Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы

Юношеский дневник

1946

1 июня. Я хочу поэтом стать в боевой стране. Я хочу стихи писать в мирной тишине о труде, о Родине, о ее сынах, о дорогах пройденных, о счастливых днях.

28 сентября. Иду я счастливый из школы, и радостно сердце стучит, и ветер душистый, веселый как будто бы мне говорит: "Сегодня ты стал комсомольцем, иди же по этой тропе, и знай: отступать ты не должен нигде - ни в труде, ни в борьбе!"

1947

16 августа. За окном веселый ветер шевелит листву. Я стихи послал сегодня Маршаку в Москву. Буду ждать я с нетерпеньем, ждать его ответ. Интересно: что напишет о стихах поэт?..

24 сентября. Уже больше года прошло с тех пор, как я написал, что "хочу поэтом стать". Заполняю стихами тетрадку. А в прошлом году даже "выпустил" две своих "книжки". Переписал на листки то, что у меня было. Разрисовал. Сделал обложки. Одну назвал "Миша-герой". В ней маленькая поэма о подвиге юного партизана. А на обложке второй название "Родина". Сегодня отправил в областную газету "Большэвік Палесся" три стихотворения: "Парк Победы", "Вечер" и "Мельница".

14 октября. Задумал написать повесть. Первоначальной звание "Друзья". Написал три главы и пока отложил. Сегодня за вечер написал маленький рассказ "Маша".

2 ноября. Наш классный руководитель Александра Карповна Демидчик во время войны была в партизанской бригаде Ковпака. Вчера она сказала: "Кто хочет послушать о ковпаковцах останьтесь после уроков". Остались, конечно, все, даже из других классов пришли. Об Александре Карповне писал С. Ковпак в книге "От Путивля до Карпат" и П. Вершигора в книге "Люди с чистой совестью". Прозвенел звонок, а мы сидели, внимательно слушая, и не хотели уходить.

3 ноября. Из редакции областной газеты наконец-то прибыло письмо: "Уважаемый тов. Д. Симанович! Полесское литературное объединение просит Вас сообщить над чем Вы сейчас работаете (в поэзии, прозе, драматургии) и прислать свои последние произведения"…

10 ноября. В областную думаю послать стихотворение "Говорит Москва", которое я написал уже давно… Вчера в клубе был литературный вечер, посвященный 30-летию Октября. После доклада - художественная часть. Я читал "Стихи о советском паспорте" В. Маяковского.

28 ноября. Свободного времени очень мало. До вечера делаю уроки, а потом пишу стихи. Раньше они почему-то получались очень короткие, а теперь - по пять и больше строф.

4 декабря. Сегодня играли в футбол (снега нет). Обычно я был в защите. Во втором тайме стал на левый край и много раз прорывался к воротам. В один из таких прорывов я забил гол… Новые стихи записываю в тетрадь почти каждый день.

14 декабря. Левитан второй раз читает по радио "Постановление о реформе денежной системы". Жаль, что я сегодня не купил "Вокруг света" Янки Мавра. Книга стоит 15 руб. С завтрашнего дня по 22 декабря будет стоить 150 старыми деньгами… Написал "В новогодний вечер". Начал писать "Сын" и стихотворение, еще без названия, вроде пьески в стихах, тоже к Новому году.

18 декабря. Письмо из "Пионерской правды": "Надо писать о пионерской чести и жизни пионеров. Стихи присланные - хорошие…".

28 декабря. "Как лодка в синем озере, плывет луна своим путем… Любимая, мне хочется побыть хоть миг с тобой вдвоем…" Над стихами поставил посвящение - "Г"…

1948

9 января. Читали отметки. У меня половина "4" и половина "5". Все-таки Александра Карповна незаслуженно поставила мне по химии за четверть "5", ведь я на "5" не знаю. А вот Аркадий Фомич по литературе неправильно вывел "4": у меня в журнале стоят две "5". Теперь я вижу, что отметки и знания - две разных величины.

10 января. Первый день зимних каникул. Решил не переписывать заново все стихи, а только те, что буду переделывать… Читаю "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого.

15 января. Выпросил в библиотеке и читаю "Слово перед казнью" Ю. Фучика.

19 января. Читал "Избранное" А. Твардовского, которое привез и подарил мне дядя Ирма из Минска. Выучил наизусть: "Путник", "Я иду и радуюсь"… Повторил главу из "Василия Теркина" - "Гармонь", давно знаю ее наизусть. Хотел написать стихотворение в подражание "Путнику". Но решил, что надо писать по-своему, а не подражать.

27 января. Пришел днем Изя Газман. Сначала спросил: посылал ли я в "Большэвік Палесся" стихи, а потом показал газету: в ней - мое стихотворение "Парк Победы". От радости стали обниматься. Ведь это первое мое напечатанное стихотворение. Добыл три газеты за 25 января со стихотворением. Сегодня много раз повторял слова В. Маяковского: "И жизнь хороша, и жить хорошо"…

3 февраля. В "Зорьке" напечатан "Парк Победы". Из редакции прислали газету за 29 января. Послал в "Зорьку" еще три стихотворения: "Ровесникам", "Когда гремел суровый бой" и "Советским солдатам"… Прочитал статьи о литературе и литературной технике М. Горького. Ищу статью В. Маяковского "Как делать стихи?". Но где ее возьмешь в Наровле? Из "Большэвіка Палесся" и "Зорьки" вырезал "Парк Победы" и наклеил в тетрадь. Начал стихотворение "Вернулся сын в отцовский дом"…

7 февраля. Получил из "Зорьки" письмо. Пишут, что "Мельницу" и "Самолет летит в Москву" поместят в газете. А еще пишут, чтобы я спрашивал у редакции обо всем, что мне непонятно: "с удовольствием дадим ответ". Надо будет написать об ударениях в строке… На уроке поспорил с Аркадием Фомичем. Он говорит, что в этом году 110 лет со дня смерти Пушкина, а я сказал, что не 110, а 111. Все-таки он посчитал и убедился, что я прав.

8 февраля. Снова радость. В "Зорьке" напечатано стихотворение "Самолет летит в Москву". Изменены в нем две строки. Все меня поздравляют.

14 февраля. Неделю болел и не ходил в школу. Придется догонять… Все дни писал стихи. Вчера послал семь стихотворений в "Зорьку": о пятилетке, "Поджигателям войны" и др. Прочел "Великое противостояние" Льва Кассиля. Хочется прочесть его книги "Маяковский сам" и "Вратарь республики", но в Наровле их нет. Среди последних стихотворений есть одно "На родную улицу выйду тихим вечером"… Кому его посвятить, пока не знаю.

15 февраля. В клубе шла картина "Воспитание чувств". Очень понравилась учительница. Ее роль исполняла артистка В. Марецкая. Как бы я хотел, чтобы через несколько лет в школе тоже собрались старые друзья: я, Валя, Лёня, Изя, Яша, Зяма… Все кем-нибудь станут, а я - может, поэт, а может и нет. Но все равно напишу тогда стихотворение "Старые друзья". Вот есть уже и начало: "В светлом домике над тихою рекой, где от шумных улиц города покой, старые веселые друзья собираются вечернею порой"…

17 февраля. Ходил в редакцию "За большэвіцкія перамогі", отнес стихотворение. Редактор обещал напечатать в День Советской Армии.

21 февраля. В районке напечатано мое "Славься, Армия богатырей". Газеты будут разносить только 23. Но мне Зяма Рахлевский (он работает в типографии) принес уже один экземпляр.

25 февраля. Кончил "Униженные и оскорбленные" Ф. Достоевского. Завел тетрадь, в которую записываю прочитанные книги и краткий мой отзыв. В моей библиотеке - пятьдесят книг.

29 февраля. Писать дневник, стихи, учить уроки - очень трудно. Живем впятером в одной комнате: папа, мама, Оля с Аркадием и я… Всегда шумно. Сидеть позже двенадцати не дают. Но я ухитряюсь все успеть. За последние дни написал несколько стихотворений. Читаю "Воспоминания" В. Вересаева. Сегодня написал сочинение "Янка Купала - народны паэт". Написал в стихах на три страницы. Думал о дружбе и любви. Окончательно решил, хоть понимал это и раньше, что Лёня, Изя и Валя - мои лучшие друзья. А Валя в эти минуты в своем техникуме в Пинске. Но можно в любую минуту зайти к Изе и Лёне, поговорить, посидеть на крыльце или пойти в парк погулять, одним или с девочками. А то, что мои влюбленности так часто меняются - ничего страшного.

8 марта. В "Зорьке" напечатано стихотворение "Ровесникам" (газета за 4 марта). Есть изменения слов и целых строк. Но все равно… Я думал, что только, когда напечатают первое стихотворение, бывает особенно радостно. Сегодня еще лучше на душе, чем в первый раз.

16 марта. Бывает у меня иногда такое настроение. Вдруг становится как-то весело, радостно, появляется такая вера в свои силы, что, кажется, земной шар перевернул бы. Это настроение в последнее время появляется все чаще. Особенно, когда слышу по радио хорошие песни и сам подпеваю, после прочитанной книги или просмотренного фильма и, конечно, после каждого напечатанного моего стихотворения.

27 марта. Каникулы. Третий день пишу поэму "Повесть о моем брате". Посвящаю ее моему двоюродному брату Семену Шварцу, который погиб под Берлином… Написал уже две главы: "Детство" и "Идет эшелон на Дальний Восток". Кажется, что-то получается. Но не знаю, выдержу ли, допишу ли до конца.

29 марта. Написал еще две главы: "Город в тайге" и "Огоньки"… Прочел книгу Ильиной "Четвертая высота" - о Гуле Королевой, хочется в чем-то подражать ей… Но у каждого своя жизнь.

3 апреля. Вчера было отчетно-выборное комсомольское собрание. Когда выдвинули мою кандидатуру, я встал и сказал: "Прошу меня в список для голосования не включать. Я - группорг, редактор стенгазеты… И еще у меня много другой, своей работы…" Но за меня проголосовали… Случайно увидел в "Сталинской молодежи" за 31 марта в заметках о стихах, присланных в редакцию, несколько слов обо мне и стихотворение "Я хочу поэтом стать"… Заметки называются "В ногу с жизнью": "Отрадно заметить, что молодые товарищи - сами активные участники созидательного труда советского народа - обращаются к темам, волнующим каждого гражданина нашей Родины. Отклики на события сегодняшнего дня составляют содержание большинства стихов. Вот как, пусть немного наивно, но очень искренне, говорит об этом восьмиклассник из гор. Наровля Д. Симанович…" И приведено стихотворение, которое я написал два года назад…

7 апреля. Получил из "Зорьки" письмо. Пишет Б. Бурьян. Полторы страницы, напечатанных на машинке, обо всех стихах, посланных в последний год. В конце письма - вывод: мне стоит писать, потому что все задатки для этого у меня есть. Но надо много и упорно трудиться и учиться… Да, в письме еще было о том, что мои стихи не должны никем "пахнуть". Поэт должен иметь свой голос, быть самим собой.

15 апреля. На переменах возле школы на турнике выполняю всякие упражнения. Каждое утро дома делаю зарядку. И небесполезно. Когда на уроке физкультуры прыгали в высоту и в длину, я прыгнул в высоту выше всех на 1 м 30 см, а в длину - на 4 м 55 см.

24 апреля. Вчера установили на пьедестале скульптуру В.И. Ленина. Написал об этом стихотворение. Отнес в редакцию.

25 апреля. На днях купил еврейский "Букварь". И уже учусь читать.

30 апреля. В завтрашней районке - мой "Ленин". Зяма уже принес мне экземпляр из типографии. До войны памятник стоял перед нашим домом, почти у самого крыльца. И я это хорошо помню. Об этом и написал, только в редакции приписали неграмотно: "К открытию памятника В. И. Ленину посвящается". Надо было или без "К" или без "посвящается"… И почему я Д. , а не Давид? И почему Наровль, а не Наровля?..

1 мая. Радостный день праздника. А я вспомнил, что было ровно год назад. Собрались возле школы, играли перед демонстрацией. А я "демонстрировал" свое умение на спортплощадке на новой лестнице-турнике: подтягивался, поднимался вверх, хватаясь сразу двумя руками. И полетел с высоты, потому что не успел ухватиться - уцепиться за последнюю перекладинку. Меня всей гурьбой повели по улице домой. Расстроены были учителя: ведь мы не пошли на первомайскую демонстрацию… Недели две просидел дома. А когда вышел из моего "заточения" - увидел яркое цветение весны…

25 июня. Из "Зорьки" письмо: Б. Бурьян советует доработать стихотворение "Учитель" и прислать снова. Спрашивает, что у меня нового. Вот я вместо доработки старого и послал шесть новых стихов…

30 июня. В последние дни написал стихи: "Старые друзья" и "Качели", рассказик "Дети". Вчера написал маленький фельетончик "Сахара" - о наших ларьках, продающих квас…

5 июля. Читаю "Как закалялась сталь" Н. Островского (в третий раз). Переписываю стихи из всех тетрадей в одну общую, а остальные уничтожаю. Уже переписал 50 стихотворений.

18 июля. Приехал только что из Мозыря на пароходе. Там на другой день после приезда пошел в "Большэвік Палесся". Поговорил с Борисом Гликиным. Он уделил мне часа два. Прочел с карандашом в руке всю тетрадь стихов. Сказал, что я должен писать и все время совершенствоваться. Ходил каждый день в городскую библиотеку. Прочел стихи С.Щипачева (очень понравились). А. Жарова, М. Исаковского.

28 июля. Послал нас с Лёней райком комсомола в деревню Вежищи следить за перевозкой зерна. В пяти километрах от деревни машина остановилась возле речки Словешни: мост снесло разлившейся рекой. Лёня разорвал штаны и переехал на лодке с шофером на другой берег, чтобы в деревне их зашить, и остался там ночевать. В кабине у шофера спала какая-то женщина. Мне пришлось всю ночь сидеть в кузове. Заснуть не мог: холодно. Жег все время костер и грелся возле него. Еле дождался утра. Зерно перевозили на лодке. В Наровлю приехали уже после обеда голодные, как собаки… Может, когда-нибудь я об этом напишу: как лежал одинокий и всеми забытый под высоким звездным небом посредине великого мира…

8 августа. Возле дома в огороде вдруг заметил, как вытянулся подсолнух. И записал строчки, которые мне очень нравятся "На одной ноге, высок и желт, свесив солнце-голову на грудь, он к забору тихо подошел да не смог его перешагнуть"…

27 августа. На днях получил свой первый заработок: гонорар (12 руб. ) за стихотворения, которые были напечатаны в районке. Чуть было не устроился работать в редакции секретарем. Пришел, а редактор говорит: "Почему Вы вчера не пришли? Я бы Вас взял…" И работа эта как раз для меня: заметки обрабатывать, и жалованье - 850 руб., больше, чем моя Оля вместе с мужем Аркадием получают. Но… уже взяли другого. Пишу автобиографическую повесть "Детство". Всего будет три части: до войны, война, после победы.

1 сентября. Был в школе вместо первосентябрьской радости траурный митинг памяти умершего вчера А. А. Жданова. Александра Карповна плакала. Закончил первую часть повести и дальше уже не пишу.

4 сентября. В районке напечатано мое стихотворение памяти А. А. Жданова "Ты не умер"… Есть в нем строки, которые мне самому не нравятся, чересчур прозаичны, газетны.

19 сентября. Сегодня должны были копать картошку в колхозе. Но собралось со всей школы нас всего человек пятнадцать. Отпустили домой… Вчера играли очередной матч. Я стоял в воротах, пропустил три мяча, и наши забили тоже три. Почти весь второй тайм шел сильный дождь. Мой свитер еще и сегодня мокрый.

1 октября. Хоровой кружок уже собирался три раза. Поем "Дороги", "Казаки", "Россия" (все три я запеваю) и "Гимн демократической молодежи".

7 октября. Написал заметку о райбиблиотеке "Слово читателя" - о том, что она ютится в одной комнатушке. Пошлю в районку. Читаю "Овод" Э. Войнич.

19 октября. Разбил чернильницу и пишу карандашом. Было собрание 5-10 классов. Выбирали ученический комитет. Меня выбрали заместителем председателя. Итак, я теперь - член комитета комсомола, член учкома, редактор школьной стенгазеты, группорг, политинформатор седьмого класса, ответственный за хоркружок - зачем мне столько обязанностей?..

16 ноября. Вчера "У моей сестры родился сын - маленький румяный гражданин…" Оля счастлива. А я уже дядя… За три последних дня прочел: "Рудин" И. Тургенева и "Кто виноват?" А. Герцена. Написал три стихотворения.

23 ноября. Был на драмкружке. Репетировали "Партизаны" К. Крапивы. Мне досталась роль Антона. Всего раз пять говорить. И из-за этого терять столько времени, когда его и так мало…

29 ноября. На завтра - белорусское стихотворение Павлюка Труса, а по немецкому выучить наизусть отрывок. Стихотворение выучил, а потом к нам пришли гости, как это бывает все последние вечера после рождения Олиного Марика. Я ушел в библиотеку. Там был и Лёня. Он уже все выучил. Хорошо ему: свой дом, три комнаты… Из Мозыря по радио в субботу передавали мое стихотворение "Отец и сын". Сам я не слышал, рассказывали ребята, что и раньше читали мои стихи по радио.

11 декабря. Предложил выпускать при учкоме критически стенгазету "Ёж". Сразу же сегодня выпускали с 18 до 24 - целых шесть часов. Получился интересный номер. Из начальных букв наших фамилий составили одну фамилию редактора: KРЕКОЛСИМТА. КолСим - это мы с Яшей - Коломинский-Симанович. Эта подпись редакторская в самом конце. А начало такое (мое): "Здравствуйте, ребята! Будем знакомы: я - Ёж иглатый, питомец учкома…"

25 декабря. Концерт в фабричном клубе начали поздно, в половине девятого. Сначала показали спектакль, который занял часа полтора. Потом я спел "В тумане скрылась милая Одесса", а хор пять песен.

27 декабря. Хористам и драматистам Надежда Васильевна объявила благодарность за концерт. Во время зимних каникул будем выступать на учительской и партийной конференциях. Я напомнил Надежде Васильевне, что пора уже комиссии приниматься за работу, готовить все к бал-маскараду. Что делать мне с новогодним костюмом? Костюм-то сам, черт с ним! Где его возьмешь? Придется пойти в чем попало. А вот маску надо сделать. Только как, какую? Легче всего клоуна. Большой колпак на лицо и голову. И разрисовать его…

31 декабря. До Нового года - шесть часов. В прошлом году я себе пожелал: чтобы начали печататься мои стихи. Это желание сбылось. За год было напечатано девять моих стихотворений. Что же пожелать на этот раз? Чтобы все, что будет задумано, было выполнено.

1949

1 января. До семи утра продолжался наш новогодний вечер, наш бал-маскарад. Особых одежек не было ни у кого. И все же друг друга узнать было нелегко. Какая-то пара подхватила меня, я встал между ними, и так мы долго прогуливались вместе. А с кем - не знаю. В двенадцать сели за стол, сняли маски, а потом уже всю ночь танцевали, и я не пропустил ни одного фокстрота. В общем, бал-маскарад удался.

2 января. Залпом прочел "Мартина Идена" Джека Лондона. За десять дней каникул я должен: 1) научиться бегло читать по-еврейски; 2) написать не менее пяти стихов; 3) прочесть не менее пяти книг; 4) если еще несколько раз будут танцы, научиться танцевать вальс.

6 января. Выступали вчера на учительской конференции. Когда объявили, что я буду петь "Золотые огоньки" В. Соловьёва-Седова, меня встретили аплодисментами. Спел я, кажется, лучше, чем в прошлый раз. А потом еще на "бис" - "В городском саду…" Прочел два тома "Войны и мира" Написал два стихотворения. Каждый день читаю еврейский букварь.

7 января.. Со скоростью 60 страниц в час прочел за 6 часов третий том "Войны и мира". Снова, как и вчера, танцы, и снова больше всех хлопотал я, как будто они мне нужны были больше, чем всем. Но на этот раз никто не курил, никто не кричал. Вот так бы танцы и проводить всегда. Школу взяли после продолжительного штурма. Дверь была закрыта на защелку, и сторожиха нас не впускала. Пришлось прибегнуть к "военной хитрости". Лёня вытащил из разбитого окна остатки стекла, и влез, и пока кто-то разговаривал со сторожихой через окно одного из классов, отвлекая внимание, я пробежал но коридору и открыл дверь… Сторожиха раскричалась, но все кончилось миром… А мы, немного потанцевав, пошли еще небольшой группой в райком партии разводить но квартирам делегатов партийной конференции. Справились быстро и еще вернулись в школу… Перевел из еврейского "Букваря" маленькое стихотворение "Снова зима" ("Видэр винтэр"). Переводить трудно, приходится кое-что менять, чтобы сохранить размер.

8 января. "Проглотил" четвертый том "Войны и мира". Написал сегодня два стихотворения: "Доброе утро!" и "Как люблю я тебя"… Кого? Никого я не люблю. Только хочу любить, мечтаю о любви…

11 января. Из "Зорьки" было письмо: "Оба стихотворения "Новогодний сон" и "В новогодний вечер" нам очень понравились. К сожалению, не было места"…

13 января. Все, что наметил сделать за каникулы, сделал (кроме вальса, который так и не научился танцевать). Прочел семь книг. Написал шесть стихов. Каждый день читал еврейский "Букварь"… Сегодня катался на чужих коньках. Сначала просто ходил по припятскому льду, пока не заболели ноги, а потом понемножку покатил…

18 января. Второй день сижу дома. Вчера был в больнице. Положили на стол, резали, кололи, прижигали мои фурункулы - шишки на лбу. Ни разу не пикнул, к удовольствию доктора Казимира Францевича Гродицкого… Очень хочется написать что-нибудь крупное: поэму или повесть. Начал вчера. Что выйдет - не знаю. Описал утро и молодую учительницу Галину, идущую в школу. Дальше выпущу ей навстречу Андрея. Кем он будет - не знаю. Но между ними надо завязать ниточку любовных отношений. Как - тоже не знаю. В общем пока у меня больше "не знаю", чем "знаю". Но ничего. Ведь как опишу утро - я тоже не знал. Но описал. Правда, одно дело описать природу, другое - человеческие отношения… Получаю в этом году "Комсомольскую правду", читаю фельетоны С. Нариньяни.

20 января. Четвертый день сижу дома. Уроки успеваю выучить быстро, а потом читаю: еврейский "Букварь", "Знаменосцы" О. Гончара. Пишу повесть. Читать, читать и читать! Может, только тогда я смогу по-настоящему писать.

23 января. Завтра, наконец-то, в школу. Последние дни еле усидел дома, так тянет. Хочется скорей увидеть всех… Прочел "Белую березу" М. Бубеннова. На очереди "Семья Рубанюк" Е. Поповкина.

25 января. В парткабинете райкома партии сегодня был диспут по книге П. Вершигоры "Люди с чистой совестью". Наша Александра Карповна прочла доклад "Моральный облик советского партизана" (по этой книге). Попросили ее рассказать о себе. Она ответила: "Что вы меня не знаете? Ну учу вас, ставлю "двойки". Вот и все"… Библиотекарь Эсфирь Павловна, Яшина мама, сказала: "Вы ведь читали книгу. Вот и расскажите сами об Александре Карповне. Как она вам понравилась в книге". "Пускай только попробуют обо мне говорить, завтра влеплю каждому по единице, будут знать!" - отрезала Александра Карповна… Никто, конечно, высказаться не захотел, но я попросил слово и прочитал тут же на конференции написанное: "Люди с совестью чистой, Отчизны родной сыны, вы поднялись на фашистов в суровые дни войны…" Записывал бы дальше, но папа просит потушить лампу: жалко расходовать керосин, денег нет, д-о-л-г-и из-за коровы, Мне кажется, что лучше уже продать ее, чем так мучиться из-за долгов… Но как без коровы?..

29 января. Степан Архипович задал по физике задачу. Решил один я. Лёня, отрицая правильность моего решения, поднял вместе со всеми руку, когда Степан Архипович спросил, кто не решил. Спросил у меня, я говорю: "Кажется, решил…" Вызвал к доске. Когда я объяснил, спросил: "Чего ж вы боялись?" И поставил "5"… Собирались устроить в школе танцы. Но сегодня педсовет. Спросили разрешения у Марии Карповны. А она: "Что вы, нельзя!.." Даже один раз в субботу - и то нельзя!.. Милая наша "Кети", даже она, молодая учительница, уже боится "жандарма" (Надежды Васильевны), хотя с первых шагов в школе показалась нам такой смелой… На ее уроке, на белорусском, когда она попросила дежурного дать ручку, мы, сговорившись, подали ей все авторучки, какие были в классе. Ну и весело было!..

2 февраля. Вчера приехал из Минска поэт Дмитрий Ковалев. Мы с Лёней ходили к нему и провели с ним несколько часов… Он довольно подробно останавливался на некоторых моих строчках, даже хвалил и говорил, что в моем возрасте он о многом в стихотворчестве не имел никакого понятия. Сегодня он выступал в клубе: рассказал о положении в литературе, прочел стихи из сборника "Далекие берега", который у меня есть. Потом он сказал несколько слов обо мне. И я прочел три стихотворения: "Вдали от Белоруссии", "Отец и сын", "Я стихи послал сегодня". Принимали мои стихи очень тепло. Особенно понравилось слушателям первое "Вдали от Белоруссии", написанное еще 23 ноября 1947 года, когда мне было пятнадцать: "Пустынны улицы ночного городка, над глиняными крышами туман. Иду и слышу вдруг издалека: приказ читает диктор Левитан"…

18 февраля. Из Мозыря получил гонорар - 73 руб. Дома сейчас с деньгами очень трудно. Даже за обучение еще не платили. Как только получил гонорар - отнес его в школу. В другое время мог бы купить книги, а сейчас… Писать очень хочется. Читать - тоже. И чаще всего книги побеждают. Как только сделаю уроки (а на них много времени не уходит) - сажусь читать. Читаю научные, политические, художественные: "Его глазами" Э. Рузвельта (сына Ф. Рузвельта), "Краткий очерк теории Дарвина" К. Тимирязева, "Анна Каренина" Л. Толстого.

6 марта. Вчера на собрании читал доклад "О том, что кажется малым". О плохих поступках наших комсомольцев. Открыто говорил, с примерами: списывание, подсказки, выдуманные причины невыученных уроков… По белорусскому диктанту Мария Карповна поставила мне "4", а я насчитал пять ошибок, хоть и незначительных. Слегка поколебавшись, правильно ли поступаю, подал ей тетрадь: "Пять ошибок - надо поставить "3"… Она покраснела, но ничего не сказала и отметку исправила…

15 марта. Читал статьи из 1-го и 2-го томов И. В, Сталина. Законспектировал первую главу "Истории ВКП(б)".

21 марта. Захотелось написать письмо в школу, в Риштан, где я все-таки немного проучился во время войны. Послал. Авось, кто-нибудь ответит.

3 апреля. Началась последняя четверть. За 3-ю у меня только одна "4" - по немецкому, остальные - "5"… Написал что-то вроде публицистического стихотворения "Волю народов вам не сломить". Писать очень хочется, но не очень пишется. В "Зорьке" - объявление о республиканском конкурсе в честь 150-летия со дня рождения А. С. Пушкина. Конкурс с 1 апреля до 1 сентября. Летом надо обязательно что-нибудь написать и послать. По вечерам почти не выхожу, больше сижу дома и читаю. С Лёней часто играем в шашки…

21 апреля. На 1 Мая начали спешно готовить пьесу. Выбрали "Заложники" А. Кучера. Я тоже играю. Роль комиссара Иванченко. Было всего три репетиции… Начал писать поэму. И бросил…

30 апреля. Два раза выступали: в 16 - на школьном утреннике, а в 22 - на торжественном заседании. "Заложники" А.Кучера оказались запрещенной пьесой, поэтому за три дня пришлось подготовить другую маленькую пьеску. Получился спектаклик так себе. Да и что могло получиться после трехдневных репетиций.

4 мая. В "Зорьке" за 30 апреля напечатан мой (не мой!) "Учитель". Но такой, что узнать нельзя. Я посылал четырехстрофный, а он вырос до девяти. Зачем они поставили под ним мою фамилию? Это не мои стихи. Дописать я и сам бы мог… За меня моего учителя сделали таким героем, участником всех событий, которые только происходили. А мои лишь две первых строфы: "Пришел с победою учитель в свою родную школу вновь. На нем - армейский строгий китель и ленточки от орденов. Такой, как прежде, он, лишь проседь да свет задумчивый в глазах. Его мы очень часто просим о днях военных рассказать…"

11 мая. 5-го и б-го, два дня, лежал в больнице. Вводили пенициллин. Сделали семь уколов. Учил уроки. Просмотрел "Войну и мир". Приходили ребята. Рассказывали все новости. Их заметил врач Гродицкий (а я вылез к ним через окно). Они все убежали, а мне он велел уходить из больницы. Я ушел. Все равно там больше нечего было делать. В понедельник, девятого, я пошел в школу. На первом же уроке закружилась голова. Ребята советовали уйти домой. Но на последнем уроке была контрольная по алгебре, и я из-за нее остался. Решил. Уже опять два дня дома. Кружится голова. Ничего не учу и не читаю. Зато как-то лихорадочно пишутся стихи. Послал в "Сталинскую молодежь", из которой еще в прошлом году было письмо за подписью литконсультанта А. Велюгина: "Мы получили Ваш цикл стихов. Вы знакомы с техникой стихосложения - версификацией. У Вас хорошее чувство ритма. Стихи "Парк Победы", "Мельница", "Самолет летит в Москву" - интересные по своему замыслу. Вам стоит заниматься поэзией. Больше читайте хороших советских поэтов. Советую прочесть статью Вл. Маяковского "Как делать стихи?"… Письмо он тогда закончил словами о том, что стихи переданы в "Зорьку", где "видно, и будут напечатаны". Так и произошло. Что ответят сейчас?..

23 мая. Девять дней был в Мозыре. Голова уже не кружится. Но "фонари" пока на месте остались. Лечили. Ничего не помогло. От испытаний меня освободили. Все сдают, а я… Читаю "Бурю" Ильи Эренбурга.

2 июня. Письмо из "Зорьки": Б. Бурьян очень критикует "Комсомол – нашей партии смена" и "В класс ворвался солнца луч золотой". Зачем я посылал их? Ведь видел сам, что в "Комсомоле" ничего нового, моего нет, истасканные фразы…

6 июня. На литературном вечере, который был посвящен 150-летию великого поэта, прочел свое "Голос Пушкина". 3аканчивается оно так: "И знают пусть заокеанские витии, что голос Пушкина средь наших голосов. Звучит он строками бессмертными стихов: "Есть место им в полях России среди нечуждых им гробов"… Изя и Лёня говорят, что стихотворение очень хорошее… Чувствую себя так, что сейчас вполне бы мог сдавать экзамены-испытания. За последние дни прочел книги двух лауреатов: "В окопах Сталинграда" Виктора Некрасова и "В гору" Анны Саксе.

12 июля. Вчера приехал из Киева. Пробыл там 16 дней. Был у профессора. Он дал мазь. Сказал, что через полторы недели на лбу ничего не останется. Был в киевских музеях, в зоопарке, на футбольном матче на первенство Союза, на теннисном матче видел Н. Озерова, в театре смотрел артистов ленинградской эстрады, слушал концерты на эстрадах парков. Интересно, что даже симфоническая музыка нравилась, слушать ее по радио - одно, а на эстраде и в залах - совсем другое. Прочел 17 книг. Среди них: "Маяковский - сам" Кассиля, "Записки о Шерлоке Холмсе" Конан Дойла.

15 июля. Снова Г… Но не та. Г-2. Познакомился, верней, увидел ее перед отъездом в Киев. Понравилась. Смеется без конца, как Галочка-хохотушка из "Бури" И. Эренбурга. Гуляем. Читаю ей свои стихи. Просит сама. Позавчера поцеловал в щеку. Вчера три раза целовались… Жалобно, с какою-то мольбою, будто закрываться не желая, скрипнула калитка за тобою, тишину ночную нарушая…

20 июля. Вчера танцевали на разбитой площадке над самой рекой за старым разрушенным зданием школы… Писать очень хочется. Начал рассказ "Сад". Бросил. Начал поэму (лирическую) "Галя".

7 августа. Вся пераая августовская неделя прошла хорошо. Вставал в семь и садился писать. Писал и сарае… Написал 15 стихов и рассказ. Однажды за день "выпустил продукцию" на 700% - семь стихов. Прочел всего одну книгу - "Избранное" В. Маяковского, выучил наизусть "Прозаседавшиеся", много отдельных строк и строф. К Лёне приехала двоюродная сестра. Живет недалеко от Москвы, в Раменском. Вчера попросила дать ей стихи. Говорит, что покажет Льву Ошанину, у которого в кружке занимается ее младшая сестренка… По вечерам в парке устраиваем танцы. На большом камне сидит наш гармонист Вовка, а вокруг прямо на траве мы "топчемся"… Иногда с Яшей устраиваем литантракт: сгоняем гармониста, я забираюсь на камень и читаю Маяка: "Слушайте, товарищи-потомки"… Девушки возмущаются: "Сумасшедшие Маяковские!.. Дайте потанцевать!.."

Я слезаю с камня и вместе со всеми танцую и пою…

24 августа. Только что из Барборова. Ездили с Изей по поручению райкома комсомола. Послали создать один из пяти кружков: изучение истории ВКП(б), биографии И. В. Сталина, Устава и др. "Поезжайте и без протокола собрания не возвращайтесь!" - такой наказ дали нам в райкоме. Ну уж нет, товарищ секретарь, протокола вы не получите, хоть он вам очень нужен для отчета на конференции: мол, сделали то-то и то-то… Мы были на кирпичном заводе и в колхозе им. Ворошилова, говорили с секретарями организаций. Руководить кружком никому из комсомольцев не под силу.

25 сентября. В письме Лёне его сестра прислала нам открытки-видики, мне - памятник А. С. Пушкину в Москве. Написала, что стихи мои переданы Льву Ошанину, он сказал, что будет их разбирать 12 сентября… А уже 25… Из "Зорьки" о конкурсе - тоже молчок.

28 сентября. Только что Леонид Утесов пел по радио "Песенку военных корреспондентов" на стихи Константина Симонова – а я подпевал (пел!)… Думал о дружбе и любви. Друзья у меня есть. А любовь пока только в мечтах, не зря у меня в тетрадке такие июньские строки: "Я тебя еще не встретил, но скажу, не утая: знаю - ты живешь на свете, верю - ждешь меня".

7 октября. До конца четверти остался месяц. Дни в десятом классе уже не летят, а проносятся. Это потому, наверно, что наполнены до краев и некогда бездельничать, как летом… Во второй раз в этом году переписывал и переделывал стихи. Их было 115. Теперь – 140. Многие пришлось просто "удалить". Ниоткуда нет ответов. Даже злость берет: хоть бы кто-нибудь написал. Ну что стоит Ошанину прислать мне письмо? Или Маршаку найти мои старые стихи и ответить? А почему нет о конкурсе ничего? Всегда везде печатаются материалы, поступившие на конкурс. А тут – ничего. Может, он не состоялся?

23 октября. Снова послал стихи в "Зорьку" и в "Пионерку". А ответов нет и нет. И даже дважды снилось, что от Ошанина пришел плохой ответ, а потом из "Зорьки" - тоже плохой… Прочел "Хаджи-Мурата" Л. Толстого - стыдно признаться: в первый раз. Читаю "Воскресенье" - тоже впервые.

18 ноября. На урок - не свой - вдруг пришла Надежда Васильевна. Мы встали. А когда хотели сесть, она показала рукой: "Постойте!.. Только что передали по радио, - сказала она, - что наш Давид стал лауреатом, получил первую премию на республиканском конкурсе, посвященном Пушкину!..". Класс завопил… Урок был сорван… Ура! Ура! Ура! Премия! Первая! На Пушкинском конкурсе! Странно, но я почему-то был уверен, что премию получу, хоть третью, но получу! Утром из Минска передавали по радио обзор газет. Было об итогах конкурса. Многие слышали. И меня уже все поздравляют… Завтра, наверное, прибудет "Зорька". И я все узнаю, увижу своими глазами. Интересно: за какие стихи? Из "Сталинки" пишет П. Волкодаев, что стихи намеревались поместить (не нашлось места), поэтому "передали их в редакцию журнала "Советская Отчизна", где их, очевидно, и напечатают". Пишу последние дни много, даже очень, как в августе, хотя тогда ничем, кроме "делания" стихов, не надо было заниматься. А теперь - столько уроков! Сижу поздно. На лампу надеваю бумажный лист из тетради вместо абажура и пишу.

26 ноября. Тогда, в прошлую субботу, 19, пришла "Зорька". В ней - об итогах конкурса и мой "Рапорт народа" (он побывал уже в районной, областной и, наконец, попал в республиканскую газету). Из редакции было письмо от Николая Горулева: "17 ноября 1949 г. Тов. Симанович! Редакция получила Ваши стихи, присланные на конкурс. Нужно сказать откровенно, что каждое Ваше стихотворение (если оно сделано вдумчиво и серьезно) радует коллектив нашей редакции"… Из его письма я понял, что премия мне присуждена за три стихотворения: "Рапорт народа", "Мое поколение", "На рассвете". Никаких поздравлений в письме тоже нет, зато есть слегка охлаждающие мою горячую голову слова: "Но это не значит, что Вы должны успокаиваться на достигнутом. Нет, у Вас еще немало недостатков в стихах, которые необходимо избегать. Это прежде всего небрежность в рифме ("Рапорт - запах", "полководца - колосьев"). Это, наконец, небрежность в выборе словесного материала ("взгорки"). Работайте по принципу "Лучше меньше да лучше". Обрабатывайте каждую строку, насыщайте ее своими мыслями и чувствами, своими художественными средствами"… Безусловно, за все замечания я благодарен, даже если не со всеми согласен… Сегодня прошло комсомольское отчетно-выборное. Выступали я да Яша. Яков даже начал так: "Скажите, помните ли вы хоть одно собрание, на котором бы не выступали Симанович и Коломинский? Не помните? Потому что не было такого собрания…" Я в самом конце, выступая, критиковал райком комсомола. Предложил в новый комитет кандидатуру Якова.

28 ноября. Настоящая весна в конце осени. Тепло. Моросит реденький дождик. Я помню: два года назад тоже описывал такое, но тогда весна была и на сердце. А сейчас - только на улице. Как хочется любить! Пойти бы в парк! Да там, конечно, никого нет. Интересно: что я буду делать в будущем году в такой вечер? Где я буду?.. Еле урываю время для чтения: "Хлеб" Ал. Толстого, "Чапаев" Д. Фурманова, "Степное солнце" П. Павленко.

17 декабря. Такой хороший снежок. В парке белые-белые деревья… Вчера подписывали письмо И. В. Сталину. Возле меня сидела Надежда Васильевна. Долго уговаривала выступить. И все-таки уговорила. Я "выступил": сказал одно предложение. Звучало оно так: "Обещаю с хорошими показателями закончить год и хорошо сдать экзамены".

1950

1 февраля. Вчера был вечер встречи. Не ожидал, что так интересно пройдет. Выступали студенты, ученики (Яша и я, конечно). Я выступал последний. Прочитал "Мое поконие". Хлопали мне долго. Никогда в клубе такого не было. Правда, давно, когда учился еще в русской школе в шестом классе, однажды читал стихотворение "Беларусь, ты моя!" Тогда пришлось его читать два раза. Но это было давно… Сегодня в школу не ходили: я, Изя, Лёня были на комиссии в военкомате. А мне еще придется завтра съездить в Мозырь, здесь не смогли определить какое у меня зрение. Оказывается, я близорукий… Слишком огорчает то, что я, такой всегда влюбчивый, совсем перестал влюбляться и никто мне теперь из девушек не нравится.

12 февраля. Из "Зорьки" получил две посылки ~ это моя премия. Тринадцать книг: "Сочинения" (в одном огромном томе) А. Пушкина, "Война и мир" Л. Толстого (в двух томах) и "Воскресение", "Стихотворения" В. Курочкина, "Первые радости" и "Необыкновенное лето" К. Федина, "Кавалер Золотой Звезды" С. Бабаевского, "Далеко от Москвы" В. Ажаева и др. Так пополнилась и сразу выросла моя библиотека!.. С 30 января по 6 февраля написал 15 стихов, большинство - лирика. Что-то мне сегодня вообще хочется писать по-белорусски.

15 апреля. Было много дел, в основном учебных. Надо готовиться к выпускным экзаменам. И все-таки стихи, письма в редакции, все мои литературные "дела" продолжаются. Написал несколько стихотворений на белорусском языке, как мне хотелось. Микола Гомолка прислал мне из редакции "Чырвонай змены" письмо о моем стихотворении "Шчасце": оно ему не понравилось…

24 июня. Оба сочинения - русское и белорусское - писал вдохновенно. Выбрал вольные темы. Так было удобнее и легче. И давало возможность использовать свои стихи. Что я и сделал. Особенно в русском сочинении. Я еще живу под впечатлением своей первой премии на Пушкинском конкурсе. Одно из премированных стихотворений стало основой сочинения: "Если бы нам сказали биографии написать, мы бы даже не знали, чем начинать и кончать… Да, мы родились поздно… Не наша это вина, что малышами грозная нас застала война"…

1 июля. Вечером мы стоили на пристани, Теплоходик, соединяющий по реке Мозырь и Наровлю, а потом еще уплывающий по течению на Киев, почему-то запаздывал… Мы приходим сюда часто, особенно в летние вечера. Ведь рядом - старинный парк с тенистыми аллеями, с танцплощадкой - центром наших встреч и прощаний. На этот раз наше ожидание - особенное: мы ждем из Мозыря директора школы. Она повезла в облоно сочинения претендентов на медали. И там должны принять окончательное решение "казнить или помиловать", оставить в силе решение школьной комиссии или его отменить… Когда она бодро и весело сбежала по сходне с теплохода на пристань, неожиданно возник маленький стихийный митинг. Но еще до него Надежда Васильевна, преодолев свою вечную сухость и сдержанность, при всех обняла и расцеловала меня. Это и послужило сигналом к митингу, который состоял из поздравлений, объятий и поцелуев. Я впервые в истории школы награжден золотой медалью, мой друг Лёня Шухман - серебряной…

3 июля. Мне уже восемнадцать. Надо думать о будущем. А золотая медаль дает возможность поступить в любой институт без экзаменов. И, несмотря на уговоры родных, что лучше всего – в политехнический, и твердо решаю: поступать на филфак университета. И учиться не в Москве, не в Ленинграде, а в Минске. Но пока у меня - свободное лето, не связанное ни с какими волнениями о вступительных экзаменах.

28 июля. Редактор Наровлянской райгазеты Дворецкий предложил мне поработать, как он сказал, "хоть месяц-полтора, очень нуждаемся в кадрах". И первое лето после школы сразу стало для меня рабочим. Транспорта в редакции нет. И в дальние колхозы добираемся попутками и пешком. Каждый добывает свои материалы как может. Однажды мы отправились в такую однодневную "командировку" вдвоем с Надей. Она старше меня, уже успела поработать в редакции и знает кое-какие нехитрые журналистские секреты. В тех местах, где родился и жил когда-то папа, в деревне Вербовичи, как и в других деревнях, появился укрупненный колхоз. О нем надо подготовить большую корреспонденцию. Дорога. хоть и заняла много времени, не показалась мне длинной. Ведь рядом была молодая приятная женщина с которой мы шли через лес и вели разговоры о литературе и жизни… И даже целовались… Председателем колхоза оказался мой дальний родственник Лазарь Железняк. Мы поговорили с ним в конторе. Он сводил нас на ферму - и в наших блокнотах записи, которые вчера появились в газете под названием "У калгасе "Камунар"". Под материалом - две наши подписи.

25 августа. Заметки, свои и обработанные чужие, корреспонденции из ближних и дальних колхозов – мой урожай первого после школы рабочего лета. Несколько paз появлялись и в районке, и в областной газете мои стихи. Уже распрощался с редакцией. Мена ждет университет!

Студенческий дневник

1950

3 сентября. И началась моя студенческая жизнь. Приехал задолго до занятий. И августовским утром прошагал от вокзала до Дома печати. Зайти не решился. Живу в общежитии - громадная комната на двадцать человек. Улица Витебская, рядом с Немигой. А на лекциях пока скучно и хочется спать. Понравился только профессор Иван Васильевич Гуторов. Он начал курс "Введение в литературоведение".

10 сентября. Играет баян. Сидим кружком. Поем: кто басит, кто тенорит. И песня рвется из дверей. Несется по всему общежитию: "Зовут, зовут широкие дороги"… Прочел в читалке "Трое в серых шинелях" В. Добровольского за четыре часа. В первый раз, когда читал в Наровле, совсем не такое впечатление было. А теперь эта студенческая жизнь так близка… Часто, приходя к моим родным Городецким, где меня ждет обед и банка молока, общаюсь, разговариваю с их соседкой Эммой… У нас чуть ли не через день - воскресники, верней, четвержники, пятничники. На днях пришел на такой воскресник. Иду с лопатой. Вижу Галю с белорусского отделения. Подхожу, здороваюсь. И вдруг замечаю новенькие, белые туфельки… А тут черная земля железнодорожной насыпи. Стучат-звенят лопаты. Лежат кирпичи, камни, груды песка, и - белые туфли… Смотрю - и не верю глазам, спрашиваю: "В таких туфлях - на воскресник?" - "Ну и что же?! Чего их жалеть! Мне новые купят"… Я думал, что она покраснеет или в оправдание что-нибудь скажет. Только одна деталь, один штрих… А мнение мое о ней сразу изменилось…

12 сентября. Была спецподготовка целых четыре часа, сначала "Устав". Потом - строевая, но это хоть на улице… В кино - "Смелые люди". Потом гуляли по Советской. Улица стала очень красивой. А какой еще будет! Говорят, что сам Сталин подписал план ее реконструкции… Получил студенческий билет - мой главный на эти годы документ. Можно теперь записываться в библиотеку… Очень хочется писать. Стихи, прозу, хоть что-нибудь. А пока, как договорились, прощаясь в Наровле с Яшей, через день пишу ему, а он - мне… Передаю приветы моему дорогому учителю Степану Архиповичу.

17 сентября. Красный бархатный занавес. На всю стену Оперного театра - огромный портрет Сталина. Театр переполнен. На сцене - длинный стол. За ним сидят доценты, седые профессора. Ректор делает доклад, посвященный новому учебному году. А потом - концерт: лучшие артисты Минска. Начался наш вечер в девятнадцать, а закончился в час ночи. Потом (в полночь) были танцы. Я не танцевал. Конечно, можно было, хотя бы с Г., о которой Яша в ответ на мое сообщение о "белых туфельках" написал: "А может, ее папа воевал на фронте, чтобы дочка могла в самых лучших туфельках ходить"…

19 сентября. Лекция о трудах Сталина по языкознанию. Читал доцент, преподающий у нас "Введение в языкознание". После него выступил представитель из Москвы. Критиковал нашего доцента, просто разгромил при всех студентах и преподавателях - сказал, что он "истый марровец" и не имеет права читать лекции студентам. Нам дан совет: учить "Марксизм и вопросы языкознания" Сталина и многое просто наизусть, чтобы не запутаться в "марровских сетях"…

22 сентября. Было комсомольское собрание. Группоргом выбрали меня. Конечно, надо было выбрать кого-нибудь из девушек - их восемнадцать, а нас "вьюношей" пятеро. И уже в шесть сидел на бюро: о проведении в воскресенье комсомольско-профсоюзного кросса. Поздно вечером, выучив английский, надуваю мою резиновую подушку - и спать…

24 сентября. Ленинская библиотека. За столиком - я. Рядом - Г. "Я совсем уж не тот, ты - не девушка в туфельках белых"… Ты - простая нормальная девушка. Легко общаешься. Сама "наводишь" на темы. Ты пишешь конспект. Я - тоже: "Манифест", скоро семинар. Отрываемся. Разговариваем. Почему я был о тебе другого мнения?.. Я читаю стихи Уткина. Да, ты права. На этой фотографии в начале книги мы с ним похожи. Особенно сегодня. Он в свитере. И я. У него наверх выброшен белый воротничок. И у меня. У него на свитере пиджак. И у меня - тоже… Мы выходим из библиотеки. Звенит трамвай - твой номер. Но ты не хочешь сразу уезжать. И мы продолжаем разговаривать. А потом я иду один по Советской. Вспоминаю глубокие горьковские слова: "Никогда не подходи к человеку, заранее думая, что он…" Иду и радуюсь, что ошибся…

25 сентября. Объявление: после 18 - творческий кружок. Человек двадцать в маленькой аудитории. Входит руководитель кружка - преподаватель советской литературы Леонид Резников. Он делит всех на "поэтов", "прозаиков", "критиков". А затем: "Наш кружок пригласили на литературный вечер в пединститут. Надо, чтобы несколько человек выступило там от нашего кружка с чем-то своим. Давайте попробуем сейчас… Ну не стесняйтесь… Староста, начинайте!.." Староста - молодой поэт, он уже печатался в "Советской Отчизне", в университетской газете - Валентин Тарас. Он читает. Потом - другие. Кроме Тараса, читают плохо, и стихи - так себе. И я решаюсь: о моем поколении… Меня и Тараса "делегируют" на вечер в пединститут… А подряд на двух следующих заседаниях будут обсуждать его и мои стихи… После кружка Тарас подходит ко мне: "Валентин, а лучше - Валя, Валька…" И я в тон ему: "Давид, Додик, Додя…" "Вот что, - говорит Валентин, - надо тебе - в "Советскую Отчизну". Я знаком с Горулевым, помогу"…

27 сентября. Приятно в Минске жевать конфеты с этикеткой Наровлянской фабрики "Чырвоны мазыранін"… Из Москвы - посылка. Тетя Римма и дядя Сёма (композитор и дирижер Семен Бугачевский) прислали мне пальто, туфли, безрукавку. Все слегка поношенное, но для меня - шикарное… Вечером сел за "Манифест". Законспектировал вторую главу. Надо же что-то делать в конце концов… Выучил обязанности солдата из воинского "Устава".

28 сентября. Выпускаем нашу газету "Всегда вперед!" Заметки уже почти написаны. За окном звенят трамваи. Ярко горят огни Минска. Мы не только пишем, но еще и поем. Я запеваю, подпевает вся редколлегия. Читаю, как в школьные времена, Маяковского, многие строки подхватывают. Завтра - четыре лекции и комсомольское собрание. Это на весь вечер… Уже третий день подряд без свободного времени, без передышки. И что же, про стихи мне совсем забыть?..

В стенгазете будет "Мое поколение".

29 сентября. Подарил Нине в ее день тоненького Пушкина: "Пускай подарок скромен, но разве дело в том, чтоб подарить на память огромный толстый том. А может быть, когда-нибудь, лет этак через пять, свой том стихов на память смогу я подписать…".

4 октября. Дают стипендию. Занимаю очередь. Получаю: сорок один шестьдесят - как много! А в кармане уже - минус двадцать пять. Значит, теперь плюс шестнадцать шестьдесят. Да-с… Шагаю домой. Красные листья. Желтые листья. Левитановская осень. А Чехов говорил: "левитанистая"… Вдруг становится так хорошо. И хочется всех любить. Всех обнимать. Почему так хорошо? Почему так радостно? Да просто потому, что вокруг большая жизнь. Друзья, товарищи. Сегодня второе заседание творческого кружка. Обсуждаем стихи Вали Тараса. Я их прочел уже. Есть даже очень удачные строки. Во всяком случае его стихи я принимаю, это - по мне. Мои будут обсуждать на следующем заседании. Но нового у меня нет…

13 октября. Получил до черта рублей. Двадцать четыре – гонорар из Наровлянской редакции…

19 октября. Сегодня я - в "тихоокеанских галифищах", в сапогах, гимнастерке. Это все отдала мне Нина - ее наследие с войны. А Моня подарил мне свои часы… Уже услышал кучу "комплей"… Вчера на литкружке "кончали" Тараса. Завтра - творческий вечер "Советский очерк", будут А. Миронов, И. Громович, Т. Хадкевич.

26 октября. На групповом собрании: план работы группы и план индивидуальной работы каждого. Культпоходы: в домик I съезда РСДРП, в картинную галерею, на фильм "Великая сила", курсовой вечер; диспут по книге "Трое в серых шинелях". А индивидуальный план: чтоб была диктатура "себя над собой".

27 октября. Падают снежинки, "дыяменты-росы", как у Павлюка Труса… "А почему ты без шапки?" - спрашивают. "В такую погоду? С такой копной волос?.." Чувствую себя просто замечательно, хотя "ин майн кешэнэ вайтэр горнышт ныто" (в моем кармане снова ничего нет). Правда, разодолжил все, что у меня было. Когда вернут, куплю рубашку…

29 октября. Вечером учимся танцевать под аккордеон. Вместо лозунга "За один миллион физкультурников" - "За один миллион танцоров"… Мужская компания. Все учителя и все ученики. Я танцую с Володей Недведским, он уже во всю печатается… На смотре художественной самодеятельности я читал "Во весь голос" - и меня "отобрали" для выступления на заключительном вечере, но просили "сократить Маяковского"…

3 декабря. На днях меня по телефону выругала Эмма: "Как тебе ни стыдно деньги тратить, у тебя же их в обрез, я-то знаю"… Я купил ей "Знаменосцы" Олеся Гончара и оставил у моих Городецких - подарок ко дню рождения - ей восемнадцать… У нее нет мамы. Убили в гетто. Эмма и сама была там. Ее спасли. Она только в девятом классе… Была война на свете…

4 декабря. Обсуждают мои стихи. Володя Бойко напечатал три экземпляра. Они лежат на столе. Кружковцы подходят и берут. Читают. Что-то "чиркают". Вот сейчас дадут! Уже дают… Гром! Молнии!.. Володя выступает первый. В основном хвалит. Но другие: "Парк нельзя посадить!.." "Парк не может быть над рекой!" Володька хвалил за простоту. А кто-то выкрикнул: "Это не простота, а упрощенчество!.." "Как это "Я хочу поэтом стать" - это наивно… Не может студент так говорить…" На обсуждение я вынес всего пять стихотворений, все старенькие - написаны, когда мне было пятнадцать… "А вы прочтите "Мое поколение", - говорит руководитель кружка. На обсуждение я его не давал. Но надо спасаться… И сразу со всех сторон: "Вот это стих!.." "Лицо поколения!.." "И как искренне и хорошо!…" Так проходило обсуждение моих старых стихов, которое заняло целый вечер…

31 декабря. Сегодня у нас групповой вечер. В университете - бал-маскарад. А пока я сижу на койке в новенькой "ковбойке". Ярко выделяется на черном комсомольский значок. "С обновкой!" - говорю я сам себе. Шумит общежитие перед новогодьем. Весело в нашей большой комнате. Если бы из тысячи квартир мне любую выбрать предложили, я бы взял просторную, как мир, ту, где первокурсниками жили…

1951

9 марта. Утром, когда я взглянул на расписание лекций, просто ужаснулся: каждый день по четыре. Неужели вытерплю! Вот так сразу после первой же сессии (все сдал на "5"), после зимних каникул в Наровле, встречи с Яшей, со всеми друзьями детства, знакомства с Борисом Хандросом, новым учителем литературы - некогда вздохнуть… Из веселых вещей - один эпизод-розыгрыш кружковцев: "Прочесть вам новое, настоящее?" "Конечно! Слушаем"… Я прочел Щипачева - "Моя точка зрения"… Стихотворение тут же было разгромлено. Но есть, мол строчки, "если доделаешь, можно дать в стенгазету"… А еще назавтра: "Ну ты доделал? Давай в очередную нашу стенную…" Я не выдержал, расхохотался и все рассказал… Читаю в газетах выборочно о том, что меня больше интересует. Вот спорят о псевдонимах М. Бубеннов, М. Шолохов, К. Симонов… Ну и что плохого в псевдонимах, почему надо их опасаться, разве под ними скрываются враги?..

28 марта. Как хорошо началась для меня весна! Как радостен ее язык! Иду я вдоль по улице. Вдыхаю воздух мартовский. Ну и денек! Солнышко. Мороженое. Беру порцию в белой вафельке. Как легко! И почему так легко и хорошо? Да потому что весна. И еще потому что я вдруг написал и могу сдать курсовую работу. Вчера сидел весь день. Собрал все черновые огрызки. За день успел переписать начисто все двадцать листов. И вот курсовая - "Обогащение словарного состава русского литературного языка после Великой Октябрьской социалистической революции по роману И. Г. Эренбурга "Буря". А "Буря" - для меня особая книга: мне ее подарили как приложение к золотой медали с надписью: "Лучшему ученику Наровлянской средней школы…" В последнее время стали появляться и стихи. На двух языках. "Карэйскаму студэнту" - на белорусском: "Зялёныя травы паніклі, набухлі крывавай расой… Не здаўшы апошніх залікаў, сягоння ты крочыш у бой. Я веру: здасі ты выдатна свой самы цяжэйшы залік: забойцаў сустрэне расплата на гордай Карэйскай зямлі. Устануць зялёныя травы, пакрыюцца чыстай расой… Такія залікі здавалі студэнты Радзімы маёй".

29 марта. Сегодня - объединенное заседание двух кружков - творческого и советской литературы… Сижу на лекции. Рядом - Володя Бойко переписывает свою "Балладу о скрипаче". Закончит - даст мне "на рецензию"…

9 апреля. "Кто вы? Что вы? Зачем вы?" - в аудиторию вкатывается "бочка". Иерихонской трубой гремит из нее вопрос: "Это вы собираетесь преподавать русскую литературу?" - "Это мы! мы! мы!" - "Сейчас посмотрим: на что вы способны!" Это пришел, вкатился, ворвался Василий Григорьевич Совсун, человек с какой-то легендарной биографией, о которой рассказывают шепотом: за что-то сидел, ссылался, преследовался… А его лекции о русской литературе прекрасны…

15 апреля. "Товарищ полковник! Студент Симанович прибыл для сдачи экзамена по спецподготовке! Номер зачетной книжки 459! Разрешите взять билет?" Кажется, от моего "трубного" гласа дрожат и прыгают плакаты и пособия… Полковник явно удивлен. Откуда этот бравый солдат? Ведь до сих пор он меня, кажется, и не видел. А тут вдруг - студент с таким видом: гимнастерка, галифищи, ремень… И снова мой глас: "Студент Симанович готов отвечать!.." Полковник берет зачетку и ставит "отл"…

16 апреля. Вчера был вечер всего первого литфака, посвященный Маяковскому. Я его организовал и вел. 21 год назад он застрелился… Я читал "Домой" и "Во весь голос"… А сегодня вечером пошел к Лёне. И мы с ним снова смотрели "Два бойца". И я подпевал Марку Бернесу: "Шаланды, полные кефали".

18 апреля. Сценка в гастрономе. Машинка выбивает талоны. Маленькая девочка у витрины. Старенькое оборванное пальтишко. Возле нее люди: "кто ты? что ты?" "Жаль девочку", - говорит разодетая дама. "Да и мать у нее есть, - говорит ее соседка, - она тут недалеко живет"… А девочка стоит, кладет пальчики грязной руки в рот. На нее смотрят, жалеют и уходят… Какой-то парень вошел в гастроном. Он без шапки, но в весеннее пальто, из-под которого выглядывают голубая рубашка и темно-синий галстук. Наверное, это студент - в руке газеты, тетрадки, книжки. Он подходит к кассе, выбивает 100 грамм конфет, берет хлеб. Хочет взять еще колбасу или дешевый холодец, роется в кармане - там пусто. И он идет к выходу. Но вдруг замечает девочку. Слышит, что о ней говорят. И ему становится не по себе. "Как тебя зовут?" - "Майя…" - "Вот, Майя, возьми"… Он отдает ей свои покупки - и она грязными ручонками хватает кулечек с конфетами и хлеб. Он старался, чтобы никто не увидел, но нарядная дама толкает свою соседку: мол, что творится на свете… А парня уже нет. Полубегом он возвращается в общежитие. Ужинать в этот вечер мне не пришлось…

20 апреля. Володя Недведский сидит в комнате и "думу думает". Ляжет на койку, сядет за стол - и опять стихи. Текут они потом прямо из общежития в газеты и журналы. Ул. Нядзведскі - это и есть наш Володя. А Г. Клевко - это наш Гена. Только что он был в "Полымі" и в "ЛіМе"… А я? Не пишу и не печатаюсь. Но "поэзия - пресволочнейшая штуковина: существует - и ни в зуб ногой"… Летом сделаю последнюю генеральную пробу-попытку…

23 апреля. Письмо Гомолки предо мною: "Чырвонку" мои стихи не устраивают… И не надо!..

29 апреля. Толчея у кассы. Шум, крики, неразбериха. Выходит секретарь комсомольского комитета: "Пока не наведете порядок - стипендию давать не будут"… Он уходит. Окошечко захлопывается. Толчея усиливается. Какой-то паренек влезает на стол: "Стасик, выходи из очереди!.. Будешь мне помогать… А ты за кем? А вы?.." Быстро наводится порядок… А паренек уже в бухгалтерии и требует выдавать стипендию. Потом залезает на скамейку: "Один пятикурсник (им - без очереди), четыре - по порядку"… Очередь движется, и никто уже не лезет вперед… "Берите без очереди", - то и дело говорят пареньку. Но он стоит и ждет, когда подойдет та, за которой он занимал, вон та, чернокосая. На следующий день о моем "подвиге" (а это был я) говорили на заседании комитета комсомола…

30 апреля. Первомайский вечер был малоинтересен. Может, потому что там не было никого из моих знакомых девушек. А может, той черноглазой и чернокосой, за которой я занимал очередь за стипендией. А глядела она почему-то так грустно, что я вспомнил старые мои школьные строки: "Почему Вы так грустно глядите? Разве что-нибудь Вас тяготит? Не грустите, когда Вы грустите, я и сам начинаю грустить"…

5 мая. В Оперном был вечер, посвященный Дню печати. В президиуме сидели редакторы газет, писатели… Потом слушал "Ивана Сусанина" Глинки. Замечательные декорации, особенно деревня и лес. И, конечно, музыка, две арии: Антониды ("Не о том скорблю, подруженьки") и Сусанина ("Ты взойдешь, моя заря")… Как далек я от оперного искусства… Все-таки слушать надо с детства. А я в Наровле мог себя воспитывать и учиться лишь на книгах и музыкальных передачах по радио.

2 июля. Начались каникулы, но мы работаем по много часов на стройке общежития. Устаем, конечно, но и веселимся, устраиваем всякие шумные "перекуры", а по вечерам - танцевальные встречи прямо в университетском дворе, возле здания химкорпуса, где облюбовали приличную танцплощадку. И под переборы наших доморощенных гармонистов танцуем и поем, потихоньку остывая после горячки сессионных дней…

28 августа. Лето пролетело на дикой скорости. Мама будила меня в четыре: "Сынок, попей!" - и я пил из банки парное молоко. Мама выгоняла корову, а я снова тут же засыпал на сеновале в сарае. Каждое утро, даже в дожди, бегал на Припять, плавал, а потом еще днем - загорал. В сарае приспособился писать прямо на сене, вместо стола подкладывал под тетрадку квадратную фанерку. Писалось легко, но "урожая" я не собрал, все плохо, все это только учеба, только подступы к чему-то, что меня еще ждет… А по вечерам был парк, куда мы с Лёней ходили на танцы, но больше гуляли по аллеям, разговаривая, присоединяясь к знакомым девушкам, которые тоже приехали на каникулы… Однажды прибежала Яшина мама и сказала, что приемная комиссия университета вернула его документы с объяснением, что слишком много поступающих медалистов и принимать без экзаменов будут только "золотых". Я сказал, чтобы Яше дали телеграмму (он был у брата в Новогрудке): пусть едет в Минск, куда с его документами тут же поехал и я… Мы встретились, и документы отдали на педфак пединститута… Вечером посмотрели новый фильм "Свет над землей" по роману С. Бабаевского. Побродили по городу. А ночь провели на вокзале и уехали домой…

Кончается август. Завтра - уже новой компанией: к нам с Лёней присоединяется Яша - едем в Минск.

3 сентября. Сижу на лекции. Не слушаю. Мысли заняты совсем другим. И в конспекте строки: "Под ливнем старый сад промок, пуская лепестки по маю… Я написал бы Вам письмо, да только адреса не знаю. А Вы в далекой стороне грустите, как и я, быть может, и написать хотите мне, куда послать, не зная тоже…" О ком это? Кто за этими строками? Не могу ответить даже самому себе… Просто грустно, и эта грусть осталась на бумаге…

25 октября. Я когда-то знал, друзья, алфавит - от "А" до "Я". А теперь я буквы все знаю лишь от "А" до "Б"… "АБ" - это физичка-математичка, черноглазка-чернокоска, которую я в очереди за стипендией "покорял" своим "командным" видом, но конечно, не "покорил"… Да она и понятия об этом не имеет…

30 октября. Сегодня в "Сталинской молодежи": "На днях состоялось очередное, шестое, занятие литературного кружка при редакции газеты… Обсуждались стихи начинающего поэта М. Герчика… Прочитали свои новые произведения студент Минского педагогического института Я. Коломинский, студент БГУ имени В. И. Ленина В. Тарас…" И после этой вступительной информации - мое стихотворение "Пела гречанка", написанное ночью с 4 на 5 октября, когда все спали в нашей шумной комнате общежития на Немиге.

1 ноября. Наша многотиражка "За сталинские кадры" в связи с 30-летием университета провела литературный конкурс на лучший рассказ, стихотворение, очерк. И вот результат: "Жюри в составе профессора И. В. Гуторова, поэта Петра Глебки, литературного критика И. Кудрявцева, Б. Мицкевича, Г. Булацкого и В. Фрейдина, рассмотрев поступившие на конкурс произведения, решило присудить: первую премию - Вл. Недведскому (ст. II курса филфака) за стихотворения "Гвардеец" и "За дружбу с Москвой"; две вторые премии - Н. Гилевичу (ст. I курса филфака) за стихотворение "На пороге жизни" и Д. Симановичу (ст. II курса филфака) за цикл стихов "Юность мира"; три третьих премии - В. Шимуку (ст. I курса отд. журналистики), М. Арочке (ст. I курса филфака) и А. Вертинскому (ст. I курса отд. журналистики)"…

3 ноября. Посыпались поздравления. Всем отвечаю так: "Проходу не дают, здороваться спешат, до боли руку жмут: ведь я ж - лауреат. "Поставишь?" - говорят. А что вам ставить? Квас?.. Я ж просто лауреат на конкурсе у нас".

1952

2 января. В институт приехал минский Яков Львович Коломинский!.. И если раньше мы общались часто, но заочно в письмах, то теперь в любую минуту можно перебежать к нему или он заглянет ко мне… С зачетами и экзаменами - все в порядке, зимняя сессия обещает быть легкой… Все тянет меня к новым людям, лицам девичьим. Танцую на вечерах, пою… И постоянно влюбленный, я еще не любил… Потому и стихи пока о влюбленностях, а не о любви…

25 февраля. После сессии мы укатили в родные пенаты, домой к своим мамам, а я еще - и к папе… Событий во время каникул было немного. Самым ярким оказался вечер встречи. Яков произнес хорошую речуху о школе, о дружбе, о нас всех. А я прочел в эти дни написанные "Стихи о школьном вечере встречи", которые все потом переписывали, а я оставлял автографы, возле которых Яша писал "Верно!" - и расписывался… А перед танцами меня "заставили", хотя я сам это с удовольствием делал, еще раз, как на "бис", прочесть стихи. И, кажется, я еще большим вдохновением, чем в первый раз, их прочел: "То ли школьный звонок, то ли ветер звенит за окном. И никак не поймешь, это грусть или радость в сердца постучала. Собрались мы опять в старом классе своем, где оставили детство и юности нашей начало…". А за окнами - в серебристой пыли стояли деревья старинного наровлянского парка. И мне казалось, что и они слушают меня… Но все это уже прошло, прошумело, npoпело, протанцевало… И опять наши студенческие будни.

27 апреля. В эти весенние дни, через пять лет после моего бравого заявления "Я хочу поэтом стать!" я в самом деле вдруг почувствовал себя поэтом. Конечно, это было не вдруг. Всю весну, начиная с первой капели, что-то во мне бродило и ждало повода вырваться, выплеснуться. Сначала появилась строка "Шла весна, как маляр-волшебник". А потом пошло: у маляра не хватило краски для неба и надо было ее раздобыть… А потом… Когда я первому прочел эти стихи о весне Якову, он сказал: "Это лучшее твое стихотворение, и это твое настоящее начало!.." И уже несколько недель, что-то еще доделывая и переделывая, я готов читать эту мою "Весеннюю сказку", как я решил назвать стихи, всем подряд. Читаю в университетском сквере, в группе, в комнате, особенно приятно читать ее кому-нибудь (девушкам, конечно), взобравшись на тумбу в скверике, читать "под Маяковского": "Шла весна, как маляр-волшебник, по дорогам земного шара, поднимая до самого неба языки зеленых пожаров.." А в том месте, где не хватило зеленой краски, я останавливаюсь, и словно вдруг нахожу решение: "И маляр, подумав немного, чтоб никто не сказал, что скуп он, кисть макнул в голубую Волгу и покрасил небесный купол… А потом, совсем не для славы, расписался звездною строчкой и на самом восходе поставил ярким солнцем огромную точку". Все, кому читаю стихи, хвалят. А первокурсник Нил Гилевич сказал, что отдал бы все, что написал, за одно такое стихотворение… Завтра буду читать "Весеннюю сказку" на первомайском вечере… Интересно, что накануне дня рождения Ленина мне вдруг приснились стихи, чего со мной никогда не бывало, причем приснилось почти все стихотворение целиком, весь костяк. Я вскочил, схватил карандаш и клочок бумаги, которой даже не хватило, и, помня все строки, записал "Анкину телеграмму". Анкину, потому что накануне играл у моих Городецких с Анкой, дочкой Нины, а она хотела выучить стихи о Ленине и не могла их найти. "Может, ты напишешь?" - сказала, полупрося Анка… Откровенно говоря, я подумал: "А почему бы не написать?.." И завертелся уже в голове некий сюжет о девочке, которая посылает телеграмму ко дню рождения вождя. Конечно, это все надумано, даже выдумано. И все-таки, наверное, ничего бы я не написал, если бы неожиданно не приснился такой сон… Рассказал Якову, и он проанализировал весь процесс рождения стихотворения. Анка его выучила и уже читала… А для меня сейчас важней "Весенняя сказка"… Может, и в самом деле это мое настоящее начало, мое поэтическое рождение.

30 мая. Приехала в Минск Галина Уланова. И сегодня мы гурьбой (в основном - студентки) ринулись в Оперный. "Лебединое озеро" Чайковского. И она - Одетта-Одиллия… Как мы все аплодировали, как кричали, вызывая ее снова и снова. А перед началом балета, когда еще не поднялся занавес, из соседнего ряда кто-то громко сказал: "Смотрите, Вертинский пришел!.." И все повернулись к нему. И я - тоже…

31 мая. Узнали, что сегодня концерт Александра Вертинского. И, конечно, добыли дешевые билеты. С галерки, где мы сидели, мне не так хорошо был он виден. Но слышен, слышен - картавый выговор и мягкий голос пробивались в мою сентиментальную лирическую душу. Его песни я слышал от мамы, которая помнила наизусть многие строки. И, кажется, они даже влияли на первые мои стихи. На концерте звучали: "Доченьки", "Мадам, уже падают листья", "В вечерних ресторанах", "В бананово-лимонном Сингапуре", "Что за ветер в степи молдаванской". По дороге в общежитие я все повторял, потому что на кончике языка были и стихи и мелодии…

28 сентября. Сижу в Ленинке. И вдруг странное желание подняться бы и громогласно что-нибудь прочесть - Маяковского или "Весеннюю сказку", но во весь голос, нарушая тишину с шелестящими страницами и легкими перешептываниями.

Вчера слушал Лемешева: Ленский, "Евгений Онегин". Пришел с Майкой, а ушел с Жанкой: "дурная голова поэта ногам покоя не дает"… Человеку 20 лет, а он дурака валяет… И сразу пять девочек нравятся… А Лемешев в знаменитой арии "Куда, куда вы удалились?" неожиданно "сорвался" - и мне было очень жаль его…

В Минске появился троллейбус. И я его воспел: "Через улицы и площади гордо шел он потому, что зелеными ладошами липы хлопали ему. И толпой до сквера ближнего провожала детвора. А трамвай звонил обиженно, что прошла его пора…" А моя пора только начинается - пора поэзии и любви, они неразделимы.

2 октября. Снова выбрали в бюро: зам. по оргвопросам. На собрании какая-то девушка, выступая, сказала что-то вроде того, что я работал за все бывшее бюро, превращаясь временами от его имени в "мальчика на побегушках" (за последнее ей тут же всыпали). Но самое интересное: во время ее выступления распахивается дверь - и я вхожу с "Молнией" в руках. А в ней - крупный рисунок-шарж - мы с секретарем Викой, и громадными буквами выведено: "Два горемычных бурлака тянут работу филфака…" Смех. Аплодисменты…

5 октября. Вчера на литературном вечере хорошо, выступал Иван Шамякин, а вместе с ним были и вяло выступали, плохо читали свои стихи Волкодаев, Шарапов, Горулев, Ковалев (он когда-то приезжал в Наровлю, был первым живым поэтом, которого я встретил)… Будут ли мои стихи когда-нибудь печатать или они останутся достоянием круга моих слушателей? В "Сталинку" взяли и обещали напечатать "Первый троллейбус". Но так и не напечатали…

Позавчера выступал на университетском активе. "Бил" "Сталинку" и "Чырвонку" за то, что мало интересных материалов, почти не пишут о студентах: "Если был бы я поэтом, я бы так сказал об этом: пожелаем газетам мы самую малость - чтобы в них о студентах побольше писалось…"

15 октября. Накупил кучу конвертов. Буду рассылать стихи в редакции. "Хочешь, как Мартин Иден?" - спросил Миша Мушинский, с которым часто говорим о литературе… Да, вот хочу и буду рассылать: в "Литгазету", в "Смену", в "Советскую Отчизну".

28 октября. С 11 по 20 октября были "на картошке" в деревне Шебуны… Шли дожди. Холодина. Особенно по вечерам, когда мы, уставшие, жгли костры, пекли картошку, пели до хрипоты песни… Тепло мне было, когда накрывшись одной шинелью (дала мне в колхоз свою фронтовую Нина), сидели у костра с Л. или я набрасывал ей на плечи, а сам сидел в пиджачке…

29 октября. А вот и первый ответ из журналов и газет. "Смена": использовать не могут, "пожар - бедствие, несчастие, зачем же с ним сравнивать весеннее цветение", "можно найти и более подходящее сравнение"… Да, да, можно найти - пусть поищут…

5 ноября. Был на днях на вечере в пединституте. Чествовали Якуба Коласа - ему 70. От имени молодых выступал Нил Гилевич… Вчера на большом филфаковском вечере читал "Чтоб сиял…" и "Студенческую комнату". Из "Сталинки" и "Комсомолки" - "зверские" ответы… А девочки: Ирка - "диверсантка" и Жанка - "марсианка"…

2 декабря. Смотрел док. фильм о Левитане. Прочел "Чехов и Левитан". И весь вечер писал о нем до головной боли… Перечитал, чуть подправил, еще бы надо - и сила! Десять строф, из них пять - сегодняшние. Из старых кое-какие строки выбросил…

3 декабря. Опять "Левитан". Строфы улетают и прилетают. Сейчас одиннадцать. Есть сильный костяк. Переделываю. Выбрасываю, и пишу новые строки… Выступал в типографии "Красный печатник", приняли хорошо.

5 декабря. Вчера - на университетском вечере, посвященном Дню Сталинской Конституции, я прочел "Здравствуй, молодость!", а потом объявил: "Стихи о художнике Левитане". И тут же бросил в аудиторию, которая, как всегда, меня тепло и дружественно встретила и ждала совсем другого чего-то, я бросил в тишину два эпиграфа: "Царская Россия была тюрьмой народов" - Ленин и "Граждане СССР, независимо от расы и национальности имеют право на…" (я перечислил на что имеют право) - и назвал источник: Сталинская Конституция, статья 123… Падали в аудиторию мои раскаленные строки. Как она воспринимала их? Понимала ли, на что я иду, читая такие стихи? Да и понимал ли я сам? В том месте, где я говорил о дружбе Левитана и Чехова, была строка, которую надо срочно переделать: "Уехать бы на зиму в Крым". Аудитория вдруг оживилась: кому не хотелось бы в этот снежный декабрьский вечер кануна праздника очутиться в Крыму. Но после этого я, возвышая голос, прочел: "Их дружба нужна не двоим - России нужна эта дружба…" Аудитория стала затихать, что-то уловив или предчувствуя. И совсем умолкла, когда я прочитал: "Жандармы следят. Подлежит осмотру мельчайший набросок. Презрительной кличкою "жид" его именуют в доносах. Вчера предложили ему покинуть Москву, как еврею. А завтра предложат тюрьму, а может, веревку на шею. Царю нету дела, что Русь святынею он почитает…" После стихов раздались недружные хлопки, а я выбежал из аудитории. Кто-то, стоявший за дверью, обронил: "Зря ты на празднике такие стихи читал"… А Володя Недведский в общежитии у окна по-товарищески советовал о "таком" не писать, быть, "как Маршак", не выражая свою национальность, просто оставаться лириком…

7 декабря. Позвали в партком, где сидели и мои знакомые и те, кого я не знаю… Разговор начали издалека: мол, ты "хороший общественник, на виду у всех, пример…". А потом перешли на вечер и мои стихи: "зачем на таком празднике", "не надо было", "посоветовался бы", "мы ведь тебе всегда доверяем"… И вот теперь, если я захочу выступать, надо принести стихи и показать, что я написал, моим "цензорам"..,

10 декабря. Уже пять дней многие знакомые говорят, что "Левитан" - лучшее мое стихотворение… Выступал во Дворце пионеров - какая чудесная публика - дети! Вот для кого надо писать! Вот перед кем надо выступать!..

15 декабря. Письмо из "Литгазеты" за подписью литконсультанта Э. Асадова: "Уважаемый тов. Симанович! С большим удовольствием отмечаю, что человек Вы способный. Вам, безусловно, надо работать над собой. У Вас есть то, что в литературных кругах называют "искрой божьей". Вы хорошо умеете схватывать деталь, у Вас похвальная тенденция к образному восприятию окружающего, но у Вас страдает композиция стиха. Слабо проводится мысль. Иначе говоря, Вам надо обратить внимание на содержание и на композицию. В отношении композиции. Возьмите стихотворение "Весенняя сказка" - тут налицо два стихотворения. Начало романтическое. Вы хорошо нарисовали символическую фигуру "маляра-весны". А кусок, где маляру не хватило краски и он "Кисть макнул в голубую Волгу и покрасил небесный купол" - просто прекрасен. Конец же стихотворения риторичен. Там нет единого дыхания. Чувствуется, что тут Вы конец склеивали по частям. Тут и липы, и ребенок, и стекла. А вот настроения уже нет… Очень удачно стихотворение "Пела гречанка". Оно просто, лаконично. В газету, правда, оно несколько запоздало. Фестиваль давно прошел. Но в будущей книге оно найдет место… Стихотворение о традиционном вечере написано тепло. Но ничего нового Вы тут не сказали. Подобные стихи не раз уже появлялись в печати. Очень интересно стихотворение про то, как в канал входит ночью пароход. Но Вы тут основное внимание уделили Медведице, а о людях сказали вскользь. Если бы Вы, нарисовав короткими штрихами картинку, сказали, кто едет на пароходе, что за люди, тогда все было бы на месте. В заключение мне хочется сказать Вам, чтобы Вы продолжали работу. Стихотворение о Волго-Доне поправьте, не увеличивая в размерах, и снова пришлите"… Ношусь с этим письмом, всем показываю и читаю. А студентки, которые любят стихи Асадова, восторгаются: "Такой поэт написал тебе!.."

1953

25 января. Тревожное время. Много шума вокруг "дела врачей". В газетах: "заговор кремлевских врачей", "пытались отравить всех членов Политбюро", и сплошные еврейские фамилии… Что будет? Маму сняли с работы: а вдруг сделает в аптеке не ту микстуру - и отравит наровлянское начальство…

5 марта. Умер Сталин. Стоял в почетном карауле у его скульптуры в университете. Все плачут. С Яковом ходили к памятнику на площади. Очень много людей: цепочкой, строго, с цветами подходят и, постояв в молчании, отходят. Я: "Кто знает, что теперь будет"… Яков: "А может будет лучше"…

10 марта. По-прежнему все в трауре… "Зорька" напечатала мой "Василек": "Девочка зимою растила василек. Теплою рукою берегла цветок. Но нежданно горе в двери постучало – сердце дорогое биться перестало. И пошла проститься девочка с вождем. Слезы на ресницах, в горле - ком. На цветы живые, на венок молча положила василек". Подписано: "студент I курса I БГУ". А я уже заканчиваю III курс… Написал еще "Стихи о Сталине", отдал в многотиражку.

4 апреля. Сегодня у меня чудесное настроение. Солнечная весенняя погода. И самое главное, что и сделало таким настроение - это освобождение невинно оклеветанных подлецами врачей. Пока по радио только короткое сообщение, а подробности не известны. Думаю, на днях появятся в газетах… Может, и маму восстановят на работе…

17 сентября. Вчера встретил Таню с Борисом. И выступал перед ними под лестницей второго этажа, в довольно приятном уголочке. Они были в таком восторге, особенно от "Левитана" и "Весенней сказки", что мне было просто неудобно выслушивать их "компли": "Это какая-то новая, современная поэзия, и ты – ее глашатай". (Таня).

24 сентября. Три вечера подряд выступал: на физмате, у нас, на истфаке.

29 сентября. В воскресенье выступал в Дзержинске. Аудитория - огромная площадь. Народу - тысячи полторы. Стоял в кузове грузовика. Читал "Когда говорят о мире", написанное в конце лета в Наровле. А Недведский: "После Симановича не могу выступать"… И еще: "Что Симанович для белорусского народа?.." Вот так… Написал довольно милое стихотворение "И почему это так получается"…

1954

2 января. Что себе пожелать в начале года? Любви и стихов! Стихов и любви!.. В прошлом году мне надарили целую библиотеку: собрание Гоголя, трехтомники Белинского и Добролюбова, сборники стихов. И на всех легкие и серьезные надписи. От пяти слов первокурсников "Каким ты был - таким останься!" (А я хочу изменяться!) до пожелания Рема: "Чем эта книжка для внучат, нет ничего чудесней. Но пусть сильнее прозвучат твои стихи и песни!" А вот с этим я согласен: пусть прозвучат! Но уже написал я и "Весеннюю сказку" и "Левитана" - а кто их напечатал, кто напечатает и когда?..

1 февраля. После сессии - Наровля. Вечера в зимнем парке… Завел для стихов маленькую зеленую записную книжку. На первой страничке - фотография Л. Вставил ее прямо над стихотворением: "Где прошла этим вечером ты - запорошила вьюга следы. Только в сердце моем никогда твоего не засыпать следа…" Как много следов уже засыпали вьюги! А этот?.. Да ведь Л. - замужем, чужая жена… Кем же она может мне быть?..

30 мая. Мой столик в читалке никто не занимает… Сижу под большим портретом Маяковского. Еще в начале прошлого года, как протест против "дела врачей", против антисемитизма, я принес и положил на столик мой еврейский "Букварь" - и каждый день его читал… Теперь лежат конспекты и учебники: надо учить, надо сдавать.

12 июля. В Уручье на военных сборах. Ну и вид у нас с Валей Тарасом и Володей Бойко - худые, изможденные солдаты. Да солдаты ли мы? Ходим в строю. Маршируем на плацу. Даже стреляем… А перед этим была сессия и неприятная история с политэкономией… Билет с вопросом о плане Маршалла… Начал бодро отвечать: когда, что, кто предложил - план восстановления послевоенной Европы при экономической помощи США, к плану присоединилась чуть ли не вся Европа… И тут преподаватель кандидат наук Скуман: "А почему не присоединился СССР? " И я, перейдя на какую-то доверительную интонацию: "А может и зря не присоединился?.." Что тут было!.. Влепил мне Скуман "поср." И должен был я лишиться стипендии… Но разрешили пересдать другому преподавателю: "отл"…

16 июля. Ходим. Бегаем. Поем в строю песни. Я запеваю. Может это стихи: "Я был запевалою в роте…" Снятся всякие хорошие, очень "мирные" сны, в которых поочередно появляются все мои бывшие и нынешние знакомые девушки, но больше Л. Написал про сны "Ночью в военных лагерях", как иду просить часовых пропустить сон издалека: "Даже если он печальный, пусть заходит все равно, потому что я ночами жду его уже давно… Часовым, конечно, ясно, их решения просты: пропустить они согласны сон, в котором будешь ты…" Наверное, это о Л. А может о Т… Но кого-нибудь из них пусть бы часовые ко мне ночью пропустили… И все-таки лучше Л. Да что я боюсь назвать ее имя, которое так часто повторяю - Лора!.. Вот написал - доверил дневнику, хоть пишу на листочке, потом перепишу…

5 августа. Последние студенческие каникулы. Они сократились, потому что после летней сессии были военные лагеря, как и после второго курса. А теперь в Наровле на "маминых и папиных харчах" набираюсь сил, готовясь к последнему своему рывку, к диплому. Написал маленький цикл: "Распределение", "На вокзале", "Принимай, школа!.." В них я уже представляю себя пятикурсником, хотя впереди много времени…

2 сентября. Спросили сегодня опять у меня (какая история грустная!..): "А где же, товарищ, солидность твоя дипломная, пятикурсная? Смотри-ка, друзья твои ходят уже походкою преподавателей, а ты, как мальчишка, на этаже мелькаешь несамостоятельно"… Стоял я и думал: "Ну что отвечать, как тяжесть такую обид снести?.." И вдруг, как мальчишка, пустился бежать, язык показав для солидности…

5 сентября. Как всегда, подаст пальто и проводит до трамвая. Он ей муж, а я - никто, хоть знакомым называюсь… Не в моей остаться власти, поднимаю воротник, ухожу… Такое счастье не разделишь на троих…

30 сентября. Какой был сентябрь! И самое-самое в нем, его сердцевина - Симонов! Он приехал на съезд белорусских писателей, который длился четыре дня (15-18 сентября).

Я узнал, что он в Минске и очень захотел его увидеть, прочесть ему стихи. Долго ходил возле гостиницы, в которой он жил, но даже войти в вестибюль не решился, что уже говорить о том, чтобы встретиться с ним… И вдруг объявление: Симонов выступит в университете. 58-я, самая большая аудитория, была битком набита. Стояли в проходах, на столах, на площадке за раскрытой дверью. Я тоже тянулся на цыпочках, пытался найти просвет среди голов и плеч, чтобы лучше увидеть. А слышно было хорошо: в аудитории стояла небывалая тишина… С картавинкой, к которой сразу привыкло ухо, такой мягкой и располагающей она была, он читает стихи разных лет. Я знаю их давно: военная лирика и то, что написано еще в преддверии, в предчувствии будущей грозы - куски из поэмы "Далеко на Востоке", ее заключительная глава "О вечере после боя". Ее широкие раскованные ритмы мне особенно по душе. Может, потому что год назад я тоже написал полусвободным стихом, но зарифмованным, как и у него - "Когда говорят о мире". Писал, как мне слышалось, хотел передать гул и события нашего времени… Он стоит молодой, красивый, я бы сказал, - похожий на свои стихи. И за ним повторяю я не раз читанные строки… Это было днем после лекций. А через несколько часов возбужденная стая (больше девушки) ходит следом за ним, или лучше сказать, по его следам. В студенческой стае - и я. Зачем? Не лучше ли, не проще ли подойти, спросить, могу ли прочесть ему стихи, а не бродить на небольшом расстоянии за ним и его спутниками… Но не хватает решимости… Вечером - зал заседаний в Доме правительства, куда мы тоже попадаем всеми правдами и неправдами. Идет большой литературный вечер для партийного и советского актива Минска. И на нем выступают Михаил Исаковский, Сергей Михалков и другие гости III съезда белорусских писателей. Выступают хорошо, принимают их сердечно. Но я жду Симонова. Он выходит, говорит, что прочтет новую поэму "Иван да Марья". Читает долго. Со всеми вместе слежу за судьбами ее героев… Сколько длится вечер? Наверное, уже три часа. Но вот все выступили. Люди встают, неторопливо расходятся. Надо уходить и нам. Через параллельные стеклянные двери мне еще так хорошо виден президиум, в центре которого - Симонов. "А может, вернемся?" - говорит Лора. Я сам понимаю: как хорошо бы вернуться. "Стихи Симонову прочтешь", - говорит Яша… "Нет, - думаю я, - на это не решусь… Может, в другой раз когда-нибудь…" И словно читая мои мысли, Яша: "А другого раза, может, и не будет"… Сквозь двери нам, уходящим, по-прежнему виден президиум. "Так вернемся?" - это снова Лора, она держит меня за руку… И мы поворачиваем. И снова в зале. Еще не все разошлись, да и президиум в полном составе, только одни встали, другие, сидя, беседуют. К Симонову подошла девушка, протянула книгу для автографа. Он уже занес авторучку - и остановился. Захлопнул книгу, что-то сказал. Девушка спускается вниз. "Не захотел подписать, - расстроенно сообщает она… - Книга библиотечная"… Очень волнуюсь. Но меня уже подтолкнули - и я на первой ступеньке к президиуму. "Ни пуха!" - это вдогонку дуэтом Яша и Лора… Меня уже заметили - смотрят сверху. О чем-то переговариваются Исаковский и Михалков. Кажется, наблюдают за мной Аркадий Кулешов и Петрусь Бровка. Я уже на верхней ступеньке. Не оглядываюсь, знаю: там внизу - преданные мои товарищи и Нина…

- Константин Михайлович! - говорю срывающимся голосом. Все повернулись к Симонову. - Я хотел бы прочесть Вам стихи… - Все смотрят на меня.

- Пожалуйста! - говорит он.

- Где и когда я мог бы это сделать?

- Да можно хоть сейчас…

- Здесь? - на моем лице недоумение… - Сейчас? Как-то неудобно…

- Почему же? Ведь мы все читали только что в этих стенах. И было вполне удобно… Теперь читайте Вы…

Внизу снова собрался народ. Все выглядело так, словно вечер продолжается… Я прочел "Весеннюю сказку", "Дом на дороге Бессмертия" и "Левитана". Внизу раздались хлопки. Я не видел, кто аплодировал. А здесь на лицах прочесть ничего не мог. Короткую паузу прервал Симонов:

- Кто Вы? Расскажите о себе…

Я кратко рассказал…

- А стихи интересные, - сказал Константин Михайлович - О школе имени Зои слабее других, но и в нем найдены детали… Что я могу для Вас сделать? Давайте договоримся так: вы пришлите эти и другие стихи, посмотрите, чтобы по силе они были такими, как о художнике Левитане и о весне. Пришлите мне на адрес "Нового мира" - я недавно стал его редактором. Адресуйте мне лично. И обязательно сделайте приписку о том, что я стихи слушал, они мне понравились, сказал, чтобы Вы прислали… А иначе могут не передать… Ну вот так… Если все будет в порядке, до встречи на страницах "Нового мира"!

Попрощавшись, он повернулся и что-то сказал Бровке и Кулешову… После того, как я, поблагодарив Константина Михайловича, спустился с небес на землю, меня взяли в плотное кольцо и потребовали немедленного рассказа. Но я молчал. Я все еще был там, среди небожителей. Рассказывал уже на улице, по дороге к общежитию… На следующий день по университету гуляла крылатая фраза: "Симонов признал Симановича!" А некоторые, то ли шутя, то ли иронизируя, добавляли: "Как Державин Пушкина…"

На моем столике под портретом Маяковского появился и портрет Симонова, вырезанный из какого-то журнала. На обороте надпись: "Ура! Тебя признали!.."

9 октября. То, что я вдохновлен встречей с Симоновым - видят все. И не перестают об этом говорить: кто с доброжелательной поддержкой, кто со скрытой, а иногда и открытой завистью, переходящей в злобу… А я за последние недели написал много, может, это целый цикл стихов о людях, занятых тихим, не очень заметным трудом, который я стараюсь опоэтизировать: мои герои, с которыми теперь я дружу - садовник, почтальон, уборщица, часовой мастер, продавщица цветов, дворник…

19 октября. Думаю о Л. Почему она так разговаривает, так общается со мной, как будто она вовсе не чья-то жена?.. Вдруг вбегает в читалку - сияющая, в синеньком легком пальтишке, с белым шарфиком и прямо под портрет Маяковского, ко мне: "В Оперном - "Красный мак", у меня два билета, я тебя приглашаю - пошли…" А сегодня вдруг написал: "Не улыбкой - грустью и тревогой ты встречаешь мужа на пороге, словно это он – твоя беда… Привыкают к тишине и крику, к морю и журчащему арыку, только к нелюбимому привыкнуть сердце не сумеет никогда…" Арык, конечно, возник из моего узбекского военного детства и хорошо зарифмовался. А я в самом деле далекие те времена привык и к арыку, и к глиняному дувалу, и к арбе…

29/30 октября. Ночь, Вокзал. Зачем я уезжаю? От чего бегу?.. Только б слово одно "останься!.." - не губами, так проще - взглядом, и огни надоевших станций не мелькали за окнами рядом…

8 ноября. Записываю в вагоне… Десять дней в Наровле. Начал проходить свой "курс лечения от любви"… Помогали стихи на совсем на другие, не любовные темы… Каждый день писал. Разговоры с мамой о том, как ее снимали с работы, а потом восстанавливали… как к этому по-разному относились те, с кем она много лет проработала рядом (в большинстве - все-таки сочувственно, с осуждением несправедливости)… как еще до того, когда ее сняли с работы, пришел пьяный мужчина и с озлоблением сказал о маме: "Не хочу, чтобы эта жидовка делала мне микстуру…" …Мама тогда плакала от бессилия и сказала заведующей: "Юля, сними меня с работы, договорись в райздраве, лучше я сама уйду и пересижу дома это страшное время"… Но заведующий райздрава решил по-другому: "Года Давидовна, вам не годится сидеть дома, поезжайте лучше в какую-нибудь другую, сельскую аптеку, мы Вас переведем"… А маме уже пятьдесят пятый, и она без минуты пенсионерка… но поехала в папино родовое гнездо в Вербовичи, и там, заслужив доброе отношение вербовчан, перебыла трудное время…

После разговоров с мамой появилось в эти дни стихотворение "Мертвец": "Чуть не падая, плелся по городу, нес живот от пивной до пивной. Он сказал мне: "Жидовская морда, рассчитаться пора с тобой…" В ту минуту я вряд ли помнил, что над веком кровью горят и петлюровские погромы, и фашистского гетто ад…"

Приезжали на праздник в Наровлю многие мои одноклассники - кто из военных училищ, кто из армии - и я написал стихотворение "Лейтенанты"… Смотрел, как строится Наровля - и появился "Паренек на подъемном кране"…

20 ноября. Провел в 14-й школе литературный вечер о Маяковском. Подарили открытку-портрет: "Пусть образ Вашего любимого поэта всегда напоминает Вам о нашей встрече"..

28 ноября. Сегодня выступал на большом вечере в университете. Сидела в зале, опустив голову, Лора. Вид у нее был такой, что если бы раньше не был влюблен, я снова бы влюбился сейчас… Я прочел шесть стихотворений, выстроив их маленькой программой. А закончил только что привезенным из Наровли, которое никто еще не слышал, а мне самому очень нравится, закончил я вдохновенно: "Чтоб тысячи влюбленных, надеждой окрыленных, могли счастливо жить, собрать бы все разлуки, связать разлукам руки и в море утопить!" Зал просто завопил и потребовал прочесть на "бис", что я с превеликим удовольствием сделал под крики "читай медленней - будем записывать!.." И записывали. И повторяли за мной… И я был просто счастлив…

1955

17 января. У всех - в разгаре зимняя сессия. И у меня - тоже, моя последняя… Как те, кто на каникулах собирается в Москву, все зачеты успел сдать досрочно и завершаю уже сессию… Вечером в полуосвещенном коридоре, выскочив из читалки, прочел моему доброму критику Толе Клышке только что написанный "День рождения", обращенный к Лоре: "Почему ты смотришь в окно на озябшие клены парка? В день рождения пьют вино, от друзей получают подарки…" Толя сказал, что ему нравится начало и концовка, а вот в середке еще чего-то не хватает, и надо мне подумать… В "Сов. Отчизне" - №6 (за 1954-й): "Ночью", "Почтальон"…

27 января. Поездка в Москву. Сегодня был в Большом - "Борис Годунов" М. Мусоргского в исполнении прекрасных певцов, народных артистов: Александра Пирогова - Годунов и Максима Михайлова - Пимен… Послал в Минск телеграмму Д.: "Будь молодою, как Москва, и не подумай стариться, хоть двадцать раз по двадцать два тебе еще прибавится…"

4 февраля. Столько впечатлений! Экскурсии. Московский университет, где всей группой снялись на память. Оружейная палата. И театры. МХАТ - "Воскресение" Толстого (отрывки из романа), от автора - народный Павел Массальский. В Третьяковке, оставив всех, бросился к Левитану. А потом уже вернулся ко всем - от Репина до Серова, от Сурикова до Васнецова.

А сегодня вечером - театр имени Станиславского: "Дни Турбиных" Михаила Булгакова. Из актеров больше всех понравился Евгений Леонов в роли Лариосика. В музее Маяковского с научными сотрудниками говорил о Лиле Брик. И услыхал: "Вам еще рано знать подробности…". На Москву остался последний денек… Опять пойду к памятнику Пушкину, возле которого бываю каждое утро и вечер…

17 февраля. Зимняя Наровля. Заснеженный парк. Пишу. Каждый день. Отголоски Москвы: "Живу в Москве", "У памятника Пушкину", "В музее Чехова", "Разговор с четверкой коней на фронтоне Большого театра"…

23 февраля. И еще один московский отголосок уже в общежитии - "Аленушка" (перед картиной Васнецова в Третьяковской галерее). Но отголосок не только московский: Л. показывала мне фотографии, и на одной - она, грустная, на берегу озера… Так соединились в "Аленушке" два отголоска… Читаю всем подряд это стихотворение… И всем нравится. Жаль, что не пишу музыку…

10 марта. Ура! Письмо из "Нового мира". Пишет заведующая отделом поэзии С. Караганова: "Получили Ваши стихи. По-моему - много интересного. Как только Симонов освободится немного от дел Союза писателей, передам стихи ему. Надеюсь - хоть часть отобранного отделом редколлегия одобрит. О решении редколлегии напишу Вам… 3. III. 55 г."

Конечно, это еще не окончательное решение. Но ведь письмо от зав. отд. такого журнала!.. И она-то знает, что присылают в журнал. А тут: "много интересного"…

5 апреля. Стал часто разговаривать по телефону с милой химичкой Катей. Наберу торопливо номер, прошепчу его, как стихи, чтобы где-то в далеком доме разбудили тебя звонки.

7 апреля. Прохладный апрельский вечер, хотя пахнуло уже весной. И мы с Ремом пришли в Дом культуры МВД, еще не зная, что в программе концерта нас ждет сюрприз. Рем любит классическую музыку, хорошо поет оперные арии. И это он купил билеты, чтобы еще раз доказать мне, что я зря с такой прохладцей отношусь к современной классике. А Дмитрия Шостаковича он считает современным классиком… Звучат 4 прелюдии и фуга, потом Виолончельная соната. И все это мне нравится, да и не может не нравиться. И вдруг ведущая объявляет, что сейчас состоится премьера вокального цикла "Из еврейской народной поэзии". И, естественно, тут у меня появляется особое отношение к концерту, я уже становлюсь даже пристрастным к нему… Но еврейская народная поэзия в переводе на русский язык приобрела какое-то иное звучание. То и дело слышатся имена, которые произносятся с насмешкой на улице, в толпе, в очередях. И когда с уст певцов слетают имена Сарра и Абрам, в зале раздаются неожиданные смешки, и грустная музыка вдруг приобретает не ту окраску… А мы с Ремом все это наблюдаем и чувствуем. Но все равно я рад и даже горд: ведь по радио и слово "еврей" почти не употребляется, что уж говорить о песнях, о музыке. А тут - написал выдающийся композитор, исполняют известные певцы Зара Долуханова, Нина Дорлиак и Александр Масленников, а за фортепиано сидит сам Дмитрий Шостакович. И в Минске премьера. И я на ней присутствую… Рем считает, что исполнение прекрасное. И хоть зал не заполнен, и хоть в нем многие, даже истинные любители музыки, не принимают еврейскую тему композитора, все же в конце ему устраивают овацию… Мы шли с Ремом по весеннему Минску. И мне показалось, что стало теплее. А потом мы нагнали Катю с мамой, которые тоже возвращались с концерта, и они обе в один голос высказались, что присутствовали при исполнении чего-то необычайного…

10 апреля. Когда нам предлагались темы дипломных работ, я выбрал "Образ лирического героя в романе "Евгений Онегин". Мой научный руководитель - профессор Иван Васильевич Гуторов. Углубляясь в тему, я решил, что нет в романе никакого лирического героя, а есть только сам автор - Пушкин. Сказал об этом Гуторову. Но он замахал руками: мол, сейчас столько пишут о лирическом герое, и "он, а не автор присутствует всех лирических стихах, ты разве сам этого не чувствуешь?" "Не чувствую, - сопротивлялся я… - я, например, пищу только о себе"… Иван Васильевич ехидно улыбнулся и отослал меня к статье Вадима Назаренко в журнале "Звезда"… Я прочел. все равно пишу "Образ автора"… Иван Васильевич обещал снизить оценку за такое, как он сказал, "абсурдное самовольство" своего дипломника, которому он желает только добра…

20 апреля. Распределение никак не было связано ни с учебой, ни с общественной работой. И даже наоборот: если ты что-то делал и хорошо успевал - ты очень нужен был в самых отдаленных, а то и глухих уголочках республики, чтобы там "сеять", "поднимать", "укреплять"… Все минчане остались в Минске - правда, в основном устраиваться будут сами. Но это не проблема: кроме школ, куда особо никто не желает попадать, есть редакции газет и журналов, библиотеки, техникумы и училища… Когда вошел я, кто-то из членов комиссии сказал: "Этот поедет куда пошлют…" Председатель подтвердил: "Очень нужны кадры в Молодеченской области…" На мое наивное, что хотелось бы из школы ездить хотя бы в райгазету, где есть литобъединение", я услышал чье-то иронично-назидательное: вот, мол, Пушкин и в Михайловском писал…

На следующий день Рем увидел список школ, в которых требовались учителя русского языка и литературы и который комиссия вывесила после своего заседания-распределения. Оказалось, что можно из списка выбирать и поменять школу. Сели с Ремом в читалке под портретом Маяковского и внимательно стали изучать названия школ, определяя по карте Белоруссии их местонахождение. Наткнулись на название "Крынковская". Она оказалась в двадцати километрах от Витебска. И мы поехали домой к председателю комиссии. Вопрос был решен очень быстро… Итак, я распределен. Школа на станции Крынки Витебской области. Легко можно ездить в Витебск, там есть областная газета, там есть известный в республике театр. В общем, все складывается неплохо.

29 апреля. Сегодня произошло необычное событие. Меня вызвали из читалки, сказали, что ко мне - какая-то пионерская делегация. Я выскочил тут же - и увидал прямо у входа в университетский сквер группу ребят в пионерских галстуках, многих с комсомольскими значками. А они, узнав меня, тут же построились. Застучал барабан. Запел горн. Сбежались студенты на непривычное зрелище у порога главного корпуса университета. Я и сам не сразу понял, что происходит. И лишь несколько минут спустя, когда отрапортовав и вручив мне огромный том, делегация замаршировала через двор к воротам, а ко мне бросились студенты, до меня все дошло. На томе Тараса Шевченко "Кобзар" (на украинском), прекрасно изданном томе, красовалась надпись на титульном листе: "Давиду Симановичу в знак благодарности за теплое отношение к нашей школе, в память о вечере, посвященном В. В. Маяковскому, от учеников 14-й школы. 29. IV. 55".

10 мая. С дипломной все произошло, как предрекал мой научный руководитель Гуторов. Я мужественно, как мог, отстаивал "образ автора", отвергая термин "лирический герой" в применении к роману "Евгений Онегин". Из меня вылетали и кружили над аудиторией цитаты-строфы. Каждая из них очень четко и точно относилась к самому Александру Сергеевичу, а не к некоему выдуманному лирическому герою. Аудитория - а меня ведь знают и даже, не побоюсь признаться себе, любят - репликами, а иногда хлопками поддерживала своего "героя", который вступил в поединок с единственным на филфаке профессором литературы… И Гуторов сказал, что работа хорошая, но с "формулировкой названия и его мотивировкой" он не согласен и потому оценку снижает на балл - "хор"…

30 мая. Письмо из "Огонька". Снова подписал литконсультант Э. Асадов. Он сразу начинает так: "Вы способный человек, и я с удовольствием отмечаю это. Сейчас очень важно, чтобы способности эти были бы направлены по самому верному пути. Задатки надо реализовать наилучшим образом…" "В стихах Ваших есть и волнение, и искренность, и образность…" Затем следует подробный разбор "Дня рождения" и совет: разрешению таких тем учиться у Симонова… О стихотворении "Чужой": "Второе стихотворение интереснее. Тут Вы сделали зримую и точную бытовую зарисовку. Картинка выписана точно, взволнованно и без лишних слов. Это стихотворение хорошо зазвучит в определенном цикле стихов… Мне хотелось бы завязать с Вами творческую переписку… 26. V. 55…"

12 июня. С Анкой-племянкой в музей биофака, где выставлены чучела животных. Посмотрела она, и повел я ее на филфак, где лестницы-чудесницы, по которым я бегаю-летаю снизу вверх и сверху вниз. Анке понравились и животные, и лестницы.

"А я тебя второй день ищу, - выскочила из деканата секретарша. - Вот письмо - скорей открой и скажи, что пишет Симонов…" Я открыл: "Стихи Ваши сверстаны, но точно определить в каком номере "Нового мира" они появятся - трудно. В портфеле журнала сейчас скопилось довольно большое количество стихов. Возможно - в сентябрьском или октябрьском номерах. Если у Вас изменится адрес - поставьте нас об этом в известность"… И подпись: С. Караганова…

Анка сказала: "Ты бери меня всегда с собой - и будешь получать такие радостные письма… Я всем скажу, что приношу счастье…"

28 июня. Диплом. Специальность - русский язык и литература. Присвоена квалификация филолога. Вчера все, у кого красивый почерк, помогали заполнять две странички в черной обложке. Я только наблюдал: куда мне с моим корявым почерком, с моими каракулями… Никакого торжества не было. Получили дипломы - и группками ушли их "замачивать"…

20 июля. Как всегда, в Наровле что-то пишется. За последние дни - два рассказа: "Старая фотография" и "Застенчивый литработник"… Стихотворение о гетто, посвященное Эмме Шафар - "Горят июльские рассветы"… Каждый вечер - парк. Гуляния под луной и без луны. Разговоры с Яковом, Лёней, Изей Боровиком… Послал письмо в Лиозно, в районо: когда я должен прибыть на работу в школу?..

14 августа. Моя дорога в школу - через Минск. Поезд вечером - на Витебск. Пришли меня провожать Рем со Славкой, Нина с Анкой. Моросит дождик, то совсем слабея, то усиливаясь. И под его легкий аккомпанемент - наши последние минские разговоры, больше грустные, чем веселые: вот они все остаются, а я уезжаю куда-то в неведомое. Но и в какую-то новую жизнь, мне совсем незнакомую, к каким-то новым людям, с которыми рядом предстоит жить и работать, может, дружить и веселиться… Прощание на мокром перроне…

Крынковский дневник

1955

15 августа. Рано утром после дорожной ночи я вышел на перрон. Над вокзалом красовалась надпись: "Витебск"… Ну вот: жил я на первом курсе в общежитии на улице Витебской, а теперь моя новая жизнь начинается с Витебска, с его улиц, по которым я сейчас пройдусь… Сдал в камеру хранения свой полупустой чемодан и впервые оказался на площади, с которой как за воротами, за двумя угловыми домами, начинался широкий проспект, ничуть не хуже центральных столичных. Только почувствовал я сразу какой-то непривычный, по крайней мере не такой, как в Минске или на Полесье, северный холодок… Пробыл я в Витебске часа два. А потом прошел через перекидной мост на платформу, где уже стоял пригородный на Лиозно. В районо, просидев полдня, получил направление и уехал в Крынки… От маленького вокзала шел, шел и прошел мимо школы на горке, просто ее не заметил: она в двух обыкновенных домиках, ничуть от других не отличающихся… Ночевал в учительской. Было холодно - и я в костюмчике просто замерз на стареньком диване возле разбитого окна. Затыкал его какими-то прошлогодними тетрадками с диктантами, и все равно никак не мог согреться.

20 августа. Крынки - это станция такая, маленькая, в зелени садов, где курьерский, мимо пролетая, не заметит редких огоньков. А ему бы постоять, послушать да прославить вдруг на целый свет, как журчит под ивами речушка, у которой и названья нет, как проснувшись утром, любит эхо по звонку дорогу начинать возле школы той, куда приехал я ребят колхозных обучать…

25 августа. Мой первый педсовет. Сидим на лужайке возле школы под лучами еще довольно теплого августовского солнца. Директор распределяет часы, а это имеет большое значение для каждого из 15 учителей. Только я с прохладцей отношусь к тому, что мне достанется. Но достается 20 часов. Неудобно перед моей предшественницей: я "забираю" у нее все старшие. Но я тут первый учитель с высшим филологически образованием… После педсовета "новеньких" повели на речку. Хоть это вовсе не речка, а широкий ручей. После лета на Припяти непривычно в нее влезать - и я не влезаю, плавать негде, можно переступить… И имя странное - Ёрзовка… А почему Крынки? От крынок? Или от крыничек?

28 августа. Хозяин дома, где я поселился - завхоз школы Васька, как все его просто зовут, человек с физическими недостатками слуха и речи. Его жена - добрая женщина, народившая троих детей. Со старшими Вовкой и Вадькой я уже подружился. Кормят меня хорошо. Надя варит, старается. Буду платить 250-300… Комнатка маленькая. Через тонкую стенку слышны не только голоса, но и вздохи, шепот…

29 августа. Вечер. Вовка и Валька одни дома. Свет погас. Забрал их к себе. Пел и стал наполнять мелодию словами. Получилась песенка. И не простая, а бесконечная: "Спит ромашка на лугу, и кузнечик спит давно, ива спит на берегу, только я смотрю в окно. Не пойду сегодня спать, буду звездочки считать, посчитаю до пяти, а потом начну опять… Спит ромашка на лугу.

31 августа. Первая моя зарплата. Сразу расплачусь с хозяевами и надо съездить в Витебск за покупками, а начать с книжных магазинов.

1 сентября. Взволнованный и вдохновленный, иду к десятиклассникам… Два урока подряд говорил, беседовал, читал. Они такого никогда не слышали. А от кого могли слышать? И что они поняли? Что унесли?..

13 сентября. Вчера был в гостях у Лили. Букет ромашек на столе, твоею нежностью согретый, напоминает о тепле большого солнечного лета…

20 сентября. Под окнами школы - дорога, которую старожилы называют Екатерининским трактом. Под шелест листвы, среди белоснежных стволов, я провел урок литературы. "Тут проезжал Пушкин!" - сказал я. И мне самому и ребятам показалось, что где-то вдалеке, в пыли вот-вот мелькнет пушкинская кибитка, остановится рядом с нами, и молодой взволнованный поэт, протягивая нам руку, скажет: "Здравствуй, племя младое, незнакомое!". Александр Сергеевич стал связующим звеном между прошлым и будущим и помог мне обрести доверие моих учеников.

25 сентября. И хоть школа рядом, я бегу, бегу к самому звонку, хватаю журнал - и в класс. "А я - к Вам!" - говорит завуч Надежда Васильевна. Сразу усиленно вспоминаю: "А есть ли у меня план урока?.. Кажется, есть… Тогда все в порядке…". Я спрашиваю. Ставлю отметки. Объясняю. У меня сегодня - Максим Горький. Говорю о значении его творчества. Остается время. Я его специально оставил, как и на предыдущих уроках, на "пятиминутку". Наполняю ее чем-то, что не входит в программу: стихами, сообщениями, разным. Показываю ребятам "Огонек" с портретом Сергея Есенина. Ему исполнилось бы 60. Произношу короткую, но пламенную речь о поэте. И как хорошо глянуть в окно - там: "Отговорила роща золотая березовым веселым языком…" Ребята слушают, разинув рты. А завуч, кажется, в ужасе. Так и есть!.. После урока она распекает меня - гневно, по "законам педагогики": "не проведено закрепление материала", "не имели права", "запрещенный поэт", "урок насмарку"… Я выслушиваю, что-то пытаюсь ей объяснить и говорю: "Пятиминутки буду продолжать…".

17 октября. Какие дни наступили! Как я мечтал об этом!.. Телеграмма Симонова: "С первой всесоюзной публикацией! Надеюсь и верю в доброе будущее! Счастливой дороги!". Телеграмма Ильичевой: "Стихи опубликованы в десятом номере "Нового мира". Срочно сообщите свое имя-отчество полностью"… Из Союза писателей СССР: "Вы являетесь участником III Всесоюзного совещания молодых писателей". И - "Новый мир" - десятый номер! Три страницы моих стихов! От "Весенней сказки" до "Разлук". Ура! Ура! Ура!

30 октября. Сколько телеграмм - поздравлений! Но они не в сумке почтальона… Всё из Минска и Москвы через Лиозно передается по телефону на Крынковскую почту. А оттуда звонят в школу… А в результате я слышу тексты, перевранные, полуграмотные… Рем и Славка прислали "Сонеты" Шекспира в переводах Маршака. На титульном листе: "От скромных почитателей Симановича и Шекспира в дни их опубликования. (октябрь, 1955 г.)" Рем навестил "опального поэта в Крынковской ссылке". Правда, не такой уж я опальный, да и Крынки - вовсе не ссылка… Но Рем сказал, что не в таких условиях должен жить "поэт, которого благословил Симонов и напечатал в "Новом мире"… Я с ним не согласен… У меня как будто все складывается хорошо: и поэзия, и учительство.

15 ноября. В ответ на письмо из Москвы комиссии по работе с молодыми отправил для обсуждения на Всесоюзном совещании 30 стихотворений. Может, и не стоило столько посылать, слишком много поводов будет для критических зацепок, но захотелось побольше…

30 ноября. Новомирской радостью поделиться здесь не с кем… А какие в номере авторы: Томас Манн, Альберто Моравиа, Н. Заболоцкий, Мих. Луконин, Г. Троепольский, П. Антокольский. А из молодых - Евг. Евтушенко и я… И тираж - 140 тысяч!

25 декабря. Сугробы! Какие сугробы! Я таких никогда не видел. Кажется, все крынковские домики потонули в них… Нет, еще не потонули: виднеются чуть-чуть крыши. А я без шапки. Мерзнут уши. Холодно. Но добегаю до клуба. Снова смотрю старенький фильм. Потом остаюсь на танцы. Ах, эти танцы!.. Я не ухожу, потому что уже спят мои хозяева и их дети. Я не ухожу, потому что здесь Лиля. Мы сейчас все вместе пойдем. А потом я останусь наедине с ней и провожу ее домой. И постоим чуть-чуть у крыльца и попрощаемся. И я не скажу ей, как мне одиноко. И она ничего не скажет. А будем вести себя, как два молодых оптимиста, которым так хорошо жить на белом свете…

Уже прибежал домой… Проверяю тетрадки и улыбаюсь, читая сочинения ребят: "Из-за своей детской неосторожности Петю Ростова сразила вражеская пуля", "Кутузов умело руководил всей Советской страной", "Безухов был в хороших отношениях с Наполеоном, но хочет его убить".

31 декабря. Заканчивается мой Звездный год. "Новый мир" со стихами, написанными еще в студенческие дни. Поздравления Симонова и редакции. И еще одна телеграмма, которая совершила путь из Минска в Наровлю, а уже потом ко мне в Крынки… Симонов и "Новый мир" предложили мою кандидатуру на Всесоюзное совещание молодых. И меня надо включить в белорусский список, добавить фамилию к той группе, которую предлагал Минск. Но никто не знает моего адреса. А Шамякин вспомнил, очевидно, что мы - земляки, с Гомельщины. И вот в Наровлю полетела телеграмма. Получив ее, моя мама, ничего не меняя, отправила мне, добавив только одно слово в конце. И я получил телеграмму с подписью "Шамякин-мама"…

1956

5 января. Сегодня еще одна телеграмма: "Вы являетесь участником Всесоюзного совещания молодых писателей. Просьба быть Москве 9 января. Расходы оплачивает Москва. Калачинский". В школе я договорился, тем более, что мои дни совпадают с каникулами. Зато с районо договориться не удалось. Зав. районо сказал: "Каникулы для ребят, а учителя должны работать и присутствовать на конференции и выступать на секциях с докладами"… Короче: не отпустил. Но я, конечно, все равно поеду!..

9 января. Москва. Дом культуры "Правды". Все начинается очень просто - входят писатели разного роста… Узнал длинно-седовласого Степана Щипачева, солидного полнотелого Николая Тихонова, худого быстрого Алексея Суркова, который открывает совещание… Всего нас аж 356!.. Длинный доклад Василия Ажаева "Молодые силы советской литературы и задачи Союза писателей СССР в области воспитания молодых литераторов". Ажаев маленький, очкастый говорил 4 часа… Когда входили члены президиума, им даже не аплодировали. Но как только вошел Михаил Шолохов - зал встал и долго хлопал. А он приложил руку к сердцу. Сел и ему что-то зашептал Сурков, Шолохов улыбнулся и закивал головой… А по залу уже идет послание Шолохову: "Все участники совещания просят Вас, дорогой Михаил Александрович, выступить…" И наши подписи. Дошло до адресата - он приподнялся, развел руки, как бы обнимая нас всех… Кажется, сухой доклад Ажаева никто не слушает - болтают, острят и что-то сочиняют, передавая друг другу записки: "Средь сотни наших молодых - полсотни лысых и седых". "И кучу юных олухов с трибуны обнял Шолохов…"