Вивиен Ли

Конец легенды

Через три недели Вивиен Ли вернулась в «Нотли». Вскоре ее навестил Д. Нивен. За обедом хозяйка обратилась к гостю: «А теперь расскажите все, не упуская ни одной детали. Я должна знать все». Она спокойно выслушала Нивена, а потом написала письма всем, с кем, по ее мнению, следовало объясниться.

Спустя полтора месяца, на приеме в честь драматурга Т. Рэттигана, присутствующие узнали невероятную новость: Вивиен Ли и Лоренс Оливье выступят в написанной к коронации Елизаветы II комедии Рэттигана «Счастливый принц». Случилось то, что потом повторялось не раз: как только актрисе становилось лучше, она обретала веру в свои силы и не хотела слышать никаких предостережений: «Покончила ли я с Голливудом? Боже, нет! Я обязательно вернусь туда, если меня пригласят, и вдобавок на самолете. Я много думала во время болезни. Мне казалось, что я смертельно устала и не захочу слышать о сцене или экране. Но я заглянула в себя и решила жить по-новому. Я буду много работать и больше отдыхать. С этого дня — рано ложиться. Что касается «Слоновьих троп» — не будем винить слонов!»

Конечно, Вивиен Ли сознавала риск, но она слишком любила театр, улыбки людей, их смех, любила «помогать им лучше попять себя и жизнь». Она не могла не вернуться.

Автор «Счастливого принца» не без оснований считал, что его «пустячок» может иметь успех в дни коронации, но потеряет половину привлекательности «пост фактум». Однако шутливая история американской хористки Мэри Морган, которая пытается проскользнуть в посольство вымышленной Кариатии в Лондоне (действие происходит в 1911 году) и соблазнить сорокалетнего Балканского принца, была наиболее подходящим материалом, если учесть, что после болезни актрисы прошло слишком мало времени.

Торжественная премьера в Лондоне проходила в день рождения Вивиен Ли, 5 ноября, в театре «Феникс». Как писала О. Уильямсон, «самым незабываемым моментом этого вечера была теплота, с которой публика приняла актрису после болезни. Хрупкая, как лилия, в светлом парике и в белом платье, она никогда не казалась прелестнее, и мало кто в зале не удивился бы, узнав, что ей далеко уже не двадцать три. Ее интеллект и лукавство сообщили роли характерный для актрисы блеск, но сама пьеса — теперь, когда повод для ее написания остался в прошлом, — грозила рассыпаться».

Теперь, когда болезнь ушла, Вивиен Ли старалась, чтобы Оливье забыл об этих печальных днях. Однако он молчал. Вивиен Ли пыталась отыскать какие-то слова, чтобы сломать пугающий барьер, но муж оставался мрачным, поглощенным собой, закрытым для нее человеком. Каждый приглашал в «Нотли» своих гостей, и единственное, чем могла помочь себе хозяйка, — делать вид, что она ничего не замечает.

Рано или поздно всякого большого и удачливого человека окружают льстецы и приживалы. Прежде им не удавалось попасть в окружение Оливье — Вивиен Ли прекрасно разбиралась в людях, а муж полагался на ее интуицию. Теперь Оливье слушал тех, кто утверждал, что она мешает его развитию и он не должен связывать свой гений с больной женщиной, что ему нужно новое окружение. «Клан» Оливье — Ф. Баркер, У. Дарлингтон и особенно К. Тайпен — не мог сразу перечеркнуть пятнадцать лет совместной жизни в искусстве, однако начало было положено.

В эти горькие дни рядом с Вивиен Ли была мать. Часто актрису встречали в доме Ли Холмана в Уилтшире: он остался преданным другом! Его влиянием и объяснялся перелом в отношениях с Сюзанной, которая долго не признавала мать, но все-таки подружилась с ней. Если Ли Холман был в Англии и мог поговорить с ней по телефону, Вивиен Ли не опасалась приступа. Этого просто не случалось.

После завершения выступлений в «Счастливом принце» А. Корда предложил, чтобы Ли снялась в экранизации популярной пьесы Т. Рэттигана «Глубокое синее море». Одна из лучших актрис Англии Пегги Эшкрофт с блеском исполнила роль Хестер на сцене, и Корда решил, что киноверсия с Вивиен Ли в главной роли будет иметь большой успех. Большинство критиков считало выбор Корды ошибочным: красота Вивиен Ли несовместима с характером Хестер — невзрачной, стареющей женщины, которая теряет любовь мужа и заводит интрижку со столь же невзрачным, заурядным человеком, как она сама. Некоторые удивлялись: как она не поняла, что это не ее роль. Между тем автор пьесы усматривал в ней рассказ об отношениях мужчины и женщины, которые одинаково губительны для каждого из них. Вероятно, проблема взаимоотношений между немолодыми, утратившими понимание людьми и привлекла актрису.

Год 1954 прошел без приступов. Срок аренды театра «Сент-Джеймс» истек, и Оливье принял предложение Гилгуда вместе с Вивиен Ли выступить в Стратфорде в трех шекспировских пьесах — «Двенадцатой ночи» (реж. Д. Гилгуд), «Макбете» (реж. Г. Байем-Шоу) и «Тите Андронике» (реж. П. Брук).

Еще недавно Оливье не мог простить себе согласия поставить «Трамвай «Желание». Ему казалось, что эта пьеса была причиной нервного кризиса Вивиен Ли. Теперь ему даже в голову не пришло, что трагическая участь героинь «Макбета» и «Тита Андроника» и мрачная атмосфера этих пьес могут привести к нежелательным последствиям. Правда, с окончанием приступа его жена стала прежней очаровательной, умной, деятельной хозяйкой «Нотли», а ее общество еще более ценили самые авторитетные люди в мире искусства. Изменились только взгляд (стал еще глубже) и что-то неуловимое в лице — ее красоту иногда называли печальной.

Несмотря на испытания последних лет, актриса сохранила удивительное чувство юмора. «Она блистала в компании, а ум ее был остр. Я помню, как она веселилась, рассказывая, что ей придется играть несчастную героиню «Тита Андроника», у которой отрублены руки и вырезан язык. Никто не мог описать пришедшийся не по душе спектакль или пьесу так, как Вивиен. Она удивительно владела словом, а ее эмоциональная сила была подобна землетрясению. Словами Шекспира, — «сравнить ее ни с кем нельзя», — вспоминает драматург Ноэль Коуард.

Долгожданный сезон в Стрэтфорде открылся 12 апреля 1955 года романтически трактованной «Двенадцатой ночью». Как отмечала критика, Гилгуд не смог «сбалансировать» постановку: общей интонации противоречил Мальволио Оливье. Один из старейших рецензентов, Айвор Браун, отмечал: «Сэр Лоренс «ввел» в спектакль Мальволио, который противоречил традиционно-иронической трактовке этого тщеславного и самодовольного героя. Вместо этого в пьесе появляется усердный управляющий — он завоевал положение своим трудом и чрезмерно стремится навести порядок. Риск трактовки, скрадывающей непомерный эгоизм персонажа, в том, что заговор против Мальволио теряет смысл. Зачем столько усилий, чтобы унизить человека, которого достаточно просто уволить?»

Работа Оливье вызвала разноречивые суждения, многие критики находили главное очарование постановки в Виоле Вивиен Ли: «Мисс Ли — аккуратная, веселая и прелестная Виола — запоминается спокойной прелестью движений и поз». Не склонный занимать место в каком-либо из «лагерей», А. Дент резюмировал: «С моей точки зрения, эта «Двенадцатая ночь» почти целиком принадлежит Вивиен Ли».

Седьмого июня пришла очередь «Макбета». Оба актера вложили в роли все силы, мастерство, талант. В ходе репетиций выяснилось, что их взгляды на сущность трагедии не совпадают. Оливье казалось, что леди Макбет лишена воображения, не может предвидеть неизбежной развязки и потому втягивает героя в заговор. Для Вивиен Ли основным мотивом леди Макбет была ее любовь к мужу, ее желание видеть его на троне, во главе страны.

Отношения между актерами обострились. Быть может, это было результатом ситуации, в которой они находили себя на сцене, где героиня Вивиен Ли диктовала мужу свою волю и шаг за шагом преодолевала его сопротивление. Во всяком случае, «чем ближе премьера, тем глубже был их гнев и отчужденность», свидетельствуют очевидцы.

Худшее ждало впереди. Вивиен Ли не могла назвать честной или справедливой рецензию в «Таймс». Более тысячи слов об Оливье и две строчки о ее леди Макбет: «Вивиен Ли выступает в облике маленькой, роковой, светящейся леди Макбет, но ее внешность и голос совершенно не соответствуют роли».

Воскресенье актеры провели с друзьями в «Нотли». Они ждали рецензий и начали со статьи К. Тайнена: «В прошлый вторник сэр Лоренс обменялся рукопожатием с величием, и за какую-нибудь неделю его исполнение станет шедевром». Это было начало. Конец касался Вивиен Ли: «Вивиен Ли — леди Макбет более манерна, чем трагична, более ядовита, чем анаконда, но тем не менее вполне соответствует роли в рамках своего небольшого дарования».

Актриса не скрывала гнева, но Оливье даже не делал вида, что возмущен. Наоборот, он восхищался умом Тайнена, который с его помощью стал одним из самых влиятельных молодых критиков. В Англии критики предпочитают форму эссе. Диапазон их оценок довольно широк, но ведь первая обязанность критика — забыть о личных симпатиях и предубеждениях. Рецензия Тайнена удивила не только Вивиен Ли. Вот свидетельство актрисы Рейчел Кемпсон (жена М. Редгрейва): «Вивиен Ли была прекрасной и порой недооцененной актрисой. Например, я видела ее леди Макбет в Стрэтфорде. С моей точки зрения, она была превосходна. Ларри выглядел бледно (может быть, нервы), но на другой день критики бурно приветствовали его и отвергали ее — особенно Кеннет Тайнен».

Реакция «передовых» критиков озадачила и режиссера Г. Байем-Шоу: «Макбет» был одним из величайших триумфов Ларри, но к моему разочарованию и печали большинство драматических критиков не приняло леди Макбет Вивиен Ли. Я до сих пор считаю, что ее леди Макбет — лучшая из тех, кого мне довелось увидеть, включая исполнение этой роли двумя великими актрисами».

Американские критики не принимали участие в «вендетте» и подтвердили справедливость мнения Г. Байем-Шоу. Так, А. Прайс-Джонс писал в «Тиэтр Артс», что Вивиен Ли — самая страшная леди Макбет, которую он видел, на сцене: в ее красоте и обаянии — что-то ледяное, змеиное, запоминающееся глубже, нежели Макбет — Оливье. Режиссер Д. Кьюкор восхищался Макбетом Оливье, но считал, что Вивиен Ли ни в чем не уступала своему партнеру и выдержала «вызов его высочайшего мастерства».

В июле 1955 года ответственный редактор журнала «Тиэтр уорлд» Ф. Стивенс поместил ответ противникам актрисы: «Историку театра будет трудно судить о достоинствах трактовки знаменитых ролей нашими ведущими актерами. Макбет Оливье может служить примером, хотя и автор этих строк и наш критик Г. Метьюз согласны, что это великое исполнение. Мы рады воздать должное этому Макбету — и исполнению роли леди Макбет Вивиен Ли. Между прочим, странно, что многие критические замечания, нацеленные в эту актрису, связаны с ее красотой и небольшим ростом. Трудно понять, почему физические данные должны быть препятствием или недостатком. Женщины, одержимые мыслью об убийстве, не обязательно наделены широкой костью, а красота Вивиен Ли придает остроту угрызениям совести и ранней смерти героини».

В том же номере Г. Метьюз развивает передовую: «Особое удовлетворение доставляет возможность видеть утонченную леди Макбет. Великая Сиддонс выдвинула версию, согласно которой леди Макбет должна быть женщиной такого типа — «маленькой, красивой, голубоглазой, хрупкой. Соединяющей обаяние и огромную силу характера» <…> Мисс Ли показывает, как это осуществить. Ее леди Макбет маленького роста, но обладает царственным величием, а в ее голосе, когда необходимо, звенит царственный металл». В конце 50-х годов, когда страсти улеглись, итог подвел Айвор Браун: «Характер персонажа отличается жесткостью, упрямством, личным магнетизмом, который толкает ее колеблющегося героя на высшее предательство и риск вечной гибели. Эти качества мисс Ли передала с абсолютной точностью. Она была идеальной королевой рядом с этим королем. На этот раз Макбеты выглядели не парой «звезд», которые недолюбливают друг друга, а настоящими мужем и женой. Перед нами женщина, которая могла так возобладать над своим мужем».

Самый интересный анализ исполнения Вивиен Ли принадлежит А. Денту, который специально разбирает сцену со свечой и жуткий эффект, что производил низкий голос актрисы, ее интонации и паузы, особенно короткая фраза «В аду темно». Казалось, это говорил человек, который вместе с Данте побывал в Аду и знал, что это такое. Ощущение вечной тьмы придавало пугающую окраску самому слову «темно». Публика провожала актрису аплодисментами. Никому, даже Денту, не приходило в голову, что Вивиен Ли знакома с этой тьмой. Однажды, описывая свое состояние после депрессии, она использовала близкие по смыслу слова: «Амеба на дне моря».

Как всякая актриса, Вивиен Ли знала истинную оценку своей игры публикой. Выходки Тайнена могли бы не волновать, если бы она не понимала, что ей объявили войну. Новым враждебным актом стала рецензия на «Тита Андроника». Вивиен Ли не считала ни принципиальной, ни значительной роль Лавинии — злосчастной дочери Тита, которую в начале трагедии насилуют и оставляют жить калекой без рук и без языка. Тем не менее играла она с полной отдачей, и ее блуждающий «призрак», немой вопль о жестокости человеческой, производил сильное впечатление на зрителей. Рецензия Тайнена выделялась изысканной грубостью: «В роли Лавинии мисс Ли узнает, что ее изнасилуют на трупе ее мужа, с умеренным раздражением женщины, которая предпочла бы, чтобы это случилось на подстилке из пенопласта».

Год 1956 начался плохо. После инфаркта умер Александр Корда, старый друг, человек, который всегда спешил ей на помощь. Актриса тяжело переживала эту смерть.

С уходом Корды отпадала возможность сняться в экранизации «Макбета», где она мечтала повторить свою леди Макбет. Правда, Т. Рэттиган предложил сняться в киноверсии «Счастливого принца», но Вивиен Ли не проявила энтузиазма. Оливье понравилось ее предложение взять на роль Мэри Морган Мерилин Монро, и он поехал вести переговоры в Нью-Йорк. Вивиен Ли, по просьбе Н. Коуарда, взялась за роль Александры Шоттер в его комедии «Шорох южных морей».

Репортеры скандальной хроники смаковали интервью, которое дали в Америке Монро и Оливье. Развязность американской звезды породила слухи о ее особых отношениях с будущим партнером по фильму. Сенсации не состоялось: в Англии Оливье сообщил, что его жена ждет ребенка. Врачи считали, что Вивиен Ли может не опасаться выкидыша, а ее состояние настолько благополучно, что ребенок будет крепким и здоровым.

Оливье снова напоминал влюбленного Ларри, она с удовольствием позировала перед камерой, с любовью заглядывая в глаза мужа, который наклонился поцеловать ее. Неожиданно он передумал: «Нет, мы слишком стары для поцелуев».

Все это не устраивало прессу. Кто-то спросил: «Будет ли Мерилин Монро крестной матерью?» Оливье поперхнулся: «Это интересная идея». Вивиен Ли поспешила на помощь: «Но, дорогой, мы уже выбрали крестных!»

На другой день Монро с мужем, А. Миллером, приехала в Лондон. Вивиен Ли сняла для нее дом, сделала все, чтобы гостям было удобно, и позаботилась о цветах. Если позволяло время, она приходила на съемочную площадку. Каждый вечер актриса выступала в пьесе П. Коуарда. Эта «пикантная», по мнению автора, комедия «о британском правлении и скверном управлении одним из островов Тихого океана» была показана в Эдинбурге, совершила пятинедельное турне по провинция и перекочевала в лондонский театр «Лирик». Здесь на протяжении четырех месяцев Вивиен Ли выступала с неизменным успехом.

Темперамент актрисы исключал снисхождение к себе. По ходу действия героиня поет и танцует — Вивиен Ли провела тридцать пять часов занятий с хореографом: ее танец должен быть профессионален. Ежедневные спектакли, визиты в киностудию, конфликты между Оливье и М. Монро требовали от нее сил и выдержки. Врачи держали актрису под наблюдением, однако 14 августа, на другой день после прощального спектакля, ей стало плохо. Медики оказались бессильны — она снова потеряла ребенка.

Через месяц, тайно (чтобы избежать назойливости репортеров) Вивиен Ли уехала в Италию — восстанавливать силы. Оливье звонил каждый день. Так прошла осень и наступила зима.

Вернувшись домой, Вивиен Ли с удивлением узнала, что ее муж, всегда мечтавший о признании в трагедиях Шекспира (остальные авторы в его глазах не стоили внимания), сообщил руководителю молодой труппы «Инглиш стейдж компани» Д. Девину о своем желании выступить в пьесе начинающего драматурга Джона Осборна «Комедиант».

Посоветовать это мог только К. Тайнен, который рьяно поддерживал новое направление в английском искусстве, так называемых «сердитых молодых людей». Объективно позиция критика была прогрессивной. Английский театр переживал кризис драматургии, и, выступая за обращение к злободневным политическим проблемам, за реализм, за поиски новых героев, Тайнен видел главного врага в коммерческом искусстве Вест-Энда. Расчищая дорогу «рассерженным», Тайнен отрицал все, что могло воспрепятствовать утверждению новой эстетики. Разумеется, только предельно необъективный человек мог бы видеть в Вивиен Ли сторонницу развлекательной ремесленной драматургии, и поведение Тайнена имело другую подоплеку.

Перейдя в лагерь «сердитых», Оливье помогал утверждению этого направления. Так же ясно, что открытый социальный пафос «сердитых», публицистичность их пьес, натурализм в изображении повседневной жизни чужды индивидуальности Вивиен Ли — последней великой романтической актрисы английской сцены. Остается разделить дуэт, убедить Оливье, что Вивиен Ли — прошлое, а ее искусство — архаика и даже не искусство.

В свое время Бернард Шоу вел беспощадную борьбу с великой Сарой Бернар. Утверждая новый театр и нового актера, Шоу низвергал Бернар до уровня жалкой посредственности и делал это сознательно: на примере великой Сары легче показать ограниченность актера школы представления. Тайнену казалось, что он в аналогичном положении. Разница в том, что Шоу противопоставлял великой Бернар великую Дузе, а Вивиен Ли противопоставить некого. К тому же несовместимость «социального» реализма «сердитых» с психологическим реализмом Вивиен Ли еще не дает права подвергать ее остракизму. Но, в конечном счете, будущее на его, Тайнена, стороне, и потому его рецензии тем беспощаднее, чем очевиднее успехи Вивиен Ли.

Так ли уж прав был Тайнен? В пьесах «сердитых» для Вивиен Ли ролей, действительно, не было, однако актриса по достоинству оценила значение поворота к жизни рядовых англичан. Ей явно хотелось принять участие в сценической революции. Именно Вивиен Ли открыла для сцены «Вкус меда» Ш. Дилени — в самые мучительные для себя дни нашла деньги на постановку пьесы неизвестного автора. Без сомнения, она могла бы стать союзником Тайнена, однако критик вел борьбу на уничтожение и делал это сознательно, используя свой авторитет для вторжения в личную жизнь супругов Оливье.

Как только Вивиен Ли выразила желание сыграть в «Комедианте» жену героя, Оливье заговорил чужими словами — она слишком хороша для роли. Все же актрису пригласили на репетиции, однако режиссер Д. Девин втайне выдвигал молодую Джоан Плоурайт.

Оливье предложил, чтобы Вивиен Ли играла в резиновой маске — это поможет скрыть ее красоту. Актриса отказалась: она чувствовала, что все эти ходы и контрходы — игра. Раунд был за Тайненом.

Автор пьесы, Д. Осборн, вряд ли был в курсе драматических отношений между «королем» (Оливье) и его женой. Его заинтересованность в участии знаменитого актера исключает вероятность симпатии к Вивиен Ли. Тем интереснее мнение Осборна об Оливье и его новых друзьях: «Он окружал себя глупыми людьми, обыкновенными льстецами. Нередко он не доверял своей интуиции, и это не помогало делу. Так называемые интеллектуалы вроде Кеннета Тайнена водили его за нос. Как многие люди, не получившие высшего образования, Оливье преклонялся перед теми, кто его имел.

Стоило сказать, что хороший режиссер, которого он не очень ценил, учился в Винчестере или в колледже Св. Магдалины, и его акции в глазах Оливье тут же вырастали. Он всегда колебался, менял мнение о людях и потому не годился в руководители театра».

Вивиен Ли отказалась от намерения сыграть в «Комедианте», и Оливье облегченно вздохнул. Как говорит один из «сердитых» режиссеров, Тони Ричардсон, Оливье «шел на разрыв с миром Истеблишмента и с миром Вивиен Ли». Наверно, эта формула также принадлежала Тайнену: «король» должен остаться один. Тем более что Джоан Плоурайт уже обратила внимание на великого актера.

Сегодня все события укладываются в несложную схему, однако Оливье не хотел сразу травмировать Вивиен Ли и организовал турне по Европе с «Титом Андроником».

Поездка в Париж, Венецию, Загреб, Белград, Вену и Варшаву оказалась тяжелой из-за жары, утомительных переездов в забитых туристами поездах и далеко не идеальных отношений с Оливье.

Владение словом, естественность прирожденного оратора делали Вивиен Ли центральной фигурой на всех приемах. Как и в Австралии, это раздражало «короля», и на фотографиях тех лет ему не всегда удается скрыть недовольство. Тем более что в Париже его жену наградили крестом Почетного Легиона, а в Югославии и Польше, где публика совсем не знала Оливье, театралы осаждали Скарлетт О’Хару («Унесенные ветром» вышли на экраны Югославии и были показаны по польскому телевидению).

Э. Эдвардс и ее коллеги настойчиво повторяют, что нервные приступы настигали Вивиен Ли чаще и чаще, а продолжительность их все возрастала. Однако они умалчивают немаловажную деталь: начало приступа всегда совпадало с ухудшением ее отношений с Оливье. Падкие на сенсации газеты сообщали о «странностях» актрисы, болтуны и мещане смаковали ее болезнь, серьезные журналисты объясняли «безумием» один из самых мужественных поступков Вивиен Ли — ее отчаянную попытку спасти от разрушения театр «Сент-Джеймс».

Уже много лет она считала положение английского театра ненормальным. Государство не оказывало почти никакой помощи, и, чтобы театр получал «умеренную прибыль», актерам приходилось выступать восемь раз в неделю: «Никто из гигантов прошлого — ни Гаррик, ни Сиддонс, ни Кин, ни Макриди — не работали с таким напряжением». Ориентация на кассу заставляла актеров долгое время играть одну и ту же роль, и Вивиен Ли мечтала увидеть день, когда в Англии появится постоянная труппа с разнообразным и подлинно художественным репертуаром. Она давно принимала участие в кампании за создание Национального театра. Решение снести «Сент-Джеймс» казалось ей еще одним проявлением типичного для властей равнодушия к искусству.

Дело было не в личных чувствах, хотя здесь ее впервые увидел Оливье и здесь она сыграла свою Клеопатру. «Сент-Джеймс» считался живой историей английского театра. За 125 лет его существования на его сцене выступали прославленные Кендалл, Рашель, Генри Ирвинг. В 90-е годы XIX века в «Сент-Джеймс» были впервые поставлены лучшие пьесы О. Уайльда. Здесь играла Эдит Эванс и дебютировал Лесли Хоуард.

Слухи о предстоящем сносе театра возникли в 1955 году, вскоре после того, как кончился срок его аренды фирмой Оливье. После официального запроса в Палате общий министр жилищного строительства Генри Брук эти слухи опроверг. Однако летом 1957 года, когда Вивиен Ли вернулась из европейского турне, стало известно, что театр продан владельцу фирмы «Виарекс проперти инвестмент» Ф. Фенстону, и «Таймс» печатала возмущенные письма защитников «Сент-Джеймс».

Вивиен Ли понимала, что выход — лишь в коренной ломке театральной системы (за последние два года в Англии прекратили существование более ста театров). Она знала, что это недостижимо. В то же время она видела бессмысленность обращения в прессу. Единственный способ заставить правительство изменить отношение к искусству — привлечь внимание широкой общественности. В один из июльских дней 1957 года она возглавила небольшой марш протеста к Уайтхоллу.

Оливье, видимо, не хотел участвовать в этой затее. Вместе с Вивиен Ли марш от Флит-стрит начали одна из старейших актрис Англии Атен Сейлер и Алан Дент. Наподобие известных в Лондоне людей-«сэндвичей», они несли на себе плакаты с призывом снасти «Сент-Джеймс». Звон колокольчика, взятого напрокат в пабе возле театра «Столл», должен был привлечь публику. Однако лондонские клерки не желали поднять головы, а публика даже не удосужилась прочесть надписи на плакатах. Равнодушие лондонцев не входило в планы актрисы: «Меня поразило отсутствие интереса к пашей маленькой демонстрации. Пожалуй, если я захочу тихо отдохнуть в праздничный день, я поднимусь по Стренду к Флит-стрит с плакатом в руках». Вскоре член Палаты лордов Бессборо пригласил Вивиен Ли послушать его выступление. Бессборо хотел предложить, чтобы правительство увеличило ассигнования на искусство.

Девятый из ораторов, лорд Блекфорд, еще не вернулся на место, как случилось нечто небывалое: маленькая женщина в ярко-зеленом с черным платье и небольшой белой шляпке поднялась с места и звучным голосом выкрикнула: «Милорды, я хочу заявить протест против разрушения театра «Сент-Джеймс»!»

Озадаченные лорды не узнали Вивиен Ли. Как описывает это событие Г. Робинс, генерал-лейтенант сэр Брайан Хор роке вскочил, взял ее крепко за руку и склонил замолчать. «Теперь я должен просить вас выйти», — прошептал он. «Естественно, — с вызовом ответила леди Оливье, — мне нужно в театр, иначе спектакль начнется с опозданием».

Немного погодя, в костюме Лавинии, она рассказывала своим партнерам по «Титу Андронику»: «Во время чайного перерыва семь лордов устроили для меня маленький прием. За чашкой чая лорды были совершенно обаятельны. Затем я пошла послушать лорда Бессборо. Чем более я слушала ораторов, тем более я выходила из себя. Неожиданно я поднялась. Я очень нервничала — никогда мне не приходилось выступать перед столь равнодушной публикой. Это озадачивало. Конечно, это импульсивный поступок. Меня очень волнует судьба «Сент-Джеймс», но я шла послушать дебаты. Их содержание и привело меня в такое раздражение».

Вивиен Ли не прощала равнодушия и была взволнована не на шутку: «Если «Сент-Джеймс» снесут, я уеду из Англии и буду играть и других странах. Англия — не место для актеров и актрис».

Это уж слишком — Оливье не хотел спорить с властями. Он высунул голову из артистической и осторожно произнес: «Ну, вот этого я бы не сказал!» Он отказался комментировать событие в Палате лордов и сделал вид, что считает слова жены всплеском импульсивной женщины.

На другой день актриса получила десятки телеграмм с выражением поддержки. Еще через несколько дней телевизионная компания «Гранада» предложила Вивиен Ли выступить в течение трех минут в программе «Люди и места». Вивиен Ли подготовила трехминутное выступление, но ее прервали преждевременно. Создавалось ощущение, что кому-то не по душе начатая актрисой кампания.

В поисках поддержки она обратилась к тред-юнионам. Откровенность ее заявлений («Не вижу смысла сносить театр, пока не построены дома для бездомных!») могла только разгневать правительство. В Палате лордов Вивиен Ли нарушила «протокол». Теперь она не посчиталась с неписаными нормами «социального этикета», наступила на больные мозоли консервативного кабинета.

Все это время Оливье молчал. «Одобряя в принципе протест жены, он считал, что следует найти другой путь» (Г. Робинс). Карикатурист «Санди экспресс» поместил следующую карикатуру: Вивиен Ли отвечает по телефону: «Дорогой, повторяю за тобой — буду хорошей девочкой и пойду прямо на репетицию. По пути я не должна присоединяться к маршам протеста. Я не должна заглядывать в Палату лордов и будить там всех…»

Вивиен Ли продолжала усилия. После того как газеты сообщили о ее желании встретиться с владельцем компании «Виарекс» Ф. Фенстоном, этот солидный делец согласился. 18 июля состоялась встреча.

Как выяснилось потом, Фенстон выигрывал время. Он говорил, что разделяет негодование Вивиен Ли, еще раз встретился с ней и с Оливье, позировал с актрисой перед репортерами, поехал взглянуть на зрительный зал, а вечером заявил журналистам, что сохранить «Сент-Джеймс» невозможно. Вивиен Ли не знала, что Фенстон задолго до июля завершил переговоры с Министерством угольной промышленности относительно участка, на котором стоял театр. Он даже не оправдывался: «Я встретился с леди Оливье потому, что она хотела этого. Только вопрос вежливости». Представитель министерства не скрывал удовлетворения: «Мы рады, что об этом не стало известно раньше. Не хотелось бы иметь дело с леди Оливье».

Неожиданно забрезжила надежда. Двадцатью двумя голосами против восемнадцати Палата лордов приняла резолюцию, призывающую «приостановить» дело «Сент-Джеймс». Правительство потерпело поражение. Решение Палаты объяснялось тем, что два американских миллионера собирались предложить деньги, необходимые для спасения театра. Вивиен Ли ликовала, но и теперь в ее словах звучал вызов Истеблишменту: «Почему же нет английских миллионеров, которые хотели бы сохранить «Сент-Джеймс»?»

Через несколько дней оба «спасителя» отказались от своих намерений. Попытка Вивиен Ли набрать необходимую сумму (350 тысяч фунтов) выглядела не совсем безнадежной после того, как Уинстон Черчилль пожертвовал 500 фунтов, но он был единственным именитым вкладчиком. Между тем Фенстон повысил цену за участок до полумиллиона.

Еще раз Вивиен Ли организовала демонстрацию протеста. Она не любила выставлять напоказ свою личную жизнь и давала «более немногословные интервью, чем любая другая звезда ее масштаба, за исключением, быть может, Гарбо». Однако теперь она провела специальную пресс-конференцию за день до организации нового похода на Уайтхолл.

В связи с запретом массовых собраний на Трафальгар-сквер до двух часов дня провести митинг на этой площади оказалось невозможным. После двух актеры собираются в театры. В холодный, дождливый июльский день около трехсот участников марша протеста собрались около театра. Впереди шел оркестр. Два молодых человека несли транспарант: «Спасите театр «Сент-Джеймс». Митинг общественности сегодня в 11.45 во дворе церкви «Св. Мартина-в-полях». Пока участники марша выстраивались в колонну, какой-то мужчина подошел к Вивиен Ли: «Я восхищаюсь вами, леди Оливье, но я не согласен».

Актриса побелела от гнева: «В таком случае вы — глупец, и замолчите!» Ее ярость объяснялась просто: прохожий выражал ту приятную для Истеблишмента философию пассивности, которая для Вивиен Ли была хуже преступления. Оливье рядом проворчал: «Я думаю изменить фамилию и стать мистером Панхерстом»[19]. Некоторые из друзей советовали быть поосторожней, и Вивиен Ли взяла с собой письмо Черчилля: «Надеюсь, вы добьетесь успеха, хотя как парламентский деятель не могу одобрить ваши методы, нарушающие общественное спокойствие».

После марша протеста и митинга делегация из Вивиен Ли, Лоренса Оливье и главы актерского союза «Эквити» Ф. Эйлмера обратилась к министру жилищного строительства Генри Бруку. Министр утверждал, что кабинет озабочен положением английского театра, но в данном случае бессилен помочь.

Историк «Сент-Джеймс» и театральный критик У. Маккуин-Поуп год спустя отмечал: «Остались только воспоминания. Одно из них — доблестная борьба Вивиен Ли. Она потерпела поражение: обстоятельства были против нее. Однако все, кто любил «Сент-Джеймс», будут с любовью помнить мисс Ли. Благодаря ей театр ушел из жизни с боем. Еще ли одни театр не оказывался причиной поражения правительства, и если театр пал вместо кабинета, это тоже в духе его традиции».

Вивиен Ли не прекратила борьбы. Ее предисловие к книге Маккуин-Поупа было продолжением марша протеста: «Эта книга представляет собой, увы, мемориальное или заупокойное издание. Читателей будущего она переполнит ностальгией и удивлением. Ностальгией по прошлому и удивлением той апатии и легкомыслию, с какими паше поколение избавляется от достопримечательностей Лондона. Потому что конец или, точнее, убийство театра «Сент-Джеймс» надо рассматривать в более широкой перспективе руин, расползающихся по Вест-Энду за годы после первой мировой войны».

Хотя Оливье все-таки принимал участие в июльских событиях, его желание стать «мистером Панхерстом» иллюстрирует его страх перед нарушением «социального этикета». Эпопея «Сент-Джеймс» еще более отдалила сэра Лоренса Оливье от Вивиен Ли.

В августе 1957 года Оливье поехал с сыном в Шотландию. Вивиен Ли направилась в Италию с Сюзанной и Ли Холманом. «Было бы чудесно когда-нибудь еще раз приехать вместе в такое теплое солнечное местечко», — писала она Холману двадцать лет назад. Теперь — по иронии судьбы — эти слова стали реальностью.

Мысли о будущем не могли не терзать ее, но все же Вивиен Ли не ожидала новой «грозы», хотя ее ум и интуиция могли бы подсказать неотвратимость мести со стороны Истеблишмента.

Орудием мести стала миссис Дженни Мэни, член лейбористской партии от захолустного округа в Шотландии. Участники Национальной конференции по проблемам общественной деятельности были ошарашены ее тирадой: «Женщина, которая штурмом взяла Палату лордов, уехала отдыхать со своим первым мужем. Ее второй муж проводит время в другом месте. Эта леди пила чай после того (на самом деле, «до». — В.У.), как подняла шум в Палате лордов. Если она примет мое приглашение, я предложу ей чай в Палате общин и скажу, что я о ней думаю. Это ужасный пример для молодого поколения со стороны людей, занимающих столь высокое общественное положение».

Вероятно, миссис Мэни не знала, что Вивиен Ли была бы рада отдыхать со вторым мужем. Возможно, лейбористка в самом деле боролась за чистоту нравов и не догадывалась, что актриса часто бывала в доме Холмана, а он столь же часто гостил в «Нотли». Однако шум, подхваченный прессой, бросал тень (упрек в аморальности) на актрису, только что критиковавшую правительство за равнодушие к судьбе искусства. Характерно, что телевидение тут же провело интервью с Д. Мэни, а газеты немедля его опубликовали. В Лондоне ждали — чем кончится сенсация?

Вивиен Ли разослала в редакции главных газет короткую и невозмутимую телеграмму: «Критика необоснованна и недоброжелательна. Присутствие нашей дочери объясняет поездку каждому разумному человеку». Все же ей пришлось объяснять репортерам: «Мы отдыхали вместе и раньше. Развод не означает, что люди должны ненавидеть друг друга. К нам это не относится. Мы — лучшие друзья и отдыхаем здесь, что случалось и прежде, ради нашей дочери».

Лейбористская «Дейли геральд» потребовала, чтобы Д. Мэни извинилась. Ее ответ отличался не логичностью, а уверенностью в безнаказанности: «Меня не интересует мисс Ли лично, и мой выпад не носит личного характера. Слишком много разводов, слишком многие легко разрывают брак. Рядовые жены могут сказать: «Если они бросают своих мужей, почему я должна терпеть этот банный лист у себя дома?» В «Дейли геральд» не сообразили, что миссис Мэни могла бы найти более подходящего «козла отпущения», нежели одна из самых выдающихся актрис Англии. «Атака» не могла поколебать друзей Вивиен Ли, но она могла лишить той общественной поддержки, на которую рассчитывала актриса в будущем.

Несмотря на это «предупреждение», в сентябре Вивиен Ли приняла участие в кампании за спасение другого театра — «Принц Уэльский» в Кардиффе. Актриса была готова выступать в Кардиффе и снова заявила: «Я чувствую, что мне нет места в стране, которая ничего не делает для искусства и медленно уничтожает одну из его сфер».

Характерно, что впоследствии борьбу Вивиен Ли за изменение условий существования английского театра станут объяснять ее болезнью. Э. Эдвардс так и пишет: «…протест против разрушения «Сент-Джеймс» совпадал с одним из ее маниакальных приступов». Если считать безумием всякое выступление против английского руководства, то мисс Эдвардс права. Однако Англии не мешало бы иметь побольше таких «безумцев».

Осенью 1957 года Оливье с блеском сыграл артиста мюзик-холла Арчи Райса в «Комедианте». Рядом с ним выступала молодая Джоан Плоурайт. Как никогда, Вивиен Ли не переносила одиночества и заполняла свободное время вечерами, встречами с друзьями, весельем. Она почти не могла спать и не мыслила «Нотли» без гостей.

Оливье предпочитал садовничать, не любил гостей и мог говорить с ограниченным кругом людей на интересные ему темы. Отчуждение и обоюдное раздражение порой вырывалось наружу. Оливье нуждался в отдыхе, и даже сосуществование стало проблемой. Возможно, если бы Вивиен Ли предупредили, насколько серьезно увлечение Оливье Д. Плоурайт, все могло бы повернуться иначе. Друзья молчали — они боялись за здоровье актрисы.

В начале 1958 года Вивиен Ли обставляла их новую квартиру на Итон-сквер. «Комедианта» повезли в США, и она осталась одна. С февраля актриса репетировала роль Паолы в пьесе «Для Лукреции» Ж. Жироду. Ставил пьесу французский актер и режиссер Жан-Луи Барро. Драматург К. Фрай перевел ее с французского. Оригинальное название «Для Лукреции» изменили на «Поединок ангелов»: речь шла о столкновении идеальной и «плотской» любви, о парадоксальной ситуации, где «святость» одной из героинь, Люсиль, рождает зло, а «порок» (Паола) оказывается жертвой ее добродетели. Жан-Луи Барро повторял с новым составом свою постановку в театре «Мариньи», и, хотя такой риск редко оправдан, «Поединок ангелов» стал одним из лучших спектаклей 1958 года.

Критик «Гардиан» Ф. Хоуп-Уоллес сравнивал обе постановки Барро следующим образом: «Удивительная пьеса Жироду целиком захватила внимание публики. Барро шаг за шагом воспроизвел свою постановку в «Мариньи»: те же моды 1860 года и городок Экс-де-Прованс, хотя он и показан глазами Роджера Ферза (кстати, очень удачно). В Париже битву святой и языческой любви вели Эдвиж Фойер и Мадлен Рено. Теперь их место заняли Вивиен Ли и Клер Блум. Одна не столь величественна в потоке длинных монологов, другая не обладает хрупкостью французской комедийной актрисы. Однако обе играют с большой силой и чувством стиля. Мисс Блум очень трогает в финальных сценах. Каждое движение мисс Ли отличается великолепной уверенностью таланта. Пьеса и увлекательна и театральна. В глазах Паолы это мелодрама, разыгранная людьми, которые не догадываются, что участвуют в фарсе. В итоге это яркий урок морали, редкой и удивительной в современной пьесе».

Трагический юмор Жироду требовал от Вивиен Ли немалого мужества: пьеса рассказывает о гибели любви и распаде семьи. Однако актриса полюбила роль Паолы и не пугалась никаких ассоциаций. Сцена означала жизнь: «Когда я прихожу вечером в театр, я чувствую себя в безопасности. Я люблю публику. Я люблю людей и играю потому, что люблю доставлять им радость».

С окончанием сезона она снова была предоставлена самой себе. Из Америки вернулся Оливье. Вивиен Ли снова казалась влюбленной Вивиен юности, но слишком много всего накопилось внутри, слишком тяжелы были последние годы, когда она беспомощно наблюдала за охлаждением мужа. На четвертый день Оливье уехал.

Пятого ноября, когда ей исполнилось сорок пять лет, Вивиен Ли вернулась к роли Паолы. Через три дня они с Оливье давали прием. Трудно отделаться от мысли, что прием предназначался не столько для друзей, сколько для репортеров, которые могли потом написать о том, как супруги Оливье вдвоем встречали гостей. Каждому мужчине Вивиен Ли преподносила алую гвоздику, каждой женщине сэр Лоренс дарил маленькую алую розу. Значит, все в порядке.

После приема Оливье вернулся в Америку. Она была одна, без гроша (их сбережения ушли на постановки сэра Лоренса), в предчувствии нервного кризиса. Сдаваться Вивиен Ли не собиралась. Актер должен играть, и она решила выступить в фарсе Ж. Фейдо «Займись Амелией», переведенном с французского Н. Коуардом. Недавно она попросила Коуарда перевести пьесу, отложила ее в сторону (уж очень не понравилось), забыла о ней, но сейчас у нее оставалась одна возможность — сыграть Лулу Д’Арвилль. Работа есть работа, и в мае 1959 года начались репетиции «Следи за Лулу» — так переименовал комедию Фейдо Коуард.

Жизнь требовала мужества, и эта одинокая, больная женщина навещала больных, утешала, помогала. Очень редко она позволяла себе возроптать (Стивен Митчел рассказывает: «Она была средоточием доброты и понимания, возраставших по мере того, как время наносило ей удары. Никакая горечь не могла изменить ее души. Дважды она облегчала сердце передо мной. Однажды с криком — «за что мне все это?» Другой раз, говоря о своей болезни и о страхе перед новым приступом»).

Репетиции «Следи за Лулу» (пьесу ставил сам Н. Коуард) потребовали полной отдачи. Впоследствии актриса говорила, что самое трудное испытание для артиста не трагедия, а комедия; особенно во время репетиций, в пустом зале, когда ты не знаешь, получается или нет… Тем более что год назад «Следи за Лулу» провалилась на Бродвее.

Двадцать девятого июля, на сцене «Роял Корт», где недавно Оливье выступал в «Комедианте», впервые показали фарс Фейдо — Коуарда. В зале смеялись, но критика отнеслась к постановке по-разному. Рецензент «Таймс» делился энтузиазмом: «Этот вечер принадлежит мисс Вивиен Ли. Прелестная, восхитительно холодная и деловая, она господствует в каждой ситуации».

Большинство критиков также оценило мастерство актрисы («Она двигается с высшей грацией, а ритм и интеллектуальность ее исполнения — само совершенство»), но сочли пьесу недостойной ее таланта. С. Уилсон описал сюжет в одной строчке: «Героиня — кокотка, которая с невинным видом вечно попадает в чужую постель, а ее фиктивный брак с другом жениха оказывается браком реальным». Другой рецензент заявил, что он с равным удивлением наблюдал бы за спектаклем, где сэр Джон Гилгуд почему-либо появляется в кальсонах.

Само собой, не упустил случая К. Тайнен: «Джон Осборн рассказывал мне, что зашел как-то в начале июля в театр, а в нем живого места нет: тут и мисс Ли, и мистер, Коуард, и Хью Бомонт — самый влиятельный из продюсеров Вест-Энда. Он даже подумал было, что не туда попал. Предполагалось, что «Роял Корт» окажется сильнее, чем Шефтсбери-авеню. В действительности Шефтсбери-авеню, как видно, подчинила себе «Роял Корт»[20].

Тайнен мог проклинать ее, как угодно, но четыре месяца публика заполняла театр. Оливье присутствовал на премьере, после спектакля, улыбаясь, вывел жену и — уехал в Стратфорд на репетиции «Кориолана». Вивиен Ли понимала все, но публика должна смеяться каждый вечер, и она находила силы. Выступавшая с ней актриса Мэриэл Форбс (жена Р. Ричардсона) вспоминает:

«Мне случилось выступать с ней в фарсе Фейдо — Коуарда во время самого трагического периода ее жизни. Она часто просила меня посидеть с ней в перерыве между утренним и вечерним спектаклями. Она очень исхудала, совершенно очевидно ее сердце было разбито. Она постоянно говорила о своей беде и иногда горько плакала. Я обычно сидела у нее, пока не оставалось пятнадцати минут до начала, а затем спешила надеть парик и костюм. Однако когда мы встречались на сцене в начале пьесы, это была маленькая львица — сверкающие глаза, стальное самообладание. Ее профессиональная дисциплина «включалась» как электричество. За несколько минут она брала в плен весь зал, заставляя публику смеяться над своей блистательно рассчитанной комедией».

В начале декабря, когда заканчивались спектакли «Следи за Лулу», заболел семидесятипятилетний отец Вивиен Ли. Этот тихий человек держался в тени. Как бы ни относилась к нему жена, он очень любил свою дочь и всю жизнь собирал рецензии на ее выступления. Операция не помогла — Эрнест Хартли скончался в госпитале. Вивиен Ли отложила рождественскую поездку (Н. Коуард пригласил ее погостить в Швейцарии). Оливье праздновал рождество в США, а его намерения прояснились после того, как он еще летом предложил продать «Нотли».

В 1960 году Вивиен Ли пригласили с «Поединком ангелов» на Бродвей. Роль Люсиль перешла к Мэри Юр, репетициями руководил старый знакомый — Роберт Хелпман. 19 апреля публика занимала места, а за кулисами царило смятение. Вивиен Ли проплакала весь день и отказалась выйти на сцену. Уже несколько дней она принимала сеансы шокотерапии. Все решили, что начался приступ. На самом деле она догадывалась об отношениях Оливье и Плоурайт и сознавала близость развязки. Ее партнер, Питер Уингард, вывел актрису на сцену. Она еще плакала, и тушь плыла по ее лицу.

Спектакль состоялся. «Это было лучшее исполнение Вивиен за все время. Она была так великолепна, что я забыл о роли и наблюдал за ней. Я никогда не видел такой великолепной игры», — говорит П. Уингард.

Американская публика не привыкла к столь «рискованным» пьесам и реагировала на остроумные реплики с некоторой задержкой, однако «Поединок ангелов» имел такой успех, что критики смогли изменить свое мнение о сезоне, который ранее казался им неудачным. В июне журнал «Тиэтр Артс» писал: «…конфликт между Добром и Злом служит темой нескольких постановок, благодаря которым этот сезон приближается к финишу скорее респектабельным аллюром, чем галопом. <…> Для Жироду истинная добродетель — это, скорее, интеллект и остроумие, интуиция, ясность логики, блеск экспрессии. В отличие от легенды о Лукреции добродетельная героиня Жироду полагает, что ее изнасиловали, но это — розыгрыш, месть одной из наименее добродетельных женщин города и местного распутника, пострадавших по вине героини и ее не в меру стыдливого супруга. В ходе этой ошеломляющей постановки автор успевает не раз удивить своими суждениями: как опасна для человека, как уязвима непорочность в чуждом ей мире; как часто лицемерие (муж героини) маскируется под добродетель. Героиня Мэри Юр выглядит иллюстрацией идеала в такой степени, что представляет разве только интеллектуальный интерес. Героиня Вивиен Ли превосходит ее во всех отношениях — и как антипод Люсиль и как более благодарная роль. Каждая фраза диалога, каждый нюанс концепции Жироду и характеров действующих лиц переданы с профессиональным блеском и великолепием».

Несмотря на то, что этой постановкой руководил англичанин, известный режиссер Роберт Хелпман (это он после смерти Вивиен Ли откажется беседовать с журналистами, ибо слишком глубока утрата, чтобы что-то говорить), спектакль сохранил аромат французской традиции, акценты Жана-Луи Барро. Барро так вспоминает о работе с Вивиен Ли: «В сезоне 1957–1958 года Вивиен Ли попросила меня приехать, чтобы поставить «Поединок ангелов» <…> Сама Вивиен Ли исполняла ту роль, которую Эдвиж Фейер играла в нашем театре.

Какая увлекательная работа! Я сблизился с английскими актерами. Мне нравится их характер. Подобно тому как французские актеры невольно сохраняют мольеровский атавизм, так английские в большей или меньшей степени всегда напоминают о театре елизаветинской поры. Они отдают человеком сильнее, чем гримом.

Лицо Вивиен Ли!.. Красивее ее носа не существует, умный подбородок, кисловатый плод рта, гибкая фигура, кошачий взгляд… какая «особа»! И как хорошо мы понимали друг друга! Лишь одно удивляло меня в ней: она работала над ролью, испытывая ненависть к персонажу, в данном случае к Паоле. Ополчалась на нее. Постоянно искала причин не любить. Поэтому мне приходилось заступаться за Паолу. В толковании Вивиен образ вызывал антипатию. И, только исчерпав все причины для ненависти, Вивиен «приняла» Паолу. В этой роли она была уже не «кошкой» — пантерой.

Когда несколько лет спустя радио объявило о ее смерти, я не мог поверить, что такое пленительное, такое красивое, такое неотразимое существо, самый дьявольский из ангелов, могло исчезнуть. Мы с Мадлен испытали глубокую печаль»[22].

Теперь, в 1959 году, в США Вивиен Ли с наслаждением играла Паолу: «Это замечательная пьеса. Столько идей. Столько правды. Публика здесь великолепная, но пьеса ее шокирует… Люди задерживают дыхание, прежде чем засмеяться. Они думают: «Боже! Что она говорит!» По-своему они встревожены. Их шокирует сама правда пьесы, ее двусмысленность. Играть для них очень увлекательно».

Неудивительно, что за «Поединком ангелов» утвердилась репутация «скандальной» постановки. В Лос-Анджелесе на премьеру собрался «цвет» Голливуда. Старый коллега Джон Миллз пришел на спектакль со своей юной дочкой Хэйли. Девочка успешно снималась в кино, и продюсеры подняли панику.

На другое утро семья Миллз получила серию телеграмм протеста от имени различных общественных организаций. Авторы «посланий» возмущались тем, что Хэйли Миллз — символ юности и чистоты — пришла смотреть «аморальную» пьесу. В доме воцарилось уныние, пока Вивиен Ли не сообщила, что это она отправила все телеграммы. В любой ситуации актриса сохраняла чувство юмора, а ведь ей было совсем не до шуток. Всю весну Вивиен Ли принимала сеансы шокотерапии. Другого не оставалось: ее не щадили ни сплетники, ни журналисты. Англичанин Рекс Норт следовал за актрисой повсюду в надежде на сенсационное интервью.

Вивиен Ли не могла «бороться» за Оливье. Она вообще не понимала этого слова: человек обязан уважать и других и себя. Она ждала, время не приносило ничего хорошего, и в конце концов она позволила себе рассказать Норту, как она надеется на встречу с Оливье и как ей тяжело. Без сомнения, Вивиен Ли намеренно дала это интервью, но если Оливье и прочел статью Норта, он на нее не реагировал.

Десятого июня с Р. Хелпманом и П. Уингардом Вивиен Ли вылетела в Англию. Оливье не ответил на ее письмо (двадцать две страницы — свидетельство отчаяния) и не встречал в аэропорту. Еле отбившись от репортеров, актриса узнала, что Оливье выехал с Итон-сквер. Вначале он согласился встретиться в театре, но потом сообщил по телефону, что считает встречу бесполезной.

Неизвестно, кто рассказал ей правду. Держалась Вивиен Ли с достоинством, но при всей силе своей личности она была еще и женщиной и переживала как самая обычная жена, оставленная мужем на грани старости, в сорок шесть лет. Ее тянуло к знакомым лицам и местам. Вместе с женой актера Д. Миллза она поехала в «Нотли». Новый хозяин, канадский писатель А. Свенсон, горел энтузиазмом показать леди Оливье дом и новую кухню…

Вопреки советам друзей она пошла смотреть Оливье в «Носороге» Ионеско, но не досмотрела пьесы. Всю жизнь она забывала о себе, заботясь о друзьях. Теперь они встали стеной на ее защиту.

Как пишет Г. Робинс, «19 июня сэр Лоренс и леди Оливье встретились на один короткий час. В 13.00 он подъехал в своем «Ягуаре» к дому на Итон-сквер. Час спустя он уехал. Через 10 минут, без улыбки, леди Оливье взяла такси и поехала к своему другу, модельеру Виктору Стибелю. Она была совершенно потрясена и онемела. Она не могла и не смогла поверить даже потом, что Оливье оставит ее. Она верила, что связь между ними так сильна, что выдержит и переживет все — даже если бы восстанавливать союз пришлось ей одной».

Двадцатого июня Вивиен Ли вернулась в США. На другой день она обратилась к ошеломленным журналистам с коротким, безукоризненно сформулированным сообщением: «Леди Оливье имеет сообщить, что сэр Лоренс просил о разводе, чтобы жениться на мисс Джоан Плоурайт. Она, естественно, сделает все, чего он ни пожелает».

Позднее ее друзья полагали, что Вивиен Ли поспешила с этим объявлением: Оливье мог бы еще передумать. Они не понимали, что чувство собственного достоинства не позволит Вивиен Ли домогаться возвращения человека, который ей изменил. Они не догадывались, что, как и четверть века назад, она испытывала отвращение к несвободе и что руководит ее поступками то высокое понимание отношений между мужчиной и женщиной, которое было не доступно даже умному Ли Холману. Как все живое, любовь всегда в движении. Растет и убывает, болеет и выздоравливает, набирает высоту или разбивается. Бесчеловечнее всего навязывать другому свой уклад, свои ценности, свои страдания и проблемы, самого себя. Насилие над чувством другого человека — не только смерть любви, но и противоестественное глумление над собой, предел личного падения. Любовь — это свобода.

Все так, только четверть века назад она не подозревала, что значит быть покинутой и ненужной.