — в обеденный зал. Огромный стол, подобно мосту, перекинулся через бледно-голубой ковер, покрывающий полированный паркет. Густой длинный ворс, словно трясина, засосал ноги следователя. Фрэнк сел во главе стола, оглядываясь по сторонам. Насколько он мог судить, здесь ничего не произошло. Время двигалось вперед, а никакого прогресса не было.

За окном солнце на краткое мгновение пробилось сквозь плотные тучи, и Фрэнку впервые улыбнулась удача. Он ничего не заметил бы, если б не любовался накладками по периметру потолка. Отец у него был плотник. Стыки гладкие, словно кожа младенца.

И вдруг Сет обратил внимание на танцующую на потолке радугу. Восхищаясь разноцветными бликами, он задумался об их источнике — как в той сказке, где в конце полосатого явления был спрятан горшок с золотом. Затем обвел взглядом комнату. Ему потребовалось какое-то время, но в конце концов он нашел то, что искал. Быстро опустившись на корточки рядом со столом, Фрэнк заглянул под ножку. Это был настоящий шератон XVIII века, то есть весил он как груженый полуприцеп. Фрэнку понадобились две попытки, у него на лбу выступила испарина, струйка пота скатилась в правый глаз, вынудив его часто заморгать, но в конце концов ему удалось сдвинуть стол и достать то, что нужно.

Выпрямившись, Сет взглянул на свое новое приобретение, возможно, на свой горшочек с золотом. Маленький кусок серебристого материала играл роль преграды, защищающей мебель от влажного ковра, препятствующей сырости проникать в дерево и обивку, а также оберегающей мокрые волокна от плесени. С помощью солнечного света его зеркальная поверхность образовала на потолке красивую радугу. Точно такой же материал появлялся дома у самого Фрэнка, когда его жена в преддверии визита его родителей решала навести особую чистоту.

Сет сверился с записной книжкой. Прислуга должна была прибыть в аэропорт Даллеса завтра в десять утра. Он усомнился, чтобы в этом доме кусочку фольги позволили долго прятаться в своем укромном уголке. Это могло быть ничем. Это могло быть всем. Прекрасный способ определить рельеф местности. Скорее всего, результат окажется где-нибудь посредине, если Фрэнку очень-очень повезет.

Снова опустившись на пол, он обнюхал ковер, провел пальцами по ворсу. Если учесть, какими средствами пользуются в настоящее время, ничего не определишь. Никакого запаха, высыхает за пару часов. Скоро выяснится, как долго пролежал здесь этот кусочек: если, конечно, это что-нибудь даст. Можно было позвонить Салливану, но почему-то Фрэнк не хотел выслушивать это от хозяина дома. Старик находился в самом конце списка подозреваемых, но у следователя не было оснований исключать его полностью. И то, поднимется он или опустится в этом списке, будет зависеть от того, что Фрэнк выяснит сегодня, завтра, через неделю. Сухой остаток прост. И это хорошо, потому что до сих пор в смерти Кристины Салливан не было ничего простого. Сет медленно покинул комнату, размышляя о причудливом характере радуг и вообще о полицейских расследованиях.

Бёртон осматривал толпу, Коллин стоял рядом с ним. Алан Ричмонд поднялся на простую трибуну, установленную перед крыльцом Миддлтонского суда — внушительного здания из кирпича, скрепленного цементом, с белоснежными зубчатыми лепными украшениями, вытертыми бетонными ступенями и непременным американским флагом, трепещущим на утреннем ветру рядом со своим вирджинским собратом. Ровно в девять часов тридцать пять минут президент начал выступление. Рядом с ним стоял осунувшийся и равнодушный Уолтер Салливан, а чуть поодаль — грузный Герберт Сэндерсон Лорд.

Коллин сместился чуть ближе к толпе журналистов у ступеней здания суда, застывших в напряжении, подобно баскетболистам соперничающих команд, ждущих, куда отскочит от щита не попавший в кольцо мяч. Он покинул дом главы президентской администрации в три часа ночи. И какая это была ночь! Какая это была неделя! На людях Глория Рассел казалась беспощадной и расчетливой, но Коллин увидел эту женщину с другой стороны, и ему это понравилось. Все было словно в беспечном сновидении. Он переспал с главой президентской администрации. Такого просто не бывает. Но с агентом Тимом Коллином произошло именно это. И они договорились снова встретиться сегодня вечером. Им нужно было соблюдать предельную осторожность, но оба от природы были людьми осторожными. Коллин не знал, куда все это приведет.

Родившийся и выросший в Лоренсе, штат Канзас, Коллин с детства усвоил строгие принципы морали Среднего Запада. Парень встречается с девушкой, влюбляется в нее, женится на ней и заводит четверых-пятерых детей, всё только в таком порядке. Сейчас ничего подобного. Коллин знал только то, что хочет снова быть с Глорией Рассел. Повернув голову, он устремил взгляд на нее, стоящую слева и сзади от президента. Глаза скрыты солнцезащитными очками, ветерок слегка растрепал волосы — казалось, у главы президентской администрации всё под контролем.

Наблюдая за толпой, Бёртон посмотрел на своего напарника как раз в тот момент, когда взгляд того на мгновение задержался на главе администрации. Он нахмурился. Коллин — хороший агент и выполняет свою работу хорошо, быть может, даже излишне рьяно. Далеко не первый сотрудник Секретной службы, страдающий от этого, и, возможно, в данном ремесле это не такая уж и плохая черта. Но нужно следить за толпой, все происходит именно там. Черт возьми, в чем дело? Бёртон краем глаза взглянул на Рассел, но та смотрела прямо перед собой, не обращая никакого внимания на тех, кому было поручено ее охранять. Бёртон снова посмотрел на Коллина. Теперь парень оглядывал толпу, постоянно меняя рисунок, то слева направо, то справа налево, иногда устремляя взгляд вверх, время от времени смотря прямо перед собой, — никакого шаблона, от которого мог бы оттолкнуться потенциальный убийца. Но у Бёртона не выходил из головы образ главы администрации. Под черными очками он увидел нечто такое, что ему совсем не понравилось.

Закончив речь, Алан Ричмонд устремил неподвижный взор в безоблачное небо. Легкий ветерок прошелся по его безукоризненно уложенным волосам. Казалось, президент обращается за помощью к Богу, однако на самом деле он лихорадочно вспоминал, на какое время назначена встреча с послом Японии. Однако этот отрешенный, мечтательный взгляд будет очень хорошо смотреться в вечерних новостях.

Очнувшись, президент повернулся к Уолтеру Салливану и одарил убитого горем супруга объятием, подобающим человеку его телосложения.

— Господи, Уолтер, прими мои глубочайшие соболезнования. Я сделаю все, что в моих силах. Ты это знаешь.

Салливан вцепился в предложенную ему руку, и у него задрожали колени. Тотчас же два человека из свиты незаметно подхватили его своими жилистыми руками.

— Спасибо, господин президент.

— Уолтер, для тебя я просто Алан. Мы с тобой друзья.

— Спасибо, Алан. Ты даже не представляешь, как я признателен тебе за то, что ты нашел время… Кристи была бы тронута твоими словами.

Одна только Глория Рассел, пристально наблюдавшая за ними, заметила легкую усмешку в уголках губ своего шефа. Впрочем, через мгновение усмешка уже исчезла.

— Понимаю, Уолтер, на самом деле никакие мои слова не передадут твои чувства. Похоже, в нашем мире очень многое определяется случаем. Если б не внезапное недомогание твоей жены, ничего этого не произошло бы. Я не могу объяснить, почему так получается; никто не сможет это объяснить. Но я хочу, чтобы ты знал: если я буду тебе нужен, я полностью в твоем распоряжении. В любое время, в любом месте. Мы столько пережили вместе… И ты в свое время очень помог мне в трудную минуту.

— Твоя дружба всегда значила для меня очень много, Алан. Я этого не забуду.

Ричмонд обнял старика за плечо. Сзади на длинных шестах болтались микрофоны. Подобно гигантским удочкам и спиннингам, они окружали этих двух людей, несмотря на все усилия их окружения.

— Уолтер, я лично займусь этим. Знаю, кое-кто скажет, что это не мое дело и что при своем положении я не могу ни на что отвлекаться. Но, черт побери, Уолтер, ты мой друг, и я не собираюсь спускать все на тормозах. Виновные заплатят за свое преступление.

Они снова обнялись, и вокруг защелкали фотоаппараты. Двадцатифутовые антенны, которыми ощетинились грузовики съемочных групп телестудий, прилежно распространили этот трогательный момент на весь мир. Еще одно свидетельство того, что президент Алан Ричмонд — больше, чем просто президент. Пиарщики Белого дома пришли в восторг, предвкушая результаты предстоящих опросов общественного мнения.

Телевизор перескакивал с музыкального канала на ток-шоу, далее на мультфильмы, научно-популярную передачу, выпуск новостей Си-эн-эн, профессиональный бокс и обратно на Си-эн-эн. Мужчина уселся на кровати и, убрав сигарету, отложил пульт дистанционного управления. Президент давал пресс-конференцию. Внешне он был опечален и возмущен ужасным убийством Кристины Салливан, жены миллиардера Уолтера Салливана, одного из своих ближайших друзей, — преступлением, символизирующим рост беззакония в стране. Произнес бы президент такую же пламенную речь, если б жертвой оказалась какая-нибудь несчастная негритянка, латиноамериканка или азиатка, обнаруженная с перерезанным горлом в трущобах на юго-востоке Вашингтона, было неясно. Президент говорил твердым голосом, добавив нужную толику гнева и строгости. Насилию необходимо положить конец. Люди должны чувствовать себя в безопасности в своем доме или, как в данном случае, в своем поместье. Это было очень впечатляющее зрелище. Мудрый и заботливый президент.

Журналисты заглатывали все это, задавая сплошь правильные вопросы.

Телеоператор показал главу президентской администрации Глорию Рассел, во всем черном, одобрительно кивающую, когда президент затрагивал ключевые моменты своих взглядов на проблемы преступления и наказания. Полицейское сообщество и пенсионеры куплены с потрохами. Сорок миллионов голосов на следующих выборах — ради этого стоило прокатиться утром в Миддлтон.

Рассел совсем не обрадовалась бы, узнав, кто наблюдал за ней в эту минуту. Чей взгляд буравил каждый дюйм ее лица и лица президента, а воспоминания о той ночи, таящиеся у самой поверхности, всплывали подобно горящей нефти, разбрасывая во все стороны жар и потенциальное уничтожение.

Перелет на Барбадос прошел без происшествий. Мощные двигатели легко оторвали огромный «Аэробус» от земли в Сан-Хуане на Пуэрто-Рико и через несколько минут подняли его на крейсерскую высоту тридцать шесть тысяч футов. Салон был полон: Сан-Хуан служил перевалочным пунктом для туристов, направляющихся на острова Карибского моря для отдыха и развлечений. Пассажиры из разных мест, от Орегона до Нью-Йорка, проводили взглядом стену черных туч: заложив левый вираж, самолет отвернул от остатков первого в этом сезоне тропического шторма, так и не поднявшегося до статуса урагана.

Когда они выходили из самолета, их встретил трап. Машина, крошечная по американским меркам, забрала пятерых из них и, покинув аэропорт, направилась по неправильной стороне дороги в Бриджтаун, столицу бывшей британской колонии, сохранившей сильные следы долгого колониализма в речи, одежде и манерах. Водитель певучим голосом рассказывал о многочисленных достопримечательностях крохотного острова, показывая на пиратский корабль под черным флагом с черепом и костями, бороздящий все еще неспокойное море. На палубе бледные, но уже краснеющие на припекающем солнце туристы поглощали ромовый пунш в таких количествах, что к тому времени, как вечером корабль вернется в порт, все они будут пьяны в стельку.

На заднем сиденье две пары из Де-Мойна восторженно щебетали, обсуждая предстоящие планы. Пожилой мужчина впереди сидел, уставившись в лобовое стекло, в то время как мысли его глубоко завязли в двух тысячах миль севернее. Раза два он отметил, куда направляется машина, по привычке запоминая местность. Основных ориентиров было относительно немного: остров имел всего двадцать одну милю в длину и четырнадцать миль в поперечнике в самом широком месте. Практически постоянная тридцатиградусная жара смягчалась не стихающим ни на минуту бризом, чей шум вскоре растворялся в подсознании, но оставался где-то рядом, подобно выцветшей, но все еще сильной мечте.

Гостиницей оказался обыкновенный американский «Хилтон», возведенный на рукотворном пляже, уходящем в море от одной из оконечностей острова. Вышколенный персонал, учтивый и любезный, с готовностью оставлял постояльцев в покое, если те того желали. Но в то время как большинство гостей от всего сердца отдавались заботам прислуги, один посетитель сторонился людей, покидая свой номер только для того, чтобы побродить по пустынным белым песчаным пляжам или безлюдным горам на Атлантическом побережье острова. Остальное время он проводил у себя в номере, заставленном пустыми подносами, приглушив свет и включив телевизор.

В первый день своего пребывания здесь Лютер поймал такси перед гостиницей и отправился на север, почти к самому океану, где на вершине одного из многочисленных холмов раскинулось имение Салливана. Выбор Барбадоса не был для него случайным.

— Вы знаете мистера Салливана? Его здесь нет. Вернулся в Америку.

Лирические интонации таксиста вывели Лютера из размышлений. За массивными чугунными воротами у подножья травянистого холма начиналась извилистая дорожка, ведущая наверх к особняку, который, со своими оранжево-розовыми стенами и белыми мраморными колоннами высотой восемнадцать футов, смотрелся на удивление к месту среди этой пышной зелени, похожий на огромную розу на кусте.

— Мне доводилось бывать у него дома, — ответил Лютер. — В Штатах.

Таксист посмотрел на него с уважением.

— Дома есть кто-нибудь? Может быть, прислуга?

— Все уехали. — Таксист покачал головой. — Сегодня утром.

Лютер откинулся назад. Причина тому очевидна. Хозяйку дома обнаружили.

Следующие несколько дней Уитни провел на широких белоснежных пляжах, наблюдая за тем, как круизные лайнеры выгружают свое население в магазины беспошлинной торговли, заполонившие центр города. Обитатели острова с заплетенными в косички волосами совершали обходы с потрепанными чемоданами, наполненными часами, духами и прочим контрафактом.

За пять американских долларов островитянин прямо у тебя на глазах среза́л лист алоэ и выжимал сок в маленькую стеклянную бутылочку, чтобы использовать его для протирания нежной белой кожи, пребывавшей длительное время в спящем состоянии под костюмами и блузками. Обзавестись собственными рядами кукурузных початков на голове стоило сорок долларов и занимало около часа, и многие женщины с дряблыми руками и толстыми бесформенными ногами терпеливо лежали на песке, пока над ними проделывали эту операцию.

Красоты острова должны были хоть в какой-то степени избавить Лютера от меланхолии. И в конце концов теплое солнце, мягкий ветерок и беззаботный подход к жизни со стороны коренного населения острова разрушили его нервное возбуждение до такой степени, что Уитни начал изредка улыбаться прохожим, бормотать односложные слова бармену и потягивать коктейли глубоко за полночь, лежа на пляже и слушая в темноте шум прибоя, мягко уносящий прочь кошмары. Он собирался тронуться в путь через несколько дней. Куда, он еще не знал.

И тут блуждание по телевизионным каналам привело его на выпуск новостей Си-эн-эн, и Лютера, словно обессиленную рыбину на конце прочной лески, выбросило к тому, от чего он попытался убежать за тысячи миль, потратив тысячи долларов.

С трудом поднявшись с кровати, Глория подошла к бюро и принялась шарить в поисках сигарет.

— Курение отнимает десять лет жизни. — Перекатившись на бок, Коллин с удовольствием наблюдал за движениями обнаженной женщины.

— Это уже сделала моя работа.

Закурив, Рассел сделала глубокую затяжку, выпустила дым и забралась обратно в постель, прильнув к Тиму ягодицами. Его длинные мускулистые руки обвили ее, и она удовлетворенно улыбнулась.

— По-моему, пресс-конференция прошла хорошо, согласен?

Она чувствовала, что Коллин думает об этом. Он был совершенно прозрачен. Рассел мысленно отметила, что без темных очков, скрывающих глаза, все люди прозрачны.

— Ну все хорошо до тех пор, пока не выяснится, что произошло на самом деле.

Повернувшись к нему лицом, она провела пальцем вдоль его шеи, нарисовала галочку на гладкой груди. У Ричмонда грудь была волосатая, кое-где волоски уже начали седеть, завиваясь на кончиках. У Коллина же грудь напоминала попку младенца, однако под кожей Рассел чувствовала упругие мышцы. Одним мимолетным движением он мог свернуть ей шею. На какое-то мгновение ей стало любопытно, что она при этом почувствует.

— Ты сам знаешь, что у нас есть проблема.

Коллин едва не рассмеялся вслух.

— Точно, у какого-то типа в руках нож с отпечатками пальцев президента и убитой женщины и с кровью. Я бы сказал, это можно считать очень большой проблемой.

— Как ты думаешь, почему он не дал о себе знать?

Коллин пожал плечами. Сам он на месте этого типа просто исчез бы. Забрал бы добычу и исчез. Миллионы долларов. Каким бы преданным ни был Коллин, он нашел бы, как поступить с такими деньгами. Он бы тоже исчез. На какое-то время. Тим посмотрел на Рассел. За такие деньги снизойдет ли она до того, чтобы отправиться вместе с ним? Затем он снова вернулся мыслями к насущной теме. Быть может, этот тип принадлежит к партии президента, быть может, он за него голосовал… В любом случае зачем навлекать на себя подобные неприятности?

— Возможно, просто боится, — наконец ответил Коллин.

— Существуют пути сделать это анонимно.

— Быть может, этот тип не настолько опытен. А может быть, для него в этом нет выгоды. Или ему просто наплевать. Выбирай сама. Если б он собирался дать о себе знать, то, вероятно, уже сделал бы это. Если это произойдет, мы узнаем об этом достаточно быстро.

Рассел уселась в постели.

— Тим, на самом деле меня это очень тревожит. — Услышав в ее голосе напряжение, Коллин также сел. — Это я приняла решение сохранить нож. Если президент узнает…

Она посмотрела ему в лицо. Правильно прочитав выражение ее глаз, Коллин провел рукой по ее волосам и положил ладонь на щеку.

— От меня он ничего не узнает.

— Знаю, Тим, — улыбнулась Рассел. — Я в этом не сомневаюсь. Но что, если он, этот человек, попытается каким-либо образом связаться с президентом напрямую…

— С какой это стати? — озадаченно спросил Коллин.

Передвинувшись к краю постели, Глория сбросила ноги вниз. Впервые Тим обратил внимание на маленькую красноватую родинку у нее на шее, размером с половину цента. Затем он заметил, что Рассел дрожит, хотя в комнате было тепло.

— С какой стати ему так поступать, Глория? — Коллин придвинулся к ней ближе.

Она заговорила, обращаясь к стене спальни:

— А тебе не приходило в голову, что этот нож является самым дорогим предметом в мире? — Повернувшись к Тиму, она погладила его по волосам, с улыбкой глядя на его недоуменное лицо, постепенно прояснившееся.

— Шантаж?

Глория молча кивнула.

— Черт побери, но как можно шантажировать президента?

Встав, Рассел накинула на плечи свободный халат и налила себе выпить из почти пустого графина.

— Должность президента не защищает от попыток шантажа, Тим. Черт возьми, в этом случае просто теряешь гораздо больше… или приобретаешь.

Медленно помешав коктейль, она села на диван и запрокинула стакан, вливая в горло согревающую, успокаивающую жидкость. В последнее время Глория стала пить гораздо больше обыкновенного. Не то чтобы ее игра от этого стала хуже, но нужно следить за собой, особенно на таком уровне, в столь критический момент. Впрочем, Рассел решила, что следить за собой можно будет завтра. Сегодня же, под тяжестью политической катастрофы, давящей на плечи, в постели с молодым привлекательным мужчиной она выпьет. Рассел чувствовала себя на пятнадцать лет моложе. Каждое мгновение, проведенное с Коллином, заставляло ее чувствовать себя все более красивой. Она не забудет свою главную цель, но кто сказал, что ей нельзя получить немного удовольствия?

— Что ты от меня хочешь? — Тим вопросительно посмотрел на нее.

Рассел давно ждала этого. Ее молодой, красивый агент Секретной службы. Современный благородный рыцарь на белом коне, о каких она, выпучив глаза, читала в детстве. Глядя Коллину в лицо, Глория опустила стакан. Другой рукой она медленно стащила халат и уронила его на пол. Времени достаточно, особенно для тридцатисемилетней женщины, у которой еще никогда не было серьезных отношений с мужчиной. Времени хватит на все. Алкоголь приглушил страх, заставив забыть об осторожности. Все это требовалось ей в огромном количестве. Но только не сейчас.

— Ты можешь кое-что сделать для меня. Но я расскажу тебе об этом утром.

Улыбнувшись, она улеглась на диване и протянула руку. Коллин послушно встал и подошел к ней. Через какое-то время единственными звуками остались перемежающиеся стоны и настойчивый скрип изнемогающего под избыточным весом дивана.

В квартале от дома Рассел Билл Бёртон сидел в неприметном «Боннвиле» своей жены, нянча между коленями банку диетической «Кока-колы». Время от времени он поглядывал на дом, куда его напарник зашел в 00 часов 14 минут и где Билл успел мельком увидеть главу президентской администрации в наряде, указывающем на то, что этот поздний визит отнюдь не деловой. С помощью телеобъектива Бёртон сделал две фотографии одной сцены. Рассел готова будет пойти на убийство, чтобы заполучить эти снимки. Свет в доме последовательно переходил из комнаты в комнату до тех пор, пока не достиг восточного крыла, где драматично погас.

Бёртон посмотрел на спящие фары машины своего напарника. Малыш совершил большую ошибку, придя сюда. Это конец карьеры, возможно, не только для Коллина, но и для Рассел. Бёртон мысленно вернулся к событиям той ночи. Коллин бегом возвращается в дом. Рассел бледная, как полотно. Почему? За всей этой суматохой Билл не удосужился спросить. А затем они бежали через кукурузное поле за человеком, которого не должно было быть там, но который, черт побери, определенно там был…

Однако Коллин неспроста возвращался в дом. И Бёртон решил, что настала пора выяснить, какая у него была причина. Его не покидало смутное ощущение назревающего заговора. Поскольку сам Бёртон был исключен из числа участников, естественно, он заключил, что не будет в выигрыше от этого заговора. Ни на одно мгновение он не верил в то, что Рассел интересует исключительно то, что спрятано у его напарника за ширинкой. Она не такая, тут не может быть никаких сомнений. Все, что делает, она делает с какой-то целью, с важной целью. А смачно потрахаться с молодым кобелем — эту цель нельзя считать достаточно важной.

Прошло еще два часа. Бёртон взглянул на часы и тотчас же напрягся, увидев, как Коллин вышел на улицу и медленно направился к своей машине. Когда он проезжал мимо, Билл пригнулся, стыдясь того, что следит за своим товарищем. Подмигнув поворотником, «Форд» покинул квартал дорогого жилья.

Бёртон оглянулся на дом. В окнах одной из комнат — вероятно, гостиной — вспыхнул свет. Было уже поздно, но у хозяйки дома, похоже, еще оставались силы. В Белом доме ходили легенды о ее работоспособности. У Билла мелькнула мысль, проявляет ли она ту же самую выносливость в постели. Две минуты спустя улица опустела. В доме по-прежнему горел свет.

Глава 12

Громко ревя двигателями, приземлившийся самолет затормозил на короткой ленте бетона, составляющей взлетно-посадочную полосу Национального аэропорта, тотчас же свернул влево в нескольких сотнях ярдов от крошечного затона Потомака, заполненного толпами любителей покататься в выходные на лодках, и подкатил к девятому выходу. Сотрудник службы безопасности аэропорта, занятый группой возбужденных туристов, увешанных фотоаппаратами, не обратил внимания на быстро прошедшего мимо мужчину в годах. Впрочем, он его все равно не опознал бы.

Обратный путь Лютера явился полным повторением того, как он покидал Штаты. Промежуточная остановка в Майами, затем Даллас.

Сев в такси, Уитни увидел движущийся по шоссе Джорджа Вашингтона на юг поток вечернего часа пик. Уставшие люди возвращались после работы домой. Небо сулило дождь, а ветер метался по обсаженному деревьями шоссе, лениво петляющему вдоль Потомака. Самолеты через равные промежутки времени взмывали в воздух, закладывали вираж влево и быстро исчезали в тучах.

Лютера звало вперед еще одно сражение. Образ праведно возмущенного президента Ричмонда, стучащего кулаком по кафедре во время страстной речи против насилия, и стоящей рядом самодовольной главы его администрации стал неотъемлемой составляющей жизни Уитни. Уставший, испуганный старик, бежавший из страны, больше не был уставшим, больше не был испуганным. Всепоглощающее чувство вины, вызванное тем, что он позволил умереть молодой женщине, сменилось всепоглощающей ненавистью, яростью, пылающей во всех нервных окончаниях его тела. Если ему предстоит стать в каком-то смысле ангелом отмщения Кристины Салливан, он выполнит эту задачу, вложив в нее всю до последней унции свою энергию, всю до последней капли оставшуюся у него изобретательность.

Откинувшись на спинку сиденья, Лютер жевал оставшиеся с полета крекеры и размышлял над тем, хватит ли у Глории Рассел духа идти до конца.

Сет Фрэнк бросил взгляд в окно машины. Его разговоры с глазу на глаз с прислугой Уолтера Салливана открыли ему две интересные вещи, первой из которых была фирма, перед которой он сейчас остановился; вторая пока что могла подождать.

Размещенная в длинном сером бетонном здании в промышленном районе Спрингфилда у самой кольцевой дороги, фирма «Чистка ковров», если верить вывеске, была основана еще в 1949 году. Для Фрэнка подобное постоянство ничего не значило. Многие фирмы, имеющие давнюю историю, законопослушные в прошлом, в настоящее время превратились в фасады компаний по отмыванию денег организованной преступности — как китайской, так и своей, доморощенной. А рабочий, чистящий ковры в домах состоятельных владельцев, обладал прекрасной возможностью близко знакомиться с системами сигнализации, хранилищами наличных и драгоценностей и образом поведения намеченных жертв и их прислуги. Фрэнк не знал, с кем имеет дело: с одиночкой или с организацией. С высокой долей вероятности он мог зайти в тупик, однако никогда не знаешь заранее, что тебя ждет впереди. В трех минутах отсюда застыли наготове две полицейские машины. На всякий случай. Фрэнк вышел из машины.

— Это должны быть Роджерс, Будизински и Джером Петтис. Точно, тридцатого августа, девять утра. Три этажа. Проклятый дом оказался таким огромным, что трем человекам пришлось пахать там весь день.

Пока Фрэнк рассматривал грязную контору, Джордж Паттерсон сверился с журналом.

— Я могу с ними поговорить?

— Только с Петтисом. Остальных двух нет.

— Они уволились?

Паттерсон молча кивнул.

— Как долго они у вас проработали?

Паттерсон снова обратился к журналу.

— Джером у меня уж пять лет. Он один из лучших. Роджерс проработал около двух месяцев. Кажется, он переехал отсюда. Будизински работал меньше четырех недель.

— Маловато.

— Черт, такая у нас работа. Я трачу тысячу долларов, обучая этого типа, и через месяц — бац! — его уже нет. О такой работе не мечтают, вы понимаете, что я хочу сказать? Она грязная, душная. И зарплаты вряд ли хватит на то, чтобы ездить на Ривьеру, вы слышите, что я вам говорю?

— Адреса у вас есть? — Фрэнк достал записную книжку.

— Ну, как я уже сказал, Роджерс переехал отсюда. Если хотите поговорить с Петтисом, он сегодня на работе. Где-то через полчаса ему нужно будет ехать выполнять заказ в Маклин. Он как раз загружает оборудование в фургон.

— Кто определяет, какая бригада куда поедет?

— Я сам.

— Всегда?

Паттерсон замялся.

— Ну у меня разные люди специализируются на разной работе.

— Кто специализируется на долларовых местах?

— Джером. Как я уже говорил, он у меня лучший.

— Как получилось, что эти двое оказались вместе с ним?

— Не знаю, мы тасуем персонал. Иногда все определяется тем, кто сегодня вышел на работу.

— Вы не помните, кто-либо из этих троих не проявлял особого желания отправиться именно к Салливану?

Паттерсон покачал головой.

— Что насчет Будизински? У вас есть его адрес?

Сверившись с потрепанной тетрадью, Паттерсон черкнул адрес на клочке бумаги.

— Это где-то в Арлингтоне. Не знаю, там ли он по-прежнему.

— Мне нужны их личные данные. Номера карточек социального страхования, даты рождения, послужной список — все, что есть.

— Это вам выдаст Салли. Девушка в приемной.

— Спасибо. У вас, случайно, нет их фотографий?

Паттерсон посмотрел на Фрэнка так, словно тот спятил.

— Вы шутите? Здесь у нас не ФБР, черт возьми!

— Внешность их описать можете? — терпеливо спросил Фрэнк.

— У меня шестьдесят пять сотрудников, а текучка за шестьдесят процентов. Обыкновенно я больше не вижу человека после того, как его приняли на работу. В любом случае через какое-то время все становятся на одно лицо. Петтис может вспомнить.

— Больше ничего полезного вы не сможете добавить?

Паттерсон покачал головой.

— Вы полагаете, кто-нибудь из них мог убить ту женщину?

Встав, Фрэнк потянулся.

— Не знаю. А вы как думаете?

— Послушайте, у меня здесь всякие бывают. Меня больше уже ничто не удивляет.

Сет собрался уходить, но в дверях обернулся.

— Да, кстати, мне нужен список всех домов в Миддлтоне, в которых вы чистили ковры за последние два года.

— За каким хреном? — Паттерсон подскочил в кресле.

— У вас есть архивы?

— Да, есть.

— Очень хорошо; дадите мне знать, когда все будет готово. Всего хорошего!

Джером Петтис оказался высоким тощим негром лет сорока с небольшим, с постоянно висящей в уголке рта сигаретой. Фрэнк с восхищением наблюдал за тем, как тот умело загружает в машину тяжелое оборудование для чистки. Нашивка на синем комбинезоне гласила, что Петтис является старшим специалистом фирмы. Полностью сосредоточенный на работе, он не смотрел на Фрэнка. Повсюду вокруг в большом гараже загружались такие же белые фургоны. Два-три человека покосились на Сета, но быстро вернулись к работе.

— Мистер Паттерсон сказал, у вас есть ко мне какие-то вопросы?

— Есть. — Фрэнк устроился на переднем бампере фургона. — Тридцатого августа этого года вы работали в особняке Уолтера Салливана в Миддлтоне.

— В августе? — Петтис нахмурился. — Черт возьми, я делаю в день по четыре дома. Я их не запоминаю, потому как все они на одно лицо.

— Этот заказ занял у вас целый день. Большой особняк в Миддлтоне. С вами еще были Роджерс и Будизински.

— Точно. — Петтис улыбнулся. — Самый большой дом из всех, какие я только видел, черт побери, а мне довелось всякого насмотреться, да.

— Я подумал то же самое, когда его увидел, — улыбнулся в ответ Фрэнк.

Выпрямившись, Петтис зажег погасшую сигарету.

— Вся беда была в мебели. Приходилось все отодвигать, а там было такое тяжелое барахло, какое теперь уже не делают.

— Значит, вы провели там весь день? — Сет запоздало спохватился, что подобрал неудачную формулировку вопроса.

Петтис напрягся. Сделав глубокую затяжку, он прислонился к двери фургона.

— С каких это пор копов интересует то, как чистят ковры?

— В том доме была убита женщина. Судя по всему, застала врасплох грабителей. Вы не читаете газеты?

— Только спорт. И вы думаете, что я был одним из тех ребят?

— Пока что нет. Я просто собираю информацию. Меня интересуют все, кто в последнее время бывал в том доме. Вероятно, затем я переговорю с почтальоном.

— Странный вы какой-то… Вы думаете, это я ее убил?

— Я думаю, что в этом случае у вас хватило бы ума не торчать здесь, дожидаясь, когда я постучу к вам в дверь. Эти двое, кто был вместе с вами, что вы можете о них рассказать?

Докурив сигарету, Петтис молча посмотрел на Фрэнка. Следователь собрался закрывать записную книжку.

— Джером, вы хотите говорить в присутствии адвоката?

— А он мне нужен?

— Как мне кажется, нет, но решать вам. Если вас это беспокоит, я не собираюсь зачитывать вам «правило Миранды»[18].

Наконец Петтис перевел взгляд на пол и смял окурок, после чего снова посмотрел на Фрэнка.

— Послушайте, дружище, я уже давно работаю у мистера Паттерсона. Прихожу каждый день на работу, делаю свое дело, получаю зарплату и ухожу домой.

— В таком случае вам не о чем беспокоиться.

— Верно. Послушайте, в прошлом я кое-что натворил. Отсидел срок. Вы это узнаете по компьютеру за пять секунд. Так что я не собираюсь вешать вам лапшу на уши, понятно?

— Понятно.

— У меня четверо детей, а жены нет. Я не врывался в тот дом и ничего не делал с той женщиной.

— Я вам верю, Джером. На самом деле меня гораздо больше интересуют Роджерс и Будизински.

Петтис смерил следователя взглядом.

— Давайте немного прогуляемся.

Они вышли из гаража и направились к древнему «Бьюику» размером с катер, в котором ржавчины было больше, чем железа. Петтис сел в него; Фрэнк последовал его примеру.

— В гараже много ушей, понимаете?

Сет молча кивнул.

— Брайан Роджерс. Мы называли его Шустрым, потому что он был хорошим работником, быстро всему учился.

— Какой он был внешне?

— Белый парень лет пятидесяти, может быть, старше. Не очень высокий, пять и восемь; вес, наверное, полторы сотни[19]. Общительный. Трудолюбивый.

— Ну а Будизински?

— Бадди. У нас здесь у всех есть прозвища. Я — Лет. От скелет, понимаете? — Фрэнк улыбнулся. — Тоже белый тип, чуть покрупнее. Пожалуй, немного постарше Шустрого. Держался замкнуто. Делал то, что ему говорили, и только.

— Кто работал в хозяйской спальне?

— Все трое. Нам пришлось поднимать кровать и бюро. И то и другое весило по паре тонн. До сих пор спина болит. — Джером достал с заднего сиденья термосумку. — Сегодня утром не успел позавтракать, — объяснил он, доставая банан и сэндвич.

Фрэнк неуютно заерзал на промятом сиденье. Ему в спину воткнулся кусок железа. Салон насквозь пропах табачным дымом.

— Кто-нибудь из них оставался один в хозяйской спальне или в доме?

— В доме всегда кто-нибудь есть. У этого типа там работало много человек. Они могли сами подняться наверх. Я за ними не присматривал. Это не моя работа, понимаете?

— Как получилось, что Роджерс и Будизински работали в тот день вместе с вами?

Джером задумался.

— Если честно, не могу сказать. Я знал, что выдвигаться нужно будет рано. Возможно, они просто оказались первыми, кто пришел на работу.

— Значит, если они заранее знали, что выезжать нужно рано, и пришли сюда раньше всех, они могли попасть в бригаду?

— Ну да, пожалуй… Дружище, нам нужны только крепкие руки, понимаете, что я хочу сказать? Для такой дерьмовой работы не нужно быть семи пядей во лбу.

— Когда вы видели их в последний раз?

Наморщив лоб, негр откусил кусок банана.

— Пару месяцев назад, может быть, еще раньше. Первым ушел Бадди, не объяснив, что к чему. Народ постоянно приходит и уходит. Я здесь дольше всех, не считая мистера Паттерсона. Шустрый, кажется, переехал отсюда.

— Не знаете, куда?

— Помню, он что-то говорил про Канзас. Про какую-то стройку. Он когда-то работал плотником. Остался без работы, когда компания подняла лапки кверху. Золотые руки.

Пока Джером расправлялся с завтраком, Фрэнк записал все услышанное. В гараж они вернулись вместе. Сет заглянул в кузов фургона, на шланги, удлинители, бутылки с чистящими средствами и тяжелое оборудование.

— Вы на этом фургоне ездили к Салливану?

— Он у меня уже три года. Лучший на фирме.

— Оборудование в нем не меняется?

— Точно так.

— Тогда вам придется на время взять другой фургон.

— Что? — Джером медленно вылез из кабины.

— Я поговорю с Паттерсоном. Я забираю этот фургон.

— Вы что, издеваетесь надо мной?

— Нет, Джером, боюсь, не издеваюсь.

— Уолтер, это Джек Грэм. Джек, Уолтер Салливан.

Сэнди Лорд тяжело опустился в кресло. Джек пожал руку Уолтеру Салливану, и они сели за маленький стол в конференц-зале номер пять. Времени было восемь часов утра, и Грэм находился в офисе с шести, после двух вечеров, когда ему приходилось засиживаться на работе допоздна. Он уже выпил три чашки кофе и сейчас налил себе четвертую из серебряного кофейника.

— Уолтер, я рассказал Джеку о сделке с Украиной. Мы прошлись по деталям. Реакция Капитолийского холма вселяет надежду. Ричмонд нажал на все нужные кнопки. Русский медведь мертв. Киев на коне. Ваш мальчик на месте.

— Это один из моих лучших друзей. Я жду полной отдачи от своих друзей. Но я полагал, что этим делом и так уже занимается достаточное количество юристов. Сэнди, ты просто накручиваешь цену?

Встав, Салливан подошел к окну и выглянул на девственно-чистое утреннее небо, предвещавшее погожий осенний день. Джек искоса взглянул на него, делая пометки в записной книжке. У Салливана был такой вид, будто его нисколько не интересовало завершение этого многомиллиардного международного монолита. Джек не знал, что мысли старика застряли в морге в Вирджинии, на том, что он там видел.

У Грэма перехватило дыхание, когда Лорд торжественно объявил ему, что назначает его своим заместителем в работе над самым крупным контрактом, которым сейчас занимается фирма. Таким образом, Джек перепрыгнул через голову нескольких ведущих партнеров и великого множества кандидатов, стоящих в иерархии выше его. Вне всякого сомнения, по устланным ковровыми дорожками коридорам потекут реки зависти. Но Джека это нисколько не волновало. У всех этих людей нет такого клиента, как Рэнсом Болдуин. И неважно, как он этого клиента получил; Болдуин приносит доход, и ощутимый. Грэм устал стесняться своего положения. Это был тест, с помощью которого Лорд решил проверить его способности. Этот человек был верен своему слову. Что ж, если он хочет протащить эту сделку, Джек ему поможет. И здесь не место философской политкорректной болтовне о «башне из слоновой кости»[20]. Нужны только результаты.

— Джек — один из наших лучших юристов. Он также главный юридический орел Болдуина.

— Рэнсома Болдуина? — оглянулся на них Салливан.

— Его самого.

Взглянув на Грэма уже в совершенно другом свете, Салливан снова отвернулся к окну.

— Однако окно наших возможностей сжимается с каждым днем, — продолжал Лорд. — Нам нужно поддержать игроков и проследить за тем, чтобы Киев наконец сделал выбор, черт побери.

— Разве ты сам не можешь с этим разобраться?

Оглянувшись на Джека, Лорд снова повернулся к Салливану.

— Разумеется, могу, Уолтер, но ты не думай, что уже сейчас можешь выйти из игры. Тебе предстоит сыграть важную роль. Именно ты обстряпал эту сделку. Твое дальнейшее участие абсолютно необходимо с точки зрения всех заинтересованных сторон.

Салливан по-прежнему сидел не шелохнувшись.

— Уолтер, это станет венцом твоей карьеры.

— То же самое ты говорил в прошлый раз.

— Ну что я могу поделать, если ты всякий раз превосходишь самого себя? — выпалил в ответ Лорд.

Наконец Салливан едва заметно улыбнулся — впервые с тех пор, как звонок из Штатов разбил вдребезги его жизнь.

Несколько расслабившись, Лорд посмотрел на Джека. Следующий шаг они репетировали несколько раз.

— Я советую тебе слетать туда вместе с Джеком. Пожать руку кому нужно, потрепать кого нужно по плечу — пусть все увидят, что ты по-прежнему держишь этого тигра в своих руках. Украинцам это просто необходимо. Капитализм все еще остается для них диковинкой.

— А роль Джека?

Лорд кивнул на Грэма.

Встав, тот подошел к окну.

— Мистер Салливан, последние сорок восемь часов я тщательно изучал все детали этой сделки. Все остальные юристы знакомы лишь с каким-то отдельным ее аспектом. На мой взгляд, если не считать Сэнди, на фирме никто не знает лучше меня, чего вы стремитесь добиться.

Салливан медленно обернулся к нему.

— Это очень серьезное заявление.

— Что ж, это очень серьезная сделка, сэр.

— Значит, вам известно, чего я хочу добиться?

— Да, сэр.

— Что ж, в таком случае просветите меня на этот счет.

Сев на место, Салливан скрестил руки на груди и выжидающе уставился на Джека.

Грэм не стал сглатывать подкативший к горлу комок и переводить дыхание.

— Украина обладает огромными природными ресурсами; там есть все, что требуется тяжелой промышленности по всему миру. Вопрос стоит так: как получить эти ресурсы по минимальной цене и с минимальным риском, учитывая политическую ситуацию в стране?

Салливан расплел руки, сел прямо и пригубил кофе.

— Вы хотите убедить Киев, будто взамен на экспорт сырья ваша компания сделает инвестиции в будущее Украины, — продолжал Джек. — Это приманка — пообещать долгосрочные инвестиции. Однако у вас, насколько я понимаю, нет никакого желания ввязываться в это.

— Почти всю свою взрослую жизнь я до смерти боялся красных. В перестройку и гласность я верю не больше, чем в фей и волшебников. Я считаю своим патриотическим долгом ободрать коммунистов настолько, насколько смогу. Тем самым лишив их возможности мирового господства, а именно это является их стратегическим замыслом, несмотря на последнюю демократическую икоту.

— Совершенно верно, сэр, — подтвердил Джек. — Ключевое слово тут «ободрать». Ободрать скелет, прежде чем он сам уничтожит себя… или нападет.

Он остановился, чтобы изучить реакцию своих собеседников. Лорд сидел, с непроницаемым лицом уставившись в потолок.

— Продолжайте. — Салливан уселся поудобнее. — Вы подходите к самому интересному.

— Самое интересное то, как провести сделку, чтобы негативные последствия для компании «Салливан» были минимальными, а прибыль — максимальной. Вы или выступаете в качестве посредника, или напрямую покупаете сырье у Украины, после чего продаете его международным корпорациям. Выделяя Украине крохи.

— Правильно. В конечном счете страна будет практически полностью обчищена, а я получу чистыми минимум два миллиарда.

Джек снова оглянулся на Лорда. Тот теперь выпрямился и слушал внимательно. Вот какая была наживка. Грэм додумался до этого только вчера.

— Но почему бы не отобрать у Украины то, что делает ее по-настоящему опасной? — Джек помолчал. — И одновременно утроить прибыль?

— Каким образом? — уперся в него взглядом Салливан.

— Баллистические ракеты средней дальности. У Украины их полно. А теперь, когда договор о нераспространении ядерного оружия девяносто четвертого года развалился, эти ракеты снова становятся для Запада головной болью.

— И что вы предлагаете? Купить эти долбаные штуковины? Что мне с ними делать, черт возьми?

Дождавшись, когда Лорд наконец подастся вперед, Джек продолжал:

— Вы скупите их за бесценок, где-нибудь за полмиллиарда, потратив часть прибыли от торговли сырьем. Вы заплатите за них доллары, которые Украина затем сможет потратить на то, чтобы купить на мировых рынках все необходимое.

— С какой стати за бесценок? Любая ближневосточная страна с радостью выложит за эти ракеты гораздо больше.

— Но Украина не может продать ракеты на Ближний Восток. Этого никогда не допустят страны «Большой семерки». Если Украина так поступит, ее отрежут от рынка ЕС и других западных стран, а если это произойдет, с ней все будет кончено.

— Положим, я куплю эти ракеты. Но кому я их продам?

Джек не смог сдержать торжествующей усмешки.

— Нам. Соединенным Штатам. Их стоимость по самым скромным оценкам составляет шесть миллиардов. Черт возьми, содержащийся в этих малышках оружейный плутоний просто бесценен. Вероятно, остальные страны «Большой семерки» также подкинут несколько миллиардов. Эту сделку можно будет провернуть исключительно благодаря вашим особым отношениям с Киевом. В глазах всех вы предстанете спасителем.

Салливан был ошеломлен. Он начал было вставать, но передумал. Даже для него потенциальные суммы были огромными. Впрочем, денег у него достаточно, более чем достаточно. Но исключить из мировых бед хотя бы часть ядерного вооружения…

— И кто до этого додумался?

Задавая вопрос, Салливан посмотрел на Лорда. Тот указал на Джека.

Откинувшись на спинку стула, миллиардер посмотрел на молодого юриста. Затем порывисто встал, поразив Джека, и железной хваткой стиснул ему руку.

— Вы далеко пойдете, молодой человек. Не возражаете, если я присоединюсь к вам на этом пути?

Лорд просиял, словно отец, гордящийся своим ребенком. Грэм не сдержал улыбки. Он уже начал забывать, каково это — быть лучшим на поле.

После того как Салливан ушел, Джек и Сэнди сели за стол.

— Понимаю, задание было не из простых, — наконец заговорил Лорд. — Как ты себя чувствуешь?

— Так, словно только что переспал с самой красивой девчонкой в школе, — Джек не смог сдержать улыбки. — По всему телу дрожь.

Рассмеявшись, Лорд встал.

— Отправляйся-ка ты домой и немного отдохни. Салливан наверняка прямо из машины позвонит своему пилоту. По крайней мере нам удалось отвлечь его мысли от этой сучки.

Последнюю фразу Джек не расслышал, поскольку быстро покинул комнату. В настоящий момент, впервые за долгое время, ему было хорошо. Никаких тревог, одни только возможности. Бесконечные возможности.

Вечером он засиделся допоздна, рассказывая обо всем восторженной Дженнифер Болдуин. Затем, за бутылкой охлажденного шампанского и блюдом устриц, специально доставленных к ней домой, они насладились самым сладостным сексом за всю историю их отношений. В кои-то веки Джека не беспокоили высокие потолки и фрески на стенах. Больше того, они потихоньку начинали ему нравиться.

Глава 13

Ежегодно Белый дом получает миллионы неофициальных писем. Каждое тщательно просвечивается, после чего обрабатывается должным образом; все это осуществляют специальные сотрудники при помощи и под наблюдением Секретной службы.

Два конверта были адресованы Глории Рассел, что оказалось довольно необычно, поскольку бо́льшая часть подобной корреспонденции адресуется первому лицу государства и членам его семьи, а также «первому домашнему любимцу», которым в настоящее время был ротвейлер по кличке Барни.

Сами конверты простые и дешевые, и, следовательно, общедоступные, адрес написан от руки печатными буквами. Рассел получила их около двенадцати часов в день, который до тех пор казался ей весьма неплохим. В одном конверте лежал листок бумаги, а в другом — предмет, который глава администрации разглядывала несколько минут. На листке, также печатными буквами, были написаны следующие слова:

Хотя Рассел ждала этого письма, больше того, отчаянно хотела его получить, она все равно почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце, грозя выскочить из грудной клетки; во рту пересохло настолько, что ей пришлось залпом выпить стакан воды, затем повторить этот процесс, и только после этого Глория смогла держать письмо в трясущейся руке. Она посмотрела на содержимое второго конверта. Фотография. При виде ножа для конвертов на нее нахлынули кошмарные воспоминания о тех событиях. Она судорожно вцепилась в подлокотники кресла. Постепенно приступ миновал.

— По крайней мере он хочет заключить сделку.

Отложив записку и фотографию, Коллин вернулся на свое место. Глядя на мертвенную бледность Рассел, он подумал, хватит ли у нее крепости пройти через все это.

— Возможно. Но, может быть, это ловушка.

— Не думаю. — Тим покачал головой.

Откинувшись на спинку кресла, Глория потерла виски и проглотила еще одну таблетку «Тайленола».

— Почему?

— С какой стати ему подставлять нас таким образом? Больше того, с какой стати ему вообще нас подставлять? У него есть то, что может нас похоронить. Ему просто нужны деньги.

— Он забрал из тайника Салливана несколько миллионов.

— Возможно. Но мы не знаем, как быстро можно обратить добычу в наличные. А может быть, он спрятал награбленное и не может за ним вернуться. Или, быть может, он просто чрезвычайно жадный. На свете полно таких.

— Мне нужно что-нибудь выпить. Ты сможешь сегодня вечером прийти ко мне?

— У президента ужин в канадском посольстве.

— Твою мать!.. Тебя никто не может заменить?

— Возможно, если ты подергаешь за нужные нитки.

— Считай, уже подергала. Как ты думаешь, когда этот тип в следующий раз даст о себе знать?

— Похоже, он не очень-то торопится, хотя, возможно, просто чересчур осторожен. На его месте я вел бы себя именно так.

— Замечательно. Значит, я могу выкуривать по две пачки в день до тех пор, пока он не проявится снова… К тому времени я умру от рака легких.

— Если этот тип хочет денег, что ты намереваешься сделать? — спросил Коллин.

— В зависимости от того, сколько ему будет нужно, это можно совершить без особых трудов. — Похоже, Рассел потихоньку начинала успокаиваться.

— Тут тебе решать. — Коллин встал и направился к выходу.

— Тим! — окликнула его Глория. — Задержись на минутку.

Заключив ее в объятия, он почувствовал, как она прижалась к его пистолету.

— Тим, а если все не ограничится одними деньгами? Если мы не сможем вернуть этот предмет?

Коллин посмотрел ей в лицо.

— Тогда я обо всем позабочусь.

Прикоснувшись пальцами к ее губам, он развернулся и вышел.

Бёртон, поджидавший своего напарника в коридоре, смерил взглядом молодого агента.

— Ну как она держится?

— Нормально.

Коллин двинулся было дальше по коридору, но Бёртон схватил его за руку и развернул лицом к себе.

— Тим, твою мать, что происходит?

Коллин высвободился из его рук.

— Билл, сейчас не время и не место.

— Тогда назови мне время и место, и я буду там, потому что нам необходимо поговорить.

— О чем?

— Твою мать, ты что, будешь строить со мной дурачка? — Бёртон грубо припер напарника к стене. — Я хочу, чтобы ты трезво подумал об этой женщине. Ей глубоко насрать на тебя, на меня и на всех остальных. Ее беспокоит только то, как прикрыть свою драгоценную задницу. Не знаю, что она тебе наплела, не знаю, что вы вместе с ней стряпаете, но говорю тебе: будь осторожен. Я не хочу, чтобы ты ради нее послал все к черту.

— Я ценю твою заботу, Билл, но я уже не маленький и знаю, что делаю.

— Ой ли, Тим? Неужели трахаться с главой президентской администрации входит в перечень обязанностей агента Секретной службы? Если это есть в наставлении, будь добр, покажи мне. Мне хотелось бы лично прочитать это. И, раз уж об этом зашла речь, ты не просветишь меня, за каким чертом мы возвращались в дом? Потому что мы не забрали эту вещь, и, кажется, я догадываюсь, у кого она сейчас в руках. Моя задница также под прицелом, Тим. Если я рухну, то хотелось бы знать почему.

Проходящий мимо сотрудник администрации недоуменно покосился на спорящих агентов. Улыбнувшись, Бёртон кивнул ему, после чего снова переключил все свое внимание на Коллина.

— Так говори же, Тим, как бы ты поступил на моем месте?

Молодой агент посмотрел на своего товарища, и твердые складки у него на лице, которые он обыкновенно носил при исполнении служебных обязанностей, разгладились. Как бы он поступил, окажись на месте Бёртона? Ответ был очевиден. Лупил бы кого-нибудь до тех пор, пока этот человек не заговорил бы. Бёртон — его друг, уже много раз доказавший это. И то, что он говорит о Рассел, скорее всего, правда. Вид шелкового нижнего белья, и не только его, не окончательно лишил Коллина способности рассуждать…

— Билл, у тебя есть время выпить чашку кофе?

Спустившись на два этажа вниз, Фрэнк повернул направо и открыл дверь в криминалистическую лабораторию. В небольшом помещении, давно нуждающемся в покраске, на удивление царил полный порядок, в значительной степени из-за того, что Лора Саймон была очень требовательным человеком. Фрэнк подумал, что дома у нее все так же строго на своем месте, несмотря на присутствие двух детей дошкольного возраста, доставляющих матери достаточно хлопот. Вдоль стен стояли еще не использованные наборы для взятия улик с нетронутыми оранжевыми печатями, единственным ярким пятном на фоне унылых облупившихся серых стен. В одном углу были составлены картонные коробки, аккуратно подписанные. В другом углу стоял небольшой сейф, в котором находились предметы, требующие дополнительных мер безопасности. Рядом в холодильнике хранились улики, нуждающиеся в специальном температурном режиме.

Остановившись в дверях, Фрэнк посмотрел на спину эксперта-криминалиста, склонившейся над микроскопом в дальнем конце помещения.

— Ты звонила?

Он подошел ближе. На предметном стекле микроскопа лежали крохотные частицы какого-то вещества. Следователь не мог себе представить, как это весь день напролет рассматривать микроскопические частицы бог весть чего, но он прекрасно сознавал, что своей работой Лора Саймон вносит неоценимый вклад в дело осуждения преступников.

— Взгляни-ка вот на это.

Саймон жестом указала на окуляр микроскопа. Сет снял очки, про которые начисто забыл. Посмотрев в микроскоп, он поднял взгляд.

— Лора, тебе же прекрасно известно, что я никогда не знаю, на что смотрю. Что это такое?

— Это образец ковра из спальни Салливанов. Мы не брали его при первичном осмотре, взяли потом.

— Ну и что в нем примечательного? — Фрэнк приготовился внимательно выслушать своего эксперта.

— Ковер в спальне очень дорогой, такие сто́ят по двести долларов за квадратный фут. Ковер в одной только спальне обошелся где-то в четверть «лимона».

— Господи Иисусе! — Фрэнк отправил в рот очередную пластинку жвачки. Попытка бросить курить катастрофически разрушала зубы и увеличивала размер талии. — Двести пятьдесят тысяч за тряпку, по которой ходят?

— Ковер невероятно износостойкий; по нему можно прокатиться на танке, и ворс поднимется как ни в чем не бывало. Ему всего около двух лет. Тогда в доме был произведен ремонт.

— Ремонт? Да дому всего несколько лет!

— Это было после того, как покойная вышла замуж за Уолтера Салливана.

— О…

— В таких вещах женщины любят сказать свое слово, Сет. Кстати, по части ковров у нее был хороший вкус.

— Ладно, и что нам дает этот хороший вкус?

— Посмотри на волокна еще раз.

Вздохнув, Фрэнк повиновался.

— Видишь самые кончики? Взгляни на поперечное сечение. Они были обрезаны. Предположительно не очень острыми ножницами. Обрез очень неровный, хотя, как я уже говорила, ворс твердый как сталь.

— Обрезаны? — Фрэнк вопросительно посмотрел на нее. — Зачем это кому-то понадобилось? Где ты их нашла?

— Конкретно эти образцы обнаружены на пологе кровати. Скорее всего, тот, кто их оставил, не заметил прилипшие к руке ворсинки. После чего провел ею по пологу — и вот результат.

— Ты нашла соответствующее место на ковре?

— Да. Слева от кровати, если смотреть со стороны ног, примерно в десяти сантиметрах в стороне. Увидеть это место трудно, но можно.

Выпрямившись, Фрэнк сел на табурет напротив Саймон.

— Это еще не всё, Сет. На одном из образцов я также нашла следы растворителя. Похожего на пятновыводитель.

— Возможно, это осталось от недавней чистки ковров. А может быть, пролила горничная.

— Нет, — покачала головой Саймон. — В чистящей компании используют паровую чистку. А для удаления пятен применяют специальный органический растворитель. Я проверила. В данном случае же это обыкновенный синтетический растворитель. А горничные пользуются тем же самым чистящим составом, рекомендованным производителем. Также на органической основе. В доме имеется большой запас. И ковры обработаны химически для предотвращения сквозного пропитывания пятен. Скорее всего, использование синтетического растворителя только все усугубило. Вот почему в конечном счете пришлось обрезать ворс.

— То есть предположительно преступники обрезали ворс, потому что на нем что-то было, так?

— На том образце, который есть у меня, ничего нет, но преступники могли обрезать ворс на каком-то участке, чтобы наверняка ничего не пропустить, и нам достался неиспачканный образец.

— Что такого могло быть на ковре, раз кто-то не пожалел сил обрезать сантиметровый ворс? Это же была адская работа.

Ответ у Саймон и Фрэнка был один и тот же, и он пришел им в голову еще несколько минут назад.

— Кровь, — коротко сказала эксперт.

— И не кровь убитой. Если я правильно помню, ее крови рядом с этим местом нигде не было, — добавил Фрэнк. — Думаю, Лора, тебе нужно провести еще один тест.

Саймон сняла со стены один свежий набор.

— Как раз собиралась это сделать, но решила сначала позвонить тебе.

— Умница!

Дорога на машине заняла тридцать минут. Опустив стекло, Фрэнк подставил лицо потоку воздуха. Также сквозняк помогал рассеять табачный дым. Саймон постоянно устраивала ему сцены по этому поводу.

По приказу следователя спальня до сих пор оставалась опечатанной.

Остановившись в углу спальни Уолтера Салливана, Фрэнк наблюдал за тем, как Саймон тщательно смешала в пробирке различные химикаты, после чего вылила результат в пластиковый распылитель. После чего Сет помог ей засунуть полотенца под дверь и заклеить коричневой оберточной бумагой окна. Опустив плотные шторы, они практически полностью перекрыли дневной свет.

Фрэнк снова обвел взглядом комнату. Посмотрел на зеркало, на кровать, на окно, на шкафы, после чего его взгляд остановился на ночном столике и зияющей дыре в стене над ним, где была удалена штукатурка. После чего снова посмотрел на фотографию. Взял ее в руки. Снимок снова напомнил ему, что Кристина Салливан была очень красивой женщиной, не имеющей ничего общего с тем изуродованным трупом, который он видел. На фотографии Кристина сидела в кресле у кровати. Слева от нее отчетливо был виден ночной столик. Кровать простиралась до самого правого края снимка. Иронично, если учесть, как интенсивно хозяйка использовала это спальное место. Пружины, вероятно, пора уже менять по причине их полного износа. Хотя теперь, скорее всего, у них больше не будет работы. Фрэнк вспомнил выражение лица Уолтера Салливана. На нем не осталось больше ничего.

Поставив фотографию на место, Сет стал наблюдать за умелыми движениями Саймон. Затем снова взглянул на снимок. Что-то не давало ему покоя, но это что-то вылетело у него из головы так же быстро, как и возникло в ней.

— Лора, повтори, как называется эта штуковина?

— Люминол. Она продается под разными названиями, но на самом деле это одно и то же. Я готова.

Она занесла пульверизатор над тем местом на ковре, где был срезан ворс.

— Хорошо, что тебе не надо будет платить за испорченный ковер, — улыбнулся следователь.

— Мне все равно. — Саймон обернулась к нему. — Я бы просто объявила себя несостоятельной. И пусть тогда у меня из зарплаты вычитают деньги до скончания века. Банкротство — отличный выход для неимущих.

Фрэнк выключил свет, и комната погрузилась в кромешный мрак. Послышался шелест воздуха — это Саймон нажала на рукоятку пульверизатора. Практически сразу же, подобно скоплению светлячков, крошечный участок ковра засиял бледно-голубым светом, быстро погасшим. Включив верхний свет, Сет посмотрел на Саймон.

— Значит, у нас есть еще чья-то кровь. Отличная находка, Лора. Есть надежда наскрести достаточно для проведения анализа крови? Определения ДНК?

— Мы снимем ковер и посмотрим, просочилось ли что-нибудь через него, — с сомнением произнесла Саймон. — Но это под очень большим вопросом. Сквозь специально обработанный ворс мало что просочится. А все остаточные следы испачканы самыми разными веществами. Так что лучше на это не рассчитывать.

— Хорошо, один преступник ранен, — принялся рассуждать вслух Фрэнк. — Крови немного, но есть. — Тут он вопросительно посмотрел на Саймон, ожидая от нее подтверждения, и та кивнула. — Ранен, но чем? Когда мы ее нашли, у нее в руке ничего не было.

Саймон прочитала его мысли.

— А поскольку смерть была внезапной, вероятно, имел место трупный спазм. И тогда, для того чтобы вытащить что-либо у нее из руки, пришлось бы буквально ломать ей пальцы.

— А никаких следов этого при вскрытии обнаружено не было, — закончил ее мысль Фрэнк.

— Если только пули при ударе не заставили ее разжать руку.

— Как часто такое происходит?

— Редко, но в данном случае и одного раза хватит.

— Хорошо, предположим, у нее было оружие, но теперь это оружие отсутствует. Что это могло быть?

Задумавшись, Саймон принялась собирать свое снаряжение.

— Скорее всего, пистолет можно исключить; она успела бы сделать выстрел, а у нее на руках нет пороховых частиц. Преступники не смогли бы соскоблить их, не оставив следов.

— Отлично. К тому же нет никаких свидетельств того, что у нее имелось зарегистрированное оружие. И мы убедились в том, что пистолетов в доме нет.

— Значит, не пистолет. Тогда, возможно, нож. Не могу сказать, какую рану им нанесли, но, быть может, это был просто поверхностный порез. Участок со срезанным ворсом очень небольшой, так что ни о чем угрожающем жизни речи не идет.

— То есть она пырнула одного из преступников, быть может, в руку или ногу. После чего те отпрянули назад и застрелили ее? Или она нанесла удар, уже умирая? Нет, она умерла мгновенно, — тотчас же поправился Фрэнк. — Она ударяет ножом одного из преступников в другой комнате, прибегает сюда, где в нее стреляют, а раненый преступник стоит над ней, и из раны капает кровь.

— Вот только сейф находится здесь… Более вероятный сценарий — она застала преступников врасплох.

— Правильно, но только не забывай, что стреляли от двери в комнату. И стреляли вниз. Кто кого застал врасплох? Этот вопрос не дает мне покоя.

— Так зачем забирать нож, если он вообще был?

— Потому что он мог каким-то образом помочь установить личность преступника.

— Отпечатки пальцев? — У Саймон задрожали ноздри при мысли о спрятанных где-то совсем близко уликах.

— Я вижу это так. — Фрэнк кивнул.

— Покойная миссис Салливан имела привычку носить с собой нож?

Вместо ответа Сет хлопнул себя ладонью по лбу с такой силой, что Саймон вздрогнула. Она изумленно проводила взглядом, как следователь бросился к ночному столику и схватил с него фотографию. Затем, тряхнув головой, протянул фотографию Саймон.

— А вот и чертов нож.

Лора посмотрела на снимок. На нем на ночном столике лежал длинный нож с кожаной ручкой для разрезания конвертов.

— Кожа объясняет наличие следов масла на ладонях.

Фрэнк задержался у входной двери. Посмотрел на панель охранной системы, восстановленной до рабочего состояния. И улыбнулся, так как неуловимая мысль наконец вынырнула на поверхность.

— Лора, у тебя в машине есть флуоресцентная лампа?

— Да, а что?

— Будь добра, принеси ее.

Озадаченная Саймон отправилась выполнять его просьбу. Вернувшись в прихожую, она включила лампу в сеть.

— Посвети на клавиатуру.

То, что открылось во флуоресцентном свете, заставило Фрэнка снова улыбнуться.

— Черт побери, это очень хорошо.

— Что это означает? — Саймон наморщила лоб.

— Это означает две вещи. Во-первых, определенно был помощник внутри, а во-вторых, наши преступники очень изобретательны.

Фрэнк сидел в маленькой комнате для допросов. Он подумал было о том, чтобы выкурить еще одну сигарету, но затем остановился на жвачке с клубничным ароматом. Обведя взглядом стены из шлакоблоков, дешевый стальной стол и потрепанные стулья, следователь решил, что это очень унылое место. Что было хорошо. Люди в подавленном состоянии становятся уязвимыми, а уязвимый человек при правильном нажиме начинает говорит. А Фрэнк хотел слушать. Он готов был слушать хоть целый день.

Дело по-прежнему оставалось крайне туманным, но определенные элементы начинали прорисовываться.

Бадди Будизински по-прежнему жил в Арлингтоне. Теперь он работал на автомойке в Фоллс-Черч. Будизински подтвердил, что он бывал в доме Салливанов и читал об убийстве, но больше ничего не знал. И Фрэнк был склонен ему верить. Этот человек не отличался особой сообразительностью, не имел в прошлом нелады с законом и всю свою взрослую жизнь зарабатывал на жизнь неквалифицированным физическим трудом — несомненно, вследствие того, что окончил всего пять классов. Жилище его было скромным, если не сказать бедным. Будизински был тупиком.

Роджерс же, напротив, оказался самой настоящей сокровищницей. Номер системы социального страхования, который он указал при приеме на работу, был настоящий, но только принадлежал он сотруднице государственного департамента, еще два года назад командированной в Таиланд. Роджерс знал, что фирма, занимающаяся чисткой ковров, не станет его проверять. Какое им до этого дело? Местом жительства в личном деле значился мотель в Белтсвиле, штат Мэриленд. За весь последний год в этом мотеле не регистрировался ни один человек с такой фамилией, и человека, подходящего под описание внешности Роджерса, здесь никогда не видели. В штате Канзас о нем не было никаких сведений. В довершение ко всему он не обналичил ни одного чека, которыми с ним расплачивались в «Чистке ковров». Одно это уже говорило о многом.

Со слов Петтиса был составлен фоторобот, который распространили по всему району.

Роджерс — тот самый тип, Фрэнк это чувствовал. Он побывал в доме Салливана, после чего исчез, оставив за собой след ложной информации. В настоящий момент Саймон кропотливо изучала фургон Петтиса в надежде на то, что там до сих пор где-то остаются затерявшиеся отпечатки пальцев Роджерса. На месте преступления не было обнаружено никаких отпечатков пальцев для сравнения, но если удастся определить пальчики Роджерса… Сто к одному, что у него уже есть судимости, — и тогда расследование наконец сдвинется с мертвой точки. И тут ему очень помогло бы, если человек, которого сейчас ожидал в комнате для допросов Фрэнк, согласится сотрудничать со следствием.

Кроме того, Уолтер Салливан подтвердил, что из спальни действительно пропал антикварный нож для конвертов. Фрэнк очень рассчитывал, что ему удастся получить в руки эту улику — потенциальную золотую жилу. Он поделился с Салливаном своим предположением о том, что его жена пырнула этим ножом нападавшего. Старик, похоже, никак не отреагировал на эту информацию. У Фрэнка даже мелькнула мысль, не теряет ли тот связь с действительностью.

Следователь еще раз просмотрел список всей прислуги, работающей в доме Салливана, хотя к этому времени он уже помнил его наизусть. На самом деле в этом списке его интересовал только один человек.

У него из головы не выходило заявление представителя компании, отвечающей за охранную сигнализацию. Количество вариантов пятизначного кода, выбираемого из пятнадцати цифр, было таким огромным, что портативный компьютер просто не мог подобрать нужную комбинацию за короткий промежуток времени, определяемый системой, особенно если учесть далеко не молниеносный отклик компьютера самой системы безопасности. Для того чтобы расколоть код, необходимо отбросить часть комбинаций. Как это сделать?

Изучение клавиатуры охранной сигнализации показало, что на все клавиши было нанесено определенное вещество — Фрэнк не запомнил его название, хотя, по словам Саймон, оно было довольно распространенным, — видимое только во флуоресцентном свете.

Откинувшись назад, следователь мысленно представил себе, как Уолтер Салливан — а может быть, дворецкий или тот, в чьи обязанности входило включение системы, — спускается вниз и вводит код. Палец нажимает нужные клавиши, числом пять, и сигнализация включается. Человек уходит, даже не подозревая о том, что теперь у него на указательном пальце остались следы этого вещества, не имеющие запаха, не видимые невооруженным глазом. Преступник же, воспользовавшись флуоресцентным светом, сможет определить, какие клавиши были нажаты, поскольку на них слой вещества будет смазан. Ну а дальше, после того как отсеяны 99,9 процента всех комбинаций, компьютер без особого труда подберет правильное сочетание.

Оставался вопрос: кто нанес на клавиатуру это вещество? Сначала Фрэнк подумал было, что это мог сделать Роджерс или как там его настоящая фамилия, когда находился в доме, однако все факты были против такого заключения. Во-первых, в доме всегда полно народу, и даже у самого ненаблюдательного человека при виде постороннего, рыскающего вокруг панели охранной сигнализации, возникнут подозрения. Во-вторых, прихожая — просторное открытое помещение, у всех на виду; и, наконец, нанесение вещества потребовало бы времени и аккуратности. А эту роскошь Роджерс позволить себе не мог. Даже малейшее подозрение, всего один мимолетный взгляд поставили бы его план под угрозу. Человек, задумавший такое, ни за что не пошел бы на подобный риск. Итак, это сделал не Роджерс. И Фрэнк с высокой долей вероятности вычислил, кто это сделал.

На первый взгляд женщина выглядела настолько тощей, что создавалось впечатление полного истощения, возможно, вследствие онкологического заболевания. Однако второй взгляд замечал здоровый цвет щек, изящное телосложение и легкость движений, и это позволяло заключить, что она просто очень худощавая, но в остальном совершенно здоровая.

— Пожалуйста, садитесь, мисс Брум. Я очень признателен вам за то, что вы пришли.

Кивнув, женщина опустилась на стул. На ней была пестрая юбка до середины икр. Шею украшала одинокая нитка крупного искусственного жемчуга. Волосы забраны в аккуратный пучок; отдельные пряди на лбу начинали становиться серебристо-белыми, что напоминало расплывающиеся по бумаге чернила. По гладкой коже и отсутствию морщин Сет дал бы женщине лет тридцать пять. На самом же деле она была на несколько лет старше.

— Я полагала, мистер Фрэнк, что вы закончили со мной.

— Пожалуйста, называйте меня просто Сет. Вы курите?

Женщина покачала головой.

— У меня есть еще кое-какие вопросы, чистая формальность. Я буду беседовать не только с вами. Насколько я понимаю, вы уходите от мистера Салливана?

Сглотнув, Брум опустила взгляд и тотчас же подняла его.

— Я была очень близка с миссис Салливан, если можно так сказать. Мне сейчас очень тяжело, если вы понимаете… — Она осеклась.

— Я вас понимаю, очень хорошо понимаю. Это был ужасный, страшный удар… — Фрэнк помолчал. — Как долго вы проработали у Салливанов?

— Чуть больше года.

— Вы занимаетесь уборкой и…

— Я занималась и уборкой. Нас четверо — Салли, Ребекка и я. Карен Тейлор, она занимается готовкой. Я также следила за вещами миссис Салливан. За одеждой и всем остальным. Я была для нее чем-то вроде помощницы, наверное, можно так сказать. У мистера Салливана есть свой слуга, Ричард.

— Кофе не хотите? — Не дожидаясь ответа, Фрэнк встал и открыл дверь. — Эй, Молли, ты не принесешь две чашки кофе? — Он обернулся к мисс Брум: — Вам черный? Со сливками?

— Черный.

— Два черных, Молли. Спасибо.

Закрыв дверь, Сет сел.

— Проклятый холод, никак не могу согреться… — Он похлопал ладонью по грубой поверхности стен. — И от этих шлакоблоков никакого толка. Итак, мы говорили о миссис Салливан…

— Она была очень добра ко мне. Я хочу сказать, она говорила со мной о разных вещах. Она… она… понимаете, она не принадлежала к этим людям… к высшему обществу, можно так сказать. Она училась в той же школе в Миддлтоне, что и я.

— И у вас не такая уж большая разница в возрасте, я так понимаю.

Замечание Фрэнка вызвало легкую улыбку на лице Ванды Брум; рука непроизвольно подалась назад, чтобы поправить невидимую прядь волос.

— На самом деле разница гораздо больше, чем мне хотелось бы.

Дверь открылась, и секретарша принесла кофе. Он оказался блаженно свежим и горячим. Фрэнк не покривил душой, говоря о холоде.

— Не стану утверждать, что эти люди ее приняли, но она держалась молодцом. Никому ничего не спускала; надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.

У Фрэнка были все основания полагать, что она говорит правду. Судя по всем отзывам, покойная миссис Салливан была той еще озорницей.

— Скажите, какими были отношения между Салливанами… хорошими, плохими, средними?

— Очень хорошими, — без колебаний ответила Ванда Брум. — О, знаю, люди говорят о разнице в возрасте и всем таком, но она хорошо относилась к нему, а он хорошо относился к ней. Я искренне в это верю. Он ее любил, это я вам точно скажу. Быть может, скорее как отец любит дочь, но тем не менее это была любовь.

— А она его?

Тут последовала заметная запинка.

— Вы должны понимать, что Кристи Салливан была очень молодой женщиной, возможно, во многих отношениях моложе, чем многие женщины ее возраста. Мистер Салливан открыл перед ней целый новый мир, и…

Она умолкла, не зная, что сказать дальше.

Фрэнк переменил тему.

— Что насчет сейфа в спальне? Кто о нем знал?

— Не знаю. Я определенно не знала. Полагаю, знали мистер и миссис Салливан. Возможно, знал Ричард, слуга мистера Салливана. Но тут я не могу сказать точно.

— То есть ни Кристина Салливан, ни ее муж никогда не намекали вам на то, что за зеркалом спрятан сейф?

— Господи, нет!

Сет был убежден в том, что Брум лжет, однако ему не удалось раскопать никаких свидетельств обратного. Кристина Салливан была из тех, кто не преминул бы похвастаться своим богатством перед теми, кого считала близкими по духу, хотя бы для того, чтобы показать, как высоко взлетела.

— Значит, вы не знали, что зеркало двухстороннее и сквозь него видно спальню?

На этот раз женщина продемонстрировала явное изумление. Фрэнк обратил внимание на легкую краску, появившуюся под косметикой.

— Ванда… я могу называть вас Вандой? Ванда, вы ведь понимаете, правда, что человек, проникший в дом, отключил сигнализацию? Отключил ее, введя правильный код. Итак, кто вечером включает сигнализацию?

— Ричард, — тотчас же ответила Брум. — Или иногда сам мистер Салливан.

— Значит, код был известен всем в доме?

— О нет, конечно же! Код был известен Ричарду. Он служит у мистера Салливана уже почти сорок лет. Насколько мне известно, помимо Салливанов, Ричард единственный, кто знал код.

— Вы когда-нибудь видели, как он включает сигнализацию?

— Когда ее включали, я обычно уже спала.

Фрэнк пристально посмотрел на нее. «Не сомневаюсь в этом, Ванда. Не сомневаюсь».

— Вы что, подозреваете, что тут как-то замешан Ричард? — Брум широко раскрыла глаза.

— Ну, Ванда, каким-то образом кто-то, кто не должен был этого уметь, отключил охранную сигнализацию. И, естественно, подозрение падает на тех, кто имел доступ к коду.

Какое-то мгновение казалось, будто Ванда Брум вот-вот зальется слезами, но затем она взяла себя в руки.

— Ричарду почти семьдесят лет.

— Ну в таком случае ему нужны деньги на черный день. Разумеется, вы понимаете: все, о чем мы сейчас с вами говорим, является строго конфиденциальной информацией?

Женщина кивнула и одновременно шмыгнула носом. Кофе, до того не тронутый, теперь был выпит быстрыми маленькими глотками.

— И до тех пор, пока кто-нибудь не объяснит мне, как была отключена сигнализация, — продолжал Фрэнк, — я буду рассматривать те версии, которые кажутся мне самыми правдоподобными.

Следователь не отрывал от нее взгляда. Весь вчерашний день он потратил на то, чтобы выяснить все возможное о Ванде Брум. История была совершенно непримечательная, за исключением одного оборота. Ванде было сорок четыре года, дважды разведенная, двое взрослых детей. Она жила в крыле для прислуги вместе с остальными слугами. Примерно в четырех милях от дома Салливанов ее мать, восьмидесяти одного года, проживала в скромном старом доме, безбедно существуя на социальное пособие и пенсию своего покойного мужа, бывшего железнодорожника. Как сказала сама Брум, она работала у Салливанов около года, и именно это первоначально привлекло к ней внимание Фрэнка: несомненно, Ванда была самым новым членом прислуги. Само по себе это еще ничего не означало, но по всем отзывам Салливан относился к своей прислуге очень хорошо, а слуга, проработавший долго и получающий хорошее жалованье, будет предан своему хозяину. И Ванда Брум, похоже, также отличалась преданностью. Только вот вопрос: кому?

Оборот же этот заключался в том, что Брум отсидела срок, больше двадцати лет назад, за растрату, когда она работала бухгалтером у одного врача в Питтсбурге. Все остальные слуги были кристально чистыми. Значит, эта женщина способна преступить закон, и она побывала за решеткой. Тогда ее звали Вандой Джексон. С Джексоном она развелась, выйдя из тюрьмы, или, точнее, он бросил ее. С тех пор данных о задержаниях больше не было. Ванда сменила фамилию, судимость осталась далеко позади, так что если Салливаны и наводили справки о ее прошлом, они, скорее всего, ничего не нашли, а может быть, им было все равно. Судя по всем отзывам, последние двадцать лет Ванда Брум была честным, трудолюбивым гражданином. Фрэнку захотелось узнать, почему все это изменилось.

— Ванда, вам в голову не приходит больше ничего такого, что могло бы мне помочь?

Фрэнк постарался придать себе как можно более благодушный вид. Открыв записную книжку, он притворился, будто делает в ней какие-то пометки. Если Ванда действительно сообщница, меньше всего сейчас было нужно, чтобы она побежала к Роджерсу, в результате чего тот заляжет на дно еще глубже. С другой стороны, если сейчас расколоть ее, возможно, она просто переметнется на другую сторону.

Фрэнк мысленно представил себе, как служанка протирает пыль в прихожей. Ей не составило бы никакого, абсолютно никакого труда смочить тряпку раствором, после чего осторожно промокнуть клавиатуру охранной сигнализации. Все выглядело бы совершенно естественно, и никто, даже глядя на нее в упор, ничего бы не заподозрил. Просто старательная служанка выполняет свою работу. Затем незаметно спуститься вниз, когда все спят, быстро зажечь флуоресцентную лампу — и ее дело сделано.

Формально Ванду Брум можно будет считать соучастницей убийства, поскольку человек, проникающий в чужой дом, с большой долей вероятности может совершить убийство. Однако Фрэнк не очень-то стремился отправить Ванду куда-нибудь далеко на значительную часть оставшейся жизни; гораздо больше его интересовал главарь. Сет был уверен в том, что не сидящая напротив него женщина разработала этот план. Она лишь сыграла свою роль, пусть важную, но маленькую. Фрэнку же был нужен церемониймейстер. И ради этой цели он договорится с прокурором штата о том, чтобы к Ванде отнеслись с максимальным снисхождением.

— Ванда! — Подавшись вперед, Фрэнк с жаром схватил женщину за руку. — Больше вам в голову ничего не приходит? Ничего такого, что поможет мне схватить того, кто убил вашу подругу?

Получив наконец в ответ слабое покачивание головой, Сет откинулся назад. Он не ждал многого от первой встречи, однако изложил свою позицию. Стена начинала рушиться. Сидящая перед ним сейчас женщина не предупредит своего сообщника, в этом следователь был уверен. Он потихоньку начинал подбираться к Ванде Брум.

Как ему вскоре предстояло узнать, он уже продвинулся слишком далеко.

Глава 14

Бросив ручную кладь в угол, Джек швырнул пальто на диван, борясь с желанием отключиться прямо на ковре. Смотаться на Украину и обратно за пять суток — это самое настоящее убийство. Достаточно уже одной семичасовой разницы во времени, но для человека, готовящегося перешагнуть восьмидесятилетний рубеж, Уолтер Салливан был просто неутомим.

На границе их встретили с предупредительностью и уважением, подобающими богатству и репутации Салливана. Далее последовала череда бесконечных встреч. Высокие гости побывали на заводах и шахтах, в административных зданиях и больницах, после чего отправились на ужин с мэром Киева, где сильно напились. На следующий день их принял президент Украины — и меньше чем через час он уже ел у Салливана из рук. В получившей недавно свободу республике больше всего ценили капитализм и частное предпринимательство, а Салливан был капиталист с прописной буквы «К». Каждый хотел обменяться с ним парой слов, пожать ему руку, словно в надежде перехватить хотя бы частицу его чудодейственного умения делать деньги, способности зарабатывать в короткий срок неслыханные богатства.

Результат превзошел все ожидания: украинцы выстраивались в очередь за право заключить сделку, сулящую сказочную прибыль. Кульминация в виде долларов в обмен на ядерные ракеты должна была последовать позже, в самый благоприятный момент. Всего лишь имущество. Абсолютно ненужное, которое можно обратить в наличные.

Личный «Боинг-747» Салливана совершил беспосадочный перелет из Киева в международный аэропорт Балтимора и Вашингтона, откуда лимузин отвез Джека домой. Грэм прошел на кухню. В холодильнике не оказалось ничего, кроме скисшего молока. Украинская пища была вкусной, но тяжелой, и после первых двух дней Джек лишь притрагивался к блюдам. И еще было очень много выпивки. Судя по всему, без нее на Украине дела не делаются.

Джек потер виски, борясь с недосыпом чудовищных масштабов. На самом деле он слишком устал для того, чтобы спать. Взглянул на циферблат. Его внутренние часы утверждали, что уже почти восемь утра. Хотя Вашингтон не сравнится с «Большим яблоком» по части способности утолить любой аппетит или интерес в любое время дня и ночи, Джек знал несколько мест, где, несмотря на поздний час, можно было найти приличную еду. Когда он натягивал пальто, зазвонил телефон. Включился автоответчик. Грэм уже направился к выходу, но остановился и выслушал вступительное обращение, за которым последовал гудок.

— Джек?

Голос налетел вихрем из прошлого, подобно мячу, который удерживают под водой, а затем отпускают, и тот вырывается на поверхность. Грэм схватил трубку.

— Лютер!

Ресторан представлял собой чуть более чем дыру в стене, что делало его одним из любимых заведений Джека. Здесь в любое время суток можно было получить любой приемлемый выбор блюд. Дженнифер Болдуин в такую забегаловку даже носа не сунет, а вот с Кейт они сюда частенько заглядывали. Еще не так давно результаты такого сравнения смутили бы Джека, но он уже принял окончательное решение и не намеревался возвращаться к этому вопросу. Жизнь не совершенна, и можно потратить всю свою жизнь в ожидании этого совершенства. Грэм не собирался этого делать.

Он жадно набросился на яичницу с беконом и четыре тоста. Горячий свежесваренный кофе обжигал горло. После пяти дней растворимого пойла и бутилированной воды вкус был просто потрясающим.

Джек посмотрел на сидящего напротив Лютера, который потягивал кофеёк, попеременно выглядывая в забранное заляпанным стеклом окно на улицу и обводя взглядом маленький зал, погруженный в полумрак.

— Вид у тебя усталый, — заметил Грэм, отставляя чашку.

— Как и у тебя, Джек.

— Я был за границей.

— Как и я.

Это объясняло состояние сада и переполненный почтовый ящик. Напрасно он беспокоился. Отодвинув тарелку, Джек жестом попросил принести еще кофе.

— Я тут на днях проходил мимо твоего дома…

— Это еще зачем?

Джек ждал этого вопроса. Лютер Уитни никогда не принимал ничего, кроме прямого подхода. Однако одно дело — ожидание, другое дело — иметь наготове ответ. Грэм пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, просто захотелось тебя повидать. Давненько мы уже не виделись.

Лютер кивнул.

— Вы с Кейт снова встречаетесь?

Прежде чем ответить, Джек отпил глоток кофе. У него начинало стучать в висках.

— Нет. А что?

— Мне показалось, я недавно видел вас вместе…

— Да мы просто случайно встретились. Только и всего.

Джек не мог сказать, в чем дело, но этот ответ, похоже, огорчил Лютера. Поймав на себе пристальный взгляд Грэма, тот усмехнулся.

— В былые дни только через тебя я и мог узнать, как дела у моей девочки. Ты был единственным каналом информации, Джек.

— Лютер, а ты никогда не думал о том, чтобы поговорить с Кейт начистоту? Ты же понимаешь, что попробовать сто́ит. Годы-то идут.

Отмахнувшись от этого предложения, Уитни снова уставился в окно.

Джек окинул его взглядом. Лицо у старика осунулось, под глазами набухли мешки. На лбу и вокруг глаз появились новые морщинки. Но ведь как-никак прошло четыре года. Лютер теперь находился в том возрасте, когда старость наступает стремительно, ухудшение общего состояния становится заметнее с каждым днем.

Джек поймал себя на том, что смотрит Лютеру в глаза. Эти глаза всегда его завораживали. Темно-зеленые, большие, как у женщины, они были в высшей степени уверенными. Такие можно увидеть у летчиков: бесконечное спокойствие относительно жизни в целом. Ничто не могло их смутить. Джеку доводилось видеть в этих глазах счастье — как, например, когда они с Кейт объявили о помолвке, — но по большей части в них была печаль. Однако сейчас прямо под самой поверхностью Джек увидел два чувства, которые до сих пор никогда не видел в глазах Лютера Уитни. Он увидел страх. И он увидел ненависть. И не мог точно сказать, что напугало его больше.

— Лютер, у тебя неприятности?

Достав бумажник, Уитни, несмотря на возражения Джека, заплатил за ужин.

— Пойдем прогуляемся.

Такси отвезло их к Променаду, и они молча прошли пешком к скамейке напротив Смитсоновского замка. Их окутал холод осенней ночи, и Джек поднял воротник пальто. Он сел, а Лютер остался стоять и закурил сигарету.

— Это что-то новенькое. — Грэм проводил взглядом струйку дыма, медленно клубящуюся в прозрачном ночном воздухе.

— В моем-то возрасте какая разница, твою мать? — Бросив спичку на землю, Лютер втоптал ее каблуком, затем сел. — Джек, я собираюсь просить тебя об одной услуге.

— Выкладывай.

— Ты еще не слышал, что это за услуга. — Уитни резко встал. — Не возражаешь, если мы пройдемся? У меня суставы затекли.

Они прошли мимо обелиска Вашингтона и направлялись к Капитолию, когда Лютер наконец прервал молчание.

— Я попал в переплет, Джек. Пока что все еще не так плохо, но у меня такое чувство, что станет гораздо хуже, и произойдет это скорее раньше, чем позже. — Старик не смотрел на него; казалось, его взгляд был устремлен на массивный купол Капитолия. — Сейчас я еще не знаю, как все пойдет дальше, но если случится так, как я думаю, тогда мне понадобится адвокат, и я хочу, чтобы это был ты, Джек. Мне не нужен пустобрех, не нужен зеленый новичок. Ты — лучший адвокат из всех, кого я только видел, а уж поверь мне, повидал я их на своем веку немало.

— Лютер, я больше этим не занимаюсь. Сейчас я составляю бумаги, готовлю сделки…

До Джека только сейчас вдруг дошло, что он теперь скорее бизнесмен, чем юрист. Мысль эта не особенно его порадовала.

Казалось, Лютер не услышал слова Грэма.

— Это будет не благотворительность. Я тебе заплачу. Но мне нужен человек, которому я могу доверять, а ты — единственный, Джек, кому я доверяю. — Остановившись, он повернулся к своему спутнику, ожидая ответа.

— Не хочешь объяснить, в чем дело?

Уитни истово покачал головой.

— Только если меня припрет. От этого не будет хорошо ни тебе, ни кому бы то ни было еще. — Он пристально посмотрел Джеку в лицо, и тому стало не по себе. — Должен тебя предупредить, что если ты возьмешь на себя мою защиту, это будет очень опасно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, Джек, что в этом деле нам может серьезно достаться. Очень серьезно, вплоть до билета в один конец.

Грэм остановился.

— Если тебе в задницу вцепились такие люди, наверное, лучше договориться со следствием, заключить соглашение и исчезнуть в рамках программы защиты свидетелей. Так многие поступают. Ничего оригинального тут нет.

Лютер громко расхохотался. Он смеялся так, что закашлял. Затем, согнувшись пополам, исторг из себя то немногое, что было у него в желудке. Джек помог ему выпрямиться. Он почувствовал, что старика всего трясет. Но не понял, что трясет его от ярости. Эта вспышка настолько не вязалась с характером Лютера, что у Грэма по спине пробежали мурашки. Он обнаружил, что его прошиб пот, несмотря на то, что дыхание образовывало облачка пара в холодном ночном воздухе.

Лютер взял себя в руки. Шумно вздохнув, он смущенно посмотрел на Джека.

— Спасибо за совет, пришли мне счет. Мне пора идти.

— Идти? Черт возьми, куда ты пойдешь? Лютер, я хочу знать, в чем дело!

— Если со мной что-нибудь случится…

— Проклятие, Лютер, я устал от этой игры в шпионов!

Глаза Уитни сузились до щелочек. Уверенность внезапно вернулась, приправленная злостью.

— Джек, я ничего не делаю просто так. Если я сейчас не выкладываю тебе все, поверь, на то есть веские причины, черт побери. Возможно, сейчас ты ничего не понимаешь, но я стараюсь сделать все так, чтобы максимально тебя обезопасить. Я вообще не стал бы тебя втягивать, но только мне нужно знать, пойдешь ли ты за меня в бой, если возникнет такая необходимость. Потому что если ты не пойдешь, забудь про этот разговор — и забудь про то, что вообще знал меня.

— Ты не можешь говорить это серьезно.

— Я абсолютно серьезен, твою мать!

Какое-то время они стояли, глядя друг на друга. Деревья у Уитни над головой уже сбросили почти все листья. Их голые ветви тянулись в небо подобно застывшим зигзагам черной молнии.

— Я с тобой, Лютер.

Рука старика на мгновение погрузилась в руку Джека, и в следующую минуту Лютер Уитни уже скрылся в темноте.

Такси высадило Джека перед жилым зданием. Телефон-автомат стоял напротив. Грэм выждал немного, собираясь с силами и с духом для того, что собирался сделать.

— Алло? — Голос был заспанным.

— Кейт?

Джек отсчитывал секунды до тех пор, пока ее рассудок не прояснился и не идентифицировал голос.

— Господи Иисусе, Джек, ты хоть знаешь, который сейчас час?

— Я могу к тебе зайти?

— Нет, не можешь. Я полагала, мы решили этот вопрос раз и навсегда.

Грэм помолчал, набираясь решимости.

— Дело не в этом. — Пауза. — Речь идет о твоем отце.

Он не смог интерпретировать продолжительное молчание.

— Что с ним? — Тон оказался не таким холодным, какой ожидал услышать Джек.

— У него неприятности.

— И что с того? — Теперь знакомый тон вернулся. — Черт возьми, почему тебя это до сих пор удивляет?

— Я хочу сказать, у него серьезные неприятности. Он только что до смерти напугал меня, не сказав на самом деле ничего определенного.

— Джек, сейчас уже поздно, и во что бы там ни был замешан мой отец…

— Кейт, ему страшно — я хочу сказать, по-настоящему страшно. Настолько страшно, что его вырвало.

И снова последовала долгая пауза. Джек следил за мыслями Кейт, думающей о человеке, которого они оба знали так хорошо. Лютер Уитни напуган? Это что-то невероятное. Его ремесло по своей природе обязывало обладать стальными нервами. По своему характеру человек мирный, Лютер всю свою взрослую жизнь провел на грани опасности.

— Ты сейчас где? — В голосе Кейт прозвучало напряжение.

— На улице, прямо напротив тебя.

Подняв взгляд, Джек увидел, как стройная фигура приблизилась к окну и выглянула на улицу. Он помахал рукой.

Дверь открылась на его стук. Кейт тотчас же отступила на кухню, откуда донесся грохот чайника, шум наливаемой воды и звук зажегшегося на плите газа. Оглядевшись вокруг, Грэм остался стоять в прихожей, чувствуя себя немного глупо.

Через минуту Кейт вернулась. Она накинула толстый махровый халат, доходящий до щиколоток, и осталась босиком. Джек поймал себя на том, что смотрит на ее ноги. Перехватив его взгляд, Кейт посмотрела ему в лицо. Грэм отвел взгляд.

— Как лодыжка? — Он улыбнулся. — Выглядит в полном порядке.

— Время позднее, Джек, — нахмурившись, строго напомнила Кейт. — Что с отцом?

Пройдя в крохотную гостиную, Грэм сел. Кейт устроилась напротив.

— Лютер позвонил мне пару часов назад. Мы перекусили в знакомой тебе забегаловке у Восточного рынка, после чего отправились гулять. Он сказал, что ему нужна от меня одна услуга. Сказал, что у него неприятности. Серьезные неприятности. Кто-то хочет сделать ему очень плохо. Навсегда вывести из игры.

Чайник засвистел. Кейт вскочила. Джек проводил ее взглядом. При виде ее идеального округлого зада, проступающего сквозь халат, на него нахлынули воспоминания, от которых ему хотелось избавиться навсегда.

Кейт вернулась с двумя чашками чая.

— Какая услуга? — Она пригубила чай.

Джек даже не притронулся к своей чашке.

— Лютер сказал, что ему требуется адвокат. Что ему, возможно, потребуется адвокат. Хотя все может обернуться так, что не потребуется. Он хотел, чтобы его интересы представлял именно я.

— И это всё? — Кейт поставила чашку на столик.

— Разве этого не достаточно?

— Возможно, для честного, уважаемого человека — но только не для моего отца.

— Господи, Кейт, он был до смерти напуган. Я никогда не видел, чтобы ему было страшно, а ты?

— Того, что я видела, с меня достаточно. Он сам выбрал свой образ жизни, и теперь, по-видимому, ему это аукнулось.

— Ради всего святого, он ведь твой отец!

— Джек, я не хочу продолжать этот разговор. — Кейт встала.

— А если с ним что-нибудь случится? Что тогда?

— Значит, это случится. — Она холодно посмотрела на него. — Это не моя проблема.

Встав, Джек направился к выходу. У двери он обернулся. Лицо его было красным от гнева.

— Я расскажу тебе, как прошли похороны. Впрочем, какое тебе до этого дело, черт возьми? Я просто прослежу за тем, чтобы ты получила копию свидетельства о смерти для своего альбома.

Он не подозревал, что Кейт способна двигаться так молниеносно. Эту пощечину он будет чувствовать целую неделю: ему будто плеснули в щеку кислотой, и он только сейчас осознал, насколько же это точное сравнение.

— Как ты посмел? — Глаза Кейт вспыхнули огнем.

Джек медленно потер щеку.

Затем из глаз у нее брызнули слезы, с такой силой, что пролились на халат.

— Кейт, не казни гонца, — негромко, как можно спокойнее произнес Грэм. — Я сказал Лютеру и говорю тебе: жизнь слишком коротка для подобного вздора. Я давным-давно потерял своих родителей. Понимаю, у тебя есть причины не любить отца — замечательно. Это твое дело. Но старик тебя любит, ты ему небезразлична, и хоть ты и считаешь, что он испортил тебе жизнь, ты должна уважать его любовь. Вот тебе мой совет, а дальше поступай как знаешь.

Он направился к двери, но Кейт снова опередила его, загораживая ему дорогу.

— Ты ничего не знаешь!

— Чудесно, я ничего не знаю. Возвращайся в кровать; уверен, ты сразу же заснешь. Тебя ничто не беспокоит.

Кейт схватила его за пальто с такой силой, что развернула к себе, несмотря на то что Грэм был тяжелее на добрых восемьдесят фунтов.

— Мне было два года, когда отец отправился за решетку в последний раз. Когда он вышел на свободу, мне было девять. Ты можешь себе представить, какой невероятный стыд должна испытывать маленькая девочка, чей отец сидит в тюрьме? Чей отец зарабатывает на жизнь тем, что ворует чужие вещи? Помню, у нас был вечер в школе, и один мальчик рассказал про своего отца-врача. У другого отец был водитель-дальнобойщик. А когда подошла моя очередь, учительница посмотрела на меня и объявила всему классу, что отец Кейт поступил очень плохо и ему пришлось уехать далеко-далеко, после чего перешла к следующему ученику… Отец никогда не думал о нас. Никогда! Мама постоянно до смерти за него переживала. Но она хранила ему верность, вплоть до самого конца. Чем безмерно упрощала ему жизнь.

— В конце концов она развелась с ним, Кейт, — мягко напомнил Джек.

— Только потому, что у нее не осталось выбора! И вот когда ее жизнь должна была сделать крутой поворот, выяснилось, что у нее опухоль в груди, и через полгода ее не стало. — Кейт прислонилась к стене; она выглядела такой измученной, что на нее было больно смотреть. — И знаешь, что тут самое безумное? Мама так и не перестала его любить! После всего того дерьма, которое он на нее вылил…

Кейт тряхнула головой, с трудом веря в слова, которые только что произнесла, и посмотрела на Джека. Подбородок у нее едва заметно дрожал.

— Но тут всё в порядке, у меня ненависти хватает на двоих! — Выражение ее лица являло собой смесь гордости и праведного гнева.

Грэм не мог сказать, было все дело в полном истощении, которое он чувствовал, или же он уже на протяжении многих лет хотел высказать то, что наболело у него в груди. Столько лет он наблюдал за этим фарсом — и отмахивался от него ради красоты и жизненной энергии женщины, стоявшей перед ним. Его представления об идеале…

— Это твое представление о справедливости, Кейт? Необходимое количество ненависти уравновешивает такое же количество любви, и всё в порядке?

— О чем это ты говоришь? — Кейт отшатнулась назад.

Джек двинулся вперед, а она продолжала отступать в гостиную.

— Я достаточно наслушался о твоем проклятом мученичестве, и меня тошнит от этого! Ты считаешь себя защитником обиженных и раненых. Это превыше всего. Это выше тебя, меня, твоего отца. Ты преследуешь бедолаг, попавшихся тебе на пути, только потому, что твой отец сделал тебе больно. Всякий раз, добиваясь осуждения очередного подсудимого, ты вбиваешь еще один гвоздь в сердце своему старику.

Рука Кейт взметнулась к его лицу. Джек перехватил ее, крепко стиснув.

— Ты потратила всю свою жизнь на то, чтобы расквитаться со своим отцом. За все то плохое, что он сделал. За то, что его не было рядом с тобой. — Он сжал ей руку с такой силой, что Кейт ахнула. — А ты никогда не задумывалась о том, что, быть может, это тебя не было рядом с ним?

Грэм отпустил ее руку. Кейт стояла, уставившись на него, и на лице у нее было такое выражение, какого он еще никогда не видел.

— Ты хоть понимаешь, что Лютер любит тебя так сильно, что никогда не пытался связаться с тобой, никогда не пытался занять место в твоей жизни, потому что знает, что ты этого не хочешь? Его единственный ребенок живет в нескольких милях от него и при этом полностью вычеркнут из его жизни… Ты хоть представляешь себе, что должен чувствовать твой отец? Или ненависть застилает твой взор?

Кейт ничего не говорила.

— А ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему твоя мать любила его? Или твой образ Лютера Уитни настолько искажен, черт возьми, что ты не можешь увидеть, почему она его любила? — Схватив за плечи, Джек встряхнул ее. — Твоя проклятая ненависть не позволяет тебе чувствовать сострадание? Кейт, а она позволяет тебе любить?

Он оттолкнул ее от себя. Она отшатнулась назад, не отрывая взгляда от его лица.

Грэм колебался какое-то мгновение.

— Все дело в том, дорогая моя, что ты этого не заслуживаешь. — Помолчав, он решил высказаться до конца: — Ты не заслуживаешь того, чтобы тебя любили!

В одно неистовое мгновение Кейт заскрежетала зубами, ее лицо исказилось от ярости. Вскрикнув, она набросилась на Джека, колотя кулаками его в грудь, хлеща по лицу. Он не чувствовал ее удары. По щекам Кейт потекли слезы.

Натиск закончился так же внезапно, как и начался. Руки у нее словно налились свинцом, она вцепилась Джеку в пальто, держась за него. Ее охватила дрожь, и Кейт сползла на пол, заливаясь слезами, оглашая тесную прихожую громкими всхлипываниями.

Подняв ее, Джек нежно уложил на диван.

Присев рядом с ней на корточки, он дал ей выплакаться, а рыдала она долго, попеременно напрягаясь и обмякая. Наконец Грэм почувствовал, что у него не осталось больше сил, а руки стали липкими от пота. Обняв Кейт, он крепко прижался к ней. Ее тонкие пальцы вцепились в его пальто, и какое-то время их тела содрогались вместе.

Когда все закончилось, Кейт медленно села. Лицо у нее было покрыто красными пятнами.

Джек отодвинулся от нее.

Она избегала смотреть ему в лицо.

— Уходи, Джек.

— Кейт…

— Уходи!

Крик ее получился слабым, хрупким. Она закрыла лицо руками.

Развернувшись, Грэм вышел. На улице он обернулся. Силуэт Кейт вырисовывался в окне. Она смотрела на улицу, но не на него. Она что-то искала, но Джек не знал, что именно. Возможно, она сама этого не знала. Продолжая смотреть, он увидел, как Кейт отошла от окна. Через какое-то время свет у нее в квартире погас.

Грэм вытер глаза, развернулся и медленно побрел по улице, возвращаясь домой после одного из самых длинных дней у него на памяти.

— ПРОКЛЯТЬЕ! И давно? — Сет Фрэнк стоял у машины. Времени было восемь утра.

Молодой полицейский округа Фэрфакс, не понимающий значимости этого события, был потрясен вспышкой следователя.

— Мы обнаружили ее около часа назад; мужчина, совершавший утреннюю пробежку, увидел машину и позвонил в полицию.

Обойдя вокруг машины, Фрэнк заглянул в салон. Безмятежно-спокойное лицо сильно отличалось от лица последнего трупа, который он видел. Распущенные длинные волосы струились по сиденью и растекались по полу. Казалось, Ванда Брум спит.

Через три часа осмотр места преступления был завершен. На сиденье были обнаружены четыре таблетки. Вскрытие подтвердит, что Ванда Брум скончалась от передозировки дигиталиса, полученного по рецепту, выписанному ее матери. Она была мертва уже часа два, когда ее тело обнаружили на уединенной грунтовой дороге, огибающей пруд площадью пять акров милях в восьми от поместья Салливанов, как раз за границей округа. Единственной уликой был пластиковый пакет, который Фрэнк забрал себе, получив добро от полиции соседнего округа. Записка была написана на листке, вырванном из тетради, женским почерком — цветистым, с завитками. Последними словами Ванды стала отчаянная мольба о прощении. Проникнутый чувством вины крик, выраженный в трех словах.

Пожалуйста, простите меня.

Фрэнк ехал мимо быстро редеющей листвы по берегам затянутого туманом болота, вдоль которого петляла дорога. Тут он облажался по полной. Ему даже в голову не приходило, что эта женщина способна покончить с собой. Наоборот, все прошлое Ванды Брум говорило о том, что она умеет выживать в любой ситуации. Сет не мог не жалеть несчастную женщину, но приходил в ярость от ее глупости. Он бы устроил ей сделку со следствием, замечательную сделку! Затем следователь подумал о том, что в одном оказался прав. Ванда Брум действительно была очень преданным человеком. Она была предана Кристине Салливан и не смогла жить с сознанием своей вины: пусть и неумышленно, она посодействовала гибели своей хозяйки. Реакция понятная, хотя и достойная сожаления. Но со смертью Ванды Брум умерла также лучшая и, быть может, единственная надежда Фрэнка поймать крупную рыбу.

Воспоминания о Ванде растаяли вдалеке. Следователь сосредоточился на том, чтобы призвать к ответственности человека, повинного теперь уже в смерти двух женщин.

— Черт возьми, Тарр, это точно сегодня?

Джек уставился на своего клиента, сидящего в приемной «Паттон, Шоу и Лорд». Парень смотрелся здесь как дворняжка на выставке породистых собак.

— В половине одиннадцатого. А сейчас уже четверть двенадцатого. Означает ли это, что я получаю сорок пять минут бесплатно? Кстати, выглядишь ты просто ужасно.

Грэм взглянул на свой помятый костюм и провел рукой по растрепанным волосам. Его внутренние часы все еще шли по украинскому времени, и бессонная ночь также внесла свою лепту в его внешний вид.

— Поверь мне, чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу.

Они пожали друг другу руки. Тарр специально оделся к встрече: это означало, что джинсы у него оказались без дыр, а с кроссовками он надел носки. Вельветовый пиджак был реликвией из далеких семидесятых, а волосы представляли собой обыкновенное беспорядочное сплетение вихров и прядей.

— Послушай, Джек, мы можем перенести это на другой день. Уж я-то прекрасно понимаю, что такое похмелье.

— Только не после того, как ты так вырядился. Идем. Мне лишь нужно что-нибудь пожрать. Я отведу тебя в ресторан и даже не добавлю счет в общую смету.

Как только они покинули приемную, Люсинда, чопорная и подтянутая в полном соответствии с образом фирмы, вздохнула с облегчением. Не у одного партнера «Паттон, Шоу и Лорд», проходящего через ее владения, на лице отобразился неподдельный ужас при виде Тарра Кримзона. Докладные записки будут поступать целую неделю.

— Извини, Тарр. Я в последнее время работаю на двенадцати цилиндрах. — Бросив пальто на кресло, Джек в отчаянии уставился на стопку розовых бумажек с напоминаниями высотой около шести дюймов.

— Я так слышал, что за границей… Надеюсь, где-нибудь в теплых краях.

— Нет. Как дела?

— Процветают. Возможно, скоро ты сможешь называть меня законным клиентом. И твоих партнеров не будет выворачивать наизнанку при виде меня, сидящего в приемной.

— Да пошли они! Тарр, ты платишь по счетам.

— Лучше большой клиент, оплачивающий часть счетов, чем мелкий клиент, оплачивающий все счета.

— Ты нас раскусил, да? — усмехнулся Джек.

— Послушай, дружище, если ты разобрался в одном алгоритме, считай, что разобрался во всех.

Открыв папку, принесенную Тарром, Грэм быстро просмотрел ее содержимое.

— Итак, завтра мы регистрируем твою С-корпорацию[22]. Регистрация в штате Делавэр, с правом осуществлять деятельность в округе Колумбия. Правильно?

Кримзон кивнул.

— Как ты намереваешься ее капитализировать?

Тарр достал блокнот.

— Я подготовил список потенциальных кандидатов. Все то же самое, как и в прошлый раз. Я могу рассчитывать на скидку? — Он улыбнулся. Джек ему нравился, но бизнес есть бизнес.

— Да, на этот раз тебе не придется платить за кривую обучения[23] недоинформированного кандидата в партнеры, берущего за свои услуги непомерно высокую плату.

Оба улыбнулись.

— Тарр, можешь не сомневаться, я срежу счет до самой кости, как обычно. Кстати, что это за новая компания?

— Вырвалась вперед в новых технологиях систем видеонаблюдения.

Джек оторвался от своих бумаг.

— Систем видеонаблюдения? Это же не совсем по твоей части, разве не так?

— Слушай, нужно плыть по течению. Корпоративный бизнес на мели. Но если один рынок иссякает, такой хороший предприниматель, как я, начинает искать другие возможности. Видеонаблюдение для частного сектора всегда пользовалось спросом. А теперь «Большой Брат» получил новый толчок, распространившись и на правоохранительные органы.

— Странно слышать такое от человека, которого в шестидесятых бросали за решетку во всех крупных городах страны.

— Послушай, тогда это было за дело. Все мы взрослеем.

— Как это работает?

— Два направления. Во-первых, спутники на низкой орбите, подключенные к центральным полицейским станциям наблюдения. «Птички» запрограммированы меняться секторами. Заметив какую-либо неприятность, они практически сразу же подают сигнал станции наблюдения, сообщая точную информацию о происшествии. Для полицейских это работа в режиме реального времени. Второй способ заключается в установке военного оборудования видеонаблюдения, сенсоров и устройств слежения на телефонные мачты или под землей с датчиками на поверхности снаружи зданий.

Разумеется, точное местонахождение будет засекречено, но эти сети охватят районы с самым высоким уровнем преступности. И если начнется что-то серьезное, вышлют кавалерию.

— Кажется, это грубо нарушает определенные гражданские свободы. — Джек покачал головой.

— А то я сам не знаю. Но это очень эффективно.

— До тех пор, пока плохие ребята не начнут двигаться.

— Джек, убежать от спутника довольно трудно.

Покачав головой, Грэм снова склонился над папкой.

— Да, кстати, как идет подготовка к свадьбе?

— Не знаю. — Джек поднял взгляд. — Я стараюсь держаться в стороне.

Тарр рассмеялся.

— Черт, у нас с Джули на двоих было всего двадцать долларов на свадьбу, включая медовый месяц. Десять мы заплатили мировому судье за регистрацию брака, на остальные купили ящик пива, укатили на мотоцикле в Майами и спали там на пляже. Прекрасно провели время.

Улыбнувшись, Джек покачал головой.

— Полагаю, Болдуины задумали что-нибудь более официальное. Хотя лично мне по душе больше твое предложение.

Тарр озадаченно посмотрел на него, что-то припоминая.

— Слушай, а что сталось с той девчонкой, с которой ты встречался, когда защищал всяких преступников в этом справедливом городе? Кажется, ее звали Кейт, правильно?

Джек уставился на стол.

— Мы решили идти каждый своим путем, — тихо промолвил он.

— Гм, а мне вы всегда казались такой удачной парой…

Посмотрев на него, Грэм облизнул губы, затем закрыл глаза, прежде чем ответить:

— Ну порой внешность бывает обманчивой.

— Уверен? — Тарр всмотрелся ему в лицо.

— Уверен.

После обеда, разобравшись с накопившимися делами, Джек ответил на половину сообщений на автоответчике и решил отложить остальное на следующий день. Выглянув в окно, он полностью вернулся мыслями к Лютеру Уитни. Грэм мог только гадать, во что оказался втянут старик. Самым странным было то, что и в личной жизни, и в работе Лютер всегда оставался одиночкой. Еще в бытность своей работы государственным защитником Джек изучил предыдущие дела Уитни. Тот всегда работал один. Даже в тех случаях, когда его не задерживали, а только допрашивали, никогда не возникало сомнений в том, что преступник орудовал сам по себе. В таком случае кто эти люди? Лютер перешагнул барьер? Но он слишком давно занимается своим ремеслом и вряд ли пошел бы на такое. Дело того не стоило бы. Быть может, его жертва? Быть может, не удалось доказать, что преступление совершил Лютер, но жертва тем не менее собирается свести с ним счеты? Но кто может затаить смертельную обиду за то, что его ограбили? Джек еще мог бы понять, если б кто-то был убит или ранен, однако Лютер не способен на такое…

Сев за стол, Грэм вернулся мыслями к встрече с Кейт прошлой ночью. Это было самое болезненное испытание в его жизни, даже более болезненное, чем то, когда Кейт от него ушла. Но он высказал все, что должен был высказать.

Джек потер глаза. В настоящий момент у него не было времени на то, чтобы заниматься делами отца и дочери Уитни. Но он дал слово Лютеру. Почему он так поступил? Джек ослабил узел галстука. В какой-то момент ему придется провести черту, перерезать веревку, хотя бы ради своего психического благополучия. Сейчас же оставалось надеяться, что ему не придется оказывать эту обещанную услугу.

Спустившись на кухню, Джек взял бутылку содовой, вернулся в кабинет и закончил составлять счета за прошедший месяц. Фирма ежемесячно получала с «Болдуин энтерпрайзез» около трехсот тысяч, и объем работ постоянно возрастал. В его отсутствие Дженнифер прислала еще два договора, над которыми целой группе юристов придется корпеть минимум полгода. Джек быстро прикинул свою долю от комиссионных и присвистнул, получив предварительный результат. Да-а, и так просто…

Их отношения с Дженнифер заметно улучшились. Мозг подсказывал Джеку продолжать в том же ключе. Орган в груди сомневался в этом, но Джек решил, что пора уже его мозгу взять полный контроль над его жизнью. И дело было не в том, что отношения изменились. Изменилось то, чего он от них ожидал. С его стороны это было компромиссом? Возможно. Но кто сказал, что можно прожить жизнь, не идя на компромиссы? Кейт Уитни попробовала — и посмотрите, куда это ее завело.

Джек позвонил Дженнифер на работу, но ее не оказалось на месте. Уехала и больше не вернется. Джек взглянул на часы. Половина шестого. Если Дженнифер Болдуин не находилась в разъездах, она редко уходила с работы раньше восьми вечера. Грэм посмотрел на календарь. Всю эту неделю она провела в городе. Когда он вчера вечером позвонил ей из аэропорта, она также не ответила. Хотелось надеяться, ничего страшного не произошло.

Джек уже подумывал о том, чтобы отправиться к Дженнифер домой, но тут в дверь просунул голову Дэн Кирксен.

— Джек, можно побеспокоить вас на минутку?

Грэм заколебался. Этот маленький человечек в неизменном галстуке-бабочке раздражал его, и он прекрасно сознавал почему. Чертовски почтительный в настоящий момент, Кирксен относился бы к Джеку как к коровьей лепешке, если б тот не контролировал вложенные в дело миллионы. Кроме того, Грэм понимал, что Кирксену все равно отчаянно хотелось относиться к нему как к дерьму и он надеялся когда-нибудь добиться этой цели.

— Я как раз собирался уходить. За последние дни я здорово вымотался.

— Знаю. — Кирксен улыбнулся. — Вся фирма говорит об этом. Сэнди следует быть настороже — судя по отзывам, Уолтер Салливан от вас без ума.

Джек мысленно усмехнулся. Сэнди Лорд безоговорочно занимал первую строчку в списке тех, кого Кирксен хотел пнуть в задницу, опережая в нем даже Джека. Грэм прочитал все эти мысли, мелькнувшие за стеклами очков управляющего партнера фирмы.

— Не думаю, что у Сэнди есть причины для беспокойства.

— Разумеется. Это займет всего несколько минут. Конференц-зал номер один. — Кирксен исчез так же быстро, как и появился.

«Что это за чертовщина?» — подумал Джек. Схватив пальто, он вышел в коридор. Встретившиеся ему по пути сотрудники проводили его косыми взглядами, что еще больше усилило его недоумение.

Раздвижные двери, ведущие в зал, были закрыты, что являлось необычным, если только внутри ничего не происходило. Джек отодвинул массивную створку. Темнота помещения, в котором он оказался, взорвалась ярким светом, и потрясенный Грэм обвел взглядом собравшихся. Все было сказано на транспаранте на стене: «ПОЗДРАВЛЯЕМ НОВОГО ПАРТНЕРА!»

Лорд сидел во главе стола, заставленного обилием выпивки и дорогими, изысканными закусками. Здесь была и Дженнифер вместе со своими родителями.

— Милый, я так тобой горжусь!

Она уже изрядно выпила, и ее мягкие глаза и нежные ласки сообщили Джеку, что вечером она будет очень податлива.

— Ну за это партнерство нам нужно благодарить твоего отца.

— Что ты, любимый! Если б ты не делал так замечательно свою работу, папа выставил бы тебя в два счета. Отдай себе должное. Ты думаешь, легко удовлетворить Сэнди Лорда и Уолтера Салливана? Дорогой, ты порадовал Салливана, можно даже сказать, поразил его, а это удавалось лишь считаным юристам.

Залпом допив коктейль, Джек обдумал это заявление. Оно звучало правдоподобно. Он завоевал у Салливана большие очки, да и кто сказал, что Рэнсом Болдуин предложил бы ему работу, если б не был уверен в том, что он, Джек, с ней справится?

— Возможно, ты права.

— Ну разумеется, я права, Джек! Если б эта фирма была футбольной командой, тебя провозгласили бы самым ценным игроком года или самым полезным новичком, а может быть, и тем и другим вместе. — Взяв еще один коктейль, Дженнифер обвила рукой Джека за талию. — И помимо всего прочего, теперь ты можешь позволить себе поддерживать для меня такой стиль жизни, к какому я привыкла. — Она ущипнула его за руку.

— Привыкла. Точно! С самого рождения.

Они украдкой поцеловались.

— Звезда первой величины, иди, пообщайся с гостями. — Подтолкнув его к толпе, Дженнифер отправилась искать своих родителей.

Джек оглянулся вокруг. Все присутствующие в этом зале были миллионерами. Скорее всего, он здесь был самым бедным, однако перспективы у него, вероятно, были самые большие. Его базовый доход только что вырос в четыре раза. Общая прибыль за год, наверное, будет вдвое больше. До него вдруг дошло, что и он сейчас формально тоже миллионер. Кто бы мог подумать, что четыре года назад миллион долларов казался ему такой огромной суммой, какую не сыскать и на всей планете?

Грэм стал заниматься юриспруденцией не для того, чтобы разбогатеть. Столько лет он вкалывал за сущие гроши… Но теперь он заслужил право быть богатым. Налицо типичная реализованная «американская мечта», разве не так? Вот только что в этой мечте такого, что человеку становится стыдно, когда она наконец сбывается?

Джек почувствовал, как его обхватила за плечо чья-то массивная рука. Обернувшись, он увидел Сэнди Лорда, устремившего на него свои налитые кровью глаза.

— Ну как тебе наш сюрприз? Полная неожиданность?

Джек вынужден был согласиться с этим. В дыхании Сэнди чувствовался перегар крепкого спиртного и запах ростбифа. Это напомнило Джеку их первую встречу в «Филлморе» — не слишком приятное воспоминание. Он осторожно отодвинулся от своего порядком пьяного партнера.

— Оглянись по сторонам, Джек. Здесь нет ни одного человека — возможно, за исключением твоего покорного слуги, — кто не хотел бы оказаться на твоем месте.

— Я не могу прийти в себя. Все произошло так стремительно… — Джек обращался скорее к себе, чем к Лорду.

— Черт побери, так всегда и происходит. Для избранных счастливчиков — бах, и за секунды от нуля до самой вершины! Невероятный успех потому так и называется: невероятный. Но именно это и доставляет чертовское удовлетворение. Кстати, дай я пожму тебе руку за то, что ты так прекрасно позаботился об Уолтере.

— Для меня это было в радость, Сэнди. Он мне очень понравился.

— Кстати, в субботу я устраиваю небольшую тусовку у себя дома. Там будут те, с кем тебе следует познакомиться. Попробуй уговорить свою крайне привлекательную будущую вторую половину поехать вместе с тобой. Возможно, она найдет там кое-какие деловые предложения. Девчонка — прирожденная деляга, как и ее отец.

Джек пожал руку всем присутствующим в зале партнерам, некоторым не по одному разу. В девять вечера они с Дженнифер поехали к ней домой на лимузине компании, а к часу ночи уже дважды позанимались любовью. В половине второго Дженнифер крепко спала.

Джек не спал.

Он стоял у окна, глядя на редкие снежные хлопья, начинающие падать с неба. На район надвинулись первые за эту зиму снежные тучи, но до сплошного покрова было еще рано. Однако мысли Грэма были сосредоточены не на погоде. Он оглянулся на Дженнифер. Облаченная в шелковую ночную рубашку, молодая женщина уютно устроилась под атласными простынями на кровати размером со всю спальню у Джека в квартире. Он поднял взгляд на своих старых друзей на фресках. Их новое жилище должно было быть готово к Рождеству, хотя добропорядочное семейство Болдуинов не допустит совместного проживания под одной крышей до тех пор, пока молодые не предстанут перед алтарем. Внутреннее убранство переделывалось под бдительным оком невесты в соответствии с индивидуальными вкусами молодых — так, чтобы смело выразить свою личную позицию, хотя Джек не вполне понимал, что это означает. Глядя на средневековые лица на потолке, он вдруг подумал, что они, вероятно, смеются над ним.

Он только что стал полноправным партнером самой престижной фирмы в городе, за него провозглашали тосты самые влиятельные люди, каких только можно представить, все до одного готовые продвинуть еще дальше его и без того стремительную, словно метеор, карьеру. У него было все. От прекрасной принцессы до богатого старого тестя, от почитаемого всеми, хотя и совершенно беспощадного наставника до серьезных долларов в банке. За ним — могучее праведное войско, впереди — воистину безграничное будущее, однако в эту ночь Джек чувствовал себя как никогда одиноким. И, несмотря на все усилия воли, мысли его постоянно возвращались к напуганному и разозленному старику и его эмоционально высушенной дочери. Под хоровод этих двух образов, кружащихся у него в голове, Грэм смотрел на легко кружащиеся снежинки до тех пор, пока не встретил мягкий рассвет.

Старуха смотрела сквозь пыльные жалюзи, закрывающие окно в гостиной, на подъехавший к дому черный седан. Пораженные артритом распухшие колени не позволяли ей самостоятельно встать с кресла, не говоря уж о том, чтобы свободно передвигаться по квартире. Спина уже давно не разгибалась, а легкие были разрушены пятидесятилетней бомбардировкой никотином и дегтем. Старуха считала последние дни; тело и так завело ее настолько далеко, насколько смогло. Гораздо дальше, чем дошла ее дочь.

Старуха нащупала письмо в кармане старого розового халата, не скрывавшего ее красные икры с вздувшимися венами. Она знала, что рано или поздно они придут. После того как Ванда вернулась из полицейского участка, она поняла, что теперь это только вопрос времени. При мысли о последних нескольких неделях на глазах у нее навернулись слезы.

— Мама, это я во всем виновата!

Дочь сидела на той самой крохотной кухоньке, где еще маленькой девочкой помогала матери печь пироги и закручивать в банки помидоры и стручковую фасоль, выращенные на маленьком огороде за домом. Упав на стол, она снова и снова повторяла эти слова, содрогаясь всем телом. Эдвина попыталась говорить с дочерью на языке разума, но у нее не хватило красноречия, чтобы пробить оболочку чувства вины, окружающую стройную женщину, входившую в жизнь пухленькой малышкой с густыми черными волосами и кривыми ножками. Старуха показала Ванде письмо, однако это нисколько не помогло. Она не смогла переубедить свою дочь.

И вот теперь Ванды больше нет, и приехала полиция. И Эдвине предстояло сделать то, что она должна была сделать. В свои восемьдесят два года, воспитанная в страхе Божьем, Эдвина солжет полиции — только так она и может поступить.

— Миссис Брум, примите мои соболезнования в связи со смертью вашей дочери.

Старухе показалось, что слова Фрэнка прозвучали искренне. По глубоким складкам сморщенного от старости лица скатилась одинокая слезинка.

Следователь показал Эдвине записку, оставленную Вандой, и та прочитала ее с помощью мощной лупы, лежавшей на столе под рукой. Затем подняла взгляд на застывшего в ожидании следователя.

— Не могу себе представить, о чем Ванда думала, когда это писала.

— Вам известно, что в доме Салливанов произошло ограбление? И грабитель убил Кристину Салливан?

— Я слышала по телевизору, когда это только случилось. Ужасно, просто ужасно.

— Ваша дочь ничего не рассказывала об этом?

— Конечно, рассказывала. Она была так расстроена… Они с миссис Салливан были в хороших отношениях, в очень хороших. Это сразило Ванду.

— Как вы думаете, почему ваша дочь свела счеты с жизнью?

— Если б я могла, я бы вам рассказала.

Это двусмысленное заявление повисло в воздухе. Наконец Фрэнк сложил записку и убрал ее.

— Ваша дочь не рассказывала о своей работе ничего такого, что могло бы пролить свет на убийство?

— Нет. Ей очень нравилась ее работа. Судя по ее словам, к ней относились хорошо. Жить в большом доме — это здорово…

— Миссис Брум, я так понимаю, какое-то время назад у Ванды были нелады с законом.

— Это было давно, господин следователь. Очень давно. И с тех пор она вела правильную жизнь. — Прищурившись и крепко сжав губы, Эдвина Брум посмотрела в глаза Сету Фрэнку.

— Не сомневаюсь в этом, — поспешно согласился тот. — В последние несколько месяцев Ванда никого не приводила домой? Быть может, кого-то, кого вы не знали?

Эдвина молча покачала головой. Это хоть было правдой.

Фрэнк долго смотрел на нее. Затянутые матовой пеленой катаракты глаза спокойно выдержали его взгляд.

— Я так понимаю, когда это произошло, вашей дочери не было в стране?

— Она отправилась вместе с Салливанами на остров. Как мне сказали, они летают туда каждый год.

— Но миссис Салливан не улетела вместе с ними.

— Наверное, не улетела, господин следователь, поскольку ее убили здесь, в то время как все остальные были там.

Фрэнк едва сдержал улыбку. Старуха далеко не так глупа, как могло показаться.

— У вас нет никаких мыслей насчет того, почему миссис Салливан не полетела вместе с остальными? Быть может, Ванда вам что-то говорила?

Покачав головой, Эдвина погладила черную с белым кошку, запрыгнувшую к ней на колени.

— Что ж, спасибо за то, что побеседовали со мной. Еще раз примите мои соболезнования по поводу вашей дочери.

— Спасибо. И мне тоже больно. Очень больно.

Старуха с трудом поднялась из кресла, чтобы проводить следователя до двери, и тут у нее из кармана вывалилось письмо. Ее измученное сердце пропустило удар, когда Фрэнк наклонился, поднял письмо и, даже не взглянув на него, протянул ей.

Эдвина Брум проследила, как он отъехал от дома, и, медленно опустившись в кресло перед камином, развернула письмо.

Оно было написано мужским почерком, который был так хорошо ей известен: «Я этого не делал. Но если я скажу тебе, кто это сделал, ты мне не поверишь».

Для Эдвины Брум это было все, что ей требовалось знать. Лютер Уитни был ее давним другом, и в тот дом он проник лишь из-за Ванды. Если полиция и схватит его, то только не с ее помощью.

И она сделает то, о чем ее попросил друг. Да поможет ей Бог, только так она и может поступить.

Сет Фрэнк и Билл Бёртон пожали друг другу руки и сели. Они находились у Фрэнка в кабинете, солнце только что взошло.

— Сет, я очень признателен, что вы встретились со мной.

— Это не совсем обычно.

— Чертовски необычно, если хотите знать мое мнение. — Бёртон усмехнулся. — Ничего не имеете против, если я закурю?

— Как насчет того, что я к вам присоединюсь?

Оба достали свои сигареты. Подавшись вперед, Бёртон протянул следователю зажженную спичку, после чего откинулся на спинку.

— Я уже давно работаю в Секретной службе, и у меня это первый подобный случай. Но я все понимаю. Старый Салливан — один из близких друзей президента. Помогал ему делать первые шаги в политике. Настоящий наставник. Они знакомы друг с другом много лет. Чисто между нами, я не думаю, что президент на самом деле ждет от нас чего-то, помимо видимости участия. Мы ни в коей мере не собираемся наступать вам на пятки.

— У вас в любом случае нет на это полномочий.

— Вот именно, Сет. Вот именно. Черт возьми, я восемь лет проработал в дорожной полиции и знаю, что такое расследование. Меньше всего вам нужно, чтобы кто-то посторонний заглядывал вам через плечо.

Беспокойство у Фрэнка в глазах потихоньку начинало гаснуть. Бывший сотрудник дорожной полиции, ставший агентом Секретной службы. Этот человек посвятил всю свою жизнь служению закону. По меркам Фрэнка, лучшего нельзя было и представить.

— Итак, что вы предлагаете?

— Я вижу свою роль как информационный канал президента. Что-то происходит — вы звоните мне, и я докладываю президенту. Затем, когда он встретится с Уолтером Салливаном, он сможет со знанием дела рассказать о ходе расследования. Поверьте мне, это не показная шумиха. Президент искренне обеспокоен этим делом. — Бёртон внутренне усмехнулся.

— И никакого вмешательства со стороны федералов… Вы не передумаете?

— Черт побери, я не из ФБР. Это не федеральное расследование. Считайте меня частным посланником важной персоны. На самом деле это не более чем профессиональная любезность.

Сет обвел взглядом свой кабинет, медленно осмысливая ситуацию. Проследив за его взглядом, Бёртон постарался как можно точнее оценить сидящего напротив человека. Он знавал многих следователей. По большей части они обладали средними способностями, что вкупе со стремительно растущей загруженностью обуславливало очень низкий процент задержаний и еще более низкий процент обвинительных приговоров. Однако Бёртон предварительно навел справки насчет Сета Фрэнка. Этот парень в прошлом работал в полиции Нью-Йорка, послужной список у него длиной в целую милю. С тех пор как он пришел в полицию округа Миддлтон, здесь не было ни одного нераскрытого убийства. Ни одного. Конечно, это сельский округ, и все же стопроцентная раскрываемость очень впечатляет. Все это вселило в Бёртона уверенность. Ибо хотя президент попросил его установить контакт с полицией лишь для того, чтобы выполнить данное Салливану слово, у Бёртона имелись свои собственные причины стремиться получить доступ к расследованию.

— Если что-то случится очень быстро, возможно, я не успею сразу же поставить вас в известность.

— Я не прошу чудес, Сет; просто немного информации, когда у вас будет такая возможность. Только и всего. — Встав, Бёртон загасил сигарету. — Договорились?

— Сделаю все, что в моих силах, Билл.

— О большем не смею просить. Итак, у вас есть какие-либо ниточки?

— Возможно. — Сет пожал плечами. — Возможно, они никуда не приведут. Сами знаете, как бывает.

— Можете мне не рассказывать. — Бёртон направился было к выходу, но остановился и обернулся. — Послушайте, в качестве компенсации: если вам в ходе расследования потребуется обойти какие-либо ограничения, получить доступ к базам данных и тому подобное, дайте мне знать, и ваша просьба получит гриф «срочно». Вот номер моего телефона.

Фрэнк взял предложенную карточку.

— Большое спасибо, Билл.

Через два часа Сет Фрэнк снял трубку — и ничего не услышал. Ни гудков, ни сигнала с линии. Он обратился в телефонную компанию.

Час спустя Сет Фрэнк снова снял трубку — и услышал длинный гудок. Линию починили. Распределительный щиток постоянно заперт на ключ. Но даже если кто-либо заглянул бы внутрь, сплетение проводов и прочее оборудование показались бы несведущему человеку китайской грамотой. Впрочем, обыкновенно полиция не опасается прослушки своих линий.

Теперь Билл Бёртон имел доступ к телефону Сета Фрэнка, о чем следователь даже не подозревал.

Глава 15

— Алан, я считаю, что это большая ошибка. На мой взгляд, нам следует оставаться в стороне, а не пытаться взять расследование в свои руки. — Рассел стояла в Овальном кабинете рядом со столом президента.

Ричмонд изучал какой-то недавний закон, посвященный здравоохранению; самое настоящее болото, если не выразиться сильнее, — и он не собирался тратить на это свой политический капитал в преддверии выборов.

— Глория, занимайся своим делом, хорошо?

Голова у Ричмонда была занята другим; хотя все опросы общественного мнения показывали его преимущество, он полагал, что разрыв должен быть еще больше. Его предполагаемый соперник — Генри Джекобс, невзрачный, невысокого роста, к тому же неважный оратор. Единственное его преимущество в том, что он больше тридцати лет усердно трудился в интересах бедных и обездоленных. Следовательно, с точки зрения средств массовой информации Джекобс — ходячая катастрофа. В эпоху кратких звучных высказываний и удачных фотографий, многократно тиражируемых прессой, просто необходимо иметь привлекательную внешность и хорошо подвешенный язык. Джекобс не был даже самым сильным кандидатом от конкурирующей партии, однако двум лидерам пришлось досрочно выбыть из гонки, погрязнув во всевозможных скандалах, сексуальных и прочих. Посему Ричмонд недоумевал, почему тридцать два процента его перевеса не превращаются в пятьдесят.

Наконец он поднял взгляд на главу своей администрации.

— Послушай, я обещал Салливану, что буду в курсе. Эти слова я произнес перед общенациональной аудиторией, черт побери, что по результатам опросов дало мне дополнительно двенадцать процентов, чем не может похвастаться твоя якобы отлаженная предвыборная команда. Мне что, нужно развязать войну, чтобы повысить свой рейтинг?

— Алан, выборы у нас в кармане, мы оба прекрасно это понимаем. Но нам нужно следить за тем, чтобы не проиграть на другом фронте. Мы должны соблюдать предельную осторожность. Этот человек по-прежнему где-то рядом. А что, если его схватят?

Теряя терпение, Ричмонд встал.

— Да забудь же его, наконец! Задумайся хоть на минуту: то обстоятельство, что я лично слежу за ходом расследования, заставляет не верить любым заявлениям этого типа. Если б я публично не объявил о своих интересах, какой-нибудь пронырливый журналист навострил бы уши, услышав, что президент якобы причастен к смерти Кристины Салливан. Но теперь, после того как я сказал всей стране, что взбешен и полон решимости добиться того, чтобы преступник попал в руки правосудия, если этот тип и обвинит меня в чем-то, все решат, что он просто сумасшедший, увидевший меня по телевизору.

Рассел опустилась в кресло. Проблема заключалась в том, что Ричмонд не знал всех фактов. Если б ему было известно про нож для конвертов, предпринял бы он те же самые шаги? Если б ему было известно про записку и фотографию, пришедшие Рассел по почте?.. Она утаила от своего босса критически важную информацию, способную уничтожить их обоих, полностью и абсолютно.

Возвращаясь к себе в кабинет, Глория Рассел не заметила Билла Бёртона, наблюдавшего за ней из глубины коридора. Выражение лица агента Секретной службы не имело ничего общего с симпатией.

Глупая стерва! Со своего места Бёртон запросто смог бы всадить ей в затылок три пули. Без проблем. Разговор с Коллином полностью прояснил картину. Если б в ту ночь они вызвали полицию, были бы неприятности, но только не у них с Коллином. Все шишки достались бы президенту и его прихвостню в юбке. Но эта сучка его обманула. И вот сейчас он едва держится за все то, ради чего работал, обливался по́том, лез под пули.

Бёртон понимал гораздо лучше главы президентской администрации, с чем они столкнулись. И именно благодаря этому пониманию он принял решение. Оно далось ему непросто, но иначе он поступить не мог. Вот почему Бёртон навестил Сета Фрэнка. Вот почему он организовал прослушивание телефона следователя. Агент сознавал, что ему приходится действовать с дальним прицелом, однако теперь уже никто не мог дать никаких гарантий. Нужно было просто играть с теми картами, которые тебе сдали, и надеяться на то, что госпожа Удача рано или поздно улыбнется.

Бёртона трясло от ярости при мысли о том, в какое положение его поставила эта женщина. О том, какое решение он принял из-за ее глупости. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься следом за Рассел и не свернуть ей шею. Но он дал себе слово: как бы ни развивались события, он позаботится о том, чтобы этой женщине пришлось страдать. Он вырвет ее из безмятежной оболочки блестящей карьеры и швырнет прямиком в дерьмо реальности — насладившись этим сполна.

Взглянув в зеркало, Глория Рассел поправила прическу и губную помаду. Она понимала, что ведет себя подобно влюбившейся школьнице, но в Тиме Коллине было что-то наивное и в то же время мужественное, что потихоньку начинало отвлекать ее внимание от работы, чего никогда прежде не случалось. Однако это исторический факт: практически все, кто обладал большой властью, имели связи на стороне. Отнюдь не ярая феминистка, Рассел не видела ничего плохого в том, чтобы подражать своим коллегам-мужчинам. Она расценивала это лишь как еще одно дополнительное преимущество своего положения.

Скинув платье, Глория надела свою самую прозрачную ночную рубашку, мысленно напоминая себе, с какой целью совращает мужчину гораздо моложе ее. Он нужен ей по двум причинам. Во-первых, ему известно про ее ляп с ножом для конвертов, а ей нужно быть абсолютно уверенной в том, что он будет об этом молчать; и, во-вторых, ей нужна его помощь в возвращении улики. Причины неотразимые, рациональные, однако в эту ночь, как и во все предшествующие ночи, они отступали в самые дальние уголки ее сознания.

В настоящий момент Глории Рассел казалось, что она до конца дней своих могла бы трахаться с Тимом Коллином каждую ночь, и ей так и не надоело бы то чувство, которое при каждой встрече разливалось по всему ее телу. Мозг мог выдать тысячу резонных причин остановиться, однако тело в кои-то веки его не слушало.

Стук в дверь раздался раньше обычного. Закончив укладывать волосы, Рассел снова быстро проверила макияж, после чего сунула ноги в туфли на шпильках и неуклюже заковыляла по коридору. Она открыла входную дверь — и ей показалось, будто ей в грудь вонзили длинный тесак.

— Черт побери, что вы здесь делаете?

Бёртон подпер ногой полуоткрытую дверь, положив на нее свою здоровенную руку.

— Нам нужно поговорить.

Рассел помимо воли заглянула ему за спину, ища мужчину, с которым собиралась сейчас заняться любовью.

От Бёртона не укрылся ее взгляд.

— Сожалею, но влюбленный мальчик сегодня не придет.

Глория попыталась было захлопнуть дверь, но не смогла сдвинуть весящего двести сорок фунтов Бёртона ни на дюйм. С выводящей из себя легкостью он распахнул дверь до конца и, пройдя внутрь, захлопнул ее за собой.

Агент остановился в прихожей, глядя на главу президентской администрации, а та теперь лихорадочно пыталась понять, что он здесь делает, в то же самое время стараясь прикрыть кое-какие части своей анатомии. Она не преуспела ни в первом, ни во втором.

— Бёртон, убирайтесь отсюда! Как вы смеете врываться в мой дом? Мое терпение на пределе!

Бёртон прошел мимо нее в гостиную, едва прикоснувшись к ней.

— Мы будем говорить или здесь, или в другом месте. Решать вам.

Рассел прошла в гостиную следом за ним.

— Черт возьми, о чем это вы? Я же сказала: убирайтесь отсюда! Вы забыли свое место в служебной иерархии, да?

Бёртон повернулся к ней лицом.

— Вы всегда открываете входную дверь в такой одежде?

Теперь ему был понятен интерес Коллина. Прозрачная ночная рубашка показывала пышные формы главы администрации. Кто бы мог подумать… Возможно, Бёртон ощутил бы половое влечение, даже несмотря на то, что прожил двадцать четыре года с одной женщиной и следствием этого брака явились четверо детей; вот только стоящая перед ним полураздетая женщина вызывала у него абсолютное отвращение.

— Убирайтесь к черту! Убирайтесь к черту, Бёртон!

— Вероятно, в конечном счете там мы все и окажемся, так что предлагаю вам надеть что-нибудь приличное, мы поговорим, а потом я уйду. Но до тех пор я и шага отсюда не сделаю.

— Вы хоть понимаете, что делаете? Я вас раздавлю!

— Правильно!

Достав из кармана пиджака фотографии, Бёртон швырнул их на стол. Глория хотела было не обращать на них внимания, но в конце концов взяла. Для того, чтобы устоять на затрясшихся ногах, ей пришлось опереться о стол.

— Из вас с Коллином получилась хорошая парочка. Честное слово. Вряд ли пресса пройдет мимо этого. Такую сенсацию можно будет растянуть на целую неделю. Как вы думаете? Глава президентской администрации теряет голову, трахаясь с молодым агентом Секретной службы. Можно будет назвать этот материал так: «Отголоски полового акта разнеслись по всему миру». Отличный заголовок, вы не находите?

Рассел отвесила ему пощечину с такой силой, с какой еще никого никогда не била. По руке огнем разлилась боль. Но с таким же успехом можно было ударять деревянный чурбан. Перехватив руку, Бёртон заломил ее так, что Рассел вскрикнула.

— Послушайте, дорогая моя, я знаю все, что происходит, мать вашу так. Все. Нож для конвертов. Кто его забрал. Что гораздо важнее, как он его забрал. И вот теперь эта корреспонденция от нашего вороватого наблюдателя. Так что как ни крути, налицо серьезная проблема, а если учесть, сколько дров вы наломали с самого начала, думаю, пришло время сменить командира. А теперь снимайте с себя этот наряд проститутки и возвращайтесь сюда. Если хотите спасти свою сексуально озабоченную задницу, будете делать все именно так, как я скажу. Это понятно? Потому что в противном случае я предлагаю отправиться и поболтать с президентом. Все зависит от вас, глава администрации! — Последние слова Бёртон буквально выплюнул, красноречиво выражая тем самым свое бесконечное презрение.

Медленно выпустив руку Рассел, он по-прежнему нависал над ней подобно горе. Его огромная туша словно лишила ее способности рассуждать. Рассел осторожно потерла руку и чуть ли не робко посмотрела на Бёртона, постепенно начиная осознавать безысходность ситуации.

Она поспешила в туалет, где ее вырвало. Похоже, в последнее время это происходило с ней все чаще. Открыв холодную воду, Глория подставила под струю лицо, и это наконец помогло справиться с приступами тошноты. Посидев на краю ванны, Рассел медленно побрела в спальню.

Не обращая внимания на головокружение, она переоделась в длинные штаны и толстый свитер и бросила ночную рубашку на кровать, стыдясь даже смотреть на нее; ее мечты о ночи наслаждения разбились вдребезги с ужасающей стремительностью. Красные туфли на шпильках она сменила на коричневые лодочки без каблука.

Похлопав себя по щекам, Рассел ощутила прилив крови. У нее было такое же чувство, как если б отец застал ее с парнем, запустившим руку ей под платье. На самом деле в ее жизни действительно случилось такое событие, вероятно, повлиявшее на то, что она полностью сосредоточилась на своей карьере в ущерб всему остальному, — так ей тогда было стыдно. Обозвав шлюхой, отец так отлупил ее, что она целую неделю не появлялась в школе. Всю свою последующую жизнь Рассел истово молилась о том, чтобы ей больше никогда не пришлось пережить подобный стыд. И до этого дня Господь отвечал на ее молитвы.

Глория сделала над собой усилие, чтобы дышать ровно. Вернувшись в гостиную, она обратила внимание на то, что Бёртон снял пиджак и поставил на стол кофейник. Ее взгляд задержался на массивной кобуре и ее смертоносном содержимом.

— Сливки и сахар, правильно?

Она заставила себя посмотреть ему в лицо.

— Да.

Бёртон налил кофе, и Глория уселась напротив него.

— Что вам рассказал Ти… Коллин? — Оторвавшись от чашки, она подняла взгляд.

— О ваших отношениях? На самом деле ничего. Он не из тех, кто будет об этом распространяться. По-моему, он здорово в вас втюрился. Вы отымели его голову и сердце. Очень мило.

— Вы ничего не понимаете! — Рассел едва не взорвалась в кресле.

— Я все понимаю. — Бёртон сохранял спокойствие, что просто бесило ее. — Мы где-то в дюйме от края обрыва, и я даже не вижу дно, куда нам с вами предстоит падать. Честное слово, мне насрать на то, с кем вы спите. Я здесь не за этим.

Откинувшись назад, Рассел заставила себя отпить глоток кофе. Ее желудок потихоньку начинал приходить в себя.

Подавшись вперед, агент как можно мягче взял ее за руку.

— Послушайте, мисс Рассел, я не собираюсь кормить вас всякой чушью, будто я здесь потому, что самого высокого мнения о вас и хочу вытащить вас из этой передряги, и вы тоже не будете притворяться, будто любите меня. Но, как я все вижу, нравится вам это или нет, нам надо быть заодно. Единственный для нас выход в том, чтобы работать одной командой. Вот что я предлагаю.

Откинувшись назад, он следил за ней.

Отставив кофе, Рассел промокнула губы салфеткой.

— Хорошо.

Бёртон тотчас же подался вперед.

— Просто напоминаю, что на ноже по-прежнему отпечатки пальцев президента и Кристины Салливан. И их кровь. Правильно?

— Да.

— Любой прокурор будет слюнки пускать, когда заполучит нож в свои руки. Нам нужно его вернуть.

— Мы его выкупим. Этот тип хочет его продать. В следующем письме он назовет сумму.

Тут Бёртон поразил ее во второй раз. Он бросил на стол конверт.

— Мы имеем дело с искушенным типом, но когда-нибудь ему придется назвать нам условия передачи денег.

Схватив письмо, Рассел жадно прочитала его. Оно было написано печатными буквами, как и первое. Послание было кратким:

— У этого типа своеобразный стиль письма, не так ли? Сжатый, но свою мысль он излагает доходчиво. — Бёртон налил еще кофе. Затем кинул на стол еще одну фотографию того, что Глории так отчаянно хотелось заполучить назад.

— Определенно, мисс Рассел, ему нравится вас дразнить.

— По крайней мере, судя по всему, он готов пойти на сделку.

— Речь идет об очень больших деньгах. Вы к этому готовы?

— Предоставьте мне беспокоиться об этом, Бёртон. С деньгами никаких проблем не возникнет. — Самоуверенность постепенно возвращалась к ней.

— Возможно, — согласился агент. — Кстати, какого черта вы не позволили Коллину вытереть эту штуковину?

— Я не обязана отвечать на этот вопрос.

— Да, не обязана, мадам президент.

Рассел и Бёртон дружно улыбнулись. Быть может, она ошиблась. Бёртон та еще заноза, но он хитрый и осторожный. Только теперь до нее дошло, что эти качества нужны ей гораздо больше галантной наивности Коллина, даже вкупе с его свежим, упругим телом.

— В этой загадке есть еще один момент, мисс Рассел.

— И какой же?

— Когда придет время убить этого типа, вы не станете щепетильничать?

Рассел поперхнулась кофе, и Бёртону пришлось буквально хлопать ее по спине, пока она не смогла снова дышать нормально.

— Думаю, это и есть ваш ответ.

— Черт возьми, Бёртон, о чем вы говорите — убить его?

— Вы до сих пор так и не поняли, что происходит? Я так и думал, что вы — блистательный одиночка-мыслитель. Похоже, башни из слоновой кости теперь не такие, какими были прежде. А может быть, вам просто не помешает маленькая доза здравого смысла… Позвольте объяснить вам все на пальцах. Этот тип стал свидетелем того, как президент пытался убить Кристину Салливан, как та пыталась отплатить ему тем же и как мы с Коллином выполнили свою работу и вывели ее из игры до того, как президента нанизали на вертел, подобно куску говядины. Свидетелем! Запомните это слово. И до того, как я узнал о маленькой улике, которую вы оставили, я считал, что наше положение хреновое. Этот тип каким-нибудь способом выдает свою историю в прессу, и дальше все разрастается, словно снежный ком. Некоторые вещи мы просто не сможем объяснить, так?.. Но ничего не происходит, и я начинаю думать, что всем нам, может быть, очень повезло и этот тип боится заговорить. Но теперь я узнаю́ о шантаже и задаюсь вопросом, что все это означает. — Бёртон вопросительно посмотрел на Рассел.

— Это означает, что он хочет получить деньги в обмен на нож, — ответила та. — Это его выигрышный лотерейный билет. Что еще это может означать, Бёртон?

Агент покачал головой.

— Нет, это означает, что он издевается над нами. Играет в логические игры. Это означает, что мы имеем дело со свидетелем, который потихоньку набирается смелости, набирается дерзости. В довершение ко всему, только настоящий профессионал мог вскрыть гнездышко Салливанов. Так что этот тип не из тех, кого легко запугать.

— И что с того? Разве, если получим обратно нож, мы не будем свободны идти на все четыре стороны? — Рассел начинала смутно понимать, к чему клонит Бёртон, и все-таки будущее оставалось туманным.

— Только если он не оставит фотографии ножа, которые со дня на день могут оказаться на первой полосе «Вашингтон пост». Увеличенная фотография отпечатка ладони президента на ноже из спальни Кристины Салливан на первой странице… Вероятно, это даст пищу для целой серии интересных статей. Достаточно оснований для того, чтобы газетчики начали копаться. Малейший намек на причастность президента к убийству Салливан — и все будет кончено. Конечно, мы будем утверждать, что этот тип сумасшедший, что фотография является мастерской подделкой, и, возможно, в конечном счете нам удастся опровергнуть обвинения в наш адрес. Но фотография, попавшая в «Пост», беспокоит меня гораздо меньше нашей второй проблемы.

— Какой же? — Рассел подалась вперед; голос ее прозвучал тихо, хрипло. Постепенно наступало жуткое прозрение.

— Похоже, вы забыли, что этот тип видел все, что мы делали в ту ночь. Абсолютно все. То, во что мы были одеты. Кого как зовут. Как мы вычистили эту комнату, над чем, полагаю, до сих пор ломает голову полиция. Он сможет рассказать, как мы приехали и как уехали. Сможет попросить поискать у президента на руке следы ножевого ранения. Он сможет рассказать, как мы выковыряли пулю из стены и где мы стояли, когда стреляли. Он сможет рассказать все, о чем его спросят. И тогда сперва следователи решат, что ему так хорошо известно место преступления, поскольку именно он и нажимал на спусковой крючок. Но затем они поймут, что это дело рук не одиночки. Они задумаются, откуда этому типу известно все остальное. То, что он не мог придумать, но что можно легко проверить. Следователи задумаются обо всех мелочах, которые пока не поддаются разгадке, но этот тип сможет их объяснить.

Встав, Рассел подошла к бару и налила себе виски. Затем налила и Бёртону — и задумалась над тем, что сказал агент. Этот тип действительно все видел. В том числе и то, как она занималась сексом с бесчувственным президентом. Переполненная отчаянием, Глория прогнала прочь эту мысль.

— Зачем ему появляться после того, как он получит деньги?

— Кто сказал, что он должен появиться? Помните, вы сами сказали в ту ночь: он может сделать все удаленно. Получить деньги, посмеяться над нами и свалить всю администрацию. Проклятье, он может все записать и отправить по факсу в полицию. Там обязаны будут расследовать его заявление, и кто может сказать, что они найдут? Если в спальне обнаружат хоть какие-нибудь улики, волосы, слюну, сперму, останется только найти тело, чтобы привязать их к нему. До того у полиции не было никаких оснований смотреть в нашу сторону, но теперь — как знать, черт возьми… Если будет установлено совпадение с ДНК Ричарда, мы — покойники. Трупы… Но что, если этот тип так и не даст о себе знать по своей воле? Следователь, ведущий это дело, парень толковый. И нутро подсказывает мне, что, если дать ему время, он разыщет этого ублюдка. А человек, которому светит пожизненное, а то и высшая мера, запоет соловьем, уж поверьте мне. Мне уже не раз приходилось видеть подобное.

Внезапно Рассел ощутила холодный озноб. Бёртон говорил абсолютную правду. У президента все получилось так убедительно… Но о подобном развитии событий никто не подумал.

— К тому же не знаю, как вы, но лично я не собираюсь до конца жизни постоянно озираться через плечо, ожидая, когда грянет гром.

— Но как мы найдем этого человека?

Бёртона позабавило, как легко согласилась с его планами глава президентской администрации. Судя по всему, человеческая жизнь ничего не стоила для этой женщины, когда возникала угроза ее личному благополучию. Впрочем, иного Бёртон и не ожидал.

— До того как узнал о письмах, я полагал, что у нас нет никаких шансов. Но когда речь заходит о шантаже, в какой-то момент должна произойти передача денег. И в этот момент наш герой станет уязвимым.

— Но он может просто потребовать перевести деньги ему на счет. Если то, что вы говорите, правда, этот тип слишком хитер, чтобы договариваться о сумке с деньгами, оставленной в мусорном баке. А о том, где находится нож, мы узнаем только тогда, когда нашего свидетеля и след простынет.

— Возможно, но может быть, и нет. Предоставьте это мне. Вам же нужно будет какое-то время потаскать его на леске. Если он захочет совершить сделку за два дня, растяните ее до четырех. Добавьте в свои ответы что-нибудь личное. Оставляю это на вас, профессор. Но вы должны выиграть время.

Бёртон встал. Рассел схватила его за руку.

— Что вы намереваетесь делать?

— Чем меньше вы об этом знаете, тем лучше. Но вы должны понять, что если это дело вскроется, свалимся мы все, включая президента. Если хотите знать мое мнение, вы оба этого заслуживаете.

— А вы предпочитаете не подслащивать пилюлю, так?

— Никогда не видел в этом смысла. — Бёртон надел пальто. — Кстати, вам известно, что Ричмонд здорово избил Кристину Салливан? Судя по протоколу вскрытия, он пытался скрутить ее шею, словно спагетти.

— Да я уж поняла… Почему это так важно?

— У вас ведь нет детей, да?

Рассел молча покачала головой.

— А у меня четверо. Две дочери, немногим младше Кристины Салливан. Как отцу мне приходится думать о подобных вещах. Какой-нибудь козел вот так же вознамерится поиздеваться над близкими мне людьми… Я просто хочу, чтобы вы понимали, что за человек наш босс. То есть если он вдруг станет чересчур игривым, сначала хорошенько подумайте.

И Бёртон оставил ее сидящей в гостиной, оплакивающей свою разбитую жизнь.

Сев в машину, агент задержался, чтобы закурить. Последние несколько дней он перебирал предыдущие двадцать лет своей жизни. Цена того, чтобы сохранить эти годы, взметнулась в стратосферу. Сто́ит ли оно того? Готов ли он заплатить такую цену? Можно обратиться в полицию и рассказать всю правду. Разумеется, его карьера будет кончена. Ему предъявят обвинения в попытке помешать следствию и сговоре с целью убийства; быть может, добавят какой-нибудь вздор вроде убийства Кристины Салливан и прочую мелочь. Даже если он будет сотрудничать со следствием, все это обернется серьезным сроком за решеткой. Но он отсидит свой срок. Переживет скандал. Вынесет весь тот поток дерьма, который напишут в газетах. Он останется в истории как преступник. Неразрывно связанный с насквозь коррумпированной администрацией Ричмонда. Но если дело дойдет до этого, он все вынесет. Однако твердый, как камень, Билл Бёртон сознавал, что не сможет вынести взгляда своих детей. В их глазах больше никогда не будет гордости и любви. И той абсолютной, безоговорочной веры в отца, этого здоровенного мужика, бесспорно, лучшего человека на свете. И это было уже слишком — даже для него.

Вот какие мысли кружились у Бёртона в голове после разговора с Коллином. В глубине души он сожалел о том, что поговорил со своим младшим товарищем. Что узнал о попытке шантажа. Потому что у него появился выбор. И он его сделал. Бёртон не гордился своим выбором. Если все пройдет так, как он задумал, он сделает все возможное, чтобы начисто забыть случившееся. А если не пройдет? Что ж, значит, все окончится катастрофой. Если упадет он, упадут и все остальные.

Это понимание породило еще одну мысль. Протянув руку, Бёртон открыл бардачок, достал диктофон и горсть кассет и, сделав глубокую затяжку, оглянулся на дом.

Затем, включив передачу, он тронулся. Проезжая мимо дома Глории Рассел, агент подумал, что свет там будет гореть еще долго.

Глава 16

Лора Саймон уже потеряла надежду найти их. Фургон снаружи и внутри был досконально обработан порошком для снятия отпечатков пальцев. Было даже доставлено специальное лазерное оборудование из управления полиции штата в Ричмонде, но всякий раз выяснялось, что обнаруженные следы принадлежат кому-то другому. Тому, кто уже был известен. Отпечатки пальцев Петтиса Саймон уже знала наизусть. Ему не посчастливилось обладать всеми дугами папиллярного рисунка, что является большой редкостью, а также крошечным шрамом на большом пальце, из-за которого несколько лет назад его задерживали по обвинению в вооруженном ограблении. Преступники со шрамами на пальцах — лучшие друзья дактилоскопистов.

Один раз проявились отпечатки Будизински: тот случайно вляпался пальцем в растворитель, после чего ухватился за лист фанеры, лежащий в кузове. Отпечаток получился таким четким, словно Саймон сама сняла его для картотеки.

Одним словом, у нее имелись пятьдесят три отпечатка, но ни от одного не было никакого толка. Сидя в кузове фургона, криминалист угрюмо обвела взглядом вокруг. Она уже прошлась по всем местам, где только могли быть отпечатки пальцев. Заглянула во все закутки и щели портативным лазером, и у нее иссякли мысли, где еще можно было бы искать.

В двадцатый раз Саймон перебрала движения тех, кто разгружал фургон, управлял им — зеркало заднего обозрения было идеальным местом для отпечатков пальцев, — перемещал оборудование, поднимал канистры с растворителем, таскал шланги, открывал и закрывал двери. Ее задача усложнялась тем, что со временем отпечатки исчезают — это зависит от поверхности, на которой они были, и условий окружающей среды. Влага и тепло сохраняют отпечатки лучше всего, сухость и холод — хуже всего.

Открыв бардачок, Саймон снова прошлась по содержимому. Каждый предмет был уже помещен в опись и обработан порошком. Лора лениво пролистала журнал технического обслуживания фургона. Багровые пятна на бумаге напомнили ей о том, что подходит к концу запас нингидрина. Страницы были порядком замусолены, несмотря на то что за свои три года службы фургон практически не ломался. Судя по всему, в компании свято верили в необходимость регулярной проверки техники. Все записи были подробными, с датами и подписями механиков, проводивших работы. В компании имелась собственная ремонтная мастерская.

Саймон просматривала страницы, и ее внимание привлекла одна запись. Все остальные были подписаны или Дж. Генри, или Х. Томасом, механиками, работающими в «Чистке ковров». Под этой же стояли инициалы «Дж. П.». Джером Петтис. В записи указывалось, что в двигателе понизился уровень масла и было долито две кварты. Ничего интересного, кроме даты: тот самый день, когда бригада выезжала в дом к Салливанам.

С учащенным дыханием Саймон скрестила пальцы и вылезла из фургона. Подняв капот, она осмотрела двигатель, подсвечивая фонариком, и меньше чем через минуту нашла его. Маслянистый отпечаток пальца смотрел на нее со стенки бачка с жидкостью для омывания лобового стекла. Именно о него опирался бы человек, откручивающий крышку горловины масляного радиатора. С первого же взгляда Саймон определила, что этот отпечаток не принадлежит Петтису. И не двум механикам. Она схватила карточку с отпечатками Будизински. Лора была уверена на девяносто пять процентов, что это не его отпечаток, — и оказалась права. Тщательно обработав отпечаток порошком, она сняла его и занесла в картотеку. В кабинет Фрэнка Лора буквально вбежала. Тот уже надел шляпу и пальто, но при виде запыхавшегося криминалиста тотчас же снял их.

— Ты издеваешься надо мной, Лора?

— Не хочешь узнать у Петтиса, не помнит ли он, кто в тот день доливал масло в двигатель?

Фрэнк позвонил в «Чистку ковров», но Петтис уже ушел с работы. Звонки ему домой остались без ответа.

Саймон посмотрела на карточку с отпечатком пальца так, словно это было самое ценное сокровище на свете.

— Успокойся. Я прогоню его по нашим базам. Если понадобится, буду работать всю ночь. Можно обратиться к соседям из Фэрфакса, чтобы они запросили АСИОП; наш терминал до сих пор не работает.

Она имела в виду Автоматизированную систему идентификации отпечатков пальцев в Ричмонде, которая сравнивала отпечатки, обнаруженные на месте преступления, с компьютеризованной базой данных.

Фрэнк задумался.

— Кажется, я могу предложить кое-что получше.

— Что именно?

Достав из кармана карточку, Сет снял трубку и набрал номер.

— Агента Билла Бёртона, пожалуйста, — произнес он.

Бёртон заехал за Фрэнком, и они вдвоем отправились в центральное управление ФБР, находящееся в здании имени Гувера на Пенсильвания-авеню. Многим туристам знакомо это громоздкое и довольно неказистое здание, одна из обязательных достопримечательностей Вашингтона. Здесь также находится Национальный информационный центр криминалистики, компьютеризованная информационная система в рамках Бюро, объединяющая четырнадцать баз данных и две подсистемы, в которых хранится самое большое в мире собрание сведений о преступниках. Система автоматической идентификации центра является лучшим другом следователя. В базе собраны десятки миллионов отпечатков пальцев преступников, что многократно повышало шансы Фрэнка на успех.

Передав карточку с отпечатком техникам ФБР — получившим четкое указание выполнить это задание с максимальной скоростью, — Бёртон и Фрэнк остались в приемной, возбужденно потягивая кофе.

— На это потребуется какое-то время, Сет. Компьютер выкинет несколько потенциальных вариантов. Техникам все равно придется проводить идентификацию вручную. Я останусь здесь и дам тебе знать, как только будет готов результат.

Фрэнк взглянул на часы. Через сорок минут у его младшей в школе спектакль. И хотя у девочки в нем всего лишь роль овоща, в настоящий момент для нее это самое главное на свете.

— Точно?

— Оставь мне номер, по которому я смогу с тобой связаться.

Черкнув номер на листке, Сет поспешил к выходу. Возможно, этот отпечаток ничего не даст: сотрудник заправки или еще кто-нибудь… Но что-то подсказывало Фрэнку, что это будет прорыв. Холодный след обыкновенно остается таким же холодным, как и жертва, лежащая в шести футах под землей — самых длинных шести футах, какие придется когда-либо преодолеть всем нам. Однако этот холодный след внезапно раскалился докрасна; оставалось выяснить, не погаснет ли он снова. Но пока что Фрэнк намеревался насладиться его теплом. Он улыбнулся, и не только от мысли о том, как его шестилетняя дочурка будет бегать по сцене в наряде огурца.

Проводив его взглядом, Бёртон усмехнулся по совершенно другой причине. При обработке отпечатков пальцев через АСИОП техники ФБР использовали очень точные и надежные методы. Вероятность правильного результата больше девяноста процентов: это означало, что система выдаст не больше двух вариантов, а, скорее всего, один-единственный. Кроме того, Бёртон запросил для этого поиска наивысший приоритет. Все это должно было позволить ему выиграть драгоценное время.

Через какое-то время Бёртон смотрел на совершенно незнакомое ему имя.

ЛЮТЕР АЛЬБЕРТ УИТНИ.

Родился 5 августа 1929 года. Также был приведен номер карточки системы социального страхования; первые три цифры «179» говорили о том, что выдан он был в Пенсильвании. В описании внешности указывалось, что Уитни пяти футов восьми дюймов роста, весит сто шестьдесят фунтов и имеет на левом предплечье шрам длиной два дюйма. Это соответствовало тому, что рассказал о Роджерсе Петтис.

Воспользовавшись единой федеральной базой данных, Бёртон получил хорошее представление о прошлом этого человека. В прошлом три судимости за грабеж. В трех разных штатах. Уитни долго был за решеткой и в последний раз вышел на свободу в середине семидесятых. С тех пор больше ничего. По крайней мере, ничего такого, о чем было бы известно правоохранительным органам. Но Бёртону уже приходилось встречать подобных людей. Целеустремленные, они достигают все большего совершенства в избранном ремесле. Бёртон готов был поспорить, что Уитни — один из них.

Одна заковырка: последним известным местом его жительства значился Нью-Йорк, и с тех пор прошло уже почти двадцать лет.

Решив двинуться по пути наименьшего сопротивления, Бёртон зашел в телефонную будку и схватил телефонный справочник. Сначала он проверил округ Колумбия: на удивление пусто. Затем Вирджиния. Там значились три Лютера Уитни. Следующий звонок Бёртон сделал в полицию штата Вирджиния, где у него имелись давнишние связи. Знакомый через компьютер запросил отдел транспортных средств. Двоим из Лютеров Уитни было двадцать три года и восемьдесят пять лет соответственно. Однако Лютер Уитни, проживающий в Арлингтоне по Восточной Вашингтон-авеню, дом 1645, родился 5 августа 1929 года, и номер его карточки системы социального страхования, которая в Вирджинии используется также как номер водительского удостоверения, подтвердил, что это тот самый человек. Но был ли он Роджерсом? Существовал только один способ проверить это.

Бёртон достал записную книжку. Фрэнк любезно позволил ему ознакомиться с материалами дела. После трех гудков Джером Петтис ответил на звонок. Туманно представившись помощником Фрэнка, Бёртон задал свой вопрос. Последовали пять долгих секунд, в течение которых агент старался сохранить целой свою нервную систему, слушая дыхание человека на другом конце линии. Как оказалось, ответ стоил краткого ожидания.

— Черт побери, точно! Движок чуть не заклинило. Кто-то не до конца закрутил крышку масляного радиатора. Доливать пришлось Роджерсу, поскольку он сидел на канистре с маслом, которую мы возим сзади.

Поблагодарив его, Бёртон положил трубку и взглянул на часы. У него еще оставалось время до того, как нужно будет позвонить Фрэнку. Несмотря на растущее число улик, Билл еще не был до конца уверен в том, что именно Уитни сидел в хранилище, однако нутро подсказывало ему, что он — тот, кто ему нужен. И хотя нечего было и думать о том, чтобы после убийства Лютер Уитни оказался где-либо поблизости от своего дома, Бёртон хотел лучше прочувствовать этого человека и, если повезет, получить какую-нибудь наводку на то, куда он скрылся. А для этого лучше всего было наведаться туда, где он живет. Раньше полиции. Бёртон быстро направился к своей машине.

Погода снова стала сырой и холодной: мать-Природа играла с самым могущественным городом на земле. Щетки непрестанно двигались туда и обратно по лобовому стеклу. Кейт не могла точно сказать, зачем находится здесь. За все эти годы она приезжала сюда ровно один раз. И даже тогда осталась в машине, а Джек отправился к Лютеру. Чтобы сообщить ему о том, что его, Лютера, единственная дочь выходит за него, Джека, замуж. Джек настоял на этом несмотря на ее заверения в том, что отцу все равно. Судя по всему, Лютеру было не все равно. Он вышел на крыльцо и улыбнулся ей. При этом все его тело как-то неловко дернулось ей навстречу, выдавая то, что он хочет подойти к дочери, но не решается; хочет ее поздравить, но не знает, как, учитывая своеобразные обстоятельства. Пожав Джеку руку, Лютер похлопал его по спине, после чего оглянулся на дочь, словно ища у нее одобрения.

Тогда Кейт решительно отвернулась в сторону и скрестила руки на груди, дожидаясь, когда Джек сядет в машину и они уедут. Когда они разворачивались, она мельком увидела в зеркале заднего вида отражение невысокой фигуры. Отец показался ей гораздо ниже ростом, чем она помнила, буквально крошечным. В ее сознании он навсегда останется огромной глыбой, заполняющей пространство, подавляющей своей массой, олицетворяющей все то, чего она боялась и что ненавидела в этом мире. По-видимому, на самом деле этого образа никогда не существовало, однако Кейт отказывалась это признать. И хотя ей больше не хотелось иметь дело с этим человеком, она не могла оторвать от него взгляд. Больше минуты, пока машина набирала скорость, ее глаза не отрывались от фигуры мужчины, который сначала дал ей жизнь, а затем с жестокой бесповоротностью разрушил жизнь ее и ее матери.

Машина уехала, а Лютер продолжал смотреть ей вслед с выражением грустной обреченности на лице, удивившим Кейт. Но она отмахнулась, посчитав это очередной уловкой отца, направленной на то, чтобы породить в ней сознание вины. Ни в коем случае нельзя приписывать благородные качества любым его поступкам. Он — вор, не ставящий ни в грош закон. Варвар в цивилизованном обществе. В его поступках просто не может быть места искренности. Затем машина завернула за угол, и отец исчез, словно он был на веревке и его резко отдернули…

Кейт свернула на дорожку. В доме царила кромешная темнота. Фары машины Кейт ярко вспыхнули в катафотах другой машины, стоявшей перед ней, ослепив ее. Погасив свет, она сделала глубокий вдох и выдох, успокаивая нервы, и выбралась в холод и сырость.

Прошедший снегопад был слабым, и его скудные белые остатки захрустели под ногами у Кейт, направившейся к входной двери. К ночи температура опустилась ниже точки замерзания. Кейт оперлась рукой о вторую машину, чтобы удержать равновесие. Несмотря на то что она не ожидала застать отца дома, она вымылась и уложила волосы, облачилась в костюм, предназначенный для судебных заседаний, и даже сделала макияж. Кейт преуспела в своем деле, и если судьба сведет их с отцом лицом к лицу, она хотела показать ему, что, несмотря на плохое обращение с его стороны, она не только выжила, но и процветает.

Ключ по-прежнему лежал там же, где и много лет назад, как ей тогда говорил Джек. Кейт всегда поражалась, что отпетый грабитель оставлял свой собственный дом таким незащищенным. Кейт отперла дверь и зашла внутрь, не заметив машины, остановившейся напротив, водитель которой внимательно наблюдал за ней, уже записав номер ее автомобиля.

В доме стоял затхлый запах нежилого места. Кейт иногда мысленно пыталась представить себе, каким он окажется внутри. Она предполагала, что в доме отца царит чистота и порядок, — и не обманулась в своих ожиданиях.

В темноте Кейт села в кресло в гостиной, не догадываясь, что у отца оно любимое, даже не подозревая, что Лютер бессознательно сделал то же самое, зайдя к ней в квартиру.

Фотография стояла на каминной полке; ей было уже лет тридцать. Кейт у матери на руках, спеленатая с головы до ног, под розовым чепчиком видны пряди черных как смоль волос: она родилась с необычайно густой шевелюрой. Отец, спокойный, в шляпе, стоит рядом с матерью и дочерью, своей мускулистой рукой прикасаясь к крошечным растопыренным пальчикам девочки.

Мать Кейт до самой смерти держала ту же самую фотографию на туалетном столике. Кейт выбросила ее в день похорон, проклиная выраженную на ней близость отца и дочери. Она выбросила ее сразу же после того, как в дом пришел отец. Кейт тогда взорвалась в ярости, все больше теряя контроль над собой, поскольку объект ее гнева никак не откликался, не отвечал, стоял, молча принимая шквальный огонь. И чем тише он становился, тем больше распалялась Кейт, пока наконец не набросилась на него, отвесив затрещины обеими руками, но ее оттащили. И только тогда отец надел шляпу, положил на стол принесенные цветы и, с пылающим от пощечин дочери щеками и слезами в глазах, вышел из дома и тихо закрыл за собой дверь.

И тут, сидя в отцовском кресле, Кейт вдруг поняла, что и он в тот день также был охвачен горем. Скорбел о женщине, которую предположительно любил на протяжении многих лет и которая определенно любила его. Почувствовав, как к горлу подкатывается клубок, Кейт поспешила перехватить его, надавив на шею пальцами.

Встав, она обошла дом, осторожно заглядывая во все помещения и возвращаясь назад. По мере того как углублялась во владения отца, она все сильнее нервничала. Дверь в спальню была приоткрыта, и Кейт решила распахнуть ее настежь. Войдя в комнату, она рискнула зажечь свет, и когда ее глаза освоились с переходом от темноты к свету, они остановились на ночном столике. Кейт подошла ближе и наконец села на кровать.

Собрание фотографий, по сути дела, представляло собой небольшое святилище. Здесь была запечатлена вся ее жизнь начиная с младенчества. Каждый день ее отец, засыпая, видел ее. Но гораздо больше потрясли ее поздние фотографии. Выпуски в колледже и университете. Определенно, отца никто туда не приглашал, но они были представлены здесь. На снимках она не позировала, а или шла, или махала кому-то рукой, или просто стояла, не подозревая о присутствии фотографа. Кейт подошла к последней фотографии. Она спускается по ступеням здания суда Александрии. Ее первое дело, она страшно переживала. Мелкое хулиганство, для окружного суда — детская игра, но широкая улыбка на ее лице говорила об абсолютной победе.

Кейт задумалась: ну как она могла не увидеть отца? После чего у нее мелькнула мысль: а может быть, она видела его, но просто не захотела себе признаться?

Первой ее реакцией была ярость. Все эти годы отец шпионил за ней! Это были самые особенные моменты ее жизни — а он бесцеремонно вторгся в них. Осквернил своим нежеланным присутствием.

Вторая реакция была более тонкой. И, почувствовав, как она поднимается у нее в груди, Кейт порывисто вскочила с кровати и собралась бежать из комнаты.

И наткнулась прямо на здоровенного мужчину, стоящего в дверях.

— Еще раз, мэм, примите мои извинения. Я не хотел вас потревожить.

— Потревожить? Да вы меня до смерти напугали! — Кейт села на край кровати, стараясь совладать с собой, унять дрожь, усиленную царящей в доме прохладой. — Простите, но почему Секретная служба интересуется моим отцом?

Она подняла взгляд на Билла Бёртона, и у нее в глазах появилось что-то похожее на страх. По крайней мере тот принял это чувство за страх. Агент наблюдал за ней, когда она находилась в спальне, по малейшим движениям оценивая ее мотивы, ее намерения. Это мастерство выработалось у него за долгие годы, когда он всматривался в бескрайнюю толпу, выискивая в ней одного-двух по-настоящему опасных людей. Его заключение: разошедшиеся по жизни отец и дочь. Наконец она пришла к нему домой. Все начинало складываться воедино, и, быть может, для целей Бёртона это было очень хорошо.

— На самом деле, мисс Уитни, не мы. Но вот полиция округа Миддлтон им точно интересуется.

— Полиция округа Миддлтон?

— Да, мэм. Не сомневаюсь, вы читали про убийство Кристины Салливан…

Бёртон сделал паузу, чтобы проверить реакцию. Она оказалась такой, какую он и ожидал. Абсолютное изумление.

— Вы считаете, что мой отец имеет к этому какое-то отношение?

Это был законный вопрос. К тому же не облаченный в обвинительную форму. Бёртон посчитал это примечательным. Все шло согласно плану, который начал формироваться у него в голове, как только он увидел эту женщину.

— Так считает следователь, ведущий дело. Судя по всему, ваш отец в составе бригады, занимающейся чисткой ковров, под вымышленным именем побывал в доме Салливанов незадолго до убийства.

У Кейт перехватило дыхание. Ее отец чистит ковры? Разумеется, он разведывал дом. Определял слабые места — все как и прежде. Ничего не изменилось. Но убийство?

— Я не верю, что отец убил эту женщину.

— Правильно. Но вы можете поверить в то, что он пытался обокрасть тот дом, не так ли, мисс Уитни? Я хочу сказать, у него это не первый раз, и не второй.

Кейт уставилась на свои руки. Наконец она покачала головой.

— Люди меняются, мэм. Я не знаю, насколько вы в последнее время были близки со своим отцом… — Бёртон отметил, как она при этих словах едва заметно вздрогнула, — но улики весьма убедительно указывают на то, что он имеет к этому делу какое-то отношение. А женщина убита. Вероятно, вы сами добивались обвинительного приговора на основании и меньших улик.

— Откуда вам известно про меня? — Кейт подозрительно посмотрела на него.

— Я вижу женщину, украдкой проникающую в дом человека, которого разыскивает полиция, и поступаю так, как на моем месте поступил бы любой сотрудник правоохранительных органов. Я пробиваю номера вашей машины. Ваша слава бежит впереди вас, мисс Уитни. В полиции штата о вас очень высокого мнения.

— Отца здесь нет. — Кейт обвела взглядом комнату. — И, похоже, уже давно не было.

— Да, мэм, знаю. Вы, случайно, не знаете, где он, а? Отец не пытался с вами связаться?

Кейт подумала про Джека и его ночного гостя.

— Нет.

Ответ прозвучал быстро — слишком быстро, на взгляд Бёртона.

— Мисс Уитни, будет лучше, если он сам придет в полицию. Знаете, среди полицейских есть такие, кто сначала стреляет, а затем задает вопросы… — Он выразительно поднял брови.

— Мистер Бёртон, я не знаю, где отец. Мы с ним… уже давно разошлись.

— Но сейчас вы здесь, и вам известно, где он оставляет запасный ключ.

— Я впервые переступила порог этого дома! — Ее голос поднялся на октаву.

Придирчиво изучив выражение ее лица, Бёртон пришел к выводу, что она говорит правду. К этому заключению его уже подвело то, что Кейт была не знакома с домом, а также то, что они с отцом не общались.

— Вы как-либо можете связаться с отцом?

— Зачем? Мистер Бёртон, честное слово, я не хочу в это ввязываться.

— Ну, боюсь, вы в какой-то степени уже ввязались в это. Так что вам лучше сотрудничать со следствием.

Перекинув через плечо ремень сумочки, Кейт встала.

— Послушайте, агент Бёртон, вы не сможете взять меня на испуг, я уже долго работаю в этой системе. Если полиция хочет потратить время впустую на разговор со мной, я есть в телефонном справочнике. Телефоны правительственных учреждений, прокуратура штата. Всего хорошего.

Она направилась к двери.

— Мисс Уитни!

Кейт стремительно развернулась, готовая к словесной перепалке. Да будь этот тип хоть трижды агент Секретной службы, она не потерпит, чтобы он порол чушь.

— Если ваш отец совершил преступление, он предстанет перед судом присяжных. Если он невиновен, его отпустят на свободу. Вот как работает система. И вам это известно лучше, чем мне.

Кейт собиралась было ответить, но тут ее взгляд упал на фотографии. Ее первый день в суде… Казалось, с тех пор минуло сто лет, и во многих отношениях это действительно было так, хотя Кейт не желала признаться в этом даже себе самой. Эта улыбка, несбыточные мечты, стремление к абсолютному совершенству… Она уже давно опустилась на землю.

Колкое замечание, готовое сорваться с языка, ускользнуло, затерявшись в улыбке привлекательной молодой женщины с фотографии, строящей обширные планы на будущее.

Билл Бёртон проводил взглядом, как Кейт развернулась и ушла. Оглянувшись на фотографии, он снова посмотрел в пустой дверной проем.

Глава 17

— Твою мать, Билл, ты не должен был так поступать! Ты ведь говорил, что не будешь вмешиваться в расследование! Проклятье, мне следует отправить тебя за решетку! И твой босс не станет возражать! — Стукнув кулаком по столу, Сет Фрэнк встал, сверкая взглядом на великана.

Билл Бёртон перестал расхаживать взад и вперед по кабинету. Он предвидел, что ему достанется немало шишек.

— Ты прав, Сет. Но, господи, я столько времени проработал в полиции… Ты был недоступен, поэтому я отправился туда, просто чтобы разведать место, и вижу, как туда украдкой пробирается какая-то юбка. Ты бы сам как поступил?

Фрэнк ничего не ответил.

— Послушай, Сет, можешь надрать мне задницу, но я точно тебе говорю, дружище, эта женщина — наш главный козырь. Через нее мы пригвоздим этого типа.

Напряженное лицо Фрэнка расслабилось, гнев схлынул.

— О чем это ты?

— Эта девчонка — его дочь. Его долбаная дочь! Больше того, его единственный ребенок. Лютер Уитни трижды мотал срок, он рецидивист, похоже, с годами отточивший свое мастерство. Жена в конце концов развелась с ним, так? Не смогла больше терпеть. И вот, когда ее жизнь начинает налаживаться, она умирает от рака груди.

Он помолчал.

Теперь внимание Фрэнка было полностью приковано к нему.

— Продолжай.

— Кейт Уитни опустошена смертью матери. И отцовским предательством, как она это видит. Настолько опустошена, что полностью порывает с отцом. Настолько, что поступает на юрфак, а затем устраивается на работу в прокуратуру штата, где быстро зарабатывает репутацию жесткого обвинителя, особенно в делах, связанных с собственностью: о воровстве, грабеже, разбое. Во всех случаях она требует по максимуму. И, могу добавить, как правило, получает свое.

— Черт возьми, где ты все это разузнал?

— Несколько звонков кому надо. Люди любят рассказывать о чужих несчастьях; это вселяет в них чувство, будто их собственная жизнь чуточку лучше, что на самом деле не так.

— Ну и что нам дают все эти семейные неурядицы?

— Сет, ты только взгляни, какие перед нами открываются возможности. Девчонка ненавидит своего старика. Ненавидит с прописной «Н», да еще подчеркнутой.

— То есть ты хочешь через нее выйти на него? Но если они действительно так серьезно поругались, как это осуществить?

— Вот тут — самое интересное. Судя по всему, ненависть и отчаяние идут исключительно со стороны дочери, а не отца. Он ее любит. Любит больше всего на свете. Он соорудил у себя в спальне целый алтарь в ее честь, черт побери. Я тебе точно говорю, этот тип полностью созрел.

— Если — а насколько я вижу, это еще под очень большим вопросом, — если эта женщина согласится сотрудничать, как она свяжется со своим отцом? Могу тебя заверить, что он не будет торчать у себя дома у телефона в ожидании ее звонка.

— Не будет, но я готов поспорить, что он время от времени проверяет сообщения на автоответчике. Ты бы видел его дом. Очень аккуратный тип, всё на своем месте, вероятно, все счета оплачены наперед… И он не догадывается, что мы сели ему на хвост. По крайней мере, пока что не догадывается. Вероятно, он проверяет свой автоответчик один-два раза в день, на всякий случай.

— Значит, она оставляет отцу сообщение, договаривается о встрече, и мы его хватаем?

Встав, Бёртон вытряхнул из пачки две сигареты и протянул одну Фрэнку. Оба не спеша закурили.

— Лично я думаю, Сет, что так и нужно поступить. Или у тебя есть мысли получше?

— Нам еще нужно убедить ее пойти на это. Судя по твоим словам, пока что она не горит особым желанием.

— Полагаю, тебе нужно поговорить с ней. Без меня. Быть может, я взялся за нее слишком жестко — есть у меня такая склонность…

— Я займусь этим завтра же утром.

Фрэнк надел пальто и шляпу, затем остановился.

— Послушай, Билл, ты прости меня, если я был с тобой чересчур резок.

— Не бери в голову, — усмехнулся Бёртон. — На твоем месте я поступил бы так же.

— Спасибо за содействие.

— Рад был помочь.

Фрэнк направился к выходу.

— Слушай, Сет, окажи одну любезность старому пердуну, бывшему полицейскому…

— Что еще?

— Захвати меня с собой на задержание. Я не прочь увидеть лицо этого типа, когда обрушится молот.

— Договорились. Я позвоню тебе после того, как поговорю с его дочерью. Лично я сейчас отправляюсь домой к своей семье. Предлагаю тебе сделать то же самое, Билл.

— Вот докурю и пойду.

Фрэнк вышел. Бёртон сел, медленно докурил сигарету и утопил ее в недопитой чашке кофе.

Он мог бы скрыть имя Лютера Уитни от Фрэнка. Сказать следователю, что в базе данных ФБР совпадений не обнаружено. Но эта игра была бы слишком опасной. Если б Фрэнк когда-либо узнал правду — а он мог это сделать через несчетное число независимых каналов, — с Бёртоном будет покончено. Объяснить обман можно будет, только открыв правду, а об этом не могло быть и речи. К тому же Бёртону было необходимо, чтобы Фрэнк знал личность Уитни. План агента Секретной службы заключался в том, что следователь должен был выследить вора-рецидивиста. Выследить, но не задержать.

Встав, Бёртон надел пальто. Лютер Уитни… Не то место, не то время, не те люди. Что ж, единственным утешением для него, если так можно считать, будет то, что он ничего не успеет понять. Он даже не услышит звук выстрела. Умрет до того, как синапсы успеют передать импульс головному мозгу. Это его величество Случай. Иногда он за тебя, иногда против. Вот если б еще найти способ оставить не у дел президента и главу его администрации, можно было бы считать, что дело сделано. Однако это, опасался Бёртон, было не по силам даже ему.

Коллин оставил машину в начале квартала. Немногие оставшиеся пестрые листья мягко падали на него, гонимые ленивым ветерком. Агент оделся по-простому: джинсы, хлопчатобумажный пуловер и кожаная куртка. Характерной выпуклости под курткой не было. Волосы все еще оставались влажными после принятого наспех душа. Из кроссовок торчали голые щиколотки. У него был такой вид, словно он направлялся в университетскую библиотеку заниматься допоздна или шел на субботнюю вечеринку после футбольного матча.

Приближаясь к дому, Коллин начинал нервничать. Ее звонок удивил его. Голос звучал нормально, без надрыва, без злости. По словам Бёртона, она восприняла все достаточно неплохо, учитывая ситуацию. Но Тим знал, каким резким может быть его напарник, и именно это его тревожило. Пожалуй, решение отправить на свидание вместо себя Бёртона было не самым умным. Однако ставки были слишком высоки. Бёртон наглядно ему это показал.

Дверь открылась на стук Коллина. Он вошел, обернулся, и дверь закрылась за ним. Она стояла в прихожей. Улыбаясь. В тонкой белой ночной рубашке, чересчур короткой и чересчур обтягивающей во всех значимых местах. Приподнявшись на цыпочках, нежно поцеловала Коллина в губы. После чего взяла за руку и повела в спальню.

Она жестом предложила ему лечь на кровать. Оставшись стоять перед ним, расстегнула застежки и сбросила полупрозрачное одеяние на пол. Затем сползли вниз трусики. Коллин начал было подниматься, но она мягко уложила его назад.

Медленно взобравшись на него, Глория провела пальцами по его волосам. Потом опустила руку к затвердевшему в эрекции члену и легонько ткнула его ногтем сквозь джинсы. Коллин едва не вскрикнул: ставшие слишком тесными джинсы причинили боль. Он опять попытался прикоснуться к ней, но она остановила его. Сняла ремень, затем расстегнула джинсы; те полетели на пол. После чего освободила плоть. Та сразу же подскочила вверх, и Глория засунула ее себе между ногами, крепко сжимая бедрами.

Опустив голову, она прижалась губами к его уху.

— Тим, ты ведь хочешь меня, правда? Ты сильно хочешь трахнуть меня, да?

Застонав, Коллин схватил ее за ягодицы, но она быстро отняла его руки.

— Да?

— Да.

— Я тоже очень хотела тебя, в ту ночь. Но затем появился он.

— Знаю. Я очень сожалею, что все так обернулось. Мы поговорили и…

— Знаю, он мне все рассказал. Что ты ничего не сказал о нас. Ты вел себя как настоящий джентльмен.

— Его это никак не касалось.

— Совершенно верно, Тим. Его это никак не касалось. А сейчас ты хочешь трахнуть меня, да?

— Господи, да, хочу, Глория! Конечно, хочу!

— Так сильно хочешь, что тебе больно…

— Больно до смерти. Боже, я умираю от боли!

— Мне так хорошо с тобой, Тим, так хорошо…

— Подожди немного, малышка, только подожди… И ты узнаешь, что такое хорошо.

— Я это знаю, Тим. Похоже, я думаю только о том, как заняться с тобой любовью. Ты ведь это понимаешь, да?

— Да. — Боль стала такой невыносимой, что у Коллина на глазах навернулись слезы.

Она слизнула соленые капельки.

— Ты точно хочешь меня? Ты в этом абсолютно уверен?

— Да!

Тим почувствовал это до того, как сознание зарегистрировало случившееся. Подобно порыву холодного воздуха.

— Уходи отсюда.

Слова были произнесены медленно, отчетливо, словно их проговаривали много раз, добиваясь нужной интонации, нужной модуляции; говорившая наслаждалась каждым слогом. Она слезла с Коллина, позаботившись о том, чтобы с силой надавить на его эрегированный член, отчего тот ахнул.

— Глория…

Он продолжал лежать на кровати, и Рассел швырнула ему в лицо его джинсы. Когда Тим натянул их и сел в кровати, она уже скрыла свое тело под толстым длинным халатом.

— Уходи из моего дома, Коллин. Немедленно.

Пристыженный, он быстро оделся, а Глория стояла и смотрела на него. Она прошла следом за ним в прихожую, и когда он открыл дверь и переступил порог, резко вытолкнула его прочь и захлопнула за ним дверь.

Коллин оглянулся, гадая, смеется она или плачет за дверью и вообще выказывает ли какие-либо чувства. Он не собирался делать ей больно. Несомненно, он поставил ее в крайне неловкое положение. Он не должен был так поступать. Но Рассел определенно отплатила ему сполна за свой стыд, доведя его до грани, манипулируя им, словно подопытным, а затем резко опустив занавес.

Но, направляясь к своей машине, Коллин видел перед глазами ее лицо — и с облегчением подумал о том, что этой краткой связи настал конец.

Впервые за все время работы в прокуратуре штата Кейт позвонила и сказала, что заболела. Натянув одеяло до самого подбородка, она сидела, подложив под спину подушку, и смотрела на унылое утро. Всякий раз, когда Кейт пыталась встать с кровати, перед ее взором появлялся образ Билла Бёртона, подобного зазубренной гранитной скале, грозящей раздавить или пронзить ее.

Кейт сползла ниже, погружаясь в мягкий матрас, словно в теплую воду, вглубь, чтобы не слышать и не видеть ничего происходящего вокруг.

Они скоро придут. Как приходили к ее матери. Столько лет назад. Они бесцеремонно заявлялись к ее матери домой и засыпали ее вопросами, на которые та просто не могла ответить. Они искали Лютера.

Вспомнив вспышку Джека в ту ночь, Кейт зажмурилась, стараясь прогнать прочь обидные слова.

Черт бы его побрал!

Она устала, устала так, как не уставала ни на одном судебном процессе. И это все сделал он — точно так же, как сделал когда-то то же самое с ее матерью. Затянул ее в свою паутину, хотя она не желала иметь к этому никакого отношения, ненавидела это, уничтожила бы его, если б могла…

Кейт снова уселась в кровати, не в силах дышать, и крепко стиснула горло пальцами, стремясь предотвратить новый приступ. Когда боль утихла, она повернулась на бок и уставилась на фотографию матери.

Кроме него, у нее никого не осталось. Кейт едва не рассмеялась вслух. Лютер Уитни — вся ее семья. Да поможет ей Бог…

Она лежала в кровати и ждала. Ждала стука в дверь. От матери к дочери. Теперь настал ее черед.

В это же самое время всего в десяти минутах пешком Лютер снова перечитывал старую газетную заметку. На столе рядом с ним стояла забытая чашка кофе. Негромко ворчал холодильник. В углу монотонно бубнил телевизор. В остальном в комнате стояла полная тишина.

Ванда Брум была другом. Настоящим другом. С тех самых пор, как они случайно встретились в общежитии для освободившихся заключенных, где Лютер находился после последнего срока, а Ванда — после первого и единственного. И вот теперь она также умерла. Сама свела счеты с жизнью, говорилось в газете, заснула навечно у себя в машине, запихнув в рот пригоршню таблеток…

Лютер никогда не жил по общепринятым нормам, однако даже для него это было уже слишком. Происходящее могло показаться каким-то затянувшимся кошмарным сном; вот только всякий раз, когда он просыпался и смотрел в зеркало на то, как холодная вода стекает по его еще более сморщенному, еще более осунувшемуся лицу, Лютер понимал, что этот сон никогда не закончится.

Грустная ирония судьбы заключалась в том, что именно Ванда предложила обчистить дом Салливанов. Оглядываясь назад, Лютер видел, что эта затея была жалкой, ужасной, но родилась она именно в плодовитой голове Ванды. И та упрямо держалась за нее, несмотря на уговоры Уитни и ее матери.

В конце концов они составили план, и Лютер его осуществил. На самом деле все было просто. И, оглядываясь назад, он с леденящей дрожью вынужден был признать, что сам хотел этого. Это был вызов, а вызов в сочетании с огромной добычей явились слишком большим соблазном, устоять перед которым он не смог.

Что должна была почувствовать Ванда, когда Кристина Салливан не села на самолет? И у нее не было никакой возможности предупредить Лютера о том, что берег далеко не такой пустынный, как они были уверены…

Ванда подружилась с Кристиной Салливан. И дружба эта была абсолютно искренней. Последний отголосок настоящих, живых людей среди той сибаритской жизни, которую вел Уолтер Салливан. Где все были не только внешне красивыми, как Кристина Салливан, но также образованными, утонченными и обладающими связями, — какой она, Ванда, не была и никогда не могла стать. И благодаря этой быстро развивающейся дружбе Кристина Салливан стала рассказывать Ванде о том, о чем не должна была, — в том числе и о местонахождении и содержимом потайного хранилища, спрятанного за зеркальной дверью.

Ванда была убеждена, что у Салливанов так много всего, что столь маленькую потерю они, скорее всего, просто не заметят. На самом деле мир устроен не так, Лютер это знал, и Ванда, скорее всего, также это знала; но теперь все уже не имело значения.

После целой жизни лишений, когда денег постоянно не хватало, Ванда собралась выиграть главный приз в лотерею. Точно так же, как его выиграла Кристина Салливан. Но только обе они не сознавали, какую высокую цену им придется за это заплатить.

Лютер вылетел на Барбадос; там он должен был получить сообщение от Ванды, если та еще не уехала. Он отправил письмо ее матери. Эдвина должна была показать письмо дочери. Но поверила ли та ему? Даже если и поверила, жизнь Кристины Салливан все равно была принесена в жертву. Принесена в жертву, как это видела Ванда, из-за ее алчности и стремления получить то, на что она не имела права. Лютер буквально видел, как эти мысли кружились в голове у его подруги, когда она ехала, совершенно одна, в пустынное место, когда откручивала крышку, высыпала из пузырька таблетки и погружалась в вечное забытье.

И он даже не смог присутствовать на похоронах! Не смог выразить свое сочувствие Эдвине Брум без риска втянуть и ее в этот кошмар… С Эдвиной он был так же близок, как и с ее дочерью, в каком-то отношении даже ближе. Столько вечеров они пытались отговорить Ванду от ее плана — но тщетно. И лишь когда осознали, что она все равно сделает это, с Лютером или без него, Эдвина попросила Лютера позаботиться о ее дочери. Не дать ей снова отправиться за решетку.

Наконец взгляд Уитни перешел к разделу частных объявлений, и ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы найти то, которое он искал. Прочитав его, Лютер не улыбнулся. Как и Билл Бёртон, он не поверил в то, что Глория Рассел готова искренне искупить свою вину.

Он надеялся, что его противники верят, будто дело только в деньгах. Достав бумагу, Лютер стал писать.

— Проследите за этим счетом.

Билл Бёртон сидел напротив главы президентской администрации у нее в кабинете и потягивал из банки диетическую кока-колу, сожалея о том, что это не что-нибудь покрепче.

— Уже занимаюсь этим, Бёртон. — Положив трубку на рычажки, Рассел поправила сережку в ухе.

Коллин тихо сидел в углу. Глава администрации до сих пор не удостоила его вниманием, хотя он двадцать минут назад вошел к ней в кабинет вместе с Бёртоном.

— Повторите еще раз, когда он хочет получить деньги? — Билл вопросительно посмотрел на Рассел.

— Если к закрытию банка деньги не поступят на счет, завтрашнего дня для всех нас не будет. — Мельком скользнув взглядом по Коллину, Глория снова повернулась к Бёртону.

— Твою мать! — Бёртон встал.

— Бёртон, я полагала, вы позаботитесь об этом! — Рассел сверкнула на него глазами.

Тот оставил без внимания ее взгляд.

— Как он намеревается осуществить передачу?

— Как только деньги будут получены, он назовет место, где будет находиться предмет.

— Значит, мы должны поверить ему?

— Похоже на то.

— Как он может быть уверен в том, что вы вообще получили это письмо? — Бёртон принялся расхаживать по кабинету.

— Сегодня утром оно лежало у меня в почтовом ящике. Почту мне доставляют только днем.

Агент рухнул в кресло.

— В долбаном почтовом ящике! Вы хотите сказать, что он подходил к самому вашему дому?

— Сомневаюсь, что он доверил бы это послание кому бы то ни было.

— Как вы догадались заглянуть в почтовый ящик?

— Флажок был поднят. — Рассел усмехнулась.

— Мужества этому типу не занимать.

— Похоже, мужества у него побольше, чем у вас двоих. — В завершение этого замечания Рассел целую минуту пристально смотрела на Коллина. Тот съежился под ее взглядом и в конце концов уставился в пол.

Увидев эту молчаливую дуэль, Бёртон усмехнулся. Всё в порядке, через несколько недель парень скажет ему спасибо за то, что он вытащил его из сетей этой «черной вдовы».

— На самом деле меня ничто не удивляет, глава администрации. Теперь уже ничто. А вас? — Он посмотрел на Рассел, затем на Коллина.

Глория пропустила его замечание мимо ушей.

— Если деньги не будут переведены, следует ожидать, что этот тип в самое ближайшее время обнародует свое заявление. Как вы намереваетесь поступить в этом случае?

Внешнее спокойствие главы президентской администрации не было напускным. Она рассудила, что с нее довольно слез, довольно сидения в обнимку с унитазом, а боли и стыда ей с лихвой хватит до конца дней своих. Будь что будет; Рассел прониклась абсолютным равнодушием. И, на удивление, ей стало очень хорошо.

— Сколько он хочет? — спросил Бёртон.

— Пять миллионов, — кратко ответила Глория.

У Билла округлились глаза.

— И вы достали такие деньги? Где?

— Вас это не касается.

— Президент знает? — Бёртон задал этот вопрос, зная наперед ответ.

— Опять же, вас это не касается.

Агент не стал настаивать. В любом случае какое ему дело?

— Справедливо… Что ж, отвечаю на ваш вопрос: мы работаем над этим. На вашем месте я подумал бы о том, как вернуть деньги обратно. Пять миллионов долларов ни к чему тому, кого нет среди живых.

— Нельзя убить того, кого вы еще не нашли, — выпалила в ответ Рассел.

— Совершенно верно, глава администрации, совершенно верно.

И, устроившись в кресле поудобнее, Бёртон пересказал свой разговор с Сетом Фрэнком.

Кейт открыла дверь, уже полностью одетая. Почему-то она решила, что если выйдет в халате, разговор продлится дольше, и она будет казаться все более уязвимой с каждым следующим вопросом. А ей меньше всего хотелось показаться уязвимой, хотя именно так Кейт себя и чувствовала.

— Даже не знаю, чем я смогу вам помочь.

— Мне просто нужна кое-какая информация, мисс Уитни, только и всего. Мне известно, что вы работаете в суде, и, поверьте, я не стал бы втягивать вас во все это, однако в настоящий момент ваш отец, по моему убеждению, является главным подозреваемым в одном очень громком деле. — Фрэнк выразительно посмотрел на нее.

Они сидели в крохотной гостиной. Следователь достал записную книжку. Кейт сидела совершенно прямо на краешке дивана, пытаясь сохранить спокойствие, но пальцы ее то и дело взметались к тонкой цепочке на шее, скручивая и запутывая ее в маленькие узелки, крошечные центры тревоги.

— Судя по тому, что вы сказали мне, лейтенант, у вас почти ничего нет. Если б я была прокурором, ведущим это дело, я, пожалуй, не нашла бы оснований даже для выдачи ордера на арест, не говоря про предъявление обвинений.

— Может быть, да, а может быть, и нет.

Фрэнк следил за тем, как она теребит цепочку. На самом деле он пришел сюда не за информацией. Пожалуй, сейчас ему было известно о Лютере Уитни больше, чем его дочери. Но он должен заманить ее в ловушку. Потому что, пришел он к выводу, это будет не что иное, как ловушка. Расставленная на другого человека. К тому же какое ей дело? У него стало легче на душе от мысли, что на самом деле Кейт все равно.

— Но я расскажу вам кое о каких любопытных совпадениях, — продолжал Фрэнк. — Отпечаток пальца вашего отца обнаружен в фургоне фирмы, занимающейся чисткой ковров, который, как нам известно, приезжал к Салливанам незадолго до убийства. Достоверно установлено, что Лютер Уитни побывал в доме, в той самой комнате, где было совершено преступление, незадолго до этого. Это подтверждают два свидетеля. Также достоверно известно, что ваш отец устроился на эту работу, назвавшись вымышленным именем и по чужому номеру карточки системы социального страхования. И еще нельзя сбрасывать со счетов то, что он исчез.

— У отца были судимости, — глядя следователю в глаза, сказала Кейт. — Скорее всего, он не сказал о себе правду, поскольку опасался, что его не возьмут на работу. Вы говорите, он исчез. А вам не приходило в голову, что он мог просто куда-нибудь уехать? Даже бывшие преступники устраивают себе отпуск.

Профессиональный судебный работник, она поймала себя на том, что защищает своего отца — немыслимое дело! В голове стрельнула резкая боль. Кейт рассеянно потерла виски.

— Еще одно любопытное открытие — ваш отец был близким другом Ванды Брум, горничной Кристины Салливан, с которой та была в доверительных отношениях. Я проверил: после условно-досрочного освобождения из тюрьмы Филадельфии ими занимался один и тот же сотрудник полиции. Судя по отзывам, все эти годы они поддерживали между собой связь. Готов поспорить, Ванда знала про сейф в спальне.

— И что с того?

— А то, что я поговорил с Вандой Брум. У меня не осталось сомнений, что ей известно об этом деле гораздо больше того, что она сообщила нам.

— Так почему вы не допросите ее, вместо того чтобы тратить время на меня? Быть может, она сама совершила это преступление.

— В момент убийства Ванда Брум находилась за границей, что подтверждает добрая сотня свидетелей. — Фрэнк остановился, чтобы откашляться. — И я больше не могу ее допросить, потому что она покончила с собой. Оставив записку, в которой сожалеет о содеянном.

Встав, Кейт устремила невидящий взгляд в окно. Ей показалось, что ее стягивают холодные путы.

Фрэнк подождал несколько минут, молча следя за ней, гадая, что она должна чувствовать, выслушивая обвинения в адрес человека, который дал ей жизнь, после чего бросил ее. Осталась ли у нее любовь к нему? Следователь надеялся, что не осталась. По крайней мере, с профессиональной точки зрения. Как отец троих детей Фрэнк сомневался, что это чувство можно убить, какими бы страшными ни были обстоятельства.

— Мисс Уитни, с вами всё в порядке?

Кейт медленно отвернулась от окна.

— Мы можем продолжить где-нибудь в другом месте? Я проголодалась, а дома ничего съестного нет.

В конце концов они оказались в том самом заведении, где Джек встречался с Лютером. Фрэнк жадно набросился на еду, однако Кейт ни к чему не притронулась.

Следователь вопросительно посмотрел на ее тарелку.

— Вы сами выбрали это заведение, и я решил, что вам нравится, как здесь кормят… Знаете, не сочтите это за обиду, но вам не мешало бы немного поправиться.

Кейт наконец посмотрела на него, грустно усмехнувшись.

— Значит, вы по совместительству консультант по здоровому образу жизни?

— У меня три дочери. Старшей шестнадцать, очень решительная девушка, и она убеждена в том, что толстая. Я хочу сказать, весит она сто десять[24], а ростом почти с меня. Если б не румяные щеки, я бы решил, что у нее анорексия. А моя жена… Господи, она вечно сидит то на одной диете, то на другой. Поймите меня правильно, выглядит она замечательно, но, наверное, есть какой-то идеал, к которому стремятся все женщины.

— Все женщины, кроме меня.

— Ешьте на здоровье. Вот что я каждый день твержу своим дочерям. Ешьте.

Взяв вилку, Кейт кое-как справилась с половиной порции. Когда она принялась за чай, а Фрэнк заказал большую кружку кофе, разговор снова вернулся к Лютеру Уитни.

— Если вы считаете, что у вас есть достаточно всего на моего отца, чтобы взять его, почему вы его не берете?

Покачав головой, Фрэнк отставил кофе.

— Вы были у него дома. Он там уже давно не появлялся. Вероятно, смылся сразу после того, как это случилось.

— Если это его рук дело. У вас одни лишь косвенные улики. Пока что все не выходит за рамки подозрений, лейтенант.

— Кейт, я могу говорить с вами начистоту?.. Кстати, я могу называть вас Кейт?

Она кивнула.

Облокотившись на стол, Сет уставился ей в лицо.

— Отбросим в сторону всю чушь. Почему вы никак не хотите поверить в то, что ваш старик прикончил эту женщину? В прошлом он уже был трижды судим за уголовные преступления. Определенно, всю свою жизнь он жил на грани. Его допрашивали в связи с десятком других ограблений, но ничего не смогли доказать. Этот человек избрал преступление своим ремеслом. Вам такая порода должна быть хорошо известна. Человеческая жизнь для них ни хрена не стоит.

Кейт не спеша допила чай, прежде чем ответить. Избрать преступление своим ремеслом? Определенно, это про ее отца. Кейт не сомневалась в том, что все эти годы он продолжал обчищать чужие квартиры. По-видимому, у него это в крови, черт возьми. Что-то вроде наркомана. Неизлечимо.

— Отец никого не убивал, — тихо промолвила Кейт. — Да, он воровал, но никому не сделал больно. Это не в его духе.

Как там сказал Джек? Ее отец был испуган. Объят ужасом до такой степени, что его стошнило. В прошлом полиция никогда не внушала ему страх. Но что, если он действительно убил эту женщину? Быть может, чистый рефлекс, пистолет выстрелил, и пуля оборвала жизнь Кристины Салливан… Все это заняло считаные секунды. Времени на размышления не было. Только действовать, чтобы не отправиться в тюрьму навсегда. Такое вполне возможно. Если отец действительно убил эту женщину, он должен быть испуган, он должен быть объят ужасом, его должно тошнить.

Сквозь боль нахлынули воспоминания об отце, и везде самым ярким впечатлением была его доброта. Большие отцовские руки крепко держат ее ручонки. С большинством людей он был молчалив вплоть до грубости. Но со своей дочерью говорил. Говорил именно с ней, не где-то высоко над ней, не под ней, как это ухитряются многие взрослые. Он говорил с ней как раз о тех вещах, которые были интересны маленькой девочке. О цветах, птичках и о том, почему небо так внезапно изменило цвет. А потом о платьях и лентах в косичках, и о шатающихся зубах, которые не давали ей покоя. Это были краткие, но искренние мгновения общения отца с дочерью, безжалостно смятые внезапным осуждением, тюрьмой. Однако по мере того, как Кейт взрослела, эти разговоры постепенно превращались в односложные ответы, поскольку в ее жизни, в ее представлении о Лютере Уитни род занятий этого человека становился на первое место, заслоняя забавные рожицы и большие, но нежные руки.

Как она может утверждать, что этот человек не способен убить?

Фрэнк не отрывал взгляда от ее лица, от часто заморгавших глаз. Здесь есть трещина. Он это чувствовал.

Покрутив в руках ложку, следователь добавил в кофе сахара.

— Значит, вы считаете совершенно немыслимым то, что ваш отец убил эту женщину? Мне казалось, вы говорили, что не общаетесь друг с другом?

Кейт вздрогнула, очнувшись от раздумий.

— Я не говорила, что это что-то немыслимое. Я просто хотела сказать… — Она все испортила. Ей довелось допросить сотни свидетелей, и она не могла припомнить, чтобы хоть кто-нибудь выступал так плохо, как она сейчас.

Кейт торопливо порылась в сумочке в поисках пачки сигарет. Увидев это, Фрэнк достал пачку фруктовой жевательной резинки.

Глядя на жвачку, Кейт выпустила дым в сторону.

— Тоже пытаетесь бросить? — Ее лицо мельком озарилось усмешкой.

— Пытаюсь, но тщетно. Что вы говорили?

Кейт медленно выпустила дым, усилием воли заставляя нервы прекратить карусель.

— Как я вам уже говорила, я много лет не виделась с отцом. Мы с ним не поддерживаем никаких отношений. Возможно, что он убил эту женщину. Все возможно. Но в суде это не пройдет. В суде нужны улики. Точка.

— И мы как раз пытаемся составить дело против вашего отца.

— У вас нет никаких вещественных доказательств, привязывающих его к месту преступления? Ни отпечатков пальцев? Ни свидетелей? Ничего?

Поколебавшись, Фрэнк решил ответить:

— Нет.

— Вы не смогли проследить путь украденного?

— Пока что ничего не объявилось.

— Баллистическая экспертиза?

— Ничего. Одна пуля, от которой нет никакого толка, а оружия нет.

Кейт откинулась на спинку стула, чувствуя себя более уютно, так как разговор вошел в русло юридического анализа дела.

— Это все, что у вас есть? — Она прищурилась.

Снова замявшись, Фрэнк пожал плечами.

— Это все.

— То есть у вас нет ничего, следователь. Абсолютно ничего!

— У меня есть интуиция, и она говорит мне, что Лютер Уитни находился в ту ночь в доме, что он был в спальне. Я хочу знать, где он сейчас.

— Тут я вам не могу помочь. То же самое накануне я сказала вашему дружку.

— Но вы ведь тогда пришли домой к отцу. Почему?

Кейт пожала плечами. Она уже решила для себя не упоминать про разговор с Джеком. Этим она чинит препятствия следствию? Возможно…

— Не знаю. — В какой-то степени это была правда.

— Кейт, вы произвели на меня впечатление человека, который всегда знает, почему поступает именно так, а не иначе.

У Кейт перед глазами мелькнуло лицо Джека. Она гневно прогнала его прочь.

— Вы будете удивлены, лейтенант, узнав правду.

Торжественно закрыв записную книжку, Фрэнк подался вперед.

— Мне и вправду нужна ваша помощь.

— В чем?

— Это не для протокола, неофициально… называйте как хотите. Меня больше интересует результат, чем юридические тонкости.

— Мне как прокурору странно это слышать.

— Я вовсе не хочу сказать, что играю не по правилам. — Проиграв внутреннюю борьбу, Фрэнк наконец достал сигареты. — Я только хочу сказать, что когда у меня есть такая возможность, я иду по пути наименьшего сопротивления. Договорились?

— Договорились.

— Имеющаяся у меня информация такова: хотя вы не в восторге от своего отца, он по-прежнему в вас души не чает.

— Кто вам это сказал?

— Господи, я же следователь! Так правда или нет?

— Не знаю.

— Черт побери, Кейт, прекратите играть со мной в игры, мать вашу! Правда или нет?

Она сердито смяла сигарету.

— Правда! Довольны?

— Пока что нет, но приближаюсь к этому. У меня есть план, как его выманить, и я хочу, чтобы вы мне помогли.

— Не вижу, чем я могла бы вам помочь. — Кейт поняла, что последует дальше. Она прочитала это у Фрэнка в глазах.

Ему потребовалось десять минут, чтобы изложить свой план. Кейт отказывалась трижды. Полчаса спустя они по-прежнему сидели за столом.

Фрэнк откинулся на спинку стула, затем резко подался вперед.

— Послушайте, Кейт, если вы этого не сделаете, у нас не останется никакой надежды схватить его. Если все так, как вы говорите, и никакого дела у нас нет, ваш отец будет волен идти туда, куда ему вздумается. Но если он совершил убийство и мы сможем это доказать, тогда уж вы-то никак не посмеете заявить, что это должно было сойти ему с рук. Итак, если вы полагаете, что я не прав, я отвезу вас обратно к вам домой и забуду о том, что мы вообще встречались, и ваш старик сможет и дальше воровать… а может быть, и убивать. — Он посмотрел ей в глаза.

Кейт открыла было рот, но не произнесла ни слова. Ее взгляд устремился поверх плеча следователя вдаль, где ее манил туманный образ из прошлого, внезапно растаявший.

В свои почти тридцать лет Кейт Уитни очень далеко ушла от той малышки, которая радостно визжала, когда отец подбрасывал ее в воздух, от той девочки, которая делилась со своим отцом важными секретами, какие не могла доверить больше никому. Она выросла, уже давно стала взрослой, полностью самостоятельной. В довершение ко всему она работает в суде, в прокуратуре штата, принесла присягу поддерживать законы и конституцию штата Вирджиния. Ее работа заключается в том, чтобы те, кто преступил закон, получали должное наказание вне зависимости от того, кто они такие и кому приходятся родственниками.

И тут в ее сознание ворвался еще один образ. Ее мать смотрит на дверь, ожидая, когда муж вернется домой. Гадая, все ли у него хорошо. Навещает его в тюрьме, составляет списки того, о чем ему рассказать, заставляет Кейт одеться подобающим образом для этих свиданий, волнуется в преддверии его скорого освобождения. Как будто он был каким-то треклятым героем, спасающим мир, а не вором. Накатились слова Джека, больно ужалившие ее. Он назвал всю ее жизнь ложью. Он ждал от нее сочувствия к человеку, бросившему ее. Словно несправедливо обошлись с Лютером Уитни, а не с его дочерью… Что ж, Джек может отправляться прямиком к черту. Кейт поблагодарила Бога за то, что решила не выходить за него замуж. Человек, способный сказать такие мерзости, недостоин ее. Но Лютер Уитни заслужил все, что его ждет. Быть может, он не убивал ту женщину. А может быть, и убил. Не Кейт принимать это решение. Ее задача заключается в том, чтобы это решение приняли присяжные. В любом случае ее отцу место в тюрьме. По крайней мере, там он больше никому не сможет сделать ничего плохого. Не сможет больше никому разрушить жизнь.

И с этой последней мыслью Кейт согласилась помочь передать своего отца в руки полиции.

Когда они встали, чтобы уйти, Фрэнк ощутил укол стыда. Он не был до конца откровенен с Кейт Уитни. Больше того, он откровенно солгал ей насчет самого главного момента этого дела, помимо вопроса на миллион долларов о том, где в настоящее время находится Лютер Уитни. Сет был недоволен собой. Сотрудникам правоохранительных органов время от времени приходится лгать, как и всем людям. Однако от этого ему не стало легче, особенно если учесть то, что солгал он женщине, к которой сразу же проникся уважением и которую ему теперь было очень жалко.

Глава 18

Кейт позвонила отцу домой в тот же вечер. Фрэнк не хотел терять времени. Голос на автоответчике поразил ее; впервые за долгие годы она услышала его. Спокойный, деловитый, размеренный, словно четкий шаг пехотинца. Услышав голос отца, Кейт почувствовала, как ее охватила дрожь; ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести простые слова, призванные заманить его в ловушку. Она вынуждена была повторять себе, каким хитрым и изворотливым может быть Лютер Уитни. Ей хотелось увидеть его, поговорить с ним. Она гадала, почует ли хитрый старый лис западню, но затем, вспомнив последнюю встречу с отцом лицом к лицу, поняла, что он ничего не заподозрит. Ни за что не заподозрит в коварстве ту девочку, которая делилась с ним самым сокровенным. Тут даже она должна была отдать отцу должное.

Примерно через час у нее зазвонил телефон. Снимая трубку, Кейт отчаянно сожалела о том, что согласилась на просьбу Фрэнка. Сидеть в ресторане и набрасывать план поимки вероятного убийцы — это далеко не то же самое, что участвовать в обмане, единственная цель которого — отдать своего собственного отца в руки властям.

— Кэти.

Кейт почувствовала, как голос отца слегка дрогнул. И еще в нем прозвучало изумление.

— Привет, папа. — Она порадовалась тому, что эти слова получились как-то сами собой. В этот момент она, пожалуй, не смогла бы связно выразить простейшую мысль.

Ее квартира не подойдет. Отец должен это понять. Слишком близко, слишком лично. О его доме, сознавала Кейт, не может быть и речи по очевидным причинам. Отец предложил встретиться на нейтральной территории. Разумеется, это будет лучший вариант. Она хочет говорить, он, естественно, готов слушать. Отчаянно хочет слушать.

Положив трубку, Кейт тотчас же перезвонила Фрэнку и назвала ему время и место. Слушая себя саму, она наконец в полной мере осознала, что сделала. Внезапно плотину прорвало, и она уже не смогла остановиться. Бросив трубку, Кейт залилась слезами; содрогаясь в рыданиях, она сползла на пол, наполняя своими стенаниями крохотную квартиру так, как гелий наполняет воздушный шарик, угрожая взорвать его.

Фрэнк задержался на линии на мгновение дольше, чем нужно, — и пожалел об этом. Он крикнул в трубку, но Кейт уже не услышала его; впрочем, даже если б и услышала, это уже ничто не могло изменить. Она сделала то, что нужно. Ей нечего стыдиться, не о чем сожалеть. Когда Фрэнк наконец отчаялся и положил трубку, его мгновение эйфории, вызванное тем, что он наконец приблизился к своей добыче, погасло подобно догоревшей спичке.

Итак, его вопрос получил ответ. Кейт по-прежнему любила своего отца. Для лейтенанта Сета Фрэнка эта мысль была тревожной, но терпимой. У Сета Фрэнка, отца троих детей, от этой мысли навернулись слезы, и он почему-то внезапно проникся ненавистью к своей работе.

Бёртон положил трубку. Следователь Фрэнк сдержал свое обещание позволить агенту Секретной службы присутствовать при задержании.

Через несколько минут Билл уже был в кабинете у Рассел.

— Я не желаю знать, как вы собираетесь решать эту проблему. — Глава президентской администрации была встревожена.

Бёртон мысленно усмехнулся. Начинает щепетильничать, как он и предполагал… Хочет, чтобы дело было сделано, но не желает пачкать свои ухоженные ногти.

— Вы только непременно скажите президенту, где это произойдет. И позаботьтесь о том, чтобы он обязательно передал это Салливану. Ричмонд должен это сделать.

— Почему? — озадаченно спросила Рассел.

— Это уже моя забота. Просто не забывайте: вы должны сделать все так, как я сказал.

Бёртон ушел, не дожидаясь, когда она взорвется.

— Полиция уверена в том, что это именно тот человек? — Президент оторвался от бумаг, и в его голосе прозвучала тень беспокойства.

Рассел, расхаживавшая по комнате, остановилась и повернулась к нему.

— Ну, Алан, я так полагаю, что если б у полиции оставались какие-либо сомнения, она не потратила бы столько сил на то, чтобы задержать его.

— Глория, в прошлом полиции уже случалось ошибаться.

— Да, конечно. Мы все ошибаемся.

Закрыв папку, президент встал и, подойдя к окну, посмотрел на лужайку перед Белым домом.

— Значит, этот человек скоро будет задержан? — Обернувшись, он посмотрел на Рассел.

— Похоже на то.

— Что это должно означать?

— Только то, что самые тщательно продуманные планы порой идут наперекосяк.

— Бёртон знает?

— Судя по всему, именно Бёртон и устроил все это.

Подойдя к Рассел, президент положил руку ей на плечо.

— Что ты имеешь в виду?

Глория кратко изложила своему боссу события последних нескольких дней.

Президент почесал подбородок.

— Что задумал Бёртон? — Этот вопрос он задал не столько Рассел, сколько себе самому.

— Не хочешь вызвать его и сам спросить у него? Единственное: Бёртон категорически настоял на том, чтобы ты передал эту информацию Салливану.

— Салливану? Какого черта…

Президент не закончил свою мысль. Он вызвал Бёртона, но ему ответили, что тот внезапно почувствовал себя плохо и отправился в госпиталь.

Ричмонд пытливо всмотрелся в лицо главы своей администрации.

— Бёртон действительно замыслил то, что я подумал?

— Все зависит от того, что ты подумал.

— Прекрати игры, Глория. Ты прекрасно поняла, что я имею в виду.

— Если ты имеешь в виду, что Бёртон собирается позаботиться о том, чтобы этот человек не попал в руки полиции, — да, эта мысль приходила мне в голову.

Потрогав лежащий на столе большой нож для конвертов, президент сел в кресло и уставился в окно. Рассел поежилась, увидев нож. Такой же, лежавший у нее на столе, она выбросила.

— Алан! Что я должна сделать? — Глория уставилась ему в затылок. Он — президент, и нужно терпеливо ждать, даже если неудержимо хочется схватить его за горло и придушить.

Наконец Ричмонд развернулся в кресле. Взгляд его стал черным, холодным и властным.

— Ничего. Я хочу, чтобы ты ничего не делала. Лучше я свяжусь с Салливаном. Повтори еще раз место и время.

Повторяя эти сведения, Рассел подумала то же самое, что уже приходило ей на ум: «Тот еще друг».

Президент снял трубку. Шагнув к нему, Рассел накрыла его руку своей.

— В полицейском протоколе говорится, что у Кристины Салливан были ссадины на подбородке, и также ее душили.

— Вот как? — Президент даже не поднял взгляд.

— Алан, что именно произошло в спальне?

— Ну по тем обрывкам, которые я помню, Кристи пожелала более жесткой игры. Следы на шее? — Помолчав, Ричмонд положил трубку. — Скажем так: она любила самые разные извращения, Глория. В том числе и сексуальное удушение. Знаешь, некоторые просто тащатся, когда одновременно судорожно глотают воздух и достигают экстаза.

— Я слышала об этом, Алан. Просто не думала, что ты способен на подобное. — В ее голосе прозвучало осуждение.

— Рассел, знай свое место! — отрезал президент. — Я не обязан отчитываться о своих действиях ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было.

— Разумеется, — отступив назад, поспешно произнесла она. — Простите, господин президент!

Ричмонд расслабился. Встав, он обреченно развел руками.

— Я сделал это ради Кристи, Глория; вот и все, что я могу сказать в свое оправдание. Временами женщины производят на мужчин странное действие. И я определенно не бесчувственен к этому.

— Так почему она пыталась тебя убить?

— Как я уже говорил, Кристи хотела жесткой игры. Она была пьяна и в какой-то момент потеряла над собой контроль. Печально, но такое случается.

Глория посмотрела поверх его плеча в окно. Встреча с Кристиной Салливан не просто «случилась». Время и силы, потраченные на подготовку этого свидания, приняли очертания полномасштабной избирательной кампании. Рассел тряхнула головой, прогоняя нахлынувшие образы той ночи.

Подойдя к ней сзади, президент схватил ее за плечи, разворачивая к себе.

— Глория, это было ужасно. Определенно, я не хотел смерти Кристи. Я даже представить себе не мог, чем все это кончится. Я хотел лишь провести тихий, романтический вечер в обществе очень красивой женщины. Господи, я не чудовище! — У него на лице появилась обезоруживающая улыбка.

— Знаю, Алан. Просто… все эти женщины, раз за разом… Рано или поздно должно было случиться что-то плохое.

Президент пожал плечами.

— Ну, как я уже говорил тебе, я не первый человек, занимающий эту должность, кто увлекается подобным на стороне. И я не буду последним. — Он взял Рассел за подбородок. — Глория, тебе лучше, чем кому бы то ни было, известны требования, предъявляемые этой должностью. Другой такой работы в мире просто нет.

— Я знаю, что давление просто огромное. Я понимаю это, Алан.

— Совершенно верно. Честное слово, ответственность у этой должности превышает человеческие возможности. И иногда для того, чтобы иметь дело с реальностью, необходимо частично сбросить давление, хотя бы на короткий срок высвободиться из тисков. Главное — то, как я справляюсь с этим давлением, потому что этим определяется, насколько эффективно я служу тем, кто меня избрал, кто облек меня своим доверием. — Президент повернулся спиной к столу. — К тому же наслаждаться обществом красивых женщин — право, это довольно безобидный способ снимать стресс.

Глория гневно уставилась ему в спину. Ричмонд как будто ожидал, что ее тронет эта риторика, эта бредовая патриотическая речь.

— Определенно, для Кристины Салливан он оказался далеко не безобидным.

Президент обернулся; он уже не улыбался.

— Глория, я больше не хочу об этом говорить. Оставим прошлое в покое — пора подумать о будущем. Понятно?

Почтительно кивнув, Рассел покинула кабинет.

Ричмонд снова снял трубку. Он сообщит все необходимые детали полицейской операции своему доброму другу Уолтеру Салливану. Дожидаясь установления соединения, президент улыбнулся. Похоже, теперь осталось совсем недолго. Они уже почти прибыли на место. Можно рассчитывать на Бёртона. Рассчитывать на то, что он сделает все как нужно. Для всех.

Лютер взглянул на часы. Час дня. Он принял душ, почистил зубы, подровнял свою недавно отпущенную бородку и возился с волосами до тех пор, пока не добился желаемого результата. Лицо его сегодня выглядело лучше. Звонок Кейт сотворил чудеса. Прижав трубку к уху, Уитни снова и снова прослушивал сообщение автоответчика, просто чтобы услышать голос дочери, услышать слова, которые он уже не надеялся когда-либо услышать. Лютер рискнул сходить в магазин мужской одежды в центре, где купил новые брюки, спортивную куртку и лакированные кожаные ботинки. Подумал было о том, чтобы надеть галстук, но затем все-таки отказался от этой затеи.

Он примерил куртку. Она сидела отлично. Брюки оказались великоваты: он похудел. Надо будет больше есть. Можно начать с того, что угостить дочь обедом. Если она согласится. Нужно будет это хорошенько обдумать. Торопиться тут не следует.

Джек! Несомненно, это дело рук Джека. Он рассказал Кейт об их встрече. О том, что у ее отца серьезные неприятности. Вот в чем дело… Ну конечно! Как же он сразу все не понял? Но что это означает? То, что он ей не безразличен? Лютер ощутил, как дрожь, начавшаяся у него в затылке, докатилась до колен. После стольких лет?.. Уитни мысленно выругался: время самое неподходящее. Худшего времени нельзя было и придумать, твою мать! Но он принял решение, и теперь уже ничто не заставит его отступить. Даже его маленькая девочка. Необходимо исправить одну ужасную несправедливость.

Лютер был уверен в том, что Ричмонду ничего не известно о его переписке с главой президентской администрации. Единственная надежда Рассел заключалась в том, чтобы втихую выкупить у Лютера то, что у него было, а дальше позаботиться, чтобы больше это никто не увидел. Купить Лютера с потрохами в надежде на то, что он навсегда исчезнет и мир никогда ничего не узнает. Уитни удостоверился в том, что деньги поступили на указанный счет. То, что произойдет с ними, станет первым сюрпризом.

Но второй сюрприз заставит этих людей начисто забыть о первом. И больше всего тут грело душу то, что для Ричмонда это станет полной неожиданностью. Лютер серьезно сомневался в том, что президенту будет светить реальный тюремный срок. Но если это недостаточное основание для импичмента, тогда уж неясно, чего еще требовать. По сравнению с тем, что произошло в Миддлтоне, Уотергейт покажется третьеразрядным розыгрышем. Интересно, а чем занимаются отстраненные от власти президенты? Лютеру хотелось надеяться, что сгорают в пламени собственного разрушения.

Уитни достал из кармана письмо. Он устроит так, что Рассел получит его как раз тогда, когда будет ожидать последних указаний. Расплата. Она получит по заслугам. Как и все они. Дело того стоило. Пусть корчится, как корчилась все это время.

Как ни старался Лютер, он не мог стереть воспоминание о ленивых сексуальных утехах, которым эта женщина предалась в присутствии еще теплого тела, словно убитая была лишь грудой мусора, на которую можно не обращать внимания. А затем Ричмонд… Пьяный хнычущий ублюдок! И снова Лютер вскипел от этих образов.

Стиснув зубы, он вдруг улыбнулся. Какую сделку ему выторгует Джек, на такую он и согласится. Двадцать лет, десять лет, десять дней… Теперь ему уже было все равно. К черту президента и всех, кто вокруг него! К черту весь этот город, он не оставит от него камня на камне!

Но сначала он встретится со своей дочерью. После чего ему станет на все наплевать.

Подойдя к кровати, Лютер внезапно вздрогнул. Его осенила новая мысль. Доставившая боль, однако он это мог понять. Сев на кровать, Уитни выпил стакан воды. Если это действительно так, сможет ли он винить Кейт? К тому же он просто сможет убить одним выстрелом двух зайцев. Лежа в кровати, Лютер думал о том, что слишком неправдоподобное счастье, как правило, на поверку таким и оказывается. Вправе ли он ожидать от своей дочери чего-либо лучшего? Ответ был очевиден. Не вправе.

Как только деньги поступили на счет в Окружном банке, включилась процедура автоматического исполнения предварительно заданных инструкций, и сумма была тотчас же переведена на счета в пяти различных банках, на каждый по одному миллиону долларов. Далее деньги долго путешествовали кружными путями, пока наконец вся сумма не собралась снова в одном месте.

Рассел, отслеживающей движение денег, предстояло вскоре узнать, что произошло. Ее это не очень-то обрадует. Еще меньше ее обрадует следующее сообщение, которое она получит.

Кафе «Алонсо» открылось где-то с год назад. Обыкновенное скопление столиков под пестрыми зонтиками на улице, обнесенное черным железным ограждением высотой по пояс. Кофе здесь подавали разных сортов и крепкий; собственная пекарня пользовалась популярностью у толпы, выливающейся на улицу в обеденный перерыв. Без пяти четыре на улице оставался лишь один посетитель. Сложенные на холоде зонтики напоминали колонну огромных соломинок для коктейлей.

Кафе размещалось на первом этаже современного офисного здания. На высоте третьего этажа висела строительная люлька. Трое рабочих заменяли треснувшее оконное стекло. Весь фасад здания был покрыт зеркальными стеклянными панелями, в которых отражалась окружающая местность. Стекло было тяжелым, и даже здоровенные рабочие с трудом управлялись с ним.

Плотнее запахнув пальто, Кейт отпила глоток кофе. Вечернее солнце грело, несмотря на холод, но оно быстро клонилось к закату. По столикам уже поползли длинные тени. Кейт посмотрела на солнце, зависшее прямо над заброшенными зданиями напротив, и у нее заслезились глаза. Эти здания скоро должны были пойти под снос; в районе полным ходом шла реконструкция. Она не обратила внимания на то, что на последнем этаже одного здания было открыто окно. В соседнем здании два окна зияли выбитыми стеклами. В третьем входная дверь криво висела на одной петле.

Кейт посмотрела на часы. Прошло уже почти двадцать минут. Она привыкла к лихорадочной суете прокуратуры, и сейчас ей казалось, что день тянется нескончаемо медленно. Вне всякого сомнения, десятки полицейских затаились поблизости, готовые наброситься на ее отца, когда он приблизится к ней. Кейт вдруг задумалась: успеют ли они сказать друг другу хотя бы пару слов? Но что она может сказать отцу? «Привет, папаша, тебя сцапали»? Кейт потерла замерзшие щеки и продолжила ожидание. Отец появится здесь ровно в четыре часа, и теперь уже поздно что-либо менять. Слишком поздно, черт побери. Но она поступала правильно, несмотря на сознание вины, несмотря на то, что сейчас ей было так же гадко, как и после звонка следователю. Кейт сердито сжала руки. Сейчас она отдаст отца в руки полиции, и тот это заслужил. Споры с собой закончены. Теперь Кейт хотела только того, чтобы все поскорее завершилось.

Майклу Маккарти это не нравилось. Совсем не нравилось. Обыкновенно он следил за целью, иногда на протяжении недель, до тех пор, пока не узнавал ее привычки лучше, чем их знала сама жертва. И тогда нанести удар было очень просто. Кроме того, дополнительное время позволяло Маккарти подготовить план отхода, учитывающий худшие сценарии. Сейчас же он был лишен всех этих прелестей. Сообщение Салливана было предельно жестким. Этот человек уже выплатил Маккарти огромные деньги в качестве суточных, и к этой сумме должны были добавиться еще два миллиона после выполнения заказа. По любым меркам вознаграждение было щедрым — и теперь Маккарти предстояло сделать свою работу. Вот только, если не считать самое первое дело много лет назад, он не мог припомнить, когда еще так сильно нервничал. Усугубляло все то, что место буквально кишело полицейскими.

Но Маккарти повторял себе, что все будет хорошо. За то время, что у него было, он успел составить план. Сразу же после звонка Салливана Майкл осмотрел район. Ему тотчас же пришла в голову мысль о заброшенном доме. На самом деле это было единственное подходящее место. Маккарти находился здесь с четырех часов утра. Задняя дверь выходит в переулок. Ему потребуется ровно пятнадцать секунд после выстрела, чтобы бросить винтовку, сбежать вниз по лестнице, выскочить в дверь и сесть в машину. Он будет в двух милях отсюда, прежде чем полиция сообразит, что произошло. Через сорок пять минут с частного аэродрома в десяти милях к северу от Вашингтона в небо поднимется самолет, целью назначения которого станет Нью-Йорк. Самолет доставит туда одного-единственного пассажира, а еще через пять с лишним часов Маккарти будет уже избалованным пассажиром сверхзвукового «Конкорда», совершающего посадку в Лондоне.

В десятый раз проверив винтовку и оптический прицел, Майкл машинально смахнул со ствола пылинку. Конечно, глушитель тут совсем не помешал бы, однако Маккарти еще не нашел такой, который работал бы с винтовкой, особенно стреляющей сверхзвуковыми боеприпасами. Придется положиться на то, что общее смятение обеспечит ему беспрепятственное отступление. Выглянув на улицу, он сверился с часами. Пора.

Опытный убийца, Маккарти никак не мог знать, что в голову жертвы будет нацелена еще одна винтовка. И в прицел этой винтовки будет смотреть такой же зоркий глаз, как и у него самого, если не зорче.

В морской пехоте Тим Коллин считался лучшим снайпером, и старший сержант, под началом которого он служил, написал в его характеристике, что никогда прежде не встречал такого меткого стрелка. В настоящий момент объект этого хвалебного отзыва прильнул к оптическому прицелу, и он был абсолютно спокоен. Коллин обвел взглядом тесный салон фургона, в котором расположился. Фургон стоял у тротуара напротив кафе, и цель будет видна как на ладони. Тим снова прильнул к окуляру прицела. В перекрестье мельком показалась Кейт Уитни. Коллин открыл боковое окно фургона. Машина находилась в тени соседнего здания. Никто не увидит, что происходит внутри. Дополнительным утешением являлось сознание того, что Сет Фрэнк с группой захвата полиции округа разместился справа от кафе, а еще одна группа находится в вестибюле офисного здания. По всей улице стоят машины без опознавательных знаков. Если Уитни побежит, далеко убежать он не сможет. Но Коллин знал, что этот человек никуда не побежит.

После выстрела Тим быстро разберет винтовку и спрячет ее в фургоне, после чего выскочит с пистолетом и полицейским значком и присоединится к остальным сотрудникам правоохранительных органов, недоумевающих по поводу случившегося. Никому в голову не придет искать в фургоне Секретной службы оружие и стрелка, только что убившего подозреваемого.

План Бёртона показался молодому агенту вполне разумным. Коллин ничего не имел против Лютера Уитни, однако ставки были значительно выше жизни шестидесятишестилетнего преступника-рецидивиста. Чертовски выше. Коллин не получит никакого удовлетворения, убив старика; больше того, он постарается как можно быстрее все забыть. Но так устроена жизнь. Ему платят за его работу, он присягнул выполнять эту работу, и она стоит на первом месте. Нарушает ли он закон? Формально он совершает убийство. Но в реальности лишь делает то, что необходимо сделать. Коллин предполагал, что президент в курсе; Глория Рассел определенно в курсе, а Билл Бёртон, человек, которого он уважает больше всех на свете, приказал ему сделать это. Подготовка, которую прошел Тим, просто не позволит ему не выполнить этот приказ. К тому же старик незаконно проник в дом. Ему светит двадцатилетний срок. Двадцать лет за решеткой он не протянет. Кому хочется в восемьдесят лет сидеть в тюрьме? Он, Коллин, просто избавит старика от ненужных мучений. Если б его самого поставили перед таким выбором, он без колебаний предпочел бы пулю.

Тим поднял взгляд на рабочих в строительной люльке, пытающихся установить стекло. Один из них ухватил конец веревки, перекинутой через блок, и потянул его вниз. Стекло медленно начало подниматься.

Оторвавшись от созерцания своих рук, Кейт увидела отца.

Тот изящно шел по тротуару. Фетровая шляпа и шарф почти полностью скрывали его лицо, но походку нельзя было спутать. В детстве Кейт всегда хотелось научиться скользить по земле, как ее отец, так же уверенно, без усилий. Она начала было подниматься, но передумала. Фрэнк не предупредил ее, когда начнет действовать, но вряд ли он собирался долго ждать.

Остановившись перед кафе, Лютер посмотрел на дочь. Он уже больше десяти лет не подходил к ней так близко и сейчас не знал, с чего начать. Почувствовав его неуверенность, Кейт заставила себя улыбнуться. Отец сразу же подошел к ее столику и сел, спиной к улице. Не обращая внимания на холод, он снял шляпу и убрал в карман темные очки.

Маккарти прильнул к оптическому прицелу. В окуляре появились тронутые сединой волосы. Указательный палец наемного убийцы сдвинул рычажок предохранителя и плавно переместился на спусковой крючок.

Меньше чем в ста ярдах от него Коллин зеркально повторил эти движения. В отличие от Маккарти, он не торопился, так как у него было преимущество: он точно знал, когда начнет действовать полиция.

Указательный палец Маккарти изогнулся и двинулся назад. Наемный убийца уже два-три раза поднимал взгляд на рабочих в люльке, но затем выбросил их из головы. За все то время, что он занимался своим ремеслом, у него это была всего лишь вторая ошибка.

Зеркальное стекло внезапно дернулось вверх на веревке, наклоняясь в сторону Маккарти. Поймав своей поверхностью лучи заходящего солнца, оно направило отражение, красное и сверкающее, прямо в глаза Маккарти. Острая боль на мгновение обожгла зрачки, палец непроизвольно согнулся, и винтовка выстрелила. Выругавшись, Маккарти отшвырнул ее. Он спустился вниз и выбежал за дверь на пять секунд быстрее графика.

Пуля ударила в стойку зонта и раздробила ее, после чего, отразившись, завязла в асфальте тротуара. Кейт и Лютер распластались на земле, при этом старик непроизвольно закрыл дочь своим телом. Через несколько секунд вокруг них уже выстроились полукругом Сет Фрэнк и десяток полицейских в форме, с оружием наготове, озираясь по сторонам, изучая все щели и закутки.

— Оцепить весь район, твою мать! — крикнул сержанту Фрэнк.

Тот залаял в рацию, передавая его приказание. Полицейские в форме рассеялись вокруг, машины пришли в движение.

Рабочие смотрели вниз, даже не подозревая, какую ключевую роль сыграли в той драме, которая разворачивалась перед кафе.

Лютера подняли с земли и заковали в наручники, и вся группа поспешно скрылась в вестибюле офисного здания. Какое-то мгновение Сет Фрэнк возбужденно смотрел на задержанного, затем зачитал ему его права. Лютер оглянулся на свою дочь. Сначала Кейт никак не могла взглянуть ему в глаза, но затем все-таки решила, что отец это заслужил. Его слова ранили ее сильнее, чем она ожидала.

— Кэти, с тобой всё в порядке?

Она молча кивнула, и у нее из глаз хлынули слезы — и на этот раз, даже несмотря на то что Кейт стальной хваткой сдавила себе горло, она не смогла остановить их и повалилась на пол.

Бёртон стоял рядом, в дверях вестибюля. Когда появился потрясенный Коллин, Билл едва не испепелил молодого агента своим взглядом. Но тут Тим что-то шепнул ему на ухо.

Надо отдать Бёртону должное: он быстро усвоил информацию и через считаные секунды докопался до истины. Салливан нанял убийцу. Старик действительно сделал то, в чем Бёртон собирался его ложно обвинить.

Агент Секретной службы проникся к хитрому миллиардеру дополнительным уважением.

Бёртон подошел к Фрэнку.

— Есть какие-либо мысли по поводу того, мать твою, что это было? — Следователь поднял на него взгляд.

— Возможно, — лаконично ответил Бёртон.

Он оглянулся. Впервые они с Уитни смотрели друг на друга. На Лютера нахлынули воспоминания о той кошмарной ночи. Но он оставался спокойным, невозмутимым.

Бёртон помимо воли восхищался этим. Однако здесь крылся источник серьезного беспокойства. Очевидно, Уитни не слишком переживал по поводу своего задержания. Его взгляд сообщил Бёртону — принимавшему участие буквально в тысячах задержаний, а в подобных ситуациях взрослые мужчины обыкновенно рыдают, как младенцы, — все, что тот хотел знать. Этот тип с самого начала собирался сдаться полиции. Агент не мог точно сказать, по какой причине, да его это особо и не интересовало.

Пока Фрэнк проверял своих людей, Бёртон смотрел в упор на Лютера. Затем он оглянулся на сжавшуюся в комок женщину в углу. Уитни уже пытался безуспешно бороться с держащими его полицейскими, стремясь приблизиться к своей дочери, но тем не было до этого никакого дела. Женщина-полицейский неловко старалась успокоить Кейт, но тщетно. По густым морщинам на щеках старика скатились слезинки: он смотрел, как его девочка содрогается в рыданиях.

Заметив рядом с собой Бёртона, Лютер наконец сверкнул на него глазами, но тот указал взглядом на Кейт. Их взгляды встретились. Билл чуть поднял брови, а затем сдвинул их с беспощадностью пули, всаженной Кейт в голову. Биллу довелось смотреть в глаза самым закоренелым преступникам в этих краях, и он умел придавать своему лицу грозное выражение — и именно от абсолютной искренности выражения на его лице у всех закаленных суровыми испытаниями людей стыла кровь в жилах. Лютер Уитни не был неопытной шпаной, это сразу чувствовалось. Он был не из тех, у кого при виде полицейского трясутся поджилки. Однако железобетонная стена, составлявшая нервы Уитни, уже начала осыпаться. Она быстро разрушилась до конца, и обломки потекли к рыдающей женщине в углу.

Развернувшись, Бёртон направился к двери.

Глава 19

Глория Рассел сидела у себя в гостиной и держала в трясущейся руке послание. Она взглянула на часы. Послание было доставлено точно в срок посыльным, пожилым мужчиной в тюрбане, приехавшим на потрепанной «Субару». На двери — эмблема службы доставки «Срочная курьерская служба». Благодарю вас, мэм. Попрощайтесь с жизнью. А она так надеялась наконец получить в свои руки ключ, чтобы начисто стереть все пережитые кошмары… Все опасности, с которыми ей пришлось столкнуться…

В трубе завывал ветер. В камине уютно потрескивал огонь. В доме царила безукоризненная чистота благодаря стараниям приходящей домработницы Мэри, которая только что ушла. В восемь часов вечера Глорию ждали на ужин в доме у сенатора Ричарда Майлза. Майлз играл очень важную роль в ее политических чаяниях; и он уже начал производить нужный шум. Все потихоньку возвращалось в нормальную колею. Поступательный импульс нарастал. После всех этих мучительных, унизительных испытаний… Но теперь? Но теперь…

Рассел снова взглянула на записку. Потрясение обволакивало ее огромной рыболовной сетью, увлекающей на самое дно, где она и останется навсегда.

Рассел с огромным трудом поднялась на ноги. Дополнительная веревка? Она не могла рассуждать, не могла действовать. Первой ее мыслью было связаться с Бёртоном, но затем она сообразила, что его нет в Белом доме. Тут ее осенило. Она бросилась к телевизору. В шестичасовых вечерних новостях как раз передавали срочное сообщение. В результате дерзкой полицейской операции, осуществленной совместно с полицией округа Миддлтон и полицией Александрии, схвачен подозреваемый в убийстве Кристины Салливан. Неизвестный сделал выстрел, целью которого, вероятно, был подозреваемый.

Рассел уставилась на экран. Кадры из полицейского участка Миддлтона. Глория увидела, как Лютер Уитни, смотрящий прямо перед собой и никак не пытающийся скрыть свое лицо, поднимается по лестнице. Он оказался гораздо старше, чем она себе его представляла. Внешне похожий на директора школы. Это тот самый человек, видевший, как она… Ей даже в голову не пришло, что Лютер арестован за преступление, которое, как она прекрасно знала, он не совершал. Хотя это знание все равно не подтолкнуло бы ее к каким-либо действиям. Оператор развернул камеру, и в кадре промелькнули Билл Бёртон и стоящий рядом с ним Коллин, слушающие заявление, которое делал для прессы следователь Сет Фрэнк.

Долбаные некомпетентные ублюдки! Этот тип арестован. Он арестован, твою мать, а у нее в руках записка, в которой он обещает сделать все возможное, чтобы погубить их. Она доверилась Бёртону и Коллину, президент доверился им, а они потерпели неудачу, полностью провалили дело… Рассел не могла поверить, что Бёртон стоит вот так спокойно, когда весь их мир вот-вот сгорит дотла, подобно падающей звезде.

Следующая мысль удивила даже ее саму. Бросившись бегом в ванную, Рассел вскрыла аптечку и схватила первый подвернувшийся флакон. Сколько таблеток будет достаточно? Десять? Сто?

Она попыталась открутить крышку, но трясущиеся руки не слушались ее. Рассел не сдавалась; наконец таблетки высыпались в раковину. Схватив горсть, она остановилась. Из зеркала на нее смотрело ее отражение. Впервые она осознала, как сильно постарела. Глаза запали, щеки ввалились, волосы, казалось, начали седеть прямо у нее на глазах.

Рассел уставилась на зеленую горсть в руке. Она не сможет это сделать. Несмотря на то, что весь ее мир рушится, она не сможет это сделать. Выбросив таблетки в унитаз, Глория погасила свет и позвонила на работу сенатору. Болезнь не позволит ей присутствовать на ужине.

Не успела она лечь в кровать, как раздался стук в дверь.

Сначала он показался Рассел далеким гулом барабанов. Есть ли у полиции ордер на обыск? Что у нее дома может быть такого, что обличит ее? Записка! Выхватив лист бумаги из кармана, Глория швырнула его в огонь. Записка вспыхнула, возносясь к трубе языком пламени. Рассел расправила платье, надела тапочки и направилась к двери.

При виде стоящего на пороге Билла Бёртона острая боль вторично пронзила ей грудь. Не говоря ни слова, агент вошел в дом, скинул пальто и направился прямиком за выпивкой.

Рассел захлопнула входную дверь.

— Отличная работа, Бёртон! Замечательная! Вы прекрасно обо всем позаботились! А где ваш напарник? Отправился к окулисту проверять зрение?

Налив себе виски, агент плюхнулся на диван.

— Заткнись и слушай!

Обыкновенно подобное замечание вывело бы Рассел из себя. Однако в голосе Бёртона прозвучали такие интонации, что она застыла на месте. Внезапно до нее дошло, что ее окружают вооруженные люди. Кажется, они повсюду. Вокруг звучат выстрелы. Она связалась с очень опасными людьми… Сев на диван, Рассел уставилась на Бёртона.

— Коллин так и не выстрелил.

— Но…

— Но кто-то выстрелил. Знаю. — Одним глотком он выпил почти весь виски.

Глория подумала было о том, чтобы налить и себе, но остановилась.

— Уолтер Салливан. — Бёртон посмотрел ей в лицо. — Этот сукин сын. Ричмонд ему все сказал, так?

Рассел кивнула.

— Ты думаешь, за этим стоит Салливан?

— А кто еще, туды его мать? Он считает, что этот тип убил его жену. У него есть деньги, чтобы нанять самого лучшего в мире убийцу. Ему единственному было известно, где именно это произойдет. — Бёртон в отвращении тряхнул головой. — Соображай быстрее, красавица, времени у нас нет.

Встав, он принялся расхаживать по комнате.

Рассел вспомнила сюжет в новостях.

— Но ведь этот человек задержан. Он расскажет полиции всё. Я полагала, за мной уже пришли.

Бёртон остановился.

— Этот тип никому ничего не скажет. По крайней мере, пока что.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что этот человек сделает все, лишь бы его девочка осталась в живых.

— Ты что, угрожал ему?

— Я достаточно понятно передал свою мысль.

— Как ты это понял?

— Глаза не лгут, красавица. Он понял правила игры. Он открывает рот — и прощай, любимая дочка!

— Ты… неужели ты вправду…

Наклонившись, Бёртон схватил главу президентской администрации за плечи, без усилия оторвал от пола и поднял в воздух, так, чтобы смотреть ей в глаза.

— Я убью каждого, мать твою, кто будет мне угрожать, это понятно?

От его тона у Рассел заледенела кровь в жилах. Билл швырнул ее назад на диван.

Она молча смотрела на него. Кровь схлынула у нее с лица, глаза наполнились ужасом.

Бёртон побагровел от ярости.

— Это ты втянула меня во все! Я хотел сразу же вызвать «фараонов». Я сделал свою работу. Да, я убил эту женщину, но ни один суд в мире не признал бы меня виновным. А ты обвела меня вокруг пальца своим бредом про глобальную катастрофу, своей якобы заботой о президенте, и у меня хватило глупости купиться на твое вранье… И вот сейчас я всего в одном шаге от того, чтобы пустить коту под хвост двадцать лет своей жизни, и я не в восторге от этого. Если ты не можешь этого понять, тебе же хуже.

Несколько минут они сидели молча. Зажав в руке стакан, Бёртон разглядывал ковер, лихорадочно соображая. Поглядывая на него краем глаза, Глория пыталась унять дрожь. Она никак не могла собраться с духом и рассказать Бёртону о записке, которую только что получила. Какой от этого будет толк? Вполне возможно, Билл Бёртон выхватит пистолет и пристрелит ее на месте. При мысли о том, что насильственная смерть так близка, у Рассел застыла кровь.

Сделав над собой усилие, она села в кресло. Где-то далеко тикали часы; казалось, они отсчитывали последние мгновения ее жизни.

— Ты уверен, что он ничего не скажет? — Рассел всмотрелась Бёртону в лицо.

— Я ни в чем не уверен.

— Но ты сказал…

— Я сказал, что этот тип пойдет на все, только чтобы его девочка осталась в живых. Если он устранит эту угрозу, следующие несколько лет мы будем просыпаться, глядя на тюремные нары.

— Но как он сможет устранить эту угрозу?

— Если б я знал ответ на этот вопрос, то не переживал бы так. Но я могу заверить тебя в том, что в настоящий момент Лютер Уитни сидит в своей камере и ломает голову именно над этим.

— Что мы можем предпринять?

Схватив свое пальто, Бёртон грубо поднял Рассел на ноги.

— Идем. Пора поговорить с Ричмондом.

Пролистав свои заметки, Джек обвел взглядом собравшихся за столом. Его команда состояла из четырех кандидатов, трех младших юридических консультантов и двух партнеров. Известие об успешной сделке, заключенной для Салливана, быстро разнеслось по фирме. Все присутствующие смотрели на Джека со смесью благоговейного восхищения и уважения, к которой примешивалось немного страха.

— Сэм, вы координируете поставки сырья через Киев. Наш представитель там — тот еще проныра, играет на самой грани; присматривайте за ним, но не мешайте работать.

Сэм, уже десять лет как полноправный партнер фирмы, захлопнул портфель.

— Будет сделано.

— Бен, я просмотрел ваш отчет о лоббировании. Согласен, нам нужно надавить сильнее на Министерство иностранных дел Украины; будет очень кстати, если они окажутся на нашей стороне. — Джек открыл другую папку. — У нас примерно месяц на то, чтобы запустить это дело. Главной нашей головной болью остается нестабильная политическая ситуация в Украине. Если мы собираемся сорвать главный куш, нам нужно действовать быстро. Меньше всего нам хотелось бы, чтобы Россия аннексировала нашего нового клиента. А теперь я хотел бы потратить несколько минут на то, чтобы пройтись по…

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула секретарша Джека. Она была чем-то взволнована.

— Я ужасно сожалею, что вынуждена вас беспокоить…

— Всё в порядке, Марта, в чем дело?

— Вас просят к телефону.

— Я же попросил Люсинду отклонять все звонки, кроме самых срочных. Завтра я всем перезвоню.

— Кажется, это что-то срочное.

Джек крутанулся в кресле.

— Кто это?

— Она сказала, что ее зовут Кейт Уитни.

Через пять минут Грэм уже сидел в своей машине, новеньком «Лексусе 300» цвета бронзовый металлик. У него голова шла кругом. Кейт была близка к истерике. Ему удалось разобрать лишь то, что Лютер арестован. За что, он не понял.

Кейт открыла дверь после первого же стука, после чего буквально свалилась ему в объятия. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла дышать ровно.

— Кейт, в чем дело? Где Лютер? В чем его обвиняют?

Она подняла взгляд. Лицо у нее было таким красным и распухшим, словно ей хорошенько надавали.

Когда ей наконец удалось выдавить это слово, Джек оторопело сел.

— В убийстве? — Он обвел взглядом комнату; мысли его кружились так быстро, что не успевали зарегистрироваться в сознании. — Это невозможно. И кого же, черт побери, он якобы убил?

Выпрямившись, Кейт смахнула волосы с лица и посмотрела ему в глаза. На этот раз слова прозвучали четко, прямо, впиваясь в Грэма подобно битому стеклу.

— Кристину Салливан.

Джек долго сидел, застыв без движения, затем порывисто вскочил с кресла, посмотрел на Кейт, попытался что-то сказать, но понял, что не может. Шатаясь, он подошел к окну и распахнул его настежь, подставляя себя ударам холодного воздуха. Желудок у него бурлил чистой кислотой; она подкатила к горлу, и ему едва удалось ее сглотнуть. Наконец к ногам медленно вернулась твердость. Закрыв окно, Джек снова подсел к Кейт.

— Что случилось?

Она вытерла красные глаза какой-то тряпкой. Волосы у нее были спутаны. Она так и не сняла пальто; сапожки валялись рядом с креслом, куда она их бросила. Кейт, как могла, постаралась взять себя в руки. Достав изо рта прядь волос, она наконец посмотрела на Джека.

Слова полились из нее негромкими порывами.

— Полиция его задержала. Она… она считает, что он проник в дом Салливанов. Там никого не должно было быть… но там оказалась Кристина Салливан. — Остановившись, Кейт шумно вздохнула. — Полиция считает, что отец застрелил ее.

Как только она произнесла последние слова, глаза у нее закрылись, веки будто обрушились, не в силах держать собственный вес. Кейт медленно покачала головой, наморщив лоб, так как пульсирующая боль в висках резко усилилась.

— Это же безумие. Лютер ни за что не пошел бы на убийство.

— Не знаю, Джек. Я… я просто не знаю, что думать.

Встав, Грэм снял пальто и провел рукой по волосам, стараясь собраться с мыслями.

— Как ты это узнала? — Он посмотрел на Кейт. — Черт возьми, как полиции удалось схватить его?

Вместо ответа она затряслась всем своим телом. Боль стала такой сильной, что, казалось, ее можно увидеть; она зависла над хрупким женским телом, прежде чем обрушиться на него яростными ударами. Кейт вытерла лицо тряпкой. Ей потребовалось очень много времени, чтобы повернуться к Джеку, по одному дюйму за раз, словно она была древней старухой. Глаза у нее по-прежнему оставались закрытыми, дыхание прерывалось судорожными всхлипываниями, будто воздух застревал в легких и вынужден был предпринимать могучие усилия, чтобы вырваться наружу.

Наконец глаза открылись. Губы зашевелились, но сначала с них не слетело ни слова. Затем Кейт удалось выговорить их, медленно, отчетливо, словно она заставляла себя принимать каждый удар, сопровождающий их.

— Я его подставила.

Лютер, одетый в оранжевый тюремный костюм, сидел в той же самой комнате допросов, где не так давно сидела Ванда Брум. Сет Фрэнк расположился напротив, внимательно наблюдая за ним. Уитни смотрел прямо перед собой. Но он не отключился. Этот человек о чем-то напряженно думал.

Вошли два полицейских. Один принес диктофон и поставил его на стол. Включил запись.

— Вы курите? — Фрэнк протянул сигарету. Лютер принял ее, и оба выпустили облачка дыма.

Для записи Сет повторил Лютеру дословно «Миранду». В этом деле процессуальных ляпов не будет.

— Итак, вы понимаете свои права?

Уитни неопределенно махнул сигаретой.

Этот человек оказался совсем не тем, кого ожидал увидеть Фрэнк. Ну да, прошлое у него определенно криминальное. Три судимости — однако последние двадцать лет были чистыми. Впрочем, это мало что значило. Однако ни нападений, ни насильственных действий. Это тоже мало что значило, но все-таки позволяло судить о человеке.

— Мне нужно, чтобы вы ответили на этот вопрос «да» или «нет».

— Да.

— Хорошо. Вы понимаете, что вас арестовали в связи с убийством Кристины Салливан?

— Да.

— И вы точно отказываетесь от своего права защиты? Мы можем назначить вам адвоката, или вы можете пригласить своего.

— Я отказываюсь.

— И вы понимаете, что не обязаны делать никаких заявлений полиции? Что каждое ваше слово, сказанное сейчас, может использоваться как доказательство против вас?

— Я все понимаю.

Многолетний опыт научил Фрэнка тому, что признание в самом начале игры может вылиться в катастрофу для обвинения. Даже признание, сделанное добровольно, защита может разорвать в клочья, вследствие чего все улики, полученные благодаря этому признанию, будут отброшены прочь как запятнанные. Преступник может привести следователя прямиком к трупу — а на следующий день он уже выходит на свободу, а его адвокат улыбается, надеясь, что клиент никогда не объявится рядом с его домом. Но у Фрэнка уже имелось готовое дело. И то, что добавит к нему Уитни, станет лишь соусом к основному блюду.

Он пристально посмотрел на задержанного.

— В таком случае я хочу задать вам кое-какие вопросы. Хорошо?

— Спрашивайте.

Фрэнк продиктовал для записи день, месяц, год и время суток, после чего попросил Лютера назвать свое полное имя. На этом все и закончилось. Дверь открылась. В комнату заглянул полицейский в форме.

— Приехал его адвокат.

Посмотрев на Уитни, Фрэнк выключил диктофон.

— Какой еще адвокат?

Прежде чем Лютер смог ответить, в кабинет, отстранив полицейского, вошел Джек.

— Джек Грэм, адвокат задержанного. Уберите диктофон. Джентльмены, я хочу переговорить со своим клиентом наедине, прямо сейчас.

Уитни уставился на него.

— Джек… — начал было он резко.

— Молчи, Лютер. — Джек выразительно посмотрел на полицейских. — Немедленно!

Полицейские направились к выходу. Фрэнк и Грэм успели взглянуть друг другу в глаза, и дверь закрылась. Джек поставил на стол портфель, но не стал садиться.

— Не хочешь объяснить мне, черт возьми, что происходит?

— Джек, тебе не надо в это впутываться. Я говорю серьезно.

— Ты обратился ко мне. Взял с меня слово, что я тебе помогу. Так вот, черт побери, я здесь.

— Замечательно, ты сделал свое дело — теперь можешь уходить.

— Отлично, я уйду, но что в этом случае будешь делать ты?

— Тебя это не касается.

Грэм наклонился к самому лицу Лютера.

— Что ты собираешься сделать?

— Признать себя виновным! — Впервые Уитни повысил голос. — Это я во всем виноват.

— Ты ее убил?

Он молча отвел взгляд.

— Ты убил Кристину Салливан?

Лютер ничего не ответил. Джек схватил его за плечи.

— Ты ее убил?

— Да.

Джек всмотрелся ему в лицо. Затем схватил портфель.

— Я — твой адвокат, хочешь ты этого или нет. И до тех пор пока я не пойму, почему ты мне врешь, даже не вздумай говорить с полицейскими. Если только откроешь рот, я объявлю тебя невменяемым.

— Джек, я очень признателен тебе за все, но…

— Послушай, Лютер, Кейт рассказала мне, что произошло, что она сделала и почему. Но позволь выложить тебе все начистоту. Если ты сядешь за решетку, твоя девочка этого не перенесет. Ты меня слышишь?

Уитни так и не высказал то, что хотел сказать. Внезапно комната показалась ему размером с пробирку. Он не услышал, как Джек ушел. Просто сидел, уставившись в одну точку и впервые в жизни не представляя себе, как быть дальше.

Джек подошел к стоящим в коридоре полицейским.

— Кто ведет дело?

Фрэнк поднял взгляд.

— Лейтенант Сет Фрэнк.

— Замечательно, лейтенант. Примите к сведению: мой клиент не отказался от «Миранды», и вы не станете его допрашивать без моего присутствия. Это понятно?

Фрэнк скрестил руки на груди.

— Хорошо.

— Кто из прокуроров ведет это дело?

— Заместитель прокурора штата Джордж Горелик.

— Я так понимаю, у вас есть обвинительное заключение?

Фрэнк подался вперед.

— Большая коллегия присяжных на прошлой неделе вынесла соответствующее решение.

Джек надел пальто.

— Не сомневаюсь в этом.

— Можете даже не надеяться на освобождение под залог; надеюсь, вы это понимаете.

— Ну судя по тому, что я слышал, моему клиенту у вас, ребята, будет безопаснее. Присматривайте за ним хорошенько, ладно?

Вручив Фрэнку свою визитную карточку, Грэм решительным шагом направился по коридору. После его прощального замечания улыбка у следователя на лице погасла. Посмотрев на визитную карточку, он оглянулся на комнату для допросов и снова посмотрел вслед быстро удаляющемуся адвокату.

Глава 20

Кейт приняла душ и переоделась. Влажные волосы, зачесанные назад, свободно ниспадали на плечи. Поверх белой футболки она надела толстый синий свитер с вырезом. Линялые голубые джинсы свободно болтались на узких бедрах. Теплые шерстяные носки скрывали длинные ступни. Джек смотрел на эти ступни, которые двигались вверх и вниз, перемещая свою гибкую обладательницу по комнате. Молодая женщина несколько пришла в себя. Однако в глазах у нее по-прежнему таился ужас. Похоже, Кейт пыталась справиться с ним за счет физической активности.

Взяв стакан виски с содовой, Джек сел в кресло. У него ныли плечи. Словно почувствовав это, Кейт перестала расхаживать по комнате и занялась массажем.

— Следователь не говорил мне, что уже есть обвинительное заключение.

— Ты действительно считаешь, что полицейские не опускаются до того, чтобы использовать простых людей в своих целях? — выпалил в ответ Джек.

— Вижу, ты снова начинаешь мыслить как адвокат, защищающий преступников.

Она вонзила свои сильные пальцы ему в плечи; Джеку стало легче. Кейт разминала его затекшие мышцы. С ее мокрых волос капало ему на лицо. Он закрыл глаза. По радио звучала «Река грез» Билли Джоэла. Джек спросил у себя, а о чем грезит он сам? Предмет его грез постоянно налетал на него, словно солнечный зайчик, за какими он гонялся в детстве…

— Как он?

Вопрос Кейт резко вернул его к действительности. Он залпом допил коктейль.

— Сбит с толку. Переживает. Нервничает. Я даже представить себе не мог, что он способен испытывать эти чувства. Кстати, винтовку нашли. На последнем этаже заброшенного дома напротив. Но того, кто выпустил пулю, давно уже и след простыл, тут никаких сомнений. Проклятье, по-моему, полиции нет до него никакого дела.

— Когда официальное предъявление обвинений?

— Послезавтра, в десять утра. — Повернув голову, Джек схватил Кейт за руку. — Прокурор будет настаивать на убийстве при отягчающих обстоятельствах.

— Чушь собачья. Убийство при совершении грабежа считается уголовным преступлением первого разряда, за которое предусмотрено максимум двадцать лет, и точка. Передай прокурору, пусть хорошенько перечитает процессуальный кодекс.

— Эй, это ведь я должен был сказать, разве не так? — Грэм попробовал вызвать у Кейт улыбку, но безуспешно. — По версии прокурора, Лютер проник в дом и собирал награбленное, когда Салливан застигла его за этим. Свидетельства физического насилия — следы удушения, синяки на лице, два выстрела в голову — используются для того, чтобы отделить собственно убийство от ограбления. Прокурор считает, что это доказательства гнусного и низкого деяния. Плюс пропажа драгоценностей Салливан. Убийство в ходе вооруженного разбоя тянет на высшую меру.

Откинувшись назад, Кейт потерла бедра. Она была без косметики — однако всегда относилась к тем женщинам, которым косметика не нужна. И все же напряжение сказывалось, особенно в глазах и под ними, и в поникших плечах.

— Что ты скажешь про Горелика? — Джек отправил в рот кубик льда. — Это он ведет дело.

— Самоуверенный козел, напыщенный ханжа, но ужасно опытный мастер судебных разбирательств.

— Замечательно.

Встав с кресла, Джек подсел к Кейт и, взяв ее лодыжку, принялся растирать ее. Кейт разлеглась на диване, откинув голову назад. В прошлом им всегда было так хорошо, так уютно в обществе друг друга… Казалось, последних четырех лет как не бывало.

— Улик, о которых рассказал мне Фрэнк, не хватало даже на то, чтобы предъявить обвинение. Я ничего не понимаю, Джек.

Грэм стащил с нее носки и принялся растирать ей ноги обеими руками, ощупывая тонкие косточки.

— В полицию позвонил неизвестный и назвал номер машины, замеченной недалеко от дома Салливана предположительно в ночь убийства. Было установлено, что в ту ночь машина находилась на полицейской штрафстоянке.

— Вот видишь. Анонимное сообщение оказалось ложным.

— Нет. Лютер как-то говорил мне, как легко забрать машину со штрафстоянки, сделать дело, а затем вернуть ее на место.

Кейт не смотрела на него, делая вид, что изучает потолок.

— Хорошие у вас были темы для разговоров… — В ее голосе прозвучал знакомый упрек.

— Ну же, Кейт.

— Извини. — Ее голос снова стал усталым.

— Полиция исследовала коврик. На нем были обнаружены волокна с ковра в спальне Салливанов. А также частицы очень своеобразной почвы. Как оказалось, это та самая смесь, которой садовник Салливанов удобряет кукурузное поле за домом. Это специальный состав, приготовленный для Салливана; такой больше нигде не найти. Я переговорил с Гореликом; смею тебя заверить, он уверен в успехе. Я еще не получил результаты экспертизы. Завтра я подаю ходатайство об обязательном предоставлении документов в суд.

— Опять же, и что с того? Как это связано с моим отцом?

— Прокурор выдал ордер на обыск дома и машины Лютера. Та же самая почва была обнаружена на коврике в его машине. Как и образец волокон ковра из гостиной.

Кейт медленно открыла глаза.

— Отец был в доме, когда чистил эти проклятые ковры. Тогда он и подцепил ворс.

— После чего пробежался по кукурузному полю? Ну же…

— Почву мог принести в дом кто-то другой, а отец наступил на нее.

— Я бы настаивал именно на этом, если б не один момент.

Кейт уселась на диване.

— Какой?

— Вместе с волокнами и частицами почвы был обнаружен растворитель на основе бензина. Следы такого растворителя эксперты нашли на ковре во время осмотра места преступления. Следователь считает, что преступник пытался смыть кровь — свою кровь. Уверен, прокурор представит целую вереницу свидетелей, готовых подтвердить, что ничего подобного не использовалось ни до, ни в ходе чистки ковров. Следовательно, Лютер мог подцепить следы растворителя, только если побывал в доме после этого. Почва, волокна и растворитель. Хороший букет.

Кейт поникла.

— В довершение ко всему, полиция вышла на гостиницу, в которой остановился Лютер. Там был обнаружен фальшивый паспорт, и по нему Лютера проследили до Барбадоса. Через два дня после убийства он вылетел в Техас, оттуда в Майами и затем на остров. Очень похоже на бегство преступника, ты не согласна? Водитель такси под присягой показал, что возил Лютера к поместью Салливана на Барбадосе. И Лютер обмолвился ему, что бывал дома у Салливанов в Вирджинии. Кроме того, есть свидетели, готовые подтвердить, что незадолго до убийства несколько раз видели Лютера и Ванду Брум вместе. Одна женщина, близкая знакомая Ванды, подтвердит, что та нуждалась в деньгах, очень нуждалась. И что Кристина Салливан рассказала ей про сейф. Из чего следует, что Ванда Брум солгала полиции.

— Теперь я вижу, почему Горелик так охотно поделился с тобой этой информацией… Однако по-прежнему все улики косвенные.

— Нет, Кейт, это классический пример дела, в котором нет прямых улик, привязывающих Лютера к преступлению, но косвенного мусора более чем достаточно, и в итоге присяжные решат: «Ну же, кого ты хочешь обмануть, это твоих рук дело, сукин сын!» Я буду отклонять показания везде, где только смогу, но все равно у обвинения останется много тяжелых камней. А если Горелик сможет притянуть предыдущие судимости твоего отца, с ним будет покончено.

— Все это было слишком давно. Для обвинения от этих судимостей больше вреда, чем пользы. Горелик не станет к ним возвращаться. — В голосе Кейт прозвучало больше уверенности, чем она испытывала на самом деле. В конце концов, как можно быть уверенным в чем бы то ни было?

Зазвонил телефон. Кейт застыла в нерешительности.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь?

Джек покачал головой.

Она сняла трубку.

— Алло.

Голос говорящего прозвучал профессионально четко.

— Мисс Уитни, это Роберт Гэвин из «Вашингтон пост». Я могу задать вам кое-какие вопросы о вашем отце? Если можно это устроить, я предпочел бы встретиться с вами лично.

— Что вам нужно?

— Как же, мисс Уитни, ваш отец на первых полосах всех газет… А вы — прокурор штата… Если хотите знать, это просто черт знает какая сенсация.

Кейт бросила трубку. Джек вопросительно посмотрел на нее.

— В чем дело?

— Журналист.

— Господи, быстро же они работают…

Кейт опустилась на диван. В ее движениях сквозила такая бесконечная усталость, что Джек был потрясен. Подойдя к ней, он взял ее за руку.

Внезапно она повернулась к нему.

— Джек, ты не можешь браться за это дело! — В ее голосе прозвучал страх.

— Черта с два не могу. Я — действующий член адвокатуры штата Вирджиния. У меня за плечами полдюжины дел об убийствах, так что опыта мне не занимать.

— Я имею в виду не это. Я знаю, что ты хороший адвокат. Но «Паттон, Шоу и Лорд» не занимается судебными разбирательствами.

— И что с того? Нужно же с чего-нибудь начинать.

— Джек, подумай серьезно. Салливан — крупнейший клиент фирмы. Ты сам работал на него. Я читала об этом в «Юридическом вестнике».

— Тут никакого конфликта не будет. В своих деловых отношениях с Салливаном я не узнал ничего такого, что можно использовать в деле. К тому же Салливан не является стороной судебного процесса. Тут будет так: мы против штата.

— Джек, тебе не позволят заниматься этим делом.

— Чудесно, тогда я уволюсь. Займусь частной практикой.

— Ты не можешь пойти на это. У тебя сейчас все на мази. Ты не должен все разрушить. Только не ради Лютера.

— Тогда ради чего? Я знаю, что твой старик не мог избить женщину, после чего хладнокровно размозжить ей голову пулей. Вероятно, он забрался в дом, чтобы обчистить его, но никого не убивал, в этом я уверен… Знаешь, что я тебе скажу? Я уверен на все сто, что Лютер знает, кто убил Кристину Салливан, и именно это напугало его до смерти. Находясь в доме, он что-то видел, Кейт. Увидел кого-то.

Кейт медленно выдохнула, впитывая эти слова.

Вздохнув, Грэм уставился себе под ноги. Встав, он надел пальто, после чего игриво потянул Кейт за пояс.

— Когда ты в последний раз ела по-настоящему?

— Не припомню.

— А я вот вспоминаю, что ты когда-то заполняла эти джинсы более эстетически привлекательным для мужского взгляда способом.

Тут Кейт наконец улыбнулась.

— Спасибо.

— Еще не поздно поработать над этим.

Она обвела взглядом четыре угла своей гостиной. Здесь не было абсолютно ничего привлекательного.

— Что ты предлагаешь?

— Свиные ребрышки, салат из шинкованной капусты и что-нибудь покрепче «Кока-колы». Идет?

Кейт не колебалась ни мгновения.

— Я только возьму пальто.

Они спустились вниз, и Грэм открыл дверь своего «Лексуса». От него не укрылось, как Кейт пристально изучает роскошную машину.

— Я послушался твоего совета. Рассудил, что пора начинать тратить свои заработанные тяжким трудом деньги.

Не успел он сесть за руль, как к машине подошел мужчина в надвинутой на лоб шляпе, с аккуратной бородкой, тронутой сединой, и тонкими усиками. Коричневое пальто было наглухо застегнуто. В одной руке мужчина держал диктофон, в другой — журналистское удостоверение.

— Боб Гэвин, мисс Уитни. Кажется, нас разъединили… — Оглянувшись на Джека, мужчина сдвинул брови. — А вы — Джек Грэм. Адвокат Лютера Уитни. Я видел вас в полицейском участке.

— Поздравляю, мистер Гэвин, у вас стопроцентное зрение и обезоруживающая улыбка. До свидания.

Гэвин вцепился в машину.

— Подождите минуту, всего одну минуту… Общественность имеет право знать всю правду об этом деле.

Джек начал было что-то говорить, но Кейт его опередила.

— Она обязательно все узнает, мистер Гэвин. Именно для этого и устраивают судебные процессы. Уверена, вы получите место в первом ряду. Всего хорошего.

«Лексус» тронулся. Гэвин подумал было о том, чтобы броситься к своей машине, но передумал. В свои сорок шесть, рыхлый и изнеженный, он был потенциальным кандидатом на инфаркт. Игра еще только начинается. Рано или поздно он доберется до них. Журналист поднял воротник, защищаясь от ветра, и двинулся прочь.

Было уже около полуночи, когда «Лексус» подкатил к дому Кейт.

— Джек, ты точно хочешь этого?

— Проклятье, Кейт, я всегда терпеть не мог фрески.

— Что?

— Иди выспись. Нам обоим это не помешает.

Положив руку на дверь, Кейт замялась. Обернувшись, она посмотрела на Джека, нервно теребя прядь волос за ухом. Теперь у нее в глазах не было боли. Это было что-то другое, но Грэм не мог понять, что именно. Может быть, облегчение?

— То, что ты говорил в ту ночь…

С трудом сглотнув комок в горле, Джек стиснул обеими руками рулевое колесо. Он уже давно гадал, когда это всплывет.

— Кейт, я долго думал и…

Она приложила руку к его губам. Раздался тихий вздох.

— Ты был прав, Джек… во многих отношениях.

Проводив взглядом, как Кейт медленно вошла в дом, Джек уехал.

Вернувшись домой, он обнаружил, что на автоответчике кончилась лента. Мигающий указатель сообщений переполнился настолько, что огонек превратился в один сплошной алый маяк. Джек решил сделать самую благоразумную вещь, какая только пришла ему в голову: он сделал вид, будто никаких сообщений нет. Выдернув телефонный шнур из розетки, погасил свет и попытался заснуть.

Это оказалось непросто.

Джек держался перед Кейт так уверенно… Но кого он пытался обмануть? Взяться за дело в одиночку, не переговорив ни с кем из «Паттон, Шоу и Лорд», — это было равносильно профессиональному самоубийству. Но чего бы он добился, если б обратился к руководству фирмы? Джек прекрасно знал, каким был бы ответ. Если б перед партнерами фирмы встал выбор, они скорее вскрыли бы себе дряблые вены на предплечьях, чем взяли бы в клиенты Лютера Уитни.

Но он адвокат, а Лютеру нужен защитник. Серьезные дела никогда не бывают простыми, но именно поэтому Джек так отчаянно боролся за то, чтобы представить все в черных и белых красках. Хорошее. Плохое. Правда. Ложь. Это было непросто для юриста, обученного во всем искать серые тона. Защищать любую позицию, в зависимости от того, кто твой клиент, кто в данный момент заказывает музыку…

Что ж, он принял решение. Старый друг ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, и он попросил Джека о помощи. И для Джека не имело значения то, что его клиент вдруг ни с того ни с сего пошел на попятную. Обвиняемые в уголовных преступлениях — не самые сговорчивые люди на свете. Итак, Лютер попросил его о помощи, и он ее непременно получит, черт возьми. В этом деле больше не осталось серых тонов. Возврата назад нет.

Глава 21

Раскрыв «Вашингтон пост», Дэн Кирксен приготовился сделать глоток апельсинового сока. Но стакан так и не добрался до его губ. Гэвину удалось сделать статью по делу Салливан, основанную в основном на том, что Джек Грэм, недавно ставший партнером в «Паттон, Шоу и Лорд», взял на себя защиту задержанного. Кирксен тотчас же позвонил Джеку домой. Ответа не последовало. Одевшись, он вызвал машину и в половине девятого вошел в здание фирмы. Прошел мимо прежнего кабинета Джека, где все еще стояли коробки с документами и личными вещами. Новый кабинет Грэма находился в конце коридора, напротив кабинета Лорда. Красавчик размерами двадцать на двадцать футов, с барной стойкой, антикварной обстановкой и панорамным видом из окна. Получше его собственного кабинета, поморщился Кирксен.

Кресло было развернуто спинкой к двери. Он даже не удосужился постучать. Пройдя в кабинет, швырнул газету на стол.

Медленно развернувшись, Джек взглянул на газету.

— Ну, по крайней мере название фирмы написано правильно. Отличная реклама. Это приведет к нам крупных клиентов.

Кирксен сел, не отрывая взгляда от Джека. Затем заговорил медленно и раздельно, словно обращаясь к ребенку:

— Вы сошли с ума? Мы не занимаемся уголовными делами. Мы вообще не ведем дела в суде! — Кирксен резко встал; его вытянутый лоб принял блестяще-розовый оттенок, все щуплое тело тряслось от ярости. — Особенно если учесть, что это животное убило жену самого крупного клиента нашей фирмы! — визгливым голосом добавил он.

— Ну это не совсем так. Мы не занимались уголовными делами, но теперь занимаемся. И я узнал еще во время учебы на юридическом факультете, Дэн, что обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока не будет доказана его вина. Быть может, вы забыли это.

Улыбаясь, Джек спокойно смотрел Кирксену в глаза. «Четыре моих миллиона против твоих шестисот тысяч, дружок. Так что помалкивай, козел!»

Медленно покачав головой, Кирксен закатил глаза.

— Джек, возможно, вы еще не до конца понимаете, какой у нас на фирме установлен порядок для утверждения новых направлений деятельности. Я попрошу свою секретаршу предоставить вам все соответствующие документы. А вы тем временем предпримете необходимые шаги для того, чтобы незамедлительно снять с себя и с нашей фирмы ответственность за это дело.

Развернувшись, он направился к двери, всем своим видом показывая, что вопрос решен. Грэм встал.

— Послушайте, Дэн, я взялся за это дело — и я буду его вести; и меня совершенно не интересует, что говорит по этому поводу политика фирмы. Закройте за собой дверь.

Медленно обернувшись, Кирксен устремил на Джека взгляд своих проницательных карих глаз.

— Джек, поосторожнее! Я — управляющий партнер фирмы.

— Знаю, Дэн. Поэтому вы должны управиться с тем, чтобы закрыть за собой дверь.

Не сказав ни слова, Кирксен крутанулся на каблуках и захлопнул за собой дверь.

У Грэма наконец перестало стучать в висках. Он вернулся к работе. Почти все бумаги уже были готовы. Он хотел отправить их до того, как кто-либо попытается его остановить. Распечатав документы, Джек подписал их и лично вызвал курьера. Покончив с этим, он сел в кресло. Времени было уже около девяти утра. Пора трогаться, в десять он встречается с Лютером. В голове у Грэма роились вопросы, которые он должен задать своему клиенту. Тут Джек вспомнил ночь. Ту холодную ночь на Променаде. Выражение глаз Лютера. Грэм мог задавать любые вопросы; просто он надеялся, что сможет спокойно выслушать ответы.

Он надел пальто и через несколько минут уже сидел в своей машине, направляясь в окружной суд Миддлтона.

Согласно конституции Содружества Вирджинии и его уголовно-процессуальному кодексу, штат обязан ознакомить обвиняемого со всеми уликами, свидетельствующими в его пользу. Прокурор, не выполнивший это требование, может досрочно с позором завершить свою карьеру, не говоря о том, что обвинение будет выброшено на помойку, а обвиняемый сможет подать обжалование и выйти на свободу.

Этот закон был для Сета Фрэнка дополнительной головной болью.

Сидя у себя в кабинете, следователь думал о том, как, меньше чем в минуте пешком, заключенный сидит один в камере. Его спокойное и вроде бы безобидное поведение нисколько не смутило Фрэнка. Кое у кого из самых опасных преступников, которых ему приходилось задерживать, был такой вид, будто он только что пел в церковном хоре, в то время как на самом деле недавно раскроил кому-то череп за понюшку табака. Горелик составлял хорошее дело, методично собирая отдельные ниточки, из которых, сплетенных перед присяжными, получится хороший крепкий пеньковый галстук для Лютера Уитни. Это тоже не смущало Фрэнка.

Смущали следователя все те мелочи, которые никак не вставали на место. Две раны. Два пистолета. Пуля, выковырянная из стены. Комната, в которой навели стерильную чистоту, как в операционной. То обстоятельство, что этот тип улетел на Барбадос, а затем зачем-то вернулся. Лютер Артур Уитни был профессионалом. Фрэнк потратил четыре дня на то, чтобы как можно больше выяснить о нем. Этот человек провернул классное преступление, которое, если б не один-единственный крошечный сбой, скорее всего, осталось бы нераскрытым. Многомиллионная добыча, остывший след для полиции; сукин сын покидает страну и затем зачем-то возвращается… Профессионалы так просто не поступают. Фрэнк понял бы, если б Уитни вернулся ради дочери. Но он проверил в авиакомпаниях: Лютер, путешествуя под чужим именем, возвратился в Соединенные Штаты задолго до того, как Фрэнк задумал свой трюк с Кейт.

Ну и самый неудобный вопрос: скажите на милость, с какой стати Лютеру Уитни потребовалось осматривать влагалище Кристины Салливан? И, в довершение ко всему, кто-то пытался его убить… Впервые вопросов у Фрэнка после задержания подозреваемого стало больше, чем было до этого.

Следователь потянулся в карман за пачкой сигарет. Стадия жевательной резинки давно прошла. Надо будет попробовать снова в следующем году. Подняв взгляд, Фрэнк увидел стоящего перед ним Билла Бёртона.

— Пойми, Сет, никаких доказательств у меня нет, но я просто хочу объяснить тебе, как, на мой взгляд, все произошло.

— И ты уверен, что президент все рассказал Салливану?

Кивнув, Бёртон покрутил в руках пустую чашку.

— Я только что вернулся со встречи с ним. Наверное, мне следовало предупредить его помалкивать… Извини, Сет.

— Черт возьми, Билл, он же президент! Ты собираешься говорить ему, что делать?

Бёртон пожал плечами.

— Ладно, что ты думаешь?

— Похоже на правду. Я это так просто не оставлю, обещаю. Если за выстрелом стоит Салливан, он за это ответит. Меня не волнует, какие у него оправдания. Пуля могла попасть в случайного прохожего!

— Ну учитывая то, как, скорее всего, действовал Салливан, ты мало что найдешь. Стрелок, вероятно, уже на каком-нибудь далеком острове в Тихом океане, с новым лицом, и сотня человек клятвенно подтвердит, что он никогда не бывал в Штатах.

Фрэнк закончил писать в журнале.

— Вытянул что-нибудь из Уитни? — Бёртон всмотрелся ему в лицо.

— А то как же! Его адвокат приказал ему молчать.

Билл постарался сохранить непринужденный вид.

— Кто он?

— Джек Грэм. Работал в службе государственных защитников округа Колумбия. Теперь он крутой партнер в какой-то крупной юридической фирме. Как раз сейчас сидит у Уитни.

— Толковый тип?

Фрэнк согнул в треугольник палочку для коктейля.

— Дело свое он знает.

Бёртон встал.

— Когда официальное предъявление обвинений?

— Завтра в десять утра.

— Ты повезешь Уитни в суд?

— Да. Ты хочешь присутствовать?

Билл демонстративно зажал уши руками.

— Я не желаю ничего знать об этом.

— Ты что?..

— Я не хочу, чтобы информация просочилась к Салливану, вот что.

— Ты полагаешь, он предпримет еще одну попытку?

— Я знаю только то, что не знаю ответ на этот вопрос, и ты его тоже не знаешь. На твоем месте я предпринял бы дополнительные меры предосторожности.

Фрэнк вопросительно посмотрел на него.

— Береги нашего мальчика, Сет. У него свидание с камерой смертников в тюрьме Гринсвилла.

И Бёртон вышел.

Несколько минут Фрэнк сидел за столом. В словах Билла была своя правда. Возможно, убийца предпримет новую попытку… Взяв телефон, Сет набрал номер, сказал несколько фраз и положил трубку. Он предпринял все меры предосторожности для транспортировки Лютера Уитни в суд. На этот раз Фрэнк был уверен в том, что утечки не будет.

Оставив Лютера в комнате для допросов, Джек быстро направился по коридору к кофеварке. Впереди шел широкоплечий мужчина в ладно скроенном костюме. Когда Грэм проходил мимо него, мужчина обернулся. Они столкнулись.

— Простите.

Джек потер плечо, куда ударил пистолет в подплечной кобуре.

— Ничего страшного.

— Вы ведь Джек Грэм, не так ли?

— Все зависит от того, кто хочет это знать.

Джек окинул мужчину оценивающим взглядом; поскольку тот находился здесь с оружием, очевидно, он не был журналистом. Скорее это полицейский. Судя по тому, как он держит руки — пальцы в любой момент готовы прийти в движение и нажать на спусковой крючок. По тому, как глаза незаметно ощупывают все вокруг.

— Билл Бёртон, Секретная служба Соединенных Штатов.

Они обменялись рукопожатием.

— Я вроде как глаза и уши президента в этом расследовании.

Джек всмотрелся в лицо Бёртона.

— Конечно, пресс-конференция… Ну, полагаю, сегодня утром ваш босс порадовался.

— Он порадовался бы, если б во всем остальном мире не царила такая кутерьма. А насчет вашего клиента — знаете, лично я считаю, что человек виновен только тогда, когда так скажет суд.

— Я вас услышал. Вы хотите быть присяжным?

— Как-нибудь в другой раз, — усмехнулся Бёртон. — Рад был с вами познакомиться.

Поставив на стол два стаканчика с кофе, Джек посмотрел на Лютера и, сев за стол, раскрыл пустую папку.

— Лютер, если ты не начнешь говорить, мне придется сочинять самому.

Пригубив крепкий кофе, Уитни глянул через зарешеченное окно на одинокий голый дуб, растущий у здания полицейского участка. На улице падали мокрые хлопья снега. Температура упала, и дороги превратились в месиво.

— Что ты хочешь знать, Джек? Устрой мне сделку, избавь всех от хлопот судебного процесса, и все быстро закончится.

— Лютер, может быть, ты не понимаешь… Вот твоя сделка. Тебя хотят привязать к каталке, воткнуть в вену иглу и накачать какой-нибудь мерзкой отравой, притворившись, будто это химический эксперимент. Впрочем, кажется, сейчас осужденным даже предлагают выбор. Так что ты можешь попросить, чтобы тебе поджарили мозги на электрическом стуле. Вот какая будет сделка.

Встав, Джек выглянул в окно. У него мелькнула мысль о блаженном вечере перед весело потрескивающим огнем в камине огромного особняка, на просторной лужайке которого бегают маленькие Джеки и Дженнифер… Сглотнув комок в горле, он тряхнул головой, прогоняя видение, и снова повернулся к Лютеру.

— Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу. — Уитни впервые посмотрел ему в глаза.

— Пожалуйста, расскажи, что произошло. Возможно, ты был в том доме, возможно, ты взломал сейф, но ты никогда и ни за что не убедишь меня в том, что имеешь какое-то отношение к смерти той женщины. Я тебя знаю, Лютер.

— Знаешь ли, Джек? — усмехнулся тот. — Это хорошо; быть может, ты как-нибудь объяснишь мне, кто я такой.

Швырнув папку в портфель, Грэм резко захлопнул его.

— Я выступлю с заявлением о твоей невиновности. Быть может, ты очухаешься до того, как все начнется. — Помолчав, он тихо добавил: — Я очень на это надеюсь.

Джек развернулся к двери. Ему на плечо легла рука Лютера. Обернувшись, он увидел его дрожащее лицо.

— Джек… — Уитни с трудом сглотнул; казалось, его язык стал размером с кулак. — Если б я мог, я все рассказал бы тебе. Но только от этого не будет ничего хорошего — ни тебе, ни Кейт, ни кому бы то ни было еще. Извини.

— Кейт? О чем ты говоришь?

— Увидимся, Джек. — Отвернувшись, Лютер уставился в окно.

Посмотрев на своего друга, Грэм покачал головой и нажал кнопку звонка, вызывая охранника.

Снегопад перешел от жирных мокрых хлопьев к крошечным льдинкам, стучащим в широкие окна подобно горстям щебенки. Не обращая внимания на погоду, Кирксен смотрел Лорду в лицо. Галстук-бабочка управляющего партнера сбился чуть набок. Увидев свое отражение в зеркале, Кирксен раздраженно поправил галстук. Его вытянутый лоб покраснел от гнева и негодования. Этот долбаный юнец получит сполна. Никому не позволено говорить так с ним, Кирксеном!

Сэнди Лорд изучал черные пятна городского пейзажа. В правой руке у него дымилась сигарета. Пиджак он снял, и его солидное брюшко упиралось в оконное стекло. Двойные красные полоски подтяжек взлетали вверх по накрахмаленной белой сорочке с вышитой монограммой. Лорд внимательно следил за одинокой фигурой, отчаянно спешащей по улице в погоне за такси.

— Он подрывает отношения, сложившиеся у нашей фирмы и у вас лично с Уолтером Салливаном. Могу только гадать, что подумал Уолтер, прочитав сегодня утром газеты. Его собственная фирма, его собственный юрист представляют интересы этого… этой личности. О господи!

Лорд переварил лишь малую толику гневной тирады своего подчиненного. У него уже несколько дней не было никаких известий от Салливана. Звонки домой и на работу оставались без ответа. Похоже, никто не знал, куда он пропал. Это было совсем не в духе старого друга Лорда, постоянно державшего связь с небольшим кругом избранных, членом которого уже давно состоял Сэнди.

— Я предлагаю незамедлительно предпринять меры в отношении Грэма. Нельзя допустить, чтобы подобное сошло ему с рук. Это станет страшным прецедентом. Мне нет никакого дела до того, что Болдуин — его клиент. Проклятье, Болдуин знаком с Салливаном. Вероятно, он также взбешен этой отвратительной ситуацией. Можно сегодня же созвать заседание управляющего совета. Думаю, что мы быстро придем к единому мнению. После чего…

Лорд наконец поднял руку, прерывая излияния Кирксена.

— Я сам этим займусь.

— Но, Сэнди, я как управляющий партнер считаю, что…

Обернувшись, Лорд посмотрел ему в лицо. Красные глазки по обе стороны большого мясистого носа пронзили щуплого Кирксена насквозь.

— Я сказал: я сам этим займусь.

Он снова отвернулся к окну. Оскорбленное самолюбие управляющего партнера его нисколько не волновало. Его беспокоило то, что кто-то пытался убить человека, обвиняемого в убийстве Кристины Салливан. И с Уолтером Салливаном никак не удавалось связаться…

Поставив машину, Джек посмотрел на противоположную сторону улицы и закрыл глаза. Это не помогло, поскольку блатные номера, похоже, отпечатались у него в сознании. Выскочив из машины, он перебежал по скользкой мостовой на ту сторону, лавируя в плотном транспортном потоке. Вставив ключ в замочную скважину, собрался с духом и повернул ручку.

Дженнифер сидела в кресле перед телевизором. На ней была короткая черная юбка в тон черным туфлям на высоком каблуке и ажурным черным колготкам. Воротник белой блузки был расстегнут. Изумрудное ожерелье отбрасывало зеленые отблески по маленькой гостиной. Аккуратно сложенная длинная соболья шуба лежала на простыне, которой был накрыт потертый диван. Когда Джек вошел в квартиру, Дженнифер стучала ногтями по телевизору. Она молча обернулась. Полные рубиновые губы сжались в твердую вертикальную линию.

— Привет, Дженн!

— Джек, в последние двадцать четыре часа ты определенно был очень занят. — Она не улыбнулась, продолжая стучать ногтями по телевизору.

— Пришлось посуетиться, ты же знаешь.

Сняв пиджак, Джек развязал галстук и отправился на кухню за пивом. Вернувшись, он уселся на диван напротив Дженнифер.

— Слушай, я сегодня получил одно отличное дельце…

Достав из сумочки «Вашингтон пост», Дженнифер швырнула газету ему.

— Знаю.

Джек пробежал взглядом заголовки.

— Твоя фирма не позволит тебе взяться за это дело.

— Плохо, я за него уже взялся.

— Ты меня прекрасно понял. Ради бога, что на тебя нашло?

— Дженн, я знаю этого парня, понятно? Я его знаю, он мой друг. Я не верю, что он убил ту женщину, и собираюсь его защищать. Адвокаты ежедневно занимаются этим везде, где они только есть, — а в нашей стране, по-моему, они есть везде.

— Джек, это же Уолтер Салливан. — Дженнифер подалась вперед. — Одумайся, что ты делаешь?

— Дженн, я знаю, что это Уолтер Салливан. И что с того? Лютер Уитни не заслуживает хорошей защиты потому, что кто-то говорит, будто он убил жену Уолтера Салливана? Прошу прощения, но где такое написано?

— Уолтер Салливан — твой клиент.

— Лютер Уитни — мой друг, и я знаю его гораздо дольше, чем Уолтера Салливана.

— Джек, человек, которого ты собираешься защищать, — это обыкновенный преступник. Всю свою жизнь он провел в тюрьме.

— На самом деле он не был в тюрьме больше двадцати лет.

— Он — преступник-рецидивист.

— Но его никогда не осуждали за убийство, — напомнил Джек.

— Джек, в этом городе адвокатов больше, чем преступников. Почему этим делом не займется кто-нибудь другой?

Грэм посмотрел на бутылку.

— Пива хочешь?

— Ответь на мой вопрос.

Встав с дивана, Джек швырнул бутылку в стену.

— Потому что он сам меня попросил, черт возьми!

Дженнифер посмотрела на него, и испуг, мелькнувший у нее на лице, прошел, как только осколки упали на пол. Взяв шубу, она надела ее.

— Ты совершаешь огромную ошибку, и я надеюсь, что ты опомнишься до того, как совершишь непоправимое. Когда мой отец прочитал это, его едва не хватил удар.

Положив руку Дженнифер на плечо, Грэм развернул ее лицом к себе и тихо произнес:

— Дженн, я должен это сделать. И я надеялся, что ты мне в этом поможешь.

— Предлагаю тебе завязать с пивом и задуматься над тем, как ты собираешься жить дальше.

Когда за Дженнифер закрылась дверь, Джек, привалившись к ней, стал тереть голову руками с такой силой, что ему показалось, что под нажимом пальцев начинает слезать кожа.

Он увидел в крохотное грязное окно, как блатные номера скрылись в пелене снега, и, сев на диван, снова просмотрел газетные заголовки.

Лютер хотел заключить сделку со следствием, но никакой сделки не будет. Декорации расставлены. Все хотят увидеть судебный процесс. В телевизионных выпусках новостей привели подробный анализ дела; фотографию Лютера увидели несколько сот миллионов человек. Провели несколько опросов общественного мнения насчет того, виновен или невиновен Лютер, и все они показали, что ему не на что рассчитывать. Горелик жадно облизывается, мысленно представляя себе это дело катапультой, которая через несколько лет закинет его в кресло генерального прокурора штата. А в Вирджинии генеральные прокуроры частенько вступают в борьбу за дворец губернатора и, как правило, одерживают в ней победу.

Невысокий, лысеющий, зычный Горелик действовал стремительно и неотразимо, словно гремучая змея. Грязные методы, сомнительная этика, готов при первой возможности вонзить нож в спину. Вот каким был Джордж Горелик. Джек сознавал, что ему предстоит долгая, упорная борьба.

А Лютер ничего не говорит. Он боится. И какое отношение к его страхам имеет Кейт? Полная нестыковка… Завтра Джек пойдет в суд и заявит о том, что Лютер невиновен, хотя ничем не сможет это доказать. Но доказательства — это забота обвинения. Вся беда в том, что их, похоже, было даже чересчур, Джек может клевать и щипать, но клиент его — трижды судимый рецидивист, хотя в полицейских сводках и значится, что последние двадцать лет Лютер оставался чист. Никому не будет до этого никакого дела. С какой стати? Этот человек станет идеальным завершением трагической истории. Классическим примером правила трех ударов. Три тяжких преступления — и твоя жизнь кончена, в главной роли Лютер Уитни.

Отшвырнув газету в сторону, Джек подобрал осколки и вытер пролившееся пиво. Потерев затылок, пощупал обмякшие от безделья мышцы, зашел в спальню и переоделся в спортивный костюм.

Спортивный центр Молодежной христианской организации находился всего в десяти минутах езды на машине. Поразительно, но Джек нашел свободное место на парковке прямо перед входом и зашел внутрь. Черному седану, приехавшему следом за ним, не повезло. Водитель несколько раз объехал вокруг здания, затем вынужден был поставить машину на противоположной стороне улицы. Вытерев правое стекло, он какое-то время смотрел на вход в центр, затем, приняв решение, вышел из машины и взбежал по ступеням. Оглядевшись по сторонам, посмотрел на сверкающий «Лексус» и вошел в здание.

После трех баскетбольных партий с Джека пот катил градом. Он сел на скамейку, глядя на подростков, продолжавших как ни в чем не бывало бегать по площадке с неутомимой энергией молодости. Один долговязый чернокожий паренек в свободных трусах, майке и не по размеру огромных кроссовках швырнул Джеку мяч. Застонав, тот вернул его на поле.

— Эй, мужик, ты что, устал?

— Нет, просто постарел.

Встав, Джек растер ноющие бедра и направился к выходу.

Когда он выходил из здания, ему на плечо легла чья-то рука.

Сидя за рулем, Джек искоса взглянул на своего нового пассажира.

Сет Фрэнк обвел взглядом салон «Лексуса».

— Я слышал много хорошего об этих машинах. Если не секрет, во что она вам обошлась?

— Четыреста девяносто пять, со всеми прибамбасами.

— Вот это да! Да я за целый год даже близко не зарабатываю такой суммы!

— И я не зарабатывал — до самого недавнего времени.

— Я слышал, что государственные защитники не могут похвастаться большими заработками.

— Это вы правильно слышали.

Они умолкли. Фрэнк прекрасно понимал, что нарушает все писаные и неписаные правила, и Джек также это понимал.

Наконец он посмотрел на следователя.

— Послушайте, лейтенант, я так понимаю, вы здесь не только для того, чтобы проверить, как я разбираюсь в машинах. Что вам от меня нужно?

— У Горелика против вашего клиента стопроцентное дело.

— Возможно. А может быть, и нет. Я не собираюсь выбрасывать полотенце на ринг, если вы надеетесь на это.

— Вы заявите о его невиновности?

— Нет, я отвезу его в исправительный центр Гринсвилла и сам вколю ему эту дрянь. Следующий вопрос.

— Хорошо, поделом мне, — улыбнулся Фрэнк. — Я считаю, нам с вами нужно поговорить. Кое-что в этом деле не сходится. Не знаю, поможет это или повредит вашему клиенту. Хотите послушать?

— Ладно, но не надейтесь, что обмен информацией будет двусторонним.

— Я знаю одно местечко, где мясной рулет режется как масло, и кофе там вполне терпимый.

— Народу там много? Вряд ли вы будете хорошо смотреться в полицейской форме.

Посмотрев на него, Фрэнк усмехнулся.

— Следующий вопрос.

Улыбнувшись, Джек поехал домой переодеться.

Грэм заказал вторую чашку кофе, в то время как Фрэнк продолжал нянчиться с первой. Мясной рулет оказался просто потрясающим, а заведение было настолько уединенным, что Джек даже не мог точно сказать, где оно находилось. Кажется, где-то в сельской местности в южной части Мэриленда. Джек посмотрел на немногих посетителей непритязательного заведения. Никто не обращал на них никакого внимания. Он снова повернулся к своему спутнику.

Фрэнк посмотрел на него, не скрывая любопытства.

— Я так понимаю, в свое время у вас с Кейт Уитни что-то было.

— Это она вам сказала?

— Нет, черт возьми. Сегодня она приходила в участок, через несколько минут после того, как вы ушли. Отец отказался видеться с ней. Я поговорил с ней. Выразил сожаление по поводу того, как все обернулось. — У Фрэнка заблестели глаза. Он продолжил: — Напрасно я так поступил, Джек. Использовал дочь, чтобы выйти на ее старика… Такого никто не заслуживает.

— Зато это сработало. Кое-кто утверждает, что победителей не судят.

— Верно… В общем, разговор зашел о вас. Я еще не настолько стар, чтобы не заметить блеск в глазах у женщины.

Официантка принесла кофе. Грэм отпил глоток. Оба посмотрели в окно. Снегопад наконец прекратился, и вся земля была накрыта мягким белым одеялом.

— Послушайте, Джек, я понимаю, что улики против Лютера практически все косвенные. Однако многим хватало и меньшего, чтобы отправиться за решетку.

— С этим я не спорю.

— Все дело в том, что тут жутко много совершенно необъяснимого дерьма.

Поставив кофе, Джек подался вперед.

— Я слушаю.

Фрэнк обвел взглядом зал и снова посмотрел на Грэма.

— Понимаю, что здорово рискую, но я стал полицейским не потому, что отправлял людей в тюрьму за преступления, которые они не совершали. В мире достаточно и виновных.

— Так что это за нестыковки?

— Кое-что вы сами увидите в отчетах, которые вам предоставят для ознакомления, но главное вот в чем: я убежден, что Лютер Уитни проник в дом, чтобы ограбить его, и также я убежден в том, что он не убивал Кристину Салливан. Однако…

— Однако вы полагаете, что он видел, кто это сделал.

Откинувшись на спинку стула, Фрэнк уставился на Джека широко раскрытыми глазами.

— И давно вы до этого дошли?

— Не очень. Есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— На мой взгляд, ваш клиент едва не попался с рукой, застрявшей в банке с печеньем, после чего ему пришлось спрятаться в этой банке с печеньем.

У Джека на лице отобразилось недоумение. Фрэнку потребовалось несколько минут, чтобы рассказать о тайнике, несовместимости улик и своих собственных вопросах.

— Итак, все это время Лютер находится в сейфе, наблюдая за тем, как развлекается миссис Салливан. Затем что-то происходит, и ее убивают. После чего Лютер смотрит, как убийца вытирает все следы.

— Именно так я себе все представляю, Джек.

— Значит, Лютер не обращается в полицию, поскольку не может этого сделать, не выдав себя.

— Это многое объясняет.

— За исключением того, кто это сделал.

— Очевидно, может фигурировать только муж, однако я не думаю, что это был он.

Джек мысленно представил себе Уолтера Салливана.

— Согласен. Кто не настолько очевиден?

— Тот, с кем Кристина Салливан встречалась в тот вечер.

— Исходя из того, что вы поведали мне о половой жизни убитой, это сужает круг подозреваемых где-то до пары миллионов человек.

— Я и не говорил, что все будет просто.

— Ну, я так думаю, это был не просто человек с улицы.

— Это еще почему?

Отпив кофе, Джек посмотрел на кусок яблочного пирога.

— Послушайте, лейтенант…

— Давайте просто Сет.

— Хорошо, Сет, это очень щекотливый момент. Я услышал то, что вы хотели сказать, и я признателен вам за информацию. Но…

— Но вы не знаете, можно ли до конца доверять мне, и в любом случае не хотите говорить ничего такого, что может настроить против вашего клиента?

— Что-то в таком духе.

— Вполне разумно.

Расплатившись по счету, они вышли на улицу. По дороге обратно снег повалил снова, причем так обильно, что щетки с большим трудом справлялись с ним.

Грэм оглянулся на Фрэнка. Следователь сидел, уставившись прямо перед собой, погруженный в размышления, а может быть, просто ждущий, что Джек заговорит первым.

— Хорошо, я рискну. Мне ведь и так почти нечего терять, правильно?

— Ну лично я ничего не вижу, — продолжая смотреть вперед, согласился Фрэнк.

— Предположим на минуту, что Лютер действительно находился в доме и видел, как убили эту женщину.

Сет наконец повернулся к Джеку; на лице у него отобразилось облегчение.

— Отлично.

— Нужно знать Лютера, знать образ его мышления, чтобы понять, как бы он поступил в подобном случае. Другого такого непоколебимого человека я не встречал. Знаю, в полицейских архивах это не указано, но он также крайне надежный и заслуживающий доверия человек. Если б у меня были дети и мне понадобилось оставить их с кем-то, я оставил бы их с Лютером, так как знаю, что под его присмотром с ними ничего не произойдет. Он невероятно способный. Замечает все вокруг. И он — перестраховщик.

— Вот только собственная дочь заманила его в ловушку…

— Да, тут вы правы. Лютер ничего не почувствовал бы. Никогда бы не заподозрил свое дитя.

— Но я понимаю, Джек, о каком типе людей вы говорите. Кое-кто из тех, кого я сцапал, если б не их дурная склонность присваивать чужую собственность, были бы самыми надежными людьми на всем белом свете.

— И если Лютер видел, как убили эту женщину, заверяю вас со всей определенностью, он нашел бы какой-нибудь способ отдать этого типа в руки полиции. Он не допустил бы, чтобы тому все сошло с рук. Ни за что! — Джек угрюмо уставился в окно.

— Но только…

Джек посмотрел на него.

— Но только у него была чертовски веская причина. Например, он знал этого человека или знал о нем.

— Вы хотите сказать, речь идет о таком человеке, которого ни за что не сочтут способным на подобное преступление, поэтому Лютер просто решает не связываться с ним?

— И это еще не всё, Сет. — Завернув за угол, Джек подкатил к центру Молодежной христианской организации. — До этого случая я еще ни разу не видел, чтобы Лютеру было страшно. А сейчас ему страшно. Жутко страшно. Он смирился с тем, что на него повесят всех собак, и я не могу понять почему. Я хочу сказать, он ведь покинул пределы страны…

— И вернулся.

— Правильно, чего я никак не могу взять в толк. Кстати, у вас есть дата его возвращения?

Полистав записную книжку, Фрэнк сказал, когда Лютер возвратился в Штаты.

— Так что же, черт возьми, произошло после убийства Кристины Салливан и до того дня, что заставило его вернуться?

— Это могло быть все, что угодно, — покачал головой Фрэнк.

— Нет, это было что-то определенное, и если мы выясним, что это такое, возможно, нам удастся разобраться во всем деле.

Убрав записную книжку, Сет рассеянно провел ладонью по приборной панели.

Поставив машину на стояночный тормоз, Грэм откинулся назад.

— И Лютеру страшно не только за себя. Ему страшно и за Кейт.

— Вы полагаете, кто-то угрожал его дочери? — озадаченно посмотрел на него Фрэнк.

— Нет, — Джек покачал головой. — Кейт сказала бы мне. Думаю, кто-то дал ясно понять Лютеру, что или он будет молчать, или…

— Вы считаете, это те же, кто пытался его убить?

— Возможно. Не знаю.

Стиснув обе руки в кулак, Фрэнк уставился в окно. Затем, шумно вздохнув, оглянулся на Джека.

— Послушайте, вам нужно заставить Лютера заговорить. Если он выдаст нам тех, кто убил Кристину Салливан, я буду рекомендовать — взамен за сотрудничество со следствием — условный срок и исправительные работы; реальный срок он не получит. Проклятье, если мы сможем пригвоздить этого типа, Салливан, вероятно, оставит Лютеру то, что тот украл!

— Рекомендовать?

— Скажем так: я запихну это Горелику в глотку. Устраивает? — Сет протянул руку.

Джек медленно взял ее, глядя следователю в глаза.

— Устраивает.

Фрэнк вышел из машины, но затем просунул голову в салон.

— Не знаю, чем все это закончится, но с моей стороны нашей сегодняшней встречи не было, и все сказанное вами останется между нами без каких-либо исключений. Я имею в виду даже показания в суде. Обещаю.

— Спасибо, Сет.

Фрэнк медленно направился к своей машине, а «Лексус» доехал до конца улицы, завернул за угол и скрылся из вида.

Теперь следователь понимал, что за человек Лютер Уитни. Так что же, черт возьми, могло так сильно напугать его?

Глава 22

В половине восьмого утра Джек свернул на стоянку полицейского участка округа Миддлтон. Утро выдалось ясным, но очень холодным. Среди заснеженных полицейских машин стоял черный седан с уже остывшим капотом, говорящим о том, что следователь Сет Фрэнк сегодня встал рано.

Сегодня Лютер выглядел другим; оранжевую тюремную одежду сменил коричневый костюм-двойка, галстук в полоску смотрелся консервативно и профессионально. С аккуратно подстриженными густыми седыми волосами и остатками карибского загара, Лютер мог сойти за страхового агента или старшего партнера юридической фирмы. Некоторые защитники приберегают приличную одежду для судебных заседаний, чтобы показать присяжным, что обвиняемый не такой уж плохой человек — просто его неправильно поняли. Но Джек настоял на том, чтобы костюм имел место с самого начала. И никакой игры здесь не подразумевалось: он был твердо убежден в том, что Лютер не заслужил того, чтобы его прилюдно вели в ярко-оранжевой одежде. Пусть он преступник; но он не из тех, подойдя к которым слишком близко, человек испытывает холодную дрожь или чувствует, как безумные зубы впиваются ему в горло. Вот те ребята заслуженно носят оранжевое — хотя бы для того, чтобы все заранее замечали их приближение.

На этот раз Джек даже не стал раскрывать портфель. Им предстоит знакомая рутина. Лютеру зачитают предъявленные обвинения. Судья спросит у него, понимает ли он смысл этих обвинений, после чего Джек заявит о невиновности своего подзащитного. Затем начнется глупая кутерьма с целью установить, понимает ли Лютер, что влечет за собой заявление о невиновности, и удовлетворен ли он своим юридическим представительством. Единственная проблема заключалась в том, что Джек опасался, как бы Уитни на глазах у судьи не послал его к черту и не признал себя виновным. Такое уже случалось. И — как знать — проклятый судья может принять это признание. Но, скорее всего, он будет все делать строго по правилам, потому что в деле об убийстве любой процессуальный просчет может стать основанием для обжалования вердикта. А обжалование смертного приговора, как правило, тянется целую вечность. Джеку просто нужно будет не упустить свой шанс.

Если повезет, вся процедура займет не больше пяти минут. После чего будет назначена дата судебного процесса — и вот тогда начнется настоящее веселье.

Поскольку прокурор штата уже подготовил обвинительный акт, предварительного слушания дела не будет. Джеку от предварительного слушания все равно не было бы никакого толка, но это позволило бы вкратце взглянуть на позицию обвинения и расколоть на перекрестном допросе кое-кого из свидетелей обвинения, хотя судьи окружных судов, как правило, прилежно следят за тем, чтобы не позволить защите использовать предварительные слушания для выуживания информации.

Конечно, можно было бы отклонить предъявленные обвинения, но Джек решил позволить прокурору проделать весь путь. И он хотел, чтобы Лютер предстал перед судом, а для этого ему требовалось, чтобы заявление о невиновности прозвучало громко и отчетливо. После чего он нанесет Горелику смертельный удар, потребовав изменить место слушания дела. Пусть суд состоится где угодно, только не в округе Миддлтон. Если повезет, Горелика прокатят на новых прокурорских выборах, и тогда господин Несостоявшийся Генеральный Прокурор Штата пусть хоть десять лет переживает эту катастрофу. Затем нужно будет заставить Лютера заговорить — при условии, что Кейт обеспечат надежную защиту. Тот выложит то, что у него есть, и потом будет заключена сделка столетия.

Джек посмотрел на Уитни.

— А ты неплохо выглядишь.

Губы Лютера скривились скорее в ухмылку, чем в улыбку.

— Кейт хотела бы увидеться с тобой до предъявления обвинения.

Ответ буквально выстрелил у Лютера изо рта:

— Нет!

— Почему? Господи, Лютер, ты все время хотел помириться с дочерью — и вот теперь, когда она наконец хочет к тебе прийти, ты наглухо замыкаешься. Проклятье, порой я тебя совершенно не понимаю!

— Я не хочу, чтобы Кейт появлялась рядом со мной.

— Послушай, она сожалеет о том, что сделала. Это не дает ей покоя. Я тебе точно говорю.

Лютер порывисто обернулся.

— Она считает, что я на нее злюсь?

Грэм сел. Впервые он наконец завладел вниманием Лютера. Надо было испробовать этот подход раньше.

— Конечно. А почему еще ты не желаешь ее видеть?

Уставившись на грубый деревянный стол, Уитни с отвращением покачал головой.

— Передай Кейт, что я нисколько на нее не злюсь. Она поступила правильно. Передай ей это.

— Почему ты сам ей это не скажешь?

Резко встав, Лютер прошелся по камере и остановился перед Джеком.

— Здесь полно глаз, ты меня слышишь? Ты меня понимаешь? Кто-нибудь увидит ее здесь со мной и вообразит, что она знает то, чего на самом деле не знает. И поверь мне, ничего хорошего от этого не будет.

— О ком ты говоришь?

Уитни сел на место.

— Просто передай Кейт то, что я сказал. Передай ей, что я ее люблю, всегда любил и всегда буду любить. Передай ей это, Джек. Что бы ни случилось.

— То есть ты хочешь сказать, что этот кто-то может подумать, будто ты что-то сказал мне, хотя на самом деле ничего не говорил?

— Джек, я говорил тебе не браться за это дело, но ты меня не послушал.

Пожав плечами, Грэм открыл портфель и достал свежий экземпляр «Вашингтон пост».

— Взгляни на первую полосу.

Бросив взгляд на первую страницу, Лютер гневно швырнул газету в стену.

— Долбаный ублюдок! Долбаный ублюдок! — Эти слова вырвались у старика помимо воли.

Дверь камеры распахнулась, и коренастый охранник просунул голову, держа руку на табельном оружии. Джек показал жестом, что все в порядке, и охранник медленно отступил назад, не отрывая взгляда от Уитни.

Джек подобрал с пола газету. На первой полосе красовалась фотография Лютера, сделанная перед полицейским участком. Заголовок был жирными трехдюймовыми буквами, обыкновенно зарезервированными только для сообщений о том, что «Вашингтон редскинз»[25] выиграли Суперкубок: «СЕГОДНЯ ПОДОЗРЕВАЕМОМУ В УБИЙСТВЕ САЛЛИВАН БУДЕТ ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ». Джек пробежал взглядом первую страницу. Новые кровавые этнические чистки в республике бывшего Советского Союза. Министерство обороны готовится к сокращению военного бюджета. Взгляд Грэма скользнул, не задерживаясь, по заметке о том, что президент Алан Ричмонд объявил о своем намерении предпринять новую попытку реформы системы социального обеспечения. Заметка сопровождалась фотографией президента в детском центре в трущобах на юго-востоке Вашингтона.

Это улыбающееся лицо ударило Лютеру промеж глаз. Обнимает бедных чернокожих детей, чтобы это увидел весь мир… Долбаный лживый козел! Кулак снова и снова ударял Кристину Салливан. Во все стороны брызгала кровь. Руки подлой змеей обвивали ей шею, бессмысленно удушая жизнь. Он украл человеческую жизнь — вот что он сделал. Обнимает детей и убивает женщин…

— Лютер? Лютер!

Джек мягко положил руку Уитни на плечо. Все тело старика тряслось, словно двигатель, отчаянно нуждающийся в регулировке, грозящий вот-вот развалиться, не в силах больше сохраняться в своей стремительно разрушающейся оболочке. На какое-то мгновение у Джека мелькнула жуткая мысль, что Лютер действительно убил эту женщину: возможно, его старый друг сорвался и переступил черту. Однако его опасения рассеялись, как только Уитни обернулся и посмотрел на него. Спокойствие вернулось, взгляд снова стал ясным и сосредоточенным.

— Просто передай Кейт то, что я сказал, Джек. И давай поскорее покончим со всем этим.

Здание суда в Миддлтоне уже давно является главной достопримечательностью округа. Построенное сто девяносто пять лет назад, оно пережило англо-американскую войну 1812 года и Северную агрессию — или Гражданскую войну между янки и конфедератами, — в зависимости от того, по какую сторону от линии Мейсона-Диксона[26] проживает тот, кто ответил на этот вопрос. Дорогостоящий ремонт 1947 года вдохнул в него новую жизнь, и добропорядочные жители города надеются, что и внуки будут любоваться им, изредка заглядывая внутрь, хочется верить, только чтобы заключить брак или в худшем случае оплатить штраф за неправильную парковку.

Прежде здание одиноко возвышалось в конце обсаженной деревьями улицы, образующей деловой центр Миддлтона, но теперь его окружают антикварные магазины, рестораны, сельскохозяйственный рынок, огромная гостиница и сервисный центр — сплошной красный кирпич в соответствии с архитектурными традициями здешних мест. В пешей доступности разместилось офисное здание, на котором со скромным изяществом красуются вывески многих уважаемых юристов округа.

Обыкновенно здесь царит тишина, если не считать утра пятницы, когда рассматриваются гражданские и уголовные дела, однако сейчас здание Миддлтонского суда являло собой сцену, которая заставила бы далеких предков жителей города перевернуться в могиле. На первый взгляд непосвященному человеку показалось бы, что Мятежники и Синие[27] вернулись, чтобы раз и навсегда решить свой спор.

Шесть автобусов телевизионных компаний с яркими логотипами на белых бортах застыли прямо напротив ступеней здания. Передающие антенны уже вздымались в небо. Плотная толпа накатывала волнами на стену помощников шерифа, усиленных угрюмыми сотрудниками полиции штата Вирджиния, молчаливо взирающими на полчища журналистов, тычущих им в лицо блокнотами, микрофонами и ручками.

К счастью, здание имеет боковой вход, который в настоящий момент был оцеплен полукругом полицейских, со щитами и дубинками, бросающими вызов всем, кто дерзнет к ним приблизиться. Именно сюда подъедет микроавтобус с Уитни. К несчастью, внутреннего гаража здание суда не имело. Однако полиция все равно не сомневалась в том, что все под контролем. Лютер будет находиться на открытом месте всего считаные секунды.

На противоположной стороне улицы по тротуарам расхаживали вооруженные винтовками полицейские, высматривая блеск металла или открытое окно там, где этого не должно было быть.

Джек выглянул в маленькое окно здания суда, выходящее на улицу. Помещение было просторное, как лекционный зал; резная скамья, возвышающаяся на добрых восемь футов, тянулась из конца в конец больше чем на пятнадцать футов. По обе стороны от нее торжественно застыли флаги Соединенных Штатов и Вирджинии. Одинокий судебный пристав сидел за столиком перед скамьей — буксир рядом с океанским лайнером.

Взглянув на часы, Джек осмотрел занявших свои места сотрудников правоохранительных органов, затем перевел взгляд на столпотворение средств массовой информации. Журналисты могут быть защитнику обвиняемого лучшими друзьями или худшими врагами. Многое зависит от того, что они думают о конкретном подсудимом и его преступлении. Хороший журналист будет кричать во всеуслышание о своей беспристрастности, в то же время разделывая в пух и прах обвиняемого в последнем номере своей газеты, задолго до вынесения приговора. Женщины-журналистки склонны более мягко относиться к подсудимым, обвиняемым в изнасиловании, поскольку стремятся избежать даже подозрений в феминизме. По той же самой причине мужчины прогибаются перед женщинами, которые долго сносили побои, но наконец нанесли ответный удар. Лютер не может рассчитывать ни на что подобное. Преступника-рецидивиста, убившего молодую красивую женщину, будут нещадно колотить тараном все кузнецы печатного цеха независимо от пола.

Джеку уже раз десять звонили из Лос-Анджелеса — крупные кинокомпании жаждали получить сюжет о Лютере еще до того, как тому было предъявлено обвинение. Они хотели получить сюжет и были готовы заплатить за это. Хорошо заплатить. Возможно, Грэму следовало согласиться, допустить их, но только при одном условии: «Если он вам что-нибудь скажет, вы сразу же вводите меня в курс дела, потому что в настоящий момент, ребята, у меня ничего нет. Абсолютно ничего».

Джек посмотрел на противоположную сторону улицы. Вооруженная охрана вселяла в него некоторую уверенность. Хотя в прошлый раз полиция была повсюду, но выстрел все-таки был сделан. По крайней мере, теперь она заранее предупреждена. Все было более или менее под контролем. Однако полиция не учла одно обстоятельство — и это обстоятельство как раз сейчас приближалось по улице.

Джек повернул голову, увидев, как полчища журналистов и просто любопытных скопом развернулись и бросились навстречу кортежу машин. Сперва Джек подумал, что это Уолтер Салливан, но затем он разглядел полицейских на мотоциклах, следом за ними — микроавтобусы Секретной службы и, наконец, два американских флажка на лимузине.

Войско, приведенное с собой этим человеком, затмило то, которое готовилось к встрече Лютера Уитни.

Грэм увидел, как Ричмонд вышел из лимузина. За ним неотступно следовал агент, с которым он столкнулся в полицейском участке Миддлтона. Бёртон. Вот какая у него фамилия. Крепкий, серьезный чувак. Его взгляд скользил по сторонам подобно локатору. Рука застыла в считаных дюймах от президента, готовая в любой момент отдернуть его в сторону. Микроавтобусы Секретной службы остановились на противоположной стороне улицы. Одна свернула в переулок прямо напротив здания суда. Джек снова перевел взгляд на президента.

Установили импровизированную трибуну, и Ричмонд начал пресс-конференцию. Защелкали фотоаппараты, полсотни взрослых людей с журналистскими дипломами принялись отпихивать и отталкивать соседей, протискиваясь вперед. Немногие простые граждане, более разумные, держались позади; двое снимали на видеокамеры то, что для них определенно являлось важным событием.

Обернувшись, Джек увидел за спиной судебного пристава — скалу из черного гранита.

— Я здесь уже двадцать семь лет, и он никогда сюда не приезжал. А тут уже второй раз за год… Судите сами.

— Ну если б ваш друг вложил десять «лимонов» в вашу избирательную кампанию, вы бы тоже, наверное, приехали сюда.

— Большие же шишки настроены против вас…

— Ничего страшного, я захватил с собой большую палку…

— Сэмюел, Сэмюел Лонг.

— Джек Грэм. Рад с вами познакомиться, Сэмюел.

— Палка вам очень пригодится, Джек; надеюсь, вы залили ее свинцом.

— Так что вы думаете, Сэмюел, мой клиент может рассчитывать на справедливое отношение?

— Если б вы задали этот вопрос два-три года назад, я сказал бы — да, черт возьми. Вне всякого сомнения. — Судебный пристав выглянул в окно. — Вы задаете его сегодня, и я отвечаю: не знаю. И неважно, что это за суд. Верховный суд, мировой судья… Всё меняется, дружище. И не только суды. Всё. Весь проклятый мир меняется, и я уже больше ничего не знаю.

Оба снова посмотрели в окно.

Дверь в зал заседаний открылась, и вошла Кейт. Джек непроизвольно обернулся. Сегодня никакого особого наряда для судебных заседаний — черная плиссированная юбка, подпоясанная тонким черным ремнем; простая блузка наглухо застегнута; зачесанные назад со лба волосы ниспадают на плечи. Щеки раскраснелись на морозе, пальто переброшено через руку.

Они сели за столик. Сэмюел тактично удалился.

— Кейт, ждать осталось совсем недолго.

— Знаю.

— Послушай, как я тебе уже говорил по телефону, дело не в том, что Лютер не хочет тебя видеть; он боится. Боится за тебя. Этот человек любит тебя больше всего на свете.

— Джек, если отец не начнет говорить, ты сам знаешь, что произойдет.

— Возможно, но у меня есть кое-какие отправные точки. Позиция обвинения далеко не такая прочная, как все думают.

— Откуда ты это узнал?

— Просто поверь мне. Ты видела на улице президента?

— Разве можно было его не заметить? Но это даже к лучшему: на меня никто не обратил внимания.

— Определенно, Ричмонд оставляет всех окружающих не у дел.

— Отец уже здесь?

— Будет с минуты на минуту.

Открыв сумочку, Кейт принялась шарить в ней в поисках жевательной резинки. Усмехнувшись, Грэм отстранил ее трясущуюся руку и сам достал пачку.

— Я могу хотя бы поговорить с отцом по телефону?

— Я посмотрю, что можно сделать.

Оба сели и стали ждать. Джек накрыл ладонью руку Кейт, и оба посмотрели на массивную скамью, где через несколько минут все начнется. Но пока что они просто ждали. Вместе.

Завернув за угол, белый микроавтобус проехал через строй выстроившихся полукругом полицейских и остановился в нескольких шагах от боковой двери. Сет Фрэнк подъехал к нему сзади и вылез из машины, держа в руке рацию. Двое полицейских вышли из микроавтобуса и осмотрелись по сторонам. Очень хорошо. Вся толпа сместилась к противоположной стороне улицы, поглазеть на президента. Старший группы обернулся и кивнул полицейскому, остававшемуся в микроавтобусе. Через несколько мгновений появился Лютер Уитни, скованный по рукам и ногам, в темной шинели, наброшенной поверх костюма. Его ноги коснулись земли, и он в окружении двух полицейских двинулся к зданию суда.

И тут толпа хлынула за угол, вслед за президентом, решительным шагом направляющимся к лимузину. Проходя мимо здания суда, Ричмонд поднял взгляд. Словно почувствовав его присутствие, Лютер, до того смотревший себе под ноги, также поднял взгляд. На одно жуткое мгновение их глаза встретились. Прежде чем Уитни успел опомниться, у него вырвались слова:

— Долбаный ублюдок!

Это было произнесено негромко, но оба полицейских что-то услышали, поскольку они озирались по сторонам, так как меньше чем в ста шагах проходил президент. Полицейские были удивлены. Но тут все их мысли сосредоточились только на одном.

Под Лютером подогнулись колени. Сперва полицейские решили, что он нарочно хочет усложнить им жизнь, но затем увидели стекающую по лицу струйку крови. Один из них грубо выругался и схватил Уитни под руку. Второй выхватил пистолет и описал им широкую дугу, направляя в ту сторону, откуда, по его мнению, прилетела пуля. Все произошедшее в течение нескольких последующих минут в сознании большинства тех, кто при этом присутствовал, смазалось в одно сплошное месиво. Звук выстрела практически полностью потонул в криках толпы. Однако агенты Секретной службы его услышали. Бёртон мгновенно повалил Ричмонда на землю. Тотчас же двадцать темных костюмов, вооруженных автоматическим оружием, образовали вокруг них живой кокон.

На глазах у Сета Фрэнка микроавтобус Секретной службы рванул с места и отгородил президента от толпы. Из него выскочил агент, вооруженный автоматической винтовкой, выкрикивающий что-то в рацию.

Фрэнк приказал своим людям перекрыть каждый квадратный дюйм вокруг; все перекрестки оцеплены, далее начнется тщательный осмотр всех зданий. В самое ближайшее время приедут автобусы, наполненные полицейскими, но Фрэнк почему-то понимал, что уже слишком поздно.

Еще через секунду следователь уже оказался рядом с Лютером. Не веря своим глазам, он смотрел на то, как кровь впитывается в снег, растапливая его и превращая в тошнотворную алую лужицу. Вызвали «Скорую помощь», она подъедет через считаные минуты. Но Фрэнк также понимал, что для «Скорой» уже слишком поздно. Лицо Уитни уже побледнело, глаза смотрели невидящим взором, пальцы крепко сжались. Теперь у Лютера в голове появились два новых отверстия, а проклятая пуля, покинув живую плоть, еще и пробила борт микроавтобуса. Кто-то решил сделать все наверняка.

Закрыв убитому глаза, Фрэнк огляделся по сторонам. Президента подняли с земли и поспешно вели к лимузину. Через несколько секунд лимузин и микроавтобусы скрылись. Журналисты хлынули к месту убийства, но Фрэнк подал знак своим людям, и прессу встретила кирпичная стена разъяренных и пристыженных полицейских, размахивающих дубинками в надежде на то, что кто-нибудь что-то предпримет.

Сет Фрэнк посмотрел на тело. Затем, не обращая внимания на холод, снял пиджак и прикрыл Лютеру лицо и грудь.

Как только прозвучали первые крики, Джек мгновенно подбежал к окну. Пульс у него сразу же зашкалил, на лбу выступила испарина.

— Кейт, оставайся здесь! — Он оглянулся на нее. Она застыла; у нее на лице уже зарегистрировалось осознание того, что, как еще вопреки всему продолжал надеяться Джек, было неправдой.

Из служебного помещения появился Сэмюел.

— Черт возьми, в чем дело?

— Пожалуйста, присмотрите за ней!

Судебный пристав кивнул, и Джек бросился бегом к двери.

На улице вооруженных людей было столько, сколько Грэму доводилось видеть только в голливудских фильмах про войну. Он добежал до угла здания суда, где ему едва не раскроил дубинкой череп здоровенный полицейский весом двести пятьдесят фунтов, но тут раздался зычный голос Фрэнка.

Джек осторожно приблизился. Казалось, ему требовалось по целому месяцу, чтобы сделать каждый шаг по утрамбованному снегу. Все взгляды были прикованы к нему. Сжавшееся тело под пиджаком. Кровь, пропитавшая девственно-чистый свежевыпавший снег. Боль и в то же время отвращение на лице следователя Сета Фрэнка. Все это запечатлелось в памяти Джека на многие грядущие бессонные ночи, а быть может, на всю жизнь.

Наконец он опустился на корточки рядом со своим другом и начал поднимать пиджак, но остановился и, обернувшись, посмотрел туда, откуда только что пришел. Море журналистов расступилось. Даже стена полицейских раздвинулась, пропуская ее.

Кейт остановилась, без пальто, ежась на холодном ветру, злобно завывающем в узком пространстве между зданиями. Она смотрела прямо перед собой; взгляд у нее был настолько сосредоточенный, что ничего не замечал — и в то же время замечал все. Джек хотел встать, подойти к ней, но в ногах у него не было силы. Всего несколько минут назад он был бодрым и рвался в бой, взбешенный упрямством своего клиента; и вот теперь все до последней крупицы силы покинули его естество.

С помощью Фрэнка Джек поднялся и нетвердой походкой направился к Кейт. Впервые в жизни пронырливые журналисты не пытались задавать вопросы. Фотографы словно забыли сделать такие нужные кадры. Кейт опустилась рядом со своим отцом и нежно положила руки на его застывшие плечи, и единственными звуками были шум ветра и отдаленное завывание сирены «Скорой помощи». На пару минут весь мир остановился прямо перед зданием окружного суда Миддлтона.

Возвращаясь в своем лимузине в Вашингтон, Алан Ричмонд расправил галстук и налил содовой, мысленно представляя себе заголовки следующего выпуска газет. Все ведущие новостные передачи будут пускать слюнки, жаждая пообщаться с ним, и он возьмет с этого максимальный надой. Продолжит как ни в чем не бывало работать по запланированному графику. Твердый, как скала, президент. Рядом с ним прогремели выстрелы, а он даже не вздрогнул, продолжает руководить страной, возглавлять народ. Опросы общественного мнения покажут, что его рейтинг вырастет как минимум на десять процентов. И все это было так просто! Ну хоть когда-нибудь ему придется столкнуться с серьезным вызовом?

Когда лимузин подъезжал к Вашингтону, Билл Бёртон оглянулся на его единственного пассажира. Лютер Уитни только что получил самую смертоносную пулю, которой только смог зарядить свою винтовку Коллин, а этот тип спокойно потягивает содовую… У Билла внутри все перевернулось. Еще ничего не кончено, он сам не может спать, а этот… Он, Бёртон, никогда не забудет, но, возможно, ему удастся дожить до конца своих дней свободным человеком. Человеком, которого уважают его дети, несмотря на то, что сам он себя больше не уважает.

Продолжая смотреть на президента, Бёртон вдруг подумал, что мерзавец, пожалуй, гордится собой. Подобное спокойствие ему уже приходилось видеть. Никакого сожаления по поводу того, что пришлось принести в жертву человеческую жизнь. Вместо этого — прилив эйфории. Торжества. Бёртон вспомнил следы на шее у Кристины Салливан. Синяк на подбородке. Зловещие звуки, доносившиеся из-за двери спальни. Воистину Предводитель Народа…

Бёртон вернулся в мыслях к встрече с Ричмондом, на которой он выложил своему боссу все факты. Если не считать зрелища съежившейся Рассел, ничего приятного в этом событии не было.

Ричмонд обвел взглядом присутствующих. Бёртон и Рассел сидели рядом. Коллин маячил у двери. Они собрались в личном крыле Первой семьи. Эту часть Белого дома любопытной публике никогда не показывают. Все остальные члены Первой семьи уехали ненадолго в гости к родственникам. А самый важный член этой семьи пребывал не в лучшем настроении.

Президента наконец поставили в известность обо всем, и, самое главное, о ноже для конвертов, несущем на себе кое-какие обличительные улики, который в конце концов оказался в руках бесстрашного свидетеля, имеющего нелады с законом. Когда Бёртон рассказал президенту все, у того в жилах застыла кровь. Слушая слова, вылетающие изо рта агента Секретной службы, президент обернулся к Глории.

Когда Коллин пересказал распоряжение Рассел не вытирать лезвие и рукоятку, президент встал и грозно приблизился к главе своей администрации. Та вжалась в спинку кресла с такой силой, что буквально превратилась в ткань обивки. Взгляд Ричмонда был уничтожающим. В конце концов Рассел закрыла глаза рукой. Ее блузка под мышками промокла насквозь от пота, в горле не осталось ни капли слюны.

Сев на место, Ричмонд медленно разгрыз кубик льда из коктейля и наконец устремил взгляд в окно. Он по-прежнему оставался в смокинге после очередного важного мероприятия, но галстук снял. Глядя в никуда, президент заговорил:

— Бёртон, сколько нам ждать?

Агент оторвал взгляд от пола.

— Как знать? Возможно, всю жизнь…

— Ты разбираешься в таких делах лучше меня. Мне нужна твоя профессиональная оценка.

— Скорее рано, чем поздно. Теперь у этого типа есть адвокат. Он непременно кому-нибудь все выложит.

— У нас есть какие-нибудь мысли относительно того, где «это»?

Бёртон неуютно потер руки.

— Нет, сэр. Полиция обыскала его дом и машину. Если б нож для конвертов был обнаружен, я об этом узнал бы.

— Но полиции известно о том, что нож пропал из дома Салливанов?

— Полиция понимает его значение. — Бёртон кивнул. — Если нож где-нибудь объявится, она знает, как с ним поступить.

Встав, президент провел пальцами по одной особенно уродливой хрустальной фигурке из коллекции его жены, выставленной на столике. Рядом стояли фотографии членов его семьи. Однако их лица не зарегистрировались у него в сознании. Он видел вместо них лишь языки пламени, пожирающего его администрацию. От этого невидимого обычному глазу пожара у него покраснело лицо. Истории угрожает опасность быть переписанной заново, и все это из-за какой-то дешевой пустоголовой красотки и чрезмерно честолюбивой и невероятно глупой главы президентской администрации!

— Есть какие-либо мысли насчет того, кого нанял Салливан?

Отвечал опять Бёртон. Рассел больше не считалась ровней. Коллин же присутствовал здесь только для того, чтобы выполнять то, что ему скажут.

— Это может быть любой из двадцати-тридцати наемных убийц высшего класса. Но кем бы он ни был, его давно уже и след простыл.

— Но ты подбросил ложный след нашему другу-следователю?

— Сету Фрэнку известно, что вы «случайно» обмолвились Уолтеру Салливану, где и когда. У этого человека хватило ума додуматься до остального.

Схватив хрустальную фигурку, президент швырнул ее в стену; она разбилась, брызнув осколками по всей комнате. Его лицо исказилось в такой смеси ярости и гнева, что даже Бёртон вздрогнул.

— Проклятье, если б он не промахнулся, все было бы идеально!

Рассел уставилась на мелкие осколки хрусталя на ковре. Вот она, вся ее жизнь. Все годы учебы, напряженной работы по сто часов в неделю… Ради вот этого.

— Полиция займется Салливаном. Я позаботился о том, чтобы следователь, ведущий дело, понял о возможной причастности Салливана, — продолжал Бёртон. — Но даже несмотря на то что он — самый очевидный подозреваемый, Салливан будет все отрицать. Полиция ничего не сможет доказать. Не знаю, сэр, что это нам дает.

Ричмонд прошелся по комнате с таким видом, будто готовился произнести речь или собирался пожимать руки отряду бойскаутов из штата со Среднего Запада. На самом деле он обдумывал, как убить человека так, чтобы даже тень подозрения не упала в его сторону.

— А что, если он попытается снова? И на этот раз попытка окажется успешной?

— Как мы сможем контролировать то, что делает Салливан? — озадаченно спросил Бёртон.

— Сделав это самостоятельно.

Пару минут никто ничего не говорил. Рассел ошеломленно взглянула на своего босса. Только что ее жизнь отправилась прямиком в преисподнюю, но вот теперь ее заставляют принять участие в заговоре с целью убийства. С самого начала этой встречи Глория испытывала эмоциональную пустоту, абсолютно уверенная в том, что хуже ее положение уже не станет. Оказывается, тут она решительно ошибалась.

Наконец Бёртон рискнул предложить свой анализ ситуации.

— Вряд ли полиция поверит, что Салливан такой сумасшедший. Он должен понимать, что его подозревают, но только ничего не могут доказать. Если мы прихлопнем Уитни, вряд ли полиция посмотрит в сторону Салливана.

Перестав расхаживать по комнате, президент остановился прямо перед Бёртоном.

— Так пусть полиция сама придет к этому заключению, если она вообще к чему-либо придет!

Реальность такова: Уолтер Салливан больше не нужен Ричмонду для возвращения в Белый дом. Возможно, гораздо важнее то, что это открывало великолепный путь избавиться от обязательства поддержать сделку Салливана с Украиной наперекор России: становилось все очевиднее, что это решение обернется существенными политическими потерями. Если Салливана даже отдаленно заподозрят в смерти убийцы своей жены, никакими глобальными сделками он больше заниматься не будет. Ричмонд незаметно прекратит свою поддержку. И все, кто идет в счет, поймут причину этого молчаливого отступления.

— Алан, ты хочешь подставить Салливана, обвинив его в убийстве? — Это были первые слова, произнесенные Рассел. У нее на лице отобразилось полное изумление.

Президент молча посмотрел на нее с нескрываемым презрением.

— Алан, подумай, что ты говоришь! Это же Уолтер Салливан, а не какой-то мелкий шпанюк, до которому никому нет дела!

Ричмонд усмехнулся, позабавленный ее глупостью. Когда он только взял ее на борт своего корабля, она казалась такой толковой, такой невероятно способной… Тут он ошибся.

Президент мысленно прикинул: у Салливана максимум двадцатипроцентные шансы стать обвиненным в этом убийстве. Сам Ричмонд при подобном раскладе пошел бы на риск. Салливан — большой мальчик, он сможет за себя постоять. Ну а если не сможет? Что ж, именно для этого и существуют тюрьмы. Президент выразительно посмотрел на Бёртона.

— Бёртон, ты понимаешь?

Агент молчал.

— Бёртон, вы уже собирались убить этого человека, — резко продолжал президент. — Насколько я могу судить, ставки не изменились. Более того, только повысились. Для всех нас. Бёртон, ты понимаешь? — Помолчав, Ричмонд повторил вопрос.

Билл наконец поднял взгляд и тихо промолвил:

— Понимаю.

На протяжении последующих двух часов они составляли план.

Когда два агента Секретной службы и глава администрации собрались уходить, президент посмотрел на Рассел.

— А теперь скажи, Глория, что произошло с деньгами?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Они были анонимно пожертвованы американскому Красному Кресту. Насколько я понимаю, это было одно из самых крупных единовременных пожертвований за всю историю.

Дверь закрылась, и президент усмехнулся. «Красивый прощальный удар… Наслаждайся им, Лютер Уитни. Наслаждайся, пока можешь, мелкое ничтожество!»

Глава 23

Уолтер Салливан устроился в кресле с книгой, но даже не раскрыл ее. Его мысли витали совсем в другом месте. Они вернулись к событиям, которые казались неосязаемыми, не имеющими никакого отношения лично к нему. Он нанял человека, чтобы совершить убийство. Чтобы убить того, кого обвинили в смерти его жены. Эта работа осталась не выполнена. Чему Салливан теперь был благодарен. Ибо его горе несколько отступило, и он осознал, что чуть было не совершил непоправимую ошибку. Цивилизованное общество обязано руководствоваться определенными правилами, если не хочет превратиться в нецивилизованное. И неважно, какой была его боль; он — цивилизованный человек. Он будет следовать правилам.

И тут его взгляд упал на газету. Несмотря на то что она вышла в свет уже много дней назад, ее содержание по-прежнему не выходило у него из головы. Крупный жирный шрифт заголовков на белой бумаге сразу же бросался в глаза. Уолтер переключил внимание на газету, и у него в сознании начали обретать форму туманные подозрения. Салливан был не просто миллиардером; он обладал блестящим, проницательным умом. От которого не могла укрыться ни одна мелочь.

Лютер Уитни убит. Подозреваемых у полиции нет. Салливан проверил единственное очевидное предположение. В указанный день Маккарти находился в Гонконге. Значит, наемный убийца получил последнее распоряжение своего заказчика: Уолтер Салливан отменил заказ на убийство. Но кто-то продолжил охоту вместо него.

А Салливан единственный, помимо своего бестолкового убийцы, знал это.

Уолтер бросил взгляд на старинные часы. Времени было всего семь утра, а он встал уже четыре часа назад. Однако сутки продолжительностью двадцать четыре часа для него уже почти ничего не значили. Чем старше он становился, тем менее важными казались ему параметры времени. В четыре часа утра он мог бодрствовать на борту самолета, пересекающего Тихий океан, в то время как два часа дня могли обозначать середину его сна.

Мозг Салливана быстро работал, перебирая многочисленные факты. Компьютерная томография во время последнего медицинского обследования показала, что головной мозг у него сохранил гибкость и силу двадцатилетнего юноши. И вот теперь этот блестящий мозг работал над некоторыми бесспорными фактами, подводящими его обладателя к заключению, которое должно было поразить даже его самого.

Сняв трубку, Салливан обвел взглядом полированную обивку из вишневого дерева и набрал номер.

Вскоре его соединили с Сетом Фрэнком. Не выразив никакого удивления в связи с тем, что следователь встал так рано, Салливан скрепя сердце поздравил его с задержанием Лютера Уитни. Но почему именно сейчас?

— Да, сэр. Мистер Салливан, чем я могу вам помочь?

Салливан откашлялся. В его голосе прозвучали робкие интонации, никак не вязавшиеся с его обычным тоном. Даже Фрэнк это уловил.

— У меня есть один вопрос в связи с той информацией, которую я сообщил вам в связи с внезапным отъездом Кристи… э… Кристины по дороге в аэропорт, откуда мы собирались вылететь в наше поместье на Барбадосе.

Фрэнк уселся в кресле прямо.

— Вы вспомнили что-то еще?

— На самом деле я просто хотел уточнить, назвал ли я причину, почему моя жена отказалась от поездки.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

— Ну, наверное, это дает знать о себе старость… Боюсь, немощным становится не только мое тело, лейтенант, хотя мне не хочется признаваться себе в этом. Ближе к делу: кажется, я сказал вам, что Кристи заболела и вынуждена была вернуться домой. Я хочу сказать, по-моему, я вам сказал именно это.

Фрэнку потребовалось какое-то время, чтобы достать папку с делом, хотя он был абсолютно уверен в ответе.

— Мистер Салливан, вы сказали, что ваша жена никак это не объяснила. Просто сказала, что не едет с вами, а вы не стали настаивать.

— А… Кажется, это все объясняет. Благодарю вас, лейтенант.

Фрэнк встал. Одной рукой он взял стаканчик с кофе, затем поставил его.

— Минуточку, мистер Салливан. С чего вы решили, что сказали мне, будто ваша жена больна? Она внезапно заболела?

Салливан помолчал, прежде чем ответить.

— На самом деле нет, лейтенант Фрэнк. Кристи пребывала в полном здравии. Отвечая на ваш вопрос — наверное, мне показалось, что я дал вам другой ответ, потому что, сказать по правде, если не считать периодические провалы в памяти, кажется, последние два месяца я пытаюсь убедить себя в том, что Кристина осталась дома не случайно. Я искал любую причину.

— Прошу прощения, сэр?

— Любую причину, чтобы оправдать для себя то, что с ней произошло. Чтобы не видеть в случившемся роковой случайности. Я не верю в судьбу, лейтенант. Для меня во всем есть какая-то причина. Наверное, я пытался убедить себя в том, что и Кристина также осталась дома не случайно.

— О.

— Прошу меня простить, если стариковские глупости создали вам дополнительные трудности.

— Ничего страшного, мистер Салливан.

Положив трубку, Фрэнк добрых пять минут сидел, уставившись в стену. Черт побери, что все это означало?

Следуя предположению Билла Бёртона, Сет деликатно стал наводить справки насчет того, мог ли Салливан нанять убийцу, позаботившись о том, чтобы предполагаемый убийца его жены никогда не предстал перед судом. Работа продвигалась медленно; в такой воде следовало брести крайне осторожно. Фрэнку нужно было думать о своей карьере, о своей семье, а у таких людей, как Уолтер Салливан, есть целая армия влиятельных друзей в правительстве, способных испортить жизнь простому следователю.

На следующий день после того, как пуля оборвала жизнь Лютера Уитни, Сет установил местонахождение Салливана в момент убийства, хотя он и не питал иллюзий насчет того, что старик сам нажал на спусковой крючок оружия, отправившего Лютера Уитни в лучший мир. Но заказное убийство — очень мерзкая штука, и хотя следователь, возможно, и понимал мотивацию миллиардера, оставался тот факт, что убил он, скорее всего, невиновного человека. Последний разговор с Салливаном не дал никаких ответов и породил еще больше вопросов.

Опустившись в кресло, Сет Фрэнк задумался, закончится ли для него когда-либо это кошмарное дело.

Час спустя Салливан позвонил в местную телестудию, контрольный пакет акций которой принадлежал ему. Его просьба была краткой и точной. Через час ему домой доставили посылку. Как только сотрудница телестудии вручила ему сверток, Уолтер выпроводил ее, закрыл и запер на ключ дверь в комнату, в которой находился, и нажал на маленький рычаг на стене. Бесшумно опустилась маленькая панель, открывая навороченный музыкальный центр. Позади бо́льшую часть стены занимал созданный по последнему слову техники домашний кинотеатр. Кристина Салливан как-то увидела его в гламурном журнале и заявила о том, что ей просто необходимо иметь такой же, хотя ее вкусы в домашнем видео варьировались от порнографии до мыльных опер, а ни то ни другое ни в коей мере не требовало электронных мускулов огромной системы.

Аккуратно развернув кассету, Салливан вставил ее в магнитофон; дверца автоматически закрылась, и началось воспроизведение. Уолтер слушал несколько минут. Когда он услышал эти слова, на его непроницаемом лице не отразилось никаких чувств. Он заранее ожидал услышать то, что услышал. В разговоре со следователем он откровенно солгал: память у него оставалась превосходной. Если б зрение хоть вполовину было таким же хорошим! Ибо он был слеп к реальности. Чувством, которое наконец проникло в непроницаемую складку его губ и темно-серые проницательные глаза, был гнев. Такого гнева он уже давно не испытывал. Даже в связи со смертью Кристи. И снять этот гнев можно было только действием. А Салливан твердо верил в то, что первый залп должен стать и последним, поскольку или ты расправишься со своими врагами, или они расправятся с тобой, а он не привык терпеть поражение.

Похороны прошли в скромной обстановке; помимо священника, присутствовали всего трое. Потребовалось принять чрезвычайные меры предосторожности, чтобы избежать непременного нападения полчищ журналистов. Гроб с телом Лютера был закрытым. Последствия пулевого ранения в голову — не то зрелище, которое хотят сохранить в своей памяти скорбящие близкие.

Для служителя церкви не имели никакого значения ни прошлое покойного, ни обстоятельства его смерти, и служба прошла с должным почтением. Дорога до соседнего кладбища получилась такой же недолгой, как и панихида. Джек и Кейт ехали вместе; Сет Фрэнк ехал следом. Всю службу он оставался в дальнем углу церкви, чувствуя себя крайне неуютно. Джек пожал следователю руку; Кейт даже не взглянула на него.

Прислонившись к своей машине, Грэм смотрел, как она села на складной металлический стульчик рядом с ямой в земле, только что принявшей ее отца. Затем он огляделся по сторонам. На этом кладбище не было грандиозных монументов во славу. Редко можно было увидеть стоящий могильный камень; по большей части это были плиты в земле — серый прямоугольник с именем владельца и датами прихода и ухода из жизни. На некоторых имелись надписи «Любим, помним», но большинство обходилось без прощальных напутствий.

Оглянувшись на Кейт, Джек увидел, как Сет Фрэнк направился было к ней, но затем, по-видимому, передумав, молча подошел к «Лексусу».

— Красивая панихида, — сняв темные очки, сказал следователь.

Грэм пожал плечами.

— На самом деле нет ничего хорошего в том, что человека убили.

Хотя в данном вопросе его позиция на многие мили отстояла от позиции Кейт, он не мог простить Фрэнку, что тот позволил Лютеру Уитни умереть подобным образом.

Сет умолк, изучая отделку роскошного седана. Затем достал пачку сигарет, но передумал, сунул руки в карманы и уставился вдаль.

Следователь присутствовал при вскрытии Лютера Уитни. Транзиторная кавитация оказалась огромной. Ударная волна распространилась радиально по отношению к пути следования пули, практически полностью разрушив половину головного мозга. И удивляться тут было нечему. На пулю, извлеченную из спинки сиденья полицейского микроавтобуса, стоило посмотреть. Патрон «магнум», калибр.460. Судмедэксперт сказал Фрэнку, что подобные боеприпасы нередко используются для спортивной охоты, в первую очередь на крупного зверя. И неудивительно, поскольку пуля, ударившая Уитни в голову, обладала энергией свыше восьми тысяч фунтов. На беднягу все равно что свалился самолет. Охота на крупного зверя. Сет устало покачал головой. И все это произошло в его дежурство, буквально у него на глазах… Он никогда это не забудет.

Фрэнк окинул взглядом зеленые просторы места последнего упокоения двадцати с лишним тысяч дорогих и любимых. Прислонившись к своей машине, Джек проследил за его взглядом.

— Есть какие-нибудь зацепки?

Следователь ткнул в землю мыском ботинка.

— Есть кое-что. Но только все это никуда не ведет.

Оба выпрямились, увидев, как Кейт встала, положила небольшой венок на могильный холмик и отвернулась, уставившись вдаль. Ветер затих, и, несмотря на холод, яркое солнце согревало.

Джек наглухо застегнул пальто.

— И что теперь? Дело закрыто? Никто не станет вас винить.

Фрэнк усмехнулся, решив все-таки закурить.

— Даже не надейтесь, мать вашу.

— Так что же вы намереваетесь делать?

Развернувшись, Кейт направилась к машине. Нахлобучив шляпу на голову, Сет достал ключи от своей машины.

— Все очень просто: искать убийцу.

— Кейт, я понимаю, что ты чувствуешь, но ты должна мне поверить: Лютер ни в чем тебя не винил. Ты тут совершенно ни при чем. Как ты сама сказала, тебя помимо воли затянуло в самую гущу. Ты ни на что не напрашивалась. И Лютер это прекрасно понимал.

Они в машине Джека возвращались в город. Солнце висело на уровне глаз и заметно опускалось ниже с каждой милей. Они два часа просидели в «Лексусе» на кладбище, потому что Кейт не хотела уезжать. Словно надеялась, что, если подождать достаточно долго, отец выберется из могилы и присоединится к ним.

Кейт чуть опустила стекло, и узкий поток воздуха хлынул в салон, разбавляя присущие новой машине запахи плотной сыростью, предвещающей сильный снегопад.

— Кейт, следователь Фрэнк не бросил дело. Он продолжает искать убийцу Лютера.

Наконец она посмотрела на него.

— На самом деле мне все равно, что он говорит. — Потрогала нос, красный и распухший, который чертовски сильно болел.

— Ну же, Кейт, этот человек не хотел подставлять Лютера под пулю.

— Да неужели? Дело, полное дыр, должно было развалиться на суде, выставив всех участников, и в том числе следователя, полными идиотами. Но вместо этого у нас есть труп и закрытое дело. А теперь повтори еще раз, чего хочет наш гений сыска?

Остановившись на красный свет, Грэм поник на сиденье. Он чувствовал, что Фрэнк говорил с ним начистоту, однако не было никакой надежды убедить в этом Кейт.

Свет сменился, и Джек, тронувшись, взглянул на часы. Ему нужно вернуться на работу — разумеется, при условии, что у него еще есть работа, куда возвращаться.

— Кейт, полагаю, тебе сейчас лучше не оставаться одной. Как насчет того, если я несколько дней буду ночевать у тебя? Ты будешь варить кофе по утрам, а я возьму на себя ужины. Договорились?

Он ожидал незамедлительно услышать отрицательный ответ и уже приготовил аргументы.

— Ты точно этого хочешь?

Посмотрев на нее, Джек увидел широко раскрытые распухшие глаза. Казалось, все нервные окончания ее тела кричали от боли. Мысленно проходя по всем стадиям этой трагедии, он вдруг осознал, что по-прежнему не может представить себе в полной мере ту бесконечно огромную боль, смешанную с чувством вины, которую испытывала Кейт. И это откровение потрясло его даже больше, чем выстрел, прозвучавший, когда он сидел рядом с Кейт, держа ее за руку. Еще до того, как их пальцы расстались, он уже понял, что Лютер убит.

— Точно.

В ту ночь Джек устроился на диване, натянув одеяло до подбородка и устроив из него бастион, защищающий от сквозняка, проникающего в невидимую щель в окне напротив и морозящего ему грудь. Затем скрипнула дверь, и Кейт вышла из спальни. Она была в том же халате, что и прежде, волосы были уложены в тугой узел. Лицо у нее выглядело свежим и чистым; только легкий румянец, оставшийся на щеках, намекал на душевную травму.

— Тебе ничего не нужно?

— Всё в порядке. Диван гораздо удобнее, чем я предполагал. У меня по-прежнему сохранился тот, что стоял у нас в квартире в Шарлоттсвиле. По-моему, в нем не осталось больше ни одной пружины. Думаю, они вышли на пенсию.

Кейт не улыбнулась, но все-таки подсела к нему.

Когда они жили вместе, она каждый день на ночь принимала ванну. От нее исходил такой восхитительный аромат, что Джек буквально сходил с ума. Подобный дыханию новорожденного, он был начисто лишен каких-либо изъянов. А Кейт какое-то время изображала полное непонимание до тех пор, пока он не падал на нее, полностью истощенный, после чего она, коварно улыбаясь, начинала его гладить, а он на протяжении нескольких минут распространялся о том, как ему теперь стало абсолютно ясно, почему женщины правят миром.

Кейт положила голову ему на плечо, и он почувствовал, как начинают громко заявлять о себе его первобытные инстинкты. Но измученное состояние Кейт, полная ее апатия быстро усмирили его плотские устремления, оставив чувство глубокой вины.

— Вряд ли тебе придется по душе мое общество.

Почувствовала ли она то, что он испытывал? Но как такое было возможно? Ее мысли, все ее существо сейчас где-то за миллион миль от этого места.

— В наш уговор не входило, что ты должна развлекать меня. Я сам могу о себе позаботиться.

— Я правда очень признательна тебе за все.

— Сейчас для меня это самое важное.

Кейт пожала ему руку. Когда она поднялась, ее халат распахнулся, открывая не только длинные, стройные ноги, и Джек порадовался тому, что эту ночь они будут спать в разных комнатах. Его размышления, продолжавшиеся до самого утра, покрывали всю гамму от видений благородных рыцарей в белых доспехах, запятнанных черной грязью, до адвокатов-идеалистов, вынужденных спать в жалком одиночестве.

На третью ночь Грэм снова устроился на диване. И, как и прежде, Кейт вышла из спальни; слабый скрип заставил его отложить журнал, который он читал. Но на этот раз она не стала подходить к дивану. Джек наконец повернул голову и увидел, что Кейт смотрит на него. Сегодня в ней не было апатии. И сегодня на ней не было халата. Развернувшись, Кейт прошла назад в спальню. Оставив дверь открытой.

Какое-то мгновение Джек лежал неподвижно. Затем встал, подошел к двери и заглянул в спальню. В темноте он различил силуэт Кейт на кровати. Одеяло лежало в ногах. Взору Джека предстали изгибы ее тела, которое когда-то он знал так же хорошо, как свое собственное. Кейт подняла на него взгляд. Он разглядел лишь белки ее глаз, устремленных на него. Она не стала протягивать к нему руку; Джек вспомнил, что она никогда так не делала.

— Ты точно хочешь этого?

Джек должен был задать этот вопрос. Ему были не нужны утром обиженные чувства, разбитые, смятенные эмоции.

Вместо ответа Кейт встала и увлекла его на кровать. Матрас оказался твердым и теплым там, где она на нем лежала. Еще через мгновение Джек уже был полностью раздет, как и она. Он непроизвольно провел пальцем по полумесяцу родинки, скользнул ладонью по изогнутым губам, прикоснувшимся к его губам. Глаза Кейт были открыты, и теперь, впервые за долгое время, в них не было слез, они не были красными и опухшими, — просто тот самый взгляд, к которому Джек давным-давно привык, который хотел видеть всегда. Он медленно обнял ее.

Уолтеру Салливану приходилось принимать у себя дома самых высокопоставленных сановников. Однако этот вечер был особенным даже по сравнению с предыдущими событиями.

Алан Ричмонд поднял бокал вина и произнес краткий, но выразительный тост за хозяина дома, и четыре тщательно отобранные пары чокнулись с ним. Первая леди, блистательная в простом черном платье, с обрамленным пепельно-соломенными волосами точеным лицом, не потерявшим с годами свежести и прекрасно смотрящимся на фотографиях, улыбнулась миллиардеру. Привыкшая находиться в окружении больших денег, светлых голов и изысканной утонченности, она, подобно большинству людей, взирала с благоговейным восхищением на Уолтера Салливана и таких, как он, — хотя бы потому, что они редко встречаются на планете.

Формально все еще в трауре, Салливан пребывал в особенно общительном настроении. За кофе в просторной библиотеке разговор перешел от возможностей глобального бизнеса к последним маневрам Федеральной резервной системы, от шансов «Вашингтон редскинз» в предстоящем в воскресенье матче против «Сан-Франциско форти-найнерз» к выборам следующего года. Никто из присутствующих не сомневался в том, что после подсчета голосов Алану Ричмонду придется искать новую работу.

Кроме одного человека.

Прощаясь с Уолтером, президент наклонился, чтобы обнять старика и сказать ему с глазу на глаз несколько слов. Салливан улыбнулся, слушая президента. Затем старик вдруг пошатнулся, но удержал равновесие, схватив президента за руку.

После того как гости разошлись, он выкурил сигару у себя в кабинете. Подойдя к окну, проводил взглядом огни президентского кортежа; они быстро скрылись вдали. И не сдержал усмешки. Мгновением торжества стала гримаса боли, мелькнувшая у президента на лице, когда Салливан стиснул ему плечо. Выстрел с дальним прицелом, но иногда именно такие поражают цель. Следователь Фрэнк с готовностью поделился с миллиардером своими версиями относительно дела. Уолтера Салливана особо заинтересовало то, что его жена ранила нападавшего ножом для конвертов, предположительно в ногу или руку. Похоже, рана оказалась серьезнее, чем считала полиция. Возможно, был задет нерв. Определенно, поверхностная рана к этому времени уже полностью зажила бы.

Салливан медленно вышел из кабинета, погасив за собой свет. Разумеется, президент Алан Ричмонд ощутил лишь легкую боль, когда пальцы Уолтера вцепились в его плечо. Но, как и в случае сердечного приступа, за первой легкой болью очень часто следует гораздо более сильная. Салливан широко улыбнулся, обдумывая имеющиеся у него возможности.

С вершины холма Уолтер Салливан смотрел на маленький деревянный дом с зеленой жестяной крышей. Натянув на уши теплый шарф, он поддержал свои слабеющие ноги, опершись на толстую палку. Как обычно в это время года, в горах на юго-западе Вирджинии стояли сильные морозы, и прогноз предсказывал изобильный снег.

Салливан двинулся по промерзшей насквозь до каменной твердости земле. Дом находился в великолепном состоянии благодаря неограниченным средствам, выделяемым на ремонт, и глубокому чувству ностальгии, все сильнее поглощавшему миллиардера по мере того, как он сам все больше превращался в отголосок прошлого. В Белом доме был Вудро Вильсон, а мир погряз в трясине Первой мировой войны, когда Уолтер Патрик Салливан впервые увидел дневной свет благодаря помощи акушерки и угрюмой решимости своей матери Милли, потерявшей всех трех предыдущих детей, из них двоих при родах.

Его отец, шахтер на угольной шахте — похоже, в те времена в этой части Вирджинии у всех отцы были шахтерами, — дожил до двенадцатилетия сына, после чего быстро зачах из-за многочисленных недугов, вызванных чрезмерным обилием угольной пыли и недостатком отдыха. На протяжении нескольких лет будущий миллиардер наблюдал за тем, как его отец вечером вваливается в дом, измученный до предела, с лицом черным, как шерсть их большого лабрадора, и падает без сил на койку в дальней комнате. Слишком уставший, чтобы есть или играть со своим сыном, который изо дня в день ждал хоть какого-то внимания от отца, измученного настолько, что больно было на это смотреть, но ничего не получал.

Мать прожила долго и успела увидеть, как ее отпрыск стал одним из богатейших людей в мире, и ее заботливый сын не жалел сил, чтобы в ее распоряжении были все удобства, какие только могло обеспечить его огромное состояние. В память о своем покойном отце Уолтер выкупил шахту, погубившую того, за пять миллионов наличными. Он выплатил по пятьдесят тысяч всем работавшим на ней шахтерам, после чего с большой помпой закрыл ее.

Открыв дверь, Салливан вошел в дом. Газовый камин наполнил комнату теплом без необходимости разжигать дрова. В кладовке хранились запасы продовольствия, которых хватило бы на полгода. Здесь Уолтер был полностью самим собой. Он никого не приглашал сюда. Это был его родной дом. Всех, кто имел право находиться тут, за исключением его самого, уже не было на свете. Он находился здесь один, и это его полностью устраивало.

Простая трапеза, которую Салливан приготовил себе сам, остывала на столе, а он задумчиво смотрел в окно, где в угасающем свете еще можно было различить голые вязы вокруг дома; деревья махали ему своими ветвями, медленно, размеренно.

Внутреннее убранство дома не было восстановлено до своего первоначального состояния. Да, Салливан родился здесь, но его детство в постоянной нищете, из которой, казалось, невозможно было выбраться, никак нельзя было назвать счастливым. Чувство безотлагательности, порожденное тем временем, впоследствии сослужило Уолтеру добрую службу, ибо оно подпитывало его силами, придавало решимость перед лицом многочисленных преград, встававших у него на пути.

Вымыв посуду, Салливан прошел в маленькую комнату, где когда-то находилась спальня его родителей. Теперь здесь стояли удобное кресло, стол и несколько книжных шкафов, вмещающих отборную коллекцию книг и журналов. В углу приютилась маленькая койка, ибо эта комната также служила ему спальней.

Уолтер взял со стола сотовый телефон самой последней модели и набрал номер, известный только горстке людей. Ему ответил голос. Салливан назвал себя; его попросили немного подождать, после чего послышался другой голос.

— Господи, Уолтер, я знаю, что ты способен работать в любое время дня и ночи, но, честное слово, тебе следует немного сбавить обороты… Ты где?

— В моем возрасте сбавлять обороты нельзя, Алан. В противном случае можно как-нибудь однажды больше не завестись снова. Уж лучше я взорвусь в кипучей деятельности, чем растаю в тумане. Надеюсь, я не отвлекаю тебя от важных дел?

— Ничего такого, что не могло бы подождать. Я как раз расставлял приоритеты мировым кризисам. Тебе что-то нужно?

Салливан не торопясь подключил к телефону портативный диктофон. Мало ли что.

— Алан, у меня всего один вопрос. — Он остановился, вдруг поймав себя на том, что наслаждается происходящим. Затем у него перед глазами возникло лицо Кристи в морге, и лицо Уолтера стало мрачным.

— И какой же?

— Почему вы так долго тянули с тем, чтобы прикончить этого человека?

В последовавшей тишине было отчетливо слышно дыхание на том конце. К чести Алана Ричмонда, оно ничуть не участилось. Это произвело на Салливана впечатление — и в то же время несколько расстроило его.

— Прошу прощения?

— Если бы твои люди промахнулись, в настоящий момент ты общался бы со своим юристом, обдумывая защиту на предстоящем импичменте. Ты должен признать, что это было на грани.

— Уолтер, у тебя всё в порядке? С тобой что-то случилось? Ты где?

Салливан отодвинул трубку от уха. Телефон был оснащен специальным устройством, не позволяющим засечь его местонахождение. Если Секретная служба сейчас пытается определить, где он — а у Уолтера имелись все основания полагать, что так оно и есть, — она получит десяток различных точек, из которых предположительно исходит звонок, ни одна из которых даже близко не стоит рядом с тем местом, где он сейчас находился. Устройство обошлось ему в десять тысяч долларов. С другой стороны, это всего лишь деньги. Салливан снова улыбнулся. Он может говорить столько, сколько пожелает.

— На самом деле я уже давно не чувствовал себя так хорошо.

— Уолтер, я тебя совсем не понимаю. Кого убили?

— Знаешь, я нисколько не удивился, когда Кристи отказалась лететь на Барбадос. Если честно, я предположил, что она хочет остаться, чтобы погулять с молодыми парнями, которых присмотрела за лето. Мне было смешно, когда она сказала, что ей нездоровится. Помню, я сидел в лимузине и гадал, какую отговорку она придумает. На самом деле бедная девочка не обладала богатой фантазией. Особенно фальшивым прозвучал ее кашель. Наверное, в школе она с потрясающим постоянством повторяла, что тетрадку с домашним заданием сгрызла собака.

— Уолтер…

— Странно то, что когда полиция спросила у меня, почему Кристи не полетела с нами, я вдруг поймал себя на том, что не могу заявить, что она сказалась больной. Может, ты вспомнишь, какие тогда в газетах печатали предположения. Я понял, что если объясню, что Кристи себя плохо чувствовала, это, вкупе с тем, что она не отправилась со мной на Карибы, бульварная пресса преподнесет как то, что она была беременна от другого мужчины, даже если вскрытие покажет обратное. Людям свойственно предполагать все самое плохое и самое сочное — ты, Алан, должен прекрасно это понимать. Когда тебя отстранят от должности, все будут думать о тебе всякие гадости. И заслуженно.

— Уолтер, пожалуйста, скажи, где ты? Несомненно, ты заболел!

— Хочешь, я прокручу тебе ту запись? Ту самую, с пресс-конференции, где ты произносишь особенно проникновенные слова о том, что в мире все определяется случаем. У тебя получилось очень красиво. Слова, произнесенные старому близкому другу, были записаны несколькими местными теле- и радиостанциями, но в эфир так и не вышли. Наверное, это говорит в пользу твоей популярности: никто не придал им значения. Ты был таким обаятельным, таким заботливым, и кого волновало, что ты сказал, будто Кристи заболела… А ты это сказал, Алан. Ты сказал, что если б не внезапное недомогание моей жены, ее не убили бы. Она улетела бы со мной на Барбадос и сегодня была бы жива… Кристи одному мне сказала, что заболела, Алан. И, как я говорил, полиции я ничего не сказал. Так откуда же ты узнал это?

— Должно быть, ты сам мне сказал…

— До той пресс-конференции мы с тобой не встречались и не говорили по телефону. Это легко проверить. Мой график поминутно отслеживается. А поскольку ты — президент, твое местонахождение и твои телефонные разговоры также практически постоянно известны. Я сказал «практически», потому что в ту ночь, когда была убита Кристи, ты находился не там, где обычно. Так получилось, что ты находился у меня дома, точнее, в моей спальне. А на пресс-конференции вокруг нас постоянно были десятки людей. Все, что мы тогда говорили друг другу, где-то записано. Так что ты узнал эту новость не от меня.

— Уолтер, пожалуйста, скажи, где ты! Я хочу тебе помочь!

— Кристи никогда не умела держать язык за зубами. Наверное, она гордилась тем, как провела меня. И начала тебе хвастаться, так? Как она обвела старика вокруг пальца? Потому что на самом деле только моя покойная жена, единственная во всем мире, могла сказать тебе, что притворилась больной. А ты опрометчиво передал мне ее слова. Ума не приложу, почему мне потребовалось столько времени, чтобы дойти до правды… Я был настолько одержим поисками убийцы Кристи, что безоговорочно принял версию ограбления. Возможно, я подсознательно отрицал очевидное. Потому что я всегда подозревал, что Кристи посматривает в твою сторону. Но, наверное, я отказывался верить в то, что ты способен так со мной поступить. Мне следовало бы изначально предполагать в человеческой природе все самое худшее, и тогда меня не постигло бы разочарование. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

— Уолтер, зачем ты позвонил мне?

Голос Салливана стал тише, но не потерял ни силы, ни выразительности.

— Потому что, ублюдок, я хотел лично известить тебя о том, какое будущее тебя ожидает. Оно будет наполнено адвокатами, судами и такой оглаской, о которой ты не мечтал даже как президент. Я просто не хотел, чтобы появление полиции явилось для тебя полной неожиданностью. И, самое главное, я хотел, чтобы ты знал, кого именно тебе нужно за все благодарить!

— Уолтер, если тебе нужна моя помощь, я тебе помогу, — натянуто промолвил президент. — Но я — президент Соединенных Штатов. И хотя ты мой близкий друг, я не потерплю подобных обвинений ни от тебя, ни от кого бы то ни было еще.

— Очень хорошо, Алан. Очень хорошо. Ты правильно предположил, что я записываю наш разговор. Хотя это не имеет значения. — Помолчав, Салливан продолжал: — Ты — мой протеже, Алан. Я научил тебя всему, что знал сам, и ты хорошо усвоил мои уроки. Настолько хорошо, что занял самую высокую должность на всем свете. К счастью, падение твое также будет самым болезненным.

— Уолтер, у тебя сильный стресс. В последний раз прошу: пожалуйста, обратись за помощью!

— Забавно, Алан, но и сам я советую тебе то же самое.

Положив телефон, Салливан выключил диктофон. Сердце у него сильно колотилось. Он приложил руку к груди, стараясь успокоиться. Меньше всего ему сейчас был нужен сердечный приступ. Он должен присутствовать при всем лично.

Уолтер посмотрел в окно, затем обвел взглядом маленькую комнату. Его родной дом. В этой самой комнате умер его отец… Почему-то эта мысль принесла утешение.

Салливан развалился в кресле и закрыл глаза. Утром он обратится в полицию. Расскажет всё и предъявит запись. После чего устроится поудобнее и станет ждать. Даже если Ричмонда не признают виновным, карьера его будет кончена. То есть этот человек все равно что умрет — в профессиональном, духовном, умственном плане. Кому будет какое дело до того, что его физическая оболочка останется? Салливан усмехнулся. Он поклялся отомстить убийце своей жены. И он ему отомстит.

…Уолтер очнулся, внезапно почувствовав, как его рука поднимается. Затем его пальцы сомкнулись вокруг какого-то холодного, твердого предмета. И только когда дуло уткнулось ему в висок, он попытался что-то предпринять. Но к этому времени было уже слишком поздно.

Зажав в руке телефонную трубку, президент взглянул на часы. Все уже должно быть кончено. Салливан действительно преподал ему хороший урок. Как выяснилось, слишком хороший для учителя. Президент был практически уверен в том, что Уолтер свяжется с ним напрямую перед тем, как объявить всему миру о его виновности. Это существенно все упростило. Встав, Ричмонд направился наверх в свои личные покои, выбросив из головы все мысли о покойном Уолтере Салливане. Нет никакого смысла задерживаться рядом с побежденным врагом. Это только отнимет время, не даст подготовиться к новым испытаниям. Этому его также научил Салливан.

Молодой мужчина смотрел в полумраке на дом. Он слышал выстрел, но не мог оторвать взгляд от тусклого света в окне.

Через считаные секунды Билл Бёртон присоединился к Коллину. Он старательно не смотрел в лицо своему молодому напарнику. Два подготовленных агента Секретной службы, преданные своему делу, убивают молодых женщин и стариков…

Всю дорогу обратно Бёртон молчал. Наконец все кончено. Три человека мертвы, считая Кристину Салливан. А с какой стати ее не считать? Именно с нее и начался весь этот кошмар…

Бёртон смотрел на свою руку, до сих пор не в силах поверить, что она только что обвила чужими пальцами рукоятку пистолета, нажала на спусковой крючок и оборвала человеческую жизнь. Другой рукой Билл взял диктофон и кассету. Теперь и то и другое лежало у него в кармане, направляясь в мусоросжигательную печь.

Прослушивая запись телефонного разговора Салливана с Сетом Фрэнком, Бёртон понятия не имел, к чему клонит старик, разговаривая о «болезни» Кристины Салливан. Но когда он передал эту информацию президенту, тот побледнел и несколько минут молча смотрел в окно. После чего позвонил в отдел связи с прессой Белого дома. Через несколько минут Ричмонд и Бёртон слушали запись первой пресс-конференции у здания Миддлтонского суда. Слушали то, как президент, выражая сочувствие своему близкому другу, рассуждает о воле случая, о том, как если б Кристина Салливан не почувствовала внезапное недомогание, она была бы жива. Начисто забыв о том, что Кристина Салливан сказала ему это в день своей смерти. Это обстоятельство можно легко доказать. И тогда для всех наступит полный крах.

Поникнув в кресле, Бёртон смотрел на то, как его босс молча уставился на кассету, словно пытаясь силой мысли стереть запись. Затем покачал головой. Попался на собственной слезливой риторике — такое может произойти только с политиком…

— Что будем делать, босс? Быть может, поскорее поднимемся на борт президентского самолета? — Бёртон сидел, уставившись на ковер под ногами. Он не шутил. Он уже не мог думать.

Подняв взгляд, Билл обнаружил, что президент пристально смотрит на него.

— Уолтер Салливан — единственный человек на земле, кому, помимо нас, известна значимость этой информации.

Выдержав его взгляд, Бёртон поднялся на ноги.

— В мои обязанности не входит убивать людей только потому, что вы это прикажете.

Президент не отрывал взгляд от лица Бёртона.

— В настоящий момент Уолтер Салливан представляет для нас непосредственную угрозу. Он также издевается над нами, а я не люблю тех, кто надо мной издевается. А ты?

— У Салливана есть на то чертовски веские основания, вам так не кажется?

Взяв со стола ручку, Ричмонд покрутил ее пальцами.

— Если Салливан заговорит, мы потеряем всё. Всё. — Он щелкнул пальцами. — Пшик! Вот так. И я сделаю все возможное, чтобы не допустить этого.

Бёртон упал в кресло, чувствуя, как у него в груди внезапно разгорелся пожар.

— Почему вы думаете, что Салливан уже не связался с полицией?

— Потому что я знаю Уолтера, — просто ответил президент. — Он сделает все по-своему. Чтобы получилось зрелищно. И подойдет ко всему дотошно. Этот человек никогда не спешит. Но когда он начинает действовать, результаты получаются быстрыми и сокрушительными.

— Замечательно.

Бёртон уронил лицо в руки; мысли его неслись стремительно. Годы подготовки привили ему близкую к врожденной способность мгновенно обрабатывать информацию, думать на ходу, действовать на долю секунды быстрее всех остальных. И вот теперь у него в голове болталась мутная взвесь, похожая на вчерашний кофе, густая и маслянистая; разобрать в ней что-либо было невозможно. Бёртон поднял взгляд.

— Но убить старика?..

— Я утверждаю, что прямо сейчас Уолтер Салливан думает, как лучше нас уничтожить. Подобные действия не вызывают у меня никакого сочувствия. — Президент развалился в кресле. — Выражусь коротко и ясно: этот человек решил воевать с нами. А каждый должен отвечать за последствия своих решений. И Уолтеру Салливану это известно лучше, чем кому-либо из живущих на земле. — Его глаза снова двумя лазерными лучами вонзились в лицо Бёртона. — Вопрос заключается в том, готовы ли мы нанести ответный удар?

Последние три дня Коллин и Бёртон провели, следя за Уолтером Салливаном. Когда миллиардер вышел из своей машины в этой абсолютной глуши, Бёртон не мог поверить в удачу. В то же время он проникся глубоким сочувствием к своей жертве: теперь расправиться с Салливаном было проще простого.

Муж и жена убиты. Машина мчалась назад в Вашингтон. Бёртон непроизвольно потер руки, стараясь избавиться от грязи, которую чувствовал во всех складках кожи. Его прошиб холодный пот при мысли о том, что он никогда не сможет стереть это чувство, реальность того, что он совершил. Опустившийся до нижнего предела эмоциональный барометр останется с ним каждую минуту каждого дня, до самого конца жизни. Он заплатил за свою жизнь жизнью другого. В который уже раз. Его хребет, так долго остававшийся стальным стержнем, теперь превратился в жалкую резину. Жизнь поставила перед ним высочайшую задачу, и он с ней не справился…

Вонзив пальцы в подлокотник, Бёртон уставился в окно в темноту.

Глава 24

Самоубийство Уолтера Салливана потрясло не только финансовое сообщество. На похоронах присутствовали самые влиятельные политики и бизнесмены со всего мира. На скорбной, но пышной церемонии в вашингтонском соборе Святого Матфея заслуги покойного восхваляли с полдюжины высокопоставленных сановников. Самый знаменитый из них добрых двадцать минут распространялся о том, каким великим человеком был Уолтер Салливан, а также о том, под каким огромным стрессом он находился, и о том, что иногда подобное напряжение заставляет людей совершать поступки, которые обыкновенно им даже в голову не пришли бы. Когда Алан Ричмонд закончил говорить, вокруг не осталось ни одной пары сухих глаз, и у него самого лицо было увлажнено слезами, похоже, искренними. Президент всегда гордился своим великолепным ораторским искусством.

Длинная погребальная процессия потянулась из собора и более чем через три с половиной часа завершилась в маленьком доме, где началась и завершилась жизнь Уолтера Салливана. Пока лимузины боролись за место на узкой дороге, припорошенной снегом, миллиардера погребли рядом с его родителями, на вершине маленького холма, открывающийся откуда вид на долину, бесспорно, являлся самым ценным достоинством этого места.

Когда земля скрыла гроб и друзья Уолтера Салливана начали возвращаться к реалиям мира живых, Сет Фрэнк внимательно изучал их лица. Он смотрел, как президент прошел к своему лимузину. Его увидел Билл Бёртон; на лице у агента Секретной службы появилось удивление, но затем он кивнул. Фрэнк кивнул в ответ.

После того как все скорбящие разъехались, Сет переключил свое внимание на маленький дом. Периметр по-прежнему был обнесен желтой лентой, у входа дежурили двое полицейских в форме.

Подойдя к ним, Фрэнк предъявил свой значок и вошел в дом.

По прихоти судьбы, один из богатейших людей в мире выбрал для того, чтобы умереть, именно это место. Уолтер Салливан был ходячей иллюстрацией к книгам Хорейшо Алджера[28]. Фрэнк вынужден был признать, что этот человек поднялся в жизни исключительно благодаря собственным достоинствам, силе воли и целеустремленности. Кто стал бы с этим спорить?

Сет посмотрел на кресло, в котором было обнаружено тело, с лежащим рядом пистолетом. Дуло оружия во время выстрела было прижато к левому виску Салливана. Звездообразная рана, большая и неровная, предшествовала обширному разрушению головного мозга, оборвавшему жизнь этого человека. Пистолет упал на пол слева от кресла. Контактная рана и наличие пороховой гари на ладони покойного обусловили то, что местная полиция посчитала случившееся самоубийством, обстоятельства которого были просты и ясны. Скорбящий Уолтер Салливан отомстил убийце своей жены, после чего покончил с собой. Его коллеги подтвердили, что не могли связаться с ним в течение нескольких дней, что для него было необычно. Миллиардер редко удалялся в это убежище, а когда поступал так, всегда предупреждал о том, где будет находиться. Рядом с телом была обнаружена газета с сообщением о смерти предполагаемого убийцы его жены. Все указывало на то, что этот человек решил свести счеты с жизнью.

Однако Фрэнку не давало покоя одно маленькое обстоятельство, которым он сознательно ни с кем не поделился. Следователь встречался с Уолтером Салливаном в тот день, когда миллиардер приходил в морг. В ходе этой встречи Салливан подписал несколько бумаг, относящихся к процедуре вскрытия, а также опись тех немногих вещей, которые были на его жене.

И Салливан подписал эти документы правой рукой.

Само по себе это еще ничего не значило. Он мог взять пистолет в левую руку по самым разным причинам. Его отпечатки пальцев на рукоятке были четкими — возможно, даже слишком четкими, мысленно отметил Фрэнк.

Физическое состояние пистолета: отследить его невозможно, серийный номер спилен настолько чисто, что не помог даже микроскоп. Сразу чувствуется, что работал профессионал. Абсолютно стерильное оружие. Такое, какое ждешь найти на месте преступления. Но зачем Уолтеру Салливану беспокоиться о том, чтобы невозможно было проследить пистолет, из которого он выстрелит себе в висок? Ответ очевиден: незачем. Впрочем, опять же это обстоятельство ничего не значило, поскольку тот, кто обеспечил Салливана оружием, мог достать его нелегально, хотя в Вирджинии приобрести огнестрельное оружие законным путем проще простого, к огромному недовольству управлений полиции северо-восточной части штата.

Закончив осматривать дом изнутри, Фрэнк вышел на улицу. Земля была покрыта толстым слоем снега. Салливан умер до начала снегопада, вскрытие это подтвердило. К счастью, его приближенным было известно местонахождение этого дома. Они отправились его искать и обнаружили тело приблизительно через двенадцать часов после смерти.

Нет, Фрэнк почувствовал, что снег ему никак не поможет. Дом стоял в таком глухом, уединенном месте, что не у кого даже было спросить, не замечалось ли в день смерти Салливана что-либо подозрительное.

Коллега Сета из управления шерифа округа вышел из машины и поспешил к нему. У него в руках была папка с документами. Они поговорили, после чего Фрэнк поблагодарил его, сел в свою машину и уехал.

Из отчета о вскрытии следовало, что Уолтер Салливан умер между одиннадцатью и часом ночи. Но в двенадцать часов десять минут Уолтер Салливан звонил кому-то по телефону.

В коридорах «Паттон, Шоу и Лорд» царила тревожная тишина. Капиллярами процветающей юридической фирмы являются трезвонящие телефоны, ворчащие факсы, движущиеся губы и стучащие клавиатуры. Люсинда, даже несмотря на то, что у всех сотрудников имелись прямые телефонные номера, обыкновенно в минуту отвечала на восемь звонков. Сегодня же она лениво листала «Космополитен». Двери почти всех кабинетов были закрыты, ограждая от посторонних взоров оживленные и возбужденные разговоры, в которые были вовлечены юристы фирмы.

Дверь кабинета Сэнди Лорда была не просто закрыта, но и заперта на ключ. Тех немногих партнеров, у кого хватало смелости постучать в эти массивные врата, тотчас же встречал шквал непристойных ругательств со стороны единственного обитателя кабинета, пребывающего далеко не в лучшем настроении.

Лорд развалился в кресле, закинув ноги без ботинок на полированный стол, без галстука, в расстегнутой сорочке, небритый, с почти пустой бутылкой виски под рукой. Его глаза превратились в красные пятна. В церкви он этими же самыми глазами долго и пристально смотрел на сверкающий бронзовой отделкой гроб с телом Салливана: по сути дела, в нем лежали и его, Лорда, бренные останки.

На протяжении многих лет Лорд готовился к уходу Салливана из жизни — и с помощью десятка ведущих специалистов «П., Ш. и Л.» разработал целый комплекс защитных мер, в том числе взращивание лояльного контингента в составе совета директоров холдинговой компании «Салливан энтерпрайзез», что должно было обеспечить прочные связи обширной деловой империи Салливана с «П., Ш. и Л.» в целом и лично Лордом в частности. Жизнь должна была продолжаться. Состав «Паттон, Шоу и Лорд» должен был мчаться на полных пара́х вперед, ведомый своим главным локомотивом, ничуть не сбавившим оборотов. Но произошло нечто совершенно непредвиденное.

Финансовые рынки признавали, что Салливан неизбежно уйдет из жизни. Однако бизнес и инвестиционное сообщество не смогли принять то, что он сам наложил на себя руки, вкупе с крепнущими слухами, что Салливан якобы организовал убийство предполагаемого убийцы своей жены, а после того, как это было сделано, всадил пулю себе в голову. И рынок оказался не готов к подобным откровениям. Как спрогнозировали бы некоторые экономисты, застигнутый врасплох, он поведет себя бурно и непредсказуемо. И эти экономисты не были бы разочарованы. Акции «Салливан энтерпрайзез» разом потеряли на Нью-йоркской фондовой бирже в стоимости шестьдесят один процент в тот день, когда было обнаружено его тело, — крупнейшее падение рыночного курса каких-либо акций за последние десять лет.

А как только акции стали торговаться на целых шесть долларов ниже номинала, слетелись стервятники.

По настоянию Лорда, совет директоров ответил отказом на предложение корпорации «Центрус» о тендерном управлении. Однако все данные указывали на то, что это предложение подавляющим большинством поддержали акционеры, с тревогой наблюдающие за тем, как в одночасье стремительно растаяли их инвестиции. Скорее всего, предстоящая битва станет решающей и в ближайшие два месяца будет обеспечен переход собственности. Юридические дела «Центруса» вела фирма «Роудс, Директор и Майнор», одна из крупнейших в стране, имеющая большой опыт работы во всех сферах финансового права.

Прорисовывающийся итог был неутешительным: в «П., Ш. и Л.» не будет больше никакой необходимости. Фирма лишится крупнейшего клиента, приносящего в год свыше двадцати миллионов долларов — почти треть всех доходов. Во все стороны от сотрудников уже полетели резюме. Инициативные группы стремились заключить сделку с «Роудс», упирая на свое знакомство с особенностями бизнеса Салливана, что, по их мнению, позволит существенно сократить затраты в переходный период. Двадцать процентов юристов «П., Ш. и Л.», до того преданных фирме, уже подали заявление об увольнении, и не было никаких свидетельств того, что эта приливная волна схлынет в ближайшее время.

Рука Лорда медленно пошарила по столу, бутылка виски наклонилась, опорожняя свое содержимое в стакан. Крутанувшись в кресле, он выглянул в окно на угрюмый полумрак зимнего утра и помимо воли усмехнулся.

Его самого в «Роудс, Директор и Майнор» не ждали, и, следовательно, это наконец произошло: он, Сэнди Лорд, оказался уязвимым. Ему уже доводилось видеть, как его клиенты с потрясающей стремительностью разорялись в прах, особенно в последнее десятилетие, когда дутые миллиарды разом превращались в ничто. Однако он даже представить себе не мог, что его собственное падение, если оно вообще когда-либо случится, будет таким же ужасающе быстрым, таким же болезненно полным.

Вот в чем главная проблема восьмизначного клиента. Он отнимает все время и все внимание. Старые связи пересыхают и умирают, новые не появляются. Самоуверенность Лорда больно ему аукнулась.

Сэнди быстро прикинул в уме: за последние двадцать лет он заработал около тридцати миллионов. К сожалению, ему удалось потратить не только эти тридцать «лимонов», но и гораздо больше. За эти годы Лорд приобрел в собственность несколько роскошных особняков, летний дом на престижном курорте Хилтон-Хэд, укромное гнездышко для любовных утех в «Большом яблоке», куда водил свою многочисленную добычу. Шикарные машины, всевозможные коллекции, которыми полагается обладать человеку, имеющему вкус и средства, небольшой, но отборный винный погреб, даже собственный вертолет — все это у него в свое время было, однако три развода, ни один из которых не был полюбовным, существенно подорвали его имущественную базу.

Резиденция, которую Лорд только что покинул, сошла прямиком со страниц «Архитектурного дайджеста», однако размеры закладной точь-в-точь соответствовали ее великолепию. А вот чего у него действительно не было в достаточном количестве, так это наличных. Ликвидность плохо давалась ему, а в «П., Ш. и Л.» каждый ест ту добычу, которую поймал, причем партнеры не любят охотиться стаей. Вот почему Лорд получал в месяц гораздо больше всех остальных. Но теперь скорректированной суммы едва хватит на то, чтобы покрыть счета по «пластику»: одна только «Мастеркард» за месяц обыкновенно заползала в пятизначную область.

Сэнди Лорд переключил на время свое мечущееся в панике серое вещество на остальных клиентов. Грубые прикидки дали ему в лучшем случае полмиллиона с потенциальных юридических заказов, и то только в том случае, если он будет крутиться как белка в колесе, а у него не было ни малейшего желания опускаться до такого. Все это было бесконечно ниже его. Точнее, было до тех пор, пока добрый старина Уолтер не решил, что жизнь не имеет смысла, несмотря на несколько миллиардов долларов. Господи Иисусе, и все это ради какой-то пустоголовой шлюхи!

Пятьсот тысяч… Это даже меньше, чем у долбаного коротышки Кирксена! Лорд поморщился, осознав это.

Развернувшись в кресле, он посмотрел на картину, висящую на стене напротив. В мазках малоизвестного художника XIX века Сэнди нашел причину снова усмехнуться. У него оставался еще один вариант. Хотя крупнейший клиент Лорда капитально его отымел, у дородного дельца оставалась еще одна жила, которую можно было разработать. Лорд снял трубку и набрал номер.

Фред Мартин быстро катил тележку по коридору. Всего третий день на новой работе, впервые доставляющий почту партнерам фирмы, он был озабочен тем, чтобы выполнить все быстро и точно. Один из десяти мальчиков на побегушках в штате фирмы, Мартин уже чувствовал давление со стороны начальства, требующего увеличить обороты. После того как Фред на протяжении четырех месяцев обивал пороги биржи труда, не имея другого оружия, кроме диплома исторического факультета Джорджтаунского университета, он рассудил, что единственный выход — учиться юриспруденции. А где лучше всего проникнуть в тайны этой профессии, как не в одной из самых престижных столичных юридических фирм? Бесконечное хождение по собеседованиям убедило Мартина в том, что заняться сетевым маркетингом никогда не поздно.

Фред сверился с планом, где в прямоугольниках, обозначающих кабинеты, были написаны фамилии занимающих их сотрудников. Он схватил его со стола, не заметив новую, уточненную версию, погребенную под здоровенной папкой материалов закрытия крупной международной сделки высотой пять тысяч страниц, разбирать которую ему предстояло после обеда.

Завернув за угол, Мартин остановился и уставился на закрытую дверь. Достав пакет службы «Федерал экспресс», сопоставил фамилию на плане с той, что была выведена неровным почерком на упаковке. То, что надо. Затем он поднял взгляд на пустую табличку на двери, и его брови недоуменно взметнулись вверх. Постучав, он подождал, постучал снова, затем открыл дверь и огляделся вокруг.

В кабинете царил разгром. На полу валялись коробки, мебель стояла в беспорядке. Первым порывом Мартина было справиться у своего начальника. Возможно, произошла какая-то ошибка. Он взглянул на часы. И так уже опаздывает на десять минут… Схватив телефон, Мартин набрал номер начальника. Тот не ответил. Тут он увидел на столе фотографию молодой женщины. Высокая, золотисто-каштановые волосы, одета в очень дорогое платье. Значит, это кабинет мужчины. Он только переезжает сюда. Кто оставил бы фото такой красавицы? Рассудив так, Фред осторожно положил пакет в кресло за письменным столом, где его обязательно увидят. Выходя из кабинета, он закрыл за собой дверь.

— Сэнди, я очень сожалею по поводу смерти Уолтера. Честное слово.

Джек посмотрел в окно на панораму города. Апартаменты на мансардном этаже на Северо-Западе. Жутко дорогое место, и доллары продолжали течь сюда на внутреннее обустройство. Куда ни кинь взгляд, Грэм видел оригинальные картины, мягкую кожу и обработанный камень. Он рассудил, что на свете не так уж и много Сэнди Лордов, и все они должны где-то жить.

Лорд сидел у камина, где весело потрескивал огонь, в свободном расшитом халате, скрывающем его дородную тушу, засунув босые ноги в удобные кожаные шлепанцы. В широченные стекла окон стучал холодный дождь. Джек подсел ближе к огню. Мысли у него потрескивали и подлетали вверх, подобно языкам пламени. Красный уголек выскочил за решетку и, упав на мраморный пол, ярко вспыхнул и тотчас же исчез. Крепко сжимая стакан, Грэм посмотрел на своего партнера.

Звонок по телефону не стал для него полной неожиданностью.

— Джек, нам нужно поговорить, и по мне, чем раньше, тем лучше. Только не в кабинете.

Когда Грэм приехал к Лорду домой, престарелый слуга взял у него пальто и перчатки, после чего незаметно удалился в глубь квартиры.

Лорд принял гостя в своем отделанном красным деревом кабинете. Джек виновато поймал себя на том, что завидует этому изысканному логову. У него мелькнул образ большого каменного особняка. Там есть библиотека, очень похожая на этот кабинет… Сделав над собой усилие, Грэм сосредоточил взгляд на спине Лорда.

— Джек, я в глубокой заднице.

Первые слова, слетевшие с уст Лорда, едва не вызвали у Джека улыбку. В искренности этому человеку не откажешь. Но он быстро взял себя в руки. Тон, которым были произнесены эти слова, заслуживал определенного уважения.

— Сэнди, с фирмой все будет в порядке. Больше серьезных потерь не ожидается. Мы кое-что сдадим в субаренду, так что ничего страшного.

Лорд наконец встал и направился прямиком к обильно заполненному бару в углу. Отточенным движением стопка была наполнена до краев и залпом отправлена в рот.

— Прошу прощения, похоже, я выразился недостаточно ясно. Фирма получила удар, но устояла на ногах. Ты прав, «Паттон, Шоу» перенесет этот ураган. Но я говорил о том, доживет ли до завтрашнего дня «Паттон, Шоу и Лорд».

Пройдя по кабинету, Сэнди устало плюхнулся на бордовый кожаный диван. Джек проследил взглядом за колонной бронзовых гвоздей, выстроившихся по периметру этого массивного предмета мебели. Пригубив коктейль, он всмотрелся в широкое лицо своего собеседника. Глазки сощурились в щелки размером с мелкие монетки.

— Сэнди, вы занимаете в фирме ведущее положение, и вряд ли это изменится, даже если вы получили удар по базе клиентов.

— Удар? — Лорд застонал. — Удар? Да меня шарахнуло самой настоящей ядерной бомбой, Джек, прямехонько в самую задницу! Сильнее не смог бы вдарить и чемпион мира в тяжелом весе. Я лежу на ринге, и отсчет уже начался. Стервятники слетаются, и главным блюдом станет Лорд, фаршированный боров с яблоком во рту и нарисованной на жопе мишенью.

— Кирксен?

— Кирксен, а также Паккард, Маллинс, долбаный Таунсенд… Можешь продолжать дальше, Джек, пока не дойдешь до конца списка партнеров. Должен признаться, у меня очень необычные отношения со своими партнерами, основанные на взаимной ненависти.

— Но только не Грэм, Сэнди. Только не Грэм.

Медленно приподнявшись на дряблой руке, Лорд посмотрел на Джека.

Тот сам не смог бы объяснить, почему ему так нравится этот человек. Вероятно, ответ нужно было искать в том далеком обеде в «Филморе». Никаких недомолвок. Посвящение в реальный мир, где от жалящих слов сдавливает грудь и мозг начинает колотить ответы, высказать которые вслух тебе никогда не хватит духа. И вот теперь этот человек в беде. У Джека есть средство помочь ему. Точнее, возможно, есть; в настоящий момент его отношения с Болдуинами были далеко не безоблачными.

— Сэнди, если кто-то захочет расправиться с тобой, сначала ему нужно будет расправиться со мной.

Ну вот, он произнес это вслух. Причем совершенно искренне. Ну да, Лорд дал ему возможность посиять рядом с большими шишками, швырнув его прямо в огонь. Но как еще узнать, годен на что-нибудь человек или нет? Опыт тоже чего-то сто́ит.

— Джек, не исключено, что воды окажутся для нас очень бурными.

— Я хорошо плаваю, Сэнди. К тому же не считай это чистым бескорыстием. Ты — инвестиция фирмы, партнером которой я являюсь. Никто не сравнится с тобой по части привлечения новых клиентов. Сейчас ты упал, но ты не останешься лежать. Ставлю пятьсот долларов на то, что через двенадцать месяцев ты снова вернешься на верхнюю ступеньку. Я не собираюсь просто так отпускать столь ценный актив.

— Я это никогда не забуду, Джек!

— Я тебя не подведу.

После ухода Грэма Лорд начал было снова наполнять свой стакан, но остановился и, посмотрев на свои трясущиеся руки, медленно поставил бутылку и стакан. Ноги отказывались держать вес его тела, и он с трудом добрался до дивана. Зеркало в федеральном стиле над камином поймало его отражение. Минуло уже двадцать лет с тех пор, как по этому мясистому лицу в последний раз текли слезы. Тогда это было вызвано известием о смерти матери. Но теперь слезы хлынули непрерывным потоком. Лорд оплакивал своего друга Уолтера Салливана. На протяжении многих лет он обманывал себя, будто этот человек для него — не более чем ежемесячный щедрый чек. Заплатить за этот самообман пришлось прямо на похоронах, где Сэнди рыдал так сильно, что вынужден был уйти к себе в машину и сидеть там до тех пор, пока не настало время предать тело его друга земле.

И вот сейчас он снова тер свои рыхлые щеки, убирая соленую влагу… Долбаный зеленый юнец! Лорд просчитал все в мельчайших подробностях. Его позиция должна была быть безупречной. Он предвидел все мыслимые ответы, кроме того, какой получил. Лорд ошибся в этом парне. Он предполагал, что Джек поступит так же, как поступил бы он сам: начнет торговаться, требуя всевозможные выгоды взамен того огромного одолжения, о котором его просят.

И теперь на Лорда давило не только чувство вины. Но и стыд. Он осознал это в тот момент, когда нахлынувшая тошнота согнула его пополам над густым плотным ковром. Стыд. Это чувство он также очень давно не испытывал. Когда приступ прошел и Лорд снова посмотрел на свое жалкое отражение в зеркале, он дал себе слово не разочаровать Джека. Он непременно снова поднимется на вершину. И ничего не забудет.

Глава 25

Сет Фрэнк даже в самых буйных фантазиях не ожидал, что окажется здесь. Оглядевшись по сторонам, он быстро определил, что помещение действительно овальное. Обстановка в целом солидная, консервативная, но тут яркое пятно, там полоса, на нижней полке аккуратно поставленные дорогие кроссовки, свидетельствующие о том, что обладатель кабинета еще не собирается уходить на покой… Сглотнув комок в горле, Фрэнк усилием воли заставил себя дышать ровно. Он — опытный полицейский, и для него это лишь очередной допрос в бесконечной серии. Он просто распутывает ниточку, и только. Через несколько минут его здесь не будет.

Но тут рассудок напомнил Фрэнку, что сейчас он собирается допрашивать действующего президента Соединенных Штатов. В этот момент дверь открылась, и Сет, застигнутый новой ударной волной нервозности, встал, обернулся и довольно долго таращился на протянутую руку, пока наконец сознание его не зарегистрировало происходящее, и тогда он протянул навстречу свою руку.

— Спасибо за то, лейтенант, что выкроили время навестить меня в моих чертогах.

— Ну что вы, сэр! Я хочу сказать, у вас есть дела и поважнее, чем торчать в пробках. Хотя, наверное, вы ведь никогда не стоите в пробках, господин президент, правильно?

Сев за письменный стол, Ричмонд жестом предложил Фрэнку садиться. Бесстрастный Билл Бёртон, которого следователь не замечал до этого момента, кивнул ему, закрывая дверь.

— Боюсь, мои маршруты планируются заблаговременно. Да, я действительно редко попадаю в пробки, но зато я лишен возможности действовать спонтанно.

Ричмонд улыбнулся, и Фрэнк поймал себя на том, что и у него губы автоматически изогнулись в улыбке.

Подавшись вперед, президент посмотрел следователю в лицо. Сплетя руки, он нахмурился, в одно мгновение переходя от веселого благодушия к серьезной сосредоточенности.

— Я хочу вас поблагодарить, Сет. — Ричмонд оглянулся на Бёртона. — Билл рассказал мне, каким отзывчивым вы показали себя в расследовании смерти Кристины Салливан. Я вам крайне признателен, Сет. Другие на вашем месте оказались бы не такими покладистыми или попытались бы устроить цирк с привлечением журналистов ради собственной выгоды. Конечно, от вас я этого не ждал, но вы даже превзошли мои ожидания. Еще раз огромное вам спасибо.

Фрэнк просиял так, словно завоевал главный приз в школьных состязаниях по орфографии.

— Знаете, это просто ужасно. Скажите, вам удалось найти какую-либо связь между самоубийством Уолтера и расстрелом этого преступника?

Прогнав сияющие перед глазами звезды, Сет сосредоточил взгляд на точеных чертах лица президента.

— Ну же, лейтенант! Смею вас заверить, в настоящий момент весь официальный и неофициальный Вашингтон говорит о том, что Уолтер Салливан нанял убийцу, чтобы отомстить за смерть жены, после чего покончил с собой. Невозможно запретить людям сплетничать. Я только хочу знать, не вскрылись ли в ходе вашего расследования какие-либо факты, позволяющие предположить, что Уолтер действительно заказал убийство негодяя, убившего его жену.

— Боюсь, сэр, тут я ничего не могу вам сказать. Надеюсь, вы понимаете: следствие еще продолжается.

— Не беспокойтесь, лейтенант, я не собираюсь наступать вам на пятки. Но я хочу сказать, что меня это крайне огорчило. Подумать только: Уолтер Салливан свел счеты с жизнью… Один из самых умных и деятельных людей своего времени — всех времен!

— Я слышал это от многих.

— Но, строго между нами, учитывая, как хорошо я знал Уолтера, то, что он принял конкретные шаги, чтобы… разобраться с убийцей своей жены, — это возможно.

— Речь идет о предполагаемом убийце, господин президент. Человек считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана.

Президент оглянулся на Бёртона.

— Но, как мне дали понять, его вина была железно доказана.

— Некоторые защитники любят железные доказательства, сэр. — Сет почесал за ухом. — Понимаете, если хорошенько поливать железо водой, оно начнет ржаветь, и не успеешь опомниться, как в нем уже сплошь зияют дыры.

— И у этого человека был именно такой защитник?

— Даже еще круче. Я человек не азартный, но я дал бы нам не больше сорока процентов на то, что обвинение прошло бы в суде без запинок. Мы готовились к решительному сражению.

Откинувшись назад, президент впитал эту информацию, после чего снова посмотрел на Фрэнка.

Заметив у него на лице выжидающее выражение, тот наконец раскрыл записную книжку. Следователь увидел свой собственный знакомый почерк, и сердцебиение у него несколько успокоилось.

— Вам известно, что непосредственно перед своей смертью Уолтер Салливан звонил вам сюда?

— Да, я разговаривал с ним. Однако не подозревал, что это случилось прямо перед тем, как он покончил с собой.

— Должен сказать, меня несколько удивляет то, что вы сами не упомянули об этом.

— Понимаю. — Лицо президента стало серьезным. — Пожалуй, я сам удивлен. Наверное, я считал, что оберегаю Уолтера — точнее, память о нем — от новых потрясений. Хотя я отдавал себе отчет в том, что рано или поздно полиция узнает об этом звонке. Приношу свои извинения, лейтенант.

— Мне нужно знать детали этого разговора.

— Сет, не хотите что-нибудь выпить?

— Благодарю, я не отказался бы от чашки кофе.

Словно прочитав его мысли, державшийся в углу Бёртон снял трубку, и через минуту в кабинет внесли серебряный поднос.

Отпив глоток горячего кофе, президент посмотрел на часы, затем заметил, что Фрэнк наблюдает за ним.

— Прошу прощения, Сет, я отношусь к вашему визиту с должным вниманием. Однако через несколько минут у меня обед с делегацией конгрессменов, а если честно, это меня не очень-то радует. Как это странно ни звучит, я не слишком жалую политиков.

— Понимаю. Я отниму у вас всего несколько минут. С какой целью Салливан позвонил вам?

Президент откинулся на спинку кресла, словно приводя в порядок мысли.

— Я бы назвал это отчаянием. Определенно, Уолтер был не в себе. Похоже, он потерял душевное равновесие, самообладание. В разговоре он подолгу молчал. Это было совсем не похоже на того Уолтера Салливана, которого я знал.

— О чем он говорил?

— Обо всем — и ни о чем. Временами просто бормотал что-то бессвязное. По большей части Уолтер говорил о смерти Кристины. И о том человеке, которого вы арестовали за убийство. Уолтер говорил, что ненавидит его, поскольку тот разбил ему жизнь. Ужасно было это слушать.

— Что говорили вы?

— Ну я спрашивал у Уолтера, где он находится. Я хотел предложить ему помощь. Но он мне так это и не сказал. Если честно, я даже не знаю, понял ли он хоть слово из того, что я ему говорил, — в таком он был смятении.

— Значит, сэр, по-вашему, Салливан говорил как человек, задумавший наложить на себя руки?

— Я не психиатр, лейтенант, но если б мне предложили высказать свое непрофессиональное суждение, я бы сказал, что да, Салливан в тот вечер действительно говорил как человек, задумавший покончить с собой. Это был один из тех немногих случаев за время моего президентства, когда я почувствовал себя по-настоящему беспомощным. Если честно, после разговора с Уолтером я не удивился, узнав о его смерти. — Оглянувшись на бесстрастное лицо Бёртона, Ричмонд снова повернулся к следователю. — Вот почему я спросил у вас, нашли ли вы долю правды в слухах о том, что Уолтер имел какое-то отношение к убийству того типа. Должен признать, что после его звонка эта мысль определенно приходила мне в голову.

— Полагаю, у вас нет записи этого разговора? — Фрэнк вопросительно посмотрел на Бёртона. — Насколько мне известно, часть разговоров президента записывается.

Ему ответил Ричмонд:

— Салливан позвонил мне на личный номер, лейтенант. Это защищенная линия связи, и разговоры, ведущиеся по ней, не записываются.

— Понятно. Салливан прямо признавался вам в том, что причастен к смерти Лютера Уитни?

— Нет, прямо не признавался. Очевидно, у него в голове все перемешалось. Но, читая между строк… ну мне очень нелегко говорить такое о том, кого больше нет в живых, но, судя по прозвучавшей в словах Уолтера ненависти, полагаю, нет никаких сомнений в том, что он заказал убийство этого человека. Разумеется, никаких доказательств у меня нет, но таково мое впечатление.

— Очень неприятный разговор. — Фрэнк покачал головой.

— Да, да, мне было очень неуютно… А теперь, лейтенант, боюсь, меня ждут дела.

Сет не шелохнулся.

— Сэр, почему Салливан позвонил вам? В столь поздний час?

Сев, президент снова оглянулся на Бёртона.

— Уолтер был моим близким другом. Он никогда не придерживался строгого распорядка — впрочем, как и я. Не было ничего необычного в том, что он позвонил так поздно. В последние несколько месяцев мы с ним почти не общались. Как вам известно, у него случился серьезный стресс. Уолтер был из тех, кто предпочитает страдать молча. А теперь, Сет, прошу меня извинить.

— Мне просто показалось странным, что Салливан позвонил именно вам. Я хочу сказать, с высокой долей вероятности вас могло не оказаться на месте. Президенту постоянно приходится находиться в разъездах. Вот я и гадаю, что было у Салливана на уме.

Откинувшись назад, Ричмонд сплел пальцы и уставился в потолок. «Этот полицейский хочет вести игру, чтобы показать мне, какой он умный». Опустив взгляд на Фрэнка, он улыбнулся.

— Если б я умел читать чужие мысли, мне не приходилось бы так сильно полагаться на опросы общественного мнения.

— Полагаю, не нужно быть телепатом, сэр, чтобы понимать, что вы будете занимать это место еще четыре года.

— Спасибо за теплые слова, лейтенант. Я могу сказать вам только то, что Уолтер позвонил мне. Если он намеревался покончить с собой, кому еще он мог позвонить? После женитьбы на Кристине его отношения с родственниками были весьма натянутыми. Деловых партнеров у Уолтера было много, но вот настоящих друзей можно было пересчитать по пальцам. Мы с ним были знакомы много лет, я считал его в каком-то смысле своим отцом. Как вам известно, я внимательно следил за расследованием гибели его жены. Все вместе это объясняет, почему Уолтер захотел поговорить со мной, особенно если он задумал свести счеты с жизнью. Право, вот и все, что мне известно. К сожалению, больше я ничем не могу вам помочь.

Дверь открылась. Фрэнк не увидел, что произошло это в ответ на нажатие кнопочки на нижней поверхности столешницы.

Президент поднял взгляд на секретаря.

— Луис, я уже иду. Лейтенант, если вам еще что-либо понадобится от меня, дайте знать Биллу, не стесняйтесь.

Сет закрыл записную книжку.

— Благодарю вас, сэр.

После ухода следователя Ричмонд уставился на дверь.

— Бёртон, как фамилия адвоката Уитни?

Билл порылся в памяти.

— Грэм. Джек Грэм.

— Эта фамилия мне знакома.

— Он работает в «Паттон, Шоу и Лорд». Партнер фирмы.

Взгляд президента застыл на лице агента.

— В чем дело?

— Пока что не могу сказать. — Ричмонд отпер ящик стола и достал тетрадь с заметками относительно этой внештатной проблемы. — Не надо забывать о том, Бёртон, что одна очень важная улика — за которую, кстати, мы заплатили пять миллионов долларов — до сих пор так и не обнаружена.

Он пролистал записную книжку. К этой маленькой драме были причастны в той или иной степени десятки различных людей. Если б Уитни передал своему защитнику нож для конвертов с описанием случившегося, к настоящему времени об этом уже знал бы весь мир. Ричмонд мысленно вернулся к церемонии награждения Рэнсома Болдуина, состоявшейся в Белом доме. Определенно, Джек Грэм — не стыдливая фиалка. Очевидно, ножа для конвертов у него нет. Но кому мог отдать этот нож Уитни, если он вообще кому-либо его отдал?

Скользя взглядом по четким пунктам анализа различных сценариев, президент вдруг остановился на одной фамилии, выведенной его аккуратным почерком. На самом деле этого человека до сих пор в расчет никто не принимал.

Кое-как зажав под мышкой одной рукой пакет с ужином навынос и держа в другой руке портфель, Джек выудил из кармана ключ. Однако не успел он вставить его в замочную скважину, как дверь открылась.

— Не ожидал, что ты уже дома, — удивился Грэм.

— Мог бы никуда не заходить. Я бы что-нибудь сварганила.

Войдя в прихожую, Джек бросил портфель на столик и направился на кухню. Кейт проводила его взглядом.

— Слушай, ты тоже работаешь весь день напролет. С какой стати ты должна еще и стоять у плиты?

— Женщины постоянно этим занимаются, Джек. Просто оглянись вокруг.

Он вернулся из кухни.

— Тут я не спорю. Тебе курицу под острым соусом или с грибами и овощами? Я также захватил фаршированные блинчики.

— Выбирай сам, что хочешь ты. Я на самом деле не хочу есть.

Джек удалился на кухню и вернулся с двумя полными тарелками.

— Знаешь, если ты не будешь есть, тебя сдует ветром. Мне уже сейчас хочется набить тебе карманы камнями.

Он уселся на полу напротив Кейт, по-турецки скрестив ноги. Она взяла свою тарелку, а Джек жадно набросился на еду.

— Ну как работа? Знаешь, ты могла бы потребовать себе дополнительный день отдыха. Ты работаешь на износ.

— Кому бы такое говорить… — Кейт взяла было блинчик, но положила его обратно на тарелку.

Отложив вилку, Грэм посмотрел на нее.

— Итак, я внимательно слушаю.

Усевшись на диван, Кейт принялась теребить бусы на шее. Все еще в деловом костюме, она выглядела измученной, словно смятый ветром цветок.

— Я много думаю о том, как поступила с Лютером.

— Кейт…

— Джек, дай мне закончить. — Ее голос хлестнул Джека ударом кнута, однако уже через мгновение черты ее лица смягчились. — Я пришла к выводу, что никогда не смогу преодолеть это, так что лучше принять все как свершившийся факт, — продолжала Кейт уже более спокойно. — Быть может, мой поступок был правильным по самым разным причинам. Но он плохой по крайней мере по одной причине. Лютер — мой отец. И как бы неубедительно это ни звучало, одной этой причины должно было быть достаточно. — Она снова принялась крутить бусы, и те наконец развалились на отдельные шарики. — Я считаю, что занятия юриспруденцией — по крайней мере, в том виде, в каком это делала я — превратили меня в человека, который мне самой совсем не нравится. Не самое приятное откровение, когда тебе уже под тридцать.

Джек накрыл ладонью ее трясущуюся руку. Кейт не стала ее отнимать. Он почувствовал пульсирующую в ее жилах кровь.

— Учитывая все вышесказанное, думаю, пришла пора радикальных перемен. В жизни, в карьере, во всем.

— О чем это ты? — Встав, Грэм подсел к ней. По мере понимания того, к чему клонит Кейт, у него участился пульс.

— Я больше не буду прокурором, Джек. Больше того, я больше не буду юристом. Сегодня утром я подала заявление об увольнении. Должна признаться, все были потрясены. Предложили мне подумать. Я ответила, что уже все обдумала. Насколько мне это было нужно.

— Ты ушла с работы? — В его голосе прозвучало нескрываемое изумление. — Господи, Кейт, ты же столько вложила в свою карьеру, черт возьми! Нельзя просто так все бросить!

Порывисто встав, она подошла к окну и выглянула на улицу.

— В том-то все и дело, Джек. Я ничего не выбрасываю. Моих воспоминаний о том, что я сделала за последние четыре года, хватит на добрый десяток фильмов ужасов. Не о том я думала, обсуждая первокурсницей на семинарах основные принципы правосудия.

— Отдай себе должное: благодаря тебе на улицах стало гораздо безопаснее.

Кейт обернулась.

— Я теперь даже не плыву по течению. Меня уже давным-давно унесло в открытое море.

— Но чем ты собираешься заниматься? Ты ведь юрист.

— Нет. Тут ты ошибаешься. Юристом я была лишь крошечную часть своей жизни. И предыдущая моя жизнь мне нравится гораздо больше. — Умолкнув, она посмотрела ему в лицо, скрестив руки на груди. — Джек, ты все расставил по своим местам. Я занялась правом, чтобы сквитаться со своим отцом. Три года юридического факультета и четыре года, безвылазно проведенных в суде, — слишком высокая цена. — У нее вырвался тяжелый вздох, тело задрожало, затем она снова взяла себя в руки. — К тому же, наверное, теперь я полностью сквиталась с отцом.

— Кейт, ты не виновата, ни в чем не виновата! — Губы Джека перестали шевелиться, как только она отвернулась от него.

Ее следующие слова потрясли его.

— Я собираюсь уехать отсюда, Джек. Пока что еще не знаю точно куда. У меня отложено немного денег. Думаю, на Юго-Запад. Или в Колорадо. Куда-нибудь туда, где все будет совсем не так, как здесь. Возможно, это станет только началом.

— Уехать. — Грэм произнес это слово, обращаясь не столько к Кейт, сколько к себе самому. — Уехать. — Он повторил его, словно пытаясь прогнать — и в то же самое время препарировать и понять, чтобы оно стало не таким болезненным.

Кейт уставилась на свои руки.

— Джек, меня здесь ничто не удерживает.

Посмотрев на нее, он скорее почувствовал, чем услышал гневный ответ, сорвавшийся у него с уст:

— Будь ты проклята! Как ты посмела сказать это?

Наконец Кейт подняла на него взгляд. Джек буквально увидел трещину у нее в голосе:

— Думаю, тебе лучше уйти.

Грэм сидел за столом, не в силах заставить себя взглянуть на горы работы, гадая, может ли ему стать еще хуже. И тут в кабинет вошел Дэн Кирксен. Джек внутренне застонал.

— Дэн, честное слово, у меня…

— Сегодня утром вас не было на совещании партнеров.

— Ну никто меня не предупредил.

— Был распространен соответствующий меморандум, однако в последнее время ваш рабочий график стал совершенно непредсказуемым. — Кирксен неодобрительно посмотрел на завалы у Джека на столе. У него самого на столе неизменно царил полный порядок, что в первую очередь говорило о том, какой небольшой объем юридической работы он выполнял.

— Вот сейчас я на месте.

— Насколько я понимаю, вы с Сэнди встречались у него дома.

Джек пристально посмотрел на него.

— Похоже, о неприкосновенности частной жизни приходится забыть…

— Вопросы партнерства следует обсуждать при участии всех партнеров! — вспыхнул Кирксен. — Меньше всего нам сейчас нужны противоборствующие группировки, которые еще больше ослабят фирму!

Грэм едва не рассмеялся вслух. И это говорит Дэн Кирксен, признанный король подковерной возни!

— На мой взгляд, все самое худшее уже позади.

— Вот как, Джек? Правда? — Кирксен презрительно фыркнул. — Не знал, что у вас большой опыт в подобных делах.

— Но, Дэн, если вас это так беспокоит, почему вы сами не уходите?

Усмешка тотчас же схлынула с лица щуплого человечка.

— Я проработал в фирме уже почти двадцать лет!

— Тем более можно сказать, что пришло время перемен. Возможно, это пойдет вам на пользу.

Сев, Кирксен протер очки.

— Джек, примите дружеский совет. Не делайте ставку на Сэнди. Иначе вы совершите большую ошибку. С ним все кончено.

— Спасибо за совет.

— Я серьезно, Джек. Не подрывайте свое положение бесплодной, хотя и преисполненной самых благих намерений попыткой спасти его.

— Подрывать свое положение? Вы имели в виду положение Болдуинов, не так ли?

— Да, они ваши клиенты… пока что.

— Вы собираетесь сами встать у руля? Что ж, удачи! Вы продержитесь не больше минуты.

— Ничто не вечно, Джек. — Кирксен встал. — И Сэнди Лорд первый скажет вам это. Все течет, все изменяется. Вы можете сжечь все мосты в этом городе; просто нужно позаботиться о том, чтобы на них не осталось ни единой живой души.

Выйдя из-за стола, Грэм грозно навис над Кирксеном.

— Дэн, ты и в детстве был таким же или превратился в плесень уже взрослым?

Усмехнувшись, Кирксен встал и направился к выходу.

— Как я уже говорил, Джек, всякое может случиться. Отношения с клиентами всегда такие хрупкие… Возьмем, к примеру, вас. Ваша связь с «Болдуин энтерпрайзез» основана в первую очередь на вашем предстоящем браке с Дженнифер Райс Болдуин. Так вот, если мисс Болдуин, например, случайно узнает, что вы последнее время не ночевали у себя дома, а делили кров с одной молодой особой, она уже не так охотно доверит вам дела фирмы своего отца, не говоря уж о том, чтобы связывать себя с вами брачными узами…

Все произошло мгновенно. Кирксен впечатался спиной в стену, Грэм придвинулся к щуплому юристу так близко, что у того запотели стекла очков.

— Не делайте глупостей, Джек. Каким бы ни был ваш статус на фирме, партнеры отнесутся неодобрительно к нападению младшего партнера на старшего. У нас в «Паттон, Шоу и Лорд» еще сохранились строгие правила.

— Кирксен, не вздумай вмешиваться в мою жизнь! Иначе сильно пожалеешь!

Без особых усилий отшвырнув его к двери, Джек повернулся к своему столу.

Расправив пиджак, Кирксен усмехнулся. Ими так легко манипулировать… Большими, высокими, красивыми. Сильные, как мулы, и ума столько же. А жизненного опыта как у кирпича.

— Знаете, Джек, вы должны понимать, во что ввязались. По какой-то причине вы безоговорочно доверяете Сэнди Лорду. Он рассказал вам правду насчет Барри Алвиса? Ну как, Джек, было такое?

Медленно развернувшись, Грэм недоуменно уставился на щуплого коротышку.

— Сэнди распространялся о вечном кандидате, не приносящем новых заказов? Или сказал, что Алвис запорол крупный проект?

Джек по-прежнему молча смотрел на него.

Кирксен торжествующе усмехнулся.

— Всего один звонок, Джек. Дочка жалуется, что мистер Алвис причинил неудобство ей и ее отцу. И Барри Алвис исчезает. Вот такие правила игры, Джек. Возможно, вам не нравится эта игра. В таком случае вам никто не помешает из нее выйти.

Кирксен уже давно разрабатывал эту стратегию. Теперь, когда Салливана больше нет, можно будет убедить Болдуина в том, что именно он становится основным клиентом фирмы, а под началом Кирксена по-прежнему одна из лучших в городе армия юристов. Четыре миллиона заказов вкупе с его нынешней работой сделают его самым крупным поставщиком заказов в фирме. И фамилия «Кирксен» наконец появится на двери, вместо другой, которую бесцеремонно выбросят.

Управляющий партнер усмехнулся.

— Пусть я вам не нравлюсь, Джек, но я говорю правду. Вы уже большой мальчик, и вам решать, как быть дальше.

Кирксен закрыл за собой дверь.

Постояв еще мгновение, Грэм рухнул в кресло. Затем, подавшись вперед, он быстрыми яростными движениями рук разгреб стол и медленно положил на него голову.

Глава 26

Сет Фрэнк изучал старика. Невысокий, на голове мягкая фетровая шляпа, одет в вельветовые брюки, толстый свитер и зимние сапоги; он чувствовал себя неловко и в то же время был возбужден тем, что находился в полицейском участке. В руке старик держал прямоугольный предмет, завернутый в плотную бумагу.

— Кажется, я не совсем понимаю, мистер Фландерс.

— Понимаете, я был там. Перед зданием суда, в тот самый день. Ну понимаете, когда там убили человека. Просто вышел посмотреть, что это за суета. Прожил там всю свою жизнь — и ничего даже близко похожего на этот спектакль, точно вам говорю.

— Это я прекрасно понимаю, — сухо произнес Фрэнк.

— Ну а я как раз купил новую видеокамеру — классная штука, с видоискателем и всеми прочими наворотами. Просто держишь, смотришь на экран и снимаешь. Отличное качество. Вот жена и сказала, чтобы я спустился вниз.

— Все это просто потрясающе, мистер Фландерс. Ну а цель всего этого? — Фрэнк вопросительно посмотрел на старика.

Судя по лицу Фландерса, до него наконец дошло.

— Ой, извините, лейтенант. Я стою перед вами и болтаю без умолку, есть у меня такая склонность, можете спросить у моей хозяйки… Уже год как на пенсии. На работе почти не говорил. Сборочный конвейер. А теперь люблю потрепать языком. И послушать. Провожу много времени в маленьком кафе на берегу. Кофе хороший, и булочки настоящие, не этот низкокалорийный мусор…

Сет начинал терять терпение.

— Так вот, — поспешно заговорил Фландерс, — я пришел сюда, чтобы показать вам вот это. Точнее, отдать. Конечно, я оставил себе копию.

Он протянул следователю пакет.

Развернув бумагу, Фрэнк увидел видеокассету.

Фландерс снял шляпу, обнажая лысину с пучками похожих на вату волос вокруг ушей.

— Снял очень хорошие кадры, как я и говорил, — возбужденно продолжал он. — Президента, и то, как застрелили этого беднягу. Все снял. Господи, точно. Понимаете, я следил за президентом. И попал прямо на фейерверк.

Фрэнк молча смотрел на старика.

— Все это здесь, лейтенант. Не знаю, будет ли вам из этого какой-либо толк… — Фландерс посмотрел на часы. — Так. Мне пора идти, а то я опоздаю на обед. Жена это не любит.

Он направился к выходу. Сет уставился на видеокассету.

— Да, лейтенант, и еще одно.

— Да?

— Если от моей съемки будет какой-нибудь толк, как вы думаете, когда о ней напишут, мою фамилию упомянут?

— Напишут о ней? — Фрэнк покачал головой.

— Ну да! — взволнованно подтвердил старик. — Понимаете, историки. Они назовут ее «кассетой Фландерса», как-нибудь так… Может быть, «видео Фландерса». Понимаете, как это бывало прежде…

— Как это бывало прежде? — Фрэнк устало потер виски.

— Ну да, лейтенант. Понимаете, как «пленка Запрудера»[29] с Кеннеди.

У Сета на лице наконец отразилось понимание.

— Я прослежу за тем, чтобы об этом узнали все, мистер Фландерс. Обязательно. Ваша фамилия войдет в историю.

— Вот и отлично. — Старик радостно потряс пальцем. — История — это мне нравится. Всего хорошего, лейтенант.

— Алан?

Ричмонд рассеянно махнул рукой, приглашая Рассел войти, после чего снова заглянул в лежащую перед ним тетрадь. Закончив, он закрыл тетрадь и посмотрел на главу своей администрации; его взгляд оставался непроницаемым.

Какое-то мгновение Рассел колебалась, нервно сплетая и расплетая пальцы и уставившись на ковер. Затем она торопливо прошла через комнату и скорее упала, чем села, в кресло.

— Даже не знаю, что тебе сказать, Алан. Я сознаю, что мое поведение, абсолютно неподобающее, невозможно оправдать. Могу только сказать, что на меня нашло затмение.

— Значит, ты не собираешься убеждать меня в том, что таким образом действовала в моих интересах? — Ричмонд вернулся в кресло, не отрывая взгляда от Рассел.

— Нет, не собираюсь. Я пришла, чтобы подать прошение об отставке.

— Похоже, я все-таки недооценил тебя, Глория. — Президент усмехнулся и, встав, подошел к столу и облокотился на него, лицом к Рассел. — Напротив, твое поведение было абсолютно подобающим. На твоем месте я поступил бы в точности так же.

Она подняла на него взгляд. На лице у нее отразилось изумление.

— Не пойми меня превратно, Глория; как и подобает лидеру, я жду от людей преданности. Однако при этом жду, что люди будут оставаться людьми, со всеми присущими им слабостями и инстинктом самосохранения. В конце концов, все мы по большому счету животные. Своего положения в жизни я добился, ни на минуту не выпуская из вида то обстоятельство, что самой важной персоной в мире являюсь я сам. В какой бы ситуации я ни оказывался, какие бы препятствия передо мной ни возникали, я никогда, никогда не терял из вида этот простой трюизм. И твой поступок в ту ночь показывает, что ты также разделяешь это убеждение.

— Ты догадался, что я собиралась сделать?

— Разумеется, Глория. Я не виню тебя в том, что ты воспользовалась ситуацией, дабы постараться выжать из нее максимальную выгоду. Господи, да это же фундамент, на котором зиждется вся наша страна и этот город в частности!

— Но когда Бёртон рассказал тебе…

Ричмонд поднял руку, останавливая ее.

— Должен признать, в тот вечер я испытал определенные чувства. Из которых на первом месте, пожалуй, стояло ощущение, что меня предали. Но затем я пришел к заключению, что на самом деле ты проявила силу характера, а не слабость.

Рассел тщетно пыталась понять, куда все он ведет.

— В таком случае правильно ли я полагаю, что ты не принимаешь мою отставку?

Подавшись вперед, президент взял ее за руку.

— Я даже не припоминаю, Глория, чтобы ты произносила это слово. Я не могу себе представить, что мы разорвем наши отношения после того, как так хорошо узнали друг друга. Предлагаю остановиться на этом.

Рассел поднялась, собираясь уходить. Президент вернулся за стол.

— И еще, Глория. У меня есть несколько дел, которыми я хотел бы заняться с тобой сегодня вечером. Моей семьи нет в городе. Так что, наверное, нам будет лучше расположиться в жилых покоях.

Рассел оглянулась.

— Возможно, ночь выдастся долгой, Глория. Так что захвати с собой смену белья. — Президент не улыбался. Его взгляд пронзил Рассел насквозь. Затем он снова вернулся к работе.

Когда Глория закрывала за собой дверь, у нее тряслась рука.

Джек колотил в дверь с такой силой, что толстое полированное дерево впивалось ему в костяшки.

Дверь открыла горничная, но Грэм протиснулся мимо нее, не дав ей сказать ни слова.

Дженнифер Болдуин спустилась по изогнутой лестнице в отделанную мрамором прихожую. Она была еще в одном дорогом вечернем платье, ниспадающие на плечи волосы обрамляли глубокий вырез. Дженнифер не улыбалась.

— Джек, что ты здесь делаешь?

— Я хочу поговорить с тобой.

— Джек, я занята. С этим придется подождать.

— Нет! — Схватив за руку, он развернул ее, распахнул резные двери и, втолкнув ее в библиотеку, захлопнул двери за собой.

Дженнифер рывком высвободила руку.

— Джек, ты с ума сошел?

Он обвел взглядом просторное помещение с огромными книжными шкафами, до отказа накормленными первыми изданиями в тисненных золотом переплетах. Все напоказ — ни одну из этих книг, скорее всего, даже не открывали. Всё напоказ…

— У меня к тебе один простой вопрос. Ответь на него, и я уйду.

— Джек…

— Всего один вопрос. И я тотчас же уйду.

Подозрительно посмотрев на него, Дженнифер скрестила руки на груди.

— И что это за вопрос?

— Ты звонила мне на фирму и говорила, чтобы Барри Алвиса выгнали с работы за то, что он заставил меня работать в тот вечер, когда мы ходили в Белый дом?

— Кто это тебе сказал?

— Просто ответь на вопрос, Дженн.

— Джек, почему это для тебя так важно?

— Значит, ты просила, чтобы его выгнали?

— Джек, перестань забивать себе голову всяким мусором и подумай о том, какое будущее ждет нас с тобой. Если мы…

— Отвечай на вопрос, черт побери!

— Да! — взорвалась Дженнифер. — Да, я попросила, чтобы эту тварь уволили! И что с того? Алвис это заслужил. Он обращался с тобой как с низшим. И это была его роковая ошибка. Он сам — ничто. Алвис играл с огнем и сгорел, и мне его ничуточки не жалко. — Она смотрела на него без тени раскаяния.

Получив ответ, который он ожидал услышать, Грэм сел в кресло и уставился на массивный письменный стол в противоположном конце комнаты. Кожаное кресло с высокой спинкой рядом со столом было развернуто к стене. Джек обвел взглядом оригинальные полотна, украшающие стены, огромные окна с уложенной аккуратными волнами драпировкой, стоившей, вероятно, непомерно огромные деньги, изысканное резное дерево, вездесущие статуэтки из бронзы и мрамора. По потолку маршировал еще один легион средневековых персонажей. Мир Болдуинов… Что ж, пусть они им наслаждаются. Джек медленно закрыл глаза.

Смахнув волосы назад, Дженнифер молча смотрела на него, и в глазах у нее была тревога. Поколебавшись мгновение, она подошла к нему, присела рядом на корточки, тронула за плечо. На него выплеснулся аромат ее умащенного благовониями тела. Дженнифер заговорила, тихо, склонившись к нему. Ее дыхание щекотало ему ухо.

— Джек, я уже говорила тебе, что ты не должен терпеть подобное поведение. И теперь, когда это нелепое дело об убийстве осталось в прошлом, мы можем вернуться к нормальной жизни. Дом наш почти готов; он просто великолепен, поверь мне. И нужно заканчивать подготовку к свадьбе. Милый, теперь все будет хорошо…

Прикоснувшись к лицу Джека, Дженнифер развернула его к себе. Бросив на него взгляд, от которого призывно веяло спальней, она поцеловала его, долго и с чувством, после чего медленно оторвалась от его губ. Ее взгляд пытливо проник в его глаза. И не нашел там то, что искал.

— Ты права, Дженн. Нелепое дело об убийстве осталось в прошлом. Человеку, которого я любил и уважал, вышибли мозги. Дело закрыто, пора двигаться дальше. Нужно зарабатывать деньги.

— Ты прекрасно понял, что я имела в виду. Начнем с того, что тебе вообще не следовало в это ввязываться. Эта проблема тебя не касалась. Ты сам рано или поздно понял бы, Джек, что все это ниже тебя.

— Ну а тебе это только создавало дополнительные неудобства, правильно? — Грэм порывисто встал. В первую очередь он испытывал бесконечную усталость. — Желаю тебе всего самого хорошего, Дженн. Я бы сказал, что мы с тобой еще как-нибудь увидимся, однако, честное слово, я просто не могу себе это представить. — Он направился к двери.

Дженнифер схватила его за рукав.

— Джек, пожалуйста, объясни, что я сделала такого ужасного?

Помедлив мгновение, Грэм обернулся.

— И ты до сих пор ничего не поняла, во имя всего святого! — Он устало тряхнул головой. — Ты просто разбила жизнь постороннему человеку, Дженн, человеку, которого ты даже не знала. И почему? Да только потому, что он доставил тебе «неудобство». Ты стерла ему десять лет карьеры. Одним телефонным звонком. Даже не подумав о том, каково будет ему, его семье… Как знать, Барри мог покончить с собой, от него могла уйти жена. Но тебя это нисколько не волновало. Ты, скорее всего, об этом даже не думала. И вот конечный итог: я никогда не смогу любить человека, способного на такое, не смогу прожить с ним всю жизнь. И если ты этого не понимаешь, если ты искренне считаешь, что не сделала ничего плохого, тем больше оснований для нас расстаться прямо сейчас. Лучше выявить все неустранимые противоречия до свадьбы. Это сбережет время и силы. — Повернув ручку двери, Джек усмехнулся. — Все мои знакомые, вероятно, скажут, что я сумасшедший. Ты идеальная женщина, умная, богатая, красивая — и это действительно так, Дженн. Нас ждала идеальная совместная жизнь. У нас было все. Мы просто обязаны были быть счастливы. Но все дело в том, что я не смог бы сделать тебя счастливой, потому что меня не интересует то, что составляет твою жизнь. Мне нет дела до миллионных заказов, до особняков размерами с маленький поселок и до машин стоимостью в годовую зарплату. Мне не нравится этот дом, мне не нравится твой образ жизни, мне не нравятся твои знакомые. И, наверное, мне не нравишься ты сама. Полагаю, в настоящий момент я единственный на всем белом свете, кто скажет такое. Но я простой человек, Дженн, и что-что, но лгать тебе я никогда не стану. Давай взглянем правде в глаза: пройдет пара дней, и к тебе в дверь постучится десяток парней, подходящих тебе гораздо больше, чем Джек Грэм. Одна ты не останешься. — Посмотрев на нее, он поморщился от боли, увидев у нее на лице абсолютное изумление. — Если тебе так будет лучше, можешь говорить всем, кто спросит, что это ты бросила меня. Я недотягивал до стандартов Болдуинов. Оказался недостойным. Прощай, Дженн!

После его ухода Дженнифер долго стояла неподвижно. На лице у нее боролись за место самые противоречивые чувства, ни одно из которых в конечном счете не одержало верх. Наконец она выбежала из комнаты. Стук ее высоких каблуков по мраморным плитам пола затих, когда она стала подниматься по устланной ковровой дорожкой лестнице.

Несколько секунд в библиотеке царила полная тишина. Затем кресло за письменным столом медленно развернулось, и Рэнсом Болдуин посмотрел в дверной проем, в который скрылась его дочь.

Джек посмотрел в глазок, буквально ожидая увидеть за дверью Дженнифер Болдуин с пистолетом в руке. Когда он увидел, кто там на самом деле, у него глаза полезли на лоб.

Пройдя внутрь, Сет Фрэнк скинул пальто и окинул оценивающим взглядом маленькую захламленную квартиру Джека.

— Дружище, могу тебе сказать, это воскресило в памяти один из периодов моей жизни.

— Дай сам догадаюсь. Семьдесят пятый год, студенческое братство. Ты был вице-президентом, отвечающим за связь с пивной.

— Ближе к правде, чем мне хотелось бы признать, — усмехнулся следователь. — Радуйся жизни, пока можешь, друг мой. Не хочу показаться политкорректным, но хорошая женщина не позволит тебе вести подобное существование.

— В таком случае, возможно, мне повезло.

Скрывшись на кухне, Джек вернулся с упаковкой пива. Взяв по банке, они устроились где придется.

— Защитник, у тебя проблемы на пути к блаженству супружеской жизни?

— По десятибалльной шкале — единица или десятка, в зависимости от того, с какой стороны смотреть.

— Почему-то мне кажется, что девчонка Болдуин не окончательно прибрала тебя к своим рукам.

— Ты хоть на время перестаешь быть следователем?

— Стараюсь, но у меня ничего не получается. Не хочешь выговориться?

— Только не сегодня. — Грэм покачал головой. — Возможно, как-нибудь в другой раз — и тогда от моих излияний у тебя завянут уши.

— Просто дай мне знать, — пожал плечами Фрэнк. — Я захвачу пиво.

Только теперь Джек обратил внимание на сверток у следователя на коленях.

— Подарок?

Фрэнк достал видеокассету.

— Полагаю, где-нибудь среди этого хлама найдется видеомагнитофон?

Когда на экране телевизора появилось изображение, Сет оглянулся на Джека.

— Это видео определенно не для семейного просмотра. Предупреждаю тебя заранее: на нем есть все, включая то, что произошло с Лютером. Ты готов?

Грэм помедлил мгновение.

— Ты полагаешь, мы, возможно, увидим что-либо, что выведет на того, кто это сделал?

— Я очень на это надеюсь. Ты знал Лютера гораздо лучше, чем я, и, может быть, увидишь что-то такое, что не вижу я…

— Тогда я готов.

Даже предупрежденный, Джек оказался не готов. Фрэнк внимательно наблюдал за ним по мере приближения решающего момента. Он увидел, что, когда раздался выстрел, Грэм непроизвольно отпрянул назад, широко раскрыв глаза от ужаса.

Сет остановил просмотр.

— Я тебя предупреждал, будет тяжело.

Джек сполз в кресле. Дыхание у него стало неровным, лоб взмок от пота. Все его тело содрогнулось, затем он медленно выпрямился в кресле и отер лоб.

— Господи!

Сравнение с делом Кеннеди, сделанное Фландерсом, оказалось к месту.

— Мы можем остановиться…

Рот Джека сжался в узкую полоску.

— Черта с два!

Грэм в очередной раз нажал кнопку перемотки назад. Они с Фрэнком уже раз десять просмотрели запись. Однако Джеку не становилось легче смотреть, как у его друга буквально взрывается голова. Единственным смягчающим обстоятельством было то, что с каждым просмотром усиливалась его ярость.

Сет покачал головой.

— Знаешь, плохо, что этот тип не направил видеокамеру в обратную сторону. Тогда, возможно, мы увидели бы вспышку выстрела. Но, наверное, это было бы уже слишком просто… Слушай, кофе у тебя найдется? Мне трудно соображать без кофеина.

— В кофейнике довольно свежий, можешь и мне чашку налить. Посуда в мойке.

Когда следователь вернулся с двумя дымящимися чашками, Джек перемотал кассету до того места, где Алан Ричмонд произносил свою выразительную речь с импровизированной трибуны перед зданием суда.

— Этот человек — настоящая динамо-машина.

Фрэнк бросил взгляд на экран.

— Я тут на днях лично встречался с ним.

— Вот как? И я тоже… Еще в те дни, когда собирался жениться на богатой и знаменитой.

— Что думаешь об этом человеке?

Отпив большой глоток кофе, Грэм взял пачку печенья с арахисовым маслом и предложил Фрэнку. Тот взял печенье и закинул ноги на шаткий кофейный столик. Следователь легко сползал на лишенную ненужных условностей территорию холостяцкой жизни.

— Даже не знаю. — Джек пожал плечами. — Я хочу сказать, он ведь президент. Я всегда считал, что именно таким и должен быть президент. А ты что о нем думаешь?

— Толковый. Очень толковый. С таким лучше не вступать в поединок умов, если только не уверен в своих способностях.

— Полагаю, очень хорошо, что он представляет интересы Америки.

— Точно. — Сет перевел взгляд на экран. — Ну ты что-нибудь заметил?

Джек ткнул кнопку на пульте дистанционного управления.

— Один момент. Посмотри-ка вот это. — Изображение понеслось вперед в ускоренном режиме. Фигурки на экране запрыгали, подобно актерам немого кино. — Вот.

На экране Лютер выходил из микроавтобуса. Его взгляд был опущен в землю; несомненно, кандалы мешали ему идти. Внезапно в кадре появилась колонна людей, ведомых президентом. Толпа частично заслонила Лютера. Джек остановил воспроизведение.

— Смотри.

Фрэнк изучил изображение на экране, рассеянно жуя печенье и потягивая кофе. Наконец он покачал головой.

Грэм обернулся.

— Посмотри на лицо Лютера. Оно видно между двумя типами в костюмах. Посмотри на его лицо.

Фрэнк подался вперед, едва не уткнувшись лицом в экран. И отпрянул назад с округлившимися глазами.

— Проклятье, похоже, он что-то говорит…

— Нет, похоже, он что-то говорит кому-то.

Фрэнк оглянулся на Джека.

— Ты хочешь сказать, он кого-то узнал? Быть может, того, кто его убил?

— Вряд ли в данных обстоятельствах Лютер просто завел вежливый разговор ни о чем со случайным прохожим.

Сет снова повернулся к экрану, внимательно изучая изображение. Наконец он покачал головой.

— Тут нам не обойтись без особых талантов. — Он встал. — Пошли.

Джек схватил пальто.

— Куда?

Улыбнувшись, Фрэнк перемотал кассету в начало и надел шляпу.

— Ну, во-первых, я угощу нас ужином. Я человек женатый, я старше тебя, и жирку у меня побольше. Следовательно, обед одним печеньем не катит. Затем мы поедем в участок. Я хочу кое с кем тебя познакомить.

Два часа спустя Сет Фрэнк и Джек вошли в полицейский участок Миддлтона, с желудками, наполненными «морем и сушей»[30], с добавлением пары кусков орехового пирога. Лора Саймон находилась у себя в лаборатории: все оборудование уже было подготовлено.

После представлений Лора вставила кассету в видеомагнитофон. Изображения ожили на сорокашестидюймовом экране в углу лаборатории. Фрэнк быстро прокрутил кассету до нужного места.

— Вот, — указал Джек. — Прямо здесь.

Фрэнк остановил кадр.

Сев за клавиатуру, Лора набрала несколько команд. На экране часть кадра с лицом Лютера была выделена в прямоугольник и начала увеличиваться, подобно надувающемуся воздушному шарику. Это продолжалось до тех пор, пока лицо Уитни не растянулось на все сорок шесть дюймов.

— Это все, что я могу сделать. — Развернувшись в кресле, Лора кивнула Фрэнку. Тот нажал кнопку на пульте, и экран снова ожил.

Звук был ужасным: крики, шум машин, смешанный гул сотен человек не позволяли разобрать то, что говорил Лютер. Все трое смотрели, как открывается и закрывается его рот.

— Он разъярен. Что бы он ни говорил, он определенно не рад. — Сет достал сигарету, но, удостоившись мрачного взгляда со стороны Саймон, убрал пачку в карман.

— Кто-нибудь умеет читать по губам? — Лора обвела мужчин взглядом.

Джек не отрывался от экрана. Черт возьми, что говорил Лютер? И выражение у него на лице… Грэм уже видел такое; если б только еще вспомнить когда… Но недавно, он был уверен в этом.

— Ты видишь что-то такое, что не видим мы? — спросил Фрэнк.

Обернувшись, он увидел, что следователь вопросительно смотрит на него.

Покачав головой, Джек потер лицо.

— Не знаю. Есть тут что-то, просто мне никак не удается ухватиться…

Сет кивнул Саймон, и та выключила оборудование. Встав, следователь потянулся.

— Ладно, утро вечера мудренее. Если тебе что-нибудь придет в голову, дай мне знать. Лора, спасибо за помощь.

Они вышли из здания вместе. Оглянувшись на Джека, Фрэнк потрогал ему шею.

— Господи, да ты похож на стрессовую гранату, готовую вот-вот взорваться!

— А чему тут удивляться? Я не женюсь на той женщине, на которой должен был жениться; женщина, на которой я хотел бы жениться, только что прогнала меня из своей жизни, и у меня есть все основания полагать, что завтра я останусь без работы… Да, не говоря о том, что кто-то убил близкого мне человека и мы, скорее всего, так никогда и не узнаем, кто это был… Проклятье, моя жизнь близка к идеалу, разве не так?

— Ну, возможно, черная полоса миновала и теперь тебе улыбнется удача.

Джек отпер дверь «Лексуса».

— Да, если знаешь кого-нибудь, кому нужна почти новая машина, дай знать.

У Фрэнка в глазах сверкнули веселые искорки.

— Извини, никто из моих знакомых не сможет позволить себе такую.

— Как и я сам, — улыбнулся в ответ Джек.

По дороге обратно Грэм посмотрел на часы на приборной панели. Времени было уже почти полночь. Проезжая мимо здания «Паттон, Шоу и Лорд», он поднял взгляд на полосы темных окон и свернул в гараж. Вставив карточку, помахал рукой камере видеонаблюдения над воротами и через несколько минут уже поднимался на лифте наверх.

Он сам не мог сказать, зачем сюда приехал. Очевидно, его дни в «Паттон, Шоу и Лорд» сочтены. После того как он лишится такого клиента, как Болдуин, Кирксен выставит его с фирмы в два счета. Джеку было жалко Лорда. Он обещал ему поддержку. Но он не женится на Дженнифер Болдуин лишь ради того, чтобы обеспечить Сэнди гигантское жалованье. И еще этот человек солгал о причинах ухода Барри Алвиса из фирмы… Но Лорд приземлится на ноги; Грэм искренне верил в живучесть этого человека. В Нью-Йорке многие фирмы с радостью возьмут его к себе. Будущее Лорда было гораздо более гарантированным, чем будущее Джека.

Двери лифта открылись, и он вышел в фойе фирмы. Свет ламп на стенах был приглушен, и гнетущий полумрак подействовал бы ему на нервы, если б его мысли не были заняты другим. Направляясь по коридору в свой кабинет, Джек заглянул на кухню и налил стакан газировки. Обыкновенно даже в полночь здесь оставался кто-нибудь, ломать голову над какой-нибудь нерешаемой задачей, конечный срок которой был уже близок. Сегодня же в коридорах царила холодная, безжизненная тишина.

Включив в своем кабинете свет, Грэм закрыл за собой дверь и обвел взглядом свои владения. Свое царство, пусть и всего еще на один день. Впечатляющее зрелище. Подобранная со вкусом дорогая мебель, роскошный ковер, отделанные деревом стены… Джек остановился перед своими дипломами. Одни дались ему кропотливым трудом, другие были пустышками, которые получает любой юрист. Он отметил, что кто-то подобрал с пола раскиданные бумаги — работа дотошных и порой чрезмерно усердных уборщиц, привыкших к неряшливости сотрудников фирмы, время от времени устраивающих у себя в кабинете самый настоящий разгром.

Сев в кресло, Джек откинулся на спинку. Мягкая кожа была удобнее кровати у него дома. Грэм мысленно представил себе разговор Дженнифер со своим отцом. Лицо Рэнсома Болдуина вспыхнет огнем при известии о непростительном оскорблении, нанесенном его драгоценной девочке. Завтра утром он снимет трубку, и карьера Джека как корпоративного юриста закончится.

Однако ему было на это наплевать. Он сожалел лишь о том, что не спровоцировал этот результат раньше. Хотелось надеяться, его возьмут обратно в государственные защитники. В любом случае именно там его место. Никто не сможет ему в этом помешать. Нет, все его настоящие неприятности начались тогда, когда он попытался стать тем, кем на самом деле не был. Эту ошибку он больше не повторит.

Мысли Джека вернулись к Кейт. Куда она отправилась? Она вправду ушла с работы? Вспомнив обреченное выражение у нее на лице, Грэм заключил, что да, Кейт действительно говорила совершенно серьезно. Он снова умолял. Как и четыре года назад. Умолял не уезжать, не уходить опять из его жизни. Однако была какая-то преграда, которую ему никак не удавалось разбить. Быть может, все дело было в грузе бесконечного чувства вины. Быть может, она просто не любит его. Задумывался ли он когда-либо над такой возможностью? Если честно, нет. Сознательно не задумывался. Его до смерти пугал возможный ответ. Но какое теперь это имело значение?

Лютера больше нет в живых; Кейт уезжает. На самом деле его жизнь почти не изменилась, несмотря на недавнюю активность. Семейство Уитни наконец навсегда покинуло его жизнь.

Джек бросил взгляд на стопку листочков с напоминаниями на столе. Обыкновенная рутина. Затем он нажал кнопку на автоответчике, проверяя речевую почту, чего не делал уже дня два. «Паттон, Шоу и Лорд» предоставляла своим клиентам выбор: допотопные телефонограммы или технически продвинутая речевая почта. Более нетерпеливые клиенты предпочитали последнее. По крайней мере, им не приходилось ждать, чтобы сорвать на ком-нибудь свою злость.

Два звонка были от Тарра Кримзона. Надо будет подыскать ему другого юриста. Впрочем, «Паттон, Шоу и Лорд» и так была для него чересчур дорогой… Несколько звонков по делам Болдуина. Так, этим придется заниматься следующему, кого Дженнифер поймает в свой лазерный прицел…

Услышав последнее сообщение, Грэм встрепенулся. Голос был женский. Тихий, робкий, старческий; судя по всему, женщина чувствовала себя неуверенно, разговаривая с автоответчиком. Джек снова прокрутил сообщение.

«Мистер Грэм, вы меня не знаете. Меня зовут Эдвина Брум. Я была другом Лютера Уитни».

Брум? Эта фамилия показалась Джеку знакомой…

Сообщение продолжалось:

«Лютер сказал, что если с ним что-либо случится, я должна буду немного подождать, после чего отправить вам пакет. Он сказал, чтобы я не вскрывала этот пакет, и я его не вскрывала. Лютер сказал, что это ящик Пандоры. Если заглянуть в него, это может очень сильно навредить. Упокой Господь его душу, он был хороший человек, Лютер Уитни! От вас у меня ничего не было; впрочем, я ничего и не ждала. Но тут я просто подумала, что нужно позвонить и убедиться в том, что вы всё получили. Я еще никогда ничего не отправляла так — это называется службой срочной доставки. Кажется, я все сделала правильно, но мало ли что… Если вы ничего не получили, пожалуйста, перезвоните мне. Лютер сказал, это крайне важно. А Лютер всегда говорил только правду».

Прослушав продиктованный номер, Джек записал его на листке и проверил время звонка. Вчера утром. Он быстро осмотрел кабинет. Никакого пакета нигде не было. Джек сбегал в комнату секретарш. Там тоже ничего. «Господи, пакет от Лютера… Эдвина Брум?» Погрузив пальцы в волосы, Грэм обрушился на свой скальп, заставляя себя думать. Внезапно он вспомнил фамилию. Мать той женщины, которая покончила с собой. Фрэнк рассказывал про нее. Предположительно, сообщница Лютера…

Джек схватил телефон. Казалось, длинные гудки звучали в трубке целую вечность.

— А-алло? — Голос был далекий, заспанный.

— Миссис Брум? Это Джек Грэм. Извините, что звоню вам так поздно.

— Мистер Грэм? — Голос больше не был сонным. Он стал возбужденным, четким. Джек буквально представил себе, как старуха сидит в кровати, вцепившись в ночную рубашку, взволнованно глядя на телефонную трубку.

— Извините, я только что прослушал ваше сообщение. Я не получал никакого пакета, миссис Брум. Когда вы его отправили?

— Так, дайте-ка подумать… — Джек услышал учащенное дыхание. — Ну как же, пять дней назад, считая сегодняшний.

Он лихорадочно соображал.

— Квитанция с номером у вас?

— Этот человек дал мне какую-то бумажку… Она где-то здесь.

— Я подожду.

Грэм принялся барабанить пальцами по столу, стараясь сохранить свой рассудок. «Держись, Джек! Просто держись!»

— Так, мистер Грэм, она у меня в руках.

— Пожалуйста, зовите меня просто Джеком. Вы отправляли пакет через «Федерал экспресс»?

— Да, совершенно верно.

— Хорошо, какой идентификационный код?

— Что?

— Извините. Номер в правом верхнем углу квитанции. Это длинная последовательность цифр.

— Ах да…

Старуха продиктовала код, Джек записал его, затем для проверки прочитал вслух. Он также попросил, чтобы Эдвина Брум прочитала на квитанции адрес получателя.

— Джек, это очень серьезно? Я хочу сказать, Лютера ведь убили, и это опасно…

— Вам больше никто не звонил, кто-нибудь, кого вы не знаете? Помимо меня?

— Нет.

— Так. Если кто-нибудь позвонит, немедленно свяжитесь с Сетом Фрэнком, следователем управления полиции Миддлтона.

— Я его знаю.

— Он хороший человек, миссис Брум. Ему можно доверять.

— Хорошо.

Положив трубку, Джек тотчас же позвонил в «Федерал экспресс». На том конце застучали клавиши клавиатуры.

Женский голос был профессионально четким.

— Да, мистер Грэм, посылка была доставлена в юридическую фирму «Паттон, Шоу и Лорд» в четверг в десять часов ноль две минуты утра, за нее расписалась мисс Люсинда Альварес.

— Благодарю вас. Значит, она где-то здесь. — Оставаясь в недоумении, Джек уже был готов положить трубку.

— Мистер Грэм, с доставкой этого отправления возникли какие-то особые проблемы?

— Особые проблемы? — озадаченно повторил Джек. — Нет, а что?

— Видите ли, когда я запросила маршрутную квитанцию этой посылки, из нее следовало, что сегодня у нас уже был один запрос.

Грэм внутренне напрягся.

— Сегодня? Когда именно?

— В восемнадцать тридцать.

— Этот человек назвал себя?

— Так вот, это самое странное… Судя по моим записям, этот человек также представился Джеком Грэмом. — По ее голосу чувствовалось, что она сильно сомневается в том, что Джек назвал свое настоящее имя.

Джек почувствовал, как во все части его тела вторгся леденящий холод.

Он медленно положил трубку. Этот пакет, что бы в нем ни находилось, очень интересует кого-то еще. И этот кто-то знал, что пакет был направлен ему. Трясущейся рукой Грэм снова снял трубку и быстро набрал номер Сета Фрэнка. Но следователь уже ушел домой. Дежурный отказался дать номер домашнего телефона Фрэнка, а листок с ним Джек оставил дома. После долгих уговоров дежурный сам позвонил следователю домой, но никто не ответил. Грэм вполголоса выругался. Звонок в справочную оказался бесполезен: номер домашнего телефона Фрэнка отсутствовал в общем доступе.

Джек подался вперед; дыхание у него участилось. Ему показалось, что то место грудной клетки, где находится сердце, вот-вот прорвет рубашку. Грэм всегда считал, что мужество у него выше среднего. Теперь он больше уже не был так уверен в этом.

Он заставил себя сосредоточиться. Пакет был доставлен. Люсинда за него расписалась. В «Паттон, Шоу и Лорд» с этим было очень строго: почта имеет жизненно важное значение для любой юридической фирмы. Все срочные посылки передаются курьерам, которые разносят их по адресам вместе с остальной почтой. Курьеры возят почту в тележках. Всем им известно, где находится кабинет Джека. А если кто и не знает, фирма предоставляет план, постоянно обновляемый. Так что если у курьера имеется правильный план…

Метнувшись к двери, Джек распахнул ее и побежал по коридору. Не ведая о том, что за углом в противоположном конце в кабинете Сэнди Лорда только что зажегся свет.

Джек щелкнул выключателем, и его прежний кабинет наполнился светом. Он лихорадочно поискал на столе, затем выдвинул кресло, чтобы сесть, и его взгляд упал на пакет. Схватив его, Джек непроизвольно огляделся по сторонам, увидел поднятые шторы и поспешно опустил их.

Он прочитал адрес на пакете: от Эдвины Брум Джеку Грэму. Оно самое. Пакет был большим, но легким. Там внутри еще одна коробка, как сказала Эдвина. Джек собрался было вскрыть пакет, но остановился. Они знают, что посылка была доставлена сюда. Они? Другого слова Джек подобрать не смог. Если они знают, что пакет здесь, если они не далее как сегодня звонили в службу доставки, как они поступят? Если то, что находится внутри, настолько важно и пакет уже вскрывали, они предположительно уже знали бы об этом. Поскольку ничего не произошло, как они поступят?

Джек бегом вернулся в свой кабинет, зажимая пакет под мышкой. Накинув пальто, он схватил со стола ключи от машины, едва не опрокинув полупустой стакан с газировкой, и поспешил к выходу. Но у двери застыл как вкопанный.

Шум. Джек не смог определить, откуда он донесся; звук тихими отголосками распространялся по коридору, подобно текущей по тоннелю воде. Это был не лифт. Джек был уверен в том, что лифт он услышал бы. Впрочем, услышал бы? Здание большое. Фоновый шум, производимый этим средством передвижения, был таким привычным; обратил бы Джек на него внимание? А ведь он разговаривал по телефону, все его внимание было сосредоточено на этом… Если честно, он не был уверен. К тому же возможно, это просто кто-то из сотрудников, приехал поработать или что-либо забрать. Однако все в нем вопило, что это предположение ошибочное. Но ведь здание охраняется. С другой стороны, насколько безопасным может быть любое общественное здание? Джек тихо закрыл дверь кабинета.

Ну вот, опять… Грэм напряг слух, пытаясь определить местоположение источника шума, но тщетно. Неизвестный, кто бы он ни был, двигался медленно, крадучись. Никто из сотрудников фирмы так себя не вел бы. Осторожно приблизившись к стене, Джек погасил свет, выждал немного и медленно открыл дверь.

Выглянул в коридор. Пусто. Но долго ли так продлится? Тактическая проблема, стоявшая перед ним, была очевидна. Здание спланировано так, что, двинувшись в каком-либо направлении, Джек уже не имел бы возможности свернуть. И он будет совершенно беззащитен — коридоры начисто лишены какой-либо обстановки. Если по пути ему кто-либо встретится, у него не будет никаких шансов.

Осененный практическим соображением, Грэм обвел взглядом погруженный в темноту кабинет. Наконец его взгляд упал на тяжелое гранитное пресс-папье — один из многочисленных бесполезных подарков, полученных на избрание партнером. При умелом обращении оно сможет нанести существенную рану. И Джек не сомневался в том, что сделает это. Если ему и суждено погибнуть, он всячески затруднит задачу своим врагам. Этот фаталистический подход помог Грэму немного успокоиться; выждав еще несколько секунд, он выбрался в коридор и закрыл за собой дверь. Тот, кто его ищет, вероятно, вынужден поочередно заглядывать во все помещения подряд.

Приблизившись к углу, Джек присел на корточки. Теперь ему отчаянно хотелось, чтобы здание было полностью погружено в темноту. Собравшись с духом, он заглянул за угол. Там все было чисто — по крайней мере, пока что. Джек принялся лихорадочно соображать. Если нападавших несколько, они, скорее всего, разделятся, чтобы сократить время поисков. Известно ли им вообще, что он находится в здании? Быть может, за ним следили. Эта мысль вселила особое беспокойство. Возможно, прямо сейчас враги окружают его, заходя с обеих сторон.

Звуки приближались. Это были шаги — Джек различил по крайней мере одну пару ног. Его слух обострился до предела. Он буквально слышал дыхание неизвестного — или, по крайней мере, ему казалось, что он его слышит. Необходимо принимать какое-то решение. И тут взгляд Джека упал на какой-то блестящий предмет на стене: датчик пожарной сигнализации.

Грэм собирался уже броситься к нему, но тут из-за угла в дальнем конце коридора показалась нога. Джек отпрянул назад, не дожидаясь, когда остальное тело догонит конечность. Как можно быстрее он двинулся в противоположную сторону. Завернув за угол, дошел до конца коридора и оказался перед дверью на лестницу. Распахнул ее — и ему прямо в уши ударил громкий скрип.

Позади послышался топот бегущих ног.

— Проклятье! — Захлопнув за собой дверь, Джек побежал вниз по лестнице.

Из-за угла выскочил мужчина. Его лицо было скрыто черной балаклавой. В правой руке он сжимал пистолет.

Распахнулась дверь кабинета. В коридор вывалился Сэнди Лорд, в майке, в спущенных до колен брюках — и наткнулся на боевика в маске. Оба не удержались на ногах и повалились на пол. Падая, Лорд непроизвольно взмахнул руками, срывая маску с лица нападавшего.

Поднявшись на колени, он шмыгнул разбитым в кровь носом.

— Черт побери, что здесь происходит? Вы кто такой? — Разъяренный Сэнди посмотрел нападавшему прямо в лицо. И тут же застыл, увидев пистолет.

Тим Коллин покачал головой, не в силах поверить в собственное невезение, полный отвращения к себе. Но теперь отступать уже поздно. Он поднял пистолет.

— Господи Иисусе! — взвыл Лорд, отпрянув назад. — Пожалуйста, не надо!

Пистолет выстрелил, и из белой майки вырвался фонтан крови. Сэнди судорожно вздохнул, глаза у него остекленели, тело отлетело назад и упало на пол, открывая практически полностью раздетую фигуру молодой конгрессменши, в ужасе взирающей на убитого юриста. Коллин, выругавшись себе под нос, посмотрел на женщину. Та поняла, что будет дальше, — Коллин увидел это в ее наполнившихся ужасом глазах.

Извини, дорогая, ты оказалась не в то время не в том месте.

Пистолет рявкнул второй раз, удар пули отбросил стройное тело назад в комнату. Раскинув ноги и стиснув кулаки, молодая женщина уставилась невидящим взором в потолок; ночь наслаждения превратилась для нее внезапно в последнюю ночь на земле.

Подбежав к своему припавшему на одно колено напарнику, ошеломленный Билл Бёртон окинул взглядом кровавое побоище. Изумление тотчас же сменилось яростью.

— Ты что, с ума сошел, твою мать? — взорвался он.

— Они видели мое лицо; что еще мне оставалось делать, черт возьми? Взять с них слово никому ничего не говорить? Мать твою за ногу…

У обоих нервы были на пределе. Коллин крепче стиснул пистолет.

— Где он? — возбужденно спросил Бёртон. — Это был Грэм?

— Думаю, да. Он побежал по пожарной лестнице.

— Значит, он ушел.

Посмотрев на своего напарника, Тим поднялся на ноги.

— Еще не ушел. Я замочил двух человек не для того, чтобы он просто ушел!

Он двинулся было к лестнице. Бёртон схватил его за руку.

— Тим, дай пистолет.

— Проклятье, Билл, ты что, спятил?

Покачав головой, Бёртон достал свой пистолет и протянул Коллину, а его оружие забрал себе.

— А теперь иди, разберись с ним. А я постараюсь тут что-нибудь придумать.

Подбежав к двери, Коллин скрылся на лестнице.

Бёртон окинул взглядом трупы. Узнав Сэнди Лорда, он резко втянул воздух и снова пробормотал:

— Проклятье, проклятье!..

Развернувшись, агент быстро прошел в кабинет Грэма. Следуя за своим более шустрым напарником, он нашел его как раз тогда, когда прогремел первый выстрел. Открыв дверь, Бёртон зажег свет и быстро осмотрел помещение. Этот тип забрал пакет с собой, тут никаких сомнений. Ричмонд оказался прав насчет причастности Эдвины Брум. Именно ей Уитни доверил свою добычу. Блин, они были так близки к цели! Ну кто знал, что Грэм или кто-либо еще окажется здесь в столь поздний час?

Бёртон еще раз осмотрел обстановку комнаты. Его взгляд скользнул по письменному столу и медленно вернулся назад. План был готов за считаные секунды. Возможно, наконец удача улыбнулась им… Билл направился к столу.

Спустившись на первый этаж, Джек дернул за ручку. Дверь не шелохнулась. У него внутри все оборвалось. С этим уже были проблемы. Обычная учебная пожарная тревога, а двери заперты… Управляющая компания уверяла, что проблема решена. Ну конечно! Но только эта ошибка, возможно, будет стоить ему жизни. И погибнет он не в пламени пожара…

Джек оглянулся на лестницу. Они быстро его настигают, и теперь можно больше не беспокоиться о том, чтобы соблюдать тишину. Грэм взбежал по лестнице на второй этаж и, мысленно прочитав молитву, схватился за ручку. Когда она повернулась в его мокрой от пота руке, он испытал прилив облегчения. Завернув за угол, добежал до лифтов и нажал кнопку. Оглянувшись назад, забился в самый дальний угол и присел на корточки, чтобы никто его не заметил.

Ну же! Джек слышал, как ползет в шахте кабина лифта. Но тут у него в голове мелькнула жуткая мысль. Преследователь может находиться в кабине. Возможно, он догадался о том, что попытается предпринять Джек, и решил одним ходом объявить ему шах и мат…

Лифт остановился на втором этаже. В то самое мгновение, когда двери открылись, Джек услышал, как дверь пожарного выхода с грохотом ударилась в стену. Бросившись к лифту, он протиснулся в двери и прижался к задней стенке кабины. Протянув руку, нажал кнопку.

Джек тотчас же почувствовал постороннее присутствие, чуть участившееся дыхание. Увидел мелькнувшую черную тень, пистолет. Швырнув пресс-папье, он забился в угол.

Послышался наполненный болью сдавленный крик, и двери наконец закрылись.

Грэм бегом пересек погруженный в темноту подземный гараж и отыскал свою машину. Через несколько секунд он уже проехал в автоматические ворота и нажал на педаль газа. Машина понеслась по улице. Джек оглянулся. Чисто. Он посмотрел на себя в зеркало. Лицо у него было мокрым от пота, все тело затянулось в тугой узел. Джек потер плечо, ноющее от удара о стенку кабины лифта. Господи, он был на грани…

Петляя по ночному городу, Грэм гадал, как быть дальше. Им известно, кто он такой; похоже, им известно о нем всё. Возвращаться домой определенно нельзя. Но тогда куда? В полицию? Нет. По крайней мере, до тех пор, пока он не узнает, кто за ним охотится. Эти люди смогли убить Лютера, несмотря на все усилия полиции. Такое ощущение, будто им известно все, что знает полиция. Эту ночь он проведет где-нибудь в городе. У него есть кредитные карточки. Утром он первым делом свяжется с Фрэнком. И тогда все будет в порядке. Джек бросил взгляд на пакет. Но сначала он посмотрит на то, что едва не стоило ему жизни.

Рассел лежала под одеялом. Ричмонд только что достиг оргазма. И, получив желаемое, не сказав ни слова, слез с нее и вышел из комнаты. Глория потерла запястья, на которых остались следы от грубых пальцев президента. Груди у нее болели: Ричмонд безжалостно месил их, словно глину. Ей вспомнилось предостережение Бёртона. Кристина Салливан также была изувечена, и не только пулями агентов Секретной службы.

Рассел медленно повела головой из стороны в сторону, стараясь сдержать слезы. Она так сильно этого хотела! Хотела заняться любовью с Аланом Ричмондом; это представлялось ей такой романтичной идиллией… Два умных, могущественных и динамичных человека. Идеальная пара. Как это было бы прекрасно! Но реальность оказалась совершенно другой: этот самец грубо овладел ею, и эмоций у него на лице было не больше, чем если б он занимался онанизмом в туалете со свежим номером порнографического журнала в руках. Ричмонд даже не поцеловал ее, не сказал ни слова. Он просто стащил с нее одежду, как только она вошла в спальню, и погрузил в нее свою затвердевшую плоть. И вот теперь он ушел. Все заняло не больше десяти минут. И теперь Глория осталась одна. Глава президентской администрации! Скорее главная президентская шлюха!

Ей захотелось крикнуть вслух: «Я трахнула тебя! Ублюдок! В ту ночь я трахнула тебя в той комнате, сукин сын, и ты ни хрена не мог с этим поделать!»

Хлынувшие слезы намочили подушку, и Рассел мысленно выругала себя за то, что снова сломалась и разревелась. Она была так уверена в своих способностях, так убеждена в том, что может управлять им… Господи, как же она ошибалась! Этот человек убивает людей. Он приказал убить Салливана. Уолтер был убит с ведома — больше того, с благословления — президента Соединенных Штатов. Когда Ричмонд сказал ей об этом, она не могла поверить. Он сказал, что хочет полностью держать ее в курсе событий. Правильнее было бы сказать, хочет ее полностью запугать. Рассел понятия не имела, что у него сейчас на уме. Она больше не играла ключевую роль в его избирательной кампании и благодарила за это Бога.

Усевшись в кровати, Глория натянула на свое дрожащее тело разорванную ночную рубашку. Ее снова мимолетно захлестнула волна стыда. Ну конечно, теперь она президентская шлюха. И в благодарность за это Ричмонд обещал не раздавить ее. И это всё? Это действительно всё?

Укутавшись в одеяло, Рассел уставилась в темноту. Она — сообщник. Но не только. Она — свидетель. Лютер Уитни также был свидетелем. И он убит. И Ричмонд хладнокровно приказал убить своего ближайшего друга. Если он способен на такое, чего сто́ит ее жизнь? Ответ был убийственно очевиден.

Рассел, до боли впившись зубами в руку, посмотрела на дверь, за которой скрылся Ричмонд. Он там? В темноте, подслушивает? Размышляет, как с ней поступить? Приступ холодной дрожи не утихал. Она в ловушке. Впервые в жизни у нее не было выбора. Она даже не знала, останется ли в живых.

Бросив пакет на кровать, Джек снял пальто, выглянул в окно гостиничного номера и сел, практически не сомневаясь в том, что за ним не следят. Здание он покинул быстро. Спохватившись в самый последний момент, избавился от своей машины. Грэм не знал, кто его преследователи, но разумно предполагал, что они смогут установить местонахождение его машины.

Он взглянул на часы. Такси высадило его у гостиницы меньше пятнадцати минут назад. Это было неказистое заведение, где останавливаются небогатые туристы, чтобы побродить по городу и впитать в себя историю родной страны, прежде чем вернуться к себе домой. Гостиница стояла на отшибе, но именно это и устраивало Джека.

Посмотрев на пакет, он решил, что и так ждал уже слишком долго. Через несколько секунд бумага уже была развернута, и Джек разглядывал предмет, помещенный в пластиковый пакет.

Обыкновенный нож? Джек присмотрелся внимательнее. Нет, это был нож для конвертов, старомодный. Взяв пакет за кончики, Грэм тщательно изучил нож. Он не был экспертом-криминалистом и посему даже не подумал о том, что бурые пятна на рукоятке и лезвии могут быть старой, засохшей кровью. Также он не подозревал, что на коже сохранились отпечатки пальцев…

Аккуратно положив пакет на стол, Джек откинулся на спинку кресла. Это имеет какое-то отношение к убийству той женщины, тут нет никаких сомнений. Но какое? Джек снова посмотрел на нож. Очевидно, это было какое-то важное вещественное доказательство. Нож не был орудием убийства: Кристину Салливан застрелили. Но Лютер считал его очень важной уликой…

Джек резко выпрямился. Нож позволит установить убийцу Кристины Салливан! Схватив пакет, Грэм поднес его к свету, изучая взглядом каждый дюйм поверхности ножа. Теперь он их различил, завитки черных ниточек. Отпечатки пальцев. На ноже отпечатки чьих-то пальцев… Джек пристально посмотрел на лезвие. Кровь. И на рукоятке тоже. Иначе быть не может. Что там говорил Фрэнк? Грэм напряг память. Вероятно, Салливан ранила нападавшего. В руку или в ногу, ножом для конвертов с фотографии в спальне. По крайней мере, такова была версия следователя, которой он поделился с Джеком. И предмет, который сейчас держал в руках Джек, подтверждал правильность логических рассуждений Фрэнка.

Аккуратно убрав пакет в коробку, Джек засунул ее под кровать и, подойдя к окну, снова выглянул на улицу. Ветер усилился. Дешевая оконная рама скрипела и громыхала.

Если б только Лютер рассказал ему всю правду! Но он боялся за Кейт. Как эти люди убедили Лютера в том, что Кейт угрожает опасность?

Джек мысленно вернулся назад. В тюрьме Уитни не получал никаких передач, в этом Грэм был уверен. Но тогда что? Неужели кто-то просто подошел к нему и заявил прямо: если заговоришь, твоя дочь умрет? Откуда этим людям было известно о том, что у него вообще есть дочь? Отец и дочь уже много лет нигде не появлялись вместе…

Джек лег на кровать и закрыл глаза. Нет, тут он не прав. Был один момент, когда такое случилось. Это произошло в тот день, когда арестовали Лютера. Единственный раз отец и дочь оказались вместе. И, возможно, тогда кто-то, не сказав ни слова, ясно дал это понять Лютеру, всего одним взглядом, и только. Джеку приходилось вести дела, которые разваливались потому, что свидетели боялись давать показания. Никто им ничего не говорил; устрашение осуществлялось без произнесенных вслух угроз. Молчаливое запугивание — тут не было ничего нового.

Так кто же мог это сделать? Передать безмолвное послание, заставившее Лютера наглухо закрыть рот? Но, насколько было известно Джеку, тогда рядом находились одни лишь полицейские. Если не считать того, кто выстрелил в Лютера… Но с какой стати этому человеку было оставаться там? Как он мог преодолеть полицейское оцепление, подойти к Лютеру и посмотреть ему в глаза, не вызвав ни у кого подозрений?

Джек резко раскрыл глаза.

Если только этот человек сам не был полицейским.

Первая догадка больно ударила Джека в грудь.

Сет Фрэнк.

Он тотчас же прогнал эту мысль. Тут не было никакого мотива, ни капельки мотива. Джек ну никак не мог представить себе, что у следователя была свиданка с Кристиной Салливан, а ведь в конечном счете все сводилось именно к этому, разве не так? Кристину Салливан убил ее любовник, а Лютер стал свидетелем всего случившегося. Это не мог быть Сет Фрэнк. Джек взмолился, чтобы это был не Сет Фрэнк, так как он надеялся на то, что этот человек вытащит его из того переплета, в который он попал. Но что, если завтра утром Джек передаст Фрэнку то самое, что следователь так отчаянно искал? Убийца роняет нож, покидая спальню, Лютер выходит из своего укрытия, подбирает его и спасается бегством. Такое возможно… А комната была вычищена так тщательно, что за этим обязательно стоял профессионал. Профессионал… Например, опытный следователь из отдела расследования убийств, знающий, как именно нужно чистить место преступления…

Джек покачал головой. Нет! Нет, черт побери! Ему нужно верить во что-то, верить кому-то. Тут произошло что-то другое. Это был какой-то другой человек. Иначе не может быть. Он просто слишком устал. Его дедуктивные потуги привели к бредовому результату. Сет Фрэнк — не убийца.

Джек снова закрыл глаза. Ему хотелось верить, что пока что он в безопасности. Через несколько минут Грэм забылся беспокойным сном.

Утро принесло прохладную свежесть; ночной дождь прогнал спертый, застоявшийся воздух.

Джек уже встал; он спал одетым, и по одежде это было видно. Сполоснув лицо в крохотной ванной, пригладил волосы, погасил свет и вернулся в комнату. Сев на кровать, взглянул на часы. Фрэнка на работе еще нет, но он придет с минуты на минуту. Достав из-под кровати коробку, Грэм положил ее рядом с собой. На мгновение ему показалось, это бомба с часовым механизмом.

Джек включил маленький цветной телевизор в углу. Передавали утренний выпуск новостей. Бойкая блондинка, несомненно, подкрепившаяся солидным количеством кофеина в ожидании того, когда ей доверят лучшее эфирное время, рассказывала о главных событиях.

Джек ожидал услышать обычное перечисление различных горячих точек в мире. Как минимум целой минуты каждое утро удостаивался Ближний Восток. Возможно, на юге Калифорнии снова произошло землетрясение. Президент воюет с Конгрессом.

Однако сегодня утром главная новость была всего одна. Грэм подался вперед, увидев на экране место, которое очень хорошо знал.

«Паттон, Шоу и Лорд». Фойе фирмы. Что там говорила дикторша? Убиты люди? Убит Сэнди Лорд? Застрелен в собственном кабинете? Метнувшись к телевизору, Джек прибавил звук. С возрастающим изумлением он смотрел на то, как из здания выкатывают двое носилок. В правом верхнем углу экрана появилось лицо Лорда. Дикторша вкратце рассказала о его выдающейся карьере. Но он убит, в этом нет никаких сомнений. Кто-то застрелил его прямо у него в кабинете.

Джек плюхнулся на кровать. Вчера вечером Сэнди находился в здании? Но кто второй? На носилках, под простыней? Джек этого не знал. Не мог знать. Однако, как ему показалось, он понял, что произошло. Неизвестный, гнавшийся за ним. Вооруженный пистолетом. Лорд случайно столкнулся с ним. Эти люди охотились за Джеком, а Сэнди оказался в самой гуще событий…

Выключив телевизор, Джек вернулся в ванную и сполоснул лицо холодной водой. У него дрожали руки, в горле пересохло. Он не мог поверить в то, что это действительно произошло. Так стремительно… Его вины тут не было, но Джек чувствовал себя в ответе за смерть своего напарника. Точно такое же сокрушительное чувство испытывала Кейт.

Схватив телефон, Джек набрал номер.

Сет Фрэнк находился у себя в кабинете уже больше часа. Знакомый из отдела расследования убийств полиции округа Колумбия сообщил ему о двойном убийстве в юридической фирме. Сет не знал, связано ли это как-либо с делом Салливанов. Однако был общий знаменатель — Джек. От этого общего знаменателя у следователя раскалывалась голова, а времени было всего семь часов утра.

Зазвонил прямой телефон. Фрэнк снял трубку, и у него изумленно поднялись брови.

— Джек? Ты где, черт побери?

В голосе следователя прозвучали резкие нотки, которые Грэм никак не ожидал услышать.

— И тебя тоже с добрым утром.

— Джек, ты знаешь, что произошло?

— Только что увидел в новостях. Я был там вчера вечером, Сет. За мной охотились; не могу точно сказать, как все произошло, но Сэнди, судя по всему, оказался у них на пути, и они его убили.

— Кто? Кто его убил?

— Не знаю! Я был у себя в кабинете. Услышал шум. А дальше за мной погнался какой-то тип с пистолетом, и мне едва удалось унести ноги. У полиции есть какие-нибудь зацепки?

Фрэнк шумно вздохнул. Вся эта история казалась просто фантастической. Он поверил Джеку, открылся ему… Но можно ли в наше время полностью доверять кому бы то ни было?

— Сет! Сет!

Фрэнк лихорадочно соображал, грызя ноготь. В зависимости от следующего его шага, произойдет одно из двух совершенно разных событий. У него в голове мелькнула мысль о Кейт Уитни. Он вспомнил ловушку, расставленную ей и ее отцу. Фрэнк до сих пор переживал из-за этого. Да, он полицейский, но задолго до того, как им стать, он уже был человеком. И ему хотелось верить в то, что у него еще сохранились какие-то человеческие качества.

— Джек, у полиции есть одна зацепка; больше того, очень хорошая зацепка.

— Отлично, и какая же?

— Ты, Джек, — помолчав, сказал Фрэнк. — Ты — эта зацепка. В настоящий момент именно тебя разыскивает по всему городу полиция округа Колумбия.

Трубка медленно выскользнула у Грэма из руки. Казалось, кровь перестала пульсировать по жилам.

— Джек! Джек, черт возьми, говори!

Однако слова следователя никак не регистрировались у него в сознании.

Он выглянул в окно. Там, на улице, те, кто хочет его убить, и те, кто хочет арестовать его за убийство.

— Джек!

Наконец, сделав над собой усилие, Грэм заговорил:

— Сет, я никого не убивал.

Эти слова были произнесены так, словно их выплеснули в сточную канаву, откуда их смыло прочь.

Но Фрэнк услышал в них то, что так отчаянно хотел услышать. И это были не сами слова — практически всегда виновные лгут, — это был тон, каким они были произнесены. В нем смешались воедино отчаяние, потрясение, ужас.

— Я тебе верю, Джек, — тихо промолвил Фрэнк.

— Черт возьми, Сет, что происходит?

— Насколько я понял, ты есть на записи камеры видеонаблюдения, въезжающий около полуночи в гараж. Судя по всему, Лорд со своей подружкой приехали раньше тебя.

— Я их не видел.

— Ну я и не утверждаю, что ты обязательно должен был их видеть. — Покачав головой, следователь продолжил: — Похоже, их обнаружили не совсем одетыми, особенно это относится к женщине. Я так понимаю, они как раз закончили, когда им досталось.

— О господи!

— И опять ты есть на видео, удирающий из гаража приблизительно сразу же после убийства.

— Но что насчет оружия? Его нашли?

— Нашли. Пистолет в мусорном баке в гараже.

— И?..

— И на нем твои отпечатки, Джек. Других «пальчиков» на пистолете нет. Увидев тебя на видеозаписи, полиция запросила твои отпечатки в архиве службы государственных защитников Вирджинии. Совпадение по девяти точкам, как мне сказали.

Грэм бессильно опустился на стул.

— Сет, ни к какому пистолету я даже не прикасался. Кто-то пытался меня убить, и я убежал. Я ударил этого типа пресс-папье, которое взял со своего стола. Это все, что мне известно. — Он помолчал. — Что мне теперь делать?

Фрэнк знал, что этот вопрос рано или поздно прозвучит. И у него не было на него ответа. Формально человек, с которым он сейчас говорил по телефону, разыскивается за совершение двойного убийства. Как сотрудник правоохранительных органов, Сет должен был действовать абсолютно однозначно; вот только он колебался.

— Оставайся там, где ты сейчас находишься. Я посмотрю, что к чему. Но ни при каких обстоятельствах никуда не уходи. Перезвонишь мне через три часа, договорились?

Положив трубку, Джек задумался. Полиция разыскивает его за убийство двух человек. Его отпечатки пальцев на пистолете, который он даже не трогал. Он — беглец, скрывается от правосудия. И он только что говорил по телефону с полицейским. Фрэнк не спросил у него, где он находится. Однако полиция может отследить звонок. Запросто. Вот только Фрэнк на такое не пойдет. Но тут Джек снова подумал о Кейт.

Полицейские никогда не говорят всю правду. Следователь обвел Кейт вокруг пальца. После чего ему стало ее жалко — или, по крайней мере, он так сказал.

На улице послышался вой сирены, и у Джека замерло сердце. Подбежав к окну, он провожал взглядом проезжающую мимо патрульную машину до тех пор, пока красные и синие огни не скрылись из вида.

Но полиция может вернуться. Возможно, прямо сейчас она уже направляется сюда… Схватив пальто, Джек торопливо оделся. Затем взглянул на кровать.

Коробка.

Он так и не сказал Фрэнку про эту проклятую штуковину. Еще вчера вечером самая важная вещь в его жизни, сейчас она уже уступила место чему-то другому.

— У тебя там, в глуши, своих забот не хватает?

Крейг Миллер давно работал в отделе расследования убийств полиции округа Колумбия. Высокий, широкоплечий, с вьющимися черными волосами и лицом, выдающим любовь к хорошему виски. Фрэнк был знаком с ним уже много лет. Их дружба зиждилась на взаимной симпатии и вере в то, что убийство не должно оставаться безнаказанным.

— Всегда смогу выкроить время, чтобы заглянуть к тебе и посмотреть на твои успехи, — хитро усмехнулся Сет.

Миллер улыбнулся. Они находились в кабинете Джека. Криминалисты как раз заканчивали свою работу.

Фрэнк обвел взглядом просторное помещение, мысленно отметив, что теперь Джек бесконечно далек от такого образа жизни.

Миллер посмотрел на своего друга, осененный внезапной догадкой.

— Этот тип, Грэм, он ведь был как-то связан с делом Салливан, правильно?

— Защитник подозреваемого, — кивнул Фрэнк.

— Точно! Подумать только, как повернулась судьба. — Миллер снова усмехнулся. — Из защитника в обвиняемые.

— Кто обнаружил трупы?

— Уборщица. Она приходит в четыре утра.

— Ну в твоей большой голове уже есть какой-нибудь мотив?

— Так, колись! — Миллер повернулся к другу. — Сейчас восемь часов утра. Ты приехал сюда из своей глухой задницы, чтобы покопаться у меня в мозгах. Что случилось?

— Не знаю. — Фрэнк пожал плечами. — Я близко познакомился с этим парнем в ходе следствия. Страшно удивился, увидев его лицо в утренних новостях. Не знаю, что-то торчит в груди…

Смерив его взглядом, Миллер решил не настаивать.

— Мотив, судя по всему, очень простой. Уолтер Салливан был самым крупным клиентом убитого. Этот тип, Грэм, не поставив в известность никого в фирме, ни с того ни с сего берется представлять интересы чувака, обвиненного в убийстве жены Салливана. Лорду, очевидно, это совсем не понравилось. Похоже, он встречался с Грэмом у себя дома. Быть может, они пытались уладить дела, быть может, все стало только еще хуже…

— Откуда у тебя вся эта информация?

— От управляющего партнера фирмы. — Миллер раскрыл записную книжку. — Даниэль Дж. Кирксен. Очень помог восстановить общую картину.

— И как из всего этого вытекает то, что Грэм заявился сюда и прихлопнул двух человек?

— Я не говорил, что все было обдумано заранее. Видеозапись четко показывает, что убитые находились здесь несколько часов до появления Грэма.

— И?..

— Они не знали, что Грэм здесь. Возможно, он проезжал мимо и увидел у Лорда в кабинете свет. Кабинет выходит на улицу, и можно увидеть, есть ли кто-нибудь внутри.

— Да, но только если мужчина и женщина собираются заняться делом, уверен, они не будут показывать это всему свету. Наверняка шторы были опущены.

— Правильно, но учти, что Лорд находился не в лучшей форме, так что они вряд ли занимались этим без перерыва. На самом деле в кабинете горел свет, когда там обнаружили тела, а шторы были опущены не до конца. В любом случае, случайно или нет, эти двое столкнулись. Спор вспыхнул с новой силой. Эмоции накалились, возможно, прозвучали угрозы. И — бам! Кульминационный момент. Скорее всего, это был пистолет Лорда. Они дерутся. Грэм вырывает оружие у своего пожилого противника. Звучит выстрел. Женщина всё видит, поэтому и ей приходится съесть порцию свинца. Все кончено за считаные секунды.

— Прости за то, что говорю это, Крейг, — покачал головой Фрэнк, — но все это кажется слишком натянутым.

— Вот как? Ну у нас есть видео, как этот парень убегает отсюда, бледный, словно полотно. Он как раз попал в объектив камеры. Я видел запись, Сет; у парня на лице не осталось ни капельки крови, точно тебе говорю.

— Почему не вмешалась охрана?

— Охрана? — Миллер рассмеялся. — Вздор! Половину времени эти ребята даже не смотрят на мониторы. Нам еще повезло, что они не успели стереть запись. Смею тебя заверить, что в неурочное время проникнуть в здание проще простого.

— Так, может быть, кто-то в него проник?

Усмехнувшись, Миллер покачал головой.

— Не надо, Сет. Вот в чем твоя проблема. Ты ищешь сложное решение, когда простое у тебя перед самым носом.

— Так откуда появился этот таинственный пистолет?

— Многие хранят у себя в кабинете припрятанное оружие.

— Многие? Крейг, ты сам часто таких встречал?

— Ты не поверишь, Сет.

— Возможно, не поверю! — огрызнулся Фрэнк.

— Слушай, что тебя это так задело? — недоуменно спросил Миллер.

Следователь не смотрел на своего друга. Его взгляд был прикован к письменному столу.

— Не знаю… Как я уже говорил, я знаю этого парня. И он произвел на меня хорошее впечатление. Значит, его отпечатки пальцев были на орудии убийства?

— Два идеальных «пальчика». Большой и указательный правой руки. Никогда в жизни не видел таких четких.

Что-то в словах друга задело Фрэнка. Он снова посмотрел на стол. На полированной поверхности отчетливо был виден след. Ровный кружок.

— А где стакан?

— Какой еще стакан?

Сет указал на след.

— Это оставил стакан. Ты его нашел?

— Если тебя это интересует, посудомоечную машину на кухне я не проверял, — пожав плечами, фыркнул Миллер. — Если хочешь, факел тебе в руки.

Он вернулся к составлению протокола. Воспользовавшись этим, Фрэнк более внимательно осмотрел стол. В середине на пыли имелся след. Тут что-то стояло. Что-то квадратное, дюйма три в поперечнике… Пресс-папье. Фрэнк усмехнулся.

Несколько минут спустя он шел по коридору. На пистолете имелись четкие отпечатки пальцев. Точнее, слишком четкие. Сет ознакомился с оружием и с заключением криминалистов. Калибр.44, серийный номер спилен, отследить невозможно. Точно такой же был обнаружен рядом с Уолтером Салливаном.

Фрэнк позволил себе улыбнуться. Он сделал все правильно — точнее, не сделал.

Джек Грэм действительно сказал правду. Он никого не убивал.

— Знаешь, Бёртон, меня уже начинает утомлять, что приходится уделять этому делу столько времени и внимания. Если ты забыл, я ведь должен управлять страной.

Ричмонд сидел в Овальном кабинете в кресле напротив пылающего в камине огня. Глаза у него были закрыты; пальцы сплелись в прочную пирамиду. Не дав Биллу возможности ответить, президент продолжил:

— Вместо того чтобы благополучно вернуть наш предмет, вы лишь добавили еще две строчки в и без того катастрофически длинный список убийств в этом городе, а защитник Уитни по-прежнему разгуливает на свободе, имея в своих руках улику, потенциально способную похоронить нас всех… Я просто в восторге от результата!

— Грэм не обратится в полицию — если только не хочет питаться тюремной баландой и до конца дней своих ублажать какого-нибудь волосатого верзилу. — Бёртон уставился на неподвижного президента. Ему, Биллу, пришлось полностью вываляться в дерьме, спасая всем им шкуры, а этот умник трусливо отсиделся в тылу. И вот сейчас он высказывает свои замечания. Как будто ветеран Секретной службы получил наслаждение оттого, что еще двум невиновным пришлось умереть…

— Тут я тебя искренне поздравляю. Это показывает, что ты умеешь быстро соображать. Однако я думаю, что это решение можно считать лишь временным. Когда Грэма арестуют, он обязательно отдаст полиции нож, если тот у него есть.

— Но я выиграл время.

Встав, президент схватил Бёртона за широкие плечи.

— И я уверен, что за это время вы установите местонахождение Джека Грэма и убедите его в том, что любые действия, направленные против наших интересов, будут не в его собственных интересах.

— Вы хотите, чтобы я сказал ему это до или после того, как всажу пулю ему в голову?

— Оставляю это на твое усмотрение. — Президент мрачно усмехнулся. — Ты ведь профессионал.

Он вернулся за стол.

Бёртон уставился ему в затылок. На какое-то мгновение он явственно представил, как всаживает из своего табельного пистолета пулю в этот затылок. Просто чтобы разом покончить со всем. Воистину, этот человек заслужил такой конец…

— Бёртон, есть какие-либо мысли насчет того, где он может быть?

Билл покачал головой.

— Нет, но у меня есть весьма надежный источник информации.

Он не упомянул о звонке Джека Сету Фрэнку сегодня утром. Рано или поздно Джек откроет следователю свое местонахождение. И тогда Бёртону настанет пора действовать.

Агент шумно вздохнул. Если тебе нравится принимать вызов, постоянно находиться в напряжении, лучшего нельзя и придумать. Девятый, последний иннинг, домашняя команда — твой соперник — впереди на одно очко; ты стоишь на бите, один твой раннер — на базе, остался последний аут, счет в «доме» полный. Удастся ли тебе вернуться в игру, и на глазах у всех белый мячик после твоего удара улетит на трибуны?[31]

Выходя в дверь, Бёртон поймал себя на том, что подсознательно надеется на последнее.

Сет Фрэнк сидел за столом, уставившись на часы. Как раз когда секундная стрелка проползала мимо двенадцати, зазвонил телефон.

Джек сидел в телефонной будке и благодарил Бога за то, что на улице похолодало. Теплая куртка с капюшоном, купленная сегодня утром, растворялась в толпе укутанных людей. И тем не менее его не покидало ощущение, что все смотрят на него.

Фрэнк услышал в трубке шум.

— Черт возьми, ты где? Я же сказал тебе оставаться на месте!

Грэм ответил не сразу.

— Джек!

— Слушай, Сет, я не могу сидеть неподвижной мишенью. И я не в том положении, чтобы полностью доверять кому бы то ни было. Понятно?

Фрэнк начал было возражать, но затем откинулся на спинку кресла. Этот парень прав, прав на все сто.

— Справедливо. Не хочешь услышать, как тебя подставили?

— Слушаю внимательно.

— У тебя на столе стоял стакан. Судя по всему, ты что-то пил. Помнишь?

— Ну да, «Кока-колу», и что с того?

— А то, что тот, кто за тобой охотился, наткнулся на Лорда и ту женщину, как ты и говорил, и их пришлось замочить. Тебе удалось уйти. Твои враги поняли, что на видеозаписи будет видно, как ты покидаешь гараж сразу же после убийства. Они сняли твои отпечатки со стакана и перенесли их на пистолет.

— Такое возможно?

— А то как же — если знаешь, что делать, и есть необходимое оборудование, которое они, наверное, обнаружили на складе у вас на фирме. Если б у нас был стакан, мы смогли бы доказать, что это подделка. Точно так же, как у каждого человека уникальные отпечатки пальцев, не похожие на отпечатки другого человека, твои отпечатки на пистолете не могут полностью, во всех деталях совпадать с отпечатками на стакане. Различное приложенное давление и все такое.

— Вашингтонская полиция купится на такое объяснение?

Фрэнк едва не рассмеялся вслух.

— Я бы на это не рассчитывал, Джек. Честное слово. Полиция озабочена только тем, как тебя схватить. Пусть обо всем остальном беспокоятся другие.

— Замечательно… И что теперь?

— Всему свой черед. Начнем с того, почему за тобой охотились.

Джек едва не хлопнул себя по лбу. Он посмотрел на коробку.

— Мне пришла заказная посылка. От Эдвины Брум. Полагаю, тебе она очень понравится.

Фрэнк встал, жалея о том, что не может дотянуться до посылки по телефону.

— И что это такое?

Грэм объяснил.

Кровь и отпечатки пальцев. У Саймон будет много работы.

— Я могу встретиться с тобой где угодно и когда угодно.

Джек принялся лихорадочно соображать. Как это ни странно, людные места казались более опасными, чем уединенные.

— Как насчет станции метро «Фаррагут», выход на Восемнадцатую улицу, сегодня около одиннадцати вечера?

Фрэнк черкнул информацию.

— Буду на месте.

Джек положил трубку. Он прибудет на станцию метро заранее. На всякий случай. Если заметит что-либо хотя бы отдаленно подозрительное, он заляжет на дно, так глубоко, как только сможет. Грэм проверил наличные. Доллары таяли. А о кредитных карточках придется на время забыть. Надо будет попробовать снять деньги в разных банкоматах. Так можно будет получить несколько сотен. На какое-то время этого хватит.

Выйдя из телефонной будки, Джек окинул взглядом толпу. Типичный ускоренный ритм Центрального вокзала. Кажется, никому не было до него никакого дела. Он вздрогнул. К нему приближались двое полицейских. Вернувшись в телефонную будку, Джек дождался, когда они пройдут мимо.

Купив в кафе гамбургеры и жареную картошку, он поймал такси. Пока такси везло его через весь город, Грэм перекусил, размышляя над имеющимися у него вариантами. Закончатся ли все его беды, когда он передаст нож для конвертов Фрэнку? Предположительно отпечатки пальцев и кровь укажут на того, кто в ту ночь находился в доме Салливанов. Но тут в Джеке заговорил адвокат. Выдвинувший четкие, практически непреодолимые преграды на пути такого простого решения.

Во-первых, вполне может статься, что улики не окажутся исчерпывающими. Возможно, ДНК и отпечатки пальцев этого человека не значатся ни в каких базах и совпадения не будет. Грэм снова вспомнил выражение лица Лютера в ту ночь на Променаде. Речь идет о каком-то важном человеке, которого все знают. И это создавало еще одно препятствие. Для того чтобы выдвинуть обвинения против такого человека, нужно быть абсолютно уверенным в неопровержимости улик; в противном случае дело развалится, не успев толком начаться.

Во-вторых, придется столкнуться с проблемой достоверности улик, обладающей просто циклопическими размерами. Удастся ли вообще доказать, что это нож из дома Салливанов? Самого Салливана нет в живых; прислуга, вероятно, не сможет утверждать что-либо со всей определенностью. Предположительно, нож держала в руке Кристина Салливан. Возможно, на какой-то краткий период времени он оказался у ее убийцы. Пару месяцев нож хранился у Лютера. Теперь он у Джека и, хочется надеяться, скоро попадет к Сету Фрэнку…

До Джека наконец дошло.

Ценность ножа для конвертов как вещественного доказательства нулевая. Даже если удастся найти совпадения, опытный адвокат разорвет в клочья его достоверность в качестве улики. Проклятье, возможно, этого окажется недостаточно даже для предъявления обвинения. Вещественное доказательство с запятнанной репутацией таковым не является.

Перестав есть, Грэм откинулся назад.

Но подождите! Они ведь пытались вернуть нож! Пошли на убийство ради того, чтобы его вернуть. Они были готовы убить Джека, чтобы отобрать у него нож. Значит, эта штука для них важна, критически важна. То есть каким бы ни была его юридическая значимость, нож обладает ценностью. А все, что обладает ценностью, можно использовать. Так что, возможно, у Джека еще есть шанс.

В десять часов вечера Грэм встал на эскалатор, спускающийся на станцию «Фаррагут». Расположенная на оранжевой и голубой линиях Вашингтонского метрополитена, эта станция в дневные часы переполнена вследствие ее близости к деловому центру города с его бесчисленными юридическими и финансовыми фирмами, торговыми центрами и административными зданиями. Однако к десяти часам вечера станция пустеет.

Сойдя с эскалатора, Джек осмотрелся вокруг. Подземные станции метрополитена по сути представляют собой огромные туннели со сводчатым потолком и вымощенным шестигранными плитами полом. Широкий коридор с рекламой сигарет с одной стороны и билетными автоматами с другой завершался будкой контролера, обрамленной с обеих сторон турникетами. У одной из стен рядом с будками телефонов-автоматов стояла громадная схема метро с разноцветными полосами линий, стоимостью проезда и временем в пути.

В стеклянной будке сидел, развалившись, одинокий контролер. Оглянувшись по сторонам, Джек увидел часы над будкой. Затем он обернулся на эскалатор — и застыл. По эскалатору спускался полицейский. Усилием воли Грэм заставил себя как можно спокойнее направиться к телефону-автомату у стены. Прижавшись спиной к стенке будки, он перевел дыхание и рискнул выглянуть наружу. Полицейский подошел к билетным автоматам, кивнул контролеру и обвел взглядом станцию. Джек отпрянул назад. Нужно будет переждать; полицейский сейчас уйдет, обязательно уйдет.

Время шло. Громкий голос прервал размышления Джека. Он выглянул из будки. По эскалатору спускался мужчина, судя по всему, бездомный. Одет он был в лохмотья, через плечо висело скатанное одеяло. Борода и волосы спутанные и немытые. На улице похолодало. Тепло станций метро всегда служило благословенной гаванью для бездомных, хотя их постоянно гоняли. Железные решетки у входа на эскалатор предназначались как раз для того, чтобы не пускать таких людей.

Джек огляделся вокруг. Полицейский исчез. Возможно, отправился проверить платформы, а может быть, поболтать с контролером. Грэм посмотрел в сторону турникетов. Контролер также исчез.

Джек снова повернулся к бездомному. Тот забился в угол, изучая свои скудные пожитки, растирая руки без перчаток, чтобы восстановить кровообращение в окоченевших конечностях.

Грэм ощутил укол стыда. Страшен удел бездомных в центре столицы. Щедрый человек может опустошить содержимое своих карманов на протяжении всего одного квартала. С Джеком такое случалось, и не раз.

Он еще раз огляделся по сторонам. Никого. Следующий поезд должен прибыть только через пятнадцать минут. Выйдя из телефона-автомата, Грэм посмотрел на бездомного. Тот, казалось, не замечал его; все его внимание было сосредоточено на своем крохотном мирке, оторванном от нормальной реальности. Но тут Джек подумал, что и его реальность теперь перестала быть нормальной, если когда-либо и была такой. И он, и этот жалкий бездомный ведут каждый свою битву. И смерть может забрать любого из них, в любой момент. Но только смерть Джека, вероятно, будет внезапной и жестокой. Впрочем, быть может, такой конец предпочтительнее длительного угасания, которое суждено бродяге…

Джек тряхнул головой, стараясь очистить ее. Подобные мысли до добра не доведут. Чтобы остаться в живых, ему необходимо сохранять полную сосредоточенность — и верить в то, что он выстоит в схватке с противостоящими ему силами.

Он двинулся было вперед — и вдруг застыл на месте. Давление подскочило у него чуть ли не вдвое; от внезапного скачка крови закружилась голова.

Бездомный был в новых ботинках. Мягкая подошва, коричневая кожа, стоимость порядка полутора сотен долларов. На фоне грязных лохмотьев они смотрелись как сверкающий голубой бриллиант на белом песке.

И вот теперь наконец бездомный поднял лицо и посмотрел на Джека. Его глаза показались Грэму знакомыми. Никаких сомнений, он уже видел эти глаза: спрятанные среди глубоких морщин, грязных волос и обветренных щек. Бездомный начал подниматься с пола. Теперь в его движениях присутствовало гораздо больше энергии, чем когда он, шатаясь, брел от эскалатора.

Джек лихорадочно огляделся по сторонам. На станции было пусто, как в гробнице. Его гробнице. Грэм обернулся. Бездомный уже приближался к нему. Джек попятился, прижимая коробку к груди. Он вспомнил столкновение с неизвестным в лифте. Пистолет. Сейчас покажется пистолет. Направленный прямо на него.

Джек развернулся и побежал к турникетам. Рука бездомного скрылась под пальто, обтрепанным, рваным чудовищем, с каждым шагом выплескивающим свои шерстяные внутренности. Джек оглянулся вокруг. Он услышал приближающиеся шаги. Обернувшись к бездомному, Грэм стал соображать, имеет ли смысл бежать на платформу.

И тут появился он.

Джек едва не вскрикнул от облегчения.

Из-за угла вышел полицейский. Бросившись к нему, Грэм указал на бездомного, остановившегося посреди коридора.

— Этот человек — он не бездомный! Он самозванец! — У него мелькнула мысль, что полицейский его опознает, однако на молодом лице не было никаких признаков этого.

— Что? — Сбитый с толку коп уставился на Джека.

— Взгляните на его ботинки! — Он понимал, что говорит какую-то бессвязную ерунду; но как объяснить это полицейскому, не раскрывая всего?

Повернувшись туда, куда он показывал, коп увидел застывшего бездомного, скорчившего гримасу. В смятении он задал стандартный вопрос:

— Он к вам пристает, сэр?

— Да! — поколебавшись мгновение, сказал Джек.

— Эй! — крикнул полицейский.

Он бросился к бездомному. Тот развернулся и побежал прочь. Добежал до эскалатора, ведущего вверх, но эскалатор не работал. Развернувшись, бездомный побежал в туннель, нырнул за угол и исчез. Полицейский следовал за ним по пятам.

Джек остался один. Он посмотрел в сторону турникетов. Контролер до сих пор не вернулся.

Грэм насторожился. Он что-то услышал. Какой-то крик, проникнутый болью, донесшийся оттуда, где скрылись бродяга и полицейский. Он направился туда. В этот момент из-за угла появился полицейский, слегка запыхавшийся. Посмотрев на Джека, он медленно махнул рукой, подзывая его к себе. У него был такой вид, будто он только что увидел или сделал что-то омерзительное.

Грэм поспешил к нему.

Полицейский жадно глотнул воздух.

— Проклятье! Приятель, я не знаю, что происходит. — Он все еще пытался отдышаться. Ему пришлось опереться рукой о стену.

— Вы его поймали?

— Вы были правы, — полицейский кивнул.

— Что произошло?

— Идите, сами посмотрите. Я должен доложить о случившемся. — Выпрямившись, коп строго ткнул пальцем в Джека. — Но вы остаетесь здесь. Я не собираюсь оправдываться один, а вам, похоже, известно об этом гораздо больше, чем вы говорите, черт возьми. Это понятно?

Джек кивнул. Полицейский поспешно удалился. Грэм завернул за угол. Стоп! Полицейский сказал ему подождать. Подождать, когда его арестуют… Нужно немедленно бежать. Но Джек не мог бежать. Он должен был посмотреть, кто это был. Его не покидала уверенность, что он знает этого типа. Он должен посмотреть…

Грэм двинулся дальше. Это был служебный проход для сотрудников метро. В темноте в глубине тоннеля лежала большая груда тряпья. Джек всмотрелся, но в тусклом свете не смог ничего разобрать. Подойдя ближе, он увидел, что это бездомный. Какое-то мгновение Грэм не двигался с места. Ему хотелось, чтобы поскорее появилась полиция. Здесь было так темно, так тихо… Груда тряпья не шевелилась. Джек не слышал дыхания. Этот тип мертв? Полицейскому пришлось его убить?

Наконец он шагнул вперед и опустился на корточки рядом с бездомным. Какой тщательный маскарад! Джек провел рукой по спутанным волосам. Даже резкое зловоние улицы было настоящим. И тут он увидел струйку крови, вытекающую у бездомного из виска. Грэм смахнул волосы. Там была рана, глубокая. Вот что за звук он услышал… Завязалась борьба, и полицейский ударил бездомного. Все кончено. Эти люди попытались заманить Джека в западню, а попали в нее сами. Ему захотелось снять парик и остальные детали грима, чтобы увидеть, кто были его преследователи, черт возьми. Пожалуй, хорошо, что теперь в это дело вмешалась полиция. Он с чистой совестью отдаст нож для конвертов. А дальше будь что будет.

Поднявшись на ноги, Джек обернулся и увидел появившегося из-за угла полицейского. Он покачал головой. Какой сюрприз ждет этого парня… Приятель, тебе сегодня несказанно повезло.

Двинувшись навстречу полицейскому, Джек остановился, увидев молниеносно появившийся из кобуры пистолет.

— Мистер Грэм! — Полицейский сверкнул глазами.

Пожав плечами, Джек усмехнулся. Коп наконец опознал его.

— Собственной персоной. — Он протянул коробку. — У меня для вас кое-что есть.

— Знаю, Джек. Как раз это мне и нужно.

Тим Коллин увидел, как улыбка на лице адвоката погасла. Крепче стиснув пистолет, он шагнул вперед.

Подъезжая к станции метро, Сет Фрэнк почувствовал, что у него участился пульс. Наконец он получит этот предмет. Следователь мысленно представил себе, как Лора Саймон жадно пожирает улику, словно это ломоть первоклассной говядины. И Сет был уверен практически на сто процентов, что в какой-нибудь базе данных обязательно будет обнаружено совпадение. И тогда дело расколется, подобно яйцу, упавшему на асфальт с крыши небоскреба. И все вопросы, не дающие ему покоя, наконец получат ответы.

Джек всмотрелся в лицо, впитывая мельчайшие подробности. Хотя от этого ему не будет никакого толка. Он оглянулся на груду лохмотьев на полу, на новые ботинки на безжизненных ногах. Вероятно, бедняга в кои-то веки впервые раздобыл новую обувь, однако ему оказалось не суждено ею насладиться.

— Этот человек мертв! — посмотрев Коллину в лицо, гневно воскликнул Джек. — Вы его убили!

— Джек, отдай коробку.

— Кто вы такой, черт возьми?

— Это не имеет отношения к делу, правильно? — Открыв кармашек на ремне, Коллин достал глушитель и быстро навинтил его на дуло пистолета.

Грэм посмотрел на направленное ему в грудь оружие. Ему вспомнились носилки, на которых выкатывали трупы Лорда и той женщины. В завтрашних газетах настанет его черед. Джек Грэм и бездомный бродяга. Двое носилок. Разумеется, все представят так, будто именно Джек виновен в смерти бедного, опустившегося человека с улицы. Джек Грэм превратится из партнеров «Паттон, Шоу и Лорд» в убитого серийного убийцу.

— Для меня это важно.

— И что с того? — Шагнув вперед, Коллин обеими руками стиснул рукоятку пистолета.

— Так забери ее, мать твою!

Джек швырнул коробку Коллину в голову в то самое мгновение, когда прозвучал приглушенный выстрел. Пробив картон, пуля засела в бетонной стене. В то же самое мгновение Грэм бросился вперед на своего противника. Тим представлял собой сплошные кости и мышцы, но таким же был и Джек. И они были приблизительно одинаковых габаритов. Ударив плечом противника в солнечное сплетение, Грэм почувствовал, как у того перехватило дыхание. Подсознательно вернулись подзабытые борцовские движения. Подхватив лжеполицейского, Джек что есть силы швырнул его в негостеприимные объятия бетонного пола. К тому моменту, как Коллин, шатаясь, поднялся на ноги, он уже скрылся за углом.

Подобрав пистолет, Тим схватил коробку и остановился, ощутив прилив тошноты. Голова у него гудела от удара о твердый пол. Он опустился на корточки, стараясь удержать равновесие. Джека уже и след простыл, но, по крайней мере, он получил это. Наконец получил это… Его пальцы схватили коробку.

Джек пролетел мимо будки контролера, мимо турникетов, сбежал вниз по эскалатору и выскочил на платформу, смутно обращая внимание на таращившихся на него людей. Капюшон слетел у него с головы. Теперь его лицо было открыто. Позади раздался крик. Контролер. Но Джек не стал останавливаться и выбежал со станции через выход на Семнадцатую улицу. Вряд ли тот человек был один. А меньше всего ему сейчас была нужна слежка. Но едва ли эти люди перекрыли оба выхода. Вероятно, они рассудили, что Джек не покинет станцию на своих ногах. Плечо болело от удара, дыхание вырывалось судорожными порывами, холодный воздух обжигал легкие…

Только отбежав от станции на два квартала, Грэм наконец перешел на шаг. Он плотнее закутался в куртку. И тут до него дошло. Он посмотрел на свои пустые руки. Коробка! Он оставил проклятую коробку на станции! Джек бессильно прижался к витрине погруженного в темноту «Макдоналдса».

Впереди показался свет фар. Поспешно отвернувшись, он быстро нырнул в переулок. Через несколько минут сел в автобус. И поехал сам не зная куда.

Машина свернула с Л-стрит на Девятнадцатую улицу. Доехав до Ай-стрит, Сет Фрэнк повернул на Восемнадцатую и остановился на углу напротив входа в метро. Выйдя из машины, он спустился по эскалатору вниз.

С противоположной стороны улицы, спрятавшись за мусорными баками, грудами строительного мусора и железным ограждением — продуктами программы массового разрушения, — за ним наблюдал Билл Бёртон. Выругавшись себе под нос, агент загасил сигарету, огляделся по сторонам и быстро направился к эскалатору.

Спустившись вниз, Фрэнк осмотрелся вокруг и взглянул на часы. Было не так рано, как он предполагал. Его взгляд упал на кучу мусора у стены, затем скользнул дальше до пустующей будки контролера. На станции никого не было. Стояла тишина. Слишком полная. Фрэнк встрепенулся, почуяв опасность, и автоматическим движением достал пистолет. Его слух уловил звук, донесшийся справа. Следователь быстро двинулся по коридору прочь от турникетов. Впереди его ждал погруженный в темноту коридор. Всмотревшись, Фрэнк сначала ничего не увидел. Затем его глаза освоились в полумраке, и он разглядел два объекта. Один двигался, второй — нет.

Сет увидел, как мужчина медленно поднялся на ноги. Это был не Джек. Мужчина был в полицейской форме; в одной руке он держал пистолет, в другой — коробку. Фрэнк крепче стиснул свое собственное оружие, не отрывая взгляда от пистолета неизвестного, и крадучись двинулся вперед. Ему уже давно не приходилось этим заниматься. У него перед глазами мелькнули образы жены и трех дочерей, но он прогнал их прочь. Ему требовалась полная сосредоточенность.

Наконец Сет подошел достаточно близко, молясь о том, что учащенное дыхание не выдаст его присутствие. Он направил пистолет на широкую спину.

— Ни с места! Я сотрудник полиции.

Неизвестный застыл неподвижно.

— Положи пистолет на пол, рукояткой вперед. Я не хочу увидеть твой палец рядом со спусковым крючком; в противном случае я проделаю тебе дыру в затылке. Шевелись. Живо!

Пистолет медленно опустился на пол. Фрэнк наблюдал за его движением, дюйм за дюймом. Но тут у него перед глазами все расплылось, голова загудела, он пошатнулся и повалился на пол…

Услышав шум, Коллин медленно обернулся и увидел позади Билла Бёртона, держащего пистолет за ствол. Затем посмотрел на распростертого Фрэнка.

— Пошли, Тим.

Нетвердо поднявшись на ноги, Коллин посмотрел на неподвижного полицейского и приставил к его голове пистолет. Однако его остановила здоровенная ручища Бёртона.

— Он — полицейский. Мы не убиваем полицейских. Мы больше вообще никого не убьем, Тим.

Бёртон пристально смотрел на своего напарника. У него в голове мелькали самые разные неприятные мысли от сознания того, с каким спокойствием и покладистостью молодой агент вошел в роль лишенного совести убийцы.

Пожав плечами, Коллин убрал пистолет.

Подобрав коробку, Бёртон посмотрел на следователя, затем бросил взгляд на неподвижную кучу, еще недавно бывшую человеческим существом. Презрительно покачав головой, он с осуждением посмотрел на своего напарника.

Через несколько минут после того, как они ушли, Сет Фрэнк громко застонал, попытался приподняться — и снова провалился в беспамятство.

Глава 27

Кейт лежала в кровати, однако сон оставался бесконечно далеко. Потолок спальни сменился непрерывным потоком образов, каждый последующий из которых был страшнее предыдущего. Она глянула на часы на ночном столике. Три часа ночи. В щель между неплотно закрытыми шторами была видна кромешная темнота на улице. Слышался стук дождя по оконному стеклу. Обыкновенно успокаивающий, сейчас он просто усиливал непрекращающийся гул в висках.

Когда зазвонил телефон, сперва Кейт не двигалась. Казалось, члены ее отяжелели настолько, что трудно было даже попытаться пошевелиться, словно кровь полностью перестала циркулировать. Какое-то жуткое мгновение Кейт казалось, что ее разбил инсульт. Наконец на пятом звонке ей все-таки удалось снять трубку.

— Алло? — Голос у нее дрожал; нервы были истощены до предела.

— Кейт, мне нужна твоя помощь!

Четыре часа спустя они сидели в крошечной закусочной у Фаундер-парк, месте своей первой встречи после долгих лет разлуки. Погода ухудшилась до сильного ледяного дождя, который практически полностью парализовал автомобильное движение и превратил ходьбу пешком в удел бесконечно смелых.

Джек сидел напротив. Он снял куртку с капюшоном, но вязаная шапочка, многодневная щетина и очки с толстыми стеклами настолько изменили его внешность, что Кейт не сразу его узнала.

— За тобой точно никто не следил? — озабоченно посмотрел на нее Грэм.

Поднимающийся над кофе пар затуманивал ей взор, но тем не менее она разглядела у него на лице напряжение. Очевидно, Джек был на грани срыва.

— Я сделала все так, как ты сказал. Метро, два такси и автобус. Нормальный человек не смог бы удержаться за мной в такую погоду.

Джек поставил чашку на стол.

— Судя по тому, что я видел, эти люди обладают сверхъестественными способностями.

По телефону он не стал конкретно называть место встречи. Теперь Джек был вынужден исходить из предположения, что эти люди прослушивают всех, к кому он имел хоть какое-то отношение. Поэтому Джек лишь упомянул «обычное» место, в надежде на то, что Кейт его поймет, — и та поняла. Он выглянул в окно. Лица всех прохожих таили в себе угрозу. Джек пододвинул Кейт свежий номер «Вашингтон пост». Первая страница получилась впечатляющей. Когда Грэм впервые читал ее, его трясло от ярости.

Сет Фрэнк, получивший сотрясение мозга, находился в медицинском центре университета Джорджа Вашингтона; состояние его было стабильным. Бездомному, личность которого до сих пор не была установлена, повезло гораздо меньше. И в центре сюжета смачно красовался Джек Грэм, серийный убийца, сметающий все на своем пути.

Прочитав материал, Кейт подняла взгляд.

— Нам нужно двигаться. — Посмотрев на нее, Джек допил кофе и встал.

Такси высадило их у мотеля Грэма в Александрии, на окраине Старого города. Озираясь по сторонам, Джек провел Кейт к себе в номер. Заперев дверь на замок и на засов, он снял шапочку и очки.

— Господи, Джек, извини, что впутала тебя в это!

Кейт трясло; из противоположного конца комнаты было видно, как она вся дрожит. Джек заключил ее в объятия, и только тут Кейт успокоилась, расслабилась. Он посмотрел ей в лицо.

— Я сам во все впутался. И вот теперь мне просто нужно выпутаться. — Он попытался улыбнуться, но эта попытка не проделала и маленькой щербинки в охватившем ее страхе за него, в жутком предчувствии, что он скоро присоединится к ее отцу.

— Я оставила тебе с десяток сообщений на автоответчике.

— Мне даже в голову не пришло прослушать их, Кейт.

Следующие полчаса Джек потратил на то, чтобы рассказать о событиях последних нескольких дней. С каждым новым откровением в глазах у Кейт нарастал ужас.

— О господи!

Какое-то время они молчали.

— Джек, у тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, кто стоит за всем этим?

Тот покачал головой, и у него сорвался приглушенный стон.

— У меня в голове болтаются самые разные ниточки, но пока что они ни во что не сплелись. Я надеюсь, что такое положение дел изменится. В самое ближайшее время.

Безысходность, с которой были произнесены последние слова, ударила Кейт резкой пощечиной. Взгляд Джека сказал ей всё. Тут не может быть никаких сомнений: несмотря на переодевания, на запутанные маршруты, несмотря на все свои умения, которые может применить Джек, его обязательно найдут. Или полиция, или те, кто стремится его убить. И это лишь вопрос времени.

— Но ведь, по крайней мере, они получили то, за чем охотились?.. — Не договорив, Кейт чуть ли не с мольбой посмотрела на него.

Джек лег на кровать, вытягивая измученные члены, казалось, больше не принадлежащие ему.

— Я больше не могу уповать на это, Кейт. — Усевшись, он обвел взглядом комнату. На стене висело дешевое изображение Иисуса. Прямо сейчас божественное вмешательство пришлось бы очень кстати. Или маленькое чудо…

— Джек, но ты никого не убивал. Ты сказал, что Фрэнк уже дошел до этого. Рано или поздно вашингтонская полиция также это поймет.

— Ой ли? Фрэнк знает меня, Кейт. Он меня знает — и все-таки я сначала уловил у него в голосе сомнение. Фрэнк ухватился за стакан, но нет никаких доказательств того, что кто-либо химичил с ним или с пистолетом. На другой чаше весов — четкие, надежные, как швейцарский банк, улики, связывающие меня с убийством двух человек. Трех, если считать прошлую ночь. Мой адвокат посоветует признать себя виновным и пойти на сделку со следствием в надежде на двадцать лет с возможностью условно-досрочного освобождения. Я сам посоветовал бы то же самое. Если я предстану перед судом, у меня не будет никаких шансов. Лишь досужие предположения, попытки связать Лютера, Уолтера Салливана и все остальное в какой-то запутанный заговор, прямо-таки непомерных масштабов, — ты сама должна это признать. Судья просто посмеется надо мной. Присяжные даже не станут меня слушать. Если честно, и слушать-то нечего.

Встав, Джек засунул руки в карманы и прислонился к стене. Он не смотрел на Кейт. Все его краткосрочные и долгосрочные перспективы несли на себе печать обреченности.

— Я умру в тюрьме стариком. То есть если, конечно, доживу до старости — что само по себе под очень большим вопросом.

Сев на кровать, Кейт сплела руки. В горле застрял судорожный вздох — ощущение полной безысходности обрушилось на нее подобно камню, упавшему в черные глубокие воды.

Сет Фрэнк открыл глаза. Сперва перед ними все расплывалось. То, что регистрировало его сознание, напоминало огромный белый холст с выплеснутыми на него несколькими сотнями галлонов черной, белой и серой краски, образующими липкую, бесформенную трясину. Через несколько напряженных мгновений Сет смог различить контуры больничной палаты — идеальная белизна, сверкающий хром и острые углы. Он попытался было сесть в кровати, но ему на плечо легла решительная рука.

— Ни в коем случае, лейтенант. Не так быстро.

Подняв взгляд, Фрэнк увидел перед собой лицо Лоры Саймон. Улыбка не могла скрыть тревожные складки вокруг ее глаз. Вздох облегчения прозвучал громко.

— Твоя жена только что ушла, чтобы узнать, как дела у детей. Она провела здесь всю ночь. Я говорила ей, что, как только она уйдет, ты очнешься.

— Где я?

— В медицинском центре университета Джорджа Вашингтона. Я так понимаю, раз ты предполагал, что получишь по голове, то по крайней мере выбрал место поближе к больнице.

Саймон стояла, склонившись над койкой, чтобы Фрэнку не нужно было поворачивать голову. Он посмотрел на нее.

— Сет, ты помнишь, что произошло?

Лейтенант мысленно вернулся к событиям вчерашнего вечера. Это действительно произошло вчера?

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— Значит, это случилось вчера вечером?

— Где-то около одиннадцати часов. По крайней мере, в это время тебя нашли. И второго.

— Второго? — Фрэнк резко крутанул головой; по шее стрельнула острая боль.

— Успокойся, Сет. — Лора подложила ему под голову подушку. — Там был еще один тип. Бездомный, его личность до сих пор не установили. Такой же удар по затылку. Судя по всему, мгновенная смерть. Так что тебе повезло.

Фрэнк осторожно потрогал пульсирующие болью виски. Он совсем не чувствовал себя счастливым.

— Больше никого?

— Что?

— Больше там никого не нашли?

— А… Нет. Но ты не поверишь. Помнишь того адвоката, который смотрел вместе с нами ту запись?

Фрэнк напрягся.

— Да. Джек Грэм.

— Точно. Тот тип, который убил двух человек у себя на работе. Так вот, его видели убегающим со станции «Фаррагут» приблизительно в то время, когда оглушили тебя и того типа. Это просто какой-то ходячий кошмар! А вид у него вполне приличный…

— Его уже нашли? Я имею в виду Джека? Ему точно удалось бежать?

Лора как-то странно посмотрела на своего друга.

— Он выбежал из метро, если ты это имеешь в виду. Но его поимка — лишь вопрос времени. — Выглянув в окно, она взяла сумочку. — Полиция округа Колумбия хочет поговорить с тобой, как только ты будешь в состоянии.

— Даже не знаю, чем я смогу помочь… Я ведь почти ничего не помню, Лора.

— Временная амнезия. Возможно, все вернется. — Она надела куртку. — Мне пора идти. Кто-то же должен поддерживать в округе Миддлтон порядок и спокойствие для богатых и знаменитых, пока ты здесь считаешь овец. — Саймон улыбнулась. — Не бери это в привычку, Сет. Мы действительно очень переживали, что нам придется приглашать нового следователя.

— Где вы найдете другого такого же хорошего, как я?

Лора рассмеялась.

— Твоя жена вернется через несколько часов. А тебе в любом случае необходимо немного отдохнуть. — Развернувшись, она направилась к выходу. — Да, кстати, Сет, а что ты делал на станции «Фаррагут» в столь поздний час?

Фрэнк молчал. Никакой амнезии у него не было. Он прекрасно помнил события прошлой ночи.

— Сет?

— Точно не могу сказать, Лора. — Фрэнк закрыл глаза, затем снова открыл их. — Я просто не помню.

— Не беспокойся, все вернется. А тем временем Грэма схватят. Возможно, это все прояснит.

После ухода Лоры Сет не стал спать. Джек где-то там. И он, вероятно, первоначально решил, что следователь его подставил, хотя если он читал газеты, то должен был понять, что Фрэнк слепо шагнул в западню, расставленную на него.

Но теперь нож для конвертов у этих людей. Именно он был в той коробке, Фрэнк не сомневался в этом. А без ножа какие шансы припереть их к стенке?

Он снова попробовал подняться. В руке у него торчала игла от капельницы. Внутричерепное давление вынудило его тотчас же снова лечь. Ему нужно выбраться отсюда. И связаться с Джеком. Пока что Сет понятия не имел, как осуществить то и другое.

— Ты сказал, что тебе нужна моя помощь? Что я могу сделать? — Кейт посмотрела Джеку в глаза. На лице у нее не было ни тени сомнения.

Грэм подсел к ней на кровать. Чувствовалось, что он очень переживает.

— У меня есть очень серьезные сомнения относительно того, сто́ит ли втягивать тебя в эту историю. Я даже думаю, правильно ли сделал, что позвонил тебе.

— Джек, последние четыре года меня окружали насильники, вооруженные грабители и убийцы.

— Знаю. Но, по крайней мере, ты знала, с кем имеешь дело. А это может быть кто угодно. Людей убивают направо и налево, Кейт. Все это крайне серьезно.

— Я никуда не уйду, если ты не позволишь помочь тебе.

Джек колебался, отвернувшись от нее.

— Джек, иначе я сдам тебя полиции. Уж лучше иметь дело с ней.

— Ты на это пойдешь, да? — Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Пойду, не сомневайся. Я и так уже нарушаю все, что можно, находясь сейчас с тобой. Если ты возьмешь меня в дело, я забуду о том, что встречалась с тобой сегодня. Если же нет…

У нее в глазах появилось нечто такое, что, несмотря на весь ужас ситуации, Джек обрадовался, что ему посчастливилось оказаться здесь в этот самый момент.

— Хорошо. Тебе нужно будет связаться с Сетом. Помимо тебя, он единственный, кому я могу доверять.

— Но ты лишился коробки. Чем он сможет помочь? — Кейт даже не пыталась скрыть свою неприязнь по отношению к следователю.

Встав, Джек принялся расхаживать по комнате. Наконец он остановился и посмотрел на Кейт.

— Ты знаешь, что твой отец был просто помешан на том, чтобы держать все под контролем? У него всегда имелся запасной вариант.

— Помню, — сухо ответила она.

— Так вот, именно на это я и рассчитываю.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что у Лютера и тут имелся запасной план.

Кейт уставилась на него, раскрыв рот.

— Миссис Брум?

Дверь приоткрылась еще чуток, и в щель выглянула Эдвина Брум.

— Да?

— Меня зовут Кейт Уитни. Лютер Уитни был моим отцом.

Кейт успокоилась, увидев, как старуха приветствовала ее улыбкой.

— Я вас узнала. Я уже видела вас. Лютер постоянно показывал ваши фотографии. В жизни вы даже красивее, чем на фото.

— Спасибо.

Эдвина распахнула дверь.

— О чем я только думаю!.. Вы наверняка замерзли. Пожалуйста, заходите!

Старуха провела Кейт в гостиную, где на различных предметах мебели разлеглись три представителя семейства кошачьих.

— Я только что заварила свежий чай, не хотите?

Кейт колебалась. Времени было в обрез. Затем она обвела взглядом тесную гостиную. В углу стояло старое пианино, дерево было покрыто толстым слоем пыли. Кейт посмотрела в ослабшие от возраста глаза Эдвины: она теперь лишена и прелестей музицирования. Мужа давно нет в живых, единственная дочь тоже умерла… Часто ли здесь бывают гости?

— Спасибо, с удовольствием.

Женщины устроились в старых, но удобных креслах. Попивая крепкий чай, Кейт начала оттаивать. Смахнув с лица волосы, она посмотрела на сидящую напротив пожилую женщину и обнаружила, что та печально смотрит на нее.

— Мне очень жаль вашего отца, Кейт, честное слово. Знаю, у вас были разногласия. Но я в жизни не встречала такого хорошего человека, как Лютер.

Кейт поймала себя на том, что у нее в груди становится тепло.

— Спасибо. Я это знаю.

Эдвина перевела взгляд на столик у окна. Кейт проследила за ним. На столе стоял маленький алтарь, посвященный Ванде Брум: фотографии, запечатлевшие счастливые мгновения ее жизни. Ванда была очень похожа на свою мать.

Алтарь. Вздрогнув, Кейт вспомнила собрание личных побед дочери, составленное ее отцом.

— Да. — Эдвина снова смотрела на нее.

Кейт поставила чашку.

— Миссис Брум, я не хочу перескакивать прямо к делу, но, право, у меня очень мало времени.

Старуха выжидающе подалась вперед.

— Это связано со смертями Лютера и моей дочери, не так ли?

— Почему вы так решили? — удивилась Кейт.

Эдвина подалась еще ближе к ней, ее голос понизился до шепота.

— Потому что я знаю, что Лютер не убивал миссис Салливан. Я знаю это так, словно видела все своими собственными глазами.

Кейт была озадачена.

— У вас есть какие-нибудь мысли…

Но Эдвина уже печально качала головой.

— Нет, никаких.

— Тогда откуда вам известно, что мой отец этого не совершал?

Тут старуха определенно заколебалась. Откинувшись назад, она закрыла глаза — и пока снова не открыла их, у Кейт на лице не дрогнул ни один мускул.

— Ты — дочь Лютера, и я считаю, что ты должна знать правду. — Помолчав, Эдвина отпила глоток чая, промокнула губы салфеткой и снова откинулась на спинку кресла. Черная персидская кошка запрыгнула ей на колени и тотчас же уснула. — Я знала твоего отца. Знала его прошлое, если можно так сказать. Они с Вандой были близки. Много лет назад Ванда попала в беду, и Лютер помог ей, помог подняться на ноги и вернуться к нормальной жизни. Я всегда буду признательна ему за это. Когда мне или Ванде что-нибудь было нужно, он всегда приходил на помощь. Все дело в том, Кейт, что твой отец в ту ночь вообще не оказался бы в этом доме, если б не Ванда.

Эдвина говорила несколько минут. Когда она закончила, до Кейт вдруг дошло, что она слушала старуху, затаив дыхание. Женщина шумно выдохнула, и этот звук отголосками разнесся по всей комнате.

Эдвина молчала, продолжая смотреть на собеседницу печальными глазами. Наконец она встрепенулась. Сморщенная рука потрепала Кейт по колену.

— Лютер любил тебя, дитя мое. Больше всего на свете.

— Я так понимаю…

Эдвина медленно покачала головой.

— Он никогда не винил тебя за такое отношение. Напротив, говорил, что ты вправе испытывать такие чувства.

— Он так говорил?

— Лютер гордился тобой, тем, что ты юрист, и твоими успехами. Он частенько говаривал мне: «Моя дочь — юрист, и чертовски хороший. Для нее правосудие стоит на первом месте, и она права, абсолютно права».

У Кейт голова пошла кругом. Ее захлестнули чувства, к которым она была не готова. По улице проехал черный седан и скрылся за поворотом. Кейт быстро посмотрела на Эдвину.

— Миссис Брум, я признательна вам за то, что вы все это говорите. Но на самом деле я пришла к вам с конкретной целью. Мне нужна ваша помощь.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Мой отец прислал вам посылку…

— Да. И я отправила ее мистеру Грэму, как и сказал Лютер.

— Да, знаю. Джек ее получил. Но… но ее у него отобрали. И вот мы подумали, быть может, отец прислал вам еще что-нибудь, что-нибудь такое, что нам поможет?

Глаза Эдвины больше не были печальными. Они превратились в две сосредоточенные точки. Пожилая женщина посмотрела Кейт за спину.

— За тобой, в нотах на пианино. В сборнике церковных гимнов слева.

Подойдя к пианино, Кейт взяла сборник церковных гимнов. Между страницами лежал маленький конверт. Она посмотрела на него.

— Лютер был самым доскональным человеком из всех, кого я только встречала в своей жизни. Он сказал, что если с пакетом что-то пойдет не так, я должна буду отправить мистеру Грэму вот это. Я как раз собиралась так поступить, но тут услышала про него по телевизору. Правильно ли я полагаю, что мистер Грэм не имеет никакого отношения к тому, что ему приписывают?

Кейт кивнула.

— Хотелось бы, чтобы все разделяли ваше мнение.

Она собралась вскрыть конверт.

— Не надо, Кейт, — резким тоном остановила ее Эдвина. — Ваш отец сказал, что только мистер Джек Грэм может ознакомиться с содержимым конверта. Только он один. Полагаю, мы должны прислушаться к его словам.

Кейт колебалась, борясь с природным любопытством, затем отложила конверт.

— Больше отец ничего не говорил? Он знал, кто убил Кристину Салливан?

— Да, он это знал.

— Но вам он это не сказал? — пристально посмотрела на нее Кейт.

Эдвина затрясла головой.

— Но одно он мне сказал.

— И что?

— Лютер сказал, что если он скажет, кто это сделал, я ему не поверю.

Вернувшись в кресло, Кейт задумалась.

— Что он имел в виду?

— Смею тебя заверить, меня это очень удивило.

— Почему? Почему вас это удивило?

— Потому что Лютер был наичестнейшим человеком, другого такого я не встречала. Я поверила бы всему, что он мне сказал. Приняла бы это как Священное Писание.

— То есть то, что видел отец, кого он видел, настолько невозможно, что в это нельзя поверить? Даже вам?

— Совершенно верно. Именно так я и подумала.

Кейт поднялась, готовая уйти.

— Благодарю вас, миссис Брум.

— Пожалуйста, зовите меня Эдвиной. Необычное имя, но другого у меня нет.

Кейт улыбнулась.

— После того как все это закончится, Эдвина, мне… мне хотелось бы снова навестить вас, если вы ничего не имеете против. Поговорить с вами.

— Я сама очень этого хочу. В старости есть как плохие, так и хорошие стороны. В одинокой старости есть только плохие стороны.

Надев куртку, Кейт направилась к двери. Конверт она убрала в сумочку.

— Это должно сузить круг поисков, ведь так, Кейт?

Она обернулась.

— Что?

— Кто-то такой, в кого нельзя поверить. Если задуматься, таких не так уж и много.

Охранник медицинского центра, высокий и широкоплечий, был жутко смущен.

— Ума не приложу, как такое случилось. Я отлучился на две, максимум три минуты…

— Ты не должен был вообще покидать свой пост, Монро. — Низкорослый начальник приходился Монро по плечо, но верзила обливался по́том.

— Как я сказал, леди попросила помочь мне с сумкой, вот я ей и помог.

— Какая еще леди?

— Я же говорил, просто какая-то леди. Молодая, миловидная, одетая просто классно…

Начальник в отвращении отвернулся. Он не мог знать, что этой дамой была Кейт Уитни и что они с Сетом Фрэнком находились в машине Кейт уже в пяти кварталах от больницы.

— Больно? — Кейт посмотрела на следователя, однако ни в голосе, ни на лице особого сочувствия не было.

Фрэнк осторожно ощупал забинтованную голову.

— Вы шутите? Да моя шестилетняя дочь бьет сильнее. — Он обвел взглядом салон. — Курнуть ничего нет? С каких это пор в больницах запрещается курить?

Порывшись в сумочке, Кейт протянула ему открытую пачку. Закурив, Сет посмотрел на нее сквозь облако дыма.

— Кстати, отлично сработано. Вам нужно в кино сниматься.

— Замечательно! Я как раз решила сменить профессию.

— Как наш мальчик?

— В безопасности. Пока что. Давайте постараемся, чтобы так оставалось и дальше. — Завернув за угол, Кейт бросила на следователя резкий взгляд.

— Знаете, я, в общем-то, никак не предполагал, что вашего старика прикончат прямо у меня на глазах.

— То же самое говорил Джек.

— Но вы ему не верите?

— Какая разница, во что я верю?

— Разница есть. Мне не все равно, Кейт.

Она остановилась на красный свет.

— Хорошо. Скажем так: я постепенно подхожу к той мысли, что вы этого не хотели. С вас этого достаточно?

— Нет, но пока что сойдет.

Завернув за угол, Джек постарался расслабиться. Последний холодный фронт наконец прошел через столицу, но хотя ледяной дождь прекратился, термометр не поднимался выше пяти градусов, и ветер вернулся, жаждая реванша. Грэм подул на замерзшие пальцы и потер красные от бессонницы глаза. На черном ночном небе висел узкий ломоть луны, мягкий и яркий. Джек осмотрелся по сторонам. В доме напротив было темно и пусто. Здание, перед которым он стоял, закрыло свои двери давным-давно. Редкие прохожие отваживались бросить вызов суровой погоде, и по большей части Грэм оставался один. Наконец он укрылся в подъезде и стал ждать.

В трех кварталах от него у тротуара остановилось ржавое такси; задняя дверь открылась, и на асфальт спустились туфли на низком каблуке. Такси тотчас же уехало, и на улице снова наступила тишина. Плотнее укутавшись в куртку, Кейт поспешила прочь. Когда она проходила перекресток, еще одна машина с погашенными фарами вывернула из-за угла и медленно двинулась следом за ней. Полностью сосредоточенная на том, что ждало ее впереди, Кейт не оборачивалась.

Джек увидел ее, когда она появилась из-за угла. Он огляделся по сторонам — эта привычка быстро выработалась у него, но он надеялся в самое ближайшее время с ней расстаться. Грэм быстро двинулся навстречу. На улице стояла полная тишина. Ни Джек, ни Кейт не обратили внимания на капот, выползший из-за угла. Водитель навел на них прибор ночного видения, сделанный, как было указано в каталоге, по новейшей советской технологии. И хотя бывшие коммунисты понятия не имели о том, как строить демократическое капиталистическое общество, они действительно создавали отличное военное снаряжение.

— Господи, ты весь замерз… Давно меня ждешь? — Кейт прикоснулась к руке Джека, и ее охватила холодная дрожь.

— Дольше, чем нужно было. Номер в мотеле давил на меня. Мне просто необходимо было выйти на улицу. Заключенный из меня получится отвратительный… Ну?

Кейт открыла сумочку. Она позвонила Джеку из телефона-автомата, но не смогла объяснить ему, что у нее, — сказала лишь, что у нее что-то есть. Джек согласился с Эдвиной Брум в том, что рисковать лучше ему одному. Кейт и так уже порядком досталось.

Он схватил конверт. Нетрудно было определить, что внутри. Фотографии.

«Слава богу, Лютер, ты не разочаровал!»

— С тобой всё в порядке? — Джек пытливо всмотрелся в Кейт.

— Я возвращаюсь домой.

— Где Сет?

— Неподалеку. Он меня отвезет.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Грэм понимал, что Кейт лучше уехать, быть может, на время покинуть страну, до тех пор, пока все это не рассеется или его не признают виновным в убийстве. Если случится второе, вероятно, ей действительно лучше всего будет начать все заново где-нибудь в другом месте.

Но Джек не хотел расставаться с ней.

— Спасибо. — Это слово показалось ему совершенно неподходящим, словно Кейт просто принесла ему что-нибудь перекусить или забрала из прачечной чистое белье.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Я еще не все продумал. Но развязка близится. Без боя я не сдамся.

— Да, но ты даже не знаешь, с кем тебе приходится сражаться. Это несправедливо.

— Кто сказал, что все должно быть справедливо?

Грэм улыбнулся. Ветер гнал по улице старые газеты.

— Тебе лучше уходить. Оставаться здесь небезопасно.

— У меня есть баллончик с перцем.

— Молодчина!

Кейт собралась было уходить, затем повернулась и схватила Джека за руку.

— Пожалуйста, будь осторожен!

— Я всегда осторожен. Я ведь юрист. Для нас это в порядке вещей.

— Джек, я не шучу.

Он пожал плечами.

— Знаю. Обещаю, что постараюсь быть как можно более осторожным. — С этими словами Грэм шагнул к Кейт, снимая капюшон.

Прибор ночного видения сосредоточился на открывшемся лице Джека. Дрожащая рука взяла установленный в машине сотовый телефон.

Молодые люди слились в неловких объятиях. Хотя Грэму отчаянно хотелось поцеловать Кейт, в данных обстоятельствах он ограничился легким прикосновением губ к ее шее. Когда они отстранились друг от друга, у Кейт на глазах навернулись слезы. Развернувшись, Джек быстро двинулся прочь.

Медленно идя по улице, Кейт не замечала машину до тех пор, пока та буквально не выехала на тротуар. Водительская дверь распахнулась, и Кейт отпрянула назад. Вдалеке ночь взорвалась завыванием приближающихся сирен. Сирены спешили к Кейт. К Джеку. Кейт непроизвольно обернулась. Его нигде не было видно. Повернувшись, она увидела перед собой самодовольные глаза, обрамленные косматыми бровями.

— Я надеялся, мисс Уитни, что наши пути снова пересекутся.

Кейт смотрела на мужчину, не узнавая его.

— Боб Гэвин, — разочарованно произнес тот. — Из «Вашингтон пост».

Кейт посмотрела на его машину. Она уже видела ее, проезжающей мимо дома Эдвины Брум.

— Вы следили за мной.

— Да, следил. Я рассудил, что рано или поздно вы приведете меня к Грэму.

— Полиция? — Она оглянулась на патрульную машину, под вой сирены несущуюся по улице с включенной мигалкой. — Вы вызвали полицию…

Улыбнувшись, Гэвин кивнул. Несомненно, он был доволен собой.

— А теперь, прежде чем подоспеет полиция, полагаю, нам нужно кое-что обговорить. Вы даете мне эксклюзивное интервью. Вся грязь про Джека Грэма — и мой материал чуточку меняется, так что вместо сообщницы вы предстаете невинной случайной свидетельницей.

Кейт сверкнула на журналиста глазами. Переполняющая ее ярость, нараставшая на протяжении целого месяца ужасов и кошмаров, достигла точки взрыва. А прямо в эпицентре стоял Боб Гэвин.

Журналист оглянулся на приближающуюся полицейскую машину. Вдалеке показались мигалки еще двух машин.

— Ну же, Кейт, — нетерпеливо произнес Гэвин, — времени у вас нет. Вас не сажают за решетку, а я получаю долгожданную Пулитцеровскую премию и наслаждаюсь своими пятнадцатью минутами славы. Так что вы выбираете?

Кейт заскрежетала зубами, однако ответ ее прозвучал на удивление спокойно, словно она оттачивала его на протяжении нескольких месяцев.

— Боль, мистер Гэвин. Пятнадцать минут боли.

Журналист недоуменно уставился на нее, а она достала маленький баллончик, направила его прямо ему в лицо и нажала на кнопку. Перечный газ попал Гэвину прямо в глаза и нос, окрашивая его лицо в красный цвет. К тому времени как полицейские выскочили из машин, Боб уже валялся на асфальте, вонзив пальцы себе в лицо, безуспешно пытаясь выцарапать глаза.

Первая сирена заставила Джека рвануть бегом в ближайший переулок.

Он прижался к стене здания, жадно глотая воздух. Легкие у него горели, холод обжигал лицо. Пустынный характер окружающей местности мгновенно превратился в огромный тактический недостаток. Можно было бежать дальше, но Джек оставался бы черным муравьем на листе белой бумаги. Сирены уже звучали так громко, что невозможно было определить, с какой стороны доносится их звук.

На самом деле сирены доносились со всех сторон. И они приближались. Добежав до следующего перекрестка, Грэм остановился и осторожно выглянул за угол. Открывшееся его глазам зрелище не было обнадеживающим. Взгляд Джека упал на полицейский кордон, перегородивший улицу в конце. Стратегия полиции была очевидна. Известно приблизительное местонахождение Джека. Достаточно просто оцепить большой район и тщательно прочесать его. Времени и сил у полиции хватит.

Единственным преимуществом Грэма было то, что он хорошо знал этот район. Здесь жили многие его клиенты, с которыми он имел дело в свою бытность государственным защитником. Их интересы заключались не в том, чтобы поступить в колледж или университет, получить хорошую работу, завести любящую семью и купить коттедж в пригороде, а в том, как выручить побольше за пакетик крэка, как пережить этот день… Выживание. Очень сильное чувство. Джек надеялся, что сейчас оно ему поможет.

Пробегая по переулку, он понятия не имел, что найдет в конце, хотя, хотелось верить, непогода прогнала с улицы местную шпану. Грэм едва не рассмеялся вслух. Никто из его бывших партнеров в «Паттон, Шоу и Лорд» и близко не подошли бы к этим местам, даже в сопровождении батальона танков. С таким же успехом Джек мог бежать по поверхности Плутона.

Перескочив одним прыжком забор из проволочной сетки, он с трудом удержался на ногах. Опираясь рукой о выщербленную кирпичную стену, чтобы сохранить равновесие, услышал два звука: свое собственное учащенное дыхание и топот бегущих ног. Нескольких пар. Его засекли. Его настигают. Дальше появятся проводники с собаками, а от четвероногих полицейских ему не уйти. Выскочив из переулка, Джек устремился в сторону Индиана-авеню.

Завернув за угол, он услышал визг покрышек. Ему навстречу спешил новый отряд преследователей. Теперь его задержание оставалось лишь вопросом времени. Джек нащупал в кармане конверт. Как с ним быть? Он никому не доверял. Строго говоря, будет составлена опись вещей, изъятых у задержанного, со всеми необходимыми подписями, однако Джека это не интересовало. Тот, кто способен совершить убийство в окружении сотен сотрудников правоохранительных органов и бесследно скрыться, без труда сможет забрать вещи задержанного из управления полиции округа Колумбия. А то, что у него в кармане, — это его единственная надежда. В округе Колумбия смертные приговоры не выносят, но пожизненное без права условно-досрочного освобождения будет ничуть не лучше, а во многих отношениях и гораздо хуже.

Пробежав между двумя зданиями, Джек поскользнулся на льду, налетел на мусорные баки и упал на асфальт. Поднявшись на четвереньки, перекатился на улицу, потирая ушибленный локоть. Он чувствовал обжигающую боль, а в коленном суставе появилась непривычная слабость. Остановившись, Джек уселся на асфальте и застыл.

Прямо на него надвигались фары машины. Свет полицейской мигалки ударил ему в глаза. Колеса остановились в двух дюймах от его головы. Грэм бессильно опустился на мостовую. Он настолько устал, что не мог даже пошевельнуться.

Дверь машины распахнулась. Джек недоуменно поднял взгляд. Это была правая передняя дверь. Затем и водительская дверь открылась. Большие руки подхватили Джека под мышки.

— Проклятье, давай шевели задницей!

Джек посмотрел в лицо Сету Фрэнку.

Глава 28

Билл Бёртон просунул голову в командный пункт Секретной службы. Тим Коллин сидел за столом, составляя отчет.

— Пошли, Тим.

Коллин озадаченно поднял взгляд.

— Его окружили рядом со зданием суда, — тихо произнес Бёртон. — Я хочу быть там. На всякий случай.

Седан Сета Фрэнка летел по улице; синяя мигалка требовала от обитателей улиц, не привыкших обращать внимание на своих собратьев-водителей, уступить дорогу.

— Где Кейт? — Джек развалился на заднем сиденье, прикрытый одеялом.

— В настоящий момент ей, вероятно, зачитывают ее права. После чего задержат по обвинению в содействии тебе.

Джек резко сел.

— Сет, мы должны вернуться! Я сдамся полиции, и Кейт отпустят.

— Да, конечно.

— Сет, я не шучу! — Грэм наклонился вперед.

— И я тоже, Джек. Если вернешься и сдашься полиции, ты ничем не поможешь Кейт, но профукаешь последний шанс вернуться к нормальной жизни.

— Но Кейт…

— Я позабочусь о ней. Я уже позвонил приятелю из вашингтонской полиции. Он ее ждет. Он хороший парень.

Джек обмяк на сиденье.

— Проклятие…

Опустив стекло, Фрэнк высунул руку, выключил мигалку, снял ее с крыши и бросил на соседнее сиденье.

— Что произошло, черт побери?

Следователь посмотрел в зеркало заднего вида.

— Точно не знаю. Насколько могу судить, Кейт где-то подцепила «хвост». Я катался по району. Мы должны были встретиться у Конвенционного центра после того, как она передаст тебе конверт. Услышал по рации на полицейской частоте, что тебя засекли. Стал следить за погоней, ориентируясь по сообщениям по рации, пытаясь определить, куда ты можешь пойти. Мне повезло. Увидев, как ты выскочил из переулка, я не мог в это поверить. Едва не переехал тебя… Кстати, как ты?

— Лучше не бывало. Мне нужно пару раз в год заниматься этим, чтобы оставаться в форме. Готовиться к Олимпийским играм для беглых преступников.

Фрэнк фыркнул.

— Дружище, ты по-прежнему жив и брыкаешься. Благослови свою судьбу. Итак, что за подарок ты получил?

Джек выругался себе под нос. Он был так поглощен бегством от полиции, что даже не заглянул в конверт. Он достал его из кармана.

— Свет есть?

Сет зажег свет в салоне.

Джек просмотрел фотографии.

Фрэнк взглянул в зеркало заднего вида.

— И что у нас есть?

— Фотки. Ножа для конвертов, или как он там называется, черт возьми.

— Так. Пожалуй, ничего удивительного тут нет… Можно что-нибудь разобрать?

Джек всмотрелся в снимки, но освещение было скудным.

— По большому счету, ничего. У вас в полиции, наверное, есть какой-нибудь прибамбас, от которого будет толк.

— Буду с тобой откровенен, Джек, — вздохнул Фрэнк. — Если больше у нас ничего не будет, наши дела плохи. Даже если нам каким-то образом удастся найти что-то похожее на отпечаток пальца, кто скажет, откуда он взялся? А по фотографии долбаный тест крови на ДНК не проведешь — по крайней мере, я о таком не слышал.

— Знаю. Я не просто так четыре года просиживал штаны государственным защитником.

Сет сбросил скорость. Они выехали на Пенсильвания-авеню, и машин стало больше.

— Тогда каков твой план?

Смахнув волосы назад, Джек вонзил пальцы в колено, дожидаясь, когда пройдет боль в суставе, после чего лег на сиденье.

— Тот, кто стоит за всем этим, очень стремился заполучить назад нож. Настолько, что готов был убить тебя, меня и всех остальных, кто окажется у него на пути. Мы имеем дело с апофеозом мании преследования.

— Что вписывается в нашу теорию о какой-то большой шишке, которой есть что терять, если это всплывет. И что? Они получили нож назад. А мы с тобой с чем остались, Джек?

— Лютер сделал эти фотографии не просто на случай того, что с самим ножом что-то случится.

— Что ты хочешь сказать?

— Он вернулся в страну, Сет, помнишь? Мы так и не смогли понять почему.

Остановившись на красный свет, Фрэнк обернулся.

— Правильно, Лютер вернулся. Ты считаешь, что знаешь почему?

Джек осторожно уселся на заднем сиденье, держась так, чтобы его голову не было видно в окно.

— Думаю, да. Помнишь, я говорил тебе, что Лютер не из тех, кто оставит подобное безобразие? Если б он мог, то обязательно бы сделал что-нибудь.

— Но ведь Лютер покинул страну. Сначала.

— Знаю. Вероятно, таким был его первоначальный план. Быть может, именно так он и собирался поступить, если б дело прошло гладко. Но есть непреложный факт: Лютер вернулся. Что-то заставило его передумать, и он вернулся. И сделал эти фотографии. — Грэм развернул снимки веером.

Зажегся зеленый свет, и Фрэнк тронулся.

— Я не могу вот что взять в толк, Джек. Если Лютер хотел пригвоздить этого типа, почему он просто не отправил все в полицию?

— Полагаю, что в конечном счете он пришел именно к этому. Но он сказал Эдвине Брум, что если расскажет, кого видел, та ему не поверит. Подумай только: даже она, близкий друг, не поверила бы ему. А если учесть, что Лютеру, чтобы убедить других, нужно было признаться в ограблении, он рассуждал, что веры ему не будет никакой.

— Хорошо, предположим, у него были проблемы с тем, чтобы ему поверили. Но каким боком тут замешаны фотографии?

— Скажем, ты осуществляешь прямой обмен. Деньги на какой-то предмет. Что тут самое сложное?

Ответ Фрэнка последовал незамедлительно.

— Оплата. Как получить деньги, чтобы тебя не схватили и не убили. Инструкции, как забрать предмет, можно послать потом. Самое сложное — забрать деньги. Вот почему многие похищения заканчиваются провалом.

— Так как бы ты сам провернул это?

Сет задумался.

— Поскольку платить предстоит тем, кто не обратится в полицию, я в первую очередь подумал бы о скорости. Минимизировать персональный риск и обеспечить время для отхода.

— И как этого добиться?

— ЭПД. Электронный перевод денег. По телеграфу. Когда я работал в Нью-Йорке, мне пришлось столкнуться с одним делом о банковском мошенничестве. Парень прокручивал все через отдел переводов своего банка. Ты не поверишь, сколько долларов ежедневно летает через такие места. И не поверишь, сколько всего при этом теряется. Толковый преступник может забирать крохи то тут, то там, а когда это наконец всплывет, он будет уже далеко. Ты посылаешь инструкции по телеграфу, банк выдает деньги. Это занимает считаные минуты. Гораздо лучше, чем рыться в мусорном баке в пустынном парке, где тебя могут шарахнуть по голове дубинкой.

— Но отправитель может отследить перевод.

— Разумеется. Нужно определить банк, в который поступят деньги. Для того чтобы знать номер перевода, нужно иметь счет в этом банке.

— То есть если предположить, что отправитель достаточно грамотный, он может отследить перевод. И что тогда?

— Тогда можно будет проследить за деньгами. Это даст возможность накопать какую-нибудь информацию о счете. Хотя вряд ли у кого-либо хватит ума открыть счет на свое настоящее имя по подлинному номеру системы социального страхования. К тому же такой хитрый человек, как Уитни, наверняка оставил бы предварительные распоряжения. Как только деньги попадают в первый банк — бам! — они отправляются в следующее место, и так далее. В какой-то момент след, скорее всего, оборвется. В конце концов, это же ведь мгновенные деньги. Доступные в любой момент.

— Разумно. Готов поспорить, Лютер провернул что-то в таком духе.

Фрэнк осторожно почесал забинтованную голову. Шляпа давила, и это было очень неудобно.

— Но я не могу взять в толк, зачем ему вообще с этим связываться. После ограбления дома Салливанов денег у него было достаточно. Лютер мог просто исчезнуть и больше не появляться. Дать делу выдохнуться. Через какое-то время эти люди решили бы, что он оставил их в покое. Вы не трогаете меня, я не трогаю вас.

— Ты прав. Лютер мог бы так поступить. Уйти на покой. Оставить все как есть. Но он вернулся и, больше того, стал шантажировать того, кто у него на глазах убил Кристину Салливан. И если он предположительно сделал это не ради денег, то почему?

Следователь задумался.

— Чтобы заставить своих врагов попотеть. Чтобы дать им знать, что он где-то рядом. С вещественными доказательствами, которые их уничтожат.

— Но он сомневался, что этих доказательств будет достаточно.

— Потому что преступник — чрезвычайно уважаемый человек.

— Правильно. И как бы ты сам поступил при подобном раскладе?

Свернув к тротуару, Фрэнк остановился и обернулся.

— Я бы постарался получить на них что-нибудь еще. Вот что я сделал бы.

— Как? При чем тут шантаж?

Наконец Сет поднял руки.

— Сдаюсь.

— Ты сказал, что отправитель может отследить перевод.

— И что?

— А что в обратную сторону? Я имею в виду получателя?

— Это же просто очевидно! — Забыв про сотрясение, Фрэнк хлопнул себя по лбу. — Уитни отследил перевод назад, к отправителю. Тот, кто послал деньги, считает, что играет с Уитни в кошки-мышки. Он — кошка, а Уитни — мышка. Лютер скрывается, собираясь обратиться в бегство.

— Но только он не упомянул о том, что на самом деле они поменялись ролями. И теперь кошка уже он, а его противник — мышка…

— И перевод денег в конечном счете вывел прямиком на плохих ребят, какие бы защитные меры те ни предприняли, если им вообще пришло в голову что-либо предпринять. В нашей стране любой перевод денег осуществляется через Федеральную резервную систему. Если получить от федералов ссылочный номер отправления, это уже будет что-то солидное. Даже если Уитни не отследил перевод к отправителю, сам факт, что он получил деньги, определенную сумму, уже является серьезным обвинением. Если б он смог передать эту информацию полиции вместе с именем отправителя и она подтвердилась бы…

— Внезапно невероятное обвинение стало бы очень даже заслуживающим доверия, — закончил за следователя его мысль Джек. — Денежные переводы не лгут. Деньги были отправлены. Если сумма была большой — а я в этом уверен, — объяснить это не удастся. Так что улика попадает в самое яблочко. Лютер подловил своих врагов на их же собственном переводе.

— Джек, мне как раз пришла в голову еще одна мысль. Если Уитни собирал улики против этих людей, он намеревался сдаться полиции. Просто прийти и предоставить себя самого и свои доказательства.

Джек кивнул.

— Вот зачем ему был нужен я. Но только эти люди оперативно использовали Кейт, чтобы обеспечить его молчание. Ну а потом эту проблему окончательно разрешила пуля.

— Значит, Уитни собирался сдаться?

— Точно.

Фрэнк потер подбородок.

— Знаешь, что я подумал?

— Лютер все предчувствовал, — без промедления ответил Джек.

Они переглянулись.

Первым заговорил Сет, тихим голосом, почти шепотом:

— Уитни знал, что Кейт — это ловушка. И все равно пришел. А я считал себя таким хитрым, твою мать!..

— Возможно, он рассудил, что только так и сможет еще раз увидеть дочь.

— Проклятье! Я знаю, что этот тип зарабатывал на жизнь воровством, но, должен тебе сказать, мое уважение к нему растет с каждой секундой.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать.

Включив передачу, Фрэнк тронулся.

— Ну хорошо, и что нам дают все наши умозаключения?

Покачав головой, Джек улегся на заднем сиденье.

— Не знаю.

— Я хочу сказать, до тех пор пока у нас нет никаких мыслей насчет того, кто это, я не знаю, что мы можем сделать.

— Но у нас есть ниточки! — взорвался Джек. И тотчас же бессильно опустился на сиденье, словно вся его энергия ушла на этот порыв. — Просто я не вижу в них никакого смысла.

Какое-то время они ехали молча.

— Джек, понимаю, странно слышать такое от полицейского, но я тут поразмыслил и решил, что тебе, пожалуй, сто́ит подумать о том, чтобы убраться отсюда ко всем чертям. У тебя есть отложенные на черный день деньги? Возможно, это тебе следует раньше времени удалиться на покой.

— И что, бросить Кейт на произвол судьбы? Если мы не пригвоздим этих ребят, что ей светит? От десяти до пятнадцати за соучастие? Нет, Сет, об этом и думать нечего. Скорее мне поджарят задницу, чем я допущу такое.

— Ты прав. Извини, что заговорил об этом.

Фрэнк бросил взгляд в зеркало заднего вида, и в этот самый момент ехавшая впереди машина вдруг без предупреждения сделала разворот. Сет резко затормозил, седан занесло, и он врезался в бордюрный камень. Номера штата Канзас на машине, в которую они едва не врезались, быстро скрылись из вида.

— Безмозглые туристы! Долбаные ублюдки! — Фрэнк крепко стиснул рулевое колесо, дыхание судорожно вырывалось из открытого рта. Ремень безопасности сделал свое дело, но при этом он больно врезался в плечо. Забинтованная голова гудела. — Долбаный ублюдок! — снова крикнул Фрэнк, не обращаясь ни к кому конкретно. Затем, вспомнив про своего пассажира, он озабоченно оглянулся назад. — Джек, Джек, с тобой все в порядке?

Грэм прижимался лицом к стеклу. Он был в сознании; больше того, его взгляд был пристально сосредоточен на чем-то.

— Джек! — Расстегнув ремень, Фрэнк схватил его за плечи. — С тобой всё в порядке? Джек!

Оглянувшись на следователя, тот снова прильнул к стеклу. У Фрэнка мелькнула мысль, что от резкого толчка его друг лишился рассудка. Он машинально ощупал голову Грэма на предмет ссадин, но тот остановил его и указал в окно. Фрэнк посмотрел в ту сторону.

Даже его закаленные нервы дрогнули. Все поле зрения заполняла задняя стена Белого дома.

У Джека в голове бешено кружились мысли; образы натыкались друг на друга подобно видеомонтажу. Президент, отпрянувший от Дженнифер Болдуин и жалующийся на локоть, потянутый во время игры в теннис. Но только на самом деле виной всему был некий нож для конвертов, с которого и началось все это безумие. Необычный интерес, проявленный президентом и Секретной службой к убийству Кристины Салливан. Своевременное появление Алана Ричмонда у здания суда, где должны были предъявить обвинение Лютеру. «Привел меня прямо к нему». По словам Фрэнка, именно так и сказал гражданин, принесший видеокамеру. «Привел меня прямо к нему». Это также объясняло, как убийце удалось сделать выстрел в окружении целой армии сотрудников правоохранительных органов, после чего беспрепятственно скрыться. Кто остановит агента Секретной службы, охраняющего президента? Никто. Неудивительно, что Лютер считал, что никто ему не поверит. Президент Соединенных Штатов!

А перед тем как Уитни вернулся в страну, произошло еще одно знаменательное событие. Алан Ричмонд устроил пресс-конференцию, на которой объявил общественности, как ужасно тронут трагической смертью Кристины Салливан. Вероятно, он трахал его жену, ее убили, после чего этот подонок стал зарабатывать политические доллары, показывая, какой он хороший заботливый друг, человек, требующий строго наказать виновных… Это было мастерское представление. Но и только. В нем не было ничего искреннего. Оно транслировалось на весь мир. Что подумал Лютер, увидев его? Джек рассудил, что понимает чувства своего друга. Вот почему Уитни вернулся. Чтобы свести счеты.

Все эти элементы мозаики давно плясали у Грэма в голове, дожидаясь нужного катализатора, чтобы встать на свои места.

Он снова оглянулся на этот катализатор.

Стоя в машине прямо под фонарем, Тим Коллин смотрел на уличный затор, однако ничего не мог разобрать, ослепленный светом фар. Сидящий рядом Билл Бёртон также всмотрелся в темноту. Пожав плечами, Коллин поднял стекло черного седана. Закрепив на крыше машины мигалку, Бёртон включил сирену и, выехав с территории Белого дома через задние ворота, устремился в направлении Верховного суда в погоне за Джеком Грэмом.

Бросив взгляд на Фрэнка, Джек мрачно усмехнулся, вспоминая гневную вспышку следователя. Те же самые слова слетели с уст Лютера, прямо перед тем, как оборвалась его жизнь. Грэм наконец вспомнил, где уже слышал их прежде. Отброшенная в сторону газета в тюрьме. Улыбающийся президент на первой странице.

Стоящий перед зданием суда, смотрящий прямо в объектив… Тогда старик взорвался теми же самыми словами, вложив в них всю свою ярость и злость.

— Долбаный ублюдок, — повторил Джек.

Алан Ричмонд стоял у окна, гадая, суждено ли ему вечно пребывать в окружении некомпетентных тупиц. Глория Рассел неподвижно сидела напротив. Ричмонд переспал с ней с полдюжины раз — и полностью потерял интерес к этому делу. Когда придет срок, он вышвырнет ее вон. Следующая его администрация будет состоять из гораздо более способных людей. Подчиненные позволят ему сосредоточиться на его собственном ви́дении страны. Он шел к президентству не ради того, чтобы корпеть над мелочами.

— Вижу, мы ни на дюйм не поднялись в опросах общественного мнения. — Президент не смотрел на главу своей администрации; ее ответ он предвидел заранее.

— Неужели так важно, победишь ты, набрав шестьдесят или семьдесят процентов?

Ричмонд стремительно обернулся.

— Да, — прошипел он. — Да, это очень важно!

— Я предприму дополнительные усилия, Алан, — прикусив губу, ответила Рассел. — Будем надеяться, мы получим абсолютное число голосов Коллегии выборщиков.

— Это минимум того, Глория, к чему мы должны стремиться.

Рассел опустила взгляд. После выборов она отправится путешествовать. По всему миру. Туда, где она никого не знает и никто не знает ее. Начать все сначала. Вот что ей нужно. И тогда все будет в порядке.

— Ну, по крайней мере, наша маленькая проблема решена. — Сплетя руки за спиной, президент смотрел на нее. Высокий, стройный, безупречно одетый и ухоженный, он был похож на командующего непобедимой армадой. Но опять же, история показала, что непобедимые армады на поверку оказываются гораздо более уязвимыми, чем думают люди.

— Предмет уничтожен?

— Нет, Глория, он лежит у меня в столе. Не желаешь на него взглянуть? Быть может, тебе снова захочется сбежать с ним…

В его голосе прозвучало такое презрительное снисхождение, что Рассел захотелось срочно завершить встречу. Она встала.

— Это всё?

Покачав головой, президент отвернулся к окну. Глория только успела положить руку на ручку, как та повернулась, и дверь открылась.

— У нас проблема. — Билл Бёртон обвел взглядом присутствующих.

— Так что ему нужно? — Президент посмотрел на фотографию, которую ему вручил Бёртон.

— В записке это не сказано, — тотчас же ответил тот. — Могу только предположить, что, поскольку у этого парня на хвосте сидит полиция, ему срочно нужны деньги.

Президент выразительно посмотрел на Рассел.

— Меня очень интересует, откуда Джек Грэм узнал, куда посылать фотографию.

Услышав тон президента, Бёртон насторожился. Хотя меньше всего на свете ему хотелось выгораживать Рассел, сейчас не было времени для разборок.

— Возможно, ему сообщил Уитни, — предположил он.

— Если это так, Грэм слишком долго ждал, чтобы потанцевать с нами, — выпалил в ответ президент.

— Возможно, Уитни ничего не сказал ему прямо. Грэм мог сам догадаться. Сопоставив одно с другим.

Президент швырнул фотографию на стол. Рассел поспешно отвела глаза. Один только вид ножа для конвертов парализовал ее.

— И каким образом это может нам навредить? — Президент пристально посмотрел на агента Секретной службы, словно стараясь заглянуть в самые потаенные глубины его сознания.

Сев, Билл потер подбородок ладонью.

— Я думал над этим. Вполне возможно, Грэм просто хватается за соломинку. Он сам попал в переплет. А его подружка в настоящий момент прохлаждается на нарах. Я бы списал все на отчаяние. Его внезапно осеняет догадка, он складывает два плюс два и решает рискнуть. Посылает нам эту фотку в надежде на то, что она имеет для нас какую-то ценность и мы хоть сколько-нибудь за нее заплатим.

Встав, президент взял чашку кофе.

— Мы можем найти Грэма? Быстро?

— Мы его обязательно найдем. Вопрос в том, насколько быстро.

— А если мы просто оставим его послание без внимания?

— Скорее всего, он ничего не предпримет, просто поспешит смыться куда подальше.

— Но опять же, остается вероятность того, что полиция его схватит…

— И он все выболтает, — закончил за него Бёртон. — Да, такое возможно. Вполне возможно.

Ричмонд взял фотографию.

— Если в подкрепление своих слов он сможет предъявить только это… — В его голосе прозвучало сомнение. — По-моему, нам не о чем беспокоиться.

— Меня тревожит не столько обличительная ценность этой фотографии.

— Ты боишься, что обвинения Грэма вкупе с теми мыслями, которые породит у полиции эта фотография, могут обернуться весьма неприятными вопросами?

— Что-то в таком духе. Помните, вас могут уничтожить даже голословные обвинения. Вам предстоят перевыборы. Вероятно, Грэм видит в этом своего козырного туза. В настоящий момент плохое освещение в прессе может стать для вас смертельным.

Президент задумался. Ничто, никто не должен помешать его переизбранию на второй срок.

— Откупаться от Грэма бессмысленно, Бёртон. Ты это прекрасно понимаешь. До тех пор, пока он жив, он будет представлять опасность.

Ричмонд посмотрел на Рассел. Та все это время сидела молча, сложив руки на коленях и уставившись в пол. Взгляд президента впился в главу его администрации. Какая же она слабая!

Сев за стол, президент принялся перебирать бумаги.

— Разберись с этим, Бёртон, — небрежно бросил он. — И как можно быстрее.

Взглянув на часы на стене, Фрэнк закрыл дверь своего кабинета и снял трубку. Голова у него по-прежнему болела, но врачи предсказывали полное выздоровление.

— Гостиница «Экзекьютив», — послышалось в трубке.

— Номер двести тридцать три, пожалуйста.

— Минуточку.

Секунды тянулись невыносимо медленно, и Фрэнк начал беспокоиться. Джек должен был находиться у себя в номере.

— Алло!

— Это я.

— Как жизнь?

— Готов поспорить, лучше, чем у тебя.

— Как Кейт?

— Ее выпустили под залог. Я добился того, чтобы ее дело передали мне.

— Не сомневаюсь, она просто в восторге.

— Мне в голову пришло другое слово… Послушай, на мой взгляд, тут запахло жареным. Послушайся моего совета и уноси отсюда ноги ко всем чертям. Ты сейчас напрасно теряешь время.

— Но Кейт…

— Слушай, Джек, против нее есть показания только одного типа, который пытался вытянуть из нее эксклюзивное интервью. Его слово против ее слова. Больше тебя никто не видел. Кейт без труда отмахнется от обвинений. Это будет проще простого. Я уже переговорил с заместителем генерального прокурора. Он серьезно настроен на то, чтобы закрыть дело.

— Даже не знаю…

— Черт возьми, Джек, у нее все просто замечательно, чего не скажешь о тебе, если ты не начнешь думать о своем будущем. Тебе нужно убраться отсюда. И это говорю не только я. Но и Кейт тоже.

— Кейт?

— Я виделся с ней сегодня. У нас с ней мало точек соприкосновения, но в этом мы сходимся.

Расслабившись, Грэм тяжело вздохнул.

— Ладно, и куда мне отправляться и как туда попасть?

— Мое дежурство заканчивается в девять вечера. В десять я буду у тебя в номере. Собери свои вещи. Об остальном я позабочусь. А пока что никуда не выходи.

Положив трубку, Фрэнк шумно вздохнул. Он очень рисковал. Лучше не думать об этом.

Взглянув на часы, Джек посмотрел на одинокий чемодан на кровати. Пожитков у него немного. Он оглянулся на телевизор в углу. Вряд ли по нему показывают что-нибудь такое, что его заинтересует. Внезапно почувствовав жажду, Грэм достал из кармана мелочь, открыл дверь и выглянул из номера. Автомат стоял в конце коридора. Нахлобучив на голову бейсболку, Джек надел очки с толстенными стеклами и выскользнул из номера. Он не услышал, как в противоположном конце коридора открылась дверь, ведущая на лестницу. Также он забыл запереть свой номер.

Вернувшись к себе, Джек удивился, что свет не горит. Он точно оставлял его зажженным. Как только его рука ткнула в выключатель, дверь у него за спиной захлопнулась, и его швырнули на кровать. Грэм быстро перевернулся на спину. Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел двух мужчин. На этот раз они были без масок, что само по себе говорило о многом.

Джек попытался было наброситься на них, но на полпути его встретили дула двух пистолетов. Он сел на кровать, пытливо всматриваясь в лица.

— Какое совпадение — я уже встречался с обоими, но по отдельности. — Джек кивнул на Коллина. — Ты пытался вышибить мне мозги. — Он повернулся к Бёртону. — А ты втирал мне очки. И успешно. Бёртон, правильно? Билл Бёртон. У меня хорошая память на имена. — Джек посмотрел на Коллина. — А вот твою фамилию я не расслышал.

Оглянувшись на своего напарника, Коллин повернулся к Джеку.

— Агент Секретной службы Тим Коллин. А ты мне тогда здорово врезал, Джек. Наверное, в школе играл в футбол…

— Да, мое плечо еще помнит тебя.

Бёртон сел на кровать рядом с Джеком. Тот посмотрел на него.

— Мне казалось, я хорошо замел за собой следы. Удивлен, что вы меня вычислили.

— Нам рассказала маленькая птичка, Джек, — глядя в потолок, усмехнулся Билл.

Грэм посмотрел на Коллина, затем снова на Бёртона.

— Послушайте, я как раз собирался уехать отсюда и больше не возвращаться. Не думаю, ребята, что вам нужно добавлять мой труп к общему списку.

Бросив взгляд на лежащий на кровати чемодан, Бёртон встал и убрал пистолет в кобуру. После чего схватил Джека за плечи и швырнул его в стену. К тому времени как опытный ветеран закончил, в номере не осталось ничего непроверенного. В течение десяти минут Бёртон искал микрофоны и другие интересные штучки, а в заключение обыскал чемодан Джека. Достав фотографии, он изучил их. Удовлетворившись увиденным, убрал фотографии во внутренний карман пиджака и улыбнулся.

— Прошу прощения, но в моем ремесле мания преследования становится неотъемлемой частью работы. — Он сел. — Мне хотелось бы узнать, Джек, зачем ты отправил президенту эту фотографию.

Грэм пожал плечами.

— Ну поскольку моей жизни в этой стране, похоже, пришел конец, я подумал, что ваш босс захочет сделать пожертвование на мои подъемные. Вы могли бы просто перевести деньги, как это было с Лютером.

Крякнув, Коллин покачал головой и усмехнулся.

— В нашем мире дела так не делаются, Джек, извини. Тебе следовало подыскать другое решение своей проблемы.

— Пожалуй, мне следовало брать пример с вас, — выпалил в ответ Джек. — Есть проблема? Просто убей ее!

Улыбка Коллина погасла. Его глаза мрачно сверкнули.

Встав, Бёртон принялся расхаживать по комнате. Достал сигарету, затем смял ее и убрал в карман.

— Джек, тебе нужно было убираться отсюда ко всем чертям, — повернувшись к Грэму, тихо произнес он. — Быть может, тебе это удалось бы.

— Едва ли, раз вы вдвоем вцепились мне в задницу.

— Как знать. — Бёртон пожал плечами.

— Почему вы так уверены, что я уже не передал одну фотографию полиции?

Достав снимки, Бёртон посмотрел на них.

— Моментальный «Полароид». В стандартной упаковке десять кадров. Два Уитни отправил Рассел. Один ты отправил президенту. Здесь осталось семь. Извини, Джек. Но попытка была неплохой.

— Я мог рассказать Сету Фрэнку все, что мне известно.

Бёртон покачал головой.

— В этом случае, полагаю, моя птичка мне ничего не сказала бы. Но если ты будешь настаивать, мы просто подождем, когда лейтенант присоединится к нам.

Рывком вскочив с кровати, Джек бросился к двери. В тот самый момент, когда он до нее добрался, ему в почки вонзился железный кулак. Грэм рухнул на пол. Его подняли и бросили обратно на кровать.

Он поднял взгляд на Коллина.

— Теперь мы с тобой квиты, Джек.

Застонав, Грэм откинулся назад, борясь с тошнотой, вызванной ударом. Усевшись, он попытался отдышаться, дожидаясь, когда пройдет боль.

Когда ему наконец удалось поднять взгляд, его глаза отыскали лицо Бёртона. Джек покачал головой, не скрывая своего изумления.

— В чем дело? — Агент пристально посмотрел на него.

— Я думал, что вы хорошие ребята, — тихо промолвил Джек.

Бёртон молчал.

Коллин уставился в пол.

Наконец Билл ответил, едва слышно, словно ему сломали гортань.

— И я тоже так думал, Джек. Я тоже так думал. — Помолчав, он с трудом сглотнул неприятный комок в горле и продолжал: — Я на это не напрашивался. Если б Ричмонд умел держать свой член в штанах, ничего этого не произошло бы. Но это произошло. И нам пришлось решать эту проблему. — Встав, Бёртон посмотрел на часы. — Я очень сожалею, Джек, что все так обернулось. Честное слово. Наверное, ты находишь это смешным, но я вправду испытываю это чувство.

Оглянувшись на Коллина, он кивнул. Тот жестом приказал Грэму лечь на кровать.

— Надеюсь, президент оценит, что вы делаете ради него, — с горечью произнес Джек.

— Скажем так, он от нас этого ждет, — печально усмехнулся Бёртон. — Быть может, все от нас этого ждут, в том или другом виде…

Джек медленно сполз на кровать, глядя на то, как дуло приближается к его лицу. Он почувствовал запах металла. И мысленно представил себе облачко дыма, пулю, летящую так быстро, что глаз не успевает проследить за ней…

И тут вдруг дверь в номер содрогнулась от мощного удара. Коллин стремительно обернулся. Второй удар выбил дверную коробку, и в номер ворвались с полдюжины полицейских с оружием наготове.

— Ни с места! Всем стоять! Оружие на пол! Живо!

Коллин и Бёртон быстро положили пистолеты на пол. Джек откинулся на кровать, закрыл глаза и прикоснулся к груди в том месте, где грозило вырваться наружу сердце.

Бёртон посмотрел на людей в синем.

— Мы сотрудники Секретной службы Соединенных Штатов. Удостоверения во внутренних правых карманах. Мы выследили этого человека. Он угрожал президенту. Мы собирались его задержать.

Один из полицейских с опаской достал удостоверения и внимательно их изучил. Двое других бесцеремонно подняли Джека на ноги. Один начал зачитывать ему его права. На запястьях у него защелкнулись наручники.

Полицейский вернул удостоверения агентам.

— Итак, агент Бёртон, вам придется подождать, пока мы не закончим с мистером Грэмом. Убийство имеет первоочередной приоритет даже по сравнению с угрозами президенту. Боюсь, ждать вам придется долго, если только у этого парня не девять жизней. — Посмотрев на Джека, полицейский взглянул на чемодан на кровати. — Тебе надо было рвать отсюда когти, Грэм, пока у тебя была такая возможность. Рано или поздно мы тебя обязательно взяли бы. — Посмотрев на ошеломленных агентов, он широко улыбнулся. — Мы получили наводку, что он здесь. По большей части такие наводки ни хрена не сто́ят. Ну а эта… Быть может, она принесет мне повышение, которого я уже заждался. Всего хорошего, джентльмены. Передайте от меня привет президенту.

Полицейские ушли, уведя с собой задержанного. Взглянув на Коллина, Бёртон достал фотографии. Теперь у Грэма больше ничего нет. Он может говорить полиции все, что угодно, но его лишь отправят в психушку. Бедняга! Пуля была бы гораздо лучше того, что его ждет. Забрав свое «железо», агенты ушли.

В комнате наступила тишина. Через десять минут дверь в соседний номер осторожно открылась, и в комнату Джека проскользнула фигура. Она развернула стоящий в углу телевизор и сняла заднюю крышку. Внешне телевизор выглядел совсем как настоящий, однако на самом деле это был муляж. Проникшие внутрь корпуса руки быстро и умело сняли видеокамеру и протолкнули шнур в отверстие в стене.

Открыв дверь, фигура вернулась в соседнюю комнату. На столе у стены стояло записывающее устройство. Свернув шнур и убрав его в сумку, фигура нажала кнопку на видеомагнитофоне, доставая кассету.

Через десять минут мужчина с большим рюкзаком вышел из гостиницы «Экзекьютив», повернул налево и дошел до конца стоянки, где с работающим на холостых оборотах двигателем ждала машина. Проходя мимо нее, Тарр Кримзон небрежно бросил кассету в открытое окно на переднее сиденье. После чего подошел к «Харли-Дэвидсону» с двигателем объемом 1200 «кубиков», самой любимой своей игрушке, сел, завел двигатель и с ревом умчался прочь. Установить оборудование для видеонаблюдения было проще простого. Камера включается от звуков голоса. Вместе с ней начинает запись видеомагнитофон. Обыкновенная бытовая кассета. Тарр не знал, что на ней, но это должно было быть что-то чертовски ценное. За эту работу Джек обещал целый год бесплатно оказывать ему юридические услуги. Мчась по шоссе, Тарр улыбнулся, вспоминая последнюю встречу с Джеком, на которой тот ругался на новое поколение шпионского снаряжения…

Машина плавно покинула стоянку. Водитель одной рукой держал рулевое колесо, другой заботливо прижимал кассету. Сет Фрэнк выехал на главную улицу. Хоть он никогда и не был любителем кино, ему просто до смерти хотелось поскорее просмотреть эту кассету.

Бёртон сидел в небольшой, но уютной спальне, которую делил с женой на протяжении всей жизни четырех любимых детей. Двадцать четыре года вместе. За это время они бесчисленное количество раз занимались любовью. Билл сидел по утрам в углу у окна в старом кресле-качалке и кормил свое потомство, перед тем как отправиться на дежурство, предоставляя своей уставшей жене хоть несколько минут драгоценного отдыха.

То были счастливые годы. Бёртон никогда не зарабатывал больших денег, но это его особо не беспокоило. Когда младший сын перешел в среднюю школу, жена окончила медицинское училище и устроилась на работу медсестрой. Конечно, и дополнительный доход оказался кстати, но гораздо приятнее было видеть, как человек, так долго жертвовавший своими личными устремлениями ради других, наконец делает что-то для себя. В целом жизнь была замечательной. Красивый дом в спокойном, живописном районе, вдали от кипящих повсюду боевых действий… Плохие люди были всегда. И всегда были такие люди, как Билл Бёртон, чтобы бороться с ними. Точнее, такие люди, каким был Билл Бёртон…

Он выглянул в окно. Сегодня у него выходной. В джинсах, ярко-красной фланелевой рубашке и ботинках на высокой шнуровке, Бёртон запросто мог бы сойти за верзилу-лесоруба. Его жена разгружала машину. Сегодня они закупились продуктами, как обычно на протяжении последних двадцати лет. Бёртон с восхищением смотрел на ее фигуру, наклонившуюся за сумками. Пятнадцатилетний Крис и девятнадцатилетняя Сидни, длинноногая красавица, второкурсница университета Джонса Хопкинса, нацелившаяся на медицинский факультет, помогали матери. Двое старших жили отдельно. Время от времени они обращались к своему старику за советом насчет покупки машины или дома. Хорошая работа, светлое будущее… Бёртон был счастлив. Любящая жена, четверо детей — что еще можно пожелать?

Сев за письменный стол в углу, Билл отпер ящик и достал коробку. Сняв крышку, сложил стопкой пять аудиокассет на письме, которое написал сегодня утром. На конверте большими четкими буквами было выведено: «Лейтенанту Сету Фрэнку». Проклятье, он в долгу перед этим человеком…

С улицы донесся смех, и Бёртон снова подошел к окну. Сидни и Крис кидались снежками, а его жена Шерри оказалась под перекрестным огнем. Лица сияли улыбками; боевые действия завершились тем, что все трое повалились в сугроб.

Отвернувшись от окна, Билл сделал то, что не делал уже очень давно. Этого не случалось даже в те восемь лет, когда он работал в полиции и у него на руках умирали маленькие дети, до смерти забитые теми, кто должен был любить и беречь их, когда он день за днем видел все худшие стороны людей. Слезы оказались солеными. Бёртон не стал их вытирать. Они неудержимо катились по щекам. Скоро вся семья соберется вместе. Сегодня вечером праздничный ужин. По иронии судьбы, Билл должен был отметить свой сорок пятый день рождения.

Облокотившись о стол, Бёртон быстрым движением достал из кобуры револьвер. В оконное стекло ударил снежок — дети хотели, чтобы отец присоединился к ним.

Простите меня. Я вас люблю. Мне хотелось бы быть с вами. Простите меня за все то, что я сделал. Пожалуйста, простите своего отца.

Пока решимость не оставила его, Бёртон засунул дуло револьвера как можно дальше в рот. Из ободранной десны потекла кровь.

Билл сделал все возможное, чтобы никто не узнал правду. Он совершил преступления; он убил невиновного человека и принимал участие еще в пяти убийствах. И вот теперь, когда, казалось, все ужасы остались позади, после нескольких месяцев нарастающего отвращения к самому себе, после бессонной ночи рядом с женщиной, которую он всем своим сердцем любил больше двадцати лет, Бёртон осознал, что не сможет принять то, что сделал, не сможет жить с сознанием этого.

Неумолимый факт: без самоуважения, без чувства собственного достоинства его жизнь больше не имеет смысла. И тут не могла помочь даже неизменная любовь близких: наоборот, она только все усугубляла. Потому что предмет этой любви, этого уважения сознавал, что недостоин этих чувств.

Бёртон посмотрел на стопку кассет. Его страховой полис. Теперь это станет его завещанием, его своеобразной эпитафией. Что принесет хоть какую-то пользу. Слава богу.

Губы Бёртона скривились в едва различимой усмешке. Секретная служба… Что ж, теперь секреты разлетятся во все стороны. Он мельком подумал об Алане Ричмонде, и у него сверкнули глаза. «Хочется надеяться, тебя ждет пожизненное без права условно-досрочного освобождения, и чтоб ты дожил до ста лет, козел!»

Указательный палец Бёртона лег на спусковой крючок.

В окно ударил еще один снежок. С улицы донеслись веселые голоса. При мысли о том, что он оставляет в этом мире, у Билла снова потекли слезы.

— Проклятье!.. — Это слово вырвалось у него, неся в себе столько чувства вины, столько боли, сколько он не ожидал услышать.

Простите меня. Не испытывайте ко мне отвращения. Господи, пожалуйста, пусть они не испытывают ко мне отвращения!

При звуке выстрела игра прекратилась и три пары глаз разом повернулись к дому. Через минуту все трое уже были внутри. А еще через минуту дом огласился криками. Тихий район перестал быть тихим.

Глава 29

Стук в дверь раздался совершенно неожиданно. Президент Алан Ричмонд вел напряженное совещание с членами своего кабинета. В последнее время участились нападки прессы на внутреннюю политику администрации, и Ричмонд хотел понять, в чем дело. И не то чтобы его особо интересовала эта политика. Гораздо больше его заботило производимое ею впечатление. По большому счету, имеет значение только то, как все смотрится со стороны. Это азы политики.

— Кто там еще, черт побери? — Президент раздраженно посмотрел на секретаршу. — Кто бы это ни был, на сегодня они в списках не значатся.

Он обвел взглядом сидящих за столом. Проклятье, глава администрации сегодня даже не потрудилась прийти на работу… Быть может, она все-таки сделала умный шаг и приняла флакон таблеток? В краткосрочном плане это доставит определенные неудобства, но в целом самоубийству Рассел можно будет придать впечатляющий оборот. К тому же в одном она была права: опросы общественного мнения показывают его подавляющее превосходство, так кому какое дело?

Секретарша робко вошла в зал, не скрывая своего нарастающего изумления.

— Господин президент, пришла большая группа. Мистер Бейлисс из ФБР, несколько полицейских и один господин от Вирджинии, не назвавший себя.

— Полиция? Передай, пусть уходят! Если от меня что-то нужно, пусть подают заявку на прием. А Бейлиссу скажи, чтобы позвонил мне сегодня вечером. Если б я не протолкнул его назначение на пост директора Бюро, он сейчас торчал бы в какой-нибудь глухой дыре… Я не потерплю подобного неуважения!

— Сэр, они настаивают.

Вспыхнув, президент встал.

— Передай, чтобы убирались ко всем чертям! Я занят, дура!

Секретарша поспешно ретировалась. Однако не успела она подойти к двери, как та распахнулась. В зал вошли четыре агента Секретной службы, в их числе Джонсон и Варни, а следом за ними — группа сотрудников полиции округа Колумбия во главе с начальником управления Натаном Бриммером и директор ФБР Дональд Бейлисс, невысокий плотный мужчина в двубортном костюме, с лицом белее цвета здания, в котором он сейчас находился.

Замыкающий группу Сет Фрэнк тихо закрыл за собой дверь. В руке он держал простой коричневый портфель. Уставившись на вошедших, Ричмонд наконец остановил взгляд на следователе из отдела убийств.

— Лейтенант… Фрэнк, правильно? Если вы не в курсе, вы мешаете конфиденциальному заседанию кабинета. Я должен попросить вас удалиться. — Посмотрев на четырех агентов Секретной службы, он поднял брови и кивнул на дверь. Те молча смотрели на него, не двигаясь с места.

Шагнув вперед, Фрэнк, не говоря ни слова, достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и протянул президенту. Тот принялся читать документ, в то время как ошеломленные члены кабинета наблюдали за ним. Наконец Ричмонд оторвался от чтения и поднял взгляд на следователя.

— Это что, шутка?

— Это копия ордера на арест. Вы обвиняетесь в убийствах при отягчающих обстоятельствах, совершенных на территории Содружества Вирджиния. У начальника полиции округа Колумбия Бриммера такой же ордер на арест по обвинению в убийстве первой категории, выдвинутому против вас здесь, в Вашингтоне. Разумеется, этим можно будет заняться лишь после того, как с вами закончит Вирджиния.

Президент повернулся к Бриммеру; тот выдержал его взгляд и сурово кивнул. Холодный блеск в глазах служителя закона красноречиво говорил, какие именно чувства он испытывает по отношению к высшему должностному лицу государства.

— Я президент Соединенных Штатов! Вы можете вручать мне разве что чашку кофе. А теперь убирайтесь отсюда! — Ричмонд развернулся, чтобы вернуться в свое кресло.

— Возможно, формально это действительно так. Однако мне на самом деле все равно, кто вы. Как только процедура импичмента завершится, вы станете не президентом Аланом Ричмондом, а просто Аланом Ричмондом. И когда это произойдет, я вернусь. Можете в этом не сомневаться.

Президент обернулся. От его лица отхлынула кровь.

— Процедура импичмента?

Фрэнк подошел к нему вплотную. В любой другой ситуации это вызвало бы незамедлительные действия со стороны агентов Секретной службы. Сейчас же они просто стояли неподвижно. Глядя на них, невозможно было определить, что каждый из них внутренне трясется при мысли об утрате уважаемого товарища. Джонсон и Варни кипели, не в силах простить то, как их обманули в ту ночь в поместье Салливанов. И человек, которого они винили во всем случившемся, сейчас стоял перед ними.

— Хватит пороть чушь, — продолжал Фрэнк. — Мы уже задержали Тима Коллина и Глорию Рассел. Оба отмахнулись от права на защиту и дали подробные показания относительно убийств Кристины Салливан, Лютера Уитни, Уолтера Салливана и еще двух человек в «Паттон, Шоу и Лорд». Насколько я понимаю, они уже заключили сделку со следствием, а прокурора в первую очередь интересуете именно вы. Должен вам сказать, на этом процессе он сделает себе карьеру.

Президент отшатнулся назад, но сохранил равновесие.

Открыв портфель, Фрэнк достал видеокассету и пять аудиокассет.

— Полагаю, вашему адвокату будет интересно взглянуть вот на это. На видео агенты Бёртон и Коллин пытаются убить Джека Грэма. На аудиокассетах запись нескольких совещаний с вашим участием, на которых обсуждались различные преступления. Всего больше шести часов, господин президент. Копии уже отправлены на Капитолийский холм, в ФБР, ЦРУ, в «Вашингтон пост», генеральному прокурору, в юридический отдел Белого дома и всем остальным, кто только пришел мне на ум, — и на записях нет никаких склеек и провалов. Также я добавил запись разговора с вами по телефону, сделанную Уолтером Салливаном в ту ночь, когда его убили. И она не совсем соответствует той версии, которую вы изложили мне. Все это благодаря Биллу Бёртону. В своей записке он сказал, что обналичивает свой страховой полис.

— А где Бёртон? — Голос президента наполнился яростью.

— Сегодня в половине одиннадцатого утра его доставили в больницу округа Фэрфакс. Врачам оставалось только констатировать его смерть от причиненного самому себе огнестрельного ранения.

Ричмонд с трудом добрался до кресла. Никто не вызвался ему помочь. Президент посмотрел на Фрэнка.

— Это всё?

— Нет. Бёртон оставил еще один документ. Доверенность проголосовать от его имени. Сожалею, но на следующих выборах, похоже, его голос вам не достанется.

Один за другим члены кабинета встали и покинули зал. Страх политического самоубийства в связи с близостью к низвергнутому политику в столице живет и процветает. Сотрудники правоохранительных органов и агенты Секретной службы последовали за ними. В зале остался один лишь президент, уставившийся невидящим взором в стену.

В дверь просунул голову Сет Фрэнк.

— Помните: до скорой встречи! — И он аккуратно прикрыл за собой дверь.

Эпилог

Времена года в Вашингтоне сменялись по привычному рисунку, и одна-единственная неделя весны с терпимыми температурами и влажностью меньше пятидесяти процентов резко уступила место взмывшему вверх ракетой градуснику и таким значениям влажности, при которых каждый выход на улицу тотчас же сопровождался душем для всего тела. К июлю простые вашингтонцы, насколько это только возможно, приспосабливались к воздуху, которым трудно дышать, и движениям, никогда не бывающим слишком медленными, чтобы не обливаться по́том под одеждой. Но среди всего этого кошмара погода время от времени спасала вечер внезапной материализацией грозы, со шквальным ветром, проливным дождем и непрерывными ветвящимися молниями, грозящими каждым зигзагом ударить в землю. После чего наступала прохлада, воздух наполнялся сладкой свежестью, а небо очищалось от туч. И вот сегодня как раз выдался такой вечер.

Джек сидел на краю бассейна на крыше здания. Шорты защитного цвета открывали мускулистые загорелые ноги с выгоревшими на солнце волосками. Он стал еще более поджарым, чем прежде; последние остатки дряблого жира, порожденного сидением в кабинете, были уничтожены несколькими месяцами физических упражнений. Сквозь ткань белой футболки проступали канаты упругих мышц. Волосы были коротко подстрижены; лицо стало таким же бронзовым, как и ноги. Вода ласково плескалась у его босых ног. Посмотрев на небо, Грэм полной грудью втянул воздух. Всего каких-нибудь три часа назад народу здесь было битком: это «офисный планктон» притащил свои лишенные загара дряблые тела к живительной силе теплой воды. Теперь Джек был здесь один. Его не манила кровать. Завтра утром звонок будильника не потревожит его сон.

Дверь в бассейн открылась с легким скрипом. Обернувшись, Грэм увидел бежевый летний костюм, мешковато сидящий и мятый. Мужчина, на котором этот костюм был надет, держал в руке бумажный пакет.

— Консьержка сказала, что ты вернулся, — улыбнулся Сет Фрэнк. — Ничего не имеешь против, если я составлю тебе компанию?

— Только если у тебя в пакете то, о чем я подумал.

Усевшись в плетеное кресло, Фрэнк бросил Джеку банку пива. Они чокнулись и отпили по большому глотку.

— Ну как там, где ты был? — оглянувшись вокруг, спросил Сет.

— Неплохо. Я правильно сделал, что уехал. И правильно сделал, вернувшись назад.

— Похоже, отличное место для медитаций.

— В семь вечера здесь на пару часов собирается полно народа. Но в остальное время все примерно так, как и сейчас.

С тоской посмотрев на бассейн, Фрэнк стащил с ног ботинки.

— Не возражаешь?

— Как тебе удобнее.

Закатав штанины, Сет засунул носки в ботинки и сел рядом с Джеком, погрузив молочно-белые ноги в воду по колено.

— Черт, как же хорошо! Провинциальные следователи с тремя несовершеннолетними дочерьми и невыплаченной ипотекой редко вступают в контакт с бассейнами.

— Да я уж слышал…

Фрэнк растер лодыжки и посмотрел на своего друга.

— Слушай, а быть бродягой идет тебе на пользу. Может, имеет смысл остановиться на этом?

— Я как раз думаю над этим. И с каждым днем такая мысль кажется мне все более привлекательной.

Следователь бросил взгляд на конверт, лежащий рядом с Джеком.

— Что-нибудь важное?

Взяв письмо, Грэм быстро пробежал его взглядом.

— От Рэнсома Болдуина. Помнишь такого?

Фрэнк кивнул.

— Что, он решил всучить тебе иск за то, что ты бросил его девочку?

Покачав головой, Джек улыбнулся. Допив пиво, он достал из пакета новую холодную банку себе и еще одну бросил Фрэнку.

— Ты даже представить себе не можешь. По сути дела, этот тип сказал, что я слишком хорош для Дженнифер. По крайней мере, в настоящий момент. Ей еще нужно повзрослеть. Он на год отправил ее поработать в Благотворительном фонде Болдуина. Сказал, чтобы я дал ему знать, если что. Черт возьми, он даже сказал, что уважает и восхищается мною!

— Проклятье! — Фрэнк отпил пиво. — Лучше и быть не может.

— Может. Болдуин сделал Барри Алвиса своим старшим юридическим советником. Алвис — это тот парень, которого выставили из «Паттон, Шоу и Лорд» по просьбе Дженн. Он тотчас же заявился в кабинет к Дэну Кирксену и забрал все документы. Кажется, последний раз Дэна видели на карнизе очень высокого здания…

— Я читал, что фирма закрылась.

— Всех хороших юристов сразу же расхватали. А плохим нужно подыскивать себе какое-нибудь другое занятие. Здание уже сдается в аренду. Фирмы больше нет — исчезла бесследно.

— Ну то же самое случилось с динозаврами. Просто с вами, юристами, все происходит гораздо медленнее. — Сет ткнул Джека в плечо.

— Спасибо за то, что пришел и поднял мне настроение! — рассмеялся тот.

— Черт возьми, я не мог упустить такую возможность.

Грэм посмотрел на следователя, и у него помрачнело лицо.

— Так что произошло?

— Только не говори мне, что ты не читал газет!

— Уже несколько месяцев. После того как меня осаждали полчища журналистов, телеведущих, независимых прокуроров, голливудских продюсеров и просто любопытных, я больше не хочу ни о чем знать. Я раз десять менял номер телефона, но эти мерзавцы все равно его узнавали. Вот почему два последних месяца были такими прекрасными. Здесь никто обо мне ничегошеньки не ведает.

Фрэнк помолчал, собираясь с мыслями.

— Так, давай-ка посмотрим… Коллин признался в заговоре, в двух случаях убийства второй степени, препятствии следствию и полудюжине различных мелких прегрешений. Это со стороны округа Колумбия. По-моему, судья сжалился над ним. Коллин родом с канзасской фермы, служил в морской пехоте, агент Секретной службы. Он просто выполнял приказы. Занимался этим почти всю свою жизнь. Я имею в виду, если президент говорит тебе что-то сделать, ты это делаешь. Коллин получил двадцать лет, что, если хочешь знать мое мнение, очень немного, но за это он выложил следствию все, что знал. Быть может, дело того стоило. Вполне вероятно, свой пятидесятый день рождения Коллин уже будет отмечать на свободе. А Вирджиния решила вовсе не преследовать его в обмен на сотрудничество в деле Ричмонда.

— Как насчет Рассел?

Фрэнк едва не поперхнулся пивом.

— Господи, эта женщина просто вывернула себя наизнанку. Наверное, на оплату труда журналистов, освещавших судебный процесс, ушло целое состояние. Она говорила и не хотела останавливаться. Ей повезло больше всего. Никакого тюремного срока. Тысяча часов общественно-полезных работ. Десять лет условного срока. За участие в заговоре с целью убийства, твою мать… Ты можешь в это поверить? Но, между нами, по-моему, Рассел и так на грани потери рассудка. Судья привлек к участию в процессе мозговеда. Полагаю, ей придется провести несколько лет в психушке, прежде чем она сможет снова вернуться в игру. Но, должен тебе сказать, Ричмонд жестоко издевался над ней. В нравственном и физическом смысле. Если хотя бы половина того, что она говорит, соответствует правде… Господи! Адские игрища!

— Что с Ричмондом?

— Ты вправду все это время находился на Марсе? Судебный процесс тысячелетия, а ты его проспал!

— Ну кто-то же должен был…

— Ричмонд сражался до самого конца, надо отдать ему должное. Наверное, потратил на защиту все до последнего гроша. Но, могу тебе сказать, этот тип только вредил себе своими показаниями. Он держался крайне вызывающе и при этом врал напропалую. Обвинение проследило перевод денег до самого Белого дома. Рассел набрала пять миллионов с разных счетов, но допустила ошибку, собрав всю сумму в одном месте, прежде чем отправить ее, — вероятно, опасалась, что, если все деньги не поступят одновременно, Лютер обратится в полицию. Его замысел сработал, хоть он сам и не дожил до этого дня. У Ричмонда не было ответа на этот вопрос, как и на многие другие. Его буквально разорвали на части. Сукин сын пытался сослаться на величие Америки, но это ему ни капельки не помогло. Если хочешь знать мое мнение, этот ненормальный парень просто опасен.

— И у него в руках был «ядерный чемоданчик»… Очень мило. Так что же он получил?

Прежде чем ответить, Фрэнк какое-то время смотрел на рябь на воде.

— Ему вынесли смертный приговор, Джек.

— Бред какой-то! — Ошеломленный Грэм уставился на следователя. — Как такое удалось?

— С юридической точки зрения все достаточно хитро. Ричмонда обвинили в заказном убийстве. Только так можно было обойти правило, что непосредственный исполнитель получает больше.

— Черт побери, но как удалось протащить заказное убийство?

— Обвинение настояло на том, что Бёртон и Коллин были подчиненными, получавшими зарплату, и единственная их обязанность заключалась в том, чтобы выполнять то, что скажет президент. Он приказал им совершить убийство. Все равно что боевики мафии, получающие деньги от своего босса. Конечно, это определенная натяжка, но присяжные поддержали вердикт, и судья вынес приговор.

— Господи Иисусе!..

— Послушай, только из того, что этот тип — президент, еще не следует, что к нему должно быть особое отношение. Проклятье, не знаю, почему все так этому удивляются… Ты знаешь, каким человеком нужно быть, чтобы бороться за президентское кресло? Определенно, ненормальным. Начинается все хорошо, но к тому времени, как политик поднимается до этого уровня, он уже успевает столько раз продать душу дьяволу и стольких людей втоптать в грязь, что определенно становится не таким, как мы с тобой. — Какое-то время Сет молча изучал глубины бассейна, затем встрепенулся. — Но приговор не приведут в исполнение.

— Почему?

— Адвокаты Ричмонда подадут апелляцию, вмешается Союз защиты гражданских свобод вместе со всеми остальными противниками смертной казни, сочувствующие воззвания будут звучать во всех уголках земного шара… Этот тип растерял свою популярность, но у него по-прежнему остаются влиятельные друзья. Они придерутся к каким-либо неточностям. К тому же хоть мерзавцу и вынесли приговор, вряд ли Соединенные Штаты решатся казнить человека, который был избран президентом. Да и в глобальной перспективе это будет выглядеть неважно. Даже мне становится как-то не по себе, хотя подонок заслужил это сполна.

Зачерпнув пригоршню воды, Джек дал теплой жидкости протечь сквозь пальцы, затем уставился в ночь.

Фрэнк пристально посмотрел на него.

— Хотя во всем этом есть и свои положительные стороны. Черт возьми, округ Фэрфакс приглашает вашего покорного слугу возглавить отделение полиции. Аналогичные предложения у меня из десятка городов. А прокурор, который вел дело Ричмонда, на следующих выборах, никто не сомневается, станет генеральным прокурором. — Следователь отпил пива. — Ну, а ты как, Джек? Это ведь ты завалил подлеца. Это тебе пришла в голову мысль подставить Бёртона и президента… Господи, когда я узнал, что мой телефон прослушивается, у меня едва башка не разорвалась! Но ты оказался прав. Так что же из всего этого получил ты?

Повернувшись к своему другу, Грэм сказал просто:

— Я остался жив. Я не занимаюсь делами богачей в «Паттон, Шоу и Лорд» и не женюсь на Дженнифер Болдуин. По-моему, этого более чем достаточно.

— От Кейт никаких известий? — уставившись на синие жилки у себя на ногах, спросил Фрэнк.

Прежде чем ответить, Джек отпил глоток пива.

— Она в Атланте. По крайней мере, последнее письмо пришло оттуда.

— Она собирается там задержаться?

— Кейт и сама точно не знает. — Грэм пожал плечами. — По ее письму ничего не понятно. — Он помолчал. — Лютер завещал ей свой дом.

— Я очень удивлюсь, если Кейт его примет. Незаконно нажитое имущество…

— Дом оставил Лютеру его отец, заплативший за него честно заработанными деньгами. Лютер знал свою дочь. Думаю, он хотел, чтобы у нее… что-нибудь было. И дом — не худший вариант.

— Вот как?.. Если хочешь знать мое мнение, дому необходимы двое. А затем, для полноты картины, еще и грязные пеленки, и молочные смеси… Черт возьми, Джек, вы с Кейт созданы друг для друга! Это я точно тебе говорю.

— Не знаю, Сет, имеет ли это какое-нибудь значение. — Грэм смахнул с руки крупные капли воды. — Кейт пришлось многое пережить. Быть может, слишком многое. А я в каком-то смысле связан со всем плохим, что было у нее в жизни. Если честно, я не могу винить ее в том, что она стремится расстаться с тяжелыми воспоминаниями и начать с чистого листа.

— Проблема была не в тебе, Джек. Насколько я понимаю, проблема была во всем остальном.

Тот поднял взгляд на вертолет, с ревом пронесшийся по небу.

— Я порядком устал делать первый шаг, Сет, понимаешь, что я хочу сказать?

— Пожалуй.

Фрэнк украдкой посмотрел на часы. От Джека не укрылось это движение.

— Ты куда-то торопишься?

— Я просто подумал, что нам нужно что-нибудь покрепче пива. Я знаю одно очень уютное местечко неподалеку от аэропорта. Свиные ребрышки длиной с мою руку, двухфунтовые початки кукурузы и реки текилы до самого утра. И очень симпатичные официантки, если у тебя будет настроение, хотя я, будучи мужчиной женатым, лишь буду наблюдать с безопасного расстояния, как ты выставляешь себя полным дураком. Домой мы вернемся на «тачке», потому что оба будем пьяны в грязь, и ты завалишься спать у меня дома. Ну что скажешь?

— Можно как-нибудь в другой раз? — улыбнулся Джек. — Но предложение очень заманчивое.

— Ты уверен?

— Уверен, Сет. Спасибо.

— Ладно, мое приглашение остается в силе. — Встав, Фрэнк задрал штанины и натянул носки и ботинки. — Слушай, а как насчет субботы? Ты приезжаешь ко мне, мы жарим барбекю во дворе… Я достану билеты на бейсбол.

— Считай, уже договорились.

Следователь направился к двери, но по дороге оглянулся.

— Слушай, Джек, не думай слишком много, хорошо? Порой это бывает вредно для здоровья.

— Спасибо за пиво! — Грэм приветственно поднял банку.

После ухода Фрэнка он лег на спину на бетон и уставился на небо, звезд на котором было больше, чем существует чисел. Иногда, очнувшись от глубокого сна, он понимал, что ему снились самые невероятные вещи. Однако на самом деле все это действительно произошло с ним. Чувство не из приятных. И оно только увеличивало общее смятение, которое, как надеялся Джек, к его годам должно уже было навсегда остаться в прошлом.

Пожалуй, самым верным способом получить ответ на то, что не давало ему покоя, стал бы полуторачасовой перелет на юг. Кейт Уитни может вернуться, а может и не вернуться. Грэм был уверен лишь в том, что ему не следует идти к ней. На этот раз пусть она сама возьмет на себя ответственность за возвращение в его жизнь. И Джеком двигала не горечь обиды. Кейт должна принять решение сама. Определиться с тем, как хочет жить дальше. Эмоциональную травму, нанесенную ей отцом, многократно превзошли горе и чувство вины, вызванные его смертью. Кейт должна была о многом подумать. И она ясно дала понять, что проделает этот путь одна. Вероятно, тут она была права…

Сбросив рубашку, Джек скользнул в воду и трижды быстро переплыл бассейн, рассекая воду мощными гребками. Затем выбрался на вымощенный плиткой пол, взял полотенце и накинул его на плечи. К ночи похолодало, и каждая капелька воды на коже казалась маленьким кондиционером. Грэм снова поднял взгляд к небу. Докуда хватало глаз, ни одной фрески. Но и Кейт тоже не было.

Джек размышлял, не пора ли ему спуститься к себе в квартиру и лечь спать, когда снова скрипнула дверь. Наверное, Фрэнк что-то забыл. Он обернулся — и какое-то мгновение не мог сдвинуться с места. Просто сидел с полотенцем на плечах, боясь произвести малейший шум. Это не может происходить наяву. Просто еще один сон, который растает с первыми лучами солнца. Наконец Джек медленно поднялся на ноги и направился к двери.

Сет Фрэнк постоял рядом со своей машиной, наслаждаясь простой красотой вечера, вдыхая воздух, более напоминающий влажную весну, чем сырое лето. Домой он вернется не так уж и поздно. Быть может, миссис Фрэнк пожелает заглянуть в расположенное неподалеку кафе-мороженое. Они будут вдвоем. Фрэнк слышал прекрасные отзывы о сливочном с карамелью в стаканчике. Это станет прекрасным завершением дня. Следователь забрался в машину.

Как отец троих детей, Сет знал, какая это прекрасная и драгоценная штука — жизнь. Как следователь из отдела убийств, он усвоил, что эту драгоценную вещь можно жестоко отнять. Фрэнк поднял взгляд на крышу здания и, улыбнувшись, включил передачу. «Но это, пожалуй, и есть самое замечательное в жизни», — подумал он. Сегодня что-то может быть не так. Но завтра представится еще одна возможность все исправить.