Весы правосудия

Глава 1

Пролог

1126 г. Иерусалим.

Стены мечети Аль-Акса, покрытые цветной мозаикой, жутко накалились под палящими лучами немилосердного солнца. Готфруа де Сент-Омер, один из девяти богобоязненных рыцарей Ордена Христа и Храма Соломона, выскочивший во двор по малой нужде, болезненно сморщился. Блистающие мириадой солнечных зайчиков мозаичные стены мечети, выстроенной неверными на месте Храма Соломона, и искрящийся песок нестерпимо резали слезящиеся глаза. Прищурившись, монах пересек двор и пристроился возле ближайшей пальмы. Влагу практически без следа проглотил сухой раскаленный песок. Готфруа с грустью вспомнил прохладные тенистые дубравы родной Франции, её окруженные туманом озера, даже въедливый гнус заболоченных низин казался сейчас ему Благодатью Господней. Пожилой ветеран мысленно выругался, но тут же об этом пожалел — не к лицу смиренному служителю Господа даже в мыслях возносить хулу… От диавола сие, не иначе! Наложив на себя небольшую епитимью — дюжину раз прочесть «Аве Мария», Готфруа вновь вернулся под защиту толстых каменных стен мечети «Аль-Акса», дарованной ордену королем Иерусалима Балдуином Вторым в обмен на обещание рыцарей защищать христиан, следующих в Священный город по пути из Яффы. Король не поскупился и выделил нищенствующим рыцарям южное крыло своего дворца — мечеть «Аль-Аксу». Ветеран вспомнил, как доблестно сражался он четверть века назад за обладание этого Священного для каждого христианина города. Это был поистине великий поход за Гробом Господним. Вместе с ним бок о бок сражались лучшие рыцари Европы. Он тоже был не из последних… Да, тогда он был молод, силен, отважен… Нет, отваги с годами не убавилось — исчез лишь юношеский задор, но вместо бесшабашности с годами пришел опыт. А боевой опыт для рыцаря Христа — ценное приобретение. Ведь не будь его, разве смогли бы девять братьев в течение нескольких долгих лет защищать христианских паломников от безбожников-сарацин? Но братья с годами дряхлели, и боевой опыт скоро не сможет компенсировать старческую немощь. Не зря брат Гуго де Пейн, единогласно избранный Великим Магистром, настаивает на расширении Ордена. Им нужно новое вливание силы, нужны помощники… Последняя поездка Великого Магистра во Францию была успешной — Ордену обещал свою поддержку авторитетнейший человек в вопросах веры — Бернард Клервоский, дядя брата Андре де Монбара. Знакомства Бернарда Клервоского с высшими иерархами церкви должны были посодействовать нелегкому делу братьев-рыцарей. А если их еще официально признает Церковь и Папа, в орден хлынет поток новобранцев. Тогда на Святую Землю уже никто не посмеет покуситься!

Под защитой стен мечети было не так жарко, как на улице, но все равно духота никуда не исчезла: она тяжелым прессом давила на седовласого ветерана. А еще этот вездесущий песок! Готфруа сплюнул на пол, но окончательно избавиться от хруста на зубах так и не сумел. Цветные плиты на полу мечети были безжалостным образом выкорчеваны — вот уже пару лет братия просеивала землю под «Аль-Аксой» в надежде наткнуться на остатки знаменитого Храма Соломона. Пока дело не шло дальше находок нескольких блоков фундамента Храма. Готфруа тяжко вздохнул, перекрестился и взялся за веревку, на другом конце которой была привязана большая бадья с землей. Он вытащил из раскопа бадью, отнес её во двор, где уже высилась груда земли. Зайдя в мечеть, Готфруа услышал восторженные крики, доносящиеся из раскопа. Не мешкая, старый рыцарь спрыгнул в земляную яму. И по подземному ходу, укрепленному бревнами, пошел на свет факелов. Братья Пейн де Модидье, Гуго де Шампань и Гофред Бисоль что-то радостно орали, хлопая друг друга по плечам. Остальные братья, кроме Гуго де Пейна, вновь отбывшего с миссией в Париж, были в походе, сопровождая небольшую группу паломников, возвращающихся в родные земли. В колеблющемся свете факелов Готфруа заметил видимо только что очищенный от земли каменный блок, увенчанный знаком Соломона.

— Мы нашли его, Готфруа! — возбужденно закричал брат Гофред. — Мы нашли тайник Соломона!

— Братья! Не спешите радоваться! — призвал к порядку Готфруа. — Вдруг это очередная обманка?

— Это он, это тайник! — не согласился с товарищем брат Пейн. — Посмотри сюда! — Он ковырнул мотыгой — и с каменного блока свалился пласт земли, открывая буквы, не замеченные прежде Готфруа. Буквы сложились в надпись: «подумай, прежде, чем войти». Пока Готфруа читал надпись, братья споро принялись выковыривать ломами застывший раствор из щелей. Освобожденную плиту выкорчевали из стены теми же ломами. Она практически бесшумно упала на мягкий взрыхленный лопатами грунт, только ощутимо дрогнула под ногами земля.

— Что я говорил?! — победно воскликнул брат Гофред, просовывая в тайник чадящий факел. — Это схрон Соломона!

Маленькое помещение тайника было буквально завалено книгами и свитками. Вдоль стен стояло несколько пыльных глиняных сосудов, запечатанных сургучом. А в углу поблескивал драгоценными камнями деревянный островерхий сундук с длинными ручками для его переноски, обшитый листовым золотом.

— Пресвятая дева! — выдохнул Готфруа. — Это Ковчег Завета!

Рыцари перекрестились и, благоговея, опустились на колени…

Глава1

Нахаловка

Лето 1998 г.

Проснувшись, я почувствовал себя намного лучше. Долго задерживаться в больнице не стоит — скоро моя регенерация побежит бешеными скачками, и не дай божа, врачи еще про мои «старые раны» вспомнят! Я, не без кривой улыбки (поврежденная кожа все еще горела), осмотрел свое забинтованное тело и руки. Ну, прямо «возвращение мумии» какое-то! А это что?

На прикроватной тумбочке лежал ничем не примечательный конверт. Я взял его забинтованными пальцами и покрутил перед глазами.

«Сергею Вадимовичу Юсупову» — гласила надпись на конверте.

Я открыл незапечатанный клапан и вытащил из конверта визитку и фотографию 9*13-ть. С глянцевой бумажки на меня смотрел и улыбался мужчина азиатской наружности. Невзирая на ожоги, по моей коже побежали мурашки — этого человека я видел всего один раз в жизни… в той жизни. Но узнал бы его из миллиона, хотя все азиаты для меня на одно лицо. С фотографии на меня смотрел человек, пытавшийся купить перстень в тот день… Ашур Соломонович, вспомнил я его имя. Я перевел взгляд с фотографии на визитку. На лицевой стороне арабской вязью было выведено: «Ашур Соломонович Казначеев. Антиквар». А на обороте выписано от руки аккуратным и не менее заковыристым подчерком: «Время пришло. Жду вас в московском ресторане «Тысяча и одна ночь» в любое удобное для вас время.

— Наконец-то! — с удовлетворением выдохнул я. — Давно пора!

Скучная и серая жизнь неожиданно вновь обретала цвета. Только какие? Ничего, поживем — увидим! Еще минут пять я разглядывал фотографию улыбчивого азиата — это точно он. Никаких сомнений быть не может! Только как этот конверт попал в палату?

— Прохор! — крикнул я, что было сил. Сил к тому времени у меня было как у придушенного матерым котом цыпленка, так что получился не крик, а какой-то комариный писк. Но Прохор, терпеливо охранявший меня за дверью, каким-то чудом услышал мой шепот.

— О, проснулся уже! — заглянул в приоткрывшуюся дверь Воронин. — Как сам, Вадимыч?

— Терпимо, — отмахнулся я. — Знаешь, же, что скоро в норму приду.

— Пора валить? — риторически спросил он, зная, что несомненно должно последовать вслед за моим скоропостижным выздоровлением.

— Догадливый ты наш! — просипел я, сверкая глазами из-под повязки. — Пора! Только скажи мне для начала: откуда это здесь? — Я помахал в воздухе найденным на тумбочке конвертом.

— Чёй-то? — Воронин подошел поближе и, прищурившись, уставился на конверт. — Вадимыч, да не мельчеши ты этой бумажкой! И без того в глазах рябит — третьи сутки на ногах! — Он широко зевнул, едва не вывернув от усердия «из шарниров» нижнюю челюсть.

— Постой, я уже трое суток в отрубе?

— Ага, — мотнул головой Прохор, — после нашего последнего разговора почти двое суток дрых!

— Ясно. Так откуда конверт?

— Не знаю, — пожал плечами Воронин. — Я к тебе минут десять назад заглядывал, когда ты еще дрых — никакого конверта на тумбочке не было! И к тебе никто не заходил — зуб даю!

Я задумчиво вытянул губы трубочкой: понятно, что нихрена не понятно! Если Проха зуб дает, значит в палату точно никто не заходил. Уж в чем, в чем, а в этом я доверял своему приятелю безоговорочно. Я оглядел небольшую палату: если не через дверь — остается окно.

— А если так. — Я указал Воронину на закрытое окно палаты.

Прохор подошел к окну, одернул занавески и внимательно все осмотрел: от облупленной фрамуги до пыльного подоконника.

— Похоже, что это окно не открывали лет десять, — произнес он, раскачивая присохшие шпингалеты, покрытые толстым слоем засохшей краски. С трудом освободив их из «тысячелетнего заточения», он рванул фрамугу за ручку, распахивая окно настежь. Порыв ветра забросил в палату щедрую порцию свежего воздуха — у меня даже голова закружилась от переизбытка кислорода — воздух в палате стоял довольно спертый.

— Я вот чего понять не могу, — почесывая в затылке, произнес Прохор, — как эти сушеные мухи между фрамуг застревают? Вон их сколько насыпано, хоть в аптеку сдавай…

— Точно так же, как мой конверт в закрытой палате появился, — сварливо проскрипел я. — Ладно, валить пора, пока никто мое очередное чудесное излечение не увидел!

— Так я уже и приготовил все, — радостно доложил Прохор. — Одежда в машине, машина под окном, даже окно вот — как раз открыто. Сигай, и лишний раз никому глаза мозолить не будешь!

— С окном это хорошо придумал, — согласился я, так и поступим. Только как-то боязно Катю с Костиком здесь оставлять, — поделился я сомнениями с другом. — Есть у меня подозрения, что не так просто её дом загорелся…

— А тож! — фыркнул Воронин. — В этой дыре ничего просто так не происходит, пффф… — Проха надул губы, многозначительно замолчав.

— Слышь, деятель культуры, хватит театральные паузы тут устраивать! — не сдержавшись, выругался я. — Поджог что ли?

Прохор мелко-мелко закивал головой в подтверждение моей догадки.

— Реально? — Я просто не хотел в это верить. — Неужели этот отмороженный на всю голову мажорик? — двинул я предположение. — Сын местного князька — Катькин ухажер?

— В точку, босс! — расплылся в улыбке Прохор. — Пока ты тут валялся, мы с пацанами свое расследование провели…

— Федор Кузьмич тоже здесь? — поморщился я, представляя реакцию бывшего генерала на мое очередное «геройство».

— Не-а, — помотал головой Прохор, тоже непроизвольно морщась, — дядька ща за бугром, в Эмиратах, трет с шейхами за наши дела. Вернуться, сам понимаешь, могут не так понять…

— Фух, слава Богу! — облегченно выдохнул я. — Второй взбучки от Кузьмича я бы не пережил!

— Да, — согласился со мной Воронин, — дядька мастак мозги компостировать! Этого у него не отнять!

— Как вычислили утырка? — вновь вернулся я к тому, с чего начал.

— А его и вычислять особо не пришлось — для начала прессанули его корешей — Худолеева и Калугина. Спасибо Колобку, Пахе и их коллегам, хорошие перцы, хоть и мусорьё! Те раскололись на раз — слили отморозка, видать, почуяли, чем может для них эта «дружба» обернуться. Ну а потом, сняв показания, взяли за жабры и младшего Храпова.

— Хочешь сказать, он так вот взял и сознался?

— Хех, когда это ты, Вадимыч, в сказки верить начал? — риторически спросил Проха. — Хоть ты и сам, как из сказки — пришлось применить, как дядька говорит, четвертую степень дознания…

— Четвертую? — я удивленно моргнул. — У тех же пиндосов их вроде всего три.

— Так-то у пиндосов, — усмехнулся Воронин, — куды им до наших «коновалов»!

— Живой хоть? — ради проформы поинтересовался я.

— Дышит, вроде… — слегка сомневаясь, произнес Воронин, — и ладно. Серег, ну я совсем, чё ли, ломом подпоясанный?

— А то нет? — подковырнул я друга.

— Ну, вообще-то есть немного, — не стал «спорить» Воронин. — Ну а кто из нас не без греха? Но я же не совсем невменько, чтобы такого ценного терпилу жмурить? Он еще должен чистосердечно раскаяться на заседании суда, прощения у всего честного народа попросить…

— Хорошо, малолетнего отморозка ты «опустил», фыркнул я. — А папахен чего, даже газовать не стал?

— Пока он бестолкового сынулю по притонам Нахаловским искал, пока пороги в местном КПЗ обивал, чтобы на свиданку пустили, пока слезу пускал над получившейся котлетой, пока права пытался качать…

— Слышь, оратор, не лекцию читаешь! Ближе к телу, Склифосовский!

— В общем, пока все эти пока-пока — Патлас со своими юриками прикатил под ручку с пацанчиками из следственного комитета и генеральной прокуратуры. Храпов к губеру на поклон — спаси, мол, дружка-приятеля, как-никак, вместе мутки мутные мутим, а тому уже все ненавязчиво объяснили, ху из ху! Тут и сдулся наш крутой перец, сидит ща с сынулей в обезьяннике и показания признательные царапает. А дальше: по тундре, по железной дороге, — довольно пропел Прохор, — где мчится курьерский «Воркута — Ленинград». Так что место мэра теперь свободно, — закончил он.

— Слушай, Прохор, — а хочешь, тебя мэром сделаем? — неожиданно предложил я. — Ты, конечно, тот еще отморозок, но по сравнению с этими упырями Храповыми — белый и пушистый — зазря простой народ гнобить не будешь.

— Вадимыч, ты че, не вздумай! — не на шутку перепугался Воронин, считая меня в последнее время слегка поехавшим крышей и способным, по его личному мнению, на любую гадость. — Не вздумай, я тебе говорю! Взвою, а затем сдохну я в этом захолустье от тоски!

— Ладно, не суетись под тесаком, дружище! — добродушно рассмеялся я. — Шучу! Но вот с властью в этой дыре что-то надо делать… — задумался я.

— Серж, с тобой все нормуль? — обеспокоенно взглянул Прохор в мои глаза, поблескивающие сквозь оставленную в повязке щель. — Раньше ты никогда о посторонних терпилах не пекся…

— А о своих, значит, пекся?

— Э-э-э, — возмущенно протянул Воронин, — ты где тут терпилу увидел?

— Да вот маячит передо мной уже минут пять.

— Я крутой, круче только вареные яйца, Брюс Ли, дядька Федор… ну-у-у и ты, само собой, — сделав небольшую паузу, добавил, смеясь, Прохор.

В дверь палаты неожиданно тихонько постучали. Прохор отработанным движением выдернул из подмышечной кобуры пистолет и, плавно сместившись к дверям, прижался лопатками к побеленной стене, уйдя с возможной траектории выстрела.

— Братуха, ты совсем уже в маразм впал? Убери волыну с глаз долой!

— Вадимыч… — Начал было возражать Воронин, но я оставался непреклонным.

— Убери, я сказал!

Прохор с явной неохотой вернул пистолет в кобуру. В дверь деликатно постучали еще раз.

— Открывай уже, телохранитель долбанный! — прикрикнул я на Прохора.

Воронин взялся за ручку и резко распахнул дверь, едва не пришибив стоявшую под дверью Катю.

— Ой! — воскликнула она от неожиданности, отшатываясь к стене и задвигая за спину стоявшего рядом Костика. — Я не вовремя? Я просто узнать… как Сережа?

Услышав доносящийся из коридора Катин голос, я крикнул… ну, как крикнул? — просипел:

— Катя?

— Сережа?.. — Услышав мой голос Катя грудью оттеснила с дороги Воронина, ворвалась в палату и кинулась мне на грудь. Хорош, что Прохор успел поймать её за руку «на взлете», а то бы не поздоровилось моей, напрочь обгоревшей и её не до конца восстановившейся шкурке.

— Тихо, Катерина, тихо! К нему еще нельзя прикасаться! — мягко, но настойчиво, Воронин оттащил мою спасенную из огня любовь от больничной койки, на которой я и валялся.

Ой! — вновь воскликнула Катюха, зажимая рукой рот. — Какая же я дура! Сергей Вадимович, вы же обгорели чуть не полностью…

— Кто? Сергей Вадимович? — строго произнес я, радуясь, что под бинтами не видно моей ехидной улыбки. — Не знаю такого!

— Сережа… я… Костик вот… мы… — запинаясь, сбивчивой скороговоркой произнесла Катя, теребя рукой растрепанные волосы сына, тоже проскользнувшего в палату. Костик стоял сейчас перед матерью и внимательным, по-взрослому тяжелым взглядом, пробежался по моим повязкам.

— Че, пацан, похож я сейчас на мумию? — Я подмигнул мальчишке, и желая его развеселить.

Но Костик почему-то не развеселился, а только еще больше съежился и насупился:

— А правда, что вы из-за нас теперь инвалидом на всю жизнь останетесь?

— Ага, превращусь навечно в страшного и уродливого зомбака, — замогильным голосом произнес я. — Помнишь, как в «Зловещих мертвецах»… — Я осекся, заметив, как задрожали губы Костика — пацана-то, оказывается, «колбасит не по-децки». Вот я идиот!!! Ведь они за меня действительно переживают, не зная о моих чудесных способностях! А я… я просто отвык думать о чувствах и переживаниях на мой счет от посторонних людей… Хотя какие они мне посторонние? Они теперь мои… — Ты чего это, пацан, слезу пустить надумал? И с чего ты вообще взял, что я инвалидом на всю жизнь останусь? Мамка сказала?

— Ни, — замотал головой Костик, — ни мамка. Я разговор двух врачей подслушал… там… — нехотя признался Костик.

— Костя! — укоризненно произнесла Катя. — Я же тебе сколько раз говорила: уши не развешивай!

— Вот-вот, мамка дело говорит, — подключился и я «к распеканию» расстроенного мальца. — Подслушивать нехорошо! Одним словом, забыли — со мною все будет хорошо!

— Правда, дядь Сереж? — слегка повеселел мальчишка.

— Я тебя что, обманывал хоть раз?

— Нет, — замотал головой пацан, — не разу!

— Тогда чего ты? Значит так, Катя, Костик я вам сейчас кое-что скажу, только предупреждаю — не вздумайте со мной спорить! Ясно? — Не понимая куда я клоню, Катя с Костиком послушно кивнули. — Сейчас вы выходите из больницы с Прохором и сядете в машину…

— А куда мы поедем, дядя Сережа? — заинтересованно спросил меня Костик.

— Позже узнаете, — ответил я, не вдаваясь в подробности. — Но тебе понравиться, обещаю! — добавил я, отметив про себя, как радостно заблестели его глазенки. А сейчас быстро выполнять, солдат! — тоном записного служаки произнес я.

— Есть, товарищ командир! — отрапортовал мальчишка, прикоснувшись ко лбу раскрытой ладошкой.

— К пустой голове руку не прикладывают, солдат, — ворчливо заметил Воронин.

— Прохор, помолчи, а? — негромко произнес я, боясь, чтобы пацан вновь не погрузился в уныние. — И вообще — идите уже!

Катя с Костиком послушно вышли из палаты, а я ухватил забинтованной рукой полу белого халата, в котором «щеголял» по больнице Воронин:

— Подстрахуешь меня у окна, а то сил чего-то совсем не осталось.

— Понял, шеф, — кивнул Прохор, выходя из палаты и закрывая за собой дверь.

Пока я ковыля до распахнутой фрамуги, Воронин успел просадить в «Гелик» Катю с Костиком и подбежать к окну палаты со стороны улицы.

— Ты как, Серж? Через подоконник сам перевалиться сумеешь?

— Лови, — прохрипел я — не до конца восстановившаяся кожа горела огнем. Я навалился пузом на пыльный подоконник и зашипел от боли — на живот словно кипятком плеснули. — Твою ж… — ругнулся я, раскорячиваясь на подоконнике, словно распластанная поваром рыба.

Шипя и ругаясь в полголоса, чтобы, не дай Бог не, спалиться, мне кое-как удалось вытащить ноги на улицу. Хорошо еще, что окна моей палаты выходили на задний двор, заросший кустами и деревьями. Был шанс, что все обойдется, и меня не хватятся еще некоторое время. Воронин ухватил меня ручищами поперек туловища и, поднапрягшись, сдернул с ненавистного подоконника.

— Полегче, не дрова кантуешь! — попенял я коллеге и приятелю, который, не обращая внимания на проклятия, перекинул меня через плечо, словно куль с картохой, и потащил к машине. Открыв переднюю пассажирскую дверь, он, без особых церемоний, скинул меня с плеча.

— Че ж ты отожрался-то так! — произнес он на выдохе, словно штангист, только-только сбросивший неподъемный для него вес.

— Сергей Вадимович?! Как… Вы зачем из больницы сбежали? Вам же вставать нельзя! — увидев мою тушку на переднем сиденье, тут же заголосила Катя.

— Тихо, ты, заполошная! — шикнул на нее Прохор, обернувшись назад. — Сейчас всю деревню соберешь!

— Но нельзя же ему! — со слезами на глазах произнесла Катя. — Вернитесь, Сергей Вадимович, заклинаю!

— Катюша, — как можно ласковее произнес я. — Все со мной будет хо-ро-шо! А тебе обещаю! Просто, доверься мне… — я посмотрел в её широко распахнутые карие глаза. — Договорились?

Катя закрыла лицо ладонями и зарыдала.

— Мам, ну чего ты? — толкнул Катю сын, сидевший рядом с ней. — Дядь Сережа пообещал же? А если настоящий мужик пообещал, то должен в лепешку расшибиться, но свое обещание выполнить!

«Молодец, пацан! — мысленно похвалил я мальчишку. — Моя школа!»

— А Костян-то дело говорит! — подключился к уговорам и Прохор. — Дядь Сережа — еще тот фрукт! Его так просто зажмурить не удастся!

— А, так вы и взаправду в жмурки играете! — «догадался» Костик.

— Конечно в жмурки, — не стал разубеждать пацаненка Воронин, заводя автомобиль. — Ты ж видел, как дядя Сережа из больничного окна сиганул! Это он от главного врача прятался!

Автомобиль неспешно проехал через открытые ворота больничного двора. Прохор надавил на клаксон, «прощаясь» с вахтером дедом Филиппычем, сидевшем на своем привычном месте — у веревки, опускающей полосатый шлагбаум. Филиппыч приложил руку к старенькой фуражке с треснувшем козырьком: «бывайте, мол, хлопцы».

Выскочив на дорогу, Прохор прибавил газку, и тяжелый внедорожник плавно пошел на разгон, легко проглатывая многочисленные выбоины, давно требующей ремонта дороги.

— А куда мы едем, дядь Прохор? — полюбопытствовал мальчишка. Кто-кто, а он был счастлив пронестись с ветерком по родному поселку на крутой тачке.

— В аэропорт! — ответил Прохор, не отвлекаясь от дороги. — Ты когда-нибудь на самолете летал, пацан?

— А мы на самолете полетим? — ахнул Костик.

— Так у нас же нет аэропорта? — спросила Катя, неожиданно престав рыдать. — Ближайший в городе — а это пять часов! — обеспокоенно произнесла она, поглядев на мою безвольную тушку, расплывшуюся на сиденье.

Что и говорить, оставшихся сил мне хватало только молча сидеть и «не отсвечивать». Здорово же в этот раз меня приложило — до сих пор восстановиться не могу!

— Сережа не выдержит такой дальней поездки! Разворачивай! — безапелляционным тоном заявила она, намереваясь перебраться и схватиться за руль. — Стой, кому сказала!

— Тихо, Катюша, не газуй! — догадавшись о её намерениях, Прохор остановился на обочине дороги. — Не поедем мы в город…

— Как? — непонимающе захлопала ресницами девушка.

— А как же на самолете полетать? — присоединился к ней Костик.

— На самолете полетаем, и в город не поедем! — сообщил Прохор. — Тут у вас рядом — полчаса ходу, военный аэродром…

— Ух, ты, так мы на военном самолете полетим? — обрадовался Костик.

— Боюсь тебя расстроить, пацан, на военном самолете мы не полетим, — произнес Воронин. — Мы полетим на самом лучшем самолете в мире, такой только у дяди Сережи и у американского президента!

— Ух, ты! — заголосил мальчишка. — Дядь Сережа, а вас есть свой самолет?

— Че я, хуже Киркорова, что ли? — просипел я и затих, — на большее просто не хватило сил.

— Так что, Катерина, успокойтесь и не голосите! — произнес Воронин, вновь выруливая с обочины на дорогу. — В Москве Сергея Вадимовича уже ожидают лучшие врачи и лучшие клиники! Скоро будет как новенький! А вы, пока он будет по клиникам валяться, похозяйничаете в его хоромах — вам все-равно пока жить негде. Дом-то ваш дотла сгорел…