Вилла Рено

Глава 36 СТАРИК И МАЛЬЧИК

То плача беззвучно, то засыпая и видя краткие сны, то замирая, когда шел кто по вагону с проводником — контролеры ли? — ехал на юг мальчик.

Мимо проносились бескрайние пространства затаившейся во мгле родины, разве мелькнет вдали робкий огонек либо при подъезде к нереальной, словно сновидение, станции засияют алые, зеленые, синие огни стрелок и семафоров.

Ему снились четверо в черном, одинаковые, как оловянные солдатики. Они спускаются по ступеням кухни, двое уводят мать и отца, все происходит быстро, почти без слов, ужасающе буднично, взрослые признают нечеловеческие права пришельцев. Двое остаются проводить обыск. Мальчик, оцепенев, смотрит, как они разбирают мамин сундучок, достают оттуда простые предметы, казавшиеся ему всегда волшебными (альбом с фотографиями в кожаном переплете, перламутровый пейзаж, коробочку с еще не проданными кольцами и ожерельем, шаль, зеленые стаканчики, дедушкину табакерку), и делят их: это тебе, а это мне. Потом начинают складывать в чемодан и увязывать в узлы вещи из шкафов. Выносят стулья, вешалку, шкаф, снимают висящую на цепях матового стекла бабушкину лампу.

Бабушка говорит им:

— Оставьте ребенку хотя бы кровать.

Мальчик просыпается в слезах, поезд стоит, за окном гомонит ночная станция, по проходу идут, громкий говор, ему страшно, а вдруг это милиция или чекисты, но ведь у него есть билет, старик ему билет купил; страшная догадка осеняет его: им чихать на билет, захотят — и с билетом вышвырнут из поезда, уведут, убьют, от них можно только бежать, но он не в силах бежать, его сковал страх, он слился воедино с нынешним своим убежищем и пристанищем, с жесткой узкой полкой у пыльного бокового оконца. Поезд трогается, гудок, свисток, рывок, никому нет дела до маленького пассажира, он впадает в дремоту, как в кому. Хорошо, что пришел старик. Бабушка побежала за черными забрать мое зимнее пальто и не вернулась. Он засыпает, ему снится, что он старик, тот самый, с белой бородой, и почему-то играет, как дитя, в городки с развеселыми мужиками.

Пробуждение внезапно: его трясет за плечо красноармеец, глаза бешеные, но вроде трезвый:

— Ты откуда взялся?!

Мальчик сиплым от страха голосом отвечает:

— Из Питера еду… билет есть… у меня билет есть… — и достает билет.

Уже и проводник подошел:

— Товарищ, в чем дело? Пацан из Питера едет к родным.

— Да я в сортир шел — на этой полке дед с белой бородой лежал; обратно иду — пацан.

Народ включается в полилог общего вагона.

— Товарищ проводник, попроси, пусть дыхнет.

— Я т-те дам «дыхнет», мы не выпимши.

— Да я сама видела, как парнишка в Питере садился!

— Может, ты на его полку заришься?

— У него билет есть!

— Ты, служивый, небось вагон спутал.

Служивый наконец признает, что, может, он вагон спутал, растворяется в вагонной перспективе, все умолкает, все спят, мальчика трясет, у него стучат зубы, но засыпает и он, вздрагивая, всхлипывая, затихая. Под ухом в узелке у него тикают часы, подаренные стариком.

Тогда просыпается в Петрограде Василий Павлович Реданский. На столике у кровати светятся стрелки маленьких дореволюционных дедушкиных швейцарских часов, найденных в тайнике его детской разграбленной квартиры. Он садится на кровати, ставшей почему-то выше, бредет к трюмо, зажигает лампу и видит в зеркале себя в детстве — того мальчика, которого недавно вел по перрону. Нелепая майка, вихры. Но мысли и чувства у него по-прежнему стариковские, его собственные. Он вспоминает одну из своих любимых детских книг — «Сказку о потерянном времени» Шварца. Ему кажется, что он спит и видит сон, он возвращается под одеяло, проваливается до утра в вестерны с погонями и стрельбой, чтобы проснуться в облике Василия Павловича, двойника академика Петрова.

Потом им доводилось несколько раз ненадолго меняться обликами, одному из них это спасло жизнь. Однако ни мальчик, ни старик не могли превращаться друг в друга по собственной воле, каждое превращение настигало их внезапно, заставало врасплох.