Вивиен Ли

Post mortem

Смерть Вивиен Ли ошеломила Лондон. Еще на днях газеты сообщали, что ей много лучше. В Голливуде Джорд Кьюкор только успел прочесть поздравительную телеграмму, которую она отправила за день до конца. Друзья и поклонники таланта Вивиен Ли знали от нее, что актриса усиленно репетирует с М. Редгрейвом. Поползли слухи. Они выглядели тем убедительнее, что расследование, обязательное в случае внезапной смерти, неожиданно отменили, и коронер не появился на Итон-сквер. Писали, что болезнь Вивиен Ли исключает необходимость следствия. Когда же отказались и от вскрытия, а одна из газет намекнула, что смерть могла наступить вследствие чрезмерной дозы снотворного, слухи усилились.

Даже год спустя, в биографии «Свет звезды», Г. Робинс не сумела опровергнуть версии самоубийства. Наоборот, приведенные ею факты усугубляют недоумение: почему врачи не видели серьезной опасности, раз процесс захватил и второе легкое, а каверна достигла размеров апельсина? Трудно поверить, что точный диагноз требовал результатов анализа, которые можно получить только через шесть недель.

Правды не установить. Самоубийство великой актрисы могло бросить тень на людей, занимающих высокое положение в английском искусстве. Авторы последних книг о Вивиен Ли игнорируют факты, опубликованные в первые дни. Порой не знаешь, что было и чего не было. Между тем никому не приходит в голову, что самоубийство несовместимо с характером этой сильной женщины. Тем более в момент, когда актриса готовила новую роль. Сама мысль о самоубийстве была бы абсурдна, если бы не возможность приступа депрессии, когда жила и действовала уже не Вивиен Ли.

Утром 8 июля сэр Лоренс Оливье поспешил на Итон-сквер из больницы св. Фомы, где он поправлялся после операции. Его болезнь (опухоль предстательной железы) ускорила вспышку туберкулеза у его бывшей жены.

Вивиен Ли все время волновалась — как-никак, раковая опухоль, — звонила в больницу и забыла о себе. Только очень серьезный повод мог заставить «короля» британской сцены покинуть палату и пройти мимо собравшейся перед домом группы взволнованных и притихших людей. Старая табличка «Оливье» приветствовала его на дверях квартиры.

Многие годы Оливье избегал встречи. Теперь — пришел сам. Знакомые лица — миссис Хартли, Ли Холман, Джон Мерривейл. И толпа внизу: это называется верность или признание. Везде цветы… Стены обиты вощеным ситцем со старомодными ярко-красными розами. Кровать закрыта занавесками из той же материи. По стенам — картины. Огастес Джон, Бенвенуто Челлини, натюрморт руки У. Черчилля. Прямо на него смотрит знакомое лицо — сэр Лоренс Оливье. Удивительная комната. Как декорация — «спальня Джульетты, Офелии, Маргариты Готье».

Кто скажет, о чем думал старый актер, который недавно сам был на волоске от смерти? Вспоминал ли он жаркие дни на Капри, или страшное возвращение из Америки в 1953 году, или ночь, когда он читал отчаянное письмо своей «Пусс»[26] (на двадцати двух страницах!) и решил не отвечать? Что бы ни мелькало в сознании, он не мог смотреть и не мог отвернуться… Во всяком случае, это конец. Через несколько минут Оливье уже принимал соболезнования и уехал через час.

Вечером Лондон отдавал почести Вивиен Ли. В течение часа не зажигались огни театров «Амбассадорз», «Олд Вик», «Олдвич», «Феникс» и многих других, где выступала или, наоборот, никогда не играла актриса. Внутри, как всегда, шли спектакли: «Король умер — да здравствует король!».

За год до смерти Вивиен Ли составила завещание. Деньги достались дочери, вещи (до последней) друзьям. Второй муж актрисы получил лучшую картину из ее отличной коллекции — «Купальщицу» Дега. Один из пунктов удивил душеприказчиков — Вивиен Ли хотела, чтобы ее глаза использовали для пересадок роговицы. Это пожелание было неисполнимо из-за туберкулеза, но оно могло послужить примером для других.

К ужасу миссис Хартли, Вивиен Ли просила ее кремировать. 11 июля гроб доставили в небольшую церковь. На заупокойной мессе присутствовали самые близкие: мать, Ли Холман, Сюзанна с детьми, Тарквин Оливье. После кремации, согласно воле покойной, Джои Мерривейл и миссис Хартли развеяли прах над маленьким озером в Тикередж Милл.

Восьмого и девятого июля крупнейшие газеты Англии и Америки опубликовали некрологи. Авторы некоторых упорно держались за версию Дарлингтона: ученица Оливье, которая достигла ряда успехов за счет феноменальной работоспособности и помощи своего мужа. Кое-кто пошел дальше: старомодная актриса, старомодные роли, умерла от старомодной болезни. Было бы уж слишком видеть в этом месть за независимые высказывания Вивиен Ли и за скандал с театром «Сент-Джеймс». Однако и драматургу Теренсу Рэттигану в «Нью-Йорк таймс», и Джону Трюину в «Плейз энд Плейерз», и Гарольду Хобсону в «Санди таймс» пришлось напоминать о застарелом предубеждении против Вивиен Ли, в которой слишком упорно хотели видеть не актрису, а прекрасную женщину. Откровеннее и смелее всех оказался Трюин: «Смерть Вивиен Ли украла у английской сцены не только самую прекрасную из ее актрис, но также и умного, одухотворенного художника. Человек большого и непокорного интеллекта, она должна была всю жизнь мириться с недооценкой, ибо, пользуясь самым стертым из штампов, люди говорили, что ее счастье к ее внешности. Недооцененная — такова тропа ее жизни… Ряд лет Вивиен Ли была партнером гениального актера. Хотя он был самым лояльным и щедрым из мужчин, ей приходилось оставаться «младшим партнером» в содружестве «Оливье». Что бы она ни играла, начиная с Клеопатры и кончая героиней «Спящего принца», всегда находился критик, с умным видом качающий головой. В истории театра немало актеров, которые «вели» своих жен, и актрис, которые «вели» своих мужей. Позвольте заявить со всей уверенностью, что Вивиен Ли была прекрасной актрисой по праву, независимо ни от кого. Она умерла еще во цвете лет, красоты и интеллекта. «Исчезает красота, проходит красота, даже если она и неповторима…» Нет, я уверен, не красота Вивиен Ли, не красота ее облика, не красота ее души».

В Москве, где актрису ждали в качестве гостьи Международного кинофестиваля, редактор «Спутника кинофестиваля» В. Владимиров отозвался статьей «Памяти Вивьен Ли». Искусство интернационально, и не надо удивляться, что московский журналист сумел оценить английскую актрису глубже и вернее, чем многие ее соотечественники. Одновременно в «Неделе» появилась статья М. Стуруа — исполненный симпатии рассказ о большом художнике и человеке.

Английским читателям могло бы показаться, что кто-то заинтересован в том, чтобы даже после смерти Вивиен Ли не считали великой актрисой. Преданный Оливье критик Ф. Баркер опубликовал некролог, который критик, не менее значительный, А. Дент называет «провокационным и вызывающим». Действительно, некролог Вивиен Ли превратился у Баркера в панегирик Оливье: «Случилось так, что один человек, который уже был великим актером, должен был реализовать ее амбиции. Она встретила Лоренса Оливье, когда они снимались в «Огне над Англией». Из этой встречи выросла любовная история, брак и превращение Вивиен Ли в актрису. Перед разводом с Оливье прошло двадцать богатых созиданием лет, по ходу которых он вдохновлял ее со всей своей великой энергией и энтузиазмом. Он шлифовал незначительный талант Вивиен, пока этот талант не расцвел со всем великолепием. Многого она достигла собственной решимостью и напряженным трудом, но она первая согласилась бы, что Оливье был Пигмалионом для ее Галатеи. Ее подняли до высоты, на которой она могла сыграть леди Макбет и обеих Клеопатр».

Год спустя А. Дент ответил Баркеру: «От всего сердца я соглашаюсь с книгой г-на Баркера («Супруги Оливье». — В.У.) и со всем остальным в его некрологе. Но с сотней слов, которые я процитировал, я — скажем это помягче — совершенно несогласен. Я несогласен с этим отрывком фраза, за фразой и скажу, что устремления Вивиен были уже оформлены, когда она встретила своего «мужчину из мужчин». Что она уже проявила удивительный (а это далеко от незначительного) талант — например, в роли Скарлетт, не говоря о других. Что «отливка» ее таланта была делом и его и ее рук, а брак и их успех на сцене в течение почти двадцати лет не были заслугой одной стороны. Что она обладала — когда ей не мешала болезнь — по меньшей мере такими же «энергией и энтузиазмом», как и ее великий партнер. Что Вивиен была бы последней, а не первой, кто согласился бы с аналогией между скульптором и статуей, которая оживала, когда он ее целовал. Что она не была ни Галатеей для его Пигмалиона, ни Элизой для его профессора Хиггинса. Что здесь не место для аналогий и что в действительности она была рада быть просто Вивиен для ее Ларри, пока сердце ее не перестало биться».

10 августа 1967 года, в церкви св. Мартина-в-полях (во дворе ее десять лет назад собиралась демонстрация в защиту театра «Сент-Джеймс») состоялась панихида по Вивиен Ли. Аудитория — цвет английского искусства — собралась задолго, но раньше всех, за час до начала, внутрь вошел Оливье. В глубине, за колонной, он видел лица всех, кто пришел почтить память его второй жены, слушал отрывки из Библии, арии Генделя и искреннюю речь величайшего из современных актеров Англии Джона Гилгуда.

Это была прекрасная речь — артиста и писателя, друга и дипломата, старого и благородного человека. Гилгуд волновался, боялся быть неделикатным, но не мог промолчать:

«Первое время после утраты горячо любимого друга человек не в силах говорить об этом с другими людьми. Печаль — частное и личное чувство. По-своему, оно эгоистично: столько прекрасных минут, которые никогда не повторятся; столько утраченных возможностей выразить свою привязанность тому, кого нет; столько возмущения внезапностью; столько грусти, неожиданной и неутешной.

Говорить о Вивиен Ли перед людьми, когда она умерла еще так недавно, невыносимо трудно. Многие из вас знали ее гораздо ближе, но раз самые близкие ей люди просили меня отдать ей последнюю дань, я попытаюсь, по мере сил, сделать это.

Самой замечательной в ее творчестве, мне кажется, ее неуклонная решимость стать прекрасной театральной актрисой. Посвятить себя живому театру, хотя при своей красоте, мастерстве и пластичности, дарах бесценных и определивших волшебство ее личности, она могла выбрать иной путь, быть недосягаемой в своем уникальном положении кинозвезды. Конечно, ее Скарлетт О'Хара, ее леди Гамильтон, ее замечательное исполнение в фильме «Трамвай «Желание» будут помнить всегда. Однако ее никак не могли удовлетворить эти экранные успехи. Всю жизнь она была предана театру и полна решимости усердно работать на сцене, чтобы завоевать высоту, которой она впоследствии достигла. Хотя ее первый большой успех в «Маске добродетели» увлек и критиков и публику, она знала, что главная причина этого успеха — ее молодость и красота. Она была достаточно умна и скромна, чтобы осознать это и работать над собой так, чтобы как можно шире раскрыть свои возможности.

Союз с Лоренсом Оливье вдохновлял ее творчество — не только в качестве преданной ученицы, но и в роли блестящего партнера. Ее игра рядом с ним — не только в театре «Сент-Джеймс», гибель которого она пыталась предотвратить с таким мужеством, но также на сцене «Олд Вик» и в Стрэтфорде, и во время их турне по всему миру — добавляла новые лавры к ее короне.

Помимо классических ролей она покоряла всех в современных пьесах, каждая из которых предъявляла разные требования к ее многогранному таланту, — в «На волоске от гибели», «Спящем принце», «Антигоне», а позже — в «Поединке ангелов».

У нее был незабываемый, обаятельный голос. Ее немедленно узнавали по телефону: это сочетание властности с непосредственной, бьющей ключом теплотой, исполненной дружелюбия и жизнерадостности. Но она была исполнена решимости расширить свой тембр для сцены.

В шекспировской Клеопатре (по-моему, самой замечательной из ее классических ролей) она смогла понизить голос во всем регистре для контраста со своим природным тембром, который она использовала в роли юной Клеопатры в пьесе Шоу. Немногие из актрис смогли бы продемонстрировать столь замечательное искусство с таким успехом, как она. Ее леди Макбет также запоминалась удивительной силой голоса и остротой чувств. Тысячу раз жаль, что намерение перенести ее исполнение на кинопленку осталось нереализованным. Это могло принести всемирный успех.

И в театре и в личной жизни она была безупречна: пунктуальна, скромна, бесконечно внимательна и деликатна. Она была искренней, не становясь недоброй, элегантной без примеси манерности. Ее квартиры были так же прелестны, как и ее изящные и простые костюмы. Даже в свободную от театра минуту она была вечно занята: наводя порядок в комнатах, изобретая подарки для друзей, помогая соседям-садоводам, щедро принимая гостей и делая все это бесконечно изящна и естественно.

Я никогда не думал, что стану одним из ее близких друзей. Мы встретились впервые, когда она играла маленькую королеву в «Ричарде II» в Оксфорде в 1936 году. Эта роль не очень интересна, хотя она с непревзойденным обаянием носила средневековые наряды и сообщила героине изящество речи и движений. В те дни нам не удалось познакомиться.

Несколько лет спустя, во время войны, я играл с ней в «Дилемме доктора». С этих пор началось наше знакомство, которое понемногу переросло в глубокую дружбу и привязанность, и я безмерно счастлив тем, что в эти последние годы имел возможность видеть ее так часто и так полюбил ее.

Конечно, она не знала отдыха и не щадила себя. Хотя она казалась удивительно выносливой, она часто болела и переносила приступы тяжелой депрессии. Она не принимала всерьез эту болезнь, редко признавалась в ней и не говорила о ней с другими людьми. Ее мужество перед личной трагедией трогало и поражало. Она всегда нежно вспоминала тех, кто впервые угадал ее талант и помогал развить природную одаренность. Она без конца работала над собой и экспериментировала. На репетициях она всегда была примером трудолюбия, технического мастерства и гибкости, достигнутых благодаря самокритичности и преданности своей профессии.

Годы преобразили ее красоту, которая совсем не нуждалась в косметике. Казалось, ее не пугала конкуренция более молодых и красивых женщин. Ее всегда интересовало все: люди, города, эксцессы моды. Ее друзей можно было найти в Лондоне, за городом, в Америке и в Австралии. Она очаровательно говорила о своих друзьях из Японии (они посылали ей трогательно сформулированные поздравления) и из России, где фильм «Мост Ватерлоо» до сих пор считается классикой. С трогательной пунктуальностью она отвечала на письма незнакомых людей, поклонников, журналистов, а в театре, где она работала, ее любили за одинаковую вежливость по отношению к директору и рядовому члену труппы.

В последние дни она, к счастью, не подозревала, насколько серьезна ее болезнь. Она строила планы, готовилась к репетициям новой пьесы и — можно только надеяться — простилась с жизнью во сне, без боли. Ее не забудут — ее волшебный дар был уникален. Непревзойденная актриса кино и могучая индивидуальность на сцене, она обладала диапазоном, который простирался от комедийной Сабины до натуралистической агонии Бланш Дюбуа и отвечал любым требованиям таких ролей, как леди Макбет и Клеопатра. Даже в «Тите Андронике», где у нее было только несколько коротких сцен, она сумела найти неподражаемые пластические детали. Можно ли забыть ужасное изящество, с каким она направляла своими локтями посох, чтобы он писал на песке, — жертва насилия, скользящая по сцене в своем длинном сером одеянии?

Теперь она ускользнула от нас навсегда, и мы, так обедневшие от этой утраты, будем всегда благодарны за то, что знали ее и работали с ней, и отдадим ей должное за все, что она дала миру с присущей ей щедростью и жизнерадостностью».

Последние слова Гилгуд «отдал» Шекспиру, и под сводами церкви прозвучали строчки, посвященные Клеопатре:

Меньше чем через месяц в Москве, в «Иллюзионе», открылся короткий цикл английских фильмов 30-х годов с участием Вивиен Ли. Кто-то достал большой портрет актрисы, кто-то поставил перед ним корзины с белыми цветами. Публика проходила в благоговейной тишине. Вивиен Ли знали и любили — для большинства входивших это был не обычный сеанс и не обычный вечер. Обычно шумное фойе заполнила тишина, и в этом молчании было столько же уважения к искусству и понимания его, сколько в надписи, выцарапанной одним из лондонцев на колонне дома № 53 по Итон-сквер: «ЮНАЯ ДУШОЙ, ВОИСТИНУ ПРЕКРАСНАЯ, ВЕЛИКАЯ АКТРИСА НА ВСЕ ВРЕМЕНА».

Остается добавить немногое. Сэр Лоренс Оливье стал лордом Оливье, но уже не руководит Национальным театром — подошла старость. Его помощник Кеннет Тайнен не сумел занять места патрона, но его борьба с Истеблишментом помогла бывшему «левому» недурно устроиться. Алан Дент умер в 1979 году, но его книга «Вивиен Ли. Венок воспоминаний», выпущенная десятью годами раньше, стала библиографической редкостью.

Это — искренний и волнующий документ. Менее всего она похожа на сборник приличествующих грустному событию апологий. Именно здесь можно встретиться с настоящей Вивиен Ли, и прежде всего во вступлении самого Дента: «Двадцать пять лет — достаточный срок, чтобы узнать человека как следует. Однако, хотя я впервые увидел Вивиен в 1942 году (когда она репетировала роль Дженнифер Дюбеда), все это время с тех пор имел счастье быть ее другом и видел ее в последний раз за девять дней до ее смерти, я бы не решился сказать, что знал ее по-настоящему. Никто не способен узнать по-настоящему глубоко ни друга, ни близкого человека, ни даже самого себя. Тем более трудно было узнать ее. Она оставалась ошеломляюще прекрасной, когда я видел ее в последний раз. Но прежде всего и всегда она была актрисой. Ей исполнилось тогда только двадцать семь лет, но она уже стала всемирно известной кинозвездой благодаря своему громкому успеху в роли Скарлетт О’Хары. Этот триумф (за всю историю кино не было роли, которой бы так завидовали и домогались) мог легко и до крайности испортить ее, заставить ее смотреть на все и на всех глазами Скарлетт: пренебрежительно свысока. Она могла бы просто свалять дурака и погубить свою карьеру, как имела к этому склонность миссис Патрик Кэмпбелл, особенно в шекспировских ролях (после своего первого электризующего успеха в роли Паулы Тенкерей, когда ей шел только третий десяток).

Вивиен никогда не прикидывалась шутом, разве только в прямом смысле слова или в фарсах Коуарда и Фейдо. Ее обезоруживающе прекрасная внешность скрывала ум, силу и целеустремленность. Когда речь шла о Шекспире и драматургах его масштаба, Вивиен всегда откровенно стремилась сыграть то, что написал Он, а не выступить в его пьесе. Короче говоря, она серьезно относилась к своей профессии и напряженно работала над самой невыигрышной ролью. С самого начала она подчинила себя строгой дисциплине. О той же Стелле Кэмпбелл говорили, когда она умерла, что это была актриса, которая в течение двадцати лет держала у своих ног весь мир. Затем она отпихнула земной «шарик», и он выкатился из поля ее зрения. Вивиен никогда не кокетничала с «шариком», а мир — кино ли, театра — оставался у ее ног. Перед своими последними гастролями в Америке в чеховском «Иванове» она говорила мне, собирая цветы у себя в саду в Сассексе, о нескольких великих ролях, в которых она еще не пробовала выступать. Не слишком ли она стара для ибсеновской Гедды и достаточно ли зрела для чеховской Раневской? Я отвечал, что она настолько умна, что будет выглядеть так, как того требует роль в обоих случаях, и это было правдой. Увы, этому разговору в осеннем саду суждено было состояться в конце ее карьеры…

Однажды, беседуя с Вивиен Ли, я прочел ей отрывок из Роберта Браунинга, который начинается словами:

В то же мгновение со свойственной ей порывистостью она уколола меня: «Почему вам ни разу не пришло в голову приколоть мне такую прелестную «брошь» цитат в своих рецензиях?» Я делаю это сейчас, когда, увы, уже слишком поздно, когда ей не надеть этого украшения. С легким сердцем и совершенно искренне я считаю, что она не ошибалась — ни как актриса, ни как женщина. Ну почти не ошибалась… Двадцать пять лет я считал ее неповторимо обаятельной (на экране, на сцене, в жизни), прелестной и загадочной во всех отношениях. Занимаясь ее биографией, я обнаружил, что одни из ее друзей и коллег, ответивших на мою анкету, предпочитают ее как актрису кино, другие же отдают предпочтение ее успехам на сцене. Я ценил ее и там и тут. Ни одна театральная актриса не была так хороша на экране, ни одна актриса кино не была так хороша на сцене. Более того, ее актерский диапазон был безмерно широк — гораздо шире, чем готовы признать некоторые из ее критиков. Главное другое: Вивиен была столь же прекрасной женщиной, как прекрасно было ее искусство. До сих пор я во власти ее обаяния».

Время идет. Вместе с ним уходят обиды и пристрастия. Однако и сегодня, хотя учреждение премии имени Вивиен Ли для молодых режиссеров как будто означает официальное признание ее заслуг перед Англией, не смолкают голоса ее недоброжелателей. Что хуже, предметом разговора становится не творчество актрисы, а ее болезнь.

Последняя книга о Вивиен Ли (лето 1977 года) оказалась бестселлером. Автор, американка Энн Эдвардс, тщательно собирала информацию и изучала книги Ф. Баркера, Г. Робинс и А. Дента. Однако результат ее изысканий вызвал разочарование серьезных критиков. «Перед нами факты карьеры и личной жизни этой прекрасной, но трагической актрисы; однако как живой человек Вивиен Ли редко появляется на страницах этой книги», — пишет рецензент американского журнала «Филмз ин ривью». А вот мнение Шеридана Морли из лондонской газеты «Таймс»: «Можно подумать, что кто-то выложил все записные книжки, дневники, фотографии мисс Ли, истории ее болезни и вырезки из газет и журналов перед очень трудолюбивым секретарем нью-йоркского психиатра и попросил ее извлечь из всего этого какой-либо смысл. <…> Вивиен Ли, возможно, страдала маниакальной депрессией, и людям могло приходиться с ней нелегко. Однако она в то же самое время была величайшей актрисой голливудского типа, когда-либо выдвинутой нашей страной, и в этом качестве она явно заслуживает книги, написанной либо кем-то из самых близких ей людей, либо кем-то со стороны, — где был бы предложен действительно критический портрет актрисы. Мисс Эдвардс как будто не располагает ни одной из этих возможностей».

Что касается голливудского «типа», оставим это на совести м-ра Морли. В остальном он прав, хотя книга Э. Эдвардс в течение пяти месяцев считалась одним из главных бестселлеров на американском книжном рынке, а сама Эдвардс в настоящее время «дописывает» «Унесенные ветром» М. Митчелл.

Похоже, автор последней биографии Вивиен Ли нашла «золотую жилу»: ее бестселлер положен в основу фильма режиссера Алана Карра. О картине ничего не слышно, но мало надежды, что Карр отнесется к искусству Вивиен Ли и к ней самой с большим пониманием, нежели Э. Эдвардс. Скорее всего, это будет сенсационная картина о «частной» жизни актрисы, о ее браках, разводах, пикантных и устрашающих деталях ее нервных приступов.

Между тем искусство Вивиен Ли, ее личная и общественная жизнь чисты и благородны. Любая спекуляция на ее болезни или попытка очернить облик этой женщины и ее борьбу за английское искусство были бы более чем недостойны, а лицемерный ужас по поводу того, что могла делать или говорить Вивиен Ли в момент приступа, диктуется только невежеством. По непостижимой прихоти судьбы мозг человека, страдающего маниакальной депрессией, на какое-то время теряет критическую способность. Болезнь толкает на необъяснимые действия. Чистый и благородный человек может говорить грубые и жестокие слова, однако это — болезнь, и по окончании приступа человек приходит в себя, ничем не отличаясь от других здоровых людей.

Поэтому, если «здоровые» обыватели, которые позволяют себе гадости и пошлости в «нормальном» виде, начинают глумиться над поведением больного, если им подают пример люди пера, критики и журналисты, речь идет уже не о трагедии великой актрисы, а о трагедии страны, выставившей на поругание свою национальную честь и культурное достояние.

Американская актриса Кэтрин Хепберн, которая провожала Вивиен Ли на сеансы шокотерапии, была настолько потрясена мучениями своей подруги, что отреагировала на известие о ее смерти почти кощунственно: «Слава богу!» В отличие от нее большинство друзей Вивиен Ли сохранили в памяти не болезнь, а человека, который украшал их жизнь и учил радоваться жизни. Вивиен Ли никогда не роптала на судьбу и считала себя счастливой: «Если бы мне действительно дали снова прожить всю мою жизнь, я была бы уверена только в двух поступках. Уже в юности я стала бы актрисой. Несколько позже я вышла бы за Лоренса Оливье. Будь это необходимо, я бы сделала предложение сама. Я бы хотела повторить все, кроме нескольких последних месяцев с Ларри».

Авторы рецензий на книгу Эдвардс утверждают, что Вивиен Ли заплатила страшную цену за свои успех и любовь. Однако иначе не бывает. Еще в XVII веке актриса Нэнси Олдфилд сказала: «Искусству необходимо отдавать все, что мы имеем, уверяю вас!»

На протяжении всей истории человечества искусство обобщало его опыт, открывало в этом опыте правду, красоту и справедливость. Каждый век по-своему оценивает историю и как будто заново открывает идеалы красоты, истины, гуманизма. Не одну тысячу лет художники помогают сохранить и обогатить достижения духовной культуры. Только лучшим дано пронести эту эстафету, и ничего более важного в искусстве нет. Вивиен Ли мужественно и достойно прошла свой путь, хотя имела право «сойти с дистанции». Всю жизнь она подавала пример стойкости, жертвенности, оптимизма. Фактически она совершила невозможное, а большей похвалы человеку не придумать.