Византийская армия (IV — XII вв.)

1. АРМИЯ ВОСТОЧНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ V — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ VI В

Годы напряженной борьбы, последовавшей за битвой при Адрианополе, хотя и не привели к уничтожению восточной регулярной армии, однако совершенно изменили ее характер и облик. Устойчивое финансово-экономическое положение государства позволило константинопольскому правительству воссоздать армию. По мнению Г. Вольфрама, военный бюджет Восточной Римской империи более чем вдвое превосходил весь годовой доход Западной империи[938]. Это значило, что Константинополь имел возможность содержать большую армию, быстро пополнять ее свежими силами и давать войскам необходимые снаряжение и оружие[939].

Несмотря на понесенное в 378 г. поражение, восточная армия оказалась сильнее западной во время военных столкновений в 388 и 392 гг. В 420 г. армия под командованием Ардабурия нанесла тяжелое поражение персидским войскам[940]. В 431 г. Восточная империя оказалась способной послать против вандалов большой флот. В 442 г. на Запад был отправлен новый флот в 1200 кораблей вместе с многочисленной армией[941]. Экспедиция не имела успеха лишь потому, что в это время Аттила перешел Дунай и подверг опустошению Фракию[942]. Когда в 447 г. в придунайские провинции началось вторжение Аттилы, Империя смогла выставить против гуннов не одну, а две армии, и только после их гибели с Аттилой был заключен мирный договор[943]. В 468 г. Восточная империя предприняла очередную грандиозную попытку сокрушить могущество вандалов. По свидетельству наших источников, был собран самый большой флот, которым когда-либо располагали римляне. Иоанн Лидиец утверждает, что он насчитывал 10 000 кораблей и 400 тысяч человек экипажа (Iohan. Lyd., III, 43). Феофан доводит количество кораблей до 100 000 (Theoph., а. 5961). Эти цифры, конечно же, не более чем преувеличение, однако они свидетельствуют о том впечатлении, которое произвели на современников и потомков масштабные военные приготовления Империи[944].

Численность армии. Несмотря на приведенные выше цифры, мы должны констатировать, что численность армии Восточной империи значительно уменьшилась в течение V в. вместе с упразднением большого количества пограничных гарнизонов. Еще больше армия сократилась в правление Юстиниана I (527–565 гг.). В одном из своих законов, изданных спустя немного времени после прихода к власти, Юстин II (565–578 гг.) жалуется, что при его предшественнике армии уделялось недостаточно средств (Nov., 148)[945]. Согласно Notitia dignitatum, бόльшая часть восточноримской армии в IV в. — начале V в. состояла из пехоты. В армии же Юстиниана I и Юстина II доминирующим родом войск стала кавалерия, а содержание каждого всадника обходилось казне как минимум вдвое дороже, чем солдата прежних времен[946].

Как показывают наши источники, для осуществления своих грандиозных завоевательных планов Юстиниан мог собирать лишь очень небольшие армии. Так, во время войны с вандалами под командованием Велисария было всего 5000 кавалерии и 10 000 пехоты. Во время кампаний в Италии под его командованием находилось не более 10 000 — 11 000 солдат. Для защиты Рима, укрепления которого были протяженностью более 16 км, Велисарий смог выставить только 5000 солдат, и, даже если учесть все подкрепления, которые были отправлены Константинополем, численность армии Велисария за 5 лет войны с готами никогда не превышала 25 000 человек[947]. После отбытия Велисария из Италии готы перешли в наступление, и римское командование, собрав все силы, смогло противопоставить им лишь 12 000 солдат.

Чтобы возобновить борьбу за Италию, правительство направило против готов новую армию под командованием Нарсеса. Значительная часть этой армии состояла из навербованных за пределами Империи отрядов варваров. В нее вошли 5000 герулов, 4000 гепидов, большой отряд гуннов, отряд персидских дезертиров и 3000 лангобардов. Но даже эта армия, по мнению Г. Дельбрюка, не превышала 25 000 человек[948].

В 528 г. Юстинианом была сформирована новая армия, которая должна была разместиться в Армении (CJ, I, 29, 5). Ее костяк образовывали войска, сосредоточенные под командованием придворного магистра армии. Численность этой группировки была незначительной, поскольку вся она размещалась в одном-единственном городе Феодосиуполе. Магистру подчинялись 5 дуксов. Два дукса, контролировавших северную часть Армении, осуществляли свою власть, опираясь на гарнизоны 7 крепостей. С этими силами они должны были обеспечивать охрану сектора границы, равного тому, который дукс Армении защищал некогда с 26 подразделениями. Три дукса, защищавшие южную часть страны, контролировали менее протяженный участок границы, на котором было сосредоточено 4 крепости. Какова была численность отрядов, подчиненных дуксам, можно представить себе по тому факту, что в 531 г. эскадрон, находившийся под командованием дукса Мартирополя, насчитывал всего 500 всадников. Предполагается, что в этот период дуксы не командовали более группировками, состоявшими из двух десятков отрядов, но стояли во главе отдельных подразделений, к которым могли быть добавлены 1–2 вспомогательных отряда[949].

Если верить Прокопию, то правительство умышленно шло на сокращение численности армии, с тем чтобы уменьшить расходы на ее содержание. С ведома самого императора чиновники, ответственные за пополнение списков воинских частей, не вычеркивали из них имена погибших. «В итоге, — пишет Прокопий, — дело обернулось для государства тем, что число солдат на действительной службе становилось все меньше и меньше; для оставшихся в живых солдат — тем, что, оттесняемые давно уже умершими, они оставались в разряде более низком, чем они заслуживали, и получали жалованье меньше того, которое выдавалось бы им в соответствии с полагающимся им разрядом (Procop., НА, XXIV, 6; пер. А. А. Чекаловой).

Численность армии сокращалась также и вследствие того, что солдат увольняли со службы под различными предлогами. Поэтому, резюмирует Прокопий, «и в Италии дела римлян потерпели крах» (Procop., НА, XXIV, 7–9).

Многие из этих рассказов Прокопия выглядят как заведомое преувеличение и могли быть рождены попыткой историка выявить причину многочисленных неудач, преследовавших юстиниановские армии в Италии. Вместе с тем желание объяснить военную несостоятельность Империи недостаточной численностью армии было присуще не только Прокопию. Тот же самый упрек в адрес Юстиниана звучит и в словах Агафия Миринейского: «В действительности римские войска были уже не таковы, как при древних императорах, но сведенные к ничтожной части, далеко не соответствовали величине государства. Ибо все римское войско должно было насчитывать шестьсот сорок пять тысяч вооруженных людей, а в то время оно едва составляло сто пятьдесят тысяч, и из них одни были размещены в Италии, другие в Ливии, третьи в Испании, некоторые у колхов, в Александрии и Фивах египетских. Небольшая часть была расположена и на границах персов. Там не было нужды в больших силах, благодаря договорам и прочно установленному перемирию. Так, нерадением властей многочисленные войска были сведены к незначительному количеству» (Agath., V, 13; пер. М. В. Левченко)[950].

Упадок лимесов и исчезновение лимитанов. Как было отмечено выше, появление на границах Империи солдат-землепашцев происходит в постадрианопольский период. Эта система военно-государственного земледелия окончательно оформилась в первой половине V в. и просуществовала приблизительно до середины VI в. Впрочем, уже к концу V в. многие пограничные форты были оставлены, а гарнизоны лимитанов сокращены либо упразднены[951].

Каковы были функции лимитанов при Юстиниане, мы можем судить на основании указа этого императора, регламентирующего обустройство отвоеванной у вандалов Северной Африки. Юстиннан предписывает разместить на старых римских границах лимитанов, «которые могли бы и лагеря, и приграничные города защищать и обрабатывать земли» (CJ, I, 27, 2, 8)[952]. Другой указ Юстиниана об организации оборонительной системы в Африке свидетельствует о том, что лимитаны рекрутировались исключительно из числа местных жителей (CJ, I, 27, 2, 8)[953].

Основная масса лимитанов при Юстиниане была размещена на восточной границе Империи для отражения набегов персов и сарацин (Procop., НА, XXIV, 12). Как сообщает Прокопий Кесарийский, вплоть до времен Юстиниана лимитанам выплачивалось жалованье. При Юстиниане такие выплаты производились крайне нерегулярно, и жалованье могли задерживать на 4–5 лет. «А когда у римлян с персами бывал мир, — передает Прокопий, — этих несчастных вынуждали отказываться в пользу казны от причитающегося им за условленное время жалованья под предлогом, что и они будто бы вкушают блага мира» (Procop., НА, XXIV, 13; пер. А. А. Чекаловой). Очевидно, система военно-государственного земледелия полностью исчезает при Юстиниане, именно так нужно понимать слова Прокопия, утверждающего, что Юстиниан лишил лимитанов «и самого названия войска». После упразднения этой категории военнослужащих границы Империи, согласно Прокопию, «оставались лишенными охраны, а солдаты неожиданно оказались вынужденными смотреть в руки тем, кто привык заниматься благотворительностью» (Procop., НА, XXIV, 14; пер. А. А. Чекаловой). В результате упразднения службы лимитанов восточный лимес прекратил свое существование и как система, и как концепция обороны[954]. В «Стратегиконе» ничего более не говорится об обязанности солдат обрабатывать землю.

Аналогичные процессы происходили и в других регионах Империи. Попытка Юстиниана восстановить старую оборонительную систему в Африке не имела успеха. После того как Велисарий покинул завоеванную провинцию, началось восстание туземных племен. Оставленные гарнизоны, по словам Прокопия, были малочисленными и неподготовленными. Поэтому они были уничтожены мятежниками в Нумидии и Бизанцене (Procop., BV, IV, 8, 21 22; 10, 2). Нет никаких свидетельств в пользу того, что правительство Юстиниана пыталось после водворения порядка вновь доверить охрану пограничной территории лимитанам.

Упраздняя лимитанов, Юстиниан, очевидно, рассчитывал защитить границы цепью различных фортификационных сооружений. Систематические работы по укреплению азиатской границы Империи проводились уже с начала VI в., и Юстиниан выступил здесь лишь продолжателем дела Анастасия[955].

Многие стратегически важные пункты ко времени прихода Юстиниана к власти имели весьма слабую оборонительную систему и не могли оказать какой-либо существенной пользы защитникам на случай вражеской осады. Так, например, Прокопий сообщает, что Феодосиуполь был обнесен, ограждением, «подобным плетню» (Procop., Aedif., II, 6). Принцип, которому следовал Юстиниан, заключался в том, чтобы, во-первых, заменить фортификации из непрочных материалов каменными, а во-вторых, возвести на месте примитивных укреплений сложные сооружения, гарантировавшие высокую степень защиты. В соответствии с этими планами, возводили стены, фундамент которых уходил глубоко под землю. Подземная часть фундамента была не менее 7 локтей (ок. 3 м) в высоту и состояла из сплошных каменных блоков. Нижняя часть стен также делалась из твердого камня. Верхняя часть постройки могла быть из мягкой меловой или известковой породы[956]. Высота стен должна была составлять не менее 20 локтей (ок. 9 м), а толщина не менее 5 (ок. 2 м). Согласно Прокопию, стены Дары в правление Юстиниана были надстроены на 30 футов (Procop., Aedif., II, 1) и их общая высота достигла 60 футов (ок. 18 м), а высота башен составляла 100 футов (Procop., BP., II, 13).

Стены обычно окружались рвом, который предписывалось делать не менее 40 локтей (ок. 17 м) в ширину и глубже фундамента стен, на тот случай, если враги попытаются сделать подкоп. Рвы, которыми при Юстиниане была окружена Эдесская крепость, имеют около 30 м в ширину[957].

Характерным является тот факт, что с начала VI в. оборону городов правительство возлагает не столько на малочисленные гарнизоны регулярной армии, сколько на самих жителей. Крепостные стены делились на отдельные участки, каждый из которых защищали жители близлежащего квартала. Этот принцип обеспечивал городу в минуту опасности большое количество защитников, содержание которых ничего не стоило государственной казне, однако порождал проблему иного рода. Кварталы в восточных городах Империи заселялись обычно по этническому признаку, поэтому интересы отдельных групп защитников могли не совпадать с общими интересами. Так, например, во время персидской осады Телле в 503 г. евреи должны были охранять башню и участок стены возле своего квартала. Однако в городе распространился слух, что они с высоты башни синагоги подавали персам условные знаки. Это привело к жестокому погрому в еврейском квартале. Амида была захвачена персами благодаря предательству настоятеля Картаминского (Ортайского) монастыря. Будучи по происхождению персом, настоятель вступил в переговоры с осаждавшими, пообещав им сдать вверенный ему участок стены. В холодную ночь, когда монахи, охранявшие стену, уснули, напоенные вином, настоятель впустил неприятеля в город[958].

Часто сама система фортификационных сооружений была рассчитана на привлечение мирного населения к военным действиям. Многие города были окружены двойной стеной, называвшейся перибол (περίβολος). Перибол состоял из ближайшей к городу основной стены (τεῖχος), и противостоящей стены (ἐπιτείχισμα), которая выстраивалась на расстоянии, равном одной четверти высоты первой стены. Пространство между двумя стенами могло составлять около 2 м, если высота основной стены была 20 локтей (ок. 9 м). Оно образовывало крытый ход, который, собственно, и назывался периболом. Впоследствии это название перешло к двойной стене. В случае нападений неприятеля сельское население бежало в город[959]. В сам город его стремились не пропускать, поэтому в пространстве между стенами собирались и пастухи со своим скотом, и крестьяне со своим имуществом. Именно этот деревенский люд и использовали в качестве защитников[960].

В Лазике крепости на границе с персидскими владениями охранялись самими лазами, которые обеспечивали себя продовольствием и всем необходимым (Procop., I, 12, 14–15). Юстиниан попытался заменить лазов римскими гарнизонами, но с условием, что лазы будут обеспечивать солдат продовольствием. Сначала лазы хотя и с большим трудом, но выполняли возложенную на них повинность, однако затем отказались это делать, и римляне вынуждены были оставить занимаемые укрепления, которые тут же перешли в руки к персам (Procop., BP, I, 12, 18–19).

В 540 г. персидский царь Хосров осадил Антиохию. На стены города вместе с солдатами поднялись стасиоты — «юноши из народа, которые обычно на ипподромах заводят друг с другом драки»[961]. Когда во время вражеского штурма рухнуло одно из римских укреплений, то солдаты гарнизона бежали, оставив город на произвол судьбы. Тем не менее стасиоты спустились со стен и отважно вступили в бой с персами, ворвавшимися в город. «Лишь немногие из них были тяжеловооруженными, большинство же были безоружными и использовали в нападении только камни. Оттеснив противников, они запели победную песнь и, окрыленные успехом, провозгласили Юстиниана славным победителем» (Procop., BP, II, 7, 28–29; пер. А. А. Чекаловой).

В 544 г. Хосров подошел к предместьям Эдессы. Посланный им отряд гуннов стал угонять стада овец, которых пастухи собрали у самых городских стен. Тогда солдаты гарнизона вместе с жителями напали на врага. При этом крестьяне поражали гуннов камнями из своих пращей. Битва, начавшаяся рано утром, закончилась в середине дня. Неприятель вынужден был отступить (Procop., BP, II, 26, 5 — 11). Во время осады персами Эдессы крестьяне и горожане принимали самое активное участие в обороне города (Procop., BP, II, 27, 20; 23). «Но чем дальше разгоралась битва, — пишет Прокопий, тем больше весь город наполнялся шумом и смятением, и все население, даже женщины и малые дети, стало подниматься на стены. Взрослые мужчины вместе с солдатами мужественно отражали врагов, и многие крестьяне проявили в борьбе с варварами удивительную храбрость. Дети же и женщины вместе со стариками собирали для сражавшихся камни и помогали им в других отношениях. Некоторые, наполнив множество котлов маслом, поставили их по всей стене, долгое время кипятили, а затем совсем еще горячее масло выливали на приближавшихся к укреплениям врагов какими-то разбрызгивателями, тем самым причиняя им еще больший вред» (Procop., BP, II, 27, 33–36; пер. А. А. Чекаловой). Подобные примеры для IV в., когда города были снабжены необходимыми гарнизонами, скорее исключение, нежели правило.

Несколько иначе развивалась ситуация на дунайской границе. Набеги гуннов, славян и других варваров заставили Юстиниана уделить пристальное внимание укреплению дунайского лимеса. По его приказу было отстроено или укреплено большое количество крепостей на правом берегу Дуная, а некоторые были возведены на левом[962]. Многие города были снабжены гарнизонами, которые не покидали места своей постоянной дислокации вплоть до начала VII в. Это, например, касается города Асима в Нижней Мёзии. Когда Петр, брат императора Маврикия, пожелал включить гарнизон Асима в состав своей армии, проводившей кампанию против славян, жители города не дали этого сделать и предъявили Петру грамоту императора Юстина, даровавшего Асиму постоянную военную защиту (Theophilact. Sim., VII, 3).

Для снабжения по морю пограничных гарнизонов на дунайской границе в VI в. Юстинианом было создано новое формирование, так называемая quaestura exercitus. Оно было эквивалентно армии под командованием магистра (magister militum), но находилось под началом офицера, имевшего звание квестора, который командовал войсками, размещавшимися в пограничной придунайской зоне (провинции Скифия и Мёзия Вторая). Власть квестора распространялась также на прибрежную провинцию Малой Азии — Карию и Эгейские острова[963].

Впрочем, все эти меры не давали должного результата ввиду недостаточности воинских сил, привлеченных к обороне приграничных территорий. Правительство наделось сдерживать варваров, выплачивая им денежные субсидии, однако подобная политика не оправдала себя. Поэтому уже во время войн с готами в Италии ряд придунайских областей оказался полностью опустошенным в результате непрекращавшихся набегов варваров. Печальную картину состояния придунайских территорий, наглядно рисует Прокопий: «За это время войны варвары стали владыками всего запада. Для римлян эта война с готами, хотя вначале они одержали ряд блестящих побед, как я об этом уже сказал раньше, принесла, тот результат, что они не только без всякой пользы для себя погубили много и людей и истратили денег, но сверх того потеряли всю Италию и должны были видеть, как Иллирия и Фракия подвергаются грабежу и уничтожению без всякого сожаления со стороны варваров, поскольку они были соседями этих стран… Когда дела готов и Тотилы оказались лучше, чем у римлян, то франки без всякого труда присвоили себе большую часть Венетской области, так как ни римляне не могли им сопротивляться, ни готы не были в состоянии вести войну против них обоих. Со своей стороны и гепиды захватили и держали в своей власти город Сирмий и большую часть Дакии, после того как император Юстиниан отнял эти места у готов. Они обратили в рабство живших там римлян и, идя все дальше и дальше, грабили и совершали насилия над Римской империей. Поэтому-то император перестал давать, жалованье, которое они издавна привыкли получать от римлян. Что касается лангобардов, то император Юстиниан одарил их городом Норикой, крепостями в Паннонии и многими другими местностями, сверх того, дал им огромные суммы денег. Поэтому лангобарды переселились из наследственных владений и осели на этом берегу Истра, недалеко от гепидов. Они в свою очередь грабили Далмацию и Иллирию вплоть до пределов Эпидамна и обратили в рабство жителей… Затем с соизволения императора другие места Дакии, около города Сингидона, заняли эрулы — они и ныне живут там; и они также делали набеги на Иллирию к местности, прилегающие к Фракии, и на широкое пространство опустошали их… И всякий раз, когда отправляются послы эрулов в Византию, они без большого труда получают от императора жалованье для тех людей, которые грабят римских подданных и затем спокойно удаляются. Так поделили между собой варвары Римскую империю» (Procop., BG, III, 33–34; пер. С. П. Кондратьева).

В словах, которые Прокопий вкладывает в уста лангобардских послов, прибывших в Константинополь, вскрывается истинная причина опустошения варварами балканских территорий: «Гепиды, государь, владеют Сирмием и обращают в рабство римлян и хвалятся, что овладели всей Дакией. Какую же войну они выиграли когда-либо за вас, или вместе с вами, или против вас самих? Или за какое состязание они присвоили себе эту страну в качестве награды? И при этом они действовали так не раз, будучи вами оплачиваемыми, вашими наемниками; и, как говорят, не знаю с какого времени получая с вас деньги» (Procop., BG, III, 34, 308; пер. С. П. Кондратьева).

Ситуация стала еще более драматической к концу правления Юстиниана. В 559 г. гунны-кутургуры под предводительством хана Забергана, не встречая сопротивления, дошли уже до стен Константинополя. Против 7-тысячной конницы варваров Юстиниан смог послать только 300 воинов-ветеранов, командование над которыми поручил состарившемуся Велисарию (Agath., V, 13–16).

Набеги аваров в 80-е гг. VI в. окончательно расшатали оборонительную систему дунайского лимеса. Однако победы, одержанные Маврикием, заставили аваров в 600 г. заключить с Империей мир. Впрочем, затишье в придунайских областях оказалось недолгим. Маврикий был убит в результате военного мятежа (602 г.) и армия, двинулась на Константинополь, оставив Фракию без всякой защиты. Это привело к упадку дунайского лимеса, от которого в конечном итоге осталось несколько изолированных укрепленных позиций[964].

Военная стратегия Юстиниана. Недостаточная численность армии заставляла военное командование в период правления Юстиниана непрестанно перекидывать отряды из тех регионов и провинций, где военные действия прекращались, туда, где они велись или предполагалось их начало[965]. Побежденных и захваченных в плен неприятелей предпочитали обращать в солдат, нежели в рабов. В этом Юстиниан не придумал ничего нового и лишь продолжал ту политику, которая проводилась в Римской империи начиная уже с конца II в. Поэтому, вандалы, побежденные Велисарием в Африке, были отправлены на восточную границу Империи для ведения войны с персами; отряды, сформированные из персов, оказались в Италии, а «скифы», т. е., вероятно, остготы, попали Египет.

Подобная стратегия позволяла правительству некоторое время достаточно эффективно компенсировать отсутствие центрального резерва, состоявшего в начале V в. из двух армий. Одна из этих армий находилась под командованием магистра Льва, а вторая, вероятно, целиком состоявшая из готов, подчинялась магистру Гайне. Как было сказано выше, в результате событий, произошедших во время восстания готов, армия Льва была практически полностью уничтожена, а Гайна со своими людьми вынужден был спасаться бегством. Однако константинопольскому правительству удалось восстановить и даже увеличить центральную армейскую группировку. В 468 г. именно она образовывала костяк армии Василиска, отправленной против вандалов. В V столетии Константинополю не удавалось собирать более значительные военные силы[966]. Большая часть отправленных войск была уничтожена неприятелем. Тем не менее, обе центральные армии продолжили свое существование. Различие межу ними стирается после убийства в 520 г. придворного магистра армии Виталиана, который был на этом посту коллегой будущего императора Юстиниана I[967]. В 528 г. часть подразделений центральной группировки вошла в состав армии, отправленной в Армению, а другая часть приняла участие в завоевании Африки и Италии. К концу правления Юстиниана Константинополь уже не располагал никакими резервами. При ближайших преемниках Юстиниана вопрос о восстановлении центральной армии стал одним из самых насущных. Эта задача при Тиверии (Тиберии) II была возложена на одного из самых талантливых полководцев своего времени — Маврикия, будущего императора.

Изменения в системе высшего военного командования. Система военного командования, сформировавшаяся при Феодосии I, практически без изменений просуществовала до времени правления Юстиниана I: во главе армии стояли 5 магистров обоих родов войск. Двое из них — придворные магистры (in praesenti), находившиеся в распоряжении императора, командовали двумя центральными армиями, дислоцированными поблизости от столицы; одна стояла на европейском, а вторая на азиатском берегу Босфора. Три других магистра командовали армиями во Фракии, в Восточном Иллирике и на Востоке. В 528 г. Юстиниан ввел должность магистра армии Армении. После завоевания Африки и Италии были введены звания магистров, осуществлявших военное командование на этих территориях[968].

Изменение роли и тактических задач кавалерии и пехоты. События, развернувшиеся вслед за битвой при Адрианополе, определили дальнейшие пути развития основных родов войск римской армии пехоты и кавалерии. Первая переживает стремительный упадок, вторая быстро эволюционирует и впервые в истории античного военного дела становится доминирующей силой на полях сражений.

Значение кавалерии возрастало в римской армии начиная со второй половины III в., когда она превратилась в самостоятельный род войска. Однако, несмотря на то, что на протяжении всего IV в. количество кавалерийских отрядов увеличивалось и улучшалось оружие самих всадников, главной силой армии оставалась линейная пехота.

Появление на территории Империи в постадрианопольский период большого количества варваров, использовавших кавалерийскую тактику ведения боя, вынуждало римское правительство формировать из них новые кавалерийские отряды, увеличивая, таким образом, значение конницы в ущерб пехоте. Значительную часть варваров, попадавших на службу в эскадроны римской регулярной армии, составляли не только готы, но также аланы и гунны, т. е. представители тех народов, которые использовали в качестве основного оружия лук. Аланов, как отмечалось выше, привлекал на римскую службу уже Грациан[969]. Той же практики правительства, как в Западной, так и в Восточной империях, придерживались в первые годы после смерти Феодосия. В начале V в. практически во всех военных кампаниях римлян принимали участие гунны. Готы были беспомощны в борьбе с ними. В качестве примера можно вспомнить, что в 409 г. в столкновении у Пизы отряд из 300 гуннских наемников императора Гонория перебил тысячу готов, потеряв при этом всего 17 всадников.

Возросшее значение кавалерии объясняется не только прогрессом этого рода войск, но и стремительной деградацией римской линейной пехоты. Как уже отмечалось, с начала V в. пехота приобретает по большей части вспомогательное значение. В VI столетии роль пехоты сводилась к тому, чтобы поддерживать кавалерию во время атаки и служить прикрытием для всадников при их отступлении[970]. Так, например, Велисарий, не полагаясь на свою пехоту, которая, по словам Прокопия, была малочисленна и при первом же натиске неприятеля обращалась в бегство, поставил ее в боевом порядке возле рва, окружавшего Рим, с тем чтобы пехотинцы, в случае отступления всадников, «могли принять бегущих и вместе с ними, сохранив свежими свои силы, отразить противников» (Procop., BG, I, 28, 108; пер. С. П. Кондратьева).

Состав армии. Различные категории войск. На основании свидетельств источников мы можем выделить 5 различных категорий военнослужащих, существовавших в период правления Юстиниана: солдаты в собственном смысле слова, федераты, букелларии, союзники и, наконец, лимитаны[971]. Статус этих групп был различен и с юридической точки зрения не все они входили в состав армии. Указ Юстиниана от 530 г. (CJ, IV, 65, 35, 1) четко определяет, кто, согласно точке зрения законодателя, имел право называться воином (miles) и входил в состав армии: «Воинами мы называем как тех, кто, как известно, несет свою службу под командованием высокочтимых магистров армии, так и тех, кто приписан к одиннадцати преданнейшим схолам, а также тех, кто, находясь под командой различных опционов, украшен именем федератов»[972].

Как явствует из приведенного указа, солдаты (стратиоты) образовывали подразделения, размещенные в провинциях, и гвардейские формирования (схолы). При Юстиниане функции старых отрядов гвардии претерпели значительные изменения. До конца IV в. император был прежде всего военным вождем, и основной задачей гвардии было обеспечение его безопасности во время военных действий, поэтому palatini и главным образом дворцовые схолы были не только престижными воинскими частями, но в полном смысле слова боевыми подразделениями. Однако начиная со времен правления сыновей Феодосия I они постепенно утрачивают свое военное значение.

Первоначально в восточной половине Империи существовало 7 схол. При Юстиниане их было уже 11. Служба в схолах в это время стала всего лишь доходным местом, не требующим какого-либо знакомства с военным делом. Звание схолария приобреталось порой за взятку и, если верить Прокопию Кесарийскому, то даже рабы могли «купить доступ к этой службе» (Procop., НА, XXIV, 18). Подобное положение привело к тому, что сколы превратились в совершенно небоеспособные подразделения. По словам того же Прокопия, схоларии были «менее всего пригодны к службе в поле». Поэтому они предпочитали отказываться от своего высокого жалованья на тот срок, пока где-нибудь велись военные действия (Procop., НА, XXIV, 21). Того же мнения о современных ему схолариях придерживается и Агафий: «Они назывались воинами и были записаны в военные списки, но большей частью были горожанами, блестяще одетыми, но подбиравшимися только для увеличения достоинства и великолепия императора, когда тот выступал публично. Некогда в их число можно было принимать только тех, кто был опытен в военном деле. Поэтому они не платили никаких денег за включение в военные списки, но даром, без всяких издержек, удостаивались этой почести, полученной в награду за прежние подвиги. Зинон же Исавр после возвращения к власти, кажется, первым зачислил в эти отряды многих своих соплеменников, доблесть которых никак не проявилась в сражениях или другим путем, но только известных ему и верных. А затем с этого времени было допущено и принято, что не только за труды и храбрость, проявленные в сражениях, как бы в виде награды зачислялись достойные, но и совершенно несведущие в военном деле [допускались] не по заслугам, а в виде милости… При таком пренебрежении отбором они, естественно, меньше всего принуждались к военным занятиям и, как приобретшие покупную должность, тем более покупали свободу праздности» (Agath., V, 15; пер. М. В. Левченко).

Утратили свое прежнее значение кузницы офицерских кадров и корпуса доместиков и протекторов[973]. «Есть во дворце, — пишет Прокопий, — и другие, пользующиеся намного большим почетом лица, поскольку казна обычно выделяет нм большее жалованье на том основании, что и они платят больше за получение своего военного звания. Их называют доместиками и протикторами, и они издревле были не искусны в военных делах. Ибо они зачислялись в дворцовое войско единственно ради звания и внешнего блеска» (Procop., НА, XXIV, 24–25; пер. А. А. Чекаловой).

Хотя служба доместиков и протикторов считалась военной, однако задачи как тех, так и других имели мало общего с военным делом и скорее соответствовали секретарским: будущий император Маркиан, попав в плен к вандалам, сказал королю Гизериху, что был у Аспара «приближенным по секретным делам и что таких лиц римляне на своем языке называют доместиками» (Procop., BV, I, 4, 7).

Личная охрана императора была теперь возложена на экскубиторов (excubitores) — особый отряд в 300 человек, созданный в правление Зенона[974]. Во главе этого подразделения стоял комит (comes excubitorum), подчинявшийся непосредственно императору.

Основную часть армии составляли солдаты, находившиеся в подчинении у магистров армии, и федераты. Федератами в этот период, могли называть различные группы варваров, попадавших в римскую армию. По большей части так называли, очевидно, потомков римских федератов, поселившихся в разное время на территории Империи. Впрочем, это не было, как кажется, неукоснительно соблюдавшимся правилом, и статус федератов могли получать и чужеземные варвары. Так, например, Прокопий сообщает, что некоторые из герулов стали римскими солдатами и были зачислены в армию «под именем "федератов"» (Procop, BG, III, 33, 306). «В прежнее время, — пишет Прокопий, — к федератам причислялись только те из варваров, которые не находились в подчинении у римлян, поскольку не были ими побеждены, но пришли к ним, чтобы жить в государстве на равных с римлянами правах. Словом «федера» римляне называют договор о мире, заключенный с врагами, теперь же всех стало можно называть этим именем, так как с течением времени теряется точность приложенных к чему-либо названий, и поскольку условия жизни и дела меняются в том направлении, в каком угодно людям, они обращают мало внимания на ранее данные ими названия (Procop., BV, I, 11, 3–4; пер. А. А. Чекаловой).

Условия службы федератов были в общем теми же, что и у обычных солдат: федераты получали жалованье из государственной казны; они носили cingulum — военный пояс, отличительный знак того, что его обладатель состоял на императорской военной службе; их жены, также как и жены стратиотов не могли повторно выходить замуж во время проведения военного похода, даже, если они получали известие о смерти мужей; земельные наделы федератов, также как и земельные наделы обычных солдат запрещалось сдавать в аренду; также, как и солдаты, федераты не могли предлагать свои услуги частным лицам; федераты образовывали такие же воинские подразделения, как и регулярные войска; во главе контингентов федератов стояли командиры-римляне[975]. Особая привилегия, дарованная федератам, состояла в том, что они могли открыто исповедовать свою веру[976].

Прокопий считает федератов римскими солдатами и часто называет их στρατιῶται ἐκ καταλόγων (солдаты, внесенные в списки воинских отрядов), или Ῥωμαᾶοι στρατιῶται (римские солдаты), противопоставляя их таким образом, варварам «союзникам»[977].

Какова была организация подразделений федератов, неизвестно. По всей видимости, она ничем не отличалась от организации подразделений стратиотов, которые делились на τάγματα и ἀριθμοι. Возможно подразделения федератов считались более привилегированными, нежели подразделения обычных солдат. Прокопий, например, гораздо чаще приводит имена офицеров, возглавлявших федератов, нежели имена командиров стратиотов[978]. Отряды стратиотов обычно образовывали гарнизонные войска, размещенные в провинциях[979]. Если же они оказывались в составе действующих армий, то это могло происходить во время вооруженного конфликта с непосредственным соседом Империи, например, с персами, когда войска провинции, оказавшейся под угрозой, срочно собирались, чтобы отразить вторжение; когда требовалось быстро сформировать экспедиционный корпус, то в него также включались отряды стратиотов, из провинций, которым в данный момент ничего не угрожало. Стратиоты образовывали подразделения (за исключением нескольких отрядов, имевших статус praesentales и находившихся в Константинополе), теоретически прикрепленные к своей провинции. Федераты, напротив, представляли собой резерв, постоянно находившийся в распоряжении правительства, которым оно могло располагать по своему усмотрению и посылать его туда, где в этом возникала необходимость. Федераты образовывали также гарнизоны нескольких крупных городов (среди которых, возможно, были Константинополь и Александрия)[980].

Преобладающим элементом среди федератов были, как кажется, готы; часть составляли гунны и аланы. Местом расселения федератов были, главным образом, области фракийского диоцеза. Готы, оставшиеся на Балканах сохраняли автономию своих военных структур, но подчинялись, назначенному правительством комиту федератов. В 513 г. один их таких комитов — Виталиан поднял восстание против императора Анастасия, отменившего выплаты федератам. При Юстиниане, чтобы не повторять прошлых ошибок, в каждый отряд федератов, был введен опцион (optio) — офицер, отвечавший за денежное содержание, которое теперь выдавались каждому бойцу непосредственно императорским чиновником, а не через племенного вождя или комита[981].

Букелларии, для обозначения которых использовался также и греческий термин гипасписты, как и прежде, образовывали постоянную гвардию, крупных военачальников. При Юстиниане букелларии состояли на службе у государства и не представляли более опасности для центральной власти. Поэтому, когда Велисарий впал в немилость, то он был лишен своих букеллариев вместе с остальным имуществом[982].

Отряды букеллариев были не многочисленны и могли насчитывать несколько десятков или сотен солдат. Однако у Велисария, ставшего самым богатым человеком Империи после захвата Карфагена, было 7000 букеллариев во время его кампании в Италии (Procop., BG, III, 1, 213). Такое большое количество букеллариев должно было свидетельствовать о кризисе системы комплектования действующей армии, наступившем в период правления Юстиниана[983].

Букелларии, стоявшие ближе всего полководцу, образовывали отряд дорифоров (копьеносцев), которые позже стали называться спафариями (меченосцами). Дорифоры имели офицерский ранг и поэтому им могли быть доверены ответственные задания. Сохранившиеся имена дорифоров свидетельствуют, что почти все они набирались из варваров[984].

Наконец, последним разрядом военнослужащих, входивших при Юстиниане в состав действующих армий, были отряды наемников-варваров (союзники), которые набирались среди племен, живших за пределами Империи. Основу этих отрядов составляли гунны, гепиды, лангобарды, славяне, герулы. Контингенты варваров, были вооружены своим национальным оружием. Так, например, герулы не носили ни панцирей, ни шлемов и имели лишь щит и грубую рубаху (Procop., BP, II, 25, 27). Во времена Юстиниана роль варварских контингентов заметно возрастает, что было вызвано широкомасштабными войнами, которые Империя вела на западе.

Кроме варваров, добровольно поступивших на римскую военную службу, в армии Юстиниана было большое количество отрядов, сформированных из военнопленных. Например, шеститысячный отряд, сопровождавший Велисария во время его переговоров с персидским послом, состоял из фракийцев, иллирийцев, готов, герулов, вандалов и маврусиев (Procop., BP., II, 21, 4). Если фракийцы и иллирийцы были уроженцами Империи, герулы — союзниками, то готы, вандалы и маврусии определенно были из пленников. Каков был статус таких солдат, неясно. Готский гарнизон Урбина сдался Велисарию на условиях, что готы будут подданными императора и станут служить ему на равных правах с римскими солдатами (Procop., BG, II, 19, 173)[985]. Пленников, изъявивших желание перейти на римскую службу, не распределяли по уже существовавшим отрядам, а создавали из них новые регулярные воинские подразделения. Так, Юстиниан поступил с пленными вандалами, присланными ему Велисарием после завоевания Северной Африки: из них было образовано 5 кавалерийских каталогов (κατάλογοι ιππικοί), названных Юстиниановы вандалы (Ἰουστινιανοι Βανδίλοι), после чего они были отправлены на восток, где были приписаны к более крупным воинским соединениям (Procop., BV, II, 14, 17–18). Командование отрядами из пленных вверялось, обычно, кому-нибудь из их соплеменников. Например, капитулировавший персидский гарнизон Сисавранона был отправлен в Италию вместе со своим начальником Влисхамом (Procop., ВР, II, 19, 25). Вероятно, такие отряды сохраняли свою собственную военную организацию, вооружение и тактику ведения боя.

Рис. 83. Всадник и пехотинец на пластине из слоновой кости

(Трир, VI в.).

Прорисовка И. В. Кирсанова.

Вооружение и тактическое деление. Привлечение большого количества чужеземных всадников в ряды регулярной римской армии позволило Вегецию, писавшему в начале V в., заявить, что современная ему кавалерия «и по практике упражнений, и по роду оружия, и по высокому качеству лошадей много превосходит прежнюю» (Veg., III, 26)[986].

Улучшение произошло благодаря ряду заимствований (в том числе и в области вооружения), сделанных римлянами у готов, аланов и гуннов (Veg., II, 20)[987]. Поэтому искусное владение луком стало главным качеством конного бойца[988]. Гуннско-аланские вооружение и тактика, попавшие вместе с первыми отрядами наемников в римскую армию, определили пути развития ранневизантийского военного дела[989]. Однако в многочисленные заимствования, сделанные у варваров, вносились систематические улучшения, что позволило римлянам в конце концов превзойти своих учителей[990]. Вооружение и тактика римских войск юстиниановской эпохи — логическое завершение этого процесса. Подробное описание тяжеловооруженных конных лучников первой половины VI в., ставших главной силой армии, было сделано Прокопием Кесарийским. «Нынешние лучники, — пишет он, — идут в сражение, одетые в панцирь, с поножами до колен. С правой стороны у них свешиваются стрелы, с левой — меч. Есть среди них и такие, у которых имеется копье, а [на ремне] за плечами — короткий без рукояти щит, которым они могут закрывать лицо и шею. Они прекрасные наездники и могут без труда на полном скаку натягивать лук и пускать стрелы в обе стороны, как в бегущего от них, так и в преследующего их неприятеля. Лук они поднимают до лба, а тетиву натягивают до правого уха, отчего стрела пускается с такой мощью, что всегда поражает того, в кого попадает, и ни щит, ни панцирь не может отвратить ее стремительного удара» (Procop., ВР, I, 12–15; пер. А. А. Чекаловой). Агафий добавляет, что некоторые римские всадники имели более длинные копья — сариссы (Agath., II, 8). Кроме того, всадники могли спешиваться и сражаться в правильном пешем строю (Procop., BG, IV, 35, 135)[991].

Рис. 84. Всадник и пехотинец VI в. (по изображению на пластине из Трира).

Реконструкция И. В. Кирсанова.

Преимущества новой римской тактики над тактикой противников Империи наглядно проявились во время войн с готами, использовавшими те же самые методы ведения боя, какие были у них в IV–V вв. Во время осады королем Витигисом Рима небольшие кавалерийские отряды Велисария постоянно наносили противнику ощутимый урон, «Разница в том, — сообщает Прокопий, — что почти все римляне и их союзники гунны являются хорошими стрелками из луков верхом, а из готов с этим делом никто не знаком, но их всадники привыкли пользоваться только дротиками и мечами; их же стрелки сражаются пешими и вступают в бой, прикрытые рядами тяжеловооруженных воинов. Поэтому их всадники, если идет не рукопашный бой, не имея чем защищаться против врагов, пользующихся луками, легко ими (стрелами) поражаемые, гибнут, а пехотинцы никогда не могут произвести нападения на всадников» (Procop., BG, I, 27, 106; пер. С. П. Кондратьева).

Рис. 85. Тяжеловооруженный всадник V–VI в.

По: MacDowall S., Hook Ch. Late Roman Cavalryman, 236–565 А. D. Oxford, 1995. Pl. I; Niocolle D., McBride А. Romano-Byzantine armies 4^th — 9^th Osprey Publishing. 1992. Pl. С.

Рис. И. В. Кирсанова.

Пехота хотя и играла на поле сражения второстепенную роль, однако часто составляла бόльшую часть армии. Боевое построение пехоты представляло собой фалангу. Первые ряды фаланги образовывали тяжеловооруженные воины, носившие шлемы и длинные панцири. За ними стояли лучники и пращники (Agath., II, 8). В случае необходимости пехотинцы могли сражаться верхом (Procop., BG, I, 28, 108).

Рис. 86. Легковооруженный всадник VI в. из войск, размещавшихся в Сирии и Палестине.

По: D’Amato R., Summer G. Roman Military Clothing (3) А. D. 400–600. Oxford, 2005. PL. F.

Рис. И. В. Кирсанова.

Рис. 87. Тяжеловооруженный пехотинец в панцире мускульного типа. Изображение на мозаике VI в.

Воспроизведено по: MacDowall S., Embleton G. Late Roman infantryman AD 236–556 А. D. Oxford, 2005. Р. 51.

Прямых указаний, касающихся структуры и численности воинских подразделений в период правления Юстиниана, у нас нет. Мы можем только допустить, что они в общих чертах соответствовали той модели, которая описывается в «Стратегиконе», т. е. образовывали отряды по 300–400 солдат[992].

Комплектование личным составом. Изменение положения солдат. Система комплектования армии личным составом претерпела в VI столетии заметные изменения по сравнению с IV в. В Кодексе Юстиниана aurum tironicum более не упоминается[993]. Это можно объяснить тем, что правительство больше не требовало от землевладельцев отправки в армию своих колонов. К тому же в восточной половине Империи колонат не получил такого широкого развития, как в западной. Крестьяне часто сами выступали в качестве собственников земли или же как свободные арендаторы[994]. В дальнейшем правительство продолжало ориентироваться на привлечение в армию добровольцев, бывших уроженцами Империи[995]. Папирусы VI в., перечисляющие войска, находившиеся в Нильской долине, показывают, что все упомянутые в них солдаты носят либо египетские, либо греко-римские имена, и нет ни одного солдата-варвара[996]. В этой связи характерны слова, с которыми обращается к своим солдатам полководец Герман, напоминая о благодеяниях оказанных им императором: «Вас, пришедших из деревень с сумой и в одном рваном плаще, он собрал в Византии и сделал такими, что все счастье римского государства находится в ваших руках» (Procop., BV, II, 16, 13; пер. А. А. Чекаловой).

Рис. 88. Пехотинцы VI в.

По: Nicolle D., McBride А. Romano-Byzantine Armies 4^th — 9^th. Osprey Publishing. 1992. Рl. С.

Рис. И. В. Кирсанова.

Среди добровольцев основную часть, по-видимому, составляли сыновья ветеранов. Принцип, в соответствии с которым сыновья ветеранов призывались на военную службу, по-прежнему сохранялся. Но теперь военное происхождение превратилось в привилегию, доказывающую, что рекрут был свободен от каких-либо наследственных повинностей. Папирусы V–VI вв. свидетельствуют, что как гарнизонные войска, так и подразделения действующей армии часто были укомплектованы сыновьями ветеранов[997].

Изменение положения солдат. Политика реставрации Империи и, как следствие, ее широкомасштабные и затяжные войны, проводившиеся в период правления Юстиниана, потребовали от государства огромных финансовых затрат. Для того, чтобы достать необходимые средства, правительству приходилось увеличивать налоги и сокращать многие статьи расходов. Как ни парадоксально, войны на западе привели к тому, что были сильно урезаны средства, отпускаемые на содержание армии. Прежде всего, это коснулось денежных раздач солдатам. «Существовал обычай, — пишет Прокопий Кесарийский, — чтобы каждые пять лет василевс одаривал каждого солдата определенным количеством золота. И каждые пять лет посланные во все уголки римской державы лица вручали каждому солдату по пять золотых статеров. И не сделать этого было никогда и никоим образом нельзя. С тех пор как этот человек стал управлять государством, он ничего подобного не сделал и не собирался делать, хотя уже прошло тридцать два года, так что люди до некоторой степени уже и забыли об этом деле» (Procop., НА, XXIV, 27–29; пер. А. А. Чекаловой).

Изменилось не только положение солдат действительной службы. Ветераны также утратили некоторые привилегии, которыми они обладали в IV–V вв. Так, например, ветераны и их дети, занимавшиеся торговлей, при Юстиниане лишились прежних налоговых льгот: в законе Кодекса Юстиниана (CJ, IV, 61, 6), повторяющем закон Кодекса Феодосия (CTh, XI, 12, 3) соответствующий пассаж оказался пропущен[998].

Изменения в системе снабжения армии. Начиная самое позднее с середины V в. продовольственное содержание военным все чаще переводится в денежный эквивалент и все реже выдается продуктами. Трудно однозначно сказать, что послужило этому причиной. Продуктовая система была намного лучше приспособлена для снабжения гарнизонов, имевших постоянное место дислокации. Чтобы удовлетворить нужды действующей армии, прибегали к принудительным изъятиям продуктов (coemptio), стоимость которых вычиталась из суммы налогов производителя. Упоминание об анноне исчезает к концу VI в. вместе с исчезновением большей части пограничных гарнизонов. С этого времени используется термин roga, обозначающий жалованье[999].

Несмотря на то что обеспечение военных продуктами если не прекращается совсем, то в значительной степени заменяется деньгами, их содержание по-прежнему продолжает измеряться аннонами на протяжении всего V и VI веков. Это было обусловлено не столько фискальным консерватизмом, сколько определенной логикой функционирования системы, поскольку размер содержания не был ни фиксированным, ни униформированным и менялся в зависимости от региона и от рыночных цен. Поэтому аннона, легко адаптирующаяся к любым колебаниям цен, была наиболее удобным и приемлемым способом оплаты. Рядовой солдат получал 1 аннону, унтер-офицерский и офицерский состав — от 1,5 до 8 аннон, в то время как дуксы могли получать до 50 аннон[1000]. Денежный эквивалент для анноны мог очень сильно варьироваться. При условии регулярной выплаты он должен был обеспечивать прожиточный минимум семьи солдата. Однако в действительности только благодаря продвижению по службе и получению новых званий, обеспечивавших увеличение содержания, можно было достигнуть определенного достатка.

Изменения в системе обеспечения армии обмундированием и оружием намечаются уже с конца IV в. В это время поставки обмундирования начинают переводить в денежную форму. Закон 396 г. предписывает выплачивать солдатам, размещенным в Иллирике, за одну хламиду по одному солиду вместо 2/3, как это было прежде (CTh, VII, 6, 4). Другой закон от 423 г. CTh, VII, 6, 5) приказывает производить оценку vestis militaris[1001] и 5/6 от суммы выдавать солдатам деньгами, а 1/6 — рабочим ткацких мастерских[1002]. Тем не менее поставки военного обмундирования просуществовали в Восточной империи как минимум до середины VI в., поскольку указы Кодекса Феодосия, касающиеся vestis militaris, были внесены и в Кодекс Юстиниана (CTh, VII, 6, 2–5 = CJ, XII, 39, 1–4)[1003].

Даже в конце VI в. государство брало на себя частичное обеспечение солдат обмундированием. В «Стратегиконе» уделяется достаточное внимание тому, какого типа одежду должны иметь всадники и пехотинцы (Maur., I, 2; XII, 1). Очевидно, что основные элементы обмундирования солдаты и в это время продолжали получать от государства. На свои средства они приобретали только нательное белье[1004].

В точности неизвестно, как действовала при Юстиниане система обеспечения солдат оружием. В IV столетии в балканских провинциях было сосредоточено 40 % всего оружейного производства — 6 из 15 известных крупных оружейных мастерских[1005]. Однако во время войн с готами в конце IV — начале V в., а затем гуннских нашествий середины V в. вся инфраструктура, обеспечивавшая изготовление оружия, была уничтожена. В отличие от обмундирования, производство оружия для армии не могло быть возложено в качестве повинности на местное население. Возможно, оно изготовлялось только в нескольких крупных и хорошо защищенных городах, и прежде всего в Константинополе. С некоторой долей уверенности можно сказать, что в конце VI в. старая система уже прекратила свое существование, поэтому в «Стратегиконе» предписывается, чтобы новобранцы являлись в армию со своим оружием, а солдаты вооружались в соответствии с отпускаемым им денежным содержанием (Maur., 1, 2). По мнению К. Цукермана, мятеж армии в 594 г. был спровоцирован решением императора Маврикия снабжать солдат оружием и обмундированием, вместо того чтобы выдавать им их стоимость в денежной форме[1006].

Закон о поставках лошадей не вошел в Кодекс Юстиниана, поскольку в это время лошадей получали главным образом из императорских доменов, находившихся на территории Малой Азии[1007]. Неизвестно, как долго просуществовала эта система, но в конце VI в. солдаты, по-видимому, должны были уже сами обеспечивать себя лошадьми[1008].

Военно-морской флот. После того как в Африке обосновались вандалы и создали свою пиратскую державу, у Империи возникла необходимость в создании сильного военно-морского флота, существовавшего на постоянной основе. Для борьбы с вандалами был сформирован флот из легких маневренных кораблей, получивших название дромонов. Местом пребывания нового флота была, очевидно, гавань Золотой рог[1009]. Нам ничего не известно об организации восточноримского флота в этот период, структуре военно-морского командования и системе обеспечения флота личным составом[1010]. Можно только отметить, что в 515 г. дромоны находились под началом префекта претория Марина, использовавшего для борьбы с флотом восставшего Виталиана зажигательную смесь, очевидно, некий аналог греческого огня, изобретение которого относят к 675 г.[1011]

Регулярный флот продолжил свое существование при ближайших преемниках Юстиниана и стал основой для военно-морских сил Империи[1012]. Впрочем, из-за отсутствия какой-либо серьезной военно-морской угрозы после уничтожения вандальского королевства флот был еще относительно небольшим. Возможно, кроме эскадры, находившейся в Константинополе, была создана вторая небольшая флотилия, местом нахождения которой стала Равенна[1013]. Дополнительные флотилии могли также размещаться в крупных морских и коммерческих центрах Империи: в Александрии — для конвоирования поставок зерна в столицу, и в Карфагене — для контроля над североафриканским побережьем.

Юстиниан разместил войска и корабли в некоторых более отдаленных форпостах Империи, в Септуме, Херсонесе в Крыму и в Айле в заливе Акаба[1014]. Давние морские традиции и развитая инфраструктура в этих районах упростили содержание флота.

При организации крупных военно-морских экспедиций состав флота пополнялся внушительным числом торговых судов; большинство транспортных кораблей, скорее всего, представляли собой реквизированные суда, возможно, из флота, который обычно поставлял зерно в Константинополь.

2. ВИЗАНТИЙСКАЯ АРМИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ VI В. (ПО «СТРАТЕГИКОНУ» МАВРИКИЯ)

Комплектование личным составом. Вторая половина VI в. имеет особое значение в процессе эволюции византийской военной организации, поскольку в этот период происходит переход от наемной армии к национальной. «Римляне» (ромеи) составляли основную часть армии. Количество чужеземных наемников резко сократилось по сравнению с предыдущей эпохой[1015].

Во времена правления Маврикия (582–602 гг.) продолжало действовать старое положение, согласно которому каждый римлянин был обязан государству военной службой[1016]. Призывным считался возраст от 16–18 лет[1017]; максимальный возрастной предел был ограничен 40 годами (Maur., I, 2).

Численность и структура различных кавалерийских подразделений. Нашим основным источником по византийской армии второй половины VI в. служит «Стратегикон» — военный трактат, написанный, как считается, самим императором Маврикием[1018]. Основным подразделением армии второй половины VI в. в кавалерии был эскадрон — тагма, или банда (Maur., I, 4). Средняя численность тагмы составляла 300 всадников, однако в действительности это количество варьировалось. Более того, в «Стратегиконе» даже предписывается создавать тагмы различного состава, «чтобы помешать противнику рассчитать численность войска в соответствии с числом знамен» (Maur., I, 4). Поэтому тагмы могли быть малого состава без знамени, численностью 200 бойцов и большого состава с двумя знаменами, численностью 400 бойцов. (Maur., II, 19; VII, 17). Тагма делилась на сотни — экатонтархии. Экатонтархия была не отдельным тактическим подразделением, а действовала в структуре тагмы. Низшим звеном тагмы были декархии, или контубернии. В одной тагме было 30 декархий. Численность декархий была различной. В обычных кавалерийских тагмах — от 5 до 7 солдат, в элитных — от 7 до 10, в тагмах наименее боеспособных — 8 — 10 (Maur., II, 6). Декархия была первостепенным звеном всех тактических построений, совершаемых армией во время тренировок или сражений. Маврикий предписывает формировать декархии пропорционально из ветеранов и новобранцев, «чтобы и ветераны, оставшись сами по себе, не оказались бы ослабленными, и новобранцы, будучи неопытными, нс терялись бы в бою» (Maur., II, 7; пер. В. В. Кучмы).

Бойцы декархии спали в одной палатке и ели вместе. Поэтому у них было общее имущество. «Каждой контубернии, — предписывает Маврикий, — необходимо иметь свою палатку, свои серпы и топоры для необходимых случаев; палатки было бы хорошо иметь аварского типа, поскольку они нарядны и практичны» (Maur., I, 2; пер. В. В. Кучмы). Контубернии могли в полном составе образовывать сторожевые посты, а во время сражения выполнять отдельные тактические задачи (Maur., I, 2; V, 1; IX, 5).

Декархия в свою очередь делилась на пентархию — отряд из 5 человек и тетрархию — отряд из 4 человек (Maur., I, 3).

Три тагмы образовывали миру, или хилиархию, представлявшую собой учебное и походное подразделение, всадники которого имели на копьях флажки одного и того же цвета. Численность миры могла быть различной: в среднем около 2000 всадников.

Боевая линия византийского войска состояла из мер, поэтому они представляли собой основной тип подразделений при проведении больших военных операций (Maur., III, 6–9). Мера насчитывала в среднем 3000 человек; максимум — 6000–7000[1019].

В пехоте основной тактической единицей была пехотная тагма (Maur., XII В, 8), для которой Маврикий чаще использует название арифм. Численность арифмов так же как и численность тагм, была различной. Поэтому в «Стратегиконе» предписывается в зависимости от имеющегося личного состава формировать либо один отряд «полной численности» в 256 бойцов, либо два меньшего размера (Maur., XII В, 8). Низшим звеном арифма являлась лохагия, в составе которой было 16–18 солдат (Maur., XII В, 9)[1020].

Так же как и в кавалерии, арифмы объединялись в миры и меры (Maur., XII В, 7).

Высшим административным объединением было войско — страт, которое всегда делилось на три меры: центральную (первую), правое и левое крылья[1021]. Численность армии на рубеже VI и VII вв. сильно варьировалась, в зависимости от важности и продолжительности похода. Идеальная армия представлялась Маврикию равной 9000 человек; небольшая армия могла не превышать 5000 человек (Maur, II, 4; III, 5, 8, 10).

Иерархия воинских званий. Общее командование армией осуществлял стратиг. К офицеру, занимавшему такой высокий пост, «Стратегикон» предъявляет самые высокие требования, включая наличие нравственных качеств, в основе которых лежали принципы неоплатонической философии (Maur., VII)[1022]. Подчинявшийся стратигу командный состав делился на старших офицеров (ипостратиг и мерарх), младших офицеров (мирархи, комиты, трибуны, экатонтархи) и унтер-офицеров и сержантов (декархи, лохаги, пентархи, тетрархи)[1023]. Здесь сразу нужно отметить, что офицеры очень редко командовали подразделениями той численности, которая соответствовала их рангу. Эта особенность структуры командования сохранялась на протяжении всего византийского времени[1024].

Старшие офицеры. Мерарх, или стратилат, командовал мерой и был старшим офицером армии. Он осуществлял административное и тактическое руководство в своей мере, поэтому «Стратегикон» требует, чтобы на эту должность назначался человек инициативный и знающий принципы тактики.

Мерарх центральной меры армии назывался ипостратигом и был заместителем стратига. В некоторых случаях ипостратиг командовал половиной армии. Поэтому, согласно «Стратегикону», от него требовалось отличное знание тактики. Обычно ипостратиг командовал первой линией боевого порядка (Maur., III, 7, 12; XI, 5).

Мерарх располагал своим собственным штабом, состоявшим из 2 мандаторов, 2 кампидукторов, бандофора (знаменосца), букинатора (горниста) или тубатора (трубача), 2 орнитоборов, стратора и спафария. (Maur., XII В, 17). Перед началом сражения мерархи со своим штабами находились перед фронтом армии. С приближением противника они отходили каждый в свою меру.

Младшие офицеры, унтер-офицеры и сержанты. Во главе миры стоял офицер, который имел звание мирарха, дуки или хилиарха (Maur., I, 4; III, 5). В «Стратегиконе» нет никаких указаний относительно штаба мирарха и он не значится среди старших офицеров[1025].

Тагмой командовал комит, а арифмом — трибун (Maur., I, 3; 6; II, 19; XII В, 9)[1026]. При комите находился малый штаб тагмы, в который входили пять человек: мандатор, бандофор[1027], горнист (Maur., I, 5), ассистент (называвшийся «шляпоносцем»)[1028] и кантатор.

Экатонтарх стоял во главе экатонтархии. Первый экатонтарх тагмы был заместителем комита и носил звание иларха. Он командовал половиной тагмы (Maur., I, 3; III, 6).

Декарх командовал декархией; в сражении он шел впереди своего отряда и первым вступал в бой. Пентарх, очевидно, ближе всего стоял к декарху и был его первым помощником. Тетрарх, который назывался также урагом, командовал тремя солдатами, замыкавшими строй декархии[1029]. Он должен был следить за тем, чтобы во время сражения солдаты сохраняли боевой порядок, заставлять их при необходимости сомкнуться и удерживать от попыток обратиться в бегство. Ниже тетрархов стояли филаксы, или стражи. Их было по двое в каждой декархии. Один из них стоял непосредственно перед тетрархом, другой, вероятно, в середине декархии. Филаксы были опытными солдатами, и их присутствие в строю должно было подбадривать новобранцев[1030].

Мандаторы играли при своем начальнике роль адъютантов. Они должны были обладать определенными качествами и знаниями. Маврикий рекомендует выбирать для выполнения обязанностей мандаторов людей «бдительных, благоразумных, проворных и с хорошим голосом, знающих ромейский, персидский (по возможности) и греческий языки» (Maur., XII В, 7). Они передавали офицерам распоряжения вышестоящего командования. Для этого мерархи отправляли по одному мандатору к палатке стратига, а трибуны — к палатке мерарха (Maur., XII В, 22). Во время совершения тренировочных упражнений все команды также передавались мандаторами. (Maur., XII В, 24). Мандаторы изучали местность и определяли маршрут движения своего отряда (Maur., XII В, 11). Они были обязаны также заранее исследовать место предстоящего сражения, «то есть пространство между нашим строем и строем врагов, поясняет Маврикий, не имеется ли там, как это случается, ям, болотистых мест или каких-нибудь препятствий, и если что-либо подобное обнаружится, то следует выждать, пока враги не преодолеют их первыми, и только после этого сойтись с ними на благоприятной местности» (Maur., VII, В, 16; пер. В. В. Кучмы)[1031].

Кампидуктор был помощником трибуна (Maur., XII В, 9). Функции кампидуктора были различны. Когда подразделение было построено, кампидуктор вместе с трибуном должен был верхом курсировать перед фронтом арифма и передавать нижестоящим офицерам распоряжения командира (Maur., XII В, 11). Делалось это, очевидно, через посредство военных музыкантов (горнистов или трубачей) (Maur., XII В, 16).

Бандофоры отвечали за сохранность знамен, которые за один или два дня до сражения освящались и передавались им (Maur., VII А, 1). В случае утраты знамени бандофоры подвергались серьезному наказанию: «Если, не дай бог, без серьезного и очевидного основания окажется захваченным врагами знамя, мы повелеваем наказать тех, которым была поручена охрана знамени, разжалован их ниже всех в тех подразделениях или схолах, из которых они были выделены. Если же окажется, что некоторые из них во время сражения будут ранены, то они должны быть освобождены от такого наказания» (Maur., I, 8; пер. В. В. Кучмы). Во время сражения знаменосцы находились возле командира подразделения. В пехоте знаменосцы до начала столкновения должны были верхом следовать за командирами, однако во время боя они спешивались и занимали свое место в строю (Maur., XII В, 17).

Знамена всегда служили важным средством передачи команд. Поэтому во время сражения бандофоры тагм должны были следить за движениями знамени мерарха. «Следует сделать так, чтобы собственное знамя мерарха не только было по виду непохоже на другие знамена подчиненных ему архонтов, благодаря чему его было легко узнать всем нижестоящим бандофорам, но чтобы оно отличалось от остальных и по способу определенного движения, когда полотнище знамени будет непрерывно перемещаться или вверх-вниз, или вправо-влево, или же кругообразно, так чтобы и по этому признаку во всеобщей сумятице его легко можно было бы отличить от остальных знамен. Остальные знамена меры не должны копировать эту манеру движения, но им следует применять другие способы, которые нужно согласовать при тренировке, чтобы все к ним привыкли. Ведь не только тагмам, входящим в состав меры, будет легко ориентироваться на знамя их меры, но и состоящие в этих подразделениях стратиоты, узнав знамя меры, смогли бы быстро отыскать и собственные тагмы, если эти стратиоты, как это случается, до этого заблудились» (Maur., VII, В 16; пер. В. В. Кучмы).

Основным музыкальным инструментом во времена Маврикия был горн (βούκινον)[1032]. Им подавался любой сигнал к началу движения (Maur., III, 5; VII, 10) или началу сражения (Maur., II, 17). Во время самого сражения все команды должны были подаваться только горнистом мерарха (Maur., VII², 16). Остальные горны в подразделении не должны были звучать (Maur., VII², 16), Трубой (τούβα) подавались такие сигналы, как «Остановиться!», «Прекратить!», «Вернуться!»[1033] или же, например, сигнал тревоги при сборе фуража (Maur., II, 1). Существует предположение, что в это время горнист (βούκινάτης) и трубач (τουβάτωρ) был одним и тем же музыкантом, игравшим на различных инструментах в зависимости от необходимости[1034]. Вместе букиниторы и тубаторы упоминаются в «Стратегиконе» всего лишь один раз, когда речь идет о всей армии: «Стратигу необходимо иметь при себе тубаторов и букинаторов; вечером по троекратному сигналу трубы следует прекращать работы и после ужина петь гимн Пресвятой Троице» (Maur., XII В, 22; пер. В. В. Кучмы).

В каждой пехотной мере Маврикий рекомендует иметь двух орнитоборов (Maur., XII В, 7). Каковы были функции орнитобора (ὀρνιθόβωρ), не совсем понятно. Ф. Осарес полагает, что он был носителем урны и отвечал за жребии, которыми определялась очередность командования[1035]. Нам представляется более вероятной версия, предложенная Х. Михаэску, по мнению которого, термин орнитобор нужно переводить как птиценосец, т. е. носитель штандарта в виде орла[1036].

Стратор (στράτωρ), вероятно, выполнял функции ординарца. Само слово происходит от латинского strator (слуга, седлавший коня, конюх). Возможно, одна из задач стратора состояла в том, чтобы сопровождать архонта и помогать ему садиться на коня[1037].

Спафарий был, вероятно, почетным оруженосцем или командиром конвоя мерарха[1038].

В чем заключались функции ассистента, неясно. В боевом построении он стоял сразу же за бандофором (Maur., I, 3)[1039].

Кантаторы, согласно Маврикию, должны были подбадривать солдат накануне сражения, вероятно, обращаясь к ним с речью, в которой напоминалось об их прежних победах (Maur., II, 19).

В конце VI — начале VII в. наблюдается определенная стандартизация воинских званий. Основываясь на сведениях различных папирусов, законодательстве Юстиниана, его непосредственных преемников и «Стратегиконе», звания, существовавшие в кавалерийских подразделениях, и количество офицеров каждого ранга в армии численностью в 9000 человек можно представить следующим образом (см. табл.)[1040].

Таблица 4. Тактические подразделения и офицерские звания

Состав армии. «Стратегикон» представляет нам модель кавалерийской армии[1041]. Особое внимание Маврикия к кавалерии, на деле означавшее, что состояние пехоты более или менее принималось как должное, представляло собой попытку заставить ромейских (римских) военачальников относиться к конным соединениям более серьезно. Хотя автор «Стратегикона» жалуется на отсутствие внимания к пехоте, следует помнить, что он жалуется и на общее состояние армии, в том числе кавалерии. Акцент на действия кавалерии, возможно, отражает собственные приоритеты автора трактата. Это касалось того стратегического контекста, в рамках которого был написан «Стратегикон», когда речь шла о войнах со славянами и особенно с аварами на Балканах. Только одна третья глава трактата очевидным образом предполагает, что речь идет исключительно о построениях кавалерийского подразделения. В других главах говорится о построениях смешанного типа. Там, где военные действия предполагали осады и захват фортификационных сооружений, то естественным образом ведущая роль принадлежала пехоте. Пешие отряды несли гарнизонную службу, занимая не только оборонительные сооружения, но и мелкие укрепления и аванпосты. Военные действия в покрытых лесами гористых балканских регионах полностью ложились на плечи пехоты. Именно пехотинцы устраивали засады и удерживали или, наоборот, захватывали узкие теснины; труднопроходимые проселочные дороги и тропы, по которым не могли пройти конные отряды, были доступны только для пеших подразделений. Даже всадники в случае необходимости должны были спешиваться и сражаться в пехотном строю[1042]. Так, например, произошло в битве при Солахоне возле Мардина в 586 г. (Theoph, Sim., III. 4, 5–7).

Тем не менее, на поле боя пехота, как и во времена Юстиниана, выполняла исключительно вспомогательную роль, состоявшую в том, чтобы прикрывать отступающих всадников. Активную роль византийская тактика отводила исключительно кавалерии.

Армия во второй половине VI в. комплектовалась из представителей трех разрядов военных людей. Самую большую группу составляли солдаты, не имевшие тяжелого вооружения и образовывавшие обычные отряды, называвшиеся «слабыми» (ἀσθέναι). Вторую группу составляли отборные эскадроны кавалерии (ἐπίλκτοι). Эта часть армии (эпилекта) была сформирована из букеллариев, федератов, вексиллариев, иллирийцев и оптиматов. Третью группу образовывали союзники — представители варварских народов, воевавших под предводительством своих вождей.

Букелларии, вероятно, изначально находились на службе у Маврикия, а затем, после провозглашения его императором, стали частью регулярной армии. Число букеллариев в эту эпоху было невелико. Они образовывали, по всей видимости, тагму стратига и конвои мерархов. Всего в армии могло насчитываться около 600 букеллариев[1043]. Букелларии делились на три категории: 1) приближенные, образовывавшие почетный караул стратига; 2) спафарии, очевидно, имевшие офицерские звания; 3) собственно букелларии[1044]. Во время марша приближенные и знаменосцы букеллариев двигались перед стратигом; позади стратига следовали спафарии, а за ними остальные букелларии (Maur., I, 9). Во время сражения букелларии находились возле стратига[1045].

Маврикий предписывает выстраивать армию в две боевые линии. Крылья первой из них состояли частично из вексиллариев, оставшихся в наследие от прежних позднеримских армий, а частично из иллирийцев. Этих последних некоторые исследователи идентифицируют со старыми пограничными эскадронами. Вместе с тем существует мнение, что иллирийцы скорее происходят от того корпуса, который был набран в Иллирике Германом и Нарсесом в 550–553 гг. Иллирийцы образовывали отряды — банды, по 250–300 всадников. Таких эскадронов существовало не менее 15, что подчеркивает их значимость[1046]. Глубина построения вексиллариев была 7 человек, а иллирийцев — восемь (Maur., II, 6)[1047].

Центр первой боевой линии занимали федераты. В законах Юстиниана, как указывалось выше, еще сохраняется различие между солдатами регулярной армии (milites) и федератами (foederati), однако на деле разница между двумя категориями военнослужащих быстро стиралась. Данный факт отмечает уже Прокопий, утверждающий, что ранее отряды федератов состояли из одних варваров, а с некоторых пор в них стали служить и римские граждане. Этот процесс закончился формальной интеграцией федератов в регулярную армию в конце VI столетия. Последним комитом федератов был Маврикий, возможно, именно он и включил их в состав армии[1048]. Федераты образовывали боевой порядок глубиной в 8 человек: 7 бойцов и одного слуги (Maur., II, 6).

Последнюю категорию элитных войск, обозначенных в «Стратегиконе», образовывали оптиматы (от лат. optimates «лучшие»). По мнению одних исследователей, оптиматы были потомками варваров, некогда расселившихся на территории Империи[1049]. Более вероятной представляется гипотеза, согласно которой оптиматы появились только в 570-е гг. при Тиверии II. Согласно сообщению Еваргия, этот император увеличил свою кавалерию до 150 000 за счет «народов, живущих как по ту сторону Альп, около Рейна, так и по сю сторону» (Euarg., V, 14). Какой бы фантастической ни казалась эта цифра, предполагается, что Тиберий попытался восстановить центральную армию, пополнив ее контингентами западных варваров, которые в основном, вероятно, были лангобардами. В дальнейшем эти отряды приняли участие под командой Маврикия в кампании против персов (578 г.)[1050].

Командир оптиматов имел звание таксиарха, которое было эквивалентно званию мирарха (Maur., I, 3). Это может свидетельствовать в пользу того, что оптиматы образовывали отряд, равный по численности мире, т. е. около 2000 всадников. Оптиматы занимали вторую линию боевого порядка[1051]. Глубина их строя составляла 7 человек: 5 бойцов и 2 слуги, которые назывались арматами[1052] (Maur., II, 6).

Вооружение всадников. Офицеры, букелларии и федераты имели полный комплект тяжелого защитного вооружения, состоявший из длиннополой, опускающейся до лодыжек кольчуги (ζάβα) со съемным капюшоном (σκάπλιον), шлема (κασσίς) с султаном, шейной пластины (στρογγύλιον) «аварского типа со свисающей бахромой», которая была снаружи льняной, а изнутри обита шерстью. У букеллариев были также кольчужные рукавицы (χειρομανίκιον), а их кольчуги украшались особыми вымпелами (фламулами) на плечах (Maur., I, 2)[1053]. «Ведь чем более внушительно выглядит стратиот в полном вооружении, — поясняет Маврикий, — тем более увеличивается его боеготовность и усиливается страх врагов перед ним» (Maur., 1, 2; пер. В. В. Кучмы).

Важным элементом защитного снаряжения оставался щит (σκουτάριον). Кавалерийский щит был круглым, сравнительно небольшого размера и закрывал всадника только до пояса[1054]. Щиты имелись только у всадников, занимавших первые ряды боевого порядка, которые были вооружены копьями. «Все остальные, расположенные в середине, владеющие стрельбой из лука, должны иметь луки, но не иметь щитов. Ведь невозможно вести стрельбу из лука, находясь верхом на лошади и держа в левой руке одновременно и щит, и лук» (Maur., II, 8; пер. В. В. Кучмы).

Надо полагать, что большинство всадников, не входивших в состав элитных подразделений, могли не иметь ни кольчуг, ни даже шлемов. Поэтому Маврикий предписывает им носить кольчужные капюшоны, чтобы ввести в заблуждение неприятеля относительно реальной силы стоящей перед ним армии (Maur., X, 1).

Лошади офицеров и отборных солдат (особенно тех, которые образовывали фронт боевого построения) были защищены доспехами, состоявшими из железного налобника и нагрудника, железного или войлочного (Maur., I, 2).

Очень важным нововведением, оказавшим сильнейшее влияние как на тактику кавалерийского боя, так и на всю последующую историю развития кавалерии, было появление стремени, неизвестного греко-римскому миру. Говоря об упряжи лошадей, Маврикий указывает, что при седлах должны быть «два железных стремени» (Maur., I, 2). Было отмечено, что Маврикий еще не знает специального термина для обозначения этого элемента конского снаряжения, поэтому он использует слово σκάλα (лат. scalae — лестница, ступеньки). Данный факт свидетельствует об относительно недавнем появлении стремени в византийской практике)[1055].

Главным видом наступательного оружия византийского всадника был лук. Комплект вооружения из лука и колчана, называвшийся токсофарета (τοξοφάρετα), стал символом военной службы[1056]. Маврикий требует, чтобы все «новобранцы-ромеи», умевшие стрелять из лука, приходили на военную службу со своей токсофаретой (Maur., I, 2). Прицельная дальность стрельбы византийских луков в этот период составляла 133,2 м[1057].

Офицеры и солдаты, образовывавшие фронт боевого порядка (κοντάτοι), вместо луков имели два копья, одно из которых было запасным. Посередине древка копий крепился специальный ремень; подобные копья использовались только в кавалерии; Маврикий называет их аварскими (Maur., I, 2). Длина копья была приблизительно 3,6 м[1058].

Мечами были вооружены, очевидно, все всадники, независимо от той роли, которую они играли в бою (Maur., I, 2). Какого типа меч (σπάθιον) использовался в кавалерии и отличался ли он от меча пехотинцев, Маврикий не сообщает.

Вооружение пехотинцев. Тяжеловооруженным пехотинцам (скутатам) предписывалось иметь шлемы «с небольшими султанами и фламулами на верхней части», панцири, щиты, которые были гораздо больше, нежели щиты всадников, и закрывали воина от шеи до колен (Maur., XII В, 16), поножи либо железные, либо деревянные, герульские мечи, копья, марсобарбулы и даже пращи (Maur., ХП В, 4). Маврикий считает за лучшее, чтобы у всех скутатов были панцири и поножи, однако, понимая, очевидно, что добиться этого практически невозможно, предписывает, чтобы этими элементами защитного вооружения были снабжены хотя бы бойцы, стоящие в первых двух рядах и в последнем ряду боевого порядка. Впрочем, ситуация, когда даже солдаты, образовывавшие фронт построения, не имели защитного вооружения, кроме щитов, была, по-видимому, вполне обычной (Maur., XII В, 16).

Легкие пехотинцы (псилы) должны были иметь луки, колчаны с 30–40 стрелами. В отличие от всадников, лучники могли вести стрельбу, прикрываясь небольшим щитом (Maur, XII В, 3). Кроме токсофареты, у псилов были деревянные соленарии; тем же, кто не умел стрелять из лука, предписывалось обзавестись дротиками-беритами или же дротиками «склавинского типа». У всех псилов были также и марсобарбулы, «носимые в кожаных футлярах», и пращи (Maur., XII, 5).

Трудно сказать однозначно, что представлял собой соленарий (σωληναρίον)[1059]. Упоминание об этом приспособлении встречается только в XII книге «Стратегикона», которая посвящена пехоте. Как уже отмечалось, материал, содержащийся в данной части трактата, гораздо более архаичный, чем во всех остальных книгах[1060], и поэтому он может отражать некоторые реалии, относящиеся к V или даже IV вв. Многие специалисты хотели бы видеть в соленарии византийский вариант арбалета. Другие принимают его за некое устройство, присоединявшееся к луку и позволявшее пускать небольшие стрелы на расстояние, превышавшее обычную дальность стрельбы[1061]. Первая гипотеза представляется неубедительной: было бессмысленно вооружать одного и того же воина луком и арбалетом, от подобного громоздкого снаряжения было бы мало пользы, поскольку оно препятствовало бы солдату эффективно использовать какой-либо из этих видов оружия по отдельности.

Соленарии, согласно приведенному в трактате описанию, служили для метания коротких стрел, с помощью которых ведется обстрел противника на расстоянии, превышающем дальность полета обычной стрелы, причем этот обстрел велся из луков. Данное обстоятельство указывает, что соленарий был не самостоятельным видом оружия, а лишь неким приспособлением к луку. Соленарий мог представлять собой определенного размера трубку с прорезью для тетивы. Вероятно, и само слово σωληναρίον происходит от σωλήν — труба, желоб, канал. Такое устройство давало возможность вести стрельбу укороченными стрелами, которые, по сравнению со стрелами нормальных размеров, обладали значительно меньшим весом и гораздо лучшими аэродинамическими характеристиками. Использование соленария позволяло значительно увеличить дальность стрельбы. Подобные приспособления широко применялись не только в ранневизантийский период, но и арабами в Средние века[1062].

Рис 89. Схема стрельбы из лука с использованием соленария

Рис. И. В. Кирсанова.

Бериты занимали промежуточное положение между обычным дротиком и копьем. Другими словами, это были большие дротики либо укороченные копья[1063]. Характерно, что данный термин используется только в XII книге «Стратегикона», посвященной пехоте, факт, указывающий, что бериты использовались исключительно пехотинцами[1064]. Вместе с тем, поскольку представленный материал может относиться и к более ранней эпохе, можно предположить, что в VI столетии термин βηρύττα уже не использовался, а был заменен грекоязычными названиями[1065].

О марсобарбулах, или плюмбатах, достаточно подробно уже говорилось выше. Пытаясь объяснить, почему Маврикий требует хранить подобные дротики в особых футлярах, Ф. Осарес предположил, что марсобарбулы изготавливались из какого-то хрупкого металла[1066], а В. В. Кучма сделал вывод, что марсобарбулы имели свинцовые наконечники[1067]. Но последнее представляется совершенно невероятным, поскольку подобный наконечник просто расплющился бы о вражеский щит, не причинив ему вреда. Возможно, что в футлярах марсобарбулы хранились только при транспортировке, а перед началом сражения раздавались солдатам[1068]. Это подтверждается, прежде всего, перечнем той поклажи, которую, согласно «Стратегикону», везла за собой каждая контуберния: марсобарбулы — единственный вид оружия, который находился на повозках вместе с остальным инвентарем (Maur., XII, 6). Приведенные выше археологические данные позволяют предположить, что эволюция марсобарбулы шла в сторону увеличения ее размеров и самые крупные из обнаруженных образцов — самые поздние. Таким образом, легко можно объяснить, почему в VI столетии происходит изменение способа ношения плюмбаты: более крупные модификации этого оружия стало уже невозможно носить в щитах, как это было в IV в., поэтому для них стали изготавливать футляры[1069].

По утверждению Маврикия, щитоносцы, образовывавшие фронт боевого порядка, при сближении с врагом должны были метать в него марсобарбулы, положив копья на землю. Это описание заставило Ф. Осареса предположить, что марсобарбула представляла собой некий вид булавы, настолько тяжелой, что ее приходилось метать двумя руками[1070]. Однако вес марсобарбул не имел в данном случае никакого значения. Ведь автор «Стратегикона» говорит, что копья на землю должны были положить солдаты, вооруженные «марсобарбулами или дротиками» (Maur., XII. В, 16). В действительности картина, нарисованная в «Стратегиконе», не могла иметь места в реальной боевой обстановке: никогда, для того чтобы метнуть дротик, солдату не требовалось выпускать из рук копье. По всей видимости, мы имеем дело с теоретическими построениями самого Маврикия, либо речь идет о стандартном упражнении, выполнявшемся во время тренировок.

Обмундирование. Как уже отмечалось выше, во второй половине VI в. государство продолжало частично обеспечивать солдат обмундированием. Хитон, представлявший собой нательную одежду, приобретался, очевидно, самим новобранцем. Поверх хитона солдат носил гиматий, или зостарий, который был чем-то вроде плаща[1071]. В кавалерии использовали зостарии аварского типа, в пехоте — готского. Аварские зостарии были льняными, либо из козьей шерсти, либо из другой грубой шерстяной ткани. Главное их отличие от готских зостариев состояло в том, что они были просторными настолько, что во время езды всадники могли прикрывать ими свои колени. Поверх зостариев всадники носили также гунии, имевшие длинные и широкие рукава[1072]. Гунии изготавливались из плотного войлока. Они служили для защиты всадника от дождя и от стрел противника. Гунии были настолько просторными, что не сковывали движения всадника и позволяли ему действовать копьем или луком (Maur., I, 2).

Столь же скрупулезно описывает Маврикий и обмундирование пехотинцев: «Либо готские зостарии, либо короткие армелаусии, доходящие до колен; готские башмаки с подметками, без носков, сшитые свободно, с двумя ушками и не более; их необходимо также укрепить несколькими небольшими гвоздями для более длительного использования. Нет надобности в сапогах или в поножах, поскольку в походах они не нужны, да и тяжелы при ношении. Необходимо носить также простые накидки, но не болгарские сагии» (Maur., XII В, 1; пер. В. В. Кучмы).

Тактические приемы кавалерии. В соответствии с тактическими задачами, выполняемыми в походе или на поле боя, всадники делились на несколько групп. «Курсорами называются те, которые идут в передовой линии боевого строя и стремительно преследуют бегущих врагов; дефензорами — те, которые их сопровождают, не нарушая и не разрывая строя, но продвигаясь упорядоченно с целью защиты курсоров, если, как это случается, тем придется повернуть назад. Депотатами называются те, которые следуют за боевым порядком, уносят с поля боя раненых и оказывают им помощь. Антикенсорами, называются те, которые во время маршей высылаются вперед с целью разведки и изучения удобных маршрутов и мест для размещения лагерей; менсорами — те, которые делают разметку для оборудования лагерей или фоссатов. Катаскопами называются патрульные; плагиофилаками — те, которые предназначены для защиты флангов первой линии, гиперкерастами — те, которым предписано охватывать неприятельские фланги» (Maur., I, 3; пер. В, В. Кучмы).

Боевой порядок Маврикий рекомендует образовывать из 2-х и даже из 3-х боевых линий. Первая линия (промахия) включала в себя 2/3 общей численности армии. Ее составляли три меры одинаковой численности. Командование средней мерой брал на себя ипостратиг, левой и правой — мерархи, занимавшие центральное место среди подчиненных им мирархов (Maur., I, 2). «Названные меры составляются из курсоров и дефензоров, так что одну треть каждой меры, располагаясь по обе ее стороны, составляют курсоры, в первую очередь токсоты, а две миры в середине между ними составляют дефензоры» (Maur., I, 3; пер. В, В, Кучмы). Вторая линия состояла из 4-х мер, которые располагалась на расстоянии полета стрелы друг от друга. В третьей линии, находившейся также на удалении, равном полету стрелы, стояли две турмы нотофилаков (ед. ч. νωτοφύλαξ), образовывавших арьергард (Maur., II, 4).

Между первой и второй линией боевого порядка располагались санитары — депотаты. Депотатов было 8 — 10 человек в каждой тагме; для этой службы отбирались самые слабые солдаты. Депотаты не имели оружия, они должны были следовать на расстоянии в 100 шагов за своими тагмами и подбирать с поля боя раненых. За каждого спасенного бойца депотаты получали по одной номисме. После вступления в бой второй линии боевого порядка и бегства врагов депотаты должны были также собирать военную добычу, которую им надлежало передавать декархам своих тагм; часть собранного отдавалась депотатам в виде вознаграждения. «Чтобы облегчить посадку на лошадей депотатов раненых и сбитых на землю, нужно стремена депотатов с левой стороны от седла сделать двойными, то есть одно стремя должно быть, как обычно, у передней луки седла, а второе — у задней, чтобы на лошадь могли подняться сразу двое — и сам депотат, и тот, кто не может сражаться; первый из них должен опираться на стремя у передней луки седла, а второй — у задней. Депотатам также необходимо иметь во фляжках воду для раненых, которых, возможно, придется приводить в чувство» Maur., II, 9; пер. В. В. Кучмы).

Между промахией и второй линией боевого порядка находился также стратиг со своими букеллариями (Maur., II, 16)[1073].

Позади крыльев этой боевой линии становились особые отряды лучников: за левым — три тагмы плагиофилаков (фланго-защитные отряды), за правым — одна или две тагмы гиперкерастов (фланго-охватные отряды) (Maur., I, 4).

В случае если неприятельский строй выступал за левое крыло византийской армии, плагиофилаки должны были выстроиться рядом с мерой левого фланга и удлинить, таким образом, фронт армии до нужного предела. Если же, напротив, византийский строй был длиннее вражеского, то плагиофилаки должны были перейти в наступление и обойти фланг противника раньше, чем мера левого фланга вступит с ним в бой. Если же фронты обеих армий были одинаковы, то плагиофилаки должны были оставаться на отведенных им местах и сражаться в качестве дефензоров вместе со своей мерой.

Рис. 90. Лошадь депотата с двумя парами стремян.

Рис. И. В. Кирсанова.

Гиперкерасты должны были следовать скрытно, опустив свои знамена, за правым флангом армии. Одна их тагма двигалась в правильном боевом порядке, глубиной 5 человек, вторая следовала за ней, образуя свободное построение (друнг). Если выяснялось, что неприятельское крыло было длиннее, то обе тагмы подавались вправо. Правая мера боевой линии замедляла движение на расстоянии полуполета стрелы. Когда фланг врагов оказывался обойденным, тогда первая тагма гиперкерастов атаковала врага, а из-за нее неожиданно вылетал друнг и бил противнику в тыл. Если враг на этом участке обращался в бегство, то друнг должен был не преследовать его, а ударить в спину тем неприятельским подразделениям, которые еще продолжали сражаться. Если фланг врагов был более коротким, то гиперкерасты должны были тут же совершить обходной маневр. Наконец, если фланги армий были одинаковой длины, то надлежало немного удлинить свое крыло и совершить тот же самый охватный маневр (Maur., III, 13).

Основную роль на поле боя играли курсоры и дефензоры. Курсоры (ед. ч. κούρσωρ)[1074] составляли третью часть каждой меры; их главным оружием был лук (Maur., II, 3); сведенные вместе, они стояли на крыльях первой боевой линии строя. Две миры, расположенные в центре, выполняли задачи дефензаров (ед. ч. δηφένσωρ)[1075]. (Maur., VII, В, 16). Дефензоры шли сомкнутым строем позади курсоров. Если в результате действий курсоров противник обращался в бегство, то курсоры преследовали его, при этом они не должны были удаляться от строя дефензоров более чем на три или четыре полета стрелы (Maur., XI, 2).

Если противник атаковал курсоров и те были не в состоянии отразить его удар, то они отступали к дефензорам и получали помощь от них. Если же после 1–2 атак промахии не удавалось обратить неприятеля в бегство, то она отступала ко второй линии строя, проходила через оставленные интервалы и разворачивалась за ней. После этого уже вся армия переходила в атаку (Maur., III, 10).

Антикенсоры (ед. ч. ἀντικένσωρ)[1076], или препараторы отвечали за обеспечение армии водой и пищей, обязанные изучить потребность войска в воде и пропитании. Они должны были первыми изучить места, куда предстояло вступить армии, и доложить стратигу об их особенностях (Maur., I, 9).

Менсоры (ед. ч. μήνσωρ)[1077] отвечали за выбор места для обустройства лагеря, а также определяли пространство, которое было нужно для каждой меры (Maur., I, 9). Вместе с антикенсорами они должны были двигаться впереди армии (Maur., II, 12).

Катаскопы, или эксплораторы, выполняли разведывательные функции. Их задачей был сбор всей возможной информации, касающейся неприятеля: маршрут движения, численность, построение и т. д. (Maur., VII А, 3).

Тактические приемы пехоты. Пехотный арифм состоял на 2/3 из щитоносцев скутатов, сражавшихся в сомкнутом строю из 16 рядов. Треть арифма составляли псилы, которые чаще всего прикрывали фланги отряда[1078]. Псилы могли также размещаться между скутатами. Главная задача пехоты состояла в отражении натиска противника. В то время как всадники были способны преследовать врага, отходить, чтобы затем снова перейти в атаку, и даже сражаться в пешем строю, пехотинцы играли роль живой стены, неподвижно стоя на месте.

Обычно боевая линия византийской пехоты состояла из 4 мер, образовывавших левый фланг, левый центр, правый центр и правый фланг. Меры отстояли друг от друга на 100 или 200 шагов. Фланги каждой меры прикрывались легкой пехотой. Глубина построения на поле боя была 16 человек, а во время марша — от 4 до 8.

Обоз, принадлежавший каждому отряду, располагался позади боевой линии на расстоянии полета стрелы. Охрана обоза находилась в ведении обозной прислуги, которая могла использовать для этого карробаллисты.

Всадники, приписанные к пехоте, не должны были удаляться на значительное расстояние от боевой линии. Их обычно было незначительное количество, и если они подвергались нападению превосходящих сил противника, то им надлежало отойти за строй пехоты и спешиться.

Тактические приемы византийской пехоты VI в. были практически теми же, какие использовались позднеримской пехотой в IV столетии. На расстоянии двух или трех полетов стрелы от неприятеля пехотный строй смыкался. Подавалась команда строиться черепахой[1079]. «Тогда солдаты, расположенные по фронту, сдвигают свои щиты до соприкосновения их краев, плотно закрывая свои туловища до колен, а стоящие позади них, подняв свои щиты и держа их над краями щитов передних, прикрывают их груди и лица и таким образом вступают в сражение» (Maur., XII В, 16; пер. В. В. Кучмы). Когда противоборствующие стороны сближались, скутаты забрасывали неприятеля марсобарбулами и дротиками, а псилы, находившиеся за их спинами, вели навесную стрельбу. Если у скутатов не было метательного оружия, тогда они метали во врагов свои копья и сражались после этого мечами (Maur., XII В, 16).

Когда пехоте предстояло отразить натиск неприятельской кавалерии, то ее действия были немного иными. «Первый, второй и третий солдат каждой шеренги должны построиться "черепахой", то есть установить щиты вплотную один к другому, выставить копья вперед снаружи щитов, прочно уперев их в землю, чтобы те из врагов, кто отважится приблизиться, немедленно испытали их действие; при этом щиты следует поддерживать или подпирать плечами, чтобы успешнее противостоять напору снаружи. Третьему пехотинцу, стоящему выше, и четвертому следует использовать копья и как метательное оружие: иногда наносить наступающим колющий удар, а иногда метнуть копье и пустить в ход мечи; псилам следует обстреливать вражескую кавалерию из луков» (Maur., XII А, 7; пер, В. В. Кучмы).

При нападении неприятеля одновременно с фронта и тыла солдаты образовывали двойную фалангу, при этом 8 человек в строю оставались на своих местах, а 8 разворачивались, и ураги, обладавшие тяжелым защитным вооружением, образовывали фронт второй фаланги.