ГЛАВА XI

«Существуютъ три непогрѣшимо вѣрныхъ способа понравиться автору. Всѣ три они сводятся къ комплиментамъ послѣдовательно возрастающей дѣйствительности: 1) ему говорятъ, что прочли одно изъ его произведеній; 2) сообщаютъ, что прочли всѣ его произведенія и З) обращаются къ нему съ просьбой о дозволеніи прочесть рукопись послѣдняго, не вышедшаго еще въ печать его произведенія. № 1 побуждаетъ автора чувствовать къ вамъ уваженіе. № 2 заставляетъ питать къ вамъ расположеніе, а № 3 превращаетъ это расположеніе въ беззавѣтную сердечную преданность.

Изъ календаря Вильсона-Мякинной головы.

«Что касается до именъ прилагательныхъ, то, въ случаѣ какого-нибудь сомнѣнія, ихъ всегда можно вычеркнуть».

Изъ того же календаря.

Братья-близнецы выполнили свое обѣщаніе и навѣстили Вильсона. Завязался веселый оживленный разговоръ, подъ вліяніемъ котораго недавно зародившееся чувство дружбы все болѣе крѣпло и развивалось. По желанію своихъ гостей, Вильсонъ вытащилъ изъ шкапа рукопись своего календаря и прочелъ изъ нея одну или двѣ выдержки, удостоившіяся совершенно искреннихъ похвалъ со стороны близнецовъ. Похвалы эти до такой степени очаровали автора, что онъ охотно согласился дать братьямъ-близнецамъ всю рукопись своего календаря на домъ для прочтенія. Во время своихъ путешествій графы Капелли уяснили себѣ существованіе трехъ вѣрныхъ способовъ нравиться автору. Они прибѣгали теперь къ самому лучшему и могущественнѣйшему изъ этихъ способовъ.

Вслѣдъ затѣмъ произошелъ маленькій перерывъ. Къ Вильсону зашелъ молодой Томъ Дрисколль. Онъ утверждалъ, будто впервые еще видитъ достопочтенныхъ чужеземцевъ въ ту минуту, когда они встали для взаимныхъ рукопожатій, но это было съ его стороны ложнымъ заявленіемъ, такъ какъ на самомъ дѣлѣ онъ имѣлъ уже случай видѣть ихъ мелькомъ на торжественномъ пріемѣ, когда онъ пробрался въ домъ тетушки Патси и поживился тамъ кое-какими цѣнными вещицами. Братья-близнецы, мысленно производя оцѣнку новому своему знакомому, нашли, что лицо у него гладкое и доводьно красівое и, что всѣ его движенія отличаются плавностью и округленностью, придающею имъ извѣстнаго рода изящество. Анджело понравились глаза Тома, но Луиджи нашелъ въ нихъ что-то такое хитрое и неискреннее. Анджело признавалъ разговоръ Тома пріятнымъ и непринужденнымъ, а Луиджи находилъ, что непринужденность тамъ хватала слишкомъ уже черезъ край для того, чтобы могла считаться пріятной. По мнѣнію Анджело, Томъ былъ довольно милымъ молодымъ человѣкомъ, а что касается до Луиджи, то онъ не рѣшался еше составить себѣ объ этомъ молодомъ человѣкѣ совершенно опредѣленное мнѣніе.

Вмѣшавшись въ разговоръ, Томъ прежде всего обратился къ Вильсону съ вопросомъ, который задавалъ ему, по меньшей мѣрѣ, уже сотню разъ передъ тѣмъ. Вопросъ этотъ дѣлался веселымъ и добродушнымъ тономъ, но всегда вызывалъ легонькое непріятное ощущеніе, такъ какъ бередилъ больное мѣсто. На этотъ разъ непріятное ощущеніе обострялось еще присутствіемъ знатныхъ чужеземцевъ.

— Ну-съ, какъ подвизаетесь вы на юридическомъ поприщѣ? Удалось вамъ заручиться хоть какою-нибудь тяжбой?

Вильсонъ прикусилъ себѣ губу, но отвѣтилъ: «Пока еще нѣтъ»! настолько равнодушнымъ тономъ, насколько это вообще оказывалось для него въ данную минуту возможнымъ. Судья Дрисколль, разсказывая близнецамъ біографію Вильсона, великодушно умолчалъ о темъ, что Вильсонъ получилъ юридическое образованіе и обладалъ законнымъ правомъ заниматься адвокатурой. Молодой Томъ, пріятно улыбаясь, объяснилъ:

— Замѣтьте себѣ, господа, что Вильсонъ юристъ, но состоитъ, какъ говорится, не у дѣлъ.

Этотъ ѣдкій сарказмъ попалъ въ цѣль, но Вильсонъ совладалъ съ собою и сказалъ, ни мало не горячась:

— Да, про меня можно сказать, что я состою не у дѣлъ. Мнѣ никогда еще не поручали защищать на судѣ какое-либо дѣло и я въ продолженіе болѣе двадцати лѣтъ свожу кое-какъ концы съ концами въ качествѣ искуснаго счетовода. Къ сожалѣнію здѣсь въ городѣ, находятъ умѣстнымъ несравненно рѣже, чѣмъ это было бы желательно, приводить въ порядокъ запутанныя торговыя книги. При всемъ томъ не подлежитъ сомнѣнію, что я тщательно старался подготовить себя къ юридической карьерѣ. Въ ваши лѣта, Томъ, я выбралъ уже для себя профессію и заручился необходимыми свѣдѣніями для того, чтобы не ударить въ грязь лицомъ (Томъ почувствовалъ, что ему съ лихвою отплатили за сарказмъ). Положимъ, что у меня не было случая примѣнить мои свѣдѣнія на практикѣ и такой случай, пожалуй никогда не представится, но если мнѣ будетъ поручено вести какое-либо дѣло, я ни подъ какимъ видомъ не окажусь застигнутымъ врасплохъ, такъ какъ, въ продолженіе всѣхъ этихъ двадцати лѣтъ не переставалъ заниматься юридическими науками.

— Ну, да, разумѣется, за это время вы могли какъ слѣдуетъ подготовиться. Пріятно было бы посмотрѣть, какъ вы поведете въ судѣ первый вашъ процессъ. Если у меня окажутся какія-либо гражданскія или уголовныя дѣла, я сочту долгомъ взвалить ихъ непремѣнно на васъ. Они будутъ какъ разъ подъ пару вашей юридической практикѣ, Дэви? — замѣтилъ снова усмѣхаясь Томъ.

Вспомнивъ про дѣвушку, которую видѣлъ въ спальнѣ Тома, Вильсонъ возразилъ:

— Если вы взвалите на меня…

Онъ хотѣлъ было присовокупить: «Если вы взвалите на меня обязанность обвинителя или защитника въ судебныхъ дѣлахъ, которыя могутъ возникнуть изъ сокровенныхъ вашихъ похожденій, то, пожалуй, что у меня не будетъ недостатка въ работѣ», но своевременно воздержался и ограничился заявленіемъ о неумѣстности затрогивать такія темы въ общемъ разговорѣ.

— И прекрасно! Мы выберемъ тогда другую! Полагаю, что вы собирались подпустить мнѣ опять чувствительную шпильку, а потому искренно радуюсь перемѣнѣ декорацій. Какъ процвѣтало у васъ за послѣднее время таинственное и дивное колдовство на пальцахъ? Представьте себѣ, господа, что Вильсонъ придумалъ скупать на рынкѣ простыя оконныя стекла, дабы украшать ихъ отпечатками жирныхъ пальцевъ. По всей вѣроятности, онъ надѣется разбогатѣть, продавая украшенныя такимъ образомъ стекла коронованнымъ особамъ въ Европѣ для убранства ихъ дворцовъ. Поворожи-ка намъ, Дэви, малую толику.

Вильсонъ принесъ три стеклянныхъ пластинки и сказалъ:

— Я предлагаю человѣку провести пальцами правой руки въ волосахъ для того, чтобы кожа пальцевъ покрылась тонкимъ слоемъ жира, естественно смазывающаго волосы, затѣмъ прошу прижать оконечности пальцевъ къ стеклу. На немъ остается тогда тонкій, нѣжный отпечатокъ бороздокъ, которыми изрѣзана поверхность кожи. Этотъ отпечатокъ сохраняется безъ всякаго измѣненія, если только его бережно хранить отъ грубаго соприкосновенія съ веществами, способными его стереть. Начинайте, Томъ!

— Да вѣдь вы же снимали отпечатки съ моихъ пальцевъ раза два или три по меньшей мѣрѣ.

— Положимъ, что такъ, но послѣдніе отпечатки были сняты, когда вамъ минуло всего только двѣнадцать лѣтъ. Вы были тогда еще отрокомъ, а теперь стали уже взрослымъ молодымъ человѣкомъ.

— Совершенно справедливо. Я съ тѣхъ поръ, безъ сомнѣнія, очень перемѣнился, а коронованныя особы, надо предполагать, нуждаются въ разнообразіи.

Онъ провелъ пальцами сквозь коротко остриженные свои волосы и затѣмъ прижалъ кончики пальцевъ одинъ за другимъ къ стеклу. Анджело украсилъ отпечатками своихъ пальцевъ другую, а Луиджи третью пластинку. Вильсонъ помѣтилъ на бумажныхъ полоскахъ, приклеенныхъ къ пластинкамъ, имена, числа, мѣсяцъ и годъ, а затѣмъ спряталъ пластинки въ архивъ. Томъ насмѣшливо улыбнулся и позволилъ себѣ замѣтить:

— Мнѣ кажется, Дэви, что если вы ищете разнообразія, то въ данномъ случаѣ истратили даромъ одну изъ вашихъ стеклянныхъ пластинокъ. Отпечатки пальцевъ у обоихъ близнецовъ должны оказаться тождественными.

— Ничего, теперь все уже кончено и я въ этомъ ни мало не раскаиваюсь, — возразилъ Вильсонъ, снова усаживаясь.

Вы бы могли, Дэви, поворожить намъ малую толику, — продолжалъ Томъ. — Снимая отпечатки съ чьихъ-либо пальцевъ, вы обыкновенно предсказывали ему будущее. — Да-съ, господа, Дэви у насъ человѣкъ на всѣ руки и притомъ геній чистѣйшей воды. Это великій ученый, скрывающійся подъ спудомъ въ нашемъ провинціальномъ городкѣ, или если угодно пророкъ, которому воздаютъ здѣсь такія же почести, какія обыкновенно выпадаютъ на долю пророковъ въ ихъ отечествѣ. Наши сограждане находятъ научныя свѣдѣнія Дэви не стоящими выѣденнаго яйца и утверждаютъ, будто черепъ у него набитъ мякиной. Вѣрно вѣдь я говорю, Дэви? Тѣмъ не менѣе я убѣжденъ, что онъ оставитъ послѣ себя память… хотя бы въ видѣ отпечатка собственныхъ своихъ пальцевъ! Ха, ха, ха, ха! Безъ шутокъ, я совѣтую вамъ показать ему ваши ладони. Вы тѣмъ болѣе не останетесь въ убыткѣ, что никакой платы онъ съ васъ не возьметъ, а между тѣмъ прочтетъ тамъ по черточкамъ всю вашу судьбу, какъ по книгѣ, и предскажетъ вамъ не только пятьдесятъ или шестьдесятъ событій, неизбѣжно долженствующихъ съ вами случиться, но и въ тысячу разъ большее число другихъ событій, которымъ суждено имѣть характеръ неосущеетвившихся предсказаній. Нутко, Дэви, покажите этимъ джентльмэнамъ, какимъ вдохновеннымъ, свѣдущимъ философомъ обладаетъ наша Даусонова пристань, не умѣющая цѣнить его по достоинству.

Эта насмѣшливая и неособенно лестная рекомендація произвела непріятное впечатлѣніе не только на Вильсона, но также и на близнецовъ, которые почувствовали себя неловко и за него, и за себя самихъ. Желая выручить хозяина, они совершенно правильно рѣшили, что для этого лучше всего будетъ отнестись къ хиромантіи серьезно и выказать къ ней глубокое уваженіе, совершенно игнорируя безтактныя насмѣшки Тома. Поэтому Луиджи сказалъ:

— Во время нашихъ путешествій мы имѣли не разъ случай присутствовать при опытахъ хиромантіи. Намъ достовѣрно извѣстно, къ какимъ изумительнымъ результатамъ она можетъ привести. Если это не наука, и притомъ не самая величайшая изъ наукъ, то я положительно не знаю, какимъ именно образомъ ее слѣдовало бы назвать. На востокѣ…

Томъ съ недоумѣніемъ и недовѣріемъ глядѣлъ на графа Луиджи и, наконецъ, прервалъ его вопросомъ:

— Вы называете это фокусничество наукой? Надѣюсь, что вы сдѣлали это шутя, не придавая своимъ словамъ серьезнаго значенія?

— Напротивъ того, я говорилъ совершенно серьезно и вовсе не имѣлъ намѣренія шутить. Четыре года тому назадъ искусные хироманты прочли по нашимъ рукамъ всю подноготную, такъ, какъ еслибъ она была отпечатана у насъ на ладоняхъ.

— Неужели вы хотите сказать, что тутъ было что-либо сверхъестественное? — освѣдомился Томъ, невѣріе котораго начало слегка колебаться.

— Могу отвѣтить вамъ на это, — объяснилъ Анджело, — что наши характеры были описаны съ изумительной точностью и отчетливостью. Мы сами не могли бы изобразить ихъ вѣрнѣе и лучше. Кромѣ того, намъ были предсказаны два или три достопримѣчательныя событія изъ нашего прошлаго, о которыхъ никто изъ присутствующихъ, кромѣ насъ самихъ, знать не могъ.

— Значитъ, это настоящее колдовство! — вскричалъ Томъ, который теперь и самъ очень заинтересовался. — Посчастливилось ли этимъ кудесникамъ угадать, что должно было случиться съ вами въ будущемъ?

— Вообще говоря, посчастливилось, — продолжалъ Луиджи. — Два или три поразительныхъ предсказанія успѣли уже съ тѣхъ поръ исполниться, причемъ самое невѣроятное изъ всѣхъ исполнилось въ томъ же году. Изъ числа менѣе важныхъ пророчествъ, иныя уже осуществились, а другія, равно какъ и нѣкоторыя изъ болѣе важныхъ, до сихъ поръ еще не сбылись и, можетъ быть, никогда не сбудутся. Во всякомъ случаѣ, выполненіе ихъ удивило бы меня въ меньшей степени, чѣмъ невыполненіе.

Слова эти произвели глубокое впечатлѣніе на Тома. Онъ окончательно опѣшилъ и счелъ долгомъ извиниться:

— Я вовсе не имѣлъ въ виду смѣяться надъ этой наукой, Дэви, я просто-на-просто мололъ вздоръ и несъ необыкновенную чепуху. Мнѣ было бы очень пріятно, если бы вы поглядѣли своимъ гостямъ на ладони. Надѣюсь, что вы не откажетесь сдѣлать это?

— Отчего же нѣтъ? Если только это доставитъ удовольствіе моимъ посѣтителямъ. Предупреждаю, однако, что у меня слишкомъ мало практики въ хиромантіи и что я, поэтому, не смѣю выдавать себя за опытнаго и искуснаго спеціалиста по этой части. Если какое-нибудь прошлое событіе особенно отчетливо написано на ладони, я обыкновенно его могу прочесть. Менѣе важныя событія, зачастую, хотя и не всегда, отъ меня ускользаютъ… Я слишкомъ мало довѣряю себѣ самому, чтобы осмѣлиться читать будущее. Пожалуйста не заключайте изъ моихъ словъ, что я повседневно занимаюсь изученіемъ хиромантіи. За послѣднія шесть лѣтъ мнѣ удалось разсмотрѣть всего лишь сь полдюжины рукъ. Какъ вы видите, здѣсь принято подшучивать надъ хиромантіей. Я счелъ умѣстнымъ поэтому прекратить свои опыты, въ ожиданіи, пока лишніе толки умолкнутъ. Знаете ли, что мы сдѣлаемъ, графъ Луиджи? Я попробую прочесть ваше прошлое и если это мнѣ хоть сколько-нибудь удастся, мы этимъ и удовлетворимся, оставивъ будущее въ покоѣ. Отгадывать его могутъ лишь опытные хироманты.

Онъ взялъ уже руку Луиджи, когда Томъ остановилъ его восклицаніемъ:

— Обождите немножко, Дэви! Графъ Луиджи, вотъ вамъ карандашъ и бумага. Запишите самое невѣроятное крупное событіе, которое было вамъ предсказано и дѣйствительно случилось менѣе чѣмъ черезъ годъ послѣ предсказанія и передайте этотъ клочекъ бумаги мнѣ. Я увижу тогда, удастся ли Дэви прочесть это событіе на вашей рукѣ. Луиджи, отвернувшись, написалъ нѣсколько словъ на клочкѣ бумаги, сложилъ его и передалъ Тому со словами:

— Если г-нъ Вильсонъ правильно угадаетъ, то я предложу вамъ прочесть, что здѣсь написано.

Вильсонъ принялся изучать ладонь Луиджи, опредѣляя на ней линіи жизни, ума, сердца и т. д. Онъ тщательно отмѣчалъ соотношенія этихъ главныхъ линій съ лабиринтомъ болѣе тонкихъ и нѣжныхъ бороздокъ и черточекъ, окутывавшихъ ихъ со всѣхъ сторонъ многосложной сѣтью. Ощупавъ мясистую подушечку у основанія старашого пальца, онъ уяснилъ себѣ ея очертанія. Точно также тщательно изслѣдовалъ онъ мясистую часть руки, отъ сгиба кисти и до основанія мизинца. Столь же тщательно и всесторонне разсмотрѣлъ онъ пальцы графа Луиджи относительно ихъ формы, величины и привычки располагаться по отношенію другъ друга во время отдыха. Всѣ трое зрителей слѣдили съ самымъ глубокимъ вниманіемъ за этимъ изслѣдованіемъ, нагибаясь и сами надъ ладонью графа Луиджи. Никто не осмѣливался прервать торжественное молчаніе, хотя бы даже единымъ словомъ. Еще разъ внимательно осмотрѣвъ ладонь графа, Вильсонъ принялся читать по ней вслухъ.

Онъ изобразилъ характеръ Луиджи, его наклонности, вкусы, симпатіи и антипатіи, выдающіяся стремленія, честолюбивыя мечты, и эксцентричности въ такихъ ясныхъ и опредѣленныхъ выраженіяхъ, что самъ Луиджи приходилъ иногда въ смущеніе, а всѣ остальные принимались смѣяться. Оба близнеца признали, однако, описаніе характера художественно схваченнымъ и совершенно вѣрнымъ.

Вильсонъ принялся тогда разсказывать прошлое графа Луиджи. Онъ подвигался впередъ въ этомъ біографическомъ очеркѣ весьма осторожно и не безъ нѣкотораго колебанія, медленно перемѣщая пальцы по выдающимся линіямъ ладони. Время оть времени онъ останавливался на какой-нибудь звѣздѣ (перекресткѣ линій), тщательно изслѣдуя окружающую ее сѣть тонкихъ бороздокъ. Онъ упомянулъ объ одномъ или двухъ прошлыхъ событіяхъ. Луиджи подтвердилъ правильность его указаній, послѣ чего Вильсонъ приступилъ къ дальнѣйшему изслѣдованію. Неожиданно онъ взглянулъ на графа съ выраженіемъ глубокаго изумленія и сказалъ:

— Здѣсь отмѣчено событіе, разглашеніе котораго вы сочтете, можетъ быть, нежелательнымъ?

— Ничего, разсказывайте! — добродушно прервалъ его графъ Луиджи. — Увѣряю васъ, что это нисколько меня не стѣснитъ.

Вильсонъ всьтаки колебался и, повидимому, не зналъ, какъ ему поступить. Наконецъ, онъ сказалъ:

— Событіе это слишкомъ щекотливаго свойства для того, чтобы… Не лучше ли будетъ, если я напишу то, что узналъ на бумажкѣ, или же скажу это вамъ шепотомъ, и вы тогда сами рѣшите, желательно ли разсказывать объ этомъ вслухъ.

— Ну, что жь, я и на это согласенъ! Напишите! — согласился Луиджи.

Написавъ нѣсколько словъ на лоскуткѣ бумажки, Вильсонъ передалъ его Луиджи, который, прочитавъ написанное тамъ, сказалъ Тому:

— Разверните имѣющуюся у васъ бумажку и прочтите ее вслухъ, г-нъ Дрисколль!

Томъ прочелъ: «Было предсказано, что я убью человѣка и предсказаніе это исполнилось еще до истеченія года».

— Вотъ такъ штука! — присовокупилъ Томъ.

Графъ Луиджи передалъ Тому записочку Вильсона и сказалъ:

— Прочтите ее тоже вслухъ!

Томъ прочелъ: «Вы кого-то убили; но я не могу разобрать, кого именно: мужчину, женщину или ребенка»?

— Это заткнетъ за поясъ привидѣніе, являвшееся Цезарю и вообще все, что мнѣ когда-либо доводилось видѣть или же слышать! — объявилъ, пораженный изумленіемъ Томъ. — Оказывается, значитъ, что самый смертельный врагъ человѣка — его собственная рука. Представьте себѣ только, что она записываетъ на себѣ самыя сокровенныя роковыя его тайны, и въ то же время измѣннически готова разоблачить ихъ каждому постороннему лицу, знакомому съ черной, или же бѣлой магіей. Не понимаю только, чего ради дозволяете вы разглядывать такимъ опаснымъ людямъ вашу ладонь, на которой записаны такіе страшные факты?

— Для меня это совершенно безразлично, — возразилъ Луиджи совершенно спокойнымъ тономъ. — У меня имѣлось основаніе убить этого человѣка и я ни мало не жалѣю о своемъ поступкѣ.

— Какое же могло у васъ имѣться основаніе убить человѣка?

— Онъ самъ напрашивался на то, чтобы быть убитымъ.

— Я разскажу вамъ, какъ все случилось, такъ какъ братъ не хочетъ говорить объ этомъ самъ! — съ горячностью воскликнулъ Анджело. — Онъ убилъ человѣка для того, чтобы спасти мою жизнь. Вотъ чего ради онъ его убилъ. Это былъ благородный поступокъ, о которомъ нѣтъ ни малѣйшей надобности умалчивать.

— Ну да, разумѣется, — подтвердилъ Вильсонъ. — Убить человѣка, чтобы спасти жизнь родному брату, можетъ, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, быть дѣломъ очень хорошимъ и великодушнымъ.

— Все, это мнѣ очень пріятно слышать, — возразилъ Луиджи, — но, въ данномъ случаѣ, о самопожертвованіи, геройствѣ или великодушіи съ моей стороны, мнѣ кажется, не могло быть и рѣчи. Вы упускаете изъ виду одно обстоятельство: если бы я не спасъ жизни Анджело, то и меня самого не оказалось бы въ живыхъ. Зарѣзавъ моего брата, убійца, безъ сомнѣнія, покончилъ бы также и со мною. Такимъ образомъ, на повѣрку оказывается, что я спасъ свою собственную жизнь.

— Все это однѣ только отговорки. Я тебя знаю и ни за что не повѣрю, чтобъ ты въ это мгновеніе думалъ о себѣ самомъ! — сказалъ Анджело. — Я храню у себя кинжалъ, которымъ Луиджи убилъ злодѣя, покушавшагося на мою жизнь и какъ-нибудь покажу его вамъ. Кинжалъ этотъ сталъ послѣ того для меня особенно дорогимъ. Впрочемъ, онъ имѣлъ уже и передъ тѣмъ свою собственную исторію, которая и сама по себѣ представляется довольно интересною. Онъ былъ подаренъ моему брату могущественнымъ индѣйскимъ державцемъ Гайковаромъ Бородскимъ, семьѣ котораго принадлежалъ въ теченіе двухъ или трехъ столѣтій. Имъ было убито изрядное число людей, почему-либо не нравившихся Гайковару и знаменитымъ его предкамъ. На взглядъ онъ не представляетъ ничего особеннаго, кромѣ того развѣ, что по наружности не похожъ на другіе ножи и кинжалы и т. п. Я сію минуту изображу вамъ его на бумагѣ. — Анджело взялъ листъ бумаги и, набросавъ нѣсколькими, штрихами фигуру восточнаго кинжала, продолжалъ: — Какъ видите, онъ обладаетъ широкимъ клинкомъ съ острыми, какъ бритва, лезвіями, на которомъ вырѣзаны вензеля или же имена длиннаго ряда его владѣльцевъ. Я самъ распорядился вырѣзать на немъ латинскими буквами имя Луиджи съ нашимъ гербомъ. Обратите вниманіе на замѣчательную рукоять этого кинжала. Она изъ цѣльнаго куска слоновой кости, отшлифованнаго какъ зеркало, толщиною приблизительно въ человѣческую руку, съ плоско запиленнымъ верхнимъ концомъ для того, чтобъ въ него удобнѣе было опираться большимъ пальцемъ. Кинжалъ надлежитъ держать именно такъ, чтобъ большой палецъ упирался въ верхній конецъ рукояти и затѣмъ наносить ударъ сверху внизъ. Передавая кинжалъ Луиджи, Гайковаръ показалъ намъ, какимъ именно образомъ слѣдуетъ его употреблять. Въ ту же самую почь Луиджи пришлось воспользоваться этимъ урокомъ, и у Гайковара оказалось однимъ подданнымъ менѣе. Ножны кинжала великолѣпно украшены драгоцѣнными цвѣтными каменьями. Вы, безъ сомнѣнія, найдете эти ножны гораздо интереснѣе самого кинжала.

Томъ замѣтилъ про себя:

— Какое счастье, что я сюда зашелъ! Я продалъ бы этотъ кинжалъ за ничтожную сумму, такъ какъ считалъ эти драгоцѣнные каменья цвѣтными стеклышками.

— Продолжайте вашъ разсказъ, — попросилъ Вильсонъ. — Вамъ не зачѣмъ прибѣгать къ паузамъ. Наше любопытство и безъ того достаточно возбуждено; мы желаемъ знать, при какихъ именно обстоятельствахъ совершили вы смертоубійство? Потрудитесь повѣдать намъ это.

— Смѣю увѣрить, что во всемъ виноватъ былъ именно только кинжалъ. Ночью пробрался въ комнату, отведенную намъ во дворцѣ, одинъ изъ туземныхъ служителей Гайковара, съ намѣреніемъ насъ убить и украсть подаренный намъ кинжалъ. Очевидно, его соблазняла значительная цѣнность самоцвѣтныхъ каменьевъ, украшавшихъ его ножны. Мы съ братомъ спали въ одной постели, и кинжалъ лежалъ у Луиджи подъ подушкой. Комната наша тускло освѣщалась едва мерцавшимъ ночникомъ. Я уже спалъ, а Луиджи еще бодрствовалъ, какъ вдругъ ему показалось въ полумракѣ, что кто-то подкрадывается къ постели. Луиджи вытащилъ кинжалъ изъ ноженъ и оказался немедленно же готовымъ употребить его въ дѣло въ случаѣ надобности. Необходимо замѣтить, что погода была теплая, а потому мы спали безъ простынь и безъ одѣялъ. Туземецъ, пробиравшійся ползкомъ, очутился уже у самой постели, нагнулся надо мной и занесъ правую руку, вооруженную большимъ ножомъ, собираясь всадить этотъ ножъ мнѣ прямо въ горло. Луиджи поймалъ однако, убійцу за руку, пригнулъ его внизъ и всадилъ ему въ шею кинжалъ по самую рукоять. Вотъ вамъ и весь сказъ.

Вильсонъ и Томъ оба глубоко вздохнули. Послѣ того завязался общій разговоръ по поводу этого трагическаго приключенія, а затѣмъ Вильсонъ, взявъ руку Тома въ свою, сказалъ:

— Представьте себѣ, Томъ, что я ни разу еще до сихъ поръ не имѣлъ случая полюбоваться вашими ладонями. Возможно, что въ вашей жизни бывали тоже событія подозрительнаго свойства, относительно которыхъ… Что же это такое?

Томъ поспѣшно вырвалъ у него свою руку и казался не на шутку сконфуженнымъ.

— Представьте себѣ, онъ даже покраснѣлъ! — замѣтилъ Луиджи.

Томъ злобно взлянулъ на него изподлобья и ехидно возразилъ:

— Еслибъ я и покраснѣлъ, то во всякомъ случаѣ не потому чтобы сознавалъ себя убійцей!

Смуглое лицо, Луиджи тотъ часъ же вспыхнуло, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ, что-нибудь сказать или же сдѣлать какое-нибудь движеніе, встревоженный Томъ поспѣшно добавилъ:

— Прошу у васъ тысячу извиненій! Я вовсе не хотѣлъ такъ выразиться; это совершенно необдуманно сорвалось у меня съ языка и я самъ очень жалѣю о необдуманныхъ моихъ словахъ. Надѣюсь, что вы меня простите!

Вильсонъ явился къ нимъ обоимъ на выручку, стараясь по возможности загладить промахъ Тома. Ему это вполнѣ удалось по отношенію къ близнецамъ, которыхъ не особенно обидѣло оскорбленіе, нанесенное Луиджи. Непріятнѣе всего являлось для нихъ неблаговоспитанное обращеніе Тома съ Вильсономъ. Самому обидчику было несравненно труднѣе успокоиться. Томъ дѣлалъ видъ, будто чувствуетъ себя прекрасно, и дѣйствительно не выказывалъ ни малѣйшаго смущенія. Въ глубинѣ души, однако, онъ чувствовалъ сильнѣйшее раздраженіе противъ всѣхъ трехъ свидѣтелей глупой его выходки. Ему было до такой степени непріятно сознавать, что поставилъ себя въ необходимость униженно просить извиненія при свидѣтеляхъ, что онъ совершенно позабылъ негодовать на собственную свою безстактность. Тѣмъ не менѣе, случайное обстоятельство помогло ему вполнѣ утѣшиться и оказалось почти въ состояніи вызвать у него опять чувство дружескаго доброжелательства, по крайней мѣрѣ по отношенію къ знатнымъ чужеземцамъ. Дѣло въ томъ, что между близнецами обнаружилось изъ-за какихъ-то пустяковъ маленькое разногласіе, при обсужденіи котораго они вскорѣ пришли въ очевидное раздраженіе другъ противъ друга. Это до того очаровало Тома и доставило ему такое искреннее удовольствіе, что онъ осторожно принялся подливать масла въ огонь и всячески усиливать существовавшее раздраженіе, дѣлая видъ, будто руководствуется несравненно болѣе почтенными мотивами. Благодаря его содѣйствію, братья чуть не поссорились другъ съ другомъ. Если дѣло у нихъ не дошло до ссоры, то лишь потому, что споръ между близнецами былъ прерванъ внезапнымъ стукомъ въ дверь. Обстоятельство это, очень обидное для Тома, чрезвычайно обрадовало Вильсона, который немедленно же отправился отворять.

Посѣтителемъ оказался добродушной, невѣжественный, энергическій мужчина среднихъ лѣтъ, ирландецъ Джонъ Бэкстонъ, большой охотникъ до политическихъ интригъ, принимавшій всегда самое дѣятельное участіе во всевозможныхъ общественныхъ дѣлахъ. Одной изъ главнѣйшихъ злобъ дня на Даусоновой пристани оказывался тогда вопросъ о ромѣ. Образовались двѣ партіи: за ромъ и противъ рома. Бэкстонъ агитировалъ въ пользу рома. Воротилы этой партіи послали его разыскать близнецовъ и пригласить ихъ на общую сходку ромовой партіи. Выполняя возложенное на него порученіе, онъ объяснилъ, что ромовики начали уже собираться въ большомъ залѣ надъ гостинымъ дворомъ. Луиджи принялъ это приглашеніе очень охотно, Анджело-же не столь охотно, талъ какъ онъ не долюбливалъ многолюдныхъ сходокъ и не пилъ крѣпкихъ спиртныхъ напитковъ, столь употребительныхъ въ Америкѣ. Въ сущности онъ вовсе воздерживался отъ спиртныхъ напитковъ тамъ, гдѣ это оказывалось для него возможнымъ.

Близнецы ушли вмѣстѣ съ Бэкстономъ, а Томъ Дрисколль присоединился къ нимъ самопроизвольно, такъ какъ его никто не приглашалъ.

Издали уже бросалась въ глаза длинная колыхавшаяся линія зажженныхъ факеловъ, тянувшаяся сверху внизъ по главной городской улицѣ, откуда доносился глухой барабанный бой, бряцанье литавръ, визгливо завываніе нѣсколькихъ флейтъ и слабые отголоски отдаленныхъ ура. Хвостъ процессіи взбирался уже по лѣстницѣ верхняго этажа гостинаго двора, когда итальянскіе графы-близнецы еще только подходили къ этому зданію. Войдя въ залъ, они нашли его переполненнымъ людьми, факелами, дымомъ, шумомъ и восторженннымъ гамомъ. Близнецовъ, равно какъ и неразлучнаго съ ними Тома Дрисколля, Бэкстонъ провелъ на эстраду и сдалъ тамъ, среди бурныхъ привѣтственныхъ возгласовъ предсѣдателю сходки. Какъ только шумъ нѣсколько стихъ, предсѣдатель внесъ слѣдующую резолюцію: «Безатлогательно избрать знаменитыхъ гостей, путемъ торжественнаго привѣтствія, въ члены нашей достославной партіи, являющейся раемъ для свободолюбивыхъ и гибелью для рабовъ».

Эта краснорѣчивая резолюція снова открыла шлюзы шумной восторженности, причемъ братья-близнецы немедленно же оказались избранными съ самымъ трогательнымъ единодушіемъ въ члены ромовой партіи. Вслѣдъ за тѣмъ поднялась цѣлая буря возгласовъ:

— Смочить ихъ, смочить хорошенько! Пропустить имъ за галстухи!

Обоимъ братьямъ близнецамъ подали большія рюмки, до краевъ полныя водки. Луиджи поднялъ свою рюмку надъ головой, граціознымъ движеніемъ руки поклонился этой рюмкой всему собранію и поднесъ ее къ губамъ. Анджело, напротивъ того, поставилъ свою рюмку на столъ. Снова поднялись бурные крики:

— Отчего жь не пьетъ другой? Ужъ не собирается ли блондинъ намъ измѣнить? Потрудитесь объясниться!

Наведя требуемыя справки, предсѣдатель доложилъ:

— Мы, господа, сдѣлали прискорбный промахъ: оказывается, что графъ Анджело Капелли держится противоположныхъ намъ воззрѣній! Онъ вовсе не употребляетъ спиртныхъ напитковъ и не предполагалъ добиваться избранія въ члены нашей партіи, а потому желаетъ пересмотра своего избранія. Какъ угодно рѣшить на этотъ счетъ сходкѣ?

Весь залъ огласился хохотомъ, къ которому въ достаточной дозѣ примѣшивались свистки и мяуканье, но энергическое употребленіе предсѣдательскаго звонка возстановило подъ конецъ нѣчто вродѣ спокойствія и порядка. Тогда, кто-то изъ толпы объявилъ, что хотя очень сожалѣетъ о сдѣланномъ промахѣ, но считаетъ исправленіе его невозможнымъ въ нынѣшнее засѣданіе. По существующимъ обычаямъ, это можно сдѣлать лишь въ слѣдующее засѣданіе. Онъ не предлагаетъ никакой резолюціи, такъ какъ ея въ данномъ случаѣ не требуется, но желалъ бы извиниться передъ джентльмэномъ отъ лица всего собранія и въ тоже время увѣрить джентльмена, что, поскольку это будетъ зависѣть отъ Сыновъ Свободы, они постараются сдѣлать временную принадлежность джентльмэна къ ихъ партіи для него пріятной.

Рѣчь эта была встрѣчена громкими рукоплесканіями и возгласами:

— Умно сказано! Что правда, то правда! Онъ хоть и не пьющій, а всетаки славный малый! Выпьемте за его здоровье! Провозгласимъ ему здравицу и осушимъ рюмки до дна.

Розданы были рюмки и всѣ на эстрадѣ выпили за здоровье Анджело. Вся сходка тѣмъ временемъ ревѣла:

— Онъ веселый славный малый!

За него пріятно пить!

Онъ веселый славный малый!

Многи лѣта ему жить!

Томъ Дрисколль тоже выпилъ здравицу, полагавшуюся по уставу. Это была вторая рюмка, такъ какъ онъ передъ тѣмъ успѣлъ уже осушить рюмку Анджело, въ то самое мгновеніе, когда непьющій графъ поставилъ ее на столъ. Двѣ рюмки крѣпчайшей водки привели его въ развеселое состояніе, граничившее почти съ невмѣняемостью. Онъ началъ принимать весьма оживленное и выдающееся участіе въ сходкѣ, особенно же по части свистковъ, мяуканья и болѣе или менѣе остроумныхъ замѣчаній на рѣчи ораторовъ.

Предсѣдатель все еще стоялъ на эстрадѣ вмѣстѣ съ обоими графами Капелли. Необыкновенно близкое сходство между братьями-близнецами пробудило остроуміе Тома Дрисколля. Въ ту самую минуту когда предсѣдатель началъ говорить рѣчь, Томъ выступилъ въ свою очередь впередъ и, обращаясь къ присутствующимъ съ довѣрчивостью пьянаго парня, объявилъ:

— Ребята, я вношу предложеніе, чтобы онъ замолчалъ и предоставилъ слово этимъ…

Непечатное выраженіе, замѣненное здѣсь многоточіемъ произвело большой эффектъ и вызвало въ залѣ громкій взрывъ хохота.

Южная кровь Луиджи мгновенно дошла до точки кипѣнія тѣмъ болѣе что оскорбленіе было нанесено ему и брату въ присутствіи четырехсотъ постороннихъ лицъ. Оставлять подобное оскорбленіе безнаказаннымъ, или же откладывать возмездіе за него хоть на минуту, было не въ натурѣ молодого графа. Сдѣлавъ шага два въ сторону, онъ остановился позади ничего не подозрѣвавшаго шутника, а затѣмъ, отступивъ шагъ назадъ, угостилъ Тома пониже спины такимъ богатырскимъ пинкомъ, что бѣдняга взвился на воздухъ, перелетѣлъ черезъ рампу и очутился на головахъ передняго ряда Сыновъ Свободы.

Человѣку даже и въ трезвомъ видѣ наврядъ ли будетъ особенно пріятно, если кто-либо изъ его ближнихъ свалится ему ни съ того, ни съ сего, какъ снѣгъ на голову; человѣкъ же успѣвшій подвыпить не приминетъ въ такомъ случаѣ выразить свое негодованіе дѣйствіемъ. Въ гнѣздѣ Сыновъ Свободы, на которое свалился Томъ Дрисколль, не нашлось ни одного трезваго птенца. Весьма вѣроятно даже, что во всемъ залѣ не было за исключеніемъ графа Анджело, ни одного вполнѣ трезваго человѣка. Не мудрено поэтому, что первый рядъ Сыновъ Свободы, въ порывѣ негодованія, швырнулъ Тома на головы второго ряда, который, препроводивъ бѣднягу дальше, принялся немедленно обработывать кулаками первый рядъ, угостившій его столь не желаннымъ подаркомъ. Третій, четвертый и всѣ слѣдующіе ряды поступали соотвѣтственно такимъ же образомъ. По мѣрѣ того, какъ Дрисколль, въ бурномъ своемъ воздушномъ полетѣ, подвигался къ дверямъ, онъ оставлялъ за собою все расширявшееся поле ожесточенной битвы, подъ аккомпаниментъ бѣшеной пьяной ругани. Факелы, рядъ за рядомъ, валились на полъ; подъ конецъ раздались отчаянные крики: «Пожаръ, горимъ!», заглушившіе собою неистовый звонъ предсѣдательскаго колокольчика, ревъ разъяренныхъ голосовъ и трескъ подламывающихся скамеекъ.

Драка мгновенно прекратилась. Проклятія и брань сразу умолкли. Настало мгновеніе, когда шумъ и гамъ смѣнились мертвымъ затишьемъ. Это былъ штиль, заступившій мѣсто бури. Затѣмъ, сразу же, въ толпѣ снова проснулись жизнь и энергія. Она заколыхалась и хлынула изъ горѣвшаго зала. Окраины ея словно таяли, вытекая сквозь окна и двери. Одновременно съ этимъ внутреннее давленіе постепенно ослабѣвало.

Никогда еще пожарная команда не являлась такъ быстро на выручку. Дѣло въ томъ, что на этотъ разъ ей почти не пришлось перемѣщаться, такъ какъ главная ея квартира находилась тутъ-же, въ заднемъ флигелѣ гостинаго двора. Пожарная команда состояла изъ двухъ ротъ: машинной, дѣйствовавшей трубами, и рабочей, съ баграми, топорами и лѣстницами. Половина каждой роты была навербована изъ ромовиковъ, а другая изъ враговъ рома, что вполнѣ согласовалось съ тогдашвимъ нравственнымъ и политическимъ распредѣленіемъ партій на Даусоновой пристани. Въ казармахъ дежурило достаточное число враговъ рома, для того, чтобы привести въ дѣйствіе насосъ и придвинуть лѣстницы къ стѣнамъ горѣвшаго зданія. Черезъ какихъ-нибудь двѣ минуты пожарная команда успѣла уже облечься въ красныя рубашки и мѣдные шлемы (она никогда не совершала оффиціальныхъ подвиговъ въ неоффиціальныхъ костюмахъ). Въ то время, когда ромовики хлынули сквозь длинный рядъ оконъ верхняго этажа на крышу веранды гостинаго двора, избавители были уже наготовѣ встрѣтить ихъ могучей струею воды, которая смыла нѣсколькихъ несчастливцевъ съ крыши и чуть не утопила остальныхъ. Вода представлялась всетаки лучше огня, а потому ромовики продолжали выливаться непрерывными потоками на крышу сквозь окна большого зала, гдѣ происходила сходка. Ихъ продолжали безпощадно окачивать водою до тѣхъ поръ, пока залъ не опустѣлъ совсѣмъ. Тогда пожарные поднялись туда и затопили его такимъ количествомъ воды, которымъ можно было бы потушить въ сорокъ разъ большее количество огня, чѣмъ имѣлось тамъ въ наличности. Извѣстно, что пожарнымъ командамъ въ американскихъ провинціальныхъ городахъ рѣдко лишь представляется возможность проявить свою дѣятельность. Немудрено поэтому, что если выпадетъ благопріятный случай, то они пользуются имъ уже на совѣсть. Благоразумные и разсудительные обыватели такихъ провинціальныхъ городовъ страхуютъ поэтому свои дома не столько отъ огня, сколько отъ поврежденій, которыя могутъ быть нанесены пожарными командами.

Загрузка...