Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы

5 сентября. На вокзале книга песен Игоря Лученка "Память сердца". В ней - "Вечно молод Комсомол". Вот судьба одного стихотворения: напечатано в "В. р." и "Немане", в "Июнь-реке", музыку писали Гоман и Носовский, а песня Игоря – "Молодежная эстрада", ленинградская "Смена", "Вечерний Минск", сборник "Песни Игоря Лученка" - и все даже не вспомню, а еще - радио, телевидение.

8 сентября. Читал толстовскую "Исповедь" и его "Дневники".

10 сентября. В парке имени Советской Армии - открытие Недели книги. Читал "Балладу о книге", глядя куда-то далеко, в свою высокую осень. На скамейках сидело человек 50. Грустно. Завтра на работу. Выросла Лена. И вообще грустно из-за чего-то несбывшегося.

12 сентября. В "В. р." напечатана Ленина статья "На страницах "Войны и мира": князь Андрей в укрепленном лагере у Дриссы, Николай Ростов недалеко от Витебска в сражении под Островно.

21 сентября. Ухитряюсь все успевать: мечусь между студией и "КИМом", между студией и шелковым комбинатом, заводом заточных, обществом книголюбов, дважды выступал перед железнодорожниками, у которых был веселый эпизод. Я сказал, что вышла новая книжка и показал "Встречные поезда" - и вдруг они все как зааплодировали, решили, что это книжка о них, о железной дороге.

28 сентября. Читаю-перечитываю Тютчева: стихи и письма.

1 октября. Кто-то рассказывал мне, как легенду, о Пушкинской конференции и о теме доклада "Пушкин - певец революции", который все ждали, вышел докладчик-литературовед, назвал еще раз тему и прочел: "Октябрь уж наступил!" - и сошел с трибуны под бурные аплодисменты…

С утра - снежок. Поехали в Крынки на открытие Музея Лынькова. Но открытие не состоялось: не прехала Софья Захаровна.

2 октября. Весь вечер – копание в книгах, а они – единственная отдушина среди суеты и неразберихи…

5 октября. Творческий вечер Володи Попковича. Организовал, собрал, вел. Сказал слово: о памяти, о детстве, опаленном войной, о мальчишке, чьими глазами увидена война, партизаны, которые ночевали в хате, огонек партизанской самокрутки, который светится в его стихах, малая родина, лирика…

7 октября. Мучительные раздумья о друзьях, о тех, кто окружает, о людских взаимоотношениях.

28 октября. 15 выступлений с Володей Дзюбой в Мостах… И – вперед в Крынки. Приехали: Софья Захаровна, Вертинский, Коршунов. Открытие памятника человеку, не очень похожему на Лынькова. Ленточку перерезал в Музее Сергей Граховский. Много фото, которые я подарил. В кабинете литературы - встреча и еще два раза выступал - в пятом и двух девятых. Тост: "Пусть сияет всегда над Крынками высокое звездное небо Отчизны. За школу Лынькова, за школу великую литературы и жизни".

27 ноября. На телерадиокурсах в Минске. В Доме литераторов - вечер, посвященный Арк. Мовзону. Длился три часа. Хорошо говорили, но в отрывках из спектаклей, фильмов чувствовалась старомодность, что-то уже устарело. Было много писателей, Мовзоны, даже Алка приехала на вечер памяти своего дядьки. Она подарила мне томики старого довоенного Пушкина из его библиотеки. Сегодня после занятий - с Яковом о мамах и будущем наших дочек.

28 ноября. Дом литераторов. Вечер молодой поэзии: Янищиц, Бондрь, Боровикова, Законников, Некляев. Моя записочка: "Люблю я Женьку - два крыла… Сними коленьку со стола!"

29 ноября. Первый лектор на курсах не появился. Был вместо него: тема дружбы народов в теле- и радиопередачах, поиски и организация материала, телевидение и литература, документальное и художественное, перешел на "Подорожную", записки Маяковскому и т. д. В издательстве. Надпись: "Моих стихов огромный чан переварил Вадим Спринчан. В нем от души, души не чая, люблю прекрасного Спринчана". На секции поэзии, только члены бюро: Вертинский, Макаль, Бичель-Загнетова, Гилевич, Свирка и я. План на будущий год.

Дворец культуры автозавода. 800 человек. Читал, начинал вечер.

10 декабря, Съездил в Витебск. Вернулся на курсы. Выступаем с Гречаниковым: школы, общежития. Шел после выступления с цветами - встретил поэтку Валерию, отдал: "Он даже и не дул в ус и был такой нахал - Валерию Моргулис при всех поцеловал".

13 декабря. С Шамякиным - об отделении: "Ты его создавал… Продолжай!.. Помех тебе не будет…"

19 декабря. Заседание секции поэзии. Современность и гражданская позиция поэта. Доклад А. Клышки. Мое выступление: гражданственность - поступок - поэзия, среднее поколение, входя в литературу, имело за плечами общественно значимые события, молодым нынешним не хватает активной жизненной позиции, границы гражданственности, активности размыты, вялость позиции, позднее созревание таланта.

20 декабря. Еще и экзамен надо было сдавать. Список вопросов. Выбрал: "Телевидение как средство эстетического воспитания". Наговорил на "отл". Ждал всех остальных, отправились в новый ресторан "Арбат". А оттуда на дачи. Снег. Зима. Занесенные холодные домики. Часа два в одном из них - и возвращение. Разговоры с милой телевизионщицей-курсисткой Ларисой. Подписал ей книжки: "У сгоревших дней на тризне возле снежного холма праздник радости и жизни звонко празднует зима"… И еще: "Как молодость, ты шла, сверкала шубка кунья, веселая душа, ночная хохотунья. В морозном декабре опять - скажи на милость - наверно, о тебе всю ночь зима молилась"… Всю ночь до Витебска бормотались эти строчки.

21 декабря. Лена сделала в институте доклад - "Литературно-художественная жизнь Витебска в 20-е годы".

24 декабря. Фет: "Не жизни жаль. А жаль того огня…" Во мне еще есть огонь, но я растрачиваю его впустую. Снова студия, проблемы передач, взаимоотношений, доставание новых книг - суета сует.

28 декабря. Литобъединение. Итоги года: творчество литераторов Витебщины и дела к 60-летию БССР и Компартии Белоруссии. Много разных дел. Конопелько, Попкович, Боборико, Кляшторная, Немизанский, Морудов, Григорьев. Грамоты обкома комсомола мне и Конопельке вручил Кузьмич. Потом продолжение - встреча в библиотеке им. Горького. Долго подписывал книги читателям, библиотекарям, библиотеке. А Грамоты с формулировкой: "За большую работу по воспитанию молодых литераторов". Надо добывать огонь и передавать его другим!..

1979

8 января. В моем списке всяких нагрузок, общественных "должностей" уже 32(!) пункта. И это просто какая-то нелепица: меня включают во все возможные советы, комитеты, но занимаюсь я по-настоящему, конечно, не всеми делами, первое, требующее сил и энергии - литобъединение.

11 января. Телеграмма Якову: "Тостов праздничных не счесть, дружно пьем вино и виски. Хорошо, что в мире есть друг мой Яков Коломинский". Как я всегда мечтаю получить что-нибудь похожее, даже просто так, не в день рождения.

15 января. Софья Львовна Брукаш рассказала, что на одном из пэновских портретов ее дедушка-ювелир, а изображен как часовщик - Дон Столпер.

Меня давно смущало, когда читал о Пэне: народный художник БССР. И вот нашелся текст документа в нашем музее: "Ганаровая грамата дадзена Юрыю Міхайлавічу Пэну ў тым, што яму Пастановай 2 Акруговага з’езду Саветаў Рабочих сялянскіх і чырвонаармейскіх дэпутатаў нададзена звание заслужанага яўрэйскага мастака Віцебшчыны".

18 января. Как только свободные часы - бегу в архив. Жаль, что очень мало газет 20-х годов. В Минске в партархив меня не пускают: нет партбилета. А здесь сделал много выписок: о Пустынине, Бахтине, Медведеве, о "Журнале Вит РОСТА"…

Объявления витебских "Известий". "Завтра, 6 января, в 9 часов вечеpa, состоится 3-я лекция М. М. Бахтина на тему: "Поэзия Иннокентия Анненского". Вход по клубным билетам". (5 января 1924). "Союз совработников устраивает во вторник, 8 января во Дворце труда вечер-концерт, посвященный творчеству Валерия Брюсова. В 1-м отделении М. М. Бахтин сделает доклад о Брюсове". (6 января 1924). О выступлениях Павла Медведева: 28 апреля 1919 года он произнесет слово о театре, 17 января 1921 года сделает доклад о Всероссийской конференции художественного сектора Наркомпроса. Михаил Бахтин прочел цикл лекций юным слушателям кружка по изучению русской литературы. В Витебске (1920-1924 гг.) он задумал и во многом осуществил работы "Автор и герой в эстетической деятельности", "Проблемы творчества Достоевского".

Перечитывал книгу Медведева "В лаборатории писателя", нашел в ней интересные суждения о творческой деятельности, о самом художественном процессе от замысла до словесного воплощения - через все "адовы муки" творчества. На портрете - интеллигентное лицо, умный взгляд из-под тонких очков, трубка, которая перестала дымить в 1938 году. Он родился в Петербурге, учился в университете, и молодым человеком судьба занесла его в Витебск. Стал ректором Пролетарского университета, преподавал в пединституте.

21 января. Завтра – 75 Гайдару. Надо восстановить его путь (хотя бы какие-то отрезки пути) на нашей земле в 1919. Что-то уже мне ясно: командовал взводом в третьей роте, ранен где-то недалеко от Уллы.

25 января. Рано утром мы с Леной уже стучали в дверь, стоя на родном наровлянском крыльце. Все спали. Мы приехали неожиданно. Сколько радости, сколько света для папы и мамы! Лена зимой в Наровле впервые. Заснеженный парк. Постояли у причала, посмотрели на рыбаков у лунок на Наровлянке, побродили по парку, остановились у памятника погибшим. Какое это все родное, близкое, к чему надо возвращаться, как к вечному источнику, из которого начинаются все родники, все самое хорошее во мне - отсюда, от этого парка, реки, улицы…

26 января. Снова и снова садясь за стол, отмечаем 90 папиных небывалых лет. Мама вдруг решила, что мы ей неправильно отметили раньше времени ее 80, что надо только теперь, я пошутил, что она хочет себе убавить год. И отмечаем уже: 90 + 80 = 170. Боже мой, какая получается дата! Самогонка, водка, мамины еврейские блюда. И папа по рюмочке все пьет - пусть эта маленькая его радость длится еще много лет!

2 февраля. Целый день телефонный трезвон о вечере Рыгора Бородулина. Очень жду встречи - хочется пообщаться, чего уже давно не было, с Гришей и Василем, который скажет о нем слово, и Рем приедет.

4 февраля. С Ремом под вечер доставали бутылку водки и "вершили другие славные дела". Поздно встречали гостей. Объятия. Быков: "Я давно уже не был тут". В номере у Василя посидели все вместе. Мы (Варлен Бечик, Слава Акимушкин, Рем, Василь и я) пили водку, а Рыгор - рассол из банки, которую Эм "закатала" летом. Когда вошел Быков и увидел все на столе, сказал: "Узнаю, попал на родную землю".

5 февраля. В половине одиннадцатого зашел за гостями - и в обком к Наумчику. Сидели целый час - ему явно было это очень приятно: еще бы, напротив сидел писатель с мировым именем, не зря накануне Наумчик спросил у меня по телефону: "А он пойдет?" Я ведь и привел гостей по его просьбе. Дело в том, что вечер Бородулина организовали Союз писателей, Витебское областное литературное объединение, Республиканское и областное телевидение, а не партийные и советские организации. Наумчик рассказал о городе и его культурной жизни, а о литературной с моей помощью. А потом сказал о театре имени Якуба Коласа. И тут, забыв, что присутствуем мы с Мишей Шмерлингом, и что и Василь и Рыгор по сути своей интернационалисты, да и Рем, и Слава, и Варлен, естественно, тоже - вдруг как великую новость гордо сообщил, что недавно театр возглавил "свой национальный кадр" Валерий Мазынский вместо Семена Казимировского…

Потом Василь предложил погулять по городу. Зашли в здание музыкальной школы. Поднялись по широкой лестнице, по которой он когда-то бегал. А со стороны сквера Маяковского Василь показал мне три подвальных окна мастерской, где, по его словам, занимались три студента. И у меня уже завертелись строки: "В старом здании в подвале, в полутемной мастерской, три студента рисовали, распахнув надежды дали, мирным днем перед войной". "А теперь пойдем на Красную площадь", - сказал Василь. "Куда?" - переспросил я. И он привел меня к Смоленскому базару. Показал место, где в красно-коричневом одноэтажном домике жил и рядом в лавочке покупал хлеб. В театре сидели рядом. И был один прекрасный момент, когда на сцену поднялся учитель Рыгора Константин Павлович Борозна: "Вчера, Рыгор, я проходил возле твоего дома" - и зал взорвался аплодисментами, и Рыгор побежал к учителю.

6 февраля. Рано утром пришел в гостиницу, посидели с Быковым и Дайлидой, они хлебнули водки, я - чаю. Уехали в аэропорт и там, пока Виктор стоял в очереди за билетами, уединились с Василем: снова о житье-бытье, об одиночестве, о том, что все друзья "в контрах" между собой ("Сидит у меня Гилевич - боюсь, не придет ли Бородулин", "Я с Вертинским - как бы не встретить Буравкина"…).

7 февраля. Миша Кузьмич написал рецензию на книгу Володи Попковича, отнес в редакцию, и было это давно. А сегодня пожаловался мне Володя, что ее и не собираются давать, и Кузьмич уже хочет забрать. Позвонил Скопе. Сказал от нашего с Бородулиным имени, что собираемся рекомендовать Володю в Союз, нужна пресса, и первой должна быть областная газета. Скопа всегда был человеком слова, думаю, он все сделает. А я буду уже в Минске вести переговоры о рекомендации Попковича на бюро секции поэзии.

15 февраля. Наверное, это несправедливо: утверждать, что лучшие ценители поэзии студенты-филологи. Будущие ветеринары это доказали сегодня на вечере молодых избирателей, который я провел в магазине "Знание", рассказал о белорусской литературе за последние годы. Попкович, Кляшторная, Григорьев читали стихи. Потом с Володей подписывали наши книжки.

17 февраля. Читал "Исповедь" Руссо. Надо учиться умению откровенно раскрывать душу. А это, может, еще важнее в поэзии, чем в прозе. Временами мне кажется, что все описания в стихах не достигают цели только потому, что не раскрывают душевное состояние автора. Но чтобы раскрыть, надо его иметь, жить, чувствовать и не быть душевно равнодушным холодным мастеровым, даже мастером.

18 февраля. Недавно мне показали старую, но хорошо сохранившуюся фотографию, на которой я узнал молодого Чуковского. Корней Иванович стоит над Западной Двиной и любуется простором, открывающимся с крутого берега. На обороте снимка надпись: 1913. В начале осени того года тридцатилетний писатель совершил многодневную поездку и выступал с лекциями в наиболее крупных городах. "Привет из Минска, - пишет он в письме 22 сентября. - Сижу в гостинице - слышу, как внизу в ресторане играют румыны. Но не долго мне их слушать - завтра я в Витебске, послезавтра в Смоленске, 25-го в Двинске, 26-го в Либаве, 28-го в Гомеле, 30-го в Витебске, 3-го в Бобруйске и т. д. Лекцию дописывал в поезде. Пожалейте меня - и позавидуйте: сколько я людей вижу новых, сколько сценок, образов, пейзажей и т. д.". Одна из витебских афиш тех дней известила горожан о том, что петербургский литератор К. И. Чуковский прочтет лекцию об Оскаре Уайльде. По воспоминаниям, с Корнеем Ивановичем "было удивительно интересно. Во время прогулок он рассказывал о Куокколе, о Репине и о многом другом…".

20 февраля. Крупки. С Алесем Ставером выступили 3 раза и больше нечего было делать. Уехали, и я хотел попасть-успеть в Союз на секцию поэзии. Примчался - а секцию отменили: умер Юрка Гаврук.

Возле Союза встретил Валю Тараса. И через минуту - Быкова. Он сразу как-то странно сказал, что мы должны проводить Тараса, а потом пойти вдвоем поговорить. На углу в магазине выпили по яблочному соку и попрощались с Валькой. Зашли с Василем в сквер. "Ты ничего не знаешь?" - начал он с вопроса. "Нет… Что-нибудь случилось?" - "Ну да, ты же далеко. А Тарас тебе ничего не рассказывал?" - "Нет". И Быков стал вводить меня в курс истории, связанной с выставкой Михаила Савицкого. И длился наш разговор ровно час, хотя это был не разговор, а монолог. Василь рассказал, как неожиданно эта выставка бросила тень на него, написавшего две статьи в "ЛіМ" и "Известия". На выставке среди других работ есть и такая - "Летний театр": человек с ярко выраженной еврейской внешностью, а чтобы сомнений не было – на груди звезда Давида, подобострастно улыбается на фоне трупов. А напротив немец - и создается впечатление, что он помогает немцу, и хочешь - не хочешь, сделаешь вывод, что еврей помогает фашисту, что между ними есть какая-то связь. Быков сказал, что советовал Савицкому не вывешивать эту картину, и все же он ее вывесил. И хоть Василь в своих статьях ее не упоминает, но хваля всю серию "Цифры на сердце", волей-неволей хвалил и эту работу. И когда открылась выставка, народ повалил валом. "Летний театр" вызвал недоумение, а затем и возмущение. И никто уже не думал о Савицком, никому до него не было дела. А вот Быков - как он мог хвалить? Посыпались звонки, письма. Быкову написал Заборов. Быков не ответил. "Говорю тебе, как на духу: я предупреждал Савицкого, но я не ожидал той реакции, которую вызвала картина. Не сплю, по три-четыре раза делаю по ночам ингаляцию от своей астмы. И все это говорю тебе, чтобы оправдаться перед тобой, чтоб ты обо мне, как другие, не думал. Это для меня очень важно. Сходи сам на выставку и посмотри".

Мне было очень жаль, что он вынужден оправдываться, что чувствует какую-то вину и, очевидно, она есть…

21 февраля. Вечер Быкова. Дом офицеров переполнен. Василь в основном отвечал на вопросы. Самое большое количество записок было связано с серией Савицкого: "Мы разочарованы, не можем больше Вас уважать". Записки шли подряд, он просто говорил: "еще об этом, еще" и "очередная об этом" - называл и клал в карман. Что же он отвечал о картине "Летний театр", о которой спрашивали? Говорил, что ждал таких вопросов, что подготовился к ответу, вытащил из кармана бумажку и прочел слова Оскара Уайльда: художник должен высказывать то, что считает нужным, выражать себя, прочел слова Льва Толстого о том, что гениальное произведение никогда сразу не понимали современники. Конечно, это уже была обдуманная позиция, и она одновременно уводила в сторону от сути вопроса, от ответов, поскольку цитаты никакого отношения по существу к делу не имели.

22 февраля. Поездка в Логойск и Плещеницы. Ставер решил наверстывать упущенное, и мы подряд выступали - и неплохо – шесть раз. На хлебокомбинате ели свежие булки, на молокозаводе пили прекрасную закваску, запивали сливками и мчались дальше.

24 февраля. С Граховским в книжном. Узнал, что иду на выставку. "Трэба. Абавязкова… Шум вакол яе ўзнялі. А што тут такога? У Быкава таксама ёсць і Сотнікаў і Рыбак. I ні адзін жа беларус не пакрыўдзіўся…" Я: "А что, там разве есть и еврей-герой Сотников?" Он: "Не, здаецца, няма…"

…На выставке. 10 картин. Открывает - "Автопортрет", узник №… на груди "Р", русский политический, как сказано в пояснительном тексте, кулаки, готовые сжаться для борьбы. И в противовес ему - подобострастный человек со звездой Давида, рука за спиной, весь вытянут в сторону фашиста, полусогнут над горой трупов… А немец - с таким же открытым ртом, с надменной улыбкой, повернут точно в его сторону. И оба словно тянутся друг к другу, словно мы присутствуем при их сговоре о будущем ("Это подтасовка истории через годы", - сказал мне Толя Вертинский). А ведь можно было дать и среди коммунистов одного со звездой Давида или среди слушающих ("101"), тогда все бы читалось по-другому. Вспомнил слова Быкова о том, что Савицкий сводит счеты с Азгуром - "вот до чего дошло, - сказал тогда Василь, – в искусстве сводятся счеты"… А так - "Автопортрет" - символ мужества тех, кто сражался, а "Летний театр" - это символ предательства, измены, сговора. А тела выписаны вовсе не изможденные. Конечно, я дилетант в анализе живописи, но все-таки грамотный зритель. Может, все это и субъективно, и тенденциозно, и слишком обостренно, но все же не мог я не записать то, чем и сам был омрачен в эти мои минские дни. Пусть и эти страницы останутся в моих дневниковых записях как свидетельство очевидца, живущего в сложном противоречивом мире…

2 марта. Полоцк. Краеведческий музей. Софийка. Я тут первый раз после начала реставрации, которая длится очень давно. Когда-то тут размещался книжный склад, и мы с Бородулиным нашли свои первые книжки… Лукша, Законников, Рабков. Вечер во Дворце строителей. Вел Наум Гальперович. Выступал последним. Володя Орлов и его жена Валя рассказывали мне о некоторых событиях, связанных с Полоцкой землей. Володя часто бывал в пионерском лагере в д. Быковщина, там (5 км от Ветрино) - имение, по воспоминаниям старожилов, того, кто стал прообразом Дубровского. И еще Орловы: София Киевская и Полоцкая - не к сестры (у меня так в "Подорожной"), не купола на ней, а шпили (у меня - купола).

6 марта. Снова весь вечер читал "Исповедь" Руссо. Можно ли написать такую книгу сегодня? С такой же открытостью и самоанализом?..

14 марта. Отмечается 65-летие Аркадия Кулешова. На вечере Лученок спел "Алесю". А Быков вспомнил разговор с Твардовским: "Кто у вас из поэтов старшего поколения?" Я назвал. "Кулешов лучше". Назвал из среднего. "Любите Кулешова". Назвал из молодых. "Мне достаточно знать одного поэта Кулешова, который выразил дух нации"… Вспомнил мое еще школьное отношение к поэзии Кулешова: знал наизусть большие куски из поэм "Прыгоды цымбал" и "Сцяг брыгады" - завораживал даже сам ритмический рисунок.

16 марта, Звонил в "Юность". Очень дружелюбно Злотников: "Вы не в плане, но в резерве на второе полугодие, как только освободится место, кто-то "выпадет", включаем Вас. Претендентов много, но за Вас и к Вам так по-доброму относятя Дементьев и Пьянов, что будем надеяться на самое лучшее". Был рад и одновременно расстроен: почему я "в резерве"?..

21 марта. А солнце повернуло к лету - и на незримом рубеже уже на каплю больше света и во Вселенной и в душе…

Только что на телевечере Евтушенко отвечал на вопрос "как относится к известности?" Ответил: "Спокойно"… А как я отношусь? Мне никогда это не было безразлично, всегда приятно и горделиво…

22 марта. Литобъединение с новополочанами, и телепередача… По БТ - запись вечера Быкова. Многое все-таки осталось, при монтаже убрали почти весь разговор (вопросы-ответы) о выставке Савицкого. Оставили лишь записку: "Мы разочаровались в Вас…" А в общем по записи то, что он говорит, произвело и на меня впечатление при внимательном прослушивании наедине с ним, без отвлекающего зала. Как все сложно и неоднозначно! Как по-разному в разных условиях и при разных обстоятельствах действуют законы восприятия!

27 марта. В День театра был "театр": я на планерке изображал человека, который требует, а все изображали бездельников, которые не понимают чего от них хотят. Стыдно было потом, что кричал…

2 апреля. Слушаю "Музыку Библии". Смотрю альбом "Жизнь Леонардо". А на студии Серафима истязает безропотную Маину. Миша пишет пьесу и на все плюет, Люся, кажется, вообще приходит пьяная - ну и обстановочка в творческой организации. И среди всего этого сумасбродства сколачиваю группу для поездки на завтра.

3 апреля. В автобусике Дома народного творчества - в Оршу: Маина, Толя, Дима, Наум, Кузьмич и Кириллова. Провел литобъединение в редакции оршанской газеты. Хотел к нам присоединить Воронова, но редактор Суворов сказал, что Микола "в запое", а Колодежный просто не пришел. Вечер "В Фонд мира" в прекрасном Дворце в "Устье". Вел, давал слово вперемежку: Витебск - Орша - Новополоцк, а затем и устинцы, которые тоже читали свои стихи. В конце представитель райкома сказал, что передают в Фонд мира 200 р.

4 апреля. Долго в гостиничном номере разговаривали рано втроем (Конопелько, Кузьмич). Заехали и выступили в Высоком в СПТУ. Вечером дома читал Мандельштама, которого когда-то привезла Алла Никитина из Ленинграда в обмен на моего Достоевского. Это было три года назад. Много моих давних пометок, снова отмечаю.

8 апреля. От мамы, как всегда, в дни рождения Эм - посылочка: наровлянский мармелад и даже мацашира - на днях еврейская пасха, мама говорит: "Пейсах"…

9 апреля. Приехал какой-то парень, показал удостоверение АПН, ему поручено снимать Шагаловские места… для Японии, спрашивал у меня: что ему снимать. Слава Богу, есть еще старые дома, жалкие остатки. Искал сейчас по всем источникам, что дают о месте рождения Шагала, часто говорят о Лиозно, но ведь сам он называл Витебск, и БСЭ дает: Витебск, 25. 6(7. 7) 1887 - ему уже 92 года!

16 апреля. Холодное утро. Выпал снег. Пронзительный ветер. И все же - пробежка до вокзала - легко, как на крыльях…

Звонил из Гродно Карпюк: "Я принимал тебя за солидного человека, а ты не приехал вести у нас семинар. Я за тебя расписался в вемостях и использовал на банкет то, что положено за твои выступления. Так ты меня не выдавай.. " Какой Алексей честный человек! На его месте другой просто использовал бы сумму и даже не сказал, а он звонит и извиняется. Однажды на Днях белорусской литературы у нас просто в ведомостях расписывались за тех, кто не приехал - и в "общий котел", и никто никому не звонил.

Читал: "Профессия - режиссер" Эфроса. Много интересных литературных записей (о фильме "Двое в степи", о Казакевиче).

19 апреля. Фильм "Восхождение" (специально по моей заявке привезли на студию). Очень сильное впечатление. Не зря Быков говорил, что это лучшее по его произведениям. Но подчеркивал, что он никакого отношения не имеет: все сделала Лариса Шепитько, все благодаря ей…

22 апреля. Умер Микола Ткачев. Он учился когда-то на рабфаке в Витебске, работал на мебельной фабрике, И у меня с ним многое связано: он присылал от Союза "бумаги", чтобы я получил квартиру, и последняя встреча в прошлом году, когда я принес заявку на "Избранное", ему, директору издательства, а он сказал: "Неужели и тебе уже скоро 50?" - и написал резолюцию о включении в план на 82-й.

23 апреля. Иногда надо все-таки и в поликлинику забегать. Давление: 120×80. Вес: 70. Каждое утро делаю зарядку: 30 приседаний, 20 отжиманий… Жаль, что "живу без воды", надо бы ходить в бассейн.

26 апреля. Сидел на заседании Комитета, как "пугало", которое все время ставили в пример: "А вот в отделе у С. работает "малый худсовет"… "А вот С. обсуждает после тракта каждую передачу"… "А вот С…" А мне вместо всего этого так хотелось бы услышать: "А вот С. издал новую книжку… А вот С. написал хорошие стихи…"

30 апреля. Опять читаю Ахматову. В мемуарном очерке о Модильяни: "Марк Шагал уже привез в Париж свой волшебный Витебск". Это о 1910-11 гг. "Волшебный Витебск!" – вот каким виделся на полотнах Шагала наш город Анне Ахматовой. И ведь не просто так она сказала это, не могла просто так обмолвиться, знала, утверждала для других, для нас сегодняшних: ВОЛШЕБНЫЙ ВИТЕБСК!!!

7 мая. В эту полночь гнезда вить бы птицам, презирая смерть. Соловей запел у Витьбы - и его не перепеть.

Его, конечно, не перепеть. А себя? Как трудно стало петься, а перепеть самого себя и совсем невозможно. Появляются начала, часто первые строфы, а дальше - нет ничего или дается после многих переделок.

10 мая. Так хочется вслед за Александром Сергеевичем повторить (письмо Дельвигу): "Скучно, моя радость! вот припев моей жизни…" А ведь ему - 24.

15 мая. День с оршанцами. Репетиция. Передача. Заседание-обсуждение. Адольф Воронович, Костя Северинец, Анатолий Британов (его жена, родственница Батрака, обещала прислать адреса сына и дочери Волины). Пришли Попкович, Конопелько, Немизанский, Боборико. Видел, как обидно Маине: вот-вот Адольф станет членом Союза, Борис - тоже, а ее "держат на привязи". И все с того дня, когда на обсуждении в Минске она, отвечая на вопросы, хотя ее никто за язык не тянул, рассказала о маме-еврейке - и сразу все резко изменилось, и первый начал ее "кусать" Василь Витка…

16 мая. Вместо стихов пишу планы: по выполнению решений ЦК, пропаганде памятников, ВДНХ. Жара - 27 гр.

18 мая. Звонок из Москвы. Союз писателей: меня включили в делегацию на Всесоюзную конференцию к 110-летию Ленина в Шушенском и Дни советской литературы в Красноярском крае.

19 мая. Фет: "…Меж теми звездами и мною какая-то связь родилась". Какая-то связь между космосом и моей душой - в моих стихах. Лена вернулась из похода, была в Крынках, читала в клубе мое "Возле крыниц студеных", прошла 15 км, устала, но говорит, что рада. Жара – 30. Под вечер – гроза с градом. В "Буке" забрал "Избранное" Антокольского, изданное в 47-м.

26 мая. Листал и читал то, что привез из Молодечно: в серии "Лит. памятники" - Кюхельбекер и Анненский, "Испанская поэзия в русских переводах" (с такой ошибкой: написано, что Цветаева сделала перевод в 1944, когда ее уже не было…). Но самое-самое (уже здесь, в "Знании") - "Чукоккола"! И целый вечер - этот том, господи, как это прекрасно: встречи, дружбы, писания! А я сижу один бирюк бирюком. И лишь на книжных полках (все-таки рядом со мной) - поэты, художники, актеры…

Из Москвы - доверенность на получение ковра с изображением Ленина. Вспомнили, что это хороший подарок в Шушенское, договорились с горкомом и ковровкой.

2 июня. Делегация от телестудии - в Псков. Выехали в 5, а в 9 купался в Великой. Устроились на турбазе в Тригорском. Сходил в Святогорский монастырь. В Михайловском присоединил нас всех к делегации Союза писателей. По дому поэта. Виды из окон - Сороть. Вертинский и Бородулин, все остальные - республики и зарубеж. Сотни людей, которые пытаются попасть в домик. А мы спокойно, под охраной милиции. Вечером – Тригорское. Дом закрыт. Парк. Гуляние. Вечернее купание в Сороти. Голышом (не брал с собой плавки). Первый раз я здесь не мимоходом, не проездом-заездом, а спокойно, с ночлегом, с хождением по этой земле, по этим аллеям, дорогам, тропинкам. Горы Тригорского - подъемы и спуски. А с Гейченко: о том, как Витебск включить в Пушкинский круг, маршрут - книга уже есть, надо увековечить дорогу через Беларусь - доска, памятный знак.

3 июня. Михайловское. Толпы народа. Дважды - с Казаковой. Разговор - второй - с Гейченко: продолжение вчерашнего - Пушкин и Витебск, его автограф на "Лукоморье". Вечером - опять Тригорское. Еле успели в Дом Вульфов, убедил милиционера с книжкой в руках, что нас надо пропустить.

5 июня. Поездка в Печору. Монастырь. По дороге – Изборск. Вечером в гостинице наш ответный банкет. Мой белорусский тост и стихи Богдановича "Мне чорнае расстанне з Вамі".

9 июня. Разговор по телефону с мамой: кажется, в Наровле все более или менее в порядке.

10 июня. Весь день пушкинская "История Петра I" – как это я ее раньше внимательно не читал: в ней Полоцк, Орша, Дубровно, Друя, Бешенковичи, Симеон Полоцкий, Западная Двина, Днепр…

11 июня. Почти весь день - пушкинский 10-й том - письма: сколько в них рассыпано всего!.. 19 ноября 1836 года он пишет Чаадаеву. "Вы говорите, что источник, откуда мы черпаем христианство, был нечист… Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно?..".

12 июня. Умер Иван Колесник. Вспомнил, как мы сидели над моим "Письмом тебе" у меня в номере за бутылкой. Жаль, чтопотом корректоры не внесли мои поправки, книжка так с орфографическими ошибками вышла. А дни с Иваном в Бресте! Так мы дружно их провели и выступали вдвоем.

16 июня. День в колхозе. Сгребали сено. Делали "волки". Грузили на машины - и это было тяжеленько. Дважды купался в двух разных озерах. За труды - по 1 р. 02 к. И на берегу озера – сабантуйчик… А был весь день голодный. Выпил водки да еще какого-то вина - и приехал пьяненький домой.

26 июня. В шуме улиц и площадей город солнцем пронизан насквозь. Я толкаюсь среди людей, среди радостей, среди слез. И на жизненной этой тропе, от эпохи неотделим, я своей благодарен судьбе, что причастна к судьбам людским.

27 июня. Москва. Отвез в Союз коврик. Взял ордер на гост. "Украина". Благодарили, сказали, что поездка с 4 сентября, что есть маршрут Игарка - Норильск - Таймыр. Кремлевский дворец: "Спартак" - Шевченковский театр…

29 июня. "Жизель" Адана - в Большом. Я здесь не был почти четверть века, с 1955.

30 июня. С Леной – Арбат. Патриаршие пруды – Л. представляет, что здесь сидят герои Булгакова. У Гоголя во дворе.

9 июля. Умер Лагин. Витебск должен бы склонить голову перед писателем, который придумал Старика Хоттабыча. Лазарь Гинзбург-Лагин.

По телефону Павлов: есть рецензия, автор Ефимов, надо издавать, но многое убрать, приводит список в 65 стихов, на которых книжка держится.

Лена где-то в Яновичах и окрестностях вместе с девчонками записывает белорусские песни.

15 июля. Письмо из Москвы - приглашение на дни советской литературы в Красноярском крае в сентябре. Подписи: Озеров и первый секретарь крайкома.

17 июля. Ялта. Виды с двух лоджий-балконов. Какой воздух, какой вид на море, Ялту, огни. Где-то в море огонек без руля и весел, словно кто-то уголек далеко забросил. И отправил по волнам плыть его куда-то. А теперь не знает сам, как вернуть обратно.

20 июля. Уже мой режим: в 6 - море, заплывы. Знакомства.

22 июля. Читал "Вечерний день" Каверина, "Воспоминания об Олеше". Из заповедей Серапионовых братьев: "Настроение прескверное - будем веселиться".

22 июля. Чуковский в пересказе Каверина: "В литературу трудно войти, еще трудней в ней задержаться и почти невозможно остаться".

Вечером - "Андрей Рублев". Работы – в цвете, а кони пасутся и дождь - черно-белое кино…

24 июля. Лене - 18… Никитский ботанический сад. Море. Южные радости.

13 августа. Такси до Симферополя. Троллейбус. И - поезд, И уже чувствуется легкая прохлада. Исчезло солнце. Дождь. А ведь это еще во всю Украина. После южных тополей, кипарисов статных вдруг почувствуешь сильней север свой прохладный…

27 августа. IX семинар "Веснянки". Приехали Бородулин и Алесь Савицкий. В областной газете - представил молодых. Рублевский, Григорьев, Морудов, Ламан, Аколова, Британов, Фаренц, Северинец, – каждый по стиху. И "Страницы литературной жизни Витебска в 20-е годы" Лены.

28 августа. После обеда – День литературы. 17 из 24-х выступ стихами. Вел. Сказал, что средний возраст - лермонтовский. 27. О новых членах Союза: три оршанца - Колодежный, Воронов, Воронович. По две книги у Бележенко и Салтука, выходит вторая у Толи Конопелько. Вышли первые - Попкович, Стодольник… Растет хорошая смена: Ламан, Рублевский, Аколова, Гальперович… Радует проза Владимира Орлова и Михася Борейши. Рассказал о делах областных и районных объединений. Обсуждали, хорошо говорили о молодых Рыгор и Алесь… Оба поддержали Лену, пусть продолжает работу над историей литературной жизни Витебска вплоть до диссертации.

31 августа. В тот день, когда я открывал и вел семинар литераторов (28), умер Константин Симонов. Сейчас по телевидению: Центральный дом литераторов, прощание… Сегодня я мог бы молча пройти рядом, благодарный за все, что он для меня сделал…

2 сентября. Светлое московское утро. "Россия", номер с видом на Кремль. У Большого театра. Билет с рук за 90 коп. "Каменный гость": Синявская - Лаура, Ведерников - Лепорелло. Билет в "Современник". Спектакль "А проснулись они поутру" (Шукшин). Днем еще - музей Чехова. Был почти четверть века назад.

4 сентября. Четыре часа полета. В 14 - Абакан, по местному - 18, а четыре часа потеряны. В автобусе - по Хакасии, через Минусинск – в Шушенское. В номере – со Светланом Семенченко из Таллина. Мих. Львов, Борис Ласкин, Егор Исаев. Все усталые. Сваливаюсь в сон. В автобусе был разговор с Фоусат Балкаровой: хочет, чтобы я перевел много строк для ее будущей книги, и вдруг: "Давид, а Вы не уедете в Израиль?".

5 сентября. По Ленинским местам. Мемориал. Дом Петровой. Разговор о декабристах: Фаленберг и др., в биографиях которых есть Витебск и наш край. Расспрашиваю экскурсовода. Валентин Катаев, Борис Полевой, Виталий Озеров, Борис Ласкин, Александр Борщаговский… И вдруг Катаев: "Жаль, в Витебске побывать не пришлось, но знаю, знаю… Витебск и Шагал - близнецы-братья…" Полевой: "Что-то я не припомню: Вы у нас в "Юности" печатались? Надо, батенька, надо, как говорил Владимир Ильич"… Ласкин: "А мы земляки – я в Орше родился… Вы там бываете? Как она? Готов приехать!.. Пригласите! Могу и без приглашения…" И к Катаеву: "Как твоя Одесса - тоже на "О" начинается, на "А" кончается…" А я рассказал Борису Савельевичу, как в детстве его строку из "Трех танкистов" "И летели на земь самураи" я воспринимал по-своему: летели на зим, то есть куда-то, как птицы… И они оба с Катаевым расхохотались. А Ласкин сказал "Это надо где-нибудь использовать… опишу, если нет возражений…" Корреспондент "Советской культуры" Мих. Брейман родился в Витебске: "Хочу приехать, дам о Витебске большой материал". Шведов, Олейник, Драч, Марк Сергеев, Борис Куняев из Риги. После ужина - над Енисеем. Пронзительный ветер. Простор.

6 сентября. Здесь целый месяц шли дожди. Только окончились. Вчера - жара в Шушенском, сегодня - в Минусинске. В группе с Полевым и Озеровым (его жена - Мери, зав. отделом прозы в "Юности"). Встречал второй секретарь горкома Анатолий Стаминок - земляк из-под Полоцка (Борковичи). Город. Перчаточная фабрика. Читал: "Венчальная баллада", "Алены", "Ткани", "Как в тумане", "Музей чертей" - хорошо приняли. В застолье мой тост "салфеточный": "Брошена мне перчатка, я должен ее поднять. Друзья мои, ах, как сладко горькую пить опять… Я пью за самых красивых, сияющих этим днем - за ласковых минусинок, которые в сердце моем! Они, как мои витеблянки. Давайте осушим склянки!.."

7 сентября. Утром отправил открытки. Домой: "Живу на Шуше, как в раю, родные души, я вас люблю!" Толе Конопелько: "Из края, где плещется Минуса, где Шуша и Енисей, с разницею в четыре часа я обнимаю друзей".

Совещание. Когда Озеров объявил, а группа секретарей (Олейник, Каноат и др.) внесли витебский ковер с портретом Ленина, все встали, голос из зала: "Кто автор?" Я: "Витебск!.." Под витебским ковром в Шушенском - писатели из всех республик и 8 соц. стран.

9 сентября. Вверх по Енисею. Саяны. Саяногорск. Саяно-Шушенская ГЭС. Гуляние с Юрием Рытхэу. Его рассказ о картинах Шагала в Нью-Йорке у вдовы какого-то миллионера. Разговор о литераторах разных национальностей, пишущих на русском языке, о том, как пропадает колорит национальный при переводах. Борис Куняев о том, что его однофамилец Станислав Куняев требует пересмотра отношения к творчеству Эдуарда Багрицкого. Обмен книгами с Марком Сергеевым из Иркутска, его рассказы о писателях-иркутянах, разговор о Пушкине и декабристах.

10 сентября. Черногорск - Абакан. Ил-18 – Красноярск. Вид с горы на город. Самолет. И Заполярье. До Норильска (Алыкель). В Дуднику - вертолетом. Вечером - сауна с руководством. Спирт. Омуль, рябушка.

11 сентября. Весь день в Дудинке. Порт. Теплоход "Вайгач" - перевозит с большой земли овощи, зерно, белорусскую картошку из Витебской области. На "спор" написал стихи, которые прочел в кают-компании: "Порт Дудинка. Теплоход "Вайгач" у могучих кранов под разгрузкою. В трюме удивительный багаж: он наполнен бульбой белорусскою. К вам оттуда, где моя Двина, прибыла она, друзья таймырские. В каждом доме, в чуме пусть она весело дымится полной мискою. И пока стоит еще "Вайгач" у могучих кранов под разгрузкою, вы простите, гость далекий ваш вспоминает поле белорусское"…

На вертолете - к рыбакам, которые "выполняют и перевыполняют". В пронзительный ветер на огромной лодке по Енисею (недолго, только чтобы почувствовать "вкус"). Домик рыбаков. Спирт, омуль, сиг, нельма. Внесли огромную деревянную миску с красной икрой и большие ложки - это была закуска после спирта.

12 сентября. Перелет вертолетом в Ванек. Норильск. Самый снежный город. Провезли по улицам. Самый светлый. 67 суток подряд светит солнце. ТУ-154 над Воркутой и Котласом. Внуково. Звонил домой. Весь обалделый. Улетели в 17 часов - и прилетели в 17 часов. Как не обалдеть. Надо приходить в себя…

14 сентября. Второй день в Москве. В гостях у Ив. Ив. Потоцкого: такой "Пушкиниане" можно лишь позавидовать. В филиале МХАТа - "Живи и помни" Распутина. Настена - Наталья Егорова. С ней - разговор после спектакля.

15 сентября. МХАТ. "Иванов". Смоктуновский - Мирошниченко.

20 сентября. С утра - на "Монолите", подряд в трех цехах. Хорошо вечером в общежитии ВЗЭПа.

26 сентября. Бородулин, Никифорович, Поптонев и я. Встреча. Выступление в областной газете. В номере – все, что я подготовил: мое маленькое эссе "Калі адчута сэрцам брата", стихи в Гришином переводе и в переводе Рема. Встреча в областной библиотеке. Вечером в гостиничном номере у Стефана. Мы плюс Чупахина и Бележенко, который сказал Рыгору о переходе на русский язык и тот просто рассвирепел… Стефан мне и я ему - книги.

27 сентября. Запись на телестудии. Встреча на ковровке. Показал там фото, как в Шушенском вручали ковер. По городу, по просьбе Рыгора - у дома Шагала: пусть Стефан напишет в Болгарии. Рыгор вспоминает и читает нам всякие свои и чужие эпиграммы.

29 сентября. Звонил маме. Расстроился: ей было плохо на этой неделе. С Ниной: об отъезде ее Яши в США…

Никак не уберу книги - лежит на стульях все, что появилось за последнее время…

4 октября. Открытие Недели книги ГДР в областной библиотеке. Сидел в президиуме, выступать отказался, сказал: пожалуйста, но только антифашистские стихи могу прочесть… И услышал: "Не надо, не стоит…"

6 октября. С Леной - через город - к домику Шагала. Постояли, поговорили. Потом в книжный за Полоцким базаром и пешком домой. Прочел Ленину работу, впервые ни одного моего совета, никакой помощи, получилось, молодец: "Идейно-тематическая направленность и разнообразие жанров в творчестве витебских литераторов первых послереволюционных лет (но материалам Государственного архива Витебской области)". 18 страниц. Конкретный разговор, конкретный анализ, абсолютная cамостоятельность.

8 октября. Просматривал старый ролик из краеведческого музея: празднование годовщины Октября в Витебске, кот. оформлял Шагал. И какой красивый город! Еще с прекрасными старыми домами и с удивительными церквами и соборами, которые взрывали уже при мне.

16 октября. Письмо из Союза писателей из Москвы - благодарность за участие в Днях, сообщить: а) что сделал или сделаю по впечатлениям поездки; б) куда и когда хочу еще поехать, секретариат окажет содействие. И письмо - прекрасное - от Александра Борщаговского. И хочется перенести в Дневник не только письмо, но и хоть несколько слов записать о нем самом.

Мы познакомились на Днях советской литературы в Красноярском крае. Он был руководителем малого писательского "десанта", вылетающего на Таймыр. И поскольку в группу входили литераторы из разных городов, Александр Михайлович расспрашивал каждого о его граде - Львове, Иркутске, Горьком, Витебске, о котором я мог ему рассказать слишком много. А имя Александра Борщаговского и его творчество были мне известны давно. Я читал его роман "Русский флаг". Помнил, что он был среди разруганных и даже преследуемых "безродных космополитов". Это его, умного театрального критика, включили в список тех, кого надо было заклеймить…

"12.10.79. Москва. Дорогой Давид! Спасибо Вам за память и доброе движение души: рад был получить обе Ваши книжки. "Подорожную" проглотил сразу же. Читал с интересом и не только потому с интересом, что многого попросту не знал; есть в этом небольшом сборнике очерков и свой секрет. Он в постоянном присутствии авторской (сиречь - Вашей) души, в Вашей открытой, заявленной привязанности к предмету. Некоторые очерки - особенно "дедовские" - Пушкин, Лермонтов, Лажечников - удивительно оркестрованы: так напишет прозу только поэт, не сбивая текст в скучные абзацы, говоря с читателем чуть-чуть срывающимся от волнения голосом. Очень славная книжка! Со стихами. особенно со стихами, которые выражают личность и страсти поэта действительные, у меня, как у читателя, счет сложнее. Я их читаю не торопясь, по несколько страниц в день. Точнее, живу с ними рядом какое-то время. Так будет и с Вашим сборником - послезавтра еду в Таллинн и беру с собой. Может быть и привыкну к ним, и сделаются они - пусть не все - моими тоже. Еще раз - спасибо. Обнимаю. Ваш Александр Борщаговский".

25 октября. Брест. Республиканский семинар. Записи на телестудии. Мой доклад-выступление. Предложил посмотреть о Твардовском - "Историю одного стихотворения". Трактовал - как жанр телевизионного литературоведения. Выступление у пограничником с Каризной, Голубом, Загорской (Буравкин сидел и слушал).

31 октября. В час пробежки до вокзала читаю сам себе стихи - свои и чужие.

1 ноября. На вокзале увидел толстый том "Святло яго душы" - воспоминания о Лынькове, и в нем - мой "Дзень у родных мясцінах", о том, одном дне в Крынках в мае 1961.

2 ноября. Много новых книг. И альбом Ильи Глазунова за 25 р. - так не издавался ни один советский художник. Вспомнил выставку его в Манеже.

5 ноября. Разговор по телефону с мамой. Ей нехорошо. "Скорая помощь". А я далеко и занят своими делами. А надо вырваться в Наровлю.

6 ноября. Звонил в "Юность". Злотников: " Поздравляю! Вы будете в 12-м номере. Редколлегия одобрила. Хорошо о Вас говорили Казакова и Дементьев. Кажется, три или четыре стихотворения…"

12 ноября. По настойчивому напоминанию Миколы Малявки отправил в Минск на радио 21 стихотворение, в том числе новые - "Порт Дудинка" и другие.

15 ноября. Минск. Перед пленумом - Татур: "Почему Вы не выступали в пединституте?" - "Мне никто не говорил" – "А Бележенко?" - "Нет"… - "А то, что в тот день должно было состояться собрание о создании отделения Вы тоже не знали?" – "Не знал…" И прояснилась целая история "про белого бычка". И все это я узнал в Минске, а не в Витебске, где от меня все скрыли…

Вечером - у Рема: Валя Тарас и Реня, Боря Заборов и Ирина, Яков и Ада. И днем: с Яшей, Карлосом и Борисом. Удивление их: "Ты еще в наше время надеялся, верил…". С Володей Меховым, ну у него вообще пораженческие настроения: "Как это ты еще заведуешь отделом на телевидении в такое время?.." С Шамякиным: "Ты маю пазіцыю ведаеш, я сам табе прапанаваў, бо хто ж яшчэ, калі не ты, але я табе калі-небудзь потым перакажу, як усё выглядала, а пакуль мы яшчэ кропку не паставілі… апошнюю…"

17 ноября. Рассказал все дома. Эм заплакала… Надо писать! Этот праздник всегда со мной!..

22 ноября. Окуджаву читал до часа ночи - хорошая проза, и читается с интересом. Но я люблю и пою его песни.

26 ноября. Приехал Леонид Прокша. Мы должны выступать в милиции, над которой шефствует Союз писателей. Перечитываю "Мастера и Маргариту". Принес "Сто лет одиночества" Маркеса в переводе Карлоса Шермана и Валентина Тараса. Все-таки нервничаю из-за того, что должно произойти с отделением. Но нервничаю… как-то спокойно, успокоенно, что ли.

29 ноября. До Наровли добрался в 15. Мама сидела на кухне. Папа топил грубку. Мама чувствует себя просто плохо, худеет, нет аппетита. Сидел возле нее и папы. Говорили, говорили, говорили.

30 ноября. Парк. Припять. Мама и папа…

2 декабря. Прощание. Как хорошо, что я вырвался и приехал. И мама с папой - еще через окно…

6 декабря. Наверно, вечер Анатоля Конопелько был действительно очень хороший. Вел я легко, весело, непринужденно. Полный зал областной библиотеки - студенты, которые его любят. Выступали все литераторы: Попкович, Морудов, Кляшторная, Гальперович, Григорьев, Кузьмич от обкома комсомола. И сам Толя был рад и "в ударе".

7 декабря. Передача об итогах литературного года и поездка в Шумилино. Вечер встречи с телезрителями. Вел. 2 часа: Попкович, Кляшторная, Григорьев, Морудов, Гоман с песнями, Калинина, артисты театра.

12 декабря. Большой бригадой - в Новополоцк. Вечер "Молодика". Полная сумка книг по философии, двухтомник Гегеля и др.

19 декабря. Ну вот и праздник будет: в "Лит. России" анонс: "Юность"-12 - рядом с другими (Кушнер, Храмов, Чуев, Пьянов) есть и я. Но той радости, которая могла бы быть когда-то давно, теперь нет. И только умом понимаю: как хорошо - был в "Новом мире", теперь - в "Юности". А скольким поэтам не удается прикоснуться к этим журналам.

24 декабря. С Ламаном - на заводе электродеталей. Слушают его стихи хорошо, а больше интересуются: женат ли, разговаривает ли с женой по-белорусски.

1980

1 января. Laboremus! - За работу! Verba volant, scripta manent. - Слова улетают, написанное остается. До вокзала. Xopоший январский снежок.

3 января. Думать и готовить: рукопись "Избранного"; новое издание - расширенное - "Подорожной"; рукопись для "Советского писателя".

4 января. В Минске. Долго на студии ждал: записывали на Москву Р. Янковского. Потом 15 минут с первого раза я. 0тбросил шпаргалки-листочки и прочел 15 стихотворений… Вечером у Рема с Акимушкиным и Тарасом. Рем подарил "Юность" - моя колонка: "Под светом яростных созвездий", "На грани, на меже", "Млечностью космической дыша", "Мне нравился этот поэт". Тираж номера - 2 млн. 810 тыс.

7 января. Рождество. А я вчера выбросил елку. Выпили под мочанку. Звонил Толе, успокаивал: он переживает (была негативная рецензия).

8 января. Шел и думал: "Надо сосредоточиться на своем внутреннем душевном мире"… А пришел на студию - и началось: ругал своих на планерке, заседал на комитете, где решено отменить 20-летие студии и, конечно, это – на мои плечи (доклад Савицкому, подготовка и организация), смотрел тракт полоцкого "Молодика": Гальперович, Костюк, Старинский. Согласился на участие в Днях культуры Витебского района. Получил гонорар из "Юности" – 45 р.

20 января. Читал Эренбурга, его "Дерево". До вокзала. На ул. Ленина, на доме № 20 мемориальная доска: "В этом доме в 1889 г. жил известный русский писатель Глеб Иванович Успенски". Доска не смотрится, не читается, но есть, и хорошо, и еще бы такие доски! Жаль, что просто повесили - надо бы хоть маленькое торжество… Мелькают строки: "Может, линия жизни сквозная… В этом городе все меня знают"…

22 января. С Павловым: в плане, наверное, надо менять название, Граховский вспомнил, что в 30-е у Алеся Вечера было "Кола дзён". С Шаховцом: "Избранное" в плане 82, но надо что-то придумать вместо "Избранное"… Вадим Спринчан: "В "Дне поэзии" - "День осенний прозрачен и чист", "А как встречает осень полесский городок", "Ты пел - и за душу брало".

27 января. Перекладывал рукопись - 2100 строк, это 3 учетно-издат. листа. Разложил по разделам - по временам года, а это хорошо соответствует "Силуэтам дней" ("Круговороту души" - тоже).

30 января. Весь день под тяжестью разговора с мамой… да и не разговора, а только нескольких слов…

С Павловым: редактором будет Вадим Спринчан, название "Силуэты дней" поддерживается… Настроение все равно угнетенное: мама…

5 февраля. В Поставах. Подготовка передачи. Райком собрал всех, кто нам нужен. В музее. В РДК. Клуб творческой молодежи. По телефону с Наровлей – мама…

6 февраля Уехали с утра в Литву. Швенчёнис, карамельки и др. кондитерское, чего у нас нет, кофе. А после обеда в деревне Балан. Специально для нас – вечерки со всеми угощениями… И – "я п’ю напітак гэты горкі за беларускія вячоркі…"

8 февраля. С мамой только что. Она - шепотом. Завтра ляжет в больницу… Решил: в понедельник еду в Наровлю.

11 февраля. Метель от Буга до Урала была с землей накоротке. А где-то мама умирала в своем полесском далеке… Больницу окружала полночь петлей затянутых дорог. И я не мог прийти на помощь. Да и никто уже не мог…

С Олей: маму выпишут, сказали, что "нечего зря держать в больнице…"

12 февраля. В ожидании чего-то грустного непоправимого еще один день… Пробежался до вокзала. По дороге узнал, что на днях в обл. газету перевели из Глубокого Салтука: искать и найти "под любым забором", только бы не меня…

13 февраля. Пока сидел я с Савицким, обсуждая, как праздновать 20-летие, куда переставить кого из режиссеров, как к празднику и чем одарить ветеранов войны, пока собирался и ждал, маме становилось все хуже, ее уже забрали из больницы, и она жила дома последние часы… А я сел в поезд и доехал до Орши, а она в эту минуту… Но я ничего этого не знал. В Калинковичах меня встретил на "газике" Аркадий. И не сразу, а где-то за Мозырем, на середине дороги, сказал, что мамы уже нет…

14 февраля. Мама, уже отлетающая куда-то далеко, не сказавшая мне ничего на прощанье… И чувство вины, что мог приехать раньше, а вот не приехал, не увидел, не услышал, не был с ней последние минуты… Звонки из Витебска и Минска – все собираются приехать… И люди идут к маме, уже лежащей в гробу…

15 февраля. Оля рыдала, и если бы это записать, был бы, получился бы образец "Плача": "Мамочка моя! Такое солнышко, ты его не видишь, ямку тебе выкопали, а ты в ней будешь, скоро тебя заберут от нас, а ты не знаешь…" Я заплакал дважды: когда заплакал папа и когда выносили гроб… Ездил вчера на кладбище выбирать место, чтоб была площадка уже на двоих - так просил папа… Кажется, через всю Наровлю шла траурная процессия, и я вспомнил, как в Ушачах хоронили маму Рыгора… Много народу, наровлянский великий интернационал. У домов мужчины с обнаженными головами… Над могилой читал стихи. Все родные, и Лёня, и соседи Настя с Иваном еще долго сидели, поминая. Кто-то сказал, что мама лежала в гробу, как святая, не изменяясь.

19 февраля. Директор краеведческого музея Арк. Швайнштейн: "Есть указание – евреев ни на какие посты не ставить… А ты еще заведуешь отделом?.."

21 февраля. Елена Камбурова. Выступление по теле. Разговоp. Подписала свою пластинку: "Леночке".

22 февраля. Утро в пединституте. У ректора Виноградова. О лит. музее. Мои высказывания, как это должно быть. Забрать "мой шкаф" (весь!) из обл. библ. "Пушкин и наш край" - с этого начать… Договорились: в среду встреча на кафедре, а в субботу моя первая лекция спецкурса "Литературная летопись Витебщины".

26 февраля. В Мозыре. Со мной Толя Клышка, он мне - о белорусском букваре. Выступления. А у меня забота: как бы махнуть в Наровлю. Гуляем по Мозырю, над Припятью.

29 февраля. Мозырский район, деревня Михалки, автокомбинат. Толя: "Директор Давид Семенович дал Давиду Симановичу "Волгу". И с 8 до 11 я был в Наровле… Папа в солнечном В свете - на диванчике. С Олей - на могиле мамы. Папа: "Что она тебе сказала?" и еще: "Похорони меня, сынок, так же красиво, как ее…" Какой был страшный февраль!.. И до сих пор перед глазами - те часы, когда мама лежала, уже отстраненная, далекая от нас, хоть и еще рядом. А на могиле все так, как было в тот день: еще не тронутые дождем и снегом венки, и уже ограда ~ двойная на две могилы…

3 марта. Длинный день, занятый черт знает чем (летучка, подведение итогов, чтение передач, разметка гонорара), так что света белого не видел. А он, белый снежный, шуршал, шелестел за окнами. Только вечером пробежался по его пушистой белизне.

6 марта. Пединститут. Первая лекция "Пушкин и наш край". Кажется, читал хорошо, но особого света в глазах студентов-выпускников не заметил. …Разговор с Володей Хазанским об изгойстве.

7 марта. Почти не работали. Продукты в нашем буфете, которые мы бы в магазинах не смогли купить: апельсины, томаты, огурцы. Беготня, сувениры. Настала такая пора: есть деньги - а купить ничего нельзя, все надо "доставать" хорошо, что на студии есть "доставальщицы"…

13 марта. Стыдно сознавать: советского поэта, журналиста не пускают (за его деньги) в тур. поездку во Францию, вдруг сбежит… Месяц со дня смерти мамы… 15 марта. Лекция "Литераторы-декабристы на Витебщине". Четверокурсники привыкают к моей манере.

18 марта. Телеграмма Августа: "Додик в "Юности", словно в юности, мне нравится этот поэт, его усатый пopтpeт".

20 марта. Провел День литературы на Мегоме. Встречи на рабочих местах и в цехах. Попкович, Кляшторная, Морудов, Береза, Ковалев. Договор о встречах, о взаимопомощи… С Артуром Вольским: "А помнишь, я тебе говорил, ты будешь все делать, а секретарем будет другой…"

23 марта. Открывал Неделю детской книги во Дворце пионеров. Потом - Павлюк Прануза - долго и скучно… А автографы - на Блоке и Грине.

24 марта. Умер Петрусь Бровка. И сразу благодарственно вспомнилось, как он выступил на секции, когда меня принимали в Союз, и особенно день с ним в Витебске.

27 марта. Встреча в книжном "Знание": Рудов, Прануза, Кляшторная и я. Оля прислала мне мамины и папины документы. В них Симонович через "о"… А когда-то папа мне сказал: "Пиши, сынок, как хочешь, как напишешь - так и будет правильно…"

29 марта. Прочел лекцию "Наш край в жизни и творчестве русских писателей".

31 марта. Смотрел по теле вручение Брежневу Ленинской премии. И Межелайтис, поздравляя, говорил, что чуть ли не учится у него литературному мастерству. Какой позор!

4 апреля. Юбилей студии в маленьком зале Дворца. 20 лет назад моя первая передача, первыя киносъемки.

12 апреля. Лекция "Витебский день Маяковского". И вторая - "Янка Купала и Якуб Колас иа Витебщине". В 12 - открытие первой экспозиции литературного музея. Снимал полотно со стенда о Маяковском. Лена провела первую экскурсию. Я читал "Во весь голос".

Вчера Рем принес книжку о грузино-белорусских литературных связях: много обо мне, о стихах…

17 апреля. Рано утром выступал у медиков и потом бежал по городу с тремя розами.

18 апреля. Провел творческий вечер Маины Боборико. Прямо в зале телестудии со съемками. Сказал слово о ней и вел. Маина читала стихи и маленькие рассказики. О ней: Попкович, Конопелько, Береза, Кляшторная, Григорьев, Морудов. В обл. газете - о рождении лит. музея. Застал дома творч. командировку на 15 дней, из Союза писателей.

19 апреля. Впервые за много лег вместо субботника на студии – ушел в пединститут. Мой субботник - три лекции курса: "Витебщина в жизни и творчестве советских писателей", "Белорусские писатели - наши земляки", "Литературная жизнь Витебщины сегодня". Студенты думали, что будет зачет. Создал легкую видимость, задал несколько вопросов, отвечали, сказал, что зачет принят, попрощался, пожелал, чтобы всюду, где будут, создавали в школах маленькие музеи краеведческие, с литературной летописью Витебщины, которая возможна в любом районе, в любой сельской школы.

3 мая. "У меня осталось только божье время, своего на что попало больше нет" - весь день повторял эти строки Вл. Соколова. Отбирал стихи, ходил полубегом до вокзала…

5 мая. Вечер в библиотеке - "Литература великого подвига". Ветераны войны и мы с Попковичем и Боборико.

13 мая. 20 лет в Союзе! Выпил "горькую". Не пора ли выйти?.. С Юдиным. Он - многолетний москвич, столько помнит о Витебске: о том, что здесь жил Алексей Свирский (Семен Акимович Рапопорт), автор "Рыжика"; привез ученический альманах, в котором печатался сам, Мих. Лузган, Эдуард Салениек…

17 мая. Юдин долго рассказывал о разном: о Шостаковиче, с которым был близко знаком, о гонениях и критике, опять о 20-х в Витебске, о Медведеве и Бахтине, как Бахтин прекрасно читал "Соловьиный сад" Блока. Сидели с ним на Успенке, он помнит, как на средства жителей города воздвигался обелиск (автор И. Фомин). В сквере на Маяковского - Липки. Ходили по Толстого - Подвинской, рядом на берегу были Фермопилы. Улица Суворова еще до революции - после Офицерской, Крылова -Успенская, Советская - Дворцовая. Вечером - у нас.

20 мая. Приходил Попкович. Поэма "Смак печанай бульбы". Поговорили о ней. Бележенко уже работает в газете, там они вдвоем с Салтуком.

22 мая. Снова смотрел подряд все три серии "Тихого Дона" – и снова удивлялся этому странному несоответствию гениального романа и его автора, которого я видел и слушал в 56-м на Всесоюзном совещании молодых. И еще: какая удивительная казачка Аксинья - Быстрицкая!

24 мая. Вивальди - "Времена года", поэзия в музыке.

27 мая. Из звонков и разговоров за день узнал, что на днях собираются открыть отделение. А мне об этом ничего не говорят. В Минске снят главный режиссер Валерий Раевский: "Связь с диссидентами". Его жена - сестра Василия Аксенова, который уезжает (или уехал уже). Очень грустно.

28 мая. В обкоме комсомола - часик о делах литературного объединения, о работе с молодыми. Пришел даже Салтук, чего он уже давно не делал, солидно помолчал - да и что ему говорить было?.. Как и договорились, и я об этом объявил в "В. р.", на обкомовском автобусе уехали в Полоцк. Салтук спокойно ушел домой. А со мной поехали: Хазанский, Боборико, Попкович, Бележенко. Там присоединились Володя Орлов и его Валентина. Поздравили Ивана Стодольника с приемом в Союз.

Хорошо прошла встреча во Дворце завода стекловолокна. Я вел. Но перечисление в Фонд мира сорвалось.

Вечером еще успел посмотреть по теле вечер Олжаса Сулейменова. Его мысль о "серых сволочах", которые засели во многих местах.

29 мая. Из обкома партии звонила Г. Гужва: во вторник, 3 июня, в 15 – учредительное собрание. После него - там же, в доме политпросвета - литературный вечер, встреча с общественностью. Приедет Шамякин с группой. Весь день меня мучил вопрос: пойти или не пойти, "да" или "нет". Больше склоняюсь к "нет". Слишком долго я жил в ожидании этого дня, чтоб печаль вы могли увидать на лице у меня. Не увидите!

30 мая. Почти все разговоры сводились к одному: 3-го в 15 – "быть или не быть". Рывкин (лежит в больнице): "Нет!" Коломинский (по телефону): "Нет!" Хазанский: был настроен на "да", склоняется к "нет". Эм категорически: "Нет!" И сам я почти решил: не пойду, пусть думают, что хотят, делают, что хотят. Я в этой трагикомедии не участвую!

31 мая. Убедил себя: не пойду. Это и есть мой протест. Но без всяких демонстраций. Появилась и причина: простужен, а может, это грипп…

2 июня. Снова звонила Гужва: И. Наумчик ей повелел собирать на завтра всех, и молодых тоже, так кого из них звать? Кому сообщать? Удивилась, что я заболел: "А как же завтра будет без тебя?" Смешно. Так и будет. И не только завтра. Читал Пастернака.

3 июня. Создано отделение, к которому я столько лет шел, организуя, отдавая силы, чтобы собрать костяк, который потом разрастется. И этому надо бы только радоваться, если бы - пусть не я - но кто-то достойный его возглавил. Не для себя ведь я все это готовил, хотя и заслужил, наверно, за долгие годы, чтобы и для себя. На собрании я не был. Спокойно (ой ли!) сидел дома, отвечал на телефонные звонки, которых было много. Вечером пришел Володя Хазанский. Рассказал. Приехали: Шамякин Осипенко, Законников, Бородулин. Наумчик – как главный идеолог области – от имени обкома и Союза писателей вместе с Шамякиным предложили избрать секретарем созданного отделения Олега Салтука. Естественно, никто не протестовал. А на чей-то вопрос: "А как будет с литературным объединением?" Шамякин ответил: "Мы ўдзячны Сімановічу за тое, што ён столькі год працаваў і няхай і далей кіруе…" Собрание длилось всего один час. Володя рассказывал, а мне казалось, это происходит не со мной, не здесь, а где-то на другой планете.

4 июня. Миша Рывкин прислал-переслал из больницы большое письмо, написанное вчера вечером. "Думаю о сегодняшнем злополучном дне. Думаю, потому что на душе тревожно. Дай Бог, чтобы я ошибся, но мне кажется, что ты переживаешь (чувство, разумеется, от которого не был бы свободен никто из нас). Но все равно постарайся плюнуть на все происходящее, совершенно отвлечься. Ты не хуже меня понимаешь, как быстротечна жизнь. Ты не хуже меня знаешь, как многое в жизни призрачно, в том числе и те роли, которыми нас наделяют или которые мы добровольно беремся исполнять. Ты сам любишь повторят "Пройдет и это"… Ты всегда, когда надо было, умел сосредотачиваться на главном - на творчестве. Как знать, может, оставшись в стороне от этого шумного поста, ты будешь иметь время для работы. Ведь что ни говори, ты бы не мог работать спустя рукава. Я знаю, что без тебя за последние 25 лет нет литературного движения на Витебщине. Я знаю, что твое имя придало бы этой должности весомость и благородство. Но вспомни хотя бы дорогие твоему сердцу имена литераторов, с которыми поступили даже более жестоко. В общем, не переживай. Есть у тебя главное - твое творчество…"

5 июня. В поликлинике. Продлили бюллетень. Вчера из издательства прибыла рукопись. Надо кое-что убрать и переделать. Сижу над ней. Есть стихи, строки, которые неожиданны даже для автора. Вот "Гроза над морем". Не обо мне ли самом: "А кто-то среди затемненных светил того, кто светил, по рукам колотил…"

20 июня. Омар Хайям: "Ты обойден наградой – позабудь. Дни вереницей мчатся – позабудь. Небрежен ветер: в вечной книге жизни мог и не той страницей шевельнуть…"

Иван Петрович Шамякин рассказал, как обсуждалась моя кандидатура на должность секретаря отделения. A так это было или но так - никто не подтвердит и не отвергнет.

Не называя фамилий, он сказал, что собралась группа, в которой были представители ЦК партии и Витебского обкома Шамякин предложил мою кандидатуру, сказав, что я не трлько талантливый поэт, но и организатор, как раз тот, кто нужен, что со мной уже говорили, что в писательских кругах мою кандидатуру поддерживают..

- Но мы тут смотрели документы представления и окзалось, что Симамович - беспартийный… - бросил кто-то первую реплику.

- Это можно поправить, - ответил Шамякин. - Я готов дать ему рекомендацию. И думаю, за этим дело не станет. Да и многие известные писатели - не члены партии…

- Так-то так, - последовала следующая реплика. - Но кроме того, что Симанович - беспартийный, мы знаем, что он пишет на русском языке, он русский поэт и будет руководить белорусскими писателями…

По словам Шамякина, он, отвечая, сказал, что я владею обоими языками, работаю на телестудии и веду передачи по-белорусски, перевожу на русский стихи и прозу коллег. И все это - хорошо…

- Ну ладно, - пробасил кто-то. - Вы по этим пунктам могли бы нас убедить. Но… мало того, что Симанович беспартийный, мало того, что пишет на русском языке, товарищи, у него же в анкете в графе национальность - еврей…

"Тут уж, - рассказывал Иван Петрович, - я развел руками и сказал, что вот этого я изменить никак не могу…"

На этом обсуждение закончилось. Моя кандидатура была отвергнута…

21 июня. Весь день повторял Мандельштама: "Держу пари, но я еще не умер… Что я еще могу набедокурить"…

Маина Боборико: "зря я шла на это собрание, но ты сказал, чтоб пошла". "Да, сказал, я так хотел, специально сделал, чтоб вы все присутствовали, чтоб видели и помнили, как при вашем молчании и равнодушии творятся несправедливость и подлость". Сказал я, наверно, слишком зло, она, в отличие от других, этого не заслужила…

22 июня. Вчера с Леной - в институте на защите дипломных работ "Художественно-конструкторское решение литературного музея", дипломницы готовят 10 Пушкинских стендов. Во всю оборудуется (по команде Виноградова) комната на 5-м этаже.

23 июня. Уже второй год под балконом латают и кричат чайки.

26 июня. Л. и Эн выпустили спецгаэету. Особенно хорошо: "Чего там на жизнь обижался?.." - и я перед бутылкой. Был Рем.

28 июня. Начался Праздник поэзии на границе Толочинского и Оршанского районов. Встреча; Вертинский, Макаль, Гилевич, Лойко. Левки – на поляне, музей. Кринки. Школа. Музей Лынькова. Встреча в клубе, я: "После веселых каникул" и "Телушка" (была сплошная детвора).

29 июня. Из-за дождя все перенесли во Дворец местной промышленности. Читал "Тот незаконный рай" и "Вот говорят…" Очевидно, излишне нервно, что-то подчеркивал и о Шагале, и о себе, был "обнаженный нервом", как сказала Алла… Наумчик сразу повернулся и поздравил (?!). А Алесь Савицкий: "сразу видно, кто говнюк а кто настоящий поэт"… Гриша Куренев передал привет из "Юности" – стихи получили, будут на год вперед планировать.

30 июня. Съездил на книжную базу: Врубель и Булгаков. "Мастера и Маргариту" сразу подарил Лене: закончила все на "5".

4 июня. Разговор с Буравкиным о его московской книге "Кровное", о том. что это не он, а некий среднеарифметический автор-поэт в переводах Б. Спринчана и И. Бурсова - нивелировка.

6 июля. "Сашка" Кондратьева. Читал с интересом, хотя отдаленно - "Двое в степи" Казакевича.

7 июля. Слушал "Голос". Лучшими прозаиками обозреватель считает Аксенова, Битова, Искандера, Трифонова. У меня больше симпатий к Трифонову.

8 июля. Как лучше построить книгу избранных стихов? По хронологии? Или в самом начале – самое последнее? Или в том порядке, как выходили сборники? И нужно ли предисловие?

11 июля. В "Библиографии литературы о М. Ю. Лермонтове", изданной Академией наук, есть и я: "Недаром помнила Россия", в книге "Подорожная А П.". Приятно! А в Указателе имен я – "Л. Г.", а не "Д.Г."

15 июля. Сделал свой очередной шаг в ответ на все, что связано с нравственными и прочими препонами. В "В. р." - с Дорофеенко и Скопой - отказался от литобъединения. Кажется, оба отнеслись с пониманием. "Но сотрудничать с нами ты будешь?" - спросил Дорофеенко.

16 июля. Убираем квартиру. Выбрасываю в мусоропровод старье целыми баками - Господи, сколько же его собралось с 1972!

17 июля. Позвонил Дайлида - и два часа просидел у него в номере с ним и Мысливцом. Пили: я принес бутылку "Экстры" и на столе стояли две "Пшеничной" плюс закуска, которой меня снабдила Эм. Потом с Дайлидой еще возле гостиницы, он считает, что мне надо переезжать в Минск. Но разве я могу уехать из этого города, который принял меня и, наверно, уже никогда никуда не отпустит?..

Унес и сдал два чемодана книг, которые мне не нужны.

22 июля. Недостижимая мечта: расставить книги так, чтобы в любую минуту любую достать с полки.

24 июля. Лена - из лагеря, где воюет с малышней. Ей - 19 гвоздик. По традиции стенгазета с фото и подписями, типа: "Не надо каши манной, дайте мне стихи, замучила мама, папа, помоги".

6 августа. Перебирал пластинки. Слушал голоса: Симонов, Эренбург, Самойлов. Межиров, Гудзенко.

8 августа. После того, как я отдал в ЗАГС копию письма из Книжной палаты о том, что я должен свести к одному "знаменателю" все разночтения имени-отчества и фамилии в книгах и публикациях, сегодня получил письмо-решение: "Вам разрешена замена…" Из всех оставил: Давид Григорьевич и СимАнович через "А"… В связи с изменением отчества, надо менять все документы: свидетельство о браке (хохмачка: "Хочу на тебе жениться!"), свидетельство о рождении Лены (хохмочка: "Хочу, чтоб у меня была дочь Лена!")

12 августа. Слушал "Голос" (вчера): о тех, кто был расстрелян 12 августа 1952 – "Ночь убитых поэтов", о том, как в Минске был убит Михоэлс, а потом весь цвет еврейской культуры и литературы: Маркиш, Квитко, Фефер.

16 августа. Выписки. "Страдания заставляют нас действовать - и только в действиях мы чувствуем настоящую жизнь" (Кант). Толстовское: "Истина вне подробностей не стоит и ломаного гроша".

21 августа. С Василевич: она готова планировать переиздание "Подорожной" на 83-й, какая картинка получилась бы: "Силуэты" - 81, "Избранное" - 82 и тут же "Подорожная" – 83.

23 августа. Едем втроем в Дом творчества в Пицунду. Москва. Огромность Курского вокзала.

26 августа. Пицунда. Утренний разговор с соседом по балкону - Давид Кугультинов: о том, что видимся не в первый раз, о погоде, о переводах.

27 августа. Знакомство с Арк. Минчковским - мой портрет-шарж его молниеносной работы. Слава Кузнецов, Вадим Баранов.

29 августа. Появился Злотников. Веселые речи Минчковского. Надоедает правыми высказываниями Щербина. Вышел и прошелся в халате Доризо-Троекуров. Может, пообщаться с ним? А пока с Казбеком Султановым: о Шагале.

30 августа. Егор Исаев: "Привет, усатый!" - увидел меня вылезающего из моря, а я был без очков и не узнал. Заплыв с ним.

31 августа. Исаев: "Я весь в плюсах, как погост в крестах". Глядя на свои ноги: "Я уже орел - были ногти, стали когти". И еще: "Есть три поля - Куликовское, Бородинское и я Прохоровское… На Бородинском уже против французов шли народы (Кутультинову: "и калмыки"). А на Прохоровском нет таких народов, которые бы не воевали". Кто-то предложил сигарету. Все: "Мы не курим… мы ведем борьбу за…" Я: "за искуренение". Исаев: "Как ты хорошо сказал!" и на разные лады всем: "3a искуренение, надо бороться за искуренение"… Он много ораторствует и актерствует.

1 сентября. Генрих Митин: "Мы встречались? Давайте знакомиться". О жанре критики. О рецензии. Злотников: "Ты – в плане "Юности"… Читал: "Александр Бенуа размышляет". Сделал много выписок: "В искусстве Шагала заложены и какие-то ыные чары, какое-то волшебство…" И еще: "Шагал… художник с оголенными нервами, это инструмент, звучащий не только от прикосновения, но и от малейшего дуновения". "Шагал - художник подлинный, и то, что он со всей искренностью еще скажет, будет всегда значительно и интересно".

3 сентября. По теле - передача Грузинского телевидения о Булате Окуджаве. Смотрели и обменивались репликами Амлинский, Ан. Аграновский, Эд. Колмановский, Хулио Матео, Яков Аким, Радзинский, Вл. Огнев… С Огневым - о давнем Всесоюзном совещании молодых, сказал ему, что помню его выступление обо мне, а он интересовался: где, что, Витебск - Шагал. С Митиным о Витебске 20-х годов, об Азине. Злотникову прочел два о Шагале, он реагировал, думая о себе, в отличие от Огнева (все-таки критик), который думает и о других. С Кутультиновым - о переводах. Разговоры в разные часы и дни.

4 сентября. Арк. Минчковский: каждый день читает по одному этюду из "Подорожной" и делится со мной впечатлениями, сегодня сказал, что у меня "своя интонация".

5 сентября. С Натаном Злотниковым - о судьбе и ремесле, в отделе у него: Новиков, Ряшенцев, Коркия, Чухонцев, об отце, который из наших Колышек… Митины (дуэтом): прочли мои стихи в "Юности", особенно понравились о Фете - "прелестные стихи". И Натану: "Вот такое и должен печатать ваш журнал"…

6 сентября. С Амлинским: о вчерашнем ночном происшествии, когда еле вырвалась и убежала от какого-то грузина милая сотрудница "Юности". Об этом говорил на разные лады-пересуды весь Дом творчества. В библиотеке взял и читал его повести.

7 сентября. С Исаевым (он все вещает): о том, что нет Маяковского, а есть "без него кладбищенская поэзия", поставили его между Ахматовой и Мандельштамом; о том, что "стыдно" Евтушенко и Вознесенскому выходить в Грузии 100-тысячными - сколько можно было бы грузин издать…".

12 сентября. Концерт органной музыки в храме. И ласточка влетела. Строки, которые под эту музыку писались. Бах, Брамс, Хиндемит.

13 сентября. Часовая прогулка над морем с Исаевым: о Маяковском (конек Исаева), об интеллигенции, ее простодушии и нахрапистости, интеллигенты слова и интеллигенты действия.

15 сентября. "Как быстро уходит время" - Пушкин, "Путешествие в Арзрум". Слава Кузнецов: о "Подорожной" – о доверительности, авторском "я", интонации - "напиши обязательно толстую книгу".

16 сентября. Страшный и страшной силы рассказ Андрея Платонова "Алтэркэ", о еврейском мальчике и его издевателях (читал в библиотеке).

18 сентября. Федор Абрамов и его Людмила Крутикова: о начале 50-х, когда она и Леонид Резников были молодыми преподавателями в БГУ, о Гуторове, о том, как ее и Резникова выжили. Абрамов - мне: "А что, Люся тогда в самом деле была красивой? Можешь подтвердить? Поклянись на огне".

23 сентября. Москва. "Россия". "Юность": Дементьев, Пьянов, я - в плане будущего года.

24 сентября. Холодно. Дождливо. "Отсидка" в теплом метро… Альбом Шагала - и надо бы забрать: но 45 р. "Игра Стринберга" в театре Ермоловой.

25 сентября. С Леной – Музей изобразительных искусств им. Пушкина. Руссо – "Муза, вдохновляющая поэта". Пикассо: "Старый eврей с мальчиком" - это стихи… В Союзе писателей - молодцеватый Сурков в свои 80. Согбенный от горя Чаковский (дочь погибла). Вечером - чеховский "Иванов" с прекрасной Чуриковой в Ленкоме. Вчера долго листал альбом Шагала и переживал, что не могу забрать. А сегодня в "Антикваре" - "Керамика и скульптуры Шагала" – 3000 р. В Витебске я бы все отложил, а потом забрал, нет, "Керамику" не взял бы.

26 сентября. Продукты - с собой… "Охота" за билетами в театр Станиславского на "Сирано де Бержерака" Ростана. Сирано - С. Шакуров, в спектакле - Виторган и Балтер… Но не досмотрели до конца: было очень поздно - и к поезду… В записную книжку: "Мне было все равно, что Малый, что Большой. И только к Сирано тянулся я душой. Как будто звездный знак ниспослан из веков. Спасибо, Бержерак - до встречных поездов!"

29 сентября. Наровля. Сижу с папой. Выпили с ним по рюмке самогона. Кладбище. На могиле мамы.

30 сентября. Брожу по Наровле. Парк. Пристань. Стихи. День рождения Лёни.

1 октября. Дождик с утра. Опять бродил. Провожал "ракеты" на Киев и на Мозырь.

5 октября. Как жаль, что я выхожу (уже вышел) из состояния, в котором было так долго так хорошо. Весь день печатал. Это нечто невообразимое: напечатал 70, отобрал пока половину. А что оставлю из них?

11 октября. Розыгрыши книг, особенно подписок, стали традицией. Лена записалась на шеститомник Гейне - и выиграла, очень рада, и я тоже (выиграли 40 из 1000 записавшихся).

14 октября. Вчера просидел и выступал на 5-и заседаниях, сегодня еще на 2-х. Звонил из обкома комсомола Мих. Кузьмич, приглашал на семинар творческой молодежи: Летцы, 17-19. "В какой роли?" - "Гостя и наставника молодых". Поблагодарил и отказался, подумав, что уже свое отсеминарил. Но так ли это? Не лукавлю ли? А ведь эти все семинары я начинал, придумал и творческое объединение "Веснянка". А что теперь?

15 октября. В "ЛГ" – Рождественский, "Марк Шагал", хорошо, тепло: "А Вы не из Витебска?.. И жалко, что я не из Витебска…"

Умер Иосиф Нонешвили. Помню вечер в Цхинвале, и в полутьме он вытаскивает из кармана плаща свой томик и подписывает его мне. Я все собирался послать ему фото, где мы с ним, да так и не послал.

19 октября. Бормочу себе свое: "Все пережить – любое лихо" и "Жил да был, не унижаясь".

20 октября. Весь вечер на телестудии - запись Клуба книголюбов. Пригласил из Полоцка (и он приехал) Николая Петренко, рад ему, пусть прозвучат его песни, "привяжем" их к клубу. С Вольским, чтобы он дал рекомендации Попковичу и Конопельке. Артур сказал, что уже избрали первым секретарем Нила Гилевича.

22 октября. Поздно вечером пришел Тарас. Сидели до 2-х. Валя рассказывал, как отмечали день рождения Заборова, который превратился в день прощания: Борис уже в Париже. Было человек 100. И Аникейчик, и Поплавский, и незнакомые. Женщины плакали. Вспоминали с Валей наши старые времена: университет, сборы военные, Брест, Оршу.

25 октября. В "Дружбе" – том "Поиски и эксперимент" Ларисы Жадовой (на немецком), о нем когда-то мы говорили с ней и Симоновым. Много о Витебске и Малевиче.

27 октября. Холодно, но сухо. Деревья облетели. Строки: "Жизнь катилась под откос, ну не жизнь, а просто воз, на котором ехал…".

28 октября. Снег, как среди зимы. Вид с балкона на белый простор, и там за оградой три оленя.

19 ноября. Москва. Вечером в Кремлевском дворце – "Царская невеста": Образцова - Любаша.

20 ноября. В "Советском писателе" Исаев. Завел к себе. Подписал ему: "…в память о встречах на дорогах жизни от Шушенского до Пицунды, где с радостью или печалью дороги пронизана сталь, сливается с Пушкинской далью Егора Исаева даль". Он был доволен. Позвал: "Светлана, прими рукопись". Вечером – Большой: "Чайка" – Плисецкая…

21 ноября. Вечером - МХАТ - "Чайка": Смоктуновский, Калягин, Мягков, Вертинская.

22 ноября. ЦДЛ. Вечер, посвященный 65-летию Симонова. А его уже год нет на земле, то есть на земле он есть: прах развеян и смешался с Буйничским полем… Пришел задолго до начала. И почти сразу столкнулся с организаторами вечера - Евгением Воробьевым и Робертом Рождественским. И только я успел признаться, что был знаком с Симоновым еще 25 лет назад - Рождественский сразу предложил мне выступить на вечере. Я ответил, что если решусь, то пришлю ему записку. А пока он вспомнил о песне, посвященной Брестской крепости, сказал, что я дописал хорошую строфу. А я успел сказать о том, что в Витебске знают его стихотворение "Шагал" и благодарны ему. Спросил, откуда взял он некоторые детали (Замковая, Смоленская, Витьба). Он ответил: "От самого Шагала". Подсказал ему, что надо бы исправить: не Видьба, как напечатано в "Литературке", а Витьба, через "т", что лучше было бы не каланчу пожарную упомянуть, а старую ратушу - символ города, впрочем, подчеркнул я, "все это мелочи, они нисколько не меняют того впечатления, которое эти стихи произвели на витеблян. Одно только повторение "Вы не из Витебска? " и концовка "И жалко, что я не из Витебска" уже для земляков Шагала дороже дорогого…".

Начался вечер. Выступали: Алигер, Казакова, Островой, Лазарев, Славин, Ортенберг, Евтушенко… А я слушал и писал строфы о мемориальном знаке, только что установленном на Буйничском поле, потому что на экране шли кинокадры, снятые там. Когда закончил, послал записку Рождественскому. И он почти сразу дал мне слово: "Специально на этот вечер приехал из Витебска и сейчас прочтет строфы, посвященные мемориальному знаку, поэт Давид Симанович". На некоторых словах он заикался. И вместо полной фамилии вначале прозвучало Симанов… и только после паузы - ич, которое многие в зале, видимо, не расслышали и решили, что я родственник Константина Михайловича или, по крайней мере, хотя бы однофамилец. Я прочел стихи "В снегу под Могилевом", рассказал о первой встрече с Симоновым в сентябре 1954 года в Минске. После вечера я разговаривал с Александром Борщаговским, с которым вместе мы побывали перед этим на Таймыре, с его дочерью Светланой и ее мужем Алексеем Германом, который снял фильм по симоновским "Запискам Лопатина" – "Двадцать дней без войны". Подошел Рождественский. И мы с ним продолжили наш разговор, договорились, что он приедет в Витебск, выступит и, конечно, прочтет своего "Шагала", может, как он сказал, "чуть-чуть подправленного"…

И все-таки в этот вечер в канун дня рождения Симонова я был с ним и теми, кто о нем вспоминал… Константина Михайловича я называю моим "крестным отцом" не только потому, что он выслушал меня, студента, а потом благословил, напечатав в "Новом мире". Во многом я просто рос и воспитывал свой литературный поэтический вкус на его стихах. Я знал наизусть его раннюю лирику, а потом и чуть ли не целиком "Друзья и враги". И, безусловно, в чем-то подражал любимому поэту. И такие мои стихотворения, как "День рождения", никогда еще не печатавшееся, и "Трое", напечатанное в "Новом мире", и "Чужой", и другие строки, особенно написанные в 50-е годы, носят явный отпечаток влияния поэтической манеры Симонова. Симонов не мог не влиять и на целое поколение "шестидесятников", к которому отношусь и я. И даже "Шагал" Рождественского очень перекликается с симоновским "В гостях у Шоу".

25 ноября. Сегодня под Могилевом в том месте, где он принял первый бой и где сын Алексей 8 сентября прошлого года развеял его прах, установлен камень - открыт памятный мемориальный знак, посвященный Симонову. На нем надпись "Всю жизнь он помнил это поле боя и завещал развеять здесь свой прах"…

26 ноября. Читал Слуцкого, смотрел новые книжки Мориц, Казанцева, Сикорского. В Москве в книжной лавке – разговор с человеком, которому посвятил Слуцкий "Березку в Освенциме", так он сказал и рассказал, что Борис Абрамович по-прежнему болен. Подходила ко мне в ЦДЛ Юля Канэ, сказала, что Березкин тоже лежит, но уже совсем на мир не реагирует… Жалко Слуцкого, жалко Березкина…

26 ноября. Этот День я посвящаю 65-летию Константина Симонова и 100-летию Александра Блока, который в первую мировую служил на Полесье. Но жизнь его связана с белорусской землей и другими нитями. В феврале 1908 года в гастрольную поедзку по западным губерниям и югу России отправилась театральная труппа, которую возглавлял В. Э. Мейерхольд. Среди других актеров в ней была и жена А. А. Блока - Любовь Дмитриевнa. Маршрут определялся так: Витебск, Минск, Могилев, снова Витебск, Смоленск, затем - южные города. В память о поездке сохранились письма А. А. Блока в Витебск, где 17 февраля начались гастроли, и письма Л. Д. Блок из города на Двине, в которых есть строки: "Мы живем в гостинице "Бристоль", самой лучшей…" "Очень красивый Витебск, а мы и не знали ничего, кроме двух улиц до театра"…

29 ноября. Проснулся - даль светла от снежной белизны. А за окном ветла уже стряхнула сны. Как будто молоко разлито по земле. И видно далеко глазами сердца мне.

Думал об "Избранном": и как его назвать и что туда включать. Письмо от сестры Евдокии Лось: почему не пишу воспоминаний, она собирает, хочет издать.

1 декабря. Приходил Володя Попкович, рассказывал, как его удивил Чигринов, сказав, что не знает такого поэта и пока о приеме не может быть разговора. Я вспомнил, что давал ему же кандидатуру Володи на Республиканский семинар, при нем выступал на Пленуме и говорил много о Володе и о том, что его давно надо было принять. И Чигринов не помнит? А если в самом деле он не помнит и не знает Попковича - это что, основание?

11 декабря. На вечер Быкова меня никто не зовет. Никто не звонил о встрече и приеме в обкоме, значит, я не нужен и не пойду…

14 декабря. Завтра приедут Быков, Бородулин, Буравкин, Панченко. Я об этом знаю только "через пятые руки". Мне никто ничего.

15 декабря. Сидел на студии и думал: пойти или не пойти. А все спрашивали, как встречали, когда, почему я не на приеме у Шабашова. Почему не с ними на ковровке или просто в городе. В 18 - дома. Эм сказала, что звонил Дайлида, звал на вечер, она сказала, что я вряд ли приду… Дайлида: "Пусть хоть на банкет придет…" Выпил рюмку и остался дома. На вечер сходила Лена и даже взяла автограф, конечно, не признаваясь, что она моя дочь… И на фотографии, которую принесла Лена, он написал: "Витебскому литературному музею. В. Быков".

17 декабря. Приснился Игорь Шкляревский. Утром записал: "Окраина. Собака лает. И над рекою голос резкий. Студент по городу гуляет, его фамилия Шкляревский". Это о давнем дне, когда он приезжал и вместе с ним кормили Аленку под песенку: "За окном метет снежок, надо скушать супчик. Что ж ты, дядя Игорек, помоги, голубчик"…

28 декабря. Звонил Рем. Он знает, что я не бы на вечере Быкова, ему об этом сказал Бородулин, и еще Рем о том, что Рыгор "намекал" Быкову: "Позвони Давиду", а сам Рыгор будто не мог позвонить… Миша Шмерлинг, который был на приеме, слышал, что говорил Законников (в пересказе): "Сімановіч крыўдуе, а ніхто не вінаваты ў гэтым…" (А кто же виноват? Один Наумчик?..). И еще Миша: на ковровке Быков у него спрашивал про меня - как, где, приду ли на вечер?..

31 декабря. Все. Закончился год. И были в нем события, которые потрясли душу. И первое и главное: смерть мамы… А дела общественно-литературные, которые столько переживаний принесли, все-таки уйдут в небытие, затуманятся, и многое просто забудется, оставшись только на страницах этого Дневника, чтобы когда-нибудь через годы, если захочется, я мог в них заглянуть…

1981

6 января. День Галины Каревой. Просмотр. Ручкоцелование. Когда открыла дверь и появилась на пороге кабинета в очках, трудно было узнать в ней знаменитую исполнительницу романсов, которую я люблю. Вечером во Дворце всей семьей на ее концерте.

12 января. Поздравлял с открытием нового издательства "Юнацтва": Лукшу (директор), Коршукова (гл. редактор), Машкова (зав. редакцией). Никак не получу корректуру, которая выслана неделю назад… Может, секретарша послала в другой город?..

14 января. "Советский писатель", редактор Светлана Москаленко: "Прочла Вашу книгу, мне понравилась, начинаем отдавать на рецензии"… "Юность", Новиков: "Перенесли тебя на 82, на твой юбилей…"

16 января Вчера и сегодня с Вадимом Спринчаном, он: можно ли без моего чтения корректуру подписать в печать, я: "Можно, но боюсь, чтобы там не осталась тьма опечаток, как когда-то в "Письме тебе"… Смотрел по теле вечер Софронова: вчерашний день…

18 января. Смотрел вечер Быкова (запись 15 декабря). И снова многое вспомнилось: разговоры на вокзалах, встречи в Гродно и Минске, часы ночные у него дома и дневные у меня, и могилевская история с подписью… И защемило сердце от того, что все были на его вечере, а я вот не пошел…

19 января. На мосту встретил Володю Скоринкина. Вышла только что книжка в Москве в "СП", рассказал о "муках с переводчиками", которые "пасутся" возле издательства. Что-то будет с моей? Неужели найдутся "зарубщики"?

22 января. В день рождения Гайдара - наконец в областной газете моя "Строка легендарной биографии". Приходила со стихами Валя Пчелка, хоть и вышла ее детская "Зялёныя вядзерцы", осталась она начинающей. Потом Дима Григорьев, читали вместе, разбирали его стихи.

23 января. С Толей Конопелько. Звонил Вольскому, искал его: где рекомендация? Так было в конце года с Гречаниковым - он уже прислал…

27 января. Приходил Ан. Ковалев: о музее, стенды делают студенты. Есть опасность, что еще долго будет длиться "период первых шагов"… Сегодня 90 лет Эренбургу. Сколько чуши он выслушал в последние годы жизни…

31 января. Январь закончился метелью, которую мы с Леной мужественно встретили, когда завозили в институтскую библиотеку очередную "порцию" книг… По дороге так мело, что одна женщина, увидав нас, воскликнула: "Настоящая снегурочка и дед Мороз!"

1 февраля. Читал Кирсанова, переставлял Кирсанова в центр поэтической полки - хватит ему находиться в ссылке. Проводил Эм и Лену в Ленинград.

5 февраля. Звонил в Наровлю: папе - 92…

13 февраля. Сон: мама меня собирает, куда-то тороплюсь, нервничаю… А сегодня - годовщина…

Выставка художников-педагогов в музее: кто "под Куинджи", кто "под Шагала, кто "под Чюрлениса" и никто - "под себя"…

15 февраля. "Князь Серебряный" Ал. К. Толстого, которого читаю впервые, а в предисловии о том, что когда читал он документы, "книга не раз выпадала из рук, и он бросал перо в негодовании не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования".

17 февраля. В газете - литстраница, дал "В Фонд Мира" из "Сибирской тетради". Но в каком я окружении…

21 февраля. Лена написала три стихотворения - о Метерлинке, о Париже и о смерти Любви…

27 февраля. В почтовом ящике - "Силуэты дней", художник Н. Селещук, оформлена хорошо по цвету, но что-то накручено с азиатским уклоном, даже женщина похожа на узбечку. К счастью, из ошибок две-три мелочи, остальное выправлено.

28 февраля. Лекция в пединституте – о Лажечникове в Витебске.

10 марта. В облкниготорг прибыли "Силуэты" – 1280 экз., будет по одной пачке (80) - на магазин, это очень мало: ведь полтора тиража выпущено – 12 тысяч!..

11 марта. Пришел Володя Попкович. Поздравил его, расцеловал. 0н стал членом Союза, и я этому особенно рад, столько вместе с ним ждал этого дня, выступал, говорил о нем, отправлял, преуменьшая возраст, на семинар…

15 марта. Все снег да снег ~ и нет весны.

18 марта. "Временник Пушкинской комиссии" - 77. В литератype – моя "Подорожная" со всеми ссылками: издательство, год, страницы.

23 марта. Полоцк и Новополоцк. Рем - наши "коммунистические" отношения: общие деньги и все расходы. Выступления на открытии Недели детской книги.

24 марта. Встреча с молодыми строителями 2-ой очереди стекловолокна. В библиотеке Маршака одна девочка следила по "Зеленому кузнечику": правильно ли я читаю…

25 марта. Рем написал рекомендацию Толе. На предприятиях пробую новый метод-манеру - по одному стихотворению из каждой книжки…

1 апреля. Жичка: "Приезжай, вези два экземпляра. Название? А вези бутылку коньяка - найдем!.."

Умер Юрий Трифонов. А я еще только по-настоящему вошел в его прозу, прозу большого современного писателя.

7 апреля. "У поэта должна быть не карьера, а судьба" - Блок. "Dum spiro spero" - "Пока дышу, надеюсь". Толя: Салтук отказался дать ему рекомендацию отделения…

13 апреля. Гостиница "Минск". В штабе писательского съезда Солоухин, Боков, Лазарев. Общение с ними…

14 апреля. Из доклада мандатной комиссии: всего - 336, членов КПСС - 198, белорусов - 271, русских - 29, украинцев - 8, поляков - 5, евреев - 21, иных - 2. Самый старый - Василь Горбацевич - 88, самый молодой - Павел Марцинович - 27.

15 апреля. На съезде. Быков: о провинциальности,о вещизме, о клещах и борьбе. Адамович: "литература – это комитет по спасению человечества от смерти"… Кудравец: "девальвация писателя"… Во время голосования из 284: против Вертинского - 84, Гаврилкина – 101. Гилевича – 88, Чигринова – 102

16 апреля. Сидел в издательстве с Жичкой и В. Спринчаном. У Рема - с Ильей Фоняковым. С Адамом Мальдисом: о литературоведении, работе сектора, о рус.-бел. взаимосвязях. Мария Шевченок из Гродно (вчера): о том, что она получила пропавшую когда-то мою корректуру, дура - не могла мне переслать, а секретарша - тоже дура - куда посылала вместо Витебска?..

17 апреля. У Лукши: о переиздании "Подорожной". Хорошо встретили в редакции. Заявка на 83-й. С Ремом в аэропорту провожали Илью Фонякова.

19 апреля. О названии "Избранного". Выбирали по моему списку: Бородулин - "Наедине с тобой", Тарас - "что-то со словом "созвездие", Рем - "Лестница", Жичка Если всех слушать… И вдруг Шаховец: "Уже план в наборе и там, как ты сам дал - "Солнечный хмель". Пусть так и будет. Хорошее название и не ломай голову себе и другим".

24 апреля. Идет сегодня передача о Попковиче, а его нет. Ищут, звонят из дому, а он до сих пор не вернулся со съезда. Переживаю за него.

5 мая. С Александром Рябкиным, председателем комиссии по установке мемориальных досок: о Пушкине, Маяковском, Лажечникове, Купале, Коласе…

12 мая. Совещание-встреча, на которой Наумчик делился своими "воспоминаниями" об идеологическом совещании в Москве. В своем пересказе он заклеймил Максима Шостаковича: "погнался за 3 мил., остался с участниками оркестра за рубежом"; сказал о матери Аксенова - Гинзбург, что она "под вливянием сионизма", что "ее арестовали за высказывания против coветской власти".

13 мая. Орша. Подготовка передачи. Несколько дней назад в Орше был Александр Кушнер, оказывается, его родители родом отсюда…

14 мая. Библиотека им. Пушкина. Мое выступление. Нормально, но не было удовлетворения… Потом - в Малое Гольцево (33 км от Орши), сестры Батрака. Анастасия - 81, Александра - 76…

16 мая. Вечером - Миша и Оля. Фотографии. Оч. хор. Лены. Пили кофе с тортом "производства" Эм.

18 мая. Забрал медальон мамы: как живая, удивительно - сделали с такой плохой фотографии.

22 мая. Купил кем-то сданного Поженяна: "А здоровье - оно не вечно, а удачи - они попозже", даже забыл, что это его строки… Освобождал балкон, сдал 75 бутылок. На балконе - чисто!..

30 мая. Праздник города. Витебску - 1007.

4 июня. В Наровле с Эм. Чувствуется, что папа сдал: как-то глуше говорит, не всегда услышит, но ходит - и хорошо… С Лёней, и у него вечером. И парк.

5 июня. Выбрали обелиск. Текст и медальон. Все вчера. А сегодня уже завезли на кладбище. Все поставлено…

10 июня. Кушнер: "Времена не выбирают: в них живут и умирают"…

12 июня. Поздравил Якова - он стал доктором педагогических и психологических - всех наук!..

18 июня. Посылка с вещами в Наровлю - папе и всем…

21 июня. Вожусь с рукописью: вставляю, переставляю, сокращаю строки, уничтожаю разбивку. Еще раз "Мастер и Маргарита" "по однотомнику… Лена целые куски знает наизусть…

7 июля. Лева Шульман слушал вчера "Свободу" - интервью Анат. Гладилина с Бор. Заборовым уже из Парижа. Рассказывая о книгах, которые оформлял с удовольствием, назвал меня (он оформлял "Равноденствие" и "Встречные поезда")… Лева сказал, что "обалдел", когда услышал эти слова…

8 июля. Пришел на студию наш куратор-наблюдатель из организации на Успенке… Мы давно с ним знакомы, и наш разговор, хоть и конфиденциальный, но вполне доверительный: в передаче радиостанции "Свобода" упоминался я и мои книги, которые оформлял эмигрировавший художник Заборов, в каких отношениях я был с ним, какие книги он оформлял, почему называл именно меня и т. д… Неужели и моя тихая лирика "под колпаком"?

9 июля. Дорога длинная - 500 км; телестудия едет в Ригу. Дважды купался по дороге в каких-то теплых озерах. А вечером - по старой Риге.

12 июля. Опять дорога. Даугавпилс. Краслава. Где-то за Краславой - переплыл озеро и вернулся с белыми лилиями…

14 июля. Умер Борис Полевой. Совсем недавно был я вместе с ним в Минусинске, разговаривал. Что будет с "Юностью" после Катаева и Полевого, которые столько сделали для журнала? Я только-только стал одним из многих авторов…

19 июля. В колхозе. Косьба. Руковожу группой. По вечерам фильмы в сельском клубе. Вчера "Калина красная". Пью, как детстве, как в Крынках - парное молоко…

24 июля. 20 лет тому назад средь добра и зол Симановический сад Леною расцвел!

31 июля. С прошковскими подпольщиками в Верхнедвинск. 50 лет. Отмечание, и с Володей Хазанским - над вечерней Двиной. Прошки. Здесь когда-то давно были с Володей, когда он собирал материал о подполье. Курган Дружбы.

13 августа. "Новый мир" – 7, Трифонов – "Посещение Шагала": "Можете меня не учить про Витебск"

22 августа. Весь день - настоящий! - рабочий, отданный рукописи: резал, расклеивал, делал допечатки.

24 августа. Поздний вечерний звонок из Москвы. Я включен в делегацию на Дни советской литературы в Приморье… Вылет 22.9.

26 августа. Уезжаем в Пицунду. Провожала Лена. Осталась на перроне такая прелестная и одинокая…

30 августа. Компания тут почти та же, что была в прошлый раз: Исаев, Абрамов, Злобин, Гофман, Поженян, Огнев, Горин, Доризо, Козьмин, Аграновский, Рацер и Константинов, Рытхэу, Колмановский, Злотников, Ласкин… Будем общаться; Когда бушует море-океан, не бойся, если рядом Поженян.

1 сентября. Позвал Исаев. С ним - заплыв… Злотников: в "Юности" - редактор Дементьев, "он тебя любит, уже сказал, что надо дать твою колонку"… На пляже с Колмановским: разговор ни о чем, под его мурлыкание какой-то мелодии…

2 сентября. С Александром Капустиным - длинный заплыв, почти 40 минут. На пляже рассказ о США - оказалось, это Мэлор Стуруа. Появился Юрий Бондарев.

4 сентября. Иосиф Василевский оскорбительно высказался о женских "объемах". Я: "А это жук из Василевских, любителей объемов женских, и у него объем мозгов такой, как у других жуков"…

5 сентября. Борис Ласкин: "Привезите мне с базара очень недорогое пианино. Без него мне трудно общаться с Колмановским, он тоже Савельевич, но другого разлива… Давид, я буду на пляже… Меня узнаете по красной розе в зубах"… Он родился в Орще. Готов приехать. Мы с ним об этом говорили в Шушенском. А теперь - снова: "Мои 65 мы уже пропустили"…

6 сентября. Вместе с Гориным слушал рассказ Смелянского: о пьесе Н. Эрдмана, которую решили поставить после забвения, Михалков вписал несколько реплик ("умри за нас, инакомыслящий!"). Оба расспрашивали меня о Витебске, интересовались Шагалом, спрашивали: почему именно в Витебске в 20-е годы создавалась художественная школа.

7 сентября. Борис Ласкин: о Лагине, который помогал ему устроиться в "Крокодиле" после службы в армии. "А меня в книгу вы включите? Дайте почитать, чтоб я знал – куда. Я все-таки родился в Орше…" Егор Исаев: "Буду готовить Всесоюзный праздник Маяковского - и тебя обязательно включу". Письмо из Москвы: программа Дней – Владивосток, Чугуевка, Находка, Приморье.

5 сентября. Дал книгу Ласкину. Вечером в очереди за билетами в кино: "Давид, мне нравится, очень неожиданная книжка!.." Сказал Ласкину о Днях литературы в Приморье. Он весело: "Ну, вам там организуют маленькое извержение вулкана. Жаль, что я не увижу это великолепное зрелище…"

10 сентября. Ласкин на пляже: "А теперь давайте будем охотиться в море за котиком"… (это мне, Исаеву и Людмиле Максаковой о Ник. Доризо, который похож на морского котика)…

11 сентября. Раннеутренний заплыв с Исаевым. Разговор о поэтических поколениях, о том, что есть какой-то трагический возраст жизни поэтов, вот один за другим ушли, чуть перевалив за 60: Луконин, Смеляков, Наровчатов, Пысин… Ласкин произнес монолог-панегирик о моей книге, и, конечно, мне было очень приятно все это слушать от человека, которого знаю давно по песням "Три танкиста" и "Спят курганы темные". Только попрощались - и через 15 минут его звонок: "Я хочу к тебе зайти"… Пришел, принес свою, уже подписанную огоньковскую книжку "День, ночь и снова день" ("Дорогому… талантливому доброму человеку и писателю - книжку для чтения в дороге. Пицунда"). Выпили цинандали.

12 сентября. Вчера был литвечер - библиотекарь звала выступить, я отказался. Слушал: Ник. Костерин, Эм. Марченко, Ан. Левушкин, Вит. Татаринов, Вал. Лобода, Игорь Михайлов, Матвеев, Созинова, вел Геттуев… Похоже на вечер графоманов. Ни одной живой строки…

Море штормит…

Спасали Поженяна.

Пенные волны не молкнут, и опустился туман. Море одело штормовку, как бы сказал Поженян…

14 сентября. С завтрашнего дня повышение цен… Крутикова в очереди прочла: "Водка шесть и водка восемь, мы прекрасно переносим, передайте Ильичу - нам и это по плечу. Ну а если будет больше, будет то, что было в Польше"…

Читал "Черный замок Ольшанский" Короткевича, уже на русском в переводе Вали Щедриной.

19 сентября. Гостиница "Москва". В очереди за билетами на выставку "Москва-Париж". И впервые передо мной пять картин Шагала: "Над городом", "Продавец газет", "Окно в Заольше на даче под Витебском", "Муза (Видение)", "Синий дом"… И Малевич - "Черный квадрат". И Кандинский - "Композиция"… Павел Филонов: "Пир королей", "Головы" ("Симфония Шостаковича"), Ларионов, Гончарова, Лентулов, Сутин - "Автопортрет". Вечером - Кремлевский дворец. Эстрадный концерт. Судьба певицы - Майя Кристалинская.

21 сентября. "Сов. пис." Рецензент Флоров вернул мою рукопись: ему некогда, а столько продержал… Обещали за месяц отрецензировать, кому-нибудь срочно отдав: ведь уже много месяцев дело длится. В Союзе: дали билет до Владивостока - 134 р. платит за полет Литфонд.

22 сентября. Утром - еще по Москве. В 15.30 - автобус возле гостиницы. В самолете - с Дмитриевым и Коржиковым. Ил-62 (закуплен Союзом). Ночь, переходящая быстро в утро. Потеряли 7 час. И уже 23 сентября. Гостиница "Владивосток". Океан из окна. Океанский проспект.

24 сентября, Доклады Ломакина, Озерова, выступление Алексина. Группа литературоведок.

P.S. - к этому дню. Позднего лета кончаются дни за туманом. Два силуэта сливаются над океаном…

25 сентября. "И на Тихом океане свой закончили поход". А начали с утра: группа смельчаков обмакнула ноги в набежавшей на берег Тихоокеанской волне… Я с ними, и с океаном… С Вас. Субботиным - у него в номере, смотрели на телеэкране сюжет о Днях литературы, разговор о стихах и прозе, о его двухтомнике… С Борщаговским - о его пьесе "Дамский портной", первое название "Ночь перед Бабьим Яром"… С Адамовичем: о художнике Филонове (умер в блокаду, сестра спасала картины), о М. Савицком (его "Летним театром" возмущен Алесь)… За столом - с Коротичем, о журнале "Всесвит", который он редактирует. Поздно со Славой Кузнецовым, посиделки, стихи по кругу, литературоведки. Снова с Рытхэу. А успею ли со всеми хоть по два слова, да и надо ли? А здесь столько писателей: Чепуров, Бытовой, Полякова, Тарасова, Викулов, Глазов, Михайлик, Ольшевский, Карпеко, Залыгин, Шундик, Воробьев, Корин, Гевелинг, Тарба, Фиш, Завальнюк, Верченко, Ходжер, Никольский, Ставский.

28 сентября. Ехали ночь в Чугуевку. В купе – с Аркадием Аркановым: разговоры о жизни, юморе, сатире. Утром - сопки, солнце. Эшелон писателей прибыл в Чугуевку "для увековечения памяти Фадеева". Открытие музея. Встреча в школе: "Редакция "Юности" - юности Чугуевки" – Озерова. Пьянов, Славкин, Арканов и я. Лучше - Арканов, зал смеялся, хохотал, а он оставался строго грустным…

29 сентября. Уссурийск. Горно-таежная станция. На могиле Виталия Бонивура (1902-1922). Пединститут. С Борисом Бяликом. Два часа. Он - литературоведческую речь. Я - пачку стихов и ответы на много вопросов. Озеров попросил, чтобы я ему прочел то, что написал о Левинсоне, читал ему и его Мери. Озеров сказал: "Великолепно. Но строку о Левинсоне надо исправить. Вы читали мою книгу о Фадееве? Там - Морозко -стихийный большевик".

30 сентября. Стоим в Уссурийске. Здесь родился Пьянов. Его бутылка "Золотой рог", которую распили в вагоне-ресторане. И снова - Владивосток. Мои телеграммы в Витебск: "Хожу, дурея от восторга, целую из Владивостока", "Телеграмма, как таежная записка, обнимаю от Двины до Уссурийска". Закрытие Дней. Театр им. Горького. Среди десятка выступающих и я, кажется, хорошо. Выступали: Коротич, Коржиков, Залыгин, Шленский, Левин, Кузнецов, Бородулин. Озеров мне: "Это очень нужные стихи, очень нужное хорошее выступление". Отплытие. Огни. На палубе. Красотища… Вечером - поздно: день рождения Геворга Эмина, превращенный во всеобщее застолье – ужин, именинник подходит к каждому столику, ставит шампанское, коньяк, объявлен конкурс на лучший тост. Я победитель с моим "салфеточным" тостом: "Да здравствует Геворг Эмин! Он у Армении один. И он один у всех у нас - и потому: да здрас! да здрас!" В каюте с Арамисом Саакяном.

1 октября. Сопка да сопка - вот и Находка. Траулер "50 лет ВЛКСМ". Экипаж 75 чел. Выступление с Мих. Беляевым, Радием Фишем и Мирзагаитовым. Долго ждали отчаливания. Огни Находки.

3 октября. Москва. Никак не войду в колею времени. Книжная лавка. Кремлевский Дворец съездов - концерт артистов ГАБТа – Руденко, Гуляев. Вечером - театр Вахтангова - "Степан Разин" - Михаил Ульянов.

4 октября. У Волины Козловский, дочери Ивана Батрака.

6 октября. Перевел стихи Саакяна о Владивостоке. Вечером - Театр Сатиры - "Клоп": Папанов, Миронов, Ширвиндт, Мишулин, Т. Васильева.

8 октября. Студия (встретила проблемами, которые выеденного яйца не стоят.

15 октября. Разговор по телефону с Жичкой, он считает, что "многовато солнца, облаков, сердца и музыки". Ну и что? Но надо заменять, где возможно, другими словами.

22 октября. Минск. С Жичкой снимали и правили, но очень по-божески. В работе он вел себя прилично. Бечик хотел снять "Левитана": "он великий русский художник, зачем подчеркивать национальное происхождение?.." Кончилось тем, что пришлось сократить строфу "Жандармы следят", без которой все слабее. И "покинуть Москву поскорее" - вместо "как еврею"… Варлен утверждает,, что так сильнее. Переживал, ведь это для меня не просто стихи, не просто мое настоящее начало.

27 октября. Надо послать книжку и стихи Марку Шагалу во Францию!..

28 октября. В архиве: просил найти и уточнить, как сказано о Шагале - "комиссар" или "уполномоченный"…

3 ноября. Звонок из архива, нашли протокол заседания отдела народного образования. Шагал - зав. подотделом изобразительного искусства.

5 ноября. К празднику надо доставать продукты. На студии были рады, что удалось "добыть" горошек, что-то ищут еще.

8 ноября. Печатал стихи под общим посвящением Марку Захаровичу Шагалу. Хочу послать: "Тот незаконный рай", "Гремел он, радости даря", "Стол покидает рыба-фиш", "Мост. Решеток говорок". Куда посылать? Франция, Сен-Поль-де-Ванс.

9 ноября. На почте: можно пересылать за рубеж только книги, изданные до 1975 года. На главпочтамте: можно посылать книги, изданные только после 1975 - ну и неразбериха. Отправил бандероль и стихи Шагалу.

20 ноября. В театре запись творческого портрета Маркиной. Галя - по-моему, лучшая актриса в Коласовском (и не только).

27 ноября. Эфир - передача о новополочанах: Гальперин, Орлов, Жерносек, Костюк, среди музыкантов - трубач Александр Симанович - так и не успел с ним поговорить…

29 ноября. В библиотеке читал "Заметки скульптора" Томского - целая страница о том, как Шагал "позорил"(?) родной город. А в новом на 82-й год календаре "100 художественных дат" - о "светоносном его искусстве".

Благодарность из Союза за Дни в Приморье.

30 ноября. А если бы Шагал вдруг прислал письмо? И не только?..

1 декабря. У Левы Шульмана в больнице. Ведет себя браво. Пока живем - ссоримся, качаем права, а потом на великой скорости это все покроет трава…

4 декабря. Письмо из БСЭ: написать на 1000 знаков – "Витебск, литературная жизнь…" От чего плясать, от какой печки?!

11 декабря. Возился со статьей о литературной жизни Витебска "от Евы и Адама" до… создания отделения.

12 декабря. Метель. Ходил… Вчера выступал на вечере облкниготорга.

30 декабря. Сколько ни решал, что больше ни в какие драки лезть не буду, не буду попусту высказываться, ссориться, а опять все делаю… Встал сегодня с твердым намерением: стихи и только стихи!.. А позвал Савицкий - и опять, и опять… надо выходить на БТ - и я ответственен за все. Дома радость - я принес лимоны. Лена: "Папа достал лимоны!" Только бы не окислить новогоднюю ночь… Пусть она будет хотя бы кисло-сладкой, как еврейское блюдо, которое готовила когда-то мама и которое я так любил!..

1982

2 января. Читал Нагибина, снова "Смерть на вокзале": как живой – Анненский, которого не очень знаю. Мои строки, рожденные от Нагибина": "Жест добра - высокий жест - виден далеко окрест". Читаю Анненского - и, может, он меня выведет из глупого состояния телепроблем и вернет к Поэзии…

9 января. Надо совместить две командировки в Дубровно: от теле – передача и от Бюро - выступления, думаю, это вполне совместимо, если напрячь силы… Прошелся - после вчерашнего, когда ветер сбивал с ног, погода показалась райской - простой морозный день. Лена сдавала историю научного атеизма, экзаменатор спросил ее о сионизме (больше не у кого было спросить)…

11 января. В Дубровно с Миколой Федюковичем. Плюс телепередача.

16 января. Достоевский – 22-й том – наконец-то "прорвусь" в его Дневники.

19 января. Гонорар (18 р.) из "Сов. России" – я там никогда не печатался – за что? В областной библиотеке все выяснилось. На первой полосе "Сов. Рос." - 30.12.81 - Фоусат Балкарова, "Символ мира" - мой перевод стихотворения "Бурка", который я по ее просьбе сделал в 79-м летом в Ялте, конечно, по подстрочнику. В "Дне поэзии"-81 – "Над родиной моей веселой".

22 января. Олег Дмитриев (вместе в самолете летели во Владивосток): "Хорошо быть хорошим поэтом", посвященное Вл. Соколову. Только так: хорошим или никаким, т. е. – Поэт или непоэт…

24 января. Сообщение о смерти Ларисы Жадовой. Лишь на три года она пережила Симонова, а моложе была на 12 лет. Как помнятся короткие встречи с ней, разговоры, милая улыбка… А на русском языке у нас так и не вышла ее монография "Поиск и эксперимент".

27 января. Городок. Выступаю с Даиром Славковичем.

1 февраля. Лена пишет для "Энц. літ. і маст." о Вит. РОСТЕ. Конопелько: жаловался Лене на трудности жизни – Света в больнице, а Салтук ему сказал, что Казака и Жигунова в Союз пока не принимают, пусть он тоже подождет и документы не готовит.

2 февраля. Мальми из "Сов. пис.": есть рецензия, все нормально, как и должно, о достоинствах и недостатках, отдают на вторую рецензию.

3 февраля. Письмо от Янки Брыля: просит, чтобы я послал "Подорожную" Марии Прилежаевой - она пишет книгу о Молдавии, но начать хочет с Пушкинской дороги через Беларусь. Послал.

4 февраля. Открылся "Букинист" на улице Суворова - наконец-то!

5 февраля. Папе - 93. Звонил. Он плохо слышал…

6 февраля. Из Энциклопедии рецензия на мою "Лит. жизнь Витебска" (очевидно, Мальдис или Киселев); надо дописать о польских писателях, живших в Витебске.

20 февраля. Автобусом в Бобруйск от Бюро пропаганды. Дорога. Соседка. Выступления в Бобруйске с Вас. Яковенко, и на премьере его пьесы.

27 февраля. Пединститут, выпускники (и Лена) – "Пушкин и наш край". Она сидела в уголке, думая, что будет меня смущать. По ее словам, оч. хорошо.

1 марта. Странное настроение. И строки: "И выбросят из всех библиотек тебя, уже чужого человека".

3 марта. Утром по дороге на студию - воспоминание о Бобруйске: "Снова зной или поземка, но глядит мне вслед молодая разведенка двадцати двух лет".

5 марта. Я твержу Лене, что надо веселей смотреть на мир, оптимистичнее, принимая все, как есть, и возвышаясь над этим всем. А сам записываю строки: "…Пустых надежд с лихвою мне хватило на перекрестках дружбы и любви".

25 марта. Минск. Пленум по публицистике. С Алесем Адамовичем: о моей "Подорожной", о том, что ему в ней больше понравилось, о документально-художественной прозе. Алесь считает, что все, о чем пишу, надо подтверждать документами, воспоминаниями очевидцев-современников (или своими, если это совпадает по времени), а там, где все это кончается - пусть творит авторская фантазия, но не безудержная, которая Бог знает куда занесет, и "ничего от читателя не надо скрывать, как ты пишешь о Пушкине: как было никто не знает, но давайте представим себе…" и т. д. В общем был хороший разговор, очевидно, самый глубокий из всех разговоров о книге.