10 января. Сегодня совещание открыла милая Вера Панова (люблю ее "Спутники" и "Сережу"). Доклад критика Александра Maкарова "Творчество молодых советских поэтов". Снова перечисления, "обоймы" фамилий без особого анализа, а ведь известный критик. В ряду тех, кто "в гуще самой жизни и подпитывает ею свое творчество" мелькнул и я, "учитель со станции Крынки"… В президиуме Сурков треплется с Тихоновым, Долматовский не знает куда деваться, то читает, то склоняется так низко, что не видно из-за стола, Вера Панова перебирает записки, которые слетаются к ней из зала, вытирает нос и подпирает руками подбородок… Макаров заговорил более страстно о том, что у нас не в почете лирика, особенно лирика любви, привел строки Гамзатова, который тоже "бродит" среди нас и "юморит" с молодыми. В перерыве видел Константина Федина с прилизанными волосами, с видом дворянским. Мелькнул и исчез Александр Твардовский, только постояли мы, молодые, рядом с ним, только и успели поймать его улыбку, несколько случайных слов и, как мне показалось, колючий взгляд…
А ведь ждали и его выступления. Исчез и Шолохов. Говорят, отправился на охоту в подмосковные леса… Зачем им молодые? Надо свои проблемы решать: "водка, охотка и еще кое-чеготко"…
Ушел с доклада Виктора Розова "Творчество молодых советских драматургов"… Может, и зря…
На вечернем заседании Петрусь Бровка: многие хотят "бросить свой литературный якорь в Минске"… Не многие, Петр Устинович, а почти все. Даже если судить по делегатам совещания: только я в Крынках да Алексей Карпюк - в Гродно. Все остальные - минчане: Артур Вольский, Степан Гаврусев, Нил Гилевич, Наум Кислик, Алесь Махнач… Да и что в этом зазорного? Писателю нужны общение в литературных кругах, редакциях журналов и издательства…
Пришел в президиум и стал обнимать Суркова Борис Полевой. У него очень красивый галстук. Прилез длинный Михалков, он сегодня серенько (в сереньком) одет…
Юрий Смолич говорит, что в Союз надо принимать только после второй книги… Борис Полевой рассказал, как к нему пришел кто-то из молодых: "помогите узнать жизнь - устроиться в Литинститут", предложил ему газету - обиделся…
Сергей Михалков: "Не надо глушить талант, но не надо и тянуть его силком, а то оборвутся его слабые корешки. Анатолий Рыбаков, уже будучи лауреатом, три навигации проработал на Волге… Надо разжечь костер закрытого журнала "Костер". Надо вернуть в вузы программный курс детской литературы, а то получается: "Дети, дети, куды вас дети?.." Сейчас у нас три детских журнала, а когда я родился, было двадцать три"… Михалков заикается, когда быстро говорит и волнуется, это особенно чувствуется. Но его слушают, потому что без него, как и без Маршака и Кассиля - что наша детская литература… Надо попробовать писать стихи для детей…
В перерыве видел Михаила Светлова - длинный нос, морщины, худощавый - в общем, наверное, я на него похож. Сергей Михалков - стиляга. Просто красивы Катаев и Долматовский - каждый по-своему… Хожу один, хочу знакомиться, но пока не получается. Встречаю только наших. Сказал Шамякину "Здрасьте!" Он остановился, посмотрел: "Вы часам не Симанович?" Трошки побалакали про мою школу, я рассказал ему о телеграмме, он заулыбался, попросил подарить: ведь "Шамякин-мама". Кто-то пробегал мимо, и он ему: "Здорово, Платон!" Это Платон Воронько - он будет моим руководителем. По спискам, которые вывешены в вестибюле я в семинаре Александра Твардовского, но говорят, его не будет и шепотком: "Запил Александр Трифонович…", а Воронько - его зам. Сергей Баруздин - секретарь, он сказал мне где и когда будем семинарить… Все минчане договорились с Кондратом Крапивой и перебираются из гостиницы ВСХВ в "Москву", а я пойду к Бугачевским. Сегодня мама приедет. Побудем вместе… И я отправился на Каретный. Радость встречи с мамой, с родными. Я читал стихи, а дядя Сёма играл и напевал свои мелодии, сказал, чтобы я решил: в какой вечер и на какой спектакль мы пойдем к нему в "Ромэн" с мамой. А я в его цыганском театре никогда не был… В общем день закончился на высоком родственном чувстве.
11 января. Выступали Максим Рыльский, Емельян Буков, Валентин Овечкин, Сергей Орлов, Виталий Озеров: "Пора присваивать звания доцентов и профессоров таким писателям, как Константин Паустовский…" Радостно встретили Михаила Шолохова, но он, увенчанный лаврами, поговорил минут семь, мимоходом "уничтожив" Ажаева и его доклад… И ушел. Вот из Шолохова: "Буду говорить с вами на равных, а не учить… Надо сидеть одном месте, драть лыко и плести лапти, не шарахаться в поиске сюжетов куда-нибудь на целину… Лыка человек может надрать, а лапти все равно не получатся… Не оставайтесь в литературе в детских коротких штанишках, скорей из них вырастайте"…
Кислик мне: "Я в твои годы еще не печатался", подтвердил это Вольский… Сижу и разговариваю с Карпюком, Гилевичем, Махначом, Гаврусевым… Познакомился с ленинградцем Вячеславом Кузнецовым, он подарил мне свой сборник "Наследство"… Учитель из Калуги Булат Окуджава, у него выходит первая книга, он читал мое в журнале, понравилось… Поговорили о наших школьных делах, он перебрался из сельской школы в городскую…
12 января. Семинар поэзии. Первого обсуждаем Сергея Давыдова, Ленинград (настоящее имя - Спартак Давыдович). Все хвалят. Бажан. Чиковани… Записка: "Давид! Когда Вас будут обсуждать? Мы от имени К. Симонова из "Нового мира". Пришли за Вас "поболеть". Сидят две молодые красивые женщины: Ильичева и Караганова.
13 января. Стихи Эльмиры Котляр мне по душе, говорю об этом, но есть излишняя опрозаиченность, иногда стих рассыпается без рифмы… Поиски… "Да, - говорит Воронько, - Уитмена тоже читал, но плохо разобрался в этом поэте"… Я ему охотно верю. Пожалуй, самый разумный здесь критик Владимир Огнев… Стихи Вячеслава Кузнецова. Я уже прочитал его книжку и называю то, что мне кажется лучшим… Микола Ткач, Украина. Его "Отповедь" даже начал переводить, но остановился. Завтра – я! По вечерам смотрим фильмы: "Дело Румянцева", "Полицейские и воры", "Дайте мужа Анне", "Чужая родня"…
14 января. Мое обсуждение длилось долго. Твардовский так и не появился. Вел семинар Воронько, известный украинский поэт, лауреат. А помогали ему и говорили о моих стихах: Яков Шведов, автор знаменитого "Орленка"; Павел Железнов, которого поддержал еще Максим Горький, автор поэмы "Владимир Маяковский"; Анисим Кронгауз, поэт-переводчик; Владимир Тельпугов, прозаик; Владимир Огнев, критик, литературовед; новомирцы из отдела поэзии; и еще Микола Бажан и Симон Чиковани. Из представленных на обсуждение стихотворений, я прочел тринадцать: "Весенняя сказка", "Лейтенанты", "Горят июльские рассветы", "Первая зарплата", "Чужой", "Трое", "О разлуках", "Не улыбкой", "Ночью", "День рождения", "Левитан", "Товарища встретишь", "Крынки"… И началось! Что только ни говорили: об одном и том же со знаком плюс и знаком минус. Это было самое шумное обсуждение, на котором сами семинаристы чуть не перессорились… А я сидел и записывал… Тельпугов: хвалит "Крынки" - "лирично, естественно, найдена человеческая интонация, человеческие слова, серьезное произведение настоящей литературы"… Шведов: о песенности, ритмике, простоте и доходчивости… Кузнецов: понравилась "Весенняя сказка" - "хорошо, живо, ярко, красочно, свежо, оригинально", понравились "Крынки", "Лейтенанты"… "Но чего-то не хватает, надо углублять", "вложи все, не жалея, как будто пишешь последнее стихотворенье"… Огнев: "Эти стихи могут нравиться очень многим, и это грозит автору, который профессиональнее и умелее всех здесь сидящих (что-то проворчал Воронько), не сомневаешься, что секунда - и потекут стихи, автор очень талантлив, человек умный, хочет все увидеть, все обобщить, но иногда это холодный бенгальский огонь из ракетницы", "сильной стороной является чувство современности, идет от жизни, намечена тема очень нужная в "Дне рождения", "Чужом"… "Товарища встретишь" - есть психологическая правда, но надо еще больше детализаций жизни, не надо гнаться за концовками, за афоризмами, не надо стоять на голове, потому что Вы уже стоите на ногах на этой земле"… Кронгауз: "способный, умный, культурный человек, но почему точка прекраснее, чем солнце в "Весенней сказке", "рассвет июльский, словно знамя" - красиво и равнодушно, "музыка русских картин" - то же"… "Надо приехать в Крынки и черпануть там, а не из Волги". "Понравилось о часовых, о встрече двух товарищей, есть в этих стихах живой душевный трепет", "не огорчайтесь, что мы так разбираем, вы достойны самых высоких оценок и одновременно предостережений"… Воронько подытожил: "по-моему, все говорили правильно, пусть и часто спорно, это все-таки хорошие стихи талантливого поэта - вот главное. Большое соединение мыслей и чувств, но часто чувства захлестывают, или мысли не те, которые взволновали, а надуманные, чтобы удивить. "Весенняя сказка" не согрета сердцем, Левитана все любят, и автор любит его картины, они его волнуют, это рассказ о судьбе художника, но тоже не всегда мысль и образ согреты сердцем. "Крынки" - самое конкретное, самое теплое стихотворение… Оригинальничанье от молодости, от поиска чего-то нового, это будет преодолено по дороге к простоте, к углублению в жизнь, к себе самому, этого я желаю талантливому поэту"…
16 января. Выступали Долматовский, Соболев, Павлычко, Антонов. Сурков подводил итоги, сказал о выступлении Шолохова: "Горький бы так не позволил себе выступать, он не баловал молодых лестью, а Михаил Александрович выступил в слишком малой и смешной роли эстрадного остряка, разыграв перед молодыми некую цирковую клоунаду"… А вчера Воронько сказал, что 17 января в Центральном Доме литераторов пройдет "Вечер одного стихотворения", на котором выступят участники, получившие при обсуждении лучшие оценки: "всем невозможно дать слово… А от нашего семинара будут выступать только Сергей Давыдов и Давид Симанович. Готов дать им рекомендации - какое именно стихотворение читать. Думаю, пусть Симанович прочтет "Крынки", которые мы тут все признали лучшим стихотворением"… Меня такой выбор просто расстроил: я вовсе не считаю своим лучшим стихотворением "Крынки", и уж если выбирать одно, то это или "Весенняя сказка" или "Левитан"… Ушел я, расстроенный до того, что решил вообще не выступать… И хоть и мама, и дядя Сёма, и тетя Римма меня уговаривали, я заупрямился: "Не буду… И вообще уеду…" Сегодня уже на многих московских тумбах висит красивая афиша "Вечер одного стихотворения", где и моя фамилия среди тех, кто будет выступать. Висят афиши и в Доме культуры "Правды". Я подошел и одну из них тихонько снял - пусть будет на память о вечере, на котором меня не было…
Запись эту делаю уже в вагоне. Вытащил афишу. Председательствовать будет Лев Ошанин, а дальше в алфавитном порядке: "…В. Берестов (Москва)… Н. Гилевич (Белорусская ССР)… Б. Окуджава (Калуга)… Д. Павлычко (Украинская ССР)… Д. Симанович (Белорусская ССР)… О. Шестинский (Ленинград)…" Завтра утром я в Крынках буду рассказывать ребятам и учителям о том, что записал и не записал в дневник. А не записал еще, что с мамой были в театре "Ромэн": "Кровавая свадьба" Лорки с музыкой Семена Бугачевского.
30 января. Как аукается теперь в моей жизни Москва и совещание. "Чырвоная змена" с пожеланием успехов молодым литераторам среди других назвала и меня: "автор интересных стихов, опубликованных недавно в журнале "Новый мир"… А сразу после приезда меня вызвали в Лиозно на совет районо, чтобы я "объяснил свое поведение": почему уехал без разрешения, почему отсутствовал на учительской конференции, не выступал на секции преподавателей русского языка и литературы… Естественно, мои объяснения никого не интересовали. И мне объявили выговор, правда, без занесения, не понял куда, в трудовую книжку, что ли. Одновременно предупредили, что "в случае повторения" будут приняты "более строгие меры"… Так что свою трудовую деятельность молодой учитель начал с "выговора", что тоже, наверное, имеет отношение к пожеланиям на совещании: "черпануть побольше из жизни в Крынках"… Черпнул, начал черпать…
1 февраля. Письмо от заведующего отделом поэзии "Советской Отчизны" Григория Березкина: "В первом номере нашего альманаха печатаются Ваши стихи, посвященные Зое Космодемьянской. Из стихов, присланных ранее, лучшие напечатаны в "Новом мире". Подвергать разбору эти стихи вряд ли нужно. Скажем только, что при всех отдельных недочетах, они производят впечатление настоящей, не задолженной, органической поэзии. Ждем от Вас новых стихов. Будем рады их печатать. 26 января 1956 г.".
25 февраля. Это так мы все привыкли говорить, что надо ехать в деревню, что это долг. А как тошненько сидеть, проверяя тетрадки с кучей ошибок, и сознавать: поздно учить их грамоте, надо было это делать с первого класса… Гудят долгими вечерами провода, как сейчас. А у меня на столе - стопка тетрадок десятиклассников. Сочинения - никакие. И я их читаю под тоскливое гудение. И должен бы ставить двойки. И… не ставлю… И чувствую себя одиноким, заброшенным в далекие просторы Вселенной… И спохватываюсь: я здесь, в этой действительности… Гляжу на тебя виновато, как будто виновен я в том, что здесь ни кино, ни театра, а только сугробы кругом… Послушай, а может, уедем куда-нибудь в город большой, сказав любопытным соседям, что нужен нам климат другой. Сбежим от товарищей наших, украдкой, не видя их глаз… А что же мы Родине скажем? И что она скажет про нас?
27 февраля. Какой вкусный ароматный чай! Надя вышла в сад, наломала вишневых морозных веток - и заварила в большом чугуне. Вкус настоящей вишни.
17 марта. И почему я не остался в Москве? Выступил бы на вечере - мог же читать не обязательно о Крынках. Кто меня осудил бы за "Весеннюю сказку"? Мало что рекомендовал Воронько.
30 марта. Четыре дня писал "Камень и камешки. Из записок учителя". Получилось десять страничек о школе. Только директор не Козлов, а Самогонов. А учителя под своими именами. Наверное, так и надо: откровеннее, документальнее. Что выдумывать, когда такое перед моими глазами в жизни. И характеры, и события. То, что написалось - смесь лирического и сатирического. Но все-таки лирика мне ближе - это мое. А сатира - не уверен, может, лишь какие-то элементы… Надо писать стихи!
16 апреля. Снова поездка в Витебск. Когда я еду один, как сегодня - это просто прогулки по городу. Книжный магазин на улице Ленина, "Военкнига" и маленький на площади Свободы. И привожу груду книг… А когда не один - поздние возвращения в ночных полупустых вагонах, выбор уголков потемней, и "шепот, робкое дыханье" под стук колес, и трепетное движение рук, и моя мужская безысходность, и нерешительность на что-то большее… Выписываю и читаю "Литгазету", "Огонек", библиотечку "Огонька".
4 мая. Пришлось мне уйти со старой квартиры. Что-то стал косо на меня смотреть Васька, слишком рычать на Надю, которая по-доброму, по-матерински и по-сестрински ко мне относилась. И теперь в большой комнате у меня утолок и широкий стол Уже после уроков приглашал ребят. Провел несколько раз что-то вроде заседаний литературно-художественного кружка - показывал открытки из моей коллекции, рассказывал о каждой картине и художнике. Особенно это нравится Вальке Петрачковой и Поле Горской, они сидят на одной парте и на уроках просто "поедают" меня глазами, слушают и отвечают лучше всех. А на уроках приходится читать многие страницы произведений, которые проходим, потому что ни в школьной библиотеке, ни у ребят их нет. В девятых всю зиму читал, выбирая, эпизоды "Войны и мира"… Мой пример заразителен: и уже появились ребята, которые пишут стихи. Я их поддерживаю. Договорился с завучем о литературном кружке. И предложил сразу выпустить стенгазету с рифмованными строчками ребят на школьные темы.
7 мая. "Я постучал - и дочь хозяйская тихонько отворила мне. "Ах, это Вы…" - шепнула ласково полуодетая, во тьме… Она и добрая, и ладная, и так умны ее слова, а вот с судьбою не поладила: и в двадцать два - уже вдова…" А дальше что-то у меня в стихах не получается, нужен какой-то поворот. А может, это потому что и в жизни ничего дальше не было: отворила дверь, пропустила меня, стояла, ждала от меня чего-то или не ждала, а я прошел в свою комнату - вот и все… Наверное, я не бытописатель. И все-таки пытаюсь закончить стихотворение: "Стоит, зовущая и томная, не поднимая сонных век. А я иду в другую комнату, хоть я не ангел - человек… И ничего уже не делаю. В подушку б голову зарыть, чтобы скорей на сутки целые с тобой разлуку сократить"… Может, в этом что-то есть… Но нормально ли, что молодой одинокий мужчина, в котором кипят силы и желания и которому хочется обладать женщиной, спокойно проходит мимо зовущей и томной?..
20 мая. От тоски ли, от одиночества слишком частые разговоры и встречи с Лилей. То отправляемся вдвоем на почту за письмами: она ждет свои, я свои… То - к кому-нибудь в гости. А вчера провожали учителей в Высочаны, до которых километров пять. Проводили до полдороги - и повернули обратно. Полил дождь. Спрятались под ветвями огромного старого дуба. И сидели двое, затерянные во всем мире. Каждый тосковавший по своему кому-то и чему-то… Рождение какой-то близости, но только в движениях рук… А на большее я не решился, и не знаю, готова ли была решиться она. А я нет, не мог… А дождь прошел, и уже выглядывала луна. И мы вернулись в Крынки…
30 мая. Десятиклассники сдают выпускной - сочинение по русской литературе. Темы: "Образы коммунистов в романе М. А. Шолохова "Поднятая целина", "Ленин и партия в поэме В. В. Маяковского "Владимир Ильич Ленин", "Русский народ в поэме Н. А. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Ребята писали и по Шолохову и по Маяковскому, которому я уделял слишком много внимания на уроках. Председатель комиссии директор Козлов пришел, приняв хоть и небольшую, но дозу спиртную, которой угостил его кто-то из родителей прямо перед экзаменом… Сначала был он вяловат, даже вял, ни на что не реагировал. А потом разошелся и стал грубиянить. Мы с Александром Васильевичем Королевым и членами комиссии пытались его остановить, не получилось, и тогда я сказал, что запишу о грубиянстве прямо в ведомость-протокол с оценками. И записал: "Председатель комиссии грубил, сказал, что роль учителя слишком маленькая"… А он схватил протокол и написал: "Задание сделано неправильно. Учитель подсказывал ученикам".
Выставив все оценки - 8 "четверток" и 13 "троек", мы подписали ведомость для отправки в районо. Но тут Козлов уже пришел в себя, протрезвел и сказал: "Давайте перепишем"… И мы пошли на "мировую". А ведомость я забрал на память…
20 июня. Вдруг стал писать стихи для детей. Есть уже маленький циклик. Идут экзамены. И после каждого ухожу в луга, сижу на берегу Ёрзовки - и рождаются игровые миниатюрки. Все они вместе - это "Волшебный луг": "Телушка", "Майский жук", "Шмель", "Дождик". А два первых, по-моему, просто хороши: "Привязали к колышку рыженькую телушку, и одну оставили с птицами да с травами"… "Был майский жук настолько юн, что перепутав месяцы, влетел нечаянно в июнь под кленами у мельницы"…
25 июня. Последний звонок. Придумал маленький ритуал. Вышел милый первачок и сказал: "Мы хотим вам пожелать, чтобы жили вы на "пять", честно Родине служили и чтоб школу не забыли". А выпускница Валя Петрачкова подняла высоко старый звонок: "Ты звени, звени, звонок, чтоб вовеки не умолк!.." И все вместе - и я громче всех - закричали "ура!.." Танцевали прямо на лужайке возле школы, я - с учителями и выпускниками, особенно с Валей и Полей…
23 сентября. Накануне в Витебске мне сказали, что 23-го в книжном на Ленинской будет встреча с писателями. Из Минска приехали Анатоль Велюгин, Антон Белевич и Петрусь Макаль. Я был "подключен" к компании и выступал, как и они, стоя за прилавком, хотя продавать мне было нечего. Все подписали мне свои книжки. А Велюгин предложил мне увидеться под вечер. Я пришел к гостинице "Советской", ждал, увидел его в окружении милых красивых витеблянок и… отправился на вокзал к вечернему поезду… Меня провожал учитель Михаил Рывкин, с которым мы познакомились в книжном…
4 октября. "Учительская газета" объявила конкурс на лучший рассказ, очерк, фельетон. Думал: что послать. "Камень и камешки" - отверг. Решил: напишу я фельетон из нашей учительской крынковской жизни. Написал. Все мои молодые коллеги одобрили. Назвал "Авгиевы конюшни". И рассказал о грязи в жизни и работе директора, о том, что вместо техничек работают подставные люди, а зарплату отдают ему, о том, что пьет, что грубиянит, что превратил некоторых учителей в мальчиков и девочек "на побегушках", которые нянчат его детей, работают на его огороде, а в школе грязно, нетоплено, что настраивает родителей против молодых учителей… А закончил я так: "Много гнилого и ветхого в Крынковской школе. Не раз упоминалась она на учительской конференции, на специальном совете роно… А Геракл все не идет…"
10 октября. Какое письмо прислал Березкин! Пишет, что Анатоль Велюгин передал ему мои стихи и затем: "Волшебный луг", особенно "Телушка", очаровательные стихи - и я не устаю их читать всем и вся. Это такой источник чистоты и непосредственности, которым не устаешь наслаждаться. Все эти стихи, с "Цветами" и "Старой миной", будут напечатаны в первом номере… Не пора ли Вам привезти книгу стихов - это будет хорошая книга. Приезжайте в Минск, обсудим стихи… 5 октября 1956 г.".
22 ноября. Подарок Рывкина - "Стихи 1955 года" с моей "Весенней сказкой". Радость. Ведь я среди известных советских поэтов. А это лучшие стихи года… И рядом: Антокольский, Асеев, Ваншенкин, Заболоцкий, Луговской, Мартынов, Маршак, Межиров, Твардовский, Щипачев…
14 декабря. Три дня областной семинар - отчет самодеятельных композиторов и поэтов в Витебске. Среди новых знакомых – Толя Конопелько, студент из Полоцка, Лёня Пужлис, Коля Гончаров, Павел Клепик, Николай Гвоздиков. Я читал стихи сам и два чтеца читали мои: "Цветы"" "Старая мина", "И почему это так получается…"
1957
20 января. Вокзал, как море в час прилива, когда приходят поезда. А в час отлива сиротлива его ночная пустота. Слышны в колесном перестуке приветы дальних городов. Здесь начинаются разлуки. И счастье сходит с поездов… Три вокзала - маленький Крынковский и большие - Минский и Витебский - стали для меня началами и концами дорог. На каникулах удалось уехать в Минск. И там Рем и Слава придумали мне встречи-выступления в Доме моделей, где я читал стихи о любви и даже потанцевал с милыми моделями, а еще завели во Дворец профсоюзов, и я выступил перед детворой на новогодней елке. Получил в Минске подарок: журнал "Прага-Москва" (№ 3 за 56-й год) с моими стихами в переводе на чешский язык Ганны Врбовой: "Трое", "Разлуки", "Не улыбкой"… Очень рад… Выучил наизусть по-чешски… А сегодня - Витебск, физкультурный техникум, куда привел меня Миша Рывкин. Он преподает здесь историю. Я рассказал о бел. литературе, читал стихи. Это мое первое выступление в Витебске…
2 марта. В Витебском музыкальном училище висело объявление: "Сегодня, т. е. 2.3.57, в 20 ч. 15 м. состоится встреча с молодым поэтом Симановичем"… Было очень приятно выступать перед такой муз. аудиторией. Говорил о Маяковском. Читал его стихи. И свои. Отвечал на вопросы.
26 марта. Разговор с мальчишкой в вагоне: - Ты кто? - Я Коля Николаич. - Сколько тебе лет? - 2 месяца и 2 года. - Откуда едешь? - С вокзала города Витебска…
30 марта. Выступал на "КИМе".
13 апреля. Витебское художественно-графическое училище. Рассказывал о поэзии и прозе последних лет, о белорусской литературе, читал стихи.
17 апреля. С Гилевичем, Гаврусевым и Политыко - в литинституте.
9 мая. День Победы в Крынках. Я - с мальчишками из далеких и близких деревень, которые ходят за много километров в школу. Вот и выросли, все-таки выросли - кто без матери, кто без отца, эти дети, готовые в мир нести незапятнанные сердца… Все, что было отцами начато, на земле они довершат… Так чего ж вы, соседки, плачете над судьбою этих ребят?..
12 мая. Вчера выступал в 18-ой школе. А сегодня - в мединституте. Актовый зал. Доклад "Советская лирическая поэзия". Читал старого Щипачева и молодого Евтушенко ("Со мною вот что происходит"), лирического Маяковского. И много своих. Встал студент: "Меня зовут Лёва Титов… Можно на Вас эпиграмму?.." И прочел под добрый смех аудитории: "Вот уже он третий час рифмами чарует нас и вбивает колышки от любви до телушки"…
19 мая. Послал заявление и стихи на творческий конкурс в Литинститут. Было бы хорошо поучиться в Москве и заниматься тем, чем хочу и должен, а не бороться с Козловым, вытаскивать из "двоек" хороших, но совершенно неграмотных ребят…
2 июня. Областное совещание рабселькоров в театре. Выступал. Читал стихи, посвященные 40-летию газеты "Віцебскі работы". Газета во всю меня печатает: "Крынки", "Аленушка", "Смотрю на тебя виновато", "Первые стихи", "Вокзал"… Зам. редактора Николай Споткай, который теперь руководит после Николая Макаева литобъединением, рассказал, что из Крынок было письмо директора школы, который написал, что я в стихах неправильно отражаю действительность: пишу, что приехал "ребят колхозных обучать", а в Крынках - совхоз… "Так что знай: у тебя есть недруги"…
8 июля. Наконец в Наровле засел за драматическую поэму о Якове Свердлове.
29 сентября. "В "Зорьке" № 39 печатаем Ваши стихи "Осень", в ближайших номерах используем "Ленин на детском празднике"… Литсотрудник редакции М. Герчик".
11 ноября. Живу уже в Витебске. Устроили на квартиру, прописали. Улица Краснобригадная. Малюсенькая комнатка-закуток. Поставил стеллажи - книги… Каждое утро – пригородным в Крынки. Расписание - без первых уроков - ко второму успеваю…
17 ноября. Строительный техникум. Доклад о Маяковском. Стихи.
23 декабря. В театре - творческий отчет композиторов и поэтов Витебской области. Больше композиторов и исполнителей: Н. Петренко, Б. Магалиф, В. Горбатовский, В. Смирнов. Поэты: Л. Пужлис, В. Пепеляев, П. Клепик, Н. Румянцев, Н. Гвоздиков, Н. Макаев, П. Воронов. Доклад о работе молодых литераторов сделал Н. Споткай. Я читал: "Дворник", "Уборщица", "Разлуки", новые стихи…
1958
9 января. В Наровлянском РДК - мой доклад "Советская лирическая поэзия". Много читал: стихи о Припяти, о Наровле…
13 января. "Директору Крынковской школы Королеву. Районный отдел народного образования предлагает обеспечить на протяжении текущей недели в удобное для школы время явку Вашего учителя тов. Симановича в районо с объяснением: почему он отсутствовал на работе в школе на протяжении зимних каникул"… Такое послание получил сегодня Александр Васильевич… А мне еще до Нового года прибыло письмо из издательства от старшего редактора детской и юношеской литературы Владимира Шаховца: "…необходимо обсудить с Вами некоторые вопросы, касающиеся Вашего сборника. Надеемся в ближайшее время видеть Вас в Минске. Прихватите с собою все, что Вы могли бы добавить к тем стихам, которые имеются у нас…" Я решил, что лучшее ближайшее время - это зимние каникулы. И поехал в Минск. Королев, который стал директором вместо "свергнутого" Козлова, меня отпустил и теперь ему надо было вместе со мной "отдуваться" в районо…
1 февраля. В Крынковском клубе мой доклад "Советская литература в борьбе за мир". Много стихов.
15 февраля. Клуб. Доклад "Герои Бреста"… Зашел в контору совхоза поставить печать на путевку. "За такую лекцию я поставил бы три печати" - сказал директор совхоза Кохановский… Как мало иногда надо мне для радостного настроения!..
Дом санпросвещения в Витебске. Вечер избирателей. Выступал вместе с Артуром Вольским, Петрусем Макалем и Иваном Колесником.
28 февраля. Собрание молодой интеллигенции области. Дворец культуры. Стихи.
18 марта. Городской Дом культуры. Вечер встречи студентов с передовиками производства. Читал стихи.
22 марта. В доме пионеров - вечер комсомольских организаций облисполкома и облоно. Доклад о лирической поэзии. Стихи.
26 марта. Неделя детской книги. 25-я школа. Стихи для детей.
27 марта. Художественно-графическое училище. Стихи. С Кисликом, Вольским и Тарасом.
6 апреля. Областная конференция преподавателей литературы и языка. Выступление "Литература и жизнь". Среди новых знакомых Август Копелиович… Выступал долго: литература – кладовая солнца и человековедение; трудовое воспитание; интернациональное воспитание - "Гренада" Светлова, стихи Панченко и Танка, Гайдар - "Голубая чашка"; борьба с хулиганством; о любви и дружбе - Симонов, Щипачев, Богданович; свой альманах "Наше творчество"…
7 апреля. В Городском Доме культуры - весенний бал. Попросили меня выступить. Пришел - творится что-то невероятное. Шумно. Крикливо. Взял микрофон, повернул к залу, сказал: "Будем транслировать на весь город то, что здесь происходит…" Зал успокоился. И тогда я сказал: "А теперь будем принимать позывные самой весны. Стихи о весне. И прочёл "Весеннюю сказку", "Весенние рецепты", "О разлуках". Увидел девушку, которую однажды встретил на улице, а потом долго смотрел вслед. И вдруг она здесь. Весь вечер с ней танцевал и проводил домой. Это оказалось рядом, возле военкомата. Чуть постояли у подъезда и я узнал, что у нее завтра день рождения… Вот и удивлю я тебя завтра и пришлю тебе телеграмму, милая Эмма Соколова.
13 апреля. В "В. р." о том, что Октябрьский райком комсомола проводит весенний бал. "Гирлянды цветов и разноцветные ленты, лучи - желтые, красные… И вошла сама Весна… Свои стихи "Весенняя сказка", "Рецепты для влюбленных" прочитал учитель Крынковской школы Д. Симанович".
15 апреля. Лед идет, лед идет, словно праздник, словно жизни моей поворот. Он зовет, он смеется и дразнит, у него миллионы забот… Заливаются звонкие птицы и к зиме отрезают пути. И не вырваться льду, не пробиться и, как мне от тебя, не уйти…
22 апреля. "Эм-ма! Эм-ма!" - вызванивают колокольчики апреля.
24 апреля. Собрание работников искусства области во Дворце культуры. Из Орши - Владимир Короткевич. Его имя мне уже знакомо. Печатается. Преподает в оршанской школе русский язык и литературу, закончил Киевский университет, пишет на белорусском. Кажется, мы пришлись по душе друг другу и не могли остановиться, ведя разговоры о жизни, истории, литературе. Побродили над Двиной. Пообедали в ресторане "Аврора". Выпили белого вина. И оба, весенние, какие-то сияющие, пошли на встречу с Эммой, с которой у меня было назначено свидание… Встречные горожане чуть ли не шарахались, обращая внимание на слишком громко разговаривающих да еще и размахивающих руками собеседников. А мы не замечали ничего. Только спутница наша иногда просительно напоминала: "Тише, ребята, мы не одни на улице…" Владимир читал своих "Колумбов". Я - "Левитана". Потом многие стихи свои и чужие. Ему особый колорит придавало то, что шея была замотана белоснежным бинтом… Поздно вечером мы пришли на вокзал к поезду на Оршу. Попрощались, договорившись писать другу, а для начала прислать еще неопубликованные свои стихи.
10 мая. Сегодня на листке календаря моя "Весенняя сказка".
20 июня. Письмо от Короткевича. Разборчивым почерком выведены строки "Колумбов" и письмо - какое письмо! А на конверте вместо адреса: "Давиду Симановичу на станцию Крынки от Владимира Короткевича из Орши". Как такое письмо дошло до адресата? Но дошло… "Шаноўны знішчальнік літаратурных Галіяфаў! Лайдак ты, браце, вось што! Чакай, я яшчэ дабяруся неяк да цябе, калі прыеду ў Віцебск, будзеш ты глядзець на свет праз уласныя рэбры. Адзіным суцяшэннем для мяне з’яўляецца тое, што я і сам такі самы лайдак, калі яшчэ не горшы. 3 вершамі затрымаўся, нікому не пішу, нічога не пішу - бяда ды й толькі. Праўда, у школе маёй ідуць экзамены, і я сяджу там, як ёлуп, на розных там геаметрыях. Памятаеш, як у пятроўскія часы казалі: "Богомерзостен пред господом всяк, любяй геометриу". Вядома, значна лепей было б шпацыраваць па гульвару з асобай, пра якую зноў такі продкі казалі: “Нагамі намізающа, вачыма іграюща. Завесіла вушы каменіем драгім і не слухае слова божага”. Але гэта ўсё пакуль што толькі мара. Пакуль што існуюць лаянкі, спрэчкі і іншыя пастылыя аксесуары настаўніцкай нівы і фразы з твораў накшталт: “Пьера женили на Элен, но он сам не понимал: зачем это”. Або: “Плюшкин был прорехой в теле человечества, опустился до такой степени низости, что нельзя было различить, мужчина он или женщина”.
Дасылаю табе сваіх “Калумбаў”, а ты мне дашлі свайго “Левітана”, рэч патрасаючую. Не бойся, Інстытут Прыстойных Людзей імя Берыя надяўна зачынілі, “перепраізводства”, а то былі б мы там кандыдатамі з табою. Я, браце, таксама часта прыпамінаю нашу кароткую і такую добрую сустрэчу. Застаецца яна мне як адзін з лепшых успамінаў. I думаю, што гэта не апошняя сустрэча. Прывітанне тваёй сімпатычнай сяброўцы ад аршанскага барсука. Хай не думае, што я такі непрыгожы. Шыя мая прайшла, і я зараз гожы, тоўсты парніша. Ну, паціскаю лапу. Дасылай верш. Твой Уладзімір”.
22 июня. “А я ў народ мой заўсёды веру, і для яго, як вопытны кормшчык, адкрыю найлепшую ў свеце Амерыку. (Вёску Амерыку, што пад Оршай)”. Эти строки Короткевича я уже сегодня читал на вечере "Белорусская поэзия за 40 лет". Сделал доклад в Лиозненском Доме культуры. В зале сидели школьники и учителя. А я меньше рассказывал, больше читал наизусть Купалу и Коласа, Бровку и Панченко. А когда поступила записка "Почему Вы не читаете стихи, которые напечатаны в "Новом мире", прочел еще "Весеннюю сказку", "Лейтенанты", "Крынки" и "О разлуках"… Такой же вечер провел 10 дней назад в городском доме культуры в Витебске.
26 июня. Строки, написанные ночью накануне моего двадцатишестилетия: "Дарю вам блага, как прохладу, что на рассвете дарит сад. А благодарности не надо - ведь редко сад благодарят.
29 июня. Ответ из "Комсомолки" (за 24. 6) на мое письмо: "Спасибо за замечание. Ошибка уже исправлена на страницах газеты"… А написал я о том, что "Комсомолка" под рубрикой "Песни нашей юности" опубликовала слова и ноты песни из кинофильма "Встречный" и, сказав теплые слова о композиторе, сообщила читателям, что "слова песни народные". "Очень хочется, – написал я, - чтобы рядом с именем автора музыки Дмитрия Шостаковича было восстановлено имя второго создателя песни, поэта Бориса Корнилова"… И "Комсомолка" быстро отреагировала на мое "послание"… А мне приятно, что восторжествовала правда…
15 июля. Получил письмо от Березкина: "Для 5-го номера мы подготовили несколько Ваших стихов: "Дети павших", "Слушая Моцарта", "Апрель", "Вокзал" и "Час разлуки все не кончается"… Я вот уже давно хожу под впечатлением той прозрачности и чистоты, которые переполняют через край эти стихи. Мне приятно знать, что Вы где-то работаете, думаете, пишете стихи… Когда выходит книга? Мне хочется написать о ней, о Вас для "Знамени юности". 12 июля 1958 г.".
24 июля. Вчера Август прислал мне в Наровлю письмо из Минска. Он пишет, что читал мои стихи Березкину, и тот выражался так: "Роскошно!.." "Какой выдумщик!.." "Вполне сложившийся поэт со своим голосом"… Третье, это, пожалуй, для меня - самое важное: тысячи людей пишут стихи, сотни издают сборники, но свой голос, настоящее свое - у десятков лишь… Конечно, Березкин наговорил эти "компли"… Но все равно это для меня так много значит… А слово "Роскошно!" конкретно было сказано по адресу стихотворения "Лед идет"…
27 июля. Выудил интересные вещи из громадного poмана Михаила Козакова "Крушение империи"… У него о Распутине "…Потом охранные автомобили, которые всегда Гришку оберегают. Затем знаете, "секретари", целый штат охранников. Секретари там у него по очереди дежурят. В последнее время к нему двадцать четыре агента было приставлено. Один из секретарей – жид Симанович…" Папа прокомментировал мне: это Арон Симанович, его дядя, мой дед (двоюродный), брат деда Моисея, сын прадеда Симона - Арон Симонович Симанович (или Симонович)… Папа даже вспомнил разные эпизоды давних дней… И еще рассказал, что в родне были Симоновичи, связанные с семьей художника Серова… И я сразу вспомнил "Девушку, освещенную солнцем" - портрет Маши Симонович, двоюродной сестры Валентина Серова.
2 августа. Лето в разгаре. И мы с Лёней Шухманом решили съездить из Наровли в Киев… Наши пути разошлись сразу на киевской пристани. Я поднялся на Боричев-ток и пошел к тете Мэре - старшей маминой сестре. В маленькой комнатке доживают они с дядей Симхой свой век. И хоть симха - это по еврейски - радость, веселье, не сложилась радостно их жизнь. В самом конце войны под Берлином погиб сын, мой двоюродный брат Сёма… Мы рассматривали старые желтые фотографии. А тетя и дядя вспоминали и плакали… Меня приняли как сына. Для Мэры я был им уже с давней поры, когда и Симха и Сёма были на фронте, а она голодала в Андижане. И тогда мама поехала и привезла ее к нам в Риштан, в нашу однокомнатную глиняную хатку-кибитку. И там мы жили вместе да еще прибавился Даня Городецкий - сын дяди Пети, Даня был старше меня, и совсем через небольшой срок он сбежал на фронт и стал сыном полка… А с тетей Мэрой и тогда в Узбекистане я вел себя по-сыновьи ласково, и вместе с мамой мы выходили ее, хотя и самим было не сладко…
С утра я прошелся по Киеву: Крещатик, Панорама, памятник Шевченко. А днем пришел повидаться дядя Сёма - Семен Михайлович Бугачевский, наша именитая московская родня, основатель цыганского театра "Ромэн", композитор и дирижер… И увел меня…
3 августа. Он меня не просто увел, а утащил в свой театр, который приехал на гастроли в Киев. Все ведущие актеры жили в гостинице. И перед спектаклем у меня произошла удивительная встреча. Дядя Сёма привел меня в какой-то шикарный гостиничный номер (или он мне показался таким), где собралось несколько актеров и актрис. На большом диване полулежала полуобнаженная в этот жаркий день киевского лета красивая цыганка…
- Кого я к вам привел! - закричал дядя прямо с порога.
- Кого же? - спросила в тон ему цыганка.
- Во-первых, Ляля, это молодой поэт. А во-вторых, мой племянник.
- Я его не знаю, но уже люблю, - полупропела Ляля, - люблю как племянника дяди, которого тоже люблю уже много лет, - закокетничала цыганка…
Ляля Черная - а это была она - усадила меня, робкого, смущающегося, рядом на диван. Дядя тут же предложил, чтобы я что-нибудь прочел. А для меня именно это было освобождением от пут, свобода. И я тут же стал читать cтихи - любовную лирику. Читал вдохновенно, с волнением, которое не проходило весь вечер. Ляля Черная продолжала полулежать, прикрывая крылатыми ресницами глаза. Кто-то, кажется, это был молодой режиссер, а может и артист, стал мне подыгрывать на гитаре. Потом подпели другие, запела и Ляля Черная, вступив как раз в паузе между стихами. Дядя Сёма сказал, что у меня есть хорошие стихи о художнике Левитане, которые даже Константин Симонов хвалил… Я прочел… И тут Ляля Черная вдруг заплакала. И сквозь слезы она говорила, как близок ее трагической цыганской душе трагизм еврейского народа…
"Сегодня у нас концерт" назывался спектакль, на котором я вчера был после этой встречи. И в нем целое отделение звучали песни, которые пела великолепная, непревзойденная Ляля Черная…
1 сентября. Вчера я снова его встретил и отвернулся… Я первый год работал в школе. И был там единственным евреем, белой вороной, которую ученики сразу полюбили, а учителя относились уважительно. Не помню уже, да и не знаю, к кому и зачем пришел в учительскую тот человек. Но завидев меня, он вдруг ни с того ни с сего, словно пощечину бросил свое злобное "жид". И в ответ получил мою пощечину. И повторил. И повторился ответ… Все - и молодые, и старые учителя - с ужасом смотрели на нас. Но и потом еще несколько раз при наших новых встречах с тем человеком в учительской, куда он приходил что-то там проверять - звучали пощечины - словесная и настоящая, казалось, это стало какой-то дикой игрой, в которой обе стороны просто не могли остановиться… Он явно знал, кто я такой: учитель, поэт. А я о нем ни у кого не спрашивал. Пришел что-то проверить, огнетушители, что ли, ну и пусть проверяет… Молодые учительницы говорили, чтобы я пожаловался в сельсовет, или участковому, который часто приходил в школу. Но я считал, что мне ничего не надо делать… Будем обмениваться пощечинами…
Однажды летом я шел в поле, рядом с железнодорожной насыпью. Сбавляя скорость, приближался к станции товарняк. На пустой площадке стоял тот человек. Я даже не увидел его, а только услышал громкое "жид". Это он вдруг закричал, когда состав поравнялся со мной, а товарная площадка оказалась почти рядом. В открытое поле, в необъятное пространство полетело: "Жид! Жид! Жид!.." Но мне, только начинавшему свою трудовую дорогу, послышалось светлое: "Жив! Жив! Жив!.." И хотя жив был и он, жив был и я. И оба мы продолжали существовать на земле…
21 сентября. Встреча на фабрике "ЗИ" - стихи.
22 сентября. Городской Дом культуры - стихи.
27 сентября. 6-я школа - стихи. Рассказ о литобъединении.
4 октября. Купил книгу Владимира Короткевича "Матчына душа": какие стихи! - история, литература, язык… Послал телеграмму-поздравление: "Нават сто паэтаў у складчыну не напішуць "Душу матчыну"… Вот он уже с первой книжкой… А мне она только обещана…
29 октября. Стоял возле военкомата у бюста генералиссимуса Суворова, о котором вспомнил в стихотворении "Военкомат": "Стоит у входа бронзовый Суворов. Призывники отправки ждут в саду…". Теплый вечер. В саду-сквере уже облетела листва, и, конечно, никаких призывников рядом не было. И не они, а я ждал Эм… Ее окно добрым светлячком поглядывало на меня, хотя правильней сказать, я поглядывал на окно третьего этажа: когда же она в нем мелькнет и, махнув мне рукой, спустится с небес ко мне. Эм, как всегда, опаздывала на свидание. Из военкоматского репродуктора на весь сквер гремел чей-то голос, чья-то очередная речь. Я, конечно, ее не слушал, думая о чем-то своем… И вдруг до меня долетела фраза, в которой отчетливо, с каким-то озлоблением прозвучало: "Пастернак" и затем - "свинья"…
30 октября. В "Комсомолке" выступление Семичастного, обрывки из которого вчера до меня долетали, о Пастернаке и его романе "Доктор Живаго": "и в хорошем стаде заводится паршивая овца", "выступил со своим клеветническим так называемым произведением", "свинья не сделает того, что он сделал". Романа я, конечно, не читал, да и кто читал, ведь его у нас нет. И все равно можно ли так обращаться с советским писателем, не враг же он… На весь мир так оскорблять…
15 ноября. Появились сразу две книжечки, выпущенные областным Домом народного творчества: "Вершы паэтаў Віцебшчыны" (1957) и "Вершы аб родным краі" (1958). Есть в них и я, и Короткевич.
1959
2 января. Год начинается хорошими вестями. В издательском плане две мои книжки: "Волшебный луг" перенесен из прошлого плана, и, по словам Рема, "крепкая позиция" у "Весенней сказки".
7 января. Из "Литгазеты" в декабре был довольно приятный ответ: "с большим интересом прочитали… вы - способный человек, хорошо чувствующий законы поэзии, наблюдательный, в стихах есть очень удачные - поэтичные, свежие строки…", приведены строфы: "Он вонзается иглой, зашивая понемногу это место, где дорога разрывается рекой"… ("Паром"); "Здесь начинаются разлуки, и счастье сходит с поездов"… ("Вокзал"); "Пусть, как солнце, веселье льется - лишней радости нет на земле"… ("Слушая Моцарта")… Так что же мешает напечатать?.. Приводятся примеры неточно выраженной мысли, отдельные слова, которые легко исправить - и все. А выводы: "свяжитесь с местным отделением Союза писателей"… Но в Витебске его нет…
2 марта. Распрощался с Краснобригадной и живу на улице Кутузова… Часто приходит Эм… Приезжал, хотел осесть в Витебске Валя Кацман, он работает где-то в сельской школе под Калугой. Когда-то закончил электротехникум и Пинске, и его готовы были взять преподавателем в Витебский техникум связи. Пошел в горком, чтобы приняли на партийный учет. И там услыхал: "У нас есть свои Кацманы"… Валя пожил у меня и уехал ни с чем. А я, конечно, не мог для него ничего сделать…
17 апреля. "Наровля Гомельской области, Рокоссовского, 4, Давиду Симановичу. Вторник двадцать первого три часа дня секция поэзии будет обсуждать ваши стихи, просим прибыть на секцию. Шамякин", Мама переслала телеграмму в Крынки,., И снова было "Шамякин-мама"…
21 апреля. Приехал в Минск и утром зашел к Науму Кислику, Он сказал мне, что на секции предвидится "схватка" и назвал несколько фамилий тех, кто ее обязательно затеет. О том, что это готовится, мне рассказал и Алесь Махнач, драматург, защитник Брестской крепости, честный человек, с которым у нас сложились добрые отношения. По рассказу Махнача, накануне в ресторане "Беларусь" собрались и что-то отмечали за одним столиком Калачинский, Гаврусев, Макаль и Гилевич. Махнач сидел по соседству, куда долетали их голоса, обрывки разговора, громкие реплики, из которых он легко уловил суть. Говорили обо мне, о том, что нельзя допустить моей рекомендации в Союз писателей… Особенно зло высказывался Калачинский: мол, в Союзе писателей столько-то евреев… Это столько-то процентов, слишком много от общего числа. Хватит! Не позволим увеличивать!.. В общем, по словам Алеся, это был обыкновенный антисемитский разговор с выводами…
На секции первым выступил Гаврусев. Он сделал что-то вроде доклада. В издательстве, где вот-вот должна выйти моя первая книга, он у кого-то раздобыл стихи, которые при работе над рукописью мы с моим редактором Ремом Никифоровичем отбросили, а я их не забрал… Построив свой "анализ" на этих моих строках (в большинстве своем из школьных тетрадей), Гаврусев сделал вывод, что "слабая книга выходит, благодаря попустительству работников издательства", с помощью моих друзей, которые хотят "протянуть" очередного "своего"… Тут же поднялся Никифорович и высказался о недостойном методе. Гилевич почему-то "ругнул" "Весеннюю сказку", о которой в студенческие времена очень хорошо отзывался… Но тут встал прекрасный полемист, критик Григорий Березкин. И, цитируя наизусть строки, опубликованные еще в "Новом мире", не оставил камня на камне от предыдущих разглагольствований Гаврусева и Гилевича. В разгар баталии в зальчик писательского дома вошли Иван Шамякин и Петрусь Бровка. Еще успели что-то злое сказать Калачинский и Макаль… А дорогой мой защитник Анатоль Велюгин предложил принять меня в Союз уже за одно только стихотворение "Откуда приходят сумерки", прочел его наизусть, поговорил о моих стихах для детей и сказал, что тут же дает мне рекомендацию…
Петр Устинович вдруг поднялся и сказал: "а что это все говорят, говорят, а самого автора и его стихов не слышно. Давайте мы послушаем, дадим слово "подсудимому".
Я прочел стихи и фрагмент из драматической поэмы "Яков Свердлов". И снова инициативу перехватил Бровка: "Хорошие стихи!.. Перед нами выступал настоящий поэт, которому давно уже место (он сказал "мейсца") в Союзе писателей!.. Давайте голосовать…" Поднялся добрый лес рук… "Кто против?" - спросил! Бровка… Поднялось четыре руки… Так была сорвана эта антисемитская "операция". Как хорошо, что в разгар баталии вошли и прервали ее Петрусь Бровка и Иван Шамякин! Как хорошо, что со мной рядом (и за меня!) оказались такие разные, но одинаково честные и преданные литературе, а не черносотенным идеям - поэты Пимен Панченко, Анатоль Велюгин, Наум Кислик, критик Григорий Березкин, драматург Алесь Махнач, который специально пришел на секцию поэзии, ну и, конечно, мой друг и редактор Ванкарем Никифорович…
5 июля. На днях выступал в библиотеке, а сегодня в военной части с московским писателем Александром Тверским. Он собирает материалы для новой книги, ее действие происходите Витебске, где Тверской родился… Он подписал мне свою "Песню над Босфором" о Назыме Хикмете, а я ему мою "Весеннюю сказку", которая только что появилась.
7 июля. Гуляли с Эм по Ленинской. Пошел дождь. Зашли в ЗАГС. И через считанные минуты нас зарегистрировали… Без свидетелей. Без шума. Без всякого торжества… Были у ее родителей - я пришел познакомиться… Для очень узкого круга проведем у них маленький скромный вечер, а потом уедем в Наровлю.
31 июля. Короткое лето в Наровле с парком и пляжем на Припяти. Обида мамы: почему не сообщил о том, что женишься, приехала бы в Витебск… Обида Эм: увидала на погребнике и на этажерке книги с надписями моих знакомых по университету - ревность, дошедшая до того, что куда-то ушла, и мы полдня ее искали… Каждый день - гости и мамины торты, лекахи, пироги… А я приехал в Наровлю с Эм и книжкой!.. Подписывал, рассылал…
25 августа. Вдруг увидел в "ЛіМе" некролог о смерти Цодика Долгопольского (умер 16 июля). А ведь я его знал… Несмотря на почтенный возраст, он ходил довольно бодро по городу. Останавливался, присаживался на скамейку в скверике и вел долгие разговоры с постоянным своим спутником библиотекарем Марком Ефимовичем Брукашом, который и познакомил меня с писателем. Цодик Львович интересовался моими стихами, но больше расспрашивал о работе в школе. Я рассказывал, пересыпая подробностями, деталями, довольный, что меня слушает старый писатель, книги которого выходили на еврейском, русском и белорусском языках. Узнав о том, что мне нужна квартира в городе, Долгопольский предложил свою комнату, объяснил, что все равно уезжает надолго к дочери в Ленинград. И мы зашли к нему. Писатель был искренне рад гостю, показывал свои и чужие книги, прочел даже отрывки из своих рассказов на идише. И удивился, что я все понимаю. Потом рассказал, что в Минске в Белгосиздате выходит его большой однотомник на русском языке "Пять лепестков". Спросил, не хочу ли написать рецензию. Выяснилось, что книгу редактирует Рем, и я ответил, что с удовольствием готов написать, хотя опыта у меня, к сожалению, нет. Он улыбнулся, заметил, что чем меньше опыта, тем будет лучше рецензия и вдруг прочел мне строки знаменитой старой эпиграммы Василия Курочкина: "Друг мой, вот тебе совет: если хочешь жить на свете сколь возможно больше лет в мире, здравьи и совете, - свежим воздухом дыши, без особенных претензий; если глуп - так не пиши, а особенно - рецензий…" И, приняв это именно на свой счет, я тут же обиделся. А обидевшись, уже без особого энтузиазма выслушал предложение: со следующей недели, когда он уедет, поселиться здесь… И не поселился… Рецензию я написал, и она сегодня напечатана. Но Цодик Львович ее не увидел… Меньше месяца оставалось ему до 80-летия, которое, наверно, было бы - пусть и негромко - отмечено в Городке, где он родился, и в Витебске, где он работал на щетинной фабрике, заведовал детским домом, наставничал и написал десятки книг, в которых paccказывал о Витебске, его истории, его людях…
2 сентября. Иногда я люблю Крынки до умиления и улыбаюсь каждому дереву… Это - сегодня. А неделю назад остались неотраженными "события" на учительской конференции в Лиозно. После доклада зава роно, в котором он мазнул черной краской Крынковскую школу, выступал я. Говорил о том, что настоящий руководитель пользуется всеми красками, а не только черной, а в школе было много сделано: помощь совхозу, концертная бригада, культпоходы в театр, альманах "Наше творчество", из которого стихи публиковались в райгазете, вечер о Репине, о Гайдаре, о бел. поэзии, сатирические стенгазеты - всего этого в районо не знают и знать не хотят, интересуются только бумажками-отчетами, а не всем новым, что пришло в последние годы в школу… И посыпалось на меня все на свете: "политически неправильное выступление", "охаял райисполком и советскую власть", "в эти дни, когда американский империализм…", он "солидарен с ним", "мечется между учителем и поэтом"… В перерыве повесили "Колючку", в которой был не шарж на меня, а самая настоящая злобная карикатура: я был изображен с огромным красным носом, с папкой в одной руке и лупой в другой, моя рука держалась за лапу с надписью на рукаве "американский империализм"… Конечно, я нервничал, конечно, переживал и когда открывал папку, пальцы еле-еле справились с застежкой…
12 сентября. Неделя латышской литературы. В Витебске - вечер латышских и белорусских писателей: Ванаг, Вациетис, Грива, Имерманис, Балодис, Кемпе, Шамякин, Панченко, общение с ними, встречи на ковровке и на фабрике "КИМ".
15 сентября. Меня вдруг нашел-разыскал поэт Виктор Гончаров. Он "катит" на своем мотоцикле по стране и "закатил" в Витебск. Пили чай у Эм родителей, куда он зашел, а потом сидели у него в гостинице "Советской". Подписал ему "Весеннюю сказку", а он гордо показывал камни, говорил о той особой тайне, которая заключена в каждом камешке, вобравшей в себя века, прежде, чем стать таким отшлифованным. Сказал, что одинаковых камней нет, как и людей: на каждом печать самобытности… Хочет выпустить книгу стихов с иллюстрациями - камни…
19 сентября. Лиозно. Дом культуры. Вечер поэзии (с Л. Пужлисом и В. Гончарвым).
25 сентября. Нашли квартиру и перебрались, ушли от родителей Эм… Начал писать поэму о Крынках, о школе. Есть уже начало. Среди небесно-синих незабудок взошли ромашек крохотные солнца. О станция, далекая, как чудо, ты к памяти моей скорей дотронься ветвями дорогих воспоминаний и сухонькими ветками обид - пусть сердце вновь ликует и болит, горячее, как в молодости ранней…
17 октября. На литобъединении в редакции "Віцебскі рабочы" наконец обсудили альманах "Двина", который вышел еще в прошлом году. А в редколлегии, хоть и на расстоянии, были Тарас Хадкевич и Анатолий Велюгин, ближе я и редактор Николай Споткай, который ко мне питает самые добрые дружеские чувства. Мы с ним занимались альманахом вплотную. И об этом говорили на обсуждении… "Знаешь, - сказал мне потом Споткай, - в редакции есть место… Может, хватит тебе в Крынках сидеть?.."
25 октября. Вопрос решен. Меня забирают в газету. Но заупрямилось роно: "Такой учитель нам самим нужен!.." (Я уже им очень нужен!..) Редактор Павел Белявский позвонил в облоно - и все решилось.
2 ноября. Шел дождь. И я не мог разобрать: это его капли или слезы на лицах старшеклассниц. Все, кому я преподавал, после уроков пришли меня проводить… Уже шел и оборвался мой пятый Крынковский год… Прощайте, Крынки! Прощай, школа! Прощайте, дорогие мои ученики! Я вас не забуду!.. Прошу прощенья у березки, у школы в Крынках на горе, у Пушкина и Маяковского, со мной спешивших к детворе. У поездов, пробивших вьюгу, у безымянного ручья, у всех ребят из той округи, которую покинул я, - прошу прощенья…
Витебский дневник
1959
10 ноября. Уже неделю я в областной газете. И поскольку окончил не отделение журналистики, меня сразу "бросили" на изучение азов. Считается, что я литработник. А на самом деле осуществляю связь между секретариатом и типографией, в которой сижу, стою, бегаю, изучаю шрифты и делаю то, что положено выпускающему.
1 декабря. Сегодня в полосе, посвященной 60-летию Михася Лынькова, мое стихотворное обращение к нему: "Я жил от той деревни недалеко, где родились Вы, где сосновый бор, и люди, и поляны, и дорога о детстве Вашем помнят до сих пор. А я другое часто вспоминаю: стояла школа в Крынках на горе… Я в класс вхожу - и Ваш рассказ читаю смышленой деревенской детворе"… Лынькову тогда послали письмо, пригласили приехать в родные места. Теперь пошлю ему и этот номер газеты, в котором есть и воспоминание Миши Рывкина о поездке в гости к писателю учеников 3-й школы…
20 декабря. А в общем неплохо иметь под рукой такую трибуну. Пишу с конкретными посвящениями стихи о людях труда, это находит поддержку и редактора Белявского, и особенно его зама Споткая. И стихи тут же подписываются в печать… Рядом идут портреты моих героинь… Под многими фото и шаржами тоже мои подписи на белорусском и русском.
25 декабря. Если не считать того, что произошло на учительской конференции, когда меня "чехвостили", уходящий год был для меня победным. Во-первых, я женился. И во-вторых, и в-третьих - вышли сразу две моих книжки: "Весенняя сказка" и "Волшебный луг". И в-четвертых, я уже не только живу, но и работаю в Витебске в областной газете… Появились и отклики-рецензий на книжки. Наум Кислик был первым. Его "Песні і песенькі" появились в "ЛіМе": мир как бы увиденный впервые, настоящее художественное чувство, поэтическое образное мышление, мягкость эмоциональной окраски, одушевление даже абстрактного, "очеловечение" понятий, мягкий юморок, доброжелательная улыбка, радостное восприятие окружающего мира - всем этим "наградил" меня Кислик. А его критические замечания тоже считаю разумными и доброжелательными: об отборе стихов для книжки, о "розовости", красивости, лишней умилительности… В "ЛіМе" в обзоре сразу нескольких книжек для детей обо мне высказался М. Водоносов. Пишет, что книжку сотворили как бы два автора, талантливый и неумелый, но "лучшего в книжке больше"…
1960
11 января. И вот я просыпаюсь, а в душе - как будто майский сад расцвел уже. Я знаю хорошо весны устав, но ради счастья я его нарушу: пусть яблони, на цыпочки привстав, выглядывают из меня наружу. Пусть в мир, седой от снеговой тоски, ворвется аромат, душист и липок, пусть с губ моих слетают лепестки и превращаются в тепло людских улыбок.
18 января. В Союз писателей я так и не принят… О минских делах подробно сообщает Рем в письмах. Вот что он написал 12 декабря: "Было в Союзе партийное собрание, где обсуждали творчество молодых. Там Лыньков превозносил Ивана Пташникова, а Янка Брыль - Адамчика. Поэтов, в основном, кроме Гришки Бородулина, били. И вот выступает вторым Анатолий Велюгин, который говорит: "Да гэтага часу ў Саюзе дзіўнае становішча з прыёмам маладых у члены Саюза. Нядаўна я прыйшоў да Броўкі і Калачынскага. Ёсць тут Броўка і Калачынскі? (Это он к собранию). Дык вось, пытаюся: чаму да гэтага часу не прыняты ў Саюз такі таленавіты рускі паэт, як Давід Сімановіч? А яны ў адказ замахалі рукамі: хай пачакае, яшчэ ранавата". Ну а дальше Толя разносил всех это. Его поддержали Белевич, Кириенко. А в перерыве я спросил у Шамякина, когда собираются принимать Симановича в Союз, и, если собираются, то куда сообщить его новый адрес. Шамякин говорил, что да, он обещал Симановичу вызвать его на президиум и забыл об этом, а вот теперь готовится президиум на 3 декабря, да, видно, "мы не паспеем ужо яго выклікаць"… Но адрес я все же сообщил в Союз, и там записали, Шамякин обещал к следующему президиуму подготовить… Яша написал на тебя статью и отнес Березкину в "Неман", а тот обещал прочитать и "извлечь полезное"… И еще из письма Рема (уже январьского): "… Разговаривал долго на днях с Валькой Тарасом. Его ведь тоже держат до сих пор… А Володя Нехамкин тоже мне говорил, что секции рекомендовала его еще в начале 1958-го года. Так что ты не унывай! Валька советует сделать вот что: тебе надо приехать и взять рекомендации, их нужно три. Валька утверждает, да и я с ним согласии, что дадут тебе сразу рекомендации Березкин, Велюгин, и еще одну попросишь ну, скажем, у Пимена Панченко, он, я думаю, даст тоже. И вот потом со всеми рекомендациями к Шамякину. Говорили с Валькой и о его "лісце" Нилу Гилевичу и об ответе Нила в "ЛіМе"… В пьяной компании он, по свидетельству Вальки, заявил, что в "Полымя" Тарас решил отомстить ему за тебя, за его выступление тогда на секции, мол, один мстит за другого".
27 января. Опять я, гонимый тревогою, встал, в дороги и юность влюбленный, опять потянуло меня на вокзал, где дымом пропахли вагоны… Кого я встречаю? Опять никого… Кого провожаю? Не знаю… Мое вдохновенье, мое торжество прописано здесь - на вокзале.
4 февраля. В Крынках я был нужен ребятам. А что здесь? Торчу в типографии с утра до вечера и размечаю шрифты - это мое дело на земле? Недавно так был задурен, что информации о первенстве Европы на скоростных коньках среди мужчин, которую принесла на восковке телетайпистка, дал название о первенстве "среди женщин", хотя ни одна женщина в ней не упоминалась. Редактор подписал номер. Газета так и вышла.
28 февраля. Подряд день за днем читал Паустовского (две недели). Какая поэзия в прозе!
6 марта. Приехал Август, мне - на книге: "Болтая о чем попало, я ночи бы с ним просиживал. Ни в кого меня жизнь не влюбляла, как в этого черта рыжего"…
20 марта. Написал поэму "Хлеб".
15 апреля. Распределение в пединституте. Эм предлагают школу в Миорском районе. Она отказывается. Это уже повторилось… В третий раз я не выдержал, пришел и сел в сторонке. Эм предложили школу в Поставском районе. Она сказала, что у нее муж работает в Витебске. "Пусть едет с Вами", - прозвучало в ответ. И тогда я встал и произнес короткую речь о том, что меня уже распределяли, что я уже отработал в школе, что… У Эм теперь будет одна проблема: самой устраиваться в Витебске. У нее - свободный диплом…
23 апреля. В эфире - первая передача Витебской студии телевидения. Неделю назад зашел Споткай (он стал директором студии) и попросил, чтобы я написал передачу к 90-летию В. И. Ленина… Моя передача и стала первой: "Стихи поэтов Витебщины о Ленине". Читали участники художественной самодеятельности. А диктор Нелли Лисовская прочла мой вступительный текст и каждого представляла. Мои стихи читала Людмила Зайцева. Вслед за этой прошла вторая передача "Ленин и музыка". Текст написал Лев Студеный (Лев Шульман). Звучала музыка, которую любил Ленин, а исполняли преподаватели нашего музыкального училища.
24 апреля. Приходил в типографию Споткай. Сказал, что передача понравилась в обкоме, а первый секретарь Лобанок, благодаря которому существует студия, посоветовал дать еще и ленинскую передачу, связанную с нашим театром: артисты хотят выступить, показаться на экране… Споткай попросил, чтобы я написал стихотворный текст для первомайского кинорепортажа на белорусском… Смотреть телепередачи пока негде. Из всех знакомых телевизор есть только у Володи Хазанского… Напишу тебе, Споткай, репортаж про Первомай…
26 апреля. Какая-то тоска по Крынкам, по школе, по ребятам. Как тебе живется там, в краю берез? Сколько людям солнца за зиму принес?..
13 мая. Меня приняли в Союз писателей. Приехали вдвоем с Эм. И пока она "исследовала" минские магазины, я стоял перед членами президиума, которые решали принимать или не принимать. Конечно, решение уже было определено заранее. Но мало ли что… Обо мне говорили Петрусь Бровка и мои "рекомендатели": Анатоль Велюгин, Пимен Панченко и Григорий Березкин. По несколько слов сказали два земляка: Иван Шамякин - гомельский и Михась Лыньков - витебско-крынковский… Михась Калачинский пытался в бочку меда бросить ложку дегтя: "А почему Вы не сняли из книжки те стихи, что мы критиковали на секции поэзии?.." И словно в ответ, Велюгин повторил свое давнее: "я бы его принял в Союз, и уже давно, даже за одно стихотворение "Откуда приходят сумерки". Лыньков потом интересовался крынковскими делами, сказал, что обязательно приедет на родину и мне позвонит в Витебск, когда поездка состоится… Подошел познакомиться и поздравить Янка Брыль… В ресторане, где вместе с моим приемом отмечался еще и прием Анатоля Клышки, "тамадил" Велюгин и ему помогал Березкин…
21 мая. Написал "Кишлак тонул среди тутовника"… Вдруг вспомнились дни, когда жил в кишлаке, когда подкармливали нас, голодных, соседи-узбеки, когда собирал хлопок, прочищал арыки, ехал на арбе, которую тянул ослик, и жадно слушал сообщения по радио, которое было только в правлении колхоза.
29 мая. День книги. Выступал на пл. Ленина с М. Ткачевым и М. Скрипкой.
31 мая. Дом, в котором снимаем квартиру на Оршанской, стоит среди сада. По утрам сижу под деревьями и, словно переношусь в весеннее цветение то в Наровлю, то в Крынки, куда я трижды подряд съездил.
30 июня. Каждый день пишу. 30 стихов за 30 дней… А что останется?.. Но пока: "Июнь-река, июнь-река, ты разлилась вокруг, вся легкая, как облака, как тополиный пух"…
22 декабря. Приехали в Витебск Михась Машара, Рыгор Нехай и Михась Скрипка. Вместе с ними выступал в 14-ой шкоде. Машара серьезен, Нехай неинтересен, а Скрипка потешает народ какими-то веселыми смычками, хотя это довольно мелко звучит, но люди смеются… Вообще в этом году много выступал: ездил в Бешенковичи в университет культуры, в Мошканы на книжную ярмарку, а в городе: клуб железнодорожников, клуб завода Кирова, областная библиотека, мединститут, общество слепых, 3-я школа… Много печатался в "В. р.": стихи - просто и "датские", рецензии на спектакли и фильмы, статьи к юбилеям - о А. Куприне, С. Есенине, А. Твардовском… Что-то дважды сделал для телестудии и уже был и сам на экране со стихами. А в общем, если бы не все это, то мой год в газете прошел тоскливо, в заточении в типографии…
25 декабря. Позвал Споткай: "Зайди, есть для тебя хорошая новость…" Сбегал на телестудию. Споткай: "Хватит тебе мучиться в выпускающих. Это я виноват, что обрек тебя на такие муки… я не думал, что Белявский "бросит" тебя в типографию… Но я тебя забирал из школы, а теперь, слушай, но никому не говори, с Нового года у меня есть должность редактора, и я уже договорился в обкоме: берем тебя… Ты согласен?.." Еще бы я не согласился! Спасибо Николаю Игнатьевичу!.. С каким удовольствием я уйду из типографии, куда мне уже просто осточертело бегать и сидеть до бесконечности, выслушивая указания-замечания ответственного секретаря…
1961
3 января. Первые дни на телестудии. Что такое "теле" - не знает никто из нас. Будем смотреть по вечерам московские передачи - и учиться.
4 января. Дворец культуры ДСК. Читал лекцию о поэзии в университете культуры, стихи, много.
12 января. Был в Полоцке. Выступал в 4-ой школе. Беседы о литературе, стихи.
11 февраля. Подряд выступал в двух школах. Позавчера 24-ой - у черта на куличках… Сегодня в 11-ой. Девочка читала мое "Ленин на детском празднике".
19 апреля. Телестудии - год. На экране - витебляне. И среди них - артисты, художники, литераторы. Первые литературные передачи. Буду их называть "Витебщина литературная": стихи и проза, информации, фото, кино… А еще хорошо бы делать телефильмы и телеспектакли по произведениям тех, кто связан с нашим краем и рассказывать о них самих, земляках, оставивших добрый след в литературе и искусстве. Ну и конечно - открыть дорогу молодым, выпуская их на голубой экран
11 мая. С кинооператором Артуром Михельсоном в Здравневе, в репинских местах. Пионерский лагерь трамвайщиков. Каждое лето - шум и гам. А память о великом художнике! Ведь он жил и работал здесь восемь лет. Репинская природа, стихи - получился неплохой киносюжет. Потом включим его в передачу "Репин на Витебщине".
20 мая. Еще год назад, когда меня принимали в Союз писателей, Михась Лыньков обещал приехать в родные места. Дважды он уже сообщал, что едет. Потом что-то мешало, и он поезда отменял, хотя я с кинооператором сразу мчались в Крынки. Вчера звонил он сам и сказал, что на этот раз ему уже ничто не помешает, обязательно приедет…
22 мая. Жужжала, накручивая кадры, кинокамера. И на пленке оставались драгоценные моменты встречи. Пленку надо сохранить (у нас так долго событийные сюжеты не держат), я просто после первого показа спрячу ее в стол, прекрасно понимая, что это - сама история литературы. И, просматривая сегодня трижды эти кадры, я, кажется, знаю уже их наизусть. А по ним знаю наизусть и весь этот сияющий весенний день 20 мая. Как было хорошо многие часы находиться рядом с Михасем Тихоновичем!.. По сторонам дороги, старого Екатерининского тракта, по которому когда-то проезжал Пушкин, стоят рабочие совхоза "Крынки", учителя и ученики. Кажется, никто не остался дома - все вышли встречать любимого писателя. Почти за каждым кадром киносъемок - передо мной живые картины. Школа, как и при мне, в нескольких деревянных зданиях - и среди учеников, улыбаясь, сидит Михась Тихонович. Тут еще совсем недавно я был классным руководителем, отсюда ребята написали письмо-приглашение. И вот он, дорогой гость, рядом со своими юными читателями, которые гордятся земляком, хорошо знают его произведения и без конца расспрашивают о героях и их прототипах. Беседа искренняя и сердечная. В школьный двор, опираясь на палку, медленно вошел невысокий мужчина. Выяснилось, что это знакомый и ровесник писателя, товарищ его детских лет из деревни Зазыбы, в которой Лыньков родился. И вот они идут рядом на небольшую площадь перед клубом, где обычно проходят местные торжества. Держится Михась Тихонович просто, но можно заметить, что он взволнован. Снова крупный операторский план: доброе, освещенное легкой улыбкой лицо писателя. Вот Михась Тихонович подходит к импровизированной трибуне - и над площадью слышится его негромкий хрипловатый голос… Михасю Тихоновичу повязали красный галстук - он стал почетным пионером дружины Крынковской школы…
Хоть и не очень долго поговорил с ним…
24 июля. У меня родилась дочь! И это праздник не только мой - это праздник двух бабушек, Годы и Маруси, двух дедушек, Гриши и Васи, я думаю, так она их и будет звать. А как назвать ее?.. Праздник себе и нам всем устроила мама-Эмма. Она трудно рожала. Писала мне записки, что никак не может разродиться - и родила дочь. Когда у меня накануне спрашивали: кого я хочу, я отвечал: кого-нибудь из двух - сына или дочь, а можно и сына и дочь… Имя я уже придумал. Но боюсь, что никто не согласится так ее записывать. А имя я образовал по всем законам ономастики: соединил лирику с окончанием многих имен - и получилось прекрасное имя: ЛИРИНА… Ты слышишь, моя Лиринка? Я все равно, что бы ни предлагали, буду тебя звать так: Лирина-Лиринка!..
5 августа. В Москве в "Молодой гвардии" вышла книжка "Витебские початки". Рассказы кукурузоводов записал В. Хазанский. Много наших с Валентином Пепеляевым стихотворных строк о людях труда. В общем выходит, что эту книгу мы написали втроем. И каждый из нас - соавтор.
14 августа. Сегодня дороги Недели русской литературы в Белоруссии привели в Витебск. А я и участник и "отражатель"…
Записываю все подробно для телевидения и газеты, а особенно - для себя, и особенно о Михаиле Светлове, которого люблю с детства. Из автобуса он вышел последним, хотя много раз ему кричали: "Миша! Где ты?.." "Михаил Аркадьевич! Да чего Вы всех пропускаете?.." А когда наконец появился, в самом деле как-то посветлело.
На границе Минской и Витебской облаетей был митинг. Произносили речи… Светлов все время улыбался, что-то говорил, и оттого рядом стоящие начинали смеяться, npикрыв ладонями рты. В те минуты я не слышал еще ни одного слова поэта, потому что говорил он негромко и его постоянно окружали плотным кольцом, через которое невозможно было пробиться. По всей дороге до Витебска продолжалось одно и то же: на каждой встрече он отходил в сторонку и все же становился центром внимания, хотя ни одной официальной речи не произнес. На городской черте его и вовсе засыпали цветами. На встрече в театре он начал с "Гренады", а потом долго его не отпускали и он - уже на "бис" - прочел так, словно обращался ко всем и к одной единственной знакомой в этом зале: "Все ювелирные магазины - они твои. Все дни рожденья, все именины - они твои…"
Вечер еще продолжался, а я вел на телестудию группу его участников. Возбужденные, шутя и переговариваясь, совершали этот небольшой переход Николай Рыленков, Сергей Сартаков, Яков Хелемский, Павел Кустов, Максим Лужанин. Шел я рядом с Михаилом Аркадьевичем. Разговор был о Витебске, его истории. Заговорил Светлов и о Марке Шагале. Поинтересовался, есть ли картины художника в местном музее, хотя бы в запасниках. Удивился, что ничего нет…
Расселись в студии. Начали передачу. И Светлов сразу пустил по кругу записку с предложением читать только по одному стихотворению: "Жарко… Читаем по… одной… потом добавим…" Записка передвигалась быстро, и всем были ясны и предложение читать не долго и намек на то, что ожидается потом… А когда я представил слово Михаилу Аркадьевичу, он сказал, что вообще не будет говорить прозой ничего, кроме одной фразы (но она уже почти стихотворная): "Вы очень дороги мне, витебские друзья. Разрешите прочесть вам "Грейнаду"…
А потом мы снова шли по вечернему Витебску. И я подумал, что надо сохранить записку Светлова.
15 августа. Но утром записки уже не было. Она исчезла вместе с увядшими за ночь цветами, которые накануне так пышно заполняли студийные столы… А маршруты праздника привели в Полоцк. После выступления к Светлову подошел летчик и попросил подписать книгу. Но ему очень хотелось, чтобы в надписи было слово "Полоцк". Михаил Аркадьевич сперва отшучивался, отмахивался, но, уступая настойчивости военного человека, взял книгу, что-то вывел на ней и вернул читателю. Кто-то вышел вслед за летчиком, прочел автограф - и через несколько минут сидевшие за столом уже его знали: "Обещал и напишу - клятву не нарушу – коньяком лишь орошу полоцкую душу…"
После Витебска и Полоцка был вечер в Глубоком. Там, пообещав написать и прочесть стихи, если вызовут его, как в юности: "Мишка, давай!" - Светлов куда-то скрывается за кулисы, а потом под дружные крики зала, вызывающего поэта, выходит, слегка смущенный, и читает с тетрадочного листка только что рожденные строки: "Я в Глубоком сроду не был, этим шляхом не шагал. Белорусским этим небом я впервые задышал… Я себя в пути далеком буду чувствовать легко, на любой горе высоко и в Глубоком глубоко…"
28 августа. Милой моей Алёнке: "Что снится тебе - никому не известно и даже не станет известно потом… Мальчишек, я знаю, волшебным крылом касается ветер далеких созвездий… Что снится девчонкам - не знаю, понять я, что снится девчонкам, никак не могу. Наверное, платья, нарядные платья и черные шубки на белом снегу…"
28 октября. Ордер. Первая моя собственная (государственная) квартира в крупнопанельном доме на проспекте Фрунзе, 52 - две комнаты, балкон, во дворе кинотеатр "1 Мая".
21 ноября. В тематическом плане издательства - мой сборник с названием "Июнь-река", как предложил в закрытой рецензии А. Велюгин… Володя Гончаров просит быстро сделать обзор стихов, присланных в редакцию областной газеты. Сделал.
24 ноября. Закончил "Живые и мертвые" Симонова - честная книга, настоящая правда о войне. Думаю, теледиспут, который готовлю, будет как раз ко времени - 20 лет разгрома немцев под Москвой.
Вчера рано утром приехал Август Копелиович, читал мне новые стихи. Очень хочет перебраться в Витебск из своей сельской школы… Вечером - Фима Пассов, пишет пьесу о школе. А перед ним Лешка Бауло с новым рассказом "Дым". Август в моей "Книге канцелярской" оставил запись: "На раскладушке уклюжей под одеялом верблюжьим, не отводя от снов очей, я спал у Симановичей, спал хорошо я - спасибо большое!"
30 ноября. Весь день - снег, но я был "в нем" лишь с утра, возвращаясь из бани… Завтра выйду на работу - и уже не будет Ген. Шманя, который был моим старшим редактором. Он не выдержал и "самоликвидировался", написал заявление, a перед этим испортил нам всем много крови…
2 декабря. Наконец вышел томик Б. Пастернака. Читал весь вечер, так много подряд - впервые… Какой поэт!
8 декабря. Во Дворце культуры строителей было много народу - человек триста. Пока я читал доклад - все еще заходили и заходили. А стихи мои и Вали Пепеляева слушали хорошо.
13 декабря. Дважды выступал. Днем в мех. цехе ДСК. Вечером в Журжеве перед женами военнослужащих. Много вопросов было в цехе: "Где Пастернак?" "Почему застрелился Фадеев?" И еще: как я отношусь к Маяковскому, Есенину, Вертинскому, Лещенко, как создается поэтический образ…
18 декабря. Два открытия за вечер: колдовство Тютчева и сверканье Паганини. Под его музыку повторяю наизусть: "Есть в осени…" и "О как на склоне…" Здесь был уже в зародыше Блок, многое из современной русской поэзии… Некоторые его стихи кажутся моими: "Какое лето, что за лето"… Колдун Тютчев!
1962
9 января. Вчера чувствовал себя на высоте. Залпом написал "Балладу о полковом парикмахере". И еще четверостишие "Колесо истории вращается"… А в довершение ко всему - утвердили старшим редактором… Радуемся Алёнкиным "успехам"… Обживаем новую квартиру - первую мою собственную в жизни…
15 февраля. Создал литературную группу на телестудии при редакции: М. Боборико, П. Клепик, В. Сальников, Г. Шакулов…
26 марта. Создал группу художников при редакции: Г. Кликушин, Ф. Гумен, А. Исаченков… Слушал дома 1-й и 2-й квартеты Шостаковича, его четыре прелюдии…
6 апреля. Поездки в колхозы с группой художников. Репортажи в рисунках с моими стихами. Литгруппа - выступления в "Витебщине литературной". В последнее время часто слушаю Шостаковича. Читал Брехта, "Двое в степи" Э. Казакевича. С Володей Хазанским: о ярлыках, которые вешают на писателей…
8 апреля. В театре на премьере спектакля: "Ленинградский проспект" по пьсе И. Штока с песнями на мои стихи, музыка Игоря Нагавкина. "Песня о проспекте" началась прямо в антракте, когда зрители рассаживались, и лишь последняя строфа при поднятом занавесе…
21 апреля. По-прежнему ни дня без строчки, плюс телепередачи, которые приходится писать вместо авторов… Прочел и отправил корректуру книжки… С Юрой Лакербая. Я ему: "Поменьше надо болтать о поэзии, побольше писать…" Льется мой стиховой поток, но много трухи…
16 мая. Был от издательства Микола Татур. Дали ему выступить по теле о новых книгах… Вчера с группой художников - в Островно и Синицах. Талантливый Феликс Гумен. В машине, когда мы засели в грязи и нас тащил трактор, он писал мой портрет. Из Союза письмо от председателя военной комиссии Н. Алексеева о сборах, которые писатели проходят в разных концах страны. Поеду!
30 мая. Приезжала мама. Ушла наша няня, и не на кого было оставить Алёнку… Все было нормально. Но из-за какого-то пустяка я маму обидел. И хоть просил у нее извинения, а она: "Что ты, сынок. Ты меня не обидел… я уже все забыла" все-таки душа моя болит и терзается…
26 июня. Как я отмечал тридцатилетье?.. Птицы разбудили на рассвете. Стукнул тополь меткою зеленой. Ветер окна настежь распахнул. В комнату ворвался жизни гул и звонок веселый почтальона…
21 июля. В Наровле. Писал. Лучшее: "Птица крикнула" и "По лужам переулочка". Читал Якову. Рем прислал "Июнь-реку". Выглядит симпатично…
27 июля. В "ЛіМе": Михась Стрельцов - "Два бакі аднаго медаля". Сначала расстроился, потом понял - все правильно: о том, что ищу и что нахожу, о мягкости и интеллигентности, тонкости и правдивости лирического чувства, о способности к сопереживанию, о максимальном приближении самого поэта к явлению, о том, что есть это неуловимое "чуть-чуть", без которого нет поэзии, о музыкальности, эмоциональном рисунке… И о другой стороне медали: сужено понятие июнь-реки, повторения из первой книжки, поэтические натяжки, иногда романсовость и сусальность, измельчение поэтического образа…
31 июля. Целый день пробивался в штаб Белорусского военного округа, но никто не знал: кому и зачем я нужен, наконец к вечеру разобрались, и вместо Львова - оставили в Минске…
1 августа. Мы вдвоем с Тарасом - на сборах. Но нас никуда не отправляют. Будем при газете "Во славу Родины".
24 августа. С Тарасом три дня в Бресте. Командировка от газеты "Во славу Родины". Но дел никаких. Даже встреча с писателями (с нами) в парке, который рядом с гостиницей, не состоялась "по случаю"… дождя.
22 сентября. С группой ветеранов по местам боевой славы Минск - Орша - Минск. Заехал на пару дней в Витебск. На вокзал в Орше патруль нас с Валентином принял чуть ли не за шпионов: два странных типа в беретах - очень подозрительный вид… А я еще напеваю какие-то "блатные" песенки: "Ах, война, что ты сделала, подлая…", "Когда мне невмочь пересилить беду"… Эти песни я услышал в гостях у Володи Мехова и Ани Красноперко. Они включили магнитофон и спросили: "Ты знаешь Булата Окуджаву?" Я сказал, что встречался с ним на совещании молодых писателей… И зазвучали песни, которые я запомнил сразу и теперь пою, и повезу в Витебск…
26 сентября. Заканчивается наша с Валей Тарасом "военная страда". И по-прежнему мы предоставлены самим себе… Утром переводил стихи о пограничниках Дуси Лось. Она просила не очень отходить от оригинала. Отхожу и не отхожу… Вечером у Наума Кислика - его день. Тосты. Особенно хороши Березкина, Адамовича, Бородулина. И Кислика - за Адамовича - ведь он тоже сентябрьский. И потому мой - тоже за Наума и Сашу: "Поэту - 37 - всего! Поэту - 37 - ого! Пушкин убит уже на дуэли… И Маяковского одолели… Ну а нас одолеть не так просто, хоть мы другого веса и роста… И тому, кто помоложе под небесной крышей, дай Боже, дай Боже, подниматься выше!.."
Разговоры. Вспоминали историю с письмом в ЦК КПБ, которое подписали П. Волкодаев, Н. Гончаров и другие. Мне пересказали его содержание: Гирш Березкин окружил себя еврейскими литераторами (в том числе и мы с Тарасом упоминаемся), делают все, что хотят, сами печатаются, а других не подпускают близко к журналу, где отделом поэзии руководит Березкин… Антисемитское письмо… Возмущение Саши Адамовича: "Это подонки писали, настоящие белорусы никогда антисемитами не были, жили в дружбе с евреями"… Гриша Бородулин рассказывает, как Гилевич и Недведский упрекают его за дружбу с евреями, не могут простить ему женитьбу на Вале, у которой мама еврейка…
Рылся в богатой библиотеке Наума… Григорий Соломонович и Саша (не поэты) предложили нам (Бородулину, Шкляревскому, Тарасу, Вольскому, Евсеевой) устроить поэтический турнир без победителя, прочесть по одному стихотворению. И вперемежку зазвучали строки на белорусском и русском. Вел турнир сам именинник. Светлана Евсеева читать не хочет, ее неестественность, надменность, напыщенность, в дружеской атмосфере дома вдруг ни с того ни с сего ее злые колючие реплики о чужих стихах и почему-то о Саше и его "Войне под крышами": это не та литература, которая нужна… Настойчивый отпор Березкина и Тараса. Саша отмалчивается. Он все сказал в книге… "Твоя очередь читать", - говорит мне Наум. Я читаю этим летом написанное в Наровле: "Птица вскрикнула, ветка хрустнула. Облака из Припяти пьют. Песню старую, песню грустную два седых еврея поют"… А потом с Сашей Адамовичем (как с литературоведом), хоть он больше занят проблемами романными, об этих стихах, о свободе самовыражения, о национальном в поэзии, о том, как в русском слове, в русской строке я могу (и могу ли) выразить еврейскую душу… "У тебя только одно такое стихотворение? - спрашивает он. - Написал бы ты цикл…"
Подарил Науму маленький эстамп. Привез из Витебска, чтобы он снова увидел берег Двины, по которому бегал в детстве, когда учился в витебской школе. Пусть висит в его комнате маленький уголок древнего Витебска, города его детства и юности - праздника души. Хотя разве только праздничной была жизнь? Фронт… Обожженное в бою лицо он со временем прикрыл бородой. Он окончил университет в том году, когда я поступил. Но встретили меня именно его стихи в центре стенгазеты большого формата, которую подготовили, расставаясь с университетом, выпускники: "В ясном небе тучка одиночит. Радость с грустью смешана чуток. Спит в теплыни августовской ночи университетский городок"… Тогда он еще, как и многие его ровесники, прошедшие сквозь огонь фронтов, о войне почти не писал. Осмысление ее опыта пришло потом. И вошло в его книги, в его часто по-Маяковски ревущие строки, слегка приглушенные и притепленные грустью другой, послевоенной жизни, другого характера, другой судьбы… В мои крынковские дни я всегда, приезжая в Минск, приходил к нему, читал ему новые стихи, слушал его и очень дорожил его мнением…
23 ноября. С литературной группой пять дней - Полоцк и Нефтестрой: Маина Боборико, Лёня Пужлис, Юра Лакербая. Выступали в городе, в поселке строителей. Я заинтересовался личным делом первостроителя Петра Блохина. У меня в записной: "Девчонку принимают в комсомол", "Основатель", "Баллада о Петре Блохине". О поездке - со стихами на телеэкране.
26 декабря. И еще на одну поездку поднял литгруппу. Были те же минус Маина, плюс Хазанский и кинооператор Артур Орша. Льнокомбинат. Встречи и выступления.
29 декабря. Рецензии на мой "Июнь". В основном – хвалебные. Но и поругивают тоже. Владимир Бойко ругнул в "Знамя юности" за "Майского жука" (бедный жук!): "Говоря языком художника, это даже не этюд для какой-то картины, а блокнотная зарисовка. В ней есть эмоциональные и словесные находки. Но стоит ли лабораторию стиха тащить в книгу?.." Стоит, Володя, стоит!.. Я вдруг вспомнил эпиграмму Тараса студенческих времен: "Мчится жизнь, как шальная тройка. Я чужие люблю грехи. Я - поэт. Я - Владимир Бойко… Не умею писать стихи"… Но право критика-рецензента, даже не умеющего писать стихи, высказаться о чужих грехах…
31 декабря. Что же за год? Мне исполнилось 30. И ко дню рождения - моя вторая книжка "Июнь-река"… Было наровлянское, хоть и короткое, лето. Хорошо писалось: "Дунечка" и др. Когда Рем прислал книжку, первыми читателями стали друзья детства. Сидели поздно вечером, как давным-давно, у нас на крылечке, щелкали семечки и болтали о жизни - мы ведь так редко-редко теперь встречаемся. Я выносил книжки, дарил и говорил: "Это тебе, Валя, а это тебе, Лёня, тебе, Изик, Зяма, Яша"… И смеялись, опасаясь, что во тьме сейчас перепутаю: кому - какую, но потом при свете разберемся. И все были рады нашей встрече. Очень запомнился этот вечер наровлянский - теплый, звездный, весь наполненный добрым настоем старой дружбы. Жаль только, что все вместе редко бывали на Припяти: шли дожди и было пасмурно. Но я ухитрялся по давней своей привычке даже в дождь купаться, ведь вода тогда такая теплая, особая, и так приятно влезать в нее, и вылезать не хочется… Настроение было испорчено только тем, что поболела Лиринка… И нервничала Эм и ругала Наровлю, ни в чем не виноватую… И все-таки я продолжал писать. И бегал рано утром и вечером на Припять. А папа боялся, что я простужусь. А мама носила Аленку к какой-то бабке-знахарке, и ей стало лучше… Все это так ярко вспоминается в канун новогодья, когда лежит снег, и поет песенку с какими-то понятными одной ей словами моя маленькая родная девочка.
1963
3 февраля. Слушаю с Алёнкой пластинку: "Маленький принц" Экзюпери - какая умная философская сказка!..
16 марта. Снова "стиховой запой", которому я очень рад - что-то останется. Собирается на новую книжку… Выступал во Дворце местной промышленности для СКБ. Конструкторы - народ, воспринимающий даже конструкцию стиха. Читал: "Свердлова", "Дунечку", "Зинку"… Завтра - в обществе слепых с Кликушиным. Как он будет показывать свои эстампы "Витебск"?..
В журнале "Беларусь" - о моей книжке Наум Kислик: "В душе лирического героя живет романтика комсомольской юности и не стареет, не подвластна времени…"
17 марта. Шумиха вокруг Эренбурга. Речь Хрущева. 7 и 8 была встреча руководства страны с представителями творческой интеллигенции - и теперь грозное эхо… Только бы Эренбург успел дописать "Люди, годы, жизнь".
Дважды уходил и оставался в "Новом мире" Твардовский…
Заметки Виктора Некрасова об Америке все-таки интересны, а их бьют, ругают.
Твардовский, который печатает Эренбурга в "Новом мире": "Мы не можем требовать от старого писателя, чтобы он забыл о том, о чем он хочет помнить, и помнил то, о чем хотел бы забыть…" Сам Эренбург установил закон для мемуарной книги: не писать о плохих людях, не писать плохо о хороших…
18 марта. Три дня переводил для театра на белорусский пьесу "Безупречная репутация". Авторы М. Смирнова и М. Крейндель. Сидел на читке. Режиссер Юрий Соболев и актеры теперь ее русифицируют, возвращая к русскому оригиналу не только слова - целые фразы… И просят еще экземпляры. И я сажусь и печатаю на своей "Москве" - еще на белорусском, без их изменений…
22 марта. Много выступаю. Клуб завода Кирова. Трижды в пединституте… По просьбе Ефима Пассова только перед одной его группой - два часа, с вопросами и обсуждением. Спор двух студенток о моей "Первой учительнице". Одна: не может быть учительницы-предательницы… Вторая: а речь не об этом, а о крушении веры во что-то большое, светлое… Милые девочки! Рядом уже, а не в годы войны, рушится вера, идеалы… Бьют Эренбурга. Бьют Евтушенко, Аксенова, Вознесенского. И все газеты поддерживают это битье. Вчера по теле один украинский артист: "Речь Хрущева - освежающий дождь, и теперь, как в городе из-под асфальта, из-под тротуара пробивается юная трава, будут пробиваться таланты"…
Действительно, придется пробиваться из-под тяжелого пресса…
А сейчас по радио передают речь Мазурова. После критики во всесоюзном масштабе начинают искать врагов республиканских (Кулаковский, Чигринов). А потом надо будет переходить к областям и районам…
4 апреля. Вот и дошло до Витебска. Областное совещание творческой интеллигенции. О задачах, которые "вытекают из встреч в Москве и указаний партии и правительства" и стоят теперь перед нами - доклад секретаря обкома КПБ В. Метелицы. Она среди прочего, говорила и о том, что литераторы области пишут о людях труда, но слишком много о цветках и соловьях (?), критиковала театр за репертуар, художников за поверхностное отражение жизни… Первым в прениях выступил инструктор обкома Валентин Пепеляев, он, председатель литобъединения, гневно осудил и заклеймил "неправильное поведение молодых литераторов Евтушенко, Вознесенского, Аксенова", "их попытки направить развитие нашего искусства и литературы по формалистическому пути осуждены на провал"… Все выступающие клеймили писателей и художников за формализм и абстракционизм… А я сказал, что творческих работников области обвинить в формализме и абстракционизме никак нельзя, потому что это подразумевает определенную степень мастерства. А нашим молодым литераторам мастерства-то как раз не достает. И страдают стихи чаще всего от примитивизма… Говорил об эстетическом воспитании, встречах с читателями на всех уровнях… Представитель руководства московских писателей, как он был представлен, Иван Шевцов, уже расширил круг тех, кого надо клеймить, до Степана Щипачева… И клеймил, и осуждал всех, кто "мешает советской литературе и советскому народу двигаться к светлым идеалам коммунизма"… А я закончил выступление строками Щипачева о будущем, куда "мы придем, никого не спросив… По-настоящему только тогда люди увидят, как мир красив"… В перерыве Пепеляев сказал, что мое выступление вызвало неудовольствие Метелицы, которой с возмущением что-то сказал-нашептал Шевцов: я не осудил формалистов и абстракционистов, и был слишком мягок…
13 мая. Телеспектакль по моему сценарию (а он по рассказу Льва Ющенко) - "История почтового ящика": о письмах витеблян, найденных в почтовом ящике и не дошедших до адресатов…
Выступал в 7-ой школе - вечер поэзии. Ребята читали по одному стихотворению русских и белорусских поэтов.
27 июля. Пью из Припяти - моего истока. Все, что за двадцать дней написал в Наровле, занес в записную под названием "Облака из Припяти пьют". Может, так назвать новую книжку?
27 октября Приехала группа "неманцев": Берзкин, Кислик, Тарас, Ефимов, выступал вместе с ними. Подготовил и дал в эфир передачу. А вечером сидели у меня, говорили, шумели, пили водку. И, конечно, слушали мудрые речи "старейшины" Григория Соломоновича, которому исполнилось уже… 45. И в застольных разговорах о "культе личности", о судьбе творцов снова ярко проступала, обрастая новыми эпизодами, судьба Березкина: арест перед войной. Когда немцы приблизились к Минску, его вместе с другими заключенными вывели из тюрьмы: "Идите и кровью смойте вину перед Родиной"… И, не зная никакой своей вины, всю войны "смывал" ее Березкин. Был ранен, но продолжал воевать. И дошел до самой Победы. Но судьба не смилостивилась над ним. И уже после войны он снова попал, арестованный, к тому же самому следователю, который спросил с жестокой иронией: "Так на чем мы остановились в прошлый раз?"… "Мы остановились на том, что я четыре года воевал и искупал кровью свою несуществующую вину", - гордо ответил Березкин. И снова были тюрьма и ссылка. Березкину я уже раньше посвятил две строфы: "Небритый и сгорбленный шел ты, до туч сапогами пыля. Глазами подсолнухов желтых тебя провожала земля. И знало лишь небо в бессильи, что верного сына, как мать, с глазами подснежников синих придут перелески встречать". А сегодня на "Весенней сказке": "Я признаюсь в любви Березкину и честно сознаюсь при том: кормил меня он чудной соскою, наполненной критмолоком"… Поздно вечером Наум Кислик в моей "Книге канцелярской для местных и приезжих постояльцев" оставил веселую запись: "Я признаю, что вел себя, как скот, ведь я привел с собой орду татарскую. Но сей приход вогнал в расход, вписал я честно в книгу канцелярскую".
1964
10 января. Новая книга Володи Хазанского называется "Ася". В "В. р." - моя рецензия "Встреча с подвигом". Подписался псевдонимом: С. Давыдов… Ася - это Артемьев Сергей Яковлевич, первые буквы и дали имя… Осенью прошлого года, когда Володя был где-то "на югах", прибыла из "Издательства политической литературы" корректура. А Володи - нет. Я ее схватил - и в Полоцк к Артемьеву. Просидели с ним целую ночь, он подписал, и я благополучно отправил в Москву… Так что и я имею отношение к книге о полоцком подполье и его руководителе Асе…
В новогоднем номере "Знамени юности" - веселый шарж и пародия на меня Вали Тараса, хотя она и не подписана, но я знаю, он мне ее уже давно читал - "Жеребенок": "Сколько крупных еловых шишек есть на елках родной страны! Жеребенку по кличке Рыжик эти шишки тоже нужны… Хвост взметнулся у жеребенка, и заржал он на всем скаку. Ой, держите же вы ребенка, не пускайте в июнь-реку!"
16 марта. Все удивляются, как наша маленькая телестудия ухитряется давать в эфир не только передачи, но и готовить телеспектакли. На них был богатый урожай за последний год: "Сергей Коряга" по Коласу, "Дети учительницы" по Шамякину, "Лунная ночь" по Янке Скрыгану, "Суд" по Владимиру Тендрякову - все это поставил режиссер театра Юрий Соболев, я - редактор… А мы с Владимиром Лотовским подготовили "Якова Свердлова" по моей драматической поэме. И показывали ее дважды - на область и на республику. В роли Свердлова был молодой Марат Шелутко, а Ленин - народный Анатолий Трус… Думаю: как перенести на экран Репина в Здравневе…
20 марта. День весеннего равноденствия… В Минске встречи с Яковом, Ремом и Лорой… "В тропинках тонких станция Зеленая…" "Как великое действие, что природе сродни, пробил час равноденствия нашей любви…"
26 июня. За полгода очень много дорог: часто ездил-летал самолетами в Минск. Издательство: о новой книжке. Телестудия и кинофотоархив: старые кинокадры для фильма о Витебске. Нашел очень много интересных и как раз мне нужных по сценарию. Тут и старый Витебск со всеми церквами и соборами - для начала фильма: "У городов, как у людей, черты особые, приметы. И кистью яркою своей века рисуют их портреты… Идут века, шумят века навстречу вьюгам, ветру, зною, и, как ceдые облака, века проходят над Двиною". И нашел в архиве документальные кадры освобождения Витебска: разминирование моста через Двину, идут освободители, женщины и дети, встречающие их в разрушенном городе. Все это вместе с новыми съемками сегодняшнего города наполнит и насытит мою телепоэму…
В Минске было много встреч в Союзе писателей. И, конечно, с Яковом и Адой, Ремом, Лорой.
19 июля. Десять дней в Риге. Домский собор с органными концертами. Братское кладбище и кладбище Райниса. Теплоход по Даугаве. Музеи. Ленинградский театр Акимова: "Тень" Шварца и "Милый лжец" Килти. Вечерняя Рига. Электричка на Гаую. Пабожи, "где я счастьем болен, как корью". Море. Сосны.
15 августа. В Витебск я вернулся утром 20 июля. А в ночь с 21 на 22 поезд уже увозил нас в Наровлю. И там хорошо писалось. Купался. Загорал. И с собой водил трехлетку Ленку-Лиринку…
Три дня (4-7 августа) - Киев (а бабушка Года осталась с внучкой). По Припяти-Днепру "ракетой" туда и обратно. А в Киеве: Эм - по магазинам, а я - Музей русского искусства, Музей западного и восточного искусства. За 20 коп.(!) - Гойя и Веласкес, за 20 коп. (!) - Врубель ("Девочка на фоне персидского ковра")… И снова - Наровля. И снова - стихи.
2 октября. Люди сами обманывают себя. Некоторые делают это всю жизнь… Смотрел "Четвертый" Симонова в постановке Эрина… Читал о Репине, любовь к Елизавете Званцевой, его ученице… Вчера начал писать телесценарий-этюд "Осенний букет": Здравнево, конец века, картины "Осенний букет" и "Белорус". Вера, Сидор Шавров (прототип "Белоруса", а в Витебске живут его сын и дочь), хочу ввести белорусские песни, русские романсы, стихи Пушкина и Тютчева и мои мысли о любви затаенной… к Званцевой (по письмам)…
10 ноября. Вчера читка актерами "Осеннего букета". Ренин – Марат Шелутко… Перечитываю письма Тютчева, его отношении с Денисьевой… Эм уехала рано на работу. Няньки нет. Забрать Ленку на студию? Пусть сидит на "летучке", как уже было, и кричит: "Накладка!.."
29 ноября. Вечером с Бор. Носовским выступали в каюте литературы и искусства "Бригантины". Я читал стихи, Борис - наши песни: "Зимняя песенка", "Песенка о кафе" и старые "Витебские мосты", "Города, в которых я не был".
14 декабря. Вчера проводил Рема. Ему понравилась моя "Перепелка - по-армянски Лорик"… А 11-го они были у нас вдвоем с Геной Буравкиным. Оставили записи в моей "Канцелярской книге для гостей". Геннадий: "Я не сакрэт, а праўду выдам: прыемна мне было з Давідам. Пацвердзяць гэта, як-ніяк, Нікіфаровіч і каньяк…" Рем: "Я быў у Віцебску даўно: у годзе - 58-ым. Не тое п’ем цяпер віно, не тое нешта носім… Пры ўсім пры тым, пры ўсім пры тым, пры ўсім пры тым, пры гэтым, - каньяк эастаўся каньяком, Бураўкін Г. - паэтам…"
1965
4 января. Какие итоги прошлого года? Кучи стихов. И все началось с дня весеннего равноденствия, с 20 марта. И все это дали поездки: Минск, Рига, Наровля, Киев, но конечно же, через Витебский вокзал! А еще - мой телефильм, моя поэма "Молодость древнего Витебска". Он прошел позавчера, 2-го, как телеочерк Витебской студии в 22.25 по московской программе. И спектакль "Осенний букет", который недавно (21 декабря) во второй раз был показан на республику. В роли Репина - Валерий Анисенко, и, кажется, лучше, чем Марат.
5 февраля. Вчера вернулся на нашей "Волге" из Минска. Был целую неделю… Ко Дню Победы выйдет "Дзень паэзіі", в нем моя “Дунечка", хотели переводить, Толя Вертинский даже перевел, но оставили на русском… Возился с альбомом "Витебск", под фото - стихотворные строки из телепоэмы. Предложил вариант: "Текст Н. Дорофеенко. Стихи Д. Симановича". И оба мы - авторы. Привез из Минска Лиринке аквариум…
26 апреля. Очень холодная весна. И по-настоящему никак не начнется. В "Немане" (1965-2) - большая статья Вл. Приходько о русской поэзии Белоруссии. Есть и обо мне: ругает за излишние красивости, легкопись, пишет, что я как поэт сложился еще до последнего взлета молодой московской поэзии, что лучшие стихи праздничны, что близок по дарованию Иосифу Уткину(?)…
Читаю "Анну Каренину", медленно, со вкусом…
В юбилейном раже о Шолохове чего только не наговорят: "шолоховские традиции в романтической поэзии Светлова"(?).
27 мая. Читал "Звезду" Казакевича (в который раз!). Собираю все ее издания. Есть одно еврейское "Грине шотнс" ("Зеленые призраки") - ведь он сначала написал на еврейском… Читаю "Ни дня без строчки" Олеши. Надо записывать разное из детства и юности - что вспомнится…
7 июня. Вчера был у меня День Вяземского. Прочел том. Удивили последние стихи о старости, о халате. Подчеркивал красным карандашом… А перед этим был День Тициана Табидзе…
13 июня. Подписался на нового Пушкина - получаю, читаю, ставлю на полку очередной том.
21 июня. Получил недавно письмо от Степана Гаврусева: "кідай усё і тэрмінова рыхтуй вершы, я твой рэдактар"… Набрал стихи и поехал в Минск. Но уже все переиграно: Гаврусев сдает экзамены в БГУ, и редактором остался Рем.
26 июня. Вечером - Володя, Миша… Днем - в ресторане со студийцами. Подарили вентилятор: охлаждать мое горячее сердце… А зачем его охлаждать?..
Обеспечил всю студию томами Экзюпери. И заканчиваю "обеспечивать" "Кораблем дураков" Бранта… Еду в книготорг и привожу полные коробки всем, кто хочет… Я еще и книгоноша для моих коллег…
5 июля. Вчера Новополоцк, открытие книжного магазина. Тарас Хадкевич: "В Минск не думаешь перебираться? Мнe понравилось это твое "ну его к черту"… Правильно, надо жить подальше от всех этих лит. сплетен и петушиных боев, надо писать!.." Пилип Пестрак: "А это кто (обо мне) вот так выступал?.. А-аа… Ну послушай, Горький приехал в Армению, сходил в "Арарат", выходил по ступенькам: "Легче взойти на Арарат, чем выйти из "Арарата"… Алесь Божко: "Ну, мы можем издать Симановича даже в конце этого года, только если вы возьмете на Витебскую область половину тиража"… - "Возьмем! - сказала старший товаровед книготорга, - на него есть хороший спрос, закажем пять тысяч…" - "Ого! - сказал Божко. - тогда издаем!..".
12 июля. Ночью вернулся из Риги, был в Домском, выкупался в Балтийском (в районе Майори). Жил в "Риге" с видом на памятник Свободы, привез немного книг. Хочу в отпуск, в Наровлю, в Ялту (уже лежат путевки в Дом творчества).
18 июля. Утром 14-го уехал в Минск. Снова альбом "Витебск" – хорошие фото разных авторов. О подписях главный редактор Казеко сказал: "Не надо все давать стихами, сойдет (?) и прозой"… Оставил с десяток строф, а под остальными фотографиями поставил: "Листопад", "Город рождает вдохновение" и т. д. вместо чеканных четверостиший, которые будет переводить на белорусский Степан Гаврусев - альбом на двух языках… Над текстами работал дома у редактора Тамары, дочери Романа Соболенко. Обедал с ними. Вечером еще посмотрел симоновскую "Историю одной любви" театра Ленсовета, который приехал в Минск на гастроли. Так себе… Только Г. Жженов - хорош…
31 июля. В Наровле - хорошая передышка. Припять. Парк. Как всегда, дорогие мои друзья детства. Хорошо тут Ленке, в компании с Толиком и Бронькой… С мамой - на еврейском кладбище, поправил-подкрасил надпись на камне деда Давида: стирают дожди и снега… Написал "Еврейское кладбище в Наровле": Трижды через голову бросаю желтые бессмертники в траву. Ухожу и жизнью отвечаю. И, как их бессмертие, живу.
9 августа. Ялта. Дом творчества. В двухкомнатном номере, если считать веранду, наше пристанище, заросшее виноградом. Забытый вкус незрелых виноградин. Цикады.
10 августа. Милиционер устало на посту кивает машинально, затая на солнце злость. Не слышит он, как медленно nocтукивает по набережной чеховская трость… Хочу в Дом Чехова.
12 августа. Бахчисарай. Фонтан слез. Чуфут-Кале. Наскальный монастырь. Водопад Учан-Су…
16 августа. Севастополь. Диорама "Штурм Сапун-горы, панорама "Оборона Севастополя". Памятник Нахимову. Владимиский собор. Графская пристань.
17 августа. Здесь Виктор Боков, Николай Асанов, Леонид Зайцев, Анатолий Гладилин, Ян Бжехва, Евгений Войскунский, Иван Василенко, Иосиф Ольшанский, Ломидзе… С Виктором Боковым- на пляж в день его приезда. Он все говорил о рыбалке, о том, где лучше клюет, где какие рыбы водятся… Гладилин в старых полинявших джинсах и майке, так и ходит всюду. Приводит к себе Ию Саввину… Все смотрят и шушукаются…
Боков: "А Вы знаете, что сказал Михалков о Юре Левитане: "К-к-к-огда ты умрешь, твое горло возьмут в институт мозга"… Асанов ходит с палочкой, больной, картежник, пьет, но все проделки молодых берет на себя, по вечерам в вестибюле читает громко свои старые стихи.
23 августа. Алупка. Воронцовский дворец. Парки. Лебеди.
25 августа. Мне очень приятен старейшина Иван Дмитриевич Василенко, которому перевалило за семьдесят, но держится бодро. Кажется, он единственный здесь писатель, чьи книги я читал: "Артемка в цирке", "Золотые туфельки" и "Звездочка", за которую он удостоен Сталинской премии. Каждый день разговариваем с ним. И он мне рассказывает разные разности, веселые и грустные истории… Здесь недалеко от дома, у дороги - огромная скала, которую называют Скалой Луговского. Иван Дмитриевич его хорошо знал и любит о нем вспоминать. Тоже любя Луговского, записываю один из рассказов.
…"Броненосец" - так его называли за кустистые брови. Выбритый, отутюженный, он проходил через двор и поднимался вон по той тропе - видите? - в горы. Там, наверное, и родились лучшие его стихи, навеянные Крымом. Когда он появлялся к обеду, женщины влюбленно смотрели на этого высокого стройного красавца и вдруг он исчезал. Утром не прошел через двор, не появился к обеду и ужину… Поздно ночью к Дому творчества подкатывала машина, и чей-то чужой грубый голос был слышен через открытые окна: "Приехали… Выходите!.." И снова: "Гражданин, сколько раз я буду повторять? Освободите такси!.." Наступала пауза. Все прилипали к окнам и ждали. И вот в ночной тишине раздавался могучий бас Владимира Александровича: "Как Вы смеете со мной так разговаривать?! Знаете ли Вы, что я потомственный российский дворянин?!" Через день его увозили в Симферополь и сажали в московский поезд. И замечал он это, видно, уже где-то далеко в дороге к столице"…
"А Вы знаете, Иван Дмитриевич, - это уже "хохмит" - журналист-москвич Олег Куденко, подслушавший окончание рассказа о Луговском, – кто-то каждый вечер носит цветы к его скале" (это намек на мои "походы", после которых я опустошаю цветочные клумбы перед Домом, зато по утрам все видят в трещинах скалы - цветы)… "Да? - удивленно поднимает голову Василенко, - должно быть, какая-то сентиментальная дама"…
27 августа. На домотворческом рафике - вперед по Крыму. Ехали над морем. Купались в Рыбачьем. Заехали в Коктебель, и там - приятная для меня встреча и разговор с Николаем Рыленковым…
Феодосия, картинная галерея Айвазовского, памятник Айвазовскому, фонтан Айвазовского, могила Айвазовского - все Айвазовского.
Старый Крым. Домик, который мог показать каждый…
Вышла в белом костюмчике женщина, маленькая старушка: "Здрасьте! Вы к Александру Степанычу?.." Вошли в домик и зазвучал ее рассказ: "…Приехали мы в 30-м году… Вы знаете, ведь РАПП требовал, чтобы он писал бытовые романы, а он не хотел… Жить в Феодосии материально было очень трудно, он плел корзинки и продавал… а потом мы перебрались в Старый Крым… И умер он здесь от рака легких 8 июля 1932 года"… (Мне уже было целых 13 дней…) Во время войны Нина Николаевна работала в немецкой типографии… А потом 10 лет сидела. Мы стояли в маленькой комнатке с фотографиями на стенах, с алыми парусами над столиком… И среди всего этого бродила 72-летняя Нина Николаевна Грин…
На старом кладбище на алыче - алый парус и портрет. А парус натянут от верхушки до могилы. Скромный камень: "А. С. Грин. Писатель. 1880-1932". Оставил запись в толстой тетради: "Гриновские чудеса! Звездой этот дом отмечен!.. Бегут по волнам навстречу алые паруса…" Долго не мог прийти в себя после этого светло-грустного часа с Грином…
28 августа. Гурзуф. Дом, где жил Пушкин в 1820-м. Пушкинский грот…
Надо записать о вчерашней встрече с Николаем Рыленковым Он стоял в тенниске и шортах недалеко от корпуса коктебельского Дома творчества, куда подрулил наш автобусик. И я его сразу узнал и бросился к нему, как к старому доброму знакомому, хотя виделись и разговаривали мы всего лишь два раза: на Всесоюзном совещании молодых в Mocкве и на Неделе русской литературы в Витебске, когда я вел телепередачу и его представлял почти как земляка, живущего по coедству в Смоленске… Не скажу, чтобы и он также бросился ко мне, но когда я передал привет из Витебска, когда мои спутники помчались к морю, - и он потянулся ко мне. На Полесье в конце войны попалась мне его книжечка "Прощание с юностью", которая и сейчас в моей библиотеке… Почти всю знал наизусть. И с детства пел его "Ходит по полю девчонка". Я сказал ему об этом, и о том, что многое в моих первых стихах шло от его книжки. И, конечно, сказал я Рыленкову и о моем "Левитане". О художнике, певце русской природы, он написал уже давно. А моя главная мысль выражена в эпиграфе: "Царская Россия была тюрьмой народов…" Хотя и "певца природы" я тоже славил. Николай Иванович заметил, что и у него было вначале еще несколько строф о том же, о чем писал я. Он снял и протер очки, близоруко щурясь под нещадным коктебельским солнцем. Спросил о Витебске, о том, давно ли я видел Петруся Бровку, с которым его связывали годы дружбы. Сказал о Смоленске, укреплении творческих связей между двумя братскими городами: "А давайте возьмемся и перейдем от слов к делу. Я со смолянами приеду в Витебск, а Вы с витеблянами - в Смоленск. Ведь наши города так многое роднит…"
29 августа. Мисхор. Ливадия. Ласточкино гнездо. Катер "Чехов"… Дом-музей А. П. Чехова в Ялте на ремонте, но нас впустили и, пользуясь добрым расположением хранителей, я взял в руки чеховскую трость, прошелся с ней и постоял под "левитанистым", как сказал бы хозяин дома, пейзажем "Дуб и березка", который друг подарил другу… На память унес по листу лавра и пальмы, посаженных Чеховым… В книгу отзывов записал: "Издалека сюда приехав, со всех концов родной земли, тебе поклон мы принесли, наш дорогой любимый Чехов…" И все подписались,..
25 ноября. К 50-летию Симонова послал ему приветствие и книги: "Дорогой Константин Михайлович десять лет назад я прочел Вам в Минске стихи… Вы дороги мне… Желаю…" И - "Весенняя сказка", "Волшебный луг" (с приглашением на волшебные луга Белоруссии) и "Июнь-река": "От Волги до Июнь-реки - везде у Вас ученики…"
17 декабря. Выступал во Дворце пионеров. Выступал в мединституте - часа полтора - интересно…
1966
2 января. "А Витебск - красивый городок - на Толедо похож!.." - говорит Репин в телеспектакле "Осенний букет". Его сценарий надо превратить в эссе.
14 января. Вышел роскошный том Марины Цветаевой в "Библ. поэта". Обдарил им Яшу, Рема, Борю Заборова. Вспомнил, как несколько лет назад появился маленький томик, и я подписал его Леониду Алексееву, а он мне привез из Москвы свое исследование "Полоцкая земля". Закончил (очень долго читал) грандиозную трилогию Фолкнера "Деревушка", "Город", "Особняк". Это от него пошло в нашей молодой прозе (В. Аксенов - "Апельсины из Марокко"): об одном и том же, но по-своему рассказывают разные герои…
26 января. Был в Минске. В первый день - пленум Союза. Скучный. Но смелое выступление Алексея Карпюка: "Неужели нет других проблем, кроме тех, что обсуждаем?.." "Может, не было культа и 37-го?.." "Надо устраивать рабочие пленумы, а к нам приезжает нас учить Кожевников, разве для нас пример его "Щит и меч" и "Знакомьтесь, Балуев?" "А Вы же, Иван Петрович, пищите лучше, чем Кожевников…"
20 февраля. Вернулись из Полоцка позавчера. Было интересно. Зато посмотрел снова итальянские фильмы, которые готов смотреть подряд: "День и час" с Симоной Синьоре и "Рокко и его братья" с Клаудио Кардинале…
2 марта. Разговор с Володей Хазанским: в журнале "Полымя" повесть Корбана "Сестры" с антисемитским душком.
8 марта. Воспоминания Каверина. Тынянов: "Я родился в г. Режице часах в шести от мест рождения Михоэлса и Шагала. До войны город был Витебской губернии"…
29 марта. Ездили с Володей Хазанским в Верхнедвинск, Освею, Браслав… С Бор. Носовским - песни для спектакля "Сердце на ладони" по И. Шамякину.
18 апреля. Была корректура "Равноденствия". Внес правки, но Вертинский не все перенес. Сборник уже подписан… Сидит в башке Блок: "Похоронят, зароют глубоко…"
2 мая. Вчерашний номер "В. р." устроил мне маленький "культик": дали два стихотворения ("Как пронзительно слепящи" и "Живу я, счастьем ослепленный"), информацию об открытии книжного в Орше и моем выступлении там и дважды в программе: "День рождения" - послезавтра республика увидит эту видеозапись.
20 мая. Был на V съезде писателей. Карпюк о своей "Автобиографии": "За рубежом хвалят, значит, надо у нас ругать". "В Гродно даже при детях и учителях клеймят Быкова как врага народа" (крик из зала: "Позор!.." Короткевич громче всех: "Ганьба!..")… "Я считаю "Мертвым не больно" выдающимся произведением белорусской литературы"… "Я на своей земле живу и говорю, что думаю"… "Назовите мне хоть одного писателя, который бы умышленно изменил родине. Не назовете…" "Чтобы прожить один день честно, надо иметь больше мужества, чем космонавты…" Быков: "Каяться не буду: я не Го Можо… Литература осталась тем, чем было недавно сельское хозяйство… Люди, пишущие о теневых сторонах считаются чуть ли не диверсантами… Монополия на критику в руках того, кто ею владеет… И тот прав, у кого больше прав". О правде в литературе, о том, что "все в жизни может быть для нее материалом… Но или литература или нелитература - другого нам не дано…" Быков закончил так: "Мы не враги народа и не подрыватели основ советской власти, преданность которой доказали собственной кровью…" Съезд был острым, как никогда… Но, конечно, в записную книжку мне удалось занести только малую часть. А опубликовано это никогда не будет…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги