Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы

28 марта. Свинчивал новые чешские полки (12), набил битком. Но попробуй уместить мои 10 тыс. книг, а может и больше…

31 марта. Возился с передачей о Геловани на БТ. Интервью Вл. Соколова в "ЛГ": пишет, что первое написал в 47-м о военном поколении мальчишек в тылу. А я "Мое поколение" - тогда же.

1 апреля. На выставке Исаака Боровского - хорошие портреты, Жаль, что нет моего. Подписал ему "Силуэты".

8 апреля. Злотников: будешь в июньском или июльском номере. Мальми: рецензию скоро пришлем, просто болен зав. редакцией Елисеев. Решается вопрос о моей поездке в журналистской группе в ГДР.

14 апреля. Читал Гердера ("Памятники исторической мысли"): "Идеи к истории философии человечества"), есть главка "Евреи".

18 апреля. Ехали весь день. Каунас. Вечерний город.

20 апреля. Музей Чюрлениса. Когда-то мне Заборов подарил его альбом.

26 апреля. В "Букинисте" – Тютчев, 2-й том – 172 письма. Единственная радость дня! Читал. Вспоминал. Отмечал. Заглядывал в старые дореволюционные тома. Что-то сравнивал. И, конечно, подряд весь "Денисьевский цикл".

1 мая. Читал Рыленкова. О Левитане: "Меж русскими, быть может, самый русский", "Где б ни был ты – душа природы русской"…

9 мая. Шел по теле альманах "Поэзия": фрагменты вечеров Симонова, Самойлова, Межирова - как они всё во мне всколыхнули!

Мелкий дождик, но прогулку не отменял.

"Минута молчания" - как всегда, с Леной стояли…

16 мая. Читал Слуцкого… Вспоминал: что знаю наизусть.

18 мая. "КИМ", "Витебчанка", вечером - Лётцы. Выступал с Евг. Радкевичем.

22 мая. Студии дали большой кусок земли - для дачных участков. С утра вместе с целой телебригадой за городом. Место неплохое, лесное. Ставили столбы. Пока будем все вместе, потом разделимся.

26 мая. В "Маладосці" - календарь - моя юбилейная дата, странно видеть со стороны эту цифру "50" и "русский советский поэт". Звонил - Макаль сказал, что будет в 6 номере поздравление и стихи в переводе.

31 мая. Ездил на участок – поработал. Дома застал извещение на бандероль. Корректура моего первого избранного, мой "Солнечный хмель", от которого хмелеет голова до того, что читать я уже не могу, полистал, порадовался и оставил на завтра.

1 июня. Корректуру взял с собой на студию. Наугад открываю, читаю вслух, радуюсь. И вот перевернул 133 страницу, перешел на 134 - окончание, последняя строфа стих. "Увидеть родину во сне" - и, как сказала бы моя мама, "ба мир финстэр ин ды эйгн" – потемнело у меня в глазах. Я прочел: "Устало дух переводя, наполниться дыханьем встречи и слушать доброго вождя необязательные речи…" Хорошенькое дело! Хоть уже не очень здоров генсек ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, но… С ужасом звоню Жичке. С ужасом, как он мне вечером рассказал, он мчится по издательству в типографию - не дай Бог кто-нибудь увидит и услышит, мчится, чтобы исправить, остановить… Книга ведь уже подписана… Он успел, остановил, исправил… Что-то там за свой счет пообещал, сделал. И как благодарил меня, его сняли бы с работы. А я мог остаться без книги, без избранного, о котором мечтал, так ждал… Нет, Бог все-таки видит, знает, следит, он не мог допустить, чтобы "под нож" ушел тираж моей книги, чтобы она исчезла, как будто и не было ее никогда и никогда не будет. В общем все закончилось, слава Богу, хорошо и можно снова слушать доброго вождя (тьфу!) "доброго дождя необязательные речи".

3 июня. Приехал я в Наровлю не в тот час. Папа совсем слаб, да и чего хотеть - девяносто четвертый. Оля плачет, у нее тоже со здоровьем неважно. На кладбище на могиле мамы…

5 июня. На берегу Припяти у самого парома снимается фильм "Культпоход в театр". Подошел. Рубинчик. Стеблов. А я загораю и плаваю. С Лёней. Как в давние годы - старая наша дружба сокращала время, и мы даже не заметили, как пролетел вечер.

16 июня. Как сирень отцвела – не заметил. Не заметил, как выросла дочь. Так и прожил полвека на свете, не успев даже близким помочь.

19 июня. В Москве тепло. Наполняю гостиничный холодильник продуктами. Операция "5 кур", толпы. 5 раз становился в очередь. Театр на Малой Бронной - "Лунин" Радзинского - хорошо, много аналогий с современностью.

26 июня. У Пушкина не было ни одного юбилея. А я уже дожил до своего. Жизни нежданное торжество, бушуй, не кончаясь во мне, не скудея!

Вчера чествование на телестудии. В "В. р." - статья за подписью М. Петровский – "Вытокі творчага натхнення". Не опоздал к своей судьбе, и вовремя пришел к своей победе и беде, а в общем - к самому себе средь радостей и зол. Все вынес - бед внезапный шквал, отверженность друзей… Но вот причал, но вот вокзал. И главное - не опоздал к земной судьбе своей.

3 июля. Лена получила диплом - красный! У меня такого было. И нежданно-негаданно во вчерашнем номере "Книжного обозрения" - "Стихи, написанные в каземате" – о Батраке с полной подписью: Елена Симанович (она послала очень давно). Ни слова не изменили, лишь сократили.

4 июля. Пастернаковское "Не надо заводить архива, над рукописями трястись" - наверное, не мой девиз. Складывал, перекладывал, хотя кое-что и выбрасывал. По-прежнему не очень с глазами: видно, лопаются капиллярчики - "красные пожарчики".

9 июля. Умер Яков Косолапов. На семинарах творческой интеллигенции он обычно помогал мне проводить День музыки, был в Совете "Веснянки", на вечерах звучали его песни, две из них мне очень нравились и жаль, что ни одной он не написал на мои стихи… Бродил по городу. Ливень. Дипломат в руке, зонтик надо мной. И думы. Думы о жизни и смерти.

10 июля. Выбрались наконец на наш участок, который будет называться - дача. А пока я рубил лес, а Эм и Л. убирали.

20 июля. Как у Твардовского: "Что-то я начал болеть о порядке в хилом лежалом хозяйстве стола. Лишнее рву, а иное в тетрадки переношу, подшиваю в дела". Копался, пере листка строки в записную книжку.

24 июля. День Лены – шел по городу с огромным букетом гвоздик.

29 июля. Во вчерашней "Литературке", которую мне вчера не принесли, оказалось наконец-то – приветствие с портретом 20-летней давности, но вполне приличным текстом. Юбилей продолжается.

30 июля. Утром позвонила Светлана Окружная: Женя Шабан заводил машину, наклонился и… Очень это я переживал. Позавчера, провожая Рема, разговаривал с Женей о его литературных делах, посидели втроем за бутылочным пивком, он говорил, шутя, что что меня наградят орденом Дружбы народов, который я заслужил, рассказал, что Таня Орлова, его жена, принесла недавно домой "Подорожную" и возмущалась: почему нет на моих книгах ни одного автографа… Я спросил: "А где автографы мне на твоих книгах?" И мы договорились подписать книжки друг другу. Не подписали…

Звонил Цвика: "В Польше тебя назвали "знаменитым талантливым поэтом", вот лежит газета из Зеленой Гуры"…

31 июля. Пытался отоспаться за все дни, но все равно проснулся рано. Перенес в записную книжку главку и куски когда-то в 54-м году начатой поэмы о гетто - "В грозу". Тогда весной даже прочел в гостях у Якова и Ады, а потом на каком-то вечере в 58-й аудитории. Конечно, поэмка, ее куски очень наивны.

1 августа. И после пятидесяти сначала еще, как прежде, хватало запала.

6 августа. Строки: "И он пошел, куда глаза глядят - и времени свершился произвел: и не вперед он шел, а все назад, пока не понял - в прошлое пришел…" Конечно, никакой это не "он", а самый настоящий Я.

9 августа. "Что Вы читаете сейчас?" - любил спрашивать Брукаш. А я читаю "Избранное" Ар. Тарковского - дожил он хоть в 75 до такого.

14 августа. Переставляю книги. 35-томный Герцен, еще и брать не хотел когда-то по 15 коп. Несколько статей прочел сегодня.

23 августа. Письмо от Варлена Бечика: "…чытаю Вас ад часоў студэнцкіх і прыемна быць зыаёмым з чалавекам сумленным і добрым… Кніга павінна выйсці ўжо хутка, мо праз месяц".

24 августа. Письмо из Москвы - приглашение на Фестиваль многонациональной советской поэзии, который состоится во второй половине сентября в Фергане.

2 сентября. Телеграмма: 19 вылет из Москвы в Фергану.

6 сентября. Позвонил в книготорг. Есть книга. Поехал. Взял первые 5 - нарядный праздничный томик – светло-лимонный.

8 сентября. В "Глобусе" и в "Светоче" – "Солнечный хмель".

18 сентября. В Москве. Без очереди - в Мавзолей. На афишах - спектакли Ленинградского Большого драматического театра, которым руководит Товстоногов. А вот и он сам идет но Горького в обнимку с молодой актрисой. И я решительно: "Георгий Александрович, как попасть на "Историю лошади"?" Короткий разговор: кто, что, куда… И его приглашение: "Приезжайте в Ленинград, там я - хозяин, а здесь правит бал Минкульт…"

20 сентября. Встреча в Фергане. В темноте звучат карнаи.

21 сентября. Утром дождливо, выглянули на балкон с Бечиком: ну просто так, как в нашем Лепеле в гостинице в осенний день. Знакомство с Мих. Курганцевым, которого знаю по переводам из восточной поэзии. Он мне свою книгу переводов "Лирика Востока"…

22 сентября. На конференции Суровцев, предоставляя мне слово, сказал о том, что я связан с Ферганой особыми нитями. Наверное, уже это сразу настроило аудиторию. А мне после выступления устроили овацию… После встречи в колхозе провел вечер в гостях на Пушкинской улице…

23 сентября. "Ферганская правда" напечатала мое (единственное, хоть и в сокращении) выступление под названием "Великое братство. Говорят участники фестиваля". В "Правде Востока" - тоже обо мне и выступлении…

24 сентября. Поездка в Риштан. Керамический завод - набор, выполненный риштанскими мастерами. На машине райкома по местам, в которых жил во время войны. Но кишлака нет, он уже часть Риштана. Когда я попросил водителя завезти на рынок, он удивился: "Зачем, дорогой? Заедем ко мне - дам тебе ящик фруктов"… Я объяснил, что жил в глиняном домикe в уголке рынка… Заехали - ни следа. Но школа на том же месте. Разросся парк. Привезли в близкий колхоз, на хлопковое поле. И я, к удивлению всех, двумя руками быстро собрал в мешок хлопок, как это делал в детстве. Прямо на улице прошла встреча, на которой Суровцев сказал слово о братстве, а я прочел стихи. И нас - меня и его - объявили Почетными гражданами Риштана. …И вот мы - я и он, в праздничных узбекских халатах, подвязанных платочками, в цветастых тюбетейках стоим, держа в руках пиалы…

27 сентября. Уже три дня в Москве. "Россия". Малый (в филиале МХАТа) - "Без вины виноватые" с Быстрицкой. Книжная палата, откуда был мне запрос о приведении к единому имени-отчеству. Исправления в карточках.

28 сентября. Хорошо мне дома, а всем еще и вкусно: выдержали все-таки узбекские фрукты и сладости…

30 сентября. Начинается листопад - стало осеней пятьдесят. А годы все летят. И вертится земля. И солнца круг над ней высвечивает лица. У каждого из нас свои учителя - и время им сполна еще воздаст сторицей.

2 октября. Перечитал "Homo Фабер" Фриша.

4 октября. Альманах. "Поэзия". Сурков: о том, как где-то под Толочином рождались симоновские строки "Ты помнишь", хоть и не было злых дождей.

6 октября. Дорога - стихи. Наровля. Папа - глаза. Целый день - в две смены: парк. Тепло, солнечно. У Лёни - за его юбилей…

20 октября. Вышел на работу - и оказывается: я в 10-й "Юности", о чем все знают, кроме меня. И радость и расстройство. В "Утро, Припять" нет последней строфы. В "На земле прожить" слово "судьбине" заменено на "чужбине" - и сразу не тот акцент. В "Осени 45" вместо "радости не понимали" - "все выли и не понимали".

22 октября. Рано утром – трубил олень. Не вижу, но знаю - он на том берегу в вольере. Уже не ночь, еще не день - туманное безвременье. Трубил над Витьбою олень, трубач лесного племени.

26 октября. Махнув на суету и чушь, ушел от всего… Писалось: "Ты улыбнулась робко" и "Старый витебский дворик".

1 ноября. Звонок Тараса: 23 ноября - вечер русских поэтов. Не поеду. Эм прочла в папке последние стихи - обиды.

2 ноября. Как дорого дается жизнь…

6 ноября. И снова лженадежды рядятся в лжеодежды.

11 ноября. В Рудне. Сообщение о смерти Брежнева. Относительное равнодушие всех, но надо прервать командировку.

16 ноября. Теченье рек и теченье дней то тихо, то с новой силой. Теченье нелегкой жизни моей в просторах родины милой.

24 ноября. Пришел в издательство. Решили, что лучшее идеальное место для работы над рукописью в моем номере в "Минске", и с Галиной Марционко - ко мне. Дошли до Маяковского. Вечером в Доме кино просмотр фильма Рубинчика "Культпоход в театр", который снимался в Наровле. Хорошие кадры: Наровля, часовня.

30 ноября. Кончается осень. А кажется, что начинаете весна. Может, завтра ее начало? Хожу в старом рыжем пиджаке, очень его люблю.

5 декабря. Весь день печатал до одури. Звонок Быкова: "Как ты? Что ты? Не болеешь ли? А вот мой брат Николай лежит в витебской областной больнице". Я дозвонился до больницы, пригласили Николая Владимировича к телефону. Вечером Василь снова позвонил, я рассказал ему о разговоре с братом, дал телефон, по которому могут позвать из палаты. Василь попросил найти лечащего врача и выяснить все о состоянии Николая, что да как и какая помощь нужна.

6 декабря. Утро начал с поисков лечащего врача, нашел, поговорил и вечером, когда позвонил Василь, рассказал ему все, что узнал. Он улетает во Францию. Потому приехать не может.

10 декабря. Высылаю в издательство два экземпляра с двумя эпиграфами. "Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости". А. Пушкин. А второй, подчеркивающий название: "И остался след, как весенний звон - этот вечный свет через даль времен…"

13 декабря. Вчера не приняли в гостинице "Могилев": не было телеграммы от Бюро. Поехал в "Сигнал" - еле устроился. Зато ночевал на пересечении улиц Симонова и Кутепова.

17 декабря. Взял такси - и к Симонову. Буйничское поле. Камень. Снег. Дождь. Град. Молния. Гром. Редкое явление природы… Стихи: тут час бессмертья пробил, где принят первый бой…

31 декабря. Как быстро дни летят! Не так они летели, пока мне пятьдесят не намели метели. Вот снова день мелькнул, с прошедшими смешался. И лишь эпохи гул в душе моей остался.

1983

2 января. Печатал рукопись. Но уже очень многое не нравится: похожесть, однообразие, стихи, которые запечатлели одинаковые мгновения (ведь мгновения могут быть одинаковыми, и то, что чувствуешь, тоже может как-то повторяться, запечатлеваться одинаковыми средствами), слишком часто "душа", видно, надо было отбросить часть таких стихов. Перед новогодьем прочел "О" Вознесенского, "Юношеский роман" Катаева.

5 января. Толстой: если просеять через сито всю мировую литературу, останется Диккенс. Есть уже 2 тома. А когда буду читать? Лена сказала: "Начинай со своего "Дэвида Копперфилда". А его еще нет.

8 января. Телепередача о Смелякове, вся - сплошной Межиров, но какой – сколько стихов (чужих!) наизусть. В "ЛГ" статья – "Ая" (аномальные явления). Вспомнил, как в далеком послевоенном году влетела к нам молния (конечно, она - шаровая), как напугалась Оля, а я - хоть бы что. Куда девалась? Не помню. Но Оля с тех пор на розетку - галошу.

9 января. Три проблемы, которыми живу: Лена, литература, студия. По очереди каждая выходит на первое место. Надо бы теперь в поэтическом антракте писать прозу – мемуарную, дневниковую, а еще переводить стихи с белорусского тех, кого люблю…

11 января. Дни уходят на пустое времяпровождение, бесконечные разговоры на студии: как работать дальше. А январь подошел к середине.

13 января. Черный вечер. Две бандероли. Вернулся "Высокий миг" с двумя разносными рецензиями Ефимова и Дранько-Майсюка. Начинается разнос с "Утро. Припять", которое было недавно в "Юности". Все воспринял довольно спокойно. Перечитывал Дневники Афиногенова - и они тоже сыграли свою благотворную роль: обиды не пускать дальше горла, арабская пословица о бесплодных деревьях и о тех, с которых сбивают золотые плоды. Конечно, сейчас сбить меня с моего пути уже просто невозможно.

15 января. Занимался "веселой" работой: отнес в "Бук" чемоданчик книг, потом за портфель книг забрал в "Ровеснике" семь "Солнечных хмелей".

16 января. С Леной - о сочетании психологии с литературоведением, и это на практике с ребятами, у нее появилась своя идея проведения опыта.

17 января. С Миколой Корзуном выступаем в Бресте.

25 января. Выступал в "Светоче" с Василевским, Бележенко, Кухаревым. Удивляюсь: как Василевский смог издать однотомник к 70-летию – сплошная элементарщина и графомания, ни живой строки, ни образов, ни чувств, ни мысли. Я подписал десяток книг. А магазину: "Сквозь зелень веток, сквозь толщу книг пусть светит "Светоч" нам каждый миг!.."

3 февраля. Проснулся в четыре - приснился почти литературный сон. По двору бегает на цепи мой черный человек. Вот-вот оторвется (или спустят с цепи) - и тогда настанет мой час: он меня заберет. Лежал. Даже что-то написал, но все не могу вспомнить, хотя брезжит какой-то костяк: "Дверь захлопнется - и под утро увижу я, выйдя, что по двору мечется, как собака на короткой цепи, судьба моя, человек мой черный страшного вида - господи, еще рано, вечною тьмою меня ты не ослепи". Жаль, что понадеялся на память, как всегда, не записал сразу.

5 февраля. Звонил папе - ему 94. Он не слышал - зато я его слышал: "Сынок, как ты там?.."

6 февраля. Читал "Монток" Фриша, удивляясь, что и во второй раз читать было не просто приятно, а доставляло читательское и литературное удовольствие, все эти "я", "он", "ты", ретроспекции. Все фришевские автобиографические детали, откровенность, которую может себе позволить большой писатель: жизнь, смерть, любовь, молодость и старость, "несостоятельность тела". За много лет это чуть ли не единственная книжка, которую с коротким промежутком я прочел дважды.

8 февраля. С Хазанским: о том, что Бегуну уже не дают выступать с его антисемитскими лекциями.

10 февраля. Смотрел третий фильм "Путешествие к Чехову" - "Сахалинский маяк". Лентяи мы и лежебоки! Он ехал 2 мес. 20 дней, пробыл там 3 мес. 2 дня. Потом говорил: "Во мне все просахалинено", а до того: "Во мне мания сахалинизма". На такой подвиг сегодня вряд ли кто решится. А ему было 30! Какой молодец Вл. Лакшин, делающий эти передачи!

15 февраля. В "Немане" – 8 стихотворений - 100 строк, большая публикация. А хорошая ли?

16 февраля. Перечитал рецензию издательскую на "Высокий миг": раздраженный тон, явное несоответствие душевного опыта моего и их, хотя конечно, есть стихи, которые надо снять, не включать, но основа – и то, что было в "Юности", и то, что сейчас в "Немане", и то, что подготовлено в "Звезде", и многое другое.

17 февраля. Разговор с Сегеем Рублевским о мужестве литератора, о том, что надо быть готовым всегда услышать "и суд глупца", и перенести все это - и шагать дальше.

20 февраля. Позвонил Азгур. Сказал, что он в Витебске у родных, был бы рад увидеться. Я тоже выразил радость, сказал, что, конечно, жду его в любое удобное для него время. Приехал он с родственниками. А его племянница даже привезла с собой в кастрюльке какой-то суп, которым должна была в определенное время его подкормить. Но все же нам удалось уединиться, мы хорошо посидели в моей комнате-кабинете опять, как и когда-то в первый раз, на фоне всех великих. Только уже вместо коньяка похлебал Заир Исаакович супчик. Он заметно постарел. Когда подписывал мне свою "То, что помнится", дрожала рука - неразборчивый почерк. Много говорил, рассказывал о встречах с Машеровым, который сделал все, чтобы Азгур стал Героем Соц. Труда. Говорил о том, что часто "наверху" люди занимают не положенные им места. Увидел на стене портрет Александра Блока - по его мнению, "впереди… Христос", потому что "только он - образец высокой нравственности, морали, которая должна быть в новом обществе, это хорошо понимал Блок", – завершил длинную тираду Заир Исаакович. В разговоре "присутствовали" и великие художники. Азгур - "сенненско-витебский малец", учился в Витебском художественном техникуме в начале 20-х. Высоко отзывался о Юрии Пэне как о художнике и педагоге. Скупо о Марке Шагале: "прямая противоположность реалисту Пэну, не туда пошел, выдумщик"… "А разве это плохо?" - спросил я, но не стал спорить. Наши добрые отношения начались, очевидно, с того дня, когда я, впервые увидев его скульптурную лирическую композицию "Ленин с девочкой", написал маленькое стихотворение "Ленин на детском празднике", стихотворение, которое много раз печаталось в газетах ("Зорька", "Учительская газета", "В. р."), в общих ленинских сборниках, в моих книгах, переводилось на другие языки, а белорусский перевод, сделанный Вл. Павловым, был даже приписан Петрусю Бровке и несколько раз печатался под его именем… В записнрй книжке под стихотворением дата - 17 апреля 1957 года Значит, где-то в то время (после первых публикаций) прочел его Азгур. И на каком-то из пленумов Союза писателей подошел ко мне и сказал несколько слов об этом стихотворении. И было это, наверное, уже в начале 60-х. Потом мы часто общались, разговаривали, как-то он пригласил меня в мастерскую, где я провел несколько часов в разговора с ним… и его героями, многие из которых мне были дороги.

21 февраля. Поэзия вопросы задавала о мире и войне, добре и зле. Поэзия ответов не давала. Но если в чьи-то души западала - то значит, оставалась на земле. Останется ли хоть одна строка от всего, что я написал?..

22 февраля. "В эпоху быстрых темпов надо думать медленно", - говорил Олеша. Что-то я и в самом деле становлюсь тугодумом. Хотя вчера мелькали всякие начала: "Мне надо, чтобы ты с Таймыра написала". "Переулок назывался Северный". И только что: "На ферганском базаре в конце сентября".

24 февраля. В общежитии пединститута была хорошая аудитория, в руках у многих математиков книжки мои и Попковича.

Выступали: Попкович, Конопелько, Жигунов, Григорьев. Меня, как всегда в студенческой аудитории, приняли особенно тепло.

2 марта. Встреча на телестудии с Аркадием Вайнером, с которым уже виделись и разговаривали в Гагре. Его рассказ о том, как они работают вдвоем с братом Григорием, но не так, как Ильф и Петров. Как писали роман "Эра милосердия", как создавался по нему фильм "Место встречи изменить нельзя", о встречах с Высоцким, дал послушать песни, посвященные "вайнеризму".

3 марта. Не знаю еще: соглашаться ли на творческий вечер, на который я не согласился прежде в год юбилея. Надо просто провести рабочий вечер, где я читаю стихи, можно еще и песни на мои стихи, можно и актерское чтение, хотя сам я прочту так, как они не смогут прочесть.

4 марта. По телефону Тамара из "Немана": на редколлегии принуждении последних номеров "твои стихи признаны лучшими ты конечно, привык к славословию, говорили, что ты настоящий лирическим поэт, особенно хорошо казывалась Светлана Алексиевич"…

8 марта. Во время прогулки на вокзале "Вопросы литературы"-1, наконец материалы о конференции в Фергане. Обо мне: "Остроэмоциональным было выступление поэта из Витебска…" и полстранички текста…

9 марта. Читал "Библию", которую дали на недельку - своей до сих пор нет.

10 марта. На студии писал "Три встречи" – о Симонове. Надо было это сделать давно, а я записываю с таким опозданием.

15 марта. Выступали в ветинституте. Новое общежитие. Пусто в красном уголке, который занимаем только мы с Хазанским и Попковичем, да еще две продавщицы из "Знания". Потом потихоньку собираются, но мало. Подписали с Попковичем по десять книжек. Разговоры о моем творческом вечере, проблемы с билетом, его печатаньем. Господи, какого черта мне это нужно?

16 марта. В Москве выходит книга воспоминаний о Симонове, а я уже опоздал туда послать, можно было бы хоть две-три странички, сказать свое слово о 1954 годе, вряд ли у кого-то еше есть об этих днях в Минске.

18 марта. Передача о Глубокском литобъединении: Жигунов, Саулич.

20 марта. Гостиница "Гомель". С Миколой Чернявскими выступления от Бюро.

22 марта. На небесном экваторе солнце замерло вдруг. В 11 час. - звонок в номер: умер папа.

23 марта. Папа - в гробу. В моем стареньком черном пиджачке, как живой, как осенью, когда видел в октябре его в последний раз.

24 марта. Ночь сидел у гроба, отрываясь на рюмку. Утром - люди. Старый Штрикман читал молитву. Мама это умела лучше. На кладбище. И теперь папа - рядом. Когда-то просил: "Похорони меня красиво, как маму". Прочел над могилой: "С той поры, как начали расцветать деревья вокруг тебя, прошло уже девяносто пять весен, глаза слепя. Теперь ты уходишь навек от меня"…

25 марта. Я - сирота. Больше никто не скажет мне: "Сынок"… Не вечен, не вечен родительский свет. И вот уже вечер. И вот его нет… И поздно, так поздно, безмолвная ночь. И яркие звезды не могут помочь…

28 марта. Болею. Читаю "Зеленую лампу" Л. Либединской. Откровенно, но есть женское сюсюканье. Много живых деталей времени.

29 марта. Писал план автобиографических записей: детство, война, Узбекистан. Может, это Дневник детства?.. В детстве у меня не было прошлого. Потом появилось оно - метелями запорошенные – черно-белые кадры кино…

1 апреля. Закрыл бюллетень. Два часа бродил по городу - соскучился за дни болезни. О моем вечере, назначенном на 14, знают многие. А у меня не лежит к нему душа.

2 апреля. Много ходил - до "Ровесника" и еще после обеда до вокзала. Забрал 5-й том Гейне, 2-й Фучика. Выстраивал свое выступление на вечере: "Поэзия вопросы задавала", "С чем пришел ты, человек", потом о военном детстве.

3 апреля. "Устраивал" полку с книгами-воспоминаниями.

7 апреля. С художником Анатолием Александровичем: он оформляет книжку, заканчивает 13 гравюр, думает, что будет твердая, под кожу обложка (кто ему разрешит?), формат 84×108.

11 апреля. На политзанятиях - лекция о сионизме, создан в Москве Антисионистский комитет во главе с Драгунским. Читал Дневники Льва Кассиля – сколько на него обрушивалось. Нина Устинова готовит три романса на мои стихи: "Ау, любимая", "Сыграй мне", "После дождичка".

14 апреля. Вечер получился. И даже хороший. Но Салтук нес всякую ахинею о том, что создано отделение, что приезжал Шамякин, что восемь членов, что он руководитель, почти не были готовы актеры (и никогда на мои вечера не надо их звать). Зато прекрасную речь прочел Рем, было тут и литературоведение, и личное, и интересные выводы. Хорошо прозвучали романсы Устиновой, песни Носовского, я читал два блока: 38 стихотворений и 20 – актеры. Вечер шел два часа. Дома с Ремом, больше никого не звал – некого…

15 апреля. Дома слушал речи о том, что у меня на первом месте поэзия, а должна быть семья.

19 апреля. Информация в областной: "Справаздача (?) паэта: "Вечар адкрыў Алег Салтук". Хочется матюкнуться и матюкнусь.

21 апреля. Письмо из Себежа:: просят подтвердить, что Пушкин проезжал через Себеж. А читательница Авсеевич пишет, что что надо увековечить в Витебске память Пэна и Шагала.

24 апреля. Записываю, вспоминая о детстве. А вспоминается многое: как слушал еврейскую сказку, как читала стихи и пела мама, как были с ней на спектакле в нардоме, как однажды ночью увели папу. И все это – Дневник детства.

26 апреля. В 12-й школе провел урок литературы, истории, памяти, любви. Сказал, что последний урок мой был почти четверть века назад. Читал много стихов. Рассказывал о "Подорожной". Надо проводить такие открытые уроки поэзии в школах города. И почаще..

27 апреля. Так бы потихоньку (или далее быстрыми темпами) таким Дневником детства и завершить пятьдесят лет моей жизни.

28 апреля. Записывал о Нине, няне Наташе, папиных Вербовичах… Может, не совсем в том порядке - потом поменяю. А пока так вспоминалось. Отправил восемь бандеролей-книг: Дементьеву, Пьянову, Озеровым, Суровцеву и др.

30 апреля Приезжала группа из Минска - Скоринкин, Дайнеко, Чернявский, Стодольник. На телестудии записывали их, довольно подвыпивших. Лёня Дайнеко - уже романист, пишет роман за романом. Давно ли на студии, когда пришел ко мне в литдраму и в детскую редакцию, боялся… телефона и готов был лучше отправиться пешком, хоть на "КИМ", только бы не звонить, писал тогда на русском и даже в издательстве "Молодая гвардия" чуть не вышла его книжка стихов.

Провел день на участке-даче: жёг корчи, хорошо горели…

20 мая. С Галей Марционко: пока неудачно оформление книги, она расстроена, художник Александрович уже предлагал три варианта, все - не то.

24 мая. Дорога в Сочи через Москву. В Союзе писателей: "Вы включены в делегацию для поездки в Тюмень, творческая конференция и Дни литературы".

В "Сов. пис.": "В таких случаях надо давать на третью рецензию, потом издательское заключение. Но Вы - поэт, Вам это не нужно. Берите на доработку, напишите нам, что учли замечания, доработали и пересоставили и присылайте".

26 мая. Утром уже в Сочи, санаторий им. Тореза. Комната на троих. Пытался разговаривать с соседями, а они глухонемые.

28 мая. Наконец заплыв до буя. Ходил по городу.

3 июня. Три стихотворения в течение этого дня. На переговорной, куда зашел с милой москвичкой: "Ты с мамой говоришь по телефону". У нас на глазах какая-то женщина чуть не попала под машину - и сразу: "Перебегал дорогу олененок". Услышал фразу "Новый год отметили в Кисловодске" - записываю посвящение Дане Городецкому: "Празднуем Новый год" - о нашей риштанской елочке-метелочке.

16 июня. Вечером возле нашего корпуса - с компанией: песни, романсы, стихи. Врачу и сестричку "Силуэты дней" со строками: "Сколько соли, сахара, железа у меня накоплено в крови. Санаторий имени Тореза, имени надежды и любви".

20 июня. Дома. Газеты. Книги. Можно купить машину - пошла очередь: Жигули - 3 или 6, если деньги есть. А их нет.

25 июня. Письмо-приглашение из Москвы на конференцию в Тюмень, которая состоится в конце года. Подписи Г. Маркова и секретаря Тюменского обкома. Письмо Вит. Одерова: благодарит "за многогранную, очень удачную книгу".

27 июня. В совхозе "Сиротинский". Нас 10 человек. Косим. Вечером – костер на берегу озера. Ухитрился выкупаться голышом…

7 июля. День в Левках. Превратить бы его в ежегодный праздник молодой поэзии. Были Шушкевич, Федюкович, Мишин из Смоленска, наши: Рублевский, Костень, Шпырков, Жигунов, Северинец, Морудов, Салтук. Общался с Сергеем Красиковым и Нелей Счастной, с которыми знакомы много лет по давним временам минским и коктебельским. Праздник прошел скучно, занимался теледелами - съемками для передачи, но выступал и прочел из "Подорожной" фрагментик "Лето в Левках".

10 июля. Звонок Якова: приедет 12… Прошелся до вокзала, взял две бутылки водки - будем пить и говорить!..

11 июля. Читаю "Библию". Из "Притчей Соломоновых": "Ешь, сын мой, мед, потому что он приятен, и сот, который сладок для гортани твоей: Таково и познание мудрости для души твоей. Если ты нашел ее, то есть будущность, и надежда твоя не потеряна" (Гл. 24; 13, 14). "Доколе, невежды, будете любить невежество? доколе буйные будут услаждаться буйством? доколе глупцы будут ненавидеть знание?" (гл. 1; 22).

Приехал Яков. Водка, сало, помидоры. Сидели до 2 час.

13 июля. Дважды выступал с Красиковым и Дайлидой в общежитии кирпичного перед зеками и на телевизионном. Поздно вечером с Яковом, оставил его ночевать. Разговоры о наших дочках.

18 июля. "Захват" Маяковским (моим!) всех средств массовой информации: телеочерк, композиция по радио и в двух частях в газете, уже читал в завтрашней полосе.

6 августа. Умер Ю. Левитан. Оказывается, он даже орденом Ленина не был награжден. А мог быть и Героем Соц. Труда. Помню встречу с ним у нас на телестудии и разговор о работе диктора, воспоминания.

20 августа. Чехов: "Чтобы писать, надо все забросить и работать".

23 августа. Ушел на дачу. По дороге: "Сияет ли солнце, грохочет ли гром" и "Перейду железную дорогу". Вскопал большой участок земли. Выкупался в Лучесе, где есть лишь одно местечко "с ручками и с головкой"…

23 августа. Пересоставляю "Земную кладь". Добавляю из книг стихи разных лет.

26 августа. На собрании отделения, приехал даже Микола Воронов, сказал: "ты такой, как был много лет назад, а я думал, что Симанович - это теперь кто-то солидный". Обсуждали материалы последнего пленума. Я говорил о памяти, истории культуры, публицистических выступлениях по радио и теле, где есть возможности, есть трибуна.

27 августа. Прошелся, принес Заболоцкого, 2-й том составлен по его завещанию и все же с нарушением: зачем включать шуточные строки рядом с шедевром "Это было давно"?

4 сентября. Полоцк. Праздник Скорины - 10-й. Выступал на площади у памятника. Были: Скоринкин, Дайнека, Гальперович, молодые ребята. Встреча в библиотеке им. Островского. Мой сюжет и фильм "На земле Скорины".

5 сентября. Шел по скверу Маяковского. Вдруг вспомнил: стояли с Быковым здесь, а он показал три окна подвала, где было что-то вроде мастерской. И у меня сразу появилось продолжение стихотворения, посвященного Василю, а было только начало…

9 сентября. Решил: в Москву не поеду - отправил рукопись. С Богом!

13 сентября. Взял с собой на студию рукопись "Сквозь даль времен", смотрел: что исправлять в корректуре.

15 сентября. Брукашу исполнилось бы 80. А уже семь лет никто у меня не спрашивает, как это делал он: "Что Вы сейчас читаете?.." А что я, и правда, читаю? Газеты, слушаю свой ВЭФ, перелистываю на дикой скорости десятки томов. Вот и сейчас просматривал многотомного Герцена (он занял целую полку), прочел "С того берега", от которого приходил в восторг Лев Толстой.

18 сентября. 8-й праздник книги в городе. Каждый автобус каждого книжного магазина брали штурмом. Шум, чуть ли не драки. Не глядя, забирали приготовленные наборы, в которых полно ненужных приложений, и все равно просто расхватывали… Выступал, читал.

19 сентября. Смотрел передачу: Эдуард Асадов. Всегда помню, что он первый когда-то мне написал, что есть во мне "божья искра". Но по-прежнему - и еще раз - убеждаюсь, что у него стихотворчество, но оно нравится многим (тысячам) читателей. И значит, это кому-нибудь нужно, для кого-то необходимо.

Читал переписку Сталина с Черчиллем и Рузвельтом.

20 сентября. Рассказ Володи Хазанского о лекции, которую слушал в Могилеве, об идеологической борьбе: все еврейские писатели и писатели-евреи, выходит, сионисты - от Бабеля, Эренбурга, Маршака, Багрицкого до сегодняшнего дня, значит, и я - тоже.

22 сентября. Открылся "Бук" на Московском. Завез очень много книг…

1 октября. Жюль Ренар: "У меня работа спешная - для потомства". А у меня какая?

Дача. Разровнял площадку под строительство, сделал что-то вроде мостика над трубой.

4 октября. Читал "Исповедь" Бакунина. Странное впечатление от покаянья революционера.

5 октября. Человек должен быть занят делом. Постоянно. Надо писать, копать землю, копаться в книгах, думать

7 октября. Читал Бунина. Перечитывал строку за строкой. Почему о нем говорят и пишут только как о прозаике. Большой поэт!

11 октября. Гостиница "Минск". Пленум. Доклад Зуенка. Кажется, он поставил задачу: упомянуть всех, меня тоже среди русских поэтов. Маевская сказала, что вчера мне отправлена корректура.

13 октября. В "Юнацтве": читал корректуру. Расстроен. Очень много сокращений, о которых мне не говорили. Нет о Маршаке, о Чуковском, о 20-х, выброшены целые абзацы в разных местах. Обидно.

14 октября. Снова - в "Юнацтве". Заявка на книжку стихов "Впервые" - для детей и юношества. Ковтун - зав. ред. и главн. ред. Коршуков, это он сделал столько сокращений в книге.

22 октября. Всю неделю выступления с Иваном Шалмановым от Бюро в Наровле. Поездки в родную папину деревню Вербовичи, в Белобережскую Рудню, Головчицы, Дерновичи, Смолегов. На кладбище.

23 октября. Дома почти две недели не был. Перечитал корректуру, которая радости не принесла, надежды не оправдала: сокращения привели к тому, что книга для меня стала обычным переизданием, лишь чуть-чуть дополненным - этого ли я хотел?.. "Но все к лучшему в этом худшем из миров", как кто-то сказал, кажется, Теккерей… Буду думать над книжкой, которая объединит все эссе о тех, кто дорог, и назову ее "Витебский вокзал".

3 ноября. Студия достает продукты к празднику: горошек, сыр, масло, тушенка, яблоки, куры. Вчера даже постоял в длинной нашей очереди - так разросся штат-коллектив.

11 ноября. Полистал в "Подписном" "Избранное" Маяковского, обнаружил, что в нем статья Бечика и целая страница пересказа со ссылками и упоминаниями моего "Вит. дня В. М." ("Маст, літ.", 1983, с. 456-457). В книге "Сонечны ранак" ("Народная асвета", 1983, с. 7) опять "На дзіцячым свяце" за подписью… Петруся Бровки.

17 ноября. По телефону с Варленом Бечиком: меня ждет особый экземпляр "книги с ленточкой", сокращение стихотворения "Пиво и социализм" ("Витебские мысли") от него не зависело. Все равно хорошо: и в томе избранных стихов Маяковского присутствует Витебск!

21 ноября. С издательством по телефону. Галя Марционко: "жанр очерки придется оставить". Я: "Но это эссе, а очерки"… Она: "А как будем за это платить? А за очерки есть соответствующий пункт".

24 ноября. Слушал на семинаре у нас Буравкина - лучше бы он вернулся в поэзию. Впрочем, каждому - свое. Дозвонился до "Сов. пис.", теперь зав Семакин: "будет еще одна рецензия". Зачем? "Так положено".

25 декабря. Хватит играть в молчанку! Преодолев немоту, вдруг закричать отчаянно в звездную высоту. Вытащил машинку - буду печатать.

26 декабря. Снегопад. Красота. Надолго ли - завтра будут лужи, все так, как в нашей жизни.

1984

1 января. Читал Симона Чиковани. Вспомнил, что он 6ыл одним из руководителей семинара, на котором обсуждали меня в январе 56 г., по моим записям: он говорил об артистизме Эд. Багрицкого. Чиковани в переводах Пастернака: "Настоящий поэт осторожен и скуп. Дверь к нему изнутри заперта. Он слететь не позволит безделице с губ, не откроет не вовремя рта".

5 января. На Фрунзе - дом, в котором жил десять лет. Зашел во двор, постоял. Потянуло к старому дому, хлебу старому и воде, хоть давно привязан к другому, новой радости и беде.

6 января. Заседание комитета. И, несмотря на три моих выступления, проголосовали за то, чтобы я опять возглавил отдел. Я сказал, что не готов подчиниться этому решению, хотя выхода, наверное, не будет, не уходить же с работы.

19 января. Весь вечер слушал поэзию, свои любимые стихи читали Межиров, Самойлов, Ахмадулина, Вознесенский, Сококолов, Солоухин, Друнина. Казакова, Ю. Кузнецов - это был подарочек – телевечер поэзии!..

24 января. Читал "Историю русской церкви". Воспоминаю – я в доме Никольского в Минске, кажется, его дочка - подруга Славы Мережинского. Громадный кабинет - библиотека. Рем и Слава "режутся" в шахматы, я читаю новую публикацию Вознесенского, от которой Рем в восторге, а я - нет. Жил ли еще тогда Никольский? Посмотрел в БСЭ (том 7): автор "Ист. русской церкви" Ник. Мих. Никольский (1877-1959). Значит, был еще жив. Да, жив, вспомнил: он заглянул в свою библиотеку и что-то сказал нам, наверное, просто поприветствовал, взял какую-то книжку и ушел.

27 января. Еще раз вернулся к Дневнику детства, который реконструировал в прошлом году. Удивлялся сам себе: как я ухитрился это сделать меньше чем за месяц в апреле-мае, записывая каждый день. Перечитал. Может, пока все хорошо помню - расставить даты или пусть все идет подряд, потоком?.. Не знаю. Но это еще не "Витебский вокзал", это - "Прогулки через годы".

30 января. Виктор Шкловский - "О теории прозы". И вдруг у него о старости: "Сегодня плакал в уборной…" О Господи! Как этот великий старец в таком возрасте пишет такую прозу ассоциативную, поэтичную, умную!

1 февраля. Чья тень мелькнула и пропала на старой улочке пустой? Опять бессонного Шагала мне чудятся шаги за мной. И слышу - он мне говорит: "Хоть в Витебске меня забыли, но я вернусь еще, Давид… " И исчезает в клубах пыли…

2 февраля. В Полоцке. Походил по книжным. Купил "Воспоминания о Литинституте". В 18 собрал в редакции литобъединение.

5 февраля. А папе было бы - 95! Вспоминал. Читал симоновскую "Сегодня и давно".

6 февраля. Смотрел по теле – о Казакевиче. Среди тех, кто вспоминал о нем, был и сослуживец по разведке, рассказывал о боях под Оршей за деревню Боброво. Кто-то вспомнил слова Казакевича, сказанные уже в последние дни: "Надо было все бросить и заниматься только литературой". О как эти слова вошли в мое сердце!

7 февраля. На собрании обсудили книгу Германа Кириллова. Я тоже выступил. Дали ему рекомендацию в Союз.

8 февраля. Заходил на студию Володя Хазанский. Я позвонил в "Юнацтва", чтобы он узнал о своей "Спросите у берез". Узнал: уже вышла, завтра вышлют ему гонорар. Но под занавес, после слов Гали Марционко, что у меня все в порядке, выяснилось: она подписала мягкую обложку. Был расстроен. Все одно к одному: жанр - не эссе, а очерки, сокращения, сняли посвящение "Памяти матери и отца", и мягкая обложка.

9 февраля. Страшный сон: я подхожу к какой-то очереди. Куда? Уж не в даль ли далекую невозвратную? Стоит Оля, занимаю за ней. Звонил в "Сов. пис.": еще будут давать на заключение члену правления.

17 февраля. Повесил над своим местом на студии портрет Симонова. Все-таки там я провожу больше времени, чем дома.

18 февраля. Эм: "все у нас не так", "надо было уехать из Витебска, а он тебя держит и не отпускает".

21 февраля. Умер Шолохов. А в памяти - Всесоюзное совещание молодых и его выступление. Но - "Тихий Дон" – классика!

23 февраля. Подарок себе - "Пушкин в портретах" - два тома в футляре.

25 февраля. И ветка трепещет. И лед на Двине оттаял, уже собираясь в дорогу. И сердце оттаивает понемногу. И все это просто, должно быть, к весне…

7 марта. Пединститут. Встреча с группами начфака и худграфа. Книги с автографами – 15. Были с Попковичем.

11 марта. В Борисове с Юрасем Свиркой. У Леонида Рашковского. Прикован к креслу. Уже и руки плохо работают. Жена-учительница, Кормит с ложечки. Подписал ему книгу. А он вспомнил, как учился в Витебске в ветинституте и начал писать стихи.

19 марта. Был в Зембине. Туда приезжала с Симоновым Надя Леже. В родных местах строится помещение для ее работ и репродукций, сделанных особым способом, выставка их когда-то была в Витебске. Перелистал. "Рассказывает Надя Леже" Дубинской. Снова удивился: какая судьба у этой женщины из белорусской деревни. В Зембине есть ее портрет Шагала. Если бы его отдали Витебску!..

28 марта. Рем привез книжку - нежный цвет, на обложке - ничего лишнего. Все ошибки, которые я обнаружил во 2-ой корректуре, конечно, остались. Но надо радоваться, что книжка есть. Заметил, что в аннотации снят абзац: "Здесь, естественно, сочетаются документ, поэтическое размышление, литературоведческий анализ, художественный домысел". Кому-то это показалось уже оценкой… Но все равно я их "надул": на первой странице жанр - "очерки", а на последней - "документально-художественное повествование, этюды".

3 апреля. В Космос полетели наши плюс Индия. А мы с Попковичем были опять на орбите пединститута - общежитие на Лазо.

4 апреля. Когда-то во сне приходили стихи: "Анкина телеграмма", "Как говорит моя мама". Сегодня приснился… роман. Я не просто его писал, а видел, как в кино, сцены. Первая: в клубе сидят эвакуированные, наверное, холодно, потому что все одеты, кто во что. Человек, которого не вижу, что-то говорит, а мне слышен, словно закадровый текст: "Лев Борисович хорошо понимал, какую ношу взвалило на него время…" Кто это такой? Директор завода, эвакуированного в тыл? Где это? В Узбекистане? На Урале?

5 апреля. Встретились с Казимировским - не виделись 5 лет. Подписал ему "Солнечный хмель" и передал привет Марку Сергееву, с которым он часто видится в Иркутске. Вспоминал-рассказывал мне, как его выживали из театра его воспитанники.

7 апреля. Печатаю и складываю в папку то, о чем договорились в "Юнацтве" - книжка стихов "Впервые".

9 апреля. Подлипский принес показать альбом Шагала, который ему прислала внучка Репина - завидно. Рассматривал дома - особенно хороши (для меня) работы с Витебском, а родной город у него везде.

11 апреля. Книготорг: 3360 "Сквозь даль времен".

18 апреля. Утренний холод в Минске. В гостинице - праздник выхода книги. Рем и редакция (Галя Марционко и др.)

19 апреля. Заседание в Союзе писателей совета по переводу бел.лит. С Быковым. Подписал книжку ему. Он сказал, что плохо себя чувствует. Рассказал ему о подготовке спектакля у нас на студии по его "Незагойнай ране" с песней на мои стихи "В каждой деревне памятник" (режиссер Александр Козлов, композитор Нина Устинова). Спросил у него: хочет ли посмотреть сценарий. Быков: "Ну, если ты готовил, считай, что авторизовано, мне читать не надо". Спросил у меня: как дела в Витебске, кто из молодых подает надежды, есть ли прозаики, чувствуется ли роль отделения, с кем я.

23 апреля. Неожиданно средь белого дня съездил на дачу. Посмотрел фундамент дома и посадил 2 войлочных вишни, 2 черноплодных рябины, 3 черных смородины. Участок выглядит довольно хорошо, аккуратно. Легко копается земля - и хочется ее копать и что-то на ней сажать.

27 апреля. Лена читает Диккенса и "уговаривает" меня, что я тоже должен читать этого великого писателя (подписку я сделал для нее).

2 мая. Письмо от Юдина: на вечере "Новые произведения московских композиторов" 18 июня и на "Московской осени" будут звучать его романсы на мои стихи.

3 мая. В газете на завтра идет мой Фрадкин. Исправил в корректуре то, что было вычеркнуто: "его песни мы пели еще до войны".

4 мая. Писал о Володе Лисицыне. Виделся с его братом Иваном.

24 мая. В обкоме подписано постановление о поездке в ГДР. Меня включили в делегацию. Выступал с Шутовым, Ягодницким и Попковичем на парткурсах. Заказал медальон для памятника на могиле папы, долго выбирал фото, взял то, что сам снимал летом 65-го.

25 мая. Инструктаж в обкоме: как и о чем говорить в ГДР, о чем не говорить, как себя вести. Читал Гейне. Вертелись строки: "Серебристые старые ели, словно к другу, стучали в окно. Генрих Гейне прикован к постели и не может к ним выйти давно".

26 мая. Праздник 1010-летия города. Парад оркестров (сводный, дирижер Гр. Цейтлин, его длинный нос мог бы заменить дирижерскую палочку) - очень впечатляющее зрелище, а звуки оркестра на меня всегда действуют, чуть ли не доводя до слез сентиментального умиления. Черти, скоморохи, сказочные герои по улицам - карнавал. На Двине - ладья, княгиня Ольга, дружина, факелы, вертолеты с флагами. И надо всем этим звучат с утра в рупорах мои строки из "Молодости древнего Витебска".

27 мая. Готовлюсь к поездке. Читаю Клейста и о Клейсте в "БВЛ": мы ведь едем во Франкфурт-на-Одере, с которым он связан. О "матрацной могиле" Гейне.

31 мая. Франкфурт. Встреча. Когда бы кто-нибудь сказал заранее мне, юному, в году суровом том, что наши песни буду петь в Германии я с немцами за дружеским столом, когда бы… Шла тогда война народная. И кто забыть посмеет о войне? Но вот пою во Франкфурте-на-Одере - и здесь по-русски подпевают мне.

1 июня. Папирфабрик. Обед на берегу озера. Эберсвальд - кабаний лес.

2 июня. Поездка в кооператив. Яблочное вино. Лошади, катание. Праздник газеты. Все на площади стоят, мы сидим. В концертном зале – симфонический оркестр из Токио.

3 июня. На концерте артистов 8 стран. Елена Вондрачкова. И знаменитый Дин Рид. Реагирование зала на мольбу о мире, пламенность певца.

4 июня. Бад Заров. Дом Горького (1922-23), документы о его пребывании, о первом издании романа "Мать" на немецком языке (1907). Памятник у дома в русском народном стиле. Заехали сюда по моей просьбе.

5 июня. Дорога на Берлин. Ливень. Бранденбургские ворота. Ратушкелер. Какой-то эксклюзивный магазин - и кожаная куртка, которую все вместе выбрали мне. Как будто бы нет и в помине войны. И у всех на виду я с милою немкой в Берлине по Унтер-ден-Линден иду. Она мне стихи переводит любимых поэтов моих, и с ними сквозь годы уводит туда, где огонь не затих…

9 июня. Вечером по теле - встреча с Быковым. Мне показалось, что отвечая на вопросы, он как бы вынужден сдерживать себя. А он глубже, интереснее, даже во всех будничных, доверительных разговорах со мной и в Витебске, и в Гродно, Могилеве.

11 июня. По телефону с Быковым, чтобы он посмотрел 13-го по теле наш спектакль по его рассказу.

16 июня. "Русско-еврейский (идиш) словарь". Наконец-то дожили до этого!..

18 июня. Быков - Герой Соц. Труда. Утром послал ему телеграмму; "Ушачи, Витебск, вся великая земля кричит тебе "ура", пусть дни идут под знаком Быкова, под знаком правды и добра".

23 июня. На даче. Снял первый урожай - полбанки клубники с земляникой. Сидел в лесу и думал о жизни.

26 июня. Мой день. Звонки, открытки, телеграммы. А грустно и, может, не от лет, летящих друг за другом вдогонку, а от неписанья, от суетливых дел.

29 июня. И стал я сегодня Ветераном Труда. Даже прицепил медаль.

6 июля. Пакет из Болгарии. Пять экз. газеты "Отечествен зов". Под названием "Лирическое осмысление жизни" - мой портрет, интервью и шесть стихотворений в переводе на болгарский.

8 июля. Звонок Юдина: с успехом прозвучали романсы на мои стихи в концерте в Доме композитора (пришлет программу), готов цикл "Витебск", начиная с Шагала - "Витебск, 1903 год".

25 июля. Сообщение о смерти Володи Короткевича. И сразу столько воспоминаний: первая встреча в Витебске, телеграмма ему, в театре на репетиции "Витебских звонов". (Позвонил мне, я пришел, он в пустом зале, в дреме над режиссерским столиком, поднял голову: "А, Додя!" - обнялись и - снова отключился…). Он ушел совсем молодой… Грустный день над Днепром и Двиной…

3 августа. С Ремом в Тбилиси. Телестудия. Запись. Говорили, представляли передачи, Рем - о белорусско-грузинских литературных связях, я читал много стихов. Все это для "Программы Витебской студии телевидения", которая планируется на 25.08. У Берулавы в журнале "Дроша" - "Знамя", ему на книге: "Слава Тбилиси! И Витебску слава! Знамя в руках у Хута Берулавы". Гуляли по Руставели…

4 августа. Духанчик. Лобио. Кахетинское в кувшинах. Джвари. Мцхета.

5 августа. Дождь. В музее искусства Грузии. Пиросмани.

10 августа. А нужно просто заниматься делом, за правду, коль придется, лечь костьми на этом свете, не таком уж белом и не таком уж черном, черт возьми…

17 августа. Появился 1-й том энциклопедии "Літаратуры і мастацтва Беларусі". В нем наши с Леной "Віцебскае Літаратурнае жыццё", "Віцебскія вокны РОСТА", "Віцебская Тэлестудыя".

18 августа. На крыше городской светло и просто, от милой рощицы своей вдали, вдруг поселилась юная березка, как маленькая странница земли. Какой дорогой шла сюда, откуда? Над бездною, презрев добро и зло, природы зеленеющее чудо под витебскими звездами взошло.

19 августа. Временем замутнено Витьбы зеленое дно.

20 августа. Подбирал страницы для передачи "С Витебском связанные судьбы": Блок, Чуковский, Маршак. Это же - в "Витебский вокзал".

21 августа. Того старого города уже нет. И мало кто помнит, что там, где пролег широкий проспект Фрунзе, была узкая, с ветхими домишками улица Задуновская. Здесь стоял дом, который принадлежал Б. А. Гительсону - деду Самуила Яковлевича Маршака. И осенью 1893 года начался короткий - витебский! – период детства поэта. "Старый дом в старом городе" назвал он через много лет главу автобиографической книги "В начале жизни": "Я был слишком мал, чтобы по-настоящему заметить разницу между Воронежем, где я родился… и этим еще незнакомым городом, в котором жили мамины родители. Но все-таки с первых же дней я почувствовал, что все здесь какое-то другое, особенное: больше старых домов, много узких, кривых, горбатых улиц и совсем тесных переулков. Кое-где высятся старинные башни и церкви… И всюду слышится торопливая и в то же время певучая еврейская речь… Даже с лошадью старик извозчик, который вез нас с вокзала, разговаривал по-еврейски, и, что удивило меня больше всего, она отлично понимала его…".

Сегодня я был на проспекте Фрунзе, рядом с домом, в котором жил десять лет, выступал в библиотеке имени Маршака и рассказывал ребятам, что в конце прошлого века в Витебске, хоть и недолго, жил их любимый писатель Маршак.

24 августа. Почему-то пришел Салтук. Был навеселе. Сказал-просил, чтобы я за него поучаствовал в празднике Скорины и в семинаре творческой молодежи.

27 августа. Слушал по своему ВЭФу всякие "чуждые" голоса. "Поймал" передачу о Марке Шагале. Записал высказывания Эткинда: "Он живет внутри им созданного мира еврейской сказки". "Витебск - глухая дыра его детства, русско-еврейское местечко начала века". "Сочетание еврейского национального и символического". "Живи он в Москве - что делало бы Министерство культуры с его евреями". "Как хорошо, что этот старый еврей, которому уже исполнилось 97 лет, живет далеко от Москвы". "Столетний гениальный художник".

29 августа. Посреди моих годов быстротечных, как я начале, в радости или в печали, расписанье поездов изучаю на вокзале. Пусть спешат среди проталин, посреди лесов и лет. В век космических ракет я, как встарь, сентиментален…

1 сентября. На даче. По дороге "спотыкался о строки": "чтоб разрозненные звенья памяти в одно связать", "Тут времени таинственная нить заземлена в конце или в начале".

2 сентября. Полоцк. Праздник Скорины. Приехали с Попковичем, присоединились к Бородулину, Зуенку, Метлицкому. Выступали у памятника. Читал полстранички из "Сквозь даль времен".

3 сентября. Время камни собирать с тех тропинок и дорог, где мою земную кладь я разбрасывал, как мог…

5 сентября. И я рванулся, как боевой конь, потому что взыграла моя кровь. И пошел и произнес пламенную речь в защиту авторских прав журналистов, ущемленных "новой" гонорарной политикой. Переносил в записную стихи последних дней.

8 сентября. Через поле и лес с двумя мешками, в которых было семь саженцев - крыжовник, красная и черная смородина.

9 сентября. Саженцы прижились… Кукурузные початки набрал с колхозного поля, которое рядом. Вечером варили – вкусно и пахнет узбекским и наровлянским детством. Вкус детства.

10 сентября. По Витебску осеннему брожу, Двину перехожу как бы межу, что на две части город разделяла. Давно они в согласии слились. И даль любая - это тоже близь от старого до нового квартала, от дома моего и до вокзала. Весь город будто устремлен в зенит. Высотная гостиница глядит на мир многооконными глазами. И камни прошлого покрыла мгла, где церковь Благовещенья была. А мы не сберегли столетий память. Но в сердце мы навечно сберегли историю своей родной земля, чтоб далеко нести ее по свету… На берегу в желтеющей листве укрыто театральное кафе - там в автомат я опущу монету. И сразу, как из вечера в зарю, любимая, тебе я позвоню, скажу: "Давай мы все обиды бросим… Под радугой последнюю в году на Пушкинском мосту тебя я жду - да осенит нас Витебская осень!"

17 сентября. Вторую неделю брожу я в осенних лесах… Проснулся ночью и записал эту строку. А утром: "С неясною целью брожу я в осенних лесах".

27 сентября. В Наровле. По райцентру гуляет гусь… Большая хорошая наровлянская квартира. Мама не дожила. А папа - не ускорило ли это его уход из жизни, ведь он привык к другим условиям, и сорок лет ходил, возился, носил дрова, рубил, топил грубу - и вдруг всего лишился. Еврейский новый год. Того, кто выбивает надписи на памятниках нет – уехал в колхоз. В книжном - "Словарь ветров".

28 сентября. Договорились: после обеда ставить памятник. Но художник был так пьян, что слова сказать не мог, а не то чтобы текст выбивать.

29 сентября. Поставили памятник. Выбил наконец пьяноватый художник. Не так все, как хотелось: обелиск ниже, чем мамин. Но зато фото: лицо - крестьянин из деревни Вербовичи!

Наровля - детства материк. Он светит мне издалека. На лавочке сидит старик - я знаю: он сидит века. Он мой отец, бессмертен он, как этот синий небосклон, как эти желтые поля, где, может быть, бессмертен я…

Стоял у нового памятника погибшим на еврейском кладбище. "Здесь похоронено свыше 100 человек, зверски убитых 22.ХІ.41 г. фашистскими палачами и их пособниками-полицейскими"… Слова "евреи" - нет… Написал стихи.

30 сентября. День рождения Лёни. Грибы наровлянские, виноград, который он вырастил. Запахи детства. Веселые и грустные эпизоды.

1 октября. Теплый день. Парк. Кладбище. И все меня провожают к автобусу.

10 октября. По телефону выразил Быкову соболезнование - умерла мама.

23 октября. Крупки. С Шушкевичем. Все дни - рассказы Станислава Петровича: жизнь, судьба. Аресты в 36-ом и 49-ом. О первой жене - Елене Романовской, писательнице. О сыне - докторе технических наук. О женитьбе там, в ссылке, она на 18 лет младше. И сын недавно все это повторил. О допросах. О геологической группе, которой руководил, помогал Андрею Александровичу, Б. Микуличу.

30 октября. Симоновско-германовский фильм "20 дней без войны". Опять я не принял Никулина в роли Лопатина…

4 ноября. Умер Лобанок, единственный первый секретарь, который позвал меня когда-то и просил написать песню о Витебске. Так и родились "Витебские мосты". Лобанку обязана и телестудия, это он добился всего, начиная от здания, в котором, кажется, собирались открыть детсад.

10 ноября. Этот город принял меня однажды, когда одиноко мне было и горько. И я услышал доброе: "Наш ты!" - это сказала Успенская горка. Замковая улица ее поддержала: "Живи и не уезжай никуда ты"… На старой ратуше пробили куранты: "Мы расскажем тебе про Марка Шагала…". И теперь, когда стою над Двиною, поседевший, в куртке и рыжем берете, предо мной за столетьем проплывает столетье – и становятся моею судьбою. Вижу: Пушкин в кибитке проехал ссыльный, Маяковский шагает, кивая прохожим. В этом древнем городе верным сыном я живу в настоящем, печалюсь о прошлом и тревожусь о будущем, как тревожится каждый, с надеждою и оттенком грусти… Этот город принял меня однажды и, наверно, уже никогда не отпустит.

30 ноября. День в Крынках. Лынькову было бы 85. Заехали в Зазыбы. Пасмурно. Съемки. А ведь есть еще одни Зазыбы возле Крынок - и вот их-то и надо было снимать, но там почти нет хат, а здесь 27. Два района - Лиозненский и Витебский - спорят: какие Зазыбы лыньковские, как когда-то спорили греческие города о месте рождения Гомера. Выступал в школе. Потом - в клубе.

1 декабря. Дождь или ветер по коже, но у правды на страже, если не я, то кто же, и не сейчас, то когда же?..

4 декабря. Странное чувство: как будто я начал скучать по даче. Хочется туда - в лес, в поле, в просторы, где так хорошо мне было осенью.

13 декабря. Втроем всю неделю "покоряли" Зельву - Ставер, Дмитриев и я.

15 декабря. Зимнее поле. Зимний лес. И мой дом среди снежных просторов…

31 декабря. А год заканчивается грустно. Очень многое не успел сделать… Но увидел своими глазами этот радостно-горестный мир. И потрогал своими руками эту высь, эту высь, эту даль, эту ширь. Что еще остается? До пота, до последних оставшжся сил - бесконечная эта работа - сам себя к ней приговорил.

1985

1 января. Сон - черные мокрые стены дачи. Вошел - живут переселенцы, какие-то женщины разных возрастов. Был ними. Сказали, что выселяться не будут. И сон в руку: позвонил прораб Коля и сказал, что не смогли врезать замок в мокрую мерзлую дверь на даче - и все открыто, можно заселяться всем, кому вздумается.

4 января. "Элексиры сатаны" Гофмана. Интересно, но не сейчас и уже не для меня…

5 января. Письма Левитана Чехову, а чеховских нет, по завещанию брат Лев их сжег. Л. подписывался: "Величайший художник во Вселенной". В примечаниях о том, что Чехов отнесся скептически к статьям Толстого об искусстве: как можно утверждать, что оно одряхлело, это все равно что о еде и питье так говорить.

Купил пластинку – еврейские народные песни. На конверте – шагаловская репродукция: Марк и Белла над Витебском. Включил и слушал.

9 января. Наконец-то прибыла рецензия Анатолия Преловского: "Рукопись производит хорошее впечатление". Рецензия - что надо! Хорошая, деловая. Список - 60 стихотворений, которые "составят безусловную основу".

13 января. Дача. Белые просторы. Целина на поле. Дорога в лесу с лыжниками. Сбросил снег с балкона.

14 января. Обллит не подписал передачу "Витебск на картинах художников", передали в обком: "Зачем называть разрушенные церкви и соборы, которые были в Витебске - это разжигание страстей верующих".

16 января. В эфире передача о художниках. В каждом доме на экране сегодня возникли старые улочки окраин, засветились купола церквей и соборов, памятники архитектуры, которых не пощадило грозное время. Как смотрелись гравюры Юдовина, лирическая графика Минина и Горобовца, пейзажи на берегу Двины и Витьбы, которые запечатлел Добужинский! А парящая над Витебском обнаженная женщина, которую словно выпустил из своей мастерской и отправил в вечный полет Марк Шагал! Может, это бессмертный несгорающий спутник, мчащийся вместе с городом во Вселенной? …Таким видел город сегодняшний себя вчерашнего.

21 января. Шел через огромное белое поле. Вдруг вспомнились старые мои, еще студенческие строки: "В снегу протоптана тропинка - по ней ступали сотни ног. По следу детского ботинка прошелся кованый сапог. Потом еще, еще - и вовсе уже следов не разобрать. И вдруг тропинку кто-то бросил, чтоб целиною пробежать…". Дальше не вспомнил. Хорошо, что в памяти возникли эти строки, нигде не записанные, утерянные, кажется, навсегда. Когда я их написал? На каком курсе? Помню, что читал Якову - значит, на втором - тогда я ему читал все подряд и выслушивал его "критики". И вот прошло больше тридцати лет. И надо было мне оказаться на этом снежном поле, чтобы всплыли забытые стихи.

22 января. А это было на прошлой неделе. Перед делегатами областной комсомольской конференции выступал Игорь Лученок. Рассказывал о том, как рождаются песни. Вспомнил, что две написал на мои стихи: "И почему это так получается" и "Вечно молод Комсомол". Первая почти совсем не звучала, а вторую часто пел Анатолий Подгайский в радиоконцертах. И тут же, сев за пианино, Игорь сам их исполнил. А потом доверил нашу "тайну": как я дописал концовку в песню "Если б камни могли говорить" на стихи Р. Рождественского: "И звучит, звучит бессмертной песней над землею мирною рассвет…" И вместе с залом композитор спел эту песню, не удивляясь, что витебские комсомольцы ее знают.

24 января. Новые книги: "Пушкин в жизни" Вересаева и "Прорабы духа" Вознесенского.

27 января. Надо работать - надо писать! Бронька старается сделать нашу жизнь более сладкой - и все шлет конфеты, мармелад и ириски родной наровлянской фабрики.

29 января. В Новополоцке в редакции "Химика" провел заседание литобъединения. Были Вл. Орлов, Ира Жерносек, Наум Гальперович - все они хорошо начали и уже сделали добрые шаги в литературу, слежу за ними и по возможности даю телетрибуну.

31 января. Анатолий Преловский в рецензии на мою "Земную кладь": "автор в точной формулировке пытается поймать ускользающий миг на острие пера".

1 февраля. На записи "Двины" разговор с народной Зинаидой Конопелькой. Она: "Бровка меня любил, в 40-ом году сделал мне предложение, а я не хотела уходить от Шмакова, и Бровка тоже был женат, но вот стихи мне посвятил".

5 февраля. Приезжали на "ревизию" Коршуков и Липский. Что я мог им сказать: что отделения нет? Так и сказал.

23 февраля. Вчера смотрел фильм "Лев Толстой". Конечно, раскрыть его глубоко никто никогда не сможет - слишком велика и необъятна личность. Но как первый шаг на этом пути - по-моему, хорошо, хотя я накануне еще не верил в такие возможности Сергея Герасимова.

25 февраля. Только сегодня утром послал телеграмму Рыгору за вчерашний день – ему 50: "Нас круглою датою просто надули, в ушачском раю ли, в нью-йоркском аду ли, какие бы ветры на свете ни дули, ты молод и светел, Рыгор Бородулин".

1 марта. День Бородулина. Приехал с Валей, Зуенком, Ипатовой, Золотухиной, Чернобаевым в автобусике, а Быков и Законников в машине Буравкина. Все было бегом - обед, горком, где долго слушали о городе. Обсувенирили гостей - и во Дворец культуры. Салтук сказал, что решено: ему и мне не выступать. Выяснилось, что это он сам решил-придумал. И я сказал Зуенку, что, конечно, буду выступать. Был большой торжественный вечер. Быков назвал Рыгора "салоўкай роднага слова". Я устроил перекличку моих и Рыгора надписей на книгах, читал пародии… Было много выступлений. А сам Гриша читал минут 15… После вечера Быков - И. Наумчику: "Берегите этого мудрого Давида…"

2 марта. День Быкова. В гостинице с Василем. Подписал мне две книжки, я ему "Солнечный хмель" и две вклейки со стихами, ему посвященными. Пошли по городу и зашли ко мне. Хорошо посидели и поговорили. Выпили коньяк и кофе. "Сделай мне, если можешь, дублевый, знаешь, что это? - двойной…" Сделал. Поговорили о наших детях. "Какие у тебя проблемы?" Я: "Вот Лена, нет хороших парней, будущее в тумане". Он: "Пройдет и это". Посмотрел шагаловские альбомы. Написал на своей "Праўдай адзінай", что я "апроч паэзіі, яшчэ і маэстра ў прозе". Рассказал, что для него теперь, когда сел за руль, в самом прямом смысле жизнь - дорога. А на дороге и старые и новые проблемы. Написал новую повесть. В "Знаке беды" сняты, вымараны целые куски, страницы. В четырехтомник в "Молодой гвардии" не хотят включать "Атаку с ходу" и "Мервым не болит". Написал письмо Зимянину. А Кузьмин недавно сказал, что Быков сам должен отказаться от включения и об этом написать. В книге "Знак беды", которую он мне подписал ("паэту і вернаму віцябляніну") - много пустых черных страниц, на них было то, что не устраивало главлита. Показал мне: среди иллюстраций Юр. Герасименко – семь черных страниц, как черные пятна в книге… О взаимоотношениниях: нет друзей, переоценка ценностей. Спросил у него о Симонове. Мне казалось, что он к нему не очень. Сказал: "Что ты! И я к нему и он ко мне всегда относился хорошо. Даже есть обо мне в его вьетнамской книге". Я вытащил симоновскую "Вьетнам, зима семидесятого…", посмотрели на 39 стр.: руки вьетнамца, "Как у нашего Быкова в сорок пятом, все были заняты автоматом". После того, как посмотрел-полистал альбомы и книжки, ушли гулять по городу. Правда, пришлось заглянуть в гостиницу за ингалятором - Василя помучивала астма. Сначала зашли на Смоленскмй базар. Василь показал мне место, где стоял дом, в котором он жил в короткий период витебского студенчества, вспомнил даже своих хозяев, свою хозяйку, которая "подкармливала" его… Постояли возле Городского Дома культуры, рядом, где была его ученическая мастерская. Потом перешли Кировский мост и повернули направо в старый уголок города, а там остановились у дома № 11 на ул. Дзержинского, бывшей Покровской, 29. Он, который Европу пешком прошагал и орудие свое проволок, возле старого дома, где вырос Шагал, на минуту притих, приумолк… "Это в юности было, - он вспомнил, - тогда я учился еще рисовать. А потом всенародная вышла беда - и пришлось научиться стрелять. Но с далекой, еще довоенной поры, с той, где надвое делится жизнь, все мне видятся витебские дворы, как миры, вознесенные ввысь". "Интересно, есть ли тут деревья, которые помнят его или могли бы помнить? - спросил Быков. - Они тогда должны быть старше меня…" Через невысокий забор мы осмотрели сад. Все деревья были моложе нас. "Послевоенное поколение, ~ уточнил Быков, - мы как-то забываем, что и ему уже сорок…" Среди сада возвышалось только одно дерево - береза, которой могло быть за шестьдесят. Помнит ли она? А люди?.. Я постучал – вышла хозяйка Раиса Мейтина: "Мы всем рассказываем, что здесь жил Шагал. Приходят люди, интересуются". "Мы так привыкли, - сказал с иронией после паузы Быков, - сначала надо уничтожить, взорвать, а потом провести кампанию по возрождению, письма подписывать, призывать общественность. А просто так взять под охрану, повесить мемориальную доску - на такое ни сил, ни решимости ни у кого не найдется". Я грустно промолчал. "Знаешь, - снова сказал Быков, - всюду, когда приезжаю за рубеж, как только узнают откуда я, сразу же первый вопрос про Шагала. "A-а, Витебск - Шагал! А картины есть? А музей художника? А что сохранилось?" Отвечаю кратко; "Была война, она все уничтожила…" Мы постояли еще немного возле дома и пошли по старой окраинной улице, снова вернулись к Двине, к центру города на ее берегах. Я напомнил Быкову давние строки Анны Ахматовой о Шагале. "В самом деле о нашем Витебске лучше не скажешь, - подтвердил Быков, - волшебный…" Был солнечный день начала весны. И мы еще погуляли по витебским улицам. Вернулись к 15 в гостиницу. И все уже собирались к отъезду в Полоцк на открытие органа. Я не поехал. Попрощался со всеми. Отдельно в сторонке с Василем обнялись, расцеловались, и он попросил, чтобы я позвонил в Минск его Ирине Михайловне… Вечером я позвонил, сказал, чтобы не волновалась: у Василя Владимировича все в порядке, он уехал в Полоцк, вернется поздно. "Ну, тогда я начинаю наводить "революционный порядок", – ответила с полуюморком Ирина Михайловна. - И буду ждать…"

5 марта. Читал "Дневники" Толстого.

10 марта. А что если судьба подарила мне золотое перо, а я превратил его в медное?

15 марта. Родина! Где она? Вот она! Светом невиданным полная - город, которому отдана жизнь моя, кровь моя, боль моя.

20 марта. В областной библиотеке. В иностранном отделе – огромный альбом "Графика Шагала". Долго смотрел и переводил с немецкого названия. Сборник статей "Примитив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени", статья А. Каменского "Сказочно-гротесковые мотивы в творчестве Марка Шагала" и 8 репродукций. Одна из работ, как на обложке в моем маленьком венгерском "Шагале": продавец скота - просто мой дед Моисей в Вербовичах.

24 марта. Во сне - начало какого-то рассказа о Наровле: "Все вместе они собирались только на похоронах. И тогда звучало легкое и крылатое слово "наровлянцы",..

25 марта. Юбилей Вл. Попковича. Студенческая аудитория и кафедра иност. яз. Сказал о его позиции добра и любви, вручил Грамоту Комитета.

29 марта. Умер Марк Шагал. Об этом с утра говорили те, кто слушал вчера зарубежные радиостанции. А в 15 передали в "Последних известиях". Я принес на телестудию свой альбомчик и устроил Час Памяти Великого Художника. Рассказал моим коллегам-журналистам то, что мог рассказать, но главное - показал его работы, хоть и не в таких уж ярких репродукциях

1 апреля. Среди суеты - свет Шагала. На студии выступали два английских журналиста Джон и Стив из Манчестера, снимают фильм о Шагале. Подарили альбом горисполкому, стало завидно - лучше бы Комитету. Альбом прекрасный, целый вечер смотрел. Тассовская информация о смерти Шагала дает место рождении - Лиозно, это не так, но доказательством может быть только он сам, его высказывания.

5 апреля. Вечер, посвященный 25-летию студии. Я - в основателях.

6 апреля. У каждой городской весны свои приметы. Долго стоял в это апрельское утро на Кировском мосту. Плывут по Двине белые, какие-то пушистые льдины, наверно, и на них следы суровой снежной зимы, которая никак не желает сдавайся до сих пор. Областная газета через неделю после центральной печати решилась опубликовать сообщение "Смерть Марка Шагала"… А ведь еще недавно и имя его в Витебске нельзя было упоминать…

9 апреля. Читал "Письменный стол" Каверина и, растягивая удовольствие, уже давно по рассказику - Шекли.

10 апреля. В 3-й школе провел "Открытый урок". На стене "цвели" рисунки и обложка моей книжки. Говорил о дорогах, о Крынках, Пушкинских днях, читал стихи, отвечал на вопросы, подписал много своих разных книг.

20 апреля. Ленинский субботник. Красил ограду, отделяющую телестудию от жизни. И еще успел (подвезли) на дачу. Солнечно. Сухо. Убирал, складывал вагонку, доски. Снег в лесу.

25 апреля. Читал (только купил) книгу "СС в действии": зверства фашистов. Страшно…

30 апреля. Награжден знаком "Отличник радио и телевидения".

18 мая. Связан с жизнью тысячами нитей. И теперь попробуй оторви от больших и маленьких событий, о того, что помнит древний Витебск, от всего, что на моей крови…

19 мая. И вот вернулась моя рукопись из "Сов. пис.". Основание: набирается всего только один авторский лист, этого мало. "Даже самый благожелательный рецензент набрал всего 60 стихотворений". Будто трудно мне добавить. Ведь прошло пять лет. А почему не издать 60 стихотворений? Подписано: Г. Белова, ст. редактор, и В. Семакин, зав. ред. Пересмотрел все рецензии и списки стихов – их 107 - ведь это книжка!

21 мая. Встречался и разговаривал я с ним не часто. В иные дни и годы еще видел и слушал. Откуда же во мне такое ощущение, будто было это много раз и до сих пор встречи длятся и никогда не кончатся? Из-за его незаурядной личности? Или благодаря книгам, которые он оставил на земле? Но всегда, как только прозвучит его имя, такое родное - Симонов! - теплая волна накатывается и доходит до глубины сердца. Кажется, в последнее десятилетие жизни из всех нравственных категорий он выделил те, которых сегодня не хватает многим - достоинство и порядочность. Уж не знаю и не смогу объяснить, что во всей полноте вкладывал он в это понятие, но думаю: многое. И в первую очередь верность людям, делу, слову. По его признанию, он только стоял на Витебском вокзале. Но о городе нашем, о других местах края писал в стихах и прозе, в дневниках. Послал в "Вопросы литературы" Л. Лазареву мои страницы о Симонове. И вот его ответ. "Воспоминания Ваши трогают своей теплотой, я дал их прочесть и С. Г. Карагановой и Е. А. Кацевой (они составители тома воспоминаний, который выйдет в свет в августе, чтобы они взяли на заметку для 2-го издания - если таковое, конечно, состоится). С. Г. Карагановой это особенно интересно, т. к. она одно из действующих лиц рассказанной Вами истории".

23 мая. Вчера - собрание отделения. Анекдот: Салтук говорит о борьбе с пьянством. Воронович и Попкович ему: "Сам ты п'еш і ні хрэна не робіш". Я сказал: "Хлопцы говорят дело, прислушайся. Тебя все видят пьяным, трезвый ты бываешь редко. А отделением совсем не занимаешься". Сегодня выступал в установочном студенческом лагере в Лужесно. 150 студенток. Подписал много книг.

24 мая. Собрание на телестудии: как искоренить пьянку. Но это неискоренимо.

1 июня. Мой июнь начал с дачи. Дважды купался в Лучесе. Вернулся пешком. День основания города. Шествие. Княгиня Ольга. Салют. И из всех репродукторов - песни на мои стихи из "Молодости древнего Витебска", как и в предыдущие годы.

8 июня. Утром Эм сказала, что видела странный сон: пришла к папе в больницу, а кровать его пуста. Мы с Леной поиронизировали над ее страхами. А через час она поехала в больницу – и все было, как она увидела во сне. Занимался всеми делами: гроб, уложение, справка, похоронное бюро…

16 июня. Рано - на Ушачи. Путилковичи. Хата-музей Бровки. С Быковым о "Витебском вокзале". "Название у тебя прекрасное", - сказал он. Ливень весь день. На "Прорыве". Праздник поэзии перенесли, как в 80-м, в Дом культуры. Читал: "В старом здании" с посвящением Быкову. Василь встал и пожал мне руку. Хорошо с Сергеем Давыдовым (вспомнили Всесоюзное совещание молодых). С Кисликом - о Заборове, его выставке в Париже.

24 июня. Завтра в газете идут мои страницы о Бровке. Салтук дал им какое-то свое название "Разам з паэтам". Настоял на моем "Летний день в Витебске",

6 июля. Левки. Семинар, который не похож на семинар. Мое выступление о В. Орлове и Борщевском. Салтук почему-то с неприязнью относится к Орлову. Костер на берегу… Ночь на Ивана Кутилу…

7 июля. Утром праздник поэзии у памятника Купале. Три сотрудницы музея и мы сами. Читал из "Лета в Левках" и "Лето звезды в реке купало".

15 июля. Кажется, впервые на всесоюзном телеэкране еврейская классика: Шолом Алейхем. Тевье - Мих. Ульянов, Голда - Галина Волчек. Наверно, это все не случайно. Хочется верить, что так.

16 июля. Перебираю книги. Эту надо, наверное, из дома унести. Но подожду: в ней есть строка, когда-то она меня сумела потрясти.

1 сентября. Полоцк. 12-й Скорининский. Бородулин, Стрельцов, Вольский, Леванович. Рыгор: о том, что смотрел книгу Букчина, а у меня он уже все это о Пушкине читал. Михась Стрельцов: "Ты один их самых интеллигентных поэтов". Когда-то он об этом писал в рецензии на "Июнь-реку".

28 сентября. Сижу над рукописью, московской. Неужели решусь начинать сначала?

30 сентября. Звонок Лены: все уже сдала - она аспирантка.

3 октября. Весь день проработал на даче: олифил потолки, задрав голову к… звездам.

7 октября. Допечатал рукопись - "Молодик".

8 октября. Москва. В "Сов. пис." ждал Семакина. Но нашлась Галина Белова. Разговор с ней, она явно не ждала встретить такого собеседника из "провинции". Согласилась со мной, что надо оставить рукопись со страничкой о том, что "дело" длится с 1980. Попытается договориться с Семакиным: не начинать по второму кругу. Подписала мне "Огонек" со своим "Венком верлибров". Вечером - в "Армении" стоял за швейцарским сыром, подошла Казакова: "Давид, ты в Москве? Что делаешь?" Рассказал ей. Постояли в очереди, потом минут 40 походили по Горького. Она: о маме, которая умерла в прошлом году, о сыне, который служит в армии, а она уже 4 года бабушка.

11 октября. В Союзе писателей с Валей Щедриной. Она рассказала, как ездила в Вербовичи, как отстроила старый мамин дом. Вечером – театр Маяковского, "Жизнь Клима Самгина". В магазине "Чай" мне не хватило "Бодрости", свой отдала москвичка, которой я тут же благодарно подписал "Сквозь даль времен".

12 октября. Весь день по Москве. Кофе и другие продукты. 26-й том Достоевского, который не дошел до Витебска. Много книг - десяток отправил посылкой. Зашел на выставку немца Генриха Грубера к был вознагражден его циклом "Давид и Caул".

13 октября. Лена рада бананам. А мы все рады друг другу - какие бывают прекрасные мгновения, минуты, часы жизни! И как жаль, что они быстро пролетают… Я время теряю, а времени нет ддя дел неотложных и встреч дорогих. И вдруг вырываю с корнями из недр какой-то, звездою отмеченный миг…

15 октября. Звонил в "Сов. пис.": "в следующем году дадут ход рукописи и на рецензию". Но я не очень верю. Ведь прошло уже 5 лет и сколько еще ждать и ради чего? Все уже издано или будет издано в Минске.

22 октября. Новополоцк. Для телепередачи слушал песни поэта-барда Сергея Соколова.

27 октября. Звонила Лена: все очень хорошо, на почтампе не одна, есть провожатый.

5 ноября. Весь день на студии просмотры. О джазовом фестивале "Витебская осень-85" - зав. отделом пропаганды обкома сказала: "Давать в эфир нежелательно". И эфира не будет. Не мог купить водку, очереди в магазине за вином, а ее расхватали…

15 ноября. С Ремом в Могилеве. Много выступаем. И день Рема - тоже в работе. Но отметили.

17 ноября. Симоновская "Софья Леонидовна". Есть о Витебске, но то, что я ему рассказал, не использовал, не успел…

29 ноября. "Сов. Бел." дала мое о Симонове.

30 ноября. Накупил и рассылал о Симонове. Напечатал 1-ю страницу будущей (или никогда не будет) книги "Открытый урок" - школа вчера и сегодня, моя и Лены. Звонил из Москвы Юдин: 3 декабря на его творческом вечере будут звучать романсы на мои стихи.

17 декабря. Пожар на телестудии. Ночью сгорел студийный павильон. Весь день все разговоры только об этом. Передачи будут из зала летучек через ПТВС.

31 декабря. Приехали вдвоем Лена и Юра. Я встречал. Вечер (до 3 ч.). Пили мало, кто - что. Кажется, все нормально у ребят. А год ушел…

1986

8 января. Красивый снежный вечер. Провожал в Минск Лену. Шли на вокзал пешком через зимний город. Что-то было мне очень грустно. Когда я уже сяду за рукопись?

27 января. Убежал с открытого партийного собрания на выставку художников, посвященную 27-му съезду, такие же сегодня в 17 ч. открылись во всех областных городах. Портреты современников. Увидел меня Феликс Гумен и потащил к себе в мастерскую. Подарил мне две акварели - "Уголок старого Витебска" и "Натюрморт с васильками"…

30 января. В мастерской Исаака Боровского. Хорошие портреты. Ведем разговоры.

20 февраля. В Новополоцке с Володей Орловым: у него вышла первая книжка, поздравил, звал на теле в передачу. Приходил Якуб Лопатка: его переводы с финского на белорусский.

22 февраля. Так соскучился по рукописи, что сел и напечатал 10 стр.

14 марта. Встретил Лену. Она привезла из Минска продукты, получила в Союзе писателей по списку мясо и колбасу, сказав, что старик Шушкевич уступил свою куру.

16 марта. Ушел на дачу. Прекрасный весенний день. А в лесу – зима. Очищал-расчищал все от снега. А бедную грушу опять зайцы грызли, а я ее не защитил - не оградил.

3 апреля. На перевыборном собрании. Выступая сначала помнил Светлова в Витебске в 61-м, его слова: "Как будем выступать - по-декадному и пойдем в буфет или по-деловому?" А у нас как раз буфета нет, а потому берем быка за рога. Говорил о Попковиче - его переводы, публицистика. О Володе Орлове - первая книжка. О литобъединениях - новополоцкое. О работе с молодыми. О потере связей со смолянами. О нашей малокультурности и лени. По предложению Ивана Чигринова – остался Салтук… В конце голосовали предложение о представлении на премию Комсомола Алеся Жигунова за "Матчыну вышыванку". Один я - за, все - против.

21 апреля. "Дзень паэзіі" - избранное за 20 лет, и мой "Молодик" с посвящением Евг. Евтушенко.

23 апреля. Гостиница "Минск". Завтрак с Леной. Провожала меня на съезд. И встретились с Быковым. Василь: "Вот видишь, я тебе говорил, все пройдет, все решится, ты переживал, а уже Лена в аспирантуре…" И Лене: "А парень есть?.. ну вот, ну вот… все проходит…"

24 апреля. Поздно вечером голосование: против Гилевича - 108, Чигринова - 104, Саченко - 115. Секретарями стали Жук и Козько. Гилевич: "Усё жыццё цяпер буду помніць, што забыў пра цябе, калі гаварыў пра русскіх паэтаў, а я ж лічу цябе адным з самых лепшых… I супраць яшчэ адзін голас атрымаў - твой". Я не возразил.

29 апреля. Звонил в Наровлю. Сначала сказала (Оля), что все в порядке, только у всех ангина, першит в горле, и тут же (Броня) о панике, эвакуации. А во "Времени" - авария на Чернобыльской атомной. Наровля от нее совсем близко. А зарубежные радиостанции о пожаре и радиации. Очень расстроен. Да один ли я?.. Это - трагедия века…

4 мая. Звонок из Наровли: "Ты нас примешь?" Оказывается, уже в Довледах (40 – от Наровли, 20 – от Чернобыля) уничтожают скот. Страшно все это. И, наверное, мы еще по-настоящему не понимаем, что произошло… По теле – репортаж с места событий: пустой поселок строителей Чернобыльской АЭС.

7 мая. В эти дни все разговоры о Чернобыле. Звонил в Наровлю: вывозят детей.

21 мая. Прозороки. Музей Игната Буйницкого. Памятник - автор Иван Миско…

4 июня. Разговоры с Наровлей: что им делать? Броня: "Мы каждый день глотаем радиацию…" Уже эвакуировали Дерновичи…

10 июня. Днем выступал на "круглом столе" лекторов по литературе и искусству. Говорил о воспитании историей, рассказал о "Витебском вокзале" и "Открытом уроке". Рагойша прислал материалы конференции о белорусско-грузинских литературных связях с тезисами доклада М. Кшондзер "Грузия в творчестве Давида Симановича", а раньше об это было в книге С. Кекелидзе "Грузино-белорусские литературные взаимосвязи". (Тбилиси, 1979).

16 июня. Выступления по Бюро с Георгием Марчуком и Зинаидой Дудюк.

21 июня. Никогда не ел столько клубники. Снова привезли ведро. В "Книжном обозрении" - интервью Быкова, он говорит о том, что "Чума" Камю, по словам Твардовского, "Евангелие 20-го века". Василь мне давно советовал прочесть.

23 июня. В "Неделе" - Вознесенский о Шагале и два перевода его стихов. Начало выходить третье издание "Библиотеки поэта" (большая серия). Буду брать только те тома, которых не было раньше - у меня ведь все второе издание - 250 томов.

25 июня. Читаю "Чуму". Думаю: многое совпадает с нашими днями и паникой в связи с Чернобылем. Гуляют всякие высказывания: "Мы рождены, чтоб сказку сделать чернобылью", "тили-бом, тили-бом - мирный атом в каждый дом".

27 июня. На студии записали Володю Орлова "Пісьменнік і час" – глубокие рассуждения; история и современность.

2 июля. На писательском съезде в Москве говорят о том, что надо праздновать 100-летие Пастернака, снять обвинения с Ахматовой и Зощенко, о том, что не избрали делегатами Окуджаву, Ахмадулину, Самойлова.

10 июля, С утра до вечера льет дождь. Гостья из Наровли - Бронька рассказывает о том, что там. Транспортеры, военные, предлагают звакуацию, но продукты привозят, много пьют, по рекомендациям, красное вино…

12 июля. Очередь на всю улицу Суворова - запись на розыгрыш подписки на Библиотеку фантастики.

16 июля. Послал в Плёс "Весеннюю сказку" с "Левитаном" и "Встречные поезда" с "Как будто земле доверена тайна…" Запись Алеся Жигунова для "Пісьменнік і час". Разговор с ним, Трудно ему там, в глубинке, не запил бы.

22 июля. Мучаюсь ничегонеделанием, хотя телевремяпровождение – серьезное дело и состоит из сотен мелких и больших составных частей. Ушло уже пол-лета, а ничего не посеяно, ничего не взошло на чистых листах… Читал о Пастернаке - о как он работал!

6 августа. В Глыбочке. Были у Законниковых. Постарел уже Иван Васильевич. Подписал книгу. А по надписи на старой увидел, что был у них 11 мая 71. Тогда и передача была - вся семьи (и Оля, и Сергей), тогда и маму Рыгора хоронили… Озеро Рогули – семь рогов. Наплавался больше, чем за все лето. Сабантуйчик с одной бутылкой вина, не то, что 15 лет назад, когда из погреба появлялась бутылка за бутылкой самогона. Ночью вышел - такого неба я не видел уже Бог знает сколько лет. Ярчайшие звезды. Звездопад.

9 августа. Ушли стихи - и будто обмелела душа моя. Ее, как речку, вброд перехожу. И никому нет дела, что хоть живу, но я уже не тот…

27 августа. Вчера сверял публикацию "Колумбов" Короткевича с тем, что он мне когда-то прислал: есть разница, целые строфы отсутствуют.

10 сентября. Десять дней в больнице (пиелонефрит). Читал "Войну и мир". Писал "Утренний обход" о тех, с кем был рядом в палате.

11 сентября. Дождь. И настроение после больницы - тоже дождливое, его испортил сегодняшний номер "В. р.". Для полосы в Фонд Мира я дал "Два посвящения Витебску". И вот под названием "Витебску" опубликовано одно из них, "Этот город принял меня однажды" с выброшенной строфой, в которой: "Мы расскажем тебе про Марка Шагала…" Что, не пришла еще пора? Не надо о нем рассказывать в городе, в котором он родился? Пытался, злой, выяснить: кто сокращал… Очевидно, Салтук, который готовил полосу. Но он ссылается на редактора… А редактор сказал, что сам Салтук, который не любит ни меня, ни Шагала… Да, а еще вместо строки "А мы не сберегли столетий память" - напечатано по-салтуковски "седых столетий маленькая (?) память". И под всем этим - моя фамилия…

30 сентября. В "Ровеснике" (№ 9) увидел разворот о Шагале. В обзоре с собрания художников (выступление Володи Вольнова) упомянуто столетии Шагала (сегодня в "В. р."). Но захотят ли отмечать столетие в Витебске? Началом, призывом могла бы стать моя статья "Уважение к минувшему", отдал ее в газету. Напечатают ли? А ведь я говорю о юбилее великого художника, о том, что гости города неизменно спрашивают о нем, они знают, что с Витебском связаны его жизнь и творчество, и нам пора бы прямо и четко сказать, что мы помним и гордимся великим сыном города, где он родился, где есть дом его родителей и здание художественной школы, в которой он преподавал, и надо заранее подумать, как отметить столетие…

6 октября. Солнечный холодный день. Ярмарка. Саженцы: антоновка, мелба, слива, ирга – пусть растет мой дачный сад.

12 октября. Копался в своей библиотеке. И выделил полку о Витебске, о тех, кто связан с городом, с краем.

13 октября. "Песни былого" – еврейские народные песни в переводе Наума Гребнева. Но по-русски многое звучит очень странно, особенно те песни, которые я знаю в оригинале – пела мама. "Алэйтэрл цум гимл вел их штэлн" (я переводил: "К небу лесенку приставлю", Гребнев: "Лестницу приставлю к черной туче").

26 октября. Звонил Цвика: Скопа носил в обком и показал мою статью Григорьеву, он сказал - "печатать, а юбилей Шагала будем обязательно отмечать".

3 ноября. Утом звонок из редакции: в завтрашнем будет статья. Вечером снова Цвика: "одна инстанция сняла статью, будут выяснять через Минск и Москву - можно ли давать о столетии Шагала".

4 ноября. Звонил Скопе: кто виноват, кто снял – цензор или обком… Не ответил…

7 ноября. Переводил стихотворение Шагала "Белле". Пополнил полку литературно-музейную, собрал и библиографировал все, что есть у меня, о Шагале.

13 ноября. В поликлинику, где я был, прибежал Володя Базан: "Собеседник" заказал ему слайды "По шагаловским местам Витебска". И он хотел со мной посоветоваться: что снимать…

26 ноября. Орша. В день рождения Короткевича родился его музей. Правда, это пока лишь одна стена в Музее славы учителей. Были минчане, полочане, оршанцы: Домашевич, Орлов, Гальперович, Салтук, Борщевский, Соколов. Организатор – учительница Лилия Родомская. Я прочел стихи, которые он мне когда-то прислал и которые опубликованы в сокращении. Думаю, что теперь каждый год в Орше и в Витебске надо проводить вечера, посвященные памяти Короткевича, говорить о его жизни и творчестве. Начало положено. Здесь. А в Витебске провел в библиотеке и на телестудии.

17 декабря. Завтра приедет Вознесенский. Выяснил "источник света": оказывается из ЦК (какого?) звонили в наш обком: Вознесенский хочет посетить город. Его будут встречать Лукашенок (каково ей?) и, кажется, Салтук (каково ему?). Думал: тоже схожу, но в такой компании? Лучше я ему просто позвоню утром.

18 декабря. Позвонил – и сразу договорились, что иду к нему в гостиницу. Уже по телефону спросил у меня: что есть шагаловское в городе. Встретились тепло, хоть до того не виделись, сразу перешли на дружеский тон. И по плану - в горком. У первого секретаря Образова. "Какие задачи, цели приезда?" - спросил он. "Витебск и Шагал!" - ответил Вознесенский. Его попытались отвлечь от главного, предложив театр, комсомольскую конференцию. Он как будто согласился, но когда встали, сначала освободил вечер от театра ("может, лучше я похожу, познакомлюсь-пообщаюсь с людьми"), отказался и от комсомольской конференции ("завтра вечерним поездом уеду…") С зам. директора музея Кузьменко, зав. отделом пропаганды Даниленко, Сережей Наумчиком и Мишей Шмерлингом сели в рафик – и по городу. Стояли на Успенке, у памятника воинам 1812, у могилы батьки Миная. Я рассказал, как меня не пускали на балкон бывшего губернаторского Дворца, когда писал о Лажечникове и Наполеоне. Подъехали к зданию ИВЦ, где на бывшей Бухаринской размещалась художественная школа (Шагал, Малевич, Лисицкий, Добужинский, Пэн). Походили по лестнице, заглянули в кабинеты, пытаясь что-то узнать и ничего не узнали: как определить, где сидел Шагал, где Малевич, где что было. Потом подъехали к Дому Шагала. Вознесенский даже вымазал свою белую куртку кирпичной краской и картинно сказал: "Кто-то уносит на подошвах родную землю, а я на куртке - шагаловскую краску". После обеда - архив: документы, которые я знаю, о назначении Шагала, его письмо Пэну. Договорились о копиях. В музее - картины Пэна и рассказ о них Кичиной. Потом посидели у него в люксе. Я прочел "Письмо" Шагала Витебску, которое ему очень понравилось: "Хоть в "Правде" печатай". В мастерской у Саши Гвоздикова - его триптих: Репин ("Осенний букет"), Шагал сидит, задумавшись, а над ним – его муза Белла, и Малевич – все это хорошо бы установить в городе. И потом весь вечер - у меня - с 18 до 23. Эм успела испечь яблочный пирог, пирожки, водка, сало, маринованный чеснок. Сережа позвал свою девочку, и тогда я сказал Мише: "Зови Олю". Такая собралась компания. И Вознесенский "распушил хвост" и произносил речи. Начал с того, что такого стола, как у нас, он не видывал даже у английской королевы, и тут же стал рассказывать о королеве и "разблюдовке". О том, как Хрущев полчаса на него орал. Был рассказ, как исключали из Союза Пастернака, как хоронили, о даче. Подписал свои томики ("В День Шагала", "В намять о встрече через много лет"). Разыгрывал Аду и Яшу: "Я в Минске в аэропорту, ищу ночлег". Зое - в Москву (а может, и не ей). В общем был наполненный особый день. Проводили его поздно в гостиницу. Лукашенок - Савицкому: "В эфир - только о приезде поэта, о Шагале не вспоминать. Вечер не транслировать".

19 декабря. И снова - к Дому Шагала. Его хозяева Мейтины - Зяма и Рая. В доме книжная полка - Ахматова, Багрицкий, Вознесенский. Андрей был в восторге: "Вознесенский в Доме Шагала!". Там, где теперь одно из окон, раньше была дверь прямо на улицу. Может, потому Шагал не сразу узнал свой дом, когда я пересылал фото с Вергилисом. Андрей (архитектор) это место окно-дверь в стене обнаружил сразу. Вечер во Дворце культуры местной промышленности. Салтук вышел и стал читать его биографию. Вознесенский не выдержал и пробежал за кулисы. Смех, аплодисменты, Салтуку не дали закончить. Вечер с 18 до 20, читал он много. Несколько раз упоминал меня и мою "Подорожную": "Я ночь не спал, читал замечательную книгу о Витебске вашего Д. С."… Сказал о моем "Витебском дне Маяковского" и прочел свое посв. М., сказал о моем Геловани и прочел свое о грузине, спасающем американскую девочку… После вечера - проводы на вокзале…

26 декабря. Десять дней назад еще нельзя было даже упоминать о Шагале, а вот сегодня большое интервью Вознесенского. По словам Андрея, в Витебске надо говорить о двух музеях - Шагала и тех, кто был рядом. По радио сегодня - тоже интервью. А Лукашенок уже звонила сразу после вечера в Комитет: по теле ограничиться информацией о приезде Вознесенского, без рассказа о Шагаловских местах Витебска. А у меня есть идея: как рассказать обо всем этом в "Двине" на республику…

28 декабря. Домик Шагала - небесное семя, время шатало, как землетрясенье. Не расшатала силой бесовской домик Шагала на старой Покровской. Кажется, вот он, за занавеской, занят работой, с кистью небесной… Это судьба ли, символ ли века - родины дали из пламя и света…

1987

3 января. Столько статей интересных в газетах и журналах: Лихачев, Евтушенко, Бакланов. Как оживился "Огонек" с приходом Коротича!

10 января. Меня нельзя подпускать к моим рукописям. Правил и дополнял "Витебский вокзал". Морозы – до 30. Дома - 11. Сижу в свитере, который связала Лена.

15 января. Обсуждение первой книги Ирины Жерносек из Новополоцка. Я сказал о двух ее рассказах, о том, что надо быть верной психологической мотивировке. Салтук прочел план работы. И тогда поднялись Воронович и Попкович и возмутились планом и тем, что ничего не было выполнено и в прошлом году.

16 января. Вечером в 19.50 - хорошее время! - на республику шла моя "Двина". Последний сюжет о Вознесенском в Витебске я превратил в шагаловский - на фотографиях Шмерлинга надписи: "Дом, у якім жыў Марк Шагал", "Будынак мастацкай школы, дырэктарам якой быў Марк Шагал", Вознесенский на фоне репродукций шагаловских картин (после строк "Ах, Марк Захарович, нарисуйте…"): синий дом, влюбленные над Витебском, старик над городом, над собором, семь картин - это впервые и для Витебска, и для Беларуси.

17 января. Звонили из обкома, просили прислать мой сценарий "Двины", отправили срочно – но в нем ничего не нашли, там только говорит Вознесенский, а работ Шагала нет. Птички вылетели - не поймать.

27 января. Рано утром Лена из Москвы. Купила там на вокзале "Огонек"-4, у нас еще нет. Вознесенский "Гала Шагала". Все хорошо, но… Большие куски из "Письма" шагаловского, хотя мы договорились, что это надо будет дать в канун юбилейный с хорошей врезкой в моем переводе.

29 января. Послал телеграмму в Москву: "Коротичу - ура! В глухие вечера он на земле зажег всесвитный "Огонек" - как ярко засиял журнал, и в нем - Шагал!.."

3 февраля. С Попковичем и Салтуком - в Полоцк, там присоединились Борейша и Орлов. Библиотека наших книг с автографами в колхозе им. Сильницкого. В "Сов. Бел." - мое о Пушкине "А время гонит лошадей".

7 февраля. Попкович привез кошелку картошки

19 февраля. Выступал в Витебскгражданпроекте. Засыпали вопросами о Шагале. Читал стихи, но больше отвечал на вопросы.

3 марта. В большом зале обкома - пресс-конференция. Первый секретарь обкома Григорьев отвечает на вопросы журналистов, собранных со всей области. Отвечая на первый же вопрос о шефстве города над селом, он вдруг почему-то переходит на Шагала (тоже на букву "Ш"?). По его словам, Шагал нас "политически не устраивает", "он сионист", "возглавлял самое реакционное крыло сионизма", "расписал кнессет", "ни одного доллара, ни одной картины Витебску на дал", "как можно отмечать столетие, что скажут арабы, они тут же пришлют поту протеста", и "о каком музее может идти речь", "так еще кто-нибудь предложит поставить памятник Гитлеру", "вот книжка Евсеева "Фашизм под голубой звездой", "передаю ее редактору областной газеты, в ней все написано, каждый журналист должен ее прочесть"… Потом он говорил еще очень долго. А когда настало время задавать вопросы, я поднялся и сказал: "Мне стало грустно, оттого что многие примут ваши слова как соответствующее указание, поймут так, что уже и имя Шагала упоминать нельзя. Когда-то Ленин четко и ясно сказал о противоречиях в творчестве и мировоззрении Толстого. А Бунина издаем и читаем, зная, что он не принял революцию, я с гордостью тем не менее писал о том, как он побывал в Витебске и какие слова посвятил нашему городу. Сегодня появились публикации и романов Набокова, и стихов Ходасевича, только что в "Огоньке" уже есть и Гиппииус и Мережковский, которые вообще выступали против Советов. Почему же мы готовы отказаться от великого художника, нашего земляка, который понес славу Витебска по всему миру? На основании чего мы это хотим сделать, на основании каких-то досужих домыслов и умыслов? В угоду кому? Ваши слова завтра же будут истолкованы так, что о Шагале уже и вспоминать нельзя, а ведь совсем недавно в своих лекциях говорили так известные своим открытым антисемитизмом Бегун и Евсеев, на которого вы ссылаетесь, они объявили сионистами Эренбурга и Маршака, но мы-то знаем, что это не так, но кому-то это выгодно. Время идет, и мы уже просто не успеем создать музей Шагала к юбилею. Надо подумать хотя бы о том, как достойно отметить его столетие в городе, где он родился. Мой вопрос: не хотите ли вы уточнить свою позицию, поставить точки над "і"? И тут на меня сразу обрушился его "державный" гнев: что это за фантазии, мол, я так не говорил, так рождаются слухи и о его якобы строящемся особняке (несколько минут он говорил об этом). "Нам нужна правда!.." (Лукашенок, которая сидела рядом, зааплодировала, ее поддержали многие в зале). После этого он как будто спохватился: "Да, Шагал великий художник, я видел его картины в Румынии, знаю репродукции, читал о нем, но "будет решение" - будет уважение". Я ушёл из обкома с чувством исполненного долга.

5 марта. В библиотеке Горького нашел книжку Евсеева. Саратовская переиздание 1981 года. Прочел. Тьма глупостей и несуразностей. О Шагале единственный абзац: расписывал кнессет, сионист, а Эренбург его хвалил и поддерживал.

9 марта. Эхо полемики. Кроме поздравлений, разные высказывания типа "он осадил Симановича", "поставил на место", "аудитория поддержала Григорьева".

12 марта. Кохоново. Нет уже старого здания, в котором учился Иван Батрак. В новом провел открытый урок. Домашнее задание ребятам: готовить музейный уголок. Подарил книги, читал стихи, много говорил о Батраке, о других земляках.

19 марта. Говорят, что не справившись со мной и в назидание и поучение другим сторонникам Шагала, обком решил пригласить в Витебск небезызвестного "борца" с сионизмом В. Бегуна. Сегодня сидел на его лекции в редакции областной газеты. Он говорил, что голубой цвет у Шагала - "это цвет израильского знамени", что "у Голды Мейер висела картина, подаренная Шагалом", что "не с Витебском у него все связано, а с хасидизмом", что ему слишком "близки все еврейские символы сионизма - шестиконечная звезда и менора", что его искусство "абсолютно чуждо и искусству в целом, и нашему народу, и белорусской культуре". Много говорил о том, что "хотят нам повесить миллионные расходы на музей", что ни в коем случае не надо с этим соглашаться, давать отпор всем, кто за это ратует, "не надо содействовать тем, кто прытко навязывает все это". А в зале многие смотрели просто в рот лектору, выражали радость. На студии в редакции пропаганды я показал Илье и Вале гайки в стульях и спросил: "Как это вы допускаете, это же сионистская символика - шестиконечные гайки", и рассказал им, что об этом говорил Бегун. Конечно, обкомовцы довольны и надеются, даже уверены, что теперь-то все, кто за возвращение Шагала, поникнут и сложат руки. Не сложим. И я буду первым из тех, у кого руки станут еще крепче.

20 марта. Осадок от вчерашнего. В какое время, в каком веке я сидел?

24 марта. А у Яши родились две внучки – Катя и Даша. Когда это будет у меня?

3 апреля. Рыгор на своей "Маўчанне перуна" написал: "У модзе то крымплен, то твід, то зноўку лён і воўна, мне Сімановіч мой Давід галоўны усё роўна. Дзе Сімановіч – поспех там у тэлегледачоў, у дам!"

4 апреля. Без сна встречаю я зарю, сломался кран - потоп. "Уважьте!" - ЖЭКу говорю, - пока я не утоп… А мне впопад и невпопад одно и то же все твердят: "Будет решение - будет уважение"… Я говорю: "Пора вернуть искусству имярек. Уважьте, был столетний путь, и наш он человек"… А мне впопад и невпопад одно и то же все твердят: "Будет решение - будет уважение"… "Скажите, в чем моя вина, товарищи, друзья? Уважьте, справка мне нужна о том, что я есть я…". А мне впопад и невпопад одно и то же все твердят: "Будет решение - будет уважение"…

6 апреля. С Попковичем выступал три раза подряд: в 14, 15, 16 - "Вите6чанка", общество слепых, 16-е училище. В "Огоньке" - репродукция - шагаловские "Ландыши" и в статье – о том, что скоро в Москву приедет выставка большого художника Шагала, который возвращается на родину и никогда с ней не порывал.

7 апреля. В "Знамени"-4 - стихи Евтушенко, строчка: "У русского и у еврея одна эпоха на двоих…" И "Запасники" - Шагал, Малевич, Кандинский: "И устои Кремля исполинского рухнут, если покажут Кандинского?.." "Чем вас живопись так испугала, если прячут в подвалах Шагала?.."

17 апреля. Приехали Янка Брыль и Адам Мальдис. С ними – в пединституте. Были еще Ламан (читал Короткевича) и Орлов. С Попковичем – в Доме культуры на собрании творческой интеллигенции.

20 апреля. Володя принес свой "Востраў без маяка". Рут Крафт: "Расавая пыха – дзікасць! Я кляну яе з'яўленне. Хай жыве Яго Вялікасць непадкупнае сумленне!"

28 апреля. в Минске на конференции фонда культуры: есть решение ЮНЕСКО отмечать юбилей Шагала. А пока в Витебске с выставки молодых из триптиха Гвоздикова сняли Шагала (по указанию обкома). В редакции "В.р." вычеркивают все подозрительные имена: Дебюсси, Сен-Санс, даже слово "импрессионизм".

4 июня. С Вознесенским. Он сказал, что была пастернаковская конференция, 60 докладов, и еще о том, что говорил на самом высоком уровне с лидерами партии, и хоть пока очень сильно консервативное мышление, осенью будет выставка Шагала в Москве. Вдова Валентина Григорьевна предложила 60 работ, может, удастся часть переправить для выставки в Витебск. Снова о том, что всю жизнь будет помнить витебские дни, нашу встречу и разговоры.

8 июня. Со Светланой Алексиевич в областной библиотеке: о документальной литературе, об элементах художественности.

11 июня. Группа телевизионщиков из Минска снимает передачу. Лукашенок Кузнецову, заму преда: "Почему снимают? Ктт разрешил? Это не дом Шагала. Хватит своевольничать!" А у них командировки, подписанные Буравкиным. Лукашенок звонит в ЦК - и съемки отменяются. Телекс из Москвы: снять для передачи "До и после полуночи" "По шагаловским местам" на 20 июня. Будем снимать!

16 июня. Арк. Подлипский: на следующей неделе приедет сестра Шагала Мария Захаровна, ей 82, краеведческий клуб при обл. библиотеке решил провести заседание, посвященное Шагалу. Я дал согласие прочесть "Письмо" и стихи. Позвонила директор библиотеки: "Мы рады, что и Вы придете, ждем только звонка или посещения Лукашенок, созвонимся". А после обеда Подлипский: "Заседание запретили, клуб разогнали".

19 июня. В "Сов. культуре" статья Андрея Черкизова "О подлинных ценностях и мнимых врагах", о тех, кто сеет смуту и национальную рознь, в том числе Бегун и Евсеев.

22 июня. "Вечерний Минск" (18. 6). В. Бовш, зав. отделом Института философии: "Навязывают советским людям фальшивые авторитеты", "крикливая кампания в связи со 100-летием художника-модерниста Шагала, связанного с Беларусью фактом рождения", "в творческом и гражданском отношениях он противостоял нашему народу".

26 июня. Утром на кухне торт и записка: "Имениннику - с утра съесть кусочек пирога. И чтоб жизнь была долга, с мамой мы кричим: "Ура!"

1 июля. Июльский снежок у обочин рассыпали тополя. А в Витебске белые ночи. И, чем-то своим озабоченный, город глядит на меня.

7 июля. День Шагала. Только не в Витебске, который был с ним всю жизнь. Команда сверху: ничего о Ш. в его городе и республике. И ни слова в газетах. А "Сов. культ." и "Известия" дали большие статьи.

11 июля. В Минске. ЗАГС. И уже - Елена Попок. Свадьба в "Планете". Мой тост о княгине Элен и князе Юрии, с пародиями от имени Евтушенко, Ахмадулиной и Вознесенского.

27 июля. Печатаю неопубликованное. Маленькая поэмка "Август".

30 июля. Появился первый номер "Политического собеседника" вместо "Политинформатора и агитатора", в нем статья В. Бегуна, есть и моя фамилия, цитата из "Сквозь даль времен", и крик о шагаломании, будто не он и иже с ним ее создали. А статья Бегуна называется "Украденный фонарь гласности". Ответ на вопрос читателя "Что мешает перестройке?" И что же? Бегун рассказывает, что недавно побывал в Витебске. И вот такой факт: все утверждают ("Сов. культура", "Огонек", в книге Д. Симановича "Сквозь даль времен", в рецензии на нее А. Шульмана), что Шагал родился в Витебске, а это ложь, вранье. Не родился. Это не его дом… Он родился в Лиозно. А среди тех, кто вводит народ в заблуждение, - и я… В БСЭ подготовлена статья, в которой Шагал - сионист, формалист и т. д. Быков и Адамович написали в "Сов. культуру" открытое письмо.

19 августа. В Лепеле. РДК. Домжерицы. Биосферный заповедник. Вечером с Лорой и Тасей гуляли в оглушительной тишине, в белом туманном безмолвии.

20 августа. Поздно домой, оказалось: вчера звонил Поспелов, сказал Лене, что 2 сентября в день открытия выставки пойдет "Письмо" Шагала, чтобы я позвонил, а он сделал, как и обещал, как и должен был поступить. Если появится в "ЛГ" – это настоящая "бомбочка". А я еще и сразу поеду в Москву. А в строках Шагала не просто объяснение в любви Витебску, в котором родился(!), но и патриотических дух.

25 августа. После метелей, как вещий знак, по лицам усталым скользнуло солнце. И возвращается Пастернак. Вот-вот и Шагал вернется.

30 августа. "Полит. собеседник" № 2 продолжает свою грязную работу: Бовш и Бегун клеймят за пацифизм Адамовича, а ему 3 сентября – 60 лет. Приурочили… В "ЛіМе" о нем большая статья Быкова.

1 сентября. Поспелов: "Ну была целая эпопея. Сняли с 8-й полосы завтрашнего номера и перенесли на 9 сентября. Но кто-то из того номера вытащил и вернул в завтрашний на полосу о международной жизни (14-ю), думаю, после очередного похода нашего главного Александра Чаковского в ЦК, где и было испрошено "высшее соизволение" на публикацию именно в день открытия выставки Шагала". "Извините, что не исправил на полное имя: осталось только Д…"

2 сентября. Мой праздник. Первое утро новой шагаловской волны. Всесоюзное радио - о выставке, телерепортаж. Возле вокзала в 1-м почтовом в доставке мне показали и подарили "Литературку". Шел дождь, и, выскользнув на остановке у меня из рук, газета упала в лужу, но на удивление, осталась сухой. Набрано и сверстано хорошо, жаль, нет полного имени, но под фамилией стоит - Витебск. Все меня поздравляли. А вечером в радионовостях звучали цитаты из "Письма". И во "Времени": Андрей чмокнул в щеку Валентину Григорьевну, а она сказала единственную фразу: "Не дожил, а был бы счастлив". Звонил. С Зоей. Я поздравлял ее с Днем Шагала, а она меня - с публикацией, сказала, что "Письмо" уже разбирают на цитаты, она уже читала Валентине Григорьевне, и завтра вечер памяти Шагала, потом она будет у них в Переделкине, чтобы я обязательно позвонил.

3 сентября. Мой поздний вечерний звонок. Зоя Валентиее Григорьевне: "Это Витебск! Это Давид! Город помнит! Город поздравляет!"

4 сентября. Хоронили Леву Шульмана, и над могилой я сказал о нем слово: о его трудной жизни, о радости быть журналистом и симоновское "Умер друг у меня". Сразу с кладбища домой и на вокзал.

5 сентября. Москва. Гостиница - Дом для приезжих писателей. Звоню в Музей им. Пушкина: "Хочу на выставку!" - "Все хотят". - "Я человек из Витебска". – "Ну и что?" – "А "Литературку" читали? Там моя публикация…" – "Что ж вы сразу не сказали". Через час на выставке. Очень долго ходил. Шагал всех времен на все времена. Вечером с Зоей и Андреем – о встрече.

б сентября. Снова долго на выставке.

7 сентября. Во дворике Союза писателей. Я Залыгину: "Кто за Байкал, кто против поворота. А мне Шагал - труднейшая работа". Залыгин: "Надо бороться и не поворачивать". Рыбаков: "Сволочи, которые не хотят признавать Шагала". Я ему о том, что в Витебске читают "Дети Арбата", он: "Весь мир читает, а сволочи не хотели печатать…" Борщаговский: "Давид, с какого языка перевел?" - "Угадайте!" - "С французского? Немецкого?" ~ "С идиша!.." - "А Вы знаете идиш? Удивительно". Курганцев: "Я знал, что ты талантливый, но ты еще и такой смелый и победитель. Может, на секции переводчиков мы обсудим твой перевод и ты прочтешь и в оригинале, и расскажешь всю историю перевода. Это будет очень интересно". С Вознесенским. Обедали в ЦДЛ, подбегала его жена - Зоя Богуславская, моложавая, спортивная. С ним долго разговаривали о многом.

8 сентября. Вечером булгаковское "Собачье сердце" в ТЮЗе. Рядом - Каверин, очень усталый, старый. Но и с ним перекинулись несколькими словами, я Вениамину Александровичу объяснялся в любви, а он в любви к Шагалу.

9 сентября. И третий раз - на выставке Шагала. И каталог, который подарил Андрей.

13 сентября. Праздник книги. С Попковичем и Шутенко в Мазурино. Дождь. Выступали в домике у микрофона, а звучало хорошо на весь парк (кажется, особенно моя голосина). Читал "Этот город" и "По Витебску осеннему брожу".

17 сентября. Звонили отв. секр. "Советиш Геймланд" Иосиф Шустер и Нирл Релес - встреча в ГДК. Собралось 19 человек, евреи старшего поколения. Кто-то даже с орденом Славы. Я прочел "Птица вскрикнула", "Тот незаконный рай", "Стол покидает рыба-фиш"… Миша Шмерлинг с Олей были на выставке. Встречались с Антоновой, Миша подарил репродукцию пэновского портрета молодого Шагала. Антонова им - каталог-альбом.

18 сентября. Письмо от Вертинского из Пицунды за 7 сентября. "Прачытаў на старонках "ЛГ" пісьмо Шагала ў тваім перакладзе - і.. па-першае, парадаваўся, што яно апублікавана. Па-другое, яшчэ раз засмуціўся, расстроіўся ўшчэнт ад таго, што не змог надрукаваць пісьмо ў сваім "ЛіМе" (яшчэ адзін выпадак, калі праклінаеш сваё рэдактарства). Публікацыя была падрыхтавана. Але… Не буду скрываць, ад былога загадчыка аддзела, то біш І.І.А. паступіў загад нічога пра Ш. не друкаваць. Потым, калі я яго ўсё ж пераканаў, і ён згадзіўся, то прапанаваў свой варыянт і свайго аўтара і г.д. ("а Сімановіч, - сказаў, - хай гатовіць кнігу, я памагу яму яе выдаць…" - Вось так, такая логіка). Словам, па гэтай пазіцыі я як рэдактар пацярпеў паражэнне і атрымаў сумны ўрок".

22 сентября. Думаю, что делать с неопубликованными стихами - добавить в разные разделы "Сентябрей" или сделать отдельный цикл.

23 сентября. Целый день и вечер - на передачу "Витебск сегодня и завтра" - архитектурный облик города. Очень много вопросов по телефону: "Будет ли в Витебске музей Шагала?" "Почему 100-летие не отмечалось в нашем городе?", "Будет ли в городе, как до войны, картинная галерея Пэна, первого учителя Шагала?". На многие вопросы в передаче не прозвучали oтветы, и я все занесу в горисполком, чтобы потом в следующей передаче могли ответить.

29 сентября. Выяснилось, что в субботу 26 по первой программе радио была передача "Встречи с Марком Шагалом", шла целый час с 21 до 22, но бел. радио ее перекрыло своей передачей. А в Московской были Валентина Григорьевна, Вознесенский, Розов, Спиваков, Антонова и звучало "Письмо" в моем переводе..