Стол стоял на лужайке между верхним фонтаном и бутафорской клепсидрою. Все уже пребывали в водочном полувеселии, когда явился заспанный Тхоржевский, заявивший:
— Я видел во сне академика Петрова. Мы сидели на скамейке у Медного всадника и разговаривали. Он был в ярко-белой рубашке, летних чесучовых брюках.
— Чесунча, — встрял Савельев. — Да он и вправду носил чесучовые костюмчики.
— Глаза у него были ярко-голубые, волосы и борода — сияющей седины. Он улыбался. И как-то светился весь.
— Между прочим, — сказал Урусов, — кто-то из экзальтированных современников утверждал, что он и на смертном одре светился.
— Н-у-у, — произнес режиссер, — новое дело. Агату Кристи читали? Ежели светился на смертном одре, стало быть, отравили фосфоросодержащим препаратом.
— Читали, читали. У Агаты Кристи, между прочим, есть персонаж, владелец гостиниц, фамилия Рено. Выдает себя за другого. Разбогател на вывозе кокаина из Чили. Вы что-то говорили о родственниках Эмиля Рено, ныне в Чили живущих? Или о свойственниках?
— А что, если, — сказал, побледнев, пьяный Нечипоренко, — в Знаменской церкви после смерти академика ходил никакой не двойник, никакой не церковный староста, а сам Петров, преображенный и воскресший?
Последовала пауза.
После чего Ляля Потоцкая встала, опрокинув складной стул и промолвив: «Подите вы все к черту с вашими дикими выдумками!», удалилась.
— Нечипоренко, зачем пугаете красивую женщину? — улыбнулся Вельтман. — Грешно.
— Передайте-ка, голубчик, мне мартини, — нехорошим голосом обратился Савельев непонятно к кому.
Он имел виды на Лялю на этот вечер и боялся, что навеселе в сердцах пойдет она в Дом творчества писателей и с кем-нибудь из них переспит. Допив полбутылки из горла, он последовал было за Потоцкой, но тут же вернулся мрачнее тучи и объявил:
— Сегодня все могут идти на хрен. Выходной.
— Ох, как я ненавижу выходные! — сказал Вельтман Тхоржевскому. — Ждешь их, ждешь всю неделю, томишься на службе, тоскуешь, а как выходной настанет — не знаешь, куда себя деть. На хрен и идешь, естественно, еженедельно.
— Я и праздники не люблю, — отвечал Тхоржевский.