«Человѣкъ, который самъ не умѣетъ солгать, зачастую считаетъ себя тѣмъ не менѣе въ правѣ судить о лжи».
Октября 12.
По поводу открытій: «Удивляются какъ это удалось Колумбу открыть Америку. Было бы, однако, еще удивительнѣе, еслибъ онъ не нашелъ ея на мѣстѣ».
Населеніе Даусоновой пристани не спало всю ночь. Оно провело ее въ обсужденіи изумительныхъ событій дня и въ догадкахъ о томъ, когда именно будетъ слушаться дѣло Тома. Одна толпа гражданъ за другою подходила къ дому Вильсона, угощала его серенадами, требовала, чтобъ онъ сказалъ рѣчь, и надрывала себѣ горло одобрительными возгласами послѣ каждаго словца, слетавшаго съ его устъ. Каждое такое словце считалось теперь драгоцѣннѣе золота и признавалось квинтъэссенціей мудрости. Долгая борьба Вильсона противъ незадачи и предубѣжденія благополучно закончилось. Онъ сталъ теперь несокрушимо могучимъ авторитетомъ.
По окончаніи каждой серенады, когда толпа начинала расходиться по домамъ, кто-нибудь въ ея рядахъ непремѣнно испытывалъ угрызенія совѣсти, побуждавшія его возвысить голосъ и сказать:
— И этого самаго человѣка такіе люди, какъ мы, называли въ теченіе двадцати лѣтъ Мякинною Головою! Онъ, друзья, вышелъ теперь въ отставку изъ этой должности.
— Да, но она всетаки занята: мы всѣ на нее назначены!
Близнецы стали настоящими героями романа и репутація ихъ была вполнѣ возстановлена. Тѣмъ не менѣе приключенія графовъ Капелли въ Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ штатахъ, не особенно имъ понравилось, а потому они безотагательно уѣхали изъ Америки обратно въ Европу. Роксанѣ нанесенъ былъ тяжелый ударъ, отъ котораго она всю жизнь не могла оправиться. Настоящій Томъ Дрисколль, котораго она заставила пробыть двадцать три года невольникомъ, продолжалъ выплачивать ей ежемѣсячную пенсію въ тридцать пять долларовъ, назначенную самозванцемъ. Раны, нанесенныя сердцу Рокси, оказались слишкомъ тяжелыми для того, чтобы ихъ можно было залечить, деньгами. Веселый, живой огонекъ, сверкавшій въ ея глазахъ, потухъ; вызывающая бодрая самоувѣренность исчезла тоже и смѣхъ ея пересталъ раздаваться на кухняхъ Даусоновой пристани. Единственнымъ утѣшеніемъ для Роксаны являлось посѣщеніе цвѣтной церкви и хлопоты по дѣламъ, таковой.
Настоящій наслѣдникъ судьи Дрисколля, внезапно оказавшійся богатымъ и свободнымъ человѣкомъ, очутился въ крайне затруднительномъ положеніи. Онъ не умѣлъ ни читать, ни писать, да и говорилъ только на жаргонѣ негритянскаго квартала; походка, манера держаться, позы и, смѣхъ — все это являлось у него до чрезвычайности вульгарнымъ и неуклюжимъ. Этотъ богачъ-аристократъ всетаки производилъ впечатлѣніе невольника. Изящный костюмъ и возможность сорить деньгами не могли поправитъ этихъ недостатковъ или хотя-бы даже замаскировать ихъ. Напротивъ того, они выдвигались при такой обстановкѣ еще ярче на первый планъ и производили болѣе сильное впечатлѣніе. Бѣдняга не могъ преодолѣть ужаса, который внушала ему гостиная бѣлыхъ людей, и чувствовалъ себя какъ дома единственно только на кухнѣ. Сидя въ церкви, на фамильной скамьѣ Дрисколлей, онъ испытывалъ тяжкую муку, а между тѣмъ для него утратилась возможность находить себѣ утѣшеніе и убѣжище въ галереѣ для негровъ. Мы отказываемся слѣдить за дальнѣйшими, весьма интересными, впрочемъ, судьбами этого молодого человѣка, такъ какъ повѣствованіе о нихъ завело бы слишкомъ уже далеко.
Самозванецъ чистосердечно сознался въ своихъ преступленіяхъ и былъ приговоренъ къ пожизненному тюремному заключенію. Этимъ однако дѣло не кончилось. Имущественное положеніе Перси Дрисколля было при его кончинѣ до такой степени незавиднымъ, что кредиторы получили всего лишь по шестидесяти центовъ за долларъ. Теперь они подали, апелляціонную жалобу, указывая, что по ошибкѣ, которая произошла не по ихъ винѣ, самозванецъ Томъ не былъ своевременно включенъ въ инвентарь имущества Перси Дрисколля. Кредиторы утверждали, что Томъ принадлежитъ имъ въ качествѣ движимой ихъ собственности, которую слѣдовало передать въ ихъ распоряженіе еще восемь лѣтъ тому назадъ. Они и такъ уже достаточно пострадали изъ за того, что были лишены его услугъ въ теченіе столь долгаго времени, и не испытываютъ ни малѣйшаго желанія нести дальнѣйшіе убытки. Еслибъ имъ своевременно отдали Тома, они давнымъ давно продали бы его, чѣмъ, безъ сомнѣнія, предотвратилось бы убійство судьи Дрисколля. Отсюда вытекало логическимъ образомъ заключеніе, что Томъ лично неповиненъ въ убійствѣ и что преступленіе это являлось только злополучнымъ слѣдствіемъ ошибочно составленнаго инвентаря. Справедливость такихъ логическихъ выводовъ бросалась всѣмъ и каждому въ глаза. Всѣ признавали обрушившуюся на судебную кару на Тома совершенно правильной, еслибъ былъ свободнымъ бѣлымъ человѣкомъ, но засадить на всю жизнь въ тюрьму молодого невольника, представляющаго собою цѣнное имущество, оказывалось совершенно инымъ дѣломъ.
Миссурійскій губернаторъ, прочитавъ доставленный ему по этому поводу докладъ, немедленно же «помиловалъ Тома», а кредиторы Перси Дрисколля тотчасъ же продали помилованнаго своего невольника на одну изъ плантацій въ низовьяхъ Миссиссипи.
Конецъ.
1894